3

– Хвала Всевышнему, мы приехали! – обратилась Вильгельмина к Таунсенд, когда кучер погнал лошадей вдоль длинной, вымощенной щебнем аллеи, которая вела от кованых железных ворот к Бродфорд-Холлу. – Я боялась, что мы опоздаем. До прибытия первых гостей осталось менее часа. Леди Кэтрин будет сердиться.

Таунсенд не ответила. Приподняв кожаную занавеску, она устремила взгляд на дом, который, хоть и раскинулся на трех акрах парка, был виден сразу, стоило свернуть с норфолкской дороги: вытянутое в длину кирпичное здание в стиле Тюдор с башенками, старомодными, темного стекла, слуховыми оконцами и фронтоном, увенчанным скульптурами. От главного здания отходили два одинаковых крыла с бесчисленными каминными трубами на крутых высоких крышах. Аллея яворов вела во внутренний двор, к парадному входу из дубовых, окованных железом брусов, сверху и по обеим сторонам обрамленных благоухающими вьющимися растениями.

Флигелей для слуг в Бродфорд-Холле не было, им отводились помещения нижнего этажа, а во всю длину западного крыла, отделенные от него засеянной маргаритками лужайкой, тянулись крытые плитняком конюшни и другие службы.

Строго распланированные сады располагались позади дома, и фасад выглядел бы суровым, если бы не было вьюнков, роз и шпалер тщательно подстриженных кустов и каштанов, обрамлявших оба крыла дома. Карета со скрипом остановилась, и лакей спрыгнул с запяток, чтобы открыть дверцу.

– Потрудись сейчас же отнести эти коробки в комнаты мисс Таунсенд, – распорядилась Вильгельмина, передавая лакею несколько свертков и шляпных коробок.

Лакей сказал что-то, по-видимому, важное, но оно потонуло в шуршании папиросной бумаги, потому что коробок было великое множество. Вильгельмина порой могла быть такой же резкой и властной, как ее хозяйка, леди Кэтрин.

– Вам лучше поторопиться, мисс Таунсенд, вы едва успеете одеться.

Таунсенд спустилась со ступенек кареты вслед за горничной своей мачехи, на миг замешкавшись, чтобы отряхнуть юбки. На ней было новое платье из светло-голубого флорентийского бархата, с кринолином и с разрезами внизу, открывавшими светло-желтые нижние юбки. А поверх платья – темно-голубая накидка. Пышные, золотистые ее волосы были убраны под широкополую шляпу, отделанную голубыми лентами и перьями. Она выглядела поразительно свежей, хорошенькой и – невероятно сердитой.

Таунсенд и Вильгельмина только что вернулись из Норвича, а предстоящий бал должен был начаться через час. Это было наказанием, сказала Кейт, за то, что она пропустила вчерашнюю встречу с портнихой. Хоть Кейт и понимала, почему это случилось, она хотела, чтобы Таунсенд подумала о бедной миссис Бартон, которая любезно совершила долгое путешествие в Бродфорд, притащив дюжину платьев, в том числе самое главное, предназначенное для ее первого бала, только для того, чтобы уехать с обидой (и со всеми платьями), узнав, что мисс Грей нет дома. Никакие уговоры, угрозы и посулы не подействовали, и Кейт настояла на том, чтобы Таунсенд немедленно отправилась в Норвич – примерить платья и принесла миссис Бартон свои извинения. Для хорошо воспитанной девушки не было иного выхода, да и как иначе вернуть бальное платье?

Таунсенд уступила без возражений. Она сочла, что еще легко отделалась. Так ей во всяком случае показалось. Она не учла того, что они с Геркулем вернулись в Бродфорд слишком поздно, чтобы съездить в Норвич и в тот же день приехать назад. Пришлось им с Вильгельминой заночевать в доме ее дяди и вынести бесконечную трескотню этой сплетницы – тетушки Арабеллы и общество молча глазевшего на Таунсенд отвратительного сына тети – Перси, и теперь оба они вместе с дядей Лео и кузиной Элинор следовали за ними в карете, отставая миль на пять.

Вообще говоря, это тетушка Арабелла виновата в том, что они так поздно выехали из Норвича, ибо настояла на том, чтобы обе кареты ехали вместе. А потом пришлось целый час ждать: ей померещилось, что горничная забыла уложить ее любимый пеньюар из бледно-желтого шелка, и пришлось запакованный багаж снять с кареты, распаковать и все в нем переворошить. Затем они двинулись в путь таким черепашьим шагом, что Вильгельмина, обеспокоенная потерей времени, приказала кучеру пустить лошадей в галоп. Тетушка же отказалась так безрассудно спешить, поэтому ее карета сильно отстала. Но ни Таунсенд, ни Вельгельмина не жалели об этом.

