Я тебя прощаю

Глава двенадцатая

Офис Лукаса занимал два верхних этажа здания в деловой части города, откуда открывался самый живописный во всем городе вид — на сверкающий залив. Несмотря на гнетущую жару, в офисе стояла приятная прохлада альпийского летнего дня.

Обычно в офисе было тихо, как в подвале банка или в святилище. В этих мраморных стенах секретари, юристы и их клиенты переговаривались одинаково приглушенными, почтительными голосами, словно на похоронах.

Но не сегодня.

Эхо возбужденных мальчишеских голосов, отдающееся от алюминиевых стенок лифта, послышалось еще до того, как хромированные двери распахнулись, и сыновья Бродерика ворвались в огромную приемную словно пара извергающихся вулканов, нацелившись прямиком на кабинет Лукаса.

Само собой, секретарь Лукаса, зная, что в последнее время тот вечно пребывает в раздражении, попыталась удержать юных сорванцов.

— Вам сюда нельзя! — заявила она непререкаемым тоном, к которому мудро прислушалось бы большинство посетителей. — Он занят с…

Мальчики пронеслись мимо нее и пинком распахнули дверь. Лукас вскинул голову. Он, конечно, сразу же услышал вопли сыновей. Лицо у него было осунувшееся и изможденное. Он до сих пор ощущал слабость, не вполне оправившись от пулевого ранения.

Его серебристые глаза взрывоопасно сузились.

— Папа! — Пеппин, как флагом, размахивал измятым листком бумаги. — Чандра наконец-то написала нам! Она приглашает нас в Мексику!

— Очень мило, — равнодушно и холодно отозвался Лукас. — Рад за вас. Меня она не удостоила такой чести.

— Нечего тебе дуться и упрямиться из-за того, что она вернула пару твоих писем!

— Это я дуюсь? Я упрямлюсь? Да она вернула все мои письма нераспечатанными! И все цветы! Она не подходит к телефону! Она распорядилась, чтобы меня остановили на границе и арестовали… Мне пришлось провести целую ночь в тюрьме, с шайкой пьянчуг! Вы помните это? Или уже забыли? Какой-то тип меня ударил, и у меня вновь открылось кровотечение!

Ни одной женщине, даже Джоан, не удавалось заставить Лукаса настолько пасть духом. Почувствовать себя никому не нужным. Отвергнутым. Всеми покинутым.

— Так попытайся еще раз! Поезжай туда, помирись с ней и привези ее обратно. Мы тебе поможем, — пообещал Пеппин.

Громадное кожаное кресло повернулось на ножке. Из его глубин раздался неожиданный взрыв мужского смеха. Мальчики чуть не подпрыгнули от неожиданности.

— Чандра велела посадить тебя в тюрьму? Какого же черта ты не сказал мне об этом?

Оказалось, что в огромном кожаном кресле перед столом их отца сидит мужчина грозного и властного вида с угольно-черными блестящими волосами.

— Пусть это останется между нами. Мне нечего гордиться той ночью, — проворчал Лукас. — Для моих партнеров она может стать последней каплей.

— Привет, ребята, — произнес мужчина, оглядев мальчиков, проглотивших язык, застывших по стойке «смирно».

— Это мистер Рейф Стил, — раздраженно представил своего гостя Лукас.

Пеппин издал боевой клич. Монтегю благоговейно прошептал:

— Друг Чандры! Телохранитель! Вы и вправду знали рок-певца Джо-Джо и его группу?

Рейф кивнул и сверкнул дружеской улыбкой.

— Я был личным телохранителем Джо-Джо, пока не поумнел. Он болван. Но, похоже… вам тоже случилось быть телохранителями Чандры. Я — ваш должник.

— Мы любим ее. И хотим, чтобы она вернулась к нам, мистер Стил. Вы поможете нам?

— Забавно! Я только что говорил об этом с вашим отцом. Но он ничего не желает слушать, хотя я уверял его, что весь прошедший месяц Чандра тосковала о вас, всех троих.

