Я умер и переродился шаманом-травокуром

Глава 14

Вечер обещал быть крайне скучным. Ватичелли нелепо стоял в углу комнаты и даже не мог представить, чем бы он мог заняться в ближайшее время. Прочие гости были точно такого же мнения обо всём происходящем и с нетерпением ожидали, когда же очередной бал завершится.

Данное недоразумение произошло по вине организатора, коего хозяин дома уже благополучно уволил: упомянутый прохиндей упустил знаменитого фокусника, рассорился с дивным музыкантом и оскорбил труппу уличных актёров, благодаря чему занимательная программа на вечер превратилась в посредственные танцы под аккомпанемент музыкантов средней паршивости.

Самым интересным, а пожалуй и вовсе — самым загадочным, являлся тот факт, что помощник Разумовского ранее никогда не подводил своего дражайшего нанимателя и выполнял все его поручения в кратчайший срок, но в этот раз, будто на день тронувшись умом, не только не справился с возложенными на него обязанностями, но и с позором пропал и был найден пьяным, а также, что невообразимо, совершенно ничего не помнящим о прошлой ночи. Когда у него отбирали ключи от дома, безумец страшно вопил и попутно клялся на могиле матери, что в него вселился сам дьявол и он не отдавал отчёта в своих действиях. Правда вот, Алексею это утверждение совсем не помогало, да и не могло помочь, поэтому мужчина пребывал в своеобразном трауре и прятался от гостей в своей комнате.

Когда в гостиную вошла графиня Авдеева, зал несколько оживился, но интерес к ней тут же увял, как только она, не став ни с кем здороваться, направилась к Веневитинову. Многие, в том числе и Ватичелли, сочли поведение гостьи дурным тоном. Впрочем, почти каждый в зале был знаком с известной соблазнительницей, поэтому не решился высказываться о ней нелестно: про кого-то она знала так много, что могла схоронить его репутацию, кому-то в своё время помогала избавиться от дефектов внешности, а для кого-то была и бывшей любовницей...

«В своё время Маргарита была очень соблазнительна» — размышлял Ватичелли, посматривая на чуточку располневшую красотку в измявшемся платье. «Но, пожалуй, сейчас ей не достаёт грации, изящества и цвета лица. Да и игривость её, известная по всей Москве, давно поутихла. Этот Максим Веневитинов портит всё хорошее, что есть в городе — шабаши, кабаки и развратных женщин!»

Пока уважаемый гном размышлял о превратностях судьбы, девушка подошла к столику, за которым сидел известный инквизитор и, словно дикая кошка, опёрлась на спинку уже занятого стула и согнала оттуда одного старенького военного — вернее, мужчина сам уступил ей место, чуть не подавившись канопе.

— Благодарю. — премило ответила графиня на любезность служивого и затем вальяжно села и пододвинулась к столику.

Статный мужчина, сидевший напротив, даже не поднял головы, чтобы поприветствовать гостью: всё его внимание было поглощено чтением запрещённой литературы. Магистр магии боялась его побеспокоить, поэтому молчала до тех пор, пока Веневитинов не бросил читать и не поднял на неё усталых глаз.

— Кого это я вижу? Маргарита Авдеева, член капитула, уважаемый учёный и просто... Мерзкая самодовольная женщина, у которой хватило наглости вернуться в мой город.

Мужчина говорил тихо, так тихо, что его почти не было не слышно, но, что удивительно — любой разбирал то, о чём этот скромный молчун говорил, потому что от этого, зачастую, зависела жизнь слушателя.

— Зачем ты говоришь мне всё это? — на глазах аристократки застыли крокодильи слёзы. — Тебе ведь известно, что я очень болезненно переношу оскорбления и теперь буду прокручивать твои слова целый месяц кряду, пока, наконец, не устану практиковаться в самоедстве и не...

