11

Через двадцать два часа, измотанные и уставшие, они прибыли в Лондон. Город с первого взгляда поразил Тину: она еще никогда не была в Европе и не могла налюбоваться на старинные, овеянные ароматом веков лондонские дома, на его строгое очарование. В каждом, даже самом невзрачном сооружении, было что-то особенное. Это не то что огромные, бездушные небоскребы Сиднея или стандартные коттеджи его предместий.

День выдался неимоверно холодный и мрачный. Всю дорогу от аэропорта Хитроу до Найтсбриджа сеял мелкий, нудный дождик. Тина продрогла до костей. Если здесь осенью так холодно, то как же должно быть зимой? Придется подкупить теплых вещей.

Такси затормозило перед большим четырехэтажным домом из темного кирпича. Его фасад украшали эркеры с большими окнами. Взглянув на них, Тина сразу представила себе, как, должно быть, великолепно играют в стеклах солнечные лучи, как светло и радостно становится тогда в комнатах. Она сразу полюбила этот дом. Привратник подхватил их вещи и занес в большой лифт. Дьюк нажал на кнопку четвертого этажа.

Бесшумно раздвинувшись, двери открылись. Перед ними был просторный холл, куда выходила только одна внушительная дверь. Тина вопросительно поглядела на Дьюка, занятого их сумками и чемоданами.

– Возьми ключ, что я тебе дал, и открывай, – распорядился он.

– Эта квартира занимает весь этаж? – недоверчиво спросила Тина.

– Да.

Пораженная, Тина открыла дверь, догадываясь, что такая огромная квартира, да еще в самом центре Лондона должна стоить целое состояние. Оглядевшись, она поняла, что в этой квартире уже кто-то жил. Это было обставленное дорого и со вкусом жилье, не производящее того ощущения, которое испытываешь, входя в совсем новый дом.

Интересно, чья это квартира? – недоумевала молодая женщина, но так и не спросила, захваченная красотой огромной гостиной. Один из углов комнаты занимал большой черный рояль. Вдоль стен высилась массивная мебель из полированного темного дерева: книжные шкафы, поблескивающие стеклами, перемежались с закрытыми полками и секретерами. В другом углу гостиной стояли две массивные черные колонки аудиосистемы. По всему было видно, что для хозяина квартиры музыка очень важна.

Квадратный стол розового мрамора с серыми и черными прожилками окружали кресла и диваны черной кожи. На полу лежал темно-багровый ковер ручной работы. Судя по всему, хозяин отдавал должное не только музыке, но и изобразительным искусствам. Здесь были странные, причудливо изломанные скульптуры абстракционистов, сложные по своей символике живописные произведения, одновременно притягивающие и пугающие.

Тина каким-то шестым чувством уловила настроение и душу этой комнаты и поняла, кому принадлежит квартира. Теперь ей не нужны были больше объяснения Дьюка. Повернувшись к нему, Тина заметила, что он исподтишка наблюдает за ней, за ее реакцией на эту странную комнату.

– Это твой дом, – тихо произнесла она.

– Я прожил здесь несколько лет, – мягко поправил он, кривовато усмехнувшись. – Я хотел увезти отсюда все мои вещи перед тем, как ты бы здесь поселилась. Но я еще успею сделать это, если только ты захочешь жить одна.

– Но почему я этого должна хотеть? – недоумевающе спросила Тина. Как может он говорить об этом после всего, что между ними произошло? – Почему ты решил, что мы должны поселиться порознь?

Он пожал плечами.

– Я тогда не думал, что все так обернется. Тебе же нужно было где-то жить.

– А куда бы отправился ты в таком случае?

– Подальше отсюда, в Ирландию, в Америку – все равно. Главное, чтобы мне никто не мешал работать. Работа – это моя жизнь.

Тина почувствовала, как по ее спине пробежал холодок. Неужели его литература опять разлучит их? В какой же ад тогда превратится их жизнь?

– Но теперь, Тина, все пойдет по-другому. – Его голос вдруг стал нежным.

