За оградой есть Огранда

1

Антошка быстро привык к своему положению и даже к своей жене. Человеку вообще свойственно привыкать ко всему, что ему подбрасывает судьба, и Иванов в данном случае просто не был исключением.

Тем более что его нынешний жребий был гораздо лучше предыдущего. Княжеский титул, статус второго лица в государстве, слава героя, совершившего немало подвигов, — все это не шло ни в какое сравнение с тем, что он имел в родном мире. Для полного счастья не хватало лишь любимых книг да телевизора, но Антошка понимал, что платой за возвращение к старым привычкам мог быть только отказ от Огранды.

А стоит ли читать про чужие подвиги, когда есть все возможности совершать свои? Выезжай за пределы дворца и твори, что душе пожелается.

Жаль, что выехать было не так-то просто. Следом за осенью пришла зима, и холода стояли такие, что даже во двор лишний раз выходить не хотелось. А уж о дальней дороге нечего было и помышлять. Вкуса к охоте Иванов не приобрел, заниматься государственными делами ему было скучно, а ежедневные пиры приелись довольно быстро.

И даже зима показалась праздником по сравнению с весной. Наступившая после таяния снегов распутица прервала все сношения с внешним миром. Стольный град Берендея уподобился острову, лишь окружающий его океан состоял из сплошной непролазной грязи. Эту грязь не смог бы преодолеть не только какой-нибудь волшебный корабль, но и гусеничный трактор или самый лучший вездеход.

Хотя откуда в Огранде взяться вездеходу? Героический мир плохо стыкуется с техникой. Банальный присмотр за механизмами, не говоря уже о ремонте, не имеет ничего общего с подвигами, спасением миров и прочими занятиями настоящих мужчин. Герою нужен меч и верный конь, все остальное — издержки изнеженной цивилизации. Если рыцарь выедет на турнир на танке или будет гоняться за драконом на истребителе, то какой он рыцарь? Нет, если уж судьба назначила тебя героем, так и будь добр крушить черепа врагов куском благородного железа без всяких хитроумных ухищрений!

Крушить Антошка был готов. Беда заключалась в том, что пока изничтожать было некого. Явных врагов ни во дворце, ни в стольном граде не водилось, со стороны никто не нападал, а сокрашать поголовье нерадивых слуг означало наносить урон княжескому хозяйству и, стало быть, себе самому.

Иванов извелся в ожидании и был готов на что угодно, когда грязь стала понемногу подсыхать и многомесячное заточение подошло к концу.

А тут подвернулся и повод. Одновременно с появлением первой листвы в стольный град Берендея прибыл гонец от Барбуса.

Прибытие выглядело до крайности эффектно и было обставлено в лучших героических традициях. Конь посланника едва переставлял ноги, и хозяин даже не вел, а тащил его за собой в поводу. Сам гонец был измотан до крайности и выпачкан не меньше Антошки накануне свадьбы, поэтому перед приемом пришлось приказать слугам, чтобы срочно истопили баню.

Но и баня не сумела привести бедолагу в надлежащий вид, лишь отмыла тело от многодневного пота и грязи. В посольскую залу гонец вошел с ногами колесом, словно от долгого сидения в седле они уже были не в силах прийти в нормальное положение.

— С какой недоброй вестью пожаловал, добрый молодец? — осведомился Берендей.

Антошка пристроился рядом с князем и напряженно ждал ответа.

— Дивлюсь твоей проницательности, князь. Весть моя действительно недобрая, — с некоторым удивлением ответил гонец и протянул Берендею слепок с княжеской печати Барбуса.

Как известно, истинные герои не любят утруждать свои богатырские очи чтением, и потому этот знак должен был служить подтверждением, что слова гонца следует воспринимать как письмо.

— Элементарно. С добрыми вестями ездят гораздо медленнее, — отмахнулся Берендей. — Присаживайся и рассказывай, что у вас там стряслось?

— Я лучше постою...

Было видно, что посланник натер в седле не только ноги. И если стоять ему было трудно, то сидеть вообще невозможно.

— Эк тебя растрясло! — сочувственно вымолвил Берендей.

Он порою казался добрым к чужим людям. Особенно когда это ему ничего не стоило. Зато по всем соседним государствам гуляла слава о заботливом правителе, не чурающемся вникать в нужды самых простых людей.

Гонец посмотрел на Берендея с благодарностью за заботу и тяжело вздохнул:

— Беда, князь! Совсем обнаглел в этом году хан Чизбурек. Заявил, что раз мы его любимца порешили, то он в отместку от всех окрестных княжеств одни головешки оставит.

— Блефует, — отмахнулся Берендей. — Хан любит пыль в глаза пустить да приукрасить свои поступки. Все государство — десяток кочевых племен, а туда же, на первое место метит!

Как ни тяжело было гонцу возражать заботливому князю, но он помотал головой и объявил:

— На этот раз не блефует. Уж не ведаем как, но почти всех степняков под свою руку забрал. А добычи наобещал, в цельном мире столько нет! Но они верят и готовы идти за ним хоть на край света. Первый удар по нам решил нанести, как по своим главным обидчикам. Не выстоим мы одни, князь! Барбус просит подмоги!

Сердце Антошки вздрогнуло в предвкушении. Вот оно, очередное спасение мира! Скоро он покажет коварному хану, что не затупился верный меч и не ослабла рука! И ноги у коня не ослабли тоже.

Весь в героических мечтаниях, Антошка покосился на своего тестя.

Вопреки ожиданиям, Берендей не воспылал при мысли о трудном походе. Напротив, лицо князя едва заметно перекосилось, словно вместо доблестного подвига его приглашали к зубному врачу.

Несмотря на явное нежелание тестя, молчать Иванов не мог:

— Вели кидать дружинникам клич! И позволь мне самому вести рать на Чизбурека!

— Не горячись, зятек! — прервал его Берендей. — Такие дела в одночасье не делаются. Надо как следует обмозговать все, прикинуть, что да как. Махать мечом дело нехитрое, вот только прежде целую кучу дел решить надо. Не один Чизбурек на белом свете. Бросать государство тоже не годится.

Гонец продолжал стоять врастопырку, измученно выслушивая откровения предполагаемого союзника. В своем нынешнем состоянии ему было глубоко наплевать на все ответы. Его часть дела выполнена, а об остальном пусть кто хочет, тот и думает. Хоть лошадь, раз у нее голова большая.

В планы Берендея отнюдь не входило делиться своими соображениями с посланниками Барбуса, и потому он заботливо спросил:

— Небось устал с дороги? Иди поспи. Тебе когда ответ надо дать?

— Мне он совсем не нужен, — искренне вымолвил гонец, но потом спохватился и пояснил: — Барбус велел объехать все княжества, до которых смогу добраться.

Берендей заметно оживился:

— Так это до скончания века мотаться можно. Мир большой. Я бы на твоем месте не торопился, а отдохнул бы здесь как следует.

— Спасибо, князь. Но Барбус велел особо не мешкать. Вы же его знаете!

— Да, крут. Но ты не переживай, мы ему не расскажем.

Гонец помялся. Своего господина он откровенно побаивался, но ехать дальше все равно пока не мог.

— Еще раз спасибо! Если разрешишь, то я проведу завтрашний день в твоем гостеприимном тереме, а послезавтра с рассветом продолжу свой путь.

— Отдыхай, сколько потребуется. Я распоряжусь обо всем.

Когда гонец удалился, Берендей повернулся к Антошке:

— И что ты на это скажешь? А впрочем, молчи. Все твои мысли известны заранее. Поэтому говорю сразу: никакого похода не будет.

— Как?!

— Нечего нам в том походе делать. Добычи у степняков много не захватишь, только людей утомишь. Да и негоже государство без защиты оставлять. Не ровен час, нападет кто. Опять-таки сколько поход продлится — неизвестно, а нам осенью надо налог собирать. Как его соберешь без крепкой дружины?

— Но, князь-батюшка, Чизбурек одолеет Барбуса, а потом на нас двинет. — Антошка вспомнил о татарском нашествии.

— С чего ты взял? Вои у Барбуса отменные, глядишь, еще и победят. А проиграют, так, пока Чизбурек при нашем бездорожье до нас доберется, пять раз от старости умрет. Мало ли кто мир завоевать хочет! Только редко у кого получается. Всегда найдется герой, который одолеет честолюбца. Уж поверь человеку, который знает толк в таких делах.

Князь знал, что говорил. Он уже давно поведал зятю свою историю, которая на удивление оказалась похожей на Антошкину.

Берендей тоже был не местным. Он пришел из того же мира, что и Иванов, только произошло это давным-давно. У Берендея, который не был тогда никаким князем, а был, напротив, молодым и перспективным комсомольским работником, случились достаточно серьезные неприятности. Какие именно, князь не уточнял, лишь сказал, что карьера его оказалась под угрозой. Да и не только карьера. Короче, ничего хорошего ему отныне не светило, и в этот момент подвернулся нечаянный случай смотаться с исторической родины. Берендей по своей тогдашней наивности еще подумал, что за бугор, но оказалось — за ограду.

Помогли молодость, здоровье и занятия пятиборьем. Вникнув в обстановку, Берендей быстро понял, что самый лучший способ выдвинуться в Огранде (он тоже окрестил так мир, в который неожиданно попал) — это стать героем. И не просто понял, но и стал им. Итогом многочисленных подвигов стала женитьба на княжне, а так как она была сиротой — то и княжеский трон.

Более того, Берендею удалось настолько расширить доставшиеся ему владения, что их даже назвали в его честь. Попутно молодому тогда князю удалось вытащить в Огранду парочку своих родственников и тоже приспособить их к делу.

— Ты думаешь, один такой? — втолковывал как-то под рюмочку своему зятю Берендей. — Да наших тут, если покопаться, полно. Тот же Барбус, к примеру. В том мире жил как последняя собака, а здесь — князь, уважаемый человек. Полкан родился здесь, а папашка... Но тогда нас тут было еще не так много. А вот теперь молодежь потоком хлынула. То ли ограда прохудилась, то ли книг дурацких начитались. И главное, воображают себя героями, нападают на кого ни попадя, а пользоваться оружием как следует не умеют. Вот и погибают толпами. На деле разве что один из пары сотен на что-то пригоден. Остальные так, фон.

Словом, Берендей действительно учел все, кроме одного. А именно: что героем и победителем Чизбурека непременно хотелось быть Антошке.

Следствием неосторожных слов о героях стал такой натиск на князя, что устоять оказалось невозможным. Все аргументы Берендея отскакивали от Антошкиного разума, как горох от стены, зато в ответ витязь говорил, настаивал, грозил и под конец заявил, что готов поехать один.

— Да делай ты что хочешь! — в сердцах воскликнул Берендей. — Только дружину не трогай.

— Спасибо, отец! — Такой вариант вполне устраивал Антошку. Одному-то славы больше. Зачем ею с кем-то делиться?

— Вот дурак! Охота самому в пекло лезть! Одно слово: молодежь! — Берендей устало махнул рукой, а потом напомнил: — У Василисы отпроситься не забудь! Не хватало мне ее слез да попреков!

— Отпрошусь!

Мысленно Антошка был уже в горячке боя.

2

Уговорить Василису оказалось намного сложнее, чем ее отца. Но к утру Антошка справился и с этим. После бурной бессонной ночи, наполненной любовью и увещеваниями, сильно хотелось спать, однако витязь очень боялся, что за время отдыха Василиса передумает, и потому сразу начал собираться в дорогу.

Он плотно набил переметные сумы едой, облачился в доспехи, прицепил к поясу меч, кинжал и кошелек, взял щит и копье и уже через полчаса торопливо выехал за ворота.

Василиса лишь помахала платочком вослед. Она стояла в посольской зале, такая прекрасная, какой никогда не бывала в повседневной жизни, но даже красота жены не могла изменить твердое решение Антона.

Жена женой, а подвиг — подвигом. Иванов твердо усвоил эту мысль еще до перенесения в Огранду и был готов следовать ей, невзирая ни на какие препятствия и заморочки.

Никаких препятствий в начале пути, разумеется, не было. Солнце грело, но не жарило, появляющаяся зелень ласкала глаз, пение первых птиц услаждало слух, а предвкушение новых героических свершений и приключений приятно будоражило душу. Даже в сон клонило несильно, и желудок почти не требовал своего. Разве что робко напоминал о пропущенном завтраке да просил хотя бы помечтать о грядущем обеде.

Но Антошка был непреклонен. Он прекрасно знал, что в любой момент любящая жена может захотеть его увидеть, послать вдогонку гонца с просьбой вернуться, и потому стремился как можно дальше отъехать от стольного града Берендея.

Вороной вполне разделял хозяйские мысли. Он давно застоялся и был не прочь побегать на воле. Благо, насколько далеко простирается воля, Вороной понятия не имел.

На всякий случай Антошка несколько уклонился от указанного ему направления, чтобы ни один гонец ни догнать, ни найти богатыря не сумел. Уехал — и точка! Из той же предосторожности он старательно объезжал все деревни, на природе пообедал, а затем и заночевал.

Так продолжалось три дня. По ночам горел костер и светили звезды, днем пела душа и бежал верный конь. Полная походная идиллия, как и всегда в начале пути.

На четвертый день Иванов впервые задумался, что не знает, как проехать к княжеству Барбуса. Нет, ему объясняли это, он даже сам там когда-то был, но заметание следов привело его в сторону от первоначального пути, а насколько, о том Антон понятия не имел.

А тут еще перестали попадаться деревни. Очевидно, Чизбурек был не чужд магии и нарочно спрятал людские поселения от глаз героя. Цель коварного хана была ясна: сделать все, чтобы Антошка опоздал к решающей битве.

Да, коварен был колдун! Все учел, кроме непобедимого стремления Иванова к торжеству правого дела. У кого-то опустились бы руки, у кого-то отяжелели бы ноги, кто-то вообще бы задумался о других путях, но Антон лишь заставил Вороного ехать быстрей. Он еще посмотрит, кто не будет участвовать в победной сече: славный богатырь или трусливые рати Чизбурека!

И Антон погонял верного друга, почти не давая ни ему, ни себе передышки.

Счет дням был потерян, как перед тем направление, продукты закончились, конь устал и едва брел, а радость от путешествия сменилась тупой усталостью, когда Антошка неожиданно наткнулся на дорогу.

Куда вел едва намеченный, не то заброшенный, не то недавно проложенный тракт, неизвестно. Жители Огранды не утруждали себя размещением указателей. Важно лишь, что это была дорога, и она рано или поздно должна была привести к людям. В противном случае Иванов ничего не понимал в назначении дорог.

Оставалось решить, в какую сторону ехать. За неимением компаса и карты Антошка подбросил монету (назвать здоровый кое-как выделанный серебряный диск монеткой было трудно) и решительно повернул направо.

Он был уверен, что совсем скоро глазам откроется если не город, так городище, однако по сторонам тянулись чахлые деревца, порою попадались изъеденные временем валуны, разок по левую руку проплыло угрюмое болото, и лишь города видно не было.

Да что там города! Даже завалящий хутор не попался на пути, словно люди никогда и не думали заселять эти пустынные места.

А потом, после очередного поворота, дорога внезапно раздвоилась. Более наезженная уходила вправо, едва намеченная — влево. У самой развилки врос в землю здоровенный позеленевший камень, а под ним сидел неопрятный человек неопределенного возраста, одет он был в лохмотья. Перед незнакомцем лежала здоровущая дырявая шляпа с неровными полями.

Странный человек, похоже, дремал, но при появлении Антошки вскинул голову, мрачно посмотрел на путника и голосом, в который старательно пытался вплести жалобные нотки, произнес:

— Добрый рыцарь! Подайте что-нибудь бедному нищему на пропитание!

Антошка очень обрадовался встрече. Живых людей он не видел уже давно. Впрочем, как и мертвых. Радость была так велика, что Антошка не пожалел серебряной монеты. Еще приятнее было то, что брошенная денежка попала точно в шляпу, пригвоздив ее своим немалым весом к земле.

— Спасибо, благородный воин! — Нищий бережно извлек монету обеими руками, попробовал ее на зуб и спрятал куда-то в лохмотья.

— Давно здесь сидишь? — спросил витязь. Хотелось узнать о дороге, но Иванов сдержался и решил прежде задать пару ничего не значащих вопросов.

— Пятый день пошел. И хоть бы одна душа проехала мимо! — охотно ответил нищий.

Антошка огляделся по сторонам. Вокруг было безлюдно, как на исторической родине в новогоднее утро.

— Да... Слушай, так, может быть, тебе лучше перебраться куда-нибудь в город? Все-таки людей побольше.

— А конкуренция? В городе знаете сколько таких? Да и подадут какую-нибудь мелочь, концов с концами не сведешь. Это здесь если кто-то проедет, то на радостях подбросит что-нибудь весомое. Все-таки места довольно глухие, не каждый день человека встретишь. И ездят в основном люди небедные, — резонно ответил попрошайка.

— Послушай, — после некоторой паузы произнес Иванов. Было несколько стыдно признаваться, что он заблудился, и следовало подобрать более неопределенную форму вопроса. — Куда ведут эти дороги? Я в этих краях первый раз.

— Я вам советую, благородный рыцарь, поезжайте налево, — без колебаний предложил нищий. — Не успеете далеко отъехать, как познакомитесь с такими чудными людьми, век вспоминать будете!

В другой раз Антошка ничего бы не имел против знакомства, но теперь он торопился на подвиг, а времени потеряно было уже много.

— Лучше скажи, как быстрее добраться до князя Барбуса?

Попрошайка наморщил в раздумьях и без того морщинистый лоб и пожал плечами:

— Никогда о таком не слыхал. Наверное, он не здешний. Я здесь всех баронов знаю, а уж о более знатных и говорить не приходится. Вы налево поезжайте. Там должны знать.

Да, похоже его опять занесло куда-то не туда!

С другой стороны, бароны. Значит, он в неком аналоге местной Европы. Что ни говори, бароны, графы, герцоги, короли ласкают слух гораздо больше, чем какие-то князья, да и рыцарь звучит поблагороднее витязя. Одним словом, настоящая цивилизация, не некая полуазиатская дикость. Тут все красиво, культурно, благородно, честно, без обманов. Дамы восхитительны в своей красоте, нежности и верности, мужчины воплощают все воинские добродетели, и вообще здесь не жизнь, а сплошная романтика.

Если бы не намечающиеся разборки с Чизбуреком, Антошка с радостью попутешествовал бы по здешним землям. Но коварный хан задумал покорить мир, и кому, как не Антону, поставить его на место? Опыта битв с кочевниками ему не занимать, а главное, надо свести с ними кое-какие старые счеты. Шрам-то на одном неприглядном месте остался до сих пор...

Ладно, прежде — подвиг, а потом можно будет вернуться сюда, вкусить плодов культуры, завести знакомства... Глядишь, и подвернется случай приобрести мировую известность... Вот только дорогу к Барбусу прежде узнать...

— Говоришь, лучше ехать налево? — уточнил Антошка.

— Налево, благородный рыцарь, налево, — закивал нищий. — Тут совсем недалеко. Уверяю, век эту встречу не позабудете.

Антошка милостиво кивнул и повернул коня налево.

3

Путь оказался еще короче, чем обещал ниший. Впрочем, его изрядно подсократили мечты. Антошка грезил в седле о своем предстоящем торжественном въезде в роскошный рыцарский замок, о встрече с его благородным владельцем, о жаряшемся на вертеле баране, бочонках вина, о прочих блюдах баронской кухни, об уютном огне в камине, наконец, о возможности помыться с дороги.

— Эй, пацан, а платить кто будет? — Резкий неприятный голос вернул Иванова из царства грез на скверную дорогу.

На обочине среди деревьев стояли двое здоровенных парней в рваных кольчугах и при оружии.

Антошка вначале подумал, что обращаются не к нему, пацаном его давно никто не называл, но красноречиво направленный прямо на витязя арбалет быстро развеял все сомнения.

— Где вы пацана видите, уроды? — обращаться к разбойникам вежливее Антошке не позволял его титул.

— А че, типа, баба? — глумливо спросил один, а второй гнусно захохотал над туповатой шуткой.

Смех подействовал на Антошку, как горящий газ на чайник, и герой начал потихоньку закипать.

— А еще по нашей внешности прохаживается, — заявил тот же самый разбойник, но на этот раз в его голосе звучала укоризна.

— Сейчас по вашим рожам пройдусь! — Рука Антошки покрепче обхватила копье.

— Ты че, пацан? Я не понял, — с угрозой произнес говорливый разбойник, а его напарник вскинул опущенный было арбалет.

Места для разгона не было, и витязь использовал копье как дубину. Крепкое и длинное древко обрушилось на голову арбалетчика.

— Ой! — Арбалетчик послушно уронил свое оружие, схватился обеими руками за ушибленное место и присел.

Антошка выронил копье, но сразу выхватил меч и наехал на приятеля пострадавшего. Тот едва ушел от удара, попробовал достать витязя своим клинком, однако Антошка сидел на коне, и сделать это было не так-то просто.

А вот Иванову было намного легче. Он даже привстал на стременах и затем со всей силой обрушил меч на противника. Разбойник с необычной прытью парировал летящий на него клинок, и богатырский удар не достиг цели. Зато собственный клинок разбойника отскочил назад и плашмя шмякнул своего обладателя прямо по макушке.

Бедолага взвыл и присел рядом с приятелем. Антошка подъехал поближе, примериваясь, как бы половчее разрубить любителей поживы на части, увеличив тем самым их число, но в этот момент чуть в стороне раздался возмущенный голос:

— Эй, братан! Ты че на моих людей наезжаешь?

Иванов повернулся на голос и увидел выехавшего из-за деревьев всадника. Тот был одет в помятый панцирь, плащ не стирался лет пятьдесят и потерял всякий цвет, но щит на левой руке был украшен полустертым изображением замка, а на голове был шлем, больше всего похожий на перевернутое мусорное ведро с торчащей на верхушке парой общипанных перьев.

Увидев первого в своей жизни настоящего рыцаря, Антошка поневоле несколько оробел и потерял дар речи. Он даже забыл, что собирался разрубить своих недавних противников, и лишь благоговейно взирал на благородного воина.

— Че, братан, в натуре, совсем оборзел? Хочешь, чтобы я на тебя всех своих шестерок натравил? — спросил рыцарь.

Идущий из-под шлема голос поневоле звучал глуховато, но тон был преисполнен достоинства до самой откровенной наглости.

Чужую наглость Антошка не любил. Пусть перед ним был натуральный рыцарь, но и Иванов больше полугода являлся князем, а не каким-то там жалким искателем приключений.

— Попробуй, раз самому слабо. Только я не пойму, с какой стати ты за разбойников заступаешься?

— Каких разбойников? — искренне удивился рыцарь.

— Вот этих, — Антошка мечом показал на приходящих в себя несостоявшихся грабителей.

— Да ты ослеп или охренел?! Моих пацанов за бандюганов держишь?! — разгневался воин.

— А кто они, если на большой дороге путников грабят? — в свою очередь разозлился Антошка.

— Кто грабит? Ты че, по моей земле забесплатно проехать хочешь? Да еще моих людей замочить пытаешься? Да я тебя, лоха...

— Я — лох?! Да я рядом с таким не сяду!.. Сам ты чмо! Сейчас я увижу, какого цвета у тебя ливер!

— Ты че, в натуре, стрелку забить хочешь? Мурлом не вышел, чтобы на меня вякать!

— Я?.. — Антошка едва не поперхнулся. — Ты, болван железный, перед тобою князь Берендейский!

Под ведром шлема невозможно было увидать лицо рыцаря, но в тоне его, по-прежнему высокомерном, прорезались и вежливые ноты:

— Да будет ведомо собрату, что мое погоняло — барон фон де Лябр!

В нынешнем состоянии Иванову было все равно — фон де Лябр перед ним или канделябр. Кулаки чесались нестерпимо, а руки прямо зудели от благородного желания рубануть хорошенько мечом.

— А теперь, высокочтимый братан, не соблаговолите ли ответить за болвана? — все с той же смесью вежливости и высокомерия заявил фон де Лябр. — По рыцарским законам вызываю вас на поединок!

Что странно: действие разворачивалось в средневековой Европе, а речь была понятной, будто все происходило в покинутом Антошкой мире. Но так и лучше. Не надо учить язык, шпарь как по писаному, и все.

Сам же вызов прозвучал для Антошки сладчайшей мелодией, до того хотелось побыстрее и половчее разрубить барона на две половинки. В этом своем желании витязь совсем позабыл про основное рыцарское оружие, но фон де Лябр напомнил об этом:

— Эй, хамы-неудачники! Подайте хмырю копье! Из седла я его вышибу сам.

В конных сшибках Антошке участвовать не доводилось, но велика ли премудрость? Кто удержится в седле, тот и победил. Одна беда: пробить копьем панцирь не удастся, а оставлять фон де Лябра в живых Иванов не думал. Он не в европейские бирюльки играть собрался, а за оскорбление отомстить.

Поэтому витязь принял из рук едва очухавшегося арбалетчика копье и выкрикнул в спину отъезжающему вдоль дороги барону:

— Сам ты хмырь!

После чего тоже поехал в противоположную сторону.

Когда расстояние стало достаточно большим для разгона, Иванов развернул коня. Фон де Лябр уже тоже развернулся и теперь стоял в отдалении, высоко подняв копье.

Вот рыцарь тронулся с места, и Антошка сразу рванулся навстречу. Копья склонились, и Иванов запоздало подумал, что в таком поединке закрытый шлем не роскошь, а обычная техника безопасности.

Барон пер навстречу, как баран. Только вместо рогов он собирался бодаться пикой, причем старательно целился ею в открытое ветрам и наконечникам лицо противника.

Все учел коварный фон де Лябр, кроме отменной реакции городского жителя. Антошке не раз и не два случалось перебегать улицу на красный свет, а поток машин намного опаснее одиноко скачущего болвана.

В последний момент Антошка резко махнул щитом, и копье противника отлетело в сторону. Но и сам Антошка нанести удар не смог, лишь вскользь задев фон де Лябра.

Барона подвела скорость и близость к лесу. Отбитое витязем копье смотрело в сторону, а деревья росли так близко...

Грохот падения был такой, словно кто-то уронил с высоты жестяной таз, наполненный кусками металлолома. Иванов на скаку обернулся, увидел валяющегося на земле барона, но при этом его собственное копье отвернулось от курса и воткнулось в здоровенный дуб...

Иванов не зря считал себя героем. Едва он смог перевести дух, как перекатился на живот и кое-как поднялся на четвереньки. Драться на четвереньках было очень неудобно, и потому витязь заставил себя подняться на ноги.

Ему не терпелось добраться до обидчика, пока тот не встал, однако фон де Лябр хотел того же и теперь кое-как ковылял к Иванову. При этом обоих противников носило из стороны в сторону, словно они были пьяны в стельку. В итоге сойтись им довелось на обочине у самой кромки леса.

Мечом особо не пофехтуешь. Это не шпага и не палка, а довольно порядочный кусок железа. Поэтому многое решает первый удар. Успеешь разрубить противника — хорошо, не успеешь — можешь и сдачи получить.

Первый удар успел нанести барон. Он бил сверху вниз и мог бы перерубить Антона, если бы попал. Но падение не прошло бесследно, и меч вместо Иванова рубанул землю.

Антошка тоже чувствовал себя несколько не в форме, однако учел неудачу фон де Лябра и махнул мечом горизонтально, стараясь эффектно отрубить противнику голову.

К сожалению, героя качнуло. Клинок не достал рыцарственной шеи, но богатыря несло по кругу, и весь удар пришелся на молодое дерево.

Ой ты, сила богатырская! Дерево с хрустом переломилось да и рухнуло. Какая-то ветвь больно ударила Антошку, а сам ствол шмякнулся точнехонько на шлем барона.

Как не треснула баронская голова, остается загадкой. Видно, лобная кость фон де Лябра оказалась толщиной двадцать восемь сантиметров и плавно переходила в затылочную. Смялся лишь шлем, превратился в гармошку, и прорези для глаз пропали в складках новой формы.

Рыцарь присел от неожиданного удара, но, к немалому Антошкиному изумлению, скоро выпрямился и двинулся на поиски своего обидчика. Видеть ничего он не мог, однако это ничуть не повлияло на его решимость.

Впрочем, может, эта решимость явилась следствием потрясения, одной из форм буйного сумасшествия, полученного от соприкосновения дерева со шлемом и шлема — с головой. Меч фон де Лябра так и носился по воздуху, рубя воображаемых противников, и пару раз едва не достал Иванова.

Но если рыцарь обезумел, то Антошка, которому тоже досталось от дерева, просто озверел. Такое часто случается с благородными героями в пылу битвы, особенно если их хорошенько ударить по голове. Витязь отчаянно бросился на противника и бесстрашно отпрыгнул от пронесшегося рядом меча.

В свою очередь Антошка постарался достать барона, но последний не то качнулся назад, не то почувствовал опасность, а, может, витязь просто поосторожничал и бил издалека.

Слуху барона мог позавидовать даже кот. Рыцарь упорно наступал на Антошку, которого выдавало позвякивайте кольчуги. Наконец один из ударов разнес наполовину Антошкин щит и едва не перерубил скрывавшуюся под ним руку.

Щита было жалко до слез. Раздосадованный Иванов потерял всякую осторожность, подскочил к фон де Лябру поближе и махнул мечом изо всех богатырских сил, многократно увеличенных болью потери.

Тяжелый клинок на скорости врезался в баронскую шею. Голова неожиданно легко отделилась от туловища, кувыркаясь, отлетела в сторону, а тело рухнуло к ногам победителя.

Это была романтика самой высокой пробы. Красиво струилась кровь, пару раз прощально дернулись конечности трупа, а голова рыцаря закатилась под дерево, словно никому не нужный мяч.

Антошка отбросил остатки щита. Ездить без этого предмета не годилось, и витязь решительно подобрал щит барона. Но даже трофей не очень смягчил гнев героя, а тут на глаза попались давешние разбойники, и Антон с недоброй улыбкой шагнул им навстречу.

— Барон умер. Да здравствует барон! — вразнобой прокричали разбойнички и почтительно опустились на колени.

— Что? — не понял Антошка.

— По законам рыцарства замок, земли и титул убитого переходят к победителю, — словоохотливо пояснил тот, кто был поболтливей. — Теперь вы, ваша милость, барон фон де Лябр.

Антошка посмотрел на новых вассалов, перевел взгляд на щит и довольно усмехнулся. Хорошо жить в Огранде!

Новоявленный барон кинул насмешливый взгляд на труп старого и небрежно обронил своим нежданным слугам:

— Что ж, поехали, посмотрим на замок.

Разбойники, которые на самом деле оказались не разбойниками, а обычными воинами, проворно поймали обоих коней и подвели Вороного своему новому господину.

— Ты, Болт, типа, собери железо, а я пока провожу нового барона на хазу, — обратился словоохотливый к напарнику.

Тот, кого назвали Болтом, кивнул и направился к трупу.

— Веди, — Антошка взгромоздился на Вороного и принял из рук нового слуги копье.

— Тут рядом, — сразу сообщил проводник и пошел чуть впереди, показывая дорогу.

— Как зовут?

— Меня? Меня Брусом. А того — Болтом. За то, что типа из арбалета садить любит.

— Это я уже видел. Земель-то много? — сразу перешел Антошка к самому главному.

— В ажуре. Под нашей крышей четыре деревни, трактир да еще нищие. Только с налом напряженка. С деревенских налог дерем жратвой, ну, там еще фигней всякой, а монетой дает Толстяк, ну, трактирщик, да побирушки. Мелочь.

Финансовое положение барона Антошку волновало не очень. Сам он был пока при деньгах, и те деньги весили столько, что много с собой все равно не возьмешь. Не домой же он ехал, а на битву с коварным Чизбуреком.

— Надо было прежнего Лябра не шкерить, а в плен брать. Он бы как выкуп денег отвалил раз в десять больше, чем имел, — продолжал вводить в курс дела у Брус.

— Откуда? Сам же говоришь, что с монетой плохо, — не врубился Антошка.

— У всех плохо, но на выкуп находят, — отмахнулся Брус — А мы на что? Свистнул, мы бы живо всех, кто под нами, порастрясли бы дочиста. Вот и монета бы была. А с чего рыцари друг дружку всегда в плен берут, а чтобы кокнуть — ни-ни? Это с нами не цацкаются. Кто за нас башлять будет?

Между тем лес внезапно кончился. За ним лежало поле, посреди него возвышался холм, а на холме стоял замок.

Замок сразу разочаровал Антошку. Он ожидал, что жилище барона похоже на дворец, разве что окруженный внушительными крепостными стенами, рвом и прочими атрибутами. Ров и в самом деле был, только больше походил на круговую канаву, наполненную тем, что составляет содержимое выгребных ям. Антошка мог бы не поверить своему зрению, однако нос немедленно подтвердил первоначальное впечатление.

Стены, разумеется, были тоже. Внушительными их нельзя было назвать даже с большой натяжкой. Так, подобие каменного забора в три человеческих роста с традиционными зубьями по верхней кромке. По углам раскорячились невысокие башни, и еще одна прикрывала ворота с неизменным подъемным мостом. Но в целом замок был невелик. Антошка сразу прикинул, что внутри крепостной ограды площадь в половину футбольного поля, хотя, как она была использована, с расстояния было не разобрать. Над стенами виднелся лишь донжон с развевающимся над ним полностью выцветшим на солнце и потому лишенным цвета и рисунка знаменем.

— Замок Лябр, — торжественно объявил Брус, словно речь шла минимум о Версале.

Замок встретил нового владельца поднятым мостом и полным безлюдьем. Ни в башнях, ни на стенах не маячили сторожа, и, чтобы привлечь к себе внимание, Брусу пришлось долго и нецензурно сотрясать воздух. Наконец над приворотной башней показалась чья-то голова и без всякой интонации произнесла хриплым голосом:

— Чего орешь, Брус? Подождать западло?

— Открывай, сонная морда! Разуй зенки: у нас новый барон!

— Блин! — с чувством вымолвил сторож и бросился внутрь башни.

Отвратительный скрип резанул по нервам и разлетелся по всей округе. Мост рывками стал опускаться вниз, потом застыл в промежуточном положении, некоторое время повисел так и тяжело рухнул на положенное место.

Измученный вонью изо рва, Антошка пришпорил коня, гордо въехал в образовавшийся проход и едва не вылетел из седла. Свод ворот оказался низким, и копье зацепилось верхушкой за нависающий потолок.

Так, с копьем, откинутым назад, Иванов и въехал в свои новые владения.

4

Внутри замок Лябр смотрелся так же невзрачно, как и снаружи. Несколько притулившихся к крепостной стене покосившихся строений неопределенного назначения, заросшая наполовину вытоптанной травой земля да одинокий донжон, представлявший собой круглую трехэтажную башню метров десяти в поперечнике.

Старый замковый слуга Рум (тот самый, который так медлил с открытием ворот) получил за медлительность свой подзатыльник и сразу вслед за этим показал новому хозяину его дом.

Весь первый этаж занимал зал, являвшийся приемной, оружейной, столовой и кухней. Скрипучая деревянная лестница позволяла подняться наверх, где такой же зал служил жилищем солдатам, самому Руму, его помощнику и толстенному повару Хряку. Зато последний этаж был разделен на своего рода приемную с одиноким креслом, столом и двумя лавками, большую баронскую спальню и крохотную каморку для оруженосца.

Окнами служили узкие незастекленные бойницы, роль туалетов на верхнем этаже играли ночные горшки, а на двух остальных — большие параши, когда же Антошка пожелал умыться с дороги, лицо Рума приняло откровенно недоуменное выражение.

— Зачем?

— Смыть грязь, — словно маленькому, ответил Иванов.

— Много будет, сама отвалится, а мало — ничего страшного, — отмахнулся слуга и с непонятной логикой добавил: — Зато под башней подземелье есть. Винный погреб, кладовая и конечно же пыточная. Да еще под подземельем шесть камер для врагов и неплательщиков.

Но камеры Антошку не интересовали. Разве что, если бы в них скрывалась сауна или банька. В дальних странствиях Иванов порядком подрастерял былую чистоплотность, но окончательно в свинью превратиться не успел и при случае всегда ополаскивал хотя бы лицо и руки. Однако в чужой монастырь со своим уставом не ходят и, попав в героический мир, приходится подчиняться всем правилам поведения настоящих героев. А кто и когда из них мылся?

Наступивший обед примирил Антошку с отмененными правилами гигиены. Повар и, по совместительству, баронский палач Хряк, чья внешность полностью отвечала данному прозвищу, подал на стол кое-как зажаренного целиком барана, полдюжины полусожженных кур и гуся, тушенного с тухлой капустой. Для возбуждения аппетита было выставлено много кислого вина и перебродившего эля. В другое время Антошку возмутило бы качество еды, но, оголодав за время странствий, он больше обращал внимание на количество.

Попутно за обедом состоялось знакомство со всеми остальными обитателями замка Лябр. Помощником Рума и Хряка был Ганс, мальчонка, чем-то смахивающий на оказавшегося в неволе волчонка. Сверх того, были две служанки, старуха Инельда и пышнотелая Брунгильда, чье поведение намекало на ее вполне определенные отношения с предьщущим бароном. Кроме перечисленных, слуг представлял конюх Пьер, внешне мало чем отличающийся от своих подопечных.

Воинскую силу замка представляло четверо воинов. Это были уже знакомые Антошке Брус и Болт и два близнеца — Хук и Гак. Отличить последних друг от друга было нетрудно. Низкорослый, широкоплечий и длиннорукий Хук внешне походил на обезьяну, Гак же, напротив, отличался редкой худобой, высоким ростом и выправкой, напоминающей вопросительный знак.

— И это близнецы? — поневоле спросил Антошка у представлявшего братьев Бруса.

— Близнецы, — подтвердил тот и тихо добавил: — Только отцы у них разные. Но мамашу свою они чтят и психуют, когда слышат о ней хоть одно плохое слово.

Последним за столом появился молодой симпатичный юноша, чем-то похожий на некрасивую девушку Засаленные волосы неопределенного цвета падали на богатую, хотя и грязную одежду, а прыщи на лице лучше слов говорили о молодости и связанных с нею проблемах. Помимо одежды оруженосец доблестно таскал на себе панцирь, словно ежесекундно готовился к битве.

— Оруженосец Джоан. Урожденный барон фон де Рюмк. По старому обычаю, набирается опыта за стенами отцовского замка. Собственный папашка, понятное дело, рыцарские шпоры подвесить не может, вот и ищет, где бы их заслужить. Три месяца служил у предыдущего барона, вчера разругался с ним, хотел уехать, а как дальше будет... — Брус развел руками.

— Из-за чего поругались? — прямо спросил оруженосца Иванов.

— Брунгильды ему мало было, — сквозь грязь на лице Джоана пробился румянец смущения.

За столом все дружно заржали, лишь одна Брунгильда возмущенно и коротко произнесла:

— Вот где пидор!

Чем вызвала новый взрыв смеха.

— А со мной ты останешься? — поинтересовался Антошка. Став бароном, он очень хотел иметь благородного оруженосца.

— Да, — показалось или нет, но Джоан несколько смутился.

— За нашего нового барона! — провозгласил Брус, поднимая здоровущий кубок.

Присутствующие поддержали тост с таким неподдельным энтузиазмом, что у Иванова потеплело на душе. Люди в замке ему нравились. А то, что Болт и Брус недавно столь же искренне пытались его убить, не играло никакой роли. Они же тогда не знали, что имеют дело со своим новым господином!

— Надо будет завтра с утра местных потрясти, — как о чем-то само собой разумеющемся заявил Брус, — чтобы, значит, приветствовали нового господина. Заодно владения покажем.

Задерживаться здесь надолго Антошка не собирался, однако посмотреть на свои земли был не прочь. Пусть они были намного меньше Берендеи, но их он добыл сам, своим мечом, да и о том, что здесь некий аналог просвещенной Европы забывать не следовало. Конечно, несколько жаль, что удалось завалить лишь барона, а не какого-нибудь графа или герцога, однако лиха беда начало. Иванов чувствовал в себе достаточно сил быть императором, если, конечно, здесь были империи.

Вот только с Чизбуреком разобраться как следует.

— До Барбусии отсюда далеко? — тщательно пережевав очередной хрящ, осведомился Иванов.

Обитатели замка недоуменно переглянулись. Похоже, географию в местных школах не проходили, если, конечно, кто-нибудь вообще ходил в школу.

— А где это? — спросил за всех Брус.

— Рядом со степью. Тамошний князь просил меня помочь разобраться с одним оборзевшим ханом, — небрежно ответил Антошка. — Надо помочь корешу.

Тон нового барона подействовал на слуг, как дополнительное свидетельство его крутости.

— Меня с собой возьмите. Я тоже хочу поучаствовать в разборках, — после некоторой паузы попросил Джоан.

— Заметано, — кивнул Антошка. Он подумал, не взять ли и остальных, раз это были его люди, но воинов было всего четверо, и отправиться с ними значило оставить замок без всякой защиты. Ладно, вдвоем путешествовать тоже неплохо.

— Соседи не беспокоят? А то могу разобраться. — Иванов вдруг решил, что здешние дела тоже надо оставить в порядке.

— Пока нет.

— Жаль, — искренне огорчился Антошка. Настроение у него сейчас было самое воинственное и потому чертовски хотелось изрубить на куски какого-нибудь попавшегося под руку негодяя. Если же вместо негодяя под меч подвернется благородный человек, то это будет даже приятнее. Что может быть лучше поединка не на жизнь, а на смерть с достойным противником? Отбить его сильнейший удар, а потом взять да и рубануть от всей широты души с подчеркнутым уважением к чужим заслугам!

Рубиться в замке было не с кем, поэтому бороться пришлось лишь с кулинарными шедеврами толстого Хряка. Но уж в этом Антошка без ложной скромности преуспел на славу, хотя и утомился в итоге так, что встать из-за стола удалось с трудом. Он бы и не вставал, только глаза смыкались сами, и мысль о баронской постели стала манить, как кого-то манит земля обетованная.

Антошка при помощи слуг поднялся на верхний этаж, рухнул на ложе и успел подумать: а обетованная — это одетая в бетон? Ответа на вопрос он не нашел по простой причине, так как был лишь Ивановым, а не великим химиком, к которому ответы порой приходили во время сна.

5

В отличие от покинутого мира, все жители Огранды вставали рано. Даже Антошка. И так же рано ложились. Читать в тусклом свете коптящего факела трудно, не говоря уже о том, что нечего, да и грамоты практически никто не знал. Отсутствие электричества делало изобретение телевизора невозможным, а в итоге по вечерам заняться было абсолютно нечем. Разве что пьянствовать или воевать. Но и первое, и второе делать предпочитали при дневном свете. Наберешься как следует, пойдешь в спальню, да еще ненароком свалишься с факелом, а это тебе не безопасный фонарик. Сухое дерево вспыхивает моментом, так и без жилища остаться недолго. Да и драться при естественном отсутствии света несколько затруднительно. Еще своего рубанешь ненароком. Одеты-то все почти одинаково.

Как ни затянулся первый обед в новом владении свежеиспеченного барона, времени на сон хватило с избытком, и обозревать окрестные земли Иванов. отправился, едва откукарекали петухи.

С собой Антошка прихватил Бруса, обоих близнецов и, для солидности, Джоана. Хотел взять в придачу и Болта, но передумал. Раз человек лучше всех стреляет, то пусть остается охранять замок. Еще нападет какой-нибудь любитель приключений и легкой поживы, да попробует занять не принадлежащее ему здание! А так Болт — воин умелый, как-нибудь продержится до прибытия подмоги.

— С чего начнем? — с высоты седла спросил Антошка у Бруса.

Воины были пешими, как и полагается простым солдатам, но рожденный в благородной семье Джоан восседал на невысоком, под стать хозяину, коне.

— Конечно, с трактира, — без малейшего колебания ответствовал Брус. — Надо с Толстяка положенный налог стрясти да и пожрать во второй раз не помешает.

С последним Антошка был полностью согласен. По утреннему хмурый Хряк подал на завтрак черствоватый хлеб, кисловатый творожный сыр и не допитый вечером эль.

— Сами вчера все сожрали. Что мне, по два раза в день готовить, что ли? — пробурчал повар.

— Сожрали! Сам небось ночью и сожрал! Я спать уходил, еще полбарана оставалось! — возразил Брус.

— Не уходил, а уползал, — уточнил Хряк. — Мало ли что тебе в таком состоянии могло померещиться!

— Не бери на понт, Хряк! Я тоже полбарана видел, — поддержал приятеля Болт.

— Ага, видел, когда мордой на стол прилег!

Врожденное чувство справедливости заставляло Антошку молчать. Ему очень хотелось, чтобы после пира осталось если не полбарана, то хотя бы четверть, но он не помнил, было ли на столе в момент ухода что-нибудь, кроме полуобглоданных костей. Во всяком случае, трудились над едой все на славу и, не доев одного куска, немедленно хватали следующий. Видно, щелкать вхолостую челюстями здесь не полагалось.

Да и не годилось настоящему герою жаловаться на мелкие неудобства. Антошка не пожаловался и теперь может с чистым сердцем навестить расположенный на его землях трактир. Надо же обрадовать хозяина, дать ему возможность хорошенько накормить нового господина!

Как явствует из названия, трактир — это предприятие общественного питания, расположенное у тракта, или, иными словами, у дороги. Захотелось путнику подкрепить истощенные дальними странствиями силы, заходи и подкрепляй. Да и не захочется, все равно зайдешь поесть впрок. Черт его знает, когда попадется следующая забегаловка!

Антошке, к примеру, на всем пути не подвернулось ни одной.

Поэтому и ждал он с таким интересом, когда же появится упомянутое заведение, без которого не должно обходиться ни одно приключение. Случайные встречи, волнующие тайны, друзья и враги, где еще это бывает? Разве что на большой дороге. Но дорогами, и большими, и малыми, Антошка был уже сыт по горло. Хотелось кусок мяса сжевать в приятной компании. Тем более что желудок — злодей, вчерашнего добра не помнит.

