Заговор дилетантов

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Ну, и как тебе этот предприимчивый джентльмен? — спросила я у мужа, когда мы в извозчичьей коляске с поднятым верхом катили по Немецкой в сторону Елоховки.

— Не знаю, порадует ли тебя мое мнение, но мне он как-то не показался симпатичным. Да и слухи о его джентльменских манерах были явно преувеличены.

— Без сомнения. Я до сих пор не понимаю, почему барышни называют его именно джентльменом. Вероятно, забывшись, девицы используют первое попавшееся слово, что подвернется им на язык. На редкость неприятный субъект. Мой внутренний голос не раз подавал мне сигналы тревоги, пока мы находились в этом милом местечке.

— Дорогая, когда обычные люди начинают слышать голоса, хочется им посоветовать скорее бежать к психиатру.

Я сочла за благо пропустить мимо ушей эту клеветническую шутку. Но Миша тут же реабилитировался, продолжив:

— Однако твой внутренний голос — это редкое исключение. Как я успел заметить, на его слово можно положиться. А вот интересно — внутренний голос нашептывал тебе нечто конкретное или просто исполнял сигнал тревоги, как горнист на военных маневрах?

— Скорее нашептывал, причем о господине Крюднере особо лестных слов у него не нашлось.

— Да, благодаря визиту в Лефортово вечер получился на редкость неприятным. Слава Богу, хоть до рукоприкладства не дошло. Ты так меня запугала, что я все ожидал — не взыграет ли у тебя ретивое. А что в итоге нам удалось узнать? Первое — Лидию заподозрили в воровстве…

— Это чушь, — я сразу же отмела клеветнические измышления. — Полагаю, и сам Крюднер в это не верит. Просто он по какой-то причине захотел избавиться от своих служащих и выдвинул версию воровства, весьма подходящую, чтобы не ломать долго голову, под каким бы предлогом выставить с фирмы весь персонал. Дело щекотливое, и опровергнуть его слова трудно…

— Допустим, — согласился Миша. — Но он чего-то боится. И Лидия могла знать, что именно кажется ему опасным. Адвокат приходил к тебе за дневниками барышни явно по просьбе Крюднера.

— Необходимо прочитать дневники самым внимательным образом — может быть, и нам откроются его тайны.

— Крюднер строил какие-то намеки на тему собственной жестокости при пресечении наших потенциальных попыток предать его тайны гласности, — напомнил муж.

— Что ж, тем интереснее это сделать. Посмотрим на богатырскую удаль Крюднера в деле — так ли уж он страшен, как ему самому хочется казаться.

— Ладно, Бог с ним. Второй установленный нами факт из жизни пропавшей барышни — это наличие у нее некоего поклонника из числа чертежников. Жаль, что мы не спросили его адрес в суматохе.

— Ну, это дело поправимое. Адрес можно будет узнать у этого Германа Германа по телефону. Не думаю, что он откажет. Но только сдается мне, что поиски младшего чертежника — тупиковая ветвь в нашем расследовании. Лидия ведь не отвечала на его ухаживания. И вряд ли простой чертежник обладает столь изысканным воображением и столь дорогой фотографической камерой, чтобы сделать те пикантные снимки, что обнаружились в Лидочкином альбоме. А этот неизвестный фотограф, человек состоятельный и с развитым художественным вкусом, и вправду может оказаться ее возлюбленным…

— А почему ты так недооцениваешь чертежников? — возмутился Михаил. — Они известные ловеласы и дамские угодники, да и «кодаком» обзавестись при желании не такая уж проблема для чертежника. Я лично ставлю на то, что фотограф и чертежник одно и то же лицо, а Крюднер, как черствый и эгоистичный сухарь, просто не в курсе дел своих служащих.

— Что ж, проштудировав дневники, я, возможно, найду упоминание об этом господине с фотокамерой, как и о влюбленном чертежнике — вот тогда и посмотрим, сольются ли эти два образа в один.

Мы уже подъезжали к Арбату, когда мне в голову пришла еще одна важная мысль.

— Мишенька, мы ведь сегодня не ужинали! Я за всеми делами совершенно забыла о такой прозаической вещи, а ты, как верный рыцарь, сопровождаешь меня молча, хотя наверняка уже умираешь с голоду — мужчины гораздо нетерпимее к подобным мукам. Давай зайдем в «Прагу» и устроим себе маленький праздник — у сегодняшнего мерзкого дня должно быть какое-нибудь приятное завершение, чтобы примирить нас с жизнью. Думаю, после тяжких трудов мы заслужили право на столь невинное развлечение?

