Забытый богом округ

Мы любили заброшки. Мертвый шаман. Часть вторая.

Я обещал вам пару интересных историй о наших с Матвеем приключениях. Сегодня расскажу еще одну. Историю, которая, по всей видимости, повлияла на всю мою оставшуюся жизнь. А осталось ее совсем немного.

Сонечка — вот кто являлся главным катализатором Мотькиной активной деятельности. Все его походы в заброшки, старые шахты, дома – все это было лишь стремлением обратить на себя внимание этого кудрявого «эльфа». Ну, эльфом-то ее Матвей называл, а мне она всегда казалась обычной девчонкой. Сонечка была девушкой, как говорится, из приличной семьи, и жила в соседнем доме. Ее мама, Ида Львовна, была против дружбы с «этими архаровцами в камуфляжных штанах», то бишь с нами, а в детстве мы для нее были «беспризорники в грязных ботинках». И на порог квартиры Сони нас не пускали, хотя мы регулярно заходили за ней, звать во двор, поиграть.

С возрастом ботинки наши не становились чище, добавились еще и штаны, что вызывали презрение Сониной мамы своим цветом. У Сониного папы, Бориса Гердтовича, добавилось блестящей лысины, но не энтузиазма по поводу общения его дочери с сомнительным мальчиком, воспитанным матерью-одиночкой. Короче, другу моему не светило с Соней, уж очень неравным казалось положение семей. Но, Матвей был как зачарованный. Меня всегда аж выбешивало, как он, увидев своего «эльфа», блаженно и с придыханием тянул : « Соооня, привееет! » На что его эльфийка, тонкая, как резная статуэтка, твердо чеканила шаг мимо, только вздернув густую смоляную бровь.

Вот из-за «эльфа» все и случилось.

— О! О! Смотри! — Матвей тыкал пальцем в монитор. — Ты видел? Там все куда-то исчезли!

— Где? — да что ж за напасть-то. Опять поедем куда-нибудь, поди. — Кто исчез?

— Да вот, смотри. Деревня Растесс, все жители в одночасье исчезли. Осталась вся скотина, обеды – ужины на столе, куры – гуси. Сечешь? А жители куда-то испарились. И только на кладбище разрытые могилы нашли! А?.̶ Моть, ну что несешь-то, они что, покойников с собой забрали? – мне хотелось долбануть товарищу по лбу. — Или восставшие мертвецы, кино обсмотрелся?

— Неее …Там колдуны в лесу жили, рядом. Пишут, что они на деревню обозлились и извели всех.

— Ты нормальный? Какие колдуны? Тут написано – в 1977 году! Коммунизм, материализм! Бред какой-то.

— Может и бред, но я знаю такую деревню. У нас, здесь, неподалеку. Мне дед рассказывал. Тут, в нашей области, была деревня Копчак, вогулы там жили. Уже обрусевшие, половина в церковь, что построили монахи, ходили. Язык почти забыли свой. Одевались, как пришедшие русcкие, мужчины вогульские перестали косы плести, стричься стали. Забыли они, что лесной дух Вурики их кормилец. Что бог реки Асики дает им рыбу. Перестали Най -экву почитать. Стали дары в церковь носить. Свечки ставить чужому богу. А потом еще и революция, прогресс, все в коммунисты подались, рыбхозяйство, артели охотничьи и старательские, и все такое. И вот сначала стали пропадать в лесу мужчины – охотники. Говорили, что лесная женщина Мисне уводит их в сердце тайги. Или менквы их убивают.

— Эээ... Что за менквы?

— Ну, снежные человеки. Это так их наши предки называли.

— А, это твои предки. Мои-то сюда только в середине двадцатого века переехали. Из Молдавии.

— Да и ладно, дальше слушай! Там потрясающая история! — Матвей растопырил пальцы и потряс руками перед моим носом. Я сосредоточился.

— Короче, в один прекрасный день, в деревню приехала автолавка, а никого нет. То есть, ждали-ждали… никто не идет. Ни за гречкой, ни за водкой. Консервы еще привезли, «кильку в томате» – тоже никто не идет. А на дворе восьмидесятые! Продавец автолавки – беспартийный, но водитель-то коммунист! Как это он не дознается, куда все товарищи подевались? Ну вот, спрыгнул он, значит, из кабины, и пошел по деревне. А там – никого. Как во двор не зайдет – двери нараспашку, все в домах на месте, посуда на столах, еда. Хлеб, маслом намазанный, на тарелочке лежит. Чай остывший. Коровы в стойлах мычат, куры по улицам бродят, гуси. Собаки на цепи надрываются во дворах. Миски пустые, даже вода кончилась.

