Враги вроде тебя

Хотя могилы у него и нет. После бомбежки от людей почти ничего не остается. Так же вышло и с моими родителями.

«Черт».

Надо взять себя в руки. Перестать раздумывать о том, что произошло с Уиллом, и сконцентрироваться на выполнении задания. Вернуть файл.

Начну с только что выявленной потенциальной ниточки. С банковской ячейки, обнаруженной мною в Рио — в городе, который частенько посещает Ползин. Информации немного, но это новый шаг, лучше у меня еще не было. Буду работать так же, как и с другими. Буду молиться, чтоб найти файл. Если найду, нужно будет его обезопасить, а потом делать все остальное. Защитить агентов и информаторов.

Воображаю, как, заполучив файлы в свое распоряжение, убиваю Ползина. Воткнутое в живот лезвие — очень болезненно. Провернуть, вытащить. Еще раз провернуть.

— Довольно о моем доме, — привлекая мое внимание, раздраженно восклицает Ползин. — Сосредоточься на том, что у тебя выходит лучше всего, Катерина: избавь меня от проблем. Теперь ты нейтрализуешь американца? Да?

— Я его не просто нейтрализую, — отзываюсь я, хотя представляю перед дулом своего «зига» именно Ползина, не Уилла. — Я заставлю его страдать. — Понижаю голос. — Он даже не заметит моего приближения.

Глава 16

Уилл

Две недели спустя

Я сижу в арендованном автомобиле напротив Кенсингтон-хауса Арчи Рейнольдса и разглядываю в телефоне фото мужчины. Оно сделано лет двадцать назад, но, без сомнений, я с легкостью его узнаю. На этом снимке волосы у него уже начали выпадать, сейчас он должен быть полностью лысым. Кустистые брови наверняка не изменились. Глаза глубокие и выразительные.

Чуть раньше я стучал в дверь, но реакции не получил. Пожилой сосед пренебрежительно сообщил, что он вышел на прогулку с собакой.

Поэтому я жду.

Агент Вагнер говорит, что для Кита он стал отцом. Заменил родителей после их гибели. Она утверждает, что Рейнольдс отставник.

В последнем я сомневаюсь. Думаю, Рейнольдс для Кита не только второй отец. Думаю, он его куратор. Управляет Китом-шпионом. Тогда все логично. Может, он заботился о ребенке с раннего возраста для глубокого прикрытия?

Задумавшись о Ките в детстве, содрогаюсь. О слишком серьезных, слишком взрослых глазах. Его даже тогда натаскивали на шпионаж?

Выяснив, кто такой Кит, у меня на руках появилось все необходимое, чтоб его нейтрализовать, избавиться от человека, который стоит между моим ножом и грудью Ползина. Убивать Ползина я планирую аккуратно и медленно и, глядя ему в глаза, повторю имена своих парней, чтоб до него дошло, почему он умирает. Обеспечу заслуженное правосудие, а потом отрежу ему башку.

Если б я, как Тарин Вагнер, был ЦРУшным головорезом, то отправил бы Ползину анонимное письмо с советом присмотреться поближе к его излюбленному бодигарду. Так было бы проще всего. Этого Ползину было бы достаточно, чтоб связать Кита с британской разведкой.

ЦРУшники хотят, чтоб компрометирующий файл Ползина увидел свет, но МИ5 — или на кого там Кит работает — не хочет. Содержание явно гадкое, и им не улыбается выставлять его напоказ. А для чего еще оберегать эту мразь?

Наконец-то становится ясно, почему Кит защищает такого мужчину как Ползин. Защищает он все-таки не Ползина. Возможно, у Ползина имеется какая-нибудь мерзость на семью королевских шпионов Шериданов, или как их там обозначила Вагнер. А, может, на старого доброго дядюшку Арчи.

Вагнер раскроет Кита? Со мной она жизнерадостна и любезна. Дружелюбный эффективный партнер, а иногда — ворчливый союзник, но в глубине души она — высокоэффективный агент, которому известно, как победить в игре.

Не моргнув глазом Вагнер позволит грохнуть бодигарда, если это расчистит путь к убийству Ползина.

Но я не могу этого допустить. Тем более, учитывая, что обсуждаемым агентом является Кит.

Я вижу способ разыграть все по правилам Вагнер, и на несколько дней Ползин окажется в уязвимом положении — а мне представится самый удачный случай его убить.

Можно было бы воспользоваться хаосом и паникой и пробраться мимо русских. Черт, да я уже пробирался мимо русских.

Но мне известно, что мужчина вроде Ползина делает с людьми, что переходят ему дорогу. Да, Кит хорош, но Ползин об этом знает. Он не стал бы недооценивать Кита. Вероятно, его парни сумели бы искалечить Кита даже во сне. И он не убил бы его на скорую руку.

Будет справедливо предупредить Кита о том, что мне известно, кто он такой. Что его работа с Ползиным закончена. Хочу дать ему шанс убраться оттуда до того, как сделаю шаг. Как только Кит уберется, я прибью Ползина.

Вновь повторяю себе: дело не в том, что я мыслю членом. Хотя стоит признать: было сложно выкинуть его из головы. Реально сложно.

Иногда мне удается отключиться, но потом посреди ночи просыпаюсь весь в поту, член напряжен, в голове полнейший кавардак из-за видений: надо мной стоит Кит, выдает команды своим сексуальным ледяным тоном, весь такой ловкий и искушенный, взглядом, словно плетью, рассекает темноту.

Или в подсознании, как фильм на повторе, воспроизводятся конкретные воспоминания. Например, тот предынфарктный момент, когда в первый вечер он задрал платье, как его разбухшее достоинство выглядело в шелковых трусиках — оно повторяется снова и снова, и снова. Как же он был сексуален. А на вкус еще лучше.

Никогда не забуду то восхитительное ощущение, когда я стоял перед ним на коленях и ждал следующей выдумки. В голове не укладывается, что я словил от этого кайф. И нестерпимо этого жажду. До какой степени я ему доверяю.

Дело в том, что, стоя перед парнем на коленях, начинаешь его чувствовать, ждешь, когда он даст тебе необходимое. Точно так же ты начинаешь чувствовать парня, когда воюешь с ним бок о бок.

Или против него.

Черт.

Было бы слишком просто неверно все истолковать. Да, с Китом я кончаю мощнее, чем с любым знакомым мне парнем, но не поэтому хочу ввести его в курс дела. Есть такая фишка между комбатантами¹² вроде нас — кодекс. Правила войны. Если у тебя их нет, значит, нет ничего. Именно по этой причине я хочу предупредить Кита.

В противном случае назавтра я не смогу посмотреться в зеркало.

Как только дам Киту наводку, смогу убрать Ползина.

Только вот мне по-прежнему нужно его отыскать.

И думается мне, Рейнольдсу известно, где Кит. Небольшая уловка вынудит старого шпиона проболтаться.

Да, авантюра рискованная.

Но я должен попробовать.

К счастью для меня, информацию об альтер-эго Кита, Кристофере Шеридане, можно найти по всему интернету. Получив диплом в области изобразительного искусства, он изучал живопись в Королевском колледже искусств, позже работал и выставлялся вместе с группой художников, известных как коллектив «Стрейхорн», а после из-за разногласий сотрудничество прекратил.

В возрасте двадцати четырех лет у него прошла первая персональная выставка и вытолкнула его в центр всеобщего внимания, к нему начали проявлять интерес критики, а цены на его работы взлетели до небес. Далее последовали еще два шоу, на последнем была выставлена картина, которую показывала Вагнер.

В интернете нашлись фотографии последней экспозиции. Я долго изучал и увеличивал снимки, чтоб получше рассмотреть картины Кита. Мне мало что известно об искусстве, но эти картины мне приглянулись. Как говорится в рецензии, речь идет о мифах. Тематика какая-то старомодная, но есть нечто новое и убедительное в смелых линиях, напряженных мышцах, диких животных со свирепыми глазами. В них, как и в самом Ките, есть сила и яркий блеск. Неудивительно, что он — сенсация. Точнее был сенсацией.

Экспозиция проходила три года назад. С тех пор тишина.

Я не жду, что Рейнольдс запросто сдаст мне местоположение Кита. Но вдруг он что-нибудь да выболтает старому другу Кита.

Замечаю его, когда из-за угла он выворачивает на улицу, где я припарковался. В руке у него пакет с продуктами, а на поводке маленькая собачка — судя по внешнему виду, джек-рассел-терьер. Он слегка, но заметно хромает. Кажется, застарелая травма.

Он заходит внутрь. Выжидаю десять минут, потом подхожу к двери, хватаюсь за медный молоток и дважды стучу. Лает собака, и, в конце концов, выходит Рейнольдс.

На мне надеты простой черный пиджак и темные джинсы с белой футболкой — судя по фоткам, именно такой прикид носят мужчины-художники. Еще я натянул темную вязаную шапочку — некоторые парни их носили — но снимаю ее в момент появления Арчи, кручу в руках и представляюсь как Генри Дьюсбери. Дьюсбери был в коллективе, но на фотках я его не увидел. Ставлю на то, что Рейнольдс не осведомлен о друзьях Кита того времени.

— Мы с Кристофером раньше занимали одну студию, — поясняю я. — Иногда он о вас рассказывал.

Рейнольдс слегка склоняет голову.

— Американец. — Сейчас полдень, но от него несет перегаром.

Смущенно улыбаюсь.

— Ничего не могу с этим поделать. — Я не стал бы менять акцент. Думаю, Кит сумел бы идеально сымитировать десятки акцентов.

Он долго меня разглядывает, потом, к моему удивлению, пожимает плечами, приглашает войти и, проводя меня в дом, даже поворачивается спиной.

Следую за ним по узкому роскошному коридору, отделанному резной отполированной древесиной, кожей и латунными штуковинами. Он показывает мне вычурную комнату, у которой наверняка есть специальное название типа кабинета или гостиной, или салона. А, может, это библиотека. Книг здесь полно, в этом сомнений нет, к тому же целая куча деревянной мебели. Стол в углу. Огромный глобус с содержимым в виде бутылок с алкоголем.

Он его открывает, и раздается позвякивание стекла.

— Виски?

Улыбаюсь. Мужичок немного пьян?

— Почему бы и нет?

Он вынимает бутылку дорогого на вид скотча, наливает в тяжелый хрустальный бокал и протягивает мне. Отпиваю. Напиток дымный. Сомнительный.

— Значит, — говорит Рейнольдс и, убрав бутылку, закрывает глобус, — вы ищите моего крестника.

— У меня осталось несколько его работ, — откликаюсь я. — А поскольку я съезжаю, нужно их вернуть, но никто не знает, где он. — Натянуто улыбаюсь, чувствую себя тупой фальшивкой. — Наверно, вас не удивляет. В последнее время его нереально... поймать.

Рейнольдс склоняет голову и глядит на меня. Он что-то подозревает?

— И вы выследили меня. — Он слегка улыбается. — Как вам удалось?

Лицо пылает.

— Кристофер... э-э... как-то просил кое-что сюда отправить. У меня сохранился адрес, поэтому я решил заскочить и выяснить новый адрес.

Рейнольдс вздергивает бровь.

— Как вы, должно быть, знаете, Кристофер очень оберегает свою личную жизнь. Думаю, вы понимаете, что я не могу раздавать его адрес всем приходящим.

Откашливаюсь.

— О, нет, конечно, нет. Я понимаю. Подумал, может, вы с ним свяжетесь и узнаете, куда, по его мнению, лучше выслать картины. Он покинул группу... Не на самых выгодных условиях. Но будет жаль их выбросить. — Затихаю.

Рейнольдс вглядывается в меня. Он вообще в курсе, что я из-за него потею? Уверен, что в курсе. Вагнер предупреждала, чтоб я не пробовал заниматься оперативной работой. Запросто можно лажануться.

Тогда-то в другом конце комнаты над камином я и подмечаю картину. Инстинктивно понимаю, что это работа Кита. Перед особняком стоит блондинка. Держится за вертикальный шест, а, может, за нижнюю часть дорожного знака. Похоже, будто она кружится вокруг него, — волосы и желтый сарафан развеваются во все стороны. А, может, все дело в ветре.

И она прекрасна.

Будто под гипнозом, подхожу ближе. Уверен, это работа Кита. Но и женщина похожа на Кита. Поначалу мне кажется, будто это он в женской одежде, но потом я приближаюсь и вижу, что тело чересчур женственное, а лицо чересчур взрослое. Черты тоже неуловимо отличаются: нос чуть меньше и чуть изящнее, губы чуть пухлее. А вот взгляд манящий и радостный. Ага, взгляд как у Кита.

— Поразительное сходство, — почти шепотом говорю я.

Рейнольдс присоединяется ко мне перед картиной. Чувствую на себе его взгляд.

— Мать Кристофера, — в конечном итоге произносит он. — Она умерла, когда он был ребенком. В одно лето — ему вроде было лет девятнадцать или двадцать — он только и делал, что писал ее. Десятки холстов, эскизов тоже. Под конец того лета после его отъезда в университет я обнаружил, что все было сложено на улице в ожидании мусоровоза. — Он вздыхает. — Большая часть сейчас хранится на чердаке. Здесь лишь несколько работ.

От этой истории внутри все сжимается. «Боже, Кит».

— Очень на него похожа, — шепчу я. — Даже выражением лица... — Мне стоило бы сохранять спокойствие, но я не могу скрыть восхищение в голосе.

Между нами повисает давящая тишина. Настолько давящая, что я вынужден взглянуть на Рейнольдса. Вот насколько я парюсь. Он хмурится, а я припоминаю слова Вагнер о том, что фотографий Кита почти не существует. Какой же он загадочный.

До меня доходит: только что я доказал Рейнольдсу, что мне известно, как выглядит Кит. Уже кое-что.

— Друг, говорите. — Рейнольдс что-то прикидывает, словно строит предположения на мой счет. Что-то решает. И беспечно добавляет: — Или любовник?

Лицо горит, как в гребаном аду.

— Всего лишь друг, — застенчиво бормочу я.

Губы Рейнольдса изгибаются, но на улыбку мало похоже.

— Я не удивлен, мистер Дьюсбери. Я прекрасно осведомлен об ориентации Кристофера. Вы далеко не первый любовник Кристофера, с которым я встречаюсь. — Он хмыкает, хотя и без особой веселости. — И сомневаюсь, что станете последним. Боюсь, в этом он похож на мать. — Уголки его губ приподнимаются. — Ему легко наскучить.