Вблизи трактир показался похожим на крепость. Только совсем небольшую. Сложенная из необработанных камней, стена вполне могла остановить лихих людей, если, конечно, спрятать за ней хоть какой-нибудь гарнизон. Лишь ворота выглядели вполне обычно, да и были распахнуты на всю ширь, дабы заманить внутрь случайного путника. Вместо же выцветшего на солнце знамени рядом с ними разместилась вывеска с грубо нарисованной поджаренной курицей и двумя скрещенными на манер мечей кухонными ножами под ней.

Сам же трактир внешне не производил впечатления и представлял собой покосившееся строение с узкими незастекленными окнами да зевом раскрытой двери. Рядышком расположились навес для лошадей и пара вросших в землю построек явно хозяйственного назначения.

На правах владетеля и властелина Антошка первым покинул седло и, не заботясь о коне, шагнул в проем.

После дневного света в помещении оказалось довольно мрачновато, чтобы не сказать вообще темно. Огонь очага с подвешенным над ним котлом и едва проникавший в окна свет почти ничего не освещали, да, наверное, и не могли осветить.

— Что будет угодно благородному господину? — подскочил к Антошке кто-то тучный до неумеренности.

— Твоему благородному господину будет угодно пожрать, — заявил вместо Иванова ввалившийся следом Брус.

— Ой! — как-то жалобно вырвалось у Толстяка.

— Новый барон фон де Лябр собственной персоной! — торжественно представил Антошку воин. — Так что, Толстяк, мечи на стол все, что найдешь, пока тебя самого не зажарили.

Куда подевался старый барон, трактирщик спрашивать не стал. Видно, смена властителей была делом обычным, да и мела всякая новая метла в точности как старая.

— Один момент! — Толстяка словно сквозняком сдуло.

Антошка в сопровождении своей свиты прошествовал к дальнему столу и, громыхнув железом, сел на лавку. Остальные не успели рассесться рядом, как перед ними оказался здоровенный кувшин с вином и набор разнокалиберной посуды.

— А Толстяк не колдун? — тихо спросил Антошка у Бруса, когда блюдо с тушенным в соусе мясом появилось на столе прежде, чем воины успели налить себе по посудине.

— С чего? — не понял Брус.

— Очень уж быстро подает, — пояснил Иванов, который в своей прежней жизни привык к неуловимости официантов.

— Он просто по морде получать не любит, — пояснил Брус и запустил в соус грязную лапу.

Более культурный Иванов подождал, не появится ли перед ним подходящий для предстоящего дела инструмент, но вид увлеченно жующих воинов подсказал, что ложка и герой — веши плохо совместимые. А сверх того — что, будь он хоть король, ждать его никто не будет.

Антошка благородно зачерпнул рукой кушанье, стараясь ухватить побольше кусочков мелко порезанного мяса. По сравнению со стряпней Хряка оно оказалось приготовлено восхитительно. Жаль лишь, что соус был жидковат и постоянно проливался сквозь пальцы то на стол, то на кольчугу и штаны. Доставшийся ему серебряный кубок Иванов предусмотрительно старался брать левой рукой.

— Смотри, Прыщ пожаловал! — Голос Гака отвлек новоявленного барона от этого важного дела.

Глаза давно привыкли к полумраку, и в вошедшем в трактир человеке Антошка сразу узнал недавнего нищего.

— Не иначе раскрутил кого, — отозвался брат-близнец. — Надо стрясти с него нашу долю.

— А теперь поясните, — говорить о том, что раскрутили его, Антошка, понятное дело, не стал.

— Так это, чего объяснять? Прыщ под нашей крышей — бичует. А за это должен с нами делиться, ну и богатеньких путников к нам направлять. Чтоб мы с них тоже кое-что поимели.

Да. Выходит, нищий его просто подставил, понял Антошка. И это в благодарность за доброту! Правда, итогом стал баронский титул и замок с окрестными землями, но вдруг вместо этого герою досталась бы стрела из арбалета? Против выстрела из засады никакое умение не поможет.

— Сейчас сделаем. — Брус вытер руки о штаны и не торопясь направился к присевшему у входа нищему.

— Как успехи, Прыщ?

— Какие успехи? Две медные монетки, и больше ничего. — Нищий продемонстрировал пару мелких кругляшей. — Да еще одного лоха к вам направил. Вы-то его, наверное, по полной программе раскрутили. Да, Брус?

Как истинный рыцарь и спаситель человечества, Антошка любил порою прихвастнуть, но вот вранья ни в каком виде не терпел. А уж чтобы его принимали за лоха...

Брус как раз забрал одну из монет, и тут рядом с ним вырос Иванов.

— Говоришь, две медные монетки? — не без иронии спросил Антон. — А серебро куда дел?

Нищий посмотрел на своего недавнего благодетеля, и в глазах его отразился страх.

— А это за лоха. — Рыцарь от души отвесил лгуну пощечину.

Если бы рука была чистой, то лицо Прыща украсилось бы покрасневшим отпечатком пятерни, а так на нем обильно отпечатался соус.

— Отдашь все, — по-рыцарски восстановил попранную справедливость Иванов и, не желая больше иметь дело со всякими попрошайками, вернулся на место.

— Слыхал, чего пахан сказал? Выкладывай все на стол, ну! — раздался громкий голос Бруса. — И благодари судьбу, что барон сегодня сказочно щедр!

— Какая же это щедрость? — жалобно произнес Прыщ, выкладывая на стол содержимое котомки и роясь в лохмотьях в поисках остального.

— Он дарует тебе жизнь! — провозгласил Брус и непоследовательно добавил: — Хотя твоя жизнь не стоит веревки, на которой следовало бы тебя повесить.

Не доверяя людской честности, Брус обыскал нищего, но больше ничего не нашел.

— Вот, это все, — заявил воин, положив перед Антошкой Антошкину же монету, четыре медяка, огниво, нож с обломанным кончиком и заплесневелый сухарь.

Антошка внимательно посмотрел на трофеи. Злость на Прыша уже прошла, а очередной кубок вина вызвал желание совершить что-то из рук вон хорошее, дабы сказители и прочие менестрели в веках воспевали его доброту.

— Отдай это, — Антошка отодвинул в сторону сухарь, нож и огниво, а потом неожиданно добавил к кучке одну из медных монеток. — Пусть выпьет за мое здоровье.

Может, и не стоило проявлять подобную щедрость, но надо было хоть чем-то отметить человека, не без участия которого Антошка вошел в число благородных рыцарей. Да и не такие это деньги, чтобы о них пристало жалеть настоящему герою. Пусть знает наших, а наши зла долго не помнят. Прибьют и забудут, а порою даже не прибьют — лишь поколотят. Но в обоих случаях после этого простят обязательно.

6

Объезд своих новых владений и неизбежный вечерний пир в замке утомили Антошку настолько, что наутро он решил отложить на пару деньков поход на Чизбурека. Ничего страшного. Если планы поганого хана потерпели фиаско, то торопиться все равно некуда. Если же захват чужих земель развивается успешно — тоже. Все равно Чизбуреку надо их осмотреть, оприходовать да еще хорошенько отметить с приближенными это дело. Так что быстро двигаться он все равно не будет, а там и Антошка подоспеет, покажет завоевателю, что на чужое губу раскатывать не след, а то от самого следов не останется.

Другие проблемы заботили Антошку. Приходилось решать сложнейшую дилемму. Как князь Берендейский, Иванов мог разъезжать в своем привычном доспехе, но что надевать барону? Может, щегольнуть перед Полканом ведрообразным шлемом и пышным плюмажем? То-то зависти будет! Да и при встрече с рыцарем закрытое лицо гарантирует от удара по нему копьем или латной рукавицей.

Но шлем покойного барона был изрядно помят рухнувшим деревом и никак не желал налезать на Антошкину голову. Пришлось заказать новый деревенскому кузнецу. Так сказать, по образу и подобию. А на возражения, что он не оружейник, пригрозить замковым подвалом и близким знакомством с Хряком.

Подвал испугал кузнеца несильно, все равно работника там долго держать не станут. Зато неприкрытый ужас при имени Хряка сразу показал Антошке, какая из двух профессий повара является его истинным призванием. Так частенько бывает в любом мире. В сердцах готов обругать человека, вкатить ему выговор за, скажем, не очень качественный труд, а он на деле достоин одних похвал как истинный талант совсем в другой сфере.

Итогом талантов работника поварешки и пыточных клещей стало немедленное обещание кузнеца сделать все и даже больше, дабы избежать общения с даровитым человеком.

— Когда сделаешь? — уточнил Антошка.

— Дней через пять, — прикинул кузнец, тоскливо поглядывая куда-то в небо.

Возражать Антошка не стал и согласно кивнул:

— Договорились. Значит, через пару дней я пришлю Хряка. Ему шлем и отдашь.

Кузнец вздрогнул, наверное, от радости, но даже не поблагодарил за заказ своего господина.

Хотелось Антошке поучить наглеца вежливости, да времени не было. Тут дело простое: опоздаешь, могут и без тебя завтрак умять, а потом разведут руками, мол, думали, барон решил подкрепиться у признательных поселян.

Успеть-то князь Берендейский барон фон де Лябр Антон Иванов успел, но, как и бывает в таких случаях, позавтракать толком ему все равно не дали.

В самый разгар скудной трапезы (Антошка как раз подумывал, не навестить ли еще разок трактир Толстяка) дежуривший при воротах Болт ввел в зал какого-то зачуханного мальчонку. Пока малец пытался что-то вымолвить и успокоить сбившееся дыхание, Иванов пригляделся и вспомнил, что уже видел его все в том же трактире, где тот прислуживал на побегушках.

— Что случилось? — Ума барона вполне хватило сообразить, что вряд ли пацан бежал всю дорогу, дабы доставить любимому господину хороший кусок мяса.

— На нас наехали! — наконец смог выдавить из себя посыльный.

А вот это уже была наглость, и все присутствующие дружно выдохнули одно емкое слово:

— Кто?!

— Какие-то гастролеры. Рыцарь и с ним трое воинов. Платить не хотят, сами денег требуют!

Отдавать приказ не пришлось. Воины без всякой команды бросились облачаться в кольчуги, а Джоан со всех ног помчался наверх за доспехами своего сюзерена.

— Живьем! Живьем хоть одного привезите! — прерывающимся от волнения голосом выкрикнул в напутствие Хряк, и Антошка обещающе махнул ему рукой.

На этот раз ни о какой чинной езде не могло быть и речи. Кони шли быстрой рысью, и лишь тяжело бегущие кнехты не позволяли Антошке и Джоану послать их в галоп. Сердце барона пело в предчувствии битвы, тяжесть щита приятно оттягивала руку, и меч весело колотил по бедру, ожидая мгновения, когда хозяин выхватит его из сковывающих свободу ножен.

Ворота во двор были распахнуты, но дверь была закрыта, и Антошка хотел эффектно открыть ее пинком ноги, однако в последний момент вспомнил, что она открывается наружу.

Проскочивший Брус предупредительно рванул дверь на себя, и Иванов первым вошел в зал.

Там вовсю шла привычная рыцарская работа. На огне утюгом раскалялся металлический прут, сам Толстяк был привязан к одному из подпиравших потолок столбов, и незнакомый рыцарь как раз вопрошал с явной угрозой:

— Говори, где деньги запрятал, боров?

— Зачем же так невежливо? Или моего разрешения спрашивать уже не надо? — осведомился Антошка. — Борзеете, благородный братан!

— Чего? — кажется, рыцарь настолько увлекся, что до него не сразу дошло изменение ситуации.

— На чьих людей руку поднять изволили, борзота? — повторил иначе свой вопрос Иванов.

Меч сам просился в руку, но места для размахивания им в зале не было. Вместо этого Антошка шагнул к гастролеру поближе и со всей души врезал ему прямо в челюсть.

На свою беду, рыцарь был без шлема да и не ожидал такого панибратского отношения со стороны незнакомца. Душа Антошки оказалась изумительно щедрой, без малейшего намека на жадность, и рыцарь полетел назад, врезался головой в столб, переломил его и затих. Может быть, понял, что был неправ, и устыдился безобразности своего поведения.

Его подручные ничего не поняли и ничему не устыдились. В итоге в трактире вспыхнула короткая драка, чем-то напоминающая кинематографические потасовки в салунах Дикого Запада. И, как в кино, победа хороших парней над плохими была предопределена заранее.

Один из чужих кнехтов получил в грудь тяжелый арбалетный болт и разлегся в углу, второму Антошка всадил в живот кинжал, отчего воин упал в позе младенца и жалобно завыл, и лишь последний не пожелал умереть по-мужски, рухнул на колени с негероическим криком:

— Сдаюсь!

— Возьмите его, — поморщился при виде откровенного малодушия Иванов. — И посмотрите, что с рыцарем?

Одного взяли, другого посмотрели, увидели, что живой, лишь в отключке, и взяли тоже.

— Выкуп, выкуп, — стал напевать под нос Брус, волоча незадачливого гастролера за ноги.

— Чего-то в горле сухо. — Антошка сел на лавку и выразительно посмотрел на развязанного Толстяка.

— Я сейчас! — Ноги плохо держали перепуганного трактирщика, но свой долг перед бароном он выполнил и собственноручно приволок большой кувшин с благородным напитком.

Жажда Антошки была велика, но кувшин оказался еще больше. Иванов опорожнил его едва ли на четверть, с сожалением вздохнул и передал посуду ближайшему к нему Гаку.

— Пейте. Неплохое винцо.

Кувшин пошел по кругу, благо сдавшийся кнехт и неочухавшийся рыцарь были уже связаны, труп вытащен во двор, и лишь раненый продолжал тихонько подвывать.

— Да уймите вы его! — в сердцах воскликнул Иванов, не любивший подобных проявлений чужой слабости.

Хук немедленно шагнул к стонавшему, обхватил руками его голову и резким рывком сломал стонавшему шею.

— Ловко! — похвалил приятеля Брус — Я уже думал ему глотку перерезать.

— Не люблю крови, — поморщился Хук, чем вызвал дружный взрыв хохота.

Антошка не понял причины смеха, но рассмеялся вместе со всеми. Что бы ни лежало в основе веселья, вид громилы, рассуждающего о милосердии, был достаточно смешон.

— Ну что? Поехали в замок? — спросил рыцарь, когда хохот утих.

— А обед? — жалобно отозвался трактирщик, словно от этого зависело, будут его защищать в дальнейшем или нет.

— Я и имею в виду — после обеда, — благосклонно поправился Антошка. Об обеде он позабыл, но при малейшем напоминании вспомнил стряпню Хряка.

— Я быстро! — Толстяк колобком покатился к очагу.

— А мы пока железо соберем, кошельки проверим. Покойникам они без надобности, а нам еще пригодятся, — известил Брус.

Они управились практически одновременно с Толстяком, и первые блюда появились на столе вместе с наваленными в углу трофеями. Судя по последним, любители поживы начали свой промысел недавно или же успели спустить предыдущее. Зато, судя по кушаньям и напиткам, трактирщик был несказанно рад сохранившимся накоплениям и уцелевшей собственной шкуре. Чему больше — не все ли равно, раз обслуживал он по первому разряду и стол никак не мог опустеть?

Настроение было превосходным, под стать вину и еде, и под него Антошка незаметно расспросил Бруса, как надо поступать с благородным пленником. Еще попадешь впросак, а потом стыда не оберешься! Не так себя поведешь, а не то еще хуже — продешевишь и возьмешь выкуп меньший, чем положено брать со своей законной добычи!

7

Хороший пир — как война: начать его гораздо легче, чем закончить. Конечно, одолеть самую обильную еду можно быстрее, чем врагов, но все равно времени уходит много, и в замок Антошка со своей свитой попал ближе к вечеру.

А там уже ждал Хряк. Вот только куда вместить то, что он на радостях выставил, было уже не ясно.

Но хочешь не хочешь, а свой рыцарский долг надо выполнять. Поэтому, как ни был сыт Антошка, но пришлось ему снова сесть за стол — на этот раз, по старым рыцарским обычаям, вместе со своим побежденным противником.

— Садитесь, благородный воин. Отметим наш славный бой, — Антошка показал на место напротив хозяйского.

— Благодарю, высокочтимый братан. — Пленник лишился доспехов и сапог, но даже босой и наполовину раздетый держался королем.

Лишь расплывшийся на скуле синяк несколько портил впечатление. Все-таки не шрам, на украшение похож мало.

— Позвольте, благородный братан, узнать погоняло моего доблестного победителя, — поинтересовался пленник.

— Князь Берендейский барон фон де Лябр Антон Иванов. Будьте так любезны сообщить и вы свое погоняло, мой геройский противник.

Великая вещь — ритуал! Выучил, а дальше даже не надо думать, что говоришь. Антошка мысленно поблагодарил себя за предусмотрительность, позволившую ему чувствовать себя на равных с самыми крутыми рыцарями.

— Лорд Форд барон де Бузиль ля Соль фон Мирен дон Тон де Монтон, — без запинки представился рыцарь.

Антошке даже стало неловко за свой не такой уж длинный титул, и он решил приложить все силы, дабы хоть немного добавить в него имен и благородных пояснений.

— Ваше здоровье, доблестный братан! — выговорить полное имя противника без подготовки Иванов не мог.

Некоторое время насыщались молча. Антошка — лениво, с видом хорошо поевшего человека, лорд и так далее — жадно. Еще бы! Во время недавнего пира он в трактире не сидел, а лежал во дворе в полной отключке.

— Зря вы, высокородный братан, на моих людей наехали, — заметил Антошка, жуя понемножку. — Или трактирщик, каналья, забыл довести до вашего сведения, что у него крыша есть? Так я тогда с ним мигом разберусь.

— Нет, не забыл, — не стал врать пленник. Да и как соврешь, когда свидетели живы?

— А я ведь на дракона частенько хаживал, бесчисленные рати хана Чизбурека в одиночку играючи разгонял, бандитов голыми руками пачками мочил и даже бессмертного Кощея порешил, — пустился в воспоминания Антон. — А уж за моих людей любому пасть порву и кости самолично переломаю.

Лорд невольно вздрогнул. Хряк подошел к нему поближе не то чтобы подлить вина, не то чтобы побыстрее приступить ко второй своей работе.

— Соблаговолите отдать должную дань столу, благородный братан. В подземелье никто вас разносолами подчивать не станет, — гостеприимно предложил Иванов.

Услышав про подземелья, Хряк разочарованно вздохнул.

— Сколько вы за себя соизволите заплатить, уважаемый маркиз?

Пленник давно ждал этого вопроса и потому ответил сразу:

— Пятьдесят монет.

— А не дешево ли при таком длинном титуле? Уважать себя, братан, побольше надо.

— Уважение одно, а кошелек другое, — позволил себе улыбнуться лорд.

— Да, в вашем кошельке было шесть монет, — меланхолично подтвердил Антошка. — Но кроме кошелька и сундуки есть. А в них-то добра должно быть побольше. Короче, будьте так любезны: гоните стольник, высокородный братан, и можете отважно чесать на все четыре стороны. Сами понимать изволите, из уважения к вашему благородному роду честь не позволяет мне взять меньше. Это все равно что в вашу благородную харю, извините за выражение, плюнуть.

— Откуда я стольник возьму? — Стоимость денег в Огранде была другой, и не каждый воин располагал парой монет.

— Это ваши веревки. Сами и распутывайте.

— Шестьдесят еще наскребу, и ни медяком больше. Имейте совесть, благородный братан. Пацанов моих порешили, шмутье и клячу забрать соизволили. Мне же все новое приобретать придется.

— Вы тоже не прибедняйтесь. Не кляча, а вполне приличный конь. Вот пацаны у вас дрянь были. Даже подраться в удовольствие не пришлось. Да и отдам я вам коня. Не пешком же отсюда топать! Сколько за него имели честь забашлять? Монеты три?

Пленник с уважением кивнул. Хоть в скакунах разбираются все, но не каждому дано с одного взгляда определить их стоимость.

— Семьдесят, но больше я не найду. И без того замок заложить придется, а процент такой нынче рубят!..

— Кончайте базар! Сказал, стольник, значит, стольник! — торговаться Антошка не любил. — Сроку вам месяц, а дальше включаю счетчик. По пять монет в день. Когда накопится третья сотня, буду с горестью и сожалением вам каждый день по пальцу отрезать. Кончатся пальцы — руки и ноги поотрубаю, а там и до головы черед дойдет.

— Ну вы и крутой! — В голосе лорда звучал страх напополам с уважением. Только осуждения не было. Да и откуда ему взяться, когда сам на месте Антошки поступил бы так же?

— А вы думали, на пацана безмозглого нарвались? Короче, сегодняшний день прошел, поэтому начнем считать с завтрашнего. Чтобы потом на меня пенять не изволили.

— А кто моим сообщит? — Убедившись, что увильнуть не удастся, пленник дальше говорил исключительно деловым тоном.

— Ваш человек и сообщит, — про себя Иванов подумал, что не зря не стал рубить последнего кнехта.

Ему по-своему было даже жаль барона. Сразу видно настоящего воина, но надо же показать раз и навсегда, кто здесь хозяин! В сем прекрасном мире слабость не уважает никто, это Антошка знал твердо. Как и то, что настоящий рыцарь не имеет права на милосердие и доброту. Разве что тогда, когда уже соблюл свой интерес.

— Позвольте поблагодарить вас за угощение. — Чувствовалось, что пленник не прочь наесться впрок, но человек — не верблюд и так не умеет. Больше же в лорда уже не лезло, и даже дыхание у него стало тяжелым от обильной еды.

— Что вы? Не стоит благодарности. Хук и Гак, дайте ему увидеться с его кнехтом, а затем отведите в камеру. Хряк покажет, в какую.

Антошка мимолетом подумал, что так и не удосужился узнать, сидит ли еще кто-нибудь в подземелье. Все-таки новый правитель, можно было бы амнистию дать. Или не давать? Сидят и сидят. Что за барон, у которого подземелье пустует?

Размышлять на абстрактные темы было лень. Да и на конкретные тоже. Хотелось завалиться спать, тем более два обеда подряд — это вам не хухры-мухры. Это подвиг сродни победе над драконом. Но дракон — драконом, а себя Антошка чувствовал удавом. Тем самым, что заглотил слона, и сейчас должен залечь, чтобы переварить добычу. Подвиг сегодня совершен, день прожит не зря, и можно смело набираться сил перед грядущими свершениями.

Только встать почему-то было трудновато. Пока Антошка собирался с духом, успели вернуться Хряк с близнецами. Они с ходу сообщили, что приказание выполнено, лорд посажен в самую мрачную камеру, обитатель которой недавно как раз скончался, а кнехт уже отправился за деньгами и, значит, вполне можно устроить по этому поводу пир.

Антошка вздохнул. Никаких пиров ему уже не хотелось, но в глазах его людей светилось столько восхищения своим новым паханом, что поневоле пришлось хоть немного посидеть с ними.

Лечь тянуло невыносимо, но тут вся братва от восторженных взглядов перешла к хвалебным речам, заставив Иванова подтянуться, подбочениться и вообще принять приличествующий случаю — вид самого умного, сильного, крепкого, короче, самого крутого барона на свете.

Или не вид? Чем больше Антошка слушал, тем более убеждался, что речь идет именно о нем. Даже удивительно: в родном мире Иванова называли лоботрясом, тунеядцем, оболтусом, равнодушной скотиной и прочими не очень лестными словами, а здесь он мигом стал образцом всех рыцарских добродетелей. Надо замочить какого-нибудь злыдня — Антошка замочит. Надо раскрутить на бабки — раскрутит. Молвить веское слово — молвит. А уж о своих вассалах готов заботиться так, как не о каждом из них заботился родной папочка. Близнецы, те вообще без отца выросли. Или без отцов?

А главная забота — выслушать каждого. И Антошка слушал, важно кивал в такт головой, да время от времени поднимал со всеми свой кубок, хотя вино уже плескалось у горла и вливать его внутрь становилось все тяжелее и тяжелее.

На этот раз даже объединенных усилий всех оставшихся на ногах слуг не хватило, чтобы поднять внезапно обмякшего господина на его этаж. Да и слуг-то тех было Джоан да мальчонка Ганс. Остальные умаялись за день и повалились спать кто где упал. А так как мест для падения было много, то и Антошке местечко нашлось.

Недаром говорят, что правитель должен быть близок к народу. Не ко всему, а к его лучшим представителям, разумеется.

8

Переделанный деревенским кузнецом и принесенный Хряком шлем Антошке понравился. Внешне. Похожий на сплюснутое по сторонам ведро, он имел спереди две узенькие щели для глаз, несколько крохотных дырочек внизу для лучшей циркуляции воздуха, а сверху был украшен густым пучком страусиных перьев.

Правда, страусиными они назывались условно. Никакие страусы в здешних краях водиться не могли, да и в Антошкином мире жили они явно не в Европе. Поэтому никто их в глаза не видывал, и на самом деле все страусиные перья добывались из петушиных хвостов. Но говорить об этом было неприлично. Страусиные — не петушиные, звучит солидно и сразу отличает истинного рыцаря от наемного воина без роду и племени.

А вот практичным назвать шлем было трудно. Воздуха в него поступало чуть-чуть, обзор же был таким, что, встань враг хоть немного в стороне, его и не увидишь.

Антошка подумал и со свойственной ему мудростью решил, что в копейной (в смысле, на копьях, а не копеечной) сшибке будет пользоваться обновкой, но в серьезной драке немедленно сменит ее на старый, проверенный в битвах шлем. Прочая же амуниция почти не отличалась от Антошкиной. Разве что плащ был несколько другого фасона. Но Антошкин был сделан из шкуры дракона, а этот что, простая тряпка...

— Ну что? Завтра в путь, — заявил Иванов Брусу, которого решил оставить старшим на время своего отсутствия.

— А выкуп? — удивился тот.

— Получите сами, — отмахнулся Антошка. — Возьмите свою долю, а остальное положите в сундук. Пусть дожидаются моего возвращения.

— Еще десятую долю надо в общак сдать и пахану четверть отстегнуть, — напомнил Брус.

— Какому пахану? — не сразу врубился Антошка.

— Графу нашему. Он за такими делами всегда следит строго. За медяк любому пасть порвет и отвечать не будет. Ему-то что? Он в законе.

Увлеченный новой ролью, Антошка даже не задумывался, а есть ли у барона фон де Лябра сюзерен?

— Я сам в законе, — подчиняться какому-то графу Иванов не собирался. Да и не только графу — королю. Сам князь, а Берендея побольше десятка здешних королевств будет. Потому и слушаться кого-то западло.

Брус хмыкнул. Он уже убедился в крутизне нового господина, но все-таки не понимал, как можно решиться переть против графа? У того таких баронов не сосчитать, штук десять, если не больше. Соберет сходку да и двинет их всех против замка. Не то что с положенной долей, с жизнью расстанешься за милую душу. Лишь будешь молить судьбу, чтобы сразу, без особых мучений.

И, словно подтверждая худшие опасения, где-то за воротами гнусаво затрубил рог.

— Кого еще там несет? — поинтересовался Антошка.

— От графа, — тихо вымолвил сжавшийся, уменьшившийся в размерах Брус.

— Зови. — Никакого страха Иванов не испытывал. Это в родном мире можно было бояться любого мента или конторского клерка. Что по сравнению с ними какие-то графские прихвостни, маги, разбойники и злобная нечисть?

Антошка гордо уселся в парадное кресло, а сзади торопливо занял свое место прибежавший Джоан.

— Герольд благородного графа де ля Кнута Бычий Хлыст! — с некоторой долей торжественности объявил Брус, пропуская в залу одетого в аляповатую мантию худощавого мужчину.

— С чем пожаловали, благородный герольд?

— Мой господин, славный граф де ля Кнут, владелец окрестных земель, рек, озер и лесов, послал меня узнать, правда ли, что в замке Лябр сменился барон?

Глаза у герольда внимательно бегали по сторонам, словно сверяя, намного ли изменилась обстановка залы?

— Как видите.

— В таком случае велено звать вашу милость к себе. Базар есть, — несколько выбившись из стиля, закончил герольд.

— Что ж, побазарим, — уклоняться от встречи Антошка не хотел. Ко всему прочему граф мог знать, в какой стороне находится степь с полчищами Чизбурека, а блуждать наугад Иванову уже давно надоело. — Далеко ли до замка графа?

— До вечера доберемся.

— Джоан! Седлай коней! Съездим в гости к благородному графу.

Сборы заняли немного времени. Не успел Бычий Хлыст как следует перекусить с дороги, как Иванов со своим оруженосцем были готовы пуститься в дальний путь.

Герольд всю дорогу держался важно, как полагается людям его профессии. На вопросы отвечал долго, но настолько неопределенно, что у Антошки создалось впечатление, будто Бычий Хлыст имеет некоторое отношение к юристам.

Созерцать по пути особо было нечего. Леса, поля, порою — деревни. Вначале — принадлежащие Антошке как барону, затем — не принадлежащие. Но внешне разницы между ними не было никакой. Деревня, она деревня и есть. Полуразвалившиеся сараи, почему-то называвшиеся тут домами, худая скотина, еще более худые жители — все как один в лохмотьях, с глазами, своею бессмысленностью напоминающими коровьи.

К некоторому изумлению Антошки, крестьяне отнюдь не выглядели счастливыми. Посмотришь на них и не скажешь, что эти люди живут в самую героическую и романтическую эпоху в истории человечества. И пусть им не суждено махать мечом, но кто-то же должен кормить героев, самоотверженно спасающих кормильцев от более тяжкой доли!

А потом впереди вырос замок. Он был явно больше баронского и стоял посреди не то очень широкого рва, не то на островке небольшого озера и соединялся с берегом длинным деревянным мостом.

— Жилище благородного графа де ля Кнута! — объявил герольд, как будто без его объявления это было неясно.

Внутри все тоже было намного более солидным, чем в замке Лябр. Одних лошадей под навесом было пять штук, а уж воинов бродило не менее десяти.

Сам граф оказался крепким мужчиной с недобрым взором и перебитым носом. Одет он был во что-то грязное, но, несомненно, дорогое; на каждом пальце, включая большие, имел по перстню, а на шее тускло светилась золотом массивная цепь, на которую, не будь она золотой, было бы не стыдно приковывать самых опасных преступников.

— Князь Берендейский барон фон де Лябр Антон Иванов, победитель драконов, разбойников и Кощеев, со своим оруженосцем! — слава богу, герольд представил Антошку по всем правилам, ничего не перепутав и не забыв.

— Так вот вы какой, новый барон! — промолвил Кнут. Сесть Иванову он не предложил, хотя сам сидел. За спинкой его кресла стояли молодой витязь, очевидно оруженосец, какой-то монах в перемазанной рясе и воин впечатляющих размеров с соответствующим мечом на поясе. — Красавец, ничего не скажешь. Наверное, все бабы по вам сохнут.

— Это их проблемы, — гордо ответил Антошка.

— Конечно, не мои, — согласился де ля Кнут. — Мне главное, чтобы положенная доля вовремя приходила, а с кем вы развлекаться соизволите, дела нет. Хоть с девочками, хоть с мальчиками. Короче, будете ли вы так любезны отстегивать мне положенное?

— Не соблаговолите ли сообщить, уважаемый граф, в честь чего? — Кулаки Антошки давно чесались и нестерпимо хотелось перебить графу еще что-нибудь, кроме носа.

— Фон де Лябры всегда платили де ля Кнутам, доблестный братан, — с оттенком задушевности поведал граф.

— Бароны — безусловно, но я еще и князь Берендейский, — гордо напомнил Иванов. — А князь, как вам при вашей мудрости, несомненно, известно, покруче графа будет. Еще вопрос, кто кому отстегивать должен.

Антошка перехватил восторженный взгляд своего оруженосца и горделиво положил руку на рукоятку меча.

— Да вы что, благородная сявка? На кого пасть раскрыть соизволите? Вконец оборзели, братан? Имейте честь разуть ваши благородные зенки! Я рыцарь в законе! — едва не подавился от возмущения граф и в доказательство выставил вперед ногу с золотой шпорой.

— Я тоже. — Уточнять, какая сходка возвела его, Антошка благоразумно не стал. Благо шпоры у него тоже были золотыми, взятыми из кладовой его тестя. Но на всякий стучай коснулся пальцем зуба и с показной запальчквостью изрек: — Век свободы не видать!

Де ля Кнут озадаченно хмыкнул и покосился на герольда:

— Что скажешь, Бычий Хлыст?

— Вообще-то князь — титул немалый. Тут надо хорошо подумать, — уклончиво промямлил герольд.

— А ты, святой отец? — спросил де ля Кнут у монаха.

— Все в руках Божьих. — Монах закатил глаза к потолку, словно Божьи руки могли появиться именно там.

— А что? Божий суд — это неплохо! — усмехнулся граф. — Давно я не имел счастья укоротить кого-то на целую голову!

Антошка скромно промолчал, что сам он проделал подобный фокус совсем недавно — и как раз с предыдущим бароном. Еще подумают, что он хвастается!

— Ну че, доблестный братан? Не соизволили передумать? — Граф поднялся с кресла и, разминаясь, повел плечами. Судя по их ширине, хозяин вполне мог играючи перебить хоть сотню баронов.

— Думает пусть лошадь. У нее голова большая.

— У нее-то большая, но у вас она тоже одна. Или имеете другую в запасе?

А вот шуток над собой Антошка не понимал и не терпел. Преисполнившись благородного гнева, он продемонстрировал понимание манер и бросил в лицо де ля Кнуту перчатку. Точнее, не перчатку, а латную рукавицу. Ну не было у Антошки перчатки, не было! Он же не франт какой, а обычный витязь!

Жест получился эффектный и точный, разве что излишне сильный. Перчатка звучно припечатала де ля Кнута, и тот отлетел, рухнул на пол да и затих, как футболист от едва задевшего его соперника.

— Пахана?! — Бугай позади кресла вытянул из ножен меч и угрожающе шагнул к Антошке.

Нельзя сказать, что Иванов горел чрезмерным желанием биться с безродным кнехтом, но делать было нечего, и пришлось принять боевую стойку. Сзади обнажил оружие Джоан, спереди — графский оруженосец.

Мечи готовились скреститься в смертельном танце, когда раздался громкий голос монаха:

— Стойте! Суд Божий свершился! Господь зримо явил нам свою непреклонную волю!

Все поневоле застыли, не понимая, с какой стати монах встревает не в свои дела?

— Благородный и высокочтимый граф де ля Кнут мертв! — торжественно оповестил служитель церкви.

— Как?! — хором, словно тщательно репетировали эту реплику, выдохнули присутствующие.

Сюзерен и повелитель лесов, полей и рек лежал вольготно и свободно, как лежат все покойники.

— Воистину неисповедимы пути Господни! — оповестил еще раз монах. — Но будет вовеки воля Его!

Антошка стоял манекеном, не зная, что делать в таких случаях, и тут бугай опустился перед ним на колено и торжественно провозгласил:

— Примите мою вассальную присягу, доблестный граф!

— Аминь! — растерянно ответил Антошка, словно готовился променять меч на четки.

— Слушайте все! — Голос герольда звучал так, словно должен был перекрыть трубы Страшного Суда. — Владетельный и доблестный рыцарь, князь Берендейский граф де ля Кнут барон фон де Лябр Антон Иванов соизволит принять присягу от своих вассалов в парадной зале родового замка!

Голос раскатился громоподобным эхом и еще долго гремел под черепной коробкой Иванова. Когда же успокоился, показалось, что уши заложило ватой, а то и вообще барабанные перепонки не выдержали и вдавились вовнутрь от мощнейшего акустического удара.

Хорошо хоть, что зрение не пострадало. Антошка видел, как в двери один за другим торопливо вбегают обитатели замка, оглядываются в поисках нового графа и, найдя желанного, проворно плюхаются на колени.

Лишь жаль, что слух не желал возвращаться ни к князю, ни к графу, ни к барону, да неудобно было стоять перед людьми с перчаткой на одной руке. Словно растеряха, вечно куда-то разбрасывающий свои вещи.

9

Об одном жалел Антошка — не успел он узнать у покойника путь к Чизбуреку. Пока предыдущий граф был жив, как-то к слову не пришлось, а мертвецы — люди солидные, молчаливые. Им до мелких житейских проблем дела нет.

А может, и не знал покойный, где лежат бескрайние степи. Как не ведали о том все прочие обитатели замка. Нет, слышать о степи они слышали, только точно указать направления не могли. Примерно Иванов, конечно, и сам знал. Где-то на юге. Или на юго-западе. Или на юго-востоке. Или просто на востоке. Если, конечно, не на севере.

Или на севере тундра?

Один лишь монах понял затруднение нового графа, утешил, подбодрил, как мог.

— Подвиг твой над язычником, сын мой, Богу угоден. А раз так, то неважно, в какую сторону ты направишь свой путь. Господь сам приведет тебя к коварному хану.

Антошка подумал над этими словами и согласился. Земля-то ведь круглая, а дорожки кривые. Посему главное — ехать, и к цели рано или поздно придешь.

Да и то, нашел же он Кощея, хотя злодей запрятался, словно крот. И еще смерть свою от добрых богатырей спрятал так, что не каждый бы и отыскал.

Так и Чизбурек. Сколько бы он ни вынашивал коварные планы, ни лелеял злобные замыслы, да наедет когда-нибудь на него Антон. Планы порушит, замыслы расстроит и самого хана расчетверит и отпустит четвертинки на все четыре стороны остальным негодяям в назидание, а себе — на вечную славу.

Дух Антошки был крепок, вера в свою звезду — сильна, рука — тверда, конь не знал устали. А если и знал, то помалкивал, как коню полагается.

Или, коли короче, поехал Антон опять воевать Чизбурека. А что делать, если сразу добраться до него не сумел? Только ехал в этот раз на битву не один княжич Берендейский, но еще граф де ля Кнут и барон фон де Лябр. Целых три воина в одном лице, да в придачу оруженосец Джоан для мелкой помощи своему сюзерену. Ну там копье поднести, шлем подать или добить того, кто от руки самого Иванова смерть принять не пожелает.

Погода стояла хорошая, попутчик взирал с восхищением. Чего еще рыцарю надо?

Ночь рассыпала звезды над головой. Весело потрескивал костер, аппетитно пахло жарящееся мясо, потихоньку бурчал в ожидании желудок, но не сильно бурчал, так, для порядка.

— Моя даже не знает, что титулов у нее прибавилось, — неожиданно сказал Антошка, хотя до этого о Василисе не говорил.

— Кто? — не сразу врубился оруженосец.

— Да жена. Кто ж еще?

— Вы женаты? — Что-то промелькнуло в лице Джоана, словно новость сильно задевала его интересы.

— Знаешь же, как у нас, знатных, бывает, — вздохнул Антошка.

Говорить о том, что женился по любви, он не стал. Почему, сам не понял. Но мало ли чего порою ляпнешь! Надо же вскользь посетовать на трудности благородной жизни! Хочешь не хочешь, а ничего не попишешь. Интересы державы превыше чувств и наших собственных желаний.

Джоан опустил голову, так что увидеть его лицо стало невозможно. Антошке почему-то показалось, что оруженосец расстроен, хотя какое ему дело до семейного положения господина?

— Я думал, что настоящие герои женятся только по любви, — очень тихо промолвил Джоан, не поднимая головы.

— Любовь — это одно, а брак — совершенно другое, — на этот раз вполне искренне ответил Антошка.

— Она хоть красивая?

— А ты хоть раз о некрасивой принцессе слышал?

— Нет, — покачал головой. Джоан.

— Вот и я тоже, — вздохнул Антон.

Слышать он действительно никогда не слышал, а вот видеть, к сожалению, довелось.

В верхнем ящике его комода хранились как величайшее сокровище розовые очки, но нельзя же все время ходить с ними по дому! Так недолго во что-нибудь вляпаться и при этом считать, что ты наступил на нечто прекрасное. Потом еще переживай по этому поводу!

— Не знаю. Мне кажется, что я ни за что не женился бы ради каких-то интересов. Разве что-нибудь в жизни может сравниться с чувствами?

— Молод ты еще. Станешь настоящим рыцарем, тогда поймешь, что такое долг перед своим родом. — А что еще можно сказать в свое оправдание? — Ты думаешь, зря у каждого настоящего рыцаря есть дама сердца? Причем, заметь, тоже, как правило, замужняя женщина. Вот ей и посвящаем мы свои подвиги.

— У вас она тоже есть? — мрачно спросил Джоан. Антошке очень захотелось прихвастнуть, сочинить романтическую историю и тем вырасти в глазах плохо знающего жизнь юноши, но в голову ничего не лезло.

— Нет.

Джоан глубоко вздохнул, словно ему вдруг сообщили об отмене смертного приговора.

Он впервые за весь разговор взглянул на Иванова украдкой, но с долей надежды. Умей Антошка различать взгляды, обязательно бы подумал, что у оруженосца есть сестра на выданье и ему хочется породниться со своим господином.

— Мясо готово! — В жизни есть вещи гораздо более важные, чем умение разбираться в людях и взглядах, и Иванов о них никогда не забывал. Да и как забудешь, когда желудок призывно напоминает об этом? Шутка ли, целый день в дороге и лишь два коротеньких привала!

— Чего не ешь? — Сам-то Антошка поглощал свою долю с отменным аппетитом.

— Не очень хочется, — признался вяло жующий Джоан.

— При чем тут наши желания? Воин должен быть сыт. Иначе у него сил не будет. А как без сил с врагом бороться? Так что наворачивай, пока есть что есть.

Вообще-то в этот раз умудренный тяжким опытом Антошка прихватил с собой столько съестного, что пришлось взять под вьюки еще одного коня. Мало ли какие сюрпризы может поднести дорога? Например, удлиниться настолько, что, сколько еды ни бери, все равно не хватит. А голод — не тетка, хоть и постоянно набивается в родственники.

Родственников в родном мире Антошка не любил. За что их любить, когда они в один голос называли его тем самым уродом, без которого не может обойтись семья? В Огранде, правда, уважал тестя. Но попробуй его не уважь! Враз башку отрубит, да еще будет всем сокрушенно жаловаться, что зятек, мол, попался совсем безголовый.

Резкий зловещий крик заставил Антошку вздрогнуть. Витязь торопливо переложил кусок мяса в левую руку, а правой обнажил верный меч.

— Разбойники? — тихо с надеждой спросил невесть кого Иванов и торопливо откусил от окорока.

Схватка — схваткой, но обед без того поздний, и пропустить его никак не хотелось.

— Птица, — вяло отозвался Джоан и после некоторой паузы добавил: — Наверное.

Создавалось впечатление, что оруженосцу жизнь не мила. Только это отнюдь не означало, будто и Антошка разделял подобный вздор.

— Знаем мы этих птиц! — Витязь поднялся на ноги и стал героически вглядываться во тьму.

Во тьме, разумеется, ничего видно не было.

Тогда Антошка стал прислушиваться.

Однако крики больше не повторялись. Кто бы ни вопил перед этим, создавать шум дальше ему явно не хотелось.

Стоять без толку было глупо. Антошка сел и настороженно принялся за прерванную трапезу.

— Вообще-то здесь водится шайка Ночного Глухаря, — тем же вялым тоном сообщил вдруг Джоан. — Убийца он безжалостный, но нападает в полной темноте и тишине. Видит отменно, вот только глуховат.

Опять гукнуло, гаркнуло, только на этот раз явно поближе.

— Да что за птицы у вас! — Иванов отложил окорок в сторону и стал нашаривать положенный рядом меч.

Неведомый враг воспользовался возникшей заминкой. Он резко вынесся из царящей за пределами освещенного круга темноты, обернулся довольно большой птицей, подхватил Антошкин окорок и взмыл вверх вместе с бесценной ношей. При виде подобного святотатства витязь поневоле осатанел. Могучим взмахом руки он швырнул вдогонку вору меч, но не рассчитал сил.

Клинок прошел выше улетающего похитителя, слабо блеснул в свете зарождающейся луны и скрылся во тьме.

Сердце Антошки замерло. Вдруг он запустил свой верный меч с первой космической скоростью и тот будет вечно кружиться вокруг планеты? Или его падение вызовет землетрясение и все вокруг провалится в тартарары?

К счастью, страхи Иванова оказались напрасными. Всей ярости могучего героя не хватило для того, чтобы одолеть закон тяготения, а отдаленный звук удара отнюдь не вызвал зловещего сотрясения земной тверди. Лишь показалось, что земля вскрикнула жалобным человеческим голосом, и ее стон вдруг подхватили испуганные, но уже вполне людские крики. Затем в той стороне послышался какой-то шум, и все окончательно стихло.

— Кто там?! — Крики подбросили Джоана с места и заставили схватиться за рукоять клинка.

И только тут до Антошки дошло, что он остался почти безоружным. Меч же для рыцаря гораздо важнее штанов для бизнесмена. Последнее еще можно объяснить причудой богатого человека, но как растолковать окружающим, почему у тебя на поясе не висит несколько килограммов стали? Не говоря о том, что без них ни за что не поставить на место зарвавшегося Чизбурека.

— Мой меч! — Антошка панически выхватил из костра горящую ветку и бросился на поиски своего любимца.

Меч — не иголка, но ночь вполне заменила стог сена, да и местность оказалась пересеченной. Об одно из таких пересечений в виде не то ямки, не то торчащего корня Иванов зацепился ногой и грохнулся с такой силой, что держащийся чуть позади оруженосец сочувственно вскрикнул.

Все-таки страх — великая вещь. Боязнь потери была таковой, что герой не почувствовал боли, порывисто вскочил, подобрал упавший факел и бросился на поиски.

Плохо было то, что держаться одного направления в темноте оказалось невозможным, и спустя минуту Иванов сам не мог сказать, в какую сторону бросил свое оружие. А тут еще всевозможные кусты, пошедшая в рост трава и прочие прелести дикой природы, словно решившей подшутить над геройским воителем.

