Глава 16. В ПОИСКАХ ЛИЧНОСТИ

В полдень того же дня они приехали в Киото, Сунсукэ нанял такси и повез Юити знакомиться с храмом Дайго. Когда машина проезжала мимо неприветливых полей долины Ямасина, создавалось впечатление, будто разматываешь потемневший от времени свиток какой-то средневековой легенды. Несколько заключенных из местной тюрьмы ремонтировали дорогу. Их можно было рассмотреть за окошком, а некоторые из них вытягивали шеи, чтобы заглянуть в машину. Рабочая одежда на них была темно-синего цвета, напоминающего о северном море.

– Бедняги, – сказал молодой человек.

– А я не чувствую жалости, я ничего не чувствую, – сказал старик. – Когда доживешь до моих лет, полагаю, и ты станешь таким же – невосприимчивым даже к страху, что подобное может произойти в твоем воображении. И не только, известность производит странный эффект. Неимоверное число людей, о которых я и вспомнить не могу, бросаются ко мне и смотрят так, словно я им что-то должен. Короче говоря, я стою перед дилеммой, когда от меня ожидают бесчисленное множество эмоциональных ответов. Если у меня не возникает эмоций по требованию, меня клеймят сущей скотиной. Сочувствие к печали, альтруизм по отношению к бедным, радость успехам, понимание любви – в моем эмоциональном банке, как таковом, я должен всегда иметь наличное золото для бесчисленных конвертируемых расписок, имеющих хождение в обществе. Если у меня его нет, вера в банк падает. Поскольку я изо всех сил стараюсь не оправдывать доверия, я доволен.

Такси проехало через саммон [80] храма Дайго и остановилось перед павильоном Самбоин [81]. В квадратном саду с его знаменитыми плачущими вишневыми деревьями царствовала зима, отдав приказ всему обрести квадратные формы, – зима, которую следует искусственно поддерживать. Это ощущение усиливалось, пока они поднимались к входу с двумя большими иероглифами «рэнхо» [82], обозначающими красно-синего феникса [83], написанными на цельнолистовом экране, и пока их провожали к стульям в солнечном выступе садового павильона. Сад был настолько заполнен искусственной зимой, таким ухоженным, таким абстрактным, таким сдержанным, так тщательно распланированным, что в нём не оставалось места, куда можно было бы впустить настоящую зиму. Рядом с каждой скалой, с каждым камнем чувствовался изящный образ зимы. Островок в центре был украшен стройными соснами, небольшой водопадик в юго-восточной части сада замерз. Искусственная горная крепость, занимающая южную часть, была окружена по большей части вечнозелеными растениями. Благодаря этому даже в это время года впечатление было далеко не слабым.

Пока они ждали прихода настоятеля, Юити еще раз была оказана честь прослушать лекцию Сунсукэ. Как тому было известно, сады различных храмов Киото были непосредственным выражением эстетического мышления японцев. Мастерство, с которым был разбит этот сад, вид с помоста для цукими [84] дворца в Кацура – иллюстративный пример, а также точная копия узкой горной долины на фоне Кацура-но-сёкатэй – в чрезвычайной искусственности этого умелого копирования природы сделана попытка обмануть саму природу. Между природой и произведением искусства зреет тайный бунт. Восстание произведения искусства против природы подобно умственному растлению женщины, торгующей своим телом. Эти знаменитые старинные сады связаны канатом, сплетенным из страстей невидимой вероломной женщины, известной как произведение искусства. Мы смотрим на них и видим союзы, полные нескончаемого отчаяния, супружеские жизни, полные тягот.

Тут появился настоятель. Он выразил сожаление, что они с Сунсукэ так редко видятся. Затем он проводил их в другое помещение. По настоянию Сунсукэ он показал им документ, который хранился в секретных тайниках святилища. Старый писатель хотел показать его Юити.

На обратной стороне свитка была проставлена дата первого года Гэнъо [85] (1321). Это была тайная книга времен императора Годайго [86]. Они раскатали свиток на татами, залитом зимнем солнцем. Он назывался «Тетрадь писем катамита».

