Зима. Январь

Музыкальное сопровождение: И. – С. Бах. «Воздух». Вторая часть 3-й оркестровой сюиты

– Майя, дочка, папа уже шампанское открыл, беги скорее к столу!

– Бегу, мамочка.

Она последний раз взглянула на экран телефона. На два последних сообщения.


Май [23:25] Новогодний концерт для господина из первого ряда состоится вечером второго января. Тогда же будут вручены новогодние подарки.

p. s. С Новым годом, Июль. Я понимаю, что зима – не твое время года. Но все равно – желаю счастья. И тепла.

Июль [23:32] С Новым годом, Май. Господин из первого ряда постарается не опоздать на концерт и обязательно позвонит, чтобы обсудить время начала мероприятия. Не забудь загадать желание. Это самое главное в новогоднюю ночь.


Ей не хотелось гасить экран. Ей до сих пор не верилось в это – что он ответил на поздравление, почти сразу, через несколько минут, за полчаса до Нового года, когда все заняты чем-то… важным. Рядом с близкими и дорогими людьми. А он ответил. Ответил.

– Майя!

– Бегу-бегу!

Она все-таки погасила экран телефона и толкнула дверь своей комнаты. Чтобы пойти встречать Новый год с родителями. Звенеть чешским хрусталем, морща нос, сделать пару глотков колючего шампанского. И загадать желание под бой курантов – так, как он сказал. Желание, ровно противоположное тому, которое она шептала себе под нос еще три дня назад, на негнущихся ногах выпадая из «мерседеса». Как началось ее знакомство с машиной Ильи с наезда на ноты, так и продолжалось… сложно. Вот и в тот день, когда увидела его около консерватории, ноги тоже чуть не подвели.


После приветствия они какое-то время молча смотрели друг на друга. Майя просто не могла поверить окончательно, что он здесь. Вот после всех этих дней, после того ДНЯ, после спины «господина без сердца» и взахлеб слез пополам с водой в ванной комнате… той самой… в которой все так нечаянно и предопределенно началось. После миллиона удушенных в корне попыток ему позвонить и станций метро чужой ветки. После слышащегося ей в самых неожиданных мелодиях ритма его дыхания. После того, как она почти убедила себя, что все кончилось, едва начавшись. И утешаться можно лишь тем, что первый раз у нее случился с порядочным и опытным мужчиной. И будет что вспомнить потом, в конце концов. После собственного всхлипа на этой мысли. И вот после всего этого – он здесь и сейчас смотрит на нее. Смотрит и молчит…

Нет, Майя молчать не будет. Ей есть что сказать.

Все-таки решил сделать стипендию имени себя любимого?

Оказывается, его гладко выбритые щеки вполне способны вынести нагрузку в виде улыбки. Майя завороженно смотрела, как приподнимаются уголки узких губ. Немного, но все же. И это улыбка. Самая настоящая. Искренняя.

Пообедаешь со мной?

Как в… – «прошлый раз с чаем?» не сказалось, хотя почти слетело с языка, который вдруг потерял связь с мозгом. Но голова в последний момент панически включилась. Включилась четким пониманием, что если Майя сейчас скажет про прошлый раз и чай, то черная машина тронется с места и уедет. А Майе останется только помахать ей вслед. И осознать, что больше она Илью никогда не увидит. А это… нет, это невозможно. Теперь – точно невозможно.

Она прокашлялась.

Как… удачно. У меня как раз занятия закончились. И я очень голодная!

А потом он вышел из машины, чтобы помочь ей сесть. Будто сама не справится! Оказалось, что вот и не справится. Как только Июль оказался рядом… и, несмотря на заполненный выхлопными газами воздух мегаполиса, она остро ощутила незабытую горечь его парфюма… конечно, Майя поскользнулась. Июль поймал ее под локоть, но на черном капоте все равно отпечаталась пятерня. В общем, сложные у нее отношения с этой машиной. Как и с ее хозяином.

Под его внимательным взглядом она щелкнула ремнем безопасности и поправила на коленях скрипичный футляр. Покосилась на мужские руки на руле. Снег идеально ровной манжеты, золото запонки и часов. И пальцы – те самые, которые…

Мы же не будем говорить о том, что было десять дней назад? Никогда-никогда?

Что ты хочешь поесть?

Все, кроме конфет и чизкейков.

А потом был итальянский ресторан, небольшой и уютный. Правда, детали интерьера Майя так и не смогла позже вспомнить. Как и вкус наверняка достойной всяческого восхищения пасты с белыми грибами. Впрочем, Илья тоже не выказывал особо интереса к заказанному салату из горы зелени и тонко порезанных кусков говядины. И кофе на столе стоял нетронутый. А Майя мучительно искала темы для разговора, но почему-то замолкала после пары-тройки предложений. Сева… нет. Сессия – нет. Новый год – это личное. Что говорить? Что?! О чем?! Чтобы ему было интересно. Майе казалось, если не будет говорить, то он решит, что она сидит и думает о… о том, что случилось на темно-шоколадных простынях десять дней назад. Нет, это в самом деле так, но…

Почему скрипка?

Это был тот вопрос, который вдруг сгладил все. И нашлась тема, и Майя болтала без умолку, и он слушал – слушал внимательно и вдумчиво. О родителях-пианистах. О фортепиано с четырех лет. О крепшей с каждым годом тихой, но упрямой ненависти к этому инструменту, который Майя не любила, не чувствовала, не понимала. О том, как однажды заглянула в класс струнных и смешной лохматый мальчишка дал ей подержать в руках смычок. Так в жизнь Майи вошла скрипка. И был бунт в десятилетнем возрасте. Но она отстояла СВОЕ право на СВОЙ инструмент.

Слова текли сами собой под пристальным взглядом. Все было так… так здорово, если бы не звонки его телефона. Ион отвечал на них. Совсем другим, сухим и ровным голосом – таким, каким разговаривал тогда с Майей, когда они с Севой нанесли визит к нему в офис.

Мне надо на встречу, – кофе допит, третий по счету звонок завершился лаконичным распоряжением кому-то с непроизносимой должностью.

Да, конечно, – ей оставалось только кивнуть. И проглотить слова о том, что готова каждый день так развлекать его за обедом. Сказать это по-настоящему взрослым и слегка ироничным тоном. Но не получится ведь…

Куда тебя отвезти?

Вас же там уже очень сильно ждут, Илья Юльевич. Где-то в том месте, в котором серьезные люди решают серьезные вопросы.

Тебя же ждут, – выдала самую елейную улыбку, какую смогла. – Я сама прекрасно доберусь. Спасибо за обед – было очень вкусно, – Майя так и не почувствовала вкуса того, что ела, но искренне верила в местную кухню.

И до метро не надо? – к нему снова вернулся ровный и невозмутимый тон. Та улыбка в машине казалась теперь ненастоящей. Померещившейся.

Нет.

Лишь кивнул.

Из ресторана вышли вместе. Попрощались друг с другом как вежливые взрослые люди. У него снова зазвонил телефон. Уже отвернувшись и делая первый шаг, Майя услышала спокойный голос и четкие указания кому-то из мира Ильи Юльевича.

