Вымышленные и подлинные истории Алекса

ОБ АВТОРЕ

Иван Стародубов (творческий псевдоним Алексея Аскарбековича Искенова) родился в г. Камешково 21 мая 1968 г.

С раннего детства приобрёл множество хронических заболеваний. В основном воспитанием и опекой занималась бабушка — родители были заняты работой и своей личной жизнью. В 1977 г. они развелись, а отец от детей от первого брака отказался.

Впервые получил инвалидность по шизофрении в 16 лет (инвалид детства). Бабушка, в прошлом медицинский работник и православная христианка, всю свою жизнь старалась вылечить любимого внука, проявляла наибольшие внимание и ответственность.

Первые стихи Стародубов начал писать в 17 лет, находясь на лечении в областной психиатрической больнице Владимира № 1. В 1990 г. медико-социальная экспертиза выдала справку со второй пожизненной группой с заключением о возможности работать разнорабочим. В этом же году начинается активная стихотворная деятельность. Советы людей относительно необходимости обучаться стихосложению у именитых поэтов города Стародубов отклоняет — он хочет писать сам. Стихи, написанные в 90-х годах, оказываются неудачными.

В личной жизни автора ничего не складывается, он систематически прикладывается к спиртному. У него появляется друг, который пытается сделать что-то полезное в жизни автора. Стародубов из-за употребления алкоголя и увлечения токсикоманией в юности наживает ещё один тяжёлый недуг — органическое заболевание ЦНС.

Автор безнадёжно ждёт любимую женщину, ему даже удаётся устроиться на производство «Владимирский Пивкомбинат». Иван Стародубов, работая на пивзаводе, продолжает своё творчество, которое у многих находит положительный отклик.

В 1993 г. умирает бабушка Ивана Стародубова, и это событие автор переживает очень болезненно. Не дождавшись своей любимой, Стародубова охватывает приступ внезапной ярости — он сжигает две фотографии своих любимых женщин. Также он уничтожает почти все свои произведения, и лишь одну тетрадь у Стародубова успевает выхватить его верный друг.

В конце 1997 г., когда к автору приезжает его любимая женщина, Стародубов возобновляет свою стихотворную деятельность и устраивается на работу в фирму "ГАЛЕЯ" дворником.

В 2007 г. Иван Стародубов по приглашению С.Лавренковой приходит в кружок известных владимирских писателей и поэтов. Стародубов сначала встречает резкую критику, однако позже участвует в публичных чтениях.

В 2008 г. Стародубов пишет прозаические произведения — маленькие повести. Автор участвует в занятиях в доме Областной организации общества инвалидов под председательством Михаила Осокина с профессиональными писателями В. Дорофеевым и Б. Осланяном.

В 2012 году умерла первая жена Ивана Стародубова, памяти которой автором было написано несколько рассказов и стихов.

В настоящее время Стародубов женат второй раз и продолжает свою литературную деятельность, несмотря на нелёгкий физический труд, возраст и болезненный недуг.

ОГЛАВЛЕНИЕ:

РАССКАЗ ОБ ОДНОМ ТОВАРИЩЕ

ТЫ БУДЕШЬ СЧАСТЛИВА, ОКСАНА

ВСЕГДА ЕСТЬ ПРАВО НА НАДЕЖДУ

ЗАБЕРИТЕ ВАСЮ!

ОГЛЯНУВШИСЬ НАЗАД

МИЛОЙ, ЛЮБИМОЙ И РОДНОЙ

ПРОКЛЯТОЕ МЕСТО

НЕ ТВОЯ

МИР ВАМ, ДОБРЫЕ ЛЮДИ!

ВНЕЗАПНЫЙ ПОБЕГ

НЕОБЫЧНАЯ ЛЮБОВЬ

ЯГОДЫ ДЛЯ ЛЮБИМОЙ

КОГДА ЖЕНЩИНЫ САМИ ХОТЯТ…

ЗОЛОТОЙ ЖУК ПОД НОВЫЙ ГОД

РАССКАЗ ОБ ОДНОМ ТОВАРИЩЕ

— Вся жизнь — херня! — любил повторять Стас после рукопожатия, при встрече со мной на старой работе. Это был рослый, круглолицый парень, плотного телосложения, с мальчишеским лицом и большими глазами. Грустная улыбка и скрытая тоска томились в этом молодом человеке, быстрая смена настроения и хорошая работоспособность. Станислав не курил, но был слегка занудным, а своё невезение в женском поле глушил, что называется, "горькой".

Бригадир грузчиков 4-го склада, где работал Стас, Юрий Васильевич, пожилой и высокий мужчина, рассказывал мне, что у парня с головой не в порядке, что он тоже инвалид, как и я, а устроили его на работу по блату, потому что отец у Стаса — бывший начальник Владимирской тюрьмы.

Несмотря ни на что, Стас любил поговорить "за жизнь", но никогда на работе в нетрезвом состоянии не появлялся. Жил он недалеко от христианской церкви протестантов, в которую мы с покойной женой ходили больше года. Там же жила и моя одна из подружек — Оля М., с которой я периодически имел интимные отношения.

После работы Стас заходил в подвал, где собирались местные алкаши. В подвале гремела на всю радиола; стоял старый теннисный стол, усеянный бутылками, на котором пьяницы по очереди "имели" свою собутыльницу Алину. Их «заправляла», здоровенный мужик, предлагал синюшку и Стасу, но тот молча выпивал полный стакан водки, разворачивался и уходил.

Ему не нужно было это пьяное порево, Стас был хороший, настоящий пацан, который хотел единственную и неповторимую, без детей, желательно девственницу, которая создана для взаимной любви. Такой же взаимной любви хотел найти другой мой приятель, умерший от очередного запоя в 32 года Санёк Васенин.

Шло время, минуло несколько лет как мы вместе проработали на одном предприятии. А Станислав так и не нашёл себе подругу, хотя на работе девок было до чёрта. Они менялись быстро, по молодости надолго не задерживаясь. Одни уходили, приходили другие. Стас всё больше становился задумчивым и всё время повторял с грустной улыбкой: «Вся жизнь — херня…»

Он ждал только очередной зарплаты, чтоб опять уйти в тот "заветный" подвал, скинуться деньгами с пьяницами и выпить стакан "лечебного" пойла.

Как-то, придя на работу, он показал мне свою руку с ужасно разорванной раной:

— По стеклу долбанул, — сказал мне Стас, — отец довёл.

Мне было жалко парня.

Стас хорошо знал мою подругу в лицо, у которой почему-то было прозвище Рембо.

— Ольга тебе привет передавала, — с серьёзным взглядом говорил мне Станислав, — ей передать?

— Передай, — отвечал я.

Вскоре предприятие наше развалилось, и Стасу пришлось уволиться. На прощание он крепко пожал мне руку.

— Удачи, тебе Стас! — от души пожелал я ему.

— Вся жизнь — херня… — с той же грустной улыбкой ответил мне он.

Дай Бог, чтоб ему повезло!

* * *

ТЫ БУДЕШЬ СЧАСТЛИВА, ОКСАНА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«Какая ты красивая Оксана, какая ты прекрасная!» — восторгался красивый темноволосый юноша, гладя нежное тело молоденькой девушки. Он только сейчас потерял свою девственность, этот хрупкий шестнадцатилетний мальчик. А Окс в свои пятнадцать уже вовсю набиралась сексуального опыта. В действительности это была обычная особа, знающая себе цену, но с хорошей, довольно привлекательной фигурой. Артём (так звали юношу), был сыном учителей местной школы. Отца его, преподавателя русского и литературы, а также классного руководителя в одном из старших классов, убили пьяные отморозки в позапрошлом году.

Интеллигентный, невысокий очкарик возвращался домой поздно вечером. Вдруг он услышал у подъезда соседнего дома девичий крик и ржач подвыпивших парней. Молоденькую, симпатичную девчонку молодые дюжие хлопцы волокли в тёмный угол, намереваясь утолить свою похоть. Несчастная девка вырывалась, истошно крича и вовсю дрыгая ногами, но парни уже порвали на ней розовенькую блузку, сорвали джинсы и лезли грубыми руками под маленькие, почти детские трусики.

Папа Артёма, разумеется, не мог совладать с двумя здоровыми молодцами, но и безучастным не остался. Он как можно вежливей попросил парней отпустить девушку. Пьяные хмыри послали учителя подальше. Тогда педагог пригрозил вызвать ментов, если девушку тотчас не отпустят.

Такой вызов только озлобил беспредельщиков. Отшвырнув девку в сторону, подонки уронили мужчину на землю и принялись жестоко избивать несчастного.

Девчонка, в ужасе закрывая одной рукой разорванную кофточку, а другой придерживая сползающие джинсы, бросилась домой, попросту забыв про своего спасителя, думая только о себе.

А отморозки продолжали пинать уже бездыханное тело, плюясь и харкаясь в него, этого беззащитного, но отважного человека, которого будет потом хоронить вся школа с почестями, панихидами и запоздалой наградой — званием почётного учителя посмертно…

Артёма уже около двух лет воспитывала только мама, Анастасия Григорьевна, женщина средних лет, очень воздержанная, невысокого роста.

Кто бы мог подумать, что её сын, Артём Жиганов, скромный и смазливый юноша, проводит интимную ночь с далеко не скромной нимфеткой… Оксана лежала на мягкой постели, мечтательно закрыв глаза, а Тёма продолжал ласкать девичье тело, осыпая его множеством поцелуев в первый раз в своей жизни. Они не заметили как уснули, а за окном наступал утренний рассвет.

Анастасия Григорьевна не ночевала дома, поскольку её попросили знакомые на соседней улице побыть сиделкой у их престарелой родственницы, парализованной старухи, а сами уехали по своим делам.

Оксана сама напросилась в гости к Артёму, ей было скучно сидеть дома с вечно ворчливой и склочной мамашей, да почти всегда пьяным отчимом.

В школе, где учились Тёма и Оксана, посещал уроки ещё один герой — Олег Белоконь. Он был старше Артёма на год, но выделялся крепким телосложением, мощными кулаками и агрессивным поведением. Когда-то, ещё в младших классах, он защищал робкого, не умеющего за себя постоять, Тёмку Жиганова.

«Эй! Белый Конь!» — пытались сначала дразнить Олега пацаны из школы. В несколько секунд Белоконь догонял дразнившего мальчугана и большим, сильным кулаком разбивал тому нос. Пацан с разбитым носом, громко плача, рвал когти, а несколько человек постарше пытались свалить Олежку с ног. Но не тут-то было! Белоконь умел драться, и сильными ударами валил мальчишек с ног. В страхе, с разбитыми рожами, пацаны удирали от отважного хлопца, а тот лишь свистел им вслед, чмыря и матерясь, как сапожник.

Однако дома Олега ждал разгневанный отец, здоровенный мужик, немногословный и прямолинейный. Наслушавшись жалоб от родителей побитых Олегом пацанов, выпив стакан "русской", Лев Иванович Белоконь встречал сына недобро. Разговор был короткий. Удар, и белобрысый малолетний крепыш летит в противоположный угол, сильно разбив лоб о стенку. Мужчина нравоучительно произнес: «Прав ты, не прав, а лишние проблемы мне не нужны!» — и вышел из комнаты.

Так проходят годы, и вот уже последний класс учёбы. Наказания отца не послужили уроком для выносливого белобрысого парня: он ещё больше закалился в школьных драках, взяв под мощный кулак всю школу. Артём же оставался таким же скромным и робким, но красивым и стройным брюнетом, в которого втюривались буквально все девки, но в рамках приличия на близкие отношения не решались. Только одна Оксана, которая была на год моложе Тёмы, пылала по нему жаркою страстью.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

— А ну, марш домой! — кричала разгневанная мама Тёмы на Окса, спящую с ним после бурной интимной ночи. Испуганная девица, на ходу подобрав трусы и верхнюю одежду и наспех навьючивая её на себя, ретировалась из квартиры. Анастасия Григорьевна, дав звонкую затрещину полулежащему в постели отпрыску, не переставала возмущаться.

— Это надо же! — в сердцах сокрушалась она, — подумать только! В шестнадцать-то лет! А если в подоле принесёт, что делать-то будешь, сына?

— Женюсь! — коротко бросил Артём.

— Женишься? Ох, сына, не смеши мою седую голову! — уже сменила тон мама, — какая женитьба в такие годы?..

Женщина тяжело вздохнула. Она ещё никак не могла оправиться от горя, рано поседев из-за потери насмерть забитого супруга, доброго и очень порядочного человека, которого невозможно забыть.

Подонков тех нашли и сурово наказали, приговорив к длительным срокам, но разве вернёшь этим жизнь близкому и родному человеку?

В конце учебного года состоялась школьная дискотека. Взявшись за руки, счастливые Оксана и Артём спешили потанцевать и покуражиться в толпе школьной молодёжи. Все школьники, нарядно одетые, неслись в актовый зал, где вовсю гремела современная музыка в мощных усилителях. Оксана была в модных джинсах и белой кофточке, ресницы подкрашены тушью, губы — ярко-красной помадой. Светлые волосы распущены и аккуратно расчёсаны. Артём был в красивом джемпере и чёрных брюках, тёмные волосы аккуратно подстрижены. Перед тем как войти в здание школы, юные влюблённые зашли за угол и долго нежно целовались, находясь в объятиях друг друга.

Пришёл на дискотеку и Олег Белоконь, одетый кое-как, да ещё и поддатый. Белобрысый сходу устроил драку в актовом зале, и мощный звук колонок смешался с мальчишеским криком и визгом девчонок. Подростки грязно ругались, вовсю размахивая кулаками и пиная друг друга ногами. Пьяная драка Белоконя наглухо испортила праздничное веселье. Артёма толкнули в угол, он сильно ударился головой и упал. Оксана, громко визжа, бежала к двери.

И тут её схватил за рукав белобрысый. Дыша в лицо девушки неприятным запахом водки, Олег грубо стал домогаться девушки.

— Артём! — жалобно закричала Оксана.

— Чё тебе сдался этот маменькин сынок! — хрипло процедил Белоконь, — пошли со мной! Его покойный папаша даже постоять за себя не мог.

— Как тебе не стыдно, за свои слова, Олег? — неожиданно набравшись смелости, возмутилась девушка. Она резко вырвалась и что есть мочи ударила белобрысого по щеке.

Но Белоконь и не думал сдавать позиции. Здоровыми, не по годам взрослыми, волосатыми руками он принялся грубо лапать Оксану, и та, чувствуя силу наглого нетрезвого парня, сдалась.

— Тёмыч, там твою Оксанку белый конь уводит! — нагнулся к лежащему в углу Артёму один из его одноклассников с разбитой в драке губой. Тёма попытался резко встать, и тут его качнуло, в глазах потемнело. Голова кружилась и болела от сильного удара, но, набравшись сил, Артём шаткой походкой вышел на улицу. Белоконь грубо взял под руку Оксану и, не торопясь, повёл к себе домой.

