ГЛАВА 14

План Шеннон был прост. До 16 июня следует укрыться в Нью-Амстердаме в объятиях Джона. 16 июня – как полагала Шеннон – она лишится чувств и очнется в Олтонском лесу в XX веке. Либо все будет так, либо ее настигнет ужасная кара со стороны всех духов саскуэханноков, чьими жизнями она пожертвовала на своем пути сквозь века. Шеннон была уверена, что ее судьба не будет легкой. Ее ожидает несчастливая, одинокая жизнь. И лишь воспоминания о Джоне Катлере будут согревать ее душу.

Пока они не отправились в Нью-Амстердам, Шеннон наслаждалась обществом Джона и его лесами, отгоняя мучительные угрызения совести.

Подготовку к дороге, которая уведет Джона далеко от саскуэханноков и их трагического конца, сменяли занятия любовью. Сомнения о принятом решении больше не тревожили Шеннон. Она отдалась любви полностью, и ее любили безоглядно. Хотя Джон и замучил ее вопросами об «условиях», от которых зависел их брак, в его сияющих зеленых глазах светились любовь и глубокая привязанность. Было ясно, что он согласится на любые «условия». И Шеннон позволила мечтам завладеть ее мыслями и чувствами. Как хорошо быть невестой Джона! Возможно, гармония в их отношениях принесет ей счастье: она станет матерью его ребенка.

Ребенок родится в двадцатом веке, и не будет знать своего отца. Шеннон было больно даже подумать об этом. По своему горькому опыту она знала, как трудно без отца, как не хватает его в жизни. Но она помнила, что своего отца любила всегда и чувствовала его любовь независимо от времени и пространства.

Конечно, возникнут сложности. Ее семья, и особенно Фил, захотят знать, кто отец ребенка, но не признают правду. Что ж, ей все равно. У нее будет ребенок, и они как-нибудь справятся со всем вдвоем. Шеннон хотелось, чтобы и Джон был с нею. В то же время она благодарит судьбу за то, что испытала радость встречи с таким человеком, как Джон Катлер.

Она расскажет ребенку о саскуэханноках и ирокезах, и об Оджибве. Отсутствующему отцу было бы приятно узнать об этом. Поэтому она позволяла Джону рассказывать ей об индейцах, исправлять и дополнять известные ей факты.

Джон поведал ей, что ирокезы тоже делятся на кланы Волка, Черепахи, Медведя. Их языки напоминают язык саскуэханноков, хотя различия могут быть значительными. Он говорил, что, кроме Великого Духа, которого считают общим духом уже умерших или тех, кто уйдет в будущем, есть маленькие божества: Три Сестры, например, – кукуруза, бобы и тыква, основные продукты питания индейцев, гром, управляющий дождем. Еще Джон рассказал об ирокезском духе Хадуи, или Двуликом. Кахнаваки предлагал отвести к ним Шеннон.

– Служители Хадуи совершают чудеса. Я сам видел, – уверял ее Джон, обходя свое «поместье» и запирая надворные постройки. – Они носят деревянные маски и лечат болезни головы.

– Оставь в покое мою больную голову, – улыбнулась Шеннон. – Ты действительно веришь этому, Джон?

– Я не верю в духов, как вы с Кахнаваки, но верю в духовное начало. В конечном счете, я думаю, это одно и то же.

– Я? Я не верю в духов.

– Но ты же говорила, что видела Великий Дух, когда была ребенком.

– Ах, этого, – Шеннон нахмурилась. – Он совсем не такой. В известном смысле ты тоже веришь в него.

– Нет, я не верю.

Шеннон нежно улыбнулась, глядя на его решительный твердый подбородок.

– Ты что-то писал недавно, Джон?

– Я делаю заметки, на память. Записи о встрече с сенеками в начале недели. Думаю, это – поворотный пункт в развитии отношений.

– Можно прочесть?

– У меня плохой почерк. Прочесть свои записи могу только я сам. – Джон весело рассмеялся, возвращаясь к своей работе. – Но если тебе интересно, могу рассказать.

