Заговор королевы (Оформление Н. Лазинской)

Глава четырнадцатая

Ориентируясь по крикам несчастной Джиневры, Руджиери скоро нашел комнату, где она была заперта. Дверь оказалась закрытой на ключ. Собравшись с силами, каких он не знал с дней своей молодости, астролог бросился на эту дверь, стараясь ее выломать. Но все усилия его были тщетны, дверь не поддавалась.

Услыхав, что помощь близка, Джиневра возобновила свои отчаянные крики. Но никто не приходил, не становился между несчастной девушкой и грозящим ей насилием, ее голос становился все слабее и слабее и, наконец, слышны стали только глухие стоны. Андреини последовал было за астрологом, но, увидев, что дверь не поддается усилиям, счел благоразумным дать успокоиться его гневу и ярости, прежде чем приблизиться к нему. Поэтому он спокойно скрестил руки на груди и, прислонившись к колонне, ждал удобной минуты вмешаться.

Мучения этих нескольких ужасных минут довели несчастного астролога до безумной ярости. Он рвал на себе волосы, царапал грудь и, быть может, посягнул бы и на свою жизнь, если бы его не удерживала жажда мести.

— Дитя мое! Дитя мое! — кричал он в отчаянии. — Я здесь! Я пришел к тебе на помощь, я отомщу за тебя. Я слышу твои крики, твои стоны, моя Джиневра, они разрывают мое сердце… Но эта дверь из железа, я не могу ее выломать… ведь у тебя есть кинжал? (Андреини улыбнулся). Не замедли употребить его!.. Ад! Муки пытки — ничто в сравнении с тем, что я испытываю! Дитя мое! Дочь моя! Ты была сама невинность и чистота, и ты опозорена, обесчещена!.. Я схожу с ума! Моя безрассудная рука сняла с твоей груди талисман, который должен был хранить твою добродетель… Но это что?.. этот шум… это падение… эта мертвая тишина… О! Ужас! Он ее умертвил. Силы ада, укрепите мою руку, я заколю его, когда он выйдет.

В это время позади послышались чьи-то поспешные шаги. Руджиери обернулся и увидел Кричтона в сопровождении Блунта.

Заметив астролога, шотландец радостно вскрикнул.

— Клянусь Святым Андреем! Вот это здорово! — вскричал он. — Ты уже ускользнул от меня сегодня, и я поверю твоей магии, силе, которой приписывают твое бегство, если ты уйдешь от меня во второй раз. Пойдем, негодяй! Я сведу тебя в Лувр.

— Я готов следовать за вами, шевалье, куда бы вы меня ни повели, хотя бы даже на костер, приготовленный для моей казни, если только вы поможете мне прежде освободить несчастную молодую девушку, ради которой вы рисковали вашей жизнью прошлой ночью.

— Джиневра! — вскричал, вздрогнув, Кричтон. — Что с ней случилось? Негодяй! Ты отдал ее на позор… Где она? Где принц?

— В этой комнате.

— Иди за мной.

— Дверь крепко заперта, иначе я не был бы здесь.

— А!

— Каждая минута полна ужаса! Ради Бога, помогите ей!

Кричтон оглянулся вокруг. Галерея, в которой они находились, была наполнена редкими статуями. Схватив одну из них, Кричтон, не колеблясь, бросил ее в дверь, которая под этим страшным ударом с треском отворилась.

Первое, что бросилось в глаза шотландцу, когда он вбежал в комнату, была Джиневра, лежавшая без чувств лицом к земле. Ее роскошные черные косы были распущены и в диком беспорядке падали на плечи. Руки несчастной девушки были конвульсивно сжаты, как в агонии.

На другом конце комнаты сидел принц, бледный и с виду подавленный угрызениями совести, приложив руки ко лбу и отвернувшись от своей несчастной жертвы. Стук отворившейся двери вывел его из оцепенения, он с бешенством вскочил на ноги и стал в оборонительное положение. Но при виде возмездия в лице шотландца решимость его покинула, и он, опустив конец шпаги, шатаясь, отступил.