— Совершенно справедливо. Я всегда был уверен, что самое главное качество настоящей женщины — это ум. Дама, способная заниматься расследованием преступлений, руководствуясь собственными логическими выводами, — сама по себе подарок, но если она к тому же не забывает, что ее спутник голоден, и заботится о хорошем ужине — о! Такая женщина — просто сокровище!

— Оставайся с этой иллюзией, Миша, мне это будет приятно!

Мы замечательно провели время в ресторане, причем выпитое шампанское каким-то загадочным образом смягчило неприятное впечатление, произведенное господином Крюднером, и он даже стал мне казаться не таким уж противным — ну черствый, ну высокомерный, ну эгоистичный, ведь все это еще не преступление…

Уже глубокой ночью, лежа в постели, я принялась-таки при свете настольной лампы разбирать дневники Лидии, лелея тайную надежду, что каждая их страница будет усеяна тайнами. Мне предстоял нелегкий труд — по объему записей дневники явно превосходили скрижали, дарованные Моисею на горе Синай…

Но просматривая тетради, исписанные аккуратным каллиграфическим почерком прилежной гимназистки, поначалу я чуть не застонала от разочарования. Это было скучное чтение. Невдохновляющее собрание мелких и бесполезных фактов — пара строк о выполнении Лидией служебных обязанностей, пара строк о бытовых делах (посещение парикмахера, лавочки канцелярских принадлежностей, заказ новой блузки) — вот и весь спектр дневных событий представлен; далее следовала дата нового дня, столь же скучного и похожего на предыдущий, как два кирпича в одной кладке…

В выходные Лидия позволяла себе скромные развлечения — чашечка кофе с пирожными в кондитерской Сиу, синематограф, зоологический сад, иногда — опера (подозреваю, билеты приобретались отнюдь не на лучшие места). Н-да, Моисею, пожалуй, было все-таки интереснее — тексты на скрижалях содержали Божьи заповеди, бывшие в те библейские времена литературной новинкой…

Мне вспомнилось, как Михаил пообещал адвокату Штюрмеру немалые деньги за любые бумаги Лидии. Если бы эта невероятная сделка каким-либо образом состоялась, то, ей-богу, Мишенька сильно переплатил бы…

Я почувствовала искушение отложить унылый дневник, на который возлагались такие большие, хотя и неопределенные надежды, увы, неоправдавшиеся, и заснуть, но тут что-то заставило меня насторожиться, словно в моем мозгу звякнул колокольчик.

«Ф.К. (не иначе Франц Крюднер, разрази меня гром!) из тех людей, кому знакомы превратности судьбы, но Россия для него — единственная родная страна. Когда я спросила, надолго ли он здесь, Ф.К. удивленно вскинул брови и с улыбкой ответил: «До тех пор, пока меня не отнесут на Немецкое кладбище».

А вот для таких, как Герман, патриотизм — пустой звук…»

Я (тоже «удивленно вскинув брови») перечитала эти строчки еще раз. Все верно: Лидия считает Крюднера патриотом России (и кто бы мог подумать!), а вот Герман Герман по этой части сплоховал.

Не знаю, что означает подобное замечание о патриотических настроениях, но на всякий случай я заложила страничку с рассуждениями о патриотизме, это интереснее, чем запись о преимуществах блузки со стойкой перед блузкой с английским воротничком.

Через две страницы меня ожидал новый сюрприз.

«Этот человек вновь появился в конторе. Я боюсь его. Он загоняет Ф. в ловушку.»

Итак, Ф. загнан в какую-то ловушку «этим человеком». Что это — финансовые проблемы, мошенничество, шантаж? И кстати, вместо Ф.К. появляется интимное Ф. (то есть — Франц!).

А Крюднер — неплохой актер, ни одной теплой нотки не прозвучало в его голосе при упоминании имени Лидии. Интересно, не увлекается ли Крюднер фотографированием и не он ли запечатлел девушку в минуту интимного свидания? Но вот это увольнение Лидии по абсурдному поводу… Нет, тут что-то не так!

Прочитав еще несколько страниц дневника, я так и не обнаружила ничего, что могло бы сильно напугать господ из акционерного общества Крюднера и заставить их суетиться.