— Когда ты решила изменить мне с каким-то безызвестным немцем, что в тебе проснулось, самоедство? — мужчина горько усмехнулся. — Нет, в тебе проснулась твоя врождённая склонность к изменчивости: ещё с детства ты пробивала себе дорогу на вершину, занимаясь непонятно чем со всякими бородатыми ублюдками в сутанах, гордо называющих себя магами. Да, тогда в тебе говорило то же самое - изменчивость, и сейчас она в тебе говорит. Уверен, очередной любовничек не смирился с потерей пташки и теперь жаждет мести? Я знал, что твоё бегство от моего правосудия этим и закончится, только не знал, как быстро...

Графиня поняла, что разговор идёт не по плану, и была вынуждена прибегнуть к хитрому дамскому приёму — жалобам на своё существование:

— Максим, мне было так страшно. Почему же весь мир ненавидит чародеек? Мы дарим людям здоровье и радость к жизни, а они клеймят нас ведьмами и хочет сжечь... Как же несправедливо общественное мнение!

Девушка внезапно встала с уступленного ей места и устремилась к бывшему. Оскорблённый любовник отогнал её мощным толчком, от которого дама чуть не упала на холодный мрамор.

Люди начали перешёптываться. Все разом вспомнили бурную, пестрящую красками историю любви самого опасного инквизитора Москвы и бывшего профессора магической академии.

Эта пара казалась многим идеальной: суровый офицер смягчался при виде прелестной спутницы, а колдунья, в свою очередь, становилась рядом с любимым не такой жестокой по отношению к другим людям и будто бы утрачивала своё врождённое ведьминское злословие.

Кроме того, со времён знакомства с графиней капитан больше никогда не использовал на подчинённых розги, а девушка перестала систематически оскорблять поступающих в академию простушек и даже подружилась с одной из преподавательниц, хотя до этого она коллег попросту терпеть не могла и обходилась с ними только сухими приветствиями...

Но всему хорошему рано или поздно приходит конец, вот и этой прекрасной весенней поре было предначертано смениться вьюгой: после тяжёлого расставания инквизитор был сам не свой и окончательно утратил всякую связь с реальностью — теперь он только и делал, что охотился на демонов и призывателей, желая утопить боль разлуки в служении обществу. Его же бывшая любовь, вдоволь насытившись на летней сессии слезами многочисленных студентов, уволилась и, по слухам, уехала куда-то на восток.

— Значит, теперь ты так будешь со мной обращаться? — женщине осточертело притворяться, и в единый миг она стала той, кем её привык видеть Московский двор — хладнокровной и злоязычной аристократкой. — Я из жалости хотела подкинуть тебе нормальной работы, чтобы ты перестал убивать бродяжек, рыжих и фокусников, но уже вижу, что кавалер ордена Святого Георгия и так по уши в делах, — с этими словами дамочка указала на початую винную бутылку, скромно расположившуюся близ капитана.

— Ты ничего не понимаешь, потаскуха!

Графиня отвесила мужчине пощёчину. От удара приставший в гневе инквизитор затравленно свалился в стул. Чтобы не выдать своего веселья, невольные зрители происходящего потупили взоры или же и вовсе отвернулись. Инквизитор был в бешенстве.

— Ах, ты... — глаза капитана загорелись нехорошим блеском. Он был уже потянулся к оружию, как вдруг в помещение вихрем влетел Разумовский.

— Что вы здесь забыли, сударыня! Вам не место в моём доме, и уж тем более — около моего дорого гостя! — Алексей кинулся к капитану, как к треснувшей греческой вазе, и, удерживая его руку от того, чтобы достать саблю, воскликнул: — Охрана! Охрана!..

***

Крепкие ребята в количестве четырёх штук сменили уснувших на посту товарищей и приготовились отражать любой натиск, даже такой, что исходил бы от заграничной армии. Пока они разминали кулаки, рядом, на стоянке, весело общалась между собой группа молодых людей.

Они говорили обо всём: о моде, о философии, об образовании, об армии и, конечно же, о политике. Говоря о новых столкновениях с крымским ханством, все болтуны были как один уверены, что в этот раз их страну ждёт сокрушительное поражение. Многие уже размышляли, куда им податься: во францию или же в Германию.

— Вы слышали? — неожиданно перебил светские беседы один из дворян, нахмурив лоб. — Такой стук... Как будто бы подковы бьются о мостовую. Лошадей восемь, не меньше.

— Не говорите глупостей, мой дорогой. — ответила насторожившемуся юноше одна из дам. — У нас в городе нет ни одной упряжки, в которой было бы больше восьми лошадей, а те, что всё-таки достают хотя бы до восьми — все принадлежат известным людям, которых сегодня на этом скучном балу и быть не должно. Вам, вероятно, послышалось...

— Погодите, я, кажется, тоже слышу! — воскликнул уже другой московский франт, усиленно напрягая слух. — Как будто бы десять!

— Не несите чепухи! — поддержала подругу одна из великосветских особ. — В упряжке не может быть десять лошадей — это неудобно и неразумно.

Все молодые люди, расположившиеся на каретной стоянке, принялись сосредоточено вслушиваться в ночную тишину: и действительно, как по волшебству в воздухе раздался стук многочисленных копыт о мостовую. С каждой секундой удивительный шум становился всё громче, и вскоре даже самый неверящий ум был вынужден согласиться, что в упряжи, если это вообще была упряжь, а не конный разъезд, должно было быть не меньше восьми лошадей.

Из любопытства сыны и дочери богатейших людей Москвы выбежали на дорогу. В тот же миг на неё вылетел слоновой кости экипаж. Он поравнялся с молодыми людьми спустя пару секунд и, едва их не задев, запорхнул в поместье, словно птица.

В последний момент редкие, оставшиеся на стоянке любопытствующие сумели отпрыгнуть ото входа и пропустить не поддающуюся никакому сравнению, прекрасную во всех отношениях карету, запряжённую двенадцатью белыми, идеальными, будто Витрувианский человек, лошадьми, вперёд.

Сей изумительный, будто французский заварной крем, шедевр даже нельзя было припарковать: экипаж остановился посреди стоянки, не имея возможности никуда повернуть или проехать из-за количества запряженных в него лошадей, и перегородил собой весь выезд.

С козел великолепной кареты бойко слезло двое галантных, дивно одетых кучеров, и вместе эта волшебная парочка принялись разворачивать, начиная от выхода с кареты и заканчивая входом в Разумовский дом, красный персидский ковёр. За этой процессией безмолвно наблюдала раскрывшая рты охрана.

Дворяне застремились к карете, чтобы выразить почтение неизвестному богачу, но путь им внезапно перегородил малюсенький блондинчик. Карапуз доложил, что кому бы то ни было запрещено приближаться к божественной карете и должно сохранять рядом с ней почтительное расстояние в три шага. А иначе, — на этих словах блондин достал мушкет, — подошедшего ждёт смерть на месте.

Как только все приготовления были сделаны, из кареты вышел прекрасный молодой человек царского вида. Он величаво ступил на выстланный специально для него ковёр и начал продвигаться ко входу мелодичным анданте.

Если бы по прошествии недели зрителей этой роскошной процессии повели бы на допрос и спросили бы, как выглядел тот расточительный незнакомец, подкативший к дому Разумовского на самой дорогой карете в мире, они бы хором ответили: «Не помню! Знаю только, что этот зеленоволосый тип был исключительно хорош собой и носил самый дорогой костюм в городе! Погодите... Да, да, он зеленоволосый!»

Но вернёмся к странному гостю, решившему одарить своим присутствием умирающий бал Разумовского: несравненный мужчина, в, несомненно, отличных трусах, приблизился к двухстворчатым дверям дома и обескураженной охране, которым строго-настрого запретили впускать кого-либо без приглашения.

— Э... у... приглашеньице, сударь! — бугай в европейских одеждах чуть не с валился незнакомцу в ноги. — Прошу простить, что я посмел это попросить, но, поймите, я всего лишь скромный служащий, а вы, о, вы, у вас наверняка есть...

— У меня ничего нет.

— Проходите! — единым голосом ответила охрана, расступаясь перед сошедшим со страниц античной истории купидоном. — Проходите скорее!

Первым в здание вошёл маленький блондинчик. Неизвестно с какой целью, перед входом малыш разбил и выпил пару яиц. Затем вошли два кучера: они проверили коридор на наличие опасности.

И только потом в дом вошёл сам очаровательный странник. Все те, кто до сего времени находился на улице, спешно направились за ним...

***

Обстановка в бальном зале накалилась до предела. Охрана не приходила, Веневитинов, держась за красную щёку, был вне себя от ярости, а самодовольная графиня выпила бокал вина и, дразня незнакомого ей Разумовского и отдалённо знакомого Лоренца Гелена, травила окружающим анекдоты. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не...

— Несравненный! — эхом прокатилось по залу привычное для обозначений пустышек слово. — Удивительны-ы-ы-ый!

Свет резко погас. Люди испуганно ойкнули. Внезапно появившееся магическое свечение нацелилось на коридор, из которого доносился горделивый стук бесценных каблуков.

— Легенда-р-р-рный!

Залу поразило гробовое молчание. Люди просто-напросто не знали, что делать. Разумовского начала бить дрожь. Неизвестный голос, столь мощный, что заполнял собой весь дом и окрестности, тем временем продолжил:

— Неподражаемый! Любимый публикой! Услада для глаз и сладость для языка! Его стан так хорош, что перед ним гнётся грош! О боже, будь я помоложе!

Зрители принялись нервически смеяться. Кто-то даже захлопал. Лишь Веневитинов и Авдеева не поддались всеобщему веселью.

— Такой прекрасный, что про его усы говорят — атласны! Этого дня вы ждали всю жизнь! Встречайте... ГЕРГА-А-АН ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ!!!

***

У меня ужасно чесалось причинное место. Тяжеленные цепи давили на мои плечи, как небесный свод на атланта. А ко всему прочему — морская соль. Неизвестно как, но Фикус сумел достать её и обрызгал ей мои волосы. Они легли, как причёска отъявленного криминального авторитета, и теперь щекотали мою шею.

— Встречайте... ГЕРГА-А-АН ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ!!!

Микола и чёрный Богдан заиграли на флейтах. Фикус, как и договаривались, перенёс украденное фортепиано на сцену и, оказавшись прямо посреди залы перед ошарашенной публикой, заиграл веселую мелодию.

«Ты победитель. Ты король бала, Герган. Сегодня решается твоя судьба в новом мире. Это твой час, чёрт возьми! Иди. Пусть ноги сами несут тебя в центр всеобщего внимания. Кто я такой... Мою мать убили во время погрома, мой отец свёл счёты с жизнью, а старший брат открестился от ремесла и торгует игрушками в Твери... НЕТ! Я император! Я царь зверей!»

Чуть ли не зарычав, я побежал в бальную залу. Как только я появился на сцене, зал взорвался аплодисментами. Фикус застучал по клавишам, как умалишённый. Я был на своём месте — главной сенсацией вечера.

— Господа, танцуе-е-ем!***

«Не может быть. Мне это снится. Это не он. Нет, точно. Этот на постоялом дворе, кормит демона или пытается выбраться из дома... Ах!» — перед Маргаритой появилась дьявольская длань. Она задорно показала хитрюге средний палец и, укатив на танцпол, принялась плясать.

Графиня упала в обморок. Распластавшись на полу, она принялась следить за шаманом-травокуром суженными от злости глазами.

— Господи, что это... — Алексей беспомощно подсел к инквизитору и закрыл лицо руками. — Какая-то оргия! Ты что, ничего не сделаешь, Лоренц?

— А зачем? Посмотри, эти люди спасли твой предпоследний вечер в этом мире и твою репутацию. Тебе бы следовало нанять их организаторами завтрашнего праздника... Если хватит денег. Как я вижу, у этого Гергана огромное состояние — одни украшения стоит тысяч десять.

— Интересно, откуда такое добро, — задумчивый инквизитор, пропустивший половину монолога, присосался к бутылке.

— Не знаю. Честно, не знаю. — Гелен улыбнулся. — Возможно, инвестиции в недвижимость?

— Угу, знавал я таких — инвесторов. — капитан нахмурился. — Вот допрошу его, и сразу охота пропадёт кривляться перед почтенными людьми. А ты что там валяешься, дура?.. Ох! — мужчина схватился за ушибленную каблуком ногу.

— Я изнемогаю, Максим! Этот зеленоволосый хвастун - призыватель, и его аура подавляет мои способности. Поймай его! Быстрее, пока я не погибла!

Мужчина с любопытством взглянул на внезапно объявившегося гостя. Аура Гергана Великолепного была вполне обычной и опасности для окружающих не представляла.

— Ты врёшь, женщина. Это обычный маг-травокур. Такие были популярны во времена Ивана Грозного.

— Этот травокур смертельно опасен, Максим, и не смотри на его добренький вид, — дама встала с пола и прильнула к своему герою. — Сей подлый и беспринципный преступник призвал очень мощного демона и теперь думает, что обвёл нас вокруг пальца!

— Побойся бога, зачем призывателю демонов врываться на бал и крутить перед носом инквизитора пируэты?

— Потому что он идиот, Максим! Этот человек — ненормальный профессионал по призыву. Только посмотри, — негодница указала на центр всеобщего внимания пальцем. — Какие у него потоки, какая мощь, какая энергия! Разве такое бывает у обычных магов, даже боевых? У него демон третьего уровня, не меньше.

— Возможно, ты и права... — неуверенно сказал пьяница. — Но если я буду хватать людей только за тот факт, что они являются сильными магами, меня рано или поздно скинут в Москву-реку с камнем на шее.

— Как будто бы страх перед наказанием тебя когда-нибудь останавливал, — девушка прижалась к мощным плечам Веневитинова и закрыла глаза. — Я по тебе скучала...

Лоренц Гелен незаметно ткнул Алексея в бок, тем самым привлекая его внимание, и увёл друга куда-то в сторону, подальше от развернувшейся за столом драмы.

— Да? Прямо-таки вспоминала добрым словом? После того, как я поклялся, что сделаю всё, чтобы этот ребёнок никогда не родился? — мужчина попытался отпрянуть об бывшей любви, но Маргарита не отпустила его.

— Я не виню тебя за прошлое. Это был так давно...

— Три месяца назад. — булькнул несчастный, едва сдерживая слёзы. — Три месяца назад ты решила, что моё бедственное положение и альтруизм стоят того, чтобы предать меня. Что, тот немец был так хорош собой?

— Нет, он был вовсе не хорош, скорее ужасен и мерзок. Но ты же помнишь: я была пьяна, и он, этот бессовестный колдун, чьего лица я даже и не помню, воспользовался мной и бросил. Но я сразу же рассказала всё тебе, потому что люблю, люблю всем сердцем...

— А вот я тебя ненавижу. — признался капитан, пряча взгляд. — Тебе нечего здесь делать, Маргарита. Не знаю, чего ты от меня хотела, но я тебе не помогу, и ни один инквизитор в городе тебе не поможет. Я прикажу им выбрасывать все твои писульки в мусорку.

— Ах, так? — девушка перестала обнимать своего бывшего и сложила освободившиеся руки на груди. — Думаешь, я бы не справилась с какой-то проблемой без твоей помощи?

— А это не так? — мужчина фыркнул. — Тебе претит заниматься грязной работой самостоятельно. К тому же, у магистра есть много влиятельных врагов — других магистров. С кем из них ты сейчас встречаешься?

— Прощай, Максим. Ты меня больше никогда не увидишь, — девушка горделиво поднялась с места и покинула залу.

Веневитинов врезал по столу, скорее ради приличия, нежели из какой-либо злости, и продолжил пить. Вскоре он уснул, и осмелились бы его разбудить только в крайней случае или ранним утром...