Глава вторая Семья уже приготовлена к распаду

Вы скорее всего знаете их лично. И уж точно вы видели их в тысячах рекламных объявлений: отец, мать, маленький мальчик и его старшая сестра выглядывают из нового автомобиля на фоне прелестной колоколенки милого городка. Или они с улыбками смотрят на то, как мать, с флаконом пятновыводителя в одной руке и губкой в другой, уничтожает пятна на ковровом покрытии, оставляя все за собой девственно чистым. Иногда, для большей удовлетворённости женщин-покупательниц, чудесное очищение производит отец.

Это нуклеарная семья — биологическое сообщество. С некими модификациями, вроде участия наряду с двумя основными третьего поколения или выросших детей, дядюшек и тётушек в роли вспомогательных и, скорее всего, временных членов целого, это сообщество было и остаётся краеугольным камнем культуры. Независимо от того, богата семья, как в рекламе, или бедна, как семейство крепостного.

В соответствии с ожиданиями как самих членов семьи, так и всех окружающих это сообщество должно вести общее хозяйство. Домашнее хозяйство, фундаментальный микрокосм культуры, представляет собой молекулярную единицу экономики. Она снабжает всех своих участников базисными благами бытия: пищей, одеждой, кровом и — при необходимости — средствами передвижения и стиральными порошками. Две единицы, одна биологическая, другая экономическая, как правило, взаимно накладываются, хотя не обязательно полностью.

Казалось бы, следует ожидать, что семья в состоянии приспособиться к рывкам в культуре. В конечном счёте, биология более фундаментальна, чем экономика. Однако, как правило, более способным к сопротивлению изменениям, сохранению своих базисных функций оказывается домашнее хозяйство. Привычный нам мир включает множество разных структур домохозяйства, в которые втянуты сожительницы и жены, ученики всех видов, постояльцы на пансионе и без пансиона, множество разных слуг — от гувернанток и домашних учителей до кухарок и камердинеров. В современной культуре все ещё живы домохозяйства тех типов, что широко распространились в Средние века вслед за крахом Западной Римской империи. Мужские и женские монастыри являются домохозяйствами, будучи при этом по характеру вне семейными и даже антисемейными, резко обособляя себя от биологических сообществ. В Европе до сих пор остались обширные, феодальные по типу домохозяйства, включающие и богатые, и бедные семьи. При этом они куда более эффективны по качеству экономических структур, чем собственно семья. Монастыри или религиозные общины (в меньшей степени) были и остаются весьма эффективными домохозяйствами, создавшими множество форм удовлетворения бытовых нужд. Их дочерние домохозяйства — сиротские приюты и школы-интернаты. Дочерними домохозяйствами церковных приходов стали богадельни, работные дома и первые больницы. Регулярные армии, возникнув, сразу озаботились униформой, столовыми, казармами для рядовых. В самом общем виде можно заключить, что домохозяйство с его приспособляемостью способно брать на себя функции, которые по каким-то причинам не исполняет семья.

В то время как политики, священники, мастера рекламы и прочие важные персонажи решительно твердят, что семья образует собой фундамент общества, сама нуклеарная семья как общественный институт давно уже в беде. Более половины супружеских пар, а то и значительно больше приходит к разводу. Если говорить о Канаде, то это случается в среднем через 13,7 года — недостаточно для того, чтобы поставить детей на ноги[8]. Все в большем числе случаев от брака отказываются вовсе или отодвигают его в зону среднего возраста. Как утверждают демографы, именно это стало основной причиной падения рождаемости.

Хотя высокая доля разводов характерна для всех социальных групп (наравне с наркоманией, подростковыми проблемами и рукоприкладством в семье), краткий очерк вопроса о семейных финансах проще всего приводит к пониманию разрыва между представлениями о том, на что вообще способно семейное домохозяйство, и реальными средствами удовлетворения ожиданий.

