Край Вечной Радости

О патриархе Дзомэе («Одзё гокуракки», № 6)

Настоятеля храма Энрякудзи[223] и патриарха всех монахов Японии звали Дзомэем. Отец его служил писцом у столоначальника. Отца звали Куваути-но-Ясуминэ. Поначалу у родителей монаха детей не было. Стали молиться, и у них родился сын. С рождения Дзомэй отличался состраданием, а со сверстниками не играл.

И было ему видение. Будто бы пришел монах, погладил его по голове и сказал: «Не смей покидать дорогу спасения». И так было не раз и не два. После того как Дзомэй постригся в монахи, он спать перестал. Пристал к мастеру Тисё и постигал Великое трехчастное учение[224]. Дзомэй не разделял высоких и низких — привечал любого, кто приходил. Он стоял на вершине горы Хиэй как уступ, лицом обратившись к западу.

Тогда умирало безвременно немало благочестивых монахов. Старики говорили: «Это проклятие скалы». Услышав их речи, Дзомэй обернулся к горе, плакал и молился три дня. А утром полыхнула молния и разбила скалу вдребезги. Осколки до сих пор валяются возле дороги.

Государь Уда постригся в монахи, выбрал наставником Дзомэя и принял от него посвящение. На алтаре Дзомэй испустил сияние — сине-алое с золотом. Видевшие умилились. Кто приходил к нему больным, ел из его чашки и бывал жив-здоров.

Вдруг Дзомэй слегка занемог и, прибравшись в келье, сказал ученикам: «Окончен мой век человечий. Амида ведет меня. Не приближайтесь». А ночью разлилось золотое сияние. Откуда ни возьмись облако сине-алое. Музыка полилась с небес, келью наполнило благоухание. Дзомэй обернулся на запад и молился, призывая Амиду. Зажегши благовония и опершись на столик, он перестал дышать, пребывая как бы во сне.

Тело предали огню, и дым благоухал. То сделали небожители, посланные в благодарность и утешение. После смерти нарекли Дзомэя Сэйканом[225].

О монахе Муку («Одзё гокуракки», № 7)

Монах Муку всю жизнь поклонялся Амиде. Одеждой и едой был беден. Говорил сам себе: «Умру в бедности, и что тогда ученики с останками делать будут?» Поэтому тайно копил он деньги и складывал над балкой в своей келье. Думал, те деньги на похороны пойдут. Когда же Муку от болезни слег, о деньгах сказать не успел, да так и умер.

Левый министр Фудзивара-но-Накахира знал Муку давным-давно. И вот привиделось ему, как Муку, грязный, иссохший, пришел к нему и сказал: «Я припрятал деньги и потому не вознесся, а стал змеей. Прошу тебя, на те деньги закажи "Сутру лотоса" переписать».

Накахира отправился в келью Муку и достал деньги. Среди монет пряталась маленькая змейка. Увидев Накахира, она уползла.

Накахира заказал переписчикам «Сутру лотоса» и освятил ее. Потом он увидел во сне Муку в ярких одеждах. Лицо его излучало радость. В руках он держал курительницу для благовоний. Муку сказал: «Твоею добротою отвратился я от пагубного пути и вознесусь в Край Вечной Радости». Сказав так, повернулся на запад и воспарил.

О монахе Дзёи («Одзё гокуракки», № 10)

Государя молитвами оберегавший монах[227] Дзёи из обители Тэйсин храма Энрякудзи от рождения сердцем был чист и желаний мирских не имел. Поста же никогда не соблюдал, утром ел и вечером[228]. Ученики ему пеняли: «Много на горе мужей достойных, и все пост блюдут. Отчего только наш учитель постом брезгует?» Дзёи отвечал: «Честен я и беден. Владею только тем, что мне подают. Каждый день ем рис и больше ничего. В одной сутре говорится: "Спасению сердце помехой, пропитание же не повредит"». Ученики языки проглотили и ушли.

Прошло сколько-то лет, и Дзёи велел ученикам: «Подайте еды чем обычно поболее. И принесите пораньше». С утра приготовили поесть и принесли Дзёи дал каждому по ложке, рис разделил между всеми и сказал: «Только сегодня будете вы есть еду мою». Окончив трапезу, сказал: «Ступайте в храм Мудодзи, в келью к Соо. Скажите, что Дзёи отправляется сейчас в Край Вечной Радости. Передайте ему, пока я здесь. Пойдите и к Дзомэю из обители Сэнко и скажите то же». Ученики отвечали: «Это обман». Учитель сказал: «Если не умру сегодня, объявите меня сумасшедшим. Никто вас не осудит».

