01.09: Бесланское досье

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ – 1 СЕНТЯБРЯ ХУРИКАУ. ВБЛИЗИ ОТ ГРАНИЦЫ С ИНГУШЕТИЕЙ. 6 ЧАСОВ УТРА

Уже 23 года и семь месяцев Султан Гурашев служит инспектором милиции в родном поселке Хурикау. У рослого усатого майора восьмеро детей. На семейной фотографии он гордо позирует в папахе, как это делали в 19 веке отцы семейств на Кавказе. В своей деревне Гурашев уважаемый человек.

Хурикау – неуютная деревушка у осетинской границы. Тысяча триста жителей, ни воды, ни газа, ни телефонной связи с миром. Жители по большинству мусульмане – "бревно в глазу", как говорят здесь в христианской Осетии. Этот узкий язык, вклинивающийся в три соседних республики – памятник сталинской политики разделения наций. На востоке, за лесом – Ингушетия. На Западе – Кабардино-Балкария. На северо-востоке – Чечня.

До Беслана отсюда 30 километров. С 1992 года дороги, которая заслуживала бы этого названия, туда нет. 1992 год был годом шестинедельной войны между осетинами и ингушами, в которой погибли почти 500 человек. С тех пор все ингуши, живущие в Хурикау, у осетин на подозрении. Майору Гурашеву надо быть начеку – он в деревне единственный милиционер.

Как каждое утро, он и 1 сентября 2004 года встает около шести утра, делает дела по дому, кормит скотину и около семи выезжает на своей белой семерке. Его первая цель – холм на околице деревни. Только здесь есть прием у его мобильника. Только отсюда майор может дозвониться до своего начальства в Моздоке.

Около десяти минут восьмого Гурашев со своей обзорной позиции видит, как подъезжает тяжело груженый ГАЗ-66. На нем написано "Прокуратура России". В окрестностях своей деревни Гурашев знает каждую машину. Этот грузовик он видит впервые.

Начало сентября на Северном Кавказе пасмурное, но теплое. 1 сентября – начало учебного года, "День знаний" в России. На детей накатывается суровая проза жизни. Так говорят. Но и в Беслане давно научились и из этого делать праздник. Все семь школ городка выкрашены и вычищены, дворники отпирают ворота и открывают двери. Тишина в коридорах, классах, мастерских и спортзалах. Еще час всюду будут царить мир и тишина.

И бесланская школа #1 на улице Коминтерна пока погружена в тишину. Это блок зданий, на карте города образующий букву "Е". Со всех концов города люди начинают в этот час сходиться к школе. Школа #1 большая, в ней учатся 890 детей и работают 59 учителей. Но она и лучшая школа в округе. Некоторые семьи посылают в нее своих детей даже из Владикавказа.

И учителя в ней серьезные и строгие. И Заурбек Гутиев был таким те 30 лет, что преподавал здесь историю, государство и право. Он тоже одевается по-праздничному – сегодня он почетный гость. От его низенького кирпичного домика до школы всего-то двадцать шагов – не проблема, хотя ноги уже не слушаются. Но пройти-то всего три дома. И времени еще много. Он может без спешки приколоть ордена к выходному пиджаку.

Ордена и медали завернуты в мягкую клетчатую фланельку. Нужно их приколоть – две красных советских звезды, два ордена за участие в Великой Отечественной войне. Медаль за освобождение Варшавы. Знак за ранение в правую ногу под Сталинградом. Знак за ранение в левую ногу под Торгау на Эльбе. Четыре ордена и 18 медалей и знаков прикалывает к темно-синему выглаженному пиджаку Заурбек Харитонович Гутиев, 84 лет от роду. Ему знакомы ужасы войны.

160 дней и 160 ночей он выдержал в Сталинграде. И тридцати метров не было от него до немцев, когда красноармейцы выводили генерал-фельдмаршала Паулуса и 24 офицеров его штаба. В Сталинграде он защищал высоту, одну и ту же. Она восемь раз переходила из рук в руки. Пока, наконец, в девятый раз ее захватив, смогли удержать. А потом был апрель 1945, когда американцы встретились на Эльбе с русскими.

Заурбек Гутиев знает ужасы войны. Он считает, ничего более жуткого, чем Сталинград, и быть не может. И не может быть кошмара, дольше, чем 160 дней и 160 ночей. Тех, что он пережил, в которых он выжил.