— Да лааадно. – закатил я глаза. — Собак-то за что?

— Ну, так получилось. Дальше слушай. Дошел до крайнего в деревне дома водитель, видит, что на заборе у этого дома наброшены кучей сахи, шубы, что вогулы носили, всякие сарафаны женские, рубахи, а обувь у забора, внизу валяется, как-будто скинута в спешке. И женская, и мужская, и детская. Вроде как люди раздевались и бежали в лес, за околицу, голыми. Так вот решили тогда, что их Мисне заманила, а Вурике их в менквов превратил. — Матвей довольно откинулся на спинку стула и сделал многозначительное лицо.

— Ну? — не понял я. — Дальше-то че?

— А ниче! – торжествующе продолжил Мотька. — Этот водитель мой дед был!

— О, ну да, конечно. Поэтому мы должны собраться и тащиться в ебеня. Потому что твой дед рассказывал, как в деревне все стали йети?

— Дааа… Соня так удивится, когда расскажу, где были. — этот даун только что не слюну пустил. — Егор, давай съездим, это ж не далеко? Пробежимся там. Ну, что тебе стоит? Соберем рюкзаки, я у мамы дедову карту развозок возьму, там все маршруты. А?

И мы поехали.

До Красновишерска добрались за два часа, выехали первым автобусом. Дальше надо было доехать до поселка Бережье, что был ближним жилым пунктом на пути к месту, где была деревня Копчак. Я тащил рюкзак, палатку и металлоискатель, что занял на неделю у дядьки. Под честное слово «не прощелкать и шоб не украли». Дядька, конечно, извелся весь, как узнал куда мы едем, тоже с нами хотел. Но тетка моя – женщина с железной волей и тяжелой рукой – никуда горе-копателя не пустила, ибо копать надо на огороде, а не шляться черт знает где.

На вокзале нас встретила тихая пустота, лишь одинокий автомобиль с табличкой “ТАКСИ” припарковался неподалеку от здания. Мужчина лет пятидесяти стоял рядом, оперевшись локтем на крышу, и курил, поджидая своего клиента. Завидев, что мы приближаемся к нему, мужик дотянул сигаретку двумя короткими затяжками, и ловко метнул окурок в воздух. “Бычок” прочертил воздух и ударившись о землю в нескольких метрах от машины, рассыпался на сотню огоньков. Не знаю почему, но я запомнил этот момент. “Драсте! ” — пробасил таксист прокуренным голосом. Мы спросили сколько стоит добраться как можно ближе к деревне Копчак, и тут я увидел, как он, на долю секунды, поменялся в лице, а затем выдал: “Четыре пятьсот, довезу до Красного поворота и не дальше. ” Торговаться мужчина отказался наотрез и узнав, что за такую цену мы, естественно, не поедем, немного расслабился, напоследок объяснив дорогу.

— Ты понял, что произошло? — спросил друг задумчиво.

— Ну… да. Таксист загнул цену, монополист хренов.

— Да нет же! Ты видел как он напрягся, стоило тебе произнести название деревни. Он специально сказал такой ценник, чтобы мы не согласились ехать. И как он потом обрадовался…

— А я думал, мне показалось.

— Значит мы выбрали правильное место. Погоди-ка…пора уже начинать!

— Что начинать? — недоуменно посмотрел я на друга. Он промолчал, скинул с себя рюкзак, полез в него. Копался минуты две, потом психанул и принялся вытаскивать из него все содержимое. Наконец он нашел то, что искал, достав экшн-камеру.

— Начинать снимать видос! — восторженно объявил Мотя.

— Горыныч, сделай умное лицо! — камера была включена и Мотька стал кривляться, разыгрывая из себя репортера. — Мы стоим на дороге, которая ведет к таинственной деревне, где все жители исчезли в один день, — вещал он, — и теперь мы, суровые сталкеры, раскроем вам тайну, куда же подевались люди!

