2

Девлен Майль провел большую часть жизни на свиноферме, где грязи было много, а денег мало. Затем он обзавелся женой, а заодно – пристрастием к игре, выпивке и рукоприкладству. Справедливо будет сказать, что Девлен был преогромнейшим куском дерьма задолго до того, когда братья жены решили бросить его в колодец. Девлен сбежал и остался тем же куском дерьма, когда устроился уборщиком на фабрику фоса. Работа стабильная, но доход лишь немного больше, чем со свиней, от которых наш герой благополучно удрал. Потому, когда ушлый делец с черного рынка предложил красть батареи с фосом, Девлен с радостью ухватился за возможность подзаработать. Когда мои орлы поймали его с поличным, он вздумал сопротивляться, и я застрелил его.

Когда он умер в первый раз, его никто не оплакивал. Я сомневаюсь, что его оплачут во второй. Я очень хорошо помнил, как пристрелил его и как мои орлы швырнули тело на телегу. А этот ублюдок только что пытался пристрелить меня.

Речная вода смердела, я словно обрастал льдом. Я приплелся, сочась жижей, к своей конторе и с полчаса выблевывал свои кишки на ее задворках. Контору я отгрохал очень даже ничего. Мне пришлось поработать во время Осады, я видел то, как Валенград чуть не накрылся тазом, и тогда князья, наконец, поняли, что давать деньги на Цитадель и «Черные крылья» – крайне полезное и нужное занятие. В результате на доставшиеся мне деньги я смог позволить себе логово «Крыльев», за которым не стыдно было и поблевать.

– Босс, у вас вид просто жуткий, – зевнув, заметила сидящая за конторским столом Меара. – Вы нашли своего типа?

Меара – чуть ли не самая здоровенная бабища из всех, которых я встречал. Моя лучшая орлица. И за столом ей тесно.

– Нашел. Кто-нибудь еще на работе?

– Сэр, еще нет шести. Кстати, как думаете, толчок был сильный? Мне кажется, за последнее время он самый-самый. У нас часы в коридоре упали и разбились.

Если ей и хотелось спросить, почему я промок до нитки в сухую ночь и отчего так воняет, то виду она не подала.

Я нашел самый крепкий кофе в доме, укрепил его бренди и попытался смыть вкус канала. Но дрянь не уходила, будто застряла где-то в пазухах и смердела гноем, кислой химией и дерьмом. Я вылакал кофе и вскоре снова оказался на задворках, чтобы выметать его.

На улицах все еще было темно. В этой части города нет сети фоса, и никто не платит за то, чтобы зажигать старые лампы. Я люблю, когда темно. Я и место это для логова выбрал из-за отсутствия сети фоса.

За те несколько минут, что я провел снаружи, выблевывая вязкую маслянистую грязь, кто-то уже успел приклеить на дверь листок желтой бумаги. А-а, душеспасительная чушь. Дескать, видения Светлой Леди возвещают приход новой эры свободы и справедливости. Народ видел яркий призрак – или воображал себе, что видел, – и связал их с обычными мечтами. Святоши никогда не унимаются, а теперь они шныряют повсюду. Я обвел взглядом улицу. Паршивец уже смылся, оставив желтые листки на всех дверях. Я содрал листовку со своей, скомкал и отшвырнул. Эта чушь ко мне в контору не попадет, даже если в нужнике тряпки закончатся.

Вонь сама по себе пропадать не желала, поэтому я развел в кухне огонь и налил воды в жестяную лохань. В ней мы моем посуду, для меня она смехотворно мала – но лучше, чем ничего. Я намылил голову, попытался промыть глаза. Вода быстро почернела и приобрела маслянистый блеск. Глубинные короли накачивали драджей магией, и мне повезло в нее окунуться. Трудно сказать, от чего меня тошнило: от магии или от того, как я на нее реагировал. Но последнее принять легче. Амайра оставила для меня свежую форму в кабинете, думая, что я опять засну на работе. У меня был большой дом, но заходил я туда редко. В кабинете уютнее. Амайра догадалась, что я еще до рассвета заявлюсь в логово. Умная девчонка. У нее большое будущее.

«Черные крылья» четыре года назад, после нападения Шавады на Валенград, тоже остались с будущим в большой дружбе. Теперь у меня хватало денег круглосуточно держать на постах часовых, так что я сразу отправил команду разбираться с трупами на Шестом канале. Мои орлы прикатят тела – или то, что осталось от них – на обследование. Конечно, мертвые не слишком разговорчивы, но на трупах могут быть метки Глубинных королей.

Эх, дерьмово вышло. Надо было взять с собой команду. Я позволил сантиментам перевесить здравый смысл и чуть не сдох в результате. Ост был частью моего прошлого, а его я привык держать в кулаке, прятать стыд подальше. Будто оно меня нынешнего и не касалось. Нельзя позволять такое снова. Я уже не мальчишка, на мне ответственность, люди надеются на меня, ждут работы и получки. Головой думать надо.