Ученики отправились, куда велено. Не успели вернуться, как Дзёи скончался, лицо обратив к западу.

О монахах Тико и Райко («Одзё гокуракки», № 11)

Монахи из храма Гангодзи — Тико и Райко — с юных лет жили в одной келье и вместе в Учение вникали. К старости Райко с людьми разговаривать перестал, как будто дар речи потерял. Тико счел это странным и сказал Райко, но ответа так и не дождался.

Через сколько-то лет Райко скончался. Тико горевал: «Долгие годы Райко был мне верным другом. Но в последнее время он молчал и ничего не делал для спасения. Да так и умер. Как узнать, где он переродился — в раю или в аду?»

Два или три месяца истово молился Тико. И вот во сне увидел Райко. Огляделся кругом — похоже на Пречистую Землю. Спросил: «Где я?» Райко ответил: «В Краю Вечной Радости. Твоими устремлениями благими открылось тебе, где я переродился. Но теперь возвращайся скорее. Тебе здесь не место».

Тико сказал: «Я всегда желал вознестись до Пречистой Земли. К чему мне возвращаться?» Райко ответил: «Ты не все сделал, что надобно. Обожди немного». Тико спросил еще: «Ты ведь перед смертью тоже ничего такого не совершил. Отчего же переродился в раю?» Райко ответил: «Разве ты не знаешь, как я попал сюда? Уже давным-давно стал я читать сутры и задумал переродиться в Краю Вечной Радости. Сердцем своим желал я того и понял, что дело нелегкое. Потому я забросил дела людские и разговоры. Что бы ни делал, я размышлял только о совершенстве Амиды и великолепии Пречистой Земли. Долгие годы усердствовал я так и наконец вознесся. Сердце твое колеблется, и добродетель не укоренилась в нем. По делам твоим рано тебе пока жить в Пречистой Земле».

Тико слушал эти речи и от горя плакал не останавливаясь. Спросил еще: «Что мне делать, чтобы вознестись?» Райко ответил: «Спроси у Амиды». И повел Тико, и предстал он перед Амидой. Тико поклонился наипочтительнейше и сказал: «Что за добрые дела вершить мне, чтобы вознестись?» Амида отвечал: «Думай о совершенстве Амиды и великолепии Пречистой Земли». Тико сказал: «Великолепие Пречистой Земли удивительно и обширно — не охватить его сердцем и глазом. Как я, недостойный, могу представить ее себе?»

Амида протянул правую руку — на ладони он держал Пречистую Землю, только она была невелика размером.

Тико пробудился и тут же заказал живописцу картину — тот нарисовал явленную Тико во сне Пречистую Землю. До конца дней своих поклонялся ей Тико и переродился наконец в Краю Вечной Радости.

О монахе из Восточной пагоды («Одзё гокуракки», № 12)

У некоего монаха из Восточной пагоды храма Энрякудзи вскочила на шее шишка. Чем ни пользовал — все без толку. Хоть прикрывался воротом, а все же людей сторонился. Стал гадать, где бы ему затвориться — выпало на обитель Рёгон, что на горе Сунаусу. Ежечасно читал он там заклинание будды Буттёсон[230] и тысячерукой Каннон. И еще не уставал призывать Амиду.

Прошло сколько-то лет. Монах снадобий не пил, а шишки как не бывало. Тогда подумал: «Будда мне помог. Ежели вернусь в прежний дом и стану в миру жить, намолиться вдоволь не успею, ибо недолог мой век». С тем о дороге обратной и думать позабыл и остался на горе.

Во время летнего уединения возле той же часовни жил монах Фусё. Как-то вечером неподалеку от котла, в котором кипятили воду для мытья, он ждал, когда будет готова каша и в храме настанет час трапезы. Вдруг Фусё почувствовал чудесное благоухание, и с небес полилась дивная музыка. От запахов и звуков сердце его умилилось. Фусё заснул, и было ему видение: великолепный паланкин отлетел от Сунаусу на запад. Монахи и музыканты окружили его. Заглянул внутрь — там сидел тот самый монах с горы Сунаусу.