Он шагнул к ней и обнял. Его теплые руки прогнали холод, а горячие губы звали Тину, требовали ее любви. Она закрыла глаза, растворившись в потоке сладостных ощущений.

Распаковывание чемоданов пришлось отложить.

Спальня Дьюка могла очаровать любую, даже самую искушенную женщину. Мебель розового дерева была обита бархатом цвета изумруда, шелковое покрывало на постели отливало всеми оттенками морской воды. В тех же тонах была выдержана и ванная с золотыми кранами, словно она принадлежала коронованной особе. Тина долго любовалась красотой обеих комнат, как будто это были исторические достопримечательности. Впрочем, идти смотреть на настоящие лондонские достопримечательности было все равно нельзя – погода становилась хуже некуда.

В уютной кухне нашлось множество продуктов, и Тина с удовольствием приготовила им поесть. Дьюк объяснил, что экономка приходит по рабочим дням приглядывать за порядком.

Одну из пустующих спален отвели Тине под мастерскую. Однако, если понадобится больше места, сказал Дьюк, можно будет занять и вторую спальню.

Еще одну комнату он превратил в свой кабинет. Именно здесь уединилась Тина, чтобы почитать его новую драму, пока Дьюк сидел в гостиной и слушал музыку. Зазвучали первые аккорды вагнеровской «Гибели богов». Тревожная, сумеречная тональность этого гениального творения удивительно соответствовала настрою пьесы Дьюка.

Тина с первой же страницы погрузилась в омут бешеных страстей, сотрясавших персонажей пьесы. Этот неутихающий пожар, пронизывающая каждую сцену неутолимая чувственность совершенно не соответствовали названию драмы – «Долгая холодная зима». Уж чем-чем, а холодом здесь и не пахло. Напряжение возрастало от действия к действию и разрешалось взрывом дикой ярости, обнажавшим подлинную суть каждого героя, суть любого человека, стряхнувшего с себя все условности и приличия.

Несомненно, это была самая сильная из вещей, когда-либо написанных Дьюком.

Она не услышала, как прекратилась музыка, не услышала, как в кабинет вошел Дьюк и встал за спинкой кожаного кресла, в котором она свернулась клубочком, погрузившись в чтение пьесы. Какое-то время он стоял не шевелясь, потом положил свои ладони Тине на плечи. Его пальцы заскользили вниз, ласково коснулись ее груди. Он перегнулся через спинку и прикоснулся поцелуем к ее волосам.

– Ты закончила? – прошептал он.

Сердце молодой женщины глухо забилось, ее охватило знакомое чувственное волнение от его прикосновений.

– Да, – пробормотала она.

Дыхание Тины перехватило, и внезапно нахлынувшее желание заставило ее забыть обо всем.

– Я ждал, пока ты придешь и выскажешь свое мнение об этой пьесе, – сказал Дьюк с вопросительной интонацией. – Прошло так много времени. Я уже стал гадать, что значит столь долгое отсутствие – восторг или крайнее осуждение, – грустно-ироническим тоном добавил он.

– Ты же знаешь, что это прекрасно, Дьюк. Ты можешь дать ее почитать любому и услышишь тот же ответ.

– Хм… – Он снова поцеловал ее волосы. – А что бы сказала именно ты?

– Что я так рада быть здесь, с тобой.

Она обернулась к нему, улыбаясь. С чувственным стоном он подхватил ее под мышки, вытянул из кресла и закружил вокруг себя, то тесно прижимая, то поднимая на вытянутых руках.

– А теперь скажи, – потребовал он, любуясь блеском ее глаз, – ты уже можешь представить действие на сцене?

– У меня даже появились кое-какие идеи по этому поводу.

Он загадочно улыбнулся.

– Так пойдем в постель и подшлифуем кое-какие твои идеи. А завтра погрузимся в дела.

В понедельник утром Дьюк действительно с головой окунулся в дела, потащив Тину на встречу со своим юристом. Ему хотелось законным образом заверить контракт, прежде чем приглашать Тину на более важные встречи.

Энн Йорк, высокая худощавая дама лет сорока пяти, была воплощением деловитости и элегантности. На этот образ работали и аккуратно, волосок к волоску, уложенные рыжеватые волосы, и строгий темно-зеленый костюм, и туфли на низком каблуке. У нее было узкое бледное лицо с тонким носом и светло-серыми глазами, смотревшими спокойно и уверенно.

Дьюк тепло приветствовал ее. Из завязавшейся беседы Тина поняла, что Энн и ее муж связаны с ним длительными деловыми отношениями. Они обращались друг к другу запросто, словно старинные приятели. Это поразило Тину. Значит, не так уж одинок был Дьюк Торп, как она дотоле воображала себе.

Тину Энн встретила весьма любезно, но и с нескрываемым любопытством. Видимо, она пыталась догадаться о характере их отношений, понять, кем же является на самом деле эта молодая австралийская художница для знаменитого драматурга. Ее явно настораживала крайняя озабоченность Дьюка тем, чтобы контракт Тины вступил в действие как можно скорее, и сердило его увиливание от ее вопросительных взглядов.

– Где вы остановились? – спросила она, с сочувствием глядя на Тину. По всей видимости, она ожидала услышать от нее название какой-нибудь захудалой гостиницы в дрянном районе.

Тина назвала адрес.

– О! – Энн была поражена, но не подала виду. – Вы остановились у Дьюка, пока…

– Нет, – спокойно прервал ее Дьюк. – Тина будет там жить постоянно.

Адвокат удивленно подняла брови.

– Тогда, значит, переезжаешь ты, Дьюк?

– Тоже нет, – ответил он. – По крайней мере, пока не собираюсь этого делать.

Энн неотрывно глядела на него, точно не верила своим ушам. Дьюк спокойно выдержал ее взгляд, ни на секунду не отводя глаз. На лице женщины, строгом и бесстрастном лице деловой женщины, появилось выражение крайнего удивления и даже смятения. Она явно не ожидала такого ответа и теперь пыталась понять, что же за всем этим стоит.

Внезапно ее губы сжались в тонкую линию. Она решила не задавать никаких вопросов и снова вернулась к обсуждению контракта.

Однако каждый раз, когда Энн бросала взгляд на Тину, в ее глазах появлялось недоумение, совершенно не связанное с обсуждавшимися пунктами контракта.

Когда все необходимые формальности были улажены, Энн проводила их из офиса.

– Вы с Тиной должны как-нибудь заглянуть к нам на ужин, – обратилась она к Дьюку, одарив при этом Тину улыбкой. – Мой муж Ричард рад будет познакомиться с вами, Тина. Мы оба отчаянные театралы.

Обняв Тину за плечи, точно стараясь защитить ее, Дьюк ответил сам:

– Если ты не возражаешь, Энн, мы бы хотели пока всецело заниматься постановкой пьесы. У Тины сейчас совсем не будет свободного времени. Мы обязательно придем к вам, но позже, месяца через два.

– Конечно. – Энн уступила удивительно легко. Затем, ласково коснувшись руки Дьюка, она добавила: – Я желаю вам успеха. Надеюсь скоро увидеть результат ваших совместных трудов.

Несмотря на то, что женщина говорила искренне, Тина улавливала с ее стороны какую-то затаенную враждебность, холодность. Уже на улице она обернулась к Дьюку, заглянула ему в глаза и спросила:

– Почему Энн Йорк была так поражена? Она не скрывала своего удивления, особенно когда узнала, что я поселилась у тебя. Неужели ты не допускал в свой дом ни одну женщину?

Его губы раздвинулись в иронической улыбке.

– Ты первая вошла в него, Тина.

– Что это значит – «первая вошла»?

– Я никогда еще не заводил прочной связи ни с одной женщиной, и ни одна из них не жила у меня. Энн знает это, вот почему она была так удивлена.

– Но ты же говорил…

– Да, у меня были романы, мимолетные связи. Но жить под одной крышей… Это были совсем не те отношения, чтобы пойти на такое… С тобой же все совсем по-другому, – добавил он уже другим голосом, словно желая еще раз успокоить Тину, уверить ее, что она для него не просто первая встречная, как все прежние любовницы.

