Майя

Майя снова открыла сумку и порылась в ней в поисках носового платка, хотя то же самое делала несколько минут назад и ничего не нашла. Она задыхалась от духоты, на лбу и шее выступила испарина, тонкая ткань платья прилипла к позвоночнику. Можно было покинуть здание, но дожидаться снаружи, в чахлом липовом скверике, сникшем от зноя, казалось еще хуже. Когда девушка переступила порог института, у нее на несколько минут появилось ощущение приятной прохлады, исходившей от старых каменных стен… Потом оно исчезло, и Майя опять стала мучиться от жары, немыслимой, невероятной для последних дней московской весны.

«На улицу не вернусь!» – решила она, расхаживая по длинному коридору с высоким стрельчатым потолком. Справа и слева располагались двери, ведущие в аудитории. Если остановиться и прислушаться, за дубовыми створками можно различить голоса лекторов. В одной из аудиторий сидит Александр, и если бы он знал, что она уже приехала, то уж, конечно, нашел бы повод уйти с лекции пораньше. «Если он не появится в ближайшие полчаса, по пути на дачу нас ждет огромная пробка – от центра города до МКАДа и дальше…»

Майя начинала сердиться на жениха, хотя его вины в том, что ей приходилось глотать кислый, прокуренный воздух институтских коридоров, не было никакой. Это она приехала раньше условленного времени и теперь слонялась под закрытыми дверями, прислушиваясь к обрывкам лекций и пытаясь что-нибудь разглядеть там, где между створками была хоть малейшая щель.

В конце коридора было узкое окно с давно немытыми стеклами, радужными от старости. Майя подошла и подергала ручку, надеясь устроить сквозняк, но щели между створкой и рамой оказались закрашены желтоватой масляной краской, и окно не поддалось ее усилиям. Она с досадой присела на растрескавшийся мраморный подоконник. У нее разболелась голова, хотелось пить, а бутылочка с водой, которую Майя принесла в сумке, давно опустела. Девушка закрыла глаза, пытаясь во всех подробностях представить дачу родителей Александра. Но вместо маленького деревянного домика, увитого плющом, вместо старых яблонь и вишен, стоявших теперь, должно быть, в цвету, она увидела лишь чудовищно забитое машинами четырехрядное шоссе, и где-то в этом смрадном месиве из плавящегося асфальта и раскаленной стали – машину своего жениха, маленький черный «Опель».

Собственно, машина принадлежала им на равных основаниях. Год назад они заплатили за нее пополам, и это, как считала Майя, был их первый шаг от простого сожительства к будущей семье. Именно тогда они негласно заключили соглашение, суть которого состояла в том, что отныне все у них будет общее. Свадьбу назначили на конец июня, и хотя Майя сама выбрала дату, это событие все еще казалось ей призрачным, не совсем реальным.

Она бы вовсе предпочла обойтись без свадебной церемонии, если бы не родня – и собственная, и со стороны жениха. Родственники настойчиво требовали соблюдения всех условностей и выложили немалую сумму на костюмы молодых, аренду автомобилей, ресторана, помпезный торт и прочие расходы, связанные с торжеством. Александр пожимал плечами и смеялся: «Это так важно для стариков, почему не сделать им приятное?» В конце концов Майя сдалась и поставила только одно условие, идущее вразрез с традициями.

«Красное платье!»

Майя откинула голову и прижалась виском к косяку, пытаясь украсть у каменной кладки хотя бы немного прохлады. «Платье цвета огня, из невесомого шелка, воздушное, похожее на цветок мака. Красное!» К ее желанию отнеслись, как к чудачеству, но платье было сшито такое, как она хотела. Последняя примерка состоялась только что, и теперь легкий хрустящий пакет, похожий на большое письмо, высовывался из расстегнутой сумки. Майя, снова нарушая обычай, решила примерить его для Александра, как только они приедут на дачу.

«А, в общем, свадьба совершенно ни к чему! – в сотый раз сказала себе девушка, созерцая багровые тени, плавающие под закрытыми веками. Духота действовала на нее усыпляюще. – Мы три года встречаемся, и два из них близки… А теперь устраиваем представление – зачем, для кого?» Только себе самой она решалась признаться, что боится грядущей свадьбы. Майя вспоминала многочисленные случаи, когда отношения пары разлаживались после регистрации брака. Вдруг и для них это будет началом конца?