«Вот теперь я из-за них пропустила приезд Лурда и его семьи», – со злостью подумала Таунсенд. Так она и знала: они уже в Бродфорд-Хол-ле! Она поняла это сразу, как только карета повернула к дому, потому что шторы в окнах парадных покоев третьего этажа были отдернуты и окна с шумом растворились. Констанция, молодая жена Лурда, всегда любила соленый норфолкский воздух.

Таунсенд взбежала по ступенькам, не обращая внимания на лакея, который, спотыкаясь, спешил за ней, стараясь сказать что-то из-за горы качавшихся у него в руках коробок. Шествовавшая рядом Вильгельмина ткнула его зонтиком – давая понять, что произойдет, если хоть одна из шляпок мисс Таунсенд упадет на землю.

Бейли, дворецкий, встретил ее у входа, но Таунсенд прошла мимо, снимая на ходу перчатки и вытаскивая шляпные булавки.

– Они здесь, да? Когда приехали? Всех детей привезли с собой?

– Мисс Таунсенд, – начал Бейли, умоляюще раскинув свои толстые руки. Обычно сдержанный и полный достоинства, он выглядел сейчас усталым и был не похож на себя. Всегда безукоризненный парик сбился, а лента развязалась. Таунсенд взглянула на него.

– Мистер Бейли?

– Т-с-с-с, – прозвучало в ответ.

Ее взгляд метнулся мимо дворецкого к широкой лестнице, с двух сторон поднимавшейся из парадного холла, завершаясь деревянной галереей второго этажа. Лакеи украшали колонны и перила гирляндами из полевых цветов и устанавливали толстые белые свечи, которые будут зажжены, когда спустятся долгие северные сумерки. Столы уставлялись букетами душистой сирени и боярышником, а трое слуг расставляли на ступенях лестницы горшки с тюльпанами, нарциссами и гиацинтами, чтобы создать впечатление каскада из цветов. Чтобы отпраздновать приход весны, по словам Кейт. И придать свежесть и яркость тому, что, кроме свадьбы, будет самым важным событием девичьей жизни Таунсенд.

Таунсенд понимала, что эти приготовления должны были закончиться несколько часов тому назад. Как могла Кейт допустить, чтобы со всем этим так запоздали? Что случилось?

– Тсс-с! – повторил дворецкий.

Хмурясь, Таунсенд пригляделась пристальней и заметила Геркуля, который стоял в тени, под лестницей, и делал ей отчаянные знаки. Когда глаза их встретились, он приложил палец к губам. Не обращая на это внимания, она направилась к высокому позолоченному зеркалу, чтобы снять шляпу. Бейли позади нее продолжал жалобно причитать. Она притворилась, будто слушает его, а подошедшему Геркулю сказала сквозь зубы:

– В чем дело?

– Боюсь, что тебе крупно не повезло, крошка. Таунсенд рассердилась.

– Почему? Потому что мы запоздали? Тетя Арабелла...

– Нет, нет, не то. Потому что она здесь...

– Кто?

– Да та старуха из «Фрэзерс-Инн», которая, по твоим словам, тяжко больна. Ее внучатого племянника ты вчера выловила из топи, помнишь?

Сердце Таунсенд екнуло.

– Ты уверен?

– Да. Лурд привез ее с собой, и ты никогда не отгадаешь почему. Потому что она наша родственница по материнской линии. Лурд говорит, что тетка нашей матери была замужем за племянником старой леди, его звали Арчибальд Хэйл. Она оказалась герцогиней Войн, а значит, твой парень в реке – герцог. И хотя она здесь едва ли больше часа, она уже перевернула весь дом вверх дном. Можешь себе представить, как чувствует себя Кейт, хотя пока искусно скрывает это. Я решил, что лучше предупредить тебя.

– Да, – проговорила Таунсенд, помолчав. – Спасибо, что предупредил. Ей было не по себе. Геркуль прав, она попала в беду. Если Кейт узнает, что она провела почти час наедине с человеком, чья двоюродная бабушка – дальняя родственница ее покойной матери, с человеком, который сам герцог, и, значит, норфолкские кумушки с превеликой радостью раздуют скандал, едва почуют что-то неладное, то ей, конечно, придется горько сожалеть об этом.

Лурд, наверное, приехал в «Фрэзерс-Инн» вскоре после того, как они с Геркулем оттуда уехали. Таунсенд была бы не прочь посмеяться над иронией судьбы, если бы ей не вспомнилось худое, мускулистое тело, представшее ее глазам, когда этот человек – герцог Войн – снял с себя всю одежду. Она ясно вспомнила его смеющиеся глаза и тот взгляд, каким он посмотрел на нее, прежде чем поцеловать. О Боже, если Кейт узнает...

– Они заставят тебя выйти за него замуж, – прошептал Геркуль. – Даже отец даст согласие.