Майор Султан Гурашев, деревенский милиционер, делает знак незнакомому ГАЗ-66 остановиться. Он поднимает левую руку. Но грузовик делает вираж. Гурашев начинает преследование. На своих белых "жигулях" он едет за грузовиком и сигналит фарами. Раз, два. Грузовик замедляет ход. Наконец он останавливается. Гурашев притормаживает сзади него. Когда обе машины останавливаются, из грузовика выпрыгивают двое в камуфляже и черных масках.

Они скручивают совершенно не ожидавшего такого поворота милиционера. Они кричат по-русски: "Лежать!" Майор чувствует, как ему заламывают руки за спину, как в затылок упирается ствол. Его табельный пистолет ПММ – 12 отбирают. Его запихивают на заднее сидение его же "жигуля" между двумя вооруженными людьми. Его заставляют наклонить голову, машина трогается. Гурашев старается понять, в каком направлении они едут. Ему кажется, что едут они на юг, к Владикавказу.

Через некоторое время их колонна резко уходит вправо и по щебеночной дороге подъезжает к старой осетинской станице Старый Ботакойюрт. Вокруг этой деревни есть четыре милицейских поста. Основной – на выезде из деревни, со шлагбаумом, с каменной наблюдательной башней посреди лысых холмов. Видимость отсюда на 20 километров вокруг. Тут никто незаметно не пройдет.

Обычно достаточно некоторой суммы в рублях, чтобы миновать этот дозор между осетинским предгорьем и долиной. И вот перед жирной мордой ГАЗа открытый и беззащитный лежит Беслан, как мишень в перекрестье прицела.

Террористы после себя оставили не так много следов в лесочке к юго-западу от приграничной деревушки Пседах, в которой собрались перед тем, как выдвигаться. Пседах в Ингушетии находится в каком-то глухом углу. Неказистые кирпичные домики за высокими заборами, кочкастые тропинки, ведущие к мечети. В заброшенном Доме культуры советских времен ютятся беженцы из Чечни.

Эта горная местность, на северо-западе Малгобекского района, слывет излюбленной тропой контрабандистов и пристанищем чеченских боевиков. Даже милиция соглашается, что, мол, здесь без оружия разъезжать не здорово. На весь Пседах есть один милиционер. Он прилежно несет службу. Но с наступлением ночи он исчезает.

Сборный пункт был в лесу к юго-востоку от деревни, на полпути к хутору Гаирбек-Юрт. С 20 августа здесь начали собираться те, кто намеревался совершить захват в Беслане. Оснащение у террористов спартанское, они умеют жить в лесах. Ночуют они в тонких черных спальных мешках, укрываясь от дождя полиэтиленовой пленкой. Из палок и веток они сооружают что-то вроде спального ложа.

Среди них были ингуши, проведшие несколько месяцев в родной республике на нелегальном положении. Были и чеченцы, нашедшие приют у братьев-вайнахов в Ингушетии. Часть боевиков просочилась непосредственно из Чечни – она граничит здесь в Малгобекском районе с Ингушетией.

В отряды, отправляемые на захват заложников, набирают членов бригады мучеников "Риядус аль-Салехин", что значит "сады праведников". Об этой бригаде впервые заговорили во время захвата московского театра, где шло представление "Норд-Ост". Тогда, в октябре 2002 года, после штурма здания российским спецназом погибли 130 человек. Эмиром бригады мучеников объявил себя полевой командир чеченец Шамиль Басаев, у которого ампутирована одна стопа.

Для Беслана он отобрал и лично подготовил дюжину чеченцев и двух чеченок, скажет впоследствии Басаев. И кроме них – девятерых ингушей, троих русских, двоих арабов, двоих осетин, по одному татарину, кабардинцу и гуранцу. Некоторые подтянулись к отряду в последний момент, многие знают друг друга по прежним делам. Большая часть людей из окрестностей Ножай-Юрта, родины Басаева, что на востоке Чечни.

Басаев для России – враг номер один. Он ветеран газавата – чеченской священной войны. Он выступает в роли гостеприимного хозяина, когда в Чечню проникают ваххабиты. Он последний из полевых командиров первой волны. Он собирает вокруг себя тех, кто от отчаяния и ярости к тому, что они понимают под российским насильственным режимом, решил пожертвовать жизнью: мужчины – на поле брани, женщины – с поясом, набитым взрывчаткой.

