На «краю света»

Заскар — край черных волков, снежных барсов и голубых маков, край ледников и тундры, пронзительных ветров и морозов. По землям этого края текут бешеные горные потоки, несущие золото. Здесь живут монахи, князья и лучники. Заскар — феодальное княжество, расположенное на «крыше мира».

Мало кто из европейцев бывал в Заскаре; даже отважные охотники XIX века, которые путешествовали по самым безлюдным местам в поисках редких зверей, избегали снаряжать экспедиции в Заскар. «Газет де л'Энд» писала в начале XX века, что эта местность совершенно неисследована. Те же слова можно было бы написать и в 1976 году. Действительно, еще никто не занимался исследованиями этого района — о нем лишь упоминают редкие путешественники, бывавшие в Западных Гималаях, в частности в Ладакхе. А ведь княжество Заскар основано в 930 году нашей эры, то есть за сто тридцать шесть лет до покорения Англии Вильгельмом Завоевателем.

Одна из причин, по которой долину Заскара обошли вниманием исследователи и путешественники, кроется в том, что это один из высочайших и наиболее труднодоступных районов нашей планеты. Долина тянется на триста двадцать километров, а ее дно, по которому стремительно мчится горная река, находится на головокружительной высоте — четыре тысячи метров над уровнем моря. Чтобы попасть в Заскар, надо пройти через один из труднейших перевалов главного хребта Гималаев. Если учесть, что перевалы проходимы лишь четыре месяца в году, то выходит, что долина отрезана от остального мира почти весь год.

Я отправился в Заскар, чтобы узнать, как люди живут на такой высоте и в таком суровом климате и где границы человеческой выносливости. Мне хотелось быть одним из первых в изучении уникальной и нетронутой культуры заскарцев. Моя задача облегчалась тем, что я знал тибетский язык и мог свободно изъясняться с местными жителями, которые говорят на одном из диалектов этого языка.

Чтобы добраться до Заскара, я сначала полетел в Дели. Там пересел на другой самолет и попал в Сринагар, столицу Кашмира, расположенную на высоте полутора тысяч метров над уровнем моря в одной из высокогорных долин Западных Гималаев. Там начиналась дорога, пересекающая Гималаи и ведущая в Лех, древнюю резиденцию ладакхских князей, которые состоят в родстве с князьями Заскара и являются их северными соседями. На полпути между Сринагаром и Лехом находится старинный торговый центр, деревня Каргил. Решив, что она будет исходным пунктом моего путешествия, я весьма смутно представлял себе, как оно будет проходить в дальнейшем, тем более что еще не наметил предстоящего маршрута. Именно поэтому, оказавшись в Сринагаре, я прежде всего принялся за поиски Сонама, единственного человека в городе, которого хорошо знал.

Мы познакомились с Сонамом годом раньше, когда я путешествовал по Ладакху. Он жил в запущенном кирпичном доме на берегу озера Дхал, где на якорях стоят ярко окрашенные кашмирские плавучие жилища — шикхары, отделанные кедром. В этих домах на плаву живут богатые индийские торговцы, которые в разгар лета перебираются в прохладные горные места, да многочисленные туристы, останавливающиеся там в перерыве между двумя чартерными рейсами. Мне хотелось, чтобы Сонам подыскал мне знающего Заскар проводника, на которого я мог бы полностью положиться.

Сонам был рад встрече, а потому, с гордостью показав мне свою новую лавку, пригласил на чай в единственную жилую комнату, где кроме его жены сидела элегантная девушка с заплетенными в косички волосами.

— Я никогда не бывал в Заскаре, — признался Сонам, — но, вспоминая все, что читал, могу сказать, это прекрасный уголок. В одной старинной тибетской книге говорится, что Заскар — открывшаяся страна.

— Как это понимать?

— Она… не существовала, а потом однажды вдруг появилась, — разъяснил Сонам, — боги украсили землю, которая покрывала долину. И Заскар обрел жизнь. Поэтому Заскар — одно из самых священных мест.

Мне было любопытно узнать, в какой книге или в каком манускрипте Сонам почерпнул подобную информацию, поскольку помнил первую фразу из произведения, которое принято называть «Заскарские хроники»: «Это страна, где собираются феи»… Но когда разглядывал карту, меня охватывали сомнения. Я спросил Сонама, где можно найти проводника. Мой друг задумался.

— Не советую брать выходцев из Тибета, — наконец сказал он. — Многие из них хорошо говорят на ладакхском диалекте, но практически никто не знает заскарского. И района они не знают. Лучше поискать нужного человека в Каргиле.

— Вам следует обратиться к тибетцу — владельцу гостиницы-ресторана в Каргиле, — вступила в разговор юная красавица, сидевшая у подножия постели. — Он один из моих друзей и наверняка отыщет вам на базаре какого-нибудь заскарца, на которого вы сможете положиться. Они изредка приезжают в Каргил за покупками.