Что же подвигло адвоката вести со мной переговоры о продаже дневников, а господина Крюднера — сыпать невнятные угрозы? Столько суеты из-за скучных записей занудливой, педантичной девчонки…

Допустим, они не читали дневника и могли подозревать Лидию в большей откровенности, но стоило ли достопочтенным господам привлекать столько внимания к этому делу ради простой перестраховки? Теперьто я глубоко уверена, что им есть что скрывать, а прежде мне это и в голову не приходило.

Мне показалось, что я только-только сомкнула веки, отложив в сторону дневник Лидии, когда безжалостный голос мужа объявил:

— Леля, просыпайся, уже девять!

Сквозь сон я вяло поинтересовалась:

— Девять чего?

— Девять часов утра, моя дорогая. Если не сказать, что четверть десятого!

Мою сонливость сняло как рукой — у меня сегодня запланированы такие важные дела, а я трачу драгоценные утренние часы без цели и смысла, пребывая в сонном забытьи!

Не успев даже толком позавтракать, я отправилась в Замоскворечье разыскивать господина Легонтова. Особой надежды на встречу с ним у меня не было — ведь телефон в его конторе по-прежнему не отвечал, но все же я рискнула поехать к нему в Казачий переулок и навести там, на месте, хоть какие-то справки.

Знакомый флигель, в котором размещалась контора специалиста по конфиденциальным поручениям, помощника присяжного поверенного Легонтова, поражал какой-то безжизненностью, хотя на первый взгляд все было на месте — тихий, поросший травой двор, будка с ленивым псом, вяло тявкнувшим на меня, чтобы формально исполнить долг и снова предаться мечтательному созерцанию, фруктовые деревья за деревянной изгородью, украшенной затейливой резьбой…

Конечно, на дворе стояла осень и пейзаж был тронут увяданием, но кроме того, исчезло ощущение, что под маской мирного уголка клокочет подспудный источник энергичной деятельности.

Теперь домик в Первом Казачьем являл собой картину настоящего сонного замоскворецкого царства.

По засыпанной палыми листьями дорожке я подошла к крыльцу, поднялась по ступенькам и постучала в дверь, не надеясь особенно, что кто-нибудь ответит на мой стук. Наверное, господин Легонтов уже переехал в свою новую виллу под Петебургом и наслаждается прелестями столичной жизни, а в замоскворецком доме никого нет…

Но вопреки моим пессимистичным ожиданиям, в доме кто-то был, ибо вскоре я услышала, как приятный баритон распевает романс «Жестоки вы, в том нет сомненья, но я вас все-таки люблю…». Потом за дверью послышались шаги, створки дрогнули, и на пороге предстал Александр Матвеевич собственной персоной.

— Александр Матвеевич, друг мой, это вы! — только и смогла выдохнуть я. — Какое счастье!

— Елена Сергеевна! Приятный сюрприз. Деловой визит или просто решили навестить меня?

— Александр Матвеевич, я бы предпочла просто и без затей зайти к вам на чашку чая без всякого дела, но увы… Когда сталкиваешься с тем, что в обиходе принято называть превратностями судьбы, как-то особенно тянет нанести визит вам, как человеку, на чью помощь хотелось бы рассчитывать.

Пожалуй, оборот получился излишне затейливым, и я добавила еще одну фразу попроще и поискреннее:

— Я так боялась, что вы уже переехали в свой новый дом под Петербургом…

— Как оказалось, это отнюдь не просто, пустив глубокие корни в Москве, пересадить самого себя на иную почву, — грустно заметил Легонтов. — Вот и тяну с отъездом — никак не могу решиться сделать последний шаг, собрать багаж и отбыть в столицу. Но что это мы говорим в дверях? Надеюсь, Елена Сергеевна, вы согласитесь украсить своим присутствием мое скромное холостяцкое пристанище? Прошу вас. Я сочту это за великую честь.

После столь изысканного приглашения мне оставалось только переступить порог старого флигеля.

Когда-то, в совсем еще недавние времена на первом этаже домика размещалась деловая контора господина Легонтова. Жизнь бурлила тут ключом. Папки с бумагами громоздились на полках шкафов, поминутно дребезжал телефонный аппарат, пишбарышня бойко колотила по клавишам «ундервуда», помощники Александра Матвеевича, вернувшись с очередного сыщицкого задания, строчили отчеты, проявляли в чуланчике фотографии, раскладывали по коробкам и пакетам добытые вещественные доказательства.