Почти четыре десятилетия, начиная с середины 1930-х годов, средний доход семьи в США или Канаде был достаточен для того, чтобы выплачивать взносы по закладной на средней стоимости дом или же вносить ежемесячную плату за съёмную квартиру средней стоимости. (Статистически «средний» означает, что примерно половина значений измеряемого множества находится ниже среднего уровня, а половина — выше.) Где-то в середине 70-х годов эти две величины — средний доход и средняя стоимость жилища — резко разошлись. Их расхождение явственно проступило при канадской переписи населения 1981 года. Примерно в то же время экономическая статистика США показала, что приобретение «среднего» дома стало возможно лишь при таком размере дохода, который показали в налоговых декларациях только десять процентов семей! Девяносто процентов уже не могли позволить себе приобрести «средний» дом. Супружеская пара по-прежнему могла родить детей. Но средняя пара уже не могла без помощи со стороны приобрести или снять для них жилище.

Этот разрыв резко ударил по квартиросъёмщикам, не купившим дом в то время, когда цены и доходы соответствовали друг другу. В последующие годы такие квартиросъёмщики затрачивали все большую долю своих доходов на съем жилья — до той критической точки, когда квартирная плата стала съедать не менее половины доходов, оставляя для всего прочего несообразно мало. Аналогичный разрыв обозначился и в Великобритании.

Бездомные, спящие на улице, устраивающие себе убежище в подворотнях, под мостами, в «палатках», собранных из картона и клеёнки, как правило, одиноки и отягощены множеством проблем со здоровьем. Они, эти бедняки и калеки, всегда первыми предупреждают о социальной катастрофе. Если их состояние ухудшается, если их число увеличивается, это означает, что благополучным обитателям культуры следует начать тревожиться. В статье, опубликованной одним канадским журналом в 1984 году, а затем и в книге я обратила внимание читателей на опасный разрыв между уровнем дохода и ценами жилищ. От экономистов пришёл только один отклик. Его автором был директор консервативной «фабрики мысли» из Ванкувера. Отталкиваясь от моего утверждения, что «условия, ранее бывшие нормой лишь в самых бедных частях США, уже стали нормой для всей страны», он написал редактору следующим образом:

«Итак, несомненный факт заключается в том, что почти все дома в США заселены. Коль скоро, как заявлено, только десять процентов населения в состоянии приобрести жилище, то это означало бы, что девяносто процентов этого сделать не могут. Очевидно странная ситуация. То, чего Джекобс не указывает, так это иной факт: рост стоимости домов за последние десятилетия нарастил богатство американских домовладельцев, большинство которых проживает в своём наиболее ценном имуществе. Простой арифметический факт заключается в том, что в момент, когда средняя семья в США не сможет приобрести дом средней стоимости, стоимость среднего дома начнёт падать. Разумеется, следует помнить и о том потенциальном доходе, который содержится в наибольшем богатстве большинства семей».

Это может означать только одно: вздутое богатство тех, кто уже владеет домом, маскирует бедствия людей, вытесненных с рынка жилья высокими ценами. В некотором смысле именно это и происходит с точки зрения экономики, взятой как целое. В Торонто показатель домовладения вырос, поднявшись до рекордных 61,5 процента домов, находящихся во владении в 2002 году, с 54 процентов в 2000 году. Это произошло несмотря на то, что средняя цена дома ежегодно росла на 7 процентов. Секрет заключается в низкой инфляции (за вычетом цен на жилище), что обеспечило низкий процент выплат по закладным и невысокую стоимость банковского кредита. По мере роста стоимости отдельных домов и кондоминиумов владельцы смогли в растущем объёме брать кредит под растушую стоимость недвижимости. Как следствие, соотношение задолженности по ипотечному кредиту и дохода домохозяйств достигло в Канаде рекордно высокого уровня[9].

Чудо приращения денег на собственном доме действует ещё сильнее в США. Там проценты по ипотеке можно вычитать из суммы подоходного налога. Покупка жилья на вторичном рынке к 2002 году достигла рекордного уровня. Это произошло потому, что рекордно высокого уровня достигли цены домов, тогда как цена ипотечного кредита стала рекордно низкой. Допускаю, что экономист из консервативной «фабрики мысли» эту ситуацию предвидел и приветствовал раздувающийся пузырь. Но пузырь лопнет. Или по той причине, что рост цен на другие товары и услуги существенно увеличит уровень инфляции. Или в том случае, если замедлится, остановится или начнёт обратное движение рост цен на жильё[10]. Критик прав в том, что тогда средний доход семьи и средняя стоимость односемейного дома или кондоминиума снова сблизятся.