— Отпусти её, это моя девушка! — чуть не плача пролепетал Тёма.

— Отвали, маменькин сынок! — рявкнул Олежка, — забыл, как я тебя отмазывал, когда тебя пацаны из старших классов лупили? Запомни, корефан, ты — мой должник. Так что твоя краля теперь моя!

— Как твоя? Ты что несёшь? — попытался закричать побледневший Артём. — Оксана, скажи ему!

— Артём, иди домой! — вдруг резко сказала девушка. — Я решаю, с кем мне гулять теперь.

Пара молча развернулась и зашагала вперёд.

— Нет! Стой!!! — сорвался на крик несчастный Артём, позабыв об ушибе головы и пытаясь нагнать белобрысого с Оксом. — Оксик, не бросай меня!

— Придурок! — презрительно скривилась девка.

— Слабак! — самодовольно улыбнулся Белоконь.

Только сейчас до Артёма начало доходить, что его предали, что та девица, в которой он души не чаял и буквально полгода тратил на неё все карманные деньги (то на кино, то на кафе, то на подарки), просто-напросто выбросила его из своей жизни. Она изменила ему, предала на глазах, растоптала его душу, разбила сердце.

— Ненавижу! Ненавижу тебя! — закричал несчастный подросток и упал без сознания на землю.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Пока отец работал в ночную смену, Олег решил оторваться по полной с отбитой у своего товарища по школе подругой. По дороге домой они зашли в магазин, где купили ещё водки, шоколадных конфет, бутылку шампанского. Дома Белоконь, наскоро накрыв стол, выпил залпом ещё несколько стопок "горькой", а Оксане налил большой бокал шипучего пенного напитка, который с непривычки сразу ударил малолетней девке в голову.

— Раздевайся! — в приказном тоне, проведя девицу в свою комнату, рявкнул Белоконь. — Да не ломайся ты как целка.

Он принялся снова грубо лапать девчонку, как бы помогая ей раздеться.

— Олежик, не надо… Ты пьяный уже. Я не хочу, — пыталась уйти от больших цепких рук белобрысого захмелевшая Оксана.

— Чё ты сказала? — захрипел зло Белоконь. — Ты с этим маменькиным сынком сколько раз трахалась? Я что, хуже его?

— Нет, конечно. Но… — Оксана нехотя сняла кофту и джинсы.

— Снимай трусы! — скомандовал Олег и, не дождавшись, сорвал их сам, повалив девушку к себе в постель.

В первый раз Оксу было так больно и противно в сексе. Белобрысый резко, безо всяких ласк и прелюдий всунул свой твёрдый, большой и толстый, и как танк долго и упорно елозил по юному, почти детскому телу девушки, которая плакала и стонала от боли, пытаясь вырваться от тяжёлого, потного и неопрятного парня.

— Олег, не надо… Пусти, хватит! больно!

И только вдоволь натешившись, белобрысый поднялся и пошёл в кухню за добавкой спиртного. Оксана со слезами допила вино из бокала и быстро вырубилась, вконец захмелев. Белоконь допил бутылку водки, попробовал залезть на девку ещё, но, будучи сильно пьян, ничего не смог. Наконец и он отключился, едва не придавив Оксану своим потным телом.

— А ну, пошла отсюда, малолетняя шлюха! — рявкнул пришедший с работы утром Белоконь-старший. Он, нисколько не стыдясь, схватил голую Оксану, как щенка, за волосы и прогнал взашей из квартиры, а следом выбросил её бельё.

Попытавшегося возразить сына он отделал так, что тот больше месяца ходил с распухшим хлебальником и огромными фингалами под глазами, почти ничего не видя вокруг.

Тёма пролежал с тяжёлой травмой в больнице около двух месяцев. Сильное сотрясение, ушиб головного мозга, гематома и тяжкие последствия привели к тому, что он не смог больше учиться. Несчастный пацан целыми днями проводил дома в молчаливой тоске и депрессии, почти не ел и очень плохо спал. Когда ему на короткое время всё же удавалось заснуть, беднягу начинали преследовать кошмары. В полубредовых сновидениях ему виделось, как белобрысый насилует Оксану с особой жестокостью и остервенением. Девчонка вся извивается под ним, пытаясь вырваться из-под здорового мерина, надрывается от жутких криков и визгов. Весь в холодном поту, Артём в ужасе вскакивает с кровати и заходится неистовым воплем:

— Отпусти её, сволочь! Не тр-р-рога-а-ай, гад!!! — Тёма хватает под руку попавшийся стул и в ярости метает им в сторону серванта. Осколки разбитого стекла и посуды вдребезги летят по всей комнате. Испуганная Анастасия Григорьевна, проснувшись от громкого шума, бежит в комнату сына.

— Тёма! сынок! что с тобой! Ну что ты, сына… Да было бы из-за кого! — она прижимает голову парня к своей груди, ласково гладит его волосы.

Но Артём вырывается из объятий матери и чуть ли не на весь дом орёт:

— Ненавижу!!! Убью вас, гады!!! Ненавижу, слышите!!! — обессиленный, он падает на пол. Мать с трудом поднимает его и укладывает обратно в койку.

Бедная учительница срывает уроки в школе, кое-как объясняя директору её невыходы, и ищет пути спасти своего единственного любимого сыночка.

Оксана после грязного и до боли отвратительного секса с Олегом первый раз в жизни чувствовала себя как никогда униженной и никому не нужной. Внутри всё болело. А когда узнала, что по её вине произошло с бывшим возлюбленным, и вовсе замкнулась в себе. Пытаться наладить отношения с Артёмом было бессмысленно, а кого-то другого она в своей жизни больше не видела. У неё не было подруг, чтобы поделиться своей болью, сверстники её не любили, обходили стороной. Дома ей часто досаждали пьяные скандалистка-мамаша — толстая, до ужаса неприятная на лицо бестия, и импотент отчим.

Олега Белоконя призвали в Армию. На проводах белобрысый раздурился так, устроив целое побоище, что вместо военной службы чуть не угодил в тюрягу. С огромным трудом отец, которому тоже досталось во время бойни, "отмазал" своего отпрыска. Дав солидную взятку ментам, Белоконь-старший влез в огромные долги, с которыми очень долго расплачивался, едва не лишившись жилья. Военкомат быстро перенаправил Олега на горячую точку, прямо на передовую.

Оксана поступила в училище — осваивать профессию повара, но там вдруг "нарисовался" бывший её одноклассник, который сразу рассказал другим про "любовные романы" девушки. И без того не налаженные отношения с однокурсниками переросли во взаимную неприязнь, и Оксана сбежала с первого же курса. Она пыталась уехать и найти себя в первопрестольной, но и оттуда её с треском выпроводили домой, даже не вдаваясь в подробности. Лишь местные власти сжалились над девушкой, устроив Окса рабочей по кухне в небольшой столовой, рядом со станцией. Зато хоть деньги свои будут — сыта и домой ещё наберёт. Там она и прижилась, поскольку быстро освоилась и научилась всему.

Артём долго лечился в психбольнице. Дома у него была попытка самоубийства. Парень, окончательно зациклившись на своих видениях, когда мать вышла из дома, перерезал в ванной комнате себе вены, повторяя как заклинание одну и ту же фразу: «Ты будешь счастлива, Оксана…»

Анастасия Григорьевна, почувствовав неладное, неожиданно вернулась.

— Тёма! Сынок! Открой. Мальчик мой! Сынонька! — истошно закричала она, барабаня в дверь ванной комнаты. Ванна переливалась, окрасив воду алым цветом. Мать, что есть силы, рванула дверь за ручку обеими руками. Поток окровавленной воды вытекал наружу.

— Тёма-а-а-а!

Внизу неслась карета скорой помощи, яростно выла сирена.

Прошло два года. Олега Белоконя комиссовали из армии по ранению. Под Хасавюртом отряд федералов успешно разгромил банду боевиков Ичкерии и уже пробирался к самим главарям, в одно из селений, но предательский приказ госсекретаря по безопасности Александра Лебедя — прекратить боевые действия — прервал наступление. Старшина Белоконь, приняв командование ротой после убитого командира лейтенанта Якимова, с досады сильно напился и открыл беспорядочную стрельбу в чеченском ауле. Кто-то открыл ответный огонь и старшину тяжело ранили в грудь и голову. Олегу грозил военный трибунал и приличный срок за самострел по мирному населению. Однако, учитывая военные заслуги старшины Белоконя, за проявленные храбрость и мужество, а также добросовестное выполнение всех боевых задач и полученные ранения, военное начальство проявило гуманность, и парня списали со строевой службы по ряду причин.

Оксана продолжала успешно трудиться в той же столовой, радуя родителей хорошей зарплатой и принесёнными домой продуктами. Её мамаша ещё больше располнела и раздобрела. Отчим значительно меньше стал прикладываться к бутылке, прекратил скандалы, повеселел, помолодел, хорошо одеваясь и ухаживая за собой.

Повзрослевшая девушка тоже похорошела, покупая себе дорогие вещи, сделав модную причёску в парикмахерской. Теперь она ходила на работу вся нарядная, накрашенная и ухоженная. Стройная фигура привлекала внимания многих парней даже из состоятельных семей. Но Оксана не могла простить себе своего предательства по отношению к Артёму, не могла увлечься кем-то или завести роман, чувствуя вину за собой.

Несчастный Артём продолжал периодически длительное лечение в психбольнице. Несчастная его мама, Анастасия Григорьевна, постарела раньше времени, на лице появились морщины, волосы поседели. Она стала молчаливой и необщительной с окружающими. Разговаривала только на свиданках с сыном в психбольнице и с его лечащим врачом. Но доктор никаких утешительных прогнозов не давал, и женщина снова замыкалась в себе.

Оксана не находила себе места ни на работе, ни дома. Слёзы ручьями лились из её глаз по ночам, когда она одна закрывалась в своей комнате. Родители были заняты собой и как будто не замечали её страданий. Совесть мучила, стоило только вспомнить или подумать об Артёме. Днём работоспособность сохранялась, а вечером уже ничего не хотелось, одолевали тоска и депрессия. Девушка отшивала в грубой форме очередного ухажёра, начала покуривать и прикладываться к бутылке. Выпив немного вина, становилось легче.

Оксана вдруг захотела встретиться с Артёмом: даже понимая, что он не простит, все равно броситься к нему в объятия, умолять, рыдать, вымаливать прощение, только быть рядом с любимым…

Она узнала от кого-то, что парень в очередной раз уже несколько месяцев лежит в психбольнице. Накупив гостинцев, девушка, не раздумывая, направилась прямо в лечебный корпус. Ключница второго мужского отделения, престарелая толстая мордовка, встретила Оксану неласково.

— Барышня, вы к кому? — недовольно причмокивая нижней челюстью, спросила старуха в белом халате.

— К Артёму Жиганову, — уверенно ответила стройная симпатичная блондинка.

— А кем вы ему будете? — навязчиво и пытливо выспрашивала мордовка.

— Сестра, ну двоюродная я сестра ему, недавно приехала из другого города погостить у тёти, то есть у его мамы, — начала завирать Оксана.

— Нет у него никаких сестёр! — категорично заявила недобрая бабка. — К нему только одна мать ходит, и то редко. Давайте, уходите отседова, а то охрану вызову!

— Ну дайте мне повидаться с парнем! — сорвалась на крик Оксана. — Хоть пять минут!

— Никаких пяти минут! — в тон заверещала злая мордовка, — а ну вон отседова!

— Анна Ильинична! повежливей, — раздался мягкий мужской голос из ординаторской. Из дверей кабинета вышел молодой врач.

Высокий доктор, тактичный и вежливый, в красивых дорогих очках, пригласил девушку к себе в кабинет на беседу. Оксане стыдно было признаться психиатру, что Артём страдает из-за её предательства. Она лишь упрашивала врача, чтобы тот разрешил с ним увидеться хотя бы на несколько минут.

— Ну зачем вам нужен этот несчастный молодой человек, — недоумевал психиатр, — у него хроническая форма параноидной шизофрении, которая очень трудно поддаётся лечению. Мы с Ильёй Борисовичем уже даже не надеемся на успех.

— А кто это, Илья Борисович? — спросила Оксана.

— Это заведующий нашим отделением по совместительству, а вообще он главный врач нашей психбольницы. Психиатров у нас, к сожалению, не хватает, — спокойно ответил молодой специалист.

— Но я его так хочу увидеть… — заплакала девушка и достала из кошелька в сумке несколько денежных купюр, намереваясь задобрить врача.

— Не надо! — вдруг резко ответил молодой доктор, — уберите деньги! И вообще… У нас определённые дни и часы посещения. Только близкими родственниками. Табличку при входе видели?

— Ну всего несколько минут! — не унималась Оксана.

— Хорошо, несколько минут, — уступил всё же врач и набрал диск местного телефона. — Жиганова из второй палаты попрошу ко мне.

Через минуту пожилой, седой, но здоровенный санитар ввёл в ординаторскую худого, обритого наголо парнишку с вытянутыми вперёд руками и трясущимися ногами. От красивых и нежных глаз Артёма не осталось и следа, а лишь закатывающиеся бесцветные веки…

— Что с ним? — в ужасе отшатнулась Оксана.

— Что с ним? — повторил вопрос врач, — болен! А это тремор от побочных действий лекарств. Скоро пройдёт. Я ему корректор увеличил.

Ничего не понимающая девушка только пожала плечами. Она надеялась увидеть всё того же смуглого, стройного и красивого парня, а сейчас перед ней какой-то овощ…

— Артём, — обратилась она к больному, — Артём! Это я, Оксана. Ты помнишь меня?

Да, он помнил. Несмотря на тяжёлый недуг, усиливающийся с каждым днём, несмотря на то, что залечен большими дозами нейролептиков, как эти препараты называют в психиатрии, несмотря на тяжёлую душевную травму, причинённую предательством этой девушки, он помнил всё.

— Ок-са-на… — простонал несчастный парень, — мне холодно…

— Всё! не могу это видеть! — быстро проговорила крашеная блондинка и развернувшись вышла из кабинета.

— Ок-са-на! — послышался ей вслед сдавленный стон больного. — Ты будешь счастлива, Оксана…

В палате Артёму стало ещё хуже. Ему вдруг представилась снова ужасающая картина: Белоконь вместе со своим папашей вдвоём насилуют его девушку. Оксана, заливаясь криком, изо всех сил пытается вырваться из чудовищных лап насильников, но те удерживают её, срывая одежду и трусы. Дикий пьяный хохот и рёв несчастной девушки опутал, как кошмар, затуманил глаза больного.

— Не-е-е-т!!! Убью, гады!!! — кричит Артём, бросаясь на стену.