— Да, да. Ты крут. Смотри только, мертвец тебе полжопы откусит, журналист хренов. — я состроил рожу на камеру, оскалив зубы.

— Чтоб ты понимал. Мы станем знаменитыми. — он пристегнул камеру к нагрудному ремню на рюкзаке и зашагал вперед.

Мы шли по проселочной дороге и ориентировались по GPS приложению в моем смартфоне. Все было хорошо, пока резко не пропала связь.

Последнее местоположение телефон показал в трех километрах от точки назначения. “Лес кругом, не вижу ни намека на деревню. Или хотя бы, что раньше здесь была деревня. ” — бурчал я, отгоняя мелких, крылатых монстров. Комары и мошки настырно жужжали, пытаясь отведать нашей плоти и крови, хоть мы и предусмотрительно надели “энцефалитки”, кисти рук остались открытыми — я уже чувствовал зуд от укусов. Матвею будто было побоку, он пер напролом, не замечая даже что я что-то говорю.

Чуть не прошли поворот на Копчак. Заросшая кустарником и березой старая бетонка почти не просматривалась с дороги. Помог едва видимый из-за кустов ржавый знак с осыпавшейся краской. Продираясь сквозь заросли, смотрели в основном себе под ноги, но тут краем глаза я заметил, что кое-где из зелени, в глубине леса, торчат железные пирамидки со звездами, покосившиеся кресты и странные столбы с небольшим “домиком” наверху.

— Моть, смотри, это кладбище что-ли?

— Где? О! Вижу. Пойдем посмотрим. — друг направил камеру вперед и полез в чащу, приминая высокую траву.

В общем-то, смотреть там было не на что. Все заросло подлеском. Памятники уже давно проржавели, фотографии на них выцвели, а буквы невозможно было разобрать. Только столбы, почерневшие от времени, растрескавшиеся, изъеденные жучками, стояли ровно. “Домик”, что покоился на столбах, был небольшим срубом из бревен, мне было видно только дно, никакого входа или лаза не виднелось. Черная избушка на курьих ножках. Странный памятник, решил я.

В это время Матвей снимал кладбище на камеру, что-то довольно бубня.

Тут на меня и накатило то самое чувство, которое не давало покоя лет с двенадцати. Я буквально все время чувствовал, как кто-то пристально смотрит за каждым моим шагом. Этот невидимый “кто-то” всегда был главным страхом моей жизни. Даже в туалете я сидел как на съемках фильма, мне казалось, что за мной непрерывно наблюдают. Потом эта дурь прошла, забылась.

— Пойдем уже, нечего тут делать, — я нервно заозирался в поисках друга. — Да и есть уже охота.

Мотя вынырнул откуда-то из кустов, радостно улыбаясь.

— Ты че, как это нечего! Смотри какие могилы офигенные, здесь шамана, наверное, похоронили. — он кивнул в сторону “избушки” на столбах. — Я еще поснимаю, и дальше пойдем.

Мне стало как-то тоскливо. Задрав голову, я смотрел на черный “домик”, оказавшийся последним пристанищем, и представлял, как там лежит истлевший мертвец, столетиями пялящийся пустыми глазницами в серые бревна.

— Так это что, гроб на сваях? Я думал, это типа памятники такие. — лучше бы не спрашивал.

Матвей пустился в объяснения, мол так местные раньше шаманов хоронили. Высоко, чтобы ближе к небу, ну и звери не достали. Когда гроб из бревен разваливался, потомки шамана перезахоранивали его еще раз, сделав новый сруб. А уж когда и тот сгнивал, то предавали тело земле. Между перезахоронениями могло пройти сто лет, и если потомки забывали про умершего шамана, то он мог о себе напомнить. Являться во снах и наяву. Наслать проклятие на нерадивых родичей за то, что вовремя не пришли. Место, где такая могила есть, всегда под защитой шамана, если он сильный, то лет триста еще будет здесь околачиваться.

— И чего ж он деревню не защитил? Слабак был? Или проспал? — я пнул один из столбов. — Пойдем давай, надоело уже.