Он опрокидывает виски и, развернувшись, шагает за новой порцией к глобусу, хромота становится заметнее.

— Вы говорили, у вас есть несколько работ? — спрашиваю я. — С радостью на них посмотрел бы... если не затруднит. — Правда. Я действительно хочу их увидеть. А еще нужно, чтоб Рейнольдс продолжал говорить. Потому что я так ни черта и не выяснил.

Рейнольдс наливает в стакан еще виски, а потом бросает на меня взор, в глазах застыл вопрос. Отрицательно качаю головой, а он пожимает плечами.

— Ладно, — говорит он. — Почему бы и нет? Все полотна упакованы, но у меня есть ин-фолио¹³ другой работы. Можете взглянуть.

Он роется в столе в другом конце комнаты. Стол раздвижной, с ящиками. Из кармана он вытаскивает ключ, несколько раз пытается попасть в замочную скважину и отпирает верхний ящик. Внутри лежит большая черная папка. Он ее вынимает и кладет на угол стола.

— Присаживайтесь. — Он кивает на стул. Устраиваюсь и наблюдаю, как он развязывает черные веревки. — После смерти его родителей я сохранил их личные вещи. До этого лета он на них даже не смотрел. Но однажды начал перебирать коробки и просто помешался. Переворошил все. Аманда была барахольщицей, так что всякой ерунды скопилось навалом. Он просмотрел все видео — Лен снял фильм об Аманде и Кристофере, когда тот был еще в младенческом возрасте. Полагаю, именно так он и сумел ее написать. Она была женщиной с особым очарованием. И отличным чувством юмора. Думаю, это можно заметить в картинах Кристофера.

Он открывает папку, и первое, что я вижу, — сделанный на скорую руку набросок смеющейся Аманды. На листе всего несколько линий, но сколько же в них жизни. Башню сносит к херам собачьим.

Рейнольдс мрачно глазеет на набросок.

В сгиб вставлен карандаш, и Рейнольдс его вынимает. Сбоку что-то написано по-японски.

— Вы, должно быть, узнаете.

— Да, — вру я. — Вы только посмотрите.

— Вы бы не поверили, с какой скоростью он их меняет.

Улыбаюсь и киваю.

— Взрыв из прошлого.

— Единственное, в чем он постоянен. — Бегло на него взглядываю. Он держит карандаш, но на него не смотрит. Его взор по-прежнему сфокусирован на зарисовке Аманды Шеридан. Он кладет карандаш и подталкивает ин-фолио ко мне. — Вот. — Он поднимается. — Занимайтесь самостоятельно. Я видел уже раз сто. — Он хромает к окну и разглядывает улицу, а я перебираю рисунки.

В основном это эскизы, по большей части его матери Аманды, хотя есть и худой чувственный мужчина. Отец Кита. Леонард. В каждом рисунке заметен смелый искусный почерк Кита, отчего мне хочется вновь его увидеть, несмотря на то, что в последний раз он выставил меня круглым идиотом.

Просматриваю рисунок за рисунком. Стоило бы надавить на Арчи, найти подсказки, но я понятия не имею, как все сделать и при этом не вызвать подозрений.

Так что я листаю работы Кита. Можно сказать, они меня поглощают. Увидев их, я меняю о нем мнение. Чувствую себя ближе к нему. Или к тому человеку, которым его считаю.

По прошествии некоторого времени мои размышления прерывает голос Рейнольдса.

— Как бы ни было приятно, Дьюсбери, на сегодня у меня назначена встреча, и мне уже пора отправляться, так что вам придется меня извинить. Если вы оставите свой номер, я передам его Кристоферу.

Закрываю папку и встаю.

— Разумеется, — говорю я. — Спасибо за выпивку. — Лезу в карман и вынимаю визитку. На ней указан не отслеживаемый «левый» номер телефона, который мне дала Вагнер. Царапаю «Генри Дьюсбери» и протягиваю Рейнольдсу. Даже не взглянув, он убирает карточку в карман пиджака.

Выхожу на дневной свет и щурюсь. Сажусь в арендованный автомобиль и, выехав на пассажирскую сторону, сваливаю оттуда. Арчи ничего мне не сообщил, но ушел я не с пустыми руками.

На светофоре вынимаю из кармана карандаш и изучаю японскую надпись. Думаю, Вагнер сумеет прочитать, что здесь сказано.

Гораздо интереснее, как эта надпись сюда попала, потому что она нарисована, а не отштампована на заводе. Карандаш очень дорогой и вычурный.

Тырить его было рискованно, но, как сказал Рейнольдс, это «единственное, в чем он постоянен».

У него что, «пунктик» на карандаши? Если они такие редкие, он может стать ниточкой — по крайней мере, если Кит по-прежнему рисует.

А он должен рисовать. Вряд ли человек, который пишет столь же прекрасно, как Кит, может просто взять и все бросить. Это то же самое, что отрезать руку. В рисунках его матери есть нечто завораживающее, особенно в карандашных. Дело было не только в том, чтоб нарисовать что-нибудь симпатичное. Дело было в способе познать ее, пообщаться с ней.

«В одно лето — ему вроде было лет девятнадцать или двадцать — он только и делал, что писал ее...».

Выискиваю магазины с художественными принадлежностями, и неподалеку отыскивается довольно большой, но когда я показываю продавцу карандаш Кита, он его не узнает. Он предлагает полдюжины различных карандашей, но я отказываюсь. В конце концов, он отсылает меня в другой магазин, поменьше и подороже.

Сорок минут спустя я показываю его продавцу, и продавец с головой уходит в дело.

— Это «Така». У нас есть более популярные наборы, но они базисные... — Нахмурившись, она отпирает стеклянную витрину и вынимает деревянную коробочку с теми же выгравированными на ней символами кандзи¹⁴, что и на карандаше. В красный бархат завернуты три карандаша, а стоит глянуть на ценник, мои глаза почти лезут на лоб.

Поднимаю на нее взор. Она с улыбкой за мной наблюдает.

— Дороговато, да? Некоторые художники постоянно ими пользуются. Они отлично затачиваются, древесина упругая, по крайней мере, так говорят консерваторы. — Она сравнивает карандаш Кита с набором. — По-видимому, ради такого оригинального экземпляра вам придется прогуляться до студии «Сакура» в Камдене.

— Это оригинальный экземпляр?

Она указывает на маленькие буквы и цифры на кончике карандаша.

— Да. — Она выходит в интернет и дает мне еще один адрес.

Студия «Сакура» оказывается небольшой, с ветхим фасадом, окно заставлено цветами, из-за чего практически не видно, что находится внутри. Табличка на двери говорит: «Только по предварительной записи». На мой стук никто не реагирует.

Заворачиваю за угол и, чтоб посмотреть в окно, забираюсь на ящик. Небьющееся стекло грязное и загорожено ржавой решеткой. Ну, хоть внутрь заглянуть есть возможность. Вижу верстак и кучу инструментов. В задней части погрузочная зона и ноутбук. Экран горит, скринсейвер скачет из угла в угол.

«Вы не поверили бы, с какой скоростью он их меняет».

Разве? Все эти эскизы...

Вычурные карандаши должны к нему вернуться.

Дергаю решетку на окне. Она ржавая, но прочная. Провожу большим пальцем по болтам, что удерживают решетку. Можно было бы их открутить при помощи гаечного ключа, но, конечно, придется попотеть. Даже не разбивая стекла, можно было бы открыть окно. Можно было бы проникнуть внутрь и выбраться оттуда, и никто бы ничего не заметил. Можно было бы снять копии того, что хранится в компьютере. Карандаши отгружаются отсюда. Можно было бы найти адрес. У нас есть адреса последних местоположений Ползина, но никакой конкретики в отношении Кита.

У Кита может иметься счет.

Решаю по-быстрому сгонять в хозтовары. Вернусь, когда стемнеет. В голове уже формируется список покупок.

Глава 17

Кит

С последнего визита в студию прошло три месяца. Слишком много.

Временные промежутки между посещениями становятся все больше и больше.

Когда Арчи впервые отправил меня на задание, казалось, все пройдет быстро и легко. Мне было известно о нависшем над отцом облаке подозрений, несколько месяцев я проходил обучение, а Арчи приводил в движение необходимые механизмы, чтоб протолкнуть меня в ближний круг Ползина. Он договорился, чтоб я стал руководителем мобильной охраны Ползина. Парень, что был передо мной, очень кстати облажался и скоренько исчез.

Мне сказали, что работа будет заключаться в присмотре за Ползиным во время выездов. Прозвучало идеально: у меня был бы доступ к тщательно охраняемым резиденциям Ползина плюс возможность следовать за ним по всему земному шару. Удобный пьедестал, откуда можно выследить и стащить Рок-файл. Не говоря уже о том, что мне не пришлось бы изо дня в день жить с ублюдком-психопатом.

Мне думалось, месяц. Край — два, и я бы все закончил. Файл под защитой, имя отца обелено, и на все вопросы даны ответы.

Но вот он я, по-прежнему на том же месте. Два года спустя вопросов стало больше, чем было вначале. Вопросов, на которые, я уверен, файл не ответит.

В моем представлении большую часть времени Ползин должен был проводить в одном из своих домов, и за ним бы присматривала команда домашней охраны. В конце-то концов, человек же не может все время переезжать с места на место.

Оказалось, может. По своей природе Ползин дерганый и не остается на одном месте дольше недели. Я постоянно на телефоне и обязан мчаться туда, где ему понадобился. У этого мужчины патологическая потребность дергать за веревочки. Но время от времени у меня появляются несколько драгоценных дней, которые я могу потратить на себя. Например, как сейчас. У него нарисовалась новая игрушка, и они поехали «поиграться» в дом на Черном море. А я приехал сюда, в свое пристанище.

Арчи не в курсе, что я здесь бываю. Он пришел бы в ярость, если б знал. Он учил меня, что иметь связь с жильем или человеком равно иметь слабое место.

«Помни: человеку вроде тебя, помимо всего прочего, необходимо быть недосягаемым. Дом, друзья — это роскошь, которую до окончания дела ты не можешь себе позволить».

По большей части я придерживался правил Арчи. Покинул свой дом, изолировал себя ото всех друзей, включая талантливых великодушных художников, с которыми работал бок о бок в основанном с моей помощью коллективе. Было тяжело. Но единственное, от чего отказаться я так и не сумел, — это от искусства. От человека, которым я был раньше, должно было остаться хоть что-то. Хоть какая-то связь, которая однажды сможет вернуть меня домой. Не имеет значения, насколько отстойной становится жизнь. Знание, что у меня имеется нора, делает ее терпимой.

Заключенное мной соглашение на оплату этой дерьмовой студии до смешного замысловатое. Деньги проходят через десятки счетов и только потом попадают в риэлторскую контору, и нет никакой опознавательной информации о владельце. На звонке приклеено «Д. Смит», но нет телефона. Платежи за коммуналку и имущественные сборы покрываются агентством, за эту услугу я плачу нехилую премию. Камер наблюдения у здания нет. Охраны нет. Даже химчистки нет.

Более того, приходя сюда, я очень осторожен. Бдительности не теряю, пока не попаду в студию и не запру за собой дверь — это мое главное правило. Этим утром я покинул лондонскую квартиру Кейт в платье и на каблуках. Пять часов и две смены одежды спустя я поднимаюсь по лестнице в студию в невзрачной толстовке и безымянных джинсах, светлые волосы спрятаны под вязаной шапочкой.

Студия находится на четвертом этаже, и она тесная как черт знает что. Вид ужасен: серое море простирающихся, насколько хватает глаз, блочных волн. Но освещение великолепное.

Освещение волнует меня больше всего.

И, конечно же, уединение. Несмотря на то, что вся студия — это всего лишь комната с крошечной душевой, для меня она похожа на безбрежные равнины. Это единственное место в мире, где я могу дышать.

Сегодня мне особенно плохо. Три месяца — довольно долгий срок для того, чтоб находиться вдали от моей работы, и к тому моменту, когда я подхожу к двери, меня трясет от смеси предвкушения и облегчения. Жду не дождусь войти внутрь и добраться до своих принадлежностей. У меня уже наполовину сформировалась идея будущей картины. Бык, весь такой необузданный, агрессивный, мужественный. Бездумная сила. От воображаемых линий покалывает пальцы. И распахивая дверь студии и переступая порог, я дискутирую сам с собой, с чего начать: с угля или пастели.

Бросаю рюкзак на пол и запираю замок на двери.

— Я уж было начал гадать, планируешь ли ты появиться.

Замираю.

«Уилл».

Оборачиваюсь, и вот он — стоит в дверном проеме душевой с «глоком» в руке.

Растерянно на него таращусь. Внутри будто сворачивается клубок змей, извилистая трясина из страха, восторга и чего-то еще сумасшедшего — глупого — типа счастья.

Он выглядит усталым. Отлично, но усталым.

Он улыбается, во взгляде любопытство.

— Как поживаешь, Кит?

Произнесенные слова звучат столь посредственно, столь обыденно. Это не саркастичный шпионский вопрос: «Ну что, мистер Бонд, как поживаете?». Он спрашивает по-настоящему. Словно действительно хочет знать.

И внезапно я чувствую себя таким... одиноким. А, может, я все время чувствовал себя одиноким, а его слова лишь наглядно продемонстрировали реальность.

«Чувствую себя разбитым». Если б я отвечал на вопрос со всей честностью, именно так и сказал бы. А еще «счастлив тебя видеть». Меня переполняет непреодолимое желание рассказать ему, в каком смятении я пребываю в последнее время, насколько сложно стало придерживаться видимости перед Ползиным, словно Уилл — мой старый друг, а не самый грозный враг.

Как же так вышло, что из миллиарда людей во всем мире самым близким мне человеком становится мужчина, у которого имеются все основания меня убить?

Для чего, если подумать, он сюда и пришел.

Каким-то образом я умудряюсь подавить грозящий вырваться поток слов. И вместо этого выдаю ледяную улыбку.

— Уилл. Какой приятный сюрприз. — Губы онемели, но говорю я достаточно хладнокровно.

— Прекрасно выглядишь, — продолжает он, словно я молчал. Шагает ближе, секунду меня разглядывает, взгляд тщательно изучает меня с головы до ног и обратно.