Прибежавшие в палату санитары вяжут его за руки, за ноги и под грудь крепкими специальными бинтами, затем заходят молодой врач и дежурная медсестра.

— Аминазин, двести миллиграмм внутривенно; галоперидол, десять миллиграмм внутримышечно. Циклодол по назначению, — распорядился психиатр.

ЭПИЛОГ

Холодная осень лишь добавила огорчений Оксане. Она попыталась ещё раз навестить в больнице Артёма. Мелькнула слабая надежда — а вдруг ему полегчало???

Однако на этот раз девушку врач не допустил на свидание, хотя она пришла в назначенный день посещений.

— Попрошу вас, мадам, больше к этому парню не приходить! — строго сказал психиатр. — Вы очень плохо на него влияете.

По дороге Оксана столкнулась с нетрезвым Олегом Белоконем. Белобрысый недавно устроился охранником в сбербанке, а в этот день получил первую зарплату и погуливал на неё.

— Оксанка! — весело обратился он к блондинке, — ты ли это?! А ну-ка, пойдём со мной! — Белоконь грубо взял девушку за локоть.

— Пусти! — вскрикнула Оксана, — отпусти же, кричать буду. Помогите!!!

Она пыталась вырваться, но Белоконь только расхохотался. Прохожих на улице было мало, но и те предпочитали быстрей убраться восвояси, нежели связываться со здоровенным детиной с пудовыми кулачищами.

Подчиняясь воле физически сильного парня, девушка перешагнула порог его квартиры. Отец Олега уже не работал на руководящей должности, а гребешил где-то у частника, в конце посёлка. Дома его не было, и Белоконь-младший беспрепятственно толкнул блондинку в свою спальню.

— Раздевайся! — рявкнул белобрысый.

Затем достал из бара бутылку коньяка, разлил спиртное в стопки и тоже разделся до трусов. Оксана, голая, вся дрожала перед ним. Дождавшись, когда девушка выпила, повалил её к себе на постель. Еле преодолевая отвращение и едва сдерживая слёзы, Оксана покорно лежала под тяжёлой массой елозившего над ней потного и вонючего тела.

Насытившись, Олег вытолкнул девку из дома. Больше она его не интересовала.

Через некоторое время Оксана узнала, что она беременна. Узнали об этом и её родители. Она не стала скрывать и всё рассказала своей матери и отчиму как было.

Разгневанные родаки девушки ломились в квартиру, где жил Олег. Дверь им открыл Белоконь-старший. Первым делом амбал попытался взашей выкинуть непрошенных гостей, но те пригрозили заявить на его сына об изнасиловании их дочери в милицию, и мужик сдался.

— Теперь сам думай, что будешь делать, — сказал Белоконь-старший Олегу, — я тебе в этом не советчик.

Нехотя поплёлся белобрысый к родителям Оксаны просить руки их дочери.

После долгой ругани и упрёков те наконец согласились поженить молодых, дабы не выносить сор из избы.

Перед свадьбой Оксана долго рыдала, запершись у себя в комнате. Но беременность подходила к концу, а ребёнку всегда нужен отец, да и выбора у неё больше не было.

За день до свадьбы Олега и Оксаны Анастасия Григорьевна забрала Артёма из психбольницы в лечебный отпуск домой. Он, конечно, узнал случайно, на улице, и побежал туда, где вовсю шла гулянка. Накрытый стол дома у Оксаны, немногочисленные гости, бутылки (в основном с водкой), пьяные и весёлые родители молодых… А вот и сами молодые: белобрысый жених, в сером костюме и белой рубашке с галстуком, и опухшей харей от водки; и невеста — беременная на последнем месяце, грустно улыбающаяся гостям и родным.

Вдруг перед ней возник силуэт Артёма с такими же печальными глазами, как у неё.

— Ты будешь счастлива Оксана!.. Ты будешь всегда счастлива, — сказал исковерканный болезнью паренёк и удалился. А в квартире на всю мощь гремела музыка, орали песни пьяные гости, уткнулся в тарелку носом вырубившийся новоиспеченный супруг.

Артём брёл по улицам посёлка, словно прощаясь с ним. В голове было пусто, ни о чём не думалось, а в душе где-то пряталась последняя искорка любовных чувств к той девушке, которая не с ним, которая теперь удалялась от него всё дальше и дальше… Тёма подошёл к железнодорожному полотну и, присев на рельсе, закрыл глаза. К станции на большой скорости мчался пассажирский экспресс.

— Ты будешь счастлива Оксана… — в последний раз успел прошептать Артём.

* * *

ВСЕГДА ЕСТЬ ПРАВО НА НАДЕЖДУ

Вася Лейкин в свой 41 год лежит давно на пожизненной койке, в 10-м отделении загородной психиатрической больницы. Беда случилась около двадцати лет назад, когда Василий, будучи молодым и симпатичным парнем, но очень доверчивым и добрым, привёл в однокомнатную малосемейку, где он жил со своей мамой Зинаидой Львовной, 17-тилетнюю девку. С Эльвирой (так звали девушку) Лейкин познакомился на танцах, в парке имени Пушкина. Ничего особого она собой не представляла: наглое и стервозное лицо, накрашенные ярко-красной помадой тонкие губы, веснушчатый нос, зелёные глаза с крашенными ресницами и рыжие, плохо расчёсанные волосы. Одета она была в серый, старый свитер и такие же старые джинсы с прорезями по современной моде. Только фигура была ничего, а так — любой уважающий себя молодой человек мельком взглянет, да мимо пройдёт, не засматриваясь. Потому что найдёт всегда намного красивей, опрятнее и лучше.

Почему-то Вася выбрал всё же её, а не какую-нибудь. Скорее всего потому, что был слаб характером и на редкость простодушен. Да и не опытен в любовных отношениях.

Васька по-хозяйски открыл дверь в квартиру, пропуская свою избранницу вперёд:

— Мама, я привёл девушку! — радостно воскликнул он. Рыжая даже не поздоровалась и, недовольно поморщившись на хозяйку квартиры, прошла прямо с порога, не разуваясь, в комнату. Умудрённой жизненным опытом Зинаиде Львовне девица сразу не понравилась, но, не решаясь идти на конфликт с единственным сыном, решила оставить на время их одних.

— Ты бы разулась хоть, а тапки найдутся, наверно, — уже в прихожей обернулась Зинаида на девушку. — Вася, я поехала к тёте Клаве, обед в холодильнике. И вышла за дверь.

Эльвира покривлялась Васькиной матери вслед и уселась в кресло, закинув ногу на ногу.

— Дай прикурить! — достав из пачки сигарету, вальяжно развалившись в кресле, нахально прогундосила Эльвира.

— Да не надо бы… Запах останется, мать потом ругаться начнёт… — растерявшись, промямлил Васька.

— Чего ты ссышь, маменькин сынок! На… видала я твою маму! — взъерепенилась рыжая, — быстро зажигалку мне!

Васька услужливо чиркнул дешёвой зажигалкой, и девица, прикурив в один момент, задымила на всю комнату.

— Окно открой, придурок! Какой же ты трус, Васька! — чуть понизила тон девушка и, прищурившись, добавила:

— А может, ты и в сексе никакой?

— Чего? — не понял её Лейкин.

— Может, ты импотент! — заржала вдруг девка. — Ну ка, выйди из комнаты.

— Зачем?

— Так надо! на несколько минут.

— А куда выйти?

— В кухню хотя бы.

Васька вышел и сел за кухонный стол. Он открыл холодильник, достал банку коктейля, открыл и медленно втянул в рот газированный хмельной напиток. «Я тебе покажу импотента!» — раздражённо подумал он.

— Васька! — донёсся голос из комнаты.

Парень решительно встал, оставив недопитую банку на столе, и зашёл в комнату.

Эльвира лежала совершенно голая на диване, гладя по рыжеволосому, как и на голове, лобку, рукой. Она сладострастно простонала, как бы возбуждая своего партнёра, и Васька, не раздумывая, начал раздеваться.

— А ну, марш домой, потаскушка! — закричала вернувшаяся домой Зинаида Львовна. — Не успел домой привести, а она уж в постель к нему! Вон отседова, шалашовка!

— Чё ты, старая сука, орёшь? — в тон ей взвизгнула рыжая. — За потаскушку отвечаешь?

— Да как ты смеешь, паскудина такая! — вцепилась Эльвире за волосы Васькина мать.

Девка в одних трусиках вскочила с кровати и принялась отмахиваться от разъярённой уже немолодой и грузной женщины.

Васька в семейках стоял в полной растерянности молча, не зная за кого вступиться — за мать или за свою девушку.

Потасовка продолжалась, и Лейкин, быстро одевшись, хлопнув дверью, спустился на улицу. Ему ничего другого не пришло на ум, как просто уйти и забыться где-нибудь в сквере, посидеть на скамейке и попить пивка.

Между тем, схватив Эльвиру за рыжую шевелюру, Васькина мамаша тянула девчонку к двери, прихватив другой рукой её вещи.

— Я заявлю на вашего сынка, что он меня изнасиловал! — визжала на весь подъезд рыжая.

— Попробуй только! Я тебя сама привлеку за ложный донос, стерва! — густым басом ответила ей здоровая тётка.

Зинаида Львовна растила сына одна, работая прачкой. Когда-то она была стройной и вполне привлекательной молодой женщиной, однако после родов сильно располнела, а руки огрубели от тяжёлой работы, но были очень здоровые и сильные. Её муж погиб, когда Ваське не было и года. Поехал с друзьями на машине, решили устроить мальчишник на природе, а потом где-нибудь и шлюх снять, как это бывает по пьянке. Но ехали уже навеселе, и по дороге водила не справился с управлением: произошло лобовое столкновение на высокой скорости с встречным транспортом — тяжёлым грузовиком. В этой страшной аварии выжил только водитель грузовика, но и тот остался на всю жизнь инвалидом. Уголовное дело, понятно, не возбуждали, поскольку виновника в автоаварии в живых не оказалось…

Васькина мать грубо вывела девчонку за дверь, резко толкнув её вперёд. Следом в рыжую полетели шмотки. Униженная Эльвира зло приговаривала:

— Ничего, сука, ты мне за всё ответишь! Посажу твоего маменькиного сынка, наплачешься ещё, тварь!

Она наскоро оделась и бегом выскочила из подъезда, громко хлопнув дверью.

Лейкин сидел на лавочке в маленьком скверике и потягивал уже вторую бутылку пенного и холодного пива. Ни о чём не хотелось думать. Он просто хотел забыться. Забить на всех и на всё. На грубую и бескомпромиссную мамашу, на рыжую свою девку, на то что был секс с ней, на все последствия и на самого себя.

— Ладно, будь что будет… — вздохнул простодушный Васёк и вдруг захмелел.

Ему вдруг стало легко и безразлично всё происходящее. Он не видел вокруг никого: ни золотой осени, которая начала осыпать землю яркими, жёлтыми листьями, ни прохожих, которые шли торопливо домой, каждый к своему шалашу, ни компанию молодых людей, усевшихся напротив него. Не заметил он среди этой компании свою рыжую Эльвиру, которая уже рассказала всё этим молодчикам, да ещё и от себя добавила. Не знал Васька, что лидер этой группировки являлся двоюродным братом рыжей. И даже не мог предположить, что через несколько минут дело подойдёт к развязке, которая закончится для Лейкина очень плохо.

Вася совсем расслабился и задремал под свежий осенний ветерок, откинувшись на спинку лавочки. Начинало темнеть, в сквере стало совсем немноголюдно. И тут парни, сидевшие напротив, встали и направились в сторону Лейкина. Васька очнулся от резкого удара ботинком в лицо.

— Мля… ребя, вы чё?.. — еле шевеля разбитыми губами, проговорил Лейкин.

— Х… в очё! — ответил долговязый брательник рыжей и, размахнувшись, ударил Василия кулаком под дых. Бедняга, охнув, начал задыхаться от дикой боли. Отморозки уронили его на землю и пинали, глумясь как хотели. Рыжая оторва, вместо того чтоб заступиться, только подзадоривала беспредельщиков. Лишь только ментовский патруль, вызванный каким-то случайным прохожим, заставил всю компанию разбежаться.

Подоспевшие менты вызвали скорую помощь. Лишь через несколько дней Василий Лейкин очнулся в реанимационном отделении интенсивной терапии.

Несчастный громко охал от невыносимой боли во всех частях тела и мешал спать другим тяжелобольным. Капельница за капельницей, укол за уколом… Множественные переломы рёбер, сильные ушибы, гематомы… Голова и лицо тоже были травмированы, высокая температура, бред, галлюцинации, сменяющиеся резкими болями.

Мать к нему не допускали, не пустили врачи и следователя, который буквально рвался к изувеченному и изнемогавшему от тяжёлых травм Лейкину за показаниями как потерпевшего.

Только два месяца спустя Василия перевели из реанимации на общий режим хирургии и травматологии.

И тут вам — здрасьте! — следователь с дознавателем пожаловали собственной персоной. Через несколько допросов потерпевший Вася Лейкин превратился в обвиняемого по статье «изнасилование несовершеннолетней».

А ещё через месяц ему предъявили официальное обвинение в письменном виде, подписанное прокурором, и, сковав наручниками, повезли прямо из больницы в СИЗО.

Теперь уже в кабинете следователя Лейкину устроили допрос с пристрастием, а затем водворили в общую камеру.

Камера была переполнена чуть ли не наполовину; едкий, густой дым папирос, холод и сырость шли навстречу жалкому новичку, совсем ещё молодому парню.

На нарах располагалась уголовная братва во главе с паханом, здоровущим амбалом, без наколок, но опытным, бывалым рецидивистом.

— Чё встал, паря, надо поздороваться, когда в хату заходишь! — спокойно, как ни в чём не бывало, начал разговор пахан.

— Здрасьте… — выдавил из себя по неопытности Васёк.

Братва расхохоталась. Заржали даже обычные арестанты. Не смешно лишь было одному человеку — новенькому Васе Лейкину.

С одной из нижних нар поднялся коротышка-крепыш, видимо, из шестёрок пахана, весь расписной, в наколках. Малый, сжав кулаки, двинулся на Васю.

— Чё, падла, по-нормальному здороваться не умеешь? — зло выговорил расписной. — Так я счас научу!

— А как по-нормальному? — испугавшись, спросил Лейкин.

Но вместо ответа получил сначала сильный удар под дых, затем в область печени. Вася катался по цементному полу и выл от боли, недавние травмы только усиливали её.

— Вставай, сука! — процедил сквозь зубы коротышка.

— Уймись, Хорёк! — невозмутимо и с тем же спокойствием сказал пахан. — Вставай, пацан. Как звать? Статья?

Лейкин, тяжело привстав, назвал статью и своё имя.