Июль исчез.

А к вечеру Майя сдалась. Точнее, сдалась гордость. И сказала: «Звони!»

Только вот что сказать, Майя не знала. Впрочем, как известно, если не знаешь, что сказать, – говори по-французски. Но это справедливо для тех, у кого нет скрипки.

Не давая себе усомниться в правильности принятого решения, набрала выученный наизусть номер. После пятого гудка взяли трубку.

Слушаю.

Слушай. Слушай, пожалуйста. Это для тебя. Вторая часть третьей оркестровой сюиты Баха.

Майя быстро положила телефон на кровать и взяла в руки скрипку. Вечерними репетициями в их доме никого не удивить. И соседи давно привыкли. Не двенадцать ночи же.

Больше всего она боялась потом услышать короткие гудки… или увидеть информацию о том, что звонок завершен. Но звонок был активным. Там, на другом конце… слушали. Кажется, Майя даже уловила ритм дыхания своего слушателя.

Спокойной ночи, Июль, – пересохшими от волнения губами. И – отбой.

Теперь у него есть ее номер.

По которому он позвонил только через два дня.

За которые Майя едва не сошла с ума.


– Майка, ты еще не готова?! – Сева упер руки в пояс. – Мы же договаривались!

– Севочка, – в прихожую выглянула мама. – С Новым годом! Проходи, покушай. Горячее только из духовки.

На лице Севки отразился процесс внутренней борьбы.

– Иди уже! – Майя толкнула его в плечо. – У тебя есть пятнадцать минут, пока я собираюсь.

За пятнадцать минут Сева успел умять порцию горячего и салат. А потом они поехали гулять в центр. Красная площадь. Тверская. Где она две недели назад чуть не выронила телефон, когда Июль все-таки позвонил.


Что делают студенты консерватории в пять вечера?

Звонок застал ее на рождественском базаре на Тверской. И Майя выпалила, не задумываясь и почти задыхаясь от волнения:

На рождественском базаре выбирают подарки. Тебе купить глиняную свистульку в виде птички?

Думаешь, это мой максимум как музыканта?

Она не удержалась от смеха. Севка покосился, но ничего не сказал.

Начинать надо с простых вещей. И потом, знаешь… Представь себе, как удобно вызывать секретаршу свистком!

Ты так считаешь? – совершенно серьезным тоном.

Уверена! Но без тебя свистульку выбрать вряд ли получится.

Она подбирается под рост? – невозмутимо.

Почти. Тебе нужна свистулька или нет?!

Ему совершенно точно не нужна была глиняная птичка, которая издает, если в нее подуть, звонкие незамысловатые звуки, – Майя была в этом уверена. Но он сказал, что будет через полчаса. Севка, как только узнал, что сюда приедет Илья, тут же смылся. Он дал Илье прозвище «Медуз Горгоныч» – утверждал, что под его взглядом все каменеет – и всячески избегал разговоров про Горгоныча и всего, что может быть связано с ним.

Июль приехал. И они гуляли по базару, выбирали свистульку и ели яблоко в карамели. Точнее, ела Майя. Разумеется, извозилась вся – все, что можно есть на ходу и на улице, особенно мороженое, было ее проклятием. Ибо неизменно оказывалось не только во рту, но и везде. И потом в машине Июль оттирал ей щеки влажными салфетками. А она закрыла глаза, упивалась прикосновениями его пальцев к лицу и ждала.

Не дождалась. Ни разу! Ни разу!!! За все встречи после его приезда в консерваторию – ни одного поцелуя. Даже в щеку. Даже на прощание. Те влажные салфетки в машине стали самым интимным, что он позволил себе. Он, мужчина, который… Ее первый мужчина. И теперь вот, после всего, от чего у нее до сих пор при воспоминании алели щеки и ухало куда-то совсем вниз и внутрь сердце, – ни-че-го. Салфетки только. Салфетки!!! Встречи, обеды, машины, свистульки, салфетки. И ни одного поцелуя.

К концу месяца ей стало казаться, что еще чуть-чуть – и она сделает это сама. Потому что уже ничего не понимала. Что он делает? Зачем он это делает?! А поцелуя хотелось смертельно. А может, не только поцелуя.

Но он сделал это первым. Все-таки поцеловал. За три дня до Нового года.

Его машина припаркована у подъезда. И сказаны все слова. И Майя отвернулась, чтобы скрыть разочарование – уже почти до слез разочарование очередным сухим прощанием. Пальцы легли на ручку, и тут его негромкое:

Май?

Она обернулась. Его лицо вдруг близко. Мягкое, аккуратное, невесомое, как пух, касание губами губ. И она сама тут же превращается в пух – нет тела, только звенящая невесомость. Рот приоткрывается сам собой. Приглашая.

Приглашение игнорируют. Еще одно касание губами – уже щеки. Теплым шепотом на ухо:

Спокойной ночи, Май.

Если бы он не отстранился в тот момент, она бы его укусила. Правда!

Из «мерседеса» буквально выпала – машина ей мстит за те удары по багажнику, явно! Шла к подъезду, гордо задрав подбородок. И обещая себе клятвенно загадать под бой курантов желание, чтобы он куда-нибудь провалился. Ко всем чертям! Со своим июльским джентльменством, корней которого Майя решительно и тотально не понимала.


А в половину двенадцатого уходящего года она кардинально поменяла свое решение. И потом Июль фигурировал в загаданном желании. Он был, можно сказать, главным объектом того, о чем она просила, зажмурившись и глотая колючее шампанское.

После прогулки по новогоднему и нарядному центру Майя пришла домой ближе к четырем, когда все спали. И сама тоже рухнула в постель. Но перед сном снова перечитала его сообщение.

Он обещал позвонить второго. За неполных два дня наступившего года она выучила его поздравление наизусть. Историю русской музыки бы еще так выучить.

* * *

Ключ легко повернулся в замке, открывая дверь. Илья вошел в квартиру и нажал на выключатель. Прихожая озарилась мягким светом.

Дома было тихо, пусто и совсем не по-новогоднему. Елена Дмитриевна, домработница, которая приходила несколько раз в неделю и вела хозяйство, уехала к дочери и внуку на все выходные. Она возвратится только после Рождества.

В квартире царил идеальный порядок. И совсем не чувствовался праздник. Илья положил на столик ключи, снял пальто, прошел внутрь. После шумного Нового года в доме родителей он был рад тишине собственного жилища.

Это стало уже традицией – устраивать широкие гуляния с множеством гостей, размещенных в маленьких флигелях на территории усадьбы. Партнеры по бизнесу, преуспевающие юристы, нужные люди – круг хороших и важных знакомств. Привычный мир, который оживлял огромную столовую родительского дома. Успешные мужчины, ухоженные женщины, звон бокалов на тонких ножках, устрицы и черная икра на столах, поздравления, легкие беседы о делах и перспективах – по касательной буквально, но с прицелом на будущие более серьезные переговоры. Мать с прямой спиной и бриллиантами на шее.