А теперь здесь царило полное запустение. Исчезла барышня со своим «ундервудом», исчезли сыщики, исчезли папки с бумагами, а пустые полки успели покрыться толстым слоем пыли.

Не было ни карт Москвы и Московской губернии на стенах, ни протянутой в углу для просушки фотографических снимков веревки, ни приземистого сейфа, одни облезлые канцелярские столы, крытые вытертым зеленым сукном, да старые венские стулья…

— Александр Матвеевич, я не верю своим глазам! Неужели вы ликвидировали свою контору? Я полагала, вы передадите дело в руки какому-нибудь надежному человеку. В Москве ведь не так много частнопрактикующих сыщиков, способных оказать клиентам помощь в конфиденциальных делах, и ваша контора была из лучших.

— Вы правы, я все-таки не рискнул свернуть все дела в Москве и передал их надежному человеку. Угадайте, кто это?

— Сдаюсь сразу. Откуда мне знать, кого вы сочли достаточно надежным человеком, чтобы сделать своим преемником?

— Адель Вишнякову.

— Аду?

Ада Вишнякова была моей приятельницей по Лиге борьбы за женское равноправие и познакомилась с господином Легонтовым в моем доме.

— Сначала она поступила в мою контору на службу в качестве агента для особых поручений, потом так увлеклась частным сыском, что стала младшим компаньоном, вложив в наше дело дядюшкино наследство, потом в ней открылся такой административный дар, что все служащие почувствовали, что именно госпожа Вишнякова и есть их шеф, и принялись выполнять ее задания и распоряжения через мою голову, даже не всегда ставя меня в известность… И теперь я смело передаю Адели все дела. Контора по-прежнему будет действовать от моего имени — даме, увы, в нашей стране не суждено стать помощником присяжного поверенного и заниматься адвокатской практикой. Но, слава Богу, имущественных прав у представительниц прекрасного пола никто не отнимает, и в качестве финансового компаньона она вполне может заправлять всеми делами на любой частной фирме.

— Так куда же в таком случае подевался весь ваш персонал?

— Это тоже штучки Адели. Она нашла, что дальнейшее пребывание нашей конторы в этом флигеле совершенно непрестижно, и подыскала помещение в роскошном новом доме на Полянке. Знаете, такой огромный шестиэтажный дом европейской архитектуры, с мраморными лестницами, с электрическим освещением, со швейцаром у подъезда. В бельэтаже шикарно меблированная контора — ореховые бюро, дубовые резные шкафы, кожаные диваны, бронзовые фигуры Фемиды, шелковые гардины, а также элегантные секретарши и стенографистки с прическами «помпадур»… По замыслу Ады, это поднимет реноме нашего дела на недосягаемую высоту.

— Не буду спорить. Тем более что я всегда была уверена — женщины с успехом могут руководить любым делом, просто мужчины, заняв круговую оборону, не пускают представительниц прекрасного пола на административные посты. Вы же, Александр Матвеевич, всегда были человеком прогрессивных взглядов, и, надеюсь, ваша контора теперь достигнет невиданного процветания. Но мне лично очень нравилось здесь, в вашем патриархальном уголке. Здешняя обстановка так располагает к откровенности.

— Елена Сергеевна, простите, вы напомнили мне, что ваш визит носит деловой характер, а я отвлекся на долгую беседу. Поднимемся в мою старую гостиную, я предложу вам чашечку чаю, пока самовар не остыл, и внимательно выслушаю, какое дело вас привело. Раз уж вы числите меня среди особ, достойных доверия, давайте разбираться в том, что вас терзает.

По старой деревянной лестнице с вытертыми ступенями и широкими перилами мы поднялись в мезонин, где у Легонтова были устроены жилые комнаты.

Здесь, к счастью, все осталось по-прежнему: горшки с геранью на окнах, клетка с кенарем, кресла с вышитыми думочками, столик со старинной, кружевной скатеркой… Патриархальный мирок бабушки-купчихи, оставившей в наследство любимому внучку Сашеньке этот тихий замоскворецкий приют.

