Время Вьюги. Часть первая

Глава 3

Эйрани Карвэн была ослепительно хороша собой — на данном суждении сходились и ее друзья, и ее враги. Первые никогда не забывали при этом добавить, что ее красота равняется уму, а вторые заменяли «ум» на «распущенность». Наклз бы не поручился, какая из версий ближе к правде. Его никогда особенно и не занимало ни содержимое хорошенькой головки Эйрани, ни тем более чистота ее простыней. С тем фактом, что сестрица Магды — редкая красавица, стала бы спорить только другая красавица. А вот что Наклзу в ней не нравилось, так это некий налет вульгарности, почти неуловимый и ни в чем конкретно не выражающийся. Нет, на фоне Магды Эйрани, разумеется, выглядела образчиком блестящих манер и всего возможного светского лоска. Младшая Карвэн не употребляла грубых слов, возмущенно трепетала ноздрями тонкого носика, когда при ней их употреблял кто-то другой, виртуозно танцевала, первоклассно имитировала живейший интерес к словам собеседника и умела при случае блеснуть очаровательным невежеством по любому злободневному вопросу. Иными словами, Калладский Институт благонравных девиц смело мог бы гордиться своей выпускницей, если бы только она его действительно окончила. Наклз в жизни не видел Эйрани не то что пьяной, кричащей или ведущей себя развязно, а даже недостаточно любезной или неаккуратно причесанной, но для него она все равно осталась в категории «не барышня». И дело было вовсе не в тонких сигаретках, которые Эйрани при случае весьма мило покуривала. Наклз и сам бы не ответил, в чем же было дело. Но общепризнанная красавица, звезда балов и предмет десятка только известных дуэлей, магу чем-то не нравилась. Впрочем, даже нравься она ему, благосклонность дамы такого уровня стоила денег, которые приват-доцент никогда бы не заработал честным трудом. Нежелание общаться с компетентными органами также стояло на страже сердца и кошелька Наклза.

Когда маг боковым зрением заметил, что Эйрани его догоняет, он едва сдержал желание ускорить шаг. Впрочем, сделать это в вокзальной толкотне было бы непросто. У перил лестницы они практически поравнялись. Дальнейшее игнорирование госпожи Карвен-младшей уже попахивало дурным тоном — как-никак они были представлены друг другу еще в те годы, когда Эйрани только начинала свои светские успехи. Наклз мрачно подумал, что при случае свалит свое нехорошее поведение на проблемы со зрением, но предприимчивая красавица не оставила ему выбора: с жалобным вскриком Эйрани почти упала на мага. В принципе, ступеньки были достаточно обледенелыми, чтобы поскользнуться на них совершенно естественным образом, особенно если учесть ныне популярные среди столичных модниц тоненькие каблучки, но Наклз знал цену таким вот чудесным совпадениям. Что, конечно, не помешало ему поймать даму, хотя и несколько менее нежно, чем требовал этикет.

— О, мессир Наклз, какая неожиданная встреча! — Эйрани взмахнула роскошными ресницами, на которых застыли снежинки.

— И весьма приятная, — холодно и неубедительно заверил ее маг. — Надеюсь, вы не ушиблись?

— О нет, но только благодаря вам, — Карвэн одарила спасителя благодарным взглядом глубоких медовых глаз. Наклз засунул руку в карман, проверяя наличие полученных от Дэмонры бумаг. Меньше всего на свете он готов был поверить, что и впрямь заинтересовал признанную столичную красавицу своими скромными достоинствами. Достаточного количества наивности у него не было даже по юности.

— Знаете, это все так неожиданно. Я совершенно выбита из колеи, я потрясена, я в растерянности…, - продолжала мурлыкать Эйрани, не забывая заглядывать ему в глаза. Если Наклз хоть что-то понимал в жизни, дальше ему следовало стать «милым Найджелом» и выслушать какую-нибудь просьбу. — Кто бы мог подумать, в наше время — и такое зверство, война, ужас… — В том, что война — это ужас, Наклз ни секунды не сомневался. Но он, в отличие от Эйрани, имел по этому вопросу знания самые практические, а потому предпочел ими не делиться.

— Как я волнуюсь за сестру! Она такая… отважная. Болтают, что Магда — заговоренная, но ведь всякому везению есть предел!

«Еще бы не волновалась», — не без раздражения подумал маг: нуждающаяся в поддержке Эйрани вцепилась в его руку вполне профессионально. Держала как капкан, правда очень красивый и пахнущий дорогими духами. «Кто-то же должен оплачивать твои капризы, а молодые люди в наш век достаточно прагматичны, чтобы понять — бордель в экономическом плане выгоднее, чем дама полусвета. Если верить Маэрлингу, сословие куртизанок почти растоптано сапогами мирового прогресса».

— Война ужасна и противоестественна, а госпожа Магда чрезвычайно отважна, — сухо подтвердил Наклз, нисколько не сбавляя шага. Увы, Эйрани перебирала каблучками с весьма приличной скоростью.

— Как умный человек, скажите мне, нам стоит опасаться?

— «Нам»? — «не понял» Наклз.

— Ну, я имею в виду жителей столицы.

Еще бы она имела в виду жителей провинции или других городов. С точки зрения госпожи Карвэн обитаемый мир, наверное, заканчивался сразу за кольцом загородных вилл и дач. А дальше так — ветер гуляет, пирожные сами по себе на кустах вызревают, да ученые медведи странствуют по трактирам в поисках ангажемента. И еще бабы в платках до бровей веселые песни поют, государственная опера в этом вопросе не может ошибаться.

— Опасаться? Разумеется, если не соблюдать известную осторожность. Весна на дворе. Туберкулез и тиф пока никто не отменял, — маг упорно «не понимал» и не желал понимать.

— Я говорю о возможности поражения.

Даже профессионал в области вероятностей скорее всего употребил бы здесь очень непрофессиональное словечко «невозможность».

— Об этом вам следовало спросить сестру. Госпожа Магда определенно смыслит в подобном значительно больше меня.

— Она ужасная молчунья, когда речь идет об армейских делах, — вздохнула Эйрани.

Наклз проникся к Магде Карвэн уважением задолго до этого дня, и пока не имел причин о том жалеть. В практических делах эта «приземленная» дама с троичным аттестатом и грамматическими ошибками даже в бранных словах давала многим признанным умникам сто очков вперед. Например, умела не трепать языком при родственниках — а на подобных вещах и «государственные умы» прогорали. Маг, правда, никогда не стал бы вербовать Эйрани в качестве шпиона — красавица все-таки имела альтернативные источники дохода, сопряженные с куда меньшим риском. За аморальное поведение ее разве что пожурили бы люди, которым внешность подобного поведения позволяла бы, а вот за работу на кого-то из соседей сразу бы повесили.

— А я в этих вопросах ужасный невежда, — отрезал Наклз. Он искренне полагал разговор оконченным. Но и прелестница сдаваться не торопилась:

— Мессир Наклз, у вас есть какие-то личные причины так меня не любить?

Вопрос был задан в лоб и уже гораздо менее капризным тоном. Маг даже несколько смутился:

— Нет, никаких, — быстро ответил он.

— И все-таки я вам не нравлюсь.

— Думаю, это с лихвой компенсирует толпа ваших поклонников, госпожа Карвэн, — не стал изощряться во лжи Наклз.

— Вы очень жестоки. Я только что проводила сестру на войну.

«Но это еще не повод провожать меня до дома», — раздраженно подумал маг. Вся эта комедия не нравилась ему с самого начала.

— Поглядите на перрон. Вы не так одиноки в своем несчастии, как вам кажется.

— Я забыла дома кошелек, — фронтальная атака не удалась, Эйрани перешла к фланговой.

«И любовника, видимо, тоже. Не только у меня сегодня паршивый день».

— Разумеется, я буду счастлив нанять для вас экипаж.

— Вы решительно отказываетесь меня проводить?

Силуэты извозчиков уже выступали из снежной круговерти. До них оставалось шагов десять. Наклз собирался ответить, что всего лишь решительно отказывается нести ответственность за возможное воспаление легких у Карвэн после пешей прогулки по такому морозу, но тут рядом с ним мелькнуло что-то темное. Движение было слишком быстрым, чтобы не быть опасным. Эйрани весьма целеустремленно висла на его правой руке, а левая у него была в кармане, так что при столкновении с неожиданным препятствием маг едва удержал равновесие. Что-то сильно пихнуло его в левый бок. Наклз рефлекторно высунул руку из кармана и мгновением позже понял свою ошибку. Раздался хруст бумаги. Маленькая черная тень спешила прочь, унося с собой так и не прочитанное послание.

— Мразь, — с несвойственной ему экспрессией прошипел Наклз. Преследовать вора в черно-белой круговерти было бесполезно, маг вообще не то чтобы отлично бегал, да еще в зимней одежде, по льду и с красавицей на буксире. Но документы Дэмонры ни в коем случае не должны были попасть к третьим лицам, пока он хотя бы не знал их содержания. Магу не оставалось ничего, кроме спонтанного выхода во Мглу. Увы, после этого уже не он волок бы Карвэн домой, а она — его.

Не успел Наклз додумать свою мысль, как Эйрани вытащила из муфты револьвер и резко взвела курок.

Народу вокруг особенно много не было. Но еще чуть-чуть, и вор мог бы смешаться с толпой, схлынувшей с перрона.

Наклз, впрочем, сильно сомневался в способности Эйрани попасть в цель. А вот зацепить кого-то из прохожих и втянуть его в совершенно ненужное разбирательство она сумела бы легко.

— Уберите, вы не попадете, — механически пробормотал маг, думая о своем. Мир начал стремительно тускнеть и выцветать, умирали привычные звуки и запахи. Наклзу показалось, что на него обрушился поток ледяной воды, а потом в ушах возник привычный гул, как от быстро надвигающейся бури.

Он уже вполне четко видел свою цель. И даже успел представить, как беглец поскальзывается на льду и падает. Но больше ничего сделать так и не успел.

Горхот выстрела над ухом спровоцировал то, что в учебниках называли «выбросом». Наклз имел несчастье пару раз проходить это на практике и вовсе не рвался обогатить свой опыт. В пособиях аккуратно писали, что маг, спустившийся во Мглу без страховки, в процессе спонтанного возвращения оттуда, спровоцированного событиями в реальном мире, испытывает «неприятные ощущения». Но люди, это утверждавшие, явно имели склонность преуменьшать масштаб проблемы. «Неприятные ощущения» были чем-то из породы красивых эвфемизмов, как «партизаны» Нордэнвейдэ. В первый момент Наклз просто решил, что Карвэн выстрелила в него. Наверное, даже если бы сестрица Магды всадила пулю в череп ему, а не удирающему вору, сильнее голова у мага все равно не затрещала бы.

— Твою мать! — прохрипел Наклз, оседая на снег. Это было вовсе не все, что маг хотел сказать, но дыхания на большее не хватило.

— Но я попала, — возмутилась Эйрани.

«В кого ты попала, курва мать твоя?» — думал Наклз, морщась от нестерпимой головной боли. Произнести такую длинную фразу вслух он бы сейчас ни за что не сумел. Удержаться в сознании — и то было бы хорошо.

Пока Наклз мысленно крыл Эйрани всякими словами, часть которых с учетом ее ремесла уж точно была по адресу, она крепко подхватила мага под локоть и совсем уж улечься лицом в снег не позволила. Сквозь метель и выступившие слезы Наклз видел темный силуэт на земле в десятке шагов от себя. Откуда-то раздался пронзительный свисток городового.

Эта дура Эйрани уложила вора с одного выстрела. Прямо у вокзала, при десятке свидетелей, достала из муфты оружие, спустила курок и теперь стояла тут, как аллегория Победы в собольей шубке. Не будь Наклзу так плохо, он непременно сказал бы ей, что именно думает о девицах с револьверами, на которых ему последние три дня подозрительно везет, вообще, и именно об этой — в частности. Ничего хорошего Эйрани гарантированно не услышала бы. Сейчас маг был как никогда против эмансипации.

— Бумаги, — пробормотал он, борясь с тошнотой. С паршивой овцы хоть шерсти клок, принесет, не переломится. В глазах медленно плавали красные круги. Бесы бы побрали эту Эйрани.

— А, да, — опомнилась женщина, отцепилась от Наклза — он немедленно опустился на снег окончательно — и быстро принесла листы. Зрение шутило с Наклзом дурные шутки, но на то, чтобы разглядеть отпечатанный список каких-то имен, его хватило. Два листка, по две колонки на каждом.

Не нужно было быть гением, чтобы догадаться о содержимом списка. И еще меньше ума требовалось на то, чтобы осознать: Дэмонра скорее бы умерла на месте, чем отдала Наклзу такую вещь там, где могли быть шпионы. Вернее всего, нордэна даже не стала бы его печатать. Этот список был сама жизнь и сама смерть — смотря в чьи руки он бы попал. А потому маг ни мгновения не сомневался — подделка и провокация. Бесы бы побрали и Дэмонру с ее чисто нордэнскими шутками заодно.

Наклз, не говоря ни слова, спрятал листы за пазуху. Цепкий взгляд Эйрани, брошенный на них из-под длинных ресниц, не остался незамеченным.

«Ах ты моя хорошая. В Третье отделение поиграть решила. Убегающему человеку в метель, не целясь, полчерепа снесла. Спасительница моя. Ну-ну».

Городовой топал, как медведь. Комплекцией от упомянутого зверя он тоже мало отличался. Хотя, возможно, дело просто было в огромном тулупе с медной начищенной бляхой поверх. Головная боль мешала Наклзу фиксировать детали. Он скинул шапку и вцепился в виски, пытаясь приглушить звон молоточков, отбивающих там нечто наподобие калладского гимна.

— Это было нападение! — очень правдоподобно возмутилась Эйрани. — На нас напали! Мой спутник ранен!

«Ранен, убит и срочно нуждается в отпущении грехов. Она все-таки не провокатор, слишком топорно…»

— Моя голова, — простонал маг, глядя на городового измученными глазами. Вот уж в том, что внутри черепа пульсировало нечто, готовое в любой момент взорваться ко всем бесам, Наклз не врал. — Этот тип пытался меня оглушить.

— Я испугалась, — продолжала Эйрани. Вот уж чего, а ни малейшего испуга на красивом лице написано не было.

«Испугалась, бедняжка, и с перепугу попала в голову удирающему человеку, не в спину, не в ногу, не мимо, а прямехонько в затылок. С первой же пули. Ни дня не проведшая в тире дама полусвета. Волшебной случайностью. Бесы дери, как же я ненавижу идиотов».