Все это не уменьшило затруднений квартиросъёмщиков. Начиная с 1995 года число бездомных в Торонто не сокращалось. Появилось новое поколение молодых семей без собственного жилья. В число бездомных теперь следует включить семьи, ютящиеся в мотелях, или разделённые семьи, члены которых могут претендовать на место в социальном общежитии лишь живя порознь. Хуже всего приходится семьям, существующим на социальное пособие, а также «работающим бедным», которые довольствуются доходом, часто не намного превышающим размер пособия. Деньги заканчиваются быстрее, чем приходит время следующей выплаты, и они сводят концы с концами за счёт благотворительных «продуктовых банков» и беря взаймы у родственников или друзей деньгами или продуктами. Семьи из двух супругов из числа регулярных клиентов «продуктовых банков» Торонто тратят на квартирную плату в среднем 67 процентов дохода, а семьи из четырёх членов — 70 процентов. В 2003 году это означало, что в таких семьях в среднем оставалось лишь по 3,65 канадского доллара (примерно 2,40 доллара США) на человека в день, чтобы оплачивать еду, одежду, поездки, личную гигиену и завтрак для детей школьного возраста. В семьях клиентов «продуктовых банков», имеющих одного ребёнка, в среднем 18 процентов детей и 39 процентов родителей остаются без еды хотя бы раз в неделю. В семьях из пяти человек — 45 процентов детей и 47 процентов взрослых. Приоритетную позицию в бюджете занимает своевременная плата за квартиру. Ведь иначе над семьёй нависнет угроза бездомного существования.

В Северной Америке высокая доля домовладения оказалась возможна благодаря долговременной ипотеке при сравнительно низкой процентной ставке, гарантированной федеральными правительствами США и Канады. Для тех, кто слишком беден, чтобы воспользоваться благами домовладения, оба правительства предприняли программы субсидирования строительства жилищ — в США это называется public housing, в Канаде — assisted housing. Обе программы свелись к скверному планированию и отчаянно скверному, самовластному по характеру содержанию домов. Эти программы не удовлетворяли ни налогоплательщиков, ни квартиросъёмщиков. Но когда их прекратили или свели к минимуму (что всегда происходит с непопулярными программами), списки очередников на получение жилья начали расти. В 2002 году в Торонто в таком списке было около 65 000 человек с низким доходом. При этом для приобретения квартиры в самоокупаемом кондоминиуме[11] нужно было ждать в среднем пять лет.

Другой причиной относительного выравнивания ситуации на рынке жилья стал рост доходов семей по мере того, как все больше жён и матерей поступали на работу. Естественно, что первой реакцией нуклеарной семьи на увеличение разрыва между доходом и ценой жилья становится комплекс действий по сведению концов с концами.

Это означает: урезать расходы, удовлетвориться бесплатными развлечениями, подселить к себе друзей, оказавшихся в сходных обстоятельствах (рост домохозяйства), прибегать к абортам (ограничение домохозяйства), искать по магазинам секонд-хенд и спешить на тотальные распродажи, продать то, без чего можно обойтись, и заставлять власти вести охоту на беглых отцов, уклоняющихся от уплаты алиментов по исполнительным листам.

Все эти стратегии несколько помогли, но не слишком. Обязательные расходы домохозяйств продолжали расти — не только в связи с инфляцией, но и потому, что представление об обязательных расходах качественным образом видоизменилось. Наиболее серьёзным и общезначимым приростом потребности стала необходимость в автомобиле. Общественный транспорт пребывает в упадке или отсутствует вообще, в особенности в пригородах. В городах, в 50-е годы или несколько позже подвергнувшихся радикальной реконструкции, равно как и в новых пригородах, и магазины, и рабочие места были обособлены от жилья; между ними нет сколько-нибудь удобной, привлекательной пешей или велосипедной связи. К середине 60-х годов автомобиль стал необходим для того, чтобы найти или сменить работу, чтобы купить провизию, чтобы отвезти ребёнка в школу или к приятелям[12]. Семьям понадобился уход за детьми, пока родители на работе или на пути к ней и домой. Начиная с 1970 года родители стали рыскать по объявлениям в поисках тех немногочисленных субсидируемых мест для ребёнка, которые они могут себе позволить финансово и до которых могут добраться в разумное время[13]. К 2002 году канадская полиция пришла к выводу, что засыпание за рулём почти сравнялось с ездой в пьяном виде в качестве причины дорожных происшествий со смертельным исходом[14].