– Интересно.

– Кахнаваки убедительно отстаивал свои взгляды. Он сказал: «Мы воюем друг с другом, ослабляя наши ряды. За что? За честь или землю? Нет, за привилегию в торговле с белыми. За привилегию быть ослабленными и униженными их ромом. Он стал нам необходим больше, чем наши матери и братья.

Французы, англичане и, как уже было сказано, испанцы не могут найти друг с другом общего языка. Это нам на руку. Но нет, мы не хотим воспользоваться их враждой… Если мы поддержим англичан, самых сильных среди них, нас ждет нелегкая судьба. Со слабыми не считаются, слабых уничтожают.

От европейцев мы переняли пьянство, мошенничество, непорядочность. Давайте теперь научимся их военному мастерству. Мы видим повсеместно, как европейцы подстрекают слабые индейские племена выступать против сильных. Мы должны извлечь пользу из этого урока, или нас прогонят с нашей земли!

Шеннон понимающе кивнула.

– Он хочет помочь французам, потому что они слабее англичан?

– Вот именно. Он надеется, что вражда и недоверие между французами и англичанами будут длиться вечно и не позволят им занять главенствующее положение на континенте. Конечно, добиться этого без помощи союза ирокезов невозможно. Ему необходимы гарантии, что ирокезы не будут помогать англичанам.

– Сможет ли Кахнаваки добиться от ирокезов такого обещания? Мне кажется, что союз ирокезов с англичанами достаточно прочен.

Джон пожал плечами.

– Пока еще трудно назвать их отношения союзом. Кахнаваки опасается, что вскоре он упрочится. Он пытается помешать этому… К счастью, сенеки согласились изложить его взгляды совету, – посторонним разрешается обращаться к совету только через сахемов[13] – они считают его предложение мудрым.

– Я читала, что голосование на таких совещаниях принимается единогласно. Такой порядок кажется мне слишком строгим. Можно ли надеяться, что Кахнаваки убедит каждого члена совета?

– Да, совет принимает решения единогласно. Как объясняют сенеки, один голос представляет одну «военную группировку». Тем не менее, решения носят не обязательный, а рекомендательный характер. В совете нет согласия. Часто он не принимает никаких решений, но выслушивает все мнения, даже противоположные. Однако если решение действительно принято, оно обязательно для всех.

– В этом есть смысл. Ты бывал на таких советах?

– Много лет назад. Мы с Кахнаваки были приглашены в качестве гостей. В те дни я совсем не знал их языка. И все же совет произвел на меня огромное впечатление. – В глазах Джона вспыхнула искорка надежды. – Даже если Кахнаваки убедил меньшинства, все слышали его слова – через сахема сенеков, а это – неплохое начало.

«Но этого никогда не случится», – печально подумала Шеннон. Пройдет немного времени, посеянные Кахнаваки семена мира еще не успеют взойти, когда его предубеждение против англичан приведет к убийству двух ирокезских сановников… Кахнаваки говорит о «видениях», но он такой же человек, как все. Он – хрупкое звено в цепи своего собственного плана борьбы. Его слабость принесет несчастье и приведет к гибели его народа.

«Но Джон будет в безопасности», – решительно напомнила себе Шеннон. Спасибо твоей улыбке, которая стоит миллион долларов, и его невероятной жизненной силе. Усмехнувшись, она вспомнила, как без всяких усилий уговорила его отправиться в Нью-Амстердам и забыть все разговоры о свадьбе в саскуэханнокской деревне. Джон был в ее власти. Шеннон смотрела, как он закрывает на засов двери кузницы. Его широкие обнаженные плечи блестели на полуденном солнце. Она решила не проявлять к нему милосердия.

– Джон.

Он фыркнул, но не повернулся к ней.

– Опять?

Шеннон рассмеялась.

– Просто я хотела спросить, пойдут ли с нами собаки.

– Пойдут.

– Обе?

– Да.