Городовой кивнул. Первым делом он попросил у Эйрани документы и разрешение на оружие. И то, и другое у нее, видимо, оказалось в полном порядке. Более того, раскрыв метрическое свидетельство красавицы, служитель закона несколько побледнел. Видимо, иметь дело с вооруженной нордэной, к тому же обладающей таким талантом к стрельбе, ему не слишком хотелось. Еще меньше мужчине понравилась метрика Наклза: среди горожан бытовало мнение, что, раз связавшись с магом, беды не оберешься. А тут на снегу развалился натуральный кесарский маг второго класса, о чем имелась соответствующая запись в графе «род занятий», и просто неприятный тип с расфокусированными зрачками в придачу. Городовой вернул документы владельцам, зычным голосом попросил любопытствующих отправиться расходиться — судя по тону, к бесам — и подошел к трупу. Провозившись там какое-то время, он неодобрительно крякнул:

— Клятые рэдцы. Негражданин.

Наклз тем временем кое-как добрался до тела — если быть точным, Эйрани его туда почти доволокла — и поглядел на несостоявшегося вора. При падении шапка скатилась с макушки, по белому снегу расплылось большое темное пятно, а окровавленные волосы успели заледенеть. Голова убитого была повернута в профиль к Наклзу. Но он все-таки его узнал. Этому щенку или кому-то чудовищно на него похожему маг два месяца назад дал некоторую сумму в ассигнациях и некий ценный совет. Как дело обстояло с деньгами, маг не знал, а вот совет не лезть не в свое дело парень, если это и впрямь был он, определенно проигнорировал. Что, конечно, было весьма неосмотрительно с его стороны.

Эйрани принялась что-то убедительно внушать городовому. Да, тот понимал, что все произошедшее суть досадные недоразумения и совпадения. Да, бесовы рэдцы совсем от рук отбились, то-то кесарь им устроит сладкую жизнь, ворам проклятым, сладу с ними нет. Нет, он совсем не считает, что имеет смысл поднимать шум из-за какого-то малолетнего ублюдка, который все равно мертв. Да, парень мог бы с тем же успехом поскользнуться на льду и сломать тощую шею самостоятельно. Да, он не дожил бы до совершеннолетия, при таком-то ремесле, чего уж тут и гадать, не здесь бы помер, так в следующей подворотне. Да, он, разумеется, верит, что Эйрани вовсе не хотела стрелять — хрупкая женщина всего лишь испугалась. Давняя травма, шок. Нет, конечно, никому не нужен скандал, в котором к тому же будет замешана сестра действующего майора калладской армии и, страшно сказать, кесарский маг высшего разряда! Разумеется, все останется сугубо между ними. Нет-нет, не нужно никаких денег, ни в коем случае: кесарь не одобряет подобного решения проблем. Ах, проблемы-то и нет. Есть труп бродяжки, без метрики, очевидно, какого-то рэдского выродка, которому помереть дурной смертью было на роду написано. Прекрасной госпоже вовсе не стоило беспокоиться. Все будет улажено наилучшим образом. Да-да, какие свидетели, когда снегом все так и заметает? Не иначе, Создатель мир за грехи наказывает. Разумеется, он неудачно выразился, нет никакого Создателя, он вовсе не хотел задеть религиозные чувства госпожи нордэны. Нет-нет, никакой помощи не требуется, протокол он составит сам. А господам он желает всего наилучшего и просит прощения, что так долго мучил их вопросами.

— Все в порядке, это ваша работа, — промурлыкала Эйрани. Конечно, красавица была довольна как кошка. Разом продемонстрировала безмозглому колдуну и свое умения стрелять, и свое умение договариваться, а какие еще навыки она собиралась показать — об этом магу оставалось только догадываться. Но он бы поставил на что-то совсем уж пикантное.

А вот быстрый, неприязненный взгляд городового Эйрани, полная осознания собственного величия и успеха, проигнорировала. Медведеподобный увалень смотрел на нее так же, как и на мертвого рэдца, разве что соотношение испуга и брезгливости сильно сместилось в пользу первого. Простые калладцы недолюбливали нордэнов. Идеальный мир Ингрейны Дэмонры и Магды Карвэн при такой новости затрещал бы по швам, но для Наклза это не было новостью уже лет десять. Скорее его интересовало, доживет ли он до того дня, когда все эти городовые, лавочники и рабочие покажут зубы. Ему бы очень не хотелось дожить.

Социальное устройство Каллад на первый взгляд выглядело абсолютно монолитным. Чуть более трети жителей кесарии составляли граждане первого класса, равные в своих правах. Обслуживали всю эту камарилью граждане второго класса, равные в своем бесправии, как мрачно шутили интеллигентствующие умники за закрытыми дверьми. И здесь они здорово ошибались: у граждан второго класса тоже были кое-какие права. Например, всяческим роскошной красоты нордэнам с детскими травмами и отменными револьверами нельзя было стрелять по ним на улицах, как по бездомным псам. А еще были неграждане. Наклз не был склонен давать окружающему миру какие-либо художественные определения, но этих не называл про себя никак иначе, чем «покойники на побывке». Они действительно в Каллад долго не задерживались. В лучшем случае неграждане покидали кесарию, в худшем — грешный мир. Худший наступал чаще: депортировать нелюдей из страны денег стоило, веревки же и пули в Каллад были относительно дешевы, а моральные нормы — относительно гибки. Вечное состояние войны имело некоторые своеобразные преимущества.

Примерно так, но, разумеется, с густой приправой из всяческих ужасов и антикалладской пропаганды, рассказывали о кесарии детишкам в Аэрдис, и именно с таким представлением об этой стране Наклз прибыл сюда двенадцать лет назад. В теории все было очень понятно и скучно, а в реальности оказалось намного хуже. Во-первых, все граждане первого класса, конечно, были между собой равны. Но некоторые — в частности северяне, хотя и не только они — были «равнее» прочих. Во-вторых, непересекающиеся множества иногда пересекались. За очень большие деньги. В-третьих, политическая и экономическая власть в кесарии окончательно размежевались еще лет двести назад. Род Зигмариненов и Зимнее безмолвие — практически независимая система нордэнских заводов, частично расположенных на Архипелаге и частично на материковой части страны — вот были два крыла, которые несли Каллад к будущему, где через клубы порохового дыма мелькало синее небо и всеобщее счастье. Во всяком случае, так было принято думать.

По счастью, до сих пор у кесаря и Иргенвегнанден хватало ума поддерживать друг друга, но Наклз не рискнул бы предположить, как долго продлится такая благодать. Одно он знал твердо: людям в здравом уме с нордэнами и их полунезависимой Дэм-Вельдой связываться не стоило. И даже не потому, что северяне полагали свою земную жизнь только прологом к Последней Битве и из-за этого смотрели на льющуюся ведрами кровь — как собственную, так и чужую — весьма философски. Причина, по которой нордэнов стоило любить, была куда более прозаичной: все калладское оружейное дело, вся химия и почти вся медицина были в руках выходцев с Серого берега. Зимнее Безмолвие, которое нордэны называли Иргендвегнанден, цепко хранило свои секреты и никого близко к ним не подпускало. На материковых заводах работали этнические калладцы, но на островных — никогда.

Правда, и нордэнам следовало приканчивать таких представительниц своего народа, как Эйрани Карвэн, в глубоком детстве. Чтобы не провоцировать лишнюю ненависть. Магда Карвэн и еще сто с лишним тысяч ее сородичей состояли в армии, регулярно воевали и периодически умирали за кесарию. Но истории о ваннах игристого и пьяной пальбе на улицах почему-то всегда запоминались лучше.

Самой Дэм-Вельды, за исключением одного острова, Наклз не видел, однако простая логика, помноженная на минимальные знания географии, подсказывала ему, что кушать там особенно нечего. Нет, нордэны регулярно отправляли кесарю апельсины, персики и какие-то вовсе диковинные фрукты, выращенные в оснащенных по последнему слову техники теплицах, тем самым попутно демонстрируя, что Каллад они хоть и любят нежно, но и без поставок хлеба проживут. Однако в глубине души маг был абсолютно уверен: кесарь легко мог бы сделать так, чтобы на Архипелаге начался голод. А нордэны легко могли бы сделать так, чтобы от Аэрдис калладцы отбивались копьями и молитвами — от туберкулеза и тифа.

«Традиционная» и «новая» буржуазии в Каллад разнились как день и ночь, и общее имели только одно: нелюбовь к нордэнам, фактически узурпировавшим самые перспективные отрасли. Иргендвегнанден была нарождающемуся калладскому капиталу как кость в горле. И уж совсем остервенело северян ненавидели жители окраин кесарии, которые еще лет сто-двести назад были совершенно другими самостоятельными государствами. Рэдские и все прочие инсургенты за последние полтора века покушались на калладских кесарей и членов венценосного семейства только трижды, причем все три раза — неудачно. Зато в высокопоставленных нордэнов стреляли и метали бомбы чуть ли не каждый год, с разными степенями успеха. Славная традиция закончилась на смерти генерала Рагнгерд, министра просвещения Вальдрезе и еще полусотни гражданских, которым просто не повезло стоять с ними рядом. Кесарь Эвальд, не оценивший подрыва часовни во время молебна, ответил совершенно однозначно: в Восточную Рэду еще раз вошли войска. Оставшиеся фонари украсили крайне сомнительные гирлянды, ряд военных получили медали «За усмирение», а рэдцы в здравом уме решили, что никакое политическое убийство не стоит массового погрома, так что популярность инсургентов в народе резко упала. Кесаря, правда, тоже с тех пор сильнее уважать не стали. Эвальд разрешил проблему, как сумел, а прежний кесарь нестандартным мышлением не отличался. Расстрелять, повесить, согнать на рудники, запретить поступления в учебные заведения — это было по его части, ликвидировать корень проблемы, которой три сотни лет — увольте. Впрочем, как подозревал Наклз, тут сплоховали бы даже Заступники, доведись им спорхнуть с икон.

А всякие Эйрани Карвэн создавали сыну Эвальда — стороннику мер если не менее жестоких, то хотя бы более разумных — дополнительные трудности на ровном месте. Убийство вряд ли попадет в газеты. Но в пересуды — точно попадет. И окажется, что чокнутая нордэна застрелила не вора, а невинное дитятко лет семи, по нелепой случайности оставленное на улице.

Наклз ощутил острое раздражение. Хотя, возможно, виной всему была раскалывающаяся голова. Предприимчивая красавица тем временем нашла извозчика, и они совместными усилиями погрузили мага в сани. Меховая полость, которой Наклза накрыли, была теплой, мягкой и просто сказочно приятной на ощупь. В нее хотелось зарыться носом и не просыпаться до весны. Маг мужественно боролся с накатывающими волнами сна, но был близок к капитуляции.

— Едем куда? — вырвал его из дремоты густой бас.

Карвэн назвала адрес, судя по всему, свой. Наклз бы сейчас предпочел нанести визит Сольвейг Магденгерд, которая славилась ну прямо-таки потрясающе действенными обезболивающими, но был не в том состоянии, чтобы диктовать условия. К тому же, комедию, разыгранную Эйрани, стоило досмотреть до конца. Сестричка Магды тоже влезла под полость и весьма мило промурлыкала ему в ухо:

— Все улажено, проблем не будет. Переночуете у меня.

Последнее прозвучало бесовски многообещающе. Не раскалывайся у Наклза голова, он бы непременно посмеялся. Его так и тянуло уточнить, как давно Эйрани обнаружила у себя склонность к некрофилии. Обещать ночь любви магу, только что не по своей воле вынырнувшему из Мглы, было, по крайней мере, самонадеянно.

Поездка длилась минут двадцать. В продолжение этих двадцати минут Наклз успел даже подремать на любезно подставленном плечике, благоухающем приморской весной. В голове не то чтобы совсем прояснилось — там по-прежнему было вязко и мутно — но какой-никакой план действий у мага за это время созрел. Поднимаясь по ступенькам, ведущим в дом роковой красавицы, в обнимку с упомянутой красавицей, он уже примерно представлял, чем собирается удивить ее нанимателей. На то, чтобы удивить саму Эйрани, особенной выдумки не требовалось. Достаточно было просто заснуть в ее постели, едва коснувшись головой подушки, а уж это Наклзу сейчас не стоило бы ровным счетом никаких усилий.

Дэмонра из-под прикрытых век созерцала бушевавшую за стеклом метель. Зима предпринимала последние попытки отвоевать себе лишние недели жизни и, конечно, была обречена на провал. После полудня, покидая дом, нордэна совершенно отчетливо ощутила висевший в воздухе запах дыма. Так пахла калладская весна. Сперва был пряный дым и только потом — звон капели, песни вернувшихся пташек и первые почки, набухающие на деревьях. Поэтов все это, конечно, ужасно возмущало. Они в один голос вопили, что весна должна пахнуть чем-то менее вульгарным, чем железнодорожный вокзал, и дружно чуяли в воздухе запах какого-то растения, о котором непременно нужно было справляться в ботанике, чтобы понять, о чем вообще идет речь. Дэмонру это волновало мало. Калладская весна пахла дымом задолго до того, как люди узнали о существовании железных дорог, паровозов и фабрик. И нордэна с детских лет любила эту шутку природы.

Ее бессменный денщик Гребер приволок в купе солидный кулек печенья и скрылся с подозрительной скоростью, стараясь не дышать. Зондэр проводила его суровым синим взглядом:

— Дэм, тебе не кажется, что он собирается напиться? — с ледяной любезностью поинтересовалась она.

Дэмонра полулежала на сиденье и все смотрела сквозь стекло на вихрящийся снег. Приход Гребера нисколько не отвлек ее от этого приятного занятия.

— Нет. Десять вечера. Он уже сделал все, что собирался, и, думаю, пошел по второму кругу, а, может, и по третьему, — лениво сообщила нордэна. Гребер никогда не откладывал на завтра распитие напитка, который представлялось возможным распить сегодня. Иногда Дэмонру даже посещала кощунственная мысль, что ее денщик в этом плане может составить достойную конкуренцию ее покойной матери. К слову, раньше он служил ей. Можно сказать, по наследству перешел.

— И ты не собираешься его уволить? — нахмурилась Зондэр.

— Нет.

— Тут вопрос даже не в дисциплине — я понимаю, она тебя не волнует. Но для твоей же безопасности…

Как будущий некромедик, Дэмонра в юности пыталась получить медицинское образование. Биология входила в курс прослушанных ею дисциплин, поэтому нордэна имела кое-какое представление о рефлексах. И на слова «твоя безопасность» у нее уже лет десять как имелся условный рефлекс: Дэмонре мигом представлялся Наклз, серьезный и укоряющий.

— Ох, Зондэр, я всегда давалась диву, и чего ты не вышла за Наклза? Ты б только свистнула. Накачали бы его чем-нибудь покрепче и — в магистрат, а утром — «ох ты ж, бесы, колечко лишнее на руке, где я вчера был-то?» Вы были бы потрясающей парой.

