Зимняя вода

2

Первый кинологический патруль обнаружил следы, ведущие от дома к воде, на прибрежную парковку и камни. Поскольку собака не ищет по запаху отдельного человека, а идет по человеческим следам вообще, вполне могло быть так, что Мартин сам наследил, когда искал Адама. Однако за территорию участка никаких следов не вело.

Поэтому, когда позднее в воде было найдено не только ведерко Адама, но и его ботинок, все казалось предельно ясным, словно кто-то вынес приговор: он, отец Адама, упустил мальчика из виду, Адам убежал один к морю, упал в воду и утонул. Тела не нашли, но все, похоже, были уверены в том, что гибель мальчика – трагический факт, не подлежащий сомнениям.

Прежде всего, в этом был уверен сам Мартин.

Когда он увидел этот мокрый ботинок, его покинула последняя надежда.

Его мальчик утонул, погиб, его больше нет.

Однако полиция этой уверенности не разделяла. Собаки могут ошибаться, поэтому в тот же вечер была проведена масштабная поисковая операция с использованием вертолета. Дружина с собаками обыскала территорию в десять квадратных километров, заглядывала в каждый сарай, под каждый куст. Затем по тем же маршрутам прошла новая команда. Операция закончилась только к утру. Когда ресурсы полиции были исчерпаны, подключились общественные поисковые организации.

Но и они ничего не нашли.

Когда поиски закончились безрезультатно, полицейские вернулись. Теперь их было двое, мужчина и женщина, и держались они уже совсем не так дружелюбно и уважительно, как в прошлый раз. С собой у них был диктофон, и беседа началась с того, что они назвали дату, точное время, а также перечислили всех присутствующих. Роберта попросили пройти в соседнюю комнату, откуда он слышал, как прозвучало неприятное слово «допрос». Он знал, что полиция опросила многих людей из круга общения Мартина и Александры, в том числе заходили к Роберту и Лие, задавали так называемые «стандартные вопросы». А вот вопросы, задаваемые теперь Мартину, звучали все более жестко.

Как вы оцениваете ваш брак с Александрой?

Почему Александра была в Копенгагене, вы что, поругались?

Стала ли обстановка дома более напряженной после рождения Нелли?

Как вы можете охарактеризовать финансовое положение семьи, приносит ли устричная ферма ожидаемую прибыль?

Можете ли вы точно описать, что вы делали в тот день, когда Адам исчез…

Мартин отвечал односложно, от его внимания не ускользнуло, что его подозревают. Однако это оставило его равнодушным, он сам себя уже во всем обвинил. Если бы он не ответил на телефонный звонок, если бы не дал отцу довести себя до такого состояния, чтобы забыть, что сын сидит один на крыльце… тогда бы ничего не случилось.

Роберт удивился, что Мартину не предложили вызвать на допрос адвоката, этот вопрос он и задал полицейским, когда они вошли.

– В следующий раз, – сухо ответила женщина и бросила укоризненный взгляд на Роберта.

Однако дальнейших допросов не последовало.

К сожалению, мы вынуждены констатировать – на настоящий момент все указывает на то, что ваш сын упал в воду и утонул. Но мы, разумеется, продолжаем считать мальчика без вести пропавшим, пока…

…пока мы не найдем тело.

Первое время стало кромешной тьмой, разверзшимся адом. Безостановочно звонил телефон, Мартина засыпали письмами и эсэмэсками, так что он отключил мобильный, ему ни с кем не хотелось общаться, ни со знакомыми, ни с чужими. Журналисты, соседи и просто любопытные собрались у дома, вся дорога была заставлена машинами с логотипами самых разнообразных газет, а также теле- и радиокомпаний. Исчезновение детей всегда привлекает повышенное внимание СМИ. Мартин задернул все шторы в доме. Он не знал, остался ли он один или рядом с ним в темноте находится Александра, он ее не слышал и не видел. Она словно исчезла из его жизни вместе с Адамом.