Вербовка добровольцев в отдаленных лесах и горных деревнях началась еще в декабре 2003 года. Руководитель акции по кличке Хасан раздавал деньги будущим террористам через свою сеть вербовщиков в Ингушетии. Он говорил, что подчиняется Шамилю Басаеву. Вербовали по большей части в лагерях беженцев. Таких, как брошенная молочная фабрика в Карабулакском районе, недалеко от Назрани. Говорят, что в одном из лагерей готовят даже террористов-самоубийц.

Есть свидетельства, что там встречаются и арабские наставники. Пограничники с Центрального КПП на границе с Чечней рассказывают, что если на границе тормознуть гражданина какой-нибудь ближневосточной страны, он тут же по мобильнику жалуется чиновникам в назранском МВД. А оттуда незамедлительно поступает указание иностранца пропустить. Не будь у них пособников в государственном аппарате, от высших чинов до уличного постового, захватчики до школы в Беслане просто не добрались бы.

31 мужчина, две женщины. Профессиональные диверсанты, закаленные в партизанских боях, и начинающие, террористы-подручные, хлипкие мальчишки, только что завербованные. Для операции в Беслане они готовят три машины: один УАЗ, белый пятиместный 'жигуль' ВАЗ-2110 и армейский грузовик ГАЗ-66, зеленый, мощный, с большой проходимостью. Со старыми советскими номерами А 8130 СЕ.

Принадлежит грузовик Мусе Цечоеву, одному из тех, кто отобран для операции. В 1998 году Цечоев попал на отсидку за похищение человека – ненадолго. А в 2004 году, уже будучи в розыске по обвинению в терроре, он затеял перестрелку с милицией у самого своего дома – 23 июля. Но от погони ушел. 25 августа он забрал свой грузовик из аренды. И сразу отправился к группе, ожидавшей в лесу. В которой уже был его родственник Бей-Ала Цечоев, родом из деревни Сагопши.

В этот день 1 сентября они уже с 6 часов утра в пути. В грузовик загружены гранатометы АГС-17, пистолеты Стечкина, ручные гранаты "Шмель", снайперские винтовки, автоматы. Облачно, 17 градусов тепла, дорога сухая.

Фатима Аликова открывает дверь в редакцию местной газеты "Жизнь на правом берегу". Главным редактором здесь работает ее мать. Газета выходит трижды в неделю. Курирует ее городская администрация. Скупой дизайн последних советских лет, фотографии местных князьков, комбайнов и заслуженных тружеников – этим она потчует своих бесланских читателей.

Фатима работает фотографом. Сегодня утром ей надо снять открытие учебного года в школе #1. Это задание, от которого не отвертеться. И по лицу Фатимы именно это и видно.

Ее мать уже сидит в кресле из искусственной кожи за рабочим столом. Она просматривает гранки номера за 2 сентября. Номер закрывается за два дня до выхода, потому с актуальностью сложности.

Но к началу учебного года газета подготовлена прилично, хотя сроки и поджимают. Первую полосу украсит симпатичный материал о первом учебном дне. Написал его загодя Аслан, которому идти в одиннадцатый класс школы #1. Под заголовком "В сказочной стране знаний" он рассказывает, какое это чудо – учиться.

"Скоро первое сентября – День знаний – начинает он свой рассказ. "Те, кому в школу идти в первый раз, ждут – не дождутся этого важного дня в их жизни. Им интересно, какая школа на самом деле и отличается ли она от детского сада. Правда ли, что школа – это сказочная страна знания? И помогут ли учителя им не заблудиться в этой сказочной стране? День, когда они получат ответы на свои вопросы, близок".

Главному редактору особенно нравится финал материала: "Раздается первый звонок. С этого момента они уже не малыши, какими были еще вчера". Эти строки появятся тиражом в 8336 экземпляров. Все идет по плану. Как обычно. Главный редактор Баскаева подписывает полосы.

Фатима достает из шкафа фотоаппарат "Яшика" с новой вспышкой "Метц" и, не говоря ни слова; покидает редакцию. По прямой до школы всего 200 метров. В девять должна начаться линейка. А в первой школе ценят пунктуальность. Фатиме нужно снять, как мальчик-десятиклассник посадит на плечи девочку – первоклашку и колокольчиком возвестит начало нового учебного года. Так принято. Это событие во всех осетинских школах отмечают с большим пафосом. Фатиме нужно спешить.

В это утро на ней черное платье с короткими рукавами, двумя серыми полосами по диагонали через грудь и с разрезом на правом боку. В платье этом ничего особенного. Но оно талисман, помогало на многих экзаменах, которые приходилось держать в жизни. В последний раз она надевала его в день госэкзамена, когда защищала диплом об осетинском поэте Коста Фарнионе. На шее у Фатимы висит красный телефон, подарок мамы ко дню рождения. Сам день рождения еще только будет 13 сентября. Но Фатима так хотела мобильник, что мать отдала подарок до срока.

Этим летом Фатима читала книгу о Сенеке. И с тех пор она стала другим человеком. Настолько, что мать стала даже беспокоиться. Тема философа Сенеки – смерть. И Фатима задумывается теперь о смысле жизни. Стала меланхоличной, отстраненной. Аппетит вовсе потеряла. Ест только черный хлеб.

В газете она уже пять лет работает фотографом. Церемонию у школы #1 она фотографировала и в прошлом году. Рутина в работе локального фотографа начинает ее доставать. Да и школа #1 ей не по душе. Там она чувствует строгость, стесняющую дух. Это – не ее.

Заурбек Гутиев, учитель на пенсии и герой Сталинграда, со всеми орденами на груди выходит из дома. Построил этот дом он 57 лет назад своими руками. Маленький участочек с двумя симпатичными внутренними двориками. Там горшки с цветами под пологом из виноградных ветвей. А за порогом улица Коминтерна – скорее широкая тропа, без покрытия, пыльная.

Гутиев поворачивает направо. Вдоль домов тянется широкая полоса зеленых насаждений – орешник и каштаны. Гуси прогуливаются, куры что-то клюют. На своих непослушных ногах Гутиев неловко вышагивает вдоль железнодорожной насыпи, идущей параллельно улице и разделяющей город на две части – восточную и западную.

Дальний поезд Москва-Владикавказ раз в день, два-три товарных – вот и все движение на железной дороге через Беслан с его 35 тысячами жителей. Кавказская идиллия, медленное течение бытия. По улице Коминтерна едут и идут в направлении школы #1 празднично одетые семьи – в руках воздушные шары, в волосах – ленты, на лицах радость.

Слава Богу, что недалеко идти, думает Заурбек Гутиев. Через 20 шагов начинается школьный участок. Двухэтажное здание школы вытянулось семидесятиметровым фасадом вдоль Коминтерновской. На каждом этаже по девять классных комнат, на юго-западном углу внизу столовая, вверху – актовый зал. Спортзала отсюда не видно.

Школьный участок окаймляет бледно-голубая решетка. Заурбек идет вдоль нее и встречает старых знакомых, коллег, бывших учеников. У него много знакомых. Да, собственно, знакомы ему тут все. Здороваются: "Заурбек Харитонович! Как дела? Как ноги?" Заурбек отмахивается, что-то говорит своим тонким голосом. Ему встретился в последний раз учитель труда Александр Михайлов – помахал ему рукой. Встретилась и администраторша Баликоева – помахал в последний раз. Бывшему директору школы Таркану Сабанову уже 89 лет – тоже встретился по пути. Многих он тогда встретил – не зная, что в последний раз.

Колонна машин, в которой был и ГАЗ-66, подъезжает к границе Беслана с той стороны, где над путями высится мост через железную дорогу Москва-Владикавказ. Спустя две минуты машины поворачивают направо. Так это запомнилось майору Султану Гурашеву, первому заложнику того дня, сидящему на заднем сидении между двумя террористами. Он осторожно поднимает голову. Он видит типичный кавказский домик из кирпича справа и железнодорожную насыпь слева. Беслан. Железная дорога. Улица Коминтерна. Он видит машины и детей. Много детей.

Фатима, фотограф местной газеты, приготовилась к съемке. Перед ней стоят первоклассники – по линеечке, вдоль белой черты. Они стоят в два ряда, мальчики и девочки держатся за руки. Один старшеклассник поднял совсем маленькую девочку на плечи. Солнце за спиной, мягкий свет. Фатима наводит видоискатель. Но перед объективом вдруг появляется что-то, чего там быть не должно – люди в камуфляже. Она слышит выстрелы. Опускает камеру. Она понимает, что что-то происходит, но не понимает – что.

Пригнувшись, она бежит к входу в школу. Спотыкаясь, одолевает четыре ступеньки, сворачивает налево к лестнице, спотыкаясь, пробегает 25 ступенек к учительской. Мