Встречи на берегах Ёдогавы

Иероглиф — загадочный символ,

Иероглиф — таинственный сумрак,

Иероглиф — и пепел, и свиток,

И стенанье стреноженных суток,

И хрипенье младенца во чреве,

И как свечи оплывшие — камни,

И как черные камни — деревья,

И зрачки на песке — словно капли…

О сплетенье и были и сказки

Ярче тысячесолнцевых молний!

Словно идолы с острова Пасхи

Иероглифы смерти безмолвны.

Иероглифы траурно тусклы

И бесстрастны на сером утесе…

«Город атомной бомбы» — по-русски,

По-японски — «гэмбаку-тоси».

Но горят, но кричат, как живые,

На знаменах, вздымающих небо,

И печатные, и кружевные

Иероглифы боли и гнева!

Хиросима — «широкий остров»…

Это зданья сгоревшего остов.

Это тень на стене человека,

Это скопище тел, кунсткамера.

Это вера, сраженная намертво,

В гуманизм двадцатого века.

На широком острове — город.

На широком острове — горе.

Но ликует буйная зелень

Средь омытых дождем расщелин

Но дымят воскресшие трубы,

Но целуются снова губы,

И не видно, не видно пепла —

В замурованных урнах пепел! —

И сжимает девочка крепко

Журавля, плывущего в небе…

Хиросима — всего здесь вдосталь,

Хиросима — широкий остров.

Над Хиросимой солнце встало,

Пылая немо и устало.

Оно едва земли касалось,

Оно, как рыжий кот, ласкалось,

А мне казалось, мне казалось,

Как раскаленными хлыстами

Его лучи вокруг хлестали

По спинам, по глазам — нещадно,

Как в тот навеки страшный день,

Когда в аду огня и чада

Весь город превращался в тень..

«Воды! Воды! А-а-а!» — тень кричала,

«Воды!» — хрипела одичало,

«Воды! Воды!» — молили губы,

«Воды!» — без губ оставшись, зубы…

«Воды!!.» Тысячеусто пелась

На все лады «вода», «вода», —

Урча, рыча, вздуваясь, пенясь, —

Исчезнувшая навсегда.

Вода — с улыбкой и любовью,

Вода — с надеждой и богами,

Вода — с невысказанной болью,

Вода — с витыми облаками,

Как та, в реке, за теми грудами

Ползущих тел в кровавом месиве,

Холодным синим полумесяцем

Манящая и недоступная…

Земля от пепла здесь прогоркла,

Но небеса, как прежде, сини,

И бьет фонтан — как бил из горла

Крик умиравшей Хиросимы!

Необычная сушь, говорят,

Водопад пересох в Никко,

И сухие дома горят,

И в Симидзу зреет клубника.

Нефти нет — тысячи бед.

Электроэнергии — вето!

А без света и Гиндзы нет,

Ну что за Гиндза без света!

Гарь над Токио. Сушь.

Газеты кричат: «Кризис!»

У ста миллионов душ

Дрожь социальных коллизий.

Вчера покончил с собой

Владелец плавательных бассейнов,

Неподогретой водой

Клиентуру вконец рассеяв.

Необычная сушь, говорят?

Только что это? Пальмы в белом!

Все цветы, все деревья подряд

Засыпаны тающим мелом.

Журчит под окном ручей

В микросаду отеля,

Обыкновеннейшая из ночей

Обернулась русской метелью!

И уже по колено в снегу

Бредут трамваи Сэндая,

И камелия на берегу

Цветет, от снега седая…

В сумрак, в нетопленные дома,

Не постучавшись у входа,

Ввалилась, как кризис, зима

Семьдесят четвертого года.