— Предпочитаю живых людей, — процедила Мондум.

— А он живой, — постояла за честь друга Дэмонра. — Просто хорошо мимикрирует под книжный шкаф. Тоже, знаешь, полезно бывает. Хотя любовнику, конечно, такое полезнее, чем мужу, но он вообще человек серьезный, от рогоносцев бегать не будет…

— Это ты Кейси скажи. Он ей даже рукой не помахал.

— Он наверняка подумал, что из освещенного вагона темной платформы не видно. Кстати его бы и не было видно, если бы некоторые так старательно не пытались проделать в нем дыру взглядом.

— Тогда ему скажи, чтоб думал поменьше, — Зондэр все хмурилась. — И не жалко ему бедную девочку?

— Ты чего? — поразилась этому смелому предположению Дэмонра. — Это мой любимый, идеальный Наклз. Ему никого не жалко. Он просто не понимает, что это такое. Как мы с тобой не понимаем, что такое производная от тангенса икса в кубе. Мы знаем о том, что такая вражеская штука существует. Мы регулярно получали за нее «крайне дурно», так что верим в ее материальную природу. Но мы совершенно не можем ее себе представить, верно? Рыжик же понимает, что такое эта бесова производная и еще кучу вещей, от которых у меня голова кругом идет. А вот жалости — не понимает. За что также периодически получает по морде и по самолюбию, а потому тоже верит в ее материальную природу. Злиться на него за это так же бесполезно и глупо, как злиться на человека за отсутствие таланта к математике или к музыке.

— Другое это, — мрачно покачала головой Зондэр и замолчала.

Наблюдая за метелью в темном окне, Дэмонра вспоминала последний разговор с Ингегерд и все пыталась представить себе Архипелаг, где не была почти одиннадцать лет, с тех самых пор, как получила письмо Рэдум Эстер с глубокими соболезнованиями и аккуратным предложением написать дарственную на наследство Рагнгерд «ради вящего блага» на «всякий непредвиденный случай». Тогда Дэмонра очень невежливо отказалась, заколотила двери и окна в доме матери и пообещала оставить все наследство жертвам войны и бездомным кошечкам, если с ней вдруг приключится «непредвиденный случай». Более Архипелага Дэмонра не видела. С Немексиддэ, сменившей на посту наместницы Эстер, отношения у нее были значительно лучше, но все же не до такой степени, чтобы возвращаться к родным пенатам без крайне веских на то причин. Теперь нордэна с некоторым удивлением поняла, что очень плохо помнит Дэм-Вельду. Храм-над-морем, Эльдингхель, лаборатории имени Тильды Асвейд и даже оранжереи с апельсинами, символизирующие абсолютное торжество прогресса над природой и здравым смыслом, она могла в подробностях представить. Точно так же, как могла бы представить их, если бы видела все это на фотографиях, а не своими глазами. Картинка осталась, но все, что эту картинку наполняло, исчезло. В Моэрэнхелл Каллад, или Каллад на Моэрэн, Дэмонра жила с семи лет и искренне считала кесарию своей Родиной, ради которой можно и следует пойти если не на все, то очень на многое. Но при слове «родная земля» раньше ей все равно представлялась не гранитная набережная столицы, а белый лед, черный вулканический песок и серое море до горизонта. Сейчас не представлялось ничего. Лед, песок и море сделались иллюстрацией из учебника по географии.

Никакой трагедии здесь, конечно, не было, но при этой мысли Дэмонре все равно стало несколько неуютно.

Вагон слегка покачивался, а мерный перестук колес нагонял сон. Сквозь ночь и последние потуги зимы поезд мчал на запад, в весну и на войну.

— Помнишь, мы в детстве хотели посмотреть мир? — снова разбила уютную тишину Зондэр. Прежде чем начать разговор «за жизнь» майор Мондум молча страдала над остывшим чаем и картой Рэды не меньше получаса, поэтому грубить ни в коем случае не стоило. К тому же, Дэмонра искренне считала Зондэр изумительным человеком.

Они дружили чуть больше, чем полжизни, то есть с того самого дня, как расквасили друг другу носы еще на первом году гимназического обучения, а потом, стараясь не хлюпать этими самыми разбитыми носами, выслушали длиннейшую лекцию на предмет хороших манер и возможного отчисления. В процессе нравоучения девочки поняли, что между небом и землей других врагов, кроме как классной дамы и «Уложения о наказаниях» у них нет, и с тех пор стали не разлей вода. В ранней юности Дэмонра и Зондэр совместно объявили марш к совершенству. Лет в двадцать пять они совместно же декларировали полный провал этого мероприятия, хорошенько запив похороненные идеалы. К тридцати решили, что жизнь, конечно, не удалась, ну а в целом все в порядке.

А еще существование в бескрайнем мире Зондэр Мондум, с ее вечно нахмуренными бровями, строго поджатыми губами и толстенной темно-русой косой, давало Дэмонре веру в свое маленькое персональное бессмертие. Пуля, конечно, была дурой, но Зондэр, определенно, была умницей, пусть не очень храброй, но очень ответственной. Так что у Дэмонры имелся человек, на которого она не побоялась бы оставить Ломаную Звезду, то, что Наклз столь презрительно именовал «гражданскими благодеяниями» и, страшно сказать, самого Наклза. В глубине души нордэна была убеждена, что в одиночку непогрешимый и умнейший маг проживет ровно столько, на сколько в его доме хватит запаса печенья. А потом мирно умрет с голоду, столкнувшись с неразрешимой практической проблемой. Гении — народ такой, о земной грязи не думают. Дэмонра бы без колебаний поставила свое месячное жалование на то, что Наклз считает, будто хлеб растет на деревьях. В виде булочек различных размеров и форм.

— Так ты это помнишь? — повторила Зондэр.

— Помню, — сонно согласилась Дэмонра. В детстве она определенно хотела посмотреть мир. Не могло же ей тогда прийти в голову, что в нем окажется не так уж много хорошего.

— Ты ведь себе это не так представляла?

Нет, Дэмонра в детстве представляла процесс осмотра достопримечательностей мира совершенно иначе. В ее детских мечтах обязательно присутствовал муж, чем-то похожий на помолодевшего папу, коляска с четверкой рысаков и яркий солнечный свет. И, разумеется, дивные дива, которые они осматривали, до этого не обстреливала артиллерия.

— Не так. Я, как и ты, не думала, что буду делать это с шашкой и пистолетом. И еще я не думала, что за спиной у меня будет полк единомышленников. То есть я, конечно, думала, что единомышленников у меня будет целый полк, не меньше. Но им, бесы дери, тоже полагалось быть без шашек, — пожаловалась Дэмонра. Еще она могла добавить, что в детстве ей бы в голову не пришла возможность выколачивать из «экскурсоводов» информацию по маршруту посредством мордобития, но почла за лучшее не развивать эту тему.

Зондэр вздохнула.

— Как ты думаешь, почему так вышло?

Дэмонра и сама не отказалась бы узнать, почему все вышло именно так. Наклз, с высот своих познаний, сказал бы, что по совокупности многих сотен причин внешнего и внутреннего характера у каждого человека имеется только одно максимально вероятное и объективно возможное будущее. Он мог бы расписать на формулах то, что старушки звали таким немодным словом «судьба». Религия нордэнов, в целом, подтверждала теорию Наклза, разве что внутренние причины там в расчет не брались. Но Дэмонре с самого детства не нравился постулат о существовании в мире безличной, чужой и холодной силы, которая расставляет все по местам.

— Потому что мы с тобой не выучились на балерин или классных дам? — предположила нордэна. Ей очень хотелось уснуть и проснуться ближе к последним числам весны. А лучше сразу к осени, когда страсти уже относительно улягутся. В гимназии ей хотелось так же проспать уроки танцев, и сессию — в Академии. Годы спустя Дэмонру бесконечно забавлял тот факт, что тройки когда-то казались серьезными проблемами. И ей совершенно не хотелось знать, что еще перестанет казаться серьезными проблемами лет через десять.

— Для карьеры балерин мы росточком не вышли, для классных дам — норовом, — со знанием дела пояснила Зондэр. — Карьеру куртизанок опустим. Для нее мы капитально не вышли рожами. А это бы что-то поменяло в целом?

Дэмонра подумала, что рожа для куртизанки — не самое главное. Для этой профессии тоже следовало выйти характером. Однако решила оставить свои наблюдения при себе.

— Ох, Зондэр. «В целом» ничего никогда не меняется. Но об этом лучше спросить Наклза. Он умеет это объяснять как-то так, что после его объяснений хочется напиться, а не повеситься. Я считаю, у него талант.

Зондэр нахмурилась. При всех своих неисчислимых достоинствах, Наклза она недолюбливала. Недолюбливала молча, исключительно вежливо и спокойно, но для Дэмонры ее чувства секретом не были. Сперва она грешила на свойственную Мондум недоверчивость и не самое благоприятное происхождение Наклза, но давно осознала свою ошибку. Зондэр не считала мага ни шпионом, ни ренегатом, ни даже трусом, продавшимся за потенциальные гражданство и пенсию, о чем Магда первые года полтора не стеснялась говорить вслух. Это, видимо, просто был тот редкий случай, когда всегда сдержанная Зондэр не сошлась с кем-то характером.

— Ладно, Зондэр. Я не знаю, — Дэмонра попыталась представить себе ситуацию, при которой они могли бы быть классными дамами. Ситуация представлялась довольно смутно: мешали остатки человеколюбия, которые ей удалось сохранить к тридцати с небольшим годам. Нордэну дети, особенно в большом количестве, раздражали, но не до такой степени, чтобы учить их правильно жить. — Ну, были бы мы с тобой классными дамами. Сидели бы сейчас где-нибудь в кабинетах, по двадцатому кругу слушали творческий пересказ биографии Поля Вирдэна, из которого вырезали десяток куртизанок, зато оставили верную супругу. И уже они, а не мы, гадали бы, почему она столь часто меняет инициалы, читая посвящения. Мы же потом третировали бы девочек за недостаточно скромный вид и недостаточно возвышенные интересы. Вечерком почитывали бы бульварные романы сомнительного качества. В лучшем случае, у нас при этом были бы мужья и, может, даже дети, от чего, конечно, упаси нас боги. Я как-то не уверена, что способна воспитать хорошего человека и хорошего гражданина одновременно, а это, бесы дери, надо было бы как-то сделать. Так вот, к идеальной картине… Мужья наши после ритуального прочтения утренних газет морщились бы брезгливо и говорили о том, что кесария гниет изнутри, а поведение ее армии в Рэде, Карде, Тиссе и далее по списку в высшей степени аморально. Все офицеры — сумасшедшие кокаинисты и кокаинистки, жеманные как кокотки, и горазды только беззащитных бить. Мы бы поддакивали, попивая чай, который привозят в Каллад только благодаря этим безнравственным кокаинистам и кокаинисткам, устраивающим регулярные оргии и ванны из игристого. Мне продолжать?

— Не стоит. Я не очень люблю, когда ты так кривляешься. Уверена, все могло быть как-то еще.

— Конечно могло быть. Если бы пять сотен лет назад наши предки применили головы по прямому назначению, все могло бы быть как-то еще. Теперь не может. Я говорила с Ингегерд.

— И что? — мигом полюбопытствовала Мондум.

Дэмонра поморщилась, как от зубной боли:

— И все.

«И все» пояснять не требовалось. Зондэр, как и каждая нордэна, прекрасно понимала смысл этих слов. В языке северян для них имелась уйма синонимов, в массе своей емких и непечатных. Пожалуй, самым литературным аналогом был «Сумерки Богов». Которые, правда, по общепринятой версии состоялись пятьсот лет назад, то есть несколько раньше запланированного срока, и как-то не спровоцировали обещанного перерождения и очищения мира.

— Можно сделать хоть что-то? — без особенной надежды поинтересовалась Зондэр, помолчав немного. Дэмонра хлебнула остывший чай.

— Можешь помолиться своему Создателю, как вариант. Дэм-Вельдских демонопоклонниц он, как ты понимаешь, слушать не станет, а у наших родных богов затянувшийся отпуск.

— Бесы дери, Дэмонра, тогда почему они выращивают апельсины для кесаря, а не хлеб?!

— А такого, что этих теплиц там — раз, два и обчелся. Этого хватит, чтобы по праздникам поднять настроение знати и ее деткам, но не хватит, чтобы прокормить сто пятьдесят тысяч ртов. Не важно, что через пару десятилетий данная цифра сократится хорошо, если не вдвое. Жрать они хотят сейчас! Ах бесы, совсем забыла: они хотят жрать вкусно. Мы же богоизбранный, мать его, народ, вершина эволюции…

Зондэр глубоко вздохнула:

— Разговор беспредметен. Мы только поссоримся.

— Даже не думай. Не собираюсь я с тобой ссориться из-за каких-то фундаментальных проблем мироздания. И вообще, ты обещала быть у меня подружкой невесты, — подмигнула Дэмонра. Обсуждение перспектив Дэм-Вельды, трезвая голова и хорошее настроение были совершенно несовместимыми вещами.

— А ты обещала назвать дочку Мирабеллой, если выйдешь замуж раньше меня.

— Бесы, Зондэр, мы тогда были очень пьяные? — Дэмонра сдвинула брови, вспоминая подробности столь опрометчиво данного обещания. Пол-ящика даггермара, причитающиеся с Магды, мало улучшали общую картину.

— Мы, Дэмонра, тогда были очень молодые, и ненавидели только «синявок» и уроки нравственного закона, — грустно улыбнулась Зондэр.

— Никогда не подумала бы, что и от этого похмелье бывает. Да еще такое запоздавшее, — пробурчала Дэмонра. И соврала. Эта мысль приходила ей в голову неоднократно и чем дальше, тем чаще. Каллад, каким бы он ни был, дал ей безоблачную юность. На безоблачную старость ее родителям уже не хватило, конечно. Но этот факт не отменял первого. И за все в мире следовало платить.

— Кстати, Зондэр, еще одно. Со мной тут связывался всесильный Винтергольд, великий и ужасный. Через своего старшего ублюдка.

— Он законный, между прочим, — Зондэр не любила двусмысленностей. — И не старший, а единственный. Вернее единственный, кого Винтергольд признает своим.

— Да, в наш прогрессивный век можно быть ублюдком, даже являясь законным ребенком, мы значительно продвинулись со времен рыцарства, тебе не кажется? Так вот, кто-то пытается собрать информацию по «Зимней розе». Что самое занятное, этот «кто-то», по-видимому, не имеет никакого отношения к имперской разведке.

— Что сказал по этому поводу Винтергольд?