– Хорошо, – Шеннон обняла его за талию и игриво прижалась к нему. – Что мы будем делать сейчас? Пойдем ловить рыбу?

– Как скажешь.

– Мне бы хотелось понежиться в постели.

– Как в прошлую ночь?

– Это твоя вина, – засмеялась Шеннон. – Нечего было говорить по-французски. – При воспоминании о нежном шепоте Джона она почувствовала слабость. – Очень романтично.

Джон подхватил ее на руки.

– Должен я отнести тебя в постель, cherie?[14]

– Обязательно. Мне необходимо пробудить мои дремлющие способности.

Джон охотно передал невесте всю работу по дому. Но, в конце концов, ему снова пришлось заняться приготовлением пищи, так как все попытки Шеннон сготовить обед на очаге окончились полным провалом.

– Я неплохо готовлю, Джон, – смущенно оправдывалась она. – Дай мне миксер, свежие фрукты и йогурт, и я приготовлю тебе пищу богов.

Джон пропустил ее «вздор» мимо ушей.

– Попробуй накормить этим Герцогиню или Принца, а я наловлю еще рыбы и сам пожарю ее на обед.

Шеннон брезгливо сморщилась и понесла тарелку пригоревшей форели к двери. С порога она внимательно осмотрела окрестности.

– Они спрятались, – сообщила она удивленно.

– Твои кулинарные изыски привели их в ужас, – фыркнул Джон. – Поставь это месиво и иди ко мне.

В мгновение ока Шеннон очутилась у него на коленях.

– Уж не собираетесь ли вы расторгнуть помолвку из-за одного испорченного обеда, мистер Катлер?

– По моим подсчетам, мы лишились четырех обедов, но, – он медленно гладил, ласкал, целовал ее, неторопливо снимая тонкое кружевное белье с ее длинных стройных ног. – Я прощаю вас, мисс Шеннон. У вас другой, более ценный дар.

– М-мм… – Она живо повернулась к нему лицом, обхватив ногами его бедра. – Время десерта.

Его умелые пальцы скользнули в нее, и она выгнулась от наслаждения. Джон притянул ее к себе, нежно провел языком по ее губам. Потом впился губами, проводя горячим языком по небу. Поцелуи, ласки становились все более неистовыми и менее ритмичными. Шеннон вонзила ногти в его плечи. Ее захлестнуло возбуждение.

– Перейдем в постель? – его хриплый голос был полон желания.

– Еще… еще, – простонала она. – Пожалуйста, еще, Джон… О! – Шеннон снова выгнулась: глаза закрыты, губы полураскрыты, длинные волосы разметались. – Джон… О, Джон…

– Я здесь, – ее набухшее лоно вздрагивало в ответ на прикосновение. В последнем содрогании Шеннон упала на него.

– Вы довольны, мисс?

– Дивно, – Шеннон взглянула на него и смущенно хихикнула. – Тебе было хорошо? – Она просунула руку под грубую ткань рубашки и погладила его плоский живот, мускулистые бедра, приблизилась к возбужденному естеству. Ей хотелось коснуться его, и он жаждал ее прикосновения.

По телу Джона прошла дрожь. Он поднял Шеннон так, чтобы войти одним мощным толчком, но помедлил.

– Продолжать?

– Разве ты не упоминал о постели?.. О! – Она задохнулась от наслаждения, когда он вонзился в нее. – Забудь о постели. Потрясающе.

– Ты получила свою долю наслаждения, – его голос звучал глухо и хрипло в предвкушении удовольствия. – Верни меня к жизни, женщина.

Шеннон снова хихикнула. Ее бедра начали медленно двигаться. Самый ужасный миг для нее наступал, когда их тела расставались друг с другом. Она всегда просила Джона не спешить, не уходить из нее. Сейчас он не спешил освободиться, и она наслаждалась его близостью.

– Замечательно… – хрипло бормотал Джон. – Очень…

– М-мм. Знаю. Я начинаю опять.

– Ты ни на что не годишься. Держись за меня, – он встал, но ее ноги все еще были у него на талии. Джон пересек комнату и бросил ее на постель.