– Илюша, мальчик мой, – подставила щеку для поцелуя и добавила чуть тише: – Там один из партнеров отца с дочкой приехал. Иди, развлеки девушку. Очень хорошенькая и только что из Лондона.

Она действительно была хорошенькой. Лет двадцать семь. И даже умненькой. И их даже посадили рядом.

Разговор Илья вел на автопилоте, время от времени поглядывая на отца, который улыбался одному из гостей. В последнее время Илья часто думал о том, как много в их общении разговоров про бизнес и как мало – про жизнь. Просто про жизнь.

Ты счастлив, папа? Конечно, у тебя есть мама, которая всегда рядом и поддерживает в любой ситуации. И груз на твоих плечах с годами стал так велик, что голова совсем белая и спина чуть ссутулилась. У тебя большой бизнес, большой дом и большой круг знакомств. Но ты счастлив?

– И я ужаснулась, увидев эту картину в галерее Тейт, – донесся до Ильи голос девушки.

– Вы увлекаетесь искусством? – машинально спросил он.

– История искусств входит в обязательную программу моего образования, – ответила гостья.

Алиса. Дочку партнера звали Алисой.

– Заинтриговали, – Илья сделал знак официанту наполнить бокалы. – Какое же у вас образование?

– О, у меня очень важное и нужное образование. Называется – идеальная жена, – Алиса подцепила с тарелки кусочек стебля спаржи и обмакнула его в сливочный соус.

– Идеальная жена – это профессия? Не знал.

– Конечно, в наше время на это учат, – в ее голосе слышались ирония и нескрываемый цинизм. – Одеться со вкусом, выглядеть ухоженно, иметь хорошее образование, уметь вести вежливую беседу, заполняя ненужные паузы в разговорах, развлекать гостей, сопровождать мужа. Идеальная жена – это профессия.

В это время из-за стола поднялся один из гостей, чтобы громко провозгласить тост, посвященный уходящему году, поэтому Илья мог не отвечать хорошенькой блондинке. Вместо этого он подумал о том, что Дуня совершенно точно не заканчивала подобных курсов и что ей этого не надо.

А красивая дочка партнера улыбалась как с обложки глянца. Ослепительно.

Сообщение Майи, пришедшее именно в этот момент на телефон, показалось чем-то инородным. Послание девочки, искреннее и бесхитростное.

– Так что же вам, Алиса, понравилось больше всего в галерее Тейт? – поинтересовался Илья, отложив телефон.

– Честно говоря, – ответила она, отпив из бокала холодный шипучий брют, – я не люблю живопись. Я просто в ней разбираюсь.

Ясно. А маленькая девочка в Москве любит скрипку. И живет музыкой.

Илья снова взял в руки телефон и набрал ответ Май.

Празднование, как обычно, прошло идеально. В полночь все громко поздравляли друг друга с наступившим Новым годом, потом гремел салют на улице, затем началась музыкальная программа. По традиции, были приглашены профессиональные исполнители. Спать все разошлись ближе к четырем утра. А первого числа, также по традиции, все с удовольствием угощались шашлыками на улице.

И все же, когда гости разъехались, мать не смогла скрыть своего разочарования.

– Она тебе не понравилась, да?

Несложно было догадаться, что речь шла об Алисе.

– Не понравилась.

– Хорошая девочка.

– Хорошая, – согласился Илья. – Для меня даже слишком.


Дома было тихо. Он привез с собой проекты договоров компании отца, в которую вскоре предстояло войти и Илье.

– Никто ничего не должен пронюхать, – сказал отец, вручая папку. – Иначе нам не дадут провернуть эту операцию.

Папка легла на рабочий стол в кабинете. Илья смотрел на нее и думал о том, что надо было уехать в горы. На всю праздничную неделю. В Швейцарию. Или во Францию. Горы. Снег. Лыжи. Вечером – приятная усталость во всем теле, ни о чем не думать. И никого не видеть. Он не заметил, как стал задыхаться. Он задыхался даже в новогоднюю ночь. От теории про идеальных жен. От пустоты вокруг и внутри.

Начать читать документы сейчас или сначала кофе?

Взгляд зацепился за разноцветную глиняную свистульку, которую ему недавно подарила Май. В тот день она с умным видом читала лекцию о том, чем отличались друг от друга стоявшие рядом штук двадцать абсолютно одинаковых на вид свистулек. Причем сочиняла с таким упоением и азартом, что прервать монолог было совершенно невозможно. А потом выпросила запеченное в карамели большое красное яблоко на тонкой палочке и ела его прямо на улице. Ее ужасная шапка снова сбилась набок, под конец Май перепачкала в карамели руки, шарф и перчатки, и он в машине оттирал влажными салфетками ее холодные, но румяные щеки. И чувствовал в этот момент себя на десять лет старше, чем был на самом деле.

Илья взял поделку и повертел ее в руках, разглядывая яркие аляповатые цветы. Он и сам не знал, зачем продолжал общаться с этой девочкой. Но в ней было столько жизни, столько бравады и вызова. Искренности. Что все равно звонил. И обещал перезвонить сегодня.

Илья поставил свистульку на стол. На часах – три пополудни. Набрал Май.

Соединилось после первого же гудка.

– Да?

– У тебя сегодня премьера, Май?

– В некотором роде. Если господин из первого ряда соберется. Привет. С наступившим, Июль, – ее голос слегка звенел, словно она его сдерживала. И был очень юным.

– С наступившим, Май, – он присел на угол стола и снова взял свистульку. – Как встретила Новый год?

– Гуляла по Красной площади с Севой. Тебя там видно не было.

– Это ты просто не заглядывала в Мавзолей.

Прошло около двух секунд, прежде чем Илья услышал ответ – громкий, веселый, захлебывающийся смех. Май несколько раз пыталась что-то проговорить, но у нее ничего не получалось – снова срывалась на хохот. Илья слушал, как прерывисто она дышит, пытаясь успокоиться, и поймал себя на том, что тоже улыбается.

– Прости, мы были без цветов, – наконец удалось выговорить Май, после чего они хохотали уже вдвоем.

– Меня не было в городе, – сказал он, когда веселье утихло. – Но сейчас уже в Москве и могу тебя забрать. Куда хочешь поехать?

А она вдруг замолчала. Совсем.

– Май?

– К тебе, – раздался тихий и серьезный ответ.

Теперь молчал он. Думал. Обо всем сразу. О том, что означают ее слова, о том, насколько он готов и насколько готова она, и о том, что Елена Дмитриевна что-то закупала из еды перед Новым годом, но вряд ли это подойдет для домашних девочек из хороших семей.

– Хорошо, – наконец сказал Илья, слыша ее чуть сбившееся дыхание в трубке. – Откуда тебя взять?

– Я дома, – голос Майи снова прозвучал звонко, и он подумал, что, наверное, эта звонкость проявляется, когда она волнуется. – Можешь туда подъехать?

Смелая маленькая Май. Революционерка.

– Да.

* * *

Никак не могла сообразить, что надеть. Хотелось юбку, но не имелось подходящей обуви. Юбка с желтыми ботинками будет смотреться нелепо. Значит, джинсы. К ним – что?

Опять хотелось что-то нежное, женственное. Ага, вот ту самую кремовую блузку в цветочек. Вообще зашибись.

Звонок телефона поставил финальную точку в ее мучениях. Вот эта, полосатая. Главное, что чистая.

Да и кто обратит внимание, какая на ней блузка? Если цель встречи – иное. Впрочем, простые голубые слипы этой цели тоже мало соответствовали, но альтернативы не было – поэтому…

Дверь квартиры щелкнула замком особенно громко.

А вот пассажирская «мерседеса» открылась бесшумно.

– Здравствуй, Июль.

* * *

Он второй раз за день открыл квартиру и зажег свет в прихожей. Май поставила небольшой бумажный пакет на полку, начала раздеваться. Как и в прошлый раз, он протянул руку. Теперь Илье вручили пуховик. Его гостья была в джинсах и полосатой блузке, совсем девчачьей. Она снова взяла пакет и ожидающе застыла в коридоре.

Май нервничала. Он это чувствовал. Повел ее в гостиную. Девушка остановилась посреди комнаты. Илья повернулся к ней. Она протянула яркий бумажный пакет со словами:

– Твой подарок. От Мая Июлю. В январе.

Внутри оказался большой новогодний шар. Красный. Бархатный. С маленькими золотистыми кистями.

– А я как раз сегодня подумал, что у меня совсем не новогодняя квартира, – сказал Илья, держа шар. – Ну что же, есть шанс все исправить. Спасибо, Май, – и протянул ей новогоднее украшение. Я сейчас принесу шампанское, а ты придумай, куда его можно повесить.

Она придумала. Когда Илья возвратился с бутылкой, парой фужеров и конфетами, шар нашел пристанище на фигурке носорога из черного дерева. Прямо так и свисал с круто загнутого рога, поблескивая кистями. Что там Илье недавно говорили про современное искусство в галерее Тейт?

Май стояла около кресла в углу и олицетворяла собой невинность, хотя уголки губ предательски подрагивали, выдавая, что она пребывает в восторге от собственной шалости.

– Неплохо, – оценивающе заметил Илья, после чего открыл шампанское и разлил его по узким высоким бокалам.

Он видел, что это шампанское, сухое, ей непривычно. И Май пьет крошечными глоточками, заедая совсем несладкий вкус напитка шоколадными конфетами.

Она еще не доросла до брюта. А он мог бы догадаться купить по дороге Asti.

– У меня для тебя тоже есть подарок.

Май оторвалась от конфет. Илья отодвинул ящик консоли и вынул белый пакет известной брендовой марки.

– С Новым годом.

Вопль, который издала Майя, говорил о том, что с подарком он угадал. В руках девушки была розовая шапка с двумя черными меховыми помпонами, имитирующими уши, а между ними – черный же маленький бантик. Нечто совершенно хулиганское.

Май в комнате уже не было – она убежала примерять подарок и вскоре вернулась с шапкой на голове и блестящими счастливыми глазами.

– Мне идет? – спросила она, принимая позу фотомодели.

– Очень, – кивнул Илья, – жаль только, что там не было с рожками чертенка.

Они смотрели друг на друга и улыбались.

А потом Май подошла и сказала: «Спасибо». И вдруг оробела. И спрятала глаза. Он видел перед собой только два пушистых помпона, маленький бантик и рассыпавшиеся по плечам спутанные волосы.

Илья коснулся пальцами ее опущенного лица и заставил поднять голову – посмотреть на него.

– Май…

– Поцелуй меня, как… тогда…

Все же она отчаянная. Испуганная и отчаянная одновременно. На лице Майи он ясно читал отражение охватившего ее смятения. И боязни услышать отказ.

Илья наклонился и поцеловал. По-настоящему. Раскрывая ее губы своими. Касаясь языком кончика ее языка. Он почувствовал, как тонкие руки обняли его за шею, и прижал это чудо к себе. Маленькую Май, пахнущую весной и свежестью. Сначала она старательно отвечала, и Илья подумал, что девочка, наверное, достаточно целовалась с мальчиками. Неудивительно, что он тогда не понял про ее невинность. А потом старательная ученица исчезла, и он перестал думать, лаская мягкие податливые губы, наслаждаясь этой лаской и чувствуя под своими руками чуть подрагивавшее юное тело.

Руки она так и не расцепила. Когда Илья закончил поцелуй, Май просто опустила голову, но была так же близко. Шапка упала на пол, и он видел густые локоны на ее макушке, собранные пластмассовой заколкой.

– Тебе не понравилось со мной? – тихо спросила она. – Я для тебя слишком… неопытная, да?

Илья молча гладил ее волосы, чувствуя, как неумело, но тесно Май прижимается к нему всем своим телом, как дрожат ее плечи и все ниже опускается голова. И тогда он задал главный вопрос, который до сих пор не давал покоя:

– Ты этого хотела? В тот день?

– Если бы не хотела, я бы не…

И не договорила. И он понял, что вся ее отчаянность и смелость закончились. И что сейчас он может сделать ей очень-очень больно. И что он этого не сделает.

Его губы скользнули по ее макушке, а потом Илья подхватил Май на руки и понес в спальню.

Когда он опустил девушку на кровать, увидел широко раскрытые глаза, точь-в-точь такие же, как в тот вечер. Чистые.

Девочка… девочка лежала перед ним, неловко расстегивая маленькие пуговицы на блузке, и желала стать женщиной. Он положил свою ладонь на ее пальцы, прекращая борьбу с одеждой, и тихо сказал:

– Я все сделаю сам.

Сначала она смотрела. На то, как осторожно и медленно он ее раздевал, как раздевался сам, потом просто на него, потом на его руки на своем теле. А потом закрыла глаза. И постепенно Илья почувствовал, что Майя наконец расслабилась. Но все равно не торопился, долго гладил ее тело, заставляя его разомлеть до конца, и только после этого начал ласкать. Бережно. Аккуратно. Неторопливо. У Май была совсем небольшая девичья грудь с яркой ареолой и темными сосками. И узкие бедра, которым еще только предстояло принять более плавные очертания. И тонкая талия с упругой кожей на животе. Он провел рукой по животу и почувствовал, как Майя вздрогнула, а потом чуть приподнялась навстречу этому прикосновению. Начала откликаться. Теперь можно пробуждать ее послушное тело. Илья не знал, кем чувствовал себя в тот момент – любовником или ваятелем, он знал только, что это ее первый раз. Настоящий первый раз. И то, как это будет, как случится, – важно не только сейчас, но и в будущем. Ему хотелось стереть тот декабрьский вечер и переписать все заново. И он старательно стирал. Губами. Руками. Прикосновениями. Переписывал. Исправлял. Целовал покорные губы, ласкал маленькую нетронутую грудь, живот, видел, как подрагивает ее пупок, когда Май вбирала в себя воздух и задерживала дыхание. Она отвечала. Тихо, едва уловимо. Но он слышал. И видел. И чувствовал. По дыханию. Легкому нетерпению. Приглушенному вздоху.