Попавший в круг света валяющийся лицом вниз человек к природным шуткам никакого отношения явно не имел. Торчащая из спины рукоять какого-то глубоко загнанного в его тело оружия поневоле наводила на мысль о свершившемся здесь злодейском убийстве. Если же, конечно, человек не свел с жизнью счеты сам.

Антошка наклонился над трупом, посветил, присмотрелся и с некоторым удивлением признал в рукояти хорошо знакомую штуку.

Свой собственный меч.

10

Сказать, что бесстрашный князь Берендейский, граф, барон и прочая испугался до обмирания сердца, значило не сказать ничего. Даже ужас кролика перед удавом был сущим пустяком по сравнению с тем, что испытал Антошка.

И было от чего!

Рукоять меча торчала из спины покойника по самую гарду, и невольная мысль, что клинок переломился, оставив в теле один обломок, поневоле привела Иванова в состояние полнейшего отчаяния.

Потерянное можно найти, но как исправить сломанное? Тем более что это сломанное сделано в другом мире с применением несуществующих здесь сплавов и технологий.

Сколько времени Иванов приходил в себя, сказать было трудно. В глазах стояла тьма, в душе — мрак, а в сердце — бездонная до пустоты бездна.

Потом в душе вялой улиткой шевельнулась надежда. Богатырь обеими руками схватился за рукоять и отчаянно дернул свой меч.

И сразу от сердца отлегло.

Вопреки опасениям и кошмарам клинок отнюдь не переломился от удара, а всего лишь пригвоздил неизвестного бедолагу к земле. Антошка был готов покрыть окровавленное лезвие поцелуями, и лишь присутствие оруженосца удержало его от первого порыва.

Между тем Джоан перевернул покойника и вздрогнул всем телом. В его взгляде, несмотря на ночную тьму, отчетливо можно было прочитать неприкрытое восхищение.

— Это же Ночной Глухарь!

— Какой Глухарь? — мысли Антошки витали далеко.

— Тот самый убийца, о котором я говорил. Его искали много лет, но никак не могли выследить. Он столько народу перебил, что и не сосчитать. А тут одним броском! Да о таком подвиге баллады слагать надо!

— Осталось поэта найти, — пробормотал Антошка. Радость от находки меча у него пока перевешивала радость очередного подвига. Что ни говори, подвигов много, а меч-то один!

— В городе хоть один должен быть. Они постоянно туда забредают, — подсказал Джоан.

— Кто?

— Менестрели. Может, и сейчас хоть один там есть.

— Ладно, завернем в город, — согласился Антошка. — Глядишь, заодно узнаем от кого-нибудь путь к Чизбуреку. А сейчас пошли, дообедаем. Не все же унес пернатый хищник!

Антошка оказался прав: пернатый хищник унес не все, один только окорок. Остальную приготовленную еду растащили другие животные. Хорошо хоть, что вьюки открыть не сумели, а сил, чтобы утащить их с собой, у четвероногих ворюг, к счастью, не хватило.

Пришлось есть запрятанное во вьюках копченое мясо и творожный сыр. Но даже такая еда не смогла испортить настроение Антошке.

Что же касается оруженосца, то тот отнесся к пропаже продуктов достаточно равнодушно. Зато очередной подвиг сюзерена вызвал у Джоана неподдельный энтузиазм и такой поток славословия, что даже Иванову стало в конце концов неловко.

— Ладно, давай спать. Нам еще завтра до города ехать. Или уже сегодня. Время, наверное, за полночь.

Погода стояла достаточно теплая. Антошка еще во времена своего первого путешествия привык ночевать в любых условиях, да и вставал в походе рано. Может быть, он и предпочел бы поспать подольше, однако земля — не постель и тело порядком уставало лежать на жестком и неровном.

Подъем спозаранку, завтрак, частично возместивший украденный ночными животными обед, а там снова в путь.

Ближайший город — Весельбург — оказался неподалеку. Внешне он мало напоминал уже знакомые Антошке города Берендеи и других окрестных княжеств. Прежде всего, он был очень мал, хотя в здешних краях почему-то считался, напротив, крупным. К тому же материалом крепостных стен и домов служил камень, а не привычное уже дерево.

Стража в воротах не стала задерживать рыцаря. Она лишь взяла с него деньги за въезд. Когда же Джоан оповестил воинов, что сюзерен не далее как вчера покончил с коварным разбойником, то восторгу не было предела. Антошке сразу порекомендовали постоялый двор, а заодно и сообщили, что приехал он как раз вовремя, потому что вечером состоится бесплатное театрализованное представление, которое как раз можно будет отлично посмотреть из окон постоялого двора.

— Карнавал или цирк? — уточнил Антошка, давно не принимавший участия в народных гуляниях.

— Намного интереснее, — старший стражник расцвел в улыбке. — Публичная казнь. В программе отрубание головы, четвертование, повешение и даже сожжение. Так что вашей милости повезло. Будет на что посмотреть. Целых шесть человек в один день! Такой праздник не каждую неделю бывает.

Антошка представил ожидавшееся ближе к вечеру зрелище. В отличие от стражников, оно почему-то не вызвало у него энтузиазма. Лишь тошноту. С гораздо большим удовольствием рыцарь посмотрел бы телевизор, да только местные жители почему-то не торопились его изобретать. Или казни наяву казались им более интересными? О вкусах, как известно, не спорят.

Внутри город приятно ласкал взор средневековой романтикой. Узенькие, едва двум всадникам разъехаться, извилистые улочки, непрерывная вереница невысоких домов по сторонам с нависающими вторыми этажами, отчего внизу стоял приятный полумрак, выложенная булыжниками мостовая, по которой так весело и звучно цокают копыта.

Только пахло в городе не очень. Антошка даже подумал, не прорвало ли где канализацию, но тут же понял свою неправоту. Никакой канализации не прорывало по той причине, что ее просто не было.

В подтверждение истины одно из окон наверху вдруг распахнулось и чья-то мелькнувшая на миг рука выплеснула вниз содержимое довольно большой посуды. Внизу как раз проезжал Антошка, но часть досталась и Джоану.

Судя по вони, неведомая посуда была ночным горшком порядочных размеров.

— Блин! — Антошка мгновенно выхватил меч и заозирался в поисках нужной двери.

— Успокойтесь, милорд! С кем не бывает! — попытался удержать его Джоан.

— Я ему успокоюсь! — Антошка так и не смог понять, какая из нескольких дверей ведет в нужную комнату, но гнев настоятельно требовал выхода.

Уже не размышляя, рыцарь довольно ловко встал на коня, ухватился за подоконник, оттолкнулся, подтянулся и лишь тогда запоздало понял, что окно слишком узко для его богатырского тела. Пролезла одна голова, а вот плечи безнадежно застряли, и только ноги свободно болтались в воздухе.

В самой же комнате царил полумрак, еще более сгустившийся после того, как Иванов заткнул единственное окошко. А потом полумрак разорвался истошным женским визгом. Оглушенный Антошка тщетно пытался вырваться из западни, прорваться если не в комнату, то наружу, но не мог даже двинуться с места. Ему казалось, что еще миг, и его барабанные перепонки не выдержат, лопнут от визга, но тут исторгающий эти звуки чрезвычайно дородный женский силуэт шагнул к нему и что-то твердое с силой приложилось к многострадальной Антошкиной голове.

Сразу выяснилось, что застрял Антошка не так-то и прочно. Удар выбил его из оконной рамы, и Иванов успел подумать, что сейчас Вороному здорово достанется.

Видно, конь успел подумать о том же пораньше и предусмотрительно прошел чуть вперед. Поэтому вместо него досталось булыжной мостовой. Антошке показалось, что булыжники от сотрясения вдавило в землю, но даже это не смягчило посадки.

— Милорд! — верный Джоан мгновенно оказался рядом, пытаясь поднять своего господина.

Куда там! Оруженосец обладал слишком хрупкой фигурой, чтобы хотя бы сдвинуть благородного воина с места, а сам благородный воин был настолько шокирован двойным ударом — в голову и в еще одно место, — что ни двигаться, ни говорить не мог. Хорошо хоть, что на голове был не баронский шлем, а свой, переделанный из мотоциклетного, но посадочное место защиты-то не имело!

— Блин! — наконец смог вымолвить Антон и посмотрел наверх.

Окошко располагалось невысоко. Только повторять все почему-то не хотелось.

Рыцарь встал опираясь на оруженосца и, как ни в чем ни бывало, осведомился:

— Ну и где этот постоялый двор?

— Рядом, милорд. Совсем рядом, — успокаивающе ответил Джоан.

Хотя, учитывая размеры городка, рядом было все. Садись да поезжай. Или, как Антошка, иди прихрамывая пешком.

11

Постоялый двор действительно был рядом. Как и все в городе, размерами он не блистал, и от остальных построек отличался лишь наличием внутреннего двора с конюшней для лошадей постояльцев. Само же здание было довольно стандартным. На первом этаже — скудно освещенный общий зал весь в чаду и копоти от жарящихся прямо здесь кушаний, на втором — комнаты для гостей.

— Мест нет, — без обиняков заявил Антошке лоснящийся от жира владелец гостиницы.

Не ожидавший подобного обращения Антошка застыл, не в силах решить, что делать. Не то повернуться и уйти, не то вспылить и разнести здесь все к чертовой матери.

— Как нет?! — возмущенно вступился за сюзерена оруженосец. — Для кого нет?! А знаешь ли ты, толстая морда, что перед тобой сам князь Берендейский граф де ля Кнут барон фон де Лябр, бесстрашный победитель драконов и великанов, рыцарь в законе, только вчера небрежно убивший Ночного Глухаря? От одного разбойника он окрестности избавил, гляди, как бы не избавил бы и от другого!

Неизвестно, что из этого краткого монолога оказало наибольшее действие, но владелец вдруг изменился в лице и угодливо объявил:

— Что ж вы сразу не сказали? Да для убийцы Ночного Глухаря я лучшей комнаты не пожалею! Той, из которой открывается прекраснейший вид на площадь. Словно специально берег. Думал, может, кто особо знатный пожалует на казнь посмотреть. Гретхен, проводи гостей в шестой номер!

Молодая полненькая Гретхен, не то дочь, не то служанка, выплыла из висевшего в зале чада и повела гостей к лестнице.

Все познается в сравнении, и, возможно, эта комната действительно была лучшей в гостинице. Размерами несколько больше собачьей конуры, она почти вся была занята кроватью с явно несвежим бельем. В одном углу скромно притулились два знававших лучшие времена кресла, в другом — вместительного размера ночной горшок, накрытый крышкой.

Никакой другой мебели не было, зато все стены были густо испещрены пятнами от раздавленных насекомых, а два небольших окна действительно выходили прямо на площадь.

Впрочем, площадь тоже не впечатляла размерами. Небольшое мощеное пространство, окруженное со всех сторон домами, среди которых выделялись похожий на крепость костел и представительное здание, явно служившее не то мэрией, не то обиталищем отца города, а то и совмещавшее обе эти функции в одном лице.

В самой середине площади бригада плотников весело сколачивала эшафот, и Антошка был вынужден признать, что вид на предстоящее действо в самом деле будет великолепным. Даже жаль, что горожане из всех зрелищ предпочитают казни, а не какой-нибудь концерт заезжей поп-звезды.

— С вашего позволения, милорд, я отлучусь ненадолго в город.

Антошка кивнул. Сам он после недавнего происшествия ходить лишний раз по улицам не хотел, да и одно место все еще продолжало побаливать. Но если его оруженосцу мало, то пусть побродит, поглазеет.

Джоан ушел, а Иванов принялся деловито приканчивать клопов, в ожидании очередного постояльца занявших исходные позиции по всей кровати. Противников было много, и битва затянулась. Наконец Антошка передавил всех, снял с натруженных ног сапоги, а с плеч — кольчугу и растянулся на отвоеванном ложе.

— Нашел, милорд! — восторженный голос Джоана раздался, казалось, через мгновение после того, как Иванов смежил уставшие веки.

— Чего «нашел»? — Антошка с трудом выбрался из объятий сна и огляделся.

Оруженосец вернулся в номер не один. С ним рядом стоял мужчина средних лет в потертой и засаленной кожаной одежде. На поясе незнакомца висел неизбежный меч, зато через плечо была переброшена гитара.

— Менестреля нашел! Или миннезингера, — охотно пояснил Джоан. — Одним словом, скальда. А то и ваганта. Если не барда. Короче, поэта. Он обещал сейчас же сложить балладу о геройской схватке с Ночным Глухарем.

— Да? — Антошка с интересом посмотрел на незнакомца.

— К вашим услугам, милорд! — поклонился поэт.

Меч на поясе сказителя был так себе, обычный западноевропейский ширпотреб, не годящийся для серьезного боя. Гитара, первая увиденная Антошкой в этом мире лютней и гуслей, похоже, вообще была самоделкой. Но владелец этого добра, хоть и не юноша, был бледен, а взор имел горящий и голодный, как и подобает поэту и прочему служителю муз.

— Как тебя зовут?

Герой много выше любого пиита, но кто воспоет совершенные подвиги и поведает о них людям?

— Ольгердом, — поэт поклонился еще раз.

— Слушаю тебя.

— Ваш оруженосец поведал мне о последнем подвиге, и я не смог пройти мимо такого выдающегося события, — сообщил Ольгерд. — Вы позволите? Пока это наброски, но я готов изменить те места, которые вашей милости придутся не по вкусу.

Ольгерд перебросил гитару на грудь и запел:

Там было еще много куплетов в том же духе. В своем прежнем мире Антошка не разбирался в авторской песне и вообще в поэзии, но эта баллада была посвящена ему и уже потому не могла не понравиться благородному сердцу.

— Недурно, — милостиво кивнул Антошка.

— Я очень старался, милорд, — склонился в очередном поклоне поэт и выжидающе посмотрел на героя своего творения.

— Лови! — Герой должен быть не только храбрым, но и щедрым, и Антошка щедро бросил Ольгерду целый золотой.

Тот ловко подхватил гонорар и проворно спрятал его за пазуху.

— Всегда к вашим услугам, милорд!

— Ладно. Давай лучше пойдем пообедаем. — Антошка панибратски хлопнул поэта по плечу и повлек его из комнаты.

Обед в поле преисполнен романтики, но иногда хочется и за столом посидеть. Благо, владелец постоялого двора по первому знаку приволок половину барана, пару кур и несколько жбанов благородных напитков.

Антошка приступил к делу с истинно геройским аппетитом. Джоан по молодости отставал от своего сюзерена, зато Ольгерд набросился на еду так, словно постился по меньшей мере месяц и собирался в дальнейшем поститься дальше.

Некоторое время за столом воцарилось молчание, нарушаемое чавканьем и прочими сопутствующими приему пищи звуками. Наконец горы костей перед каждым обедающим выросли до приличных размеров, и появилась возможность совместить кормление солитеров с разговором.

— Я бы мог описать и остальные подвиги милорда, — заметил Ольгерд, стараясь как можно незаметнее распустить ремень.

— Я не против, — кивнул Антошка. Обед привел его в благодушное настроение, и захотелось еще раз послушать рассказ про собственные свершения.

Ольгерд без слов понял желание рыцаря и взялся за гитару. Голос у барда был далек от идеала, но и собравшиеся в зале были не избалованы заезжими гастролерами и местными знаменитостями. Поэтому баллада имела шумный успех. Естественно, что большая его часть выпала на долю Антошки, хотя некоторая толика перепала и певцу. Оказавшийся в центре всеобщего внимания рыцарь милостиво чокался с тянувшими к нему разнокалиберные чаши купцами и прочими состоятельными горожанами, прочим же важно кивал.

Восторгам и тостам не было границ. Ольгерду пришлось исполнить балладу трижды, и каждое исполнение неизменно заканчивалось бурными аплодисментами. После каждого исполнения Антошка вставал, важно раскланивался и изображал на устах смущенную улыбку.

Потом как-то незаметно Ольгерд перешел к прочим песням собственного сочинения. К этому времени Антошка уже не мог похвастаться ясностью мышления и потому воспринял подобную смену репертуара как должное. Он и сам в меру сил подпевал исполнителю, хотя не имел никакого понятия ни о мелодии, ни тем более о словах.

В один из моментов неожиданного просветления Антошке показалось, что весь зал дружно исполняет нечто из музыкального репертуара покинутого мира, но уже следующая песня была совершенно незнакомой, и рыцарь сразу забыл о своих подозрениях.

А затем кто-то громко вспомнил, что вот-вот наступит время долгожданной публичной казни, и зал мгновенно опустел. Остались только Антошка, Ольгерд и Джоан.

— А вы что же? — Герой был несколько задет таким мгновенным забвением его подвигов.

— Не люблю подобные зрелища, — едва заметно скривился Ольгерд, а Джоан лишь неопределенно пожал плечами.

Наверное, признание поэта звучало удивительно в этом мире геройских подвигов, но Антошка и сам не был любителем лицезреть чужие мучения. Одно дело — хорошенько дать врагу мечом по шее и совсем другое — смотреть со стороны, как то же самое делает палач. Тем более что незнакомая жертва в качестве врага не воспринимается, и отношение к ней несколько иное.

— Слушай, Ольгерд, а ты постоянно живешь в этом городе?

— На одном месте не прокормишься, милорд. Конечно, иногда кто-нибудь из молодежи закажет любовную серенаду для своей возлюбленной, но все это мелочовка. А благородные рыцари наезжают сюда не очень часто. Поневоле приходится путешествовать, навещать героев в их замках, посещать турниры и прочие места скопления потенциальных заказчиков.

— Тогда, может, знаешь, в какой стороне находится степь? — Иванов вспомнил о цели своего путешествия.

— Степь?

— Это такое место, где вместо леса лежит как бы сплошной луг, — пояснил Антошка.

— Я знаю. — Ольгерд вдруг подумал, что его ответ можно истолковать в прямом смысле, и пояснил: — В смысле, я знаю, что такое степь, только ни разу в ней не был. Но по идее она должна быть на юго-востоке. А зачем вам она, милорд?

— Надо разобраться с тамошним ханом. Вконец обнаглел. Прямо не хан, а хам какой-то. Соседям житья не дает. Придется поставить его на место. Или уложить, — Антошка многозначительно коснулся рукояти меча.

— Тогда, может, надо было взять с собой войско, милорд?

— Войско там и так есть, — поморщился богатырь. — Или ты не знаешь, что злодея побеждает герой, а не дружина?

Ольгерд вздохнул.

— Милорд один стоит любого войска, — вставил свое веское слово Джоан и воинственно посмотрел по сторонам, выискивая несогласных с этим категорическим утверждением.

Однако зал был пуст и возразить было некому. Антошка взял один из жбанов, ощутил его вопиющую пустоту и потянулся к следующему. Тот тоже оказался легковесным, и лишь в третьем по счету на донышке плескалась заветная жидкость.

— Слушай, Ольгерд, может, поедешь с нами? Должен же кто-то воспеть грядущую битву! — неожиданно предложил Иванов.

Ему самому идея показалось великолепной. Кто, кроме поэта, в состоянии оперативно разнести весть о подвиге при отсутствии прессы и телевидения? Антошка уже наслышался немало песен о других героях, попадались и творения о нем, но все это складывалось так поздно и обрастало такими небылицами! Раз, например, его назвали Святогором, целых четыре — Добрыней, хотя подвиги воспевались именно его. А тут песня будет рождаться по горячим следам, без досадных ошибок и с должным тактом...

Да и Ольгерд Антошке понравился. Хотелось доставить поэту приятное. Например, помочь ему с выбором тем.

— Ну что? — рыцарю казалось, что, услышав подобное предложение, Ольгерд обрадованно бросится ему на шею, однако вопреки ожиданиям проявлять бурные эмоции поэт не спешил. Наверное, понимал дистанцию, отделяющую рифмоплета от вершителя мировых судеб и подлинного носителя разумного, доброго, вечного.

— Спасибо за честь, милорд, — севшим голосом пробормотал Ольгерд, стараясь не встречаться с героем взглядом.

— Ерунда! Свои люди — сочтемся! — В порыве чувств Антошка перегнулся через стол и дружески хлопнул поэта по плечу.

Тот вздрогнул от удара, весь сжался, словно вдруг испугался такого же продолжения.

— Завтра на рассвете и выедем. Питание за мой счет, за каждую балладу плачу наличными. Надеюсь, мы не слишком задержимся в дороге и успеем к решающей битве. Обидно же будет приехать к шапочному разбору! Ни мечом всласть помахать, ни трофеями порядочными разжиться.

Антошка поймал восторженный взгляд Джоана и почувствовал себя так, словно победа над коварным ханом уже одержана. Только Ольгерд по-прежнему стыдливо прятал глаза и сидел за столом затравленным зверьком.

— Не переживай! — утешил его Антошка. — Войско у Чизбурека большое, сможешь тоже подраться вволю. Лишь самого хана не трогай, а остальных руби напропалую. Вдохновение получишь такое, что и не снилось! Да и по дороге приключений, надеюсь, будет навалом.

Ольгерд вздохнул и, не поднимая глаз, неожиданно заявил:

— Вы меня не так поняли, милорд. Я вообще не хочу ехать.

12

Повисшую после этих слов тишину можно смело назвать гробовой. Особенно по контрасту с доносившимися с площади истошными криками казнимых и радостным улюлюканьем зрителей.

— Как? Почему?

— Я, может, и поэт, милорд, но героем не являюсь точно. — Ольгерд то краснел, то бледнел, но говорить старался твердо.

— Конечно, герой — это я, — как само собой очевидное произнес Антон. — А ты будешь лишь моим спутником.

— Я в широком смысле, — попытался пояснить свою мысль Ольгерд, но Антошка его не понял.

— При чем здесь героизм? Знай, долбай в свое удовольствие всех встречных мечом по черепам, и всех делов. Правда, меч у тебя невзрачный, но подберем у убитых что-нибудь получше.

— Я плохой убийца, милорд, — тихо вымолвил Ольгерд.

Глаза Джоана округлились от очередного признания, а Антошка поперхнулся от возмущения.

— Ты соображай, что говоришь! Убийца — это преступник, который убивает своих жертв из-за злобы или корысти. Если же ты разрубаешь кого-то ради собственной славы или добычи, то ты герой. Чувствуешь разницу?

— Чувствую. — Ольгерд усмехнулся, но улыбка получилась несколько грустной. — Наверное, мне просто не нужна такая слава. Я надеюсь стать известным благодаря песням. Да и вместо добычи предпочитаю гонорар.

— Ненормальный! — выдохнул Антошка.

Как все обычные люди, он относился к сумасшедшим с некоторой опаской и даже сделал попытку отодвинуться от стола подальше. Впрочем, герой быстро сообразил, что подобная форма безумия неопасна для окружающих, и придвинулся опять.

Может, поэт и должен быть отчасти безумным? Не станет же нормальный человек заниматься всякой ерундой, когда перед ним лежит широчайшее поле деятельности!

С другой стороны, соблазн иметь рядом певца был слишком велик, и Антошка решительно махнул рукой на чужие причуды:

— Черт с тобой! Ты только песни складывай, а уж бить врагов я буду сам. Мне больше славы достанется.

— Милорд один в состоянии перебить целое войско, — с гордостью за своего сюзерена сообщил Джоан.

С площади раздался особо пронзительный крик. Ольгерд вздрогнул, словно пытали его, и обреченно кивнул:

— Хорошо. Я иду с вами.

Выступили, как и положено, на рассвете. К воротам Ольгерд пришел пешком с небольшой котомкой за плечами, и Антошка предложил ему третьего коня.

Поэт нерешительно подошел к животному. Конь покосился на него, оскалил зубы и мотнул для чего-то головой.

— Если вы не возражаете, милорд, я пока пройдусь пешком. — Ольгерд смотрел на скакуна с явным недоверием.

— Ну-ну, — покачал головой Антошка, однако возражать не стал. Устанет, живо переменит свое мнение.

— И где этот юго-восток?

На лице Ольгерда промелькнула тень удивления.

— Я думаю, там, — поэт неопределенно махнул рукой в сторону, противоположную восходу солнца, и с непонятным ожиданием посмотрел на героя.

— Тогда веди, — важно кивнул Иванов.

И Ольгерд повел. Кони стремились перейти на рысь, но им поневоле приходилось приноравливаться к идущему пешком поэту. Такой способ передвижения был слишком медлительным и не удовлетворял никого. В том числе и пешехода.

Они отошли от города совсем недалеко, когда Антошка еще раз предложил Ольгерду сесть на коня.

— Благодарю за заботу, но как бы сказать, милорд? — Ольгерд помялся, подыскивая слова: — Дело в том, что на моей родине практически никто не ездит верхом.

— Как? — искренне удивился Антошка.

— На свете немало чудес, милорд.

Рыцарь хотел поинтересоваться, на ком же тогда ездят люди, но отчего-то вспомнил свой родной мир и был вынужден согласиться:

— Да, немало. Но все равно надо жить, как все люди. Тем более ничего сложного в этом нет.

Ольгерд вздохнул и внял уговорам. Он с опаской подошел к животному. Конь почувствовал слабину человека, однако до поры до времени ничем не выказал своего отношения к происходящему и стоял смирно.

Ольгерд решительно, словно речь шла о нырянии в ледяную воду, поставил ногу в стремя и попытался лихо вскочить в седло.

Конь отступил в сторону. Поэт на некоторое время застыл в неудобном положении, но не выдержал и соскочил на землю.

Антошка и Джоан с любопытством наблюдали за манипуляциями своего спутника.

— Смелее! — поддержал Антошка.

Ольгерд вновь повторил попытку. На этот раз ему удалось оказаться в седле, только посадка была неудачной. Он даже не успел взять в руки поводья, когда конь неожиданно взбрыкнул, и растерявшийся Ольгерд потешно полетел вниз.

Потешно, разумеется, со стороны. Самому поэту было явно не до смеха. Во всяком случае, встал он с вытаращенными глазами и долго глотал воздух судорожно раскрытым ртом.

— Может, соломки подстелить? — с подчеркнутым участием поинтересовался Антошка.

— Обойдусь! — Ольгерд наконец отдышался и попытался забраться в седло третий раз.

Конь опять высоко вскинул круп, однако теперь седок был начеку и кое-как сумел удержаться.

— Вот видишь, а ты боялся, — подытожил Иванов и тронул Вороного с места.

По своему характеру рыцарь не отличался особым злорадством, но вид едущего верхом поэта доставил ему немало удовольствия. Очень уж напряженным был Ольгерд, словно ехал не на коне, а как минимум на диком сказочном чудовище.

Однако притерпелся поэт достаточно быстро и скоро смог даже изредка поглядывать по сторонам. Другое дело, что пейзаж был достаточно однообразным и смотреть было не на что. Но раз смотрит, то уже привыкает к езде. Так, глядишь, и научится. До Чизбурека путь-то неблизкий.

Трудно сказать, насколько легко бывает в бою, но вот учение всегда дается тяжело.

Когда за полдень решили устроиться на привал, Ольгерд слез с седла в раскорячку и еще долго не мог свести ноги воедино. Даже сытный походный обед не улучшил самочувствия певца, и он поглощал свой кусок мрачно, словно не отдыхал, а выполнял очередной тяжелый долг.

— Ничего, теперь ты знаешь на практике, каково приходится герою, — подмигнул Антошка. — А то почему-то многие думают, что у нас работа легкая. Покатался, очередной подвиг совершил и отдыхай на лаврах. Тут, пока достойного врага найдешь, порою столько проехать надо, что и не снилось. И все без карты и мелких удобств.

— Я представляю, милорд. Но, с другой стороны, именно трудности и рождают героев.

— Это ты верно заметил, — сразу расцвел Иванов. Он уже хотел пуститься в отвлеченные рассуждения о том, сколько препятствий пришлось преодолеть ему, чтобы ощутить себя настоящим вершителем мировых судеб, когда Джоан вдруг напрягся, обратился в слух и невежливо перебил своего господина:

— Кажется, кто-то едет сюда, милорд.

— Блин, пообедать спокойно не дадут! — Как бы не велика была Антошкина жажда подвига, но время отдыха должно быть свято.

К сожалению, выбирать не приходилось. Топот копыт приближался. Антошка торопливо догрыз кость и поднялся.

Не прошло и минуты, как на поляну выехал отряд. Во главе его важно ехал рыцарь в полном облачении. За ним следовало еще шестеро конных, причем как минимум двое из них носили рыцарские шпоры. Дальше двигалось два десятка пехотинцев, и замыкали шествие четыре телеги, нагруженные лестницами, припасами и какими-то бревнами.

Увидев путников, начальник отряда махнул рукой, и вперед выскочил один из оруженосцев.

— Граф фон Зубр барон де Шмидт приветствует путников и желает знать ваше имя! — оповестил посыльный.

— Клязь Берендейский граф де ля Кнут барон фон де Лябр Антон Иванов, — в свою очередь представил Антошку Джоан.

Обилие титулов звучало внушительно. Прибывший граф спешился и обратился к Иванову сам:

— Приветствую благородного собрата! Куда держать путь изволите, доблестный братан?

Антошка в нескольких словах рассказал о предстоящей стрелке с Чизбуреком. Фон Зубр выслушал со смесью уважения и сожаления на лице.

— Круто! — подытожил он.

Еще бы! Антошка уже давно понял, что в Огранде он крутее всех крутых. Или, во всяком случае, входит в первую десятку. Подтверждая это, он гордо подбоченился и даже стряхнул воображаемую пылинку с драконьего плаща.

— А я хотел просить вас оказать нам услугу и присоединиться к нашему походу, но стрелка — дело серьезное, — признался граф.

— Куда присоединиться? — на всякий случай уточнил Иванов.

— Видите ли, любезный братан, тут неподалеку есть город Весельбург. Не поверите, жители его совсем оборзели. Город стоит на моей земле, а они перестали платить мне налог. Западло им. Вот, иду их учить уму-разуму.

— Ни хрена себе борзота! — только и смог вымолвить Антошка.

Ему ужасно захотелось помочь восстановить справедливость, но путь до Чизбурека и без того затянулся до крайней степени.

— А долго? — все же уточнил он.

— Если бы в поле, то мы бы моментом с ними разделались, а город штурмовать... Сами изволите знать.

Антошка не знал, но кивнул с важным видом.

— Я послал гонцов, так что еще братанов пять подойдет точно. Ну и пацаны с ними. За пару недель управимся.

— Нет, так долго я не могу, — после некоторого раздумья признался Антошка. — Мне еще до этого Чизбурека пилить и пилить. Без того уже припозднился.

— Жаль.

— Мне тоже, — искренне вздохнул Иванов.

— Ладно. Бывайте, братан! — Фон Зубр лихо заскочил в седло. — Удачи вам с ханом!

— И вам тоже!

Войско двинулось дальше. Антошка с сожалением смотрел вслед. Вот люди идут совершать подвиг, а он не может к ним присоединиться. И все из-за какого-то паршивого хана!

Если бы хан попался герою прямо сейчас, то была бы ему полная хана. А так судьба откладывала неизбежное на какое-то время.

13

— Везет же некоторым! — едва отряд графа скрылся из виду, с неприкрытой завистью произнес Антошка.

Он уловил в глазах спутников непонимание и снизошел до пояснения своей мысли:

— Им до врага всего полдня ходу. А тут пока доберешься... Опять-таки город взять — подвиг славный. Одной добычи там сколько! Может, надо было подписаться?

Джоан неопределенно пожал плечами, а вот Ольгерд посмотрел на Антошку как-то странно. Словно последний предложил нечто неприличное.

И главное, хотя Иванов был уверен в своей правоте, но на душе стало неловко, и, скрывая это, рыцарь совсем другим тоном предложил:

— Ну что? Поехали дальше? Здесь мы никакого Чизбурека не высидим.

На это утверждение возразить было нечего даже взглядом. Впрочем, Ольгерд и тут умудрился красноречиво посмотреть на предводителя, теперь — жалобно. Сам виноват. Чем вирши кропать да на гитаре поигрывать, мог бы заранее научиться ездить верхом, как все нормальные люди.

И снова перед путниками была дорога. В смысле езды в определенном направлении. Опять мимо проплывали деревья, кустарники, а то и просто трава. Один раз на горизонте помаячил далекий замок, но по молчаливому согласию его объехали стороной. До ночи было еще далеко, и если напрашиваться к каждому в гости, то не только до степи, до следующего леса не доберешься.

Вечером по небезызвестному закону никаких жилищ в поле зрения не оказалось. Чего нельзя сказать о тучах, стремительно пожиравших небо. Отдаленные раскаты грома подтвердили худшие опасения путешественников.

— Туда! — Ольгерд показал рукой в сторону.

Там в последнем луче солнца мелькнул какой-то заброшенный каменный сарай. Даже с расстояния было видно, что он наполовину развалился, но и развалины в непогоду лучше, чем ничего.

Кони полностью разделяли мнение всадников. Легкая рысь перешла в галоп, и к желанному строению путешественники успели раньше грозы.

Оказалось, что у сарая уцелела крыша. Или почти уцелела, но это уже были мелочи. Антошка первым спешился, ввел Вороного в укрытие и расседлал его. То же самое проделал и Джоан, и лишь Ольгерд замешкался. Вовсе не потому, что был копушей. Первый опыт верховой езды не прошел для поэта бесследно, и сейчас бедолага едва мог ходить.

— Поторапливайся. — Антошка вышел наружу и сочувственно посмотрел на Ольгерда. По своему статусу он мог помочь своему спутнику лишь словом и взглядом и сполна использовал оба средства.

— Сейчас. Лишь отдышусь.

Ольгерд тяжело привалился к сараю. Не то хотел завалить его, не то, наоборот, подпереть собой.

Выглянувший наружу Джоан при виде мужской слабости презрительно скривил губы.

— Пройдемте внутрь, милорд. — Ольгерда оруженосец демонстративно проигнорировал.

— Ты хоть коня в сарай заведи, — посоветовал Антошка.

Одновременно с его фразой все вокруг потемнело и по кронам близких деревьев стремительно пронесся первый порыв предгрозового ветра.

Ольгерд с видимым усилием отлепился от стены, взялся за поводья и вдруг вздрогнул.

Антошка машинально проследил за испуганным взглядом своего компаньона.

Словно гонимая ветром, к сараю проворно мчалась волчья стая. До нее было, что называется, рукой подать, и даже при тусклом освещении можно было разобрать, что волки в ней как на подбор матерые, здоровые, словно лоси.

— Волколаки! — как-то по-бабьи взвизгнул Джоан.

Подстегнутый этим отчаянным криком, Ольгерд одним молниеносным движением влетел в седло и с места пустил коня в сумасшедший галоп.

— Куда?! — возмущенно выкрикнул Антошка. Ближайшие звери были уже в нескольких шагах, и рыцарю тут же стало не до сбежавшего попутчика.

У Иванова осталось два выхода: погибнуть или спастись, и он, как истинный герой, не раздумывая выбрал последнее.

Меч словно сам прыгнул в руку, и распластавшийся в прыжке хищник с разгона наскочил на выставленный клинок. От удара Антошка отлетел назад и несомненно упал бы, но, к счастью, налетел на стену.

Сарай опасно пошатнулся, каким-то чудом устоял, а рыцарь, ничего не соображая, на полном автопилоте стряхнул убитого хищника. В тот же миг рядом возникла оскаленная морда его товарища. Антошка со всей силы рубанул по ней.

При этом рыцаря качнуло в сторону, и третий зверюга, промахнувшись, впечатался в стену.

И началась потеха! Антошка рубил, колол, молотил зловещие морды сапожищами. В свою очередь противники упорно старались его укусить или хотя бы повалить на землю, и все это под хлынувшим сплошным потоком дождем, под вспышками молний и грозные раскаты грома.

Кто-то рухнул на четвереньки у самых ног Антошки. Рыцарь размахнулся на упавшего мечом, но в последний момент в свете очередной молнии увидел, что упал его собственный оруженосец. Как удалось изменить безудержное падение клинка, осталось загадкой, но лезвие вместо шеи врезалось в землю, да и застряло там.

Антошка торопливо дергал не желавший покидать почву меч, а сам лихорадочно озирался по сторонам в поисках противника. Наконец клинок освободился из земляного плена, вот только рубить им было уже некого.

Новая молния осветила пять или шесть мертвых волчьих тел, на глазах превращающихся в человеческие, и ни одного живого врага.

Только теперь Антошка осознал, что стоит под проливным дождем, каждое мгновение рискуя подхватить простуду.

Он еще раз огляделся.

Судя по отсутствию противника, битва уже закончилась. Следовательно, делать перед сараем было уже нечего. Разве что принимать послебитвенный душ, но вода для Иванова была холодноватой.

Все эти соображения промелькнули в сознании Антошки на эмпирическом уровне, а в следующее мгновение он подхватил с земли перемазанного Джоана и вместе с ним скрылся внутри помещения.

В сарае было темно. В самую пору было глаз колоть, хотя чем может помочь такая крутая мера? На счастье, полыхнувшая снаружи молния прорвалась через входное отверстие и дыру на крыше, на миг разогнала темень и осветила мрачный приют.

Или не такой мрачный?

В мгновенной вспышке Антошка успел заметить не только обоих коней и валяющееся повсюду прелое прошлогоднее сено, но и каменный очаг с заботливо уложенными дровами.

Умение добывать огонь не менее необходимо герою, чем мастерское владение мечом. И в том, и в другом практика у Антошки была немалая, поэтому скоро в сарае из искры разгорелось пламя. Оно не звало на подвиги освобождения трудящегося люда, зато давало куда большее — уют.

Теперь появилась возможность отойти от очередного приключения, оглядеться, привести себя в порядок. Плащ из шкуры дракона не пропускал воду, однако в пылу схватки неоднократно сбивался за спину и одежда спереди порядком промокла. Сверх того вдруг разболелась правая нога, да так, что пришлось снять штаны, посмотреть, что там такое.

Там был укус. Вернее, его следы, и следы эти кровоточили.

— Помоги. — Многоопытный Антошка извлек одну из чистых тряпок, которые постоянно таскал с собой на всякий геройский случай.

Конечно, видик у него был еще тот: сверху кольчуга, внизу — ничего, но не стесняться же своего брата-мужика?

А вот Джоан почему-то засмущался. Он перевязывал своего сюзерена, стыдливо опустив глаза долу, словно никогда не видел голого мужчину. Антошка бы всерьез заподозрил его в нетрадиционной ориентации, но сейчас других проблем было выше крыши. Тем более крыши протекающей.

Антошка заботливо повесил штаны для просушки к огню, сгреб сено посуше и тяжело сел на импровизированное сиденье.

— Там в переметных сумах должно быть вино. — Мысль о том, что всеми остальными продуктами был нагружен конь Ольгерда, привела Антошку в состояние грусти.

— Пожалуйста, милорд, — Джоан протянул Антошке флягу со столь необходимым сейчас напитком.

Вино растеклось по жилам, придало телу сил, а мыслям — ясность. Антошка посмотрел на перепачканного и промокшего оруженосца и заботливо буркнул:

— Раздевайся.

— Как? — отблеск костра лег так, словно Джоан покраснел.

— Просто. Одежду просушить надо. А то и заболеть недолго.

— На мне высохнет, — с непонятной решимостью отмахнулся оруженосец.

От него и в самом деле исходил пар, но Иванов по собственному опыту знал, что подобный способ просушки трудно назвать лучшим.

— Ну и дурак. Ты хоть нагрудник сними, — искренне высказался Иванов, однако настаивать ни на чем не стал.

Если у оруженосца есть по молодости лет какие-то комплексы, то это исключительно его проблемы. Пусть учится уму-разуму на собственной шкуре.

— Тогда выгляни, погляди, может, Ольгерд возвращается.

— Никого нет. Одни трупы волколаков, — доложил быстро вернувшийся Джоан.

Его заметно трясло, но от холода или запоздалого страха, сказать было невозможно.

— А ты не обратил внимания, за поэтом кто-нибудь погнался? — Антошка подумал, что если хоть один волколак устремился в погоню, то у них есть весомый шанс найти что-нибудь из своих припасов. Да и Ольгерда заодно похоронить по-человечески.

— По-моему, все оборотни напали на нас. Милорд так быстро с ними разделался, что мне удалось убить только одного. — Последняя фраза прозвучала как похвала Антошке, но промелькнула в ней и гордость за самого себя. Не сплоховал ведь, а сюзерен в горячке боя этого даже не заметил.

— Ты молодец! — запоздало признал Антошка. — Не растерялся, как некоторые.

Уточнять, кто именно растерялся, не требовалось. Если Ольгерду вместо честного боя почему-то захотелось спастись бегством, мог хотя бы продукты оставить!

Впрочем, оставалась надежда, что к утру поэт вернется. Ведь даже Карлсон возвращался!

С этой мыслью Антошка незаметно погрузился в тревожный голодный сон. И снилось ему роскошное жаркое, так и ждущее, когда в него вонзят зубы.

14

Нет ничего более лживого, чем надежда. Поманит призрачным огоньком, наобещает с три короба, заставит сердце забиться сильнее, а голову подняться выше от предчувствия, да и подсунет в итоге разбитое корыто. Мол, делайте с ним, что хотите. Все равно ничего больше вам не остается. И если бы это было один-единственный раз! Но нет. Не успеет пройти разочарование, стихнуть боль, как человек вновь внимает насквозь лживому, сладкому голосу.

Так и сейчас. Лучи надежды растаяли утренним туманом, разве что несколько позже, когда истекли все сроки возвращения съестных припасов, а с ними — Ольгерда.

Столкновение с печальной реальностью вызвало пустоту в душе, но еще большую — в желудке. Иванов поймал себя на нездоровом интересе к трупам волколаков и понял, что пора уезжать.

— Все. Трогаем.

— На поиски Ольгерда? — уточнил Джоан.

Предложение прозвучало заманчиво. Найти пропащего поэта и высказать все, что о нем думает. Без слов высказать, одним взглядом. Разве что при помощи увесистого кулака. Уж он-то не похудеет за время поиска!

Но Антошка был не только смелым и сильным. Он был еще и умным и понимал, что отыскать Ольгерда — дело безнадежное. Черт его знает, куда занесло беглеца во время панической скачки! И тем более даже все черти не знают, куда занесет Антона поиск.

— Нет, — вздохнул рыцарь. — Идем на Чизбурека.

И — они пошли. Точнее, поехали. А вот на Чизбурека или на кого-то другого, сказать было трудно, так как направления они не знали. Оба.

— Ничего. Небольшой пост даже полезен. — Иванов на правах более опытного воина старался поддержать своего младшего товарища.

— Да. За фигурой надо следить, — понимающе кивнул Джоан.

Антошка невольно окинул взглядом оруженосца. Конечно, под нагрудником много не разглядишь, но уж худеть-то Джоану явно ни к чему. Стройность хороша в девушках, герой должен быть сильным, а потому в идеале — поперек себя шире.

— Фигуру дают не диеты, а неустанные физические упражнения, подкрепленные усиленным питанием, — наставительно произнес Антошка и сглотнул слюну.

Поупражняться можно было хоть сейчас, а вот подкрепить силы — увы!

Уже не в первый раз Антошка позавидовал Вороному. Пусть его никто не спрашивает, хочет ли тот заняться физической работой, зато корм всегда под рукой. Тьфу! Под ногой.

Чтобы отвлечься, рыцарь решил немного просветить юношу в жизни и обычаях героев. Всегда приятно выступить в роли наставника, этакого старого волка, давно прошедшего все огни и воды. А Джоан пусть мотает на ус, хоть и не растут еще у него усы по молодости лет. Чем раньше начнешь впитывать в себя науку, тем лучше. Если подумать, оруженосец хоть и вырос в Огранде и является баронским сынком, но соответствующих книг не читал, а потому узнать об обязательных сюжетах в жизни каждого героя ему было просто неоткуда.

— Каждый герой для начала обязан победить хотя бы одного знаменитого злодея, спасти мир и жениться на принцессе. Но останавливаться на этом не надо. Злодеев, желающих покорить или уничтожить мир, много, поэтому лучше пуститься в путешествие самому, а не ждать, пока кто-нибудь в очередной раз похитит жену или устроит какую-нибудь другую пакость. Опять-таки только в дороге могут случиться самые интересные приключения, случаи, знакомства. Не поверишь, но часто спутником героя является переодетая девушка, а он до поры, до времени даже не подозревает об этом.

— До какой поры, милорд? — В глазах Джоана мелькнули плутоватые огоньки.

— Это когда как. Но влюбляется в богатыря она обязательно.

Оруженосец тяжело вздохнул.

— А ведь надо еще прибавить всевозможных королев, герцогинь и принцесс, попадающихся на пути! И каждая обязательно пытается обольстить героя хотя бы на одну ночь! — с воодушевлением продолжал Антошка.

Ему самому никакие благородные красавицы по дороге не попадались, а его любви домогались лишь крестьянки да прачки, но ведь путешествие еще не кончилось! Кстати, может у Чизбурека есть симпатичная дочка, которая воспылает страстью, когда он прибьет ее папашу? Должна же быть награда за подвиг!

— И часто попадаются? — Было такое впечатление, что Джоан приревновал неведомых красавиц к своему сюзерену.

— Когда как. Да не переживай! На твою долю их тоже хватит, — успокаивающе произнес Иванов.

Сколько же принцесс должно быть в мире, чтобы каждому из многочисленных героев досталось сразу по несколько штук?

Но мысль мелькнула и исчезла. Это уже проблемы королей, сделать так, чтобы доля принцесс в населении Огранды была возможно более высока. Должны же они понимать, что в противном случае герои вынуждены будут откочевать в какой-нибудь иной мир, где условия для славных подвигов более благоприятны!

— Что-то замки-давно не попадаются, — заметил Антошка, хотя сам при этом подумал не о прекрасных темпераментных обитательницах, а о продуктовых запасах и неизбежном пире.

— Не терпится пообщаться с очередной королевой? — довольно язвительно спросил Джоан.

