Пришло письмо от Сороки.


«Здравствуй, Катя!

Долго не хотел писать. Думал, авось пройдет, зачем навязываться девочке, которая тебя и знать не хочет… Но не проходит. Я часто вспоминаю нашу работу в колхозе, твой шарф, ночь перед отъездом…

Мы живем в Новосибирске. Школа здесь очень хорошая, есть даже бассейн для плаванья. И девочки приличные, и товарищи. По-прежнему мечтаю о дрессировке собак. И о наших прогулках втроем: ты, я и Мулат. Он тоже по тебе скучает. Иногда я говорю: «Где Катя?» И он поднимает уши, подходит к окну и скулит…

Напиши, если захочется всерьез, а не из вежливости…

Сорока, если ты меня помнишь».


Я растеряна. Он ведь думает, что я — прежняя, а я столько выстрадала в этой истории с Севкой. Точно разом постарела, перестала быть младенцем, как Сорока меня когда-то называл с высоты своего роста. Мне очень трудно верить мальчишкам, словам о дружбе, о симпатиях. Севка мне даже стихи посвящал, а на деле оказался скотом!

Может быть, написать обо всем Сороке по-честному, мы же были друзьями? Но уже прошло десять месяцев после его отъезда, глупо как-то «исповедоваться» на расстоянии.

А тянет. Об этой истории никто не знает, кроме участников. Неужели я такая же болтунья, как все девчонки, и мне тоже надо с кем-то о своих личных делах трещать?! А вот мама рассказывала, что о ее мальчиках не знали ни подруги, ни родители, она всегда была сдержанна и загадочна. Она считает, что нельзя себя унижать откровенностями…

И не с кем в результате посоветоваться. С мамой — никогда в жизни: она сначала посочувствует и тут же вечером при папе уколет; а с Мариной Владимировной отношения у нас самые официальные, я стараюсь смотреть ей не в глаза, а на переносицу, тогда не так стыдно…

Ну что стоило Сороке написать хоть месяц назад! Неужели в жизни всегда так будет? Когда тебе нужен человек, он не отзывается, а когда наконец объявится — у тебя все прошло.

Загрузка...