«Ничего ему не показывай», — утомленно напоминаю себе. Как же так получилось, что я настолько устал?

— Знаешь, — бормочет Уилл, — как бы мне ни нравилась на тебе женская одежда, пацанский прикид подкупает меня больше. — Он стягивает с меня вязаную шапочку и отшвыривает в сторону. — А вот волосы скрывать не стоит.

Они спрятаны по определенной причине, о чем нам обоим известно. Но я храню молчание. И вместо этого предсказуемо интересуюсь:

— Как ты меня нашел?

Он пожимает плечами.

— Я могу быть настырным. Попросил об одолжениях, кое в чем пошел на риск. — Он хмыкает. — Стоило того, чтоб увидеть выражение твоего лица. Мало кто застает тебя врасплох, да?

Пристально на него гляжу, изо всех сил стараюсь все переварить. Смириться, что он здесь. В моей студии.

— Зачем ты пришел, Уилл?

Он склоняет голову вбок и смотрит на меня.

— А сам как думаешь? — Кажется, ему искренне любопытно.

Столь же искренне отвечаю:

— Не знаю. Полагаю, убить меня?

Суровые черты напрягаются, и на лице появляется выражение, которое я не в состоянии истолковать.

— Значит, вот как ты думаешь?

Приподнимаю бровь.

— Ты целишься пистолетом мне в сердце. Разве вывод настолько неожиданный?

Он фыркает.

— Пистолет для защиты, Кит. Я всего лишь хочу поговорить. Не дам себя грохнуть, пока не скажу пару слов. — Уголок губ приподнимается. — Считай, что он мне содействует.

Не знаю почему, но я ловлю себя на желании расхохотаться. Должно быть, у меня истерика. Но вместо этого я хмурюсь.

— Можно мне, по крайней мере, присесть, пока мы ведем беседу?

— Конечно. — Пистолетом он жестикулирует в сторону комковатого дивана-кровати. — Располагайся.

Устраиваюсь и откидываюсь назад, руки скрещены на груди, взгляд направлен на него. Уже выискиваю дыру в его броне, о чем ему известно. Отсюда и «глок» — пожалуй, прихватив его, он попал в точку.

— Ну, ладно, — вздыхаю я. — Тебе есть что сказать. Говори.

Он разглядывает меня. Потом произносит:

— Хорошо. Скажи мне вот что: с чего вдруг тебе так важно, чтоб Ползин был жив?

— Это моя работа, — решительно заявляю я.

Выражение его лица бесстрастно, он впивается в меня взором, и пока пролетают секунды, у меня начинает возникать странное опасение.

Наконец он говорит:

— Эта работа у тебя не основная, разве нет? Ненастоящая работа.

«Черт».

Делаю вид, будто мне смешно.

— О чем ты, Уилл?

Он спокойно добавляет:

— Ты не наемник. Ты Кристофер Шеридан. Твоими родителями были Аманда и Леонард Шериданы. Оба были убиты во время взрыва в Судане, когда тебе было десять.

Меня разрывает от ужаса. Он знает, кто я.

— Скорее всего, взрыв был актом терроризма, хотя преступников так и не идентифицировали. Тебя забрал к себе и воспитал друг родителей Арчи Рейнольдс — старший офицер британской разведки, как и твой отец.

Никому никогда не удавалось меня переплюнуть. Никому.

— Как ты...?

— Как уже было сказано: я настырная сволочь. — Тон его равнодушный, словно он читает список покупок, а не наносит сокрушительный удар по всей моей миссии. — Несколько лет назад ты сделал себе имя в мире искусства. Помимо всего прочего, ты известный затворник. Что, должно быть, помогло, когда ты принял решение присоединиться к британской разведке. Два года назад, работая под глубоким прикрытием, ты получил должность старшего по безопасности у Сергея Ползина. Причем прикрытие было настолько глубоким, что даже ЦРУ не имело ни малейшего понятия, кто ты. Думаю, как и британцы. Вероятно, и Ползин не знает, кто ты.

— Нет, Ползин — нет, — соглашаюсь я и сухо добавляю: — Полагаю, до настоящего момента.

Выражение лица Уилла смягчается.

— Он еще не знает.

— Я так понимаю, ключевое слово «еще»?

— Скажем так: я не рекомендовал бы тебе в понедельник возвращаться на работу. Думаю, тебе не стоит маячить поблизости, когда он выяснит, кто ты есть на самом деле. — Он встречает мой взгляд, его взор серьезен. — А если ты вернешься, он узнает, Кит. Это все, о чем я могу предупредить. На данный момент ты — единственное препятствие между ним и мной. А я жажду его смерти.

— Так вот для чего ты пришел? — говорю я. — Предупредить? — Тон мой спокоен, но внутри я паникую и размышляю, что все это значит. Два года работы коту под хвост. Все впустую. Перебарываю оторопь и подавляю желание обхватить голову руками. Не могу я сдаться. Должен быть способ вернуться.

— Примерно так и есть, — соглашается Уилл, но не шевелится. Что должно означать, что предупреждение — далеко не все, и неважно, что при этом говорит Уилл. Сам факт его прихода что-то да значит. Если его цель — убрать меня с пути, есть способы гораздо проще: да хотя бы раскрыть Ползину мою истинную личность, а потом наблюдать, как этот человек меня казнит. На некоторое время он станет беззащитным, а значит, у Уилла появится шанс.

«Разве я сам сделал бы иначе?».

— Давай разберемся, верно ли я понимаю. Ты считаешь, что, убрав меня с дороги, сможешь убить Ползина?

Глаза Уилла сверкают.

— Убрав тебя с дороги, я преспокойно его убью. Остальные парни — обычные отморозки. С ними легко справиться.

Меня подташнивает от мысли, сколько частичек своей души я продал за последние два года ради сохранения жизни Ползину. Впустую.

Стиснув зубы, говорю:

— Ты не можешь просто взять и убить его, Уилл. У него есть страховка — информация, которая нанесет вред бесчисленному количеству людей, и в случае его смерти она будет опубликована.

Уилл прищуривается.

— Это твое задание? Вернуть информацию?

— Хочешь сказать, ты не в курсе? — Мой тон язвительный. — А я-то считал, что у тебя есть все ответы.

Его темный, бездонный взор не излучает удивления. И тогда мне приходит в голову, что он знает больше, чем я могу помыслить. Мнение подтверждается, когда он выдает серьезным тоном:

— Полагаю, мы говорим о Рок-файле?

От этих слов весь воздух из легких испаряется, и я широко разеваю рот. И, в конце концов, умудряюсь выдавить из себя:

— Что тебе известно о Рок-файле?

— Да почти ничего, — признается он. — Возможно, я знаю чуть больше тебя.

Сейчас полдень. Мне нравится здесь находиться в это время суток из-за того, как с западной стороны струится солнечный свет. Я никогда не видел Уилла при естественном освещении, но ему подходит, придает живости — сиеновых бликов темным волосам, неожиданный оттенок, которого он, скорее всего, даже не замечает, или ему плевать. У щетины на щеках тоже есть этот оттенок. Не такой уж он и злорадный, каким хочет себя изобразить. И надет на нем вовсе не привычный черный прикид — пиджак скорее серый, чем черный, под ним белая футболка, повседневный туалет абсолютно не скрывает мускулистое телосложение.

— И что же такого ты знаешь о Рок-файле, чего не знаю я?

Он спокойно и молча меня разглядывает. Он что-то знает? Он собирается мне рассказать? Может, он пришел сюда и не для того, чтоб меня убить, но у него нет причин мне доверять.

Я жду и рассматриваю крошечные морщинки в уголках его глаз, при дневном свете их видно лучше. Он много смеется. Или раньше смеялся. Еще я вижу, что в детстве у него были веснушки. Здоровый как яблочный пирог — вроде так говорят американцы? Идеальный бойскаут. В отличие от меня. В детстве я был слабым и взбалмошным, и утонченным. Вероятно, Уилл с другими парнями в солнечную погоду играл в футбол, а я был один в своей спальне и лихорадочно делал наброски своих подростковых желаний.

Уилл произносит:

— Ты веришь, что файл у Ползина?

Деревенею.

— Разве нет?

Уилл качает головой.

— Нет, — шепчу я. — Этого не может быть. Он уже выдавал оттуда информацию.

— Он купил эту информацию. У него ее нет, но ему может быть известно, у кого есть. Хотя он может и не знать, где найти этого человека. Если б знал, скорее всего, был бы мертв.

Сердце долбится в груди, я стараюсь переварить новую информацию.

— ЦРУ это известно наверняка?

— Наверняка? — Он пожимает плечами. — Я не в курсе, но они в это верят. Довольно решительно. А если ЦРУ верит, думаю, у них на то есть причины.

Ну, разумеется.

Последние два года я работал на Ползина, имея две цели: во-первых, защитить его и тем самым предотвратить утечку файла; и, во-вторых, возможность поиска. Из-за этой мысли меня переполняет отчаяние. С таким же успехом все это время я мог бы биться головой о кирпичную стену.

Черт, мне нужен этот файл.

Поднимаюсь с дивана и делаю шаг к Уиллу. От безысходности говорю:

— Послушай, пожалуйста, дай мне неделю. Имеется в виду до убийства Ползина. Больше я ни о чем не прошу, Уилл. Только одну неделю.

Молчит он очень долго. Потом шепчет:

— Для чего тебе неделя?

— Прикину, с чего начать поиски файла.

— У тебя уже было два года, — подсказывает Уилл.

— Да, но я считал, что он у Ползина. Теперь мне известна другая информация.

— Ты даже понятия не имеешь, с чего начинать. Что даст неделя? Разве что, — он пожимает плечами, воплощение беспечной силы, — когда Ползин умрет, файл увидит свет. Убийство Ползина придаст его огласке — так говорят мои приятели из ЦРУ. Может, они считают, что владелец выкинет его на продажу, или кто его знает. Они считают, что все изменится и привлечет внимание...

— И мне это на хрен не нужно! — восклицаю я. Теперь мое отчаяние становится очевидным, но мне плевать. Все, что мне остается, — униженно умолять, и это я тоже добавляю в микс. — Хочешь, чтоб я умолял? — требовательно бросаю я. — Черт, я буду умолять. — Со всей дури бухаюсь на колени, приподнимаю голову и глазею на него, ладони опускаю на бедра. — Умоляю тебя, Уилл. Дай мне шанс найти файл.

Он отводит взгляд. Словно ему больно видеть меня на коленях.

— Скажи зачем, — жестким тоном говорит он, челюсть напряжена. Кажется, будто даже мышцы шеи тверды как сталь. — Мне необходимо знать зачем.

Закрываю глаза и, склонив голову, стискиваю зубы. Я стою на коленях, демонстрирую свою потребность самым физическим, висцеральным способом из всех возможных. Неужели этого не достаточно? Ему обязательно нужно вытащить из меня все сокровенные тайны? Это все, что у меня осталось, особенно сейчас, когда даже студия, мое жалкое убежище, была обнаружена.

— Хочешь знать, что думаю я? — спрашивает он.

Поднимаю глаза и настороженно на него смотрю.

— Думаю, дело в твоих родителях. Думаю, в файле содержится нечто такое, что ты хотел бы просмотреть. — Он наблюдает за мной, встает и, сощурившись, что-то прикидывает. — Или тебя беспокоит, что это может просочиться. Твое нежелание, чтоб файл увидел свет, личного характера, не так ли? Ты знаешь наверняка, что там что-то есть, или только подозреваешь?

Хочется закрыть глаза и спрятаться от этого проницательного взгляда. Но я вынуждаю себя смотреть на него, столкнуться со всем с высоко поднятой головой.

— В этом файле много информации, — говорю я. — И да, думаю, кое-что может быть и о моих родителях, но это лишь часть. Куче других людей не пойдет на пользу, если файл окажется не в тех руках.

Это правда. Сказанное мной — совершенная, неоспоримая правда. Но в этот самый момент я осознаю кое-что важное: «Я понятия не имею, что стану делать с файлом». Единственное, что я знаю, — мне нужно его увидеть. Выяснить, о чем там говорится. А после этого? Передать начальству? Зарыть? Уничтожить? Не знаю, и сейчас добавить мне нечего. И будет нечего до тех пор, пока я не заполучу файл. Чувствую, что пойму только тогда. И именно тогда узнаю, что я за человек на самом деле.

Продолжаю прессовать.

— Одна неделя, — молю я и, как бы ни было сложно, удерживаю его взгляд. К исповедям я не привык, а он толкает меня в те места, куда идти мне совершенно не хочется. В новую страну, где все кажется непредсказуемым и опасным.

Спустя минуту он отвечает:

— Женщина, с которой я работаю, настоящая карьеристка. Должно быть, тебе известен этот тип. — Он улыбается, хотя улыбка фальшивая. В ней слишком много усталости. Морщинки возле глаз не появляются. Внезапно я не могу его прочитать. А хочется до ужаса. — Сейчас у нее приказ — избавиться от Ползина. Поэтому они пригласили меня, и мы работаем в паре. Могу сказать, что пять лет назад Ползин и управление прекрасно ладили. Теперь они на ножах. Кто знает, может, через пару месяцев между ними все наладится.

Внутри все опускается. О чем он говорит?

— Все сводится к тому, — продолжает он, — что приказ в любое время могут отменить. И ее это вполне устроит, потому что она тоже в игре. Просто очередной игрок. — Пауза. — Но меня не устроит. Я не игрок, Кит.

Разумеется, я об этом знаю. С самого начала знал. Но понятия не имею, что это значит. Как далеко он зайдет? У него, как и у меня, задание. Он не станет подчиняться приказам?

— Нет? — Мой голос даже для моих собственных ушей звучит хрипло.

Наблюдаю за движениями его кадыка. Тяжелый взгляд сосредоточен на мне. Воздух между нами кажется невыносимо густым.

— Нет.

Жду, сердце колотится, желает, чтоб он сказал больше. Нуждается в том, чтоб он сказал больше.

— Если завтра мне прикажут остановиться и не выслеживать Ползина, это не будет иметь значения. Я не перестану его выслеживать. И все равно убью. Чтоб остановить, им придется меня убрать. — Он делает паузу, кажется, тщательно подбирает слова. — Знаешь что? Думаю, ты такой же. Ты ищешь файл не для британской разведки. Ты ищешь его для себя. Мы одинаковые.

«Мы одинаковые...».

Не спеша Уилл тянется ко мне, а я по-прежнему сижу на коленях и глазею на него снизу вверх. Он гладит меня по волосам, его пальцы бесконечно нежны. Я издаю странный, постыдный горловой звук — то ли от наслаждения, то ли пытаюсь о чем-то попросить — и поворачиваюсь навстречу его руке. Ладонь слегка шероховатая, теплая и сухая. Он проводит большим пальцем по моей скуле. Этот крошечный нежный жест почти невыносим. Не могу припомнить, когда в последний раз со мной были ласковы. Наверно, в детстве.

Беспомощно целую его ладонь.

Слышу, как «глок» с грохотом падает на пол. Он опускается рядом со мной на колени, обнимает меня, и наши губы сливаются в отчаянном поцелуе. Он ничего не скрывает, и я тоже.

Между поцелуями я хватаю ртом воздух и бормочу его имя, и приговариваю «пожалуйста, Уилл, пожалуйста». И не потому что мне хочется поскорее кончить — а мне хочется, причем прямо сейчас. Нет, дело в том, что я хочу от него нечто такое, чего прежде не хотел ни от одного человека. И я столбенею от того, чего именно хочу.

«Мы одинаковые...».

Мы соскальзываем на пол, бешено целуемся и стаскиваем друг с друга одежду. При каждой нашей встрече Уилл позволял мне управлять им — боже, как же мне нравилось им управлять — но сегодня речь не об этом. Здесь нет господ. Лишь два любовника и душераздирающая потребность, которую слишком долго отрицали.

Уилл стаскивает до бедер мои джинсы и боксеры. Мы лежим на боку, лицом друг к другу, наши губы по-прежнему сплетаются в одно целое. Пальцами зарываюсь в его мягкие густые волосы и не могу им надышаться. Он берет наши члены в свою большую руку и начинает их ласкать, а я издаю стон.

Удовольствие интенсивное. Надо мной трудится огрубевшая ладонь, плавные движения напряженного бархатистого члена Уилла по соседству с моим собственным членом, толчок головки, когда он отстраняется слишком далеко, и идеальность его хватки испаряется, но мгновение спустя все возвращается на свои места. Его рот пожирает меня. Его жажда и нахлынувшее на него наслаждение встречаются с моими собственными.

И все это... Все это меня ошеломляет. Все это зияет и болит внутри. Именно это вынудило меня припасть губами к его ладони. Именно это вынудило его швырнуть «глок» на пол. Оно присутствовало с самого начала. Сначала маленькое и упорное, но потом начало расти и такими темпами...

«Мы одинаковые...».

Кульминации мы достигаем одновременно, теплая и влажная разрядка пульсирует на наши животы.

А потом вместе мы заходимся в невероятно диком и изумленном хохоте, после чего вновь прижимаемся друг к другу губами в голодном поцелуе.

Постепенно мы успокаиваемся и всматриваемся в лица друг друга. Не хочу говорить. Слова лишь все испортят.

Но Уилл безжалостен.

— Ладно, Кит, — произносит он нежным и печальным тоном. — Одна неделя. Но я буду с тобой.

Глава 18

Уилл

Смотрю в янтарные глаза, пока Кит раздумывает, весь мир идет лесом, кроме нас двоих.

Жду. Не могу прочитать выражение его лица, а очень хочется.

«Соглашайся, — думаю я. — Соглашайся».

Если взглянуть с его точки зрения, думаю, все выглядит так, будто у меня на руках все козыри, и именно я диктую условия. Наверно, так и есть, но в реальности все иначе. Когда дело касается Кита, козырей у меня нет. Помимо всего прочего, мне кажется, будто я теряю контроль.

Потерей контроля я наслаждаться не привык, но когда речь заходит о нас с Китом, все меняется. Происходящее между нами по мощности напоминает динамит и столь же опасное. Может, союзничество между соперниками всегда кажется таким? Будто ты постоянно играешься с легковоспламеняющейся субстанцией.

Соперники. Наверно, мы до сих пор ими являемся, желаем разных вещей. Нет никакого смысла от этого увиливать. Но в одном мы сможем сработаться — в поиске Рок-файла. В глубине души меня удивляет то, чего я хочу. Хочу этого сильнее, чем убийства Ползина, во всяком случае, пока что.

Стараюсь особо не усердствовать с мыслями. Вместо этого беру прядку светлых волос Кита и пропускаю меж пальцев, и она ниспадает сияющей лентой ему на подбородок, а потом соскальзывает на пол. Чуть раньше он их собрал, но где-то посреди процесса они развязались. Мне нравится именно так, свободно спадающие и блестящие.

— Ты не можешь говорить серьезно, — произносит он.

Я ставлю на кон все, но мне плевать. Притягиваю его к себе, прижимаюсь к нему губами и целую от всей души. Зажимаю его губу меж своих губ и слегка ее посасываю, а он отвечает всем телом, ерзает по мне.

«Ох, уж этот парень».

— Мы поможем друг другу, — между поцелуями проговариваю я. — Пойдем ва-банк.

Он отклоняется и на меня глядит. В глазах тот самый блеск, что иногда появляется… Заинтересованность. Веселье.

— Пойдем ва-банк, — повторяет он. — Поможем друг другу?

Сказанное звучит так, будто идея ему интересна, и мое сердце вот-вот разорвется от счастья.

— У меня есть выход на ЦРУ и доступ ко всему, что им известно, — откликаюсь я. — А у тебя есть выход на Ползина.

Он пристально всматривается в мои глаза.

Понятия не имею, что, по его мнению, содержится в том файле о его родителях — или о чем угодно. Может, стоит у него спросить? Но если уж совсем на чистоту, это не имеет значения, потому что в сущности мы одинаковы — говоря это, я не шутил. Может, я и не знаю, что находится в том файле, зато знаю, что сидит у него внутри.

— Откуда тебе знать, что ты можешь мне доверять?

Силюсь не улыбаться. Он вообще понимает, что даже не поинтересовался, откуда ему знать, что он может доверять мне? Словно эта часть не обсуждается.

— Чувствую, что могу, — говорю я. — Эй, нам нужно что-то менять. Как оказалось, мы оба — полнейшее дерьмо, и остановить друг друга не в состоянии. — Стараюсь подавить улыбку, но это сложно. Мне нравится мысль, что мы будем работать вместе, путешествовать вместе. Было бы здорово.

— Значит, если я верно понимаю, мы будем вместе работать, вначале отыщем файл, потом выследим Ползина. Таков твой план? — Сейчас он лежит на спине, волосы веером рассыпались по дешевому колючему ковру. И он прекрасен.

Подпираю голову рукой, смотрю на него сверху вниз, упиваюсь им.

— Ага. Таков мой план.

— И кто из нас, по твоему предположению, его убьет? Должен сказать, что жду этого с большим нетерпением.

Внезапно понимаю, что он меня дразнит. Ему известно, насколько сильно я жажду убийства.

— Я. Не обсуждается. Мне есть что ему сказать.

Залегшая на лице Кита тень говорит, что он знает больше, чем озвучивает, обо мне и о случившемся в Афганистане.

— В частности, имена, — добавляю я. — Буду называть имена и одновременно его убивать. И он поймет, за что огребает.

— Медленно убивать, — говорит Кит, — и держать его в сознании, чтоб он сумел выслушать список имен, немного опасно. Резко прихлопнуть — гораздо безопаснее и чище. Вход и выход.

— Именно так должно быть.

Выражение его лица излучает нежность.

— Считаешь, это поможет?

Тут я замолкаю, раньше мне не задавали этот вопрос. Всем всегда было насрать. Всем этим лоснящимся ЦРУшным парням с их притворным состраданием, которое они выказывают, когда хотят отправить парня вроде меня на безнадежную миссию.

Он ждет. Ожидает ответа.

— Без понятия, — отзываюсь я. — Дело не в том, чтоб мне полегчало. Я на это и не надеюсь.

Кит торжественно выдает:

— Я помогу тебе, Уилл. Приведу тебя к нему.

Киваю. Ради друг друга мы ставим на кон все. Два прыжка в неизвестность. Встреча посередине. Я достану ему файл, а он приведет меня к Ползину.

Меня переполняют восторг и уверенность.

— Сейчас ты от него далеко, — говорю я. — Когда тебе нужно вернуться? Через неделю? Поэтому на поиски файла ты просил неделю?

Он вздыхает, как делает очень часто. Даже этот вздох… Мне нравится этот звук.

— Я никогда не знаю наверняка. Неделя — это предположение. Он укрылся с женщиной в одном из своих загородных домов. Как только она ему наскучит, он позвонит мне.

Хмурюсь, мне не нравится, к чему он клонит.

Кит взрывается хохотом.

— О, я тебя умоляю. Для защиты. В какой-то момент он захочет сменить место пребывания.

— Точно, я не подумал…

Он надменно приподнимает бровь.

— Кажется, на секунду ты именно подумал. Серьезно, Уилл? — Последнее он изрекает так, будто делает мне выговор.

Он проводит ладонью по моей груди, словно исследует мышцы. Пальцы беспечно блуждают по контурам моей груди. Юный принц осматривает свои владения. Немного выпрямляю плечи. Боже, я выставляюсь перед ним напоказ. Внутри разворачивается странный микс из возбуждения и смущения.

Кит останавливается на шраме на моем животе, кончики пальцев едва касаются сморщенной кожи.

— Шрапнель¹⁵?

— Ага, — хриплю я.

— Все достали?

— Судя по заверениям, да.

Ладонь скользит все выше и выше, дрейфует мимо ключицы, по горлу. В конце концов, кончики пальцев дотрагиваются до моих губ, до шрама. Он такой бледный, такой тусклый, большинство людей его даже не замечает. Чаще всего я и сам про него не помню, но Кит видит. Кит многое видит. Полагаю, дело в том, что в глубине души он творец.

— Думаю, этот мой любимый. Прямо на губном желобке.

— Тебе нравится?

Он улыбается.

— Без него ты выглядел бы симпатичнее. Откуда он у тебя?

Целую кончик его пальца.

Сверкнув глазами, он его убирает.

— Откуда?

— Драка в школе.

— Украл обед у какого-нибудь несчастного ребенка?

— Эй, я хороший парень! — возражаю я. — Это случилось во время игры в доджбол¹⁶.

— Доджбол?

Боже. Он произносит слово идеальным, изысканным акцентом, словно никогда не слышал о доджболе. А, может, и не слышал.

— Тебе не обязательно знать.

Кит хмыкает, и внезапно до меня доходит: он отлично осведомлен, что такое доджбол. Появляется ощущение, что он изображает из себя роскошного британца лишь для того, чтоб я улыбнулся.

Какое-то время мы молчим, растворяемся в объятиях друг друга, а потом Кит заговаривает:

— Откуда ЦРУ известно, что у Ползина нет Рок-файла?

Качаю головой.

— Понятия не имею.

— Было бы полезно выяснить. Отсюда и начнем.

— Могу поработать с агентом Вагнер и узнать. Наедине я сумею что-нибудь из нее вытянуть. Я подметил кое-какие ее выражения, некоторые из них говорящие. Во всяком случае, для меня. Мне нужно вернуться и встретиться с ней лицом к лицу. Неделя — не так уж и много.

— Верно, — отзывается Кит. — Я еду с тобой.

Сердце воспаряет. Именно так я и хочу.

— Начиная с этого момента, мы должны передвигаться и действовать быстро, — продолжает он. — Файл может находиться в любой точке мира. Мы возьмем все, что ты сумеешь добыть, и соединим с тем, что известно мне, и с тем, что я смогу вытянуть из Арчи. Я не имею ни малейшего понятия, что это может быть, но пойму после твоего рассказа. Возможно, тебе не раз придется встретиться с Вагнер.

— А если, пока мы будем в разъездах, тебе позвонит Ползин?

— На пару дней я сумею его сдержать, — говорит Кит, поднимается и шагает в ванную. — Если задержаться чуть дольше, у него начнется паранойя. А он и без того самый параноидальный человек.

***

Семь часов спустя я шагаю по проходу «Боинга-777» и отыскиваю место 13В, которое оказывается в последнем ряду бизнес-класса. Убираю багаж, а сидящий на месте 13А мужчина отрывается от газеты и резко кивает. На нем надет обтягивающий кашемировый свитер, а светлые волосы собраны в мэн бан. Он такой сексуальный, что я почти проглатываю язык. Занимаю свое место и принимаю предложение стюардессы принести напиток.

Это прямой перелет до Даллеса¹⁷ в Вашингтоне. До взлета мы молчим. А как только оказываемся на крейсерской высоте, я заказываю скотч. Мужчина в кресле 13А заказывает джин с тоником. Мы получаем свои напитки, он поворачивается ко мне — на веки нанесено немного подводки, а на ухе сверкает серебристый кафф, я не могу оторвать от него взгляд — и представляется как Крис. Он соблазнительно улыбается и добавляет:

— Но можешь звать меня Кристофер.

— Хочешь, чтоб я звал тебя именно так?

Он легкомысленно машет рукой.

— Так меня зовут друзья.

Он развлекает меня монологом о своей вымышленной жизни руководителя пиар-отдела в Лондоне и обо всех известных ему селебрити. Манерная болтовня с кучей намеков и заманчивых взглядов из-под ресниц. Он будто совершенно другой человек. Парень, которому незачем прятать свою ориентацию. Задумываюсь о том, насколько все это близко к настоящему Киту. Он играет роль или позволяет мне увидеть проблеск чего-то настоящего?

По прошествии некоторого времени я приникаю ближе.

— Мне нравится этот лук. — Слегка задеваю губами его ухо, серебристый кафф. Черт, какой он притягательный.

Он оборачивается и встречает мой взгляд. Наши лица так близко друг к другу, чувствую на губах его дыхание.

— Нравится? — Его голос вроде бы звучит тихо, но очень отчетливо, и внутри у меня все переворачивается.

Это голос Кейт. А благодаря подводке, украшениям и тому, как волосы собраны на затылке, на секунду он становится Кейт. Пульс разгоняется.

Он подмечает мою реакцию, и что-то в выражении его лица меняется. Он выглядит настороженным.

— Знаешь, — говорит он, — иногда мне любопытно: может, я тебе больше нравлюсь в женской одежде?