Даже двое родителей, не говоря уж об одном, как правило, не в состоянии удовлетворить все потребности домохозяйства. Для того чтобы воспитывать детей, сохранять здоровье и быть в согласии с собой, необходимо ещё и сообщество. Соседское сообщество представляет собой сложный организм, обладающий сложной системой ресурсов, которые нарастают естественным образом и постепенно. Его ресурсы складываются из трёх основных подсистем.

Первая группа — это ресурсы, в которых нуждаются все семьи и ни одна семья не может обеспечить себе самостоятельно. Даже домохозяйства — за исключением наиболее крупных и богатых — не могут сформировать их. Это ресурсы всеобщего доступа. Они включают доступное для всех членов сообщества жильё и транспортные коммуникации, за которыми приглядывают власти (ведь даже личным автомобилям нужны дороги, стоянки и дорожная полиция). Кроме того, это водоснабжение и канализация, пожарная охрана, санитарные инспекции и охрана здоровья населения. Наконец, это публичные библиотеки, крупные развлекательные комплексы публичного назначения[15], парки, скорая медицинская помощь и т. п.

Услуги второй группы также по преимуществу общедоступны, но сообщество предоставляет их своим членам более неформальным образом. Такие услуги производятся удобными и уютными коммерческими предприятиями. Кроме того, сюда же относятся некоммерческие (бесприбыльные) услуги, которые инициируются и поддерживаются группами добровольцев из числа жителей. Деятельность таких групп может совмещаться (или не совмещаться) с публичными услугами, в зависимости от характера правительственных программ и локальной культуры: дома престарелых и активный образ жизни для них, церкви и иные общественные центры, концерты, фестивали, спортивные состязания, классы изучения языка и профессиональные учебные центры.

Третью группу ресурсов сообщества образуют услуги сугубо неформальные, не общедоступные и особенно значимые. Соседские контакты и приятельские отношения, существующие в дополнение к дружеским[16].

Каждый нуждается в том, чтобы включиться в сеть знакомств и по практическим, и по социальным резонам. Вдумайтесь в то, что общество ожидает в нуклеарной семье всего от двух взрослых:

Знание и опыт, достаточные для того, чтобы воспользоваться домашними средствами в случае банального недуга или травмы. Ещё важнее — способность правильно и быстро решить, когда болезнь или травма слишком серьёзны и с ними нельзя без риска совладать домашними средствами. Способность помочь детям, когда они не могут справиться со школьными домашними заданиями[17]. Способность быть «футбольной мамой» и «хоккейным отцом». Искусность и такт в воспитании детей, чтобы они отвергли наркотики и опасались незнакомцев, но не перестали доверять всем людям вообще. Умение правильно делать покупки, платить по счетам, выплачивать налоги и вообще реалистически относиться к деньгам вопреки склонности к азарту или растрате сверх меры. Делать мелкий ремонт по дому, чинить небольшие неисправности домашнего оборудования и справляться с великим множеством тонкостей домоводства. Уметь грамотно себя вести с банками и с чиновниками. Поддерживать усилия сообщества по улучшению и защите социальной среды в поселении. Проявлять терпимость при контакте с людьми, чьи этнокультурные или личные качества не совпадают с теми, что приняты в нуклеарной семье, и научить космополитичности и терпимости детей. Без этого навыка нуклеарная семья может быть разорвана навсегда, когда между детьми и их сверстниками из других этнических или религиозных групп возникнут близкие отношения, или — если семья скучна и замкнута — вовсе изолирует их от других групп, отличающихся образованием или доходом.