Женщина казалась мне все более и более очаровательной. В ней чувствовались гордость, обаяние и редкостная изысканность тибетских аристократов. Я обрадовался, когда узнал, что нам, наверное, придется совершить совместную поездку на автобусе до Каргила. Она собиралась уезжать в Лех из Сринагара в тот же день, что и я.

— В любом случае, — добавила она, когда я прощался с хозяевами, — хозяин гостиницы окажет вам помощь.

После этой встречи я дня три бегал по городу и закупал провизию. Опыт моих странствий подсказывал, что в высокогорье Центральной Азии раздобыть пищу трудно, а поскольку буддисты осуждают акт убийства любого живого существа, не было никакой надежды купить там мясо, яйца, курицу. С другой стороны, Кашмир преимущественно мусульманский район, и в Сринагаре свинины не отыскать, как, впрочем, и говядины, ведь Кашмир является частью индуистской Индии. К счастью, еще перед отъездом из Европы я запасся мясными консервами и паштетами в банках. Таким образом, единственным источником белков будут для меня эти консервы, чечевица и масло какао. В Сринагаре я собирался закупить рис, молотый кэрри и сахар — основную пищу, которую в горах не сыскать и днем с огнем.

Набивая плетеные корзины покупками, я старался представить себе страну, «где собираются феи»! Как случилось, что в свои тридцать девять лет я верю в волшебные сказки? Неужели никогда не повзрослею? Я по-прежнему мечтаю о приключениях, опасностях, сильных ощущениях. Моими героями по-прежнему остаются путешественники и исследователи прошлых лет. Я всегда видел себя исследователем, первым ступающим на неизведанную землю, населенную туземцами. Я всегда хотел бродить по долинам затерянных миров и осваивать их. Я всегда был и остаюсь мечтателем, заблудившимся в мире искусственных спутников, сверхзвуковых самолетов, пластмассовых ложек, алюминиевых аэровокзалов, баров, подземных супермаркетов и рукотворных солнц.

С раннего возраста я пытался повернуться спиной к действительности современного мира и отправиться на поиски тех краев земного шара, где можно было надеяться на приключения, достойные героев моих грез. Именно поэтому восемнадцать лет жизни я провел в пустынных и безлюдных районах, ходил по джунглям Центральной Америки, карабкался по почти нехоженым тропам Гималаев в поисках духовных ценностей, о которых современный мир, похоже, забыл. Мне повезло в том, что почти всю свою жизнь я посвятил удовлетворению неистребимого чувства любознательности во время экспедиций в самые далекие уголки Земли. Мне посчастливилось отыскать в Центральной Америке руины неизвестных городов майя, быть первым исследователем неведомых районов Северного Непала (я был первым европейцем, изучавшим княжество Мустанг). Мне повезло быть одним из первых европейцев, получившим разрешение пересечь и исследовать горные районы недоступного Восточного Бутана. Однако я продолжаю мечтать о новых открытиях во времена, когда политика и технология способствуют уничтожению неведомого. Реактивные самолеты, вертолеты и гигантская индустрия международного туризма сделали доступными самые отдаленные уголки земного шара. Увижу ли я еще, как восходит солнце над нетронутыми землями?

Эти мысли охватили меня, когда я узнал, что индийское правительство решило открыть для посещения иностранцами некоторые стратегические зоны Западных Гималаев.

С Гималаями меня связывают столь тесные узы, что я не мог остаться равнодушным к информации, которая дошла до меня в 1975 году по возвращении из Центральной Америки: Ладакх открыт для посещения иностранцами. Я тут же предпринял определенные шаги, чтобы отправиться туда, даже не отдавая себе отчета, почему меня издавна тянуло посетить земли ладакхских князей. Я был уверен, что эта страна лам и монастырей, обширных аридных пустынь, гор с отвесными склонами даст мне уникальный шанс получить истинное представление о глубинных районах Азии.

Итак, я отправился в Ладакх и был околдован им. Во время путешествий по Ладакху я впервые услышал о Заскаре. Забытом, изолированном, недоступном крае… Мне сразу стало ясно — именно туда я и должен попасть. Вернулся в Европу, и, чем больше изучал карты, тем соблазнительнее казался Заскар. Я представлял его себе высокогорной пустыней, окруженной самыми неприступными горами в мире, страной глубоких ущелий и долин, над которыми парят одинокие орлы и гуляют песчаные бури. Я решил исследовать все уголки этого района, как сделал это в Мустанге. Знал, что меня ждет труднейшая задача, ибо, путешествуя в Гималаях, никогда не был в столь высокогорном и труднодоступном краю. В глубине души теплилась надежда, что путешествие будет не только посвящено знакомству с обычаями страны, но и станет своего рода паломничеством по самым отдаленным уголкам Гималаев, ибо я решил перейти и через горный массив Заскара, и через Главный Гималайский хребет.