Он даже не пытался найти для себя опору, он просто падал, как будто проверяя, насколько глубока пропасть под ним. Он больше не сопротивлялся. Так было легче, просто опустить руки и умереть самому.

Его телом завладело отчаяние, оно терзало его сутки напролет, требуя ответов, вселяя чувство вины, пока ему наконец не дали лекарство, выписанное врачом, которого кто-то вызвал, и вот как-то ночью отчаяние отступило.

Теперь он ощущал его скорее как фантомную боль – знал, что оно никуда не делось, хотя и не чувствовал его.

Некоторое время спустя – может быть, дни, а может быть, недели – вокруг Мартина сформировалась некая внешняя действительность с размытыми контурами. Ему стало казаться, что он находится внутри какого-то пузыря, или под стеклянным колпаком. Он мог выглянуть наружу, но вступить в контакт ни с кем не удавалось. Ни с Александрой, ни с маленькой дочкой. В какие-то минуты он даже забывал, как зовут девочку, тогда приходилось ждать, когда Александра или кто-то другой назовет ее по имени и делать вид, что ничего не произошло. Все это время он играл самого себя, не понимая, как это получается, но по-другому не мог. Разумом понимал, что горе Александры ничуть не меньше его собственного, однако дальше своей вины ничего не ощущал. Ему казалось, что они не способны дать друг другу поддержку и утешение. Поэтому он не хотел с ней разговаривать. Не хотел, чтобы ему стало лучше.

Он вообще не хотел жить.

К чему продолжать дышать, подобно выброшенному на берег морскому животному. Мартин часто смотрел на море, его тянуло туда, ему хотелось, чтобы и его тоже поглотила, пленила, растворила вода.

Рано или поздно, думал он. Рано или поздно…

Море манит меня. Мне нужно туда.

Море было единственным, с чем Мартин сохранил контакт.

Постепенно Мартин начал замечать, что Александра с девочкой все чаще уходят из дома. Скорее всего, они проводили время в Гетеборге, у родителей Александры. Потому что ей требовалась помощь, как она это объяснила. Из чего он сделал вывод, что от него самого помощи было немного, но он это и так знал.

– Прими душ, – прошептала она ему как-то утром, перед тем как уйти. – Начни с этого.

Ее выражение лица несколько дней стояло у него перед глазами, Мартин безуспешно пытался истолковать его. Отвращение? Сочувствие? Отчаяние?

Он решил остановиться на последнем, с ним легче всего было смириться.

Они потеряли Адама.

Все разрушено. Все.

Именно так.

Он подумал, вернется ли она на этот раз. Как будто это имело какое-то значение.

Друзья перестали приносить ему замороженную еду на ужин и кастрюли с супом. Он питался одними консервами: фасолью, готовыми равиоли и скумбрией в томатном соусе; он похудел и оброс щетиной.

Он хорошо помнил, какие цветы успели появиться, завянуть и умереть. Он понимал, что это должно означать что-то прекрасное, хорошее, но сил его хватало лишь на то, чтобы смотреть на гору мусора в углу сада.

На дороге рядом с домом по-прежнему время от времени появлялись журналисты в надежде задать ему вопросы. Мобильный телефон он так и не включал, а кроме того, выдернул домашний телефон из розетки. Однажды утром он нашел под дверью конверт, который подсунули под дверь: ему предлагали крупную сумму денег за то, что он в какой-то телевизионной студии озвучит свою версию произошедшего. Интересно, что бы они предпочли: чтобы его горе растрогало зрителей до слез или чтобы очевидно испытываемое им чувство вины бросило на него тень подозрения? Какой сценарий собрал бы большую аудиторию? А какой привлек бы рекламодателей?

Его часто навещала мама, как ему казалось, не один раз в неделю. Они почти не разговаривали, обычно он молча рассматривал ее широкую спину, пока она хлопотала на кухне, или слушал ее приглушенные всхлипывания, когда она пылесосила и застилала постель наверху. Что же касается Александры, он не мог вспомнить, когда видел ее в последний раз.