Фусё глаза открыл и, дабы узнать, правда то или причудилось, стал людей расспрашивать. Сказали, что монах скончался. Фусё сказал тогда своим товарищам: «Значит, он и вправду теперь в Краю Вечной Радости».

О монахе Куя («Одзё гокуракки», № 17)

Кто были отец и мать монаха Куя — то неведомо. Он бродил по свету нигде не приписан. Иные же говорят, что он вышел из государева дома.

Куя неустанно повторял имя будды Амиды. Оттого люди его звали Амида-праведник. Еще живал он в городе, вершил дела святые, и прозывали его Святоградом. Крутые тропы он пробивал в дороги, если не было моста — он его перебрасывал, нет колодца — выкапывал, И звался тогда он колодец Амиды.

В храме Минэаи, что в округе Иионо земли Харима, хранился канон Учения Будды. Многие годы Куя читал его. Когда попадалось темное место, всегда во сне являлся человек в золотой одежде и разъяснял его.

Между землями Ава и Тоса[231] лежал остров Юдзима. Люди передавали, что там есть статуя Каннон и она творит чудеса и диковинки. Как-то святой Куя перед статуей воскурил на ладонях благовония и семнадцать дней и ночей не шевельнулся и глаз не сомкнул. Тут священная статуя снова испустила свет и сияние — и с закрытыми глазами его видно было.

Как-то один кузнец проходил мимо святого, спрятавши за пазухой слиток золота. Сказал он праведнику так: «Солнце садится, дорога далека, я весь дрожу от страха». Святой отвечал: «Если что случится, повторяй имя Амиды». На полпути на кузнеца напали разбойники. Про себя стал он Амиду призывать, как ему Куя велел. Разбойники тогда признали в нем святого и отпустили с миром.

В западной части столицы жила монахиня, бывшая супруга Ямато-томо-но-Норимото. С рождения повторяла она имя Амиды, а святого Куя почитала за наставника. Однажды она чинила его одеяние монашеское. Окончив работу, монахиня велела служанке: «Мой господин отправится сегодня в мир иной. Отнеси же ему одежду поскорее». Когда служанка вернулась и сказала, что святой скончался, монахиня осталась невозмутима. Видевшие это дивились на нее.

Между тем святой в свой последний день переоделся в чистое, возжег благовония, уселся лицом к западу и сказал ученикам: «Многие будды и бодхисаттвы ждут меня. Когда испущу дух, еще раз зажгите благовония». Тут в небе послышалась музыка, и запахи дивные заполнили келью. Вот так окончилась земная проповедь святого, и он отлетел в Край Вечной Радости.

До провозглашения эры Великой Радости[232] в храмах, деревнях и селах редко молились Амиде. Как же могло случиться, что и ты, и я, недостойный, и женщины неразумные не прилеплялись к молитве? Явился святой Куя — и тогда вместе с ним и другие стали призывать Амиду. Молитва его стала примером для грядущих поколений. Воистину от веры его черпали и другие.

О монахе Сёнё («Одзё гокуракки», № 22)

Монах Сёнё был приписан к храму Катио, что в округе Симаносимо земли Сэццу. Он построил хижину на отшибе и жил особняком. За десять с лишним лет не сказал ни слова. Избегал учеников и послушников.

Как-то поздно ночью постучали в дверь. Поскольку Сёнё принес обет молчания, он отвечать не мог. Только промычал невнятно, дабы знали, что дом не пуст. За дверью сказали: «Я — монах Кёсин. Живу к северу от постоялого двора Каконо, что в округе Каконо земли Харима. Сегодня я отлетаю в Край Вечной Радости. Придет время, и ты тоже отправишься туда. Чтобы ты знал об этом, я и пришел сюда». Сказав так, исчез.

Пребывая в смятении великом, Сёнё наутро отправил своего ученика Сёкана в указанное место, дабы выяснить, правду говорил Кёсин или нет. Сёкан вернулся и поведал: «К северу от постоялого двора стоит хижина из бамбука. Перед ней лежал труп. Псы наперебой рвали мясо. В хижине были женщина и послушник. Они голосили и причитали. Я спросил о причине их горя, и женщина отвечала: «Умер мой муж, монах Кёсин. Денно и нощно выкрикивал он имя будды Амиды — и так всю жизнь. Работники из соседней деревни звали мужа Амидой. А теперь я состарилась, и он покинул меня. Оттого и плачу. Этот мальчик — наш сын».