Шеннон подперла руками подбородок, с жадностью разглядывая его возбужденный орган.

– Если бы ты мог прочесть мои мысли, Джон Катлер, ты бы ужаснулся.

Джон стоял с вызывающим видом, наслаждаясь силой своего члена и ее интересом к нему. Шеннон сбросила футболку и опустилась перед ним на колени. Потерлась о него возбужденным соском, склонилась и прижала его к груди. Стала нежно целовать, потом уткнулась лицом в темные волосы. Джон почувствовал, как растет его волнение. Он повалил ее на спину и долгими равномерными движениями, то постанывая, то вскрикивая, проник вглубь.

Наконец, он заговорил низким голосом.

– Однажды, наверное, очень скоро я снова попрошу тебя об этом.

– Хорошо, – лениво прошептала Шеннон.

И еще, и еще они занимались любовью этой ночью. Лежали в объятиях друг друга, шепча нежные слова, сплетаясь телами, пока оба ненадолго уснули.

* * *

– Неужели мы все это возьмем с собой? – неодобрительно сказала Шеннон, глядя на тяжелые тюки с пожитками и провизией, подготовленные Джоном в дорогу. – В пути можно ловить рыбу и носить одну и ту же одежду. Все, что мне нужно, это моя сумка.

– Я донесу вещи до деревни, а там мы возьмем мула. Не беспокойся. Нести тюки легче, чем забавляться с тобой в постели несколько дней.

– Мула? – Шеннон была уверена, что отвлекла его от мыслей о деревне. Ей стало обидно. Джон вовсе не собирался миновать деревню по дороге в Нью-Амстердам. – Джон, мне не хочется заходить в деревню. Нам даже не по пути. Давай отправимся налегке и прямо на север.

Джон сердито нахмурился.

– Ты не хочешь заходить в деревню из-за нашей женитьбы? Шеннон, мое терпение на исходе.

– Мы можем пожениться и в Нью-Амстердаме. Я мечтала обвенчаться в церкви. – Она отчаянно лгала. – Ты не откажешь мне в этом?

– Венчаться? Ты никогда не говорила этого.

«Потому что я только что придумала все это», – ответила она про себя. Вслух же сказала:

– Я хочу обвенчаться. И чтобы твоя мать присутствовала в церкви.

– Неправда. Я знаю тебя, Шеннон. Ты всегда болтаешь чепуху, если желаешь добиться своего. Почему ты не хочешь видеть саскуэханноков?

– Мне неуютно в деревне, Джон. Женщины там какие-то странные. Пока я была с ними, они не поднимали глаз.

– У них это считается проявлением вежливости и уважения, – в голосе Джона звучало раздражение. – Что еще?

– Ну, я не хочу провести брачную ночь в одном из вигвамов. Представь себе, семьдесят пять человек слышат, как мы занимаемся любовью.

Джон рассмеялся.

– Согласен. Обещаю, мы проведем брачную ночь в более удобном месте, – он нежно взял ее за руку. – Через несколько недель у Кахнаваки должен родиться первенец. Он мой единственный брат, и я хочу быть рядом с ним в эту счастливую минуту.

– Несколько недель?

– Может быть раньше. В любом случае, нам нужно поговорить. О будущем. Теперь, когда ирокезы учли его «видения», нужно торопиться.

– Ты обманывал меня, когда обещал, что мы пойдем к твоей матери? – Голос Шеннон дрожал от волнения.

– Конечно, нет. По правде говоря, я уже давно собирался побывать дома. Мы отправимся сразу же, как родится ребенок, и мы поженимся. Уверяю тебя, мама не поймет наши… скажем так, легкомысленные отношения.

– В таком случае отправляйся в деревню один. Я останусь с Принцем здесь. Возвращайся, как только ребенок появится на свет, или возвращайся через две недели. Можешь ты сделать это для меня, Джон Катлер?