Наверное, шикарная контора, устроенная Адой, оказалась столь чужда сердцу одинокого сыщика, что это и привело его к мысли бежать из Москвы. В моей душе шевельнулось нечто вроде укола совести, ведь я тоже некоторым образом приложила руку к воцарению Адели в сыскном бюро господина Легонтова, полагая, что главный плюс в этом деле — помочь еще одной женщине обрести интересное занятие и утвердиться в жизни…

Нам, феминисткам, не стоит забывать, что и у мужчин должны остаться кое-какие права.

Впрочем, что ни говори, а с бегством из Москвы Легонтов не так уж торопится, значит, разногласия с младшим компаньоном госпожой Вишняковой все же не перешли в разряд неразрешимых.

— Прошу вас, садитесь, — гостеприимно предложил Александр Матвеевич и тут же добавил: — Осторожнее с этим стулом, у него одна ножка совсем расшаталась. Лучше вот сюда. Я сейчас сделаю свежую заварку…

Чай у господина Легонтова всегда был великолепным — крепкий, с ароматом жасмина, душицы и еще каких-то травок. Пока хозяин любезно хлопотал у чайного стола, разливая заварку и накладывая в розетки варенье, я задала один тревоживший меня вопрос:

— Александр Матвеевич, моя история такого рода, что фактов мне пока известно мало и приходится оперировать собственными домыслами и логическими выводами. Вы предпочитаете, чтобы я рассказывала вам все подряд или жестко придерживалась сухих фактов? Мои выводы, без сомнения, могут оказаться ошибочными, к тому же, смутные ощущения — это нечто, плохо передаваемое словами, и когда произносишь эти слова вслух, все звучит так абсурдно…

— Елена Сергеевна, было бы жестоко оставлять меня в неведении по поводу изящных полетов вашей фантазии. Не бойтесь, я привык к вашей манере изложения. Вам чай с лимоном?

Принимая из рук Александра Матвеевича чашку, я на секунду задумалась — что он имел в виду под словами о моей манере изложения? Эта фраза прозвучала не слишком-то лестно для меня. Но впрочем, я тоже привыкла к манере Легонтова прятать в словах легкие шпильки, и мне было не до того, чтобы долго обдумывать каждую из них.

— В Москве есть фирма некоего Франца Вернера Крюднера. Господин Крюднер работает, главным образом, с иностранцами…

— Вы имеете в виду шпионаж или контрабанду? — заинтересованно перебил меня Александр Матвеевич.

— Нет, нет, ничего подобного! Просто персонал на фирму набирается из числа иностранцев или лиц иностранного происхождения, преимущественно немцев. Секретарем у этого Крюднера до недавнего времени служила моя протеже Лидия Танненбаум. Она проживает в моем пансионе «Доброе дело», а я считаю своим долгом опекать этих барышень.

Я рассказала Легонтову, по возможности подробно, о загадочном исчезновении Лидии, о шагах, предпринятых мной в деле поиска, о бессмысленных визитах в полицию и в контору Крюднера, об обыске, самочинно устроенном мной в комнате Лидии, и о необъяснимом интересе адвоката Штюрмера к дневникам и письмам пропавшей барышни…

Боюсь, мой рассказ получился сумбурным, но Легонтов слушал внимательно и, похоже, прекрасно все понимал. Перебил он меня лишь однажды, когда услышал фамилию Штюрмера.

— И этот мерзавец к делу приплелся? — непосредственно поинтересовался Легонтов, не особо выбирая выражения. — Не удивлюсь, если он окажется главным злоумышленником. Наглый субъект.

— Мне он тоже не нравится, — призналась я. — Но в данной пьесе, похоже, господину Штюрмеру отведена роль второго плана.

— Итак, молоденькая барышня, которую вы опекаете, бесследно исчезла несколько дней назад, — вернулся к главной теме Легонтов. — У вас есть какое-нибудь рациональное объяснение тому, что случилось?

— Если не считать чего-нибудь сверхъестественного вроде огненных колесниц, похищающих юных красавиц, или отлета на ведьминой метле, то нет. Ей-богу, порой мне и вправду кажется, что Лидию похитили некие таинственные, неподдающиеся определению силы, а все земные существа, способные пролить свет на это дело, просто сговорились и морочат мне голову. Вот только зачем? Совершенно неразрешимая загадка.

— А ждать до тех пор, пока эта разгадка разрешится сама собой, вы, конечно же, не хотите? Зная ваш характер, полагаю, что ответ будет отрицательным.

— У меня не хватает терпения придерживаться тактики пассивного ожидания.