Вернулись обратно на бетонку. Долго обсуждали, куда идти дальше, решив в конце концов, сначала развести костер. Через минут двадцать огонь уже поджаривал нанизанные на шампуры сосиски. На отдых мы потратили чуть больше часа, но когда стали собираться, то заметили одну странность. Вокруг будто стало смеркаться. Когда я достал из кармана телефон, то аж присвистнул от удивления. По времени выходило, что уже действительно вечер.

— Это как так? — раздосадованно спросил я сам себя, освещаемый блеклым светом экрана.

— Че там?

— На часах полдесятого. Вечера. — я все никак не мог сопоставить свои ощущения времени. По моим меркам, мы шлялись по лесу не больше четырех часов. Должно быть не больше пяти часов дня.

— Не может быть. Это наверное глюк, говорил же не покупать китайское барахло. Или часовой пояс поменялся сам по себе. А потемнело, потому что облака затянули. — перебирал оправдания Матвей.

Мы одновременно задрали головы, уставившись в небо – оно было безоблачным. Настолько, насколько мы могли его видеть из-за деревьев.

— Фигня какая-то творится.. — друг громко глотнул и я тоже ощутил, как во рту, в горле, пересохло. Попить бы.

— Что делать будем? Ставить палатки?

— Как-то стремно оставаться тут на ночь. Пойдем дальше, пока еще не совсем стемнело.

Вскоре мы добрались до первых домов, хотя больше они были похожи на сваленные в кучу бревна. Чем дальше мы продвигались вглубь деревни, тем больше строений стало появляться. У некоторых построек крыша давно прогнила и обвалилась, у некоторых отсутствовали стены. Какие-то дома выглядели сохранно, если не считать разбитые окна. Я достал металлоискатель. Матвей поддержал эту идею радостным воплем и включенной камерой, направленной на меня. Ничего толкового мы не нашли, лишь пару закладных монеток да кусок пряжки, но время скоротали отлично, отвлекшись от тревожных мыслей. В итоге, было решено перенести исследование деревни на утро, а то, по словам Матвея “ненароком можно и гвоздь в ногу вогнать. ”

Развели костер, плотно поужинали сухими пайками, которые Мотин дядька приносил с работы. Он служил прапорщиком в военной части, поэтому частенько притаскивал всякое «добро».

— Вещь! — потряс ложкой Матвей, доедая последний кусок горячего мяса, закусывая хрустящей галетой.

После еды мы договорились дежурить по очереди, с перерывами на сон. Кинули жребий и первым караулить выпало мне. Матвей заполз в палатку, и уже через пару минут возни и невнятного бормотания я услышал его храп.

Костер потрескивал слабым огнем, я пододвинулся поближе, подкинул еще дров, припасенных заранее. Становилось прохладней. Из палатки я достал себе осеннюю, непромокаемую курточку, накинул ее на плечи. Тепло от костра расслабляло, веки потяжелели, я с трудом удерживал их. На какую-то долю секунды чуть не вырубился, почти провалившись в дрему. Выдернул из сна меня странный звук в глубине леса, за деревней. По началу мне послышался жуткий вой, потом он как-то плавно перешел в необычное пение, а потом и вовсе показался… не человеческим.

Низкий голос тянул одну ноту, вибрировал, растекался по ночному лесу, накатывая волнами. Звук забирался под кожу, бился в голове набатом, потом перешел в какой-то варварский напев. “Э-о, э-ооо.. ыыы.. ” — выводил голос. И он приближался.

Я вскочил на ноги, и дернулся было будить друга, но все затихло. Во рту моментально пересохло, а сердце, казалось, пробьет ребра и выскочит наружу.

Хотел убедить себя, что это может волк воет, но не смог. Не бывает таких “поющих” волков. Пришлось кое-как успокоится, и для надежности подбросить веток в костер. Сидел вглядываясь в черные силуэты деревьев, вслушивался в редкий стрекот цикад. Спустя минут десять тишины где-то заухал филин. И вдруг, в ответ ему прилетел новый звук. Смех. Трескучий, ехидный старческий смех. И тихо хрустящие, ломающиеся ветки под чьими-то ногами.. Тут уже я не выдержал, и рванул к палатке.

— Мотька, вставай! Вставай говорю. — придушенным голосом вопил я, вцепившись в торчавшую из палатки ногу.

— Ты че? Времени час ночи, мы же договаривались… — заворчал сонный Мотя.