Кто те герои, которые в состоянии совладать со всем этим без посторонней помощи, в то же время зарабатывая на достойную жизнь? Таких найдётся немного. Достижение всех названных целей делает реальным лишь членство в исправно функционирующем сообществе. Неврозы пары взрослых (а то и одного), полностью сосредоточенных на своём потомстве, могут становиться невыносимыми. То, что одновременно и просвещает, и освобождает их — множество позиций, множество точек зрения, множество сил многих взрослых. Двое взрослых, лишённых компании других взрослых, достаточно часто соскальзывают в самоизоляцию от общества, страдают от одиночества, впадают в различные фобии, упрямствуют, погружаются в депрессию вплоть до безумия. «Сериальные» семьи и реалити-шоу на ТВ могут заполнить пустые часы семейной пары. Но они не могут заменить поддержку живых друзей и практическую информацию, которую даёт разнообразие знакомств.

Через американские пригороды можно ехать часами, ни разу не увидев на улице пешехода — живое человеческое существо без автомобиля. Я поражалась этому и в пригородах Вирджинии, Калифорнии или Массачусетса, и в зоне Большого Торонто. Это очевидный признак того, что в Северной Америке не остаётся соседских сообществ. Чтобы такие сообщества могли жить, люди как минимум должны встречаться друг с другом. Встреч с коллегами по работе и даже с друзьями недостаточно. Нужны встречи с разными людьми, с которыми вы делите пространство проживания и с которыми вы готовы разделить ответственность за него.

Происходит нечто печальное. К примеру, энергичный общественно активный гражданин начинает кампанию по улучшению места обитания в обычной социальной пустыне США или Канады. Речь идёт о том, чтобы прочистить ручей или пруд, вернуть жизнь местному воскресному рынку или общественному центру. Возможно даже, что это сообщество получит какую-то премию за свои достижения. И что дальше? Чаще всего благородное усилие героя не укореняется. Когда он переезжает в другое место, слабеет с возрастом или умирает, созданное им тоже сходит на нет. Это происходит потому, что нет сообщества, которое могло бы подхватить и нести его бремя. Одной из причин силы и живучести Нью-Йорка является то, что в нем усилия соседских сообществ, как правило, обладают устойчивостью. Если такие усилия начаты всерьёз, они обычно длятся десятилетиями или даже из поколения в поколение. Эта особенность локальной культуры наиболее ярко проявляется в наиболее плотной части города — в Манхэттене.

Не телевидение и не наркомания, а автомобиль стал главным ликвидатором американских сообществ. Автострады и съезды уничтожают те самые места, которые они, как принято считать, должны обслуживать. Так, к примеру, эстакады, выводящие на мост Веррацано, стёрли с лица земли крупное когда-то сообщество Бэй-Ридж в Бруклине. Роберт Мозес, без пяти минут диктатор, поставивший с ног на голову и Нью-Йорк, и Нью-Джерси сильнее, чем кто-либо, считал себя мастером-градостроителем. Группа его поклонников, впрочем, тающая со временем, и по сей день считает его таковым. Но в действительности он был мастером истребления. Если бы он преуспел в своём азарте, чему не дало случиться сопротивление сообществ, на месте Сохо, одного из самых живых, разнообразных, экономически успешных соседств Манхэттена, была бы автомагистраль[18]. Иные силы, работая в унисон с автомобильной формой культуры, тоже оказались весьма эффективными. Это и стерильные цепочки жилых домов, задвинутых в изолированные тупички, и торговые центры, единственной связью которых с Местом стал поток денег от местных потребителей. Все это достаточно часто приводило к сносу местных памятников и самого сердца Места, словно для того, чтобы сознательно стереть обветшалые знаки памяти о том, что забыто.

Немало людей сопротивлялись происходившему с их прежними соседскими сообществами. На это сопротивление тратили силы и талант тысячи людей. Те, кому посчастливилось жить в уцелевших сообществах, продолжают борьбу за их сохранение, но им редко удаётся одержать победу. Пока сообщество есть, люди обычно понимают, что не могут себе позволить его потерять; но когда оно утрачено, то с ходом времени утрачивается и память об этой утрате. Это болезнь Средних веков в миниатюре.

Экономист из консервативной «фабрики мысли» может отрицать значение истребления сообществ. Он укажет на то, что американцы, создав свободный рынок, провозгласили первичность автомобиля и его социальной роли, что и вызвало упадок общественного транспорта. Поверить такому утверждению можно, только забыв о том, как корпорации ради увеличения продаж бензина, покрышек и машин с двигателем внутреннего сгорания вели настойчивую атаку на общественный транспорт. Эта стратегия была впервые опробована автобусным подразделением «Дженерал моторс» в 1920-е годы в двух малых городах Мичигана и в одном городе штата Огайо. Консорциум выкупил городские трамвайные линии, снёс их и учредил на их месте автобусные маршруты. Затем он продал и эти маршруты, связав продажи с заключением контрактов на будущие поставки автобусов, бензина и шин. В 1930-е годы эта тактика была ещё более усовершенствована. Десятки транзитных линий были приобретены дочерним предприятием «Дженерал моторс» под названием «Национальные городские маршруты». Города, по которым нанесла тяжёлый удар депрессия, не сумели отказаться от живых денег. Трамвай был гораздо дешевле в обслуживании, чем автобус, и его можно было эксплуатировать в три раза дольше, так что реконструкция транспорта была в конечном счёте чистым убытком. Там, где находились люди, способные внятно объяснить горожанам издержки реконструкции, в дело шли дополнительные аргументы и даже прессинг. Через некоторое время после того, как Роберт Мозес убедил Фьорелло Ла Гвардиа, простоватого мэра Нью-Йорка, в том, что трамваи непристойно устарели, «Дженерал моторе» присудила Мозесу премию в 25 000 долларов (примерно 165 000 в современном эквиваленте) за статью о планировании и финансировании автомагистралей. Кроме того, компания вложила значительные средства в организацию Всемирной выставки 1939 года в Нью-Йорке (проект Мозеса).

Вскоре после того, как Антимонопольное управление федерального министерства юстиции наконец-то поручило отставному судье из Миннесоты расследовать, что происходило с волной распродаж транзитных линий коммуникации, случилась бомбардировка в Перл-Харборе, и правительство утратило интерес к подобным вопросам. И во время войны, и после неё распродажа трамвайных линий продолжалась и набирала темп. «Национальные городские маршруты» в паре с ещё двумя «дочками» «Дженерал моторс» к 1950 году контролировали городской транспорт в 83 городах, включая Лос-Анджелес — сеть его трамвайных линий, пользовавшихся огромной популярностью, можно видеть в старых голливудских комедиях. В список вошли Филадельфия, Балтимор, Сан-Франциско, Портленд, Чикаго, Сент-Луис, Солт-Лейк-Сити, Тулса и ещё множество меньших по размеру городов вплоть до Монтгомери в штате Алабама.

Решение Нью-Йорка сменить троллейбусы на автобусы «Дженерал моторс» оказало огромное, возможно, решающее влияние на будущее американских соседских сообществ. Однако при ретроспективной оценке пальму первенства следует уступить пригородам Нью-Йорка и Филадельфии, раскинувшимся на территории штата Нью-Джерси. Там крупнейшая в тогдашнем мире сеть трамвайных маршрутов исправно служила пассажирам, связывая ткань пригородов и соединяя их в единое целое. В 1946 году, когда эта мощная сеть, от которой теперь не осталось следа, сдалась на милость образа будущего «made in GM», её бывший сотрудник писал из Флориды, где он служил офицером на флоте, стараясь привлечь внимание мэров, городских управляющих и конгрессменов. Он писал о том, что их обманывают в ходе тщательно продуманной кампании, нацеленной на то, чтобы уничтожить наиболее ценное, наиважнейшее публичное достояние. В своей статье он задал вопрос, не утерявший значения и сегодня: «Кто воссоздаст для вас это достояние?»

И вновь с большим опозданием конгресс и министерство юстиции обратили свои взоры на эту проблему. Девять корпораций и семь их исполнительных директоров были привлечены к суду за незаконные действия по ограничению свободы торговли. Их судили и признали виновными. Исполнительные директора были приговорены каждый к штрафу в 1 доллар (да-да, один доллар!), а корпорации был оштрафованы на пять тысяч каждая.