Внезапно дверь, ближняя к ней, заскрипела и слегка приоткрылась от сквозняка – видимо, в аудитории открыли окно. Сквозь образовавшуюся щель ясно донесся голос лектора, до этого бессвязно бубнивший. Неожиданно девушка услышала свое имя, произнесенное громко, отчетливо, так, что в этом не могло быть сомнений.

– Майя!

Она инстинктивно спрыгнула с подоконника, но тут же поняла, что ошиблась, лектор вовсе не позвал ее по имени, а имел в виду нечто иное. Прислушавшись, Майя догадалась, что в аудитории читают лекцию, посвященную буддизму. Именно история религий стояла последней в сегодняшнем расписании Александра.

– Понятие «майя», с санскрита «призрак, иллюзия», выражает отношение брахманского сообщества к обманчивости и нереальности жизни. От иллюзорности жизни проистекает страдание, неизбежно сопровождающее всякое телесное существование. Как только дух, рождаясь, приобретает телесность, он соединяется со страданием. Смерть, являющаяся освободительницей из этого состояния, изображается обыкновенно как радостное чувство достижения абсолюта и бессмертия. – И, откашлявшись, лектор добавил слегка ослабшим голосом, в котором слышалась улыбка: – Однако подобное толкование еще не исчерпывает всей идеи смерти. Брахманские мудрецы говорили о ней мало и неохотно, сходясь лишь в одном – после смерти нет более сознания, так как умерший сделался «всем», и вне его больше нет ничего, что он мог бы осознавать… У вас вопрос?

И Майя с непонятным волнением услышала громкий голос своего жениха. Очевидно, тот сидел совсем близко к двери.

– То есть жизнь буддистами воспринимается как возмездие?

– Совершенно верно! – весело согласился преподаватель, будто находя что-то особенно приятное в этом утверждении. – Хотя мы в данный момент говорили еще не о буддизме, а о его колыбели, ведийской и брахманской религиях, но это верно и для учения Будды. Душа бесконечное число раз вступает в круг перерождений, причем может возрождаться как в человеческой плоти, так и в образе животного, растения, насекомого или камня, и даже адского или призрачного существа. В двенадцатой книге законов Ману все грехи разделяются на классы, согласно которым определяются следующие рождения. Состояние, в котором освобождаются от переселения душ, называется нирвана… В брахманизме это – гипнотическое состояние покоя, в котором все сознание сливается в одну идею. Во время этого сна дух чужд всяких желаний и не видит никаких грез. Погруженный в это временное угасание сознания человек ближе всего приближается к абсолютному. Находясь в промежуточном состоянии, он обозревает два мира сразу – земной и загробный…

– По-вашему, идеалом существования является кома?

На этот раз вопрос Александра вызвал у девушки раздражение. Она внимательно слушала преподавателя, говорившего вдумчиво и в то же время просто, и ей была неприятна насмешка, различимая в голосе жениха.

– Между комой, в которую впадает тяжелый больной, и состоянием, которого путем духовных практик достигали древние философы, есть существенная разница, – все так же дружелюбно, без тени недовольства ответил преподаватель Александру.

– Ну да, как между несчастным случаем и самоубийством! – немедленно парировал тот.

По особой тишине, повисшей вдруг в аудитории, Майя поняла, что студенты, затаив дыхание, следят за пикировкой, вероятно, не первой.

– Видите ли… – помедлив, другим, задумчивым тоном проговорил невидимый Майе преподаватель. – Единственной общей чертой для человека в коме и для йога в экстазе является их весьма относительная привязанность к бытию. Они и существуют и не существуют, живут и не живут, они есть и их нет… Но для первого это состояние есть топтание на пороге действительной смерти, а для второго – способ избавления от жажды жизни, от привязанности к миру ощущений, а следовательно – и от грядущего переселения душ. Страдание возникает в человеке, потому что люди привязаны к бытию. Человеку присуща жажда не только жизненных наслаждений, но и жажда самой жизни. Стремясь существовать, люди производят различные поступки, которые вновь вовлекают их в круговорот перерождений… Поступки вызывают жажду, жажда порождает страдание. Гипнотический экстаз, или нирвана, разрывает этот круговорот, освобождая человека от желаний и поступков, уничтожая в нем…

– Самого человека! – снова выкрикнул с места Александр.