– Шеннон, – он обнял ее с раскаянием. – Я помню свои ощущения в первые дни, проведенные в деревне. Мне тоже было неуютно. Я задыхался от дыма, от того, что вокруг все время люди… – Джон ласково погладил ее волосы. – Но потом я научился их языку, совсем немного… мне это очень помогло. Я понял, что они живут в тесной связи друг с другом. В этом находишь утешение. Быть частью сплоченного общества… Это трудно объяснить.

– Мне всегда будет там неуютно. Иди один. Оставь со мной собаку.

– Может быть, Малиновка обидела тебя? У нее слишком сильно развит инстинкт собственности.

– Нет. Все были ко мне добры. В этом-то как раз причина. – Ей хотелось все объяснить Джону, Но она не могла сделать этого. Не могла она находиться среди них, зная, что дни их сочтены, и что она может спасти их.

С минуту Джон внимательно смотрел на Шеннон. Затем прорычал:

– Ты – моя женщина и пойдешь со мной!

– Джон Катлер, мне не нравится твой тон. Решено, я не иду. Кроме того, я не собираюсь с тобой спорить.

– Прекрасно. Больше не спорим. – Он поднялся на крылечко, обернулся и твердо сказал: – Ты идешь со мной. – И скрылся в хижине, прежде чем Шеннон смогла ответить.

Она пристально смотрела на лес. Впервые за эти дни ей захотелось убежать, остаться одной, найти дорогу домой.

Если не считать того, что ее дом теперь здесь. Ничем непримечательная полянка, на которой стоит скромная маленькая хижина. Непритязательная пища и одежда. Бдительный волкодав, охраняющий жилье с одержимостью воина, но который повизгивает, как щенок, когда рука «женщины» хозяина нежно коснется его шерсти. Герцогиня с мягкими карими глазами и изящной мордочкой.

И хозяин, Джон Катлер. Широкоплечий, сильный, любящий. И упрямый, и своевольный. Привыкший заниматься любовью. Он заставит ее вернуться в деревню. И опять она будет болеть душой за саскуэханноков. Ушла радость ожидания путешествия вдвоем с возлюбленным.

Шеннон вошла в хижину. Джон сидел, уставившись на тлеющие угли в очаге. Он повернулся к ней, в глазах не было ни сожаления, ни согласия» Только властность и решительность. Уставшая от сопротивления и согласная на все, Шеннон прильнула к его груди. Ей нужна была его сила и решительность. Ее положение требовало максимального напряжения сил. Джон взял ее на руки и понес в постель. И она погрузилась в его любовь.

* * *

– Посмотри, кто-то идет, – Джон был занят последними приготовлениями к путешествию. Был рассвет дня, когда они отправились в Нью-Амстердам. Широкая улыбка озарила его лицо. – Похоже, мой брат решил навестить нас.

Шеннон обернулась и грустно улыбнулась, поражаясь безжалостности своей судьбы. Встреча с саскуэханноками была предрешена. Молодой вождь привел мула Джона. Он смотрел на них огромными понимающими глазами. Гость был желанным, несмотря на то, что нарушал их планы. Он был лучшим другом, братом Джона. Пусть неожиданная встреча порадует его. В последний раз Джон видит человека, сыгравшего важную роль в его жизни. Шеннон подумала, что они отправятся в деревню вместе. Беспокоиться было не о чем. Вещи уложены. Пора в путь.

Джон двинулся гостю навстречу. Шеннон пригладила волосы и подумала смущенно, будут ли они говорить о ней. Несомненно, они поговорят о ее странностях. Но скажет ли Джон своему другу о ее сексуальности?

К счастью, на Шеннон были джинсы. Постоянно и недвусмысленно Джон объяснял ей, что на улицу нужно выходить одетой. Теперь она поняла, почему. Друзья смеялись и шутили. Шеннон подошла к ним и вспыхнула, когда Кахнаваки бросил на нее внимательный взгляд.

– Привет, Кахнаваки, – смущенно пробормотала Шеннон.

– Рад видеть тебя. Малиновка передает тебе привет.

– Как она чувствует себя?