— Ну, он три часа намеками да экивоками пытался выведать у меня, с каких пор я занялась садоводством и что за бесовы розы мы выращиваем. Я, естественно, грязно материлась и все отрицала первые часа два с половиной, а потом рассказала сказочку про дэм-вельдские зимние розы. Из которых года через три можно будет добывать сильнейший опиат и с помощью означенного опиата еще лет через пять мирно травить аэрдисовцев в колыбели. Разумеется, он мне не поверил, да что поделать? Сказал быть предельно осторожной и, наконец, попробовать приобрести хоть какие-то манеры. Но денег на бонну, как ты понимаешь, не дал!

Зондэр вздохнула и потерла виски.

— Тебе это не показалось странным? В темницу можно угодить и из-за меньших подозрений. А уж там допрашивают не под граммофон и бокал красного вина.

— Не показалось. Смотри на вещи трезво, Зондэр. Нас не арестуют, пока мы не выкинем какой-нибудь воистину великолепной глупости. Не потому, что нас любят и уж, конечно, не потому, что мир исполнен справедливости и за добрые дела не наказывают. Все столь же просто, сколь и мерзко. У каждого, знаешь ли, есть — такое современное словечко — социальная роль. Ну, там любимая… министра финансов — поставщик информации для банкиров. Или школьный учитель нравственного закона — поставщик идеалистов для будущей войны. Ну, вот и мы с тобой тоже исполняем полезную социальную роль.

— Любимые кесарские шавки?

— Гончие. Но это уже детали. Угадала. К счастью, мы не левретки, так что лизать руки хозяина нам совершенно не обязательно. А вот лаять придется в строго заданном направлении.

Зондэр мрачно молчала, созерцая стекло и мутно проступающий по ту сторону лес. Метель стихла и в небе плыла белая огромная луна. Колеса поезда мерно стучали, нагоняя сон. Нордэна отвела взгляд и сообщила не Дэмонре, а белой скатерти на столе:

— Я уволюсь после этой кампании. Жизнь, конечно, заново уже не начнешь, но это не повод оставаться.

— Это непрактично. Еще пара лет, и ты — полковник.

— Еще пара лет — я и покойник, Дэм. Живой такой покойник. Без семьи, без детей, без перспектив, зато с солидным пенсионом. Как твой любимый Наклз. Меня тошнит при мысли о такой старости.

Дэмонра поморщилась:

— Я бы на твоем месте молилась, чтобы поджидающая нас старость была именно такой. Мне кажется, она будет значительно более веселой, вот только нам от этого совсем не будет весело.

— А мне уже не особенно весело.

— Разговор беспредметен. Хорошо, когда все будет подходить к логическому завершению, сымитируем тебе какое-нибудь серьезное ранение, выдадим медальку и можешь отправляться на все четыре стороны.

Зондэр тяжело вздохнула:

— Мы вернулись к тому, с чего начали. «На все четыре стороны» — это куда? Учитывая, каким именно способом мы «смотрели мир» последние десять с лишним лет, про четыре стороны ты, Дэм, лучше забудь. Нам остается только север. Вечно закатывающая истерики Нейратез, подбирающиеся Гремящие моря и апельсины в тепличках. В классических трагедиях такое, кажется, называется «заслуженным финалом», нет?

— Нет, Зондэр, и не мечтай. Если я что-то помню с гимназии, в классических трагедиях герои совершали преступления ужасные, но в какой-то мере все же красивые. Они проливали моря крови, мстя за честь семьи, или сжигали дотла города во имя любви. Заметь, никаких денег там и близко не упоминалось. И врагов там, кажется мне, убивали за то, что они враги, а не за то, что они попали в «отбраковку» по методологии Кальберта или не угодили эстетическим идеалам императора Гильдерберта. То, что останется после нас — декрет о проститутках, исправительные лагеря, «тест на лояльность», система усовершенствования канализации — не предмет трагедии, Зондэр. Так что существует вариативность концовки. И давай уже спать. Утром будем в Тальде.

Эйрани рассыпалась в извинениях удивительно мило. Она, о ужас, сегодня как назло отпустила горничную! Кто бы мог подумать, она не рассчитывала принимать гостя… Но очень надеется, что Наклз не станет возражать, если она поухаживает за ним самостоятельно. У нее найдется отличное вино, а также бездна внимания и понимания.

Маг пропустил большую часть ее монолога мимо ушей. У Эйрани было на редкость приятное контральто, которое отчасти окупало всю произнесенную чушь. Хотя было бы значительно лучше, если бы она проговорила вслух таблицу умножения или какой-нибудь кулинарный рецепт.

Наклза все так же мило поставили перед фактом, что он предпочитает красное вино. Маг, наученный долгим знакомством с нордэнами, предпочитал чай, но вежливо не стал спорить. Он был уверен, что еще через полчаса его поставят перед фактом, что он предпочитает брюнеток.

— Вас пытались ограбить! — продолжала щебетать Эйрани, позвякивая бокалами. — В столице! В самом центре. Ужас какой…

«Нет, ну что вы, это определенно выглядело как покушение на мою добродетель», — лениво подумал Наклз, оглядывая комнату. Освещение было предельно тусклым, но канделябры Карвэн расставила стратегически правильным образом. В уютном полумраке пышно тонула широкая кушетка с обилием шелковых подушек медного и терракотового цвета. Чуть поодаль призывно поблескивал роскошный хрустальный сервиз, над которым Эйрани в настоящий момент колдовала, разливая темное вино в тонкие бокалы с золотой гравировкой. А разгоравшиеся в камине дрова бросали теплые отблески на шкуру какого-то предельно пушистого и экзотического зверя, крайне эффектно брошенную на пол. Наклза столь совершенная и функциональная подборка декораций заставляла вспомнить то ли о театре, то ли о дорогом борделе. Маг шарил взглядом по стенам и темным углам. Его интересовало исключительно наличие зеркал. По счастью, для разговора младшая Карвэн в собеседнике нисколько не нуждалась, а потому продолжала изливать на Наклза бездны внимания и понимания.

— Ах, я, признаться, так испугалась за вас. Какие страшные времена пришли. Раньше было иначе. Вот я помню…

Судя по тому, что помнила Эйрани, они с ней выросли в разных мирах. Либо лет ей было значительно больше, чем Наклз просто мог себе представить, и она все-таки застала легендарный золотой век, когда трава была зеленее, люди — добрее, а преступность существовала только для того, чтобы почтенным отцам семейств утром было интересно читать газетные сводки.

— Это, наверное, были какие-то очень важные бумаги? — такт Эйрани и ее умение идти обходными путями поражали воображение. Наклз окончательно перестал подозревать происки аэрдисовской разведки. Императорская служба вербовала шпионов очень избирательно и просто так денег не платила.

— Да, важные, — подтвердил Наклз, принимая условия игры. — Я чрезвычайно благодарен вам, госпожа Карвэн…

— Эйрани. И позвольте называть вас Найджелом.

Наклза можно было называть хоть Найджелом, хоть Грегором, хоть кесарем калладским — правды там было бы одинаково.

— Эйрани, — легко согласился маг. — Ваше мужество спасло много жизней.

Красавица улыбнулась, поглядывая на Наклза из-под ресниц.

— И вы потрясающе хорошо стреляете, — не удержавшись, навесил он. — Наверное, это семейное?

Эйрани с большим энтузиазмом стала рассказывать об их с Магдой фамильных талантах. Наклз слушал в пол-уха. Он вытащил из-под одежды бумаги и, не разворачивая их, направился к наконец-то обнаруженному на стене зеркалу в тяжелой раме. Маг ни минуты не сомневался, что оно должно найтись. Эйрани определенно относилась к тому типу людей, которые чаще смотрят в зеркало, чем в окно. Не требовалось выдающегося умения читать в душах, чтобы это понять.

— Что вы делаете, Найджел?

Наклз делал то, от чего сообщник Карвэн во Мгле сошел бы с ума от злости.

— Эйрани, у меня плохое зрение, — в меру своих скромных умений промурлыкал маг, поднося к гладкому стеклу предусмотрительно подхваченный со столика подсвечник. Мурлыканье вышло несколько металлическим. — А так света в два раза больше.

Наклз стоял к зеркалу почти вплотную. Он развернул документы и начал читать. Как и следовало ожидать, Дэмонра продемонстрировала нордэнское чувство юмора, на взгляд Наклза излишне специфичное. Маг держал в руках «Список калладских подонков и ублюдков, расширенный и дополненный, 8-ое издание под редакцией полковника Ингрейны Дэмонры». Сомнительной чести быть занесенными в данный перечень удостоились люди самых разных общественных слоев, но лидирующую позицию, вне всякого сомнения, занимали члены совета промышленников. Эйвон Сайрус гордо возглавлял первую колонку. Вторая, по-видимому, представляла собою оценочную характеристику. Во всяком случае, Наклз так подумал, потому что двух слов из трех он не знал. Третье было «демагог».

Умелец, благодаря поддержке которого Карвэн снесла полчерепа воришке, постарался совершенно зря. Но он едва ли узнал бы об этом, поскольку прочитать письмо из Мглы становилось возможным, только оказавшись у Наклза за плечом. А это была зона прямого отражения зеркала, да еще и точка, совсем близкая к поверхности стекла. Маги, конечно, в массе своей имели солидные проблемы с рассудком, но даже того, что от него оставалось, хватило бы, чтобы напрочь отмести саму мысль о подобном эксперименте.

Довольный своей в общем-то примитивной, но действенной выдумкой, Наклз снова аккуратно сложил листы, а затем с самым серьезным выражением лица отправился к камину и стал их жечь. Эйрани, не знающая о таких тонкостях работы во Мгле, как неприятности с зеркалами, довольно улыбнулась. Дама определенно полагала, что справилась с возложенными на нее обязанностями как нельзя лучше, у мага же и в мыслях не было ее разочаровывать.

Наклз для верности поворошил кочергой оставшийся от двух листков невесомый пепел и развалился на кушетке. Можно было со спокойной совестью засыпать. Карвэн меньше всего на свете была похожа на потенциальную убийцу. К тому же, наличие трупа мужского полу в доме красавицы могло очень дурно сказаться на ее дальнейших светских успехах.

— Это было очень секретно? — прошептала Эйрани, присаживаясь рядом. Значительно ближе, чем того требовали светские приличия. В воздухе запахло приморской весной.

— И очень опасно, — не открывая глаз, заверил ее маг.

— Какая отвага, — героически продолжала мурлыкать Эйрани. Не раскалывайся у Наклза голова, он, наверное, даже оценил бы ее старания — все-таки более красивую женщину нужно было еще поискать. Пока маг думал, что ему делать и делать ли хоть что-нибудь, предприимчивая красавица перешла к активным действиям. Далеко выходящим за границы скромного и разумного поведения, рекомендуемого всем калладским незамужним дамам. Сообразив, что объяснять про головную боль в данной ситуации будет совершенно неуместно, Наклз вывернулся, перехватил ручки прелестницы, притянул ее к себе — что не встретило у нее ни малейшего сопротивления — и тихо уточнил:

— А за это вам тоже заплатили? Или хотя бы скажите мне расценки, нужной суммы у меня с собой гарантированно нет, но я расписку напишу.

Медовые глаза Эйрани, в свете свечей — почти золотые, расширились, но тут же сузились в щелки. В золотистой глубине отражался огонь. Она не стала хлопать ресницами, деланно удивляться или пытаться оправдываться. Наклз с удивлением сообразил, что эта дама хорошеет до просто невозможной степени, когда перестает изображать из себя глупую куклу.

— Нет, — Эйрани невозмутимо продолжила разбираться с крючками на мундире Наклза, с вызовом глядя ему в лицо. — Вот за такие вещи мне никто и никогда не платит. И те, кто заплатил за остальное представление, в том числе. С вас я тоже ничего не возьму, кроме одного обещания.

— Это какого же? — прищурился маг. — Как порядочный человек, я обязан предупредить, что жениться не намерен.

Эйрани засмеялась низким, чарующим смехом:

— Да не бойтесь так, жениться не придется. Мужа я себе найду богатого, глупого и влюбленного. Размеры вашего состояния мне неизвестны, но по оставшимся двум пунктам вы мне гарантированно не подходите. Все значительно проще, — она закончила с крючками Наклза и принялась за собственное платье. — Я делаю вам подарок. Ценность этого подарка вы осознаете несколько позже. И, если найдете его достаточно ценным, отплатите мне тем же, когда придет срок.

— Если я найду, что это был очень плохой подарок, вы меня не переживете, Эйрани, вы знаете? — мягко полюбопытствовал маг. Наклз редко опускался до угроз. Но в определенных ситуациях он предпочитал дать исчерпывающие пояснения.

— Знаю, разумеется. А теперь перестаньте делать такое умное лицо. Оно меня бесовски смущает и лишает веры в себя.

Наклз усмехнулся:

— Какое есть.

— Ладно, я поняла, доминирование интеллекта над здравым смыслом. Случай тяжелый и запущенный, — Эйрани весьма пикантным образом выбралась из корсета. Нижнее платье из белого шелка больше демонстрировало, чем скрывало. Собственно, вопрос, зачем она при таких формах вообще носила корсет, для Наклза остался открытым. Но для понимания в мире существовала математика, у женщин же явно было какое-то другое предназначение. — Свечи оставить?

— Как угодно. И зеркало занавесить, — добавил маг. Никакого резона в этом действии не было, но, как подозревал Наклз, в происходящем на данный момент вообще было скорбно мало толку.

Эйрани выполнила просьбу, использовав для этой цели плащ гостя, а потом стала по одной задувать свечи.

— «И вашим, и нашим — все вместе попляшем», — как говорил мой дед. Вы не любите зеркала. А я не люблю, когда на меня смотрят, как на пособие по занимательной психологии. Стало быть, вам про меня очень много плохого рассказывали, не так ли? — промурлыкала Эйрани. — С удовольствием подтверждаю, что все это — чистая правда. Желаете проверить лично?

— В некоторых вопросах эмпирический путь бывает наилучшим из возможных, — кивнул Наклз.

Эйрани снова тихо рассмеялась:

— Я поняла. Сделайте милость, помолчите. Мне, не скрою, хотелось сегодня прикоснуться к чему-то умному и полному тайн, но еще пара таких ремарок, и этим умным и полным тайн будет толковый словарь. Я как-то рассчитывала на менее высокодуховное времяпрепровождение. Убийца и блудница вместе читают душеспасительные книги только в романах…

— Эйрани, повесить на меня обвинение в убийстве не легче, чем привлечь вас за проституцию.

— Вот именно. Все дело, как говорится, в масштабе.

Последние три дня перед отъездом прошли как в каком-то мутном сне.

