Санкт-Петербург

Изменяться это хорошо. Но, даже перестав изменяться, это тоже – измениться.


Пресса. Наверное, больше всего бесновалась пресса. Потому что это было то, что выступало открыто и публично. Остальные – исподволь.

В арктической авантюре обвиняли Морской штаб, Морское министерство с высшими начальниками, обзывая адмиралов «самотопами» и как там ещё было можно не стесняясь. Однако, не тыкая пальцем конкретно в «царя-батюшку» (побаивались), но в контексте это угадывалось так явно, что, читая очередную статью-опус, император приходил в состояние глубокого и беспомощного расстройства.

– Даже зная, что наши якобы промахи всего лишь фальсификация, дабы запутать противника, – говорил он Ширинкину, – я не ожидал, что будет так неприятно выглядеть полным… извините, идиотом.

И уже раздражённо бросив пачку газет на столик, самодержец не сдержался:

– А некоторые из этих писак порой переходят все границы! Цитирую: «безволие, доверчивость, глупость…» – и это с явным намёком на мою персону!

– Этих мы взяли на заметку, – без тени угодливости заверил начальник безопасности.

– Я каждодневно чувствую глумливые взгляды и шепотки за спиной среди чиновников, военных и…

– Эти тоже на учёте…

– …и иностранных дипломатов.

– Этим сам бог велел над нами покуражиться. Единственное, что бы я вам сейчас посоветовал, проявить терпение и-и-и… не меняться.

– Что-о-о?!

– Постарайтесь соответствовать тому, что о вас написали эти газетные похабщики. Противник тоже должен видеть, что вы совершенно растеряны и не контролируете ситуацию. Зато… Зато когда Рожественский объявится в Тихом океане, представляете, какими жалкими дураками окажутся эти хитрые крысы-атташе и прочие злопыхатели! Ваш же авторитет, наоборот – поднимется. Сейчас о вас в народе анекдоты да частушки складывают…

– Расскажете?

– Чуть погодя, – замялся Ширинкин, понимая, что зря напомнил. И отведя взгляд, быстро соображал, как бы увильнуть от озвучивания непотребства про царя – того это только ещё больше расстроит: – Народ, он прямодушен и бесхитростен. Ныне хает, а едва узнает, как вы лихо всех объегорили, горы за вас свернут.

Немного успокоившись, Романов вернулся к морской теме:

– Только бы Зиновий Петрович там, на Тихом, не оплошал. Так или иначе, Небогатов докладывал, что через неделю, максимум две, готов выйти в море.

– Я не очень силён в делах флота, – чуть склонил голову Евгений Никифорович, – но решение не посылать в поход всякий тихоходный и устаревший балласт – верное.

Лучше несколько крепких бойцов, собранных в кулак, нежели разрозненная и неуправляемая толпа… инвалидов.

Государь закивал головой:

– Да, да. Будем надеяться на лучший исход. Но даже если Рожественскому и Витгефту (помоги ему Бог выстоять в Артуре и прорваться на соединение), – самодержец перекрестился, – удастся хорошенечко потрепать То́го, пусть и понеся некоторые потери, отряд Небогатова подоспеет свежей силой возмездия.

Ширинкин не стал комментировать, в такте и сдержанности понимая, что ход войны на Дальнем Востоке отражается на делах всей державы. Однако все эти генералы, заведшие кампанию в тупик, а тем более адмиралы с их истинно флотской кастовостью, у него ничего кроме неприятия и отторжения не вызывали.

Он не знал, благодаренье ли это Господне, что им на голову свалились (буквально) потомки, или кара очередная небесная (на данный момент с этими «арктическими играми» только подгоняющая события к революционному моменту), но…

«Но как удобно и удачно можно предвосхищать события, зная фамилии, методы и основные планы этих разрушителей империи. Хотя…» – Евгений Никифорович вспомнил, как, выложив перед шефом корпуса жандармов имеющиеся эксклюзивные факты, увидел, что не особо-то и удивил. Тот лишь всхрапнул, как конь, приняв всё к сведению. А попросту уверился в своих полномочиях, получив своеобразный карт-бланш действовать как ему вольно. В интересах государства и самодержавия, естественно.

Словно прочитав его мысли, царь неожиданно выстрелил наболевшим вопросом:

– Ваше мнение, почему потомки, по сути, покрывают многих революционных деятелей?

