Глава III НЕМНОГО НАУКИ, ПРЕПОДАННОЙ ПО-ДРУЖЕСКИ


Молодой инженер приехал в Грикваленд отнюдь не для того, чтобы транжирить время в атмосфере алчности, пьянства и курения табака. Ему было поручено произвести топографическую и геологическую съемку некоторых районов края, собрать образцы алмазоносных пород и на месте приступить к тонким анализам. Поэтому ему прежде всего требовалось спокойное жилье, где он мог бы разместить свою лабораторию и которое могло бы служить своего рода центром его разъездов по горнорудному округу. Холм, на котором возвышалась ферма Уоткинсов, сразу привлек его внимание: поселясь здесь, достаточно далеко от лагеря рудокопов, чтобы не слишком страдать от его шумного соседства, Сиприен одновременно оказался бы всего в часе ходьбы от наиболее удаленных рудников,— так как алмазоносный округ занимал не более десяти — двенадцати километров в окружности. По счастью, выбрать один из домов, заброшенных Джоном Уоткинсом, договориться о его найме и устроиться в нем оказалось для молодого инженера делом нескольких часов. Впрочем, фермер проявил себя как человек покладистый. В глубине души он очень скучал в своем одиночестве и теперь с неподдельным удовольствием наблюдал, как рядом с ним устраивается жить молодой человек, который, конечно, доставит ему хоть какое-то развлечение.

Однако если мистер Уоткинс рассчитывал найти в своем жильце компаньона по застолью или усердного собутыльника по части джина, то он ошибался. Едва разместившись со всем своим снаряжением из реторт[21], печей и реактивов[22] в доме, предоставленном в его распоряжение,— и даже не дождавшись прибытия главных приборов лаборатории,— Сиприен уже начал геологические вылазки в окрестности рудника. Вечерами он усталый возвращался домой, с образцами пород, которыми оказывались набиты не только его цинковый ящик, охотничья сумка, но и карманы, и даже шляпа, он жаждал лишь поскорее броситься в кровать и заснуть, но уж никак не выслушивать старые побасенки мистера Уоткинса. Кроме того, инженер не увлекался курением и еще менее — выпивкой. Все это не очень соответствовало образу веселого дружка, о котором мечтал фермер. И при всем при том Сиприен оказался таким верным и добрым человеком, таким простым в обхождении и в душевном настроении, таким умным и скромным, что нельзя было постоянно видеться с ним и не почувствовать привязанности. Мистер Уоткинс,— возможно, не отдавая себе в том отчета,— испытывал к молодому инженеру больше уважения, чем к кому-либо другому. Если бы еще этот малый умел красиво пить! А как быть с человеком, который не потребляет ни капли джина? Так-то вот и заканчивались всякий раз размышления огорченного фермера по поводу его жильца.

Что до мисс Уоткинс, то у нее с молодым ученым тотчас установились отношения доброго и искреннего товарищества. Обнаружив у него отличные манеры и умственное превосходство, которого она почти не встречала в своем привычном окружении, мисс Уоткинс с поспешностью ухватилась за неожиданную возможность, представившуюся ей, чтобы пополнить свои весьма обширные и солидные знания, которые она приобрела, читая научные труды по экспериментальной химии.

Лаборатория молодого инженера, конечно, заинтересовала ее. Ей особенно любопытно было узнать все, что относилось к природе алмаза, этого драгоценного камня, который в разговорах окружающих и в торговле страны играл столь важную роль. По правде говоря, Алиса была склонна рассматривать алмазы как обычную гальку. Сиприен имел на этот счет то же мнение. Общность взглядов не могла не способствовать дружбе, которая тотчас завязалась меж ними. Можно смело сказать, в Грикваленде только они не верили, что единственная цель жизни должна состоять в том, чтобы отыскивать, гранить и продавать эти мелкие камешки, которых столь страстно жаждут повсюду в мире.

— Алмаз,— сказал ей однажды молодой инженер,— это просто углерод в чистом виде. Частица кристаллического углерода, и ничто иное. Его можно сжечь как самый обычный кусок угля, и как раз из-за этого свойства горючести удалось впервые заподозрить его подлинную природу. Ньютон[23], наблюдавший множество вещей, отметил, что граненый алмаз преломляет свет сильнее любого другого прозрачного тела. И вот, зная, что это свойство имеется у большинства горючих субстанций, он со своей обычной смелостью сделал отсюда вывод, что алмаз «должен» гореть. Опыт подтвердил его правоту.

— Но, месье Мэрэ, если алмаз всего лишь уголь, почему его так дорого продают? — спросила девушка.

— Потому что это очень редкий камень, мадемуазель Алиса,— ответил Сиприен,— и в природе его пока что находят в весьма малых количествах. Долгое время его добывали лишь в Индии, Бразилии и на острове Борнео[24]. И разумеется, вы прекрасно помните,— ведь вам было тогда семь или восемь лет,— то время, когда наличие алмазов было впервые обнаружено в этой южноафриканской провинции.