– Нервничает.

Он говорил по-английски лучше, чем обычно, и Шеннон подумала, что ранее Кахнаваки просто демонстрировал свою неприязнь к европейцам. Если так, то его беседа с ней была в высшей степени любезной и продолжительной. Шеннон признательно улыбнулась ему.

– Ты голоден? Приготовить тебе поесть?

Кахнаваки уставился на Джона. Шеннон с беспокойством смотрела на них. Казалось, – хотя она ничего не заметила, – он прочел в глазах Джона предостережение.

– Нет, я не голоден, – его голос звучал ровно. – Я принес тебе подарок.

Только этого ей и не хватало! Подарок от саскуэханноков!

– Спасибо. – Она взяла кувшин, надеясь, что в нем не запечатаны духи. – Что это? Бренди? Виски?

Джон залился смехом.

– Виски от Кахнаваки? Понюхай. Это кленовый сироп Оджибвы. Малиновка обожает его, и Кахнаваки каждый год покупает его.

– О! Мне нравится кленовый сироп! Можно приготовить оладьи, даже кукурузные, и смазать их кленовым сиропом. – Глаза Шеннон заблестели от удовольствия. – Как бы мне хотелось подарить тебе что-нибудь! – Она хотела передать Малиновке свои серьги, но вспомнила, что такой подарок был бы оскорбителен для Кахнаваки: изделие из Европы…

– Ты подаришь мне племянника. Он будет расти и учиться вместе с моим сыном. Это будет чудесный подарок.

Шеннон быстро отвернулась, опасаясь, что Кахнаваки – человек впечатлительный – заметит беспокойство в ее глазах. Оно оставляло ее только в объятиях Джона, но вернулось с появлением вождя приговоренного племени.

– Почему бы вам не поговорить, пока я буду заниматься своими делами?

– Шеннон, подожди, – Джон схватил ее за руку и гордо улыбнулся своему брату. – Она очень капризная, но чертовски хороша, – шутливо сказал он. – Побудь с нами. Кахнаваки говорит, что Малиновка все время в плохом настроении из-за будущего ребенка. Ему хочется поболтать с милой женщиной.

Кахнаваки рассмеялся.

– Мул и сироп – всего лишь предлог.

– Понятно. Мы рады видеть тебя.

– Шеннон нравится слушать о твоих видениях. Кажется, она стала твоей сторонницей.

– Это честь для меня, – Кахнаваки с любопытством глядел на нее. – Шеннон, где твой дом?

– Не начинай все сначала, не дразни меня. Твой брат может обо всем рассказать тебе. Правда, он не поверил ни единому моему слову.

– Я не говорил, что ты лжешь, – энергично защищался Джон. – У тебя богатое воображение. Большая разница.

– Разница в том, – Шеннон повернулась к Кахнаваки, – что у тебя видения, а у меня – бред и вздор.

– А ты называешь свой… видениями? Расскажи мне о своих видениях. Если я смогу, то поверю в них.

Паника охватила Шеннон. Сдавило горло. Заколотилось сердце. Глаза Кахнаваки заглядывали в глубину ее души. Она поняла, что если расскажет о кровопролитии, он поверит ей. Она даже подозревала, что он читает ее мысли и может узнать о ее вероломстве. Шеннон была права, ей надо избегать саскуэханноков. Всех и, особенно, провидца Кахнаваки.

– Шеннон? – Голос Джона пробился сквозь смятенные мысли. Джон обнял ее. – О чем ты задумалась?

– Извините. – Она прижалась щекой к его груди. – Я плохая хозяйка…

– Ты? Нет, это Кахнаваки – капризный гость. Задает разные вопросы и не хочет есть твою стряпню.

– Это твоя вина, – напомнила она. Когда Джон обнимал ее, все страхи рассеивались. Шеннон уже удивлялась, почему невинный вопрос Кахнаваки нагнал на нее мистический ужас. – Мне хочется приготовить для вас оладьи с кленовым сиропом. Вам понравится. Пойдите искупайтесь. – Она улыбнулась Кахнаваки. – Я вела себя странно, извини. Наверное, правда, что у меня обман чувств, как говорит Джон.

