Знание-сила, 2003 № 11 (917)

Книжный магазин

История Борхеса и истории Борхеса

В. Тейтельбойм Два Борхеса

Пер. с испанского Ю. Ванникова СПб.: Азбука, 2003

Чилийский писатель В. Тейтельбойм, которого во времена режима Пиночета у нас охотно печатали, никогда не входил в число преуспевающих латиноамериканских прозаиков. Но этой книгой он, безусловно, «реабилитировал» себя. Кроме того, благодаря ей он, может быть, оказался в числе самых оригинальных писателей, размышляющих о творчестве великого Борхеса. Произведения Борхеса за последние двадцать лет в России издавались много раз, однако впервые нам представлена возможность прочесть книгу, где под одной обложкой и биография, и анализ творчества Борхеса, и споры о нем.

Борхес Тейтельбойма — неповторимая судьба в литературе, а в жизни — это человек, имеющий многих недоброжелателей, хулителей и даже врагов. Спор вокруг его имени длится много лет и в конце концов здесь, в книге, выльется в разговор о том, что такое литература вообще и что такое Борхес в этой литературе. По мнению Марио Бенедегги, Борхес принадлежит к «числу лучших писателей мира, но ему нельзя простить его личные убеждения, достойные включения в его же всемирную историю бесчестья». Не лучшим образом писатель выглядит и в глазах Артура Лудквиста, одного из восемнадцати членов Шведской академии, присуждающей нобелевские премии по литературе: «Борхес стал мифом, но я считаю, что... прозу Борхеса слишком переоценили. Его рассказы страдают чрезмерной, почти парализующей стилизацией». А вот мнение Альберто Хирри: «Есть одна литература и одна поэзия до Борхеса и другая литература, и другая поэзия после него».

Кто же прав? Лучший ответ мог бы дать сам Борхес словами одного из своих сочинений: «Счастливы не настаивающие на правоте своей, ибо никто не прав либо все правы».

Книга Тейтельбойма прекрасно и очень оригинально выстроена. Каждый из 253 ее этюдов начинается эпиграфом из произведений Борхеса. Эпиграфом, раскрывающим смысл, значение и образ в выражениях самого героя, и словами, являющимися ключевыми для понимания Борхеса — человека и писателя.

Он всегда был красив и точен в слове, а здесь словно стал еще более точен и красив. «То, что я сделал, непоправимо». Конечно, это метафора, Борхес был виртуозным игроком в нее, книга состоит из многих лучших его афоризмов и метафор, хотя нередко они доводили его до крайностей. Оставаясь неизменным в своих правилах, Борхес облек в метафору: «Предпочитаю ясный меч» и случайный разговор с Пиночетом. И сам подвел черту. Справедливо полагая, что писатель исключительно в силу своего особого характера и подчас заносчивого поведения отрезал себе путь к Нобелевской премии, автор книги говорит: «Ничем не выдавая своего разочарования, с отдававшими горечью шутками и сжатым сердцем Борхес в течение последних двадцати лет встречал в октябре известие, что ему в очередной раз не присудили Нобелевскую премию. Он старался казаться опытным игроком, которого не волнует проигрыш».

История Борхеса и истории Борхеса не будут оценены однозначно, да это и не требуется. И у каждого он свой. Разве не он говорил: «По требованию людей он принимал то форму льва, то пламени»? И разве не он отвечал: «Эта игра, как и та другая, бесконечна»?

Наказание

М. Ур-Мьедан Карфаген

М.: Весь мар, 2003

Рим не терпел соперников. А их было целых два — Карфаген и Парфия, и это — только основные. Первый, безусловно, экономический враг, второй — препятствующий расширению Рима на Востоке.

Но можно ли было избежать разрушения Карфагена?

Автор книги Мадлен Ур-Мьедан пытается ответить на этот вопрос.

Подобно Риму, перенявшему многое у этрусков, Карфаген испытывал сильное влияние финикийцев. Они, лучшие мореплаватели и кораблестроители, и помогли создать Карфагену мощный и непобедимый флот. Он и устоял бы перед натиском любого врага, но, по словам автора книги, Карфаген постоянно раздирали внутренние противоречия. Когда Ганнибалу после перехода через снежные Альпы потребовалось подкрепление, чтобы разгромить Рим, «карфагенский Сенат, ревнуя к его победам, отказал ему в дополнительных войсках».

Сенека называл предательство «худшим из зол, обрушивающихся на человека». Но для Ганнибала имелась опасность страшнее предательства: психология пунийцев была психологией торговца, именно это, кстати, привело к краху и финикийцев. Война фактически шла на одном энтузиазме Ганнибала. Верховенство и знать Карфагена после поражения в 1-й пунической войне, развязанной Римом, исправно платили победителю непомерную дань, страна не имела права иметь армию и флот, тем не менее Карфаген и не думал начинать новую войну, чтобы изменить условия перемирия. Для народа же это было нестерпимо, и война началась снова; ее инициатором стал Карфаген в лице Ганнибала.