На заре, когда дребезжащее такси везло меня по безлюдным улицам к автобусной станции, Сринагар казался городом-призраком. Автовокзалы нигде не выглядят веселыми, а сринагарский автовокзал был просто зловещим. Мрачное кладбище неподвижных монстров, населенное носильщиками и нищими. Нечто вроде чистилища для лиц, отправляющихся по неведомым дорогам. Мне пришлось ждать целых три часа. Я немедленно стал лакомой добычей для нищих — их привлек мой вид зажиточного европейца, белая кожа и высокий рост.

Я исторг вздох облегчения, когда наконец автобус, переваливаясь с боку на бок, тронулся в двенадцатичасовое путешествие. Моими спутниками были в основном дарды, представители малоизвестной этнической группы, составляющей коренное население Западных Гималаев. Дарды относятся к арийцам — у них острый тонкий нос, круглая голова и светлые глаза, они напоминают европейцев, особенно если их сравнивать с жителями Ладакха, широколицыми людьми монголоидного типа, которых в автобусе было тоже немало. На всех были грязные груботканые одежды, и автобус напоминал сборище нищих.

Позади сидела женщина и кашляла мне в затылок. Впереди ехал паренек — он сидел, повернувшись, и не спускал с меня взгляда. Я всем улыбался, в том числе и юной красавице дардке, чей лоб закрывали тяжеленные серебряные подвески, прикрепленные к тиаре из мелкой бирюзы. Автобус был набит довольно плотно, но вскоре тряска на выбоинах дороги рассредоточила пассажиров, и все повеселели.

Для любого человека, свыкшегося с пыльными индийскими дорогами, путешествие в автобусе показалось бы банальным. Но данное путешествие не относилось к разряду обычных по одной простой причине: этот автобус — единственное средство общественного транспорта, которое переваливает через грандиознейший горный массив мира — Гималаи.

Для столь необычного переезда, подверженного многим случайностям, нужен наисовременнейший автобус со специальной коробкой скоростей и супертормозами. Эта же громыхающая колымага была готова оторваться от дороги на самых крутых поворотах и, похоже, не имела тормозов. Мне казалось очевидным, что автобусу не забраться на высоту трех тысяч пятисот пятнадцати метров над уровнем моря, чтобы миновать Зоджи-Ла, самый низкий из гималайских перевалов.

Покинув кашмирскую долину, автобус пополз вверх вдоль бурного потока, по берегам которого густо росли ивы и тополя. Пробравшись через сосновый лес, автобус с трудом докатил до Сонемарга — «Золотых полей». На этом горном курорте от летней жары когда-то укрывались англичане, прогуливаясь пешком или верхом на пони. Первые горные цепи, казавшиеся далекими из Сринагара, были теперь близкими и четкими, но больше напоминали альпийские массивы Франции, чем знакомые мне издавна Гималаи.

В «Золотых полях» мы остановились у хижины на краю дороги, чтобы напиться чаю перед отправлением в дальнейший путь. Здесь начиналась военная дорога с односторонним движением — утром по ней спускались, а после полудня поднимались машины, идущие к перевалам. Автобус упрямо полез вверх; его усилия сопровождались душераздирающими скрипами — на первой скорости он вскарабкался на крутой склон первого перевала. Я так и не понял, как этой петляющей дороге удается не сползать с основания из мокрого гравия. Иногда я закрывал глаза. Чтобы мы не забывали о постоянной угрозе преждевременной смерти, повсюду вдоль дороги стояли могильные памятники с именами индийских солдат, сорвавшихся с отвесных скал. Я вспоминал слова одного бутанского крестьянина: «На наших горных дорогах раненых не бывает… есть только мертвецы!»

Вспоминался и случай, имевший место в прошлом году: дорога обвалилась в момент движения военной колонны — тридцать два грузовика рухнули в пропасть на выходе из виража. Лишь водитель тридцать третьей машины успел затормозить и поднять тревогу.

Последний крутой вираж, и мы оказались на земляной плотине, напрямую пересекавшей ледник. И зачем я решился на самоубийство?! Из-под автобуса выползали целые льдины. А потом, буксуя в нескольких десятках сантиметров от вертикальной пропасти глубиной в тысячу двести метров, автобус вполз на перевал Зоджи-Ла. Люди, которых доконала тряска и приступы «морской болезни», вздохнули с облегчением. Ощущая на себе все эти прелести путешествия в наши дни, стоит задаться вопросом: так ли уж чудесно, как считают некоторые, изобретение колеса?