– Я читаю вам лекции с начала года, – мягко сказал преподаватель, – а мне никак не удается объяснить, что невозможно судить об одной религии, оперируя ценностями другой. Скажем, для представителя любой христианской конфессии загробное существование души в раю является вознаграждением за земную праведную жизнь… А для буддиста ЛЮБОЕ перерождение, будь то в мире людей, предметов или духов, является наказанием. Лишь архаты, святые, искупленные при жизни, не имеющие грехов и заблуждений, страстей и желаний, свободны от власти кармы и после смерти своей уничтожаются без всякого остатка… Что для христианина являлось бы ужасным наказанием, поскольку жизнь души…

Оглушительный треск прокатился по коридору. Майя, содрогнувшись всем телом, отскочила от двери, запоздало сообразив, что сработал прикрепленный под самым потолком допотопный звонок. Он трещал и скрежетал, и в ответ на этот сигнал во всех аудиториях поднялся согласный шум. Сразу где-то открылась дверь, за ней хлопнула другая… Миг – и в коридоре теснились студенты, измученные жарой, долгим сидением на месте… Из аудитории, которую караулила Майя, выходили не торопясь, по одному, будто лекция не показалась слишком долгой. Заглянув в широко отворенную теперь дверь, девушка увидела, что студенты толпятся у преподавательского стола, окружив кого-то невидимого, скрытого их спинами и затылками. Они наперебой совали через головы друг друга зачетки, а получая их обратно с подписью, задерживались еще на секунду, чтобы громко попрощаться с преподавателем. Глядя на эту суету, Майя чувствовала смутную зависть. Ей тоже захотелось быть в числе студентов-филологов, слушать этого лектора, лицо которого она решила увидеть во что бы то ни стало, получать у него зачеты, может, даже спорить с ним… И забыть о своем институте, куда она поступила по настоянию родителей, не чувствуя ни малейшей склонности к профессии экономиста. «И почему я не сказала им “нет”? На тот момент ничего не хотела… Плыла по течению…»

Из толпы, осаждавшей стол, вынырнул Александр и, заметив невесту, бросился к ней:

– Стоит тихо, как мышка! Давно приехала? Почему такая бледная?

– Жара ужасная, – тихо ответила она, впервые испытывая смущение оттого, что он обнимает ее на глазах у всех. – Осторожно, не помни платье!

– Свадебное готово?! Где?

– С собой, – она передвинула шуршащий сверток в сумке. – Решила тебе показать на даче.

– Так поехали!

– Постой… – Майя отняла руку, которую он крепко сжимал. Его пальцы оказались такими горячими, что эти прикосновения были ей неприятны.

– Да чего еще ждать? Зачет я получил.

– Почему ты с ним спорил? – шепотом спросила она, не сводя взгляда с редеющей толпы возле преподавательского стола. – Он так интересно рассказывал!

– Да он чудак, – бросил Александр, с удивлением разглядывая ее. – А ты сегодня какая-то странная!

– Просто жарко, вот и… – Девушка осеклась, не закончив фразы.

Александр подхватил ее под локоть:

– Тебя шатает! Идем на свежий воздух.

Майя хотела ответить, что на улице нет даже подобия свежести, но не успела. Последние студенты отхлынули от стола и, вразнобой прощаясь с преподавателем, исчезли в коридоре. Тот, оставшись в одиночестве, принялся собирать в папку исписанные листы бумаги, но вдруг, почувствовав на себе взгляд, поднял голову и увидел Майю.

У него оказались удивительные глаза – ярко-голубые, ясные и кроткие, излучающие теплую почти видимую энергию. В первый момент Майя странным образом в них погрузилась и, только сморгнув и опомнившись, разглядела бритую голову преподавателя, оранжевый балахон, висящий на его худых плечах, несколько амулетов на кожаных шнурках, обвитых вокруг загорелых запястий…

– Идем же, – потянул ее за собой жених, и, уже переступая порог аудитории, Майя, сама не зная почему, сказала преподавателю:

– До свидания!