Лет до двадцати Эрвин имел обыкновение вести дневник, записывая там события и впечатления, но потом у него появились чрезвычайно веские причины расстаться с этой привычкой. По дневнику «кровососа» можно было бросить в тюрьму любого упоминающегося там человека, если не как прямого пособника злобной бестии, то хотя бы как сочувствующего и, следовательно, недостаточно морально стойкого, чтобы быть калладцем. Но коренные жители кесарии в этом плане еще могли сойти за образчик гуманизма. В религиозной Рэде за «вампиризм» и пособничество «вампирам» добрые люди до сих пор могли нашпиговать осиновыми колами или забить камнями. Эрвин очень хорошо понимал, что делал, когда удирал из родной страны, оставляя там престарелых родителей и невесту.

С толстой тетрадкой в переплете пришлось распрощаться примерно тогда же, а вот привычка по вечерам перебирать в памяти события прошедшего дня сохранилась.

Три дня назад он первым делом бросился искать Дэмонру и передавать ей розу и привет от Винтергольдов, понятия не имея, что это может значить, однако ничего хорошего справедливо не ожидая. Получив привет и цветок, нордэна как-то невесело хмыкнула, но сообщила Эрвину, что никуда без ужина его не отпустит. Мотивировала она свой поступок тем, что офицерам ее полка не пристало бегать на посылках у какой-то шпионствующей камарильи. Пока лейтенант без особенного аппетита разбирался с шедевром кулинарного искусства Гребера — Эрвин подозревал, что до момента, пока его не тушили три часа, «это» было кроликом — в дом ввалилась Магда Карвэн. Она со свойственными ей учтивостью и предупредительностью настояла на том, чтобы лейтенанту положили добавку. «А то будет тощий, что твой Наклз» — резюмировала Магда свой приступ человеколюбия. Дэмонра, видимо, хотела, чтобы Наклз остался уникальным, а потому перед Эрвином возникла еще одна тарелка и крайне сомнительные перспективы ухода домой. Дамы тем временем расположились в креслах неподалеку, Гребер притащил печатную машинку, видевшую, наверное, еще закат прошлого столетия, прозрачный графин, который вряд ли содержал в себе воду, и пошла потеха.

— Эрвин, а как будет «курва» по-рэдски? — невинно полюбопытствовала Магда. Дэмонра замерла над печатной машинкой в позе пианиста-виртуоза.

Лейтенант чуть не поперхнулся.

— Так и будет, — любезно заверил он.

— Говорила я тебе, Магда, курва — слово интернациональное. Объединяет нас с Рэдой, Виарэ, Тальдой и, страшно сказать, самим Аэрдис, — довольно сообщила Дэмонра, стуча по клавишам. — Итого, Маделина Виссариа — шпионка, курва и…

— И б…! — радостно подсказала Магда.

— Не пойдет, смысл тот же, — покачала головой Дэмонра. — Пусть будет шпионка, курва и просто дура. Для женщины, работающей в министерстве просвещения, я считаю, набор неплохой. Едем дальше. Альберт Вильденсберг.

— Ну, во-первых, он рогоносец, но этим-то он Каллад не вредит, — задумчиво протянула Магда. — Ну, раз рогатый, стало быть, козел. Или баран.

— Так и зафиксируем. Весьма созвучно с титулом, которого он домогается. Итого, баран, казнокрад и лизоблюд.

Магда предложила еще несколько авторских вариантов. Эрвин к своему удивлению понял, что три слова оказались ему принципиально незнакомы. И это после шести лет калладской армии. Мир, воистину, был непостижим.

Весь вечер Дэмонра старательно печатала какой-то список. Клавиши старой машинки громко жаловались на жизнь, сопровождая это отчаянным клацаньем. Периодически нордэна лениво советовалась с развалившейся в кресле неподалеку Магдой. Та, не морщась, уничтожала запасы Греберова «лекарства от сердца» и не менее лениво давала советы. Консультативная помощь выражалась в словцах такой степени грубости, что Эрвину периодически хотелось провалиться сквозь пол. До этого дня он наивно полагал, что в морхэнн для него тайн нет. Магда в клочья порвала эту иллюзию.

По завершении работы весьма довольные нордэны вручили Эрвину два листка и посоветовали тыкнуть в них носом Винтергольда-младшего, если последний еще хоть раз попытается помотать ему нервы. Себе они оставили еще два. Лейтенант с большим трудом представлял, как список, состоящий из грубейшей площадной брани чуть менее чем полностью, поможет ему избавиться от представителя «золотой молодежи», но решил поверить начальству на слово. Между всякими емкими и непечатными выражениями все же проскальзывали «шпионы» с «пособниками террористов».

Домой он вернулся далеко за полночь и сразу завалился спасть. Весь следующий день паковал вещи, делал необходимые покупки и вспоминал, что же такое важное он забыл. К ночи вспомнил, что задолжал теплый платок даме по имени Марита. А иметь долги Эрвин терпеть не мог, поэтому следующим утром, едва пробило восемь, он взял остатки своего жалования и пошел улаживать это досадное недоразумение. На соседней улице находился небольшой магазинчик, где торговали предметами дамской одежды. Эрвин в данной одежде, а также в моде и вопросах «к лицу — не к лицу» не понимал ничего. Поэтому он честно изложил продавщице все, что мог вспомнить, умолчав только о профессии Мариты. Дальше ему был нанесен второй сокрушительный удар за два дня. Оказывается, салатовый, хвойный, изумрудный, бутылочный и травяной были разными цветами. Лейтенант в унынии созерцал пять минимально отличавшихся друг от друга кусков шерсти, которые в его понимании были просто «зелеными», и изумлялся глубине своего невежества. Добросердечная продавщица тем временем попыталась рассказать и без того озадаченному клиенту о последней моде и какой-то особой горной козе с шерстью мягкой будто волосы младенца. Тут Эрвин окончательно понял, как плохи его дела, кивнул на платок, который показался ему наименее марким, расплатился и дезертировал из страшного места, унося с собой добычу.

Найти «Зеленую Лампу» было не так уж сложно. Лейтенант Маэрлинг услугами борделей вряд ли пользовался, но почему-то всегда был в курсе, где они располагались. Даже в городах, в которых бывал впервые в жизни. Видимо, у него имелось что-то вроде чутья. Знаниями своими Маэрлинг всегда охотно делился с друзьями, так что приблизительным адресом дома терпимости Эрвин разжился легко, в качестве бонуса получив совет все-таки пойти в «Дыхание розы». Попытка попасть в «Зеленую Лампу» днем определенно не была самым умным из всех возможных поступков, но времени в запасе уже не оставалось. Сначала Эрвин очень долго и занудно объяснял вышибале, что он не шпик и не налоговый инспектор. Потом примерно столько же объяснял заспанной «маман», что он не извращенец, опять-таки не налоговый инспектор, и что любая другая пышная девушка ему не подойдет. Стоявшая рядом брюнетка с цветком в волосах — изумрудного, как Эрвин теперь знал, цвета — пообещала, что ради него ее будут звать как угодно, но лейтенанта такой расклад не устраивал. Наконец, маман, скрестив руки на груди, заявила, что ее «девочки», во-первых, все как одна здоровы, и не воруют — во-вторых, так что гость может смело идти к бесам и жаловаться им, ежели его что не устроило. К счастью, на шум выползло несколько «девочек», среди которых была и Марита. Окончательно издерганный Эрвин пообещал заплатить двойную ставку за неурочное время, лишь бы их оставили в покое. Марита пробормотала что-то очень диалектное, чего лейтенант совсем не понял, и потащила его куда-то вглубь помещения. За увешанной оберегами дверью оказался узкий обшарпанный коридор. Марита деловито миновала большую часть, свернула, распахнула створки и пропустила Эрвина в помещение, которое даже он бы иначе, чем конурой, не назвал. В комнатушке была кровать, помятая, но, вроде бы чистая, большое зеркало с отбитым уголком в простой раме, и еще ровно столько свободного места между стеной и постелью, чтобы там поместилось два человека.

Марита закрыла дверцу и довольно улыбнулась:

— Пришел-таки, красавец. Не думала вот, что придешь. Такие как ты к нам не захаживают. Приглянулась тебе Марита?

Эрвин потрясенно шарил взглядом по комнате. Не то чтобы жизнь обошлась с ним очень мягко, но он все равно смутно представлял себе, как человеческое существо может жить в таких условиях. Тем более — женщина.

— В первый раз в дешевом борделе что ли? Успокойся, вшей тут нету. Нас инспекция каждые две недели трясет. Знаешь ли, не охота пойти в тюрьму за «дисперсию против боеспособного населения», оно теперь так называется.

— Диверсия, — отстраненно поправил Эрвин. — Дисперсия — это когда белый свет, проходя через призму, разлагается на все цвета радуги. Или еще, — лейтенант осекся. Он нес явную чушь и сам это прекрасно понимал. Для Мариты не имело никакого значения, чем диверсия отличалась от дисперсии, и почему в небе можно увидеть радугу. — Я… я вообще-то пришел вам кое-что вернуть, Марита. Вот, возьмите, пожалуйста, — Эрвин протянул женщине сверток, перевязанный лентой.

Марита удивилась, но сверток приняла, развернула и ахнула.

— Красивый какой!

— Спасибо вам, — поблагодарил обрадованную женщину лейтенант и с некоторой опаской устроился на краешке кровати. Марита, накинув платок на плечи, довольно вертелась перед зеркалом. Не самый дорогой кусок зеленой шерсти отчего-то представлялся ей диковинкой.

«Я сплю, и мне снится страшный сон. Это какой-то другой город. Это не может быть сердцем кесарии. Это… это ад».

Отражение кривлялось Эрвину из мутноватого зеркала с паутиной трещин в нижнем углу.

— Извините, Марита, я пойду.

— Как? Уже?

— Я заплачу. Извините меня.

Марита уперла руки в бока.

— Ничего не понимаю. Странный ты какой-то. Ты что, думаешь, я не знаю, как оно передается? Не боись. Все можно устроить без лишних проблем.

— Вы не поняли. Я… тороплюсь. Понимаете, я должен ехать вечером. Я просто заходил отдать платок.

Женщина глубоко вздохнула, уселась на кровать рядом с Эрвином и уточнила:

— Так правда, что говорят? Что в Рэду снова едут? За… яблоками.

На «яблоках» Эрвина ощутимо передернуло. А еще он сообразил, что выражение «поехать в Рэду за яблоками» употребляют только коренные рэдцы. Калладцы о своих боевых подвигах говорили иначе и в гораздо более героическом ключе. Но даже самый ярый местный диссидент сказал бы «поехать в Рэду фонари проверять». Яблоки были чем-то уж очень рэдским и национальным.

— Вы откуда, Марита? Я из Мильвы.

— Я из Вели. Почти соседи.

— Я там шесть лет не был.

— А я — все десять. Как уехала в пятнадцать на годик-другой деньжат заработать, так и с концами.

— Да, Марита. За яблоками едем, — Эрвин не был уверен, что хочет услышать историю этой женщины. История, вероятно, мало отличалась от тысяч таких же историй. На сотню рэдок в замужние дамы или хотя бы в более-менее обеспеченные куртизанки выбивалась в лучшем случае одна. Все это знали и никого это знание не останавливало.

Марита не стала спрашивать, почему он едет, не стала укоризненно качать головой или милосердно уверять, что все понимает.

— Ясно. Ну, тогда ты уж под пули-то не лезь.

Эрвин запустил пальцы в волосы. Он совершенно не представлял, что тут можно ответить.

— Ты чего? Я зря спросила. Ты это, позабудь. Наверное, не поверишь, но к нам иногда приходят просто поговорить. Хочешь, расскажи мне что-нибудь? Нам, бабам, от этого всегда легчает. Или… слушай, по тебе видать, ты хороший парень. Хочешь, я тебе песню спою? На тебе ж лица нет.

На том, что отражало зеркало, лица действительно не было. Но от того, что Марита, выглядящая на все сорок в свои двадцать пять, спела бы песню, которую ему в детстве пела мать, лучше бы никому не стало.

— Марита, давайте мы с вами договоримся. Я вернусь и зайду к вам. Дорогу я уже знаю. Будет все хорошо — споете мне песню.

Назад из борделя Эрвин шел, как в тумане. Дома его ждало почти чудо: мадам Тирье, убедившаяся, что ее жилец — не поганая нелюдь и даже не беспринципный охотник за приданым, а заодно едет воевать в составе святого кесарского воинства, расщедрилась на прощальный ужин за свой счет. На собственный манер эта дама была ревностной патриоткой. Эрвина встретил стол, накрытый кипенно-белой скатертью, непривычно большая порция мяса, игриво поблескивающая бутыль драгоценной наливки и сама мадам в розовом чепце. В ее тени скромно держалась Анна.

— В эти тяжелые дни, когда каждый мужчина должен встать грудью на защиту нашей Родины, — механически, как по заученному изрекла девушка, — долг каждой доброй калладки, — Анна зашлась в приступе кашля, не договорив. Эрвин же понял, что на сегодня с него определенно достаточно. Пока он соображал, как сказать нечто не очень грубое, но дающее исчерпывающее представление о его отношении к тяжелым дням и защите огромной кесарии от крохотной Рэды, Анна исчезла в своей комнате.

— Долг каждой калладки — привечать героя, — закончила за нее Тирье, кажется, нисколько не смущенная. — Изволите поужинать с нами?

Отказаться — значило завести себе врага на всю жизнь. На саму Тирье Эрвину было глубоко наплевать, но вот Анну было жалко.

— Благодарю вас, вы необыкновенно добры. И очень патриотичны.

— Я верная слуга кесаря, — заверила его Тирье, не уловившая иронии.

«А я — поганый рэдский кровосос, нелюдь, негражданин и по совместительству почетный представитель святого кесарского воинства. Скверно же идут дела у означенного воинства», — зло подумал Эрвин и сам удивился своей злости.

Мясо было вкусным — уж что-что, а готовить Тирье умела даже лучше, чем цепляться к людям. Отвертеться от наливки лейтенанту удалось только после того, как он пересказал сотрапезнице половину уложения о наказаниях калладской армии, кое-что присочинив от себя. Тирье сдалась и выпила за грядущую победу кесари в гордом одиночестве, а Эрвину отлила во флягу, взяв с него слово, что и он выпьет за то же, как только обстоятельства позволят. Лейтенант рассыпался в благодарностях, предложил еще три велеречивых тоста в духе великой кесарии и окончательно споил правоверную калладку с чисто виарским носом и разрезом глаз. Тирье мирно дремала на столе и выглядела почти идиллически. До поезда лейтенанту оставалось два часа времени. И одно неулаженное дело.

Анна сидела в самой большой комнате мезонина, кутаясь в шаль, и смотрела на Эрвина совершенно измученными глазами.

— Я не хотела этого говорить…

— Я понял, — прервал ее Эрвин. Он вовсе не жаждал выслушать извинения за то, в чем Анна определенно не была виновата. — Вам совершенно не стоило имитировать приступ. Такое иногда плохо кончается.

— Вы ее не убили?