Май была готова принять его. Но Илья все равно тянул, ждал, когда желание станет непреодолимо сильным – захлестнет, сделает ее беспокойной, жаждущей, требовательной. Он будил в Май чувственность, рождал женщину. И когда наконец она, совсем забывшись, вцепилась пальцами в простынь и выгнулась навстречу, он вошел.

– Божечки… – выдохнули ему в шею, обняв за плечи.

Илья никогда ни у кого не был первым. Та, с которой он стал мужчиной, была старше и опытнее. Потом не раз опытнее был он. Но первым – никогда. А сейчас он вел за собой девочку, открывая перед ней самые разные оттенки наслаждения, рассказывая о том, какой бывает близость между мужчиной и женщиной и что это такое – заниматься любовью. Илья довел ее до конца, почувствовав, как сначала задрожало, а потом расслабилось тело Май. После чего закончил сам.

Ему очень хотелось устроиться рядом, лечь на спину, отдышаться и прийти в себя. Но не лег. Он ждал. Он вглядывался в лицо Май, желая увидеть рождение женщины. И увидел.

Она медленно подняла веки, словно проснулась. Глаза затянуты легкой поволокой. В них было удивление, истома, ошеломление и… знание. Майя обвела взглядом комнату, Илью и улыбнулась. Он даже не понял, увидела она его или нет. На ее губах неосознанная улыбка – направленная не на кого-то, а внутрь себя.

Это было потрясающе. Илья осторожно убрал с ее лба влажную прядь волос и, прежде чем коснуться чудесной улыбки губами, сам не зная почему, прошептал:

– Здравствуй, Май.

* * *

Она подняла руку к лицу и озадаченно уставилась на пальцы. Майя, конечно, еще не вполне пришла в себя после… после. Но помнила, что гель для душа пока не снимала со стеклянной полочки. Однако, скользнув ладонью по животу, почувствовала на коже что-то похожее. Поднесла пальцы к глазам. И по консистенции схоже – светлое, с перламутровым оттенком.

Осознание пришло мгновенно. Понимание – яркое, вспышкой. И сразу, обратной перемоткой – еще и на первый раз тоже. Майя видела ролики социальной рекламы на тему безопасности интимных отношений. Она знала, что есть специальные изделия. Но только сейчас, стоя в чужой ванной и глядя на перламутровые переливы на пальцах, поняла, что вспомнила она об этом непозволительно поздно. А он – не забыл. Но вышло… вот так.

Собственные пальцы завораживали. Не было отвращения. Неприятия. Паники. Какое-то неуемное любопытство – бесстыдное. Ощущение открытия всех тайн бытия разом.

Она далеко не сразу решилась включить воду и все-таки смыть с себя эти интимные последствия близости.

Когда, приняв душ, вышла из ванной комнаты, он был еще в спальне. И Майя споткнулась на пороге.

Она боялась увидеть пустую постель. И что он снова курит на балконе. Но Июль лежал среди шоколадного атласа и выглядел на нем так, что она почему-то принялась подтягивать выше полотенце. Но шла вперед, потому что его взгляд притягивал. И шла к нему через внезапную робость, которая исчезла, когда Майя присела на краешек кровати, не сводя с него взгляда.

Как и в прошлый раз, они потянулись друг к другу одновременно. Мягкий поцелуй, вернувший ей уверенность. И вопрос:

– Хочешь поужинать?

– Очень хочу.

Она не узнала свой голос, когда отвечала: он стал каким-то другим. А потом и вовсе голоса лишилась – когда Илья встал. Спокойный и нагой. И так же спокойно принялся одеваться, повернувшись спиной.

Словно она снова в ванной. И то самое неуемное и бесстыдное любопытство. Глаза отвести, может, и надо, но невозможно. На каком-то интуитивном… может быть, не далее как полчаса назад открывшемся уровне Майя понимает – она видит перед собой тело в самом расцвете зрелой мужественности. Все, что полагается, и ничего лишнего. Она все-таки зажмурилась – не потому что стыдно, а потому что снова жарко. И хочется скинуть полотенце.

Она открыла глаза, когда Илья обернулся. Джинсы, футболка – обычная одежда. Волосы взлохмачены. Нет, не Илья. Июль. Июль, от которого сладко, остро и жарко в груди.

– Я пойду посмотрю, что есть в холодильнике.

Он ушел. А вот Майя поняла внезапно и четко, что она – не уйдет. Просто не сможет сейчас от него уйти. И через час не сможет. И через два.

Она столько еще не рассмотрела. Она столько еще не попробовала. И не из холодильника, нет.

Решение было принято. Осталось придумать, как его реализовать. И с этим заминки не случилось. Через две минуты, спринтерски одевшись и прикрыв дверь спальни, Майя звонила маме. Чтобы сказать, что останется ночевать у Ани в общежитии – будут вдвоем готовиться к экзамену.

Ей поверили без тени сомнений: Майя никогда не злоупотребляла доверием родителей и, как хорошая девочка, всегда приходила домой на ночь. А сейчас соврала без малейших угрызений совести. Ей надо здесь остаться. Просто необходимо.

Кухню Майя нашла по звуку. Чуткий слух музыканта уловил, что некто в глубине квартиры барабанил пальцами по чему-то твердому. Этим «некто» оказался, конечно, Июль, разглядывающий внутренности огромного холодильника. Майя не дала себе времени на «подумать» и «усомниться». Демонстративно положила на стол свой смартфон и устроилась на мягкий бежевый стул.

– Мне только что мама звонила. Они уехали на дачу к друзьям куда-то в район Раменского. До завтра. А я ключи не взяла от дома, представляешь? – Илья так и стоял у раскрытой дверцы. Холодильник протестующе запищал, предупреждая. Словно бы о ее вранье. Отступать Майя не собиралась, но закончила фразу негромко: – Я могу, конечно, поехать ночевать к Ане в общежитие. А могу… остаться… с тобой.

И глаза все-таки опустила, уперла в столешницу. Не могла врать вот так, глядя в лицо. Не ему.

– Есть колбаса, икра, виноград и сыр.

Именно это она и хотела услышать, угу.

– Давай икру, чего уж. Гулять – так гулять, – голос, несмотря на старания, прозвучал уныло. Майя зачем-то подвинула лежащий на белой глянцевой поверхности стола телефон. Рядом с которым поставили как раз и виноград, и сыр. И все остальное.

– Я сделаю так, как ты хочешь, – донеслось сверху. – Могу отвезти тебя к подруге. Или ты можешь остаться здесь, – едва уловимая пауза. – Со мной.

Не думая, что делает, она, не вставая со стула, обхватила его за поясницу и прижалась щекой к ткани белой футболки. И проговорила в нее:

– Хочу с тобой… остаться.

А потом они пили шампанское – на вкус Майи, оно теплое было не хуже и не лучше холодного. Просто безвкусное. И она делала тарталетки с икрой – при всем ее кухонном неумении, сервировать стол дома доверяли именно Майе. Уж что-что, а красиво колбасу и сыр на тарелке разложить могла. Черная икра – продукт для их семьи невиданный, но и тут оказалось ничего сложного.