Он поднес ладонь к ее лицу, нежно потрепал по щеке и взял за подбородок, не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих.

– Да, с тобой все по-другому. Настолько по-другому, что сама мысль о возможности разлуки с тобой невероятно тяжела для меня.

Его губы прижались к ее рту жадным поцелуем.

Желание все еще бушевало в его глазах, когда он плутовато улыбнулся.

– Делу время, потехе час. Хоть я сейчас больше всего на свете желаю поскорее отправиться домой в нашу спальню, все же еще предстоит встреча с моим директором, а он вряд ли обрадуется, если мы запоздаем.

Он остановил проезжавшее такси и усадил в него Тину. Его ладонь крепко сжимала ее руку, пока они ехали, временами обмениваясь блаженными улыбками.

Теперь у Тины не было сомнений в чувствах Дьюка. Достаточно было посмотреть на изумленное лицо Энн Йорк, на ее круглые от удивления глаза, чтобы понять, что с Дьюком раньше такого никогда не случалось. Но где-то в глубине души молодой женщины затаилась тревога. Что-то в Дьюке было такое, что настораживало, не позволяло погрузиться в безоблачное счастье.

Даже посреди самой ясной, безмятежной радости он вдруг странно омрачался, становился чужим и непонятным. Вот это и пугало Тину. В чем причина такой отрешенности и закрытости Дьюка? Может быть, у него есть какая-то тайна, не позволяющая ему ни на секунду забывать о возможности беды? Возможно, он страдает какой-нибудь незаметной, но тяжелой болезнью, способной в любой момент оборвать его жизнь? Или на его совести лежит что-то страшное, даже преступное?

– Дьюк…

Он обернулся, тепло взглянул на нее. Каким-то образом это счастливое, сияющее лицо успокоило Тину, и она замолчала, запнувшись на полуслове, – бестактный вопрос уже был готов сорваться с ее языка. Зачем лезть ему в душу, стремиться узнать о плохом? Не лучше ли позабыть обо всем?

Она сжала его ладонь и улыбнулась.

– Неужели все будут так же удивленно таращиться на нас, как Энн Йорк?

Он расхохотался и поднял руку, утирая губы тыльной стороной ладони.

– А что, сознайся, ведь тебя это задело? – спросил он, поддразнивая. – Тебе это совсем не понравилось, ведь так?

– Почему это должно было мне не понравиться? Ведь это даже честь для меня – быть первой женщиной, одержавшей победу над самим неприступным Дьюком Торпом, – смеясь, ответила она.

Внезапно веселые искры, плясавшие в его глазах, погасли. Он помрачнел.

– Тина… возможно, наступит время, когда ты захочешь уйти от меня, – серьезно произнес он. – Хочу, чтобы ты могла поступить так с легкой душой, раз уж этому суждено будет произойти. Не хочется, чтобы ты чувствовала себя навеки связанной со мной или мучилась угрызениями совести, что бросаешь меня, если наши отношения перестанут тебя удовлетворять.

– Почему ты думаешь, что это произойдет, Дьюк? – тихим голосом спросила она.

Он покачал головой и отвернулся. Снова он погружается в свое темное ледяное одиночество, в отчаянии подумала Тина. Но Дьюк тут же попытался улыбнуться, хотя его глаза по-прежнему были мрачными.

– Не воображай лишнего. Конечно, я надеюсь, что этого не произойдет. Но запомни мои слова, Тина. Ты вправе будешь поступить так, как захочешь, и я никогда не встану у тебя на пути.

Тина знала, что сама она никогда не оставит его. В радости или в горе, но она навеки теперь связана с Дьюком Торпом, пусть даже они и никогда не вступят в законный брак. Ей хотелось провести с ним всю жизнь. И это самое главное. Свадьба, золотое обручальное кольцо на пальце, фотография на каминной полке – какая чепуха! Ей, Тине, вовсе не требуется этих формальностей, чтобы знать: их с Дьюком разлучит только смерть.

Загрузка...