— Конечно, нет. Но я напоил вашу мать. Не могу сказать, чтобы мне было стыдно за этот поступок.

— Она хорошая. Просто… она боится. Вы этого не поймете. Она про Виарэ такие ужасы рассказывала. Впрочем, вам до этого вряд ли есть дело.

Эрвин вздохнул:

— Вы правы, мне нет никакого дела до Виарэ. Это было почти тридцать лет назад. Меня тогда еще на свете не было.

— Правда? — удивилась Анна и тут же пошла пятнами от смущения.

Тот факт, что он выглядит старше своих лет, давно не был для Эрвина секретом. И уж тем более никогда не был поводом для огорчения.

— Правда. Нельзя изменить то, что было тридцать лет назад. А то, что будет завтра, наверное, можно и нужно. Я, собственно, пришел к вам по делу.

— Делу? — Анна явно не понимала, какое у них может быть дело. Эрвин же все для себя решил, еще когда выходил из «Зеленой Лампы». До беседы с Марит он подумывал, не купить ли больной астмой девушке хороший букет белых лилий, раз уж она их так любила. Просто потому, что у нее не так много в жизни было поводов для радости. По дороге назад он уже точно знал, что станет делать.

— Да, делу. Вы, Анна, барышня очень разумная, а потому послушайте меня, не перебивая. Праведное возмущение изольете в конце. Я не оскорблять вас пришел, постарайтесь это понять.

Анна подозрительно прищурилась и медленно кивнула:

— Я вас выслушаю молча. Говорите, — фраза явно была взята из какого-то романа, но Эрвину было не до деталей.

— Я кое-что накопил за это время. Родных у меня нет. Вероятность, что со мной что-то случится, предельно мала, но Создатель любит хорошо пошутить. Я не доверяю банкам, — в банках слишком тщательно проверяли документы, поэтому дорога туда Эрвину была заказана, — и хотел бы оставить часть своего, гм, назовем это «капиталом», вам.

В сентиментальных романах, которыми была уставлена гостиная Тирье, дамы лепили кавалерам пощечины и за меньшее. Правда, злодеи там предлагали деньги в обмен на услуги, но это уже были тонкости.

— Продолжайте, — пробормотала Анна, побелев как полотно.

— Это, собственно, все. Там немного, но… на билет до Тальде и полгода скромной жизни этого хватит. Оттуда совсем недалеко до Мильве, это что-то вроде крупного села, но жить там вполне можно. В нем есть больница святого Стефана — я не знаю, как калладцы ее переименовали, но раньше она называлась так — при ней работала чета Триссэ…

— Эрвин, что вы такое говорите?

— То, что смерть от астмы может быть красивой только в книжке. В жизни все несколько иначе. Я прекрасно понимаю, что букет лилий выглядел бы значительно лучше, но толку больше будет от билета до Тальде. Дождитесь, пока завершится вся эта котовасия, и поезжайте.

— Вы, Эрвин, вообще знаете, каким словом называют женщину, берущую деньги у мужчины, который ей не отец, не брат и не муж? — подозрительно звонким голосом поинтересовалась Анна. Романы из матушкиного шкафа, увы, даром не прошли.

— Для этого есть масса вполне определенных слов, — поморщился лейтенант. — И меня удивляет, что их знаете вы. Я еду на вокзал. Вот, — Эрвин положил на столик перед девушкой небольшой мешочек, тихо звякнувший при соприкосновении с поверхностью. — Поступайте, как считаете нужным, Анна. Будьте счастливы.

Не дожидаясь ответа, Эрвин пошел к двери. Слова Анны, полузадушенные из-за всхлипов, догнали его уже на лестнице:

— Чтоб ты сдох там, нелюдь поганая!

Последним, что он слышал, закрывая за собою входную дверь, был звон монет, катившихся по ступенькам, и шелест ассигнаций.

Три часа спустя Маэрлинг и Гребер, пьяные вдрызг, на спор полезли на паровоз на полном ходу. Кейси Ингегерд, поймавшая их на обратном пути с измазанными сажей лицами, отругала на чем свет стоит всех участников, включая и дежурившего Эрвина — его за то, что не доложил начальству о такой опасной глупости. Витольд получил очередную гневную отповедь от проходившей мимо Мондум, явно пребывавшей в дурном расположении духа. Гребер, завидев ее, очень профессионально слился со стеной. Кейси отважно соврала, что приказ залезть на паровоз отдала она, мол, что-то подозрительно грохотало. Мондум пробурчала что-то грубое на языке нордэнов и скрылась в купе. Эрвин тоже почел за лучшее убраться с глаз начальства. Он залез на верхнюю полку, отвернулся к стене и стал слушать стук колес. На душе у него было паршиво как никогда.

«Я узнал, что существует как минимум пять оттенков зеленого, люди могут жить хуже собак и не считать это трагедией, а правоверные калладки носят розовые чепчики. Еще в этот день я умудрился смертельно оскорбить умирающую от астмы девочку, и сам не понял чем. Точка. Третье марта», — мысленно завершил оценку прошедших суток Эрвин и провалился в сон.

Наклза разбудило солнце. Метель, бушевавшая ночью, стихла, и теперь в окна лился ярчайший солнечный свет. Маг какое-то время созерцал пляшущую в луче пыль, соображая, где он есть и что здесь делает. Размышление прервало сонное посапывание у плеча. Наклз скосил глаза и уперся взглядом в бурю растрепанных локонов, обрамляющих более чем миловидное личико.

— Не вздумай вставать, — пробормотала Эйрани Карвэн, не открывая глаз. — Я еще сплю.

— А я — уже нет.

— Виктор…

— Да, Мартина?

Эйрани аж подбросило. Какое-то время она осоловело разглядывала Наклза, а потом рассмеялась:

— Да ты потрясающая язва. Очко в твою пользу.

— Как скажете, Эйрани.

Красавица поморщилась и потянулась за нижним платьем.

— Мои надменные боги, даже постель теперь не считается поводом для перехода на «ты»? О времена, о нравы. Занятно, а у тебя на шее и впрямь висит колокольчик. Я полночи гадала, с чего бы мне явилась такая странная галлюцинация. Скажи честно, Наклз, что ты намерен делать в нашем раю?

— Проповедовать любовь и терпимость. А также трезвость и добродетель.

— А, так ты собрался в рай Создателя через мученическую смерть, — понимающе кивнула Эйрани. — Признавайся, что ты там такого оставил?

Наклза сейчас куда больше волновало, где он с вечера оставил штаны и некоторые другие предметы одежды, но для подобного вопроса он был слишком хорошо воспитан. Маг пошарил взглядом по полу и вскоре обнаружил почти все искомое.

Эйрани весьма завлекательно потянулась:

— Уже уходишь? Какая жалость. Вообще я, знаешь ли, с вечера подумала, что совершаю гражданский подвиг. Но нет, темперамент у тебя…

Меньше всего на свете Наклза волновало, что почти профессиональная шлюха думает о нем и его темпераменте. Ясным утром, когда он успел выспаться и согреться, а запах приморской весны перестал казаться волшебством, превратившись просто в очень дорогие духи, все выглядело несколько иначе, чем вчера. Налет тайны исчез, осталась душная комната, полуодетая красивая женщина с весьма прозаическими целями и осознание, что гордый уход вечером смотрелся бы куда более уместно, чем утром. Маг совершенно не представлял, что он мог бы сказать и что младшая Карвэн хотела бы услышать. Вот уж точно за кошельком лезть не следовало.

— Доброго дня, Эйрани, — сухо кивнул Наклз, снимая свой плащ с рамы. Зеркало брызнуло осколками с такой готовностью, словно кто-то изо всей силы ударил по нему изнутри. Маг сам не понял, как увернулся. Мелкие куски стекла переливались в солнечном свете, несколько осколков покрупнее каким-то образом удержались в раме по краям. Эйрани пронзительно вскрикнула и прижала ладонь ко рту.

— Я… я не знаю, что это было, — несколько очень долгих секунд спустя выдохнула она.

— Зато я знаю, — маг стряхнул с плаща осколки, надел его и стал быстро застегивать пуговицы. Руки у него дрожали, так что процесс отнял больше времени, чем требовало самоуважение. Карвэн тем временем с опаской приблизилась к зеркалу, помялась, а потом сняла его и поставила на пол, остатками стекла к стене. На задней поверхности, как раз над фирменным знаком, была криво накарябана нордэнская руна. Как ученый, Наклз, разумеется, считал рунический алфавит Дэм-Вельды не более чем занятным памятником ушедшей эпохи, вызывающим приступы энтузиазма у декаденствующих гимназисток, но кое-какие представления по этому вопросу у него все же имелись.

— И что это такое вы, конечно, тоже не знаете?

Эйрани поежилась:

— Знаю, конечно. Это перевернутая «свобода». То есть тюрьма. Но я не рисовала.

— Это не имеет значения. Руническая магия — столь же осмысленное занятие, как вращение доски на спиритическом сеансе. То есть пустая трата времени в сочетании с самоубеждением, наркотиками и прочими радостями гимназистов.

— Тогда почему оно вылетело?

У Наклза дернулась щека:

— А это чудо. Весьма хорошо оплаченное чудо. Если у ваших друзей хватило денег, чтобы нанять очень дорогую проститутку, что мешало им нанять заодно и очень дорого фокусника?

Младшая Карвэн молчала, глядя на осколки, потом покачала головой.

— Магда правду говорит: ты на редкость жестокий человек.

— Уверен «на редкость» она не говорила. Доброго дня, Эйрани.

Домой Наклз добрался к полудню. Первым, что он увидел, была Магрит, свернувшаяся на стуле в прихожей. Девушка спала в такой позе, что ей люто позавидовала бы любая кошка. В принципе, от рэдской революционерки можно было ожидать и более экстравагантных выходок, так что Наклз тихо прошел мимо нее и направился на кухню за успокоительным. Экстравагантные выходки Магрит встретили его прямо за дверью. Кухня была перевернута кверху дном. Мухоловка Немексиддэ сиротливо валялась на полу, в груде черепков и комьев земли, и не подавала ни малейших признаков жизни. В дверном косяке торчал нож, вогнанный в дерево сантиметра на полтора. В довершение всего, стены были исчерканы аэрдисовскими крестами. Вернувшись в полутемную прихожую и приглядевшись, Наклз обнаружил там сходное по тематике творчество. Дальше кухни полы были старательно залиты водой. К чужим религиозным убеждениям, а также суевериям всех мастей маг всегда относился спокойно, но, увидев, что осталось от гостиной, он понял, что у них с Магрит назрел очень серьезный разговор на предмет пользования чужой жилой площадью и правил хорошего тона.

Однако прежде Наклз занялся спасением мухоловки. Как-никак, он считал ее своим домашним животным на протяжении последних пяти лет. И она, определенно, была гораздо более удобным соседом, чем подарок от любвеобильного братца.

— Доброе утро, Магрит, — как мог спокойно произнес Наклз. Сеанс практической некромантии почти настроил его на философский и мирный лад. В конце пациентка даже начала шипеть, тихо и жалобно, и тянуть к хозяину жгущиеся усики. Маг счел это хорошим знаком.

Магрит подскочила на стуле и с грохотом приземлилась на пол. Способность новообретенной племянницы производить максимум шума и разрушений при минимуме усилий не удивляла Наклза уже вторые сутки. Все резервы его удивления вышли еще в первый день знакомства.

— Не изволишь объяснить, почему квартира выглядит как помесь часовни и бассейна? Надеюсь, до моей спальни ты не добралась?

Ответ поставил Наклза в тупик. Магрит испуганно покачала головой и пробормотала:

— В спальне она сидит.

— Кто — она? — не понял маг.

— Девочка.

— Какая еще девочка? — начал терять терпение Наклз. Он не выносил, когда ему врали, честно хлопая при этом испуганными глазами. Студентов на экзаменах в этом отношении магу хватало с избытком.

— С бантиками.

— Ты что, надо мной издеваешься? — тихо и раздельно поинтересовался Наклз, прикидывая, куда можно пристроить это сокровище, пока Дэмонра и компания не отваляют свои бессмертные подвиги. И назад, в Рэду, пусть она его братцу там сказки рассказывает.

— Девочка с бантиками, вылезла из зеркала наверху и стала шуровать по дому! — завизжала Магрит. — Я что, такие ужасы сочинять буду?! — девушка отчетливо всхлипнула. Наклзу картина сделалась более-менее ясна. Он понял, что сам дурак, а шкафы надо запирать.

— Магрит, ты чай из какой банки наводила? — полюбопытствовал он.

— Ни из какой! Я тебе говорю, по дому шлялась какая-то девка из зеркала!

— Магрит, никогда больше не бери в руки зеленую жестянку. В ней лежит гадость, которую тебе пить совершенно не стоит, если ты, конечно, планируешь иметь детей и не планируешь закончить свои дни в доме скорби.

— Да видала я твои дурманы! Посмотри, она все стены обляпала. Ну, посмотри. Ты что… ты не видишь? — Магрит испуганно осеклась и вжала голову в плечи. — Ты… правда не видишь?

— На стенах ничего нет, кроме того, что ты нарисовала.

— Ты мне не веришь? — жалобно протянула девушка.

— Я тебе верю. Просто, пожалуйста, никогда больше не трогай мои склянки, хорошо?

Магрит глубоко вздохнула и уже спокойнее предложила:

— А ты поднимись в спальню. Только аккуратно. Она, кажется, там сидит.

«Она» определенно сидела только у Магрит в голове, но Наклз слабо представлял, как успокоить девушку на грани истерики. Дэмонрины методы с затрещинами всегда казались ему сомнительными с чисто медицинской точки зрения, не говоря уже о морально-этической стороне вопроса.

— Хорошо. Посиди здесь. Я ее прогоню и вернусь, договорились? — Магрит отрицательно дернула головой. — Хорошо, идем со мной. Только не бойся. Привидений не бывает.

Лестницу тоже щедро окатили водой. Ведро валялось рядом. Рэдцы верили, что всяческая нечисть не может переступить через чистую проточную воду, но Магрит проявила широту взглядов и использовала для борьбы с галлюцинацией то, что поступало из калладской системы водоснабжения. На месте привидения, Наклз бы тоже оскорбился и забаррикадировался в спальне.

Никаких опасений маг не испытывал. Всяких загадочных тварей, ходящих через зеркала, следовало бояться во Мгле. В реальном мире эти потусторонние ужасы были не опаснее сквозняка. Разве что иногда провоцировали инфаркты у наркоманов и профессиональных алкоголиков, увидевших что-то «эдакое». Но 'эдакое', по глубокому убеждению Наклза, могло быть вовсе и не Мглой, а больным воображением, тут уж не проверить. Вероятность 'протащить' с собою что-то по возвращении из оттуда составляла меньше тысячной доли процента, а сами по себе твари в реальный мир пролезть не могли. И, кстати, не факт, что хотели. Серая изнанка мира не страдала перенаселением. В общем, Наклзу было легче поверить в расшатанные нервы бедной рэдской девочки, чем в то, что некоторые фундаментальные закономерности мироздания дали сбой исключительно с целью довести мага, которого не сумела довести содержанка.