Услышав рассказ, Сёнё подумал: «Если я стану молчать, кто станет молиться о его душе?» И тогда пошел он в деревни и села, молясь Амиде о себе и о людях. А в положенный срок принял смерть скорую.

О монахе, что жил у водопада Миноо («Одзё гокуракки», № 23)

Ниже водопада Миноо, что в округе Тэсима земли Сэццу, росла высоченная сосна. Под сосной жил монах. Там он предавался созерцанию.

Ночь пятнадцатого дня восьмой луны выдалась тихой, ярко светил месяц. Вдруг с неба полилась музыка, и послышался плеск весла. Какой-то муж сказал с вершины дерева: «Вы пришли за мной?» С небес ответили: «Нет, сегодня мы пришли не сюда и не за тобой. Мы заберем тебя ровно через год». Больше ничего не сказали. Музыка мало-помалу стихла.

Монах под деревом никогда и не думал, что на вершине кто-то есть. Он спросил: «С кем это ты говорил?» Сверху ответили: «То были посыльные Амиды».

С затаенным дыханием ждал монах ночи пятнадцатого дня восьмой луны следующего года. Срок настал, и свершилось, как обещано. Муж тот отлетел под звуки музыки дивной.

О женщине из земли Кага[235] («Одзё гокуракки», № 42)

В земле Кага жила некая женщина. Муж ее был богач. После его смерти женщина решила не выходить замуж и многие годы прожила вдовой.

Возле ее дома был маленький пруд. Там росли лотосы. Женщина не уставала молиться: «Как хочу я вознестись в Край Вечной Радости в пору пышного цветения лотосов![236] Цветы эти будут моим подношением Амиде».

Каждый раз, когда зацветали лотосы, она одаривала цветами окрестные храмы.

Вдова состарилась и ко времени очередного цветения занемогла. Она радовалась и говорила: «Лотос зацветает, и я захворала. Верно, отправлюсь я в Край Вечной Радости». Созвала она домашних своих и соседей, накрыла на стол, угощала и приговаривала: «Сегодня я покидаю этот свет». Сказав так, умерла. В ту ночь лотосы в пруду склонились к западу.

О монахе Соо из храма Мудодзи, что на горе Хиэй («Хокэ кэнки», № 5)

Повествования о жизни монаха Соо я не видел. Только слышал о нем от престарелых монахов, ныне уже усопших. Соо был любимым учеником преподобного Дзикаку. С рождения он творил добра сколько мог, мыслями был тверд, а душою старателен. Соо не брал в рот зерна и соли, красоты мира ненавидел. Каждодневно упражнял он душу и тело, и злые духи склонялись перед ним. Праведник остальных людей был выше, а чудеса творил — себе не представить.

Летела как-то стая птиц. Летели они, никуда не садясь. А Соо забрался на высокое дерево, дернул за веревку и поймал всех разом в силки. Или как-то повернул он вспять бурную реку. Или же шел нескончаемый дождь, а он его укротил, и тут же солнце засияло. Как-то раз забрел он в реку Кадзурагава и простоял так немалое время, себя испытывая. Соо побывал на всех девятнадцати водопадах в округе Кадзура, написал на коже девятнадцать молитв, поклонялся Фудо девятнадцатью способами, и тогда же впервые явился ему сам Фудо. Слева от него был Конгара[237], а справа — Сэйтака[238].

Святой обратился прямо к Фудо, молил его о делах настоящих и будущих, а поскольку говорил он с жаром сердечным, Фудо его желания обещал исправно исполнять.