– За заслуги, как я понял. Они высыпали на нас ворох данных по откровенным негодяям, бездарностям и убийцам. Но тот же Джугашвили…

– Господи! Да что ж с этим грузином? Чего все так с ним носятся?

– На данном этапе, – Ширинкин подчеркнул: – Этапе! Этот ещё весьма молодой человек всего лишь бандит. Но в нём есть потенциал. И насколько я понял, имперский потенциал. При определённых задатках, стратегическом уме и скорости решений.

– Оставьте! – почти ревностно крикнул монарх и насупился.

«Как ребёнок, право, – мелькнуло в голове у Евгения Никифоровича, – его давит мысль, что какой-то выпускник семинарии может быть лучше… Эх, Николай Александрович».

Ширинкин, терзаясь сомнениями, загнал свои крамольные мысли как можно глубже. Впрочем, нынешний, прибывший с северо́в (тут к месту подвернулся оборот пришельцев) государь ему нравился больше, чем прежний.

– Хорошо, – чему-то для себя соглашаясь, нахмурился император, – а гости из будущего? Которые тут у нас в Петербурге. Как они себя ведут?

– Военный… он у нас и проходит под обозначением «морпех», целенаправленно и, кстати, успешно создаёт штурмовое подразделение. Такое впечатление, что ничто иное его и не интересует. Немного занимается экипировкой и вооружением. Встречался с неким Фёдоровым, который практикует с разработкой стрелкового оружия. Господин Гладков больше специализируется на заводах и лабораториях, внедряя новые технические изобретательства.

– Не замечены ли в каких-либо подрывных либо неподобающих разговорах, высказываниях?

– Нет. Но господин Гладков…

– Смелее.

– Посещая завод Лесснера…

– Немец, – скривился Николай, но вспомнил специфику завода. – Автомобили.

– …и в разговоре с этим самым Лесснером критически отзывался о нашей (российской) системе управления государством. Бюрократии чиновников…

– И что немец?

– Я передаю сказанное господином Гладковым с его слов.

– Вот как? Интересно. Странная логика у немца. Я так понимаю, Гладков пришёл к нему с перспективными прожектами…

– Тут я снова вторгаюсь в сферу, в коей не очень силён, но, по-моему, всё дело именно в этом – в каких-то технических проектах.

– Поясните.

– Насколько я знаю, сами потомки и господин Гладков говорили об осторожности с выкладыванием технических новинок на рынок. Объясняя это тем, что более развитые промышленности европейских стран быстро обойдут Россию с их внедрением. С Лесснером… у меня сложилось впечатление, что он что-то там узрел такое, что, почувствовав большие деньги… – Ширинкин устало потёр висок, – вероятно, решил вести свою кампанию.

Император с минуту сидел за столом, задумчиво играя зажигалкой – подарком из будущего.

Он помнил все аргументы о технической отсталости России. Признаться, поначалу впопыхах подумал, что эти разговоры велись потомками сугубо в меркантильных интересах, в желании набить себе цену и иметь возможность контроля.

Вскоре своё мнение пришлось изменить, ознакомившись с фактами и показанным для пример элементарным технологическим процессом производства тех же газовых зажигалок. Было ужасно обидно, уж очень хотелось совершить рывок вперёд, обогнав западных конкурентов. Пришлось согласиться, не делать резких движений в плане открытий-нововведений-патентов, особенно в том, что может быть использовано в военной сфере. А постепенно налаживать научно-производственную базу. Единственно, в чём решили показать приоритет России, – это медицина.

Наигравшись с зажигалкой, Николай сделал себе пометочку: «обязательно выяснить (дать задание), чем там так заинтересовался Лесснер», и спросил ещё об одном госте из будущего. Точнее гостье, которую старался избегать, хоть та, занимаясь медицинским уходом за наследником, была всегда в шаговой доступности. Виной этого намеренного игнорирования была «дражайшая Аликс», что-то там заподозрившая и вообще в последнее время ревностно и с подозрением взирающая на любое внимание супруга к противоположному полу.

– А эту дамочку, э-э-э… Наталью Владимировну…

– О! Она далеко пойдёт. Манерам подучится и…

– Может, женить, э-э-э… выдать замуж её?