– До свидания! – с готовностью ответил тот, и она увидела улыбку, которую во время лекции слышала в его голосе. Так мог бы улыбнуться совсем маленький ребенок при виде матери. Это было необыкновенно, и девушка не сразу поверила, что улыбка адресована именно ей.

Уже во дворе, когда Александр закуривал, прощаясь с расходящимися сокурсниками, она сумела оформить свое изумление в слова.

– Этот ваш преподаватель, он…

– Сумасшедший, – сквозь зубы проговорил парень, щурясь от дыма. – Но тебе он, конечно, понравился! Ты коллекционируешь таких чудаков.

– Я хотела сказать, что он необыкновенный. – Майя всегда высказывалась до конца, не обращая внимания на чьи-либо колкости. Александр был занят сигаретой и не заметил ее возмущенного взгляда. – Обычные люди так не смотрят и не улыбаются.

– Ну да, ну да, – с досадой отозвался тот, провожая взглядом высокую девушку, прижимавшую к груди стопку книг. – Погоди, это староста, я возьму у нее билеты!

Александр бросился вдогонку девушке, шагавшей широко, по-мужски, и переговорив с нею, вернулся, помахивая листами ксерокса:

– Все, едем. Майя? Кого мы ждем?

Она не сразу услышала его, засмотревшись на бледную, похожую на перламутровую пуговицу луну, вдруг замеченную ею в неярком небе, вылинявшем от жары.

– Она как будто спрашивает меня о чем-то… – с удивлением услышала Майя собственный голос, доносящийся словно издалека.

– Что-что? – теперь Александр заговорил почти испуганно. Он всматривался в лицо невесты, держа ее за руку, а та лишь с трудом смогла заставить себя отвести взгляд от луны. – Ничего не случилось? Ты меня не обманываешь?

– Что могло случиться… – Майя вяло высвободила руку и тут же пояснила это движение: – Ужасно жарко, неприятно к чему-то прикасаться.

– Ну спасибо, – фыркнул парень. – А что ты запоешь в машине, когда мы угодим в первую пробку? Кстати, если не хочешь попасть на дачу ночью, ехать надо немедленно.

Она хотела сказать, что разумнее отложить поездку, что у нее в самом деле странное состояние и лучше всего вернуться домой, выспаться… Но, не произнеся ни слова, последовала за женихом, устремившимся к машине.

Салон был так накален солнцем, что некоторое время они стояли рядом с «Опелем», открыв все дверцы, дожидаясь, когда изнутри выветрится мертвый жаркий воздух.

– Когда ты починишь климат-контроль? – спросила девушка, зная, каков будет ответ, и тут же услышала его:

– Осенью, когда похолодает. Ну, сейчас жаль выбрасывать деньги! Как будто мало расходов со свадьбой!

Теперь уже она ответила то, что отвечала в подобных случаях десятки раз:

– Мы бы отлично обошлись без свадьбы. Лучше бы сняли на эти деньги квартиру, а то мне совсем не хочется жить с твоими родителями.

– Но они отдают нам самую большую комнату… И ты же знаешь, что съемное жилье мы пока не потянем.

– Пока! – фыркнула Майя. – Как будто через год или два…

Внезапно она осеклась, будто вдохнув немоту с очередной порцией горячего воздуха, пропитанного выхлопными газами. Ноги ослабли, и девушка, ощущая собственное тело как чужое, угловато уселась в салон, на место рядом с водительским. «Мне так нехорошо сегодня, что правда лучше бы остаться в городе. Что со мной? Я точно знаю, что не беременна, тогда все было бы ясно. Последнюю неделю стоит такая жара, спать невозможно, простыни прилипают к телу, нечем дышать… Язык как деревянный. А может, я больна чем-то и не подозреваю этого?»

Последняя мысль насмешила Майю. Ей недавно исполнилось двадцать два года, она никогда не болела ничем серьезней простуды и только что выиграла заплыв на сто метров в московской студенческой спартакиаде. Девушка помассировала виски, стремясь унять боль.