Юити не смог прочесть предисловие, но Сунсукэ надел очки и прочел его без ошибок: «Приблизительно в то время, когда был основан храм Нинна [87], в этом месте жил один священник, пользовавшийся уважением в миру. С возрастом он приобрел известность знанием трех законов [88], своей добродетельностью и опытом, но он не мог воздерживаться от определенных привычек. Среди многих мальчиков, прислуживающих там, был один, которого он нежно любил, с которым он спал. Когда человек стареет, не важно, высокого он происхождения или низкого, его тело будет продолжать потворствовать его желаниям. Хотя желания священника возрастали, его тело можно было сравнить с лунным затмением или с падением недолетевшей до цели стрелы, которая по замыслу неудачливого стрелка должна была перелететь через гору. Несчастный мальчик писал письма каждую ночь Чуте, сыну своей воспитательницы, и с ним он проделывал…»

Гомосексуальные рисунки, которые шли за этим простым откровенным предисловием, были наполнены приятной, безыскусной чувственностью. Пока возбужденный Юити внимательно рассматривал каждую сцену, внимание Сунсукэ привлекло имя сына – Чута, то самое имя, которое носил слуга в «Разбитой тушечнице». Невинный принц взял вину семейного вассала на себя. Сила характера, которая подвигла его хранить молчание до самой смерти, наводила на мысль о какой-то недосказанности в этом сжатом, безыскусном повествовании. Тогда почему только одного имени Чута – имени, данном человеку, исполняющему особую функцию, – было достаточно, чтобы вызвать темную улыбку на лицах мужчин того века?


Эта научная загадка не оставляла ум Сунсукэ, пока они ехали назад в такси. Когда они столкнулись с госпожой и господином Кабураги в холле отеля, все его досужие размышления как ветром сдуло.

– Вы удивлены? – спросила госпожа Кабураги, протягивая руку.

Нобутака, выглядевший неестественно спокойным, поднялся со стула рядом с ней. Какой-то момент старшие почувствовали некоторую неловкость положения. Только Юити не ощущал скованности, слишком уверенный в своей необычной власти молодости над ними.

Какое-то мгновение Сунсукэ не мог понять, что задумали Кабураги. Он придал лицу официальный хмурый вид, к которому прибегал, когда его мысли были сконцентрированы на чем-то другом. Профессиональная проницательность писателя заставила его, однако, поразмыслить о первом впечатлении, которое на него произвела эта супружеская пара. «В первый раз вижу эту пару в таком согласии между собой. Невольно подозреваешь, что они, объединив усилия, явно вынашивают какой-то план».

Действительно, супруги Кабураги в последнее время были довольно близки. Возможно, из-за раскаяния, что каждый использует другого, чтобы получить что-то от Юити, или, возможно, из благодарности супруги относились друг к другу с гораздо большим вниманием, чем когда-либо прежде. Они на удивление хорошо читали мысли друг друга. Эта спокойная и собранная пара смотрела друг на друга через котацу и читала газеты и журналы, засиживаясь далеко за полночь. Если где-то на чердаке слышался какой-то шорох, они поднимали головы вверх одновременно, их взгляды встречались, и они улыбались друг другу.

– Ты что-то стала пугливой в последнее время.

– Ты тоже.

После этого они обычно сидели некоторое время, стараясь унять необъяснимое волнение в своих сердцах.

Еще одной неправдоподобной переменой была трансформация госпожи Кабураги в домохозяйку. Она оставалась дома, когда Юити нужно было прийти к ним по делам компании, и угощала его пирогами собственного приготовления. Она даже вязала ему носки.

Для Нобутаки было крайней абсурдностью, что его жена занялась вязанием. Однако он купил большое количество импортной шерсти и, понимая, что рано или поздно она воспользуется ей, чтобы связать Юити свитер, играл роль любящего мужа и держал мотки пряжи, пока его жена сматывала клубки. Спокойное умиротворение, которое он чувствовал при этом занятии, было ни с чем не сравнимым.