Странно, но все эти продукты вместе неплохо сочетались. И даже теплое шампанское, в котором Майя после второго бокала стала даже находить какое-то удовольствие, теперь пришлось ко двору. А может быть, ко второму бокалу она опьянела.

Но самым пьянящим оказалось целоваться после этого, забравшись к Илье на колени. И оказаться потом снова в постели. И в этот раз спиной на темно-шоколадных простынях лежал Июль. Он позволил ей знакомиться со своим телом – как до этого интимно знакомился с ее. И теплое шампанское внутри убеждало не думать ни о чем, а трогать – если разрешают.

И она трогала.

И никогда, никогда и никому, даже ему, она не сознается в том, о чем думала в те минуты. Что ей казалось.

А он казался ей огромной скрипкой. И сейчас она изучала все ее… детали. Выпуклости. Выемки. Верхняя дека – нет, не гладкая, ладонь приятно щекочет. Нижняя… твердых пород дерева, как положено.

Но больше всего ее интересовала колковая коробка. Что и как нужно тронуть – пока неуверенно и осторожно – чтобы настроить. Чтобы его дыхание зазвучало иначе. Тем волшебным и тяжелым ритмом. Переливами золотого света в полуденной лазури.

– Май… – восхитительно низкой, сводящей с ума контроктавой. – Все, хватит. Я не железный.

И теперь она на спине. Не железный, нет. Твердая живая теплая сталь.

Когда нечто удивительное с тобой случается в первый раз, ты назовешь это чудом. А когда это чудо спустя пару часов повторяется – то слов ты уже подобрать не можешь. И просто наслаждаешься.

После, совсем после, уже даже после душа она, подкатившись под бок, обхватила его руками и ногами, как ребенок – мягкую игрушку. И, поскольку теперь уже горло не перехватывало, как недавно, прошептала:

– Июль. Жаркое солнце в зените. И не спорь со мной.

Он не стал спорить. Твердые губы легко скользнули: щека, висок, по волосам.

И ворочаться тоже не стал, давая себя обнимать. И про господина без сердца не сказал.

Поэтому заснула Майя счастливой.


Сказка длилась ровно день. А потом Майю вернули в отчий дом со словами: «У тебя сессия, ты должна готовиться». Вопиющая несправедливость! Но Июль был, конечно, прав. Сессия. И надо готовиться.

К тому же хорошая девочка Майя была прилежной ученицей. Старательной и почти отличницей. Но в эту сессию все было иначе. Зубрежка давалась с огромным трудом, потому что мысли норовили уползти совсем в другом направлении. Зато инструмент в руках задышал вдруг иначе. Что-то открылось – в Майе, в скрипке, в них обеих. И они вдвоем звучали по-другому. Это слышала сама Майя. Это услышала ее педагог по специальности. А Севка, который, разумеется, явился и на ее экзамен тоже – будто мало ему своего контрабаса, – Севка сидел в конце даже с открытым ртом.

Потом, уже после экзамена, за дверью, выдохнул только:

– Ну ты выдала, Майка…

А затем вдруг неуклюже обнял прямо посередине холла. И если кто-то думает, что музыканты тонкие и субтильные ребята, попробуйте пообниматься с контрабасистом. Контрабас – для справки – пятнадцать килограммов. И это без футляра.

Проходящий мимо Влад с кафедры Штольца остановился и иронично зааплодировал.

– Поздравляю! Когда свадьба? Позовете?

Сева неловко отпустил девушку и отступил. А Майя вздохнула и наморщила лоб. Влад был сыном какого-то колбасного магната, считал себя первой скрипкой курса и отчаянным сердцеедом. И до недавнего времени Майя полагала, что он здорово целуется. Впрочем, пробовала она тогда из спортивного интереса – как это, все девочки в курсе, как целуется Влад, а она нет? Да ничего особенного, теперь знала точно. А он тогда за ней неделю ходил, добиваясь второго свидания, – потом сообразил, что ему по статусу не положено за кем-то ходить.

Конфликты Майя ужасно не любила и поэтому примирительно улыбнулась:

– Ты здорово играл, Влад. Впрочем, как обычно.

– Разумеется, Маечка. У тебя в этот раз тоже все неплохо, да?

– Она тебя переиграла, – упрямо взглянув исподлобья, буркнул Сева. – В этот раз Майя тебя переиграла. И ты это знаешь. Это все поняли.

Влад рассмеялся – громко, напоказ.

– Не лез бы ты в дела скрипачей, контрабас.

Севка только фыркнул, а Влад поморщился. К огорчению скрипача, Всеволод Шпельский был уникумом и разбирался не только в контрабасе. И на скрипке мог сыграть получше некоторых специалистов по данному инструменту. И на альте, и на виолончели.

– Сева, пошли в буфет, вдарим по пирожному в честь экзамена! – Майя схватила друга за руку и уже на ходу кивнула Владу: – Пока!

По дороге к ним присоединилась Аня. Севка насупился и принялся ругать с удвоенной силой «колбасного» сынка. Со свиданием у Всеволода с Аней что-то не заладилось – ответа Майя не добилась ни от одного, ни от другой. Поэтому Аня тоже упорно делала вид, что Севы здесь нет, и принялась в очередной раз допрашивать подругу про «тот мерседес». А Майя привычно принялась сочинять, что играла по приглашению на открытии офиса, и все, с тех пор с владельцем машины не виделась. Ведь и в самом деле черный «мерседес» за ней к консерватории больше не приезжал. Забирал ее Июль либо от родителей, либо они пересекались где-то в центре.

Севка почувствовал, что Анька принялась за допрос всерьез, и пришел на помощь: принес себя в жертву и великодушно поинтересовался у Ани впечатлениями от экзамена. Несмотря на то, что Севка дал Илье прозвище «Горгоныч» и исчезал при первом упоминании о его возможном появлении, он, как настоящий друг, помогал Майе хранить тайну.

А Июль был ее тайной. Не постыдной, а потому что ни с кем не хотела делить.

Уже в буфете, под бурный спор Севы и Ани, вприкуску с медовым пирожным, Майя набрала сообщение:


Май: Пятерка!


Через три минуты пришел ответ:


Июль: Заберу тебя в шесть.


Это был их ритуал. Они встречались только в дни экзаменов. Встреча длилась ровно столько часов, сколько получено баллов на экзамене. Ни разу встреча не длилась менее пяти часов. Но и этого ей было катастрофически мало. Мало на ужины. На атласные неизменно темно-шоколадные простыни. На разговоры – ее рассказы про музыку и его – про города. На ее Вивальди – его Венеция, на ее Моцарта – его Зальцбург, на Баха – старинная церковь с органом, на Штрауса – венское кафе с изумительными десертами. А еще были разговоры о кино и книгах. Июль – и Хичкок, кто бы мог подумать. И мемуары Черчилля. Слушала затаив дыхание, не перебивая, боясь, что замолчит, снова закроется. И отчаянно надеялась, что интересно и мало не только ей.

Мотивация к учебе «по Июлю» принесла свои плоды в виде полной зачетки пятерок. И вот уже сдан последний экзамен, и Майе по этому поводу родители подарили новое пальто взамен испорченного. И завтра они встречаются с Июлем – очень долгожданно встречаются. А впереди каникулы, и это значит…

– Майя, я бы хотела с тобой поговорить.

– Да, мама, конечно.

А потом Майе оставалось только удивляться. Что, оказывается, родители поняли, что у их дочери появился постоянный молодой человек. Ее рассеянность, мечтательность, поздние возвращения домой не остались незамеченными. И новая шапка. Следовательно, Майя должна его привести в дом и представить папе с мамой.

Майя, он на чем играет? Из какой семьи? Где учится?

Самое смешное, что ни на один из вопросов у Майи не было ответа. Но перспектива познакомить Июля с родителями вдруг показалась неожиданно привлекательной. Да, точно. Это может быть очень… очень забавным. Не все же ему ситуацию контролировать.

Нет, это надо обязательно провернуть! Весело же будет! Он, конечно, добром не придет, но это можно обойти.

Если Майя принимала решение, то с реализацией его не тянула. Завтра двадцать пятое января, день святой Татьяны, когда все студенты пьяны. Отличный повод!

– Мама, я приглашу Илью на завтра, хорошо?

– Илюша? Какое чудесное имя у мальчика! – восхитилась мама. – Так на чем он играет?

– Он тебе завтра все сам расскажет, – пообещала Майя.

* * *

– Останови, пожалуйста, около вон того магазина. Мне надо домой кое-что купить из продуктов. Я быстро!

Это было нечто новое. Май никогда не просила притормозить у продуктовых. Хотя, в общем-то, просьба вполне нормальная. Родители могли попросить ее купить хлеба и молока. Илья припарковался.

– Я быстро, – пообещала Май перед тем, как хлопнуть дверцей.

Она сегодня с самого момента их встречи у Чистых Прудов была веселая и возбужденная. Что ей потребовалось на Прудах – не отвечала, ссылаясь на попытки найти следы булгаковской Маргариты. Дальше Илья расспрашивать не стал. У Май праздник – День студента, день завершения зимней сессии. У него в голове – работа, проблемы с покупкой акций и завтрашняя командировка в Питер. Там встреча с человеком, на чье имя покупаются акции. Человек стал недоволен вознаграждением за оказываемую услугу.

А за стеклом автомобиля – темно и снегопад. На дороге – столпотворение сигналящих машин. И хочется спать. Надо только Май предупредить о командировке.

А Май задерживалась. Когда же она возникла перед машиной, Илья здорово удивился. В руках у нее был огромный, заполненный доверху пакет и еще несколько упаковок яиц. Майя еле шла – настолько тяжелы были покупки.

Илья вышел из машины, забрал у девушки пакет и положил его в багажник. Май устроилась на переднем сиденье вместе с яйцами, держа их на коленях, как ценный трофей.

– И все это тебе сказали купить по дороге домой? – поинтересовался Илья, садясь за руль.

– Да! – последовал твердый ответ.

– А зачем вам столько… яиц? – спросил он, когда машина тронулась с места.

– У маминого баса пропал голос! А яйца очень полезны для голоса. Ты что, «Веселые ребята» не смотрел? Это же классика.

– У мамы бас? – уточнил Илья. – Мне всегда казалось, что это мужской голос.

– Твои познания в музыке впечатляют, – хмыкнула Май. – Вот что глиняная свистулька с человеком делает. У мамы бас, да. Мама отдельно, бас отдельно. Она концертмейстер у баса.

Он понимающе кивнул и снова подумал о том, что надо сказать про поездку в Питер. Но в этот момент из-за поворота прямо перед «мерседесом» выехала машина, Илья едва успел притормозить, чтобы избежать аварии, после чего уже до самого дома Май внимательно следил за дорогой.

А когда он вынимал из багажника пакет, она спросила:

– Поможешь?

– Конечно.

Май широко улыбнулась и побежала с яйцами в обнимку к подъезду – открывать дверь. Илья вошел, а она помчалась дальше. И если спросить, какой этаж, – то придется кричать на весь лестничный пролет старенькой хрущевки. Впрочем, на третьем этаже был конец пути – гостеприимно распахнутая входная дверь, Май с яйцами у порога, а в коридоре – ее родители. Весьма почтенные люди, начавшие свое приветствие бодрыми голосами:

– Ну, здравствуйте… – и молчание.

Обоюдное. Илья рассматривал стоявшую перед ним немолодую пару, явно ожидавшую гостей. Он – в брюках, пуловере, рубашке и галстуке. Она – в строгом темном платье с кружевным воротником. По дому так не ходят.

– Здравствуйте… молодой человек, – окончание приветствия прозвучало не очень уверенно.

Илья почувствовал себя идиотом, стоя на лестничной площадке с продуктовым пакетом в руках. Особенно после того как женщина – мама Майи – всплеснула руками и заговорила:

– Проходите, стол уже накрыт.

И тогда он повернулся к Май, безмолвно ее спрашивая: «Что это такое?»

Она лучезарно улыбнулась в ответ и произнесла:

– Добро пожаловать, Июль. В смысле, Илья. А это мои родители.

Он перевел взгляд с Майи на родителей. Оба давно перешли порог зрелости. Обоим было явно за шестьдесят. Илья понял, что Май – поздний ребенок.

Все ждали. Больше всего сейчас хотелось оставить у порога покупки, развернуться и уйти, чтобы не участвовать в этом фарсе. Но, кажется, пожилая пара тоже оказалась не совсем готова к встрече. Проделка Май слишком… перешла границы.

Илья все-таки поставил на пол пакет. Но не со стороны лестничной клетки, а переступив порог квартиры. И сказал:

– Добрый вечер.

Отец Майи немного пришел в себя. Он явно ожидал увидеть кого-то другого. Протянул руку:

– Добро пожаловать, Илья?…

– Юльевич, – он снял пальто и протянул его Май. – Но лучше просто Илья.

– Ну, проходите, проходите, что же вы стоите на пороге. Майя, сопровождай гостя, – забеспокоилась мама, сама же провожая Илью в гостиную.

Он никогда не видел таких комнат. В ней почти не существовало свободного пространства. Каждый сантиметр площади был чем-то занят. Сначала Илье показалось, что он попал на склад. Впрочем, довольно милый.

В гостиной, конечно, стояло пианино, вдоль стен – старые шкафы, до отказа заполненные книгами, на столике в углу – старый проигрыватель и около него – гора пластинок. На всех поверхностях – ноты, в свободных простенках – фото в рамках, посреди комнаты – круглый стол с кружевной скатертью. А над ним – большой абажур.

В кино он такое видел. В жизни – нет.

– Проходите, – продолжала приглашать гостя мама.

Но проходить было просто некуда. А папа уже каким-то мистическим образом находился в комнате и открывал бутылку с вином.

Уставленный хрустальными салатницами стол ясно говорил, что Илью ждали. Жаль только, что его самого забыли об этом предупредить. Май откровенно забавлялась ситуацией, усевшись в кресло. Она находила все это смешным?