– Мы едем или нет? – ворчливо обратилась она к усевшемуся рядом Александру, как будто это именно он их задерживал.

Пока пробирались через центр, Майя молчала, зная, что в такие острые моменты водителя лучше не отвлекать, но как только машина оказалась на проспекте, ведущем в сторону МКАД, девушка не выдержала и обратилась к жениху:

– Почему ты назвал его сумасшедшим?

Александр моментально понял, о ком речь, и, не глядя в ее сторону, ответил:

– Потому что он сошел с ума.

– Это официальный диагноз или твои домыслы?

– Не придирайся. – Он сжал губы и тихо выругался, когда грязный, немытый с весенней распутицы джип внезапно поменял ряд перед самым носом «Опеля». – А что, поворотники включать не надо?! Сколько козлов на дороге! Ведь если бы я не держал дистанцию, пришлось бы резко тормозить, и тот жигуль впечатался бы нам в задницу! Вот, запоминай, когда окажешься за рулем…

– Почему он сумасшедший? – упорно повторила Майя.

– Кто?! – На этот раз жених, увлекшийся поучениями, понял ее не сразу. Уяснив же, что речь все еще идет о преподавателе истории религий, он рассердился: – Да что ты прицепилась к этому чудаку?! Ну, сошел с ума, свихнулся, побрил голову и приходит в институт в этих оранжевых тряпках. Он в своей области звезда, и в самом деле, отличный преподаватель, так что ректор смотрит на эти фокусы сквозь пальцы… Не увольнять же его, он ведь и в суд может подать, на почве религиозных гонений.

– Он в суд не подаст, – убежденно ответила девушка.

– Да почему ты знаешь?

– У него глаза не такие и улыбка…

– Да ты прямо им увлеклась! – Александр говорил шутливо, но ей послышалась в его голосе издевка, и Майя взъерепенилась:

– Что за намеки?! Да, он произвел на меня впечатление, и лекция мне понравилась. А знаешь, что не понравилось? Что ты с ним спорил! Зачем?

– Что значит, зачем? – Парень высоко поднял одно плечо, что было у него признаком крайнего раздражения. – Зачем вообще спорят?

– Ты выглядел глупо!

– Ну и ну! Здорово тебя приворожил этот блаженный! – Теперь Александр обиделся всерьез. – Кидаешься на его защиту, а меня оскорбляешь! А ему, между прочим, плевать на этот грешный мир. С тех пор как Павел Сергеевич начал брить голову и прекратил есть мясо, он считает себя неизмеримо выше нас всех. А эта улыбка, которая тебе так понравилась, значит только одно: «Отвалите, не мешайте предаваться медитации!» С ним можно спорить, можно соглашаться – ему, в сущности, все равно.

– Ну, так и не лезь к нему больше, – буркнула Майя, слегка обескураженная отповедью.

– Лекции кончились, зачет я получил, так что лезть к нему уже не придется, – все еще сердито проговорил парень. – А следующий год выпускной, и насколько я знаю, он больше у нас читать ничего не будет.

Поскучнев, девушка отвернулась и стала смотреть в окно, но зрелище ползущих в пробке машин мгновенно ей надоело. Закрыв глаза, она снова попыталась представить дачу, куда они направлялись, но синий домик, увитый плющом, казался таким далеким и недостижимым, что Майя с трудом в него поверила. До нее донесся голос жениха. Тот уже более мирным тоном говорил:

– А на даче-то шаром покати, родители в этом году туда еще не ездили. Забегались со свадьбой…

– Надо купить еды, – машинально ответила девушка. – Мы не проживем два дня на воздухе и воде.

– А вот Павел Сергеевич мог бы… – с усмешкой начал было парень, но Майя его остановила:

– Хватит, надоело.

Александр унялся и некоторое время молчал.

– Заедем по дороге в супермаркет, сделаем запасы, – будто про себя, заговорил он, когда решился нарушить паузу. – Только лучше уже в области, когда пролезем через эти проклятые пробки.