Тоски он не ощущал. Это чувство было ему незнакомо. В комнату Адама он еще не заходил, хотя прошло много недель. Если он это сделает, то окажется на неизведанной территории, еще более пугающей, это он хорошо понимал. Сначала необходимо встретиться лицом к лицу с чем-то внутри себя, чего он старался не замечать. Надежнее оставаться там, где он находится сейчас, как бы это место ни называлось.

Внутри чего-то стеклянного, подальше от всего.

В горячечном беспокойном сне, напичканный таблетками, он раз за разом видит перед собой короткие сцены того дня, когда пропал Адам, – как резюме предыдущих серий в сериале. А еще вернулись сны, которые он часто видел, когда Александра была беременна. Счастливые, полные радостного ожидания, на грани с явью. Сон о том, как отец с сыном удят рыбу, сидя на мостках; вот они играют в снежки, составляют слова из букв или готовят завтрак для мамы. Перед Мартином проплывают и другие эпизоды: вот он ведет сына в первый раз в школу, а вот учит его плавать, считать, водить машину. А потом он просыпается…

Время идет, не оставляя промежутков между часами, днями и ночами.

Что это было?

Такой звук, будто что-то упало на пол.

Мартин резко проснулся, сел на кровати и прислушался. Голова казалась большой и пустой, перед глазами стоял туман.

Он ведь дома один.

Должно быть, Адам вернулся. Ну разумеется, так оно и есть. Мартин специально не запирал дом по ночам, чтобы сын мог войти в любую минуту.

Кошмарный сон закончился. Мартин ощутил прилив адреналина.

– Иду, малыш, – крикнул он. – Я уже иду!

Выбравшись из-под одеяла, спотыкаясь, он добежал до комнаты мальчика и заглянул в нее, но там никого не оказалось. Может быть, он опять ходит во сне? Мартин направился в комнату с телевизором. Сердце бешено забилось, когда в слабом свете он различил маленький силуэт у окна. Он протянул руку, чтобы дотронуться до сына, но тут темная фигура повернулась к нему и дико зашипела. Огромная кошка, забравшаяся на столик перед окном, прищурившись, посмотрела на Мартина, и снова отвернулась к морю.

Скучала ли кошка по своему хозяину, по Адаму? Могут ли кошки скучать? Помнить чей-то запах? Чей-то голос? Чью-то ласку?

Или кошка услышала чьи-то крики?

Мартин ведь был настолько уверен в том, что Адам погиб, утонул. Неужели достаточно одного звука в ночи, чтобы надежда пробудилась вновь? Неужели так будет всегда? Ему суждено жить, прислушиваясь, в вечном ожидании?

Мартин наступил на что-то мокрое и увидел, что вазочка с лучшими камушками Адама упала и разбилась. Он выругался на кошку. Потом заметил на полу еще кое-что. Наклонился, чтобы поднять. Маленький кусочек водорослей. Это кошка притащила с моря, или они лежали вместе с камнями?

Потрясенный, Мартин вернулся в постель.

До спальни доносилось резкое мяуканье. Мартин встал и открыл окно. Ветер усилился, теперь он швырял волны о каменистый берег.

Проснувшись наутро, Мартин обнаружил на простыне кровь. Кусочек стекла от вазочки вонзился ему в пятку.

Когда Мартин стоял в ту ночь в комнате с телевизором, он обратил внимание на то, что вид на воду частично загораживают молодая сосенка и редкий кустарник. Если что-то будет происходить на море, у него не будет полного обзора. А обзор ему сейчас необходим. На следующий день Мартин выяснил, что дерево растет не на его участке, а на общественной территории. Сосну надо убирать, это он твердо решил. Но действовать следует осторожно и незаметно, чтобы соседи не подняли шум.