– Илюша, пожалуйте к столу, – мягко проговорила мама, показывая рукой на стул.

Он сел. И молчал, наблюдая, как женщина в платье с кружевным воротником торжественно водружала в центр стола блюдо с тушеным мясом.

– Маечка, поухаживай за гостем, – дала она команду после того, как села рядом с мужем. – Илюша, что вы любите? Вот, смотрите, «мимоза», «оливье». Селедочка под шубой.

Май разместилась рядом с Ильей и безмятежно поинтересовалась:

– Что тебе положить? «Мимоза» у мамы исключительная.

– А мимоза – это что?

– Вот сейчас и узнаешь, – на тарелке перед ним оказалась горка салата.

Пока Илья задумчиво размышлял, какие ингредиенты входят в его состав, бокалы наполнились вином, папа поднялся из-за стола и поправил очки. Он очень хотел выглядеть важным и невозмутимым, однако выходка Май все же не давала в полной мере обрести почву под ногами.

– Ну, за успешную сдачу Майей сессии. И за нашу встречу… Я – Михаил Львович, – запоздало представился он.

Бокалы встретились, отозвались звоном и пригубились. Илья сделал маленький глоток. Вино было крепленым и недорогим. Он такое не пил. Он вообще не пил крепленые вина. Тем более что они в большинстве своем десертные и подаются, как правило, после окончания трапезы. В качестве «разбавить неспешный разговор согревающим глотком». И уж никак не подходят для сопровождения ужина. Но обижать хозяев было нельзя.

Взял в руки вилку, столовый нож и начал знакомиться с мимозой.

– Я так понимаю, вы, Илья, не играете? – начал разговор Михаил Львович.

– Ну почему же, – ответил гость негромко, – осваиваю один музыкальный инструмент.

Рядом послышалось хихиканье Май.

– И какой же?

– Глиняную свистульку. Знаете, подарили буквально недавно. Сказали, это первый шаг к скрипке и полезная вещь в ведении бизнеса.

Папа очень выразительно глянул на дочь. Май уткнулась взглядом в тарелку, но Илья видел, как подрагивают ее плечи.

– А вы знаете, Илюша, что Маечку мы назвали в честь Майи Плисецкой? – мама явно спасала положение вещей, ибо отец растерялся вконец.

– Правда? – Илья поднял голову от тарелки.

Майя положила ему кусок мяса. Однако нож оказался тупым, и преимущество пока было на стороне неразрезаемого мяса.

– Да. Ее «Умирающий лебедь» меня поразил. Она гениальна.

– Майя гениальна, да, – согласился Илья.

– Плисецкая? – моргнула мама.

– И Плисецкая тоже, – снова согласился Илья.

Михаил Львович издал непонятный звук и поправил очки.

– Маечка, а зачем ты столько яиц принесла? И картошку? – мама обратилась к дочери, а потом повернулась и снова посмотрела на гостя. – Или, Илюша, это вы себе домой покупали?

– Попробуй, очень вкусно, – бодро провозгласила Май и бухнула в тарелку Ильи кусок буженины.

Кстати, ее разрезать было легко даже тупым ножом.

– Решил сделать подарок Майе, – ответил Илья. – В честь окончания сессии. Знаете, после сдачи экзаменов надо обязательно витаминов. Там в сумке апельсинов не было?

Хозяйка дома растерянно произнесла:

– Не помню… Может быть, мне показалось…

– Майя, там апельсины есть? – поинтересовался Илья у девушки и сделал глоток крепленого вина с таким видом, будто это было итальянское Бароло[10].

– Есть, – ответила она тихо. И уже не так весело.

– Витамин С очень полезен зимой, да и просто для восстановления сил, – так же тихо проговорил он.

– А чем вы еще интересуетесь, Илья… кроме свистулек? – папа все еще надеялся развить тему музыки и увлечений.

– Вас интересует профессия? Хобби? Личная жизнь? – получилось слишком официально и холодно, но от недорогого вина начинала болеть голова. Или не от вина, а от усталости?

– Ну, личная жизнь – она на то и личная, чтобы не обсуждать ее. А хобби и работа – если позволите… было бы интересно, – Михаил Львович умиротворенно сложил руки на животе, приготовившись стать благодарным слушателем.

– Я работаю в строительном бизнесе. Строю дома, гостиницы, торговые центры. И работа занимает, пожалуй, большую часть жизни, поэтому говорить о каком-то серьезном хобби… не получается. Люблю кино. Наверное, горы зимой, море летом и хорошую книгу. Но на книгу, увы, в последнее время времени нет. Прошу прощения за каламбур.

Родители Майи некоторое время сидели безмолвно. Илья почувствовал, что они хотят что-то ответить, что-то хорошее и соответствующее, но не знают – что. Слишком разные и непересекающиеся орбиты.

– Удивительно, – наконец медленно произнес папа, – как при таком ритме жизни вы еще находите время на… освоение народных инструментов.

И подлил вина. Себе и гостю. После чего задумчиво посмотрел на дочь.

– Зато Ию… Илья очень тонкий слушатель музыки, – решила поддержать беседу Май.

Тут все встрепенулись.

– Какую музыку вы любите? – вопрос не заставил себя ждать.

– Разную, в зависимости от настроения, – он отвечал, думая о том, что телефон остался в кармане пальто и там наверняка прошло много звонков, ведь завтра утром он улетает. Еще не все вопросы решены, в офисе сидит целое подразделение, работая над проектом. – А можно задать встречный вопрос? Для вас существует только классическая музыка? Или эстрада, рок и рок-н-ролл имеют место быть?

– Я работаю в оркестре киностудии «Мосфильм», – Илья видел, как руки музыканта важно расправили галстук, – какую только музыку мы не записывали, знаете ли. И рок, и эстраду, и джаз. Вот последняя работа… – и тут Михаил Львович принялся пространно рассказывать о любимом деле.

Женщины поднялись со своих мест, стали убирать со стола – готовиться к вечернему чаепитию.

Пару раз, возвращаясь в комнату за очередной салатницей, Май несмело искала взгляд Ильи, пыталась примирительно дотронуться. Она почувствовала его недовольство. Один раз Илья все же поднял глаза, но Май тут же отвела свои – она не выдержала взгляда.

Воспользовавшись отсутствием дам, Михаил Львович прервал свой монолог и замолчал, а потом вдруг заговорил уже другим, более тихим и неуверенным голосом:

– Я понимаю… догадываюсь, что, кажется, наша встреча стала для вас неожиданностью, Илья. Да и мы с супругой, что скрывать, тоже несколько… удивлены… выбором Маечки. Но вы же взрослый человек и должны понимать, что я не могу не задать вопрос, – он стал крутить в руках ножку бокала, – о ваших намерениях относительно нашей дочери.

Илья молчал. И тоже начал крутить фужер. Он отлично понимал этого очень немолодого человека. Его чувства, его растерянность. Майя не подготовила родителей к такому спутнику. Наверняка они ожидали увидеть кого-то похожего на контрабаса Севу. И еще Илье нравились родители Май. Даже при условии, что орбиты были непересекающимися совершенно.

Загрузка...