* * *

А дни капали, набегали струйкой ожидания, отмеряя седмицу… вторую.

Для спасения «застрявшей во льдах эскадры Рожественского» делалось всё, что надобно и… не делалось ничего!

По большому счёту организация спасательной экспедиции под шумок являлась дополнением к планированию и основанию на севере в Кольской губе военной базы. И секретного объекта, о котором вообще знали единицы.

Так что ничего впустую сделано не было. Пригодится всё!

Доверенным людям было дано указание всячески оттягивать предпринимаемые меры, в частности задержать отправку судов на разведку к Карским воротам.

А кому-то и приказывать ничего не надо было – чиновничья бюрократическая медлительность съедала всю оперативность.

В том же случае совершенно не понадобилось намеренно препятствовать совершению сделок по покупке ледоколов в Великобритании и Североамериканских Соединённых Штатах. Достаточно было дать чёткое ограничение по цене покупки.

И если со стороны Форин-офиса и было какое-то желание оттянуть продажу ледоходных судов, чтобы с концом хоть какого-то подобия навигации (впереди была зима) русские уж наверняка «заморозили» свои корабли, то десяток посредников, специализирующихся на сделках по перепродаже судов, буквально оббивали пороги российских посольств.

Не меньше комиссионеров разных национальностей появилось в Петербурге.

Ширинкин докладывал, что некоторые из них действуют под покровительством великих князей – всё тех же Алексея Александровича и Александра Михайловича, прибавив к компании Кирилла Владимировича.

Однако Николай категорически отказался покупать что-либо втридорога.

* * *

Радиоотчёты с далёкого Севера в Петербурге теперь получали регулярно, и это хоть как-то нивелировало тот пресс порицания, что шёл со стороны общественности.

Неожиданно откуда-то просочилась информация о революционном бунте на «Ослябе».

Ширинкин как мог провёл следствие, подозревая всех и вся, кто хоть близко был знаком с истинным положением дел.

Считая, что известие могло просочиться только через приёмо-передающее устройство, находящееся под тщательной охраной в одной из комнат Петергофа, допросил в том числе и «гостей».

Но вскоре удалось установить, кто действительно баламутит воду! Оказалось всё прозаичней…

Вырвано из ретроспективы

– Сэр, мне бы следовало извиниться за своих людей, но это действительно оказалось неожиданным! Как вам известно, телеграфная рубка крейсера «Бервик» регулярно перехватывала переговоры телеграфистов эскадры Рожественского. Сообщения, естественно, были кодированными и не поддавались дешифровке. А вот это (на стол лёг текст перевода), оказывается, шло открытым текстом, что только сейчас удалось случайно обнаружить. Суть в том, что на одном из броненосцев команда подняла революционный мятеж.

* * *

И российскую общественность заколыхало. Революционные ячейки, поймав струю, активизировались. Горело крестьянскими бунтами по губерниям, митинговало рабочими стачками (в основном в столице).

Хуже то, что стали роптать в строевых частях, а морячки так и вовсе искренне считали, что «братушек бросили там замерзать».

И категорически ничего не понимали флотские офицеры, в том числе и высшие: «Почему до сих пор не отправлены ледоколы на выручку?»

Это ломало графики выхода отряда Небогатова.

А император, принимая плановый отчёт шефа жандармерии…


Генерал-майор свиты Его Величества командующий Отдельным корпусом жандармов К. Н. Рыдзевский на докладе перед государём был сух и лаконичен: там подавили… сям разогнали… кого выявили… арестовали… за кем плотная слежка… кто под контролем агентов «охранки»… где на данный момент самые одиозные фигуры, в том числе и скрывающиеся (в открытую) за границей.

И рекомендовал: ужесточить… усилить… ввести… урезонить…

Хмурился государь, казалось, снова уходя в свои мысли, как будто пропуская мимо ушей, витая в своих самодержавных облаках, не реагируя.

А хотя надо бы было.

Революция выглядывала из-за угла, облизываясь в предвкушении вкусить, насытиться… кроваво. Граждане-народ едва ли не открыто, за столом, на площадях шептались, выкрикивая исподтишка: «Царь дурак! Даром, что кровавый сатрап и плач» – всё как в агитках народовольцев.

Остаётся дело за малым – проиграть в войне.

Загрузка...