— Принц! — вскричал Кричтон гневным голосом. — Когда сегодня утром на арене я пожалел вашу жизнь, я думал, что пощадил честного и храброго дворянина. Но если бы я знал тогда черные намерения вашей души, если бы я считал вас способным на совершенный вами теперь бесчестный поступок, мой кинжал избавил бы благородный дом Гонзаго от человека, бесчестное имя которого должно навсегда омрачить его блеск.

— Я возьму на себя этот долг! — вскричал Руджиери, бросаясь на принца с бешенством тигра. — Имя презренного Винченцо не будет более позорить герцогский дом Мантуа.

— Назад, старик! — крикнул принц. — Я не хочу брать на свою голову твою кровь.

Но это не могло удержать астролога. Он напал на принца с такой силой и энергией, что тот должен был употребить все свое искусство, чтобы отразить его нападение. После нескольких быстрых ударов шпага Руджиери вылетела у него из рук, и принц готов был уже сразить его, когда смертельный удар был остановлен шпагой Кричтона.

— Отдайте вашу шпагу, принц! — вскричал шотландец. — Вы мой пленник, во имя короля, я вас арестую.

— Сдаться? Никогда! — отвечал с презрительным смехом принц. — Вы не возьмете меня, пока я жив. Ваше требование очень кстати, — продолжал он тоном горькой иронии… — я поклялся отнять у вас любовницу и жизнь, моя клятва теперь наполовину исполнена.

— Защищайтесь! — вскричал твердым голосом Кричтон.

Целью шотландца было только обезоружить своего противника, чего он скоро и достиг. Пылкость Гонзаго мало помогла ему против превосходной ловкости и хладнокровия Кричтона.

— Бейте! — вскричал в бешенстве Винченцо. — Я не сдаюсь и не оказал бы вам пощады, если бы счастье было на моей стороне.

Кричтон вложил шпагу в ножны.

— Позовите стражу! — сказал он Блунту, презрительно повернувшись спиной к принцу. — Мы пойдем теперь в Лувр.

Англичанин повиновался и тотчас же вышел из комнаты.

Гонзаго, с беспокойством наблюдавший за всем этим, поднял к губам серебряный свисток, но Андреини не явился на его зов. При появлении Кричтона итальянец исчез в галерее.

— Вы тщетно намереваетесь противиться приказам короля, — сказал шотландец с холодной вежливостью, — я прошу вас избавить меня от необходимости прибегать к силе.

— Я не буду противиться королевской воле, если вы докажете, что вы действуете по приказу короля.

— Взгляните на это кольцо, — сказал Кричтон.

— Довольно! — отвечал принц. — Господа, я сдаюсь вам, — продолжал он, подходя медленным шагом к солдатам, вошедшим в эту минуту в комнату вслед за Блунтом.

Стража немедленно его окружила.

— Уведите пленника, — сказал Кричтон стражникам, ожидавшим его распоряжений, — и пусть он останется в зале внизу, пока не приготовят носилки, чтобы нести его в Лувр. Я сейчас присоединюсь к вам.

— Шевалье Кричтон, — сказал Винченцо, останавливаясь на пороге, — мне стыдно просить у вас снисхождения, но мне хотелось бы, чтобы меня сопровождал мой слуга, Андреини.

— Он будет с вами, принц, — отвечал шотландец. — Пусть желание принца будет исполнено, — прибавил он обращаясь к Блунту.

Солдаты вышли, уводя пленника, и скоро шум их шагов затих в галерее.