— Что ты в этом понимаешь?! — едва не вспылил Антошка. Все-таки голод мало способствует благодушному настроению. Да и сытому герою быть добрым не пристало. Добро должно утверждаться при помощи верного меча, а для этого просто необходимы здоровая злость и гнев к любой царящей несправедливости. Впрочем, к своим спутникам надо быть милосердным. А то в решающий момент некому будет прикрыть твою спину.

— Молод ты еще, неопытен, — примиряюще произнес Иванов. — Вот и думаешь, что ночевать в поле с пустым желудком намного романтичнее, чем отдохнуть под крышей.

— Тогда надо было оставаться дома. Комфорт, слуги, опять-таки жена под боком. Или надоела? — Джоан не сумел оценить тактичности сюзерена.

Антошка хотел было объяснить, что под боком у жены подвиги не совершаются, но посмотрел на оруженосца и махнул рукой. Пусть сначала остынет малость, потом сам поймет, что был кругом неправ.

Между тем места продолжали оставаться на редкость безлюдными, и надежды на обед постепенно растаяли. Тем более что и обеденное время давно прошло. Оставалось уповать, что хоть к ужину попадется не замок, так трактир, не трактир, так хоть деревня. Одним словом, место, где можно будет подкрепиться и переночевать. А то с голодухи собственный меч стал казаться настолько тяжелым, что Антошка снял его с пояса и повесил на седло. Коню-то все равно, где висит этот достаточно весомый кусок железа.

Антошка хотел снять и кольчугу, но тогда он лишился бы рыцарского вида. Тем более что оба шлема и щит вез на правах оруженосца Джоан.

Оруженосец продолжал демонстративно отмалчиваться, и единственным звуком, кроме перестука копыт, было урчание несчастного Антошкиного желудка.

Время близилось к вечеру, когда перед путниками неожиданно появилась деревня. Дома не могли называться даже лачугами, но во дворах господствовал европейский порядок, да и вообще, это было поселение людей, а следовательно, место, где должна была водиться пища.

— Ура! — Антошка пришпорил коня и помчался к деревне, словно на штурм укрепленной твердыни.

Голод по-разному действует на людей. Многие готовы превратиться в попрошаек, другие слишком горды для этого и ищут способы заработать себе кусок хлеба, а истинные герои не опускаются ни до одного, ни до другого и предпочитают отнять свой обед. Или, иначе говоря, отвоевать его с боя.

Вороной вынес своего всадника в центр поселения. Немедленно со всех сторон появились местные жители, худые, словно скелеты, одетые в лохмотья, которые постеснялся бы надеть и нищий, и с вежливо-молчаливым любопытством уставились на заезжего рыцаря.

— Эй, поселяне! Обед и постой благородному воину! — соблюдая необходимую дистанцию, рявкнул Антошка.

Если бы это происходило в трактире, то он подкрепил бы подобное требование брошенной на стол монетой, но предлагать деньги рабочей скотине?

Поселяне не заметались в ответ, суетливо стараясь удовлетворить потребности героя. Они лишь переглянулись, и один из них, выглядевший достаточно прилично, по меркам бомжа, горестно сказал:

— Переночевать вы у нас можете, а вот насчет обеда... Сами голодаем. Не знаем, как до урожая дотянуть. Во всей деревне ни крошки съестного. Кору с деревьев едим.

— Жрите что хотите! А мне подать мяса! Да побольше! — Антошка давно усвоил, как обращаться с подобными наглыми типами.

Крестьяне продолжали переминаться с ноги на ногу. Зато подоспевший Джоан восторженным взглядом смотрел на своего мужественного господина. Подогретый этим взглядом, Иванов легко соскочил с коня и предупредил:

— Не хотите по-доброму, тогда я сам возьму.

Он решительно подошел к ближайшей лачуге и презрительно пнул ее сапогом. От такого обращения стена разлетелась, словно была сделана из фанеры, а следом за ней на землю посыпались куски крыши и остальные стены.

— Что ж ты мой дом развалил? — попробовал вскрикнуть кто-то в толпе, но обернувшийся Антошка обвел собравшихся красноречивым взглядом, и все возражения мгновенно смолкли.

Он бы и дальше продолжил обучение хорошим манерам, но тут за спиной прозвучал громкий голос:

— Кто смеет моих людей обижать?!

Увлеченный работой, Антошка не заметил, как в деревню въехал здоровый рыцарь в полном боевом облачении, а за его спиной маячило сразу пять или шесть воинов.

— Братан! Слава богу! Эти лохи накормить рыцаря не хотят! — пожаловался собрату Антошка.

— Угу, — неопределенно произнес прибывший, посмотрел на разваленную лачугу и сообщил: — Между прочим, эти лохи находятся под моей крышей. Вы хорошо изволили залететь, братан.

В подтверждение этих слов кнехты деловито приблизились к Антошке, окружая его с трех сторон.

— Вы че, благородный братан? — удивился Иванов.

— Будете столь любезны, чтобы забашлять по-хорошему, или соблаговолите иметь другое мнение?

Начавший врубаться в ситуацию Антошка потянулся к поясу, однако меч был приторочен к седлу Вороного. Добраться до коня нечего было и думать. Антошка подобрал с земли какую-то жердь и не думая крикнул оруженосцу:

— Джоан! Скачи быстрее за подмогой!

Оруженосец, тоже не размышляя, где может быть эта самая подмога, с места послал коня в галоп. Следом за ним рванул Вороной, и лишь тогда до Антошки дошло, что он сморозил глупость. Только исправлять содеянное было уже поздно.

— Берите его, пацаны!

Кнехты дружно двинулись на Иванова с обнаженными мечами в руках. Вид у них был решительный, превосходство в силах на их стороне, но разве этим можно смутить настоящего героя?

— Получай! — Антошка обрушил на голову ближайшего воина свою импровизированную дубину.

К сожалению, жердь оказалась гнилой. От соприкосновения со шлемом она разлетелась на куски, а кнехт даже не вздрогнул.

Не ожидавший подобного облома Антон поневоле опешил. Он едва сумел уклониться от промелькнувшего рядом клинка, а уже в следующий миг подхватил другую деревяшку.

Она тоже оказалась гнилой и переломилась, столкнувшись с выставленным навстречу мечом. Антошка завертелся в поисках более надежного оружия, и в этот момент рыцарь применил недозволенный прием. Точнее, недозволенный, с точки зрения Антона.

Он швырнул в Иванова булаву, и та с силой впечаталась в Антошкину грудь, задержала дыхание, сбила с ног.

Прийти в себя Антошка не успел. На него тут же навалились гурьбой, стали руки вязать и, конечно же, позабавились.

Забавы вылились в град ударов, от которых князь Берендейский граф де ля Кнут барон фон де Лябр потерял сознание...

15

Очнулся Антошка от боли. Болели голова, шея, плечи, ребра, внутренности, живот, руки, ноги. Короче, болело все, да так, что даже не было сил открыть глаза и посмотреть, где же он находится?

Единственное, что Антошка смог понять после долгих и весьма трудных из-за боли размышлений, это то, что он лежит, а не сидит или, скажем, стоит. Впрочем, подобное было объяснимо. Вряд ли в канун беспамятства он решил постоять с закрытыми глазами. Если же решил, то все равно успел бы принять в итоге все то же горизонтальное положение.

Оставалось вспомнить, что же произошло? Сверзился ли он в очередной раз с лестницы, или столь тяжелой ценой победил бессчетные Чизбурековы рати? По крайней мере, на похмельный синдром это не похоже. Бывало, чтобы с перепоя болела голова, но чтобы все тело?!

Боль в голове усилилась скачком, и Антошка совершенно машинально потянулся к больному месту руками. Попытка успехом не увенчалась, но принесла одно неприятное открытие: судя по всему, руки богатыря были крепко связаны.

Это внезапное понимание пронзило Антошку сильнее боли, и он резко открыл глаза. Так порою их открывает человек, чтобы избавиться от навалившегося во сне кошмара.

Увы! Кошмар оказался явью. Антошка был не просто связан, но лежал в каком-то довольно темном помещении, своей мрачностью несколько напоминавшем тюремные подвалы. Несколько — так как в последних мрак господствовал безраздельно, здесь же откуда-то сверху падал лучик света. В остальном антураж был тот же. Каменный свод, такие же стены без следов ковров, гобеленов или хотя бы штукатурки, полное отсутствие мебели, если не считать таковой клок перепрелого сена, на котором лежал богатырь.

Последнее было единственным утешением в ситуации. Раз вместо холодного пола положили на сено, значит, беспокоятся, чтобы Антошка не заболел, а уж если беспокоятся, то убивать не будут. Если же и будут, то не сразу и не сейчас.

Антошка облегченно вздохнул и вместе со вздохом вспомнил все. Деревню, наезд рыцаря, гнилые жерди, собственный опрометчивый приказ, удар булавы в грудь... Дальнейшее было скрыто беспамятством, но Антошка прочитал достаточно много книг, да и собственный ограндский опыт вполне мог помочь восстановить утраченное.

Что ж, не было еще ни на свете, ни в литературе благородного героя, который не томился бы в плену. Более того, это было одним из неизбежных неудобств воинской судьбы. Вроде ночевок под открытым небом и многомесячной грязи, скапливавшейся на теле в тяжелой дороге, а потом отваливавшейся кусками, как налепленная слишком толстым слоем штукатурка.

К сожалению, на практике все выглядело совсем неромантично. Разве может быть романтика в боли? Наносить смертоносные удары самому, это да, это героический романтизм высшей пробы. Но получать самому пусть и не полновесные раны, а хоть побои, было по меньшей мере несправедливым. Антошка бы непременно пожаловался на это, если бы было кому.

Словно в ответ на Антошкины сетования загремели засовы, противно заскрипела никогда не смазывавшаяся дверь и в камеру вошли два амбалистых мужика с такими равнодушными, тупыми мордами, что желание пожаловаться им на судьбу пропало само собой.

— Пошли к пахану, — заявил один из амбалов.

Затем наклонился, рывком, от которого вновь заболело все тело, поднял Антошку с его лежанки и поволок на выход.

Зачем предлагал идти? Непонятно.

— Помоги. Тяжелый, сука.

Требование о помощи было обращено не к Антону, а вот сукой, судя по всему, назвали именно его. Если бы не общее состояние и связанные руки, Иванов обязательно бы вспылил и показал, как обзывать последними словами благородного воителя. А так амбалу по-крупному повезло.

Впрочем, слова оказались не последними. Пока Антошку тащили по лестнице, он услышал о себе много неинтересного, ибо кому же интересно узнавать о своей особе вещи не только неприятные, но и нецензурные?

— Пришли, блин! — Антошку втолкнули в залу, напоминающую таковую же в его собственном баронском замке.

Даже стол был накрыт также по строгому рыцарскому этикету для первой и последней беседы с благородным пленником.

Антошку бросили в кресло и лишь тогда развязали руки.

— Не соблаговолите ли сообщить свое погоняло, доблестный братан? — поинтересовался пленивший его рыцарь.

Иванов представился, а сам машинально отметил, что в шлеме хозяин выглядел намного лучше, чем с открытым лицом.

Нос свернут набок, на лбу вмятина, на щеке багровый шрам, на котором даже не росла щетина, еще один шрам над бровью, глаза холодные и безжалостные...

Такому человека убить, что кубок вина выпить, сразу понял Антошка и поневоле поежился.

— Имею честь именоваться бароном фон де лю Доед Большая Палица, — в свою очередь назвал себя хозяин. — И что с вами посоветуете делать, высокочтимый братан? Сколько дать соизволите за свою шкуру?

Антошка прикинул взятую с собой наличность и тяжело вздохнул:

— Полсотни золотых.

— Это которые у вас в кошельке хранились? — усмехнулся фон де лю Доед.

— А что, мало?

— Не то чтобы мало. Только те деньги уже не имеют высокой чести быть вашими. Усекать соизволите?

От подобной наглости Антошка поперхнулся и даже не нашел слов для достойного ответа.

— Да это же откровенный грабеж! — нашелся Иванов после долгого раздумья.

На этот раз пришел черед поперхнуться хозяину.

— Вы че, братан? Вы лишь утрудите себя мыслью. Конь ваш ускакал? Ускакал. Оруженосец сбежал? Сбежал. Опять-таки вы дом разрушили ради шутки или забавы. Так что это не грабеж, а возмещение понесенного ущерба.

Антошка хотел сказать, что дому тому цена — медяк, да и тот вряд ли кто даст, но он посмотрел на рожу фон де лю Доеда, на не менее выразительные физиономии его людей и промолчал. Не потому что струсил, а потому что понял простую вещь: его возражениям здесь будут только рады, а радость та выльется в пытки или, в крайнем случае, в заурядный мордобой. Когда же тебя бьют — это просто унизительно. Унижений же Антошка не хотел, а боли — и подавно.

— Сколько же ты хочешь?

— Вот это другой базар. Значит, так. Полсотни монет за барона, полсотни за графа и еще столько же за князя. Сроку же имею честь дать вам месяц, а потом включаю счетчик. По пять монет в день, а нет — буду прежде вынужден по пальцу отрубать, потом черед до рук и ног дойдет, а там и до головы.

Антошка и раньше подозревал, что имеет дело с отъявленным злодеем, а теперь окончательно убедился в этом. Такова судьба героя — схватываться с разными негодяями не на жизнь, а на смерть, и порою в этой нескончаемой схватке добро терпит временные поражения.

«Но ничего, — утешил себя Антон, — мне бы только выбраться отсюда, а там я сюда вернусь со всеми своими вассалами. Да еще дружину Берендея прихвачу. И тогда держись, злодей! Узнаешь, что в конечном счете победа всегда остается за добром!»

— Да вы кушайте, братан, кушайте! Когда еще придется!

Это Антошка и сам понимал, поэтому принялся за еду так, словно хотел наесться впрок на весь отведенный ему месяц.

— Послушайте, а как мои пацаны узнают, что я здесь? — Мысль была столь неожиданной, что Антошка даже перестал на некоторое время жевать.

— А это мои проблемы. Нечего было оруженосца отпускать, — пожал плечами фон де лю Доед. Потом счел за лучшее утешить своего пленника: — Да вы не убивайтесь! Если оруженосец не имеет чести быть последним дебилом, то сообразит, что пахан в беде. Или сам явится, или пришлет кого. Раз пацан, то закон знает.

Оставалось надеяться только на это. Впрочем, настоящий герой выкупа не платит. Он или сбегает из плена сам, или его освобождает кто-то из спутников.

Жаль лишь, что спутники подкачали. Джоан неплохо проявил себя в битве с волколаками, но отнюдь не производил впечатления отчаянного смельчака, который сумеет вызволить своего любимого господина из заточения. Что же касается Ольгерда, то о нем не хочется и думать. Без размышлений ясно, что он предатель и надеяться на него нечего.

— Ваша милость, там какой-то бродячий поэт заявился. Пустить? — спросил вошедший в зал воин.

— Не Ольгерд, часом? — хмыкнул фон де лю Доед.

— Он самый. Обещает балладу про вас сочинить.

— Ладно, пусти, — махнул рукой хозяин и обратился к Антошке. — Бродит тут один попрошайка. За миску похлебки любую песню сочинит. Правда, сочиняет складно. Не изволили встречать?

— Хрен его знает. Может, и попадался где, — как можно небрежнее ответил Антошка, хотя сердце его забилось.

Вдруг Ольгерд совсем не предатель, а даже наоборот?

— А желаете, он сочинит балладу о моей победе над вами? Вот увидите, так распишет, словно бились мы три дня и три ночи. Вместе и послушаем, — спросил фон де лю Доед и громко захохотал.

Его воины мигом присоединились к господину, и эхо заплясало от стен.

Не смеялся один Антошка. Он был не прочь попасть в песню, но не в качестве побежденного. Одно дело — попасть в историю, другое — в нее влипнуть.

— Да вы не дрейфьте! Я с вас за это даже медяка не возьму! — под новый взрыв хохота произнес Доед.

Вошедший в зал Ольгерд застыл, пытаясь понять, не над ним ли смеются? Он обвел затравленным взглядом зал, увидел Антошку и сразу заметно побледнел.

— Че скажешь, рифмач? Я вон думал тебе балладу заказать о моей новой победе, а мой пленник, видишь, ни в какую. Так ты и без обеда остаться можешь.

Ольгерд недоуменно посмотрел на хозяина, на Антошку, опять на хозяина, и вдруг на его лице отразилось понимание, а с ним вместе — облегчение.

И тут до Антошки дошло, что поэт испугался встречи, а с нею — обоснованного упрека за постыдное бегство. И хорошо, если только упрека!

Будь Антошка гостем, ему бы ничего не стоило уговорить хозяина отдать Ольгерда на расправу или просто высечь на дворе. Но так как никаким гостем Антошка не был, то Ольгерд мог быть полностью спокойным за свой афедрон. Разве что фон де лю Доеду не понравится его очередное творение и розги послужат вместо гонорара.

— Сочинишь? — Доед покосился на Иванова с явной издевкой.

— Постараюсь, — Ольгерд потянул из-за спины гитару.

Но, едва прозвучал первый аккорд, Антошка не вытерпел:

— Позвольте поблагодарить за угощение, братан. Извините, что-то я притомился.

— Как знаете. Отведите пленника!

Но напоследок Антошка еще бросил на Ольгерда полный презрения взгляд. Бросил бы что-нибудь более весомое, да не случилось под рукой.

— Идем.

На этот раз Антошку повели гораздо ниже его прежнего обиталища. Здесь своды сочились водой, словно рыдали над судьбой невинного героя. Да и света, кроме как от чадящих факелов, не было никакого.

— Сюда.

Заскрипела ржавая дверь. Иванов хотел гордо войти в камеру, но тут сопровождающие подхватили его с двух сторон, приподняли и бросили внутрь.

Ох, и многое бы им сказал Антон, если бы от неудачного приземления не перехватило дыхание! Он даже не подумал, что героя бросают в темницу отнюдь не в фигуральном смысле.

А зря.

16

Антошка впал в отчаяние. И было отчего. До него впервые дошло, что приключения не всегда и не для всех заканчиваются хорошо. Ведь говорил же Берендей, что многие попадают за Ограду, да не всем это идет впрок. А он в ответ лишь гордо поводил плечами, мол, к нему это не относится. Князем стал, на княжне женился, супостатов всех победил.

Ведь действительно победил! И дракона, и разбойников, и кочевников, и Кощея. Так чего же дураку дома не сиделось? Должен был понять, что везение героя заканчивается свадьбой. Дальше начинается счастливая семейная жизнь с ее скандалами, упреками, если повезет — с потайными левыми тропами, но так, чтобы не узнала жена. Пусть другие теперь добиваются подобного счастья! Все равно двух принцесс не урвать. Их и так на всех почему-то не хватает. А владения... Он же свои до сих пор не объехал.

И еще много чем попрекал себя Антон, валяясь в кромешной тьме на убогой соломенной подстилке. Шуршали крысы, топали ногами, как слоны, и рыцарь невольно напрягался, готовясь к схватке.

Наверное, крысы чувствовали эту готовность и не нападали, ожидая, пока человек ослабеет. Они ведь не дуры, тем более у себя дома. Знают что и почем, и вместо подвигов предпочитают действовать наверняка.

Выбраться бы отсюда — и сразу к себе в родную Берендею. И никогда! Никуда! Ну их, эти приключения!

Вот только Доеду отомстить за его коварство. Зло должно быть наказано. Иначе порядочному человеку совсем жизни не станет. Придется побороться в последний раз со всемирным злом, спасти человечество и со спокойной совестью на покой.

И Антошка от отчаяния плавно перешел к светлым, невзирая на окружающую тьму, мечтам. Мечтал он, как будет рубить фон де лю Доеда в капусту мечом, пронзать копьем, дубасить палицей, топтать конем и сапогами. Видения были настолько сладостными, что едва не убаюкали Антона, но у самого края сна померещились какие-то звуки, и герою пришлось нехотя оторвать голову от соломы.

Что-то загремело, заскрежетало по ту сторону двери, а затем ее с силой толкнули раз, другой и вдруг сообразили, что она открывается наружу.

Коптящее пламя факела едва не ослепило Антошку.

«Неужели уже месяц пролетел?» — подумал Иванов, пытаясь разглядеть заглянувшего.

Глаза привыкли к тусклому свету, и Антошка с радостью понял свою ошибку.

На пороге вестником свободы стоял Ольгерд, и факел бросал красные блики на его гордое собой лицо.

— Быстрее, князь.

Упрашивать Антошку не пришлось. Может, он был бы и не прочь полежать еще немного, придаваясь сладостным мечтам, да второй раз такой случай мог и не представиться.

Тело затекло, и герой вместо бодрого вскакивания поднялся, кряхтя, точно старик. Но молодость и лошадиное здоровье взяли свое, и через несколько секунд Антошка уже вполне мог передвигаться без посторонней помощи.

— За мной!

Глубоко не правы те, кто воображает поэтов болтливыми существами. По крайней мере, Ольгерд этой ночью в подвале особой разговорчивостью не отличался. И не особой тоже.

Если откровенно, Антошка почему-то также был нерасположен к разговорам и всем словам предпочитал возможность побыстрее смыться из этих негостеприимных мест.

Беглецы поднялись на один этаж. Там, на площадке, прямо под факелом безжизненно валялся стражник.

— Убит? — шепотом с пониманием спросил Антон.

— Пьян, — так же тихо ответил Ольгерд. — Я нашел рядом в винном погребе две бочки со спиртом. Вот и подбил охранника малость выпить. Одно слово, слабак.

Ольгерд махнул рукой так, словно и сам был под мухой. Да и запашок от него исходил характерный. Знакомый такой запашок.

— Подожди, — вспомнил Антошка и осторожно вытащил из ножен стражника меч.

Клинок был так себе, обычный ширпотреб, но ничего лучшего нигде не было.

— Пошли, — теперь Антошка чувствовал себя гораздо более уверенно. До этого он был словно голым, а теперь будто наконец-то смог напялить на себя штаны.

— Подожди, — в свою очередь сказал Ольгерд.

Он шагнул к соседней двери, открыл ее, и Антошка увидел большое помещение, уставленное разнообразными бочками, бочонками и просто бутылками.

— Помоги, — Ольгерд шагнул к одной из бочек и попытался опрокинуть ее на бок.

Ничего у него не вышло, но тут на помощь пришел Антон.

— Еще эту, — задыхаясь от непривычного физического усилия, выдохнул Ольгерд.

— А зачем? — когда обе бочки уже лежали на боку, спросил Иванов.

Вместо ответа Ольгерд решительно вытащил пробки, и две струи прозрачной, остро пахнущей жидкости полились на пол. От подобного святотатства Антошка впал в ступор, но поэт с силой потащил упирающегося героя прочь.

— Скорее! Делаем ноги!

Едва они переступили порог, как Ольгерд размахнулся и швырнул факел в покинутое помещение.

Спирт вспыхнул голубым пламенем, пока не казавшимся особо грозным, но если учесть, что полы, лестницы и перекрытия были сделаны из сухого дерева...

— Сейчас им всем станет не до нас! — торжествующе объявил Ольгерд, взирая на дело рук своих.

Между тем пламя стало быстро менять цвет на зловеще-красный, затрещали доски, а затем полыхнуло так, что беглецов опалило нестерпимым жаром.

Ольгерд подхватил воткнутый в стену факел и торопливо рванулся к лестнице. Антошка послушно бросился следом, и в это время откуда-то сверху донесся истошный вопль:

— Пожар!

Уже на следующей площадке беглецы столкнулись с торопливо несущимися навстречу обитателями замка. В руках у самозваных пожарных были ведра, топоры, багры и прочий положенный в подобных случаях инвентарь.

— Где горит? — на бегу спросил у Антошки один из воинов.

В горячке ночной тревоги он не узнал давешнего пленника, хотя совсем недавно лично отводил его в темницу.

— В винном погребе, — машинально ответил Антошка, а Ольгерд торопливо добавил:

— Там на площадке стражник лежит. Не забудьте подобрать.

— Лады! — бросил воин, стремительно сбегая вниз к очагу возгорания.

Бегущие к огню скрылись в подвалах среди клубов дыма. Бегущие от огня проворно выскочили в зал.

Антошка сразу схватился за дверь, намереваясь запереть обитателей замка в их собственном логове, но Ольгерд неожиданно перехватил его руку:

— Ты что?

— Как?! — Антошка опешил от недогадливости напарника. — Запечатаем их к чертовой матери! Одним злом станет меньше.

— Нельзя, — непривычно твердо произнес Ольгерд. — Даже у последнего негодяя должен быть шанс.

— Пусти!

— Нет!

Герой понял, что ему не переспорить поэта, да и не стоило терять время на такую ерунду.

— Хрен с ними! Бежим! — Антошка повернулся к выходу, но тут откуда-то сверху, словно глас Господень, раздался голос:

— Куда?!

Головы беглецов невольно повернулись на голос. Там, на лестнице, ведущей в верхние покои, стоял барон фон де лю Доед Большая Палица собственной персоной. Палица, кстати, была с ним. Так же, как меч, секира и здоровенный нож, напоминающий мясницкий.

С неожиданным проворством Доед спрыгнул со ступенек и оказался неподалеку от Антошки. Ольгерда явно можно было не принимать в расчет.

Что ж, Антошка сам в камере мечтал о возможности оказаться со своим пленителем лицом к лицу. Мечта, показавшаяся теперь не слишком умной, сбылась.

— От меня еще никто не убегал, — сообщил фон де лю Доед и без дальнейших слов рубанул для начала секирой.

Антошка проворно отпрыгнул в сторону. Секира ударилась об оказавшийся рядом стол и перерубила его надвое.

— А от меня — не уходил живым, — в свою очередь сказал Антошка и тоже махнул мечом.

Барон небрежно парировал удар секирой и ударил в ответ.

На этот раз при замахе секира зацепила потолочную балку. Балка треснула, но кое-как удержалась на месте. Лишь какой-то сор посыпался сверху на противников.

Да, это был славный поединок. Наподобие тех, которыми обязательно оканчиваются американские фильмы. Бой отважного героя с главным злодеем с заранее известным исходом, хотя как раз-то в исходе Антошка стал несколько сомневаться.

Он едва сумел увернуться от очередного удара секиры, и та вонзилась в стену аккуратно между кирпичами да и застряла в слое сделанного на совесть раствора.

На какое-то время противник оказался безоружным. Антошка немедленно воспользовался этим и нанес свой коронный удар, стремясь отделить баронскую голову от тела. Но Доед был не лыком шит. Он ловко отпрыгнул, неловко споткнулся и грузно шлепнулся на пятую точку.

— Блин! — барон закричал словно сел не на пол, а на ежа или раскаленную сковородку.

Он подлетел вверх, крутанулся вокруг, и Антошке показалось, что штаны противника дымятся на заду.

Вообще-то, дыма в зале становилось все больше. От него першило в горле, начинали слезиться глаза. А вскоре Антошка смог убедиться в правоте народной поговорки: то тут, то там доски начинали тлеть, будто некто неведомый разводил костры прямо посреди замка. — Но Антошка решил не размениваться на поиски таинственных невидимок. В его руке был меч, неподалеку находился враг, коварный, как все враги на свете, а что еще надо истинному герою для полного счастья?

Разве что поскорее разделаться с противником и как следует отпраздновать очередную победу.

Очевидно, барон думал так же. Фон де лю Доед решил больше не размениваться на долгие махания и в целях экономии времени замахом снизу швырнул в Антона свою знаменитую палицу.

В прошлый раз этот неожиданный прием поверг богатыря наземь, но сейчас Антошка был начеку и сумел увернуться от стремительно летящей прямо на него смерти.

Палица промелькнула в волоске от Иванова и врезалась в стену. Стена не выдержала подобного обращения и, как незадолго до этого многострадальный герой, обрушилась. В прямом смысле.

Грохот рушащейся кладки словно послужил сигналом. Откуда-то из подвала выскочила толпа разнообразного люда и, мешая друг другу, устремилась в образовавшийся проем.

— Горим!

— Спасайся!

— Капец!

— Полундра!

Разнообразные вопли резко отдались в голове, заставили вспомнить об учиненной поэтом диверсии. Антошка едва не припустил за толпою следом, но враг был все еще перед ним, и пришлось броситься на него.

Все свои недюжинные силы вложил Антошка в один удар. Доед проворно подставил под обрушивающийся на него клинок свой меч, и Иванов в очередной раз убедился, что ширпотреб всегда остается ширпотребом.

Позаимствованный у стражника меч столкнулся с настоящим оружием и был буквально разрезан последним на куски, как будто сделанный из картона. При этом верхняя часть продолжила свой полет, кувыркнулась и вошла барону точно в глаз.

Барон рухнул. Антошка застыл на несколько секунд от неожиданности, а затем подпрыгнул от радости, чувствуя, что подошвы сапог начинают тлеть.

— Блин! — совсем как Доед, выкрикнул Антон, подпрыгивая еще раз.

Доски под ногами предательски хрустнули. Антошка вторично помянул ни в чем не повинный продукт и гигантскими прыжками бросился в пробитую дверь.

Он вылетел неизвестной здесь пулей, обернулся и увидел, как дверь на глазах превращается в ворота, а затем весь донжон покачнулся и, словно карточный домик, стал падать вниз.

Вздрогнула земля, взметнулся вверх сноп искр, и все было кончено.

Впрочем, когда все кончается, что-то должно начинаться.

17

В ночи не горел костер.

По идее он должен был гореть, тем более что ночь была хоть и летняя, но ближе к утру прохладная, только огонек привлекает не одних мотыльков.

Обычно Антошка был не прочь совершить очередной подвиг или, говоря проще, геройски подраться, только последние приключения слишком утомили его, и хотелось хоть немного посидеть в покое без мордобития. Да если бы и не хотелось, драться было все равно нечем. Антошкин меч потерялся вместе с Джоаном, а трофейный был сломан и брошен во время бегства из рушащегося замка. Хорошо хоть, свой кошелек удалось прихватить, но когда и как, не вспоминалось, хоть убей.

Нет, убивать не надо. Чудом избегнув гибели, второй раз подвергаться настоящей опасности Антошка не хотел.

Что же касается Ольгерда, то даже при свете звезд можно было разобрать, что поэта трясет. Лишь непонятно: от холода или от запоздалого страха?

— Да не трясись ты! — наконец не выдержал Антон. — Если холодно, то лучше побегай, а бояться надо было раньше.

— Это из меня хмель выходит, — признался Ольгерд.

— Ну ты даешь! — рыцарь не выдержал и рассмеялся. — Надо было перед тем, как поджигать спиртягу, себе маленько нацедить.

— Я нацедил во флягу. Правда, вина, да что толку? Я на эту гадость смотреть не могу!

— А чего на нее смотреть? Пей, да и все!

Вместо ответа поэт молча протянул спутнику флягу вместимостью с литр.

Антошка жадно отхлебнул баронского напитка.

— Твое здоровье! — запоздало произнес после этого Иванов и вернул посуду владельцу.

Ольгерд повертел флягу в руках, зачем-то понюхал и отставил в сторону.

— Все равно не могу.

— Ох, беда с вами, местными! — с досадой прокомментировал Антон. — Во всех отношениях — отличные мужики, а не понимаете порою самых элементарных вещей, которые у меня на родине знает последний нищий.

— Я не местный, — отверг претензии Ольгерд.

— Знаю, но я говорю в широком смысле, — отмахнулся Антошка.

— И я в широком. — Ольгерд решительным жестом поднес флягу к губам и отхлебнул из нее так, словно внутри находился мгновенно действующий яд.

Некоторое время поэт явно боролся, чтобы удержать в себе выпитое, но затем вино подействовало, и лицо барда размякло.

— Я понимаю, что это звучит неправдоподобно, но родом я совсем из другого мира, — просто сказал Ольгерд.

— Как? — невольно удивился его собеседник.

— Видишь ли, на самом деле миров много. Я не знаю, как точно обстоит дело, но кажется, что все они отделены друг от друга своего рода оградой. Я даже название для вашего придумал: Огранда. Звучит?

— Да уж. — Антошка вздрогнул.

Они опять по очереди приложились к фляге, и Ольгерд продолжил свою историю:

— Мой мир очень устойчивый и скучный. Работа, семья — словом, никакой романтики. Она осталась только в книгах и фильмах. Я, может быть, примирился бы с этим, но ходить каждый день на производство или в контору мне всегда было скучно, а делать деньги я не умею. Мне всегда хотелось быть поэтом, однако журналы возвращали мои стихи, сообщая, что это никому не нужно. И все-таки мне повезло. Мне удалось вырваться за ограду, и я оказался здесь. Первой мыслью было стать героем и отвоевать свой кусочек счастья, однако в первом же поединке меня чуть не убили и я спасся только тем, что бегал гораздо быстрее своего противника. Но я даже благодарен судьбе, что получилось именно так. Уже позднее в одном городе я попал в осаду и был мобилизован со всеми горожанами. Короче, в одной из схваток мне довелось убить человека, и потом долгими ночами я просыпался в кошмарах. Нет, рубить кого-то явно не по мне. Зато я стал бродячим поэтом. Всевозможные рыцари кормят меня за баллады и любовные стихи, даже если на самом деле они не мои. Порою я просто беру написанное в моем мире, но подходящее к случаю и выдаю за свое. Все равно никто не узнает.

Антошка отхлебнул и в свою очередь в нескольких словах признался, что он тоже пришел в Огранду. Довольно быстро выяснилось, что на общей родине и герой, и поэт читали одни и те же книги, смотрели одни и те же фильмы и даже в юности мечтали об одних и тех же подвигах. Только Антошкины мечты сбылись, а Ольгерд в своих разочаровался.

— Это ты зря, — когда фляга почти опустела, заметил Антон. — Что может быть лучше, чем от души рубануть какого-нибудь представителя Зла? Так сказать, совершить разумное, доброе, вечное. Кто поможет Добру победить, если не мы?

Ольгерд ничего не сказал в ответ, словно стал крепко сомневаться в этих воспетых многочисленными авторами конкретных категориях, но спорить с земляком о предназначении не хотел.

Так, в неспешной беседе, и прошел остаток ночи. Утром же пришлось поневоле задуматься, что делать дальше. Антошка уже напрочь забыл об опрометчивых, к тому же данных самому себе обещаниях не совершать больше подвигов. Напротив, спасение из рук заведомого негодяя лишь подтвердило, что он — тот избранник Судьбы, которому на роду написано искоренять малейшие проявления Зла. А раз так, то поход на Чизбурека должен быть продолжен.

— Пошли со мной, Олег, — Антошка уже знал, что именно так и звали поэта по-настоящему. Ольгердом же он назвался для большего благозвучия. — Одолеем в очередной раз мировое зло. Вот только коней достанем и какое-нибудь нормальное оружие. Не идти же на битву с голыми руками пешкодралом!

Тут Антошка вспомнил кое-что и спросил:

— Слушай, а куда ты коня дел?

— Разбойники по дороге отобрали, — виновато вздохнул Ольгерд. — И коня, и деньги, и все припасы. Оставили только меч, одежду и гитару. Да и те лишь после того, как я им целый концерт пропел. Всю блатную романтику, какую смог вспомнить. От фольклора до всевозможных Розенбаумов.

Антошка, как представитель сил Добра, был чужд колебаний. Особенно, когда речь шла о его собственном добре.

— Тогда что мы сидим? Надо пойти и все вернуть назад!

Он вскочил, словно и не было всех треволнений и бессонной ночи.

— Куда? Ты думаешь, я знаю, где они скрываются? — спросил Ольгерд, но тоже поднялся. Только сделал это не стремительно, а как уставший человек.

— Найдем! — убежденно ответил Антошка. — Не этих, так других. Все они тут одним миром мазаны.

И они пошли наугад в том направлении, идти в котором показалось легче, чем в остальные.

Человеку вообще многое кажется в жизни, и первоначальная легкость пути не более чем частность более общего правила. На этот раз частность завела путников в болото, да такое, что вошли в него они действительно легко, а вот выйти не могли довольно долго. Даже обратно.

То тут, то там квакали лягушки, изредка лопались пузыри вонючего болотного газа, твердь земная колебалась под ногами, норовя затянуть в свои объятия, кочки коварно скрывались под водой, стоило на них наступить, и нигде ни указателя, ни старожила. Видно, старые люди в болоте не жили, а молодые — не заживались.

И все же не зря говорится, что двум категориям людей везет. Влюбленных, правда, среди путников не было, а вот... короче, отважный герой — был. Поэтому они выбрались, покусанные комарами, перемазанные с головы до ног, голодные, уставшие, злые, но еще до вечера и живые. Были бы мертвые, там бы и остались навеки.

Невдалеке обнаружился высокий холм, своего рода недоразвитая гора, и путники дружно принялись карабкаться на пологие кручи, чтобы с вершины оглядеться получше.

Первое, что бросилось в глаза, — болото было не столь велико, как казалось снизу. С вершины оно легко просматривалось целиком, и еще можно было неплохо рассмотреть все границы.

Конечно, вздыхать по поводу размеров не стали. Даже дружненько промолчали. Вдруг другой не заметит? А вот лесные чащобы, подступавшие со всех сторон, помянули крепко и по матушке, и по батюшке, и по всей прочей родне.

— Ни хрена не видать! — подытожил Антошка свои наблюдения. — Чего будем делать, Олег?

Ольгерд ответил очень экспрессивно.

— Я тоже думаю, что надо идти, — согласился с ним Иванов. — Не подыхать же тут с голоду!

И они пошли. А что им еще оставалось?

Путь их казался бесконечным, словно шли на край света, да и сам свет потихоньку стал тускнеть по причине подступавшего вечера. Зато едва заметный огонек среди деревьев обнаружили сразу и устремились туда с тем самым упоением, которое, по словам классика, приходит в бою.

Антошка первым выскочил на довольно большую поляну, огляделся, увидел двух стреноженных коней, костер, над которым почему-то не было ничего подвешено, и одинокую человеческую фигурку рядом с этим символом уюта.

Разбираться не было ни времени, ни желания. Антошка быстро бросился вперед, занося подобранную по дороге дубину. Под ногой предательски хрустнула ветка, и сидящий успел обернуться.

Даже вскрикнуть сидящий успел, и Антошка в ответ вскричал:

— ... твою мать!

И едва смог изменить направление удара.

— Милорд! Откуда?! — Джоан был так изумлен появлением в этих безлюдных местах своего сюзерена, что не обратил внимания на врезавшийся рядом в землю сук.

— А ты что... — начал было Антон, но договорить ему не дали.

Оруженосец с коротким взвизгиванием подпрыгнул и бросился обнимать господина.

— Милорд... — На этот раз привычное обращение сопровождалось всхлипыванием.

— Успокойся. — Обниматься с юношами Антошка не привык и привыкать не хотел. Другое дело, если бы на месте Джоана была смазливенькая барышня...

Он кое-как отстранился, а затем бросился к радостно заржавшему Вороному.

Вот его обнять было действительно и приятно, и нестыдно.

— Ладно, рассказывай, — покончив с нежностями и подвесив к поясу меч, сказал Антон.

— Что, милорд? — Джоан выглядел одновременно счастливым и крайне обиженным.

— Как здесь оказался?

Джоан покраснел, как девица, и признался:

— Я заблудился.

— Стыдно, а еще оруженосец, — с укоризной произнес Антошка. — Подумай, как рыцарствовать потом станешь? Так и будешь блуждать, вместо того чтобы идти к цели прямым путем?

Пристыженный Джоан только вздохнул.

— Ладно, что с тобой поделаешь? Молодо-зелено... Лучше скажи, что на обед приготовил? Со вчерашнего вечера во рту ни крошки не было. Парочка залетных комаров, да и те несытные.

— Я так спешил за подмогой милорд... — Джоан не знал, куда девать глаза.

— Блин! — Почему-то из всей еды Антошка вспомнил именно этот старый символ солнца.

Но и блинов напечь было не из чего. Ложиться же спать с такой голодухи — бессмыслица. Злость заснуть не даст.

— Идем, — твердо вымолвил Антошка.

— Куда?

— На поиски обеда. — Рыцарь погладил рукоятку обретенного меча.

— Но уже темнеет, милорд...

— Хорошо хоть не светает. Не люблю, когда обед подают к следующему завтраку.

Антошка распутал коня, взял его под уздцы и первым двинулся туда, где между деревьев едва просматривалось подобие тропинки.

— Но как вы спаслись, милорд?

— Ольгерда благодари, — пробурчал Антошка. Только неясно, почему благодарить должен был Джоан? Уж его-то никто не спасал и не собирался!

18

По лесу да в темноте — это не по Бродвею в сумерки. Ни призывно горящих витрин магазинов, ни рекламы. Мрак, того и гляди глаз выколешь об услужливо подставленную деревом ветку. Но такова богатырская доля: ходить нехожеными тропами. Если не считать, что любую тропу кто-нибудь проторил.

Одним словом, романтика была полной. Или почти полной, ведь желудки были вопиюще пусты и то вопили, то урчали, настоятельно требуя своего скорейшего наполнения. Эти постоянные требования невозможного достали Антошку так, что он был зол на весь мир.

Потом деревья раздвинулись, будто устрашились всеобъемлющей Антошкиной злости, и впереди замаячили огни двух костров.

Небо было затянуто облаками, дорога к заветным огонькам не просматривалась, и потому Иванов решил конем не рисковать.

— Джоан, держи поводья, а мы с Ольгердом разберемся с этими разбойниками.

— Но, милорд...

— Держи! — В сказанных шепотом словах прозвучало столько недоброго, что оруженосец счел за благо подчиниться.

Поле перед кострами оказалось все в рытвинах, и Антошка мысленно похвалил себя за предусмотрительность. Тут пешком все ноги переломать можно, а уж на коне...

Легкий ветерок принес запахи жарящегося мяса, и они подействовали на богатыря, как съеденный мухомор на берсеркера. Антошка не думал, что противников — человек шесть, что на поэта надежда плохая и вообще драться лучше днем, когда хоть можно разглядеть бандитов.

Он налетел на разбойников темным призраком, ужасом, летящим на крыльях ночи, и вместо боевого клича изо рта вырвалось звериное рычание.

Двое врагов сразу повалились сраженными, однако остальные опомнились быстро, похватали оружие и стали отчаянно защищаться.

Куда там! Легче остановить рвущегося к добыче тираннозавра, чем восстанавливающего справедливость богатыря! Отблески костров сверкали на клинках, слышались удары и стоны, и все это покрывал восхитительный аромат жаркого, как обонятельная симфония кровавой битвы.

Все было кончено в несколько минут. Антошка вырвал меч из груди последнего трупа, вытер клинок о чужой плащ и жадно сорвал с костра вертел с мясной тушей.

— Ольгерд! — даже в такие минуты Антошка не забывал о своих спутниках. — Ольгерд! Да где ты там?!

Мелькнуло подозрение, что поэт убит в жестокой стычке, но огорчиться Антон не успел.

— Я здесь, — Ольгерд вступил в освещенный круг.

— Крикни Джоана. И посмотри, те ли это разбойники?

Крикнул поэт громко, а вот вторую просьбу рыцаря выполнил неохотно.

— Ты что? Мертвецов боишься? — заметил осторожность путника Антон. — Так они не кусаются!

Он рассмеялся собственной шутке и с наслаждением впился зубами в отвоеванное мясо.

— Никого я не боюсь, — пробурчал поэт, хотя осматривал трупы, стараясь не прикасаться к ним.

— Это не они, — сообщил он и устало опустился рядом с Антошкой.

— Жаль, — прокомментировал рыцарь, протягивая Ольгерду порядочный шмат жаркого.

— Мне кажется, что это вообще не разбойники. — Ольгерд немного поколебался, но все же принялся за еду.

— А кто же?

— Если не ошибаюсь, это какой-то рыцарь со своими воинами.

— Так чего же они молчали? — заметил Антошка, прожевывая очередной кусок. — Видно, замышляли что-то недоброе, а тут мы их и взяли в оборот. А то и вообще шли по нашему следу, стремясь отомстить за этого... лю Доеда.

Ольгерд пожал плечами, но ни возражать, ни поддакивать не стал. То ли имел на этот счет свое мнение, то ли просто решил на все наплевать. Да и подвиг все равно уже совершен, и зачем отыскивать в нем какой-то смысл?

— Вы живы, милорд? — Подошедший Джоан прервал сосредоточенное чавканье.

— Был бы мертв, не звал бы. Садись, ешь.

— И не ранены? — с тревогой продолжал допытываться Джоан.

— Что я, совсем дурак? — с апломбом отмел подозрения Иванов. — Ты лучше ешь, а то уже светает.

Край неба и в самом деле потихоньку стал светлее. Одновременно начали расходиться облака.

— Не пойму, они так поздно ужинали или так рано завтракали? — пробурчал с набитым ртом Антошка.

— Да еще совсем рядом с замком, — заметил Ольгерд, кивая на смутно вырисовывающуюся неподалеку громаду.

— Пикник устроили, что ли? Надо будет поскорее убраться отсюда. — Память о плене была свежа, и повторять подобное приключение Антошке пока не хотелось.

— Только коней зачем на пикник взяли? — Как и полагается человеку искусства, поэт был крайне наблюдательным.

— Чтобы о тебе позаботиться. — Вместе с сытостью к Антошке возвращалось хорошее настроение, а вместе с последним — наплевательское отношение к различным опасностям.

Подумаешь, замок? Раз уж его хозяева отправились в мир иной, то что может сделать их опустевшее жилище? Можно даже взять его штурмом или просто въехать на правах нового господина. Не пропадать же добру! Тем более что в кладовых обязательно должны быть припасы на дальнюю дорогу. И забрался же Чизбурек в такую даль! Вот где злодей! Пока его отыщешь, все лето пройдет! Потом доказывай Василисе, что не налево ходил, а на коварного хана. Еще вопрос, поверит ли? Кто этих баб знает?

Меж тем развиднелось. Солнце еще не выползло из-за горизонта, но тьма окончательно расступилась, ушла до следующей ночи. Антошка закончил трапезу и поднялся посмотреть на двух трофейных коней, да и вообще порыться в доставшихся по наследству вещах любителей пикников.