Он был, конечно, прав. Таунсенд судорожно сглотнула, чтобы унять возникающую в душе панику.

– Мисс Пикль в кладовке смешивает лекарства, а я просто не знаю, с чего начать, – закончил свои сетования Бейли у нее за спиной. – Мисс Таунсенд?

Геркуль поспешно нырнул во тьму, предоставив Таунсенд смущенно взирать на дворецкого. Она не слышала ни одного его слова.

– Наконец-то, хвала Господу! Ты уже дома! Таунсенд подняла взор к галерее, где на отделанных панелями стенах висели портреты предков Греев. Цветные стекла высоких решетчатых окон пропускали достаточно света, чтобы она могла различить отца, перегнувшегося через балюстраду.

Где ты была, черт возьми? – сходя по лестнице, продолжал сэр Джон Грей. Он был уже одет к вечеру: черный камзол, отделанный серебром, и соответствующие камзолу бриджи, тщательно завитой и напудренный парик. Глаза его метали молнии. Таунсенд была потрясена, редко случалось ей видеть на красивом, умном, невозмутимом лице отца такое негодование. Он был адвокатом, двадцать лет прослужившим в Королевском суде в Вестминстере, славился своим красноречием и мог нагонять страх как на ответчиков, так и на истцов, когда появлялся перед ним в своем алонжевом парике и развевающейся черной мантии. Но дома он был всегда приветлив, добр и спокоен. Была ли герцогиня Войн повинна в необычном его настроении?

– Немедленно поднимайся наверх, – сказал сэр Джон, бегло целуя дочь. – Твои гости скоро будут, и Кейт считает, что у тебя мало времени, чтобы одеться. Мне бы хотелось, чтобы ты доказала, что она ошибается.

– Хорошо, папа, – Таунсенд знала, что возражать бесполезно. Его голос остановил ее на ступенях лестницы.

– Удалось ли тебе, по крайней мере, выцарапать свое бальное платье у этой людоедки Бартон?

Таунсенд утвердительно кивнула.

– Ну, я надеюсь, что это в последний раз, – проговорил он вдогонку, но тут же прервал себя: – Ради Бога, что это такое, Бейли?

Таунсенд воспользовалась возможностью и поспешно убежала.

«Не может быть!» – думала она, взбегая наверх и позабыв об отце. Она отказывалась верить. Геркуль просто дразнил ее. В парадных помещениях не было герцогини Войн и не было красавца-герцога, способного по неосторожности погубить ее репутацию, узнав ее. Ясно, что это приезд Лурда, его жены и четырех их крошек вызвал ту суматоху, которую она наблюдала внизу... Ничего больше. И отец ее расстроен не потому, что незваная капризная родственница неожиданно появилась в доме, он просто, как и Кейт, волновался, что она не будет готова к началу бала. Конечно же, он бы упомянул о присутствии герцогини, если бы та была здесь. «Я готова свернуть сейчас шею Геркулю!» – подумала разъяренная Таунсенд. Но она не доставит ему удовольствия, показав, как он напугал ее. Она не скажет ему ни слова, а позже, исподтишка, как-нибудь с ним рассчитается. Она всегда поступала так, а пока забежит на минутку поздороваться с Лурдом и его семьей, черт с ними, с гостями.

Двери парадных комнат были закрыты, и Таунсенд костяшками пальцев нетерпеливо постучалась в одну из них.

– Констанция?

– Входи, дорогая, – послышался нежный голосок ее невестки.

Таунсенд удовлетворенно вздернула голову: значит, она была права. Геркуль подшутил над ней, причем весьма неумно. Никого, кроме ее родных, в спальне не было. С горящими глазами она толкнула дверь и вошла, шурша юбками по натертому полу.

– Здравствуй, Констанция! – весело проговорила она. – Ты не поверишь, какую шутку на этот раз сыграл со мной твой несносный деверь! Он пытался убедить меня... И замерла на полпути. Юбки водоворотом обвились вокруг ног. С минуту ей казалось, что сердце остановилось. Она увидела, что все в замешательстве: Констанция взволнованно приподнялась со стула около кровати, Лурд заботливо склонился к кому-то, кто лежал в кровати, горничная, убиравшая поднос с ночного столика, уставилась на нее. Сама огромная спальня, с искусно вырезанными фестонами в виде цветов и фруктов, прекрасными лепными потолками и превосходными картинами, была полностью переустроена со вчерашнего утра, когда Таунсенд видела ее в последний раз. Очаровательные голландские шкафчики, резные столы и вестминстерские ковры, которые сохраняли свои привьиные места на протяжении последних двух столетий, сейчас были все передвинуты, будто по капризу нового, требовательного владельца.