Однако же было у святого одно желание заветное. Вознамерился он своим бренным телом попасть на небо Тосоцу и вблизи лицезреть всемилостивейшего Амиду и поклоняться ему и молитву сотворить. Хоть молился он о том, а сил недоставало. И молил он Фудо. Говорил: «Силою твоей несравненной вознеси меня, дабы мог я лицезреть всемилостивейшего Амиду». Фудо рек: «Небеса — для достойнейших, низким же там не место. Как смеешь ты просить о небе Тосоцу — собираются там лишь бодхисаттвы, что отрешились от земных желаний. А ты хочешь вознестись бренным своим телом». Праведник продолжал с жаром молиться, и Фудо рек: «Не стану больше тебя уговаривать и сделаю, как того хочешь». И вознес тогда праведника на небо. Прошедши покои внешние, оказался Соо во внутренних покоях, и тогда небожители, дворец охранявшие, встали у него на дороге. Сказали: «Глупый монах. Ты вознесся сюда молитвами Фудо. Но как можно допустить тебя во внутренние покои? Ведь до сих пор не читал ты "Сутры лотоса" и не молился, как то следует. Отчего же решил, что войдешь сюда? Иди скорее домой, читай "Сутру лотоса", набирайся ума и так вознесешься».

Молитвы Соо не сбылись, и он спустился на землю. Там он только и знал, что слезы лил да сетовал, а «Сутры лотоса» не читал, не молился, а только в грехах каялся. Уже к старости впервые прочел он «Сутру лотоса» и прилепился к ней. И был от его бдений и усердия толк, молитвы наконец-то желание заветное исполнили, и предстал он перед очами светлыми всемилостивейшего Амиды и просветления достиг.

Об обожателе «Сутры лотоса» из земли Харима («Хокэ кэнки», № 15)

В земле Харима жил монах. Имя его неизвестно. Он принял постриг, читал «Сутру лотоса», по три раза на дню молился, каялся и предавался созерцанию и размышлениям. Три года прожил монах затворником в горах и успел тысячу раз прочесть «Сутру лотоса». И подумал так: «Трудно дается вера, и тысячу раз прочел я сутру. Замаливал грехи свои и чужие, по три раза на дню каялся. Вот покину горы, с людьми смешаюсь, миром замараюсь, грешником стану и, злом влекомый, сладкие слова Учения забуду. Нет мне дела до плоти своей и желаю только в Краю Вечной Радости жить. Тело свое сожгу и отдам Трем Сокровищам».

Подумав так, укрепился в вере, душе силы прибавил, решил сжечь тело свое грязное — словно бодхисаттва Гикэн[239].

Настало время исполнить обет. Монах сказал заклятие: «Тысячу раз прочел я "Сутру лотоса", и быть мне оттого в Краю Вечной Радости. Сжигаю тело, и да будет чудо».

И вправду — развели костер, и хоть ветра не было, а дым потянулся к западу и улетучился тотчас же. Хоть ярко солнце сияло, с востока приплыло облако сине-алое. Монахи вокруг от умиления заплакали.

После того как тело сожгли, ученики, все до единого, к могиле отправились и дни проводили в молитвах и чтении сутр. Минуло дня два или три. Заглянули в могилу — а там мощи. Сердца учеников исполнились удивления, стали они мощи те выгребать — набралось больше меры. Стали всем раздавать и устроили поминальную службу.

О наместнике Ёсэе («Хокэ кэнки», № 42)

Настоятель храма Энрякудзи наместник Ёсэй родился в селе Китадзё-хира, что в округе Сакаи земли Идзу[240]. Он происходил из рода Идзу. Еще в младые годы отправился Ёсэй в столицу, взошел на гору Хиэй, стал в Закон Будды вникать. Однако от рождения был он слаб силами и здоровьем. Хоть и мучился он от хворости, а духом был крепок.

В Миноо жил один подвижник. По лицу он судьбу людей угадывал без ошибки. Сказал он Ёсэю: «Сил своих никогда не истощай, чересчур не усердствуй. Еду ешь всегда мягкую, суп пей да кашку пожиже. В занятиях роздых знай, временами ходи по святым местам, молитву твори с усердием, славу с выгодой из головы выбрось, и, если будешь так со вниманием к просветлению идти, годы твои будут долгие, хворобы не узнаешь и, дух укрепив, безо всяких усилий должности достигнешь и станешь над горою главным».

Ёсэй в его слова уверовал, книги покинул. Только и знал, что молился, «Сутру лотоса» читал, к высшему просветлению всеми силами устремляясь.

