Замок в лунном свете

Глава шестнадцатая

В небольшой, светлой кухне пахло луковым супом и свежемолотым кофе. Шипело, брызгаясь каплями жира, масло в жаровне.

Насухо вытерев тарелки, я начала нарезать овощи для салата. Из бара доносились голос Мэри, нестройный говор посетителей.

Простая, деловитая атмосфера действовала успокаивающе. Приятно было осознавать, что наконец-то занимаешься полезным делом. Когда-то, до переезда в Нью-Йорк, я не умела даже сварить яйцо. Пока позволяли средства, отец нанимал повара, в «Хогенциннене» готовила Агнес, так что нам с матерью не приходилось даже переступать порог кухни. Долгими зимними вечерами мы с Сэмом иногда пробирались в кухню, разогревали на плите ароматный какао и сидели рядом, как заговорщики, часами рассказывая друг другу разные истрии… Сэм, Сэм, почему я никак не могу вспомнить твое лицо? Вместо этого в моей памяти всплывает совсем другое, другая кухня. Газовая плита в жалкой квартирке, гордо именуемой «студией», в Нью-Йорке, в Гринвич-Виллидже. Запах томатного соуса и перца. Грубая холщовая занавеска, отделявшая кухню от мастерской, где стоял мольберт Пола. Обыкновенно, под вечер собирались приятели, было шумно, радиоприемник работал на полную мощность. Кажется, Полу нравилась кантри-музыка. В углу, словно айсберг, возвышался старинный кожаный диван, на котором мы спали, и я попыталась вспомнить, какими были объятия Пола. Это мне удалось, но вот его внешность… Может быть, если приложить больше усилий, я увижу его лицо. Но стоило ли стараться?

— Две порции ветчины с яйцом, сэндвич с сыром и один луковый суп, Морин, — донесся из открытых дверей голос Мэри.

Я принялась за работу. Нужно было спешить: в дневное время шоферы грузовиков не имели привычки засиживаться подолгу.

— Эй, хозяйка, — пророкотал чей-то бас, — вы так доверяете своей новой кухарке? Что если она перепутает соль с содой?

Ему вторил дружный смех нескольких глоток.

— Сомневаюсь, что ваши желудки способны почувствовать разницу между сливочным маслом и машинным! — язвительно парировала Мэри. — Берите свой суп и проваливайте!

— Не принимай близко к сердцу, хозяйка, — незнакомый бас заметно смягчился, — Сами знаете, что болтают в городе. В магазине кто-то пытался уверить нас, что и у, тебя с Питом не все в порядке с головой, коль вы приняли ее на работу.

— Ну, хватит. Здесь бар, а не парламент, — голос Пита дрожал от едва сдерживаемого возмущения. — Попрошу сплетничать где-нибудь в другом месте.

У меня задрожала рука, я чуть не выронила нож, которым резала овощи. В кухню вошла Мэри, бросила на меня быстрый взгляд:

— Ты все слышала?..

— Да.

— К этому придется привыкнуть. Опять поползли сплетни. Твой приезд для них просто бальзам на душу.

Я опустила голову.

— Из-за меня у вас будут неприятности. На вашем месте…

Свет из окна упал на лицо Мэри, и я в первый раз внимательно рассмотрела ее вблизи. Румяна и тени на веках не могли скрыть бледности и болезненного истощения.

— Черт бы побрал этот Ньюбери! — пробормотала я, стараясь удержаться и не заплакать. — Когда ты собираешься лечь в больницу?

— Позавчера… Доктор Питерс ждет меня уже два дня, — Мэри виновато отвела глаза. — Подозрения на раковую опухоль.

— Тогда медлить больше нельзя.

— Завтра пойду в больницу, Пит уже знает. — Мэри в нерешительности помолчала. — Я хотела посмотреть, как у тебя будет получаться с работой. Ты просто молодец.

— Спасибо…

Еще минуту назад я могла отказаться от работы. Теперь у меня и в мыслях этого не было.

В обеденный перерыв я собралась в город; поспешное бегство из «Хогенциннена» оставило меня без самых необходимых принадлежностей. Не было даже шампуня, чтобы вымыть голову. Гордо подняв голову, я вышла из гостиницы. В сумочке лежала пятидесятидолларовая купюра, которую мне одолжила Мэри, и я чувствовала себя богатой и независимой. Как ни хотелось взять с собой Барона, благоразумнее было оставить его дома.

Всю дорогу меня преследовали настороженные и удивленные взгляды прохожих, с деланной поспешностью переходивших на противоположную сторону улицы и отводивших глаза, стоило мне взглянуть им в лицо. Никто не здоровался со мной, и я принимала это отчуждение как должное, стараясь держаться как можно более непринужденно.

Беззаботно, как когда-то в детстве, я толкнула дверь аптеки и сразу же вспомнила пухлого коротышку, стоявшего за прилавком.

— Привет, Бенни.

Он вздрогнул так, словно перед ним возникло привидение, однако тут же спохватился, изобразив радушную улыбку. Кроме меня, в аптеке находились еще две посетительницы, пожилые женщины, одной из которых была Сьюзен Дэниелс.

— Рад видеть вас, Морин. Много воды утекло с тех пор, как вы в последний раз почтили меня своим присутствием.

Мне не позволили встать в очередь перед прилавком. Заметив мое движение, Сьюзен Дэниелс прошипела:

— Только после вас. Чтобы не расстраивать вашу ранимую психику.

Оставив ее слова без внимания, я подошла к прилавку.

— Мне нужен шампунь. Что у вас есть, Бенни?

Он странно изогнулся, откашлялся, наконец осторожно произнес:

— Здесь только что был Дэвид Эндрюс. Ваша бабушка запретила выписывать покупки на ее счет, так что… — Он осекся, когда я выложила на прилавок пятидесятидолларовую бумажку.

— Я плачу наличными.

— Ну, это другое дело, — пробормотал он. — Извините.

Женщины многозначительно переглянулись. Бенни отвернулся и принялся перебирать пузатые бутылки на полках. В гнетущей тишине отчетливо скрипнула двери; в аптеку вошел высокий мужчина с красным, обветренным лицом. В памяти не сразу всплыло его имя, однако мундир и потускневшая от времени звезда на груди развеяли все сомнения. Шериф Фостер!

Рукой, затянутой в кожаную перчатку, он дружелюбно коснулся края шляпы:

— Морин? Какая удача, что я застал вас в городе. Думаю, у вас найдется минутка, чтобы поговорить сомной о небольшом деле?

Он спрашивал, между тем как сердце мое замирало от страха. Что он хотел выведать? Усилием воли я взяла себя в руки. Он не желает мне зла, и я не сделала ничего предосудительного — увы, трудно убедить себя в том, во что не веришь.

— Поговорить со мной? — я постаралась придать голосу побольше независимости. — О чем?

— О вашей собаке.

— Правильно, правильно! — совсем не к месту воскликнула женщина, разговаривавшая со Сьюзен.

Подруга с готовностью поддержала ее.

— Не собака — волк! С тех пор, как этот пес появился в городе, я боюсь выйти на улицу. Миссис Лоуден рассказывала мне, как это чудовище хотело наброситься на ее девятилетнего сына!

— Он никому не сделал ничего плохого! — я едва не плакала. — И вы это прекрасно знаете!

— А Олли Сондерсон? А Джордж Джонсон?

— Он не нападал на них, — мои пальцы сами сжались в кулаки.

Шериф взял меня за руку.

— Не волнуйтесь, Морин. Идемте со мной, мы спокойно все обсудим. Я только взгляну на собаку и сам вынесу решение.

Его рука в перчатке крепко сжимала мой локоть.

— Кажется, мне больше ничего не остается, — покоряясь неумолимой судьбе, я кивнула на прощанье Бенни, застывшему у полки с мылом и шампунями, и вместе с Фостером вышла из аптеки. Перед входом стояла патрульная машина. Ключ от зажигания торчал в панели, тихо урчал мотор.

— Готова поклясться, что вас попросила моя бабушка.

— Она только посоветовала мне взглянуть на вашу собаку. Ответственность за ее поведение, как и за остальное имущество «Хогенциннена»…

— Барон находится не в «Хогенциннене»!

— Это не меняет дела, Морин. Люди его боятся. У меня в офисе телефон не умолкает ни на минуту.

Машина затормозила перед входом в гостиницу. Мы вышли, поднялись по ступенькам. Услышав мои шаги, за дверью громко залаял Барон.

Я долго не могла попасть ключом в скважину, так дрожали руки. Отобрав у меня ключ, шериф, сам открыл дверь. Барон навострил уши и настороженно поглядывал на незнакомца.

— Сидеть, Барон, — быстро сказала я. — Сидеть!

Пес сел, вызвав натянутую улыбку у шерифа.

— Гм, неплохо, вы его выдрессировали, — протянув руку, он погладил пса по голове. Барон молчал. Шериф потрепал его за шею, дотронулся до уха.

Барон зарычал.

— Смотри-ка, собачка с характером, — Фостер отпрянул, нехорошо усмехаясь.

Я опустилась на колени и осмотрела ухо Барона. Снаружи ничего не было заметно, но из ушной раковины выкатилась капелька крови.

— Вы нарочно ранили его чем-то, чтобы разозлить, — я с гневом повернулась к Фостеру.

— Выбирайте выражения! Если его укусила на улице какая-нибудь муха, при чем здесь я? — возмущение шерифа было слишком наигранным.

Я зарылась лицом в длинную шерсть Барона и заплакала. Они опять победили; сила была на их стороне.

— Ни я, ни вы не можете самостоятельно решать, что делать с собакой. Я должен отвезти ее в Гейнсвилл, к ветеринару. Возможно, все дело в пораненном ухе, которое ее раздражает и делает злобной.

Он встал и направился к двери.

— Отведите собаку в мою машину, Морин. Я сейчас же еду в Гейнсвилл.

— Я поеду с вами.

— Не стоит. Если в дороге он вздумает зарычать, я не из пугливых. Думаю, ветеринар решит все проблемы, и сегодня же вечером вы получите вашего любимца обратно, в целости и сохранности.

— Но я должна ехать с вами! — я разрыдалась. — Должна!

Шериф осмотрел меня с головы до ног, добродушное выражение исчезло с его лица.

— Надеюсь, вы не станете оказывать мне сопротивление, Морин, — проговорил он с угрозой.

Я покачала головой. Бороться было бессмысленно, я проиграла.

— Нет, я просто беспокоюсь за свою собаку.

— Не вижу для этого никаких причин.

Барон взглянул на меня, словно спрашивая разрешения.

— Иди, мой маленький.

Мы спустились к машине. Шериф открыл дверцу, Я подтолкнула Барона, и он взобрался на заднее сиденье, провожая меня взглядом. Он не понимал, почему я не еду с ним.

Фостер обошел машину; тяжело пыхтя, уселся за руль.

Я не видела, как он уехал. Бросилась в свою комнату, упала на постель и разрыдалась.