— Хреново твоё дело, у нас таких статей не любят, — всё так же сдержанно произнёс здоровенный мужчина, много повидавший в своей уголовной среде. — За это, как правило, сразу опускают. Ладно, разберёмся.

Ночью Вася громко стонал от побоев: ещё не зажили старые, а уже по-новой калечат… На допросе его не били, но угрожали, ломали морально. Лейкин был слабым пареньком, подписывал всё, лишь бы отстали, не глумились, не пытали.

Не спали и сокамерники. Простым арестантам не верилось в виновность простодушного слабака: хотя девка была ещё несовершеннолетняя, но всё же 17 лет — не 7 и не 10… Могла и сама дать…

Надвое раздумывал и бывший хирург, который в своё время работал в том же отделении городской больницы, где лечили Василия Лейкина. Это был настоящий врач, прекрасный специалист в области медицины, арестованный якобы за крупную взятку и халатность. На самом деле его просто подставили. Доктор был мужчиной обеспеченным, женатым, имел двух малолетних дочерей. Поэтому и надвое думал он, — оказать этому парню медицинскую помощь, или взять скальпель, да садануть по яйцам?..

Однозначной расправы жаждала только братва, отпетые рецидивисты, безжалостные обитатели преступного мира. Но без прямого указания своего пахана на такое дело подписаться они не могли. Поэтому, лишь злобно притаившись, выжидали, неторопливо меж собой беседуя.

— Спать не даёт падла, своими воплями… — злобно шипел коротышка-крепыш.

— Чё ты его долбанил тогда? — усмехнулся бородатый и лысеющий чечен Ахмед, тоже из братвы.

— Может, вообще замочить его? — не унимался крепышок.

— Отстань, Хорёк, западло будет, — ответил чеченец.

— Хорош, братва! Завтра пахан разрулит обстановку, — вмешался третий, длинного роста и худой мужчина лет тридцати пяти, тоже весь в наколках, как и Хорёк.

Пахан, а в миру Геннадий Николаевич Ремизов (погоняло — Ген), тоже лежал, задумавшись, на нижних нарах, прикрытых занавеской. За свои 52 года он повидал много, рецидивист со стажем, пять судимостей. С одной стороны — чёрт его знает, было ли насилие со стороны этого, по его оценке, заморыша? А с другой — девка, соска ещё по годам, почти каждому из арестантов чуть ли не в дочки годится. Что скажут законники?.. С самого могут очень жёстко спросить…

Пахан думал…

Никогда так Зинаиде Львовне не приходилось унижаться перед чужими людьми. Она пришла в дом, где жила Эльвира. Дверь в её однокомнатной квартире пятиэтажной "хрущёвки" открыл пьяный отчим девушки.

— Чё надо? — пробасил небольшого роста и весь лохматый алкаш, лет тридцати пяти. Небритое лицо, чёрные как смоль волосы, тёмно-карие глаза напоминали наглого цыгана. Мужик, пошатываясь, тупо смотрел на грузную женщину, которая выглядела в данный момент невинной овечкой, опустив вниз голову.

— Позовите Эльвиру, пожалуйста, — наконец, собрав все силы, произнесла несчастная Васькина мать.

— Па! Кто там? — раздался девичий голос из кухни.

— Какая-то баба по твою душу, — хмельным голосом произнёс молодой отчим.

— Пусть пройдёт, — ответила Эльвира.

Пьяница, подвинувшись, пропустил женщину в квартиру. В комнате был полный бардак. Ценных вещей почти не было, только старый сервант с грязными стаканами и плохо вымытыми тарелками, да и тех было с десяток. В углу — полуразваленный диван, на котором в одних труселях, безобразно развалившись, дрыхла пьяная мать Эльвиры. В другом углу находилась скрипучая, металлическая кровать довоенных времён, которая принадлежала, скорей всего, рыжей.

Сама она сидела за столом в кухне, закинув ногу на ногу, одетая в короткое платье, из-под которого виднелись маленькие трусики. Эльвира, чиркнув зажигалкой, закурила сигарету и внагляк выдохнула дым прямо перед Зинаидой Львовной.

Отчим рыжей ушёл в комнату и бухнулся на диван рядом со спящей супругой.

— Ну что, поговорим? — спросила девушку Васькина мать.

Женщина, закашлявшись от дыма, попыталась разогнать его рукой.

Рыжей было до фонаря, что Зина Львовна не переносила курящих, и табачный дым вызывал у неё отвращение, одышку или кашель.

— Ну, чё пришла? — нагло спросила девушка, тряхнув своей шевелюрой, в очередной раз затягиваясь и стряхивая пепел прямо на пол. — За сына небось просить? Да?

— Да… — выдохнула женщина. — Именно, просить.

— Я не заберу заявление. Мне его просто не отдадут. Так что назад ходу нет, — спокойно ответила Эльвира.

— Но ты можешь поменять показания в пользу Васи, ведь твои дружки его чуть не убили! — ответила ей Зинаида Львовна. — Прошу тебя, спаси моего сына, и я прощу их, и брата твоего прощу. Их не посадят.

— Не буду я менять показания! — категорично заявила девка, — мой брат уже сидит за вашего Васеньку!

— Но…

— Я не лошадь, не запрягли и не поехали! Всё, базар окончен! Пошла отсюдова! — прикрикнула рыжая.

— Как же ты можешь?.. — задыхаясь от волнения и дыма, держась рукой за левую грудь, выговорила немолодая женщина.

— Пошла на х..!

— Да будь ты проклята, змея ты подколодная! — закричала в сердцах, спускаясь уже по лестнице, Зинаида Львовна. — Гадина! Ты же сама легла под него! Сама! Мой сын — не насильник!

Из дверей повысовывались любопытные соседи.

Вася продолжал стонать от побоев. Наконец, арестант-хирург, переборов сомнения, подошёл к страдающему Лейкину и, осведомившись что с ним, оказал медицинскую помощь. У врача в камере были необходимые медикаменты, которые его жена беспрепятственно передала во время свидания. Конечно, всё это происходило не без участия авторитета Генетика: у пожилого амбала было всё на мази. С его подачи лепила получил уважение не только среди арестантов, но и тюремной охраны. И никакая крыса не смела сунуться в аптечку доктора. За это Генетик сам лично руки бы повыдёргивал.

Однако время шло, авторитет ждал маляву от арестантов, где находились подследственные: двоюродный брат "потерпевшей" девахи и его друзей-подельников. Тех парней тоже арестовали и предъявили обвинение в тяжких телесных повреждениях, хулиганстве в общественном месте и сопротивлении властям, так как Гаврила Колюжный (так звали родственника Эльвиры) во время ареста был в нетрезвом состоянии и, будучи крепким, неслабым физически парнем, умудрился швырнуть одного мента так, что тот сильно ударился головой о стену и потерял сознание от сильного сотрясения мозга, а второму чуть не сломал бедро. Мент, охнув, свалился с ног, и Калюжный пытался бежать, но был скручен и сильно избит подоспевшим силовым нарядом из шести человек. Подельников Гаврилы удалось задержать без труда. Лишившись своего лидера, два трусливых юнца, Туц и Рюрик, тряслись, как невинные овечки перед волками, быстро расколовшись перед следователями.

Наконец малява от Калюжного пришла тюремной почтой. Гаврила писал, что со своими пацанами, которые в итоге оказались трусами несчастными, избили подследственного Лейкина из-за кровной мести за сестру, пускай и неродную — двоюродную, но всё же родственницу, по жалобе Эльвиры, — он сам организовал встречу с тем парнем, а затем его и оприходовал со своими "корешами". При этом оговорился, что теперь уже с бывшими корешами. А этого Ваську вообще убить мало, если он действительно изнасиловал.

Тюремный пахан, прочитав письмо, посмотрел на Лейкина: парень простодушный, весь побитый, но сам и мухи не обидит…

Однако «высшая иерархия» может, с Генетика начиная, тоже спросить. Что тогда? Амбал долго молчал, чтобы принять разумное решение. Его шестёрка Хорёк был рядом, бородатый чеченец тоже. И ещё двое приближённых, тоже здоровых и сильных мужчин лет сорока — сорока пяти. Хорёк был самый молодой и борзый. Ему не было и тридцати.

— Опускайте его, — тихо сказал Генетик. — Только без лишнего шума.

Вася не слышал указания пахана, шум ветра и голосов со стороны тюремного двора из крохотного окна не дал ему расслышать этого. Он вдруг неожиданно задремал на верхних нарах, закрыв глаза.

Хорёк и чеченец, крадучись, подходили к несчастному, беззащитному парню, который и без того был обречён.

Коротышка зажал Лейкину рот, чеченец скрутил ему руки. Подошли ещё двое. Один из них сорвал с Васи штаны, затем и трусы.

— Ну что Василисушка, сейчас мы тебе целочку порвём! — весело проговорил Хорёк и попытался…

Неожиданно Василий с невероятной силой рванулся так, что, сбросив с себя Хорька и вырвавшись от остальных, рванул к двери. Он принялся оглушённо барабанить в неё обоими руками.

— Помогите! Помогите, меня хотят опустить! — орал он не своим голосом, который был слышен, несмотря на изоляцию камеры. — Откройте!

— Молчи, падла! — зашипел медленно подходивший к нему амбал Генетик. — Заломаю, сучара! — Он вытянул вперёд руки, намереваясь схватить и придушить паренька. Но подоспевшая тюремная охрана уже открывала тяжёлую, железную дверь камеры.

— На пол! Живо! — скомандовал офицер внутренней охраны, остальные тюремщики принялись скручивать участников инцидента.

Пахана и его приближённых отправили в цугундер, Лейкина в тюремную больницу.

Чувства презрения к самой себе и стыда не покидали Эльвиру теперь каждый день. Стоило ей выйти из дома, как был слышен зловещий шёпот соседок:

— Смотри, Агаша, идёт тварь бесстыжая!

— И не говори, Машуля, подумать только… И родственник Эльвиркин теперь приличный срок схлопочет. И мальчишка этот… Как его?.. Васька! Ой, да я ж с его матерью в одной прачечной работала! Она и сейчас там работает, а я ушла, ноги болят, инвалидность дали…

— Невиновного парня упекли! — не унималась от возмущения и негодования Машуля, — Ой, что с ним там сделают! Мне сын рассказывал, как там относятся к тем, кто за изнасилование сидит… Ой, батюшки! Господи, спаси и помилуй!

— Точно, парня опустят из-за этой конопатой! — вторила Маше Агаша.

Рыжая пыталась обойти бабок, но навстречу ей вставала детвора из её же дома.

— Рыжая — бесстыжая! — дразнили её дети.

— Тьфу, шелупонь! — плевалась в них девка, но те не унимались, не давая ей проходу.

Эльвира нервно курила одну сигарету за другой, надеясь как-то забыться или собраться с мыслями.

— Да уж… — рассуждала она про себя, — вляпалась ты, девушка, в говно по самые ручки! Заявление из ментовки назад забрать не удастся… Мусора сами дали понять, что заяву по такой статье обратно не отдают. Поменять показания? Тогда до двух лет за заведомо ложный донос, и до трёх — за ложные показания… Не хочу в тюрьму! Даже если не посадят, дадут условно… Нет, уж на хер! Мне уже восемнадцать скоро. Всего пару месяцев осталось. Хотя…

Эльвира задумалась.

Пацанов не скоро выпустят. Братец не родной, давно уже взрослый. Да и не убьёт же меня, когда выйдет?.. А этот Васька… И зачем я отдалась этому маменькиному сынку? Что я в нём нашла такого?.. Да нет, правильно. Я же хотела, чтоб он меня в квартирке своей поселил. А потом выскочила бы замуж, притворяясь беременной, прописалась… Мамаша у него не вечная. Ишь, как запыхалась, когда меня выталкивала, сука тупорылая! Сама тумба ещё та! Эх и клуша…

Рыжая думала…

Вася лежал на вязках на шконке в психиатрическом отделении тюремной больницы. В палате находилось ещё шесть человек. Но эти люди не были сумасшедшими. Они умело ими притворялись. Психиатров не обманешь. Но если хорошо дашь в лапу и так же хорошо будешь "косить", то всё сработает как надо. Этим "больным" надо хорошо перекантоваться, а дальше — невменяемость на суде, психушка общего типа, полугодовая принудка и выписка домой! На зоне же тянуть приличный срок… А куда ещё отправят — так мама не горюй! Вот и "чудили" мнимые больные как хотели. А кормили этих засранцев оч-чень хорошо!

Вместо тюремной баланды — куриный супчик, обязательно с мяском; вместо сечки или крупяного продела, что на тюрьме не редкость — картофельное пюре с гуляшом или биточки с гречневой кашей, а вместо обычного кипятка — густо заваренный чай или кофе. Никаких нейролептиков и прочих "колёс" им не давали, вместо этого — обычные витамины.

Лейкину же вкололи лошадиную дозу галоперидола. А заместо корректора такую же большую дозу аминазина. Вася мучался от болючих уколов и ёрзал, привязанный, как уж на сковороде, а "товарищи по несчастью" дружно хохотали и прикалывались над очумевшим бедолагой.

Обход проводил сам заведующий отделением с дежурным медбратом. Низкорослый старик, с хитрыми, колючими глазами в очках из золотой оправы, мог быть похож на профессора или доктора Айболита: но то могли быть люди добрые… А в этом надменном и корыстном взгляде ни о какой доброте не могло быть и речи. Медбрат, напротив, — здоровенный мужлан с пудовыми кулачищами, но тоже немолодой, лет пятидесяти пяти, был лысый и неопрятный, с небритой щетиной и придурковатым выражением лица. Однако по сравнению с доктором, он был куда человечней.

— Чё, козёл, плющит? — издевательски произнёс один из мнимых больных. Это был здоровый парень лет двадцати пяти, высокий, одетый в спортивный костюм. Он был сутенёром, приводил кому надо шлюх в притоны, на хаты, но попался на малолетке. Она и сдала всех с потрохами — и того, кто "верховодил".

Проституток распустили по домам, а сутенёра, вербовщика, охранников и мамок отправили за решётку. Позже арестовали и их "руководителя". Однако родители Андрея Евсеева (так звали сутенёра) были далеко не простыми людьми и подкупили кого надо. Парня отправили в тюремную психлечебницу, а психиатр сделал соответствующее заключение. Теперь ему осталось показать комиссии, что он невменяем: дальше обычная дурка и скорая выписка.

По-настоящему заболел только Вася. Его коробило с нейролептиков, сковало руки, закатились глаза. Сжалившаяся над ним молоденькая медсестра, дежурившая после мордоворота-медбрата, сделала Лейкину укол тремблекса, пролонгированного корректора, на четыре дня. Врач все равно обход делал раз в неделю, обычно по средам, перед комиссией.