Полюбил он тогда тишину, от людских разговоров отнекивался. Когда же минуло Ёсэю пятьдесят лет, нашел он себе хижину неподалеку от храма Такэхаяси, желая достигнуть обители Спокойствия и Чистоты[241]. Когда же сделали Ёсэя настоятелем в школе Опоры Неба, он ничуть не обрадовался, отправился в храм родных богов, слезы лил, истошно ругаясь на бога горы: «Десятки лет на горе живу, терплю холод и голод. Молился тебе, желая вознестись в Край Вечной Радости, дабы просветлением меня осенило. Ни единым словом не обмолвился, чтобы в этом ненавистном мире стал я настоятелем Сделал ты не по справедливости». Так он ругался.

Кто слышал слова эти, исполнились удивления великого и, сами того не желая, воспели хвалу душе чистой и праведной.

Прошло сколько-то времени, оставил Ёсэй настоятельство, ворота храма запер, предался посту и молитвам. Преданность его «Сутре лотоса» с годами все росла, а заслуги, накопленные молитвами, возрастали с каждым днем. Люди о нем говорили: «Воробьи и камышевки его любят и клюют с ладоней, волки и олени не боятся и ноги лижут».

Во сне открылось Ёсэю, когда он умрет. Дабы вознестись, сделал он все, как указано в сутрах. Умер не как все люди — головой на север, а лицом к западу.

О монахе Дзёдзоне («Хокэ кэнки», № 73)

Жил-был один монах праведный. Имени его не знаем. Отправился он в Тиндзэй, прошел земли многие и заплутался в горах. Шел-шел, а жилья вокруг нет и нет. Уж так хотел он к людям выйти, да только не знал как. Ходил он так, бродил и увидел наконец дом. Обрадовался да сразу и попросился ночевать. Хозяйка ему отвечала: «Мы на ночлег никого не пускаем». Монах сказал: «Заблудился я, устал — сил нет. Едва людей нашел. Пусти меня». Хозяйка монаха пустила, новую циновку расстелила, усадила, из горшков чистых накормила-напоила.

Солнце закатилось, ночь настала. Хозяин вернулся с поклажей, в дом ее занес. Гость взглянул на хозяина, а тот видом — отшельник. Волосы отпущены, одет в рубище, лицом груб и безобразен — лучше не подходи. Увидел гостя, спрашивает: «Кто таков?» Хозяйка ему разъяснила. Хозяин и говорит: «Уж лет пять или шесть никто сюда не заходил. Чудно мне, что ты сюда забрел». Стал он есть — и не рис и не кашу, не овощ и не плод какой, а мясо кровавое.

Настал час быка, хозяин проснулся, тело омыл, в чистое переоделся, в молельню зашел, «Сутру лотоса» читал и в грехах каялся. Прочел раз, молитву сотворил Будде за себя и за других тоже. Голос у него красоты и благородства был необычайного. Наутро он сказал гостю: «Я, недостойный Дзёдзон, счастьем обделен, несчастьями богат. Глуп я, туп я, добра от зла не отделяю. Хоть и родился я человеком и монахом стал, но избрал себе дорогу зла и плачу — не стать мне буддой. Не ожидаю я счастья в этой жизни и лишь молюсь о просветлении. Заповеди блюсти[242] — то не по Закону выходит. Во внешнем себе предел поставить — разве того хочет Будда? Великая Колесница увозит туда, где нет жизни и смерти. Грешное тело едой да одеждой живо. Коли поле пахать, нагрешишь много. Возжелаешь приношений дарителей, а чем долг вернуть? Что ни сделай — все грех будет. Потому ученики Будды должны у людей еду выпрашивать, людям ненадобную, и тем жизнь свою призрачную продлять, дабы по Пути Будды шествовать. Вчерашним вечером ел я еду не как все, ел мясо коровы сдохшей. Так уж распорядилась судьба, что ты пришел сюда помимо воли моей. Вот и рассказываю тебе, как живу. В такой-то год и день оставлю я мир людей и вознесусь в Край Вечной Радости. Ежели и ты просветления достигнешь — там и встретимся». Гость выслушал его с удивлением. Сначала думал, что хозяин — неприкасаемый грешник, а потом уразумел, что он чист, как Будда.