Вечер выдался мрачный и хмурый, и когда Мартин отправился в сарай за топором, начал накрапывать дождь. Мартин вышел за ворота и двинулся к сосне. Только он принялся за работу, как в рощице у тропинки хрустнула ветка, и Мартин прислушался. От стоящего поодаль фонаря струился жидкий свет. Вдруг за деревом мелькнул чей-то черный силуэт, напугав Мартина до смерти. Мартин кинулся бежать по тропинке, и внезапно позади него стало светло, как днем. Он обернулся и увидел яркие огни и машину с логотипом телеканала, припаркованную в лесочке.

Подруга Роберта Майя так часто мелькала в его поле зрения, что в конце концов закрепилась в его сознании, в отличие от многих других людей, которые появлялись и уходили с тех пор, как произошло несчастье: полицейских, психологов, приятелей друзей и прочих. Всех тех, кто хотел помочь. Или же просто узнать: что чувствует человек, когда случилось худшее? Можно ли пережить такую потерю? Видно ли по человеку, виновен он или нет?

Майя с самого начала показалась ему… довольно упертой. В то время как остальные заходили все реже и реже, она продолжала упорно стучаться к нему в дверь. Приносила что-нибудь вкусненькое, хотя он ничего не съедал. Ему было нечего возразить, поэтому он молча позволял ей зайти и выпить у него кофе.

Она ничего не требовала взамен.

Иногда они играли в карты или в шахматы. Один раз она принесла пазл из тысячи деталей, устроилась за столиком на веранде и потом полдня сидела, хмыкала, крутила и перекладывала кусочки, пока он занимался другими делами, или, скорее, ничем не занимался.

Через некоторое время он присел рядом с ней и начал искать нужные детали среди множества кусочков синего неба и зеленой травы, на первый взгляд совершенно одинаковых.

Он чувствовал себя все лучше в ее компании, ведь от него ничего не требовалось, можно было даже не отвечать, когда она к нему обращалась. Она все равно продолжала приходить, по хозяйству ничего не делала, зато могла вдруг включить музыку и начать комментировать, как звучит гитара в третьем куплете.

Со временем она стала все больше говорить. Не о себе, не о нем – этих тем она никогда не затрагивала, – а обо всем на свете. Какую погоду обещают, что нового в мире, пересказывала прочитанное или то, что где-то слышала. Ничего, что могло бы взволновать. А он просто позволял все это на себя выливать, иногда выхватывал отдельные фразы и новости, но она никогда не просила его высказать свое мнение, которого у него, собственно, и не было.

Как-то раз она начала пересказывать сериал, который смотрела на «Нетфликсе», и позднее он понял, что она нарочно рассказывает его серия за серией, по одной в день. Постепенно его увлек сюжет, и начав однажды слушать активно, он уже не мог остановиться.

В конце концов он начал замечать, что, когда она приходит, он испытывает… нет, не радость, конечно, но нечто, что выводит его из полного оцепенения. Предвкушение.

Постепенно она начала задавать ему вопросы. Со временем он понял, что ее что-то гложет, что она никак не расстанется с мыслью о том, что Адам, возможно, не утонул, а был похищен. А может быть, она просто провоцировала его, хотела вызвать у него хоть какую-то реакцию? Бешенство? Да кто ты такая, чтобы приходить сюда и вселять ложные надежды? Или как раз надежду? Поначалу он не чувствовал ничего. Во всем, что касалось Адама, до него было не достучаться. Но он не пытался ее остановить, не потому, что она вселяла в него веру в то, что мальчик, несмотря ни на что, может быть жив, а потому, что теперь он ценил ее присутствие чуть больше, чем отсутствие.

Все потому, что в ее компании он мог оставаться самим собой. Вот именно таким жалким и ничтожным, каким себя и ощущал. Настолько презирающим себя. А еще потому, что за ее рассказами время хоть как-то шло.

Пока мы не найдем тело.