Между тем Руджиери, потерпев неудачу в своей схватке с Гонзаго, казалось, оставил всякую надежду на возмездие и, став на колени около своей несчастное дочери, употреблял все усилия, чтобы привести ее в чувство. Сбросив свой широкий плащ, он заботливо завернул в него Джиневру и, положив к себе на плечо ее голову, удалил с ее лица закрывавшие его длинные локоны. При виде этого бледного, прекрасного лика, так сильно изменившегося с тех пор, как он видел его в первый раз при подобных же, но менее горестных обстоятельствах, несчастный отец не выдержал и, склонив голову на грудь своей дочери, залился слезами. Голос Кричтона заставил его поднять голову.

— Руджиери, — сказал шотландец суровым тоном, слегка смягченным состраданием, — как я ни тронут вашими страданиями, я не могу препятствовать ходу правосудия. Вы должны попытаться победить ваше горе и следовать за мной в Лувр. Ваше свидетельство необходимо, чтобы доказать участие Медичи в измене и заговоре против короны, в котором ее обвиняли сегодня ночью.

— Монсеньор, — сказал Руджиери умоляющим тоном, — располагайте моей жизнью. Она принадлежит вам. Я все открою королю. Я хочу умереть, хочу искупить мои преступления на костре или на плахе. Но если когда-нибудь мать, сестра или дама вашего сердца были вам дороги, то ради вашей любви к ним позвольте мне отнести дочь мою в безопасное убежище, где она могла бы скрыть свой позор и провести в тишине одиночества остаток своих печальных дней. Я уже давно, хотя и с совершенно иными намерениями, сделал большие вклады в монастырь Святого Элуа, туда я и хочу теперь перенести мою несчастную дочь. Исполнив это, я вернусь в Лувр и сделаю признания, которые ускорят падение Екатерины и гибель этого проклятого Гонзаго. Не сомневайтесь во мне, монсеньор. Я должен отомстить за мое дитя и страшно отомстить. Палачу будет работа сегодня вечером, его топор обагрится княжеской кровью, его рука снимет пятно позора с моей дочери. Мне все равно, будет ли ваша стража провожать меня или нет. Вы можете положиться на меня, как я полагаюсь на мою месть.

Кричтон на мгновение погрузился в задумчивость.

— Уверены вы, что она действительно ваша дочь? — спросил он наконец.

— Слушайте меня, монсеньор, — отвечал астролог. — Если бы голос крови, который с той минуты, как я увидел ее в первый раз, не говорил мне об этом, не звучал бы в моем сердце, если бы чувство привязанности не влекло меня к ней неудержимо, если бы она не имела сходства со своей матерью, на которую она походит как красотой, так и несчастьем, если бы, скажу я вам, ничего этого не было, ваше открытие и объяснение слов, вырезанных на талисмане, убедили бы меня, что она моя дочь. Было время, монсеньор, когда это старое тело было полно силы, когда горячая кровь бежала в этих ослабевших жилах, когда это бледное лицо блистало свежестью молодости. В эту жаркую пору моей жизни я любил. Джиневра Малатеста происходила из знатной, но разоренной фамилии Мантуи. Ее красота привлекла мое внимание. Моя страсть была так же сильна, как и страсть этого негодяя Гонзаго, но, чтобы достичь своей цели, я прибег к золоту, а не к силе. Ослепленная моими подарками более, чем побежденная моими мольбами, Джиневра уступила. Последовало раскаяние. После этого преступного часа я более не видал ее. Мои богатые подарки были возвращены мне. Она бежала. Я последовал за ней в Венецию, но никак не мог открыть ее убежища. Обвиненный в магии и волшебстве, я был внезапно вынужден оставить венецианские владения и искать приюта во Флоренции, где я и оставался на службе у Лоренцо Медичи, герцога Урбино, до тех пор, пока он не послал меня после смерти Генриха II ко двору своей дочери Екатерины. Вы знаете мою дальнейшую историю, монсеньор. Это была цепь самых черных преступлений. Я был послушным орудием королевы-матери, я поддерживал ее честолюбивые замыслы, я помогал ей избавляться от ее врагов. Моя рука приготовляла ее яды, моя решительность поддерживала ее в минуты колебания. Я был страшным бичом, каравшим пороки этого развращенного двора. Я не щадил никого. Человеческие чувства были чужды моему сердцу. В Екатерине я нашел ум, подобный моему. Я служил ей верно, потому что через нее мог заставлять всех подчиняться моей власти. Я употреблял все средства, изобретенные демоном, для унижения и гибели людей. Я составлял любовные напитки, я приготовлял смертоносные яды. Я подкапывал источник жизни в мужчинах, я позорил чистоту женщин. И я радовался моему гибельному влиянию, жалость была мне незнакома, укоры совести меня не смущали…