От удивления я вздрагиваю.

— О чем ты?

Он фыркает и хохочет.

— А сам как думаешь?

Таращусь на него, не имея понятия, на что он намекает.

— Для чего ты это делаешь? — наконец-то спрашиваю я. — Имеется в виду переодеваешься в Кейт. — Мы никогда это не обсуждали. — Ты это делаешь из личных предпочтений? Или только из-за работы?

Он глазеет на меня.

— Тебя напряжет, если дело только в работе?

— Напряжет? — Зачарованно на него смотрю. Почему он вообще сомневается? Сумасшествие. Он — Кит. — Как ты можешь так думать? С чего бы меня напряжет?

— Потому что тебе очень нравится. — Он вглядывается в мое лицо. — Ничего не имею против, но это… знаешь… не является частью моей индивидуальности. А ты би, так ведь?

Хмурюсь, не понимая, к чему он клонит.

— Какое это имеет отношение к вышесказанному?

— Не знаю. — Он пожимает плечами. — Может, тебе хотелось бы, чтоб я был Кейт.

Злобно на него смотрю.

— Все устроено не так. Ты же знаешь.

Он удерживает мой взор. Гнев затухает. И он отводит глаза.

— Знаю. Прости.

— Эй. — Незаметно скольжу рукой к лежащей на бедре ладони и пропихиваю под нее мизинец. — Сказать по правде, да, ты нравишься мне в платье. И в костюме, и вот так. Ты понравишься мне любым, каким только захочешь быть. Потому что речь идет о тебе — человеке. А не о тебе — гендере. — Льну ближе, голос сипит: — Хотя если иногда я и прихожу в восторг от тебя в женских трусиках… Боже, а чего ты ожидал?

— Думаю, это немного эротично. С тобой. Ты так реагируешь. — Кажется, он подавляет улыбку. — Видел бы ты свое лицо, Уилл. В тот первый вечер.

Жар охватывает мою шею, я вспоминаю, как он задрал свое платье и явил мне себя.

— Твое выражение лица, — продолжает он, — охереть как бесценно…

— Простите, — раздается голос, — джентльмены, пожалуйста, пристегните ремни. — Вздрогнув, мы оба вскидываем головы. Над нами склонился сотрудник экипажа. Смущенно улыбается. — Мы вот-вот попадем в зону турбулентности.

Отчего наша беседа, как только стала интереснее, подходит к концу. А, может, оно и к лучшему.

Мы пристегиваемся и благополучно переносим тряску. Как только все начинается, раздается объявление, что на несколько минут свет в салоне будет выключен. Кит направляется в уборную. Пока его нет, я размышляю о том, что будет дальше. В Лондоне сейчас полночь. Обычно управление размещает меня в их излюбленной гостинице «Гемпшир» неподалеку от главного офиса, но Кит забронировал небольшой бутик в другой части города. Опять новые имена. Реальное шпионское дерьмо.

В салоне повисает тишина.

В студии мы с Китом детально разработали план. Я вновь встречусь с агентом Вагнер. Я должен сказать, что ко мне приходил мужчина по имени Борис и поведал кое-какие крупицы информации: якобы Ползин выяснил, где находится Рок-файл, и стремится его заполучить. Смысл в том, что вначале мне нужно добраться до файла и перехватить Ползина. Моя мнимая причина для встречи с ней — узнать, куда направляется Ползин.

ЦРУ не в курсе, где файл, но мы надеемся, что он вдохновит выдать мне чуть больше известных им сведений.

Кажется, Борис был одним из охранников Ползина, остался им недоволен и в самом деле передал информацию ЦРУ. Кит утверждает, что за это Ползин его убил, но ЦРУ об этом вряд ли известно. Кит считает, ЦРУшники поверят, что Борис ушел в тень и вполне мог вручить столь лакомый кусочек.

План хороший. Простой. Достоверный. Именно так я и поступил бы, если б получил сведения от этого Бориса. Подобрался бы к Вагнер и клянчил бы у нее информацию. Она не удивится.

Они хотят файл. Черт, да они офигеют от счастья, если я его отыщу. Но не придут в восторг, если я отдам его Киту, но именно так и произойдет.

Кит возвращается, пассажирам раздают покрывала, они под ними сворачиваются, стараются уснуть. Он протягивает мне покрывало и разворачивает свое. Секунду я медлю, а потом следую его примеру — в салоне довольно прохладно.

Мы укрываемся, и я чувствую, что краешек моего покрывала приподнимается, а потом по моему колену крадется мягкая ладонь Кита. Взволнованно напрягшись, я жду, что его рука опустится на мою промежность, приласкает мой член. Я как выжатый лимон и сомневаюсь, что полностью готов поддержать желание Кита, но уверен: сделаю все, что в моих силах.

Этого не происходит.

Ладонь движется… пока не отыскивает мою руку. Затем он переплетает наши пальцы и замирает.

Тяжело дышу, жду жеста, но так и не дожидаюсь. В конце концов, понимаю, что Кит уснул, а его рука по-прежнему в моей руке.

Сердце сжимается, болезненно скручивается из-за практически невыносимого счастья.

Большим пальцем поглаживаю тыльную сторону его ладони и тоже засыпаю.

Глава 19

Уилл

Расположившись за столом, меня разглядывает Вагнер. Только что я толкнул историю о Борисе, а она все это время просидела с каменным лицом.

— Когда Борис тебя навещал?

— Вчера утром.

— И ты даже не сообразил позвонить мне?

— Он не хотел. — Перебарываю беспокойство. Не создан я для вранья. Уж лучше схлестнуться с противником.

Она прищуривается.

— И он сказал, что Ползин куда-то собирается? Когда?

— Скоро. — Пожимаю плечами и придерживаюсь своей легенды. — Больше мне ничего не известно.

— Что, по-твоему, означало сказанное Борисом «скоро»?

Качаю головой.

Вагнер внимательно меня рассматривает. Это нервирует. Она оценивает мои слова? Или приценивается ко мне? Она подозревает? Ей известно, что Борис мертв?

Такое возможно. В конце-то концов, это же ЦРУ — они не недоумки.

Пульс увеличивается. Теперь я работаю и путешествую с Китом. Китом, бодигардом Ползина. Если взглянуть с их точки зрения, то я в прямом смысле работаю с врагом. За это меня могут посадить.

Чутье подсказывает, что Киту можно верить. Но в теории все выглядит в высшей степени неправильно.

Вагнер открывает лэптоп и щелкает мышкой, потом какое-то время долбит по клавишам и играет со мной в молчанку. Ей реально интересно то, над чем она работает? Или ей просто по приколу вынуждать меня потеть? Если она пытается заставить меня попотеть, ей охерительно удается.

Она продолжает пускать пыль в глаза. Хочется выяснить, чем она занята, о чем размышляет. Она играет в какую-то игру? Обычно если мне что-то не по душе, я даю человеку знать.

Но я практически слышу в голове голос Кита: «Сейчас не время вести себя как слон в посудной лавке».

Кит был бы невозмутим и вдумчив. «Нет, он следовал бы стратегии», — решаю я. Равный ей игрок. Он действовал бы ловко. Он считает, мне этого не достает.

Ловкости.

Призываю себя расслабиться, откидываюсь на спинку и скрещиваю ноги, будто все идеально и под контролем, стараюсь подражать Киту и его изворотливости. Он хохотал бы как ненормальный, если б знал, чем я занят, но мне тут же становится лучше.

Из компьютера Вагнер доносится звук отправленного е-мэйла, волоски на шее встают дыбом, но я продолжаю брать пример с Кита.

Она закрывает устройство, взгляд сосредоточен на мне. Подмывает заполнить тишину каким-нибудь вопросом или заверением. Но вместо этого я беззаботно улыбаюсь.

Кит иногда так делает — нацепляет безмятежную улыбку Моны Лизы. Немного холодную. И сидя с улыбкой Кита на лице, ко мне приходит понимание, что под ней скрывается: чертов тяжкий груз, вероятно, тяжелее, чем можно вообразить. Чувствую к нему дикую привязанность. Даже более того. Хочу быть частью всего. Хочу помочь ему пережить то, что он переживает.

Вагнер наконец-то сворачивает игру в гляделки. Поднимается со стула и шагает к картотеке, что стоит позади меня. Проводит по считывателю пластиковой карточкой, которую носит на шнурке на шее. Приглушенно щелкнув, на ящиках отпирается замок. Она открывает второй и вытаскивает тонкий файл в гладкой папке, аккуратно закрывает шкаф и тянет за ящик, убеждается, что он заперт.

Она кладет передо мной файл.

— Пойду куплю кофе. Вернусь через пятнадцать минут, но… — Она протягивает руку. — Перед уходом мне нужен твой мобильник.

Эта идея мне не нравится, да и Киту не приглянулась бы. Хочется послать ее к черту, но это чересчур эмоционально, чересчур реактивно. «Ловкость», — напоминаю себе.

Лезу в карман и вынимаю трубку, но не отдаю. Мужчине вполне естественно не иметь желания отдавать свой телефон, разве нет? С легкостью улыбаюсь.

— Давай так: можешь запереть его в шкафу.

Она долго хранит молчание, потом кивает. Протягиваю устройство. Она вновь проводит карточкой по шкафу и убирает мой телефон. А потом, захлопнув за собой дверь, покидает помещение.

Секунду пялюсь ей вслед, затем открываю файл. На самом первом листе указан заголовок: «ГНЕЗДО».

Далее следует краткое резюме. Кажется, «Гнездо» — это небольшая группа агентов, а Ползин — один из ее членов. На листке сказано, что по меньшей мере один член «Гнезда» — ЦРУшник, а еще у одного есть выход на британскую разведку. Эти агенты собирали воедино секретную информацию. Проданные по высокой цене секреты.

Они были предателями. «Черт».

Далее составлен список имен, инцидентов и рядом с ними указаны даты — по большей части 1980-х годов. Некоторые признаю — это даты бомбежек, о которых, будучи ребенком, я слышал. Политическое убийство. Полагаю, к этим атакам «Гнездо» приложило руку, именно поэтому они перечислены. Множество людей погибло из-за проданной ими информации.

Больше в файле почти ничего нет. Вспомогательные документы лежат здесь просто до кучи, говорится в них то же самое, что и в резюме. Несколько фотокопий документов с рукописными заметками на полях — даты, инициалы.

В самом конце сложенный листок. Вытаскиваю его и на столе разворачиваю. Вверху стоит отметка «А2», и он весь в каракулях — какая-то графическая схема ябеднической писанины Вагнер.

Насупившись, откладываю его и пытаюсь сообразить, каким образом отсортирована информация. Она использовала различные по форме закладки и цвета, чтоб продемонстрировать связь. Понятия не имею, в чем тут логика, но, похоже, в некоторых местах она связывает просочившуюся информацию и жертв. Понимаю, она старается догнать, от кого же информация просочилась — кто был заинтересован в инциденте.

В левой части страницы длинный список имен, некоторые выделены разными цветами, некоторые перечеркнуты. От каждого из выделенных имен отходит стрелка к одному из трех квадратов внизу страницы — «Сирин», «Гриффин» и «Феникс».

— Не так-то легко проследить, — говорит из дверного проема Вагнер. В руках она держит два стакана с кофе. Один из них ставит возле меня, закрывает дверь и занимает свое место.

— Суть я, кажется, уловил, — произношу я. — Ты пытаешься отыскать других членов «Гнезда», так? Который из них Ползин?

— Ползин — это Сирин, — тут же отвечает она и отхлебывает кофе. — Об этом нам известно давно.

— А Гриффин и Феникс — британский и американский члены «Гнезда»?

— Верно.

— Видимо, Рок-файл прояснит, кем являются остальные. Поэтому вы так заинтересованы спугнуть владельца. — Меня посещает еще одна мысль. — Или владелец — еще один член «Гнезда»?

Вагнер не совсем дружелюбно улыбается.

— Последнее, — подтверждает она. — Конечно, вполне возможно, что Рок-файл содержит некую полезную информацию. Сказать по правде, никто до конца не знает содержание файла.

Недоуменно моргаю. Я предполагал, что содержание ей было известно, и она оценила риск его выхода. Но нет. Ей просто… начхать. Думаю о Ките и о его предупреждении: если файл увидит свет, могут пострадать люди. Согласно только что прочитанным мною бумагам «Гнездо» промышляло продажей информации о секретных агентах и осведомителях. Если файл всплывет, эти люди будут в опасности — большей опасности, чем уже есть, учитывая, что информацию в любое время могут продать.

Если вникнуть, именно так и произошло с моими парнями. Они погибли, потому что некто продал Ползину информацию или местоположение, а он отвернулся и перепродал. ЦРУ вообще есть до этого дело? Британской разведке? Конечно, нет. Для них люди на местах — косвенный ущерб.

Но не для меня. И не для Кита. Почему-то эта мысль меня подбадривает.

И я говорю:

— Вас не беспокоит, что, спугнув этого парня, вы спровоцируете попадание файла в руки злоумышленников?

Вагнер холодно на меня глядит.

— Он уже и так в руках злоумышленников.

— И что ты можешь сказать о его местонахождении?

— Почти ничего, — признается она. — Вот. — Она притягивает к себе файл, вся такая деловая, пролистывает и находит страницу, которую я упустил. Прилично заполненную таблицу. Колонка с айпи-адресами и еще одна с координатами. Слева Вагнер приписала названия вроде «Париж, Франция», «Клерксдорп, Южная Африка», «Спринг-Сити, Мэн». Лист один, но каждая строчка заполнена. А строчек на листе, должно быть, больше сорока.

— Что это? — спрашиваю я и разворачиваю к ней листок лицевой стороной.

— Около года назад нам удалось хакнуть личную почту Ползина. Далеко пробраться не вышло, он быстро перекрыл нам доступ, но мы нашли несколько сообщений от человека, который может быть Фениксом.

— По-вашему, файл у него? У Феникса?

— Я в этом уверена.

— А этот список…

— Несколько ретрансляторов, — говорит Вагнер. Я хмурюсь, и она добавляет: — Способ отправить нечто наподобие е-мэйла через слои, как слои луковицы, только вот это цикл сетевых узлов. Все, что известно одному узлу, — это предыдущий ретранслятор и следующий ретранслятор, отчего становится сложно отследить количество узлов. Таким образом Феникс, когда пишет Ползину, остается анонимным. Ближе добраться нам не удалось.