Комната, как и следовало ожидать, была абсолютно безлюдна и — о радость! — не хранила на стенах следов художественных талантов Магрит. Наклз переступил порог, повертел головой и обернулся к девушке, намериваясь поделиться своими наблюдениями. Та застывшим взглядом смотрела в дальний угол. С точки зрения Наклза, абсолютно пустой. Вернее, там стояло мягкое глубокое кресло с несколько потертой бархатной обивкой, местами облитое чаем. Но уж кресло-то точно пустовало.

Взгляд Магрит Наклзу настолько не понравился, что он выдвинул ящик стола и извлек оттуда миниатюрный пистолет, единственно с благородной целью прогнать «призрака» у девушки на глазах. Модель системы Тильды Асгерд считалась типично дамским оружием, но маг ценил сочетание компактности и точности, а всяческие рыжеволосые любительницы тяжеленных автоматических пистолетов могли зубоскалить сколько им угодно.

— Магрит, здесь пусто, — несколько менее уверенно, чем собирался, сообщил Наклз, выходя на середину помещения. Боковым зрением он уловил какое-то движение. Не в углу с креслом, а в противоположной стороне комнаты, где стоял высокий книжный шкаф. Маг уперся взглядом в стеклянную створку и почувствовал, как пол уходит из-под ног.

Блестящее на солнце стекло отражало кресло и сидящую в нем фигуру. Девочка, подобрав под себя ноги и оперевшись локтями о подлокотник, смотрела в окно. На голове у нее, похоже, и в самом деле были бантики. Наклз видел картинку очень смутно, как через толщу воды, но не узнать не мог.

Тонкие ручки, золотистые косички, белые банты. Волосы как солнышко.

В кресле сидело что-то такое, чего и в мире этом быть не могло. Математически. Технически. Просто никак.

А потом девочка стала поворачиваться. Бесы его знали, был это доппельгангер, Попутчик, одна из пяти десятков изученных аномалий Мглы или аномалия неизученная, но одно Наклз знал точно: не стоило дожидаться, пока оно вылезет из отражения, потому что потом пули ему ничего полезного не сделают. И, скорее всего, он даже не успеет понять, что именно его убьет. Или утащит за зеркало. Или наденет как пальто и выйдет в его теле вместо него. Тут была вариативность: те, кому довелось проверить, по понятным причинам не болтали.

Маг выстрелил в стекло почти в упор. После попадания второй пули оно вывалилось наружу и разлетелось на осколки. Наклз механически разрядил всю обойму в пол и зачем-то в кресло, а потом тихо опустился на колени. Его трясло как в лихорадке.

— Магрит… все?

— Все, — кивнула та. — Все-все. Нет ее.

— Там на кухне шкаф…

— Какая склянка?

— Желтая. Три ложки. Нет! Ч-четыре, — бросил он ей вдогонку и с чувством выполненного долга свернулся калачиком на полу, стараясь не глядеть на осколки. Его трясло. Хотя в такой ситуации трясло бы и куда более храброго человека. Не предупреди его Магрит, он, конечно, спокойно бы сел в это кресло. А дальше? Детский смех, белые ручки на горле и вообще ничего?

— Давай три? Я знаю, это вредно, — Наклзу казалась, что Магрит возилась с настойкой не меньше получаса, хотя он прекрасно слышал, как та быстро бежала по лестнице, разбрызгивая воду. Маг молча опрокинул чашку нестерпимо горькой дряни. Мир стал более тусклым, но менее отвратительным.

— Из какого зеркала она вышла?

— Там, в коридоре…, - начала сбивчиво рассказывать Магрит.

— Сними его к бесовой матери.

— Уже. Все зеркала сняла. На крыльце сложила. Кому надо, пусть эту дрянь забирают.

Наклз начал потихоньку соображать, на каком он свете:

— Брось на них сверху какую-нибудь тряпку. Я потом замажу краской и сожгу. Нельзя оставлять такие вещи на улицах как попало. Там особая процедура, потому что я из Седьмого. И меня арестуют, если…

— Хорошо, хорошо, я спрячу. Ты только ляг и укройся, давай, тебя всего трясет.

Совет был дельный, но заставить себя лечь в спальне Наклз буквально не мог. Он распахнул окно, выпуская запах пороха, спустился в гостиную, прохлюпав по лужам, и рухнул на диван. Магрит возилась, наверное, минут пять, потом вернулась. Уселась на краешек кровати и тихо-тихо спросила:

— А кто она?

Наклза пробрала дрожь. Кто она — здесь была вариативность. Какая-то тварь из Мглы. Вот спроси Магрит, на кого она похожа — здесь вариантов было бы куда как меньше.

— Так кто это девочка?

— Это что угодно, только не девочка.

— И все же?

— Уже никто.

— А где живет?

— Да нигде она уже не живет!

— Неправда, — Магрит со знанием дела покачала головой. — Она маленькая, раз маленькая, значит, в раю живет. Маленьких Создатель всех принимает.

— Нет никакого рая, — скривился Наклз. — Гниль и плесень. Гниль и плесень, — механически повторил он и рассмеялся. Магрит недовольно поджала губы с видом умудренного жизнью человека, но спорить не стала.

Второй раз за этот день Наклза разбудило шипение. Он снова обнаружил себя не в самой привычной обстановке, но уже хотя бы в собственном доме. На сей раз он спал в гостиной, на диване, а на столике неподалеку мирно шипела чудом выжившая мухоловка. Сама юная революционерка примостилась рядом и всем своим видом давала понять, что несет неусыпную стражу. Аэрдисовских крестов на стенах определенно прибавилось. Часы показывали без четверти восемь.

— Гнида. Шипит, — добродушно пояснила Магрит, заметив, что он проснулся и смотрит на растение. — Давай назовем ее Аделью? Я подумала, что раз уж это твое домашнее животное…

— Это растение. Но все равно спасибо за заботу, — поблагодарил Наклз. В голове у него уже относительно прояснилось. Во всяком случае, блестящее на солнце стекло книжного шкафа больше не стояло перед глазами. А еще маг окончательно осознал, что без деятельной помощи специалиста из Мглы вылезти невозможно. И что Магрит была редким случаем — человеком, который мог видеть некоторую часть Мглы безо всяких вспомогательных средств. Подобное случалось нечасто и обычно заканчивалось печально. За свою жизнь Наклз таких людей встречал всего троих — окружающие неизменно считали их сумасшедшими — и все они покончили с собой в сравнительно раннем возрасте. Доля иронии в его отношении к рэдской инсургентке резко поубавилась. — Ты случайно не видела, она сама пришла? Она одна была?

Магрит заулыбалась.

— Вот, ты, наконец-то мне веришь. А то мне обычно никто не верит. Нет. Там еще мужчина какой-то был. Труп трупом. Но этот из зеркала не вылезал. Так, зыркал.

«Труп трупом» сидел в кресле. А вот ублюдок, протащивший это в реальный мир — или, во всяком случае, подкинувший до самого его порога — был живее всех живых.

— Внешность запомнила?

— А то. Страшенный. Тощий, как жердь, то есть еще тощее тебя… Ой, извини.

— Да, я понял. Если покажу фотографию, узнаешь?

Магрит уверенно кивнула.

Наклз, вздохнув, поплелся за «семейным альбомом».

Отношение к магам в Каллад было более чем терпимым. Во всяком случае, им не делали татуировки с идентификационным номером на тыльной стороне ладони, как в Аэрдис, и не отправляли в подземные казематы по истечению «срока полезного пользования», как это частенько приключалось южнее Виарэ. Но строгий учет все равно вели. Во избежание непредвиденных трудностей. Раз в три года Наклза самым вежливым образом приглашали на своеобразный банкет, где настойчиво просили сфотографироваться с коллегами по ремеслу. Единственным плюсом было то, что фотографии после съемки получали и сами приглашенные. Так что у Наклза имелось нечто наподобие картотеки столичных магов. Магрит с восторгом листала тяжелый альбом из черной кожи с эмалевым калладским гербом на обложке. Своих фотографий у мага не было уже лет пятнадцать, кроме пары общих планов с Ломаной Звездой, но вот пейзажи и особенно немногие карточки с церемоний вызвали у Магрит приступы неподдельной радости.

— И часто такая красота бывает? — восхищенно прошептала она. Рэдская инсургентка, похоже, впервые в жизни видела парадные платья. Каскады воздушного кружева явно потрясли воображение девочки, не надевавшей ничего, кроме сукна и шерсти.

— Часто. И, чем хуже дела, тем чаще, — поморщился Наклз. — Раскрой на середине. Видишь общую фотографию? Полсотни людей в одинаковой форме.

— Ага, — Магрит старательно водила пальцем по черно-белой фотокарточке большого размера. — Вижу тебя. Второй ряд, пятый слева. Ты уксусу перед этим нахлебался? Э… в плане, у тебя такой задумчивый вид.

— «Трупа» ищи. Скорее всего, он здесь есть.

Маг-нелегал в столице был чем-то из категории дурного анекдота. Во всяком случае, ни о чем подобном за последнюю дюжину лет Наклз не слышал.

Девушка вдумчиво изучала фотографию не менее пяти минут, а потом безапелляционно заявила:

— Нет его тут. Но, наверное, вот это его сын, — и ткнула пальцем в молодого человека, стоящего в самом дальнем от камеры ряду. Наклз едва не фыркнул. Георг Виссэ. Вот уж чего, а этого можно было ожидать.

— Уверена?

— Ну да. Только этот лет на двадцать моложе.

«Это он просто еще не на последней стадии туберкулеза».

— Замечательно, Магрит, спасибо, — несколько рассеянно поблагодарил маг. Он уже мысленно перебирал в голове известные ему адреса хосписов.

— А что это? — девушка восторженно смотрела на несколько потускневшую фотографию набережной-променада и спокойного моря.

— Виарэ. Южное побережье. Думаю, летом ты могла бы туда съездить.

На бледном после зимы, но все-таки покрытом остатками веснушек личике Магрит отразилась напряженная мыслительная работа:

— А почему у тебя совсем нет карточек Рэды?

За отсутствие патриотизма ему выговаривала еще Дэмонра, благо давно перестала. Наклзу вовсе не хотелось по-новому объяснять, что он плохо понимает смысл словосочетания «родное пепелище».

— Потому что это неинформативно. Карточки Виарэ похожи на то, как Виарэ действительно выглядит. А, глядя на рэдские фотографии, всегда полезно справиться с географическим атласом и знающими людьми, чтобы понять: эти места уже обстреливала имперская артиллерия или еще нет?

— Или кесарская артиллерия, — сухо добавила Магрит.

— Или кесарская. На руинах обычно не написано. Во скяком случае, если им меньше тысячи лет и люди, сделавшие их таковыми, не озаботились красивой легендой.

Георга Виссэ Наклз хорошо помнил еще студентом. Маг предпочитал не расходовать свои симпатии и антипатии на людей, которым преподавал, но для Георга в свое время сделал исключение. Вероятно потому, что, как ни претило Наклзу это признавать, парень напоминал магу его самого в юности. Виссэ в свое время чудом эвакуировала из Рэды какая-то сердобольная санитарка, через год он с трудом сдал тест на знание морхэнн, получил гражданство второго класса и — к удивлению санитарки и большого количества скептиков, считающих рэдцев сугубо неспособными к обучению — прошел конкурс с высочайшими баллами по точным наукам. Но до последнего курса писал с просто ужасающими грамматическими ошибками.

Георг был феноменально прилежен, аккуратен и, как ни странно при таком сочетании, весьма одарен. Наклз был почти уверен, что молодой человек блестяще защитит диплом и останется аспирантом, однако тут вмешалось то, что нордэны называли «роком», а люди, с хорошими баллами по теории вероятностей — «неучтенным фактором».

Георг умудрился подхватить чахотку.

Заболей он лет на десять раньше, это было бы приговором, но семь лет назад все прогрессивное население уже знало, что безнадежная чахотка — это из оперы, а в жизни есть туберкулез, возбуждаемый некоей палочкой с непроизносимым названием, и его можно лечить дэм-вельдскими антибиотиками. Так что молодой и многообещающий маг не слишком испугался, во всяком случае для той скверной ситуации, в которую попал. Он обратился за советом к преподавателю, видимо как-то почуяв в бледном Наклзе родственную душу. Наклз поговорил с Дэмонрой, Дэмонра поговорила и выпила с кем-то еще, и драгоценное лекарство с Архипелага в столицу доставили меньше, чем за месяц, и по весьма умеренной цене.

Принявшего препарат Георга едва откачали. До этого Наклз был уверен, что такие совпадения случаются только в бульварных романах плохого качества, но факт оставался фактом: у молодого человека была абсолютная непереносимость данного антибиотика. А принципиально отличавшегося по составу лекарства с аналогичными свойствами не существовало.

Остальное доделали скверный столичный климат, расшатанные нервы — о существовании «рэдского синдрома» медики поговаривали уже тогда — и галлюциногены с сигаретами, как неотъемлемая часть жизни рядового мага.

Тем не менее, Георг отучился последние курсы, блестяще защитил диплом по специальности «вероятностные манипуляции» — он изучал влияние временного промежутка между событиями на эффективность работы с вероятностями. Наклз очень хорошо это помнил, потому что буквально за пару недель до защиты Георг пришел к нему — с блестящими впервые за последние несколько лет глазами — и стал с математическими выкладками рассказывать, что в некоторых случаях аксиому Тильвара можно обойти, то есть изменить уже произошедшие события. Наклз слушал внимательно. Примерно к тому же выводу он сам пришел лет за десять до того, но, в отличие от счастливого своим открытием Георга, продвинулся в этом вопросе достаточно, чтобы растерять весь энтузиазм. Выслушав студента до конца, маг попытался объяснить, что «можно» не всегда значит «следует». На первый взгляд, внушение подействовало. Во всяком случае, последнюю главу дипломной работы Георг полностью переписал: прошлое там более не фигурировало. Но Наклз сильно сомневался, что двадцатитрехлетний парень, которому вовсе не хотелось умирать от туберкулеза, воспринял предупреждение серьезно. А дров он наломать мог, причем немалых. Наклз не был его нянькой, да и в общем просто не хотел дальше копаться в этом вопросе, попутно демонстрируя излишне умному стунденту столь же лишнюю осведомленность.

Интеллигентским чистоплюйством Наклз никогда не отличался. Знай он, что сын дворника готовит покушение на губернатора, он бы донес. А Георг, как и любой маг, был одновременно и человек, швыряющий бомбу, и сама бомба, да еще с ненадежным механизмом. Наклз поставил в известность кого следует.