Ботинок мальчика стал как бы последним, решающим доказательством того, что Адам упал в воду и утонул.

Разумеется, могло быть и так.

Но Майя заметила, что ей не хочется смиряться с этой мыслью. Точнее, ей казалось, что окружающие слишком быстро ее приняли. Разумеется, течение могло отнести маленькое тело сколь угодно далеко – оно могло теперь находиться на стометровой глубине или на полпути к Дании, однако факт оставался фактом: тело не найдено.

Насколько поняла Майя, дело о возможном похищении мальчика по-прежнему было открыто, но расследование ни к чему не привело. Но если кто-то похитил Адама, ему или ей хватило бы ума подбросить ведерко и ботинок в воду.

После публикации скандальных снимков, на которых Мартин представал с топором в руках и безумным взглядом, подозрения по отношению к нему со стороны общественности лишь укрепились.

– Как им удалось изобразить Мартина похожим на Джека Торранса в «Сиянии»? – возмущенно спросила Майя у Бекке.

– Когда Мартин побежал, это стало настоящим рождественским подарком для их новостного канала. Думаешь, полиция всерьез подозревает, что Мартин что-то сделал с Адамом?

– Нет. Но если они придут к выводу, что мальчик утонул, не исключено, что Мартина будут судить за непреднамеренное причинение смерти. Оставлять таких маленьких детей без присмотра считается грубейшей неосторожностью.

Кроме того, по-прежнему оставалось непонятным, кто различными способами терроризировал семью за два месяца до исчезновения Адама и раньше.

Впервые Роберт с Лией рассказали об этом вечером того дня, когда пропал Адам. Они сидели в их красивом экодоме из дерева, глины и льна и пили вино.

Роберт все время плакал. Мартин был его давним другом, мальчишки у них родились практически одновременно, оба друга брали отпуск по уходу за детьми и наблюдали за сыновьями друг друга в первые годы их жизни.

– Они должны были расти вместе, – всхлипывал он, пока Лия бережно гладила его по спине. – А теперь все пропало.

За окнами сгущались сумерки, окутывая все вокруг спасительным мягким бархатом.

– Я слышала о расследовании, – сказала Майя. – Вы не знаете, в чем там было дело?

– Умышленное причинение ущерба, – ответил Роберт и высморкался. – Звонки, письма и вредительство.

Майя внимательно слушала, и Роберт продолжал:

– Когда Мартин основал устричную ферму, муниципальные власти разрешили ему использовать лодочный сарай и кусочек пляжа для хранения снаряжения. Это всего в нескольких километрах от его дома, и там достаточно глубоко для установки садков.

– И в чем проблема?

– Оказалось, что живущая там неподалеку семья всегда пользовалась этим сараем и пляжем как своей собственностью. И двое братьев, которые там по-прежнему живут, были не очень-то рады появлению Мартина.

– В принципе, их можно понять, – сказала Майя.

– Точно. К тому же Мартин в таких делах не очень, – отозвался Роберт.

– Что ты имеешь в виду?

– Он бывает несколько… упертым. Раз уж он получил разрешение пользоваться этим местом, значит так тому и быть, спорить бесполезно. А что там было раньше, его не волнует.

– И что в результате произошло? – спросила Майя.

– Эти двое братьев все время на него нападали, когда он приезжал, или когда они сталкивались с ним в городе. В грубой форме советовали ему по-хорошему забрать свои вещички. А он не забирал. Тогда они начали портить ему вещи, кое-что вообще пропало. Потом принялись названивать на мобильный. По крайней мере, Мартин думает, это были они. Звонили по ночам и молчали, номер не определялся. А потом начали приходить письма с угрозами, если я правильно помню.

Он отпил вина.

– Но Мартин не сдавался, и в конце концов все прекратилось. А несколько месяцев назад кто-то перерезал веревки, на которых крепились садки с устрицами. Какой-то рыбак это обнаружил.