С этой медсестрой Дашей, голубоглазой брюнеткой, и пытался "замутить" бывший сутенёр Евсеев. Он буквально ходил за женщиной по пятам, задабривал передачами, ухаживал, делал комплименты. А главное — ссал в уши, что, когда выйдет на свободу, непременно на ней женится.

Даша уже имела горький опыт в жизни, несмотря на то, что была очень привлекательной, симпатичной и стройной: её бросил муж, променяв на какую-то стерву, которая соблазнила его анальным сексом, чего Даша никогда не позволяла.

Она осталась с шестилетним сыном Игорем и пожилой мамой. Молодая женщина знала про этих притворщиков всё, молча их презирала, всех шестерых, но виду не показывала. Ведь ей надо было на какие-то средства подымать ребёнка и обеспечить себя. Мать тоже вкладывала свою небольшую пенсию, но это были лишь крохи…

Медичке было жалко лишь Васю Лейкина. По рассказам тюремной охраны она узнала печальную историю этого парня, но, увы, кроме медикаментов ничем ему помочь не могла. Даша сочувственно посмотрела в его сторону, вздохнула и вышла из палаты.

Андрей последовал за ней в процедурный кабинет.

— Послушай, Даша, тебе что, нравится этот ублюдок? — спросил он. — Да ты знаешь, за что этого козла арестовали?

"Сам ты козёл!" — подумала про себя женщина, но промолчала.

Но наглец не унимался и, зайдя к Даше сзади, начал её мацать.

— Не надо! — тихо, но грозно прошептала женщина.

— Чего не надо! Слушай, ты, цаца, долго будешь мяться как целка? — Андрей поднял белый халат медсестры и сунул руку под трусики.

— Отпусти, я закричу! — так же тихо произнесла она.

— Замолкни, сучара! — зашипел Евсеев, — стой и не трепыхайся, иначе вылетишь с работы.

Увидев ключ, торчащий в двери, он запер её изнутри и бросил на топчан женщину. Сорвав с неё одежду и возбудившись, Андрей получил своё удовольствие, отымев медсестру как хотел, после чего вернулся в палату.

Униженная и оскорблённая женщина долго плакала, сидя за столом в своём кабинете.

В те дни, когда Вася лечился от психоза, случившегося с ним в камере, в следственном отделе СИЗО допрашивали с пристрастием Гаврилу и его подельников. Калюжного били менты, тот харкал кровью, но держался достойно.

— Гражданин Калюжный, вы хотели насмерть забить гражданина Лейкина? То есть убить его? — монотонно и спокойно спрашивал старший следователь по особо важным делам.

— Говори, гнида! — оскалился здоровенный амбал в милицейской форме, согнув Гаврилу в позу Z.

— Да, хотел. Он изнасиловал мою сестру, — отвечал арестант.

— И ты имел на это право? — процедил сквозь зубы следак и кивнул ментам. — Так я тебя научу уважать законы, шелупонь!

Мент-амбал принялся снова избивать Калюжного. Другой, поменьше фигурой, придерживал Гаврилу, чтоб тот не ударился об стену.

Подельники вели себя трусовато, они были напуганы и без того, поэтому безоговорочно подписывали всё, даже не читая протоколов допросов.

Одного из них опустили потом в камере, другого выпустили до суда под подписку о невыезде, получив приличную взятку от родственников арестанта Рюрикова (Рюрика).

Впереди должен был состояться судебный процесс: и над теми, кто избивал, и над тем, кого подозревали в изнасиловании.

В процессе следствия заболел и умер в камере один из соучастников Гаврилы Калюжного, опущенный Туц. По другим данным, парень удавился на тюремной простыне. Калюжный корчился от боли отбитых внутренностей, но держался. Один из тюремных авторитетов «подогревал» парня чем мог.

«Волына» (такое его было погоняло) подгонял Гавриле кружку с чифирем и "колёса", и тот забывался от кайфа. Давали Калюжному и обезболивающее, а также хорошую еду.

Второй его подельник, Эдик Рюриков, выкупленный до суда состоятельными родственниками, жил в постоянном страхе. Он боялся выйти из дому на улицу, сидел взаперти в своей комнате пятикомнатной квартиры, обставленной дорогой мебелью, устеленной коврами и прочими импортными вещами. Рюрик когда-то играл в ансамбле, потом ему это наскучило, и он примкнул к местному авторитету Калюжному. Отец Эдьки, большой начальник, здоровый, лысоватый мужик, нещадно бил сына, надеясь выбить из него всю дурь, заставить поступить в институт, но тот назло уходил из дома и гулял до утра в подвыпившей компании Гаврилы и с дворовыми девками. Те без всяких уговоров отдавались в интимных утехах, а чтоб не забеременеть, заранее запасались презервативами.

Калюжный покровительствовал Туцу и Рюрику, был за них горой, но и от них требовал безоговорочного подчинения.

Рюрик панически боялся, что с ним может произойти в местах лишения свободы то же самое, что и с Туцом. Боялся он и самого Калюжного, который наверняка не простит ему трусости и предательства, боялся мести матери Васи Лейкина, боялся всего и дрожал от страха…

— Рюмка водки, чай на столе… — пел под гитару в палате психиатрического отделения, где лежал Вася Лейкин, один из пациентов.

— Смотри, насильничек очнулся! — отозвался под бой гитарных струн бывший сутенёр Евсеев.

— Ты на себя посмотри! — отозвался третий блатарь. — Кто вчера Дашку во все дыры мурыжил? Не боишься, что самому такую же статейку впаяют?

— Заткнись, падла! — рявкнул взбешенный Андрей, — Замочу, паскуда!

— За падлу отвечаешь? — зашипел блатарь. — Ты чё, сука, наблатыкался и вперёд у руля уже? Да кто ты такой?!

Мужчина средних лет встал и попёр на долговязого сутенёра.

— Порву! — взвизгнул в ответ Андрей и началась драка.

Вася безучастно смотрел на дерущихся, ему было глубоко плевать, кто кого удавит. Болели ягодицы от множества инъекций, но Лейкин уже привык терпеть боль, у него теперь была ни с какой не сравнимая боль душевная, которая в отличии от телесной — просто херня.

А парень с сорокадвухлетним мужланом бились не на жизнь, а на смерть, в ярости один норовил разорвать как зверь другого. И только подоспевшие "тюремщики" помешали им это сделать.

Вместо переезда в обычную психушку оба м…ка угодили в цугундер, и в палате количество пациентов поуменьшилось.

Лейкин облегчённо вздохнул…

Судебный процесс над Гаврилой Калюжным и Эдуардом Рюриковым начался быстро, при закрытых дверях. Судья Филимонов Арсений Петрович — старый и лысый взяточник, в очках из золотой оправы; в таких же очках сидела его секретарь — молодая, высокая, но некрасивая и накрашенная килограммом косметики, ничем не привлекательная девица. Она занималась протоколами допросов. Из народных заседателей сидели две женщины, тоже такие же "серые мышки". Справа от судей прокурор, такой же пожилой, как и судья, с надменным выражением лица, седовласый, но аккуратно причёсанный и ухоженный. Рядом со скамьёй подсудимых разместились два адвоката — Илья Ильич Трухин, симпатичный мужчина лет сорока, спокойный и уверенный, защищавший Рюрикова. Калюжного защищал совсем молодой, высокорослый парень: полгода назад он был ещё студентом юрфака. Собственно, он и не защищал, а лишь присутствовал, да помалкивал в тряпочку.

— Подсудимый Калюжный, — хитрым и въедливым голосом спросил старый очкарик-судья, — пожалуйста, встаньте, назовите свой возраст, место рождения, место работы.

Гаврила, весь избитый ментами, нехотя ответил.

— Признаёте вы себя виновным? — хитро прищурившись, снова задал вопрос Филимонов.

— Нет, — коротко и чётко произнёс Калюжный.

— Напрасно, подсудимый, напрасно, — ехидно продолжал Арсений Петрович, — увы, не в вашу пользу.

— А мне плевать! — вдруг рявкнул Гаврила. — Этот козёл надругался над моей родственницей, обрюхатил её…

— Успокойтесь пожалуйста! — тоненьким голосочком пропищал его "адвокат".

Калюжный брезгливо посмотрел в сторону высокого парня и отвернулся.

— Присаживайтесь, подсудимый, — невозмутимо и властно приказал Филимонов.

Так же спокойно он начал допрос Рюрикова. Тот, всё так же, как и дома, трясясь как осиновый лист, сбивчиво и уклончиво отвечал на вопросы.

Калюжный презрительно и насмешливо смотрел на своего бывшего "дружка", проклиная тот день, когда вообще с ним сдружился.

В зале суда сидели родственники подсудимых и мать потерпевшего Зинаида Львовна. Василий до сих пор находился на лечении и никаких показаний давать не мог. Свидетельницей проходила по делу и двоюродная сестра Калюжного — Нейман Эльвира, та самая рыжая оторва, которая оговорила и подставила несчастного Васю Лейкина.

— Да никто меня не насиловал! — вдруг закричала на весь зал Эльвира. — Я хотела проучить Васькину мамашу — она меня бить начала, там, у них в квартире, и за волосы драла. И как щенка вышвырнула.

— Дочка! Ты что?.. — встала со своего сидения давно ушедшая в "завязку" с пьянством мать рыжей Оксана Нейман. Это была уже прилично одетая и хорошо выглядевшая для своих сорока лет высокая и стройная женщина. Отчим-алкаш на суде не присутствовал, и, как только Оксана бросила пить, ушёл от неё к своим пожилым родителям, бессовестно проживая и пропиваясь на их жалкие пенсии.

— Успокойтесь, гражданки! — усмехнулся судья, — И сядьте на свои места. Мы вас ещё успеем допросить.

— Ух и сука ты! — крикнул Калюжный, вырываясь от заламывавших ему сзади руки ментов, — ух и падла! Не насиловал, говоришь? И юбку разодранную мне показывала, и кровь на трусах…

— Да это минструха была, братец, — ехидно скривилась Эльвира. — А юбку я нарочно разодрала. И вообще я у Васьки в джинсах была, в которых была и в парке, когда вы этого лоха метелили.

— Чтоб тебя под мостом нашли с изорванной м….дой и ж….пой, змея подколодная! — орал Гаврила, но менты, уже скрутив его, выводили из зала, а судья перенёс процесс ещё на полмесяца.

Теперь рыжая сама могла угодить на скамью подсудимых, но язык глупой девки уже её выдал, назад не повернёшь. Оксана Нейман была в ужасе и готова была снова приложиться к бутылке.

А в это время другой судья рассматривал дело Васи Лейкина.

Роза Степановна Кравцова, 35-тилетняя судья, полная женщина с грубоватым прокуренным голосом, внимательно читала дело Лейкина, то и дело морщась от протоколов допросов малограмотного следователя. Сразу было видно, что из парня просто выбивали признания, основываясь только на заявлении Эльвиры Нейман, так же как выбивали показания, только уже по другому делу — умышленное нанесение тяжких телесных повреждений, повлекшее значительное расстройство здоровья — тому же Василию Лейкину.

Кравцова понимала, что если надзорная жалоба законного представителя Лейкина полетит в вышестоящие инстанции, то ей, как и остальным ведущим эти дела, достанется по полной программе. Остаётся одно — полностью оправдать Лейкина, но больше всего не хотелось этого делать. А делать что-то надо было. И решать как можно быстрей.

Толстуха, сняв и протерев очки, такие же, в золотой оправе, как и у Филимонова, задумалась.

— Так, мать Лейкина слегла с инфарктом в больницу, следовательно, на судебном заседании вряд ли окажется… Нанятый адвокат… Этому рот заткнуть она всегда сможет. А вот "потерпевшая" Нейман уже призналась на том судебном процессе, что оговорила Василия. С ней что делать? Её показания уже запротоколировали, на неё заведено уголовное дело — заведомо ложный донос. Родственнику Нейман и его подельнику приговор ещё не вынесен, судебное заседание отложено из-за срыва Калюжного. Надо бы опередить их… Но как?..

Кравцова думала.

Допустим, назначить судебный процесс на послезавтра. А сегодня должна пройти судебно-психиатрическая экспертиза, насчёт вменяемости или невменяемости Лейкина. Осталось подождать всего пару-тройку часов.

Санитары ввели под руки изнемогающего Лейкина в просторный кабинет заведующего психиатрического отделения тюремной больницы, где должна была состояться комиссия. Рядом с этим противным старикашкой-очкариком сидели профессиональные психиатры высшей категории из областной психбольницы, во главе с начмедом, красивой и ухоженной женщиной, лет сорока. За многодневное пребывание в тюремной психушке Вася превратился чуть ли не в "овощ", которого ежедневно кололи целой артиллерией нейролептиков в виде болючих уколов и сильнодействующих таблеток, от которых он погружался в долговременный сон и тяжело просыпался от жуткой боли в исколотых ягодицах. От мучительной смерти спасали нехилые передачки от матери, но в последнее время Зинаида Львовна сама слегла в больницу: тяжёлый инфаркт от бессонных ночей и переживаний за своего сыночка — единственного, кого она любила в своей жизни.

Пару раз к Лейкину наведывался его адвокат, но разговор не состоялся по причине «тяжёлого состояния больного».

Передачками пытались воспользоваться всё те же шакалы, которые по большому блату находились в больничке, но после той схватки из-за молодой медсестры двоих отправили в карцер, а затем по этапу, поэтому Вася спокойно мог распоряжаться своим «гревом» сам. Да и за несколько дней до экспертной комиссии Лейкина кормить стали лучше, почти наравне с теми блатными. И вот настал долгожданный день судебно-психиатрической экспертизы.

Судебные медики по очереди задавали Василию примитивные вопросы, но тот молчал, иногда с ненавистным взглядом косясь на очкастого старика, заведующего отделением.

Начмед с нескрываемой жалостью смотрела на Лейкина, как и та добродушная медсестра Даша, — всё же они женщины…

И тут Василий сам себе усугубил положение.

— К маме хочу, домо-о-ой! — вдруг безумно и истошно заорал он и бросился на ненавистного очкастого старикашку, вцепившись мёртвой хваткой обеими руками тому в горло.

Заведующий отделением захрипел, глаза в линзах закатились, по стулу, где он сидел, побежала на пол зловонная жижа поноса; санитары с огромным трудом расцепили озверевшего Лейкина и, скрутив его, завели в палату, закрутив усиленными вязками с широким бинтом.

Врачи были в шоке, за многолетний стаж работы подобное случалось крайне редко. Вслед за поставленным диагнозом ХРОНИЧЕСКАЯ ШИЗОФРЕНИЯ, вместо обычной психбольницы Лейкину определили принудительное лечение в специализированной, строгого режима, с интенсивным наблюдением — на радость судье Кравцовой…

Мать Васи Лейкина, узнав об этом от его адвоката, умерла в тот же день, не выдержало сердце.

