ТЕЛЕВЕДУЩИЙ МИХАИЛ БОРИСОВ

— Мы всегда находимся в плену и диалоге прошлых событий и психических травм. Поэтому попробуем поработать в режиме свободного ассоциирования, то есть говорить то, что приходит преимущественно в голову из прошлого.

(Пауза и глубокий вздох воспоминаний моего пациента и мне показалось, что глаза моего пациента немного прослезились.)

— Моя супруга умерла во время родов. Это не просто психическая травма… разве словами это можно как-то выразить.

(И действительно не всё можно выразить словами. Именно в этом заключается одна из причин психических расстройств, то есть в неспособности психики переварить и выразить свалившуюся беду, а психотерапия создаёт условия для этого выражения.)

Сын остался у меня на руках. Я воспитываю его один. Конечно, я беспокоюсь за него в два раза больше.

— Психическая травма была сильной… ведь она была вашей любимой женщиной. Видимо, она к вам приходит во сне, у вас постоянно происходит диалог с ней.

— Ну, не постоянно.

— Этот диалог с супругой во сне о чем?

— Мне очень редко снятся сны.

(Защита дезориентацией.)

— По-видимому, вы до сих пор так и не выразили внутри для себя произошедшее, блокируясь, отвлекаясь от того, что произошло творчеством, воспитанием сына. А напряжение всё равно давит из прошлого. Не защищайтесь обратным чувством, выражайтесь, а если и нужно выплачьтесь.

— Когда ты смотришь с вершины назад, так и кажется. Нет, это был перелом. Надо было кормить ребенка, работать, двигаться.

— Вы ощутили ответственность за ребенка. Сделали выбор в его сторону, а не в формирование своей творческой судьбы как актёра. Не так ли?

— Да. Для меня ребёнок был первостепенным.

— Итак, мы продолжаем путешествие в прошлое. Что ещё приходит в голову.

— Вот я маленький. Я был домашним ребенком и никогда никуда не выезжал. Мне 13 лет. Меня отправили в театр в Анапу, на море. Меня так трясло, что я уезжаю далеко от дома и когда я уснул в поезде. Потом мне приснился сон, что мы едем и началась война, пионерский лагерь, я один шел домой пешком, я очень боялся, было страшно.

(Это весьма невротичное сновидение действительно домашнего и весьма опекаемого ребёнка. Это опёку мой пациент в дальнейшем организует и своему сыну.)

— Вы до сих пор находитесь в мысленном диалоге с матерью, с отцом? Их голос колдует вами до сих пор?

— Ну, я очень часто с отцом общаюсь мысленно. Более того, мне кажется я на него похож, и что мой сын это я, а я это мой отец.

(Мой пациент в своём сыне узнаёт себя, а в своём отношении к сыну своего отца, то есть мой пациент рефлексируя, успевает побывать как в роли отца, то есть подражая ему, так и в роли сына, узнавая себя в сыне, на основании прошлых воспоминаний детства.)

— Вы сейчас как бы находитесь в диалоге с самим собой, одновременно обращаясь к себе и как к сыну и как к отцу. Это очень интересно.

— То, что я не понимал раньше во взаимоотношениях с отцом, сейчас я это понимаю. Вообще, я часто в своих мыслях отправляюсь назад.

— Именно этим мы и продолжаем с вами сейчас заниматься. Благодаря каким комплексам детства вы выбрали профессию актёра?

— Нет, мне просто это легче всего давалось. На меня очень много обращали внимание. Я с 11 лет снимался на телевидении. Ко мне подошел дядя и спросил, не хочу ли я сниматься. Я сказал, хочу. У меня даже фотографии сохранились. Я играл в телевизионных спектаклях, лет до 15, потом студенты театрального училища нас вытеснили. Раньше был центральный канал, который выпускал спектакли для детей, я в них играл. Я где то в 64-м году закончил сниматься, а в 68-м, через 4 года, будучи студентом Московского университета, в котором я учился сначала, я попал в КВН, и в 69-м мы были чемпионами Москвы и чемпионами СССР.

(Мой пациент вошёл в свою профессию не благодаря комплексам, ситуации, которая лишь выявила его способности.)

— Оставим в покое ваши прошлые переживания. Чем вы сейчас наполнены, чем обеспокоены?

— Я обеспокоен состоянием театральной системы. Театр находится в кризисном положении, стимулы утрачены, актеры не заинтересованы работой в театре, он сковывает возможности съемок в сериалах, рекламе. С другой стороны, корпоративная работа в театре мало дает, потому что играя очень хорошо в театре, а по телевидению себя не покажешь, а сыграв в дешевом сериале, он может быть прославлен в четыре дня, а в театре можно работать десять лет, и о тебе никто не узнает. Сама по себе московская театральная элита устарела, а молодежь, которую надо выпускать на сцену не всегда себя проявляет в профессиональном уровне. Наша школа и Щукинская построена на отношении автора как к глубокому предмету, цель- открытие автора. Я очень переживаю за это.