Чистый и приодетый, я засел за стол и тут же смел на пол вчерашние бумажки. Старые слухи, полусырые доклады. Уже которую неделю не поступало ничего серьезного. Может, потому мешкоголовые и застигли меня врасплох.

Я смертельно устал и вымотался, то и дело сплевывал в корзину, но несколько часов спустя кофе остыл, а я снова ощутил себя человеком. Роскошный кабинет с панелями темного дерева, кожаными креслами и старыми добрыми масляными лампами поднимает дух. А может, дело в бренди. Мы окружаем себя роскошью так, словно богатство и излишества могут заслонить от нас все беды. Хотя наверное, и в самом деле могут, пусть и ненадолго.

– Похоже, бурная у тебя выдалась ночь, – заметил я, когда приковылял Тнота.

Слабовата дисциплина у лучшего навигатора по Мороку. Рубашка торчит из штанов, воняет, как из винокурни. Тнота с крайне горестным и страдальческим видом шлепнулся в свое кресло, на толстенные подушки. Опять переживает из-за своих же безобразий?

– Надо думать, у тебя все сложилось удачнее, – буркнул он.

Ну да, исчерпывающее объяснение. Я всю ночь убивал, он – пил. Как обычно. Хотя я в последнее время чаще отдаю приказы, чем сам машу мечом. А Тнота плавно и умело перешел из навигатора в статус моей правой руки. Ирония судьбы – своей-то у него не было.

– Глаза у тебя стеклянные. Опять не спал, – пожурил он. – В кровать тебе надо.

– Сегодня посплю, – пообещал я.

– Ты это говоришь каждый день, и через раз врешь. Большой Пес сказал, что…

Но тут его одолела зевота, на время спасшая меня от очередного алмаза собачьей мудрости.

Меня пробила дрожь, хотя в камине вовсю плясал огонь. Если я простыну и умру от купания в вонючем канале, то уж точно заеду смерти между ног.

Валия пришла в контору промокшая и замерзшая. Она скалилась на небо так, будто оно оскорбило ее лично. На месте неба я бы уже удирал в горы. Она влетела в кабинет, как летела и по жизни: стихией, не переносящей халтуры и неумения, исправляя по пути все, что испакостили недочеловеки вроде нас. Когда она вешала тяжелый плащ на стойку перед камином, то даже капать на пол умудрялась стильно. Копна каштановых волос заслоняла половину лица, и временами это было полезно – уж больно отвлекало это лицо. В тридцать Валия притягивала взгляды чаще, чем большинство в двадцать – ну, это, конечно, по-моему. Когда она появилась у нас три года назад, то сказала, что управится с нашим логовом лучше, чем кто-или другой. С тех пор она это не раз доказала. Теперь она управлялась не только с конторой, как предполагала ее работа, но и с моей агентурной сетью – что ее работа не предполагала и в помине. Но останавливать ее не стоило. Это уж точно.

Валия вытряхнула воду из нечесаной гривы, поморщилась и заключила:

– Воняет здесь просто мерзко.

Я рассказал о том, что случилось, и попросил выяснить, куда после первой смерти закинули тело Девлена Майля. Если я узнаю, как он смог выбраться из могилы, может, станет легче понять, с какой стати он снова подвернулся мне под руку.

– Что за недоумок! – буркнула Валия. – Как вообще можно умудриться сдохнуть дважды от рук одного и того же человека? Рихальт, оставь его мне.

Она записала детали, уставилась на облака за окном, а когда решила, что запугала их достаточно, пошла наружу, под редеющий дождь.

– А, так ты у нас уже «Рихальт», – поглумился Тнота.

– Ты тоже не зовешь меня «капитаном».

Факт, не зовет. Но тут совсем другое дело, и мы оба это понимаем.

– Как думаешь, для выпивки еще рано? – осведомился Тнота.

– Да, рано, – сурово ответил я.

Половина девятого, однако. Я старался бороться с худшими привычками. От выпивки меня клонит в сон, а теперь не время спать.

– Вот, гляди-ка – что скажешь? – спросил я, вытащив остатки светострела, которым меня чуть не угробил мешкоголовый, и водрузив их на стол.

Светострел напоминал мушкет: приклад, ствол, спусковой крючок, – но был устроен намного сложнее. Фос тек из канистры в зарядную камеру, взрывался от светового разряда, и оружие стреляло. Канистру оторвало почти целиком, приклад изуродовало разрывом, но длинный серебристый ствол, в целом, уцелел. На стали красовалась марка изготовителя: выбитая буква «Ф».

– Эти штуки следовало оставить в музее, – заметил Тнота. – Слишком дорогие и опасные. Порох не в пример лучше. А фос недешевый. И нестабильный.

Он осмотрел остатки, изучил спуск, нагар на стволе.

– …Хм, а я не узнаю мастера. Наверное, новый изготовитель, – наконец заключил он.

– Но это бессмысленно. Как ни крути, мушкет лучше буквально во всем. И куда меньше шанс, что тебя разорвет на части.