Прошло сколько-то лет, срок настал, Дзёдзоном названный, и монах, желая узнать, сбылись ли слова Дзёдзона, отправился к его дому. Увидев монаха, тот обрадовался без меры. «Хорошо это, дивно это, что ты здесь. Ночью сегодняшней оставляю тело свое и на запад отправляюсь. Уже три или четыре луны минуло с тех пор, как я в последний раз мяса поел». Дзёдзон волосы обрил, одежду монашескую надел, а хозяйка посвящение монашеское приняла. Чистые и благоуханные, от всякой грязи свободные, вошли они вместе в молельню. Ночь напролет предавались бдению, а на рассвете спустились тысячи небожителей. Все вокруг залил свет, все вокруг заполнила музыка, и они исчезли на западе. Монах заглянул в молельню — супруги скончались, благоговейно сложив ладони, лицом обратившись на запад. Монах же заплакал и поселился в той хижине, Закон Будды исполняя. Кто о чуде слышал, тот туда приходил, святому поклоняясь. Обратно же возвращался, в вере укрепившись.

О помощнике начальника стражи левой части государева дворца по имени Минамото Масамити («Хокэ кэнки», № 102)

Масамити был первым сыном мелкого чиновника Минамото Токимити. Душою чист и прям, от лести отдалялся. Но соблазны мира увлекли его, и много грехов он со творил. Любил бродить в весеннем лесу, охотился и немало оленей погубил. Осенью же разъезжал по полям и соколиною охотою многих птах изничтожил. Масамити верно государю служил, но, страною управляя, не туда смотрел и делал не так. О душе своей не помышляя, славы домогался. Гнусным величием озабочен, истиной пренебрегал. Часто грешил, часто и каялся.

С младых лет читал он «Сутру лотоса». И запала ему в душу повесть о злодее Тэйбатацута, просветления достигшем, и каждый день повторял это место раз по десять или же двадцать. В сутре говорилось: «Кто слушает эту сутру с сердцем чистым, с чувством глубоким, кто услышанное на веру принимает, тот в преисподнюю не провалится, духом голодным или зверем не станет, а родится в стране Будды и бесконечно будет "Сутру лотоса" слушать. Если случится ему родиться среди людей или на небе, обретет он радость бескрайнюю. Если же предстанет перед Буддой, родится он из цветка лотоса». Слова эти Масамити не уставал повторять утром и вечером.

Когда настал его смертный час, Масамити рассказ о Тэйбатацута повторил и вместо завещания возгласил: «Кто слушает эту сутру с сердцем чистым, чувством глубоким...» Ничего другого не говоря, скончался.

При жизни Масамити заботился о святом Кава. И вот ночью стоял Кава перед статуей Будды, и было ему видение: с небес спустилось пятицветное облако и дом Масамити сокрыло. Произошло сияние, воздух благоухал. Полилась из облака музыка дивная, и облако на запад уплыло. Музыка и дождь из цветов удалялись. Кава открыл глаза и подумал: «Истинно видел я, как Масамити возносится». Дабы еще раз убедиться в этом, святой на рассвете отправился в дом Масамити и спросил, где он, а ему отвечали, что этой ночью, в час пса, Масамити скончался. Тогда все говорить стали, что Масамити вознесся.

Чиновник из левой части столицы по имени Фудзивара-но-Митимаса в вознесение Масамити не поверил, оскорблял его: «Он всю жизнь тварей губил, добра не делал. За какие это заслуги вознестись ему? Уж если он попал в Край Вечной Радости, так место там душегубам, распутникам и злодеям». Отправился Митимаса в храм Рокухарамицу и в ворота въехал. К карете подошли две или три престарелые монахини. Одна, слезами обливаясь, горестно молвила: «Немощна плотью и стара летами я, а добрых дел не свершила. Жизнь шутя прожила, и теперь ждет меня преисподняя, а может, стану в будущей жизни духом голодным или же зверем. День и ночь от горя плачу я и Трем Сокровищам молюсь, а вчера видела во сне монаха престарелого, благородного. Сказал он мне: "Не убивайся так. Ежели будешь с сердцем чистым Амиде молиться, верно говорю — в Край Вечной Радости вознесешься. Вот Масамити — читал с помыслами праведными "Сутру лотоса" и хоть добра не творил, а вознесся[243]». Монахиня сон тот увидела и поведала, что Масамити в Край Вечной Радости попал. Услышав про ее сон, Митимаса в вознесение уверовал и сомнения свои навсегда отринул.

Загрузка...