Гаврилу Калюжного суд приговорил к восьми годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима, то есть на всю катушку. Согнувшийся от ментовских побоев, Гаврила успел попрощаться со стариками-родителями. Его мать с отцом были фронтовиками, прошедшими всю войну, с тяжелыми ранениями, медалями и орденами на груди.

Несмотря на всё это, старики не смогли вытащить единственного сына: не по карману им оказалось нанять дорогого адвоката. Они смотрели на сильного парня, бывшего десантника, плачущими глазами, сына, который к ним никогда уже не вернётся.

— Прости меня, мама, батя, прости!.. — промолвил Гаврила, — Я вас никогда не забуду.

— Что же ты, сынок?.. зачем ты так? — ответил ему отец и заплакал вместе со своей пожилой женой, бывшей «боевой подругой».

…Гаврилу зарежут в зоне урки, когда тому останется всего лишь месяц до освобождения. За время отсидки он сумеет найти себе подругу по переписке, которая будет к нему приезжать на свиданки, затем они женятся, казалось, будут счастливы, деваха родит от него ребёнка… Однако судьбе было суждено распорядиться иначе…

Подельник Калюжного, Эдуард Рюриков, получил три года условно; обеспеченным родителям удалось "откупить" своего отпрыска, дав огромную сумму жадёбе-судье Филимонову, которого через эти же три года пристрелят бандиты лихих 90-ых. Но и Рюрику недолго пришлось наслаждаться насыщенной жизнью: через пять лет его зверски убьют те же бандиты, а родители сопьются, станут нищими.

Не осталась безнаказанной и Эльвира Нейман. Суд приговорил её за заведомо ложный донос к двум годам лишения свободы в колонии общего режима, то есть к максимальному наказанию по этой статье.

Шёл 1991-й год…

СПУСТЯ ГОДЫ…

Эльвира Нейман, отсидев два года женской зоны, вышла на свободу в пустую квартиру. Мать окончательно спилась и нуждалась в психиатрической помощи. Она меняла хахалей одного за другим, в комнате стоял полный срач, по ошарпанным стенам и деревянному, давно немытому полу ползали разного вида паразиты — тараканы, клопы и прочие твари. Вдребезги разбитая посуда, стёкла от окон, которые теперь были закрыты обыкновенной фанерой, добытой алкашами возле помоек. В квартире включалась только одна лампочка — свет, воду и газ то и дело вырубали за неуплату коммунальных услуг.

Повзрослевшая девушка пришла в ужас, когда увидела свою потерявшую разум от дешёвого пойла мамашу и её дружков-собутыльников, один безобразнее другого.

— Вернулась, паскудина! — с опухшей до неузнаваемости рожей, вся в жутких синяках и гематомах, вылезла чуть не на карачках Оксана. Двое её дружков, беспорядочных пьяниц, окосевшими бельмами разглядывали вошедшую девушку.

И тут Эльвира, очнувшись от шока, неожиданно прозрела. Пинками и нехилыми кулаками она разогнала пьяную шушеру, которая, грязно матерясь, кувырком полетела с лестницы.

— Убью, суч-чар-ра!!! — пригрозил ей один алкаш и тут же словил по кумполу.

— На родную мать руку поднимаешь?.. — оскалилась, криво замахиваясь дрожащей рукой, взвизгнула синюшница, и тут же упала как подкошенная от Эльвириной подсечки. Безжалостно схватив "родительницу" за сальные, некрасивые и немытые волосы, рыжая ударила её сначала лбом об стену, затем спустила с лестницы вслед за её "любовниками".

— Погуляй, проветрись, старая шкура! — злобно прошипела ей Эльвира.

— Ты ещё пожалеешь, доченька… — еле ворочая языком, промямлила Оксана Нейман, но домой больше не вернулась.

Девушка быстро начала наводить в квартире порядок. От насекомых сразу не избавиться, тем более когда почти нет средств к существованию. В старой, потрёпанной сумочке были какие-то крохи, заработанные на зоне, но их хватит ненадолго.

Надо срочно находить самой любовника или состоятельного мужчину для интима за материальную поддержку. О супружеской жизни Эльвира пока не помышляла, наслушалась всякого насчёт мужской половины от непутёвых или поломанных жизнью зечек в местах лишения свободы.

На последние деньги девушка купила отравы и выморила паразитов. Затем сходила в парикмахерскую, сделав себе недорогой макияж, приобрела приличный вид, став привлекательной благодаря стройной фигуре.

С состоятельными мужчинами, как правило, встречалась в гостиницах или у них на дачах. Появились деньги на хорошую одежду, модное, сексуальное нижнее бельё и даже на ремонт в квартире.

Вот теперь пора подумать и о своём избраннике. И он нашёлся! Высокий, уверенный в себе молодой человек, с чувством юмора, добродушный и обеспеченный. Вот о ком мечтает почти каждая девушка или женщина.

Они познакомились в том же парке им. Пушкина, где когда-то на танцах, будучи обычной и некрасивой 17-тилетней девчонкой, Эльвира встретилась с подвыпившим и простодушным Васей Лейкиным…

— Лейкин, на свиданку! — здоровущий амбал-санитар рукой слегка потряс спящего больного. Немолодой, седоволосый Василий, изнемогающий от тяжёлой болезни, медленно поднял на санитара удивлённый взгляд. Кто это мог к нему приехать? Мама давно умерла, отца тоже нет, какие ещё могут быть родственники?

— Вставай, Васька! — повторил санитар уже веселей и ласковей.

— Кто это ко мне? — спросил удивлённо Лейкин.

— Увидишь! — пообещал работник медперсонала.

Вася тяжело поднялся: от тяжёлой артиллерии нейролептиков было трудно ходить, не то что встать. Он медленно, но аккуратно заправил шконарь, одел пижаму и, ковыляя, направился вслед за санитаром Иваном Георгиевичем, местным мужиком и большим любителем женского пола вместе с алкоголем.

Три с половиной года пролежал несчастный Лейкин на принудительном лечении в небольшом городке Сычёвка, Смоленской области. Ужасная, нашумевшая дурной славой специализированная психбольница для душевнобольных, совершивших тяжкие и особо тяжкие правонарушения. Рядом, по соседству, находилась зона особого режима, и находившиеся там за такие же тяжкие преступления зеки, дабы скостить себе срок, направлялись на работу санитарами в психбольницу, во все мужские отделения. Они бесчеловечно и самым бессовестным образом издевались над больными, отбирали у них передачи, жестоко избивали, совершали в отношении них разные подлости, некоторых опускали и насиловали.

Больных, которые пытались противостоять беспределу санитаров, заводили в наблюдательную палату и привязывали, в том числе и под широкий бинт, врачи-психиатры (менты в погонах, выучившиеся на курсах), назначали очень болезненные уколы — сульфозин, аминазин; а бесформенные, некрасивые шлюхи-медсёстры долго их кололи, доводя больных до состояния "овоща", делая их беспомощными и пассивными. Некоторые умирали в страшных мучениях.

Побои, издевательства продолжались почти каждый день, как и крики придурочных санитаров, медбратов и медсестёр.

Однако, не всё было так уж и плохо. Чтобы выжить в таких условиях, нужно было искать необходимые свои лазейки.

И Вася благополучно их нашёл. Наладив контакты с заведующим отделением ментом-подполковником в отставке, а ныне врачом-психиатром Александром Владимировичем Сосновым, Лейкин благополучно перевёлся из наблюдалки в хорошую палату, с более-менее спокойным контингентом. Вася принимал все лекарства, что назначил ему врач, не пытаясь выплёвывать, под строгим надзором медсестры-раздатчицы. Зеки-санитары требовали у Лейкина корректор (колёса), но тот отвечал, что нечаянно проглотил, после чего получал кулаком по мордасам. Но на этом всё и ограничивалось.

Вася мыл полы в палатах, накрывал в столовой, носил еду в наблюдательную палату, кормил привязанных больных с ложечки. Добрый и кроткий, он пытался хотя бы морально поддерживать других, более слабых.

Вскоре заведующий проникся к Лейкину большим вниманием и доверием. Он направил его с бригадой других больных работать в больничные мастерские, заниматься трудотерапией.

Лейкин с радостью освоился на новом месте, шил телогрейки и другую спецодежду на машинке, получал за это, как и другие, по 10 сигарет в день и дополнительное питание.

Конечно, по вине зеков не обходилось и без ЧП — далеко не в пользу Лейкина. Очередная подлость санитара Краюшкина чуть не довела несчастного Васю до суицида. Когда Лейкина пытались вынуть из петли, которую он сделал из простыни, чтобы на руках удавиться, озверевший Василий набросился на обидчика-зека и перегрыз ему сонную артерию.

У Краюшкина округлились глаза, а безобразное и без того лицо напоминало фильм ужасов. Зечара сдох потом, так ему и надо, а Васю скрутили, жестоко избили и завели надолго в наблюдалку под широкий бинт.

Лейкина могли забить до смерти или заколоть уколами, но заведующий отделением умел помнить добро. На обходе пожилой Соснов укоризненно покачал головой:

— Ну что же ты, Лейкин, так? Ты хоть понимаешь, чем это может для тебя кончиться?

Василий молчал. Оправдываться и сваливать вину на покойника, который сам и довёл Лейкина до такого состояния, себе дороже.

Прошло полгода, и после очередной врачебной комиссии Васю снова вывели из наблюдалки в хорошую палату. Александр Владимирович опять позаботился о реабилитации-трудотерапии Лейкина, и Вася стал по-прежнему трудиться в мастерских, с удовольствием и усердно выполняя заказы.

Вскоре ему вновь подфартило. Заведующий написал в суд хорошую характеристику и успешное выздоровление в документе о лечении.

— Ну что ж, Лейкин, поздравляю! — произнёс начмед на комиссии. — На днях тебя переводят на общий режим по месту жительства. А там и до дому, если жить есть где.

За день до перевода мастер по трудотерапии дала Лейкину специально подобранный материал, и Василий в благодарность Соснову сшил подарок — фирменные футболку и шорты на лето.

Александр Владимирович был очень доволен.

В последнюю ночь зеки-санитары хотели придумать очередную провокацию и подлость Лейкину, но заведующий постарался обезопасить своего подопечного, строго-настрого пригрозив беспредельщикам. Шакалы только лишь оскалились и показывали Васе кулак. Но нашему дембелю было уже всё ни по чём.

Иван Георгиевич провёл Лейкина по длинному коридору отделения загородной психбольницы, в которой лечатся пожизненно. Пока Вася пребывал на принудке в специализированной Сычёвке, квартиру, где он был прописан, незаконно продали его дальние родственники — троюродные сестра и брат. Деньги поровну они поделить не смогли, сестра убила брата и закопала, надеясь остаться безнаказанной и всю наличность присвоить себе. Через полгода дело вскрылось, пьяная дура проговорилась своему тоже нетрезвому сожителю, а наутро тот, протрезвев, молчком по-тихому сдал свою "благоверную". Менты ворвались в хату, скрутили убийцу, наскоро сделав обыск, обнаружили всю выручку с продажи Васькиной квартиры — алчная баба даже не подумала положить бабло на книжку в сбербанк.

Следаки быстро выбили показания у женщины и признания в убийстве, но в незаконной продаже жилья почему-то копаться не стали. Вскоре над убийцей состоялся суд, отправивший подсудимую на приличный срок в дальние лагеря.

Василий узнал об этом лишь на общем режиме, в одной из личных бесед со своим лечащим доктором. Бедняге враз сделалось плохо, и врач очень пожалел о том, что пришлось рассказать больному горькую правду.

Лейкину долго снимали очередной приступ большими дозами нейролептиков; лечащий врач, жалея больного, безуспешно пытался пробить путёвку в ПНИ. Но в психоневрологический интернат психбольных с агрессивным поведением направлять противопоказано, а Вася был всегда непредсказуем.

Так и прожил почти двадцать лет Василий на больничной койке, то в спецухе, то в пожизненной Содышке.

— Вася!!! Миленький мой! Васенька! — хорошо ухоженная рыжеволосая женщина бросилась растерянному больному на шею.

Слёзы ручьями полились у Эльвиры, смывая тушь с накрашенных ресниц. Лейкин изумлённо глядел на эту женщину как на прекрасное создание.

Тяжёлые сумки с дорогими передачами, накрытый больничный стол… Василий за обе щёки уплетал тушёную картошку в горшочке, похрустывая уцелевшими зубами солёным, бочковым огурцом. Забытый запах порезанной на столе сырокопчёной колбасы, которую не ел полжизни…

— Прости меня, Васенька! — женщина ласково гладила седые волосы больного, — дура была, сам знаешь…

— Бог вам судья! — ответила вместо Васи наблюдавшая за ними дежурная пожилая медсестра. Она как будто знала всю эту печальную историю со сломанными и разбитыми судьбами.

А Эльвира плакала: ей, состоятельной и теперь уже свободной женщине было просто совестно за своё прошлое. Поступки, которые она совершила, сломав жизнь без вины виноватому Лейкину, его несчастной маме, а затем и своей, которую она самым безжалостным способом выкинула на улицу, вместо того чтобы помочь в лечении.

Да, Эльвира получила от жизни всё, или почти всё. Богатого мужа, шикарный особняк, престижную и хорошо оплачиваемую работу, дорогую иномарку.

Но мужа вскоре убили в бандитских разборках, а детей она так и не заимела. Получив богатое наследство, её жизнь превратилась в сплошной и кромешный ад. Заимев свободу, Эльвира пыталась себя развлечь то с мужчинами в постели, то с женщинами-лесби. Но по ночам кошмары и терзания приходили снова. Дурные сны не давали ей покоя. Бесполезны оказались высокооплачиваемые психотерапевты и частные клиники: совесть не обманешь и не проведёшь.

Узнать где находится несчастный Лейкин, занимая высокую должность в бизнесе и имея собственные связи, не составило труда.

Шикарный «Мерседес» на высокой скорости покатил в загородную психбольницу. Быстро договорилась и сунула несколько сотен в еврокупюрах главврачу. Тот позвонил в отделение, где лежал Лейкин.

— Прости меня, Васенька… — всё ещё доносилось в голове тяжелобольного. А в коридоре, с экрана телевизора доносилась печальная мелодия песни Вячеслава Бутусова:

«В комнате с белым потолком, с правом на надежду.

В комнате с видом на огни, с верою в любовь…»

* * *

ЗАБЕРИТЕ ВАСЮ!