В то же время автор напоминает, что Рим всячески провоцировал военные действия. Он постоянно оказывал на Карфаген не только военное и политическое давление, но и психологическое. Слова Катона, много раз произносимые им в Сенате — «Карфаген должен быть разрушен», — произносил и каждый римлянин, и каждый карфагенянин, даже занимаясь своим делом, с трепетом думал об этом. Поэтому и на тех страницах книги, которые посвящены истории, быту, культуре, религии Карфагена, все равно прослеживаются причины, предопределяющие его участь.

Спрятанные пути и их тени

И. Шах Суфии

М.: Лонад-Пресс, 2001

И.с Шах Магия Востока

М.: Локид-Пресс, 2001

Завоевательный поход Александра Македонского, прошедшего от Балкан до Индии, связан со многими загадочными событиями и людьми.

В войнах полководца сопровождали признанные ученые, инженеры, летописцы, зодчие, финансисты, изобретатели... Пока дело шло хорошо, в их задачу входило эллинизировать захваченные территории, создавать на них новые города, поселения, иначе — новую империю, которая стала бы одной из первых, если не самой первой, по решению грандиозных задач, сейчас мы бы сказали — глобальных. Смерть настигла Александра в расцвете лет и сил, империя его так и не была достроена, а втянутые в ее постройку люди и переселенные с места на место народы оказались брошенными кто где. Постепенно они стали забывать свой язык, свое прошлое и через несколько поколений уже говорили на других языках, оказавшись вовлеченными в иную культуру и иную историю. Но даже смешавшись с иным населением, их потомки имели свои способы узнавать друг друга и через две с лишним тысячи лет. Наиболее поздним отражением или свидетельством этого братства, может быть, и является возникший на пути следования завоевателя суфизм.

06 этом восточном мистическом учении наиболее популярно сегодня рассказывают книги Идриса Шаха (1924 — 1996). Они интересно построены — на сравнениях и сходствах. Одно из сравнений обращено к опыту святого Франциска Ассизского, который посещал сопредельные с Малой Азией территории. В книге «Суфии» автор пишет:

«Атмосфера и уклад Францисканского ордена сильно напоминают дервишескую организацию. По всем пунктам, не говоря уже о рассказах о святом Франциске, почти полностью совпадающих с рассказами о суфийских учителях. Франциск отказался стать священнослужителем. Подобно суфиям, он привлекал к своему учению мирян. Опять же и в отличие от церкви он старался распространить свое учение среди всех людей, делая их в некотором смысле членами своей организации».

Но главным достоинством книги являются ее примеры. Благодаря им И. Шах наглядно рассказал о деятельности известных суфиев — Хайяме, Руми, Хафизе, Саади, Джами... Цитируя их знаменитые произведения, автор каждый раз как будто раскрывает их тайны. Но невозможно раскрыть их до конца! Ибо, как воскликнул Хайям: «О, невежды, путь и не там, и не здесь!» Но, может быть, это всего лишь шутка? В суфизме без нее не обходятся.

Другая книга И. Шаха — «Магия Востока». Здесь опыт суфиев — всего лишь одно из звеньев, связывающих различные учения Востока, подразумевающие где менее, а где и более открытый характер спрятанных слов и значений. И из двух книг именно сюда подходят слова: мы только приближаемся к тому, что было тайной, и говорить мы можем только об этом приближении, а не постижении ее.

В введении к книге «Суфии» Роберт Грейвс, исключительный авторитет, объяснивший значение многих символов, ритуалов, знаков, пишет: «Суфии представляют собой древнее духовное братство, происхождение которого никогда не было установлено или датировано». Эти слова в равной степени можно отнести и к содержанию второй книги И. Шаха.

С другой стороны, есть неоспоримые факты, что на суфизм огромное влияние оказало восточное христианство. Ничего удивительного здесь нет. Скажем, с вторжением в Иран монголов многие семьи бежали в турецкую часть Византии. Здесь оказалась и семья будущего Руми, здесь находился и его учитель Шамси Табриз, тоже из Ирана. Последний говорил: «Тому, кто слышал обо мне, дайте приготовиться прийти и увидеть меня; тому, кто желает меня, дайте поискать меня. Он найдет меня, тогда не давайте ему выбрать ничего, кроме меня». Поистине «История — это не то, что в действительности произошло, а то, что люди себе воображают». 06 этом, собственно, и пишет И. Шах.

Эдуард Вирапян