Владелец, вернее, владелица, лежала в кровати, глядя на Таунсенд с тем же встревоженным выражением, что и остальные. Это была морщинистая старуха с ярко-зелеными глазами и длинным крючковатым носом, проговорившая дрожащим голосом, от которого, тем не менее, кровь могла застыть в жилах.

– Кто вы, черт побери?

Тем временем со стула, стоявшего возле окна, поднялся высокий, стройный человек, выпрямился во весь свой рост и подошел к Таунсенд с понимающей улыбкой на губах. Таунсенд увидела забрызганные грязью бриджи и сапоги, острые скулы, красные от холода, и растрепанные черные волосы, словно он только что быстро скакал под пронизывающим норфолкским ветром. Его синие глаза впились в ее, когда он поднес руку Таунсенд к губам. Если он и был удивлен при виде ее, то не показал этого. Просто оглядел ее с ног до головы, задерживаясь взглядом на каждой детали ее элегантной накидки и голубого дорожного платья.

– Скажите, Бога ради, которая же из вас настоящая? – спросил он вполголоса, чтобы расслышала только она. – Дитя болот, трактирная служанка или юная хозяйка Бродфордского замка?

Таунсенд не хотелось показать, как она расстроена и как колотится у нее сердце от его близости. Запах соленого ветра, исходивший от его высокой, сильной фигуры, вызвал в ней странное, пугающее желание вновь почувствовать его губы на своих губах, вновь ощутить его поцелуй.

– Монкриф, – послышался ворчливый голос из-за бархатного полога кровати. – Кто эта особа? Таунсенд подняла голову, тонкие ее плечи распрямились. Она привыкла к властным женщинам, ибо росла при назойливом вмешательстве тетушки Арабеллы и знала, как лучше всего держать себя с ними. Высвободив руку из руки герцога Война, она подошла к кровати и низко присела в реверансе. – Извините меня, – произнесла она своим низким гортанным голосом, который звучал, хотя она этого и не осознавала, на редкость приятно. – Я Таунсенд Грей. Я не ожидала никого встретить здесь, кроме брата и его семьи, и прошу Вас извинить мою неучтивость... – И она улыбнулась герцогине.

Герцогиня не удостоила ее ответной улыбки. Сквозь пелену усталости и боли она видела перед собой худенькую девушку, невысокую и хорошо сложенную, с копной длинных красивых волос цвета спелой пшеницы, с голубыми, как небо над Бен Чалишем, глазами и трогательной улыбкой на прелестном, заостренном книзу личике.

– Ба, – произнесла герцогиня, хотя смягчилась немного, заметив, как Монкриф посмотрел на девчонку, когда та впорхнула в комнату. Герцогиню обрадовало, что в жилах ее холодного, бесстрастного наследника течет, как выяснилось, горячая мужская кровь. – Вы порывисты и плохо воспитаны, дитя мое, – резко сказала она девушке. – Еще один из отпрысков Дженет с нелепым, я полагаю, именем.

– Да, мадам.

– И откуда она откопала это имя? Надо думать, оно больше подходит для мальчика.

– Я была названа так в честь моего крестного отца.

Кого? Не лорда ли Таунсенда Рейнама? Господи, неужели этот старый скряга еще жив! Ну и ну! Дженет всегда имела слабость к титулованным особам.

– Я думаю, она надеялась, что я в конце концов выйду за него замуж, – честно призналась Таунсенд. Констанция у нее за спиной покраснела, а Лурд прикрыл рукой улыбку.

Герцогиня открыла рот, чтобы что-то сказать, но в дверь постучали. Горничная, скрывая разочарование от прерванной беседы, поспешила открыть дверь и отойти в сторону, когда тщедушная миссис Пикль внесла поднос с пузырьками микстур и чайник с чаем из кипрея. Ее появление положило конец разговору. Ян Монкриф быстро поклонился герцогине и удалился, ни на кого не глядя, в то время как Таунсенд делала вид, будто увлеченно рассматривает что-то в саду. Затем она подбежала, чтобы обнять невестку и брата, который широко улыбнулся и укоризненно погрозил ей пальцем, прежде чем повернуться снова к своей пациентке.

– Мы поговорим потом, – шепотом пообещала Констанция. – Тебе пора одеваться. Ты не можешь себе представить, что здесь творилось с тех пор... – она кивнула в сторону кровати.

Таунсенд медленно обвела глазами изменившуюся комнату, прежде чем остановить их на хрупкой фигуре, лежащей в громадной кровати с бархатным балдахином.

– О да, могу себе представить, – сказала она, почему-то зябко поежившись. Она не была уверена, что сумеет сделать перед родителями вид, будто никогда в жизни не встречала прежде герцога или герцогиню Войн. «Смилуйся, Господи, – молила она, – помоги мне пережить ближайшие несколько часов!»

Загрузка...