— Увы! — продолжал он разбитым голосом. — Мое сердце не так оледенело, не так бесстрастно, как я думал. Я хотел бы перед смертью сделать какое-нибудь доброе дело. Я хотел бы, чтобы смерть избавила меня от раздирающих меня мук совести. Я хотел бы отомстить за мое дитя и вознаградить ваше благородное поведение.

— Тс! Она приходит в себя! — сказал, прерывая его, Кричтон.

— Да, это правда, — заметил Руджиери, глядя с беспокойством на бледное, искаженное лицо Джиневры. — Дай Бог, чтобы память не вернулась к ней вместе с сознанием.

Пока он говорил, Джиневра открыла глаза. Взгляды, которые она бросала вокруг себя, показывали, что рассудок к ней еще не возвратился.

— Кричтон! — вскричала она с глубоким вздохом. — Кричтон! Кричтон!

Шотландец протянул ей руку, но, хотя ее глаза были устремлены на него, было очевидно, что она его не узнавала.

— Джиневра, — сказал нежным голосом Кричтон. — Я около вас, не бойтесь ничего.

Несчастная девушка выдернула руку, взятую было Кричтоном, и быстро поднесла ее ко лбу.

— Вы в безопасности, дитя мое, — сказал астролог, нежно прижимая ее к груди. — С вами не может случиться ничего дурного.

Но Джиневра с пронзительным криком вырвалась из объятий отца.

— Боже! Сжалься над ней! Она потеряла рассудок! — вскричал астролог.

— Нет! Нет! Я не безумна! Я слишком несчастна, чтобы сойти с ума. Горе, подобное моему, не находит убежища в безумии… Я знаю тебя слишком хорошо!.. Ты сообщник этого низкого принца!.. О!..

И ее голос был заглушен рыданиями.

— Я твой отец, Джиневра, — сказал астролог.

— Отец? — повторила с горечью Джиневра. — А! Так значит отец продал меня, выдал меня на поругание.

— Я хотел защитить тебя ценой моей жизни, я хотел убить твоего оскорбителя, я лучше отдал бы последнюю каплю моей крови, чем позволил бы одному волосу упасть с головы твоей!

— Где амулет, который я носила на шее? — спросила Джиневра.

— Увы! — отвечал астролог. — В одну роковую минуту я взял его.

— Ты? — вскричала Джиневра. — Тогда, значит, ты выдал меня на позор. Ты не отец мне! Оставь меня!

— Я не знал силы этого талисмана, — отвечал Руджиери, — я не знал, кем был он тебе дан.

— Его дала мне моя умирающая мать, — сказала Джиневра. — Пусть ее проклятие упадет на твою голову.

— Я его чувствую, — сказал Руджиери со взглядом, полным муки, — но произнесенное тобой, оно для меня вдвойне ужасно.

— Я довольна этим, — сказала с силой Джиневра, — отпусти меня, чудовище!

— Дитя мое! Дитя мое! — молил в отчаянии астролог.

— Если ты мне отец, то дай мне свободу или убей меня! — вскричала Джиневра. — Это рука отца, — спросила она твердым голосом, — взяла у меня мой кинжал во время сна?