Менты приехали за Васькой посреди ночи — вызвала по мобильному телефону умудрившаяся выскочить на улицу тёща. Только недавно внагляк "осмелевший" дебошир похвалялся, что сейчас «зарубит топором всех»: и жену, и детей, и тёщу, и весь наряд полиции — попробуют только сунуться. Избитые в кровь молодая жена Райка Костомарова и двое детей Ванька с Анькой, трясясь, жались в угол. Девятилетняя Аня плакала навзрыд: подвыпивший "папаша" рассёк губу, разорвал трусики и платье. Ещё меньше "повезло" Раисе: всё лицо было разбито ударами кулаков, под глазами синяки, из носа и губ текла кровь. У двенадцатилетнего Ивана была вывихнута рука и выбиты два зуба. Мальчик громко стонал от невыносимой боли. Плакала и Рая: пожалуй, несчастной женщине было всех больней…

Костомаров стоял и нагло улыбался, принимая в присутствии ментов напускной радушный вид.

— Ребята! А давайте выпьем! — Василий потянулся к полуразваленному столу за очередной бутылкой недопитой водки.

— Отставить! Стоять на месте! Руки за голову! — скомандовал полицейский сержант.

— А пошёл бы ты на х…р! — гаркнул вконец оборзевший Костомаров и замахнулся на мента подвернувшимся под руку табуретом. Накачанный и физически крепкий мент, ловко увернувшись от удара, свалил Ваську с ног и резко дал ему под рёбра. Дебошир охнул, согнулся пополам и, обессиленный, расспластался по полу.

— Не трогайте батю! — вдруг вмешался мальчишка. — Бабушкины нравоучения любить своих родителей, какие они ни есть, не прошли даром.

Но менты Ваньку не слушали: ловко скрутив Костомарова-старшего и защёлкнув ему на запястьях наручники, вывели пьянчугу из дома. Затем усадили в полицейский ГАЗик и увезли в "Обезьянник".

Раиса молча оделась и вышла следом за матерью. Садист сегодня вдоволь покуражился, жестоко изнасиловав жену в задний проход, потом принялся избивать её и детей. Пытавшуюся заступиться тёщу отшвырнул в угол. Та поднялась и, с трудом дотянувшись до входной двери, выползла на улицу. На счастье, мобильник оказался в кармане халата. Пожилая женщина набрала номер полиции.

Раиса повела домой под руку свою мать, которая, тяжело дыша, с трудом поднималась по ступенькам. На улице было прохладно и сыро. В соседних окнах пятиэтажки зажегся свет: теперь Турамбековы по всему дому разнесут про Васькины подвиги… У Костомаровой болело всё внутри, муж-садист поиздевался над беззащитной молодой женщиной как хотел. Откуда у Васьки такая мощь в эрекции?.. У пьяниц обычно на нуле, а этому всё мало!

Помимо своей жены, Васька отрывался на леваке: минимум с десяток женского пола, от тридцати до сорока пяти лет, предавались с этим невзрачным, далеко несимпотным мужичонкой любовным утехам. Что влекло этих женщин к беспорядочному пьянице, домашнему хулигану и развратнику? Да разве разберёшь…

Зато свою жену Василий ревновал к каждому столбу. Стоит только ей перекинуться парами фраз со знакомыми по работе мужиками в присутствии мужа, как вечером начинались разборки. Костомаров бил женщину по лицу кулаками и ногами, попадало и детям, пытавшимся заступиться за мать.

Раиса вкалывала на двух работах, выкладывала всю свою пенсию её пожилая мать. Лишь Васька уже несколько лет нигде официально не работал: перебивался случайными заработками, нередко воровал или выносил вещи из дома.

Когда наступал в семье финансовый кризис, Костомаров-старший, даже не подумав о своих домашних, уходил к очередной лярве, чтобы пожить за её счёт и удовлетворить ненасытную плоть.

Небезгрешна в этом плане была и Раиса. Но детей кормить и одевать как-то было надо, и женщина после тяжёлой работы набирала по мобильнику таинственный номер. Одевшись как можно поприличней и наскоро уложив детей спать, женщина бежала вниз по лестнице к подкатившей к подъезду машине-иномарке. Пожилая её мама тихо и безропотно стояла на кухне возле икон и торопливо молилась.

— Ты все равно должен любить своих папу с мамой, какими бы они ни были! — внушала бабушка старшему Ивану, который, недоедая и недосыпая из-за вечных родительских склок, по утрам, нахмуренный, собирался в школу.

— Я убью его! — повторял мальчишка про себя, но, придя с занятий, тут же забывал все обиды. Гораздо тяжелей приходилось Анне. В школе её не любили: пытались издеваться и дразнить, учителя выставляли «гадким утёнком», даже не заступаясь за бедную девочку. Однажды её пытались изнасиловать старшеклассники, но им помешал дворник Семён. Увидев, как тот достаёт из кармана мобильный телефон, малолетние насильники бросились врассыпную. Сенька подошёл к рыдающей девчушке и отвёл её домой.

Единственным заступником у неё был брат Иван. Он со своим старшим другом и боксёром Саней Шуканкиным нещадно били Анькиных обидчиков. Те и пожаловаться боялись, зная, что будут сами наказаны.

— Фамилия, имя, отчество? — грубо и резко спросил записывающий протокол капитан полиции Октябрьского РОВД, куда доставили домашнего дебошира и тунеядца.

— Костомаров Василий Алексеевич, — ответил пьянчуга.

— Дата и год рождения? — рявкнул мент.

— Чего? — сделал вид, что не понял, Васька.

— Сколько лет тебе, дебилу, полных лет? — взбесился полицейский.

— Сорок четыре… — икнув, проговорил Костомаров.

— Как зовут супругу? Её возраст? Почему вызвала наряд? Отвечай, падла! — цедил сквозь зубы неуравновешенный капитан.

— Райка… тридцать три года… Зачем вызвала? А я х…р его знает… — промямлил Василий.

— Молчать, сука! — снова взорвался блюститель порядка. — По существу отвечай! Полное имя, фамилия, отчество.

— Костомарова Раиса Павловна…

Неожиданный удар дубиналом свалил дебошира с табуретки, прикрученной ножками к полу.

— Ты чё, легавый?.. За что бьёшь, гад? — зашипел на мента Васька.

— Што? Кто легавый?.. Да я тебя, сучару, сейчас в крошево! — взвизгнул капитан и принялся изо всех сил ногами избивать мужика.

— Отставить, капитан! — в дверях появился сам начальник местного управления.

— Здравия желаю, товарищ подполковник! — капитан отдал честь старшему по званию. И, как бы оправдываясь, добавил:

— Задержанный Костомаров, Василий Алексеевич, сорок четыре года, дебоширил у себя дома. Жестоко избил свою супругу, значительно слабее и моложе его, а также свою тёщу и детей. При задержании оказал сопротивление властям, вёл себя крайне агрессивно, нецензурно выражался, угрожал. При заполнении документов и опросе вёл себя нагло и вызывающе.

— Всё понятно, — ответил начальник. — В камеру его! Пусть посидит с уголовниками. Там его "просветят", как женщин надо уважать.

— Меркулов! — крикнул капитан.

В комнату вошёл тот самый здоровяк-сержант, который забирал из дома Василия.

— В тридцатую хату этого хмыря.

— Слушаюсь! — отдал честь сержант капитану и подполковнику, а Костомарову скомандовал:

— Встать! Руки за спину!

Весь побитый, пьянчуга, еле поднявшись на ноги, скрестив руки за спиной и согнувшись, поплёлся из комнаты в тёмный коридор маленькой тюрьмы.

Васька получил двушку в хрущёвке по наследству от отца. Алексей Фёдорович всю свою сознательную жизнь вкалывал механизатором в совхозе, там же и познакомился с матерью Васьки, Полиной Ивановной, там же и женился. За отличную работу и перевыполнение планов председатель совхоза ходатайствовал об улучшении жилья Костомаровым в ГОРКОМе. Высокопоставленное начальство пошло навстречу, и Алексей с семьёй после многолетнего ударного труда переехал с семьёй в город. Васька был единственным сыном в семье, учиться не хотел, прогуливал уроки. И, хотя Полина Ивановна сама работала учительницей в той же школе, где учился её сын, повлиять никак на него не могла. Алексей Фёдорович устроился в городе на завод мастером. Уставший приходил домой, а когда поздно вечером сынок появлялся дома, отец уже крепко спал, ему было не до разборок.

Так и вырос кумир семьи полным бездельником и тунеядцем. Школу он бросил, слонялся по улицам, знакомился с окрестной шпаной, но в их тёмных делах не участвовал, боялся колонии.

Васька бесцельно проводил время и ничем не интересовался, кроме девок. В шпанской компании были почти совершеннолетние "шалашовки", которые уже набрались сексуального опыта и вовсю "отрывались" на пьяных гулянках. Не остался в стороне и Васька. Он всех активней "участвовал" в оргиях, меньше всех пил спиртное, а когда шобла шла на какое-то тёмное дело — избить кого-то или ограбить, — незаметно сматывал удочки.

Ближе к совершеннолетию Васьки произошёл вопиющий случай. Пьяная шпанская команда, в том числе и три девки, которые в ней были, напали на Алексея Фёдоровича, который, подвыпивши после работы и с хорошей получкой, возвращался домой. Он посидел в хорошей компании своих рабочих, которые его очень уважали, выпил с ними вина в кафе, за заводом. Душевный и добрый человек по натуре, Алексей Фёдорович никому не рассказывал, что не повезло ему в жизни с женой-училкой, которая благодаря стройной и красивой фигуре, как только они переехали в город, так и загуляла от мужа. Кто только не спал с Васькиной матерью — от большого начальства в городе до её учеников в старших классах.

Не повезло Васькиному отцу и с сыном, с которым не нашёл ничего общего.

Пьяные парни со своими подругами-шалавами остановили Алексея Фёдоровича в подворотне.

— Мужик! Дай закурить! — хрипло произнёс прыщавый жиган в кепке и кожаной куртке, ударив мастера своим плечом в грудь.

— Ты что толкаешься? Я не курю, — смело ответил Васькин отец.

— Вы посмотрите, мля… Он не курит! — заржал жиган и ударил Алексея Фёдоровича.

Но мастер был крепкий мужик и, выдержав удар, дал шпанюге сдачи — да так, что тот отлетел, "поцеловавшись" со стенкой.

— Ты чё, козёл! — завопила одна из размалёванных девок и, подойдя к мастеру, оголила перед ним подол. Резкий запах неподмытой вагины и вид омерзительной бабской рожи вызвал у Васькиного отца отвращение.

— Не нравлюсь тебе, да? — взвизгнула девка, — не хочешь меня трахнуть?

— Уйди, сучара! — грозно произнёс Костомаров.

— Чё-ё? — вся шобла, словно озверевшая, накинулась на мастера: били кастетами, ногами, головой о стену.

Кто-то, нагнувшись над бездыханном уже телом, вынул кошелёк с деньгами.

Васька в нападении, как всегда, не участвовал: ходил по вокзалу и любовался красивыми барышнями. Да и шайка напала на его отца чисто случайно — знай они, кто он такой, не пристали бы.

А потом — следствие: всех членов шайки, в том числе и девок, посадили на долгие сроки в места лишения свободы. Ваську спас молодой тогда следак Пётр Ефимыч, да и свидетели нашлись, уверенно подтвердившие на следствии и в суде, что парень во время убийства отца находился совсем в другом месте.

Похоронив отца, Василий вскоре ушёл в армию. Полина Ивановна бросила работать в школе и, ударившись в разгульную жизнь, неожиданно умерла от неизвестной болезни.

Придя из армии, Васёк как будто остепенился. Пётр Ефимович помог парню устроиться на работу: Васька, служа отечеству, умудрился выучиться на шофёра и теперь, после службы, лихо водил ментовский УАЗик с оперативной группой по городу и по всему району. Менты каждый день по многу раз выезжали по разным делам: где-то произошло убийство, где-то изнасиловали девушку, разорвав ей трусы и платье, а чтоб как-то скрыть улики — насильно напоили вином. Где-то кража со взломом — и Вася снова крутил баранку ментовской машины, набитой следователем, дознавателем, операми и задержанными. Несмотря на сложные отношения с родителями, Василий тяжело переживал утрату, похоронив ещё до армии убитого отца, а будучи в армии — и мать, разгульную и спившуюся женщину. Костомаров мечтал, что когда выйдут его бывшие дружки из мест заключения, он непременно заставит их ответить и, изловя по одиночке, прикончить. Ненавидел он до бешенства и материных хахалей, которые свели её в могилу, а при жизни пользовались как хотели и каждый раз спаивали, чтобы развести на грязное порево. Безвольная женщина даже не сопротивлялась, позволяя наглым самцам срывать с неё брюки, блузку, трусы… Поганцы не пришли даже на её похороны, не помогли материально, и женщину похоронили за счёт государства — а какие могут быть у юного солдата деньги?..

С тоской возвращался Василий в опустевшую, переданную ему по наследству двушку, падал после нелёгкой работы на диван и плакал как ребёнок — навзрыд…

Прошло несколько лет. Вася познакомился в один из выходных с совсем юной Раисой, которая с моложавой мамашей шла с рынка, держа в руках тяжёлые сумки с продуктами. Темноволосая хрупкая девушка, скромно одетая в длинную чёрную юбку и старенький свитерок, в тёплых неновых колготках под юбкой и красные туфли с небольшими каблуками. Личико не накрашенное, но очень добродушный, улыбчивый взгляд притянул Костомарова к себе. Мать Раисы, Вера Васильевна, совершенно отличавшаяся от дочери своей полнотой и тяжёлой, грузной походкой, смотрела на молодого человека строго и подозрительно.

— Ба! — нашёлся вдруг Васька, напустив на себя весёлый вид, — как можно такой милой девушке носить такую тяжесть? Не изволите вам помочь, мадам?

И тут же с лёгкостью схватил обе сумки у изумлённой юной девчонки.

Вера Васильевна хотела что-то сказать, но, передумав вдруг, махнула рукой. Дело-то молодое… Не век же дочери в девках оставаться…

Отец Раисы умер очень рано, когда девчонке был всего год и два месяца. Овдовевшая её мать не захотела больше замуж. Сначала начала пить и гулять, бросив дочь престарелым родителям. А когда те умерли, вдруг опомнилась, бросив свои пьянки-гулянки, и вернулась к дочери, которую хотели уже отдать в детдом. Увидев, что женщина образумилась, власти пожалели её.

Однако здоровье Веры Васильевны было подорвано из-за тяжких грехов, и женщина ударилась в другую крайность, ища своё спасение в религии. Всё же с Божьей помощью и добрых людей ей удалось вырастить дочь, дать ей образование, как-то помочь в жизни.

Девчонка выросла очень тихой и кроткой. Церковными молитвами и дальним домом на окраине города её удалось уберечь от развращённой человеческой массы, разгульных похождений и пьянок.

Раиса хорошо выучилась, но всегда жила с матерью, будучи будто привязана к ней.

Однако подходящих женихов Рае не нашлось, и этот случай знакомства с Василием Костомаровым должен был определить её судьбу в дальнейшем.