— Конечно, помню! — воскликнула мисс Уоткинс.— В Грикваленде все словно с ума сошли! Повсюду люди с кирками и лопатами раскапывали грунт, отводили ручьи, чтобы изучить их русло, все мечтали и разговаривали об одних только алмазах! Хоть я и была тогда маленькая, но, уверяю вас, месье Мэрэ,— иногда мне это ужасно надоедало! Но вы сказали, что алмаз дорог потому, что редок… Это что — его единственное качество?

— Нет, не совсем так, мисс Уоткинс. Его прозрачность, блеск, когда он отшлифован и может преломлять свет, сама трудность шлифовки и, наконец, его удивительная твердость — все это делает из него вещество поистине очень интересное для ученого и, добавлю, очень полезное для промышленности. Вы знаете, что алмаз можно полировать лишь его собственной пылью, и именно эта исключительная твердость вот уже несколько лет позволяет использовать его для бурения скал. Без помощи этого драгоценного камня было бы не только крайне трудно обрабатывать стекло и многие другие твердые вещества, но гораздо больше труда потребовалось бы и для проходки туннелей, шахтных галерей или артезианских колодцев![25]

— Теперь я понимаю,— сказала Алиса, вдруг почувствовавшая, как в ней пробудилось уважение к этим бедным алмазам, которые она до сих пор так презирала.— Но, месье Мэрэ, а сам уголь, из которого, как вы утверждаете, состоит алмаз, отличаясь лишь кристаллической структурой,— я правильно выражаюсь, не так ли? — так вот — сам уголь, в общих чертах, это что?

— Это простое, неметаллическое вещество, и притом одно из самых распространенных в природе,— ответил Сиприен.— Все составные органические образования без исключения — древесина, мясо, трава — включают углерод в значительной пропорции. Наличию в своем составе углерода, или «карбона», они обязаны степенью наблюдаемого меж ними родства.

— Как странно! — молвила мисс Уоткинс.— Получается, что и вот эти кустарники, и трава на пастбище, и дерево, что нас укрывает, плоть моего страуса Дада, да и я сама, и вы, месье Мэрэ,— все мы отчасти сделаны из углерода… как алмазы? Стало быть, все в этом мире сплошной углерод?

— И впрямь, мадемуазель Алиса, такое предчувствие существует уже очень давно, но современная наука старается это доказать. Или, лучше сказать, стремится все больше сократить число простых химических элементов, а ведь это число долгое время считалось сакраментальным[26]. Совсем недавно с помощью приемов спектроскопического анализа[27] удалось в этой связи пролить новый свет на достижения химии. А тем самым шестьдесят два вещества, до сих пор считавшиеся простыми, элементарными или базовыми, могли бы оказаться одним-единственным атомическим веществом,— возможно, водородом— только в разных электрических, динамических и теплотворных вариантах!

— О, месье Мэрэ, вы пугаете меня этими вашими громкими словами! — воскликнула мисс Уоткинс.— Поговорим лучше об углероде! Не могли бы вы, господа химики, кристаллизовать углерод, как вы делаете это с серой; помните, вы недавно показывали мне ее кристаллы — такие красивые иголочки? Это было бы куда как удобнее, чем в поисках алмазов рыть в земле ямы!

— То, что вы говорите, часто пытались осуществить,— сказал Сиприен,— и пробовали получить искусственный алмаз путем кристаллизации чистого углерода. Должен добавить, что в известной мере попытка даже удалась. Депрец в тысяча восемьсот пятьдесят третьем, а также, совсем недавно, в Англии другой ученый — получили алмазную пыль, пропуская в пустоте очень сильный электрический ток через цилиндрики углерода, очищенного от всякой минеральной субстанции и приготовленного из сахара-леденца. Однако пока что проблема не получила промышленного решения. Возможно, впрочем, что отныне это лишь вопрос времени. Со дня на день, а может быть уже сейчас, когда мы беседуем, мисс Уоткинс, способ производства алмаза уже открыт!

Так они разговаривали, прогуливаясь по посыпанной песком галерее, тянувшейся вдоль фермы. Или по вечерам, сидя под легким тентом и наблюдая мерцание звезд на южном небе.

Затем Алиса оставляла молодого инженера или же уводила с собой показать свое небольшое страусиное стадо, содержавшееся в загончике у подножия холма, на котором возвышалось жилище Джона Уоткинса. Их маленькие белые головки на черных туловищах, толстые негнущиеся ноги, пучки желтоватых перьев, украшавшие края крыльев и хвост,— все это интересовало девушку, которая уже год или два развлекалась воспитанием целого птичьего двора из этих гигантских голенастых.

Обычно не делается попыток одомашнивания этих животных, и фермеры Капской колонии оставляют их жить почти в диком состоянии. Разве что огораживают очень широкие загоны высокими барьерами из медной проволоки — вроде тех, какие в некоторых странах ставят вдоль железных дорог. Страусы, плохо приспособленные для полета, не могут их преодолеть. Так они и живут тут весь год в неволе, сами того не подозревая, питаются тем, что находят, и отыскивают для кладки яиц удаленные уголки, строгими законами охраняемые от мародеров. И только во время линьки, когда приходит пора избавлять их от перьев, столь ценимых европейскими женщинами, загонщики понемногу оттесняют страусов в постепенно сужающиеся коридоры, пока наконец не смогут изловить их и лишить природной красы. За последние годы в Капской колонии эта индустрия приобрела широкий размах, и есть все основания удивляться, что она все еще слабо распространена в Алжире, где имела бы не меньший успех. Каждый страус, обращенный таким образом в рабство, приносит своему владельцу, без каких-либо расходов, от двух до трех сотен франков прибыли в год.

Однако мисс Уоткинс воспитывала дюжину этих больших птиц исключительно ради собственного удовольствия. Ей было приятно наблюдать, как они сидят на своих огромных яйцах или приходят кормиться вместе с цыплятами, словно куры или индюшки. Сиприен несколько раз сопровождал ее, ему нравилось гладить одну из самых милых страусих стада — с черной головкой и золотистыми глазами, как раз ту самую любимицу Дада, что проглотила шар из слоновой кости, которым Алиса обычно пользовалась для штопки.

Но постепенно Сиприен почувствовал, как в его душе рождается более глубокое и нежное чувство к этой девушке. Он сказал себе, что для своей жизни, полной трудов и размышлений, ему не найти супруги с более открытым сердцем и более живым умом, и вообще девушки, более милой и совершенной с любой точки зрения. Действительно, мисс Уоткинс, рано лишившаяся матери и обязанная вести отцовский дом, была безупречной хозяйкой и вместе с тем подлинно светской женщиной. Именно редкое сочетание благородной изысканности и привлекательной простоты придавали ей столько очарования. Лишенная глупой претенциозности юных городских щеголих Европы, она не боялась погрузить свои белые руки в тесто, стряпая пудинг, умела приготовить обед, не забывала проверить, в порядке ли постельное белье. И это не мешало ей играть сонаты Бетховена не хуже, а возможно лучше многих, чисто говорить на двух или трех языках, читать классические произведения европейской литературы и, наконец, пользоваться успехом на светских ассамблеях, которые устраивались богатыми фермерами округа.

Дело не в том, что на этих собраниях бывало мало изысканных женщин. В Трансваале, как в Америке, Австралии и во всех новых странах, где материальные заботы нарождающейся цивилизации целиком поглощают труд мужчин, интеллектуальная культура оказывается почти исключительной монополией женщин. Вот почему они чаще всего существенно превосходят своих мужей и сыновей по части общего образования и артистической утонченности. Многим путешественникам случалось — не без чувства изумления — обнаружить у жены какого-нибудь австралийского рудокопа или скотовода с Дальнего Запада первоклассный музыкальный талант вкупе с серьезнейшими литературными и научными знаниями. Дочь тряпичника из Омахи[28] или колбасника из Мельбурна[29] покраснела бы при мысли, что она по своему образованию, манерам или иным «совершенствам» может уступить первенство принцессе из старушки Европы. В Оранжевом Свободном государстве, где образование девочек уже издавна ни в чем не уступает образованию мальчиков, но где последние очень рано бросают школьную скамью, этот контраст между полами еще более резок. Мужчина в хозяйстве — это «bread-winner»[30], тот, кто зарабатывает на хлеб; наряду со своей врожденной грубостью он приобретает и всякую иную, которая идет от работы под открытым небом, от жизни, полной трудов и опасностей. Напротив, женщина, помимо домашних обязанностей, считает своим делом изучение искусств и литературы, которые презирает или оставляет без внимания ее муж.

И порой случается так, что цветок исключительной красоты, изысканности и обаяния распускается на краю пустыни; именно такой случай и являла собой дочь фермера Джона Уоткинса. Вот что думал теперь Сиприен, а так как к цели всегда шел прямиком, то и явился, нимало не колеблясь, изложить свою просьбу.

Увы! С высоты своих мечтаний он сорвался вниз, впервые обнаружив почти непреодолимую пропасть, отделявшую его от Алисы. Вот почему, когда после решительного объяснения инженер вернулся к себе, сердце его щемило тоской. Но он был не из тех, кто предается бесплодному отчаянию, и вскоре в упорной работе нашел средство отвлечься от боли.