— Вылазь! Там кто-то есть. — зашипел я, на что Матвей высунулся наружу. По нему было видно, что он не врубается, что происходит.

— С чего ты взял? Приснилось, поди?

— Я не спал, блять! Там орет кто-то, поет так... как шаман. — до меня наконец-то дошло, где я слышал такое пение. По телеку, про Алтай была программа. — Ходит в лесу, смеется!

— Ты совсем уже? Смеется. Это над тобой волчок ржет. Серенький. Пришел кусь за бочок сделать. Может ветер, Горыныч? Птицы есть, сычи, они так орут, как будто смеются.

— Не думаю. — помотал я головой.

Матвей выругался и вылез из палатки со словами: «Не дашь поспать ведь. Я тебя тоже разбужу посреди... », но осекся и застыл, глядя в темноту. Его глаза расширились, в них читался испуг. Я глянул туда, куда смотрел друг и почувствовал, как противно слабеют колени. Метрах в пяти, едва освещаемый затухающим костром, стоял человек. Только это будто и не человек вовсе: из его головы росли… рога. Огромные, будто оленьи или лосиные. От страха я даже забыл как дышать, а Матвей уже пятился назад, к палатке. «Отвлеки его? » — шепотом попросил Мотя.

— Вы кто? Вам помощь нужна? — очнулся я наконец. Незнакомец молчал, не шевельнувшись. На долю секунды я подумал, что это лишь игра света и тени, но человек неожиданно поднял руки и начал совершать странные движения, словно потрясая кулаками в воздухе.. Тут же я услышал звук, как-будто ударили по огромному барабану – “ бэмммм! ”.

— Черт! — пробубнил Матвей.

— Че? Какой черт? Ты спятил? — а сам уже был готов поверить и в черта, и в кого угодно.

— Я не об этом. Это же реально шаман. Потревожили мы его. Щас я его засниму. — слабо пикнув кнопкой, Мотя направил камеру туда, где секунду назад еще стоял человек, но его уже было. Мы огляделись – снова пусто и тихо.

— Я вспомнил. Мне дед рассказывал такое. Я думал, это все страшные дедовы сказки…— друг говорил тихо, как будто боялся вспугнуть установившуюся тишину. — Мол, если шамана как-то задеть, то он может и наказать. Зря ты на том кладбище… — его перебил дикий звук за спиной. Мы резко обернулись.

Он стоял с другой стороны. Черный силуэт превратился в низкого, слегка сгорбленного старика, завернутого в какие-то шкуры. Его рога оказались головным убором из меха, бус и перьев. Лицо закрывала деревянная маска, древняя даже по виду – трещина на одной половине лица открывала белую кость внутри. Он снова пел, исторгал из себя дикую смесь звука и вибрации, от которой хотелось просто упасть и в ужасе свернуться калачиком на земле. Давило на уши, внутри все сворачило в узел. Я даже дернуться не мог. Застыл, как и Мотя. Бежать? Куда?. Казалось, что нас настигнут везде. Оставалось только смотреть.

Шаман начал медленно раскачиваться из стороны в сторону, потом его затрясло и он стал как-будто смазываться, растворяться на фоне темного леса, как фотография, сделанная в движении. Его стало быстро швырять то ближе, то дальше, я даже не заметил, как он вскинул руки и направил их на нас. С ближайших деревьев сорвались два темных пятна и ринулись к нам. Увеличиваясь в размерах, они превращались в больших птиц. Их когтистые лапы метили прямо в лицо, крылья хлопали, били в воздухе. Ужас, что накрыл меня, не поддается никакому описанию. Но, наконец-то, я отлип от земли. Дико завопив, я дернул Мотю за руку и ринулся бежать. Сквозь палатку, сломав и протоптав ее, распинывая рюкзаки и кусты. Даже не видел, что от рывка Мотька повалился и не может подняться. Я упал, встал и рванул дальше, ломая подлесок. Так и бежал, пока в глаз мне не заехала ветка. От боли пришел в себя. Понял, что я здесь один, бросил друга и вообще не понимаю, где нахожусь. Прислушался – Матвей выкрикивает мое имя где-то вдали. Пошел обратно, все еще прикрывая и растирая ладонью больной глаз.