Мальчики подступили ближе, перестав опасаться рослого, сурового незнакомца, сидящего за столом их отца.

— Папа, пусть мистер Стил что-нибудь сделает. И как можно скорее, пока мы не потеряли ее навсегда.

— Нет, и хватит об этом! Считайте, что ее не существует. Она нас бросила. — Он помедлил. — Послушайте, мне это нравится не больше, чем вам, но Чандра так решила. Я поступил с ней подло, и она меня ненавидит.

Но Рейф возразил:

— Ошибаешься. Она помирилась со своими родными — даже с Холли. И если она могла простить их и пойти на компромисс, то наверняка простит и тебя.

— Я же сказал: нет! — В низком голосе Лукаса прозвучала решимость стоять насмерть.

— А если я скажу, что она беременна? — Серые глаза Лукаса блеснули, словно в их глубине зажглись спички.

Увидев, как загорелись глаза, и побледнело лицо отца, мальчики с улыбкой переглянулись и хлопнули правыми ладонями.

Лукас стиснул губы, услышав эти нежелательные аплодисменты, но не выгнал ребят и не помешал Рейфу продолжать:

— Итак, слушайте, парни. У меня есть план.

Чандре так и не удалось найти достойную замену своему шоферу, покойному Мигелю Сантосу, и казалось, не было у нее больше потери. Какой-то желудочный вирус снизил ее энергию почти до нуля, а ей приходилось работать и за себя и за шофера.

Впрочем, это было даже к лучшему: она так уставала и так скверно себя чувствовала, что на горькие раздумья не оставалось сил.

Нет. Она не позволит себе вспоминать о них.

На миг перед глазами Чандры встало любимое смуглое лицо. Она вновь увидела его перепаленные болью глаза, когда они прощались в больнице. С повязкой на груди и правой рукой на перевязи он выглядел совершенно потерянным, брошенным.

Нет, думать о нем нельзя. Потому что агония этой потери и его предательства еще слишком свежа и пугает ее.

Чандра с трудом крутила рулевое колесо огромного грузовика, тяжело нагруженного панелями крыши, и пот струился из-под стетсона. Неумело дергая рычаг, она переключила скорость. Громоздкая машина неуклюже вкатилась в поселок, где две церковные общины строили дома.

Хэл сидел в тюрьме — его отказались выпустить на поруки. Он признался, что сам подбросил наркотики в фургон Чандры, а потом — в один из ее домов. А затем он украл из больницы ее окровавленную тенниску и по почте отправил в полицию. Стинки тоже сознался, что солгал, утверждая, что Хэл был с ними в ночь, когда произошла авария. Правительство прекратило расследование деятельности благотворительной организации Чандры. Ее полностью оправдали, и ее сторонники вновь прониклись к ней доверием. А маньяк-убийца, угрожавший Лукасу, был пойман и тоже посажен за решетку.

Но, несмотря на все это, Чандра была до крайности подавлена и угнетена. По возвращении в Мексику на нее навалилась уйма дел.

Прежде всего, ее мучила жара, сто пятнадцать градусов по Фаренгейту в скудной тени мескитовых деревьев. Сегодня в машине пекло как в духовке. Возможно, жара и послужила причиной неприятностей на строительной площадке номер четыре. Рейф сообщил, что трое из добровольцев взбаламутили всю команду.

И это было странно. Обычно люди, согласившиеся помочь церковным общинам, безотказно выполняли тяжелую физическую работу. Трудные подростки зачастую работали упорнее своих взрослых товарищей. А с этой троицей испробовали все способы и, наконец, попросили Чандру лично заехать на строительную площадку и подбодрить добровольцев.

Улица поселка была невымощенной и ухабистой, бурая пыль клубилась, вылетая из-под огромных черных колес грузовика. Десятки детишек в грязных лохмотьях выбегали из лачуг на улицу в тучах пыли и мух, улыбаясь во весь рот и махая Чандре: она давно снискала любовь местного населения. Чандра замахала рукой в ответ и улыбнулась, но, поскольку при этом ей пришлось управлять машиной только одной рукой, грузовик резко вильнул вправо, покачнулся и чуть не врезался в кактус.

Конструкция машины была устаревшей, сиденье не удалось передвинуть, и Чандра, сидя на самом краешке, едва доставала до стертых педалей. Ей требовались вся сила и сосредоточенность, чтобы просто вести машину.

Если не считать летнего зноя и постоянной угрозы нищеты, усилившейся сейчас из-за засухи и недавнего разоблачения политической коррупции в Мехико, Пьедрас-Неграс был очень милый городок недалеко от границы. Плоские, выбеленные засухой равнины, ленивые бурые воды Рио-Гранде окаймляли городок. Но синие небеса были просторны, а благодаря уединенному расположению в городе в меньшей степени процветали преступность и проституция, поэтому он, скорее, походил на поселок городского типа где-нибудь в глубинке.

Толстый налет пыли покрывал лозу, обвивающую ограду из колючей проволоки, которая окружала строительную площадку. Стены дома на строительной площадке номер три уже достигли в высоту десяти футов, потому Чандра и везла сюда панели для крыши.

Но, оглядев строительную площадку номер четыре, где только два ряда бетонных блоков составляли будущие стены, да и те вроде бы кренились внутрь, она нахмурилась.

О Господи…

Только этого не хватало!

Если к субботе дом не будет закончен, а чудес не бывает, они выбьются из графика и построят на один дом меньше. А значит, одна из семей городка, победивших в лотерее, не получит дома до следующего года.

Чандра дернула на себя рычаг ручного тормоза, толкнула дверцу и крикнула прорабу, чтобы он помог ей выбраться из машины. Она купила этот грузовик подержанным. Он был настолько стар и помят, что дверцы в нем открывались только снаружи, да и то если приложить значительную силу.

Когда двое мужчин, которые укладывали третий ряд бетонных блоков, опустили на землю сорокафунтовые блоки и бросились к Чандре, прораб схватил их за плечи и велел продолжать работу.

Чандра растерялась и возмутилась.

А прораб окликнул долговязого парнишку, показавшегося Чандре знакомым, который замешивал густой белый раствор в бадье в дальнем конце строительной площадки. Парень стащил с лица маску и наклонился над рослым мужчиной, растянувшимся в гамаке с безмятежным величием испанского конкистадора.

Лицо мужчины прикрывала ковбойская шляпа; его гибкое спортивное тело вытянулось во всю длину в тени трепещущего навеса. Безобразие, снова возмутилась Чандра, развалился, а рядом с десяток женщин из церковной общины, с обгоревшими щеками и носами, гнут спину под палящим утренним солнцем.

Внезапно мужчина вскочил, и его серые глаза, пронизывающие и настороженные, впились в нее. Чандра! Губы его расплылись в счастливой улыбке. Он выпрямился и размашистыми шагами двинулся к Чандре.

Лукас.

А долговязым пареньком был Монтегю.

Нет!

Рейф обманул ее. Чандра задергала дверцу машины, стремясь вырваться, но та не поддавалась.

Она в ловушке.

И не может выбраться без посторонней помощи.

— Помогите мне хоть кто-нибудь! — в отчаянии выкрикнула она, ища взглядом прораба, который таинственным образом испарился. Как и большинство других работников.

Лукас распахнул дверцу машины, и Чандра буквально рухнула к нему в объятия.

Вцепившись в него, чтобы не упасть, Чандра не сразу поняла, что одна ее рука оказалась на обтянутом джинсовой тканью бедре Лукаса, а вторая — у него на поясе. Она неловко выпрямилась.

— Ну и ну! — ухмыльнулся Лукас, да так развязно, что у Чандры зачесались руки от желания отвесить ему пощечину. Но, разумеется, это было немыслимо — на виду у вытаращивших глаза женщин из церковной общины.

— Что интересного вы здесь увидели? — крикнула Чандра женщинам.

— Напрасно ты так сердишься, — шепотом вмешался Лукас. — Они ни в чем не виноваты.