Прошло время, и Рая с Васькой снова встретились в городском парке у фонтана. Молодым было весело: они катались почти на всех аттракционах, ели мороженое, шутили, смеялись, а под вечер пошли на танцы. Вася был хорошо одет и ухожен, но Раиса по-прежнему была в скромной одежде. Костомаров не жалел денег, щедро тратя их на свою даму сердца. А когда на танцах к его девушке пристали хулиганы, Васька оказался не робкого десятка и вышел со шпаной на неравный поединок. К счастью, один из пацанов узнал в Костомарове ментовского шофёра в опергруппе и упредил об этом своего лидера. Не пожелавшие связываться с работником милиции ребята ушли, оставив девушку в покое.

Раиса, увидев смелость в своём парне, укрепилась в своих чувствах. Теперь она не боялась больше строгой мамы и постоянно встречалась со своим избранником. Постепенно стал пополняться её гардероб новой одежды — Вася щедро одаривал с каждой зарплаты свою возлюбленную. Раиса была просто счастлива! она влюбилась в Костомарова до безумия и вскоре ответила ему взаимностью.

В религиозных семьях не принято лишаться невинности до свадьбы, но девушка от любви к Василию потеряла голову. Вера Васильевна, узнав о том, что её дочь уже не девственница и к тому же беременна, сначала пришла в ужас, крестясь перед иконами, затем в гневе ударила дочь по лицу. Раиса упала на кровать, заливаясь слезами.

— Как ты посмела перед Господом, блудница! — кричала разъярённая мамаша. Казалось, её возмущениям не будет конца.

Но дело было сделано — назад не повернёшь, и Вера Васильевна вскоре смирилась.

Вася оказался честным: узнав о беременности своей любимой, он, не раздумывая, подал с ней заявление с документами в ЗАГС, и молодые вскоре поженились.

Всё изменилось в отношениях супругов, когда родился у них сын Иван. Вася гонял ментовский УАЗ с оперативной группой и днём и ночью. Он думал о семье, о ребёнке, зарабатывая и сверхурочными, работая и в выходные дни. Раисе стало скучно сидеть с ребёнком дома. Она завела себе подружек, которые приходили к ней домой и усаживались на кухне. На столе появилось пиво, а бывало и что покрепче. Наглюхи, не стыдясь, дымили дорогими сигаретами, лишь приоткрыв в окне форточку, грязно матерились и громко хахалились. Несколько раз Вера Васильевна пыталась выставить расфуфыренных девиц на улицу, но Раиса закатывала такой скандал, что маленький Ваня громко кричал на всю квартиру от испуга. Пожилая женщина, жалея ребёнка, была вынуждена закрыть глаза на всё происходящее и изменившуюся в поведении после родов дочь.

— Ну что ты, Райка, так зацикливаешься на своём мужике — даже погулять не успела, выскочила замуж, Ванюшу родила, а о себе даже не подумала?! — противным, визгливым голосом рассуждала длинноногая блондинка Лора, прикуривая от дорогой зажигалки сигарету.

— Мужиков пруд пруди и все они козлы! — вторила ей низкорослая тёмноволосая Наташка в голубых заграничных джинсах, обтягивающих сексапильную фигуру.

— Почему все?.. — растерянно спросила Рая, отпивая бокал свежего бутылочного пива.

— А что ты со своего имеешь? — не унималась низкорослая. — Грошовую зарплату, дешёвые побрякушки, да ещё этого детёныша?..

— Ваню моего не трожь! — неожиданно разозлилась Раиса. — И вообще! Твоё ли дело обсуждать мою личную жизнь?

— Райка, утихомирься! — вмешалась высокая блондинка — хорошо ухоженная, в короткой юбке и розовой красивой блузке. — Мы о тебе же думаем. Он тебе целку сломал, и ты — скорее замуж. Красиво надо жить! Красиво! И чтобы все мужики штабелями падали возле твоих ног! Цену надо себе знать, Рая, цену! — подняв указательный палец вверх, нравоучительно твердила Лора.

— За красивую жизнь выпьем, девочки! — подхватила Наташка и подлила в бокалы с недопитым пивом из раскупоренной бутылки креплёного вина. Молодые женщины чокнулись.

В комнате раздобревшая Вера Васильевна вовсю сюсюкалась с внуком:

— Ах, Ванечка ты мой! Следунчики мои! Пуси, пуси! Золотой ты мой, ненаглядный! Дай я тебя поцелую!

Запьяневшую Костомарову от такого "ерша" подруги уволокли из дому. У подъезда их ждал легковой автомобиль с богатым молодым человеком из Грузии.

Машина с пьяными девками и хитроумным грузином рванула на большой скорости и скрылась на другом конце улицы. Вера Васильевна тяжело вздохнула. В маленькой кроватке тихо посапывал маленький Ваня. Что теперь будет? Что сказать Васе? Он через час приедет на обед, а Раиса умотала даже не сказав куда. Впрочем, куда её увезли эти шалавы, догадаться нетрудно. А вот что говорить Василию пожилой женщине даже на ум не приходило. Она никогда не умела врать. И дочь воспитывала в строгости, заставляя говорить только правду. А тут она так неожиданно испортилась! Когда же успел в неё вселиться этот дьявол? Вера Васильевна, тяжело дыша, ходила по комнате, на глаза некогда волевой женщины наворачивались слёзы. Не в силах больше сдерживать их, она расплакалась.

Васька на обед не приехал — не дал срочный вызов. Группа оперативников спешила на выезд: пьяные подростки зверски избили до смерти инвалида по психическому заболеванию. Мужчина средних лет, весь окровавленный, с торчащими из груди переломанными рёбрами, порванным ртом и изуродованной до неузнаваемости головой лежал посреди дороги. Погибший состоял на учёте в психдиспансере, неоднократно лечился в областной психушке.

— К нему трое подошли, — давал показания свидетель-очевидец, старикан лет семидесяти пяти, с тростью в руке. — Попросили закурить. Потом я уже не слышал, он дал вроде, но они не отстали. Чего уж требовали дальше — я не понял. И вдруг повалили его, начали бить, да так жестоко избивали! Я кричу им:

— Ребята! Что вы делаете? Он же больной! Таблетки пьёт! А они даже не реагируют, а только бьют и бьют… А я… Что я сделать-то мог? Разве я их раскидаю? Я сам еле-еле хожу. А народ проходит мимо, даже не смотрют. Своя рубашка-то ближе к телу. Потом бросили его. А там уже труп изуродованный. Я к почте, там попросил по телефону сообщить вам. Знаю я одного из этой шайки… Витькой зовут, со мной рядом живёт…

Старик вдруг вздрогнул, но взял себя в руки:

— Теперь уж все равно… 17 лет этому парню. Зверёныш тот ещё. И отец его недавно только освободился. Пьют на пару. Матери все нервы вымотали оба.

Дед закурил папироску, закашлялся. Василий вышел из машины, подошёл к трупу. И… Отшатнулся. Он вдруг вспомнил, как несколько лет назад такие же звери до смерти забили его отца, добродушного заводского мастера Алексея Фёдоровича. Костомарова всего затрясло, он побледнел, пребывая в шоке.

— Ну, ну, ну! — похлопал его по плечу бывалый оперативник. — Васька, успокойся! Вечером бухнём и всё пройдёт. Знаю, зрелище не для слабонервных. Но что поделать? Работа у нас такая.

С трудом придя в себя, Костомаров пошёл к машине. А вечером, взяв всю шайку малолетних убийц и распределив по камерам, опергруппа решила немного расслабиться. Вася пил больше всех, начальство предоставило ему на следующий день отгул.

— Где Райка? — пьяный Василий тряс грузную, пожилую тёщу. — Где эта сучка?

— Вася, уймись, ребёнка напугаешь! — умоляюще произнесла Вера Васильевна, но разгневанный Костомаров её не слушал. Он метался по комнате словно зверь, то и дело наскакивая на старуху, несколько раз ударив её по лицу. Перевернув чуть ли не все вещи в квартире, разбив много посуды, в том числе и чайный сервиз, Васька уснул у себя в спальне. Тёща, громко охая и задыхаясь, с трудом дошла до аптечки, висевшей на стене в коридоре. Выпив лекарства, поплелась на кровать. Однако внезапный плач ребёнка не дал ей заснуть. Женщина встала и стала пеленать Ивана.

Покормив малыша и дождавшись, когда он уснёт, Вера Васильевна наконец задремала.

Бедной старухе снились ужасные кошмары. Пьяный дебошир, её зять, глумится над всей семьёй, а потом идёт с ножом в руке на неё. Женщина вскрикивает во сне от ужаса. Вера Васильевна и подумать не могла, что сон окажется вещим. Через несколько лет он сбудется и всё закончится плачевно.

В двухэтажном доме, на окраине города, куда увезли Раису, гуляли трое друзей и три молодые женщины. Костомарову напоили крепкими спиртными напитками, женщине было плохо. Она еле ворочала языком, и один из молодых парней, который сидел рядом с ней, повёл её в комнату. Грузин принялся раздевать Раю.

— Отстань от меня… — пролепетала пьяная Райка. — Не видишь, я замужем. Она показала чернявому своё золотое кольцо.

— Твой муж объелся груш! — весело ответил ей парень. — Посмотри на меня, моя прелесть! Разве Зураб Торицели не молод, не красив? — спросил он девушку за себя в третьем лице. — Вай, какая славная девушка! — со своим грузинским акцентом продолжал Зураб.

В соседней комнате уже раздавались сладострастные стоны. Двое его приятелей, тоже грузины, вовсю уже упивались в пьяном сексе с молодыми развратницами Лорой и Наташкой.

Раиса вяло сопротивлялась, но Зураб уже снимал с неё трусы. Большущий и твёрдый, как кол, член грузина вошёл в неё. Рая вскрикнула, попыталась вырваться. Но сильный и уверенный в себе молодой человек крепко держал девушку.

Наутро, одевшись, Зураб протянул Раисе сто рублей.

— Возьми деньги, — сказал он. — Мне было очень хорошо с тобой. Жаль, что ты не моя женщина. Купишь себе, что захочешь. Он проводил молодую женщину и исчез.

Костомарова смяла купюру и заплакала. Потом всё же засунула деньги в карман. Надо поймать такси. Этот козёл натрахался с ней и даже не подумал отвезти домой…

Ой, мамочки! Что же теперь будет?..

— Где ты была, мерзкая потаскуха? — на Раису медленно надвигалась её грузная мамаша с синяками под глазами.

— Мам, я всё объясню, — попыталась ответить Костомарова.

— Мужу своему объяснять будешь! — Вера Васильева разразилась в гневе, забыв про внука. Она с силой влепила дочери оплеуху и вытолкнула её из комнаты.

— Ты мне больше не дочь, подлючка! Если бы не Иван, я бы давно уехала от вас, и живите как хотите! Тварь безбожная! Креста на тебе нет! Ничего, придёт время — покаешься!

— Мамочка, прости! — бросилась к ней девушка.

— А ну, прочь от меня! Не прикасайся даже! Иди порядок наводи в квартире, гадина такая. Посмотри, что твой муженёк натворил! — Вера Васильевна показала на перевёрнутые вещи во время дебоша Васьки и разбитую посуду.

— Мамочка, я не могу, у меня голова болит… — плача, отвечала дочь. — У меня в промежности, наверно, разрыв…

— Я тебе сейчас задам «не могу»! — взъерепенилась толстуха. — А ну, бери веник!

Она взяла за шкирку Раису, как котёнка, но та вырвалась и убежала, запершись в комнате.

Заплакал Иван, старуха кинулась к нему, снова сюсюкая:

— Ванечка, не плачь! Ну прости! Совсем забыла про тебя с этой полоумной твоей мамашей… Ой ты, Господи! Ванечка ты наш! Заинька мой миленький! Сейчас пелёночки сменим, я тебя накормлю. — Вера Васильевна, отвлекшись на ребёнка, забыла про всё.

Раиса валялась в спальне, обхватив голову руками. После пьяного порева болело все внутри, голова разрывалась на части. Девушка залилась рёвом, но к ней никто не подошёл — комната была заперта.

Муж не появился дома вечером. Рая, кое-как очухавшись, принялась убираться в квартире. Вера Васильевна сидела с ребёнком: нянчилась, кормила, пеленала.

Прошло несколько месяцев. Подруги Раисы больше не появлялись. В один из зимних вечеров Рая узнала, что они погибли в автокатастрофе.

Молодые женщины ехали на "Жигулях" с подвыпившими ухажёрами. Они безобразно вели себя на дороге, орали пошлые куплеты, показывали встречным шоферам свои "прелести", дразня и оскорбляя их. Парни, вместо того чтобы поставить на место распоясавшихся девиц, сами потакали им во всём, весело выкрикивая и грязно ругаясь. Водитель "Жигулей" не справился с управлением и произошло лобовое столкновение на высокой скорости с тяжёлым грузовиком. Все четверо, находившиеся в салоне легковушки, погибли. Водитель тяжёлого УРАЛа отделался нетяжёлыми травмами.

Раиса была потрясена случившимся, Василий слегка позлорадствовал. После гулянки молодой жены он охладел на время к ней, но пока продолжал работать.

Казалось, жизнь стала налаживаться, и через три года у них появилась дочка Аня. Вера Васильевна ликовала от счастья — она любила детей больше своей жизни. Молилась за них, сюсюкала с ними, вкладывая в своих чад всю свою небольшую пенсию, балуя их и постоянно целуя.

Через несколько лет после рождения Анны Раиса Костомарова снова перестала уделять внимание мужу и детям. Она завела роман с главным инженером одного из предприятий города, Виталием Павловичем Зюзиным. Плохенький мужичок 45 лет, с виду добродушный и улыбчивый, очень нравился молодой женщине. Зюзин приходил после работы в кафе, где Раиса работала официанткой, и заказывал себе вкусный ужин. Он любил вкусно поесть, мило улыбался, щедро дарил чаевые. Мужик с хорошей зарплатой, личным автомобилем, одинокий — почему бы и нет? Раиса недолго размышляла над этим. Что её ждало дома? Постоянные упрёки матери, что она не занимается своими чадами: Ванька с Анькой просто-напросто повисли на пожилой женщине. Надменный и суровый взгляд усталого Василия, его здоровые кулаки, которые он не раз распускал на неё. Мать Раису теперь не защищала, лишь бы детей не трогал. А этот Виталик такой милый и умный! Сегодня он снова позвонил ей на работу, а заведующая, как всегда, смолчала. Ну и правильно! Значит, она по-женски понимает её. Рая в приподнятом настроении обслуживала клиентов, вертелась как белка в колесе, всячески угождая им. Вечером приедет милый, и они снова поедут с ним к нему на дачу! Шикарная дача, двухэтажный домик в десяти километрах от города. Просто сказка какая-то! Рядом лес, речка. А какой он в постели! Ласковый, мягкий и столько удовольствий!