Когда вышел к поляне со срубами, уже светало. Костер освещал ссутулившуюся фигуру, застывшую на бревне. Мотька сидел, держась за голову, уперев локти в колени. У меня аж уши от стыда запылали. Бросил друга одного. А тот обрадовался, что я живой. Мотя думал, что шаман забрал меня с собой, даже не заметил как я удрал сломя голову.

Мы быстро собрали палатку, покидали вещи в рюкзаки и тут же ринулись в сторону выхода из деревни. Мимо кладбища шли, стараясь смотреть только прямо, и все равно, краем глаза я успел зацепить чью-то фигуру, стоящую у столба шаманской могилы.

Шагал, пытаясь скосить глаза, чтоб посмотреть кто там. Зацепился ботинком за корень, торчащий откуда-то и упал. В глубокий снег. Пока барахтался, пытаясь подняться, нырнул пару раз лицом в ледяной сугроб. Кое-как поднялся на ноги и шагнул.. обратно в лето. По-прежнему вокруг был зеленый лес, занимался рассвет, а впереди топал Мотя, что-то бубня себе под нос и размахивая руками. Ругался, наверное.

— Что за хрень? – красные мокрые руки, одежда в снегу, на ботинках тают ледышки…— Моть! Ты глянь, что! Я в снег упал.

— Какой еще снег, кукухой поехал? Лето на дворе… — поворачиваясь, начал тот.

Лицо друга в этот момент было бесценно.

— Металлоискатель где?! — заорал он. — Ты что, мать твою, пикалку потерял?

Я стал оглядываться, ведь только что держал его в руках! Но он как сквозь землю провалился. Сквозь снег! Видимо, пока я барахтался, пикалка утонула в снегу. Это конец. Дядька меня убьет.

Мы еще побродили в поисках потери, но было ясно, что ничего не найдем. Так, видимо, шаман, наказал еще и за то, чтоб не лезли выбивать хабар там, где не надо.

Мотя, конечно же, не поверил в мой рассказ о том, как я “выпал” в зимний лес, сказал, что пикалку я пролюбил в деревне, а теперь выдумываю всякую чушь. А одежда мокрая от росы. Или от слез, которые я пролью, выплачивая дядьке долг за девайс.

До дома мы добрались более-менее благополучно, сели на самый ранний автобус. Всю дорогу я думал, как оправдываться перед дядей. Что говорить про металлоискатель? “Извини, дядя Вова, я это… Потерял в снегу? ”. Надо срочно искать еще одну подработку, чтобы отдавать деньги за чужую вещь.

Разошлись по своим квартирам, чтобы прийти в себя, помыться, поесть, отдохнуть. Вечером я пришел к Мотьке домой, а он уже сидел с Сонечкой и о чем-то с энтузиазмом ей рассказывал. Соня округляла глаза, мило улыбалась, отмахиваясь.

— Ой насмешил, Мотик. Выдумщик же ты...

— Эй! Что смешного в том, что мы с Егором чуть не остались там навсегда? Скажи ей, Егорыч! — друг обидчиво искал у меня поддержки.

— А ты ей видео покажи, если не верит. Все заснято.

— Точно! Я и забыл. Надеюсь, не потерял ее в лесу. Как ты кое-что. — он опять долго искал, перерыв все вещи, нашел камеру на дне рюкзака, и выдохнул с облегчением.

Среди пяти видеофайлов Мотя выбрал отснятый последним. Открыл, в предвкушении экшена, и пустился рассказывать, что там сейчас будет.

Досмотрев видео до конца, мы обескураженно смотрели друг на друга. Соня загибалась и плакала от смеха. Ее позабавил тот цирк, который мы там устроили. Никаких хищных птиц, дедов-шаманов, даже странных звуков, кроме наших истошных воплей по всему лесу.

Последние слова Сони, перед тем, как он, в порыве злости, попросил ее уйти, были: “Ну вы, да… Суровые сталкеры! ”

Но мы то знали, что все это было.

Теперь я думаю, что деревня та была проклята шаманом за какие-то проступки. Я понял, как в одночасье можно лишиться разума от страха. Бежать, не видя дороги, лишь бы дальше от источника ужаса. Понимаю, что в таких местах надо быть осторожным, и уважительно относиться к ушедшим в иной мир. И никогда не называть мертвого шамана слабаком.