– Еще я говорю, что это придает тебе очарование. Кахнаваки, ты согласен со мной?

Кахнаваки важно кивнул головой.

– Согласен. И я действительно голоден. Буду благодарен, если ты накормишь меня. Мне хотелось бы узнать о тебе побольше.

«Ничего не выйдет, – подумала Шеннон по дороге в хижину. – Я накормлю тебя, но разговаривать, когда твои глазищи смотрят прямо в душу, мы определенно не будем!

Шеннон приготовила тесто из кукурузной муки тонкого помола, соли, жира и воды. Оладьи получались аккуратными, круглыми, румяными. «Жаль, что нет масла», – сказала она себе. Ничего, будет вкусно и с кленовым сиропом. Она чувствовала себя уверенно, внимательно следила за огнем в очаге. Ей не хотелось, чтобы Джон подкалывал ее. Всякий раз, когда она принималась готовить, еда у нее подгорала или совсем сгорала.

К ее великой радости, результат превзошел ожидания. Шеннон потеряла счет оладьям. Джон и Кахнаваки требовали еще и еще, и состязались, кто больше съест, и щедро засыпали ее комплиментами. Сироп – густой, зернистый и пикантный – был таким вкусным, что Шеннон присоединилась к мужчинам, опасаясь, что ей ничего не достанется. Кахнаваки развеселился, увидев, каким успехом пользуется его подарок.

Джон, казалось, был поглощен только едой. Но Шеннон догадывалась, что он рад видеть друга, представить ему свою женщину в лучшем свете. Она верила, что этот завтрак сохранится в ее памяти на долгие годы.

Кахнаваки погладил себя по тугому животу, растянулся на широкой кровати Джона и что-то весело сказал на своем языке.

Джон расхохотался.

– Он угрожает остаться с нами навсегда.

– О, нет. Он не может остаться! – Шеннон вспыхнула, но быстро нашлась. – А как же Малиновка? Он должен быть с ней.

– Я же говорил тебе, что у него необычный юмор? Он знает, что мы дорожим уединением, – Джон взял ее за руку и отвел в сторону. – Шеннон, он же пошутил. Что с тобой? Ты грубишь?

– Знаю, – вздохнула она. Ей было стыдно, что она не сдержалась, представив себе взгляд Кахнаваки, преследующий ее день и ночь. – Извини. Не понимаю, что со мной.

– Это же Кахнаваки, а не саскуэханноки, что смущают тебя, – мягко попенял он. Вдруг его голос стал низким и хриплым. – Может быть, к тебе вернулись чувства к нему, что были в первые дни?

– О чем ты говоришь, Джон?! – ей казалось, что фантазии о Кахнаваки были давно, в прошлой жизни. – Я давно забыла об этом. Когда я думаю о любви, я вспоминаю Джона Катлера.

Самодовольная улыбка озарила его лицо. Он склонился к ней, чтобы поцеловать. Потом вспомнил о присутствии своего друга и погладил Шеннон по щеке.

– Знаешь, почему он дразнит нас? Он знает, что нам хочется остаться одним.

Кахнаваки понимающе фыркнул и устремился к двери. На ходу он схватил со стола последний оладышек и поманил Герцогиню. Хлопнула дверь, и Джон снова наклонился для поцелуя.

– Подожди, – Шеннон хотелось извиниться за свою грубость. – Ты сказал ему, что мы собирались зайти в деревню?

– Конечно. Я даже объяснил ему, что тебе не терпится пойти к моей матери, и он поддержал тебя.

– Не может быть!

– Мы говорили об этом, пока ты готовила. Он считает, что там ты будешь спокойнее и выздоровеешь быстрее. Он полагает, что нам нужно немедленно отправляться.

– Вот как! – Шеннон зарделась от благодарности и вины. – Но ты хотел увидеть ребенка.

– Он пришлет за мной. Мы обо всем договорились. Поцелуй меня.