— Да, виноват только ты! Ненавижу тебя!

— Ты в этом уверена? — Он крепче прижал ее к себе.

От Лукаса веяло жаром, как и от самой Чандры. Но его прикосновение было невообразимо приятным, настолько приятным, что у Чандры вновь закружилась голова, и перехватило дыхание.

Четыре долгие, мучительные недели она спала в одиночестве и пыталась забыть его.

Она и теперь была уверена, что со временем избавится от воспоминаний, и потому яростно толкнула Лукаса в грудь. Но это было все равно что пытаться с ее жалкими силами сдвинуть с места стальную стену.

— Я люблю тебя, — прошептал Лукас, прижимая ее к себе. — Я люблю тебя.

— Нет!

— Прости меня, — хрипло умолял он, и его низкий голос так странно дрогнул, что Чандре показалось, будто он вот-вот заплачет.

Она не смогла удержаться и взглянула ему в лицо.

Их взгляды встретились. Суровое лицо Лукаса дышало страстью. Всепоглощающее чувство, которое Чандра прочла в его глазах, было сильнее слез.

Я люблю тебя, поверь. Я умру, если ты мне не поверишь.

Я прощаю тебя.

Они не произнесли ни слова.

Однако они говорили.

На своем, понятном только им языке.

Но вот его лицо смягчилось, и он заключил Чандру в крепкие объятия.

Чандра была не в силах бороться ни с ним, ни с самой собой. Всю свою жизнь она искала его и, наконец, нашла. И знала: что бы он ни совершил, кем бы он ни был, она будет с ним всегда. Тихие слезы радости струились по ее щекам.

— Спасибо, что ты приехал, — прошептала она. — Какая я глупая! Конечно, я прощаю тебя.

Потому что такова сущность и сила истинной любви.

— Я пытался приехать раньше. Но мне пришлось целую ночь охлаждать свой пыл в одной гнусной мексиканской тюрьме, в компании омерзительных типов.

— Знаю. Извини.

Чандра прильнула к нему, трепеща от счастья и в радостном исступлении подставляя губы твердому рту Лукаса.

Лукас целовал ее, и Чандра не слышала двух возбужденных мальчишеских голосов — знакомых и любимых.

— Так у нее будет малышка или нет?

— А может, малыш!

— Когда же он сделает ей предложение и подарит кольцо?

— Тсс! Пускай сначала нацелуются, остолоп!

— Сам ты остолоп!

— Девчонкам нравится, когда их целуют.

— И мальчишкам тоже.

— Только слюнтяям.

Но, наконец, до нее дошло, что за спиной у нее звучат голоса ее милых мальчиков. Ее ангелов-хранителей.

Ее сыновей.

Им не терпелось узнать, будет ли у нее малыш.

Ребенок?

Эта мысль пронзила ее словно током.

Чандра даже не задумывалась о такой чудесной возможности. Она считала, что желудок у нее расстроен от нервов или от дурной пищи. Но теперь она припомнила, как странно Рейф поглядывал на нее всякий раз, когда она уверяла, что с ней все в порядке, как заботлив он был, как настойчиво вел поиски нового водителя.

Рейф сам был отцом. Должно быть, он разбирался в подобных симптомах.

Мысленно она вернулась на несколько недель назад. Сильнее всего ее всегда тошнило по утрам… И вдруг поняла: конечно! Она носит под сердцем ребенка Лукаса. Как это ей раньше не пришло в голову?

— Выходи за меня замуж, — произнес Лукас, наконец, оторвавшись от ее губ.

— Да. О да! Да, да, — прошептала она, а потом приподнялась на цыпочки и снова стала целовать его.

Тут уж она услышала громкий хлопок двух ладоней.

— Смотри! Я же говорил тебе, глупый!

— Сам такой!

Но глупее всех была она, когда бросила троих людей, дороже которых у нее нет никого в целом мире.

Теперь ей предстояло всю оставшуюся жизнь заглаживать свою вину.

И головокружительный поцелуй, которым Чандра наградила Лукаса, был только началом.