— Нет! Клянусь памятью твоей оскорбленной матери, — отвечал Руджиери, — я не знаю ничего, что с тобой было с того времени, как ты оставила мое покровительство.

— Твое покровительство? — повторила Джиневра. — Не думай обмануть меня. Мать говорила мне, что мой отец был существом, покинутым Богом и людьми. Что он продал свою душу демону, что он поклонялся ложным богам, что он занимался волшебством и приготовлял яды. Так ты этот человек?

— Да, — отвечал глухим голосом Руджиери.

— Так будь проклят! Оставь меня.

— Куда ты пойдешь, дитя мое? У тебя нет ни одного друга на земле, кроме твоего презренного отца.

— Это ложь! У меня есть один друг, который меня никогда не покинет.

— Вы правы, — сказал шотландец. — Во мне вы найдете брата.

— Кричтон! — вскричала Джиневра. И голова ее бессильно упала на грудь.

— Она умерла! — вскричал в испуге шотландец. — Удар был слишком силен. Это я убил ее.

— Нет, монсеньор, — печально ответил Руджиери, — ее мучения еще не кончились. Позволите вы мне, пока она без чувств, перенести ее в монастырь Святого Элуа?

— Я в затруднении, я не знаю, как мне лучше поступить, — отвечал шотландец, широко шагая взад и вперед по комнате. — Козьма Руджиери, — продолжал он, вдруг остановившись перед астрологом. — Как отца я тебя жалею. Но твоя жизнь, по твоему собственному признанию, была бесконечной цепью измен. Ни с Богом, ни с людьми, ни с врагами, ни с друзьями ты не был прям и честен. Я не могу доверять тебе.

— Монсеньор, — отвечал Руджиери, — я не заслуживаю ваших упреков. Клянусь моей душой, не заслуживаю! Исполните мою просьбу — и вы найдете меня послушным и готовым во всем служить вам, откажете мне — и пытка не вырвет у меня ни одного слова.

Кричтон пристально взглянул на астролога.

— Хорошо, — сказал он, — ты пойдешь, но не один. Тебя будет сопровождать человек, на верность которого я могу положиться.

— Как вам будет угодно, монсеньор, — отвечал Руджиери. — Я и не помышляю о бегстве.

— Не выходи отсюда, пока я не возвращусь, — продолжал шотландец, — если ты дорожишь своей жизнью и безопасностью своей дочери.

Астролог отвечал утвердительно, и Кричтон готов был выйти, когда был остановлен криком Джиневры.

— Не покидайте меня! О! Не покидайте меня! — вскричала в отчаянии молодая девушка. — Вы обещали не оставлять меня.

— И я сдержу слово, — отвечал шотландец, возвращаясь. — Я ухожу только на минуту и оставляю вас человеку, который будет вам надежной защитой, — вашему отцу.

— Его-то я и должна более всего бояться! — вскричала Джиневра, вырываясь из объятий астролога и бросаясь к ногам Кричтона. — Если бы не он, я не была бы теперь опозоренным навеки существом. Без него я не была бы совершенно недостойна вашей любви, без него я могла бы умереть, повторяя ваше имя, без него… О! Сеньор, вы его не знаете! Его сердце развращено, он сговорился с этим презренным Винченцо, чтобы погубить меня! Спасите меня! Спасите меня от него!

— Джиневра, — сказал шотландец, нежно ее поднимая, — ваш ум смущен страданиями. Гонзаго мой пленник. Он не может вам более повредить.

— Увы! — вздохнула Джиневра, отворачивая лицо от шотландца, — даже он будет теперь презирать меня.

— Его кровь смоет нанесенное тебе оскорбление, — сказал Руджиери твердым голосом. — Рука, которую ты отталкиваешь, отомстит за тебя!

— Поклянись же! — вдруг вскричала Джиневра, обращаясь к нему.

— Клянусь! — торжественно отвечал астролог.