— Нисколько в этом не сомневался. Кто-кто, а я-то знаю, что вас хоть хлебом не корми, только позволь соприкоснуться с какой-нибудь тайной, — хмыкнул Легонтов.

— Александр Матвеевич, но вы же всегда относились к моей мании снисходительно…

— Да, я воспринимаю друзей такими, какие они есть. Все равно ведь не переделаешь!

— Совершенно справедливое замечание. Я уже несколько дней бегаю по Москве в поисках Лидии, но так и не преуспела. Мне, как вы знаете, и прежде случалось покидать домашний очаг ради сомнительного удовольствия изображать из себя сыщика-дилетанта, но успех в этом деле приходил лишь тогда, когда вы подставляли свое плечо. Поэтому я решила снова просить вас о помощи, Александр Матвеевич. Я понимаю, у вас чемоданное настроение, мыслями вы уже в своем новом доме под Петербургом…

— Да Бог с ним, с новым домом. Постоит еще неделю-другую без меня. Вы же знаете, вам я никогда и ни в чем не могу отказать.

— Александр Матвеевич, вы просто милосердный самаритянин!

— Когда я вижу, как вы с головой погружаетесь в очередную авантюру, мое милосердие просто-таки не знает границ. Невольно хочется подставить плечо.

Из чувства благодарности я решила произнести несколько покаянных фраз:

— Это и вправду не первая авантюра в моей жизни. Видно, так уж мне на роду написано. Мне исключительно везет на всякие глупости. Планида моя такая.

— Что ж, кто ищет приключений, тот их обычно находит. Порой на свою голову, — строго ответил Легонтов, подтолкнув тем самым меня к возражениям:

— Но зато такой подход к жизни вносит в нее определенное разнообразие. И не могу же я равнодушно отнестись к тому, что с молодой девицей случилось неизвестно что, если не заподозрить, что не просто неизвестно что, а несчастье.

— Понимаю. О, как я вас понимаю. Я и сам не могу равнодушно отнестись к тому, что с одной приятной молодой дамой в результате ее неумеренного любопытства тоже вот-вот случится неизвестно что. Я берусь за ваше дело, Елена Сергеевна.

Как же я ждала этой последней фразы!

— Я в вас не обманулась, дорогой Александр Матвеевич! Только помните, дело щекотливое, действовать приходится крайне осторожно и тактично. Неудивительно, что в таких условиях расследование продвигается вперед с большим трудом.

— Ну, после того, как вы осторожно и тактично оповестили обо всем полицию, не встретив, впрочем, должного отклика со стороны блюстителей порядка, а также нанесли пару визитов на фирму Крюднера, осторожность и такт можно отставить в сторону. А что, пропавшая девица хорошенькая?

Я, невольно покраснев, протянула ему одну из фотографий, найденных мной в альбомчике Лидии. Снимок был выбран самый целомудренный, на девушке была даже кое-какая одежда кроме газового шарфа, но и в этом снимке было нечто вызывающе эротичное. Легонтов присвистнул:

— Давно у меня не было подобных объектов розыска. А, кстати, почему ваша барышня снимается в костюме дешевой шлюхи, отрабатывающей свою смену в борделе?

Александр Матвеевич, как частный сыщик и человек душевно закаленный, даже слегка очерствевший, предпочитал простые незатейливые формулировки, хорошо выражающие суть. Что можно ответить на такой вопрос?

— В этом еще предстоит разобраться, — промямлила я, чувствуя, как краснота заливает шею и уши.

— Ну что ж, — подвел итог Легонтов, решивший не развивать тему наряда пропавшей девицы. — Дело обещает быть забавным. Все клиенты обычно приходят со скучнейшими заданиями — разводы, нечистоплотные компаньоны, наследственные споры, вороватые опекуны. Наконец-то появилось что-то веселенькое! Вот вам и долгожданный предлог, чтобы задержаться в Москве подольше. Боюсь, я втайне мечтал о чем-то подобном. В поисках юной красотки, возможно, павшей жертвой страстей, есть нечто романтическое, не находите?

Я попыталась настроить сыщика на более серьезный лад.

— Честно признаюсь, мне порой приходит в голову, что бедной девушки уже и в живых-то нет, хотя я всеми силами эту мысль отгоняю.

— И правильно. Гоните эту мысль подальше. Разыскивать пропавшего человека, заранее настраиваясь на то, что его нет в живых, — последнее дело. Будем верить в лучшее.