И тут с башни замка гнусаво протрубил рог. Раздосадованный тем, что его отвлекли от дела, Антошка повернулся к рыцарскому жилищу. Там как раз заскрипел подъемный мост, и, едва он опустился, в воротах показался воин в полном боевом облачении.

— Вторая серия, — усмехнулся Антошка, принимая из рук Джоана шлем и забираясь на коня.

Ольгерд подумал и поднял с земли чей-то меч.

Но, вопреки ожиданиям, появившийся рыцарь драться явно не спешил. Вместо того чтобы перейти в галоп, он шагом направился в сторону Антошки и даже не сделал попытки наклонить копье.

— Враги моих врагов — мои друзья! — объявил воин, лишь только оказался поблизости. — Барон де лю Бам приветствует благородного рыцаря, столь вовремя оказавшего ему помощь!

В знак своих мирных намерений рыцарь спешился, и Антошке пришлось последовать его примеру. Он-то успел настроиться на новую схватку, но если противник возражает, то почему бы не разъехаться мирно? Тем более что двое последних суток выдались бурными и герой был не прочь просто поспать.

Как оказалось, нынешней ночью Антошка разметал войско, уже вторую неделю державшее в осаде замок де лю Бама. Услышав про армию, Иванов недоверчиво посмотрел на поле с шестью трупами, но затем вспомнил, сколько воинов было в его баронском замке. Да и у прочих благородных рыцарей пацанов было не больше. Уж не из средневековой ли Европы пошла фраза, что воюют не числом, а умением?

— Рад был оказать братану эту мелкую услугу, — скромно ответствовал Антошка, уже зная, что молва превратит ночную стычку в грозную битву героя с несметными полчищами.

— Прошу в мой замок отпраздновать замечательную победу, — после того как Антошка представился, произнес спасенный.

Да, это была настоящая удача! После стольких мытарств вновь оказаться под закопченной крышей за заставленным всевозможными яствами столом и знать, что после пира тебя ожидает постель, а не земля, застланная для блезира собственным плащом!

И пусть праздник начался рано, но это был праздник, и этим было все сказано!

По причине усталости выдохся Антошка довольно быстро. Он извинился перед гостеприимным хозяином и со своими людьми пошел спать в отведенные им покои.

Спалось в покоях хорошо. Ни Антошка, ни его спутники не слышали ничего и провалялись до самого вечера, когда пробудившийся первым голод заставил их вновь подняться на ноги.

На этот раз пировали более основательно. Взахлеб повествовали друг другу о своих прежних подвигах, словно невзначай поминали количество деревень, находящихся под их крышей, делились опытом взимания налогов и прочими хозяйственными вопросами.

— Послушайте, братан, а не ведома ли вам случайно дорога до Чизбурека? — Как ни увлечен был Антошка интересным разговором, но однажды он сумел вспомнить и о цели своего путешествия.

— А кто это? — недоуменно спросил в ответ де лю Бам.

— Один зловредный хан. Обещал корешу помочь с ним разобраться, да все дела по дороге отвлекают. Так вы не знаете?

Но не знавший Чизбурека рыцарь, к сожалению, не знал и дороги к нему.

— Вы не подумайте чего, благородный братан, я бы сам почел за честь пойти с вами на этого хана, но за мужиками присматривать надо. Все им, видишь ли, воли подавай! Опять-таки соседи, как изволили видеть, попались беспокойные. Все норовят сферы влияния поделить. Говорят, я много захапал. А разве пять деревенек — это много?

— Конечно же нет, — Антошка невольно вспомнил неохватные владения своего тестя.

— А они не согласны. Все им хочется чужие земли под себя подгрести. Из-за них на какого-то Чизбурека сходить не могу, — пожаловался де лю Вам.

— Да с ханом-то я и сам разберусь, — успокаивающе произнес Антошка. — Мне бы только добраться до него.

— Знаете, куда я посоветую вам обратиться?

— Куда?

— Есть одно место! — На этом де лю Вам, видно, счел свой долг выполненным и увлеченно занялся поеданием свиной головы.

Антошка помолчал, обдумывая, но затем счел, что в полученной информации есть некоторые пробелы и уточнил:

— Какое?

— Что? — не понял де лю Вам.

— Место.

— А, место... — Рыцарь надолго задумался. — Понимаете, тут пронесся слушок, что у Геня соберутся его коллеги, вот я и подумал, что кто-нибудь из них наверняка должен знать про этого Чизбурека.

— Да что это за гений такой?! — не выдержал Антошка.

— Не гений, а Гень, — поправил его де лю Бам. — Местный волшебник. Сам он очень стар, чтобы куда-нибудь выходить, вот к нему другие чародеи и пожаловали. Они-то должны знать!

Спустя какой-то час Антошке удалось вытянуть из хозяина дорогу до местного колдуна. Она оказалась достаточно простой: прямо от замка вела заброшенная тропинка. Если ехать по ней три дня, то по правую руку можно было увидеть одинокую скалу, а на ней — высокую старую башню. Вот в этой башне и жил старый Гень.

Антошка раз пять уточнил маршрут, чтобы в пути не оказалось неясностей, на всякий случай велел запомнить его своим спутникам и лишь затем успокоился и с новыми силами вернулся к трапезе.

Было далеко за полночь, когда все окончательно выбились из сил. Еда больше не елась, вино — не пилось, а Ольгерд охрип от собственных песен и никак не мог взять нужных аккордов. Но если бы Чизбурек знал, насколько он приблизился к своей неизбежной гибели, то он наверняка бы бежал из степи без оглядки. Да и то вопрос, помогло бы ему это?

Но пока утомленный весельем Антон при помощи Джоана кое-как поднимался по лестнице, потом засыпал богатырским сном, хан тоже мог дать себе небольшую передышку. Например, побезобразничать, пользуясь ночной темнотой. Ведь чем больше зла он принесет, тем славнее победа.

Должны же силы Зла и о Добре подумать!

19

Хоть и принято у героев отправляться в путь исключительно на заре, в этот раз Антошка по вполне понятным причинам несколько припозднился. Совсем немного, где-то до полудня, если же и чуть больше, то на самую малость.

Тропинка была и в самом деле довольно заброшенной, но по сравнению с ездой вообще без дорог казалась путникам ухоженным трактом. Этакое подобие бетонной магистрали, разве что поуже раз в двадцать, напрочь лишенной бетона и поросшей травой. Но и Антошка совершал свой путь не на сверкающем автомобиле с сидящей по правую руку красоткой.

Вместо автомобиля был конь, вместо красотки — поэт и оруженосец. Хотя, если вдуматься, так даже намного романтичней.

Да, романтики было полно. Тропинка петляла, кони бежали, всадники покачивались в седлах и время от времени посматривали на свою путеводную стезю. Дороге свойственно исчезать, убегать от едущих, а пойди, найди ее потом!

Так в чередовании езды и привалов прошел первый день. С наступлением темноты пообедали, переночевали у костра и на заре двинулись дальше. Да и чего засиживаться на природе!

Закончился второй день, пошел третий, и путники стали почаще смотреть направо. Если не брать красот природы, героям чуждой по определению, то смотреть было особенно не на что. Все те же леса вперемежку с полями. Изредка вдалеке мелькала вода, но озера ли то были, или некая река несла в неведомые дали свои воды, было непонятно и неинтересно. А вот одинокой скалы с башней по правой стороне видно не было, и Антошка порою задумывался, не напутал ли он чего?

Накатил вечер, и опять пришлось остановиться на ночевку. Припасы еще были, а в темноте легко проехать мимо не только скалы, но и целого горного массива.

— Наверное, де лю Бам что-то напутал, — высказал свои сомнения Антошка.

Он сидел у костра и с мрачным видом поедал порядочный кусок копченого окорока, только что поджаренного над костром.

— Вряд ли. — Ольгерд, как и Джоан, сохранял присутствие духа и не особенно переживал из-за отсутствия обещанной скалы.

— Как это «вряд ли»?! Сказано было, на третий день, а он-то прошел! — излишне резковато заметил Иванов.

— Ерунда, — отмахнулся Ольгерд. — Выехали-то мы позже, так что доехать до логова волшебника и не могли.

Антошка почесал, затылок жирной рукой, а затем обрадованно хлопнул себя по лбу:

— Точно! И как мне это в голову не пришло!

— Просто очень хотелось побыстрее добраться.

— А тебе нет?

— Почему же? Интересно посмотреть на живого волшебника, тем более старого. Классика!

— Я одного видел! — похвастался Антошка, вспомнив о Сковороде. — Правда, он был не очень старым. Но какая разница?

— Говорят, чем старше волшебник, тем мудрее.

— Это точно! Беда с этой молодежью! — Антошка пересказал случай у озера, чем немало развеселил своих спутников.

Утро приветствовало путешественников таким туманом, что ни о каком продолжении пути не приходилось и думать. Нет, ехать было можно, при большом желании можно было даже разобрать тропинку под самыми ногами, если, конечно, не восседать в седле, а идти согнувшись, но увидеть что-либо в стороне не приходилось и мечтать.

Но и это оказалось далеко не все. Туман был сырым, и под воздействием этой сырости одежда путников, оружие и все предметы вокруг, включая дрова, стали влажными. Как печальный итог, развести костер герои не сумели и потому лишились полноценного завтрака. Вместо горячего пришлось обходиться вином и холодным окороком. Одним словом, день с самого начала не задался.

— Наверное, этот местный Гень узнал, что мы к нему едем, вот и решил напакостить, — предположил Антошка, зябко кутаясь в плащ из шкуры дракона.

— А ему-то зачем? Драться с ним никто не собирается, да и вообще, может, мы просто мимо проезжаем, — возразил Ольгерд.

— А ему откуда знать?

— Нет. В злых колдунах он не числится, иначе нас бы предупредили, да и вообще, мало ли народу шляется по здешним дорогам?

Откровенно говоря, за все три дня путешественники никого не встретили, но это отнюдь не говорило в пользу домоседства местных жителей. Тем более что и местных жителей за те же три дня им видеть тоже не довелось. Просто тропа действительно выглядела на редкость заброшенной, и, видно, основной поток всевозможных искателей приключений приходился на более оживленные тракты.

— Все равно, откуда взялся утренний туман? Должен же был кто-нибудь наколдовать его! — убежденно произнес Антошка.

— А разве простых туманов не бывает? Тем более по утрам, и даже там, где никаких колдунов нет и в помине?

На этот раз Антошка задумался надолго, прежде чем изречь:

— Да это ж там, где никаких колдунов нет. А где они есть, там всякий туман колдовской.

Словно в подтверждении его слов в отдалении раздался крик. Кричала, скорее всего, птица, но путникам ее вопль показался воплем чудовища. Руки поневоле потянулись к оружию, вцепились в него, однако никаких продолжений больше не последовало.

— И куда оно делось? — непонятно у кого спросил Антошка.

— Кто? — уточнил Ольгерд.

— Чудовище.

— Или привидение, — высказал свою версию Джоан.

— Растаяло. А может, убежало, — в отличие от остальных спутников, настроение Ольгерда явно стало улучшаться.

— Жаль, — вздохнул Антошка. — Это был бы славный подвиг.

Рыцарь немного лукавил. В данный момент подвигов ему не особо хотелось, лишь было чуточку обидно пропускать такой случай. Все-таки, не считая дракона, побежденных чудовищ в его коллекции не было.

— Да ладно, — рассеянно отмахнулся Ольгерд. Вид у поэта, насколько его можно было разглядеть в сплошном тумане, был словно у помешанного. Он что-то бормотал про себя, морщил лоб, порою ритмично помахивал рукой, а то и просто пошевеливал пальцами. При этом глаза парня то затуманивались, то вдруг начинали посверкивать озорной иронией.

Был бы на месте Ольгерда кто-нибудь другой, Антошка обязательно бы попятился, — мало ли чего взбредет на ум сумасшедшему? Но так как перед ним была натура творческая, то все легко объяснялось сошедшим свыше вдохновением.

Совпало ли так, или вдохновение действительно такая вещь, что в состоянии воздействовать даже на природу, однако туман вдруг стал быстро рассеиваться. У ног еще держались последние полосы мути, а сверху ослепительно сверкнуло солнце, и мир обрел утраченную ненадолго привлекательность.

— Все, — одновременно с окончательным прояснением выдохнул Ольгерд. — Готово!

Его спутники застыли в ожидании, но поэт весело посмотрел на них, подмигнул и осведомился:

— Поехали?

— А баллада? — одновременно не без возмущения спросили Антошка и Джоан.

— Какая? — прикинулся дурачком Ольгерд.

— Новая! — теряя терпение, выкрикнул Антошка.

— Вообще-то это не баллада, а песня, — раскрасневшееся от вина лицо поэта лучилось удовольствием. Чувствовалось, что новая вещь ему самому нравится. — Я ее по пути пропою.

За дни странствий Ольгерд освоился с конем настолько, что порою отпускал поводья и, не покидая седла, аккомпанировал себе на гитаре.

— А чего тогда мы стоим? — сделал вывод Антошка, первым запрыгивая на коня.

Настроение рыцаря стремительно улучшалось вместе с погодой. Достойная цель, верная дорога, надежные попутчики, новая песня, — что еще нужно герою, чтобы встретить счастье?

Кони шли неторопливым шагом.

Ольгерд устроился поудобнее, взял первый аккорд и торжественно объявил:

— Песнь об Огранде.

— О чем? — с изумлением спросил Джоан.

— Так настоящие герои называют этот мир, — важно пояснил вместо поэта Антон. — Видишь ли, он как бы лежит за оградой одного серенького мирка, в котором нет подвигов и люди занимаются монотонными скучными делами, не ведая, что существует другая, настоящая жизнь.

Джоан был поражен этим кратким и не очень понятным объяснением, но ждать, пока оруженосец освоится с новыми для себя понятиями, Ольгерд не стал. Он все-таки был автором, и в таковом качестве ему не терпелось довести до слушателей свое новое произведение.

Голос у исполнителя был не очень, но какой благородный воитель будет слушать песню под выверенную в студии фонограмму? К тому же каждое слово пелось с таким чувством, а смысл был настолько близок Антону, что так и хотелось подпеть, подорать. Вот только текста герой пока не знал и был вынужден лишь благосклонно кивать головой да повторять отдельные слоги.

Да, эта песня была для Антошки и об Антошке! Мимо медленно проплывали деревья, в такт стучали по земле копыта коней, а душа, казалось, взмывала ввысь вместе с хрипловатым, не отличающимся особой музыкальностью голосом.

Заглушая последнее слово, с ближайшего дерева вдруг оглушительно закаркали вороны. И чего вдруг взбрело разораться дурам? Нет чтобы послушать самим и дать насладиться Антону. А так жадно внимавший герой пропустил окончание, попытался догадаться, ради кого еще стоит идти на бой, однако на ум ничего не пришло. Спрашивать же было неловко. Еще подумает, что благородный воитель совсем чужд поэзии! Да и прерывать песню тоже не годится.

«Вот что значит творческая натура! — восторженно подумал Иванов. — Вся наша геройская жизнь в поэтическом изложении. Емко, без всяких рассусоливаний. Хоть рекомендуй песню в качестве пособия для начинающих героев, чтобы сразу усвоили, в чем заключается истинная доблесть рыцаря!»

Песня закончилась, а Антошка все находился под ее воздействием. Душа парила выше облаков, выше птиц и даже самолетов. И с этой немыслимой высоты Иванов радостно выдохнул:

— Ну ты даешь! Еще! Бис!

Ломаться Ольгерд не стал. Он только откашлялся и сразу вновь провел рукой по струнам. Но в это самое время дорога вывела путешественников на поле, и по правую руку замаячила одинокая скала с возвышающейся на ней башней.

А по левую... По левую руку наперекос отряду к той же башне направлялся одинокий всадник, и было в нем нечто такое, что каждый из трех путников сразу понял: это — колдун!

20

Как в море отдельные капли представляют собой водную толщу, так и в жизни подавляющее большинство людей являются безликой массой, на фоне которой злодеи творят свои преступления, а герои — подвиги. Остальному населению остается только ужасаться неслыханному коварству негодяев и самоотверженности их извечных врагов. Ну и принимать посильное участие в делах тех и других. Составлять светлое и темное воинство, к примеру, дабы иногда извечные поединки Добра и Зла принимали более масштабные формы. При этом конечный итог схватки решают герои, остальные сражающиеся являются массовкой, заполняют собой поле боя и погибают во имя торжества или крушения извечных идеалов.

Но это обычные люди, которые все остальное время выращивают хлеб и скот, ткут одежду, строят дома и изготовляют вещи, без которых не обойтись ни злодеям, ни героям. Колдуны к ним принадлежать не могут, у них другая задача — быть противниками или помощниками герою.

Чаще — противниками. Что толку, если каждый встречный маг начнет помогать благородному спасителю мира в его трудном деле? Не говоря о том, что так мир и спасать-то будет не от кого.

Осознавая это, а то и просто повинуясь могучему инстинкту, абсолютное большинство волшебников, колдунов и прочих чародеев идут герою навстречу и изо всех сил стремятся захватить власть в очередной Вселенной, а то и просто уничтожить ее. В своей беспричинной злобе они даже не задумываются, где будут жить сами, раз все вокруг погибнет.

Или заранее знают, что их планы порушит герой? Неважно. Главное же, что редкий маг не является злодеем. И посему раз маг на горизонте, то настоящий воин просто обязан атаковать его и с ходу лишить малейшего шанса привести коварные мечтания в жизнь. Говоря же проще, увидел колдуна — убей его! Остальные не просто спасибо скажут, но и прославят твое имя в сказаниях, песнях, а со временем и в книгах.

Антошка относил себя к истинным героям. Поэтому, едва поняв, что перед ним колдун, он издал нечленораздельный рыцарский клич и пустил коня в галоп.

Копья с собой не было, потерялось копье во время странствий, и Иванов был лишен возможности картинно наклонить его в сторону противника. Пришлось торопливо выхватить из ножен меч и размахивать им, что выглядело также неплохо, но было несколько утомительно из-за веса.

Да и преждевременно кричать, наверное, не следовало.

Маг повернулся на звук, панически взмахнул руками, и с пальцев его сорвались молнии, ветвистые, словно рога незадачливого мужа.

Были бы прямые, может быть, и шарахнули бы в Антошку. А с такой прихотливой траекторией разве в кого попадешь?

Но полыхнуло здорово. Электричества же было столько, что густые геройские кудри встали дыбом, приподняли шлем. Будто Иванов собрался вежливо поздороваться, да только были заняты руки, одна поводьями, другая — мечом.

Колдун, приветствовав Антона салютом, ближе знакомиться не пожелал. Он припустил коня так, словно гнался за ним не добрый (в смысле, стоящий на стороне Добра) герой, а самый злобный из злодеев.

Если у Иванова и могли быть сомнения, то теперь они полностью отпали. Так удирать от благородного героя мог лишь закоренелый негодяй. Не говоря уже о выстрелянных молниях. Ибо разве станет порядочный человек нападать на другого, даже не пытаясь выяснить, кто его противник, да и противник ли он?

— Остановись! Убью! — свирепо заорал Антошка, изо всех сил погоняя Вороного.

Несмотря на обещание героя, остановиться колдун почему-то не захотел.

Антошка обиделся на подобное невнимание. Он праведно рассвирепел, и несладко пришлось бы колдуну, если бы князь Берендейский, граф, барон и прочая смог достать его мечом.

К счастью для колдуна, меч Иванова настолько вытянуться не мог. Меч потому и оружие героев, что им надо рубить врага лицом к лицу или вплотную в спину, а не подло с большого расстояния.

Ну а колдун, как и положено негодяю, оказался подлецом. Он даже не стал оборачиваться и через плечо бросил за спину какой-то предмет.

Предмет упал на землю, и все мгновенно заволокло густым дымом. Вдобавок ко всему дым был настолько вонючий, что, не притерпись Иванов к запахам своего натруженного в походах тела и нестиранной одежды, свалился бы без чувств.

Если бы у Антошки было время на размышления, теперь он бы понял, почему настоящий герой никогда не моется и не переодевается. Дыхание, конечно, перехватило, а вот сознания, на что явно рассчитывал маг, Иванов не потерял. Конь вынес его из дыма, и лишь слезящиеся глаза напоминали о счастливо избегнутой опасности.

Удирающий колдун на мгновение оглянулся, кинул взгляд на своего преследователя и испустил вопль ужаса.

Было с чего! Длинные волосы Иванова продолжали стоять дыбом, и чудом удерживающийся на голове шлем находился на небывалой для нормального богатыря высоте, лицо героя было с черными разводами от пота, пыли и дыма, и лишь глаза выделялись своим красным цветом, да поднятый меч зловеще сверкал не игривыми солнечными зайчиками, а настоящими солнечными волками. Даже в героической Огранде немногие смогли бы посмотреть на Иванова без содрогания, а уж в более спокойных мирах каждого второго одолел бы кондратий, остальных же — предательское расстройство желудка.

Антошка себя не видел и приписал эффект своему неоспоримому мужеству и запоздалому раскаянию колдуна. В какой-то момент ему показалось, что маг шлепнется на землю, не устоит перед видом героя, но тот не упал и лишь замахал руками, вызывая из небытия очередное заклинание.

Все это слегка не понравилось Антону, иначе говоря, порядком напугало его, но поделать ничего герой не мог. Разве что догнать колдуна побыстрее, да только не особенно получалось.

Последний резкий взмах, выкрик непроизносимого слова — и на землю обрушились градины величиною с небольшого барана.

На счастье Иванова, заклинание творилось в спешке и толком прицелиться колдун не смог. Из десятка градин почти все упали далеко по сторонам. Лишь одна как-то изловчилась и с силой ударила Антона по шлему. Сила эта оказалась столь велика, что градина раскололась, разлетелась на куски, а вот шлем кое-как выдержал.

Простому человеку такого подарка хватило бы вполне, чтобы отправиться к праотцам или, в случае особой удачи, — навеки в дурдом. Но дело все в том, что простым человеком Иванов не был. В нем сказалась богатырская закваска. Все-таки ударов по голове он получил много, но ни один не мог вызвать даже сотрясения мозгов, не говоря уже о прочем.

Наоборот. Удар принес ощутимую пользу. Длинные кудри на голове были смяты, прижались к черепу, и оттого шлем занял положенное ему место.

Колдун обернулся посмотреть на дело чар своих и испустил еще один вопль, в котором наряду с ужасом явно звучало отчаяние.

В свою очередь Антошка испустил звериный рык. Не только от злости. Поднятая рука с мечом затекла так, что заболело плечо, и пришлось пожертвовать картинностью позы, опустив оружие к земле.

Конь колдуна явно выдохся и стал заметно снижать скорость. Появилась надежда, что злодей оставит свои недостойные штучки и попытается принять бой лицом к лицу.

Не тут-то было!

Снова замелькали руки, чуткие уши Антона уловили обрывки непонятных слов, и пришлось напрячься в ожидании очередной гадости.

А спина супостата между тем приближалась. Иванову уже показалось, что он успеет рубануть мечом раньше, чем мир содрогнется от подлого колдовства, и тут оно грянуло давно ожидаемым громом среди грозного неба.

Земля вспучилась сразу в нескольких местах, причем так резко, что Иванов почувствовал, как обрел крылья. Ничуть не хуже, чем от хорошего пинка.

Он судорожно взмахнул руками, пытаясь удержаться в седле, но тело выбросило камнем из катапульты. Иванов полетел вперед с бешеной скоростью, будто стремился указать покинутому Вороному дорогу к цели, да так, на скорости, и врезался в спину колдуна.

Теперь не удержался и тот. Нелепо, отнюдь не по-колдовски взмахнув руками, маг отлетел вперед и несколько вбок и скрылся в копне прошлогоднего сена.

Следом туда же влетел Антошка.

Закончившийся столкновением полет что-то изменил в восприятии героя, и в первый момент Иванову показалось, что он очутился под водой. Только вода почему-то была шелестящей и колючей, а уж тьма стояла такая, словно дело происходило безлунной ночью.

А потом какая-то наглая рыбина пребольно ударила Антошку в плечо. Рыцарь машинально попытался поймать ее, однако вместо чешуи его рука скользнула по гладкой коже, а затем уцепилась за нечто похожее на ошупь на каблук.

В следующий момент рыба вновь резко дернулась, и этот каблук врезался Антошке в правый глаз.

Искры посыпались такие, что, будь сено чуть посуше, не миновать бы пожара.

И сразу пришло понимание.

Иванов понял, что барахтается не в воде, а в обрушившемся стогу сена и где-то совсем рядом то же самое делает злой колдун.

Антошка победно вскричал и махнул мечом.

Точнее, попытался сделать и то, и другое.

Открывшийся рот мгновенно забился сеном, а богатырский замах обернулся вялым движением.

Очевидно, ловко выбитый из седла и уже почти побежденный колдун оказался изрядным злодеем и даже здесь пытался достать благородного противника своими коварными штучками.

Не на того напал!

Антошка мужественно извивался, пытался на ощупь достать спрятавшегося волшебника мечом, короче, героически сражался, невзирая на самые неблагоприятные обстоятельства.

Как с колдуном ни ясно, однако обстоятельства не выдержали, переломились к лучшему, и Антошка после долгой отчаянной борьбы вывалился из стога лицом в грязь.

В прямом смысле этой достаточно трафаретной фразы.

Лежать в грязи герою не пристало. Антошка извернулся, перевернулся на спину, и в этот момент прямо на него из сена вывалился колдун.

Иванов не сплоховал, успел подставить кулак, однако маг ловко парировал удар левым глазом и навалился на героя так, что у последнего перехватило дыхание.

И сразу же завязалась борьба. Очумелые противники изо всех оставшихся сил обрушились один на другого.

Катаясь по земле, Антошка не мог воспользоваться мечом, и все же богатырское здоровье, помноженное на богатырскую массу, позволило ему оказаться сверху и мертвой хваткой вцепиться волшебнику в горло.

Но выпученные глаза показались до боли знакомыми. Пальцы сами разжались, и, отплевываясь забившей рот соломой, Иванов изумленно выдохнул:

— Сковород! Ты?!

— Антошка? — прохрипел маг в ответ. — Ну ты вовремя! А где тот злодей, который за мной гнался? Ты его одолел?

— Какой злодей? — не сразу понял Антошка, а затем до него стало потихоньку доходить, и он смущенно отвел глаза.

И тут Сковород начал оглушительно хохотать. Делал это он так заразительно, что герой тоже не выдержал, присоединился к нему, и подъехавшие Ольгерд с Джоаном с удивлением смотрели на открывшуюся им картину.

21

— ... В этих краях разбойников раз в десять больше, чем у нас. Мало того, что в каждом замке такой сидит, так еще есть всевозможные лесные, а то и просто бродячие. Странствуют по дорогам да бедокурят, где только могут. И каждый норовит кошелек отнять, а при случае и жизни лишить. Вот и приходится держать ухо востро. Ото всех не отобьешься.

Видик у Сковорода был еще тот. Одежда в грязи, кое-где разбавленной соломой, на скуле ссадина, а один глаз оплыл, медленно набухая всеми цветами радуги.

Правда, колдун прикладывал к нему медяк, такой же огромный, как фингал, но это не помогало.

Его приятель тоже выглядел не лучшим образом, с той разницей, что синяк набухал у Антошки не под левым глазом, а под правым. Короче, вместе они смотрелись чуть ли не как зеркальное отражение один другого.

Антошка понимал, что часть вины за случившееся лежит на нем, и потому тон его был примирительным.

— Ладно. Кто старое помянет... — И тоже приложил к глазу медную монету.

По лицу взиравшего на это Ольгерда блуждала улыбка, как будто в случившемся было хоть что-то смешное.

— Ладно, — повторил Иванов. — Куда путь держишь?

Наверное, Сковород решил, что Антошка предлагает ему помощь, и потому в здоровом глазе волшебника мелькнула благодарность.

— Собственно говоря, я уже добрался. Тут один великий маг собирает сегодня вечером колдовской совет, вот я туда и спешил.

Что-то со скрипом повернулось в многострадальных богатырских мозгах, и Иванов спросил:

— Это Гень, что ли?

— Откуда ты знаешь? — невольно удивился Сковород.

Антошка небрежно пожал плечами в ответ, и тут до него дошло:

— Так ты что, член колдовского совета?

Сам он на подобную должность не претендовал и потому воспринял известие без зависти, даже с некоторой гордостью за приятеля.

— У нас кто к заседанию вовремя доберется, тот и член, — отмахнулся Сковород. — Дороги сам знаешь какие.

— Да ладно, дороги. Это еще полбеды. Направления толком никто не подскажет, — не удержался от жалобы Антошка.

Сковород посмотрел на него внимательнее и спросил:

— Опять заплутал?

Человека простого подобный вопрос смутил бы, но любой рыцарь не только воин, но и существо без комплексов. Всякая достоевщина, переживания по поводу слезинки ребенка, а равно и объективная оценка собственных качеств ему чужды изначально. Герой выше толпы, следовательно, общие законы не играют для него никакой роли.

— Да это все ваши колдовские штучки. Я тут, понимаешь, пошел на Чизбурека, а на его стороне, должно быть, кто-то из ваших. Вот и покружили меня по всей Европе. Теперь собираюсь узнать дорогу у Геня. Или ты мне подскажешь? — с долей надежды добавил Иванов.

— Подскажу, — не стал чваниться Сковород. — Прямых дорог тут нет, занесло тебя от степи порядочно, но направление покажу. А там потихоньку доберешься.

От радости Иванов был готов обнять старого приятеля, однако сделать это помешал зажатый в руке кубок с вином.

И лишь Ольгерд заметно помрачнел, словно участие в геройском подвиге отнюдь не входило в его планы.

— А то давай вместе навестим старого мага. После заседания посидим, отметим встречу. Один день роли не сыграет, — предложил колдун.

Один день теперь уже роли точно не играл. Как, наверное, и лишняя неделя.

— А это удобно? — ради порядка спросил Иванов. — Все-таки заседание.

— Брось. Ты хотя и не колдун, но герой. Правом голоса обладать не будешь, а вот присутствовать можешь. Старый Гень зря созывать всех не станет. Может, проблемы как раз по твоей части.

Последнее и решило дело.

Путники выпили еще по кубку и уже вчетвером не спеша направились к недалекой скале.

Вопреки расхожему мнению красный цвет для торжеств придумали не коммунисты. Задолго до них разнообразные оттенки красного носили на плечах европейские короли, а еще раньше — римские императоры.

Колдуны тоже не были исключением.

Дабы избежать отвлечения внимания от обсуждаемых проблем, большой стол в обеденной зале был не накрыт, а прибывшие маги посажены в стороне от него на всевозможные лавки.

Перед ними на хозяйском возвышении установили стол для президиума, и вот его-то накрыли скатертью темно-красного цвета. На нее поставили весьма дорогой стеклянный графин, наполненный красным вином, и рядом — небольшой стеклянный же кубок для выступающих.

А что? Не каждому дано умение публично говорить, а здесь промочишь горло, глядишь — нужные слова сами потекут с языка, да так, что и не остановишь.

Собравшихся было немного, колдунов сорок, ну, может, пятьдесят. Не одних колдунов, конечно, колдуний тоже было в избытке. Плюс Антошка, которого, в полном согласии с предсказанием Сковорода, приняли на редкость тепло, словно только его тут и не хватало.

Принять-то приняли, а в президиум сажать не стали. Места там оказались забитыми самим Генем, старым, с длиннющей седой бородой, молодой ведьмочкой Геннетой, его дочерью и по совместительству секретарем, да двумя пожилыми колдунами — Рандклифом и Ферлихом.

Как понял Иванов, Рандклиф был практически местным, а вот Ферлих прибыл откуда-то из-за моря. И не просто прибыл, а привез вести, из-за которых и был объявлен съезд.

Гень постучал по столу небольшой палочкой. Палочка была явно магической, и звук получился такой, словно металлическим прутом колотили по рельсе.

Перешептывания мгновенно стихли. Что толку шептаться, когда за грохотом не разобрать даже крика?

Наконец Гень перестал стучать и в наступившей тишине торжественно произнес:

— Прошу внимания! А заодно внеочередной магический съезд объявляю открытым.

Да, чародеем он был действительно великим! Последние слова волшебника оказали на присутствующих воистину колдовское воздействие и потонули в шуме стихийно вспыхнувших аплодисментов. Да что там колдуны! Антошка азартно хлопал вместе со всеми, словно сообщение Геня вызвало в его душе бурную радость.

Гень старательно подождал, пока маги не отобьют ладоши, и тогда не без нотки грусти продолжил:

— На повестке дня у нас один вопрос, и вопрос этот, скажем прямо, не из радостных. Слово предоставляется Ферлиху.

Заморский маг отпил для вдохновения вина, старательно откашлялся и с большим чувством заговорил.

Говорил он долго, цветисто, поминутно отпивая из стакана, то и дело отвлекался от темы, но вкратце суть речи была такова:

Хорошо известный присутствующим чародей Брит (Антошка слышал это имя впервые, но остальные, похоже, его действительно знали) явно решил нарушить постановления всех магических съездов. Судя по всему (тут было длинное перечисление обстоятельств, которые Иванов просто не понял), он хочет стать сильнее всех живых собратьев. Зачем? Ну это понятно. Чтобы прежде уничтожить, а потом завоевать весь мир. Днями и ночами Брит сидит в одиночку над где-то найденными старинными манускриптами и на их основе изобретает оружие массового поражения.

А что еще можно найти в старых манускриптах? Управление погодой? Так всем известно, каких бед можно натворить, вызывая грады, ливни, наводнения, землетрясения и прочие стихийные бедствия.

Лечебные заклинания? Как бы не так! С их помощью можно оживлять мертвецов и заставлять их служить своей воле!

Возможность узнать, что творится в любом уголке земли? Конечно, надо же подглядеть, где, что и как!

Мгновенное перемещение в пространстве? Угу, чтобы нанести предательский удар там, где никто его не ждет.

Магическое строительство? Не секрет, что при помощи тех же самых заклинаний можно не только строить, но и разрушать. Разрушать даже легче.

И это уже не говоря о тайнах именных мечей, которые сами управляют рукой хозяина, самонаводящихся стрел, неутомимых дубинах и прочих опасных игрушках.

А не то зачем Бриту держать находку манускриптов в тайне? Он с кем-нибудь поделился своей находкой? (Дружный вопль в зале: «Нет!») Вот то-то и оно!

И дураку ясно, для чего все это делается. Чтобы стать сильнее всех остальных магов, вместе взятых, а затем расправиться с ними скопом или поодиночке! А там уже приняться и за остальной мир.

Антошка дураком не был, и потому поверил Ферлиху сразу. Еще в родном мире из соответствующей литературы он знал о коварстве колдунов и их потаенных желаниях все уничтожить и всем завладеть. Попав в Огранду, он даже удивлялся, почему до сих пор не встретился ни с чем подобным. Ведь, если непредвзято разобраться, все эти Чизбуреки, кочевники и прочие степняки — это так, мелочь, совершающая свои набеги и завоевания лишь для того, чтобы герой мог размяться в ожидании решающей битвы.

И вот долгожданный час настал!

Князь Берендейский граф де ля Кнут барон фон де Лябр собрался подняться и расправить богатырские плечи, но его опередили.

Как видно, остальные тоже не были дураками. В зале поднялся подлинный гвалт, иначе говоря, прения по обсуждаемому вопросу. Маги кричали, не слушая друг друга, да и какой смысл прислушиваться к другим, когда кричали все с легкими вариациями одно и то же?

Напрасно старый Гень колотил магической палочкой по столу и призывал собрание к порядку. Степенность хороша при обсуждении вопросов абстрактных, когда же речь идет о том, что касается твоих личных интересов, тут не до неторопливых рассуждений.

Маги галдели, забыв даже про обещанный после заседания обед, и этому не было бы конца, если бы председатель не прибег к последнему испытанному средству.

— Решено! Кто пойдет? — неожиданно звучный голос великого волшебника легко перекрыл общий шум и эхом заметался между каменных стен.

Как и следовало ожидать, после такого вопроса воцарилась всеобщая тишина.

Собравшиеся потупились, сделали вид, что каждый из них занят невидимым простым глазом, но чрезвычайно важным делом.

И в этой звенящей от скрытого напряжения тишине отчетливо прозвучал твердый, пусть и несколько торопливый (пока не опередили!) голос Иванова:

— Я!

22

После решительного заявления Антона все в зале глубоко вдохнули, так что на какое-то время показалось, будто стало меньше воздуха. К счастью, следом за этим последовал всеобщий шумный выдох.

Иванов был убежден, что это следствие черной зависти, остальные, в пику герою, почему-то думали, будто это вздох облегчения.

Что ж, любое событие можно трактовать двояко. Тем более такое, где замешана человеческая душа.

Маги молча переглянулись, и Гень на правах председательствующего подвел итог обмена взглядами:

— Кто за кандидатуру героя, прошу поднять руки!

Никогда в жизни Антошка не волновался так, как в этот момент.

Да и кто бы не волновался, когда решается не только твоя судьба, но и судьба всего мира?

Эта судьба повисла на волоске, но руки взмыли вверх, причем их было ровно в два раза больше собравшихся магов.

«Спасен!» — облегченно подумал Иванов.

Спасение относилось, разумеется, не к нему, а к миру, которому угрожала грозная опасность.

— Единогласно! — провозгласил Гень. — Теперь осталось решить, кто отправится с избранным героем. Я думаю, это будет Ферлих, как чародей, знакомый с местными условиями, да и к тому же способный спасти и сохранить старинные рукописи для нашего собрания.

Ферлих тяжело вздохнул, однако по лицам собравшихся понял, что отвертеться не удастся.

Вздохнул и Антон. Он-то надеялся, что в спутники ему выберут кого-нибудь знакомого. А так как знакомым у него здесь был только Сковород, то выбор был довольно невелик.

Конечно, лучше незнакомый спутник, чем вообще никакого, однако Иванов набрался храбрости и спросил:

— А нельзя ли послать еще и Сковорода? Как говорится, один колдун хорошо, а два колдуна лучше.

Если бы Антошка был повнимательнее, то обязательно бы заметил, как его приятель подпрыгнул на месте от сделанного от всей души предложения.

Может, от радости? Но большая ли разница, если ни согласиться, ни для порядка возразить Сковороду не дали?

— Кто за то, чтобы послать еще и Сковорода? — несколько торопливо спросил Гень, и остальные не менее торопливо вскинули вверх руки.

Сковород хотел что-то сказать, да только сразу не смог выговорить, а когда смог — не захотел обижать собрание. Все на одного — это уж как-то слишком.

Он лишь бросил на Антошку взгляд, полный неприкрытой благодарности, и буркнул себе под нос:

— Вот уж послали так послали!

Остающиеся опять дружно загалдели. Гень правильно истолковал всеобщую неразборчивую болтовню и торжественно объявил:

— Раз основной вопрос единогласно решен, теперь — пир!

Оно и понятно. Как не отметить такое дело? Все-таки мир спасли! Не каждый день бывает и даже не каждую неделю.

На пиру в промежутках между тостами решили и остальные менее важные вопросы. Например, как добраться до Брита? Все-таки живет на острове, на коне до него не доедешь. Уже не говоря, что верхом долго.

— На корабле надо плыть, на корабле! — азартно твердил раскрасневшийся маг, чье имя Антошка так и не узнал.

Мысль показалась дельной, но, как всегда, нашлись возражающие и здесь.

— На корабле опасно, да и медленно. Пираты, шторма. Время-то не ждет.

— А на чем же тогда?

Несогласный обвел остальных осоловевшим магическим взглядом и объявил:

— Я предлагаю добираться на драконе!

— Сказал тоже! Во-первых, дракона еще надо поймать, а во-вторых, вдруг он проголодается и прямо в воздухе решит подкрепиться своими пассажирами? Хищник он хищник и есть.

— А мы покормим его перед вылетом! — нашелся сторонник нетрадиционной авиации.

— Угу. Полетит он сытым! Спать завалится, ни одним заклинанием не разбудишь! Что, драконов не знаешь?

— Не о том спорите! — авторитетно прервал спорщиков Гень. — Съест дракон пассажиров или нет, неважно. Главное, что поймать гада трудно. Благодаря всевозможным рыцарям поголовье драконов сократилось настолько, что самого завалящего полгода искать придется.

Это уже было серьезно, и маги задумчиво притихли.

— А давайте построим корабль с ветродувом, — предложил Ферлих. — Мне как раз такой давно нужен.

— Правильно говоришь! Прямо как мудрый филин! — ближайший сосед Ферлиха в порыве чувств хлопнул по плечу островного мага магической палочкой, отчего тот превратился в означенную птицу.

Пришлось всем скопом возвращать посланцу утраченный человеческий облик.

Отзывчивость на чужую беду вещь, без сомнения, прекрасная, только лучше бы делом занимался кто-нибудь один. Несчастный филин утратил свой птичий облик, однако человеческий не обрел. Если честно, то он не обрел вообще никакого постоянного облика, превратившись в нечто изменчивое, наподобие пластилиновых персонажей популярных когда-то мультфильмов.

Каждое мгновение приносило что-то новое. То рога, то хвост, то чешуйчатые крьыья, то стройные девичьи ножки. Но и это новое не могло удержаться, тут же сменялось другим, когда вроде бы и неплохим, а когда — настолько жутким, что не имеющего отношения к магии Иванова взяла оторопь. Мог бы и Кондратий хватить, но тут уже сказалась богатырская закваска.

Говоря короче, Антошка кое-как выстоял, а вот выстоял бы Ферлих — еще неизвестно.

На счастье островного волшебника, Гень был достаточно опытным хотя бы из-за изрядного количества прожитых лет и потому кое-как сумел укротить разошедшихся магов, взять дело в свои руки и с третьей попытки превратить Ферлиха в того, кем он был в начале заседания.

Некоторое время спасенный лишь судорожно дышал да таращился на соратников налитыми кровью от пережитого глазами. Некоторые наиболее дальновидные волшебники начали потихоньку пятиться, остальные же возбужденно толкались прежней толпой да шумно обсуждали случившееся.

— Пойдем отсюда, — Сковород тихонько потянул Антошку за ближайшую колонну.

— Зачем? — не понял богатырь.

— Сейчас поймешь, — многозначительно произнес приятель.

Антошка решил, что маг хочет наедине сообщить ему нечто важное, например поблагодарить за включение в состав экспедиции, и потому покорно двинулся следом.

И тут что-то полыхнуло и громыхнуло.

Первой мыслью Иванова было, что коварный и злобный Брит пронюхал про их планы и решил одним предательским ударом покончить со всеми своими врагами.

По логике наличие первой мысли подразумевает хотя бы вторую, однако тут громыхнуло еще раз, да так, что первая мысль осталась единственной. Проще же говоря, Иванов элементарно потерял сознание и потому пропустил нечто интересное.

Интересным было то, как немногие сохранившие облик и рассудок волшебники, позабыв про заклинания, скрутили виновнику руки и принялись старательно убеждать его, что он не прав.

Убеждениям Ферлих внял довольно быстро. Да и как не внять, когда, несмотря на творческую специальность, кулаки у магов были крепкими? Ферлих еще долго продержался, другой бы пал под таким градом в пять секунд, островной же волшебник сопротивлялся все десять, да потом еще дергался столько же.

Как истинный герой, Антон был профессионалом в битвах и драках. Поэтому разыгравшееся действо наверняка бы доставило ему удовольствие, а то и побудило бы принять участие на той или другой стороне.

Ни поучаствовать, ни хотя бы полюбоваться потасовкой не пришлось. Когда Антошка очнулся, все не то что окончилось, но даже некоторые следы происшедшего были уже ликвидированы. Колонны подправлены и подкреплены, столы водружены на место, разбитая посуда подобрана и унесена, оказавшиеся на полу яства скормлены собакам, а вместо них спешно принесены новые. Только пятна копоти и напоминали о неадекватной реакции Ферлиха на невинную ошибку, но мало ли пятен в любом жилище Огранды?

Пострадавшие колдуны были приведены кто в сознание, кто в прежний облик, и теперь все сборище плело чары вокруг заморского гостя, дабы он напрочь забыл о последних событиях и воспылал ревностью к общему делу.

Что до Антошки, то о нем волшебники или забыли, или, как люди опытные, решили, что герой просто обязан периодически получать свою долю шишек. Так сказать, издержки профессии, к которым истинный воин всегда относится стоически. Так же, как и к лаврам, и к прочим медным трубам.

К чести Иванова, он не обиделся. Если же честно, то и не понял, что именно с ним произошло. Сидел, пил, ел, потом почему-то вскочил, а тут полыхнуло, в глазах или наяву — и не разберешь. В застолье и не такое бывает. На кого же обижаться? Наоборот, если бы все суетились вокруг него — это было бы явное оскорбление, неверие в геройские силы. Антошка был доволен, что вроде бы никто и не заметил его минутной нестойкости, и демонстративно стал пить и есть за троих.

— Значит, поедете втроем, — словно ничего и не произошло, произнес Гень.

— Да, — чуть торопливо отозвался Иванов, затем в его мозгах что-то шевельнулось, и он поправился. — То есть нет.

Собравшиеся взглянули на него с явным непониманием, и богатырю пришлось пояснить:

— Мы отправимся впятером. Со мною еще пойдут мои спутники.

Ему было немного неловко. Ни Ольгерда, ни Джоана на съезд не пустили, статус не позволял. Хорошо хоть Антошка вспомнил о них, а то как смотреть в глаза своим сподвижникам? Сам отправишься на подвиг, их же обречешь сидеть в покое и праздности. Не по-дружески это! Да что там не по-дружески! Скажем прямо, попахивает предательством, а последнее герою не прощается.

— Они согласны? — Геню потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить о свите героя.

— Еще бы! Это же настоящие львы! Так и рвутся в бой! — пылко заверил Антон.

Настоящих львов никто из магов не видел, однако слово было знакомо и служило прекрасной рекомендацией.

— Надо бы их сюда пригласить, — заметил кто-то из магов.