Она прильнула к его груди. Джон прижался к ее рту губами со всей мужской страстью. Он настойчиво подталкивал ее к кровати. Шеннон рассмеялась.

– Остановись. За дверью твой брат.

– Наверное, он уже ушел, – Джон принялся расстегивать джинсы. – Он не любит долгих прощаний.

– Ушел?

– Я просил его взять с собой Герцогиню. Она не годится для длинной дороги и… – Джон заметил, что Шеннон расстроилась. – Ну, что еще?

– Ты должен попрощаться с ним! Я не прощу себе, если он уйдет, не простившись.

– Шеннон?..

Не обращая на него внимания, она бросилась к двери, позвала Кахнаваки, который уже почти достиг опушки леса. Услышав в ее голосе тревогу и отчаяние, он поспешил назад.

Шеннон встретила его на полдороге, схватила за руки.

– Не уходи, Кахнаваки. Побудь с нами еще немного.

Вождь сочувственно улыбнулся своему брату. Мужчины весело рассмеялись, и Джон сказал:

– Он чувствует, когда мешает. Я же говорил тебе, что у него блестящий ум, – и добавил, обращаясь к Кахнаваки: – Шеннон хочет попрощаться с Герцогиней.

– Конечно, хочу. А вы пожмите друг другу руки и… пожелайте что-нибудь хорошее.

Джон ухмыльнулся.

– Мы оставим сантименты тебе. Поцелуй Герцогиню. При мне можешь поцеловать Кахнаваки. Его давно не целовала женщина нормальных размеров.

– Джон, я говорю серьезно, – в ее голосе слышалось отчаяние. – Скажи ему, что он – замечательный брат. Пожми ему руку.

– Опять вздор, – сказал со вздохом Джон своему брату.

Но Кахнаваки, кажется, понял ее. То ли по дрожащему голосу, то ли по ее уклончивому взгляду, то ли по скорбному выражению лица. Кахнаваки пристально смотрел ей в глаза, и, казалось, читал ее мысли. И Шеннон увидела в глубине его бездонных черных очей проблески истины, намек на вину. Она сжалась, как от удара.

– Пожалуйста, скажи ему, Кахнаваки…

Вождь нахмурился и повернулся к Джону.

– Мой брат и друг, любовь Кахнаваки к тебе сильнее речных порогов, что дали ему имя.

Улыбка Джона угасла. Он быстро заговорил по-саскуэханнокски. Кахнаваки ответил просто:

– Я назову своего сына в твою честь, Джон Катлер.

– Не слушай вздор, который несет Шеннон. Ничего с нами не случится. Скоро мы встретимся снова. Помнишь, в чем мы поклялись друг другу? Ты и я, мой брат, умрем вместе, сражаясь бок-о-бок в бою…

– Нет!

Мужчины повернулись к ней. В глазах Кахнаваки появилось сострадание. Во взоре Джона – ярость. Шеннон съежилась от стыда. Она опять грубо оскорбила друга и брата своего возлюбленного. Ее трясло – предсказание смерти подобно проклятию. Ни единого звука не сорвалось с ее губ. Она была просто не в силах выдержать напряжение от дурного предчувствия, охватившего ее при мысли, что Джон может умереть раньше, чем минуют два месяца.

Кахнаваки ласково погладил ее по щеке. Лицо его было спокойно, неподвижно. Они молча смотрели, как он уходит. Наконец, Кахнаваки и Герцогиня скрылись в лесу.

В зеленых глазах Джона горела ярость.

– Марш в хижину, – резко сказал он.

– Джон…

– Не хочу говорить с тобой.

– Я не хотела…

– Замолчи! – Он с трудом сдержался и процедил сквозь зубы: – Иди в хижину, возьми свою сумку. Мы отправимся, как только я навьючу мула. – Джон пристально смотрел на деревья, за которыми скрылся его дорогой, оскорбленный друг. – Посмотрим, сможет ли моя мать понять, что ты за птица.

Загрузка...