«Дженерал моторс» продолжает свои атаки на общественный транспорт по сей день, переключив своё внимание уже на троллейбусные линии. В марте 2003 года дилеры корпорации в Британской Колумбии оплатили объявление на целую полосу в ведущем еженедельнике Ванкувера. На картинке троллейбус, наезжающий прямо на зрителя, был совмещён с подобием дорожного указателя с надписью «Мокрые собаки воняют», хотя в троллейбусе Ванкувера собаку можно встретить в качестве поводыря при слепом пассажире. В следующем номере газеты на «лбу» троллейбуса появилась надпись «Ползучие психи». Оба объявления содержали настойчивые призывы к читателям выбрать альтернативу: автомашину от «ДжиЭм». На «Дженерал моторс» посыпался такой град возмущённых звонков и писем, что эта лобовая атака была приостановлена. По крайней мере на время. По крайней мере в Ванкувере.

Апологеты «Дженерал моторс», покрышек от «Файрстоун», «Стандард ойл» из Калифорнии и нынешние наследники дела Мозеса и Ла Гвардии утверждают, что в любом случае электрифицированные формы транспорта пали бы жертвой в конкуренции с микроавтобусами[19].

Искусственно вызванный крах общественного транспорта на электрической тяге поставил налогоплательщиков перед необходимостью оплачивать бесконечные субсидии для обеспечения функционирования автотранспорта. Добавим к этому расходы людей, которые теперь не могут обойтись без автомобиля. Среди прочих побочных эффектов был отказ от усовершенствованного трамвая, разработанного и опробованного в период Великой депрессии. Его не пустили на рынок, хотя он был тише, комфортабельнее, экономичнее и быстрее прежних моделей. Иные из этих трамваев американского производства, разработанных совместными усилиями комитета президентов нескольких компаний, продолжали служить в Европе и полвека спустя. Когда недавно Портленд (штат Орегон) приобрёл несколько трамваев этого типа, их пришлось заказывать заводу в Чехии, так как производства трамваев в США, бывшего в своё время крупнейшим и наиболее развитым в мире, более не существует. Невольно вспоминается то, как Китай некогда отказался от кораблестроения.

Разумеется, при всей страсти, с которой «Дженерал моторс» стремилась и стремится запустить на американский простор несчётное множество экипажей с двигателем внутреннего сгорания, корпорация не столь могущественна, чтобы в одиночестве нести ответственность за автострады, которые уничтожили сообщества, обеспечив неограниченное расползание пригородов. Стоит затронуть и другие силы, глубоко вросшие в ткань американской культуры и вызвавшие тотальную зависимость от личного автомобиля в ущерб жизни соседских сообществ и жизни семьи.

Период после Второй мировой войны вплоть до начала третьего тысячелетия стал особенно неблагоприятным временем для разрушения сообществ во имя роста продаж корпораций. Снос старых сообществ и невозможность сложения новых совпали по времени с великим переселением людей внутри национальных границ и за их пределы, с массовым уходом семей «с земли» и от её плодов в города и пригороды, от производства вещей к производству, основанному на информации. Никогда ранее не было такой острой нужды в сообществах, в их способности ассимилировать и смягчить множество новых обстоятельств, помочь семьям адаптироваться и перестроиться.

Упадок Рима и начало Средних веков тоже совпали с великой миграцией. Причины переселения отличались от нынешних, но римлянам точно так же были необходимы крепкие сообщества, чтобы ассимилировать множество людей, оказавшихся в непривычных обстоятельствах, смягчить их тяготы, помочь отдельным людям и целым семьям приспособиться к цивилизации. Ослабевшие и распадавшиеся римские сообщества не могли справиться с такой задачей и использовать её решение для собственного возрождения, хотя опять-таки по другим, чем у нас, причинам.

Большая часть моих наблюдений над процессом исчезновения североамериканских сообществ не будет чем-то новым для тех, кто интересуется суетой нашего времени и обладает знаниями об истории. Как я уже подчёркивала, если культура испытывает резкий толчок, он отзывается в каждой её клеточке, и я вновь и вновь буду возвращаться к причинам и следствиям утраты сообществ.

Если трудности, переживаемые семьёй в Северной Америке, будут продолжать громоздиться одна на другую, постепенно охватывая семьи со все более высоким доходом, мне трудно себе представить, каким должно стать домохозяйство, чтобы выдержать груз обязанностей, ложащийся на семью. Во всяком случае, моя интуиция подсказывает, что изменения окажутся вынужденными. Это справедливо по крайней мере для одной формы американского домохозяйства, быстрее всего разрастающейся в период смены тысячелетий, — тюрьмы.

Загрузка...