Предложение несколько запоздало. Пока длилось заседание и ликвидировались некоторые последствия, Ольгерд с Джоаном успели порядком расслабиться и теперь сладко спали в полном неведении о свалившейся им на головы удаче. Как и подобает истинным львам, которые, как известно, готовы спать по двадцать часов в сутки.

Тут и колдуны впервые задумались о времени. Оказалось, оно давно перевалило за полночь, и скоро собиралось наступить утро. При этом известии все сразу почувствовали усталость и стали расходиться по отведенным комнатам.

Антошка — не магам чета — был готов продолжать пир, но что за пир в одиночку? Пришлось покинуть пустой зал, утешая себя тем, что пиров будет еще много и сейчас гораздо лучше немного отдохнуть перед дорогой.

Вспомнив о цели, Иванов довольно улыбнулся. Он так и заснул с улыбкой, вопреки ожиданиям, сразу. А вот проснулся с трудом и довольно мрачным.

Но каким еще можно проснуться после затянувшегося пира?

23

— Что это хозяева суетятся? — В утренней мрачности поэт отнюдь не уступал герою.

Как бы ни были толсты стены, однако даже через них было слышны крики и топот возбужденно носившихся по коридорам волшебников.

— И в самом деле, с чего бы? — буркнул Антон.

В следующее мгновение от его угрюмости не осталось и следа.

— Собирайтесь быстрее! — Иванов спал одетым и потому ему самому времени на сборы не требовалось.

— Куда? — Ольгерд принялся торопливо натягивать сапоги. Вид у него был такой, словно речь шла не об отправлении на подвиг, а о бегстве из вражеского логова.

Впрочем, беспокойство поэта прошло, едва он взглянул на Антона. Герой едва не лучился от счастья, а разве с таким видом кто-нибудь убегает?

Джоан тоже торопливо вскочил. Как и всегда, когда всем доводилось ночевать вместе, оруженосец был в панцире. Антошка мельком отметил сей факт и подумал, что из Джоана со временем будет толк. Да еще какой! Даже Иванов, несмотря на свой явный героизм, кольчугу перед сном старался снять. Разве что когда приходилось коротать ночь одному, он оставался в железе. А оруженосец, как ни странно, наоборот, словно боялся не противников, а собственных товарищей.

Глупость, конечно. Юноша просто элементарно приучает себя к трудностям геройской жизни, как и положено будущему воину.

— Сковород с нами? — не дождавшись ответа на первый вопрос, деловито осведомился Ольгерд.

— С нами.

В порыве чувств Иванов обнял своих спутников за плечи и заговорщицки прошептал:

— Угадайте, куда мы направляемся?

Ему не терпелось поделиться радостью со своими людьми, но и хотелось слегка помучить их, заставить напрячь воображение.

— В Берендею? — с ноткой надежды спросил Ольгерд.

Иванов с легким презрением скривил губы, словно говоря, что уж там-то делать точно нечего.

Других предположений не последовало. Если уж задается вопрос, то явно возникли новые обстоятельства и поход на Чизбурека отложен. Но почему же тогда Антошка так радуется, будто неожиданно получил королевский титул?

— А отправляемся мы с вами за море, где один очень коварный и сильный колдун готовится исподволь уничтожить мир, чтобы потом править тем, что останется, — радостно прошептал Иванов. — Только ничего у него не получится. Мы этого злодея уничтожим. Да так, что и воспоминаний не останется.

Тут он подумал, что тогда и его подвиг будет забыт, и спешно поправился:

— Нет, помнить-то о нем будут, а уж о нас — и вообще. Ты песню напишешь, чтобы в каждом уголке земли люди знали, кому именно они обязаны своим спасением.

Антошка ожидал взрыва восторга, но его не последовало. Джоану по молодости лет было все равно, куда ехать, да и величие грядущего подвига он оценить сразу не сумел. Ольгерд же вздрогнул и вопреки всякой логике пробормотал:

— Увольте, милорд.

— Как? — не понял Антошка.

— Не хочу драться еще и с колдуном. Я, может быть, поэт, но уж точно не герой, — твердо произнес Ольгерд.

— И это мужчина! — пока Иванов обдумывал ответ, воскликнул Джоан.

Восклицание подействовало на Ольгерда довольно странным образом. Он не стал ни возмущаться, ни оправдываться, ни доказывать свою правоту, а лишь уперся внимательным взглядом в оруженосца, будто узрел в нем нечто новое.

Под этим взглядом Джоан неожиданно покраснел, как в книгах краснеют девицы. В книгах, так как в жизни все знакомые Антошке девушки не краснели никогда. А вот парней порою в краску вгоняли как своим поведением, так и своими словечками.

Все так же, не сводя с оруженосца пристального взгляда, Ольгерд отчетливо процедил:

— А ведь знаешь, Антон, я, пожалуй, поеду. Посмотрю, что там за морем творится.

Вдаваться в причины подобной перемены Антошка не стал. Он успел по-своему привязаться к поэту и теперь искренне обрадовался новому решению.

На практике эта радость выразилась в сильном хлопке по плечу и в комментарии:

— Я знал, что ты не устоишь перед таким соблазном!

— Перед таким — да, — рассеянно и непонятно пробормотал Олег. Хлопка по спине он словно и не заметил. — Когда мы отправляемся?

— Как только будет закончен корабль с этим, как его, ветродувом, — пояснил Антошка.

— С ветродувом? — Ольгерд наконец отвел взгляд от Джоана, что-то прикинул и кивнул: — Никогда о таком не слышал, но понятно. Интересно будет взглянуть. Только разве здесь есть море?

Антошка подумал и был вынужден покачать головой:

— Понятия не имею. Я как-то об этом не подумал. Но где-нибудь должно быть, иначе как мы поплывем?

— По суше плыть трудновато, — весело согласился Ольгерд.

Его настроение улучшилось буквально на глазах, что было не очень понятно.

И, что было непонятно совсем, настроение Иванова ухудшилось. Герой не отдавал себе отчета, но неясное чувство говорило ему, будто только что он упустил нечто чрезвычайно важное. Вот где глупость-то!

... А море действительно оказалось рядом. Если бы Антошка проехал мимо нужной скалы, в тот же день уперся бы в бескрайнюю водную гладь, через которую ни один конь перенести не в состоянии. Но на этот раз он не проехал, потому и о существовании моря узнал случайно.

Сразу после обильного завтрака, на котором в качестве почетных гостей присутствовали Ольгерд с Джоаном, колдуны шумной кавалькадой отправились к близкому берегу.

Погода, что называется, благоприятствовала, настроение — тоже. Не прошло и двух часов, как потянуло свежестью, а еще через какое-то время за холмами открылась долгожданная цель.

В небольшой бухточке у самого берега приткнулся корабль, размером скорее напоминавший чуть увеличенную лодку. Возле него маячило человек шесть, грязных до одури, зато крепких и, похоже, достаточно просоленных.

— Моя команда! — с некоторой гордостью сообщил Ферлих, хотя еще дорогой прожужжал об этом всем уши. Помолчал и добавил: — И корабль тоже мой.

А вдруг кто-нибудь не понял!

Вопреки ожиданиям, поняли все. Наиболее нетерпеливые даже захотели сразу приступить к работе, и более опытным пришлось напомнить торопыгам о наступающем обеде.

Последнее обстоятельство в корне меняло ситуацию. Вмиг неподалеку от бухты загорелись костры, и те волшебники, которые специализировались на кулинарной магии, принялись готовить пищу.

Великая вещь, талант! Не успели остальные расположиться поудобнее, как обед был готов. Да такой, что справиться с ним оказалось не очень и просто. Хотелось попробовать и одного, и другого, что же касается до привезенных с собой вин, то от них оторваться было свыше любых сил.

И все-таки справились, кое-как оторвались, после чего мужественно позабыв про положенный сон, колдуны направились к кораблю, и только герой со своими спутниками оказались не у дел.

— Не пойти ли искупаться? Водичка — мечта! — предложил Ольгерд, почему-то плутовато поглядывая на Джоана.

— Пошли! — встрепенулся Антон.

Когда еще выпадет случай искупаться в море! Разве что при кораблекрушении...

Один Джоан отвернулся и принялся старательно делать вид, что ничего не слышит, занят целой кучей неотложных дел, наподобие созерцания пасущихся неподалеку коней, и вообще находится сейчас где-то совсем в другом месте.

— Идем, Джоан!

Антошке показалось, что он произнес это достаточно громко, но оруженосец его не услышал.

— Джонни! — Ольгерд легонько постучал по панцирю. — Проснись! Идем купаться!

— Я не хочу, — признался Джоан, по-прежнему не глядя на своих спутников.

— Ты что, плавать не умеешь? — предположил Антошка. — Не переживай, мы тебя вмиг научим!

— Умею, но не хочу, — вздохнул оруженосец. — Я лучше пока за конями присмотрю. Мало ли что!

— Да что с ними случится? — возразил Иванов. — Тут колдунов вокруг столько, что ни один враг близко не подберется.

— И вещи никто не украдет, — с улыбкой добавил поэт. — Можешь смело идти с нами.

Джоан несколько смущенно покачал головой.

— Да ты что? — Антошка впервые видел человека, который в хорошую погоду у моря не хотел лезть в воду. — Посмотри, как хорошо! У меня на родине люди за сотни километров едут, лишь бы в море искупаться!

— Хоть за тысячи. Сегодня меня не тянет, — каждое слово Джоан произносил так, словно оно давалось ему с трудом.

— Не может быть! — продолжал настаивать Антон, но Ольгерд неожиданно пошел на попятную и потянул героя за рукав:

— Оставь его. Не хочет и не надо. Пускай сидит на берегу и завидует.

— Пускай, — Антошке надоело уламывать своего оруженосца.

И в самом деле, не хочет, пусть кусает локти, глядя на настоящих мужчин!

Вода была действительно теплой, и купальщики вошли в нее с большим удовольствием.

— Кайф! — перевернувшись на спину, обобщил Антошка. Затем чуть подумал и заорал: — Джонни! Иди сюда! Вода просто сказка!

— Да ну его! — с некоторой фальшью в голосе возразил Ольгерд. — Стеснительный какой-то. Ничего, пошляется с наше по свету, все комплексы пропадут. А пока пусть помучается. Глядишь, так и поумнеет.

— А он что, дурак? — У Антошки возникло ощущение, что поэт что-то знает о Джоане, только почему-то не хочет с ним поделиться.

Ольгерд ушел от ответа, нырнув в воду, и через какое-то время всплыл в отдалении. Так и остался Иванов в неведении, что именно имел в виду его спутник. Впрочем, было бы что важное, наверное, поделился бы, а забивать голову ерундой герою не пристало.

— Антон! — Крик Сковорода пронесся над водой, заставив героя невольно посмотреть на берег, что бы это значило.

— Должно быть, ветродуй готов, — предположил вынырнувший рядом Ольгерд. — Было хорошо, но придется вылезать.

Антошка в досаде помянул женщину определенного поведения, но только это и оставалось сделать.

Совсем как в детстве, когда бдительная мамаша зорко следила за купающимся Антусиком и звала на берег задолго до того, как несчастному герою хотелось вылезти самому.

24

— Тебе не кажется, друг Антон, что Джоан в последнее время откровенно манкирует своими обязанностями?

— Какими? — не врубился Иванов.

Вдвоем с поэтом они не спеша шли к кораблю. Шли прямо по берегу, довольные и освеженные недавним купанием.

— Разве не его прямое дело помочь облачиться своему благородному господину?

По тону Ольгерда было понятно, что он откровенно насмехается, вот только герой никак не мог понять: над чем?

Он невольно покосился в сторону, туда, где Джоан вел троих навьюченных коней.

Ничего особенного в данной ситуации не было. На то и оруженосец, чтобы следить за скакунами и оружием. Однако тут Олег прав, помочь рыцарю облечься — тоже его непременное дело.

Надо будет обязательно подумать, в чем тут заковырка, подумалось Антону. Вот лишь появится время, и сразу обдумать.

Пока никакого времени не было. Корабль был почти рядом, а рядом с кораблем толклись колдуны.

— Полный порядок. — Гень неторопливо принялся вытирать свою волшебную палочку пучком травы, совсем так, как автомеханик обтирает ветошью промасленные ключи. — Корпус мы дополнительно укрепили заклинаниями. Ветродуй готов. Так что можете смело отправляться в путь.

— А может, лучше завтра на рассвете? — с несвойственной ему робостью предложил Сковород.

— Время, — напомнил ему старый маг. — Враг не дремлет.

Сковород тяжело вздохнул в ответ. Весь его вид говорил о том, что, если у врага бессонница, это отнюдь не значит, что и им теперь должно быть не до сна.

А вот Ферлих, наоборот, улыбался так, словно главная его цель была уже достигнута и теперь остались сущие мелочи.

— А мы в темноте никуда не врежемся? — Ольгерд, как и Сковород, тоже не выглядел излишне бодрым. Да и просто бодрым он, откровенно говоря, не выглядел!

— Куда, когда кругом будет вода? — Гень искренне удивился, будто никогда не путешествовал по морю и понятия не имел о рифах, мелях и прочих шуточках природы.

Ферлих же на правах старого морского мага о подобных препятствиях знал не понаслышке и потому с апломбом заявил:

— Да я до острова проведу корабль с завязанными глазами. Хотите на спор?

Антошка с готовностью потянул ему навстречу руку, однако Ольгерд мягко ее перехватил.

— По-моему, ночью да с завязанными глазами — это слишком. Не с кого будет выигрыш брать.

Об этом рыцарь как-то не подумал.

— Задание помните? — генеральским тоном спросил Гень. — Ваше дело — Брит. Все бумаги соберут Ферлих и Сковород для доставки сюда. И особо не мешкайте. С каждым днем враг может стать могущественнее. Король Рич Баранья Голова вам бы помог, но он в очередной раз попал в плен, а его братец Джон Безмозглый — человек ненадежный. Из одного духа противоречия может задержать любого. Лучше с ним не встречаться.

Антон машинально расправил богатырские плечи. Гень сразу понял смысл этого движения и предостерегающе поднял руку:

— Король островитян — их личные проблемы. Ваше дело — победить мага. Он намного опаснее всех местных аборигенов, вместе взятых.

— Победим и мага, — Антошка горделиво обвел взглядом своих понурившихся спутников.

Одному Джоану было, похоже, все равно, да Ферлих уже вскарабкался на свое корыто.

— Плывите!

Места на корабле оказалось совсем немного. Кусок палубы на носу, под которым был кубрик экипажа, дальше открытый трюм, где кое-как разместили коней и небольшую поклажу, да палуба на корме с положенным румпелем и обязательной каютой внизу. Если же учесть, что большая часть кормы была занята ветродуем, то вообще... Огромное для такого корабля сооружение походило на сложное сплетение надутых кожаных мешков с двумя нацеленными на мачту раструбами и уходящими на нос шлангами воздухозабора.

Коротко говоря, путешествие отнюдь не обешало быть комфортным, и единственная надежда была на то, что оно не продлится чрезмерно долго. Тем более что ни кухни, ни туалета на корабле не было и в помине.

— Как хоть он работает? — Антошка кивнул на ветродуй.

Про себя он подумал, что лететь на драконе было бы приятнее. Потом вспомнил разговоры о нравах этих тварей и решил, что морское путешествие тоже имеет свои плюсы. Встречи с пиратами, например. А то целый год в Огранде — и не видел ни одного морского разбойника. Кому рассказать — не поверят.

— Элементарно, — вместо Ферлиха неожиданно ответил Олег. — Спереди воздух засасывается в мешки, благодаря чему по носу корабля образуется разряжение, а затем через раструбы вырывается и создает давление прямо на парус. Правильно я говорю? — уточнил он у мага.

Тот посмотрел на поэта с нескрываемым подозрением и осведомился:

— Откуда знаешь? Это же секретно!

— Тогда надо было хоть название дать другое, — небрежно отмахнулся Ольгерд.

Джоан впервые посмотрел на поэта с таким восхищением, будто перед ним был не рифмоплет, а как минимум самый могучий из легендарных героев.

Ферлих задумчиво поскреб затылок, несколько раз пошевелил губами и мотнул головой:

— А ведь верно. И как это нам в головы не пришло?

— Наверное, потому, что у прочих головы вообще пустые, — утешающе проговорил поэт. — Ладно, заводи свою шарманку, пока не стало темнеть.

Маг вздохнул, забормотал, зашевелил руками, а под конец эффектно взмахнул палочкой. Мешки в ответ тоже вздохнули, зашевелились, словно были живыми, и из раструбов вырвался первый порыв ветра.

Колдуны постарались на славу. Ветер больше напоминал предгрозовой шквал, если не ураган. Полотнище паруса оглушительно хлопнуло, раскрылось, напряглось, стараясь улететь прочь от ненавистной мачты. Шкоты и прочие веревки с хитроумными морскими названиями едва удержали своего пленника. Но тот не остался в долгу и отомстил немедленно, хотя и не очень страшно.

Корабль дернулся с места так, что все находившиеся на нем попадали. Хорошо хоть не за борт, и обошлось без жертв. Ушибы и синяки по ограндской традиции в счет не шли.

— ... мать! — недружно, однако с большим чувством прокричали путешественники.

— Удачи! — гораздо дружнее отозвались провожающие на берегу.

Наверное, пожелание магов было магическим. Во всяком случае, Ферлих сумел кое-как вскочить на ноги и отвернуть рулевое весло чуть в сторону. В противном случае дальняя экспедиция закончилась бы прямо здесь, у узкого выхода из бухты. А так ничего. Корабль каким-то чудом выскочил в открытое море и рывками, в такт работе ветродуя, понесся по водному простору.

И сразу оказалось, что этот способ передвижения явно не лучший. Мешки вздымались и опадали, как легкие при повышенной нагрузке, каждый их судорожный выдох толкал корабль вперед, затем происходило движение по инерции и опять.

Мореходов то и дело отбрасывало назад, и в итоге пришлось усесться, прислонившись к чему-нибудь незыблемому, да слушать ржание встревоженных и недовольных плаванием лошадей, порою доносившееся сквозь громкое пыхтение ветродуя. Бедные создания как завалились на палубу в начале движения, так и лежали, не в силах подняться.

Легче всего приходилось Ферлиху. Он судорожно вцепился в румпель, да так и не отпускал его, изредка поворачивая из стороны в сторону. Остальные были лишены даже такой видимости дела. Один Антошка на четвереньках мужественно подполз к тому месту юта, где он почти отвесно обрывался в трюм. Хотелось хоть немного успокоить верного Вороного и вообще продемонстрировать всем образец истинно геройского поведения.

Да мало ли чего хотелось!

Рыцарь осторожно свесился, посмотрел на едва ли не катающихся от постоянных рывков лошадей и понял, что некоторые из наших желаний бывают откровенно глупы. Герой — это человек, выживающий в самых жестоких схватках и уж никак не раздавленный в грязном трюме собственным скакуном.

— А я лошадей посмотрел, — прокричал Антошка своим спутникам, когда тем же способом смог вернуться на прежнее место.

— И как они? — так же громко осведомился слегка позеленевший Олег. Говорить тише было невозможно из-за ветродуя.

Чувствовалось, что собственная судьба волнует поэта гораздо больше, но по каким-то своим причинам он старался держаться бодро. Только удавалось это ему не очень.

— Волнуются, — одним словом проорал Иванов.

Судя по лицам, и Сковород, и Джоан, и даже моряки полностью разделяли это чувство. А вот пойти и успокоить верных четвероногих спутников почему-то не захотел никто. Такие черствые спутники попались Антошке.

Ольгерд оказался намного мягкосердечнее. Очевидно, в заботе о лошадях он прокричал Ферлиху:

— Долго плыть?

— К полуночи доберемся! — проорал ему в ответ вцепившийся в румпель волшебник.

Путешественники поневоле с опаской приподнялись над бортом посмотреть на солнце.

Оно неподвижно зависло над горизонтом. Похоже, никогда не видело ветродуя и теперь рассматривало диковинный агрегат.

Мимо совсем рядом проплыл остров, только не тот, к которому лежал путь. Этот напоминал скалу, на которой было бы толком не развернуться, а уж о том, чтобы совершить подвиг, не стоило и говорить.

Рядом с островом показались паруса двух кораблей. Корабли были явно пиратские, порядочным морякам просто нечего было делать рядом с безлюдной до неприличия скалой.

Пустились пираты в погоню или нет, Антошка не разобрал. Скорость ветродуйного корабля была настолько велика, что джентльменам морских дорог явно повезло, и судьба не дала им шанса пасть от руки черноволосого героя.

Больше смотреть было не на что. Или, точнее, ни на что смотреть не хотелось. Да что там смотреть, когда не хотелось есть! А еще через какое-то время — и жить.

Один Ольгерд, в промежутках между приступами морской болезни, пытался что-то сбацать на гитаре, однако скоро позеленел окончательно и оставил свои попытки.

Оставалось дожидаться темноты, и она с опозданием пришла. Хотя лучше бы не приходила.

25

Перед самым приходом тьмы на небе высыпали тучи. Дождя они не обещали, зато свет звезд затмили начисто. В итоге наступившая тьма была не тьмой, а мраком, и разглядеть, что находится за бортом корабля, было невозможно.

Сам корабль стал тоже невидим. Впечатление было таким, что для пущей безопасности оставшиеся далеко за кормой маги накрыли корабль огромной шапкой-невидимкой. Это было объяснимо и понятно, только зачем же они той же шапкой накрыли весь мир?

Мореходы окончательно впали в прострацию, когда очередной толчок, гораздо более сильный, чем все предыдущие, бросил их не назад, а вперед.

Крик одного из матросов известил о том, что бедолага полетел прямо в трюм. Следом за криком раздался скрежет гораздо более зловещий, чем предыдущий крик.

Крик-то был чей-то личной проблемой, а вот скрежет касался всех.

Ветродуй выдохнул в последний раз и умолк.

— Приплыли, — сообщил Ферлих, судя по звуку падая рядом с румпелем.

Если бы не магические скрепляющие заклинания, то корабль разлетелся бы на куски. А так просто развалился.

Антошка почувствовал, как его увлекает вниз неведомая колдовская сила, которую люди знающие называют законом всемирного тяготения. Хорошо хоть, что корабль был невелик, и падать оказалось невысоко.

Среди досок, бывших недавно обшивкой и палубой, попадались камни. Это означало, что цель достигнута. Антошка благодарно стукнулся головой об один из них и едва не потерял сознание.

В чувство его привела прохладная морская волна, бодро и сильно окатившая героя с головой. Волна еще не успела окончательно отхлынуть, как какая-то очень большая тряпка, или, скорее, полотнище из грубой материи, накрыла весь мир. Может, и не весь, но уж какую-то его часть — без сомнения. Это было жутко. Антошка завозился, забарахтался, пытаясь добыть себе свободу, но тут подоспела очередная волна, и полотнище заметно отяжелело.

Где-то рядом раздавались пыхтения и вопли. В сердце героя мелькнула надежда, что кто-то из уцелевших спутников сейчас придет ему на помощь, однако каждый был занят исключительно собой.

Пришлось спасаться самостоятельно. В какой-то момент показалось, что это не удастся и он бесславно задохнется под парусом, так и не дойдя до цели. Страх придал сил, а тут еще очередная волна поддала под зад, поволокла вперед, и Антошка неожиданно для себя выкарабкался на открытое место.

Здесь было не менее темно. Только сверху не наваливалась промокшая парусина, да и досок внизу стало вроде бы меньше.

Спасен!

Антошка облегченно вздохнул, отполз еще немного, положил голову на кстати подвернувшийся камень и закрыл бесполезные в темноте глаза.

Когда он проснулся, начинался ранний летний рассвет. Во всяком случае, короткая летняя ночь заканчивалась. Беспросветный мрак сменился обычной тьмой, а та довольно быстро стала превращаться в утренние сумерки.

С ночным мраком куда-то отступил ночной ужас. Оказалось, все не так плохо. Могло быть гораздо хуже. Хотя быть куда лучше тоже вполне бы могло.

Ветродуй выбросил судно на небольшой каменистый пляж. Чуть впереди он оканчивался отвесными скалами, возвышавшимися над героем темной громадой.

Позади бесформенной грудой лежали остатки корабля. Рядом с ними приподнимались Антошкины спутники, и кто-то из них, в сумерках точно не разобрать, выводил на пляж уцелевших лошадей. Может, то было обычное чудо, может, охранительная магия.

— А где Антон? — раздался негромкий голос Сковорода.

— Здесь. — Играть в прятки Иванов не захотел. Раз все равно не дадут полежать, почему бы не порадовать товарищей своим спасением?

Если бы еще не липли промокшие насквозь штаны! Хоть и лето, но к утру все равно прохладно.

— Разведите костер, — не то попросил, не то приказал Антон.

— Из чего? Одни камни кругом, — отозвался Ольгерд.

— Кругом да, а позади? — Рыцарь кивнул на обломки. Он-то помнил, как полз по доскам и брусьям!

— Ты что?! — Бродивший по остаткам корабля Ферлих мгновенно перенесся к герою.

— Что?

— Твой корабль, что ли? Да ты знаешь, сколько я за него заплатил пятнадцать лет назад? Уже не говорю о ветродуе. Ему вообще цены нет!

— Где ты видишь корабль? — Антошка был не против частной собственности, только очень уж хотелось согреться.

— А это, по-твоему, что? — Ферлих картинно обвел рукой груду развалин.

— Обломки, — пожал плечами Иванов.

Ответ был очевиден для каждого, кто хоть раз видел корабль или хотя бы даже лодку.

— Где ты видишь обломки? — возмутился колдун. — Да я из них такого красавца смастерю, любой шкипер позавидует! Киль почти цел, ветродуй хоть сейчас запускай, обшивку лишь набить на прежние места да как следует проконопатить. А ты — обломки, обломки! Тьфу! Слушать противно!

Ферлих не говорил, а кричал. Потом неожиданно умолк на полуслове и уставился куда-то за спину героя. Рыцарь обернулся.

Казавшиеся в темноте, а затем в полутьме непреступными прибрежные скалы вовсе не были таковыми. Чуть в стороне был спуск, и по нему сейчас торопливо сбегали люди. В их руках были зажаты факелы, и пламя отлетало назад, демонстрируя спешку.

Вот что значит Европа! Стоило потерпеть крушение, и уже со всех ног бегут спасатели, норовят помочь, узнать, не надо ли чего мореплавателям?

Антошка едва не расчувствовался. Но тут отблески света отразились на лезвиях боевых топоров, и богатырь заподозрил неладное.

Рука сама легла на рукоять меча. Антошка приготовился выслушать цивилизованные претензии к своей особе или к личностям своих спутников, после которых можно будет согреться в поединке один на один.

Вместо этого головной «спасатель», широкоплечий и кривоногий, проскочил совсем рядом, едва не сбив богатыря с ног.

— Все мое! — визгливо бросил кривоногий на ходу. — И рабы, и кони, и груз!

— Какие «рабы»? — спросил Антошка у Ферлиха. — Где он их здесь увидел?

— Рабы — это мы. — Колдун несколько съежился. — Береговой закон. Что на берег вынесло, то принадлежит его владельцу.

— Что?! — Ни один герой никогда не отличался законопослушностью. Антошка просто не был исключением. — Я им сейчас таких рабов покажу!

Он резко выставил в сторону ногу. Несшийся вторым абориген споткнулся и полетел вперед. В падении он выпустил из рук и топор, и факел, но на лету попытался сорвать с героя его бесценный плащ из драконовой шкуры.

Такой наглости Антошка стерпеть не мог никак.

Из горла вырвался богатырский рык. Верный меч покинул ножны, сверкнул и обрушился на очередного грабителя.

— Бей местных! — проорал Иванов.

— Наших бьют! — немедленно заорали в ответ местные.

Антон подтвердил их крик, бросившись в самую толпу.

Им бы прибежать на часок раньше, пока герой набирался сил после трудного путешествия. Может быть, и удалось бы связать спящего, бросить в очередную темницу.

Сейчас Антошка не спал и в темницу не хотел. Имел возможность убедиться, что ничего хорошего там нет и быть не может. Темно, голодно, и вообще на воле определенно лучше.

Однако врагов было несколько многовато даже для героя. Со всех сторон мелькали топоры, а кое-кто из наиболее коварных пытался поджечь Антошку факелом. На их беду, одежда Иванова еще не просохла и загореться не могла. А вот бородку чуть подпалить удалось. Антошка мельком коснулся ее рукой, убедился, что пострадала его красота, и вконец озверел.

Теперь на пощаду не мог рассчитывать никто. Иванов не заметил, кто именно поработал бездарным цирюльником, и теперь рубил направо и налево всех, кто оказывался в пределах досягаемости.

— Сзади!

Кто кричал, Антон не понял. Так же как не понял, относилось это к нему или к кому другому. Но мышцы сами прореагировали на крик, бросили тело в сторону. Не их вина, что тело споткнулось и полетело на прибрежную гальку.

Но, судя по всему, последний час Антошки еще не пробил. Перед глазами героя отнюдь не проходила вся его многотрудная жизнь: светлое детство, мечтательная юность, долгое ожидание ТАМ, именуемое знакомыми почему-то бездельем, бессчетные подвиги ЗДЕСЬ. Вместо мелькания былого было странно замедленное настоящее. Фигура аборигена в грубых шкурах, секира, плавно опускающаяся прямо на шею. И словно во сне не хватало сил, чтобы хоть немного сдвинуться с места, уйти с траектории опускающегося лезвия.

Раз герой не может спастись сам, ему на помощь приходит судьба. На этот раз в виде подскочившего к аборигену Джоана.

Молодецким ударом оруженосец пырнул несостоявшегося убийцу в спину. Секира чуть отклонилась от смертоносного пути, высекла искры совсем рядом с Антошкиной головой, и тяжелая туша аборигена грузно рухнула на Берендейского князя.

Нельзя сказать, что приземление прошло бесследно. Из Антона едва не вышибло дух, а удар головой прямо в лицо едва не лишил героя сознания.

Антошка кое-как отодвинул противника и при свете затухающих искр увидел, как на оруженосца обрушилось сразу трое грабителей.

Бедному Джоану пришлось туговато. Он еще не был посвящен в герои, и потому шансов отбиться от троицы у него было немного.

Единственный его шанс все еще лежал на камнях и переводил дух. Если бы Джоан не был так занят и мог его поднять, дело другое. А так Антошке пришлось кряхтя напрягаться самому.

— Отомщу, будь спокоен, Джоан, я за тебя отомщу, — бормотал Иванов, нащупывая меч.

Слово героя — крепче стали. И не вина Антона, что он не смог его сдержать.

Топоры взвились над несчастным Джоаном, и в этот миг в драку вмешался еще один человек.

С каким-то отчаянным рыком он молнией налетел на нападающих и махнул мечом так, что разрубил одного из грабителей в поясе на две части. Перерубленный выпустил занесенный топор, и тот вонзился в плечо соседу. Последний из троицы круто развернулся, и Антошка увидел, как лезвие меча выскочило у него из спины.

Появление нового героя заставило Иванова вскочить на ноги. Что ни говори, подобное поведение трудно назвать товарищеским, и Антон от всей души хотел покрыть доброхота крепкими словами.

Не покрыл. Слова застряли в горле, когда оказалось, что спаситель Джоана никакой не герой, а всего лишь поэт. Покрывать же поэта — себе дороже. Слова — это его стихия.

— Ты даешь!.. — только и вымолвил Антон, следя, как Ольгерд пытается вытащить застрявший в чужом теле меч.

Меч не поддавался, и Олегу пришлось упереться ногою в труп. Он рванул изо всех сил, и тут клинок выскочил наружу, а его владелец полетел на спину.

Иванов обязательно бы посмеялся над уморительной картиной, если бы ему дали это сделать. Но аборигенов вокруг носилось еще много, и пришлось веселиться другим, более геройским, способом.

Антошка рубанул одного, пронзил второго и почувствовал, как полегчало на душе.

Тут на него опять навалилась целая толпа, и стало не до тонких переживаний.

Свистел разрезаемый лезвиями воздух, глухо бился металл об металл, кто-то надсадно хрипел, кто-то тихонько ругался. Ласкающая слух симфония славного боя.

А потом вдруг ударила молния среди ясного неба.

Ударила отнюдь не в фигуральном смысле. Полыхнуло, а затем громыхнуло так, что ослепило глаза и заложило уши.

— Всех перебьем! — заорал Антошка.

Уж он-то быстро сообразил, что кому-то из магов удалось сотворить соответствующее заклинание.

— Перебьют! — сквозь вату в ушах донесся истошный крик, и уцелевшие разбойники рванули прочь с такой скоростью, что преследовать их было бесполезно.

Даже если бы под одним местом оказался верный конь.

26

Герою не пристало благодарить или хвалить кого-либо. Напротив, и благодарить, и хвалить должны только его. Но и обойти помощь Джоана полным молчанием показалось Антошке несколько несправедливым. Он наскоро перебрал в уме подобающие случаю фразы. Одни показались напыщенными, другие принижали собственные достоинства. К счастью, в распоряжении Иванова было универсальное слово, годное на все случаи жизни.

— Молодец!

И подтвердил эту оценку богатырским хлопком по плечу оруженосца.

На Джоане был неизменный панцирь, поэтому ладонь себе Антошка отбил. Что до оруженосца, то тот вообще отлетел в сторону и непременно бы упал, если бы его не поймал Ольгерд. Да не просто поймал, а прижал к себе, словно сам тоже был обязан Джоану жизнью, хотя Антошка видел, что все было с точностью до наоборот.

Джоан послушно застыл в объятиях, прильнул к поэту, а затем резко опомнился и выскользнул из кольца рук с чисто девичьим проворством.

— Ты спас мне жизнь... — Слова оруженосца были банальны, но тон, которым они были произнесены, искупал все.

Ольгерд смутился и не нашелся с ответом. Поэт опустил глаза долу и пробормотал нечто настолько неразборчивое, что даже стоящий рядом Антошка не уловил их смысла.

Впрочем, герой тоже почувствовал себя неловко. Словно застал влюбленную парочку во время объяснения. Оставалось найти предлог, дабы уйти, но уж предлогов было хоть отбавляй.

Антошка деловито отвернулся и принялся осматривать поле боя.

Он сразу понял, что молнию с громом вызвал Сковород. Очень уж самодовольный вид был у мага, прямо кричащий: смотрите, какой я молодец!

— Ловко! — громогласно польстил Сковороду Иванов и добавил: — Вообще славно мы все поработали! Раскатали налетчиков, как младенцев.

А что? Кони целы, сами — тоже. Правда, в крушении и схватке погибла пара моряков, но это лишь подчеркивало серьезность приключения. Война есть война, и статисты обязаны гибнуть, дабы смертью своей подчеркнуть значительность подвига главных героев: И возразить тут нечего.

Однако Ферлих неожиданно возразил.

Он стоял чуть в стороне, понурый, словно вместо очередной блестящей победы все они потерпели самое что ни на есть срамное поражение, и голос звучал так, как, наверное, должен звучать голос покойника:

— Зря вы так. Теперь каждая собака начнет лаять на нас, как на последних преступников.

— Почему? — вопрос вырвался не только у Антошки, но и у Ольгерда, Джоана, Сковорода.

Заявление Ферлиха прозвучало дико, и победители на мгновение позабыли свою закономерную гордость.

— Да вы что?! — взвизгнул Ферлих. — А как еще называются люди, нарушившие закон?

— Какой? — В мозгу Антошки смутно забрезжило воспоминание. — Это береговой, что ли?

— Он самый, — подтвердил Ферлих и напомнил: — Все, что вынесено морем на берег, является законной собственностью владельца данного участка побережья. Минус налоги, естественно. Но налоги — это проблемы владельца, а вы этих владельцев безжалостно побили. Теперь в самом благоприятном случае любой суд объявит вас агрессорами, напавшими с целью захватить остров, а в худшем... В худшем навесят столько статей — неспровоцированный бунт, вооруженный грабеж, отнятие у владельца законно принадлежащего ему имущества и тому подобное, что одновременное четвертование, колесование, сожжение и утопление будет восприниматься как чрезмерно либеральное и милость.

По мере перечисления преступлений спутники Антона стали бледнеть, и лишь сам герой краснел.

— Какой грабеж? У кого мы что отнимали? Да у этих голодранцев и взять-то нечего, кроме их вонючих шкур и дрянных топоров! — Считать себя преступником Иванов отнюдь не собирался.

Язык в Огранде был один, но, похоже, одни и те же слова в разных местах обозначали разные понятия.

— Как — нет? А мы? Наше оружие, припасы, кони наконец корабль с ветродуем. Сказано же: все, вынесенное морем...

— Я? Имущество? — раздельно произнес Антон и грозно шагнул к Ферлиху. — Где написан такой бред?

— Это не бред, а закон, — пояснил в очередной раз Ферлих. — А не написан он потому, что население острова поголовно безграмотно. Поэтому законы здесь неписаны и суды решают каждое дело по образцу когда-то решенного. Дел, подобных нашему, здесь было столько...

Маг красноречиво замолчал, дабы каждый из его спутников мог получше прочувствовать свою судьбу.

— Вы думаете, куда так помчались наши владельцы? — когда судьбы были прочувствованы, спросил Ферлих. — К ближайшему шерифу, чтобы тот срочно принял соответствующие меры. Так что времени у нас осталось очень мало.

А вот этого мог бы и не говорить. У спутников Антона без этих слов пропало настроение и опустились руки. Лишь Иванов, который как истинный герой плевал на все законы, воспылал жаждой деятельности.

— Седлаем коней! У нас нет времени разбираться с местными шерифами. Надо скорее добраться до Брита.

— Каких коней? Да к вечеру половина острова будет занята поисками коварных преступников! У нас есть один-единственный шанс: побыстрее починить корабль и затеряться в море.

— А Брит?! — выдохнул Антошка.

Бросить спасение мира на полдороге — да это не укладывалось в голове!

— Потом вернемся, — отмахнулся Ферлих. — Срока давности по таким преступлениям не предусмотрено, но память людская коротка, а записей, как я вам говорил, никто здесь не ведет.

Для человека простого это был блестящий выход. Но для героя...

Антошка хорошо усвоил, что в делах спасения мира промедление смерти подобно. А то и хуже. Опоздаешь, а мир уже спас другой. Кандидатов в спасители всегда больше, чем разрушителей и завоевателей всех мастей, поэтому сдать экзамен на народного героя удается далеко не всем. Конкурс, знаете ли, слишком велик.

— Наплевать! — И чтобы подчеркнуть основательность заявления, Антошка действительно плюнул.

Утренний ветер изловчился и аккуратно прилепил плевок на Антошкин сапог.

Сапог был грязным, давно нечищенным, но это была грязь, достойная настоящего мужчины. Нечего говорить, что новая добавка украшением служить не могла.

— Наплевать! — повторил Антошка, словно невзначай вытирая сапог о ближайший труп.

— Что? — Для профессионального волшебника Ферлих порою бывал удивительно непонятливым.

Говорить одно и то же слово в третий раз Иванову не позволила гордость. Изобразить его действием — осторожность.

— А других дел, кроме розыска преступников, у жителей острова нет? — пришел на помощь Ольгерд. — Или преступник в здешних краях такая редкость, что население сбегается не столько ловить, сколько полюбоваться на исключение из добропорядочных правил?

Ферлих понял не сразу. Когда же понял, то пренебрежительно скривился. Что, мол, взять с глупого поэта?

— Дел у жителей острова полно. Преступников тоже. Но своих поймать довольно трудно. Они же местные, каждую лазейку знают. Да и у многих такие связи, что лучше сделать вид, будто никого не видишь и ни о чем не знаешь. А пришельцы никаких укрытий не знают, знакомств на острове у них нет, поэтому и отлавливать их одно удовольствие.

— Я типа не понял, — Ольгерд внезапно перешел на жаргон. — А ты типа что, нам незнаком? Или потайных тропинок не ведаешь?

Это было оскорбление, сознательное, наглое. Антошке показалось, что Ферлих сейчас вспылит, попробует обрушить на остальных некую магическую гадость. Пришлось напрячься, приготовиться в самом начале заклинания броситься на волшебника, заткнуть ему рот и зажать пальцы.

Гордости у Ферлиха было хоть отбавляй, однако смелости было явно недостаточно. Маг лишь скользнул взглядом по своим недавним спутникам и горделиво пояснил:

— Я на правах волшебника считаюсь существом экстерриториальным, поэтому местным быть не могу. Но если попадусь вместе с вами, то всыплют мне раза в два больше.

Антошка вспомнил смешанную казнь, полагающуюся таким отъявленным преступникам, как они, и недоуменно спросил:

— Куда же больше-то?

Уже без всякой спеси Ферлих посмотрел по сторонам и зловещим шепотом произнес:

— Они способны на все.

Никакого эффекта фраза не оказала. Антошка был героем, Джоан готовился стать им, Сковород являлся представителем народа, отношение которого к опасностям заключается в магическом слове «авось», а Ольгерд... Неизвестно, что нашло на странствующего поэта, однако он подбоченился так, что со стороны перестал походить на служителя муз и выглядел заправским воином.

При взгляде на своих спутников Антошка почувствовал невольную гордость за род людской. Нет, пусть трусов плодила наша планета, но все же ей выпала честь...

— Двум смертям не бывать. — Рыцарь небрежно махнул рукой.

Он лукавил. Уж себя-то Иванов считал бессмертным.

— Дорогу объясни, — с той же небрежностью, что и рыцарь, заметил Олег.

— Да вы что? Не в своем уме? Пропадете ни за пенс! — Глаза Ферлиха округлились и стали напоминать чайные блюдца.

Ну ладно, не блюдца, а донышки ликерных рюмок. Величиной глаз Ферлих не отличался, пусть они и стали несколько больше от удивления.

Ему, уроженцу острова, было невдомек, как ради спасения мира можно переть против всего мира!

— Если и пропадем, то где-нибудь да объявимся. Твое дело дорогу показать, а остальное — наше. Как было написано в одном не слишком приятном месте: «Каждому — свое», — отрезал поэт.

— Я предупредил, — без всякой уверенности напомнил маг.

— Да, и джентльмены не могут на вас обижаться, — продолжил Ольгерд. — Дорогу.

Последовавшие затем объяснения Ферлиха Антошка пропустил мимо ушей. Имел много случаев убедиться, что как ни слушай, а все равно заплутаешь.

А вот Сковород и Олег не только внимали, но пару раз переспросили, уточняя детали. Оставалось надеяться, что они не сплохуют, приведут куда надо, а уж там Антошка сумеет в полную силу проявить свои богатырские таланты.

Чтобы поторопить наступление сей благословенной минуты, Иванов был готов на все. Даже помочь Джоану готовиться к немедленному выступлению.

Благо подготовка заключалась лишь в седлании лошадей да в навьючивании на них немудреного дорожного скарба.

Они закончили одновременно, одни — навьючивать, другие — выслушивать.

Последний взгляд с высоты седел на берег, трупы и обломки корабля.

— Удачи не желаю, бесполезно. — Ферлих вновь обрел свойственную островитянам спесь. — Но обещаю и клянусь: я отомщу за вас и доведу до конца ваше дело.

«Сам дурак», — захотелось сказать Антону, однако показалось, что данная фраза здесь не очень уместна.

— Лучше корыто свое побыстрее почини, — вместо героя ответил Олег. — А там посмотрим, кому из нас улыбнется счастье.

И было в его словах нечто такое, что заставляло подозревать, будто у поэта есть весомый камень за пазухой. А скорее всего — и не один.

— Хоп!

Кони рванулись, брызнула галька из-под копыт, и один из камешков, к сожалению, не самый большой, впечатался Ферлиху под глаз.

Но уж это была случайность. Наверняка.

27

Ловили аборигены незваных гостей или были заняты другими делами, судить трудно. Большая часть дня прошла в скачке, и никто ни разу не попытался остановить небольшой отряд.

Пейзаж и тот был привычен, словно не было трудного морского путешествия и они до сих пор находились в местах континентальных, хотя и не менее цивилизованных.

Порою встречались деревушки, полуразвалившиеся домики которых в целях экономии были объединены со свинарниками. На полях вяло шевелились крестьяне, одетые в такие лохмотья, что на дороге вполне сошли бы за нищих бродяг. От пару раз промелькнувших в отдалении замков несло вонью, словно и не на горизонте маячили они, а находились совсем рядом.

Предупреждение Ферлиха было настолько свежо, что Антошка не сделал ни одной попытки заехать в гости к собрату по ремеслу. Почему молчали остальные, герой особо не интересовался. Может, все еще отходили от плавания, а может, подобно рыцарю, переживали, что перед спасением мира придется иметь дело с его обитателями.

Кони замаялись, зато и расстояние от берега отмахали порядочное. Учитывая, что береговые собственники удирали пешком, возникла надежда, что отряд уже обогнал их и теперь едет краями, не пуганными появлением преступников и мятежников.

— Привал! — Как ни привычен был Антон к большим переходам, определенная часть тела побаливала, и походка после спешивания мало приличествовала герою.

Остальные выглядели еще хуже. Появись сейчас враги, вполне могли бы справиться с отрядом.

К счастью, несмотря на свое врожденное коварство, враги пребывали неизвестно где. Как и друзья, которые просто обязаны были встретиться героям на дороге.

Из всех четверых один Джоан не повалился сразу на траву. Как истинный оруженосец, он первым делом принялся за разведение костра, дабы накормить уставшего господина.

Руки слушались плохо, все из них валилось, и остальным поневоле стало жаль молодого оруженосца.

— Давайте я лучше наколдую, — сиплым голосом предложил Сковород.

И не просто предложил, а приподнялся и стал разминать пальцы, готовясь к необходимым магическим манипуляциям.

— Не надо, — голос у Антошки был тоже хриплым, но в нем прозвучала такая решимость, что маг немедленно оставил свои занятия и рухнул обратно на травку.

— Не хотите, как хотите, — пробормотал он уже в полудреме.

И лишь Ольгерд говорить не стал. Вместо этого он встал и кое-как принялся помогать Джоану. То ли проголодался больше всех, то ли боялся, что не разбудят перед обедом.