Еще один вираж, и дорога углубилась в горы. Мы миновали перевал. И в ту же секунду исчез альпийский пейзаж долины Сонемарг. В мгновение ока пропали влажные южные склоны Гималаев, и появились сухие, пустынные северные склоны. Автобус бежал по широким долинам, окаймленным скалистыми пиками, которые один за другим уходили в бесконечность.

Я наконец попал в пустынный мир высокогорных тибетских плато, которые так любил. Ледяной воздух и кристально чистый свет сразу вернули меня к предыдущим путешествиям, к долгим месяцам, проведенным на тропах Непала и Бутана. После чудесных дней, прожитых в Гималаях, я спрашивал себя, не окажется ли эта новая экспедиция разочарованием? Будет ли что еще исследовать, если через Гималаи ходят автобусы, если у базового лагеря Эвереста построили современный отель с кондиционированным воздухом, если туристы заполонили Бутан? Мустанг пока еще оставался запретным районом, но непальцы, быть может, намеревались открыть «мое княжество» перед ордами туристов, которые быстро покончат с гармонией этого крохотного рая.

В мире слишком мало мест, могущих сравниться по красоте с Гималаями. Если Кашмир с его затененными озерами, в которых отражаются заснеженные вершины, похож на общепринятый образ рая, то северным склонам Гималаев с их резким и прозрачным светом, льющимся на вершины гор, которые тянутся на сотни километров, присуща суровая краса, обращенная к душе.

Трясясь на выбоинах, я вспоминал о первых европейцах, перешедших Зоджи-Ла и достигших Ладакха. Первым из них был неграмотный португальский купец по имени Диего д'Альмедиа. Он совершил свое путешествие — по-видимому, в одиночку — между 1600 и 1602 годами, и его весьма поразило увиденное: «Страной управляют странные христиане, монахи которых похожи на португальских монахов». Он рассказал обо всем епископу Гоа, который сначала решил, что Диего побывал на китайской границе, где, как известно, издавна обосновались христиане-несторианцы. Прошло некоторое время, пока не стало ясно, что Диего побывал в неведомой стране — Ладакхе.

Лет через тридцать в Ладакх явились миссионеры, капуцины и иезуиты, которые несколько раз пересекли страну и побывали в тибетских миссиях Тсапаранга, Лхасы и Шигацзе. Эти католические миссии процветали почти сто пятьдесят лет, до 1745 года. А потом, насколько известно, в Гималаях не было ни одного европейца до Уильяма Муркрофта, одного из самых просвещенных английских исследователей. Он прошел по Зоджи-Ла в 1830 году.

Наш автобус остановился в Драсе, первом селении после перевала, где власти установили контрольный пункт. Именно здесь в 1820 году Муркрофту передали Библию, датированную 1586 годом. Кто ее потерял или оставил: Диего или какой-то миссионер? Скорее всего она принадлежала миссионеру, ведь купец был неграмотным.

Проведенные Муркрофтом исследования фауны и флоры Ладакха очень интересны; к несчастью, Муркрофт и его компаньон Требек умерли во время своего единственного большого путешествия. Муркрофт не успел написать историю своего путешествия, о котором мы знаем лишь из его дневника и подробных заметок, доставленных в Индию слугой после его смерти.

Именно из них нам известно, что между 1820 и 1825 годами он встретил в Ладакхе, недалеко от Драса, человека, похожего на бродягу. На самом деле то был венгерский ученый-востоковед Кереши Цчома, который отправился на восток в поисках истоков происхождения своего народа. Кереши был молодым серьезным человеком, склонным к приключениям. Муркрофт посоветовал ему вместо скитаний по Гималаям осесть где-нибудь и изучить местный язык. Он дал ему денег и представил доверенному лицу ладакхского князя, уроженцу Заскара. И Кереши Цчома отправился вместе с ладакхцем в Заскар, где изучал тибетский язык и стал затем крупнейшим знатоком тибетской культуры, пионером гималайских исследований. Кереши Цчома, первым из европейцев посетивший Заскар, пробыл там десять месяцев, с ноября 1823 по август 1824 года, а затем и целую зиму следующего года. Он страдал от ужасных морозов и замуровал себя в келье, чтобы без помех изучить тибетский язык. Очень жаль, что он ничего не написал о своих впечатлениях об этом крае; во всяком случае я не смог найти документов, в которых бы Кереши поведал о своем долгом пребывании в стране.

Все это лишь подогревало мое желание посетить самому этот Заскар, о котором не имелось ни одной книги, хотя со времени Кереши прошло уже полторы сотни лет. Похоже, редкие путешественники в Гималаи избегали этих мест, предпочитая посещать Ладакх и другие более гостеприимные долины.

Вторым европейцем, попавшим в Заскар, был некий Томас Томсон. Он посетил княжество в 1848 году и тоже не оставил рассказа о своем коротком визите. Скорее всего он, будучи ботаником, больше интересовался растениями, а не людьми.

Загрузка...