Я жду отца

Сосед

Хорошо, когда есть соседи. А еще лучше, когда соседи — добрые. Я считаю, что нам здорово повезло в этом отношении. Наш сосед — Николай Палыч — шофер и вообще хороший дядька. Не раз выручал он нас в трудную минуту. Бабка души в нем не чаяла.

— Какой человек! — говорила бабка. — И помощь окажет, и словом утешит.

Меня больше привлекала машина, на которой ездил Николай Палыч. Правда, машина как машина. Довольно старая и потрепанная полуторка. Николай Палыч вывозил на ней за город мусор и прочие ненужности. Но, как сказал он сам, без его машины строители загнулись бы.

— Ведь понимаешь, парень, какое дело, завод восстанавливаем. Надо сначала территорию расчистить. Это можно. А мусор? Вот я его и вывожу. И получается, если бы не моя старушка, тяжело ребяткам пришлось бы. Ох как тяжело! Куда б они мусор девали? Ну, скажи, куда?

— Но ведь там и другие машины есть…

— Конечно. Ты резонный парень. Есть и другие. Но в каждом деле нужен запевала. Бригадир я. Понятно?

— Понятно, — говорю.

Но мне все-таки непонятно.

Вечерами Николай Палыч приходил к нам. Он приносил сахарин, хлеб.

— Да что вы! — говорила бабка. — Ну, зачем вы расходуетесь?! Мы и так рады.

Но продукты принимала. И мы пили чай. Вернее, подслащенный кипяток.

Николай Палыч пил старательно. На лбу у него блестел пот. Он пил чай с таким усердием, словно ворочал тяжести.

Когда Николай Палыч что-нибудь говорил, то поглядывал на мать. Слушает или нет?

Мать смущалась. Говорила «да», «нет». Кивала. Улыбалась. Улыбалась слабо. Растерянно.

Николай Палыч рассказывал только о себе.

— Скромными бывают только подлецы, — изрек он.

И не был скромен.

Вот он говорит:

— Жизнь — это шашки. Доска в клеточку. А мы — фигуры. Пешечки. Но стремимся вылезти в дамки. Одни вылезают. Другие попадаются. И тогда — небо в клеточку. Но когда живешь честно, тебе это не угрожает. Я вот на фронте командующего всей нашей армией возил. Подвиги совершал. Он, командующий, значит, говорит мне: «Фирсов, хотишь, я тебя в подполковники за храбрость произведу?» — «Никак нет, говорю. Я говорю, сержант. И желаю, говорю, дойти до звания подполковника обычным путем». Глянул он на меня из-под своих орлиных бровей, руку пожал, прижал к своему боевому сердцу. «Честный ты очень, товарищ Фирсов, говорит, уж, больно ты честный. Ну, да ты не волнуйся, это я тебя проверял — клюнешь или как?» Такие вот делы. Да, если бы не контузия, я бы уже генералом армии был. Контузия помешала. Но все равно, несмотря на контузию, я командующего от верной гибели спас. Бомба рванула, газик мой — кувырк, и кверху лапками. Я поначалу сознательность потерял. А потом, придя в себя, вижу — лежит мой генерал. Помирает вроде. Я его на плечо и в санбат. Вовремя пришел. Еще бы пять минут, и помер бы… Да нет, не я помер бы, а он. Спасли ему жизнь наши врачи. А у меня — контузия сурьезная. Глазами вращать не могу, и все тут. Так и списали меня по чистой. Пенсию дают. А я завсегда могу самый геройский подвиг совершить.

— Ну, а сейчас как? — спросила бабка.

— Чего «как»?

— Да с глазами…

— Порядочек. Вращаются…

Николай Палыч может часами рассказывать о своих военных приключениях.

Фронт. Бомбежка. Мчится на своем верном «газике» Николай Палыч. Везет пакет командующему. Немцы швыряют бомбы прямо в Николай Палыча. Но все мимо.

И вдруг — прокол. А немцы-то рядом. И не дремлют. Вот они мчатся на мотоциклах. Погиб ты, Николай Палыч! Но Николай Палыч тоже в сукно одет! Паф! Паф! Ближайший немец рухнул с мотоцикла. Николай Палыч уверенно занимает его место и благополучно привозит пакет командующему.

— Вы не думайте, что я просто шофер, — прервал он свой рассказ. — Да, конечно, шофер. Но призвания у меня другие. Сейчас я разрабатываю теорию о продлении жизни человека на земле. И нашел, что для этого необходим йод. Угу, угу, самый обыкновенный йод. Одна капля продлевает жизнь человека на год. Я систематически ввожу йод в организм. Начал с одной капли, а сейчас дошел до пяти…

Он снова перескочил на события военных лет и стал рассказывать, как ему было поручено подслушать секретный разговор немецкого командования (он ведь прекрасно знает немецкий язык. «Хочешь, парень, тебя так немецкому обучу — своих не поймешь?»). Николай Палыч прокрался к блиндажу, где шло совещание, снял часового, узнал, что надо, и бросил в блиндаж связку гранат. Все легли!

Он сбегал в свою комнату и принес показать нам финку, которой он снял часового.

— Дарю, — сказал Николай Палыч, протягивая мне финку.

— Что вы, — испугалась мать. — Такие вещи не для детей…

— И то верно, — согласился Николай Палыч и взял финку назад.

Когда он ушел, бабка с восхищением сказала:

— Ох и брехун! Пустомеля, а вроде ничего мужик. И в тебя, Надь, метит.

Мать ничего не ответила. Вздохнула. Стала стелить постель.

А мне Николай Палыч понравился.

Ненависть пришла позже.