На этот раз возражать никто не стал, а Джоан вообще посмотрел на нежданного помощника с нескрываемой благодарностью.

Походный обед мало смахивает на пир. Только тем, что и то, и другое является приемом пищи. Никаких изысков, никаких излишеств, ведь зачастую сразу же приходится пускаться дальше в путь, а на коне с набитым желудком...

— Ферлих-то каков! — едва первый голод был утолен, не выдержал Антошка. — Чуть что — и сразу в кусты!

— Скорее, в морские просторы, — с легкой улыбкой уточнил Ольгерд. — Лишь парус чуть мелькнул на горизонте. Хотя, если колдун не наврал насчет местных нравов, нам это только на руку.

— Почему? — Понять, как чья-то трусость может принести пользу, Антошка был не в состоянии.

Ольгерд выразительно посмотрел на героя и, задумчиво вертя в руках кость с остатками мяса, пояснил:

— Один деятель любил говорить, что нет человека — нет проблемы. В нашем же случае если нет следов кораблекрушения — то его и не было. Мы мирные путешественники, никаких катастроф не видели, тем более в них не попадали. Высадились на остров, а тут на нас напали злые разбойники. Закона, по которому надо немедленно уничтожать чужестранцев, здесь нет. Тем более чужестранцев знатных, таких, как князь Берендейский. И пусть попробуют доказать, что корабль разбился. Ферлих его давно склеил своими заклинаниями. Ветродуй не пострадал, ищи его теперь по всем морям и океанам.

Подобный поворот менял все дело.

Антошка перегнулся и одобрительно хлопнул поэта по плечу. Джоан одарил его восторженным взглядом. Сковород восхищенно покачал головой:

— Ловко! Ты, часом, законником не работал?

— Нет. Я только устав изучал, да и то в юности, — усмехнулся Ольгерд. — На большее ума не хватило.

В ответ ему раздался веселый продолжительный смех с некоторым намеком на истеричность. Смеялись все: и Антон, много предметов сдававший, но ни один не учивший, и Сковород с Джоаном, до этого момента свято не подозревавшие о существовании какого-то там устава.

Они бы смеялись над любым ответом, от откровенно заумного до вконец идиотского, просто потому, что ощущали потребность смеяться. Смех ведь, говорят, тоже лекарство, и редко кто из больных интересуется составом и принципом действия микстуры. Лишь бы помогла, а о прочем пусть у докторов голова болит. Им за такую боль деньги платят. И государство, и, что гораздо важнее, пациенты.

— Что ж ты раньше молчал? — когда силы смеяться иссякли, спросил Антошка. — Я уже думал, что придется с боем прорываться. Или только сейчас надумал?

— Нет, придумал я это раньше. Едва услышал предложение снова отправляться в море с этим... ветродуем, — второй корень в сложном слове Ольгерд явно собирался, заменить на другой, созвучный, однако в последний момент почему-то передумал.

А зря. Антошка, как истинный герой, подобную замену оценил бы. Да и другие, наверное, тоже. И вообще, становится ли слово приличнее лишь потому, что его никто не произносит? Вопрос философический, требующий неспешной беседы и немалого бочонка вина. Следовательно, в боевом походе неуместный.

Гораздо уместнее прозвучал Антошкин призыв:

— Поехали! До вечера еще далеко!

Почти как у Гагарина, лишь с некоторой поправкой на место и обстоятельства.

Смех, обед и соображения Ольгерда вызвали подъем настроения. Усталость забылась, боль улеглась, и если кто и проявлял недовольство возобновившейся ездой, то это были только кони.

Однако их никто не спрашивал. Погоняли, и все.

— Запевай! — Антошка позабыл, что он богатырь, и воскликнул так, словно был каким-нибудь Чапаевым или Котовским.

Ольгерд воспринял перемену в герое как должное. Или настроение было таким хорошим, что поэт не мог обойтись без песни. В руках появилась гитара, и скоро над дорогой взвился бодрый голос.

Остальные принялись подпевать. Слов они, правда, не выучили, Сковород вообще слышал эту песню впервые, но старались так, что все окрестные вороны сорвались с мест и хриплым карканьем присоединились к людскому хору.

Пели пернатые не хуже, однако благодаря их старательности Антошка вновь не смог разобрать, ради кого, кроме принцесс, должен воевать герой? Это было не смертельно, но обидно. Рыцарь даже превозмог гордость и, когда песня была спета, спросил:

— Олег, а ради чего надо убивать?

— Что? Ты МЕНЯ спрашиваешь? — Ольгерд не понял вопроса.

— Нет, это я про песню, — и несколько фальшиво пропел:

Антошка умолк, а затем виновато добавил:

— А последнее слово я не разобрал.

Сковород рассмеялся весело и слегка обидно, но Ольгерд лишь чуть улыбнулся, вдруг посмотрел на Джоана и с оттенком внезапной конфузливости пояснил:

— И других женщин. Не одни же принцессы на свете!

Что на свете много других женщин, Антошка был согласен. Но когда он попытался вставить эти два слова в конец куплета, ничего рифмованного не получилось. Повторять же вопрос опять было уже неловко.

Рыцарь подумал, подумал и пошел на нехитрую уловку:

— Спой еще! Очень уж мне твоя песня понравилась!

Не было и не будет на свете автора, который устоял бы перед похвалой. Сам он может относиться к своим творениям по-всякому, может даже втайне стыдиться их, однако остальные обязаны лишь восторгаться. Тот, кто хотя бы укажет на слабые стороны, рискует навсегда оказаться злейшим врагом, и, наоборот, человек хвалящий будет самым лучшим другом. Ольгерд не был исключением. Он изобразил приличествующее случаю легкое смущение, а пальцы уже сами скользнули по струнам, и первый аккорд с воровской бесшабашностью нарушил тишину то ли небольших холмов, то ли скопища здоровенных камней, среди которых проезжал отряд.

Грянул бойкий ритм, и Ольгерд открыл рот, готовясь повторить на «бис» песню.

И тут из-за камней выскочило четверо воинов. Шлемы у всех были кожаными, вместо доспехов были кожаные же рубахи, древки копий поражали кривоватостью, словно на всем острове не нашлось прямого дерева, но все-таки по неуловимой манере держаться, этакой смеси нахальства с трусостью, это были пацаны, а не какие-нибудь там разбойники. В таких вещах Антошка, человек опытный, ошибиться не мог. Копья наклонились, отдавая дань уважения всадникам, и, одновременно, готовясь с изысканной вежливостью пронзить их.

О благословенное Средневековье! Расцвет нравов и золотой век человечества! Пора благородных воителей, щедро льющейся крови и славных поединков не на жизнь, а на смерть из-за любой ерунды! Время, которое будут воспевать в скучные эпохи всеобщего процветания и смягчения нравов. Четверо воинов с копьями и при мечах — это вам не шайка хулиганов из подворотни. Это романтика.

Ольгерд как открыл рот, так и продолжал сидеть. Только рука перестала молотить по струнам. Поэт, что с него возьмешь?

А вот Иванов не растерялся. Он почувствовал себя в родной стихии, горделиво положил руку на рукоять меча и рявкнул:

— Я — князь Берендейский граф де ля Кнут барон фон де Лябр. Кто смеет преграждать мне дорогу?

Связываться с такой сворой титулованных героев воины явно не хотели. Но и приказ надо выполнять, не то живо останешься без места, а там хочешь — в разбойники, хочешь — в крестьяне.

— По приказу шерифа, — с отчаянной решимостью заявил один. — Ищем злостных преступников. Приказано задерживать всех, невзирая на лица и титулы.

Похоже, местный шериф был пугалом для всех окрестностей, но, не надеясь на одно имя, другой воин оглушительно свистнул, и скоро из-за каменистой россыпи торопливо выскочила еще дюжина дружинников.

Антошка подождал еще немного. Настроение было отличное, хотелось славно подраться, а вот противник явно подкачал. Что такое шестнадцать кнехтов против настоящего рыцаря? Ни Джоану, ни Сковороду, ни Ольгерду никого и не достанется.

— И это все? — Антошка не смог скрыть разочарование.

— А ты назад оглянись, — посоветовал ему голос, раздавшийся со стороны спины.

И Антошка оглянулся.

Да, сзади картина была более отрадной. Человек тридцать, не меньше, а во главе их дородный воин в кольчуге, с ведрообразным шлемом в руке, конь же под ним больше напоминал недоразвитого слона без хобота, чем породистого скакуна.

Рыцарь — не безродный пехотинец, тут требуется совсем другое отношение, и Антошка вежливо, но гордо осведомился:

— У вас возникли какие-то проблемы, благородный братан?

Шериф смерил его недобрым взглядом, а затем оценил Антошкиных спутников.

Сковород тихонько что-то бормотал про себя, готовя очередное убойное заклинание. Джоан мялся, не зная, подавать ли копье господину или он обойдется мечом. Ольгерд же просто закрыл рот, перебросил на спину гитару и положил освободившуюся руку на меч.

— Не хочу показаться невежливым, но проблемы, похоже, у вас, братан. Я шериф, поставленный здесь на страже закона, — ответствовал дородный воин.

— Раз вы являетесь шерифом, то соблаговолите принять наше заявление, — внезапно влез в разговор Ольгерд. — Не далее как утром на вверенных вашему несравненному попечению землях на нас напали какие-то разбойники.

— В лесу? — уточнил шериф и тут же усомнился. — И вы живы?

— Нет. На берегу. Мы — мирные путешественники, но едва ступили на ваш законопослушный остров и корабль отчалил от берега, как на нас налетела целая толпа. Хотели отнять все наше имущество, а самих — убить, чтобы замести следы.

— А вы ничего не путаете? Я не хочу подвергать ваши слова сомнению, но у меня другие сведения. Ваш корабль потерпел крушение.

— Нас оболгали. Можете проверить. На всем берегу вы не найдете ни одного обломка, — глядя на шерифа невинными младенческими глазами, заявил поэт. — Пусть сейчас разразится гром, если не так!

Сковород резко оборвал начатое было заклинание.

— Видишь, никакого грома нет и в помине. — Ольгерд с укоризной покосился на мага.

Шериф посмотрел на ясное небо, прислушался и был вынужден согласиться:

— Да, грома нет. Но как же показания несчастных, которые едва вырвались из кровавой битвы?

— Они хотели скрыть собственное преступление и в глазах всего света опозорить ваше честное имя, — не моргнув глазом пояснил Ольгерд.

Шериф задумался.

— Скажу больше, — заметив его нерешительность, подлил масла в огонь Ольгерд. — По-моему, это нападение было подстроено. Кто-то копает под вас, чтобы свалить, а самому занять вашу должность. Это не просто преступление, это — интрига.

Видно, удар пришелся в больное место. У кого из властей предержащих нет врагов и завистников? У шерифа они, разумеется, были. Скорее всего, и немало.

— Я разберусь, — не обещавшим ничего хорошего тоном пообещал шериф. — Если вы правы, то я вас награжу. Если же нет...

— Мы не нуждаемся в наградах. Наш предводитель — не только прославленный воин, но и наследник могущественного князя, чьи владения раз в двадцать больше всего вашего острова. И это не говоря о его собственных землях в других частях света. Сковород — неоднократный член президиума магических съездов и один из самых владетельных колдунов. У нас есть все. И даже немного больше.

— Так что же вы молчали? Давно известно, что люди неимущие — это одно, а люди состоятельные — другое. Истина настолько очевидная, что любые ехидные комментарии здесь неуместны.

Воины несколько подтянулись. Шериф по-прежнему оставался их начальником, но как знать, не перекупят ли его заезжие иностранцы со всеми потрохами и слугами? Прецедентов такого рода хватало. Особенно здесь, на острове, где каждый рыцарь любил золото намного больше славы.

— Осмелюсь спросить, куда высокородные господа держат путь? — совсем другим тоном осведомился шериф.

— Высокородным господам срочно понадобился проживающий на вашем острове маг и волшебник Брит.

— Этот непрактичный придурок? — неподдельно удивился шериф.

Ого, какую славу себе для маскировки придумал очередной разрушитель мироздания!

Если подумать, то не самый глупый шаг. Пока остальные не обращают на тебя внимания, как на существо, умом обиженное, собраться с силами и разом отомстить обидчикам.

Антошка пометил про себя, что Брит намного коварнее, чем он до сих пор думал.

Мелькнула и другая мысль, день на мысли для Антошки выдался урожайным: не поделиться ли с шерифом сведениями о намерениях колдуна? Все-таки человек следит за выполнениями законов, а уничтожение мира явно не входит в число разрешенных властями деяний.

Но поделиться сведениями — это то же самое, что поделиться грядущей славой. Вряд ли шериф захочет остаться в стороне от такого славного дела. Еще потом воспользуется служебным положением, надавит на главные средства массовой информации — переносчики слухов, — да и припишет себе все заслуги!

Попробуй потом докажи!

— Есть дело, — туманно ответил Антошка и уловил краем глаза, что остальные спутники посмотрели на него с удивлением.

Странно, Иванов считал своих спутников более понятливыми.

— У нас с поклажей вернуться будет трудно, — предупредил шериф.

Раз дело тайное, значит, тут замешана коммерция. Бизнес лишнего трепа не любит. Эти немудреные соображения настолько отчетливо отпечатались на хмуром лице охранителя закона, что Ольгерд не выдержал и снова влез в разговор:

— Если дело выгорит, то мы возьмем вашу милость в долю.

Раз Антошка не хочет помощи со стороны, то остается сделать так, чтобы хотя бы никто из посторонних не мешал.

Шериф пошевелил губами, что-то подсчитывая в уме, и угрюмо буркнул:

— Половину.

Путешествие не обещало ничего, кроме тумаков и морального удовлетворения. Первым Ольгерд охотно бы поделился, даже с готовностью отдал все. Второе ему вообще не требовалось. Однако от первобытной наглости поэт поперхнулся.

— Многовато будет. Весь риск наш. Мало ли как повернется?

Шериф опять пошевелил губами, пересчитывая.

— Если риск ваш, то треть. Меньше не могу. Положение не позволяет. И с королем делиться придется.

— С которым? — уточнил Ольгерд.

— Сам бы хотел знать. Безмозглый еще ничего, он один и один складывать не научился, а уж Баранья Голова... Считать тоже не умеет, поэтому старается забрать себе все.

Антошка хотел что-то ляпнуть с истинно геройской прямотой, поэтому Ольгерд резко оборвал торг:

— Хорошо. Треть. По рукам?

— По рукам...

У шерифа был вид человека, который подозревает, что его надули, но никак не может понять, в чем именно?

Иванов вновь хотел вклиниться в разговор. Пришлось Ольгерду его пихнуть по возможности незаметно, но чувствительно.

— Когда вас ждать обратно?

— На месте мы за денек управимся. А вот сколько уйдет на дорогу? — Ольгерд развел руками.

— Как проехать туда быстрее? — Антошка решил не вдаваться в подробности игры, затеянной Ольгердом. Потом расскажет, сейчас гораздо важнее добраться до Брита.

— Если весь риск вы берете на себя, то тогда через лес, — шериф кивнул на лесной массив, видневшийся на горизонте. — Но обратно лучше ехать другой дорогой.

Проблемы возвращения Антошку не волновали. Вероятно, тут сказывался героический фатализм. Нет, речь не шла о возможности собственной гибели в неравном бою, герои не умирают не только в песнях, но и наяву. Вместо смерти они женятся на принцессах. Правда, на принцессе Иванов уже был женат, что лишало историю закономерного финала.

А может, будет не финал, а сериал? Антошка очень надеялся на подобный поворот событий. Ведь в сериале финала не бывает.

— Через лес так чрез лес. Удачи вашей милости, шериф!

— Это вам удачи, — многозначительно произнес шериф.

Его губы чуть скривились в улыбке, которую гораздо точнее было бы назвать ухмылкой. Словно представитель закона знал нечто суляшее героям немалые неприятности. Знал, но решил промолчать. Не то обиделся, не то решил испытать компаньонов на крепость, не то хотел убить сразу двух зайцев.

Антошку не интересовало выражение чужих лиц, кроме тех случаев, когда на них был написан восторг в его адрес.

Он махнул на прощание рукой, мимоходом поправил на голове шлем и дал коню шпоры:

— Вперед!

Шериф посмотрел вслед удаляющемуся отряду и буркнул одно-единственное слово:

— Посмотрим.

Хотя сам смотреть не собирался. Даже издали. Иногда на орехи достается и зрителям.

29

— Зря мы сюда поперлись на ночь глядя. Переночевали бы спокойно на опушке, а утречком... — Ольгерд красноречиво замолчал.

Лес и вправду не располагал к вечернему путешествию. Огромный, так и хочется сказать, бескрайний, с вековечными дубами и прочими буками. Ни жилья, ни дороги. Тропинка, да и та, похоже, протоптана зверями.

— Не хотелось на виду у шерифа оставаться, — буркнул Антошка.

Лес ему тоже не нравился. В таком только и блуждать до скончания веку, однако блужданиями Иванов был уже сыт по горло. Даже не по горло, по самую макушку и еще выше.

— Ты лучше объясни, чего этому дурню наплел. Третья часть его, и все такое. Что, на три части Брита рубить будем?

— А ты предпочел бы подраться со всем островом? Тому же Бриту на потеху? Если этому чурбану так хочется думать, что мы едем за товаром, пусть думает. Вернемся назад другой дорогой, как он и советовал. Но мимо. А там — на корабль и домой.

— Не домой, а на Чизбурека, — сурово поправил поэта Иванов.

Он вдруг запоздало подумал, что коварный хан вполне мог не терять времени зря и захватить одно-другое княжество. Кто его, собаку, знает?

«Ничего, справлюсь с Бритом, все отвоюю, — успокаивая себя, подумал Антон. — Я ему покажу, как меня не дождаться!»

А в следующее мгновение ему стало не до размышлений.

При всем разнообразии ситуаций судьба любит без конца повторяться. Чуть меняются обстоятельства, наше к ним отношение, но присмотришься — опять случается то же самое. Словно переменчивой фортуне надоедает каждый раз придумывать новое и она решает—и так сойдет!

Залихватский свист заставил коней тревожно остановиться, а путешественников схватиться за оружие.

Проморгали!

Из-за каждого куста, с каждой большой ветки выглядывали самые что ни на есть натуральные разбойники, и в руках у каждого из них был лук с натянутой тетивой и наложенной на нее стрелой.

Антошка все-таки попытался выдернуть меч, и одна из стрел сразу просвистела вплотную с его головой.

Предупреждение было понято. Одно дело совершить очередной подвиг и совсем другое — превратиться в подушечку для булавок.

— Слезайте. И без глупостей.

Какие тут могут быть глупости? Антошка первым подал своим спутникам пример и спрыгнул на землю.

— Оружие положите.

С мечом расставаться было жалко, а с жизнью — и подавно.

— А теперь отойдите подальше.

— Чего вы хотите? — осведомился Антошка, с тоской поглядывая на лежащий в отдалении меч.

Краем глаза он заметил, что Ольгерд встал между разбойниками и Джоаном, словно собирался прикрыть его своей грудью.

Нет чтобы прикрыть Антошку! Тот бы и оценил, и отомстил!

— Сущую мелочь, сэр, — отозвался разбойник настолько здоровый, что ему совсем немного оставалось до великана. — Всего лишь налог на эту... как ее?

Коварное словечко вертелось у него на языке, да только никак не желало выскакивать наружу.

— На экологию, — поведал невесть откуда появившийся полный монах, в чертах лица которого явно проглядывало что-то восточное.

— На что? — изумленно переспросил Ольгерд.

— Есть такая штука — экология, — охотно пояснил монах. — Вы же не по воздуху через лес перенесетесь. Мох и траву потопчете, где-то ветку обломаете, костер разведете, а то и охотиться удумаете. А лес — система сложная, за ним уход нужен.

— Так вы лесники? — догадался Антон. — Только почему вас так много? Больше, чем деревьев...

— И лесники тоже, — подтвердил его догадку монах, а остальные заржали так, словно было сказано нечто чрезвычайно смешное.

Антошка вежливо посмеялся вместе со всеми и с видимым облегчением шагнул к оружию.

— Куда?!

Все луки мгновенно уставились на Антошку. Рыцарь немедленно отшатнулся. В противном случае вряд ли он смог бы недоуменно поинтересоваться:

— А разве нельзя?

Великан-недомерок запустил в рыжую шевелюру пятерню размером со снегоуборочную лопату, почесал отродясь не мытые волосы и объявил:

— Можно. Если хочешь получить полдюжины стрел.

— Грех вводить людей в искушение, — предупредил монах. — Они при исполнении. Тебе-то что, получил свою стрелу и успокоился, а людям лишние переживания. Самоубийце помогать — страшный грех. Чтобы его отмолить, не одна неделя уйдет.

И снова все заржали. Очень уж веселой показалась лесникам мысль об отмаливании грехов.

На этот раз Антошка со всеми не смеялся. Этих людей можно было понять: работа в глуши, отсутствие развлечений, тут любому незнакомцу будешь рад. Но каждая шутка имеет границы. Он все-таки не какой-нибудь бродяга, а рыцарь в законе.

— Я, между прочим, рыцарь, — сообщил о последнем факте Антон и осторожно продемонстрировал ногу.

Вопреки ожиданиям, золотая шпора не произвела никакого эффекта. Вернее, произвела, но не тот.

— Стали бы мы останавливать безродного бродягу! — когда все отсмеялись, сообщил монах. — Что с него взять, бедолаги? Короче, платить будете?

Антошка был несколько уязвлен таким пренебрежением к благородному сословию. Он уже привык, что имеет все мыслимые и немыслимые льготы, в том числе право брать все бесплатно у тех, кто никаких льгот и прав не имеет, и никак не предполагал, что в здешней глухоман и все может обстоять с точностью до наоборот.

Нострелы смотрелись очень красноречиво, и рыцарь выдохнул:

— Буду.

— Позволено ли будет узнать твое имя? — с какой-то скрытой подковыркой поинтересовался монах.

Антошка назвал.

— Вот это да! — воскликнул великан. — Послушай, Тук, я даже не знаю, сколько надо содрать с такого!

Имя монаха показалось странно знакомым.

— Я тоже, — признался монах.

— А вы Робина спросите, — неожиданно посоветовал Ольгерд.

Лесники недоуменно замолчали и внимательнее присмотрелись к путникам.

— Ты откуда шефа знаешь? — недобро спросил великан.

— Слухами земля полнится. О вашем шефе понарассказано да понаписано столько, что мудрено ничего не знать. Даже если обитаешь в другом мире.

И тогда Антошка понял. Если монаха зовут Тук, то шеф его непременно должен быть Робин Гудом. Соответственно никакие это не лесники, а самые натуральные благородные разбойники.

Тут надо сразу сказать, что в предыдущей жизни Робин Гуд и Конан-варвар были самыми любимыми героями Иванова. Свободолюбивые, неподвластные никому, кроме своих желаний, гордые, готовые по малейшему поводу или прихоти обречь на смерть любого. Это ли не настоящие мужчины и не пример для подражания?

Пример примером, а в реальной жизни встретиться с подобным образцом оказалось вещью далеко не приятной. Как засадит стрелу промеж глаз! А что? Настоящий герой, полное право имеет!

— Кто меня звал? Какие-то проблемы?

В наступающей тьме было трудно разглядеть вновь прибывшего, но повелительные интонации голоса ясно указывали — он!

— Не знаем, сколько с них брать, — пожаловался Тук. — Уж больно титул заковыристый.

Робин шагнул поближе к пленникам. Был он в малиновом плаще, с толстой золотой цепью поверх кольчуги, а перебитый нос говорил о буйно проведенной юности.

— Назовитесь.

Он услышал Антошкин титул и невольно присвистнул:

— Да. Хорошо поработали пацаны! Давно к нам такие птички не залетали! А остальные? Ну этот оруженосец, с него много не возьмешь. А ты, к примеру? — вопрос относился к Сковороду.

— Я маг.

В ответ на признание большая часть разбойников немедленно перенацелила свое оружие на Сковорода.

А вот на Робина заявление не произвело впечатления. Он лишь прикинул что-то про себя, очевидно сколько стоит волшебник.

— А ты?

— Ольгерд. Бродячий поэт.

— Не врешь? Докажи. — Робин кивнул на гитару, а потом добавил: — Угодишь — отпущу без выкупа. Нет — сдеру столько же, сколько с князя. Или шкуру на выбор.

И сделал распальцовку.

Ольгерд посмотрел на него внимательнее, тронул струны, закатил глаза, а потом решительно запел:

И совершенно неожиданно припев подхватили Робин с Туком:

Антошка ожидал всего, но только не знакомства с песней из старого мультика. А вот Ольгерд, похоже, как раз на это и рассчитывал и теперь старался вовсю.

И точно так же старались славный атаман с менее славным монахом:

Глядя на своих предводителей, не сдержались и остальные. Слов они не знали и восполняли это лихостью исполнения. Земля, может, и не дрожала, но все зверье в округе разбежалось от залихватского пения с разбойничьим посвистом, с притопыванием ногами, с удалыми воплями.

— Никак зема? — когда пение улеглось, спросил атаман. — С каких краев будешь? — Ответа он дожидаться не стал, а хлопнул Ольгерда по плечу и оповестил: — Пир! Я земляка встретил!

— И я! — подхватил монах, совсем как шакал в мультике про Маугли.

Или как ослик в истории про Винии-Пуха.

Даже в темноте было заметно, что лица разбойников оживились. Луки давно были опущены, трофейное оружие поднято и разобрано по рукам, но теперь взгляды на пленников стали намного дружелюбнее.

— А ты дай слово, что не будешь прибегать к своим приемчикам, — потребовал Робин Гуд у Сковорода. — В противном случае свяжем и рот кляпом заткнем. Чтобы праздник не портил.

Мысль оказаться в стороне от пира была мучительна. Сковород немедленно пообещал самыми страшными клятвами не прибегать ни к каким заклинаниям, пока находится в лесу и даже первое время после выезда из оного.

А вот у Антошки никто никаких обещаний требовать не стал. Герой сладострастно подумал, что может со спокойной душой сбежать и тем сэкономить немалую сумму, но тут же представил одинокие блуждания в лесу и отбросил мечтания в сторону.

Лучше заплатить выкуп и ехать спокойно, чем всю жизнь провести под сенью вековечных деревьев. Под ними недолго и одичать!

30

— ... Ни о чем таком я не думал. На хрена? Да подо мной треть Питера ходила. — Атаман понял, что его несколько занесло и поправился: — Ну не треть, но все равно кусок порядочный. Братва меня уважала. Власти больше, чем у местного короля. Бабки, бабы, шестисотый мерс, все, как положено. Лафа! А потом однажды такой заряд подложили, дело в кафе было, что амба. Другого бы разнесло, а меня сюда забросило. И Тука тоже. Он как раз там в уголочке пиво пил.

Переживания были настолько сильны, что Робин не удержался и с чувством осушил огромный кубок вина.

— Вот. Попал я сюда, значит. Пока раскумекал, что к чему... Хорошо Тук помог. Он человек начитанный, про всякие миры знает. Только не Тук он никакой, а Сужещетуков. Ни один местный выговорить не может, вот они его до Тука и сократили.

Монах пьяно улыбнулся. Мол, это вам не Ричарды всякие. И тем более не Джоны.

— А дальше... Раскинул мозгами, как жить. Связей нет, все давно прихвачено. В ряды местной братвы не очень залезешь. Они тут с гонором, со стороны никого не признают. Всякими предками кичатся, а новых к себе не берут. Короче, обиделся я. Раз так, то, думаю, держитесь! Не хотели потесниться — тогда будете подо мной ходить. Все! И плевать мне на вашу мафию!

Робин заметно разгорячился. Видно, что воспоминания доставляли ему определенную муку, но в то же время составляли предмет особой гордости.

— Спасибо родичам. Они меня в детстве на стрельбу из лука отправили. Я до кандидата в мастера дошел. Потом братве демонстрировал. А тут пригодилось. Набрал пацанов, недовольных полно. Даже конкурс устроить пришлось. А теперь мне вся братва башляет. Все, кроме короля. Только мое имя тоже сократилось. На самом деле меня Робертом Гудковским зовут. А прижилось — Робин Гуд. Как героя в фильмах.

Путешественники молчали. О подобном повороте сюжета не думал никто. Но, если честно, Антошка завидовал. Хоть он был не последним человеком в Огранде, а в Берендее — вообще вторым, но до такой известности не дошел. Шутка ли, войти в легенды двух миров, стать персонажем фильмов и книг, образцом для подражания и символом благородного героя!

«А ведь на его месте мог бы быть я, — с горечью подумал Антон. — Занесла бы меня судьба не в Берендею, а в места более цивилизованные, глядишь, и удалось бы развернуться в полную силу. Это наших в Европе практически не знают, а мы с рождения только и слышим о здешних уроженцах или о порождениях местной фантазии. Будто вся история только и творилась на клочке земли, на котором у нас и одна губерния не поместится. Самые лживые политиканы у них, самые кровожадные завоеватели тоже, а уж про разнообразных разбойников и убийц и говорить нечего.

Тьфу! Обидно, право слово!

Антошке было лестно познакомиться с самым известным из разбойников, или, проще говоря, бандитом, однако и досадно тоже было. Досадно — что этот бандит не он, Антошка, а кто-то другой.

Быть самым прославленным разбойником — это гораздо лучше, чем самым прославленным ученым. Кто этих ученых, кроме школьников, знает? А разбойники известны всем и каждому. Тот же Конан с гораздо большим удовольствием занимался грабежом и пиратством, чем скучными королевскими обязанностями.

— Ну раз вы — мои земляки, то по полной я раскручивать вас не буду, — подвыпив, Робин стал несколько добрее. — Совсем отпустить не могу, имидж не позволяет, но возьму как с простого рыцаря. Это все, что я могу сделать. Вы понимаете?

Антошка понимал и принимал. Имидж — штука тонкая, особенно в таком деле. В современной мифологии Робин Гуд понятнее всем и каждому и занимает места больше, чем король Артур со всеми своими рыцарями, вместе взятыми. И подвести такого замечательного человека?! Ни за что!!!

— Сколько?

Робин сказал.

Антошке показалось, что он ослышался. Хотел переспросить, но вовремя вспомнил, кто перед ним, и решил, что это еще по-божески. Мог бы вдесятеро больше содрать. Чем больше — тем значительнее подвиг. Аксиома.

Пришлось отсчитать требуемую сумму. Денег было жаль, и пришлось утешать себя тем, что не бывает худа без добра. В данном случае кошелек перестал тянуть к земле, стал почти невесомым. А наполнить... Или Антошка перестал быть героем и не сумеет добыть при помощи верного меча пропитания?

— Ну и расценки у тебя, — не сдержавшись, все-таки пробормотал Иванов.

Робин весело рассмеялся, и ему вторил Тук. Что бывает с теми, кто не в состоянии заплатить, никто не спрашивал. Зачем пытаться узнать очевидное?

— Спой что-нибудь душевное, — в очередной раз попросил атаман у Ольгерда.

Тот старательно сбацал Розенбаума, а потом без перерыва «Таганку».

— Слушай, Олег. — Робин едва не пустил скупую разбойничью слезу. — С Антошкой все понятно. Герой, подвиги совершает, но ты-то зачем с ним ездишь? У тебя ведь талант. Оставайся с нами. В долю возьмем, беречь будем. Кормить там, поить. Женщины и без того твоими будут. Они такого в здешних краях не слыхивали. Я, понимаешь, музыку люблю, а тут не поют, а декламируют какой-то бред. Оставайся!

Ольгерд почему-то посмотрел на Джоана и вздохнул:

— И рад бы, да не могу. Не обижайся, Роберт. Меня же невеста ждет. Вот только закончу поход и сразу сделаю предложение.

В другое время Роберт вполне мог рассердиться. Но песни родины сделали свое дело. Разбойник стал сентиментальным, как и многие из его коллег, когда вокруг много выпивки и звучат гитарные струны.

— Красивая?

— Очень, — Ольгерд снова посмотрел на Джоана, будто тот был сватом или братом нареченной.

— А она знает? — с пьяной настойчивостью продолжал допытываться Роберт.

— Пока нет. И даже не догадывается.

— Ух ты! — к восклицанию Роберта присоединился Антошка. Для него влюбленность приятеля и поэта тоже была новостью.

Преодолеть вместе столько опасностей, выпить на привалах столько вина и не обмолвиться ни полусловом! А еще говорят, что люди искусства болтливы и откровенны и о каждом своем чувстве трубят на весь мир! Вот и верь людской молве после этого!

Джоан тоже выглядел изумленным. Только у него удивление было щедро перемешано с неприкрытым интересом и какой-то недоброй ревностью. Словно поэт был влюблен в его сестру, которую оруженосец ни за что и ни за кого не желал отдавать.

И лишь один Сковород ничего не слышал. Он хорошо поел, еще лучше выпил и сейчас мирно похрапывал чуть в стороне.

А что? Колдовать все равно нельзя, так хоть поспать перед дальней дорогой.

— И кто она? — Истинные герои всегда очень живо интересуются подобными вещами. Джоан пока героем не был, но слушал с такой нескрываемой жадностью, что она переходила за рамки приличия.

Антошка чуть не брякнул оруженосцу, мол, прежде рыцарские шпоры заслужи, а потом махнул рукой. Пусть набирается опыта, пока находится в такой исключительной компании. Редко кому из ровесников достается подобное счастье.

Рукой махнул Антошка мысленно, да и то взмах получился коротким. Очень уж интересно было услышать ответ бродячего поэта.

— Самая лучшая в мире девушка, — Ольгерд говорил, не отрывая глаз от догорающего костра. — Наша землячка, между прочим. Хотя это не самое главное. Я думаю, что она с детства мечтала о чем-нибудь возвышенном. О принцах, героях, другой обстановке. Потом перенеслась сюда и в поисках своего избранника переоделась в мужское платье, нанялась оруженосцем и теперь скитается по непроложенным здешним тропам. Кстати, мечом она владеет превосходно, да и храбрости ей не занимать. И никто до сих пор не подозревает, что под пыльным от скитаний личиком скрывается невиданная красавица.

Мужчины слушали поэта как завороженные. История была правдивой, как правдивым было в Огранде все чудесное, чему давно не было места на родине. Даже обидно чуточку было, что все это произошло не с ними. Одно дело — обычные бабы, и совсем другое — нечто самой высокой романтики, о чем потом с гордостью можно будет рассказывать на привале у костра.

А Ольгерд рассказывал без гордости, однако с таким чувством, что, услышь его неведомая избранница, — ни за что бы не устояла.

— Знаете, я даже впервые пожалел, что не герой. В сущности, кто я? Бродячий поэт без достатка и крова. Все имущество — лишь гитара да с некоторых пор еще меч. Ни дворца, ни земель, а ведь женщинам шалаша и песен мало.

— Извини, братан, но если эта неведомая красавица устоит перед тобой, то она просто дура, — с пьяной пылкостью высказался Роберт. — А что до достатка, то приезжай с ней сюда. Обещаю — иметь будешь все. Будешь жить не хуже принцев.

— Нет, ко мне, — возразил Антошка. — У меня княжество огромное. Получишь под свою руку город, воеводство, а земель столько, что три таких острова поместятся и еще место для четвертого останется.

— Спасибо, друзья, — растроганно поблагодарил Ольгерд.

Хорошо, когда тебя понимают. Еще лучше, когда тебя понимают люди благородные. Если же у них вдобавок есть средства и они готовы ими поделиться, то о лучшем не стоит и мечтать.

И лишь Тук с Джоаном не пообещали Ольгерду ничего.

Да и что они могли пообещать? Монах — разве что освятить брак, но это дело достаточно беспроблемное. Были бы жених с невестой да чуточку взаимного желания. А Джоан... Ну при чем здесь молодой оруженосец? Что от него может зависеть?

Недаром Джоан выглядел самым задумчивым из компании. Видно, переживал, что ничем не в силах помочь своему спасителю.

Ах, молодость, молодость!

Меж тем в подобающем романтическом миноре подкрался рассвет. За пределами полупогасших костров обозначились деревья. Где-то в их кронах запели ранние пташки, вплели свои чудные голоса в храп уставших разбойников. Им-то что? Не они же пировали всю ночь напролет, пели песни, запивали каждую из них напитком, который прежде бодрит, а потом коварно бросает в сон. Безмозглые твари. Ни тебе хлопот, ни забот...

И явной дисгармонией в это пение вторгся протяжный стон Сковорода. Колдун неудачно задремал на нескольких сучьях и теперь проснулся помятый, больной и злой.

— Ты обещал, — вяло напомнил Роберт.

Предупреждение было сделано вовремя: в досаде Сковород был готов спалить своей непутевой магией весь приютивший его лес.

Между прочим сам виноват. Сначала посмотри, потом ложись. А на сучья пенять нечего.

Сковород с досадой плюнул. Плевок угодил в суховатую ветку, и та немедленно занялась каким-то синим химическим пламенем.

— Но-но! — Роберт отшатнулся и потянулся к лежащему луку.

Маг поморщился, взмахнул рукой, и пламя погасло.

Заодно погасли и последние угли в костре.

Сразу стало ясно, что посиделки кончились. Но ложиться спать было уже глупо. Потом весь день проспишь, а Брит дремать не станет. Да и не годилось благородному рыцарю слишком задерживаться в разбойничьем логове. Ночь скоротать — куда ни шло, а день...

— Надо ехать...

Антошка мужественно поднялся и пожал на прощание руки монаху и атаману. Задерживать Роберт его не стал. Напротив, ткнул в бок ближайшего разбойника и буркнул:

— Проводи. За все заплачено.

Разбойник привычно помянул чью-то мать и собственную собачью жизнь, но спорить с начальством не стал. Лишь уточнил:

— Докуда?

— До опушки, балда! Сказал же — заплачено! И смотри у меня! — Робин поднес к разбойной морде здоровенный кулак.

Кулак впечатлял и вызывал уважение.

— Не впервой. — Провожатый поднялся. — Все будет в лучшем виде.

— Смотри, — повторил ему Гудковский, очевидно, не вполне доверяя понятливости подчиненного. — Чуть что — ответишь и головой, и задницей.

Путники были уже в седлах, и Робин прощально вскинул руку:

— Удачи! Особенно тебе, Олег! Не забудь о моем предложении!

— Спасибо тебе, атаман! — ответил за всех поэт, хотя ничего конкретного обещать не стал.

Да и что обещать, когда еще ничего не решено?

31

— А вы заметили, что шериф редкий подлец?

Лес остался позади, и теперь вокруг лежали не то большие холмы, не то малюсенькие горы. Измученное не меньше путников долгим днем и дорогой солнце устало посылало последние лучи в это мрачное царство бесконечных подъемов и спусков, камней и цепких кустарников.

— Конечно. Воюет с таким славным парнем, — согласно кивнул Антошка.

Вот только голова не захотела подниматься на прежний уровень, да так и осталась мотаться внизу.

— Это как раз ерунда. — Ольгерд тоже еле держался и пытался разговором перебить сон. — Я сейчас о другом. Вы обратили внимание, с какой настойчивостью этот страж закона подчеркивал, что нам лучше всего ехать через лес?

Антошка не то буркнул, не то всхрапнул в ответ, что означало: да, обратил.

— Угу. А в лесу нас ждала ватага разбойников, о чем шерифу было прекрасно известно. — В отличие от остальных, Сковород часть ночи проспал. Пусть и без особого комфорта, однако спят же йоги на гвоздях. А тут всего лишь какие-то сучья.

— Что? — Антошка понял, о чем идет речь, и вскинул непослушную голову.

Гнев мгновенно вытеснил дремоту, и горе шерифу, если бы он сейчас имел глупость попасться на пути. Но при всей своей подлости шериф был не настолько глуп, чтобы подкарауливать в такой момент героя.

— Совершенно верно. Сам он справиться с нашим новым знакомцем не в силах, с нами связываться тоже побоялся, вот и решил стравить нас между собой в расчете, что одной проблемой станет меньше. Даже забыл про обещанную ему долю. Или не забыл, а решил, что все равно ничего ему не выгорит.

— Хрен ему после этого! — с чувством выдохнул Антошка, однако показал не хрен, а кукиш.

О том, что ничего давать шерифу и не собирался, герой, естественно, забыл. Что, герой еще каждую мелочь должен помнить?

Злость клокотала в душе, вот только рубить было некого. Поэтому клокотанье быстро улеглось, а голова опять стала клониться вниз.

Джоан тот вообще беззастенчиво дрых в седле. Как будто не было ему дела ни до коварных шерифов, ни до того, что настал вечер, а с ним и пора готовить ужин своему господину.

— Ладно. Надо располагаться на ночлег. Все равно сегодня до Брита не доберемся, — устало произнес Ольгерд и направил коня в уютную лощинку чуть в стороне от дороги.

Он первым спрыгнул на землю. Рядом грохнулся с седла Антошка да так и остался лежать, забывшись тревожным богатырским сном.

Джоан едва не последовал геройскому примеру, вот только Ольгерд был начеку и с непонятной нежностью снял оруженосца с коня, бережно уложил на подстеленный плащ.

— Вот даже как, — Сковород пытливо посмотрел на поэта и чуть улыбнулся.

— Именно так, — туманно подтвердил Ольгерд.

— Ты не думай. Я хоть и спал, но все слышал. И завидую немножко, — последнюю фразу Сковород произнес почему-то тихо.

Ольгерд улыбнулся в ответ, но сказал совершенно иное:

— Надо часового выставить. Места здесь цивилизованные. Того и гляди, наедет кто.

— Это запросто, — кивнул Сковород. — Ладно. Как я понимаю, будить ты никого не хочешь. Тогда вдвоем? Ты какую часть ночи предпочитаешь?

— Первую. Боюсь, потом разбудить меня будет трудновато.

На том и сошлись. Сковород проворно начертил магический круг, пробормотал над ним пару заклинаний да и завалился спать.

И лишь Ольгерд остался сидеть, охраняя всеобщий сон.

Порою он вставал, прохаживался поблизости, и каждый раз его маршрут оканчивался перед спящим оруженосцем. И каждый раз поэт присаживался рядом, всматривался в безмятежное перепачканное лицо, словно искал какой-то чрезвычайно важный для себя ответ.

Но любая романтика имеет свои пределы. В полночь Ольгерд растолкал Сковорода, а сам сразу занял его место.

Мечты, без сомнения, воодушевляют, но отдых дает только сон.

Вопреки опасениям, ночь прошла спокойно. Видно, Брит так стремился завоевать чужие владения, что напрочь прозевал появление отряда у границ своих собственных.

Крепкий сон, обильный завтрак — все это улучшило настроение Антошки. О потерянных деньгах не думалось, да и обо всем остальном тоже. Думать и лошадь способна, а он не конь какой-нибудь, а человек, то есть существо разумное, готовое на подвиг.

Подвиг же хотелось совершить нестерпимо, до зуда в кулаках, только почесать их было пока что не об кого, а самому можно было и расцарапаться. Ногти давно не стрижены, да и грязи набилось под них...

Антошка повернулся в ожидании продолжения. Однако Ольгерд прочел четверостишие и остановился, ленясь придумывать дальше.

В отличие от Антона, поэт выглядел откровенно невыспавшимся, помятым. Даже непонятно было, как в таком виде он сумел точно уловить настроение героя. И вообще необъяснимо — почему не захотел развивать благодатную тему.

Жаль. Вещь обешала получиться шедевральной, сполна объясняющей непросвещенной публике трудную долю героев. Это только со стороны кажется, что спасти мир — пара пустяков. Нет! Для этого надо помыкаться по свету, найти, от кого ты будешь его спасать, и при этом напрочь позабыть про бытовые удобства, гигиену и прочие житейские излишества.

О том, что никаких удобств нет ни в крестьянских халупах, ни в гордых рыцарских замках, Антошка предпочитал не вспоминать. А то и позабыл, что такое — удобства.

— Не нравятся мне эти тучи на горизонте. Как бы грозы не было, — обычной прозой произнес поэт, кивнув в ту сторону, куда они направлялись.

— Не было, но будет, — делать погоду Сковород не мог, но предсказать ее на ближайшие час-два — предсказывал. Порою достаточно точно. Если же ошибался, то кто из нас не безгрешен?

На этот раз предсказание не понравилось никому. Пришлось поторопиться и пуститься в путь даже без отдыха.

— Не иначе Брит что-то пронюхал, — пробурчал Антон.

Застать злого колдуна врасплох — это было бы вершиной удачи. Один геройский удар — и все проблемы решены. В открытой же схватке всякое бывает.

Ладно. Все равно дороги назад не было, и сомнения отлетели прочь. Чем труднее, тем больше чести.

Первой трудностью оказалась дорога. Как истинный злодей, Брит был человеком нелюдимым, к тому же до чрезвычайности подлым. Из-за этой подлости он не удосужился проложить тропу к своему жилищу, и пришлось небольшому отряду карабкаться по кручам, преодолевать стремительные горные ручьи, перебираться через каменные завалы.

Пока справились, наступило время обеда, но не повезло и тут. На соседней скале как раз показалась мрачная башня, явное жилище колдуна, и сразу стало не до приема пищи.

А тут еще, пусть с запозданием, сбылся прогноз Сковорода. Небо затянуло тучами, стало темно, как ночью, и в темноте по отряду ударил порыв предгрозового ветра. Антошку и его спутников едва не вышибло из седел. Лошади попятились, и еще хорошо, что сзади оказалась не пропасть, а скала.

Или нехорошо? В пропасть упал — и все, а тут всадников с их скакунами прижало так, что ни отойти, ни отодвинуться было решительно невозможно. Камни давили, впивались в тело с одной стороны, а с другой прессом наваливалась воздушная масса, плотная, словно именно воздуха в ней и не было.

А потом ослепило и оглушило. Ослепила молния, а оглушил соответственно гром. Причем не простой, а с перекатами и многократным эхом. Антошке, напялившему на голову рыцарский шлем, пришлось хуже всего. Железо задребезжало, и у героя стало звенеть не в каком-то там ухе — в голове.