— Памятью моей матери?

— Памятью твоей матери! Клянусь положить все свои силы на его погибель, — отвечал Руджиери.

— Я умру довольная! — вскричала Джиневра, со слезами бросаясь на грудь Руджиери. — Отец, прости меня так, как я тебя прощаю!

— Дитя мое! — прошептал Руджиери, прижимая ее к сердцу. — О! Если бы душа твоей матери могла видеть нас сверху, я чувствую, что она не отказала бы мне в прощении.

— Сеньор Кричтон, — сказала Джиневра, освобождаясь из объятий отца и робко опуская глаза, — я хотела бы также получить ваше прощение.

— Прощение? В чем, Джиневра?

— В том, что я осмелилась вас любить.

— Скорее я должен просить у вас прощения в том, что внушил вам, сам того не зная, страсть, которая была для вас роковой.

— Вы меня жалеете?

— От всей души.

— Тогда я умру счастливой! — вскричала Джиневра. С этими словами она схватила кинжал шотландца и погрузила бы его в свою грудь, если бы ее рука не была удержана отцом.

— Так это-то твоя любовь? — печально произнесла девушка, выпуская из рук кинжал. — Хорошо, — прибавила она горько, — я буду жить, но это будет только во имя большого горя, большого позора!

— Ты найдешь убежище в стенах монастыря.

— Никогда!

Едва успела она произнести эти слова, как в галерее послышались поспешные шаги и в комнату вбежал Блунт.

— Нам изменили! — вскричал он. — Принц на свободе. Стража сложила оружие, повинуясь приказанию королевы.

— Гонзаго на свободе! Приказы короля отвергнуты, а я здесь! — вскричал с гневом Кричтон, обнажая шпагу. — Руджиери, охраняй свою дочь.

— Всякое сопротивление напрасно, — сказал Блунт. — Иначе я не вернулся бы с пустыми руками. Замок наполнен людьми герцога Неверского.

— А!

— Готов конвой, чтобы сопровождать принца по дороге в Мантую. Он уже сел в носилки.

— Проклятие! Но он не уйдет от меня, — вскричал Кричтон, — даже его собственные люди не осмелятся противиться приказам короля.

— Вы ошибаетесь, шевалье Кричтон, — сказал Андреини, появляясь вдруг на пороге комнаты, — имея приказ королевы, они осмелятся на все. Именем моего господина, принца Винченцо, я требую, чтобы мне выдали эту девушку.

— Прочь! — отвечал Кричтон в бешенстве.

— Солдаты! Сюда! — вскричал Андреини.

В ту же минуту выход из комнаты был загражден группой солдат и концы дюжины алебард были направлены в грудь Кричтона.

— А! Святой Андрей! — яростно вскричал шотландец. — Приказываю вам именем короля сложить оружие под страхом обвинения в измене!

— Во имя королевы, стойте твердо! — отвечал Андреини.

При помощи Блунта Кричтон хотел было уже проложить себе дорогу шпагой, как вдруг его остановил крик Руджиери.

С появлением Андреини к Джиневре вернулись все ее ужасы, и она, вырвавшись из рук отца, бросилась на алебарды, желая избавиться от жизни, становившейся для нее тяжелым бременем.

Но, избежав воображаемой опасности, несчастная бросилась навстречу действительной гибели. В ту минуту, когда она кинулась на смертоносные алебарды, Андреини поспешно схватил ее и с торжествующим смехом унес сквозь расступившиеся ряды солдат.

— Задержите его, пока я дойду до принца, — крикнул он солдатам, — а потом пусть он, если захочет, едет по дороге в Мантую.

— На помощь! — вскричал Кричтон, заставляя солдат отступить перед силой своего напора.

— Все напрасно, монсеньор, — сказал ему Руджиери, — я потеряю мое дитя. Но возмездие не уйдет от них. В Лувр! В Лувр!