Дорога в аспирантуру и, как следствие, доступ к более углубленным тренировкам и сильным галлюциногенам для Георга оказались закрыты. Тот о поступке Наклза, скорее всего, узнал, но прямо ни разу ничего не сказал. Он благополучно закончил обучение, получил лицензию и стал практиковать управление вероятностями на бытовом уровне, то есть, в основном, разыскивать пропавших собак и неверных мужей. В более высокие сферы граждане второго класса не допускались.

С тех пор прошло шесть лет. Две общие фотографии в альбоме. При последней встрече Наклз его не сразу узнал: чудовищно худой мужчина, тяжело опирающийся на трость, выглядел старше него. Маг сообразил, что перед ним стоит Георг, только когда последний поздоровался. Как показалось Наклзу, несколько иронически. У мага впервые в жизни не повернулся язык спросить человека, как у того дела. Все было и так понятно. И еще было понятно, что на следующей общей фотографии Георга, скорее всего, уже не будет.

Сколько бы Наклз ни говорил себе, что тот сам выбрал свою участь, потому что мог сменить профессию или уехать к морю, в глубине души он прекрасно понимал, как мало альтернатив было у рэдца со слабым здоровьем, отлично считающего в уме и пишущего с чудовищными ошибками. История, конечно, знала случаи, когда будущие маги высшего класса годами работали мойщиками паровозов, но для таких жизненных кульбитов все-таки требовались некоторые внешние обстоятельства. Наклз прекрасно понимал: он сам безбедно живет в калладской столице вовсе не из-за каких-то своих выдающихся талантов или, тем более, заслуг. Отнюдь. Просто двенадцать лет назад мимо его жизни пролетала одна из последних валькирий, молодая, рыжая и глупая. Ему повезло, а Георгу нет.

Текущий адрес Виссэ Наклз получил на работе. Это стоило ему коробки хороших конфет и пяти минут любезного мурлыканья. Покидая здание, Наклз уже знал, куда ему следует направиться дальше, и это его нисколько не радовало.

Дом святого Ингмара, бывший лепрозорий, а ныне просто лечебница для безнадежных больных, смотрел на улицу узкими слепыми окнами. В таком месте действительно можно было только умирать. Впечатлительным Наклз не был от природы, а профессия только добавила ему безразличия. И все равно магу стало несколько не по себе, когда он проходил через короткой аллейку, обсаженную скрюченными деревьями. Сам дом представлял собою двухэтажное строение конца позапрошлого века, выкрашенное желтоватой краской, которая, впрочем, уже поблекла, а местами цвела пятнами лишайника. Перед домом располагалась открытая веранда, сейчас заметенная снегом. Заснеженное кресло-каталка на трех колесах, сиротливо стоящее в углу, произвело на Наклза самое отвратительное впечатление.

Маг был реалистом и подозревал, что, случись с Дэмонрой беда, сам он будет умирать примерно в таком же месте. Причем не сказать, чтобы это была отдаленная перспектива.

«Мир справедлив, и все, что сделано тобой, назад к тебе вернется полной мерой», — припомнил Наклз строчку из нордэнского катехизиса. При помощи этой мудрой мысли Дэмонра пыталась научить его правильно расставлять запятые. У жизни имелось чувство юмора.

Первым человеком, кого маг встретил на территории больницы, оказалась кастелянша. Престарелая женщина в заляпанном переднике тащила груду серых простыней. На Наклза она уставилась так, словно увидела привидение. Видимо, посетители здесь бывали не так уж часто. Кастелянша проводила его к старшей сестре — такой же пожилой и худощавой женщине.

Как выяснилось, Георг Виссэ жил здесь уже полтора года, то есть несколько дольше, чем живут обычно, но из комнаты не выходил с лета. Наклз удивился было, что в подобном заведении кто-то выделил гражданину второго класса отдельную комнату, но подоплека вскрылась быстро: остальные обитатели мертвого дома его боялись. Старшая сестра тихим шепотом рассказала, что с Георгом «нечисто». И повторила обычную в таких случаях чушь про ходящую отдельно от мага тень, муть в зеркалах и участившиеся смерти среди пациентов. Наклз, конечно, мог бы спросить, а что делали здесь пациенты до прибытия Виссэ, но не посчитал нужным воевать с чужими предрассудками.

Комната Георга была последней по коридору на втором этаже. Коридор Наклз миновал очень быстро, стараясь не смотреть по сторонам: обитатели мертвого дома больше походили не на живых людей, а на персонажей средневековых гравюр, изображающих души грешников и нечестивцев. Это было глупо, но он пытался ничего здесь не касаться и дышать как можно меньше.

Маг постучал в дверь, хотя был совершенно уверен, что та не заперта.

— Заходите, Наклз, — донесся с другой стороны хриплый голос. Георг, конечно, его ждал.

То, что осталось от студента Академии, сидело в дальнем углу, у окна, спиной к свету. Света, впрочем, в комнатушке было не так много. А еще внутри было холодно, сыро и одуряющее пахло лекарствами, хотя Наклз понятия не имел, как можно лечить от туберкулеза человека с непереносимостью антибиотиков. Маг заставил себя посмотреть в кресло. Скорее всего, это была такая же трехколесная каталка, как та, что стояла на веранде, но точно сказать было нельзя: на ноги Виссэ был наброшен плед, тонкий и дырявый. На пледе обнаружились руки, состоящие, кажется, исключительно из костей, обтянутых пергаментной кожей. Выше рук — старый больничный халат, поверх которого был намотан грубой вязки шарф, когда-то, вероятно, белый, с традиционными калладскими ромбами. На этих проклятых ромбах следовало закончить осмотр, развернуться и уйти, но Наклз все-таки поднял глаза выше. Лица сидящего человека он не узнавал. Он бы, собственно, и лицом это не рискнул назвать. От молодого Георга Виссэ остались только черные как смоль волосы, отчего-то не поседевшие и не выпавшие. В остальном же это был череп с тускло поблескивающими глазами.

— Как-то вы пошутили, что у вас склонность к реликтам, — усмехнулось приведение в кресле. — Вы что-то другое имели в виду?

— Абсолютно, — кивнул Наклз и прикрыл за собой дверь. — Здравствуйте, Георг.

Комната мага выглядела именно так, как должна была выглядеть обитель злого колдуна из сказки. Стены были измалеваны всяческими перевернутыми крестами, пентаграммами, искаженными нордэнскими рунами и прочей «бесовщиной» в обывательском понимании этого слова. У Георга было слишком хорошее образование, чтобы он надеялся извлечь из этой чуши какую-то практическую пользу. Если только Виссэ не пытался напугать персонал, что ему блестяще удалось.

— Хорошая шутка, — Наклз кивнул на измалеванные стены. — А вот то, что вы выкинули в моем доме — очень плохая шутка.

Виссэ растянул губы в улыбке:

— Знаю. Вот так выходит боком приглашение на чай шестилетней давности. Зато у вас было очень забавное лицо.

— Оно скрасит вам смертный час?

— Вряд ли. Смертный час мне скрасит мысль о том, что вы ошиблись куда страшнее, чем я.

— Да неужели? — улыбнулся Наклз. По позвоночнику у него прошел озноб. Математический аппарат, которым владел Георг, в принципе, мог позволить ему сделать некоторые открытия, делать которые совсем не следовало.

— Одна тысяча пятьсот девяносто семь человек, — спокойно сообщил Георг. — Хотите что-нибудь добавить?

Добавить здесь было нечего. Георг и вправду был талантливым магом. Мог бы получить, минимум, второй класс, если бы его учили.

Вот только учить его не могли. Он должен был умереть от туберкулеза. Так решила Аксиома Тильвара и вариативность концовки стремилась к нулю.

— Хочу. Вы больны. И вам никто не поверит.

— Разумеется, я болен. А вот про «поверит» — еще вопрос.

Наклз присел на подоконник. Сквозило безбожно, но задерживаться долго он не собирался.

— Неужели? Вы сидите один-одинешенек в доме, полном выживших из ума стариков, где даже начальство верит в черную магию, и малюете на стенах пентаграммы. Ваши показания будут иметь огромный вес. Скорее всего, их напечатают в юмористической колонке какой-нибудь второсортной газетенки.

— Вы заблуждаетесь, — Георг был совершенно спокоен. Он сплел пальцы, больше похожие на птичьи когти, и даже отчасти добродушно пояснил. — Мгла — хорошее место. Понимаю, вы мне не верите. Но посудите сами. Здесь — я просто шмоток мяса с гнильцой, которое вот-вот начнет разлагаться. Знаете, легочный туберкулез — это очень неприятно, но костный — это еще и очень больно. Вам, наверное, это безразлично, а вот мне пришлось очень хорошо выучить, что такое «ноль целых пять десятых процента социально неблагополучных элементов болеют туберкулезом». Причем, двадцать процентов из этих нуля целых пяти десятых имеют туберкулез костей и хрящей. Морщитесь? Правильно, это омерзительно. Иногда костный и легочный протекают параллельно. Очаровательно, не так ли? Последний год я не могу даже ходить. Коленная чашечка и все такое прочее. А мог быть и позвоночник, так что не жалуюсь. Так вот, Койанисс, Мгла — это единственное место, где все это не имеет никакого значения. Она, как бы это объяснить, сугубо демократична. Ей наплевать, рэдец ты или калладец, есть у тебя гражданство или нет. Она прекрасна.

— Да. Мгла прекрасна. Заходишь в какой-нибудь дом, где пару лет назад делали подпольные аборты, стоишь и умиляешься красоте, — процедил Наклз. Лично его знакомство с Мглой началось именно в такой обстановке.

— Вы узко мыслите, Койанисс. При всем вашем уме, который я не отрицаю. Вы даже не будете возмущаться, что я зову вас настоящим именем?

— Ну вы же не на «ты» меня зовете, там я бы мог возмутиться, поскольку на брудершафт мы не пили. Называйте меня как хотите, это безразлично. Касаемо вашей оценки моих способностей — премного польщен. Итак, допустим, Мгла прекрасна. А еще вы перетряхнули много грязного белья, знаете, как меня зовут, кого я любил, кого я убил и еще кучу бесполезной вам информации. Денег вы у меня не просите. Галлюциногенов тоже не просите. Тогда к чему этот ваш чисто рэдский «индивидуальный террор» с зеркалами и призраками?

— А вы на меня все-таки обиделись?

— Вообще-то я пришел вас убить и убью. Но нет, я не обиделся.

— Мне хотелось проверить мою теорию. Что вас на самом деле зовут Койанисс Крэссэ, что вы — бывший маг из Аэрдис, погибший при загадочных обстоятельствах, что…

— Георг, заткнитесь. Давайте ограничимся тем, что вы угадали.

— Я не угадал — я просчитал. Это, как вы изволили заметить, другое.

— Можете предъявить ваши замечательные расчеты жандармам. Они будут ржать, как кони.

— А Седьмое отделение тоже будет ржать?

— Перед тем, как оттуда уволиться, я тоже перерыл много грязного белья. Так что папка с вашим открытием окажется где-нибудь очень далеко в архивах. А, может, сразу пойдет на растопку камина.

— Ну а эта ваша героическая нордэна с картинки? Она обрадуется?

— Она не читает доносы и вряд ли сделает исключение, даже если вы изложите мою биографию в стихах. Итак. Моя омерзительная двуличная сущность, ваша распрекрасная Мгла. К чему вы ведете?

— Я веду к тому, что человек, который однажды не испугался и сумел в одиночку переломить ход вещей, сумеет сделать это снова. Я технически понимаю, как это можно сделать, но я слишком слаб. Нервы ни к бесу, физическое состояние — сами видите. Я не выйду из транса. Думаю, в вашем доме я совершил свою последнюю прогулку по Мгле. Но важно не это. Тут вопрос не в том, чего не могу я, а в том, что вы можете.

— Я вас не понимаю, — совершенно честно сказал Наклз. Нет, печаль и страдания Георга он, в принципе, вообразить мог, но вот чего этот человек от него хотел — ни в малейшей степени. Наклз мог быть полезен ему шесть лет назад, а теперь Георгу вообще ничего не помогло бы, разве что свечку пойти поставить, если он окончательно умом тронулся.

— Вы все понимаете. Наклз, я в вас верю, как в аэрдисовского Создателя не верил. Вы меня сдали, но я не сержусь. Наверное, у вас были причины. Все эти рэдские инсургенты — такая мелочь и чушь. По молодости я почитывал все их дурацкие листовки про равенство и братство, но равенство и братство возможно только во Мгле. Рэдцы, калладцы, имперцы, живые, мертвые…

Если до этого у Наклза были какие-то сомнения в том, что он говорит с сумасшедшим, то при этих словах они развеялись окончательно.

— Выпускаем Мглу в мир? Отлично. Дайте мне гарантию, что они не взаимоуничтожатся при соприкосновении. А то есть и такая теория.

Георг дернул щекой.

— Ладно. Неверие — это неизлечимо. Попробуем по-другому. Меня наняли нелегально, чтобы я слегка помог прочесть список. Все прочее — на совести Карвен. Ахаха, совести Карвэн, как я загнул-то…

— Кто нанял?

— Не знаю. Эйрани тоже не знает, уверяю. Платило подставное лицо, это точно. Но кому-то очень нужны некие загадочные цветочки.

— Не понимаю, о каких цветах речь. Я не ботаник.

— Не валяйте дурака. Вы же все видите, Наклз, не можете не видеть.

— Что я, бесы дери, должен видеть?!

— Будет буря. Я тоже от души посмеялся над списком калладских подонков, но это не так смешно. В Каллад и впрямь хватает подонков. Что такое «Зимняя роза»?

— Не имею понятия.

— Лжете. Ладно, лгите. Только я вам кое-что скажу. С вероятностью в девяносто процентов. Вы же любите цифры. Так вот, по моим оценкам, проект «Зимняя роза» обойдется Каллад очень дорого.

Вся эта возня с порфириками, несомненно, дорого бы обошлась кошельку Дэмонры, а в крайнем случае — и ей самой, не никак не Каллад. Это были величины разного порядка.

— Вы бредите, Георг.

— Да нет, я умираю. Но мыслю пока ясно. И, кстати, ваши прошлые подвиги я оценил довольно точно, не находите? Мгла дает кое-какие возможности для оценки последствий, а уж в сочетании с нашей любимой и незыблемой Аксиомой… За цветочки и ту, что их сажает, придется заплатить. От восьми до тринадцати. Я сам считал.

— Что?

— От восьми до тринадцати миллионов. Это называется «вилка прогнозирования».

— Марок? Если верить отчетам, у нас столько в казне нет.

Виссэ неприятно засмеялся:

— Смотрите на вещи шире.