Да, Брит оказался грозным противником! Он явно не желал вступать в ближний бой и норовил уничтожить Иванова с его товарищами еще на подступах к замку.

Ветер стал кружить, метаться, а также завывать и плакать ничем не хуже пушкинской вьюги. При этом он упорно не желал терять свою силу, а в довершение из туч хлынул ливень.

И разом все промокли. Хорошо хоть, не проржавели. Все-таки металлу на это требуется какое-то время. Но ощущение у Антошки было такое, что еще немного — и это непременно произойдет, и он превратится в Железного Дровосека.

И тут, как говаривал Карлсон, случилось чудо: друг спас жизнь друга. Оказавшийся крайним Ольгерд узрел совсем рядом с собой пещеру, невероятным усилием спешился и кое-как продрался до спасительного отверстия, да еще и проволок туда своего коня.

Другой бы на этом и остановился, однако поэт мужественно выбрался обратно, вцепился в поводья скакуна Джоана и потащил его за собой.

Увидев такое дело, Антошка тоже поднапрягся. Слезть оказалось трудно, волочить Вороного — еще труднее, однако бросить коня было жалко. Как потом выбираться без него из здешней Тмутаракани? И Антошка не бросил товарища, хоть и не ждал от него особой благодарности.

В пещере оказалось если не уютно, то хоть спокойно. Гроза бушевала снаружи, и с нею вместе пытался бушевать позабытый Сковород. Только у последнего это не очень получалось. Попробуй поори при сильном ветре, да еще с летящей горизонтально водой!

Пришлось магу успокоиться и последовать примеру товарищей. Все равно ничего другого ему не оставалось. Зато в пещере Сковород попытался отвести душу, но был остановлен насквозь промокшим и потому злым Антошкой:

— Наколдуй что-нибудь! Не сидеть же здесь до посинения!

До посинения было уже недалеко.

— Зонтик? — после краткого раздумья предложил колдун.

— Унесет, — ответил за Антошку Олег.

— Тогда не знаю, — признался Сковород.

— А чтобы ветер стих?

Сковород посмотрел наружу, где вовсю бушевала стихия, прикинул свои возможности и сообщил:

— Нет, чтобы стих я не могу. Могу только град добавить.

Град оказался никому не нужным. Людям свойственно привередничать и желать того, что в данный момент невозможно.

— Тогда придется идти так. — Антошка заменил шлем на свой прежний, переделанный из мотоциклетного, и посмотрел, не заржавел ли меч.

Меч не заржавел.

— Только доспехи снимите, — посоветовал Ольгерд. Сам он так и оставался в своей кожаной одежде.

— Это зачем? — подозрительно посмотрел на поэта Антошка.

Совет Ольгерда не укладывался у него в голове. Какой же герой без кольчуги и прочего напяленного железа?

— Хочешь громоотводом поработать? — вопросом ответил Ольгерд. — Или физику забыл?

Физику Антошка действительно подзабыл, но тут совсем рядом ударила молния, напомнив про школьный курс.

— Да, действительно. — Антошка решил наплевать на некоторые правила приличия и торопливо стащил с себя кольчугу.

Потом подумал и снял шлем, а затем, стыдясь, и шпоры. Жаль, что нельзя было избавиться от меча, но тут уже приходилось рисковать.

— А ты не идешь? — Антошка с удивлением посмотрел на не спешившего разоблачаться оруженосца.

— Иду, но... — как-то стыдливо начал Джоан.

— Не дури, — оборвал его Антошка. — Мало того, что сам получишь, так еще и всем нам достанется!

Это был аргумент! Джоан вздохнул, повертел головой и скрылся в самом дальнем и темном уголке пещеры.

Вернулся он уже без привычного панциря, но кутался в мокрый плащ так, словно его мучил жар и он хотел охладить охваченное огнем тело. Вместо же шлема на голову была напялена шляпа, начисто скрывающая не только волосы, но и значительную часть шеи.

— А ветер-то чуть притих, — заметил выглянувший наружу Олег.

— Это я наколдовал! — гордо отозвался Сковород.

Ольгерд взглянул на него с неприкрытым сомнением, однако вслух говорить ничего не стал. Даже пальцем у виска не покрутил.

— Если бы еще дождь поменьше, хоть самую малость. — Антошка посмотрел на Сковорода, но тот сделал вид, будто не слышит.

Вода падала стеной, и за ней не видно было башни Брита, да и скалы, на которой она стояла, — тоже.

— Пошли!

Ох, как не хотелось выходить наружу в объятия непогоды! Ольгерд беззвучно шевелил губами, матерясь про себя, Антошка то же самое делал вслух, Сковороду, наверное, помогала его магия, и лишь Джоан продолжал упорно кутаться в плащ.

Пешком, где на своих двоих, где — на четвереньках, то и дело падая, почти ощупью, как-то совсем не героически, словно пьяницы на автопилоте, четверо спасителей мира двинулись к невидимой цели. И, знаете, дошли!

Пусть не сразу, пусть такой путь невозможно воспеть в героической балладе за его полную неэстетичность, но все-таки ползший головным Антошка уперся лбом в очередной камень, попробовал его обогнуть и только тут понял, что это часть кладки, а затем и вспомнил, для чего она ему нужна.

Всем отрядом, группой, а по внешности всем стадом повернули налево в поисках входа. Обогнули башню и нашли его чуть правее от своего первоначального места. Оставалось войти, но коварный колдун прикрыл вход массивной дубовой дверью с грубой ручкой.

Антошка первым, как и подобает герою, навалился на нее всем телом, надавил — без всякого толка.

Пришлось отодвинуться и броситься на преграду. Вот только дуб он и в Англии дуб.

Иванов отлетел, потирая отбитое плечо, а дверь даже не шелохнулась. Антошка взвыл и повторил попытку. На этот раз в дверь он впечатался так, что остальным пришлось приложить немало усилий, чтобы отодрать и отодвинуть в сторону.

— Давайте все вместе! — Это был тот момент, когда герою не стыдно попросить о помощи.

— Подожди. — Сковород присмотрелся и решительно отодвинул рыцаря в сторону.

— Магия? — понимающе спросил Антон. Да, Брит был достойным противником!

— Она, — Сковород усмехнулся.

Наверное, обрадовался, что и его талант пригодился в решающую минуту.

Он отвернулся от своих спутников, пробормотал что-то под нос, пару раз взмахнул руками, схватился за ручку и рванул дверь на себя.

Там, где беспомощной оказалась сила, помогло самое элементарное колдовство. Дверь послушно открылась, а с нею открылся вход в жилище колдуна.

— Да, ты великий волшебник! — восторженно проговорил Антон.

Он бы сказал что-нибудь еще, но тут рядом опять сверкнуло и громыхнуло. Иванов машинально рванул прочь от этого светозвукового неистовства и оказался в башне.

После вспышки молнии в ней показалось совсем темно. Зато сверху не лило, хотя Антошка уже все равно был мокрым до последней нитки.

Он почувствовал, как остальные подпирают его сзади, подталкивают вперед. Что ж, такова богатырская судьба — всюду быть первым. Антошка послушно рванул, споткнулся о первую же ступеньку и на четвереньках припустил наверх.

Путь к славе оказался нелегким. Лестница была крутой, одежда насквозь мокрой, способ передвижения — неудобным, меч путался в ногах. Антошка постоянно поскальзывался, несколько раз чувствительно приложился лицом к дубу. В итоге настроение рыцаря стало воистину геройским: он озверел.

Последние ступеньки — и князь Берендейский вынырнул в большой зале где-то на верхушке башни. Он немедленно принял приличествующее сану вертикальное положение, кое-как вытер лицо и огляделся.

Весь зал был наполнен книгами и манускриптами. Они стояли и лежали на многочисленных стеллажах, столах, лавках, а то и просто валялись грудами на полу. Среди них почти терялся маленький худой человек в просторных одеждах, до того увлеченный чтением, что не сразу заметил появление Антона.

Это был Брит. Антошка признал его сразу. Страшное лицо, почти лысое с остатками торчащих во все стороны седых волос, редкие клочки неухоженной бороды, набухшие веки, скрюченные пальцы. Одно слово — истинный злодей в своем натуральном неприглядном обличье. На такого посмотришь — и сердце вздрогнет. Разумеется, если сердце не богатырское.

Но у Антошки с сердцем был полный порядок. Так же, как и с желудком, печенью и прочими богатырскими органами. Поэтому внешний вид колдуна его не испугал. Надо было сказать нечто значительное, объясняющее появление и одновременно неотвратимость расплаты. Так, чтобы Брит ужаснулся и понял, что его карта бита.

В голове, как всегда, ничего не было, но Антошка поднапрягся и изрек:

— Картина Репина «Не ждали». Готовься к смерти, гад!

Последняя фраза была из какого-то старого фильма, но из какого, Антошка вспомнить не смог. Главное, к месту и в тему.

Но Брит был с этим явно не согласен и готовиться к смерти не стал. Вместо этого он зловеще взвизгнул, подскочил и без предупреждения запустил в Антошку дубовым табуретом.

Хорошо, что Антошка пришел не один. Его спутники как раз покончили с лестницей, ввалились в зал и при этом бесцеремонно толкнули рыцаря так, что он поневоле пошатнулся.

В итоге табурет лишь просвистел мимо уха и врезался в одну из книжных полок. От удара полка завалилась, и древние манускрипты разлетелись в разные стороны.

— Ах так! — взбеленился колдун.

Он гневно взмахнул рукой и топнул ногой. Пол немедленно подпрыгнул, а стены покачнулись.

Все, включая Брита, попадали и закрыли головы руками. Но на этот раз башня устояла. Лишь посыпались полки и манускрипты, и все покрылось кучей бумажных листов, пожелтевших от времени, почти как их природные собратья.

Убедившись, что непосредственная опасность пока не грозит, Антошка первым вскочил, однако неловко наступил на отяжелевший плащ и с проклятьями растянулся снова.

— Живьем не брать! — выкрикнул Сковород, выбираясь из-под горы манускриптов.

Да никто и не собирался. Куда его потом девать? Еще наведет какую порчу, а то и вообще пошлет туда, куда идти не хочется, но под воздействием заклятия придется!

Пока Антошка поднимался вторично, Джоан подскочил к колдуну и вскинул свой меч.

— Это не по правилам! — хотел выкрикнуть Антошка, да только не успел.

Брит вновь махнул рукой, словно отталкивая от себя оруженосца, и тот послушно взмыл в воздух и полетел к дальней стене. Учитывая скорость, шансов уцелеть у Джоана было немного.

Один из этих шансов оказался Олегом. Поэт прыгнул в сторону пролетающего оруженосца, успел оказаться на роковом пути и сыграть роль амортизатора.

Грохот от двойного падения заглушил даже очередной раскат грома. Антошка мельком заметил, что Ольгерд с Джоаном застыли в неловком объятии, понял, что двое из его спутников временно выбыли из строя и, значит, пришел его черед.

И снова Брит взмахнул рукой. У Антона возникло впечатление, что он с разбегу влетел в резиновую массу, та прогнулась и...

На беду колдуна, рыцарь был гораздо массивнее худосочного оруженосца. Магия не смогла поднять его в воздух, бросить в стену. Антошка лишь отлетел на пару шагов назад да чувствительно сел на копчик.

— Ах ты!.. — Антошка коротко и емко добавил, что он думает о колдуне и о его родне, и снова бросился в атаку.

Как видно, магические силы Брита иссякли, совсем как аккумулятор, нуждающийся в подзарядке. Только времени подзаряжаться у колдуна не было, и он решил пока действовать более простым способом. Невесть откуда явился меч. Был он раза в полтора длиннее Антошкиного, а сверкал так, словно только что вышел из полировальной мастерской.

Надо отдать Бриту должное — своим клинком он владел виртуозно, и сталь мелькала в опасной близости от Антошки.

Но и Антошка был шит не лыком. Он нападал агрессивно и непрерывно, пытался рубить, колоть, снова рубить и вообще размахивал мечом так, что колдун был вынужден пятиться, как порою пятится собака от бешеных наскоков матерого кота.

Да, это была битва! Под натиском Антошки Брит оказался на лестнице, потом начал потихоньку подниматься по ней, но герой преследовал его и там.

Выше была лишь открытая площадка на самой вершине, и сражающихся окатил непрекращающийся ливень. Только разве можно охладить сердце посреди битвы? Так даже было эффектнее: блеск молний в отдалении, раскаты грома, дождь и посреди разгула стихий двое с мечами, азартно пытающиеся зарубить друг друга.

Антошке это наверняка бы удалось, но сапоги скользили, и при очередном выпаде герой совсем не эстетично упал. Меч его отлетел к самому парапету, и рыцарь на четвереньках рванул туда же.

Удар ногой остановил его, опрокинул на спину. Сквозь пелену воды Антошка увидел, как Брит поудобнее встал над ним и с сатанинским криком высоко вскинул меч.

Да, благородством здесь и не пахло. Колдун не знал, что лежачего не бьют. Впрочем, он и не собирался бить. Так, рубануть разок, да и все.

Антошка уже хотел зажмуриться в последний раз, но в этот момент ослепительный зигзаг рванулся с мрачных небес и ударил во вскинутое навстречу лезвие. Вспышка была такой, что перед глазами запрыгали солнечные зайчики. Антошка почувствовал, как неведомая сила подбросила его, а затем страшный грохот едва не разорвал барабанные перепонки.

— Зарубили! — едва не закричал Антон. Потом прислушался к своим ощущениям и усомнился.

Тело болело, однако болело все, а не какая-то там половина. На беду, веселящиеся не к месту зайчики не давали ничего рассмотреть, а вата в ушах — расслышать. Только и было понятно, что пол раскачивается под ним, как палуба корабля, но это еще не повод для крика.

— Бежим! — Истошный вопль резанул по многострадальным ушам так, что даже сумел прорваться сквозь заложившую их вату.

Зайчики блеснули в последний раз и исчезли. Сквозь пелену воды Антон разглядел склонившегося над ним Сковорода.

— Бежим! Сейчас все рухнет! — вновь выкрикнул тот, пытаясь приподнять Антошку.

Бежать никуда не хотелось. Вставать — тоже. Тогда неугомонный колдун поднес к самому носу рыцаря какой-то флакон, и резкий отвратительный запах мгновенно привел героя в чувство.

— Где Брит? — Антошка присел и принялся выглядывать пропавшего противника.

— Молнией убило. А башне досталось так, что она сейчас обрушится к какой-то там матери! — без всякой радости, зато с испугом сообщил Сковород и добавил: — А перекрытия загорелись. Не знаю, успеем ли...

— Что?! — Антошка взвился на ноги, подхватил меч и стрелой устремился к выходу.

Он скатился в знакомый зал и сразу убедился в правоте приятеля. Кое-где дерево тлело, местами — пылало, а груда разбросанных по всему помещению сухих манускриптов обещала здорово ускорить этот процесс.

Чуть в стороне от лестницы лежали двое других спутников. Антошка мгновенно решил, что они погибли, но пригляделся и убедился, что не прав.

Ольгерд с Джоаном были не только живы, но и в сознании. Поэт лежал сверху, осторожно лежал, на локтях, словно прикрывая оруженосца от всех опасностей, и не отрывал взгляда от голубых глаз Джоана. Тот тоже неотрывно глядел на поэта, и была в этом обоюдном взгляде какая-то тайна, только не было времени разбираться, какая же?

— Бежим! Погибнете! — рявкнул Антон и первым рванул к лестнице.

Он поскользнулся и покатился так, что вылетел наружу едва ли не мгновенно. И лишь посчитать ступеньки снова забыл. А может, и не забыл, но на него почти сразу рухнул Сковород, и из Антошкиной головы вылетели все расчеты.

Тут рядом свалился камень, откуда-то сверху полетели искры, и путники проворно вскочили на ноги. А вот бежать они бросились уже вчетвером: Ольгерд с Джоаном спустились более привычным способом, но тоже на редкость быстро и сразу подключились к соревнованию.

Кто победил, сказать было трудно. Длинная дорога от пещеры до башни вдруг укоротилась и поместилась в несколько ударов суматошно колотящихся сердец.

Спереди призывно заржали напуганные грозой кони, а сзади раздался грохот, и обернувшиеся путники увидели, что башни больше нет. Так, груда камней да горящих досок.

— Все!

И, словно подтверждая это достаточно оптимистическое утверждение, облака вдруг разошлись, и в образовавшийся просвет выглянуло солнце. Наверное, решило посмотреть, что случилось в мире за время его отсутствия.

32

Откровенно говоря, светило могло бы немного подождать. Хотя бы до тех пор, пока победители приведут себя в порядок. Все равно на самое интересное оно опоздало, так чего теперь выставлять героев в потрепанном виде?

А вид был, надо сказать, еще тот. Даже не вид, а видик. У Антошки от частого контакта со ступенями опухло лицо. Некогда роскошные кудри слиплись от воды и от грязи, превратились в паклю и живописно торчали во все стороны. Одежда же оказалась перепачканной настолько, что даже цвет ее установить казалось невозможным.

Впрочем, Сковород выглядел ненамного лучше. Лицо его тоже опухло, наверное, приложился, когда спешил за Антошкой из башни, а одежда оказалась не только грязной, но и рваной. Штаны так и вообще на довольно интимном месте, будто маг пытался сделать шпагат. И, между прочим, зря. Получилось ли хитроумное упражнение или нет, неизвестно, а штаны-то порвал.

Лицо Ольгерда не пострадало. Да и вообще он выглядел достаточно неплохо, если не считать обгорелого плаща, дыр на котором теперь было значительно больше, чем материи.

А уж Джоан... Нет, так с ним вроде было все нормально. Шляпу свою потерял да порвал завязку у плаща. Теперь последний приходилось держать в руке, да...

Без плаща и без шляпы выглядел Джоан, мягко говоря, непривычно. Неожиданно длинные волосы промылись дождем, приобрели светлый цвет и рассыпались по плечам, но и это были мелочи. А вот ниже плеч... Мокрая рубаха плотно липла к телу и выделяла упругую женскую грудь, соблазнительно подчеркивая напрягшиеся соски.

И вообще, Джоан оказался на диво хорошеньким, и у Антошки не только отвисла челюсть, но и гулко екнуло сердце. А как смотрел на него (тьфу! на нее) Олег! Так и впился глазами, словно в целом мире не нашел другого дела. И ведь действительно не нашел, подлец!

Да и Джоан смотрела только на поэта. Забыла про остальных или не замечала... И что она в нем нашла?

Молчание явно затянулось, повисло перетянутой струной и лопнуло внезапно охрипшим голосом Олега:

— Я тебя в двух мирах искал...

И счастливый смех в ответ. Такой, за который не жалко отдать и жизнь.

А потом обоих качнуло навстречу друг другу.

— Тебе не кажется, что мы здесь лишние? — очень тихо спросил у Антона Сковород.

— Кто?

У Антошки что-то перемкнуло в мозгах, и простейшие вещи он понимал с трудом.

— Мы.

— Где?

— Здесь.

— Здесь?

— Если очень хочешь, то тут.

Должно быть, отзвуки вопросов и ответов проникли даже через затуманенное сознание влюбленных. Они повернули к своим спутникам сияющие счастьем лица и только объятий разжать не смогли.

— Я, помнится, обещал познакомить вас со своей возлюбленной, — улыбнулся поэт. — Сразу, как только закончим дело.

Дело?

И тут до Антошки дошло, что дело действительно сделано. Вернее, совершен подвиг и спасен мир. И сразу все стало казаться таким мелким, что зависть ушла. Перед ним стояли не просто влюбленные, а его сотоварищи. Так сказать, свидетели и соучастники великого деяния. И чувства к ним теперь напоминали чувства отца к своим детям. Словно Антошка был мудрым и опытным, а они так, молодо-зелено.

— Как хоть тебя звать? — не обращаться же к бывшему оруженосцу мужским именем!

— Жанна, — вместо, девушки отозвался Ольгерд. Та одарила его восхищенным взглядом и кивнула.

— Мы, кстати, земляки.

Это произнесла уже девушка.

— Как?! — глаза Антошки полезли из орбит.

— Очень просто. Росла, мечтала о принце, а потом поняла, что в нашем мире таковых давно нет. Вот и оказалась здесь. Но я-то не урожденная принцесса. Вот и пришлось нарядиться в мужской костюм и отправиться на поиски суженого. Для начала устроилась оруженосцем у барона. Он готов был взять без рекомендаций. Думала, отправимся на турнир, а там уйду от него к более порядочному. Но турниры покойный фон де Лябр не любил, да еще и что-то заподозрил, приставать стал, а тут и началась вся эта история.

Ольгерд согласно кивал в конце каждого предложения, словно все знал заранее. Или действительно знал? Сумел же он понять, кто перед ним! И молчал же, молчал!

Но обида оказалась мимолетной. Осознав себя победителем, Антошка стал добр и зла на друзей не держал. Все равно еще раз жениться не мог, и толку от тех обид...

Подвиги помнятся, а жены забываются. Так что из них важнее?

— Кстати, мое обещание в силе. Насчет воеводства и земель, — заметил Антон. — Мне свои люди нужны.

А того, что самые надежные люди — это те, с кем вместе прошел через все опасности, даже добавлять не стал. И так ясно было.

Вдруг еще раз спасать мир придется?

Да и почему: вдруг?!

А потом насупил послепобеденный пир. Был он не слишком богатым, поход-то не кончился, зато веселым.

Особенно веселым он стал после того, как Сковород при помощи магии стал зашивать свои штаны. Зашить он их зашил, вернее, замагячил, добротно, да только умудрился при этом примагячить к ним плащ, и пришлось размагячивать все опять и начинать сначала.

Короче, засиделись почти до утра. Утром же Антошка неожиданно вспомнил: Чизбурек! Он же в родных местах столько уже натворить мог! Опять-таки перед Полканом неудобно. Обещал ведь помочь...

И так всколыхнулась в Антошке совесть, что собственный подвиг стал не в радость. И вроде не ел ничего такого. И даже не пил.

— Надо спешить. Может, еще успеем, — объявил богатырь не проснувшимся толком товарищам.

И вид у него при этом был настолько внушительным, что спорить никто не стал. Надо так надо. Ольгерду с Жанной тоже свадьбу желательно справить побыстрее.

И понеслись. К шерифу, понятно, не поехали, к Робину — тоже, но даже с крюком к вечеру второго дня оказались у моря.

Антошка с наслаждением вдохнул солоноватый воздух и торжественно объявил:

— Море!

Словно остальные этого не поняли.

Море лежало перед ними от подножия скал и до самого горизонта. Мерно накатывались на берег небольшие волны, шелестели, плескались. Над водою носились крикливые чайки. Солнце порою отражалось от воды, слепило, играло, звало в просторы, туда, где невидимым и далеким лежал родной берег.

Чуть в стороне кормой на песке приткнулся небольшой корабль. Парус был спущен, весла расслабленно лежали вдоль бортов, а на берег была переброшена сходня, и по ней какие-то люди, очевидно команда, перетаскивали на судно бочки, тюки и еще какой-то груз.

Вдоль самой кромки воды к кораблю спешило несколько всадников в кольчугах и шлемах. Один из них вел в поводу заводного коня, через круп которого было переброшено что-то громоздкое, только отсюда непонятно что.

— А ведь они готовятся к отплытию, — авторитетно заявил опытный Сковород.

Остальные переглянулись. Это было удачей, и не стоило упускать такой шанс. Кто знает, когда еще занесет в здешние пустынные воды другое судно?

Одно слово: провинция!

Никакой команды не потребовалось. Весь отряд дружно пустил коней в галоп, стремясь во что бы то ни стало успеть на посадку.

А вот у корабля этому явно не обрадовались. Команда засуетилась, забегала, стараясь быстрее закончить погрузку и не принять на борт новых пассажиров.

Другие всадники тоже заторопились и помчались к судну во всю прыть. Возникло своего рода соревнование: кто первый? Призом же было место на корабле.

А что поделать, когда смотрелось происходящее и впрямь на редкость поэтично? Это вам не езда на машинах по дорогам. За рулем — перемещение, на коне — романтика. Две группы всадников едва не столкнулись у самого корабля, но смогли удержать разгоряченных скакунов и застыли. Четверо против четверых.

Не считая заводной кобылы с грузом.

— По какому праву?! — взревел предводитель конкурирующей группы, широкоплечий, с седой внушительной бородой.

Остальные тоже были ребятами крепкими, только до седины еще не дослужились.

— По праву срочности! — точно так же взревел Антон и уже нормальным голосом добавил: — Прошу, принять мои глубочайшие извинения, братан, но мы очень спешим.

— А мы? — спросил седобородый.

— А вы — не знаю, — твердо ответил Иванов.

— Мы уже заплатили за перевоз. Вот, — объявил предводитель.

— Тогда извольте показать билеты, — предложил Антон.

По лицу седобородого было понятно, что такого слова он не слыхал и никакими билетами не запасся.

— Ага! Нету! Заяц! — победоносно вскричал Антон.

— Кто заяц? Я? — Седобородый обиделся и выхватил меч.

— Ну, вы! Решайте быстрее! Отходить пора! — прокричали с корабля.

Но сами спешно столпились на палубе в надежде на зрелище.

— А вы... вы... Вы вообще имеете честь быть дураком! — после долгого поиска слов выкрикнул Антошке седобородый.

Такой обиды герой стерпеть просто не мог. Чтобы какой-то неведомый хрыч оскорблял его за здорово живешь?!

— Сами такой! — Антон с мечом в руке бросился на обидчика.

Последний не пожелал признать свою неправоту. Его клинок обрушился на рыцаря подобно молнии.

Но видел Антошка молнии. Совсем недавно видел.

Молния ударилась в подставленный щит. Лицо предводителя оказалось совсем рядом, настолько близко, что и не рубанешь, и Антошка в гневе просто двинул в ненавистную харю кулаком.

В кулаке был зажат меч, и перекладина звучно приложилась ко лбу обидчика.

Тот покачал головой, затем покачался сам и неожиданно рухнул с коня. Только мелькнули подошвы сапог, а в следующее мгновение ноги вытянулись, протянулись вдоль песка.

Антошка хотел крикнуть своим призывное: «Бей!», но они уже били.

В самом прямом смысле бил поэт. Он просто выхватил из-за пояса врага палицу и молотил ею по шлему, почти без замаха, но и без перерыва. В итоге шлем смялся, превратился в блин, а его владелец закатил до предела глаза, посмотрел на свое имущество да и грохнулся, огорченный, вниз.

Руки у Жанны были заняты Антошкиным копьем. Будь она рыцарем, неизбежно уколола бы. Только рыцарем девушка не была. Она махнула копьем, как оглоблей. Так сказать, переломила его о противника. В том смысле, что копье разлетелось, а противник — слетел.

А Сковород лишь махнул рукой, да так резко, что поднявшийся ветер снес последнего конкурента, словно пушинку.

С палубы раздались бурные аплодисменты и крики: «Браво!»

Победители раскланялись, чуть подождали — может, цветы поднесут? — но цветов у моряков не водилось, а подносить рыбу скитальцы морей постеснялись. Не принято, к сожалению.

— Заплачено, изволили говорить? — спросил Антошка у лежащего седобородого.

То ли из гордости, то ли от потери сознания тот отвечать не стал. Антошка же не стал настаивать.

— Грузимся, — коротко сказал он своим.

Было бы неплохо прихватить заработанные честным трудом трофеи, однако судно было маленькое, и девять коней на него явно бы не влезли. Доспехи же и прочий хлам Антошке пока были не нужны.

Он лишь подошел заглянуть, что за груз везли конкуренты. Может, что съестное или дорогое? Свои-то денежки тю-тю, а где другие взять в дороге?

Антошка дотронулся до пыльного ковра, скрывающего нечто большое, и это нечто вдруг взревело благим матом.

Это было настолько неожиданно и страшно, что Антон отскочил и прохрипел:

— Помогите!

Друзья поняли эту просьбу не так. Они дружно подскочили и сбросили ковер.

Ковер размотался, из него выскочил здоровенный мужчина, одетый в дорогие рваные одежды, и радостно взревел:

— Спасен!

Крик его был настолько громок, что лошади попятились, а люди заткнули уши.

— О, благородный рыцарь! — пленник обхватил Антона и стал душить его в объятиях.

Антошка жалостливо захрипел и стал заметно синеть. Тут бы и пришел конец всем его приключениям, если бы Сковород не успел спросить:

— Кто вы?

— Кто я? — мужчина удивился так, словно его должна была знать каждая собака.

Собаки, может, и знали, а вот путешественники — нет. Главное же, что в своем изумлении мужчина отпустил Антона, словно больше в благодарностях тот не нуждался.

— Я здешний король. Мое погоняло — Рич Баранья Голова.

Мужчина так горделиво выпрямился, что никаких сомнений в справедливости его слов не возникло.

— А вы кто?

Путешественники представились в ответ. При этом Жанна назвалась своим прежним именем, так сказать, во избежание.

— О, благородный князь! По закону рыцарства я должен отблагодарить тебя, а меня еще никто не называл неблагодарным. Я отдам тебе в жены свою дочь. Любую, на выбор.

— И много их? — машинально поинтересовался Антон.

— Каждая вторая девица в королевстве! — горделиво сообщил король.

— Баранья Голова — самый известный и доблестный рыцарь, и все женщины острова поэтому негласно принадлежат ему, — тихонько сообщил многознающий Сковород. — Правда, на приданое незаконнорожденные дети прав не имеют.

Ага! Раскатал тогда губу!

— Я женат, ваше величество, — сообщил Антон. — Моя супруга ждет меня в Берендее.

— В какой Берендее? — Король наморщил свой бараний лоб. Как властелин государства, хотя и проводящий большую часть времени то в одном, то в другом плену, он был осведомлен об основных политических реалиях Огранды. — Нет больше никакой Берендеи. Так что женись, князь, и ни о чем не думай.

— Как «нет»?

— Завоевал ее какой-то не то Чизбургер, не то Гамбургер. Этакое съедобное имя, — и король оглушительно захохотал.

— Чизбурек? — едва гром улегся, уточнил Антон.

— Во! Именно Чебурек! — согласился король. — Надо будет как-нибудь с ним подраться. Воин он, по слухам, серьезный. К такому даже в плен попадешь, не зазорно будет. Вот только разберусь с баронами да с братцем и поеду. Совсем все от рук отбились. Я только из плена вырвался, так свои подкараулили и опять захватили. Говорят, я у них девок порчу. А хоть и порчу, что с того? Король я или нет? Но ничего, сейчас сыграем твою свадьбу, а потом по-родственному со всеми тайными врагами разберемся. У меня дочки хорошенькие есть.

Баранья Голова заговорщицки подмигнул. Но Антошке было не до заговоров. Пока он спасал мир, коварный Чизбурек захватил родные земли. Не подождал, не сразился, пришел по-подлому в отсутствие героя и завоевал!

Антошка посмотрел по сторонам слезящимися глазами, и вдруг его взор прояснился.

Кони уже были на корабле, корабль плескался на воде, матросы сидели на веслах, и только трап еще связывал шаткую палубу с берегом.

— Бежим! — Антошка подтолкнул друзей, и все четверо дружно стрелою взлетели на борт. — Отчаливай!

— Куда? — взвыл Баранья Голова. — А жениться? Так порядочные рыцари не поступают!

Но весла уже погрузились в волны, корабль стремительно скользнул от берега, и Антошка прокричал на прощание;

— В другой раз, ваше величество! В другой раз!

Сам он был уверен, что другого раза не будет. Поплавали, теперь — знаем!

33

Душа летела к родной Берендее стремительной птицей, а корабль едва полз по волнам. И это при попутном ветре! А если бы тот дул в лоб? Ну как тут не пожалеть о ветродуе! Страшно, муторно, некомфортно, но хотя бы быстро!

Здесь не было не страшно, не быстро, а вот муторно и некомфортно было. Корабль ритмично раскачивался, навевая морскую болезнь, а что до комфорта... Стыдно признаться, но никаких туалетов, или, по-морскому, гальюнов, в романтичные Средние века не было. Приспичило — есть доска с дыркой, садись на нее, словно на качели, цепляйся руками за веревки и делай свое дело, болтаясь за бортом. Неэстетично, но романтично.

Да и вообще, может ли существовать романтика в комфорте и уюте? Разве что книжная. В литературе, как и в кино, издавна принято обходить многие неудобные темы молчанием. Иначе кто бы верил воспеванию прошедших эпох, скучал по ним, думал о миновавшем Золотом веке человечества? И чем бы тогда занимались многочисленные авторы, не умеющие ничего другого, как лишь чертить карты воображаемых миров?

Впрочем, это так, нелирическое отступление. Принижать рыцарский дух мелкими житейскими неудобствами не дозволено никому. Ну не мылись славные воители ни разу в жизни, так ведь и избранницы их поступали точно так же. Подумаешь! Меньше сантиметра — не грязь, больше — само отваливается, а к любому запаху можно притерпеться.

Гораздо больше Антошку занимали мысли о будущем. Он тщательно обдумывал, что именно и как сделает Чизбуреку, и был увлечен своими планами настолько, что не сразу и заметил, как из-за одинокого острова выполз корабль и двинулся им наперерез.

— Пираты! — Кто не увидит, тот услышит. Кричали-то так, что и глухой от рождения поймет: пришла беда!

Перепуганные матросы позабыли про парус и налегли на весла, а их шкипер, рыжебородый и безусый, как все шкипера, вопросительно взглянул на Антошку. Не взыграет ли в пассажире геройский дух?

Геройский дух не взыграл. Антошка очень спешил, а тут опять непредвиденная задержка! Это же полный беспредел!

— Наколдуй что-нибудь. Времени же совсем нет, — повернулся Иванов к Сковороду.

В отличие от героя, маг особенно не спешил. Манускрипты-то накрылись, сгорели синим пламенем, за них еще и ответ придется держать! А кому такое приятно?

Но и забавляться с пиратами в ближнем бою Сковороду не хотелось. Махать мечом он не любил, тяжело и хлопотно, поэтому на предложение Антошки согласился.

Он долго и тщательно махал над водою руками, кричал заклинания, состоящие то из одних гласных, то из одних согласных (наверное, чтобы их не запомнили простые смертные), короче, кого-то явно призывал, но не на головы преследователей, не к небесам же обращался, а на их... Ну скажем, пятки.

И призвал.

Остальные взглянули с любопытством на дело рук и языка его.

Дело, скажем так, вышло неприглядное.

— Что это? — побелевшими губами прошептал Антошка.

Спросили бы и остальные, да только ужас сковал слова еще в глотках.

— Великий Кракен, Ужасный и Неуязвимый, — самодовольно пояснил Сковород.

Великим кракен действительно был. Хотя бы по размерам. Да и впечатление производил ужасное до полного паралича.

Глаза кракена, величиною с замковые ворота, холодно посмотрели сначала на один корабль, потом — на другой. Он явно решал, с кого начать обед, а вот различий между хорошими и плохими делать не собирался.

Шкипер приоткрыл рот, но давать команду не потребовалось. Матросы очнулись, схватились за весла и...

Нет, лопасти у вертолета мелькают чуточку быстрее, но вот у вентилятора... И вообще, если бы на соревнованиях по гребле сзади выпускать хотя бы детеныша вызванного чуда, то результаты в данном виде спорта были бы более солидными. На порядок, а то и на два.

Теперь даже Антошка не смог бы пожаловаться на медленность передвижения. Корабль развил скорость торпедного катера, разве что не вышел на редан. Дорога на остров с колдовским ветродуем заняла раз в пять больше времени. При том, что сейчас она была более дальней.

Корабль Ферлиха, уже отремонтированный с тем самым ветродуем, вынырнул из тучи брызг, легкий на помине и шумный на ходу.

— Манускрипты давай! — завопил Ферлих, и голос его разлетелся на много миль вокруг.

— Фиг тебе, а не манускрипты! — Сковород тоже порою умел орать не хуже иерихонской трубы. — Сгорели они синим пламенем!

По воспоминаниям Антошки, пламя было обычным, красно-желтым, но синее звучало эффектнее.

— Зажилил! Ворюга! — донесся голос Ферлиха.

Корабль с ветродуем явно отставал, словно стоял на месте. Затем колдуну, видно, удалось форсировать работу магического двигателя. Расстояние чуть сократилось, а затем...

Затем ветродуй оглушительно взорвался. Мачта с парусом рванулась вперед, пролетела неподалеку от Антошки и скрылась за горизонтом. Сам же корабль наполовину разлетелся, и только остов его остался раскачиваться на волнах.

Пребывал ли там же кракен, никто не смотрел. Матросы размахивали веслами в прежнем темпе и продолжали заниматься этим даже тогда, когда корабль с разбегу выскочил на сушу.

Двигаться по земле оказалось труднее. Моряки наконец выдохлись, обессиленно повалились на лавки, а парус обвис, превратившись в бесформенную тяжелую тряпку.

У пассажиров тоже не было никаких сил, и лишь Антошка мужественно прохрипел:

— Пошли! Нас ждут великие дела!

Кони радостно заржали, послушно сошли на твердую землю да там и повалились. Двигаться после качки они не могли и не хотели.

Антошка попытался поднять хотя бы Вороного, но завалился рядом.

— И ладно. Все равно темно, — пробормотал герой, посмотрел на начавшие проявляться звезды и заснул.

Какое-то время Иванов провел в глубоком беспамятстве, но затем богатырский организм взял свое. Проще говоря, Антошке приснился сон. Был он ярким, натуралистичным. Отважный князь с умилением видел ставшую родной Берендею, огромный дворец, а в нем свою спаленку, семь сажень на восемь. Дверь в нее распахнулась, и на пороге появилась Василиса, прекрасная, словно Антон глядел на нее сквозь розовые очки.

Разлюбезная жена чуть постояла да и влетела внутрь, словно кто толкнул ее в спину.

А ведь и втолкнул! Следом за княжной в спальню бесцеремонно ворвался Чизбурек. Розовые очки утвердились на его раскосых глазах, а плотоядная ухмылка не оставляла никаких сомнений в намерениях степного хана.

Василиса сопротивлялась, да куда слабой женщине справиться с победителем?

— Нет! — вскричал Антон и проснулся.

Звезды лишь начинали гаснуть, но о продолжении отдыха не могло быть и речи.

— Подъем! — Герой принялся расталкивать своих спутников.

Он бы и команду растолкал, однако вид стоящего в немыслимой дали от берега корабля смутно подсказал Антону, что моряки могут не понять его высокую душу.

— Подъем! — повторил уже тише рыцарь, однако толкаться стал сильнее.

От таких толчков проснулся бы мертвый. Спутники же были живы, разве что измучены сверх самой меры.

— Едем! Время дорого! — пояснил Антон, когда, кряхтя и матерясь, приятели смогли оторваться от жесткого природного ложа.

Он и не подумал, что самые верные тоже могут послать его подальше. Да они бы так и сделали, но Ольгерду с Жанной не терпелось пожениться, а Сковород стал всерьез опасаться, что съезд колдунов не поверит в гибель манускриптов и предпримет карательную акцию уже против него. А что? Кто знает больше, не угоден никому. Рыцари же для устранения неравенства всегда найдутся.

Поэтому вновь поехали вчетвером.

На этот раз не задерживались нигде. В представлениях Антошки они вообще не ехали, а летели, но мало ли что померещится, когда спешишь и не смотришь по сторонам?

Ехавший впереди Сковород при помощи запрятанной у него карты и магического предмета (за пределами Огранды называемого еще компасом) указывал путь. Следующим, весь в планах мести, двигался Антон, а пара влюбленных замыкала небольшую кавалькаду. Они тоже лелеяли планы, только планы те были полны не мести, а прямо противоположных ей чувств.

Ни Антошка, ни Ольгерд, ни Жанна ни за что не смогли бы припомнить подробности нового путешествия. Может, Сковород? Вряд ли. Он хоть следил за дорогой, в остальном же, как и все, был погружен в свои думы.

Кони ничего потом не рассказывали. Да и кто разбирается в их ржании?

Кажется, с кем-то дрались. Без особого чувства, накоротко, лишь бы отделаться и побыстрее двигаться дальше. А с кем дрались, из-за чего — сплошной мрак. Смутно припоминалось, будто кто-то у кого-то хотел что-то отнять. А кто и у кого?.. Если учесть, что у Антошки отнять было уже нечего, может, он? Питались же они чем-то всю дорогу!

Подобный пробел в памяти позднее вызывал обиду. Вдруг какая-то из битв была достойна войти в легенду, а не всплывала даже в виде байки! Сплошная скачка да туман в голове...

Весь путь промелькнул в мгновение, однако листья на деревьях уже начинали желтеть, когда Сковород повернулся к своим спутникам и произнес:

— Приехали!

Туман в головах растаял, в душах засияло солнце, а впереди возвышался огромный дворец Берендейского князя.

— Бей захватчиков! — Никаких стратегических планов Антошка строить не стал. Он просто дал шпоры коню, выхватил меч и галопом рванул к распахнутым воротам.

Какие бы полчища ни занимали дворец, против разгневанного богатыря устоять они не смогли. Антошка хотел рубить всех на куски без всякой жалости и сострадания, но какая-то хорошо одетая женщина мчалась навстречу, и, присмотревшись к ней, Антон узнал свою жену.

Василиса по-женски, одним махом остановила несущегося коня, сдернула Иванова с седла и заключила его в крепкие объятия:

— Вернулся!

Богатырские косточки хрустнули, остатки воздуха с хрипом вышли из легких, а перед взором возникла какая-то старуха с косой в платье с рюшечками да оборочками. Антошка сразу признал ее, успел подумать, какая же она нелепая, но тут настроение Василисы чисто по-женски переменилось.

Женушка резко отодвинулась, уперла руки в бока и рявкнула во всю мощь голоса:

— Где шлялся, негодник?!

Позади Антона торопливо выстроились его спутники, недоумевая, что же им делать? Не то спасать своего предводителя, не то радоваться за него.

Герой привычно втянул голову в плечи, но быстро опомнился и в свою очередь спросил:

— Где Чизбурек?

Он посмотрел по сторонам в поисках узкоглазых степных воинов, но вокруг были лишь знакомые дружинники да подошедший к ним князь Берендей.

И тут страшная догадка едва не ввергла Антона в беспамятство.

Грозное нашествие отражено без его участия!!!

— Отбили?.. — Голос был слаб.

— Не отбили, а женили, — поправил своего зятя Берендей и, заметив недоумение на лице Антошки, милостиво пояснил: — Полкана на дочери хана. Свадьба была!..

— Да. Нас пригласили, а ты где-то шлялся! — обиженной белугой взревела Василиса. — Такой праздник пропустили!!!

Именно в этот момент Антон Иванов, он же князь Берендейский граф де ля Кнут барон фон де Лябр, понял, что путешествие за оградой подошло к концу и он уже дома.

Тоже неплохо, если как следует вдуматься! Герой должен возвращаться домой.

Хотя бы время от времени.

34

Скандал вышел знатный. Мало того что муженек долго шлялся неизвестно где, так еще по его милости Василиса не попала на пышную свадьбу Полкана. С развлечениями в Огранде было негусто, и пропустить такую тусовку...

Напрасно Антошка доказывал, что был занят спасением мира. Дражайшая половина даже слушать не желала о подобной белиберде. Она так рьяно обвиняла Антона, что в сердце богатыря, в конце концов, зародились сомнения, так ли все было на самом деле?

В перерыве между криками отважный рыцарь сбегал к Сковороду и прямо спросил своего компаньона, угрожал ли Брит миру или же нет?

— Ты что, решение съезда не помнишь? Было принято единогласное постановление, что угрожал. Значит, так оно и было, — канцелярским языком ответил маг. — Если один человек вдруг становится могущественнее любого другого, то, конечно, это чревато. Не сейчас, так потом. Разница невелика. Сгоревшим манускриптам цены не было. Оставлять их в чьем-то безраздельном владении означало разжечь такую зависть, что война неизбежно бы вспыхнула.

Антошка задумался. Какая-то мысль блуждала по краю сознания, и потребовалось немало усилий, чтобы отловить ее, вытащить на всеобщее обозрение.

— А ведь Ферлих не поверил, что манускрипты сгорели.

— Наверное, не он один, — согласился Сковород, прекрасно знающий ход магической мысли. — Следующий съезд обязательно решит, что я присвоил себе все сокровища. Да ты не переживай. Я успею уехать куда подальше.

— Напротив, — твердо ответил Антон. — Оставайся. Хоть так убедим мою благоверную, что мы не гуляли, а делали дело. Я уже поговорил с тестем, будешь считаться придворным магом.

— Спасибо, — растрогался Сковород. — Ты настоящий герой.

Чем несказанно польстил Антошкиному самолюбию.

Что касается Василисы, то она утешилась, узнав о намечающейся свадьбе Ольгерда с Жанной. Конечно, поэту до князя далеко, однако мероприятие провели с должным размахом, а в числе приглашенных был тот же Полкан со своею супругой.

Таким нехитрым приемом мир в семействе был окончательно установлен. Правда, Василисе что-то почудилось во взглядах, которые Антон время от времени бросал на своего бывшего оруженосца, и в итоге Ольгерд был назначен воеводой в Краюхин.

Но это тоже отвечало и чаяниям Олега, и обещаниям Антона, так что и тут все получилось хорошо.

Жизнь вошла в свою обычную колею. Жена была довольна новыми европейскими титулами, которые привез ей Иванов. Если же она и заставляла мужа постоянно носить розовые очки, то кому от них вред?

Вот только маги... Порою Антошка так скучал по былым приключениям, что с нетерпением ждал, когда же соберется внеочередной магический съезд. Раз из дому его сейчас старались не выпускать, так, может, приключение само придет в гости?

И часто долгими вечерами богатырь вместе с магом стояли на сторожевой башне, выглядывая спешащих в их сторону борцов с мировым злом.

Впрочем, как писали иные авторы в иной книге, это совсем другая история...

Клайпеда, 1998-2004