Усевшись за свой маленький столик, молодой инженер быстро и уверенно закончил длинное, начатое утром конфиденциальное[31]письмо в адрес своего почтенного мэтра, г-на Ж., члена Академии наук и титулярного профессора в Горной школе: «…Чего я не счел нужным упомянуть в своей официальной докладной записке,— объяснял он,— поскольку это всего лишь моя гипотеза, так это точку зрения касательно подлинных процессов образования алмазов, которую мне очень бы хотелось выработать в результате геологических наблюдений. Ни предположение об их вулканическом происхождении, ни гипотеза, приписывающая их появление в нынешних залежах действию сильных шквалов, не могут убедить меня, дорогой мэтр, и мне нет нужды напоминать вам те мотивы, по которым мы с вами их отклоняем. Образование алмазов на месте под воздействием огня кажется мне объяснением слишком смутным и совершенно неудовлетворительным. Какой должна быть природа этого огня и почему он не затрагивает разного рода известняки, регулярно встречающиеся в алмазоносных жилах? Аргументация кажется мне просто детской, достойной разве что теории вихрей или цепных атомов.

Единственное объяснение, которое могло бы меня удовлетворить — если не полностью, то хотя бы в некоторой степени,— это идея переноса элементов драгоценного камня потоками подземных вод с позднейшим образованием кристалла. Меня поразил особый, почти единообразный рисунок разреза разных месторождений, которые я обследовал и измерил тщательнейшим образом. Все они в большей или меньшей степени обнаруживают общую форму чаши, капсулы или охотничьей фляги, положенной набок. Что-то вроде емкости объемов в тридцать — сорок тысяч кубических метров, в которую излился целый конгломерат[32] песка, грязи и наносной земли, прилипшей к первобытным скалам. Это особенно заметно близ Вандергаарт-Копье, в одном из недавно открытых месторождений, которое принадлежит, между прочим, как раз собственнику того дома, откуда я вам пишу.

Что произойдет, если налить в капсулу жидкость, содержащую взвеси из чужеродных тел? Эти чужеродные тела осядут в первую очередь на дне и вдоль краев капсулы. Так вот! Именно это и происходит в Копье: как раз на дне, вблизи центра бассейна, равно как и у его крайних пределов, и находят алмазы. Эту особенность уже подметили добытчики, не случайно стоимость промежуточных клем очень скоро падает, в то время как концессии, находящиеся в центре или по соседству с краями, быстро достигают невероятной дороговизны,— сразу после установления формы месторождения. А значит, приведенная аналогия говорит в пользу переноса вещества под воздействием текучих вод.

С другой стороны, большое количество обстоятельств, перечень которых вы найдете в моих записках, по моему мнению, свидетельствует о том, что собственно кристаллы скорее всего формировались на месте. Ограничусь двумя-тремя примерами: алмазы почти всегда встречаются группами одной и той же природы и одного цвета, чего, конечно, не могло бы получиться, будь они принесены потоком в уже сформированном виде. Их часто находят слипшимися парами, которые распадаются от малейшего сотрясения. Как бы могли они уцелеть при толчках и прочих случайностях передвижения? Кроме того, крупные алмазы обнаруживаются почти всегда под прикрытием горной породы, а это, видимо, указывает, что влияние породы — ее тепловое излучение или совсем иная причина — тоже способствует образованию кристаллов. Наконец, редко, просто очень редко бывает так, чтобы крупные и мелкие алмазы встречались вместе. Всякий раз при обнаружении хорошего камня он оказывается одиночкой. Как если бы все алмазные элементы одного гнезда, под действием особых причин, слились на этот раз в один-единственный кристалл.

Все эти и подобные соображения склоняют меня в пользу кристаллизации элементов, после того как их принесло сюда водой. Но откуда взялись те потоки, что доставили в одно место обломки органических пород, которым предстояло превратиться в алмазы? Установить это было бы весьма важно. Если бы удалось добраться до начальной точки, откуда начался путь алмазов и где их, конечно, гораздо больше, чем в тех мелких залежах, которые разрабатываются в настоящее время, моя теория была бы полностью доказана, и я был бы счастлив. Но заниматься этим я не смогу, ибо срок командировки подошел к концу.

Мне больше повезло с анализом скальных пород…»

И молодой инженер, продолжая рассказ, перешел к техническим деталям, которые представляли для него самого и его корреспондента, несомненно, большой интерес, но о которых неосведомленный читатель мог бы оказаться иного мнения. Вот почему представляется благоразумным его пощадить.

Закончив к полуночи свое длинное письмо, Сиприен погасил лампу, улегся в гамаке и заснул сном праведника. Работа сняла остроту его переживаний — по крайней мере на несколько часов, однако не раз еще молодому ученому являлось во сне милое видение, и ему как-то показалось, будто она просила его не отчаиваться!


Загрузка...