(Сработал архетип тени. То есть, как бы мой пациент не говорил о других — он прежде говорит о себе, о других через себя. Таким образом, по-видимому всё вышесказанное имеет прямое отношение к моему пациенту, как носителю причин такого состояния театра.)

— Вы как бы испытываете двойственное чувство. То есть, с одной стороны пытаетесь сохранить оазис — классику, чтобы сохранить себя, а с другой стороны размениваетесь на всякие проекты, чтобы выживать.

— Да у меня есть это состояние подвешенности. Я не могу сказать актеру: «не снимайся в кино». (Я не могу сказать себе «не снимайся в кино», а снимался бы если бы пригласили, но об этом ниже.) Эта подвешенность между двумя чувствами. Это отвратительно. Потому что нет критики, ни купленной, ни заказной, или ее очень мало. Это моя профессиональная боль.

(Мой пациент сильно переживает.)

— Это своего рода раздвоение в мирах, которое продолжительное уже по времени и поэтому вас всё сильнее и сильнее истощает?

— Результат на лицо, театры хотели приватизировать. Театры это единственные неприватизированные в центре Москвы. Например, театр Вахтангова, а какое могло быть казино.

(Это противоречивое суждение пациента, который является косвенным пропагандистом игорного бизнеса.)

— А не кажется ли вам, что вы сидите на суку, который сами же и пилите. Вы понимаете, что тонете, но продолжаете загружаться и вас не в силах остановить?

— Люди стремятся к моде, к стереотипам, особенно молодые. Это ужасно.

— А у вас этого в жизни много, вы же все-таки по заказам выступаете, на банкетах, встречах. Продаёте свою узнаваемость.

— Я импровизирую. Я никогда заранее ничего не определяю, как получится.

(Защита дезориентацией.)

Люди, которые часто чем-то профессионально занимаются, сами это ненавидят. Можно ли предположить, что сами бы вы не сели играть в русское лото, то есть у вас аллергия на это.

— Я очень люблю играть сам.

— Вот я бы ни за что не пошел к психологу посидеть в кресле, хотя согласно Фрейду психоаналитики должны ходить друг к другу. Вы тот человек, который любит азарт, играет в покер?

— Я очень люблю играть в казино, если есть возможность. Это очень дорогое удовольствие.

(Трудно себе представить, чтобы мой пациент начал критиковать сферу, в которой работает.)

— Игромания — это туфта или это действительно проблема?

(Я знаю, что это проблема так как приходится сталкиваться с ней в моём кабинете, а представители игорного бизнеса часто утверждают, что это псевдопроблема, дескать Россия всегда играла и будет играть.)

— Это огромная проблема

— Благодаря своей передаче вы тестируете Россию, ее способность к игре. В России любят играть. Игроки залезли в социальные ипотеки, набрали долгов, с которыми каждый третий не сможет расплатиться. У нас азартный народ — россияне.

— На западе играют в игры, в карты, в рулетку, а в России играют… судьбой. В России люди проигрывали состояния, деревни, собак, жен.

— То есть у нас люди, в общем — то из игры делают смысл жизни, вовлекаясь в пограничную ситуацию между жизнью и смертью?

— Конечно, у нас этот стереотип, когда из ничего появилось все, то он еще с русских сказок идет.

— А вам не кажется, что вы в своей телеигре стимулируете тенденции к игромании?

— Ну, вы знаете наша передача наоборот, очень спокойная, у нее вялый азарт.

(Я почувствовал, что вялый азарт, с которым имеет дело мой пациент в рамках своей телевизионной программы, стал вялым азартом, как амплуа жизни.)

— А что такое вялый азарт?

— Есть азарт, когда человек захвачен страстью настолько, что он может проиграть все. А вялый азарт, когда человек на небольшом огне подогревает себя, выиграл немного, проиграл немного.

(По-видимому, опять срабатывает архетип тени. Эта рациональность, пожалуй, и стала главной формулой жизни моего пациента)

— А в вашей программе встречались патологические игроманы?

— Раньше их было много, а сейчас их оттянуло казино, игровые автоматы, потому что там все быстрее, а у нас надо купить билеты и неделю ждать. А там зашел, поставил и через 30 секунд, ты знаешь результат, правда, он всегда отрицательный, в большинстве.