– А не могли веревки сами порваться? – спросила Майя.

– Срезы были абсолютно гладкие. Я сам видел, так что тут сомнений быть не может. Но в последнее время все, кажется, успокоилось.

– А что еще известно об этих братьях? – поинтересовалась Майя.

– Не много, – сказала Лия и покачала головой, а потом взглянула на Роберта, словно ища у него поддержки. – Они лет на десять младше нас, так что мы никогда не вращались в одних кругах. А так… я знаю, что они живут вместе и что у них небольшое хозяйство. А еще они… возятся с машинами, что-то там чинят. Говорят, в подростковом возрасте были довольно буйными. А фамилия их Юханссон.

– Этот хутор – их родовое гнездо, – добавил Роберт. – Несколько лет назад их отца нашли повешенным в лесу. Чуть ли не кто-то из них и нашел.

Лия опустила глаза.

– Про мать, кажется, никто ничего не знает. Нелегко пришлось ребятам.

Возвращаясь тем вечером домой, Майя думала, как ей будет не хватать добродушной Лии с ее булочками, столь не похожей не нее саму, когда она вернется обратно в свой лес. И ведь это не единственное, чего ей будет не хватать.

Когда Майя, в связи с переездом, временно стала частью экопоселения, она быстро нащупала равновесие, которое до сих пор неплохо работало, – равновесие между приобщением к жизни поселения и несколько отстраненным отношением к местным делам.

Долгосрочные проекты отпадали сами собой по естественным причинам, например, было много разговоров и собраний по поводу будущего общего помещения, которое предлагалось оборудовать в старой хозяйственной постройке у дороги. Простенький паб, который можно сдавать для различных праздников и курсов. Возможно, даже с парой комнатушек с кроватями для гостей поселения. В такие вопросы Майя не вмешивалась вовсе. Как и в проблемы эксплуатации общих очистных сооружений и в вопрос о том, можно ли разрешать гостям жителей поселения самим арендовать баню.

А вот в совместных субботниках она старалась участвовать по мере сил, хотя знала, что в таких практических делах она вряд ли может считаться незаменимой.

Чего она боялась больше всего в связи с переездом, так это того, что у нее не останется времени на работу. Но ей удалось убедить себя, что вовсе не обязательно выращивать овощи, вязать носки или разводить несушек. Ее дом оказался обычным домом, в котором можно просто жить, хотя и построенным из природных материалов и каким-то загадочным образом сохраняющим тепло без внешней отопительной системы. Электричество поступало из возобновляемых источников, а в туалете фекалии автоматически отделялись от мочи и прямиком поступали на местную очистную станцию, причем обо всем этом можно было не думать, пока все работало как часы, а именно так оно и было.

Жители самых маленьких домиков в поселении пользовались общей ванной, прачечной и некоторыми другими помещениями, что не причиняло ей никаких неудобств, хотя по вечерам и хотелось порой полежать в джакузи с лавандовой пеной. Подписывая договор об обмене жильем, Майя взяла на себя обязательство ухаживать за небольшим огородиком, где в первую же ее весну на острове появились зеленые ростки, которые Майя с помощью поисковика определила как ревень, мяту и лук-резанец. Ей никогда в голову не приходило, что можно ощутить удовлетворение, наблюдая, как что-то растет, возделывая землю, но когда к лету она собрала свой первый урожай листового салата, ее сердце наполнилось какой-то нелепой радостью. Может быть, стоит заняться садом, когда она вернется домой?

И все же вид на море из огромного окна был потрясающим.

После исчезновения Адама Майя стала регулярно навещать Мартина. Говорила, что «просто проезжала мимо», и каждый раз у нее оказывались с собой ванильные булочки или слойки с корицей, испеченные Лией или купленные в пекарне, которые она в конечном итоге всегда съедала сама. Иногда она привозила ему замороженные полуфабрикаты и клала в морозилку, на что он никак не реагировал.