Любовь госпожи Кабураги становилась всё очевидней. Но когда ей приходила в голову мысль, что до сих пор она не получила за это никакого вознаграждения, она оставалась безмятежной. Было нечто неестественное во взаимоотношениях между ней и её мужем.

Сначала Нобутака был обижен флегматичным спокойствием своей жены. Он чувствовал, что они с Юити, вероятно, были близки. Через некоторое время он понял, что эти опасения воображаемые. Её странный порыв скрыть свою любовь от мужа – нечто, что она делала интуитивно по той простой причине, что это действительно была настоящая любовь, – возник из родственного чувства Нобутаки, которое также должно тщательно скрываться из-за его оттенка непозволительности, запретности. Нобутака иногда испытывал рискованное искушение поговорить о Юити со своей женой. Тем не менее, когда она слишком расхваливала красоту Юити, его снова охватывало беспокойство и он обычно обрывал разговор злословием о Юити, как всякий муж, ревнующий к возлюбленному своей жены. Когда они услышали, что Юити отправился в путешествие, они еще сильнее сблизились друг с другом.

– Давай поедем в Киото следом за ними, – предложил Нобутака.

Довольно странно, но его жена чувствовала, что он скажет что-то в этом роде. Рано утром они отправились в путь.


Так чета Кабураги намеренно случайно встретилась с Сунсукэ и Юити в холле отеля «Ракуё».

Юити видел подобострастие, горящее в глазах Нобутаки, выговор Нобутаки не произвел должного действия.

– Что ты за личный секретарь? Разве допустимо, что личный секретарь председателя правлении едет куда ему вздумается, а его начальнику с женой приходится отправляться в погоню за ним? Смотри у меня!

Нобутака резко перевел взгляд на Сунсукэ и с безобидной улыбкой, полной светской игривости, добавил:

– Действительно, господин Хиноки, должно быть, слишком привлекателен!

Госпожа Кабураги и Сунсукэ по очереди защищали Юити, но тот не принес никаких извинений, а просто бросил холодный взгляд на Нобутаку, отчего бедняга почувствовал гнев и досаду, которые лишили его дара речи.

Было время ужина. Нобутака хотел пойти куда-нибудь, но все устали и не находили ничего хорошего в том, что им придется тащиться по холодной улице. Поэтому они отправились в ресторан на шестом этаже и расположились за одним столиком. Стильный костюм в клеточку прекрасно сидел на госпоже Кабураги, а легкое утомление от дороги придавало ей еще большую привлекательность. Однако цвет её лица был довольно нездоровым. Её кожа имела белизну гардении. Счастье — это такое чувство, которое сочетает в себе легкое опьянение с легкой болезненностью.

Юити отдавал себе отчет в том, что эти три вполне взрослых человека могли из-за него с готовностью сойти с проторенной тропы здравого смысла. Но, совершая эти поступки, они совсем не принимали его во внимание. Вот Сунсукэ, к примеру, нежданно-негаданно повез его в путешествие, не считаясь с его обязанностями на работе. Вот чета Кабураги, которая последовала за ними в Киото, словно такое случается ежедневно. Каждый пытается найти извинения собственному поведению, свалив вину на другого. Нобутака, к примеру, объяснил, что он приехал, только чтобы угодить жене. Причины приезда, которыми прикрывался каждый из них, по здравому рассмотрению показали бы всю свою противоестественность. За этим обеденным столом было трудно не почувствовать, что каждый из четырех собравшихся держался за уголок общего для всех хрупкого полотна паутины, сплетенной пауком.

Они пили ликер «Куантро» и немного опьянели. Юити чувствовал отвращение от позы Нобутаки, как великодушного человека. Ему было противно то детское тщеславие, с которым Кабураги снова и снова демонстрировал Сунсукэ своё почтительное отношение к жене, – он сделал Юити своим личным секретарем по просьбе своей жены, и он предпринял это путешествие тоже только из-за нее.