– А у меня кончилась вода, – вспомнила Майя, потянувшись было к сумке. – О чем я думала?! Почему не купила в киоске, возле института?

– Знаешь, у меня создалось впечатление, будто ты находилась в каком-то трансе, – осторожно признался жених.

Девушка не ответила. Высунув локоть в открытое окно, она отмечала взглядом этапы знакомой дороги, постепенно уводящей их из центра города. Вот мост, гостиница, вот казино и памятник французскому маршалу, а вот маленькая речка, петляющая среди многоэтажных домов… Панельных построек и фабрик становилось все больше, впереди уже виднелись развязки кольцевой дороги. Машина двигалась все медленнее, передние автомобили ехали еле-еле, и Александр, высунувшись в окно со своей стороны, авторитетно заявил, что всему виной авария.

– Я ничего не вижу, но она должна быть. Иначе, кого все объезжают?

Мимо разбитых машин проехали лишь через полчаса. К тому времени их уже оттащили на обочину, и Майя, нарочно щурясь, чтобы не увидеть слишком много (крови, например), бегло оглядела измятые капоты, погнутые бамперы, разбитые стекла и фары.

– Сколько там? – спросил Александр, тут же прибавив скорость. Как только они миновали роковое место, все машины, задыхавшиеся в пробке, рванули вперед.

– Три, – отчиталась Майя.

– Сильно побиты?

– Одна очень сильно…

Девушка замолчала, не желая рассказывать, во что превратилась вся передняя часть машины, явно выдержавшей лобовое столкновение. Ей было ясно, что водитель в такой мясорубке уцелеть не мог. Они проехали еще немного, двигаясь то быстрее, то медленнее, миновали городскую черту, и у них уже появилась надежда добраться до дачи в течение ближайшего часа, когда в наколенном кармане широких джинсов Александра зазвонил телефон.

– Вытащи, посмотри. – Он слегка подвинулся к Майе, и девушка, дернув молнию, достала мобильник. Взглянув на экран, она протянула телефон жениху:

– Твоя мама.

– Давай отвечу! – Перехватив аппарат, он нажал кнопку и, едва подав голос, тут же замолчал, слушая торопливую и, видимо, взволнованную речь матери. Его лицо изменилось и стало необычно серьезным. – Да, мам. – Когда Александр снова заговорил, его голос показался Майе незнакомым. – Сейчас повернем. Да, уже ехали на дачу. Да, конечно.

Сунув замолчавший телефон невесте, он принялся выруливать в крайний правый ряд. Подождав, когда машина остановится на обочине, девушка спросила:

– Мы возвращаемся? Я верно поняла?

– У бабушки только что случился сильный сердечный приступ. Приезжала «скорая», сделали укол. Хотели отвезти ее в больницу, но она не далась. Отец уже едет домой с работы.

– А… мы там зачем? – решилась выговорить Майя.

Парень взглянул на нее с укоризной:

– Ну, ты же знаешь маму! Она сама ни с чем справиться не может, впадает в панику. А бабушку нужно уговорить ехать в больницу, иначе…

– Я знаю и твою маму, и бабушку, – все так же внешне невозмутимо ответила девушка, стараясь не выдать обуревающих ее чувств. – Но ведь к ним скоро приедет твой отец! И потом, такой же приступ у бабушки был всего несколько дней назад, а через пару часов она, бодрая и веселая, пошла в гости к подружке. Стоит ли ехать в больницу?

– Не могу поверить, что ты такое говоришь! – возмущенно воскликнул Александр. – А бабушка еще так хорошо к тебе относится!

Возражать было трудно. Майя сама часто спрашивала себя, чем заслужила такую горячую любовь у родни жениха? Ведь она относилась к его домочадцам сдержанно, считая, что они уж очень командуют Александром, да и ею самой. «А ведь я еще не стала их снохой!»

– Ну, хорошо, – смирилась она. – Возвращаемся. В конце концов, вышло так, как я и думала. На дачу мы сегодня не попадем, да и в ближайший месяц тоже не выберемся, не до того будет. И хотя я совершенно не понимаю, чем мы можем помочь бабушке, если твой отец сейчас повезет ее в больницу, придется…

Загрузка...