Возможно, предполагаемая гибель мальчика в воде пробудила дремавший в ней интерес к расследованиям – она больше двадцати лет проработала фотографом в полиции, хотя это и было давно. Теперь она пыталась убедить себя в том, что ничего не разнюхивает, а в дела влезает исключительно из сочувствия к пострадавшим. Она даже самой себе не признавалась в том, что преступления и насилие – убийства, драки и побои – вызывают у нее неподдельный интерес и что она скучает по увлекательной работе со следователями. Еще до того, как Майя в юности устроилась фотографом в полицию Карлстада, она чувствовала себя в полицейском отделении как дом. Ее мама работала в полиции.

И вот сейчас она не могла избавиться от мыслей о том, что же случилось с Адамом, поэтому ей хотелось узнать как можно больше о предшествовавших исчезновению событиях. К тому же Роберт попросил ее иногда заглядывать к Мартину, если будет время, и эту просьбу она считала хорошим оправданием. Она знала, что Александра редко появляется дома, а если вдруг Майя заметит ее машину у ворот, всегда можно просто проехать мимо.

Чаще всего они сидели за большим столом у Мартина на кухне. Майя варила кофе, накрывала на стол и доставала колоду карт, этот прием срабатывал всегда, всегда, Майя просто не понимала, почему в шведском обществе игра в карты имеет столь незначительную роль. Но, возможно, все не так, может быть, карточные игры – настолько естественная составная часть жизни, что об этом даже не говорят.

– Сыграем?

Как правило, он отказывался, тогда она раскладывала пасьянс, а он просто смотрел. А когда Мартин соглашался, они обычно играли в покер или во что-нибудь простое вроде «Дурака». Иногда он увлекался игрой. Майе нравилось наблюдать за тем, как он хоть в чем-то находит забвение. Но лучше всего шла игра в шахматы. Между ходами могло пройти сколько угодно времени, и при этом совершенно не обязательно было что-то говорить. А еще Майя мысленно поздравила себя с удачным ходом, который заключался в том, чтобы пересказывать сериал по эпизодам, по Мартину было видно, что он постепенно увлекся и начал внимательно слушать.

Майя знала от Роберта, что большим увлечением Мартина был дайвинг и что раньше он мог часами рассказывать о подводном мире. Может быть, именно эта тема поможет ему раскрыться, подумала она.

– Расскажешь о своих занятиях дайвингом? – спросила она как-то вечером, когда он согласился на шахматную партию, и она как раз, посмеиваясь, съела его коня своей пешкой. – Для меня это всегда было чем-то… чуждым, что ли. Но я никогда и не была по-настоящему знакома с морем.

– Меня это увлекло с самого начала, – ответил Мартин.

– А что именно тебя увлекло?

– Все, как мне кажется.

– Например…?

Он пожал плечами.

– С точки зрения биологии. Политики. И в плане впечатлений. Восхищение морскими растениями, которые составляют основу пищевой цепи, служат питанием для беспозвоночных, которых, в свою очередь, съедают мелкие рыбешки и ракообразные, а на тех уже охотятся более крупные морские хищники. Восхищение тем, как клетка живого организма приспособилась к жизни в соленой воде.

Он помолчал.

– Порой мне кажется, что именно поэтому мы так легко бросаем мусор в воду. Море кажется нам чем-то бесконечным, как космос, где все дерьмо просто исчезает, парой бочек химикатов больше – какая разница.

– Да, об этом нам теперь известно, но одно дело так рассуждать, и совсем другое погрузиться в воду, в темноту…

Когда Мартин начал рассказывать о дайвинге, он предстал перед Майей совершенно в другом свете – тем Мартином, каким он, вероятно, был до их знакомства. Его немногословность словно улетучилась, он подробно и увлеченно рассказывал о том, как красиво на глубине, о кораллах и ракушках, о медузах и крабах, о солнечном свете, проникающем сквозь толщу воды.