— Несмотря на то, что вы многое рассказали, я чувствую комплекс своей вины, что воспринимаю вас неадекватно, то есть через призму того, что вы создали на телеэкране. Я в плену этого вашего однобокого телеимиджа. При этом я знаю, что вы имеете гигантский актерский потенциал, являетесь профессором ГИТИСа, учителем многих выдающихся современных актёров, режиссёром-постановщиком множества пьес и т. п.

— Ну в этом нет ничего страшного, с одной стороны это обидно, с другой стороны в моей практики достаточно чтобы поддерживать внутреннее ощущение сегодняшнего. Ну конечно, жалко, что я не востребован, я бы мог сыграть. Ну, мне предлагали, но это не совпадало с моим внутренним ощущением.

(И ситуацией, вызванной нехваткой времени, вызванной обязательствами, как телеведущего.)

Мне предлагали роли бандитов, в одном фильме я сыграл полковника милиции. А мне интересна классика. Я себя осуществляю, когда я сам ее ставлю.

— Это очень обидная судьба многих актеров, которые сыграли негативные роли и не получили звания СССР. А вы знаете, есть шикарные ленты, например, есть такой фильм «Черный понедельник» и в этом фильме собрано гигантское количество актеров, которые играют мошенников, бандитов, и всяких коррупционеров и играют гениально, при этом при всем судьба этих актеров сложилась плохо. Их ловили на улицах и били. Тот же самый Лебедев, наш актер очень страдал от своей роли Ромашки, его били за это. Вот такая инфантильная реакция обывателя на актерскую профессию. Нужно иметь мужество это оценивать объективно.

— Ну, это конечно. У меня, наоборот, в моей профессии телевизионное очень приятное ощущение. Я в отличие от многих, которые выбирают, я делаю. Меня очень хорошо встречают люди, в общественном транспорте, в других городах, когда я приезжаю. На меня не переносится негативно. А тот, кто негативно относится к людям, так и думает. Что если Домогаров сильный и со шпагой, то он ходит со шпагой. Он в жизни один, а на сцене другой. Это разные вещи. Я не собираюсь корректировать восприятие ко мне. Могу сказать, что я 20 лет преподаю в Щукинском училище, заведую кафедрой эстрады в Российской академии театра и искусств ГИТИСА. Зачастую сейчас мне кажется в театре кризис, в организационной структуре театр перестал быть в центре как в 80-е годы. Язык эстрады может неожиданно как-то себя выявить. Хотя многие говорят, что она умерла. Я много спектаклей поставил в училище, которыми я был доволен и в театрах. Вот недавно в театре сатиры поставили спектакль, пьесу Дарио Фо (???) «Случайная смерть анархиста». В театре Ермоловой десять лет уже идут мои спектакли по Островскому, поставил Грибоедова «Горе от ума», Толстого, Горького «На дне». Я доволен спектаклями.

(Чем больше мой пациент рассказывал о своих творческих открытиях вне телевидения, тем больше я чувствовал тревогу, страдания, метания, которыми была наполнена психика моего пациента. Хроническая подвешенность, в которой уже долгие годы пребывает мой пациент даёт о себе знать в виде перепадов настроения и небольших творческих кризисов. Я почувствовал, что в настоящее время мой пациент открыт к основательным трансформациям в своей творческой деятельности, но при этом от грыжи телевидения он избавляться не желает, а значит эта подвешенность опять будет носить затяжной характер.)

— И всё-таки, вновь возвращаясь к этой гигантской пропасти между вашим творческим потенциалом и заказнухой, которая хорошо покупается на телеэкране. Эта пропасть для вас не вызывает психического напряжения. Как вы ощущаете, является ли это для вас проблемой?

— Здесь проблемы нет, ведь я это один из моих образов, тут ничего страшного нет.

(Защита маскировкой существенной истины, то есть отсутствия значительных ролей и образов в кино, несущественной истины, образами в рамках телепередачи. Очевидно, что эти образы несравнимы по значимости.)

Если вы зайдете в театр Ермолова и увидите меня в спектакле, будет другой мой образ, если бы вы видели другие мои передачи, предположим на канале «спорт» перед олимпиадой или с Артемом Тарасовым на канале ТВТ, передаче об изобретателях и т. д., там был совсем другой образ. Вообще человек это многоликое я, потому что дома это одно, на работе другое, в компании третье, во время отпуска четвертое. Не надо, к этому относится как к беде.

— Вы переживаете как актер, ведь вам так и не удалось создать образ солидный и значительный в кинематографе в силу каких либо причин.

— Ну, в этом смысле конечно с одной стороны телевидение послужило хорошую службу потому, что меня приглашают в том качестве, в котором я существую. А с другой стороны меня не очень-то приглашают в кино, потому что, ну как бы лицо, замазанное телевизионной программой. Это связано с определенным стереотипом, в этом есть свои плюсы и минусы. Ну, вот совсем недавно я снялся в кино в небольшой роли, но режиссеру Сергею Виноградову понравилось, и он хочет в дальнейшем видеть в более значительной роли в сериале. Вы знаете когда наша передача была более художественной, чем коммерческой, и это было в 1995, 96, 97,98-ом годах я потерял очень много ролей.

Потому, что каждый раз мы делали с нашим режиссером Володей Пучковым, который сейчас на передаче не работает. Мы делали художественным каждый тираж, каждый номер. Он был связан с годом, в котором происходили значительные истории в науке России, в художественной ее жизни, поэтому я сыграл очень много ролей Мюнхгаузена, Немировича, академика Павлова, Чайковского, Илью Муромца. У меня очень много ролей. Сыграл Максима Горького, Крылова. Сыграл Молчалина. В каждой недели у нас был сюжет, у меня была роль которую я сам придумывал, поэтому я не чувствовал себя обделенным, хотя конечно хотел бы сниматься в кино больше. Но пока больше не предлагают, может, думают, что мне это вполне достаточно. Я думаю, может, не хватает моей активности, ну снимается же в кино Леня Якубович, а у него так сказать проблем только в квадрате.

— Бизнес-планы, ответственность, которая имеет место в телекомпании, обязывает подчиняться. А кино требует времени, поездок, экспедиций.

— Я 17 лет не выезжаю из Москвы, более чем на 3 дня и у меня не было 13 лет отпуска.

— Тут возникает проблема выбора. И вы как бы выбрали.

— Ну, это сделала за меня сама жизнь, я никогда не думал, что наша передача будет идти так долго, кто же мог это предположить.

(Я почувствовал, что этот успех моего пациента радует не настолько сильно, в силу того, что он осознаёт то, что стал жертвой конъюнктуры, но это его согласно вербальной информации не огорчает. Невербальный же анализ показал обратное. Вот такое противоречие. По-видимому, это защита обратным чувством.)

Понимаете, я все эти годы практиковал как режиссер, поэтому мне это не мешало, мешало, только тем, что я не мог уехать из Москвы. Например, в Риге в 1999 году, это была пытка, я каждую неделю приезжал в Москву, проводил передачу и уезжал в Ригу. На таможне меня уже знали в лицо.

— И всё-таки не могли бы вы какое-либо сновидение рассказать?

— Вы знаете мне очень редко снятся сны. Я сейчас ставлю Грибоедова «горе от ума», оно начинается с того что Лиза просыпается, служанка, и дальше она начинает будоражить Софью Молчалину, потом приходит Фамусов, который к ней пристает….

Никто никогда не интересовался, а что снилось Лизе, и ей приснилось то, что произойдет в этот день. Я проанализировал сон и поставил спектакль «вещий сон Лизы» в двух действиях. Прочитайте пьесу и вы поймете что ей приснилось то, что произошло в течении дня в этом доме.

(Защита дезоориентацией.)

— Хорошо, тогда расскажите о своих фантазиях?

— Я даже не знаю, как ответить на этот вопрос? Мои фантазии связаны с сыном, ему 16 лет, будет поступать в институт. Больше беспокоюсь за это. Вижу его взрослым человеком.

— Он пойдёт по вашим стопам?

— Мы пока решили, что на продюсерский факультет

— А не могли бы вы сказать, что-нибудь такое, чтобы разрушить стереотипы, чтобы это поспособствовало вашей карьере как талантливого киноактера?

— Я только одно могу сказать, что тот, кто меня возьмет сняться, не пожалеет. У меня жизненный опыт, я буду, счастлив играть!


Психоанализ показал, что истоки психического внутреннего конфликта моего пациента обусловлены столкновением двух чувств — чувства игры и чувства страха. Чувство игры сформировалось в глубоком детстве моего пациента, в силу наличия истероидности (демонстративности) личности моего пациента. Именно поэтому он выбрал профессию, связанную с игрой перед другими, которые аплодируют. Эта демонстративность не проявляла себя во время сеанса в явном виде и носила замаскированный характер. Кураж и азарт этой игры в актёрской сфере был оборван психической травмой, вызванной смертью любимой супруги, что привело моего пациента к вялому азарту в своей актёрской профессии (в т. ч. в силу ответственности перед ребёнком как страха подвести близкого). Поэтому в дальнейшем мой пациент открылся к более конъюнктурному и прагматичному проекту, которое предложило телевидение. Неиспользованный азарт к игре в актёрской деятельности проявил себя в игорной сфере. Необходимо отметить, что в настоящее время, в силу того, что ребёнок подрос, мой пациент открыт к чувству высокого азарта в своей киноактёрской карьере, которую, как он надеется, ещё не упустил.


Загрузка...