Однако в понимании Сунсукэ такое признание казалось вполне правдоподобным. Для него было вполне приемлемо, что треснувший брак можно склеить с помощью уловок непостоянной жены.

Госпожа Кабураги была довольна звонком, который сделал Юити предыдущим вечером. Она полагала, что причиной её импульсивного бегства в Киото было не столько желание убежать от себя самой, сколько освободиться от Нобутаки. «Я никак не могу понять, о чем думает этот молодой человек. Поэтому каждый раз его воспринимаешь по-новому. Как прекрасны его глаза. Как молода его улыбка!»

Она обнаружила, что рассматривание Юити в другой обстановке приобрело новое очарование. Странно, что она так открыто смотрит на Юити в присутствии собственного мужа. В последнее время она почти не получала приятного возбуждения от разговоров с ним наедине. В такие моменты ей просто становилось не по себе, и она испытывала какое-то раздражение.

Этим отелем пользовались исключительно иностранные торговцы, поэтому там было проведено центральное отопление. Они сидели у окна и разговаривали, посматривая на освещенную станцию Киото через дорогу. Госпожа Кабураги, увидев, что портсигар Юити пуст, вынула пачку из сумочки и незаметно сунула её ему в карман.

– Дорогая, нехорошо давать взятки моему секретарю.

Нобутака следил за каждым движением жены и комментировал это вслух. Его нарочитость показалась Сунсукэ смехотворной.

– Думаю, что беспричинные поездки – это неплохая идея, – сказала госпожа Кабураги. – Куда мы все пойдем завтра?

Сунсукэ пристально смотрел на неё, пока она говорила. Она была красива, но уже совершенно не трогала его.

Сунсукэ полюбил её, но полюбил только за полное отсутствие духовности, а её муж шантажировал его. Однако теперь в отличие от того былого времени госпожа Кабураги совершенно забыла о своей красоте. Сунсукэ наблюдал за ней, пока она курила. Прикурив сигарету, она делала две-три затяжки и клала её в пепельницу. Затем, позабыв о сигарете, которую только что начала курить, брала новую и прикуривала её. Юити подносил зажигалку и давал ей прикурить каждый раз.

«Эта женщина неуклюжа, как безобразная старая служанка», – думал Сунсукэ. Его месть была осуществлена полностью.

Им следовало бы отправиться спать, поскольку они все устали с дороги. Однако одно на первый взгляд незначительное событие заставило их очнуться от дремы. Этому виной был Нобутака, который мучился подозрениями, не зная, что происходит между Юити и Сунсукэ. Он предложил, чтобы этим вечером они разделились таким образом: они с Сунсукэ займут один номер, в то время как Юити и его жена – другой.

Бесстыдство Нобутаки, предложившего такой циничный план, напомнило Сунсукэ о прошлых уловках этого человека. Это была жестокость придворного в наихудшем её проявлении. Семейство Кабураги занимало очень высокое положение среди родовой знати.

– Давненько я не беседовал с вами, мне это доставит столько удовольствия, – сказал Нобутака. – Я бы не хотел сразу ложиться спать. Полагаю, вы привыкли засиживаться далеко за полночь, сэнсэй. Бар скоро закроется, давайте возьмем напитки в пашу комнату и посидим немного. Как вы на это смотрите? – Он взглянул на жену. – Вы с господином Минами выглядите совсем сонными. Не мучайтесь, идите спать. Ничего не случится, если Минами будет спать в моей комнате. Я просто схожу к господину Хиноки и немного поболтаю. Я, возможно, попрошусь остаться в его номере на ночь, поэтому не беспокойтесь обо мне, и спокойной ночи.

Юити, естественно, заколебался. Сунсукэ был просто шокирован. Юноша взглядом заручился поддержкой Сунсукэ. Это вызвало у проницательного Нобутаки ревность.

Что же касается госпожи Кабураги, то она привыкла к подобному обращению со стороны мужа. Однако на этот раз проблема была иного рода. Этим мужчиной был нежно любимый ею Юити. Она почти озвучила было своё возмущение грубостью мужа, но соблазн, что она сможет получить то, что желала весь день, каждый день, снял гнев с повестки дня.

Она надеялась, что Юити не обольет её презрением. Сила этого возвышенного чувства довела её до точки, но теперь в первый раз у неё появилась возможность избавиться от сомнений. Если она сейчас не воспользуется моментом, не исключено, что она не сможет одними лишь собственными усилиями без посторонней помощи подготовить такую удачную ситуацию во второй раз. Эта внутренняя борьба бушевала всего несколько секунд, но нерешительность и все-таки радость, которые сопровождали её решение, казалось, были результатом битвы, которую она вела на протяжении нескольких лет. Госпожа Кабураги повернулась к юноше, которого любила, и улыбнулась ласково, как куртизанка.

Однако в глазах Юити госпожа Кабураги никогда не выглядела столь по-матерински кроткой, как сейчас. Он слушал, как она говорила:

– Хорошо. Вы, старики, можете развлекаться. Если я еще одну ночь проведу без сна, у меня под глазами будут мешки. Кто не боится этого, могут сидеть хоть всю ночь напролет.

Она посмотрела на Юити и сказала:

– Ю-тян, ты не считаешь, что пора ложиться спать?

– Да, конечно пора.

Юити тотчас же с готовностью изобразил, что сон его просто одолевает. Госпожа Кабураги была очарована явной неумелостью такого спектакля.

Все это было проделано с такой естественностью, что Сунсукэ пришёл в отчаяние, но он не видел, как можно им помешать. Он просто не мог вычислить, что у Нобутаки на уме. Все, казалось, целиком было направлено на то, чтобы предоставить возможность Юити и госпоже Кабураги остаться наедине. Он не мог понять, что заставляет Нобутаку это поощрять.

Сунсукэ также не знал, как к этому относится Юити, что было помехой его сметливому уму. Сидя на мягких стульях у барной стойки, он подыскивал тему, чтобы завязать разговор с Нобутакой. Наконец он спросил:

– Господин Кабураги, вы, случайно, не знаете значение имени Чута?

Сказав первое, что пришло на ум, он вспомнил о содержании мистической книги и больше не стал продолжать. Эта тема могла поставить Юити в неловкое положение.

– Чута?- сонно спросил Нобутака. – Это мужское имя? – Он выпил больше, чем следовало, и был уже навеселе. – Чута? Чута? О, да это было мое прозвище.

Этот ответ открыл Сунсукэ глаза.

Через некоторое время все четверо встали из-за стола и на лифте спустились на третий этаж.

Их номера были расположены через три комнаты по коридору. Юити и госпожа Кабураги пошли в тот, что был дальше, номер 315. Они не разговаривали. Госпожа Кабураги вошла и заперла дверь.

Юити снял пиджак, что только усилило его смущение. Он ходил по номеру, словно животное, мечущееся в клетке. Он выдвигал пустые ящики стола один за другим. Госпожа Кабураги спросила его, не хочет ли он принять ванну. Он предложил ей пойти первой.

Когда она принимала ванну, кто-то постучал в дверь. Юити открыл, вошел Сунсукэ.

– Могу я воспользоваться вашей ванной? Наша не в порядке.

– Конечно.

Сунсукэ взял Юити под руку и осведомился:

– Ты хочешь участвовать во всем этом?

– Ни за что!

Журчащий голос госпожи Кабураги ясно доносился из ванной, словно из пустоты, эхом отдаваясь с потолка:

– Ю-тян? Не хочешь искупаться вместе со мной?

– Э-э-э?

– Я оставила дверь открытой.

Сунсукэ прошел мимо Юити и повернул дверную ручку. Он миновал раздевалку и немного приоткрыл внутреннюю дверь. Лицо госпожи Кабураги побелело.

– В вашем-то возрасте? – сказала она, легко касаясь поверхности воды.

– Когда-то давным-давно твой муж вошел в нашу спальню именно таким образом, – ответил Сунсукэ.

Загрузка...