– Такие штуки используют только идиоты. Пусть с фосом возятся спиннеры. Ну ты их видел: все в ожогах от света, который сами же и вытащили.

– Не сомневаюсь, что взорвавшийся бедолага с тобой бы согласился, – поддакнул я. – Кстати, Ост сказал, что его наниматели встретились в долине Тивена с «малышом». Отчего именно там?

Тнота поскреб утреннюю щетину, очень бледную на фоне блестящей смуглой кожи.

– Хм, в ту долину пройти ой как непросто. Она маленькая, стрелка компаса вертится, будто на часах. Но великолепное место для укрытия. Хотя тут вопрос: что драджи поделывали так близко, и не затевают ли они новую пакость?

– У них больше нет армии, чтобы лезть на Границу, – напомнил я. – Машина Ноля разнесла ее в пух и прах.

Тноту аргумент не убедил.

– Ну да, – нехотя согласился он. – Но разве оттого легче?

* * *

– Капитан-сэр, прибыл утренний курьер, – безмятежно отрапортовала Амайра. Она шмыгнула ко мне и оставила на столе стопку конвертов из бурой бумаги.

Как и многие дети в Валенграде, она осталась сиротой во время боев за Стену. После Осады я посчитал своим долгом дать работу хоть нескольким из них. Но они один за другим удрали, умерли или оказались прожженными лгунами. А Амайра осталась и работала до сих пор.

– Как думаешь, мне что-нибудь из этого понравится? – указав на стопку, спросил я.

– Приглашение от майора Ненн. Она зовет вас пойти с ней в театр.

– Она прислала что-нибудь для тебя?

– Сегодня – нет, – уныло ответила Амайра.

Ненн полюбила ее и постоянно что-нибудь привозила, когда возвращалась из Морока.

Постоянно растущая коллекция диковин включала длинный палец с четырьмя суставами, ползавший сам по себе, камень, кричащий, если его погладить, и неразрушимого кузнечика, застывшего посреди прыжка. Колдовское дерьмо. Хотя вреда от него нет, если только не придет в голову его глотать.

– Может, и к лучшему, – заметил я и принялся копаться в бумагах.

– Капитан-сэр, можно мне пойти с вами в театр?

– Нет времени на театр. Слишком много работы, отдыхать некогда.

Бессонница и усталость после ночных приключений будто молотом били по голове. Надо выпить еще кофе.

– Но пьеса про Осаду! Я слыхала, у них кукла ну точно как Шавада, а внутри люди на ходулях, и они двигают куклу жердями!

Тнота рассмеялся – будто высыпали горсть камешков. Я оставил бумаги, мрачно посмотрел на него.

– У них крепкие нервы, тащить эту дрянь сюда, – заметил я. – Вряд ли хоть кто из гребаных актеришек слышал, как воет небо, пока не попал сюда.

– Гребаных актеришек! – с удовольствием повторила Амайра.

– Следи за языком! – буркнул я.

– Так точно, капитан-сэр! – выпалила она и, поколебавшись, добавила: – Капитан-сэр, с вами все в порядке? Вы плохо выглядите. Вам принести яиц или вина?

Девочка права. Мне скверно, и это не просто от усталости, а гораздо серьезнее. К усталости я привык. Большую часть ночей я спал по четыре часа, а иногда обходился и без того.

Я заморгал и вспомнил, что со мной говорят.

– Ваш сын опять заснул пьяным на ступеньках прошлой ночью, – сурово поведала Амайра.

Сын. Эх. Он теперь – мой сын. Старик по имени Глек Малдон в детском теле. До того, как Шавада изувечил его и сделал «малышом», Глек был вторым величайшим спиннером своего поколения. Я отстрелил ему половину лица, и потому, в некотором смысле, ответственен за него. Выглядит он как ребенок, а мне обычно не задают лишних вопросов, так что считают его моим отпрыском. Хороший повод держать Глека поблизости.

– Кто-нибудь уложил его спать?

– Нет. Он отказался идти, а потом наблевал на ковер и пропал. Я не знаю, где он теперь.

Я пожал плечами. Глек всегда делает, что ему заблагорассудится. Мои слова ему в одно ухо влетают, а в другое вылетают. Мучаясь угрызениями совести из-за того, что донесла, Амайра с облегчением удрала из кабинета. Да, ее проворству и живости можно только позавидовать. Невинный бесенок. Она говорила, что ей четырнадцать. Хорошо, если ей хотя бы двенадцать исполнилось.

– Босс, а ты дерьмово выглядишь, – заметил Тнота.

Как достало это слышать! Тнота уткнулся в бумаги на столе перед собой. Он всегда делал так, когда хотел сказать гадость.

– Босс, может, тебе поспать?

Поспать надо, но я не хочу – по той же причине, по какой не допускаю фос-ламп в кабинете. Я знаю, что поджидает меня в темноте. Когда я закрою глаза, то обязательно увижу ее. Объятая светом, она всегда тянется ко мне во снах, умоляя о помощи. Я протяну к ней руки, и наши пальцы пройдут друг сквозь друга, как дым.

Загрузка...