Она щелкает по листу блестящим фиолетовым ногтем. И мне думается, что она потратила на него довольно много времени.

— Три года назад его браузер не был защищен, — продолжает она, — что позволило управлению увидеть кучу используемых ретрансляторов. Последовательность, в которой они шли, отследить не удалось, но мы получили местоположения. Вот что это за список.

— Значит, вы сузили поиск до сорока с копейками компьютеров?

— Нет, это роутеры. Куча компьютеров может использовать один роутер. Так что… тысячи телефонов и компьютеров, включая общественные.

«Блин».

Сглатываю разочарование и призываю себя сосредоточиться на том, что есть.

— Но три года назад Феникс точно бывал в одном из этих мест?

— Ну… — Вагнер морщится. — До некоторых узлов мы не добрались.

Тревожно таращусь на список.

— Значит, три года назад Феникс предположительно бывал в одном из этих мест.

Вагнер вздыхает.

— Да. Этого мало. Мы потыкались по многим местам, но ничего не вышло. Но твои сведения — что Ползин направляется за Рок-файлом — полезная информация. Младший аналитик сейчас устанавливает тревожные сигналы в аэропортах всех сорока трех мест. В ту же секунду, что Ползин приземлится в любой из этих локаций, мы с тобой окажемся там.

— Надеюсь, — наклоняюсь и читаю список, — не в Ягодном, в России. Это же Сибирь, верно?

Она закатывает глаза.

— Все не настолько притянуто за уши, как можно подумать. Ты уже зарегистрировался в «Хэмптоне»?

«Дерьмо».

— Еще нет, — отзываюсь я.

Звякает ее телефон, она читает сообщение.

— Хорошо, в аэропортах все выполнено. Отлично. — Она набирает ответ.

Она не в курсе, что Ползин развлекается со своей новой игрушкой на черноморском курорте. Но, наблюдая за аэропортами, Вагнер и ее друзья будут заняты. Надеюсь, это отвлечет их внимание от нас с Китом, пока мы… Что? Посетим сорок три места за шесть дней?

Это все, что у нас есть. Феникс в одном из сорока трех мест. «Три года назад».

Жду, пока Вагнер допишет эсэмэс. Прилагаю усилия, чтоб погасить наполняющее меня отчаяние. Весь мир, от Южной Африки до Сибири, от отдаленных деревень до густонаселенных городов. Шесть дней.

А потом Кит вернется к Ползину.

Мысль бесит. Для него это опасно. Если я сумел выяснить его личность, любой сможет. По сути, благодаря интересу и провокации с моей стороны существует огромная вероятность, что Вагнер или любой другой умудрится сложить кусочки пазла вместе. Уже спустя минуту Вагнер предупредила бы Ползина лишь для того, чтоб посеять хаос. Ради небольшой увертюры. Ей-то какое дело? Расплачиваться-то Киту.

А Ползин, если б знал, кто такой Кит, причинил бы ему невообразимую боль. Два гребаных года под прикрытием с Ползиным… У Кита стальные яйца, без вопросов.

Вспоминаю Кита, его худощавое и прекрасное лицо в свете лампы в тот момент, когда мы согласились работать вместе. Увидит ли он что-то в этом файле, чего не вижу я?

— Можно снять копию с этого файла? — задаю я вопрос, когда Вагнер наконец-то откладывает мобильник.

— Что? — Она удивлена.

— Чтоб изучить. Вдруг что-нибудь щелкнет. Ну, знаешь… — Есть ощущение, что список инцидентов, все эти местоположения и даты помогут Киту. И список названий я тоже хочу.

Она смотрит на меня так, словно просьба ее возмущает.

— Это результат многолетней полевой работы… разных агентов… Не могу. Нет.

— Да, хорошо. — Листаю вновь. Резюме я запомнил. Дохожу до списка инцидентов, снова его читаю, стараюсь зафиксировать в памяти. Здесь небольшие рукописные заметки. Естественно, ничего она не даст. Потом перехожу к списку названий… — Как насчет списка мест? Узлов? Список создан компьютером, так? Это вызовет проблемы?

Она хмурится, в отношении Вагнер знак хороший. Значит, обдумывает.

— Просто чтоб ознакомиться. Держать ухо востро. Никогда не знаешь, что я там найду.

Секунду она на меня смотрит, потом подходит к картотеке, вытаскивает мой телефон и кладет на стол. Удерживая его рукой, говорит:

— Если этот список к чему-то тебя побудит, ты позвонишь мне. Согласен?

Встречаю ее холодный взор.

— Согласен.

Глава 20

Кит

«Гнездо».

Никогда раньше не слышал этого названия. Хотя с компанией знаком — Ползиным и двумя его сообщниками. Услышав, что ЦРУ считает, будто американский агент Феникс держит файл у себя, я не удивился. Зато меня поражает, что агенту Вагнер нечего сказать о британском агенте Гриффине.

Полагаю, я слишком долго был помешан на Гриффине, раз допускаю, что и все остальные считают его ключевым игроком. Но, безусловно, ЦРУ больше заинтересовано в своем собственном предателе.

Изучаю исписанный каракулями Уилла разодранный листок. Здесь все, что Уилл запомнил из показанного Вагнер списка инцидентов, которые ЦРУ связало с «Гнездом». Даты начинаются с конца 1970-х годов.

Уилл настороженно за мной наблюдает.

— Я так понимаю, ты не удивлен.

— Не особо.

— Жаль, я не запомнил больше.

— Этого и так много. Это поможет.

— Есть еще кое-что. Хорошие новости. — Он вытаскивает телефон, прокручивает экран, находит искомую фотографию, раздвигая большим и указательным пальцами, увеличивает и протягивает мне.

Принимаю трубку и пристально гляжу на плотные строчки информации.

— Что это?

— Список мест, где три года назад мог находиться Феникс, — говорит Уилл. — Это айпи-адреса. Они обозначают роутеры — как я понял, это места из коммуникационной ретрансляторной сети. В прошлом году ЦРУшники хакнули личную почту Ползина, и все вот это было получено из сообщения, которое, по их мнению, несколько лет назад отправил Феникс. Какой-то временный вирус помог им увидеть ретрансляторы. Как-то так.

— Хельсинки, Альбукерке, Хэппи, Техас… Вряд ли это сужает круг поисков.

— Да, знаю. Иголка в стоге сена, да?

— Скорее всего. Вряд ли мы сумеем…

А пройдя две трети рукописного списка названий, я вижу их — три очень знакомых слова.

«Остров Медлин, Висконсин».

И словно по щелчку, я возвращаюсь в террасный дом в Клэпхэме, смотрю с отцом на карту Среднего Запада, рядом с нами на диване, скрестив ноги, сидит мать. Такая серьезная. Такая печальная.

«Остров Медлин. Секретное место только для нас». Даже сейчас я чувствую, как его рука откидывает мою челку. «Тебе так хорошо удается хранить секреты, Кристофер. Никому об этом не рассказывай».

Тоскливый взор матери. Я понятия не имел, почему она грустила. Во всяком случае, тогда. Позже, разумеется, до меня дошло: она собиралась начать все сначала, оставить позади новую жизнь, которую столь усердно создавала в Англии для нас с отцом. Она обожала маленький домик в Клэпхэме. Они купили его незадолго до моего рождения, к тому моменту она уже не работала, хотела быть со мной дома. Она наполнила его всяким барахлом, набранным в местных антикварных магазинах и на рынках. Ее раздражало все бросать ради жизни в дикой местности.

Но она так туда и не добралась. Ни она, ни он. Во всяком случае, я так считаю.

Смотрю в экран телефона Уилла. Может, я ошибаюсь?

Нет. Они не могут быть живы. Они не бросили бы меня. Они меня любили. Да, черт, мать меня обожала — она скорее умерла бы, чем оставила бы меня в одиночестве. А отец? Нет, уверен, он тоже не захотел бы меня бросать.

— Что такое? — спрашивает Уилл. Голос пронзительный.

Тяжело сглатываю, безмолвно гляжу на слова на экране. «Совпадение», — уговариваю себя. Но объективно я знаю: такого быть не может. Население острова Медлин — максимум три-четыре сотни человек. Это никоим образом не может быть совпадением.

— Кит?

Поднимаю глаза. Уилл обеспокоен. Серьезен.

— Нам понадобятся билеты до Висконсина, — говорю я.

— Зачем?

Пожимаю плечами.

— Предчувствие.

Он хмурится.

— Нет. Ты что-то увидел.

Качаю головой.

— Просто нужно… — Что? Выяснить, жив ли на самом деле мой давно умерший отец и проживает ли в этой проклятой глуши? Отец, который, по моим подозрениям, может быть предателем.

Сердце почти что выпрыгивает из груди со всеми вытекающими последствиями. Я уже давно в курсе, что мой отец не тот, кем казался. Черт, двадцать лет он был активным полевым агентом. Выполнять подобную работу и остаться кристально чистым нереально. Но вероятность, что он все еще жив? Это что-то новенькое. Сложно вообразить, что все эти годы мой собственный отец позволял мне считать себя мертвым. Оставил меня в десять лет одного во всем мире, по общему мнению, скорбящей сиротой, а сам прячется на острове, куда мы должны были отправиться все вместе.

И продает секреты Ползину.

Боже, стоит только задуматься, что мой собственный отец когда-то был союзником такого человека как Ползин… И до сих пор может быть… Опускаюсь на кровать.

Отец. Все еще жив. Предатель. Это единственное объяснение.

«Остров Медлин. Секретное место только для нас».

«Тебе так хорошо удается хранить секреты, Кристофер».

«Ага, — с горечью думаю я. — Мне очень-очень хорошо удается хранить секреты. Один из лучших».

К горлу подступает тошнота при мысли, что я превратился в отца… для того, чтоб заполучить шанс его реабилитировать. А, может, просто защитить.

— Кит. Поговори со мной.

Уилл. Сидит рядом со мной на кровати.

Бросаю телефон на матрас, поднимаюсь и вынимаю мобильник из кармана. Открываю приложение и просматриваю самолеты. Внезапно пропадает желание рядом с ним находиться. Не хочу честности. Такое чувство, будто с меня содрали кожу.

Он тоже встает, шагает ко мне.

— Что ты увидел?

Не свожу глаз с телефона, резво прокручиваю экран, выбираю место назначения и время.

— Место для старта, вот и все. Интуиция. Должны же мы где-то начать.

— Кит, — густым голосом зовет он. — Я считал нас партнерами.

— Мы и есть партнеры, — откликаюсь я. — Благодаря тебе мы добились отличных результатов. — Машу рукой на лежащий на постели телефон. — Копия списка нам пригодится. Ты уболтал Вагнер, и она разрешила его щелкнуть? Или ты сделал это втихаря?

Он глазеет на меня, своего изумления не скрывает. Потом подбирает трубку с постели. Стекло ловит солнечный свет, устройство такое тоненькое и гладкое в его огромной мускулистой руке. Большим пальцем он прокручивает список. Он в курсе, что я остановился почти в самом конце. Туда-то он и смотрит.

Замалчивать, какое место приковало мое внимание, нелепо. Вряд ли мне удастся сохранить нашу конечную цель в тайне.

— Если хочешь знать, это остров Медлин, — бросаю я, не в силах убрать из голоса нотку возмущения.

Он поднимает взгляд.

— Остров Медлин? Висконсин?

Подмечаю момент, когда он устанавливает связь, когда слабое озарение превращается в понимание.

— Амулет на твоем браслете, — бормочет он. — С изображением лодки…

Вынуждаю себя хмыкнуть.

— Ага, в «Клетке», когда ты меня связал… как рождественскую ветчину, если я верно помню?

Он не ведется на мое легкомыслие. В этом фишка Уилла: стоит ему на что-то нацелиться, отвлекаться он не станет. Во время просмотра списка он заметил мою реакцию и хочет знать, почему тот оказал на меня такое влияние.

Он произносит:

— Ты говорил, что никогда там не бывал.

— Все верно, я никогда там не бывал. — Возвращаюсь к телефону. До острова мы сможем добраться на пароме от Дулута, что, к сожалению, является маленьким аэропортом без интенсивного движения… и все забронировано. Лучшее, что можно придумать, — стыковочный рейс завтра в полдень из Миннеаполиса. Завершаю покупку билетов.

— Мы улетаем отсюда в шесть утра.

Убираю телефон и борюсь с желанием запихнуть руки в карманы. Именно там сейчас лежит амулет. Иногда я его касаюсь, поглаживаю рельефный дизайн, словно безделушку на удачу или талисман, артефакт из жизни, прожить которую у меня нет и шанса — альтернативное существование, свободное от яда, мрака и коррупции. Другой мир.

Уилл выглядит несчастным. Его страдания что-то со мной творят. Будто ударяют в сердце.

— Я никуда не поеду, пока ты со мной не поделишься.

Пристально глядя, напускаюсь на него.

— Ты говорил, что доверяешь мне. Теперь у нас есть место для старта. Мы согласились вместе работать, а не делиться каждой сраной мелочью, пришедшей в голову. Нет нужды…

— Есть, — перебивает он и шагает ближе. — Никогда не встречал парня, который бы с такой легкостью отмахивался от происходящего, как делаешь ты. Даже от важных вещей. Но вот это? Когда ты увидел название? Мне нужно знать, что спровоцировало такое выражение лица.

Делаю шаг назад.

— Ничего. Предчувствие.

Он качает головой и сокращает установленную мной дистанцию, движения его легки и грациозны.

— Не верю. Я видел твое лицо. Явно что-то есть.

Опять отступаю назад и на этот раз лопатками упираюсь в стену. Убегать некуда. Уилл приближается настолько, что касается грудью моей груди.

— Скажи мне.

Господи, он беспощаден, а я охереть как устал. Хватит и того, что нас ожидает зверски ранний перелет. Хватит и того, что в самое подходящее время я не сплю. Я на последнем издыхании. Нет у меня сил держать свои секреты под замком столь же жадно, как я делал все эти годы. Иногда кажется, что я должен всем телом содрогаться от того, насколько физически сложно хранить их внутри, и достаточно одного маленького толчка, чтоб опрокинуть башню.

— Кит, — мягко говорит он. — Пожалуйста.

— Мы должны были туда отправиться, — выпаливаю я. — Я и мои родители… перед бомбежкой.

Он молча на меня смотрит. И наконец-то произносит:

— Что, по-твоему, мы там отыщем?

Я уже и так сожалею, что выложил слишком много. Избегая его взгляда, отвожу глаза. Не могу я сказать больше. Не хочу проговаривать вслух свои самые страшные подозрения. Тогда они станут реальностью.

— Понятия не имею, — лгу я. — Но это место подходит для старта, как и любое другое. Думаю, стоит туда отправиться, вдруг удастся что-то найти.

Тишина. Потом Уилл выдает:

— Кит, мы теперь партнеры. Мне нужно, чтоб ты был со мной честен.

— Да не о чем тут говорить! — огрызаюсь я и отпихиваю его грубее, чем намеревался.

Уилл отшатывается, но быстро восстанавливает равновесие, вновь приближается и, опустив руку мне на грудь, останавливает от побега.

— Нет. Из-за названия острова тебя скрутило в крендель. Здесь есть о чем поговорить, Кит, и ты мне расскажешь.

Открываю рот, чтоб послать его на хер, но ничего не выходит. Словно все эти сидящие внутри меня секреты завязались в настолько тугой узел, что перекрыли мне горло, и я не могу выдавить из себя ни звука.

— Что, по-твоему, мы отыщем на этом острове? — Тон его ласков, темный взор пронзителен.

Отворачиваюсь, глаза покалывает. Он зажимает мой подбородок двумя пальцами и поворачивает к себе мое лицо. Отталкиваю его руку и пригвождаю суровым взглядом. Прикосновения к подбородку? Нет.

— У твоих родителей там друзья? Дом?

— Нет… Я… — Замолкаю, сердце так сильно барабанит, словно я пробежал спринт.

— Считаешь, там мы найдем Рок-файл?

Качаю головой, во мне бурлит адреналин.

— Может быть. Не знаю… — Мне приходит в голову, что, должно быть, именно так чувствует себя олень, когда замирает посреди дороги, прикованный к месту светом фар. — Думаю…

— Что? Что ты думаешь, Кит?

— Думаю… — Все во мне цепенеет. — Думаю, что отыщу там отца.

Взгляд Уилла спокойный, пристальный, оценивающий. Секунды тянутся. Потом он изрекает:

— Мне казалось, твой отец мертв.

— Ну, мне тоже. Но ты же знаешь, как все это делается. — Горько улыбаюсь. — Все эти долбаные секретные агенты… — Втягиваю воздух, смягчаюсь и, насколько возможно, играючи продолжаю: — Понимаешь, остров Медлин был запасным планом. Шансом. Заметив его в твоем списке, — указываю на его мобильник, который по-прежнему лежит на матрасе, — я подумал: «О, точно. Может, хотя бы отец дотуда добрался». — Фальшиво усмехаюсь.

Уилл же не видит ничего смешного. Его лицо, будто зеркало, отражает мою опустошенность. Странно, но его растерянность помогает. По крайней мере, один человек в этом мире со мной солидарен.

Медленно и осторожно, будто я собака, которая может укусить, он вновь ко мне подходит. Приблизившись, скользит рукой мне в волосы и обхватывает затылок ладонью. Очень приятно. Тепло и надежность, и доверие.

Аккуратно приподнимает мое лицо, и я встречаю его взгляд.

— Допустим, твой отец отсиживается на этом острове. Как ты думаешь, чем он занят? Считаешь, файл у него? Считаешь, он продает секреты Ползину?

Он проговаривает слова почти изумленно, пусть и очевидно: да, именно так я и считаю. Слушать все это по-прежнему сложно, зато туманная возможность, сидевшая в мозгу несколько месяцев, становится реальной. Официальной.

— Возможно, — шепчу я. — Да.

Взгляд Уилла смягчается, а голос становится добрее.

— Боже, Кит…

Его жалость невыносима. Убираю его руку и отхожу на несколько шагов.

— Не смотри так на меня. Словно… Не знаю… Словно до настоящего момента я не подозревал. То есть да, мысль о том, что он может быть жив, свежая. Но о том, что он… предатель… — Сглатываю. — Сказать по-честному, я задавался подобным вопросом.

Осторожно на него смотрю, жду отвращения, но все, что я вижу, — это беспокойство. Не хочу его жалости, — правда, не хочу — но меня успокаивает, что он вроде бы не испытывает ко мне ненависти. По крайней мере, пока что.

— Давно? — тихо спрашивает он.

— Некоторое время. Я случайно выяснил, что несколько лет назад мои родители были под подозрением у британской разведки: отца подозревали в измене, а мать — в помощи и подстрекательстве. Вот почему я сам стал агентом. Хотелось обелить их имена, доказать их невиновность. Они были моими героями, понимаешь? Я их боготворил.

Уилл наблюдает за мной, выражение лица угрюмое.

Прохожу к окну и окидываю взором крыши и низко висящие серые облака. На стекле крапинки моросящего дождя. Мало что можно разглядеть, но смотреть на него и выплевывать оставшееся невыносимо. Прижимаю ладони к прохладному стеклу, по-видимому, тяну время.

Чувствую его ожидание. Он хочет знать, с каким человеком его свела судьба. И будет справедливо все рассказать, даже если он больше не посмотрит на меня в том же ключе. Уилл — прекрасный мужчина. Может, Кристофер Шеридан, что вырос на острове Медлин, рубил лес и передвигался на снегоступах, заслужил бы мужчину вроде Уилла.

— Попав в игру, я стал все видеть иначе. Очень часто, будучи агентом, нужно идти на компромисс со своими принципами. Выполнять кучу вещей, которые могут покоробить. И да. Свой вклад я внес. — Пауза. — Речь идет не только о том, чем ты занимаешься активно. Речь и о том, чего ты вообще не делаешь. О грехах бездействия. Просто… позволяешь злу твориться. Все это… Боже, это разъедает. Сжирает изнутри.

— Кит. — Это не вопрос, не протест. Всего-навсего мое имя, его голос полон сочувствия.

Делаю глубокий вдох.

— Где-то по ходу дела мне пришлось столкнуться с фактом, что мой отец вытворял довольно ужасные вещи. В конце-то концов, почти двадцать лет он был полевым агентом, а я знаю, что всего за два года наделал сам. Даже если он не имеет отношения к Рок-файлу, то, во всяком случае, должен был быть коррумпирован не меньше меня. — Замолкаю. — Выяснив, на что он был способен, я осознал, что предательство — не такой уж серьезный шаг. После речь уже не шла о том, чтоб его оправдать, скорее просто хотелось знать. Знать всю уродливую правду.

Уилл тихо произносит:

— У тебя есть конкретная причина подозревать его в измене? Помимо того факта, что он обманул твои ожидания?

Качаю головой.

— Никакой конкретики. Лишь крупицы воспоминаний из детства. А потом я увидел в этом списке остров Медлин.

— Может, это совпадение, — говорит Уилл, но теперь сомневается не меньше меня.

Хрипло хохочу.

— Что собираешься делать с файлом? — интересуется он. — Если найдешь.

— Как такового плана у меня нет, — устало отзываюсь я. — Конечно, стоит отдать его британской разведке, но иногда я подумываю просто где-нибудь его закопать. В безымянной могиле. Может, кроме меня, никому и не надо знать правду. — Разглядываю капли дождя на окне, невероятно красочные на сером фоне. — Думаю, из-за этого сам стану предателем. Ну, а почему бы и нет? Почему бы не пойти до конца и не продать свою страну?

— Черт, Кит. — Оборачиваюсь и вижу, что Уилл шагает ко мне. Меня тошнит от боли, что я вижу в его глазах, словно мое признание его задело. — Ты не коррумпирован. — Его голос надламывается. Он оттаскивает меня от окна и заключает в объятия. — Ты потрясающий, — шепчет он. — Храбрый.

Открываю рот, чтоб возразить, но он тормозит мои слова поспешным крепким поцелуем, который меня потрясает, огромными ладонями обнимает мое лицо.

— Уилл, — шепчу я, когда он наконец-то отстраняется. — Если б ты знал, что я наделал…

— Если б я знал, что ты наделал? — Слова звучат яростно, с вызовом. — Я знаю, что у большинства людей кишка тонка встретиться с правдой лицом к лицу. Им подавай жизнь попроще. Им нравится притворяться, что все в норме. Но некоторые люди… Они хотят знать правду. И если потребуется, умрут за нее. Именно такой ты человек.

Долго его рассматриваю, сомневаясь, что верно расслышал. Я так долго презирал то, во что превратился. Сложно уложить в сознании, что Уилл отыскал нечто, чем можно восхищаться. Более того, отыскал нечто потрясающее. Я озадачен. Благодарен. Напуган.

Не могу придумать, что сказать. В конце концов, это становится неважно, потому что Уилл захватывает мои губы своими губами. В этот раз поцелуй разжигает нечто свирепое.

Языки переплетаются, пикантно и жадно, а мы цепляемся за одежду друг друга. Уилл подталкивает меня к постели, укладывает на спину и устраивается сверху.

— Кит, — бормочет он и прокладывает дорожку поцелуев по моей шее. — Я так сильно хочу, чтоб ты меня трахнул.

Замираю.

— Ты говорил, что никому не разрешаешь себя трахать.

— Я и не разрешаю, — выдыхает он. — Только тебе.

Его слова как гром среди ясного неба. Он хочет, чтоб я его взял. Только я. Сердце разрывается и становится больше.

— Уилл…

— Пожалуйста, — умоляет он.

Переворачиваю нас, теперь он лежит на спине, а я накрываю его большое тело своим стройным. Смотрю на него сверху вниз, он такой безумный и ненасытный. Жаждет мне угодить. Подчиниться. В его глазах поблескивают эмоции, которые я не признаю. А, может, не готов признать. Один взгляд на него, и сердце бьется быстрее.

Он тяжело сглатывает, пожирает меня глазами.

Склоняю голову и вновь завладеваю его губами.

Глава 21

Уилл

Не то чтоб меня парила моя бисексуальность. Мне нравятся и члены, и киски, и доставить удовольствие для меня не проблема. Но вот так вот открыться другому человеку? Как можно было довериться кому-то настолько, чтоб впустить в свое тело? Доминировать надо мной? Я не смог бы расслабиться и просто наслаждаться.

До Кита.

Ну, как оказалось, Кит в значительной степени является исключением из всех выдуманных мною правил. И прямо сейчас он насилует мой рот своим языком и, обнажая грудь, стягивает футболку. А я могу думать лишь о том, что безумно его хочу, мечтаю, чтоб он жестко меня отымел. Жажду прочувствовать каждый толчок его превосходного члена.

Хочу с ним всего.

Хочу с ним всего, что можно делать с другим человеком.

Кит разрывает поцелуй и стаскивает с меня футболку, потом с себя, демонстрируя гладкую грудь и бледно-коричневые соски. От одного взгляда на него во рту скапливается слюна. Он не такой мускулистый, как я. Зато он стройный и сильный как гимнаст. Полуобнаженным он выглядит прекрасно, седлает меня, светлые волосы рассыпаются по плечам.

Взор отыскивает мои глаза, он, как прожектор во тьме, сосредотачивается на мне. Сейчас его глаза скорее золотистые, чем янтарные, и он даже не моргает. Он, как хищная птица, спокоен и сфокусирован. Чувствую его взгляд кожей.

Вспоминаю показанную Вагнер картину: мужчина прикован к скале, на нем сидит орел, когти впились в живот. Чувствую себя этим парнем. Меня вот-вот разорвет.

И я этого хочу. Невыносимо.

— Боже, как ты прекрасен, — бормочет Кит и проводит руками по моим бокам.

Подаюсь навстречу его прикосновениям, кожа странно чувствительная, вся оборона летит в окно. Выгибаюсь и гортанно рычу. Почти с сожалением он произносит:

— Нам нужна смазка.

— У меня в сумке есть, — хриплю я. — В боковом кармане. Презервативы тоже.

Взгромоздившись на меня, он замирает. А я почти хохочу. Ага, я захватил смазку. Парень, который не разрешает другим парням себя трахать. Кого я обманываю?

Он грациозно отходит от кровати, достает смазку и презервативы, бросает их на матрас и быстро снимает остатки одежды. Завороженно наблюдаю. Его великолепный покрасневший член напряжен и возбужденно пульсирует.

Стаскиваю джинсы и белье.

Закончив, обнаруживаю, что он стоит рядом со мной. Мне нравится, как он осматривает, обследует мое тело. Словно я принадлежу ему, и это доставляет ему удовольствие.

В его взгляде есть нечто одухотворенное. Понятия не имею, почему это должно облегчить задачу впустить его в свое тело. С таким же успехом он мог бы нашептывать сладкую чушь мне на ухо. Он смотрит на мое тело, как на инструмент, на котором собирается сыграть, как на картину, написанную для перформанса, и мне хочется стать совершенным. Идеальным.

Лучшим.

— Расставь ноги шире, Уилл.

Голос низкий и тихий, и очень уверенный. Подчиняюсь и раздвигаю бедра.

— Руки за голову, и согни ноги. Колени подними.

Его взгляд, словно долбаный лазер. Такой сконцентрированный. Делаю, как он говорит. Он окидывает меня взором.

— Теперь, — продолжает он, — опусти колени вбок.

В этот раз я медлю. Встречаю его безжалостный взгляд. Он вздергивает бровь.

С трудом сглатываю, потом выполняю команду. Чувствую, как растягивается внутренняя часть бедер — я не самый гибкий в мире парень, да и поза беспощадная. И тем не менее есть нечто удовлетворительное в физическом дискомфорте, в том, что я полностью выставляюсь напоказ, открываю взгляду Кита самую интимную часть своего тела. Словно ради него я подвергаю себя испытанию.

Меня беспокоит, что не удается его прочитать. О чем он размышляет? Из-за густого румянца пылает лицо, и мне думается: «Лучшим? Реально?». Может, я не так уж и хорош, как полагал.

Взгляд Кита — луч лазера.

Наконец-то он говорит:

— Мне очень нравится, Уилл. Можешь догадаться почему?

Слегка качаю головой, я онемел от смущения и пребываю в ужасе от удовольствия.

— Потому что тебе сложно, но ты все равно делаешь. Это усилие — для меня — самое главное.

С губ срывается стон, не знаю, то ли от наслаждения, то ли от чего-то другого, но сказанное им… он будто бы прочитал мои мысли или же просто догадался. Он понимает меня как никто другой. Словно он отыскал извилистый путь, что ведет к этой секретной части моей души.

Кит улыбается, потом забирается на кровать и тянется за смазкой. Снимает крышечку и льет жидкость на пальцы.

— Давай тебя подготовим, — ласково произносит он, и я опять издаю стон. Хочется протянуть к нему руку, но он сказал держать их за головой. Что я и делаю, сжимаю собственное запястье, будто тисками.

Кончики влажных пальцев скользят по ягодичной складке, лишь слегка задевают, пока никаких намерений. Бедра из-за усилий дрожат. Пытаюсь не шевелиться. Позволяю происходящее.

Кончики пальцев дрейфуют выше, минуют мой вход, слегка касаются промежности. По пути он оставляет дорожку охлаждающей смазки.

— Подними бедра, — говорит он и вновь открывает бутылку.

Выполняю, смещаю бедра таким образом, будто предлагаю ему свой член. Он наносит больше смазки и пробегается по нему пальцами, и в этот раз касается моего входа.

Ахаю и от одного беглого касания зажимаюсь. Он усмехается над моей реакцией, пожирает меня тревожным и вместе с тем одобрительным взглядом.

Он медленно выписывает круги, ласкает меня, неустанно касается, словно у нас в запасе время всего мира.

— Ты очень напряжен, — бормочет он. — Ты делал это раньше?

— Давно. — Очень давно. Лет десять назад.

Его пальцы замирают.

— Ты не обязан.

— Я хочу. — Он понятия не имеет, насколько сильно. Ну, теперь, похоже, понимает, потому что в моем голосе звучат нотки долбаного отчаяния.

В ответ он озорно улыбается.

— Ладно.

Дразнящие ласки возобновляются, он постепенно увеличивает давление, и я чувствую, как напряженные мышцы начинают расслабляться. К тому моменту, как он проникает внутрь, проскальзывает в меня пальцем, я уже обезумел от похоти, страстно бормочу его имя и умоляю о большем.

— Кит.

Он склоняет голову и жадно заглатывает мои яйца, бережно вбирает их в рот и меж тем проникает в меня вторым пальцем, стартует сводящий с ума ритм «толкнуться-отстраниться-толкнуться». Он ищет и все-таки находит мою простату.

— О, господи, черт…

Он беспощадно разрабатывает меня пальцами, снова и снова дотрагивается до сладкого комка нервов, а я бубню сочащиеся удовольствием мольбы — о большем, о меньшем, о милосердии, об уничтожении. В моих словах почти нет взаимосвязи, особенно когда он проталкивает еще один палец, или мне так кажется.

Что бы он со мной ни делал, это сводит меня с ума.

По прошествии какого-то времени он отпускает мои яйца и приподнимается, облизывает всю длину моего члена и спускается губами ниже. Я кричу, почти всхлипываю. Ощущения от обхватывающих мой член мягких и теплых губ невероятно мощные.

Попав в его расслабленное горло, я издаю стон, что совпадает с прикосновением кончиков пальцев к простате.

Я почти воспаряю над постелью.

— Я кончу раньше, чем мы дойдем до дела поважнее, — с трудом произношу я.

С громким чпоком он отпускает мой член и смотрит на меня.

— Ну, этого мы не допустим.

Он поднимается на колени и тянется за презервативом, зубами разрывает упаковку и легко раскатывает резинку. Еще одна порция смазки, в этот раз для него самого.

Ловлю его взгляд.

— Хочешь, чтоб я развернулся?

Он качает головой.

— Хочу тебя вот так. Подтяни к себе колени.

Видимо, стыда во мне больше не осталось. Подхватываю ноги под коленями и открываюсь Киту. Я больше не стесняюсь, а даже если б и стеснялся, похоть в его глазах стерла бы эту эмоцию.

Похоть. Нет, здесь гораздо больше — желание и его великолепие. Он даже не касается меня, но его желание согревает меня, накрывает меня. Все становится на свои места.

Он перемещается ближе, а затем направляет ко мне свой член. Осторожно прижимается к моему входу и проникает внутрь.

Наполняет меня одним плавным толчком.

Он израсходовал на меня столько смазки, разработал настолько тщательно, что его огромное разбухшее достоинство проскальзывает как к себе домой. Не то чтоб я его не чувствую. «Боже, чувствую еще как». Но первый толчок неспешный, а я готов по полной, и ощущения невероятно прекрасные. Меня удовлетворяют, мной владеют и мной одержимы в самом земном и интимном смысле.

И впервые в жизни мне нравится.

Он отстраняется и снова скользит внутрь, и снова, и снова, создает неумолимый ритм. После нескольких толчков я отпускаю ноги и обнимаю ими Кита за талию, а он захватывает мои губы в яростном поцелуе. Отвечаю на поцелуй — исступленно — прижимаю пятки к его заду и желаю впустить его как можно дальше.

Он движется быстрее. Глубже. Крепко хватает меня за бока. Там, где кончики пальцев вцепляются в мою плоть, будут синяки. Размышляю об орле на картине. Хочу, чтоб он врывался в меня как тот орел.

— Кончаю, — почти изумленно выдыхаю ему в рот.

Сколько все длится? Минуту? Но боже, я был уже наготове.

Едва заканчиваю произносить слова, как оргазм прокатывается по члену и вырывается наружу. Откидываю голову назад, а Кит продолжает двигаться, пока меня охватывает шокирующе сильное удовольствие. Сперма, теплая и вязкая, изливается между нами.

Когда моя кульминация подходит к завершению, настает черед Кита. Он завладевает моими губами, рычит мне в рот, покачивает бедрами. Сильные пальцы увеличивают хватку.

Дикие животные инстинкты. Мне нравится.

Цивилизованное поведение Кита полностью растворяется, обнажая страсть, что прячется под холодной ледяной маской.

Ритм становится резче, и он кончает. Дает мне все, что у него есть. А я принимаю, с позволения сказать, как чемпион, учитывая, насколько он сейчас груб. Обычно после оргазма я очень чувствителен, — до боли — но не могу насытиться Китом. Наслаждаюсь каждым толчком.

Наконец-то он валится на меня. Он полностью выдохся, грудь тяжело вздымается.

— Уилл, — бормочет он. — Господи боже.

Сердце грохочет, не могу говорить, не могу выразить свои эмоции. Вместо этого поворачиваю голову и вновь нахожу его губы.

Так гораздо проще, чем подбирать слова.

Глава 22

Кит

Мы сидим на диване, на столе расставлены тарелки с ужином. Мы оба заказали стейк. Филе слабой прожарки — для меня, а для Уилла — хорошо прожаренный бифштекс на ребрышке с запеченным картофелем, луковыми колечками и шинкованной капустой. Безжалостно его дразню насчет выбора. Говорю, что он — типичный американец, и заказ у него такой же — пережаренный кусок мяса и гарнир. А он отвечает, что я гурман, и, оттопырив мизинец, отпивает пива из бутылки. Все до смешного легко и комфортно. Чувствую себя счастливым, чего не было уже много лет.

Подкрепившись, поражаюсь манере Уилла есть. Он вгрызается в каждый кусочек, смакует, наслаждается.

— Что? — поймав мой внимательный взгляд, спрашивает он.

— Ничего. — Как бы мимоходом подцепляю вилкой пай¹⁸, будто только что не думал о том, что прекраснее него давненько никого не встречал. Даже поглощая безобразно пережаренную говядину, он великолепен.

Приятно видеть его таким. Нормальным. Просто отдыхать в номере отеля с обслуживанием.

Может, он думает обо мне точно так же? Словно мы двое обычных людей.

Меня не так-то легко узнать, но Уилл каким-то образом меня видит. Как, например, он уловил мою реакцию на подмеченный в списке агента Вагнер остров Медлин.

Возможно, он видит меня лучше, чем я сам себя вижу.

После того, как я сознался в самом страшном факте, он ответил, что я потрясающий. Мысль, что этот невероятный мужчина мог смотреть на ту презренную жизнь, что я вел, и видеть нечто, кроме мрака, вскружила голову. Вот что было потрясающе. А еще то, как он мне отдался. Впустил меня. Желал меня и полностью мне доверился.

«Только тебе».

Он берет завернутое в золотистую фольгу масло и плюхает на запеченный картофель. Разворачивает еще и еще и повторяет действие. Бросает взгляд на два кусочка на моей тарелке.

— Ради бога, — говорю я.

Он оглядывается на меня, уголок губ приподнимается, как бы сообщая, что о моем наблюдении ему известно не было. Он обожает, когда я на него смотрю.

— Уверен?

— Да пожалуйста.

Он их разворачивает, большие сильные пальцы работают ловко, и смазывает картофель.

— Может, стоит позвонить и попросить еще? — сухо интересуюсь я.

Он замирает и пристально всматривается в мои глаза, словно не понимает, что я шучу. Только вот он понимает. Замечаю, как он прячет улыбку, она полностью соответствует моей собственной, которую я маскирую вздернутой бровью и бесстрастным выражением лица.

— Не-е, — отвечает он и разминает свою стряпню вилкой. — И так хорошо.

Внезапно меня захлестывает счастье, сладкое и одновременно мучительное. Все дело в обыденности. Он смазывает маслом картофель, а я наблюдаю. Дразню его на эту тему. В первую нашу встречу ни за что бы не подумал, что однажды буду с кем-то, не говоря уж об Уилле, заниматься столь скучными вещами. Домашними и скучными… и неожиданно чудесными.

«Уилл».

В тот первый вечер меня поразило, насколько целеустремленно и решительно он рвался убить Ползина. Хоть это и означало, что ему самому придется страдать, самому придется погибнуть. Мне казалось, что он ослепленный яростью и необходимостью отмщения бык, как всегда, готов атаковать, пускай его и пронзали стрелы. Воин, которого не удержать от мести за солдат. Всей душой он предан идее уничтожения своего врага, даже если это приведет к его собственной смерти. Мне думалось, есть в этом некая благоговейная чистота. Даже красота. Мало кто осмелится даже не моргнув выйти под град пуль и не будет париться о развязке.

Однако теперь меня ужасает, что Уилл столь бездушно и пренебрежительно относится к собственной безопасности. Знаю, он считает себя виноватым в гибели своих солдат. Может, вина укоренилась глубже, чем я осознаю? Не могу перестать об этом размышлять, гадать, заложено ли в его одержимости нечто большее, чем просто жажда мести. Может, даже своего рода желание смерти.

Он — отражение сюжета моей картины о Прометее, связан со своей миссией кандалами вины. Снова и снова возрождает свою агонию.

Вот в этом как раз нет ничего непорочного и прекрасного.

Закрываю глаза и пытаюсь избавиться от мрака. Распахнув их, вижу, что он превратил свой картофель в подобие пирога, полностью и равномерно покрыл его маслом. Осыпает все это градом соли. И начинает есть.

«Уилл». Он охренеть как энергичен. Трудно согласовать эту его сторону — земного, чувственного мужчину, что упивается дарами жизни — с тем мужчиной, что мчится на линию огня и не заботится о том, выживет он или нет.

Может, суть в том, что он ничего не делает наполовину? Кажется, будто он уверен во всем.

И мне нравится его уверенность. Да ради всего святого, даже в том, как он ест ужин, полно целеустремленности. Но в то же время эта уверенность беспокоит. Уилл не относится к типу мужчин, что могут отклониться от своей цели.

И вдруг интенсивное наслаждение от наблюдения за Уиллом — за присущим Уиллу поведением — приобретает оттенок боязни и страха.

Если он Прометей, кто тогда я? Орел? Взгромоздился на его живот, беру, что хочется, а он страдает?

Мысль кошмарная, но как бы мне ни хотелось от нее отмахнуться, ничего не выходит.

Этим вечером мы впервые были вместе и не препирались. До настоящего момента я получал удовольствие. Но, сказать по правде, я лишь занимаюсь самообманом, воспринимаю наше совместно проведенное время как праздник, хотя на самом же деле это всего лишь способ убить время. Вскоре настанет пора браться за дело. Наше квипрокво¹⁹. Он помогает мне, я помогаю ему.

Тоненький голосок в голове задает вопрос: «Поможешь? Реально? И чем же конкретно ты ему поможешь?».

Представляю, что он прикован к скале, на его торсе устроился орел, поедает, забирает жизнь. Это я? Я его использую? Пользуюсь его чувством вины?

«Нет», — внушаю себе. Он тоже кое-что приобретет. Я помогу ему добраться до Ползина — именно этого он и хочет, именно в этом нуждается. Но, задумавшись, мне становится страшно. Даже тревожно.

Тогда-то и приходит осознание: я не хочу помогать Уиллу.

«Я хочу его спасти».

Господи боже.

На протяжении многих лет мне встретилось лишь несколько похожих на Уилла мужчин, они тоже были гонимы чем-то глубоким, глодали себя изнутри. Я видел выражение их глаз, когда пытаешься призвать их к благоразумию. Выражение демонстрирует, что они тебя не слушают и не видят, и даже понятия не имеют, что ты находишься рядом. Они просто продолжают в том же духе. Будь то выпивка, пули, да что угодно, они продолжают наступать на одни и те же грабли, слышат лишь своих демонов. Нельзя спасти мужчину, который не желает, чтоб его спасали. Или считает, что его нельзя спасти.

Таращусь на свой наполовину съеденный ужин, сердце наполняется отчаянием, и внезапно ловлю себя на том, что не могу смотреть на Уилла.

— Тебе не нравится ужин? — спрашивает он, в голосе звучит нотка недоумения.

Откашливаюсь.

— Он идеален, — отвечаю я. — Просто я не особо голоден.

Отпихиваю наполовину пустую тарелку и смотрю на часы на стене. В Лондоне скоро полночь. Стоит связаться с Арчи. В последний раз мы общались пять дней назад. Обычно я так долго не тяну. Ему наверняка любопытно, куда я запропастился.

Уилл выносит посуду из номера. Потом кружит по комнате, вновь проверяет двери и окна, затем усаживается на диван и берет пульт. Включает телевизор и переключает каналы, останавливается всякий раз, когда натыкается на баскетбол или американский футбол. Он по-прежнему осторожен, по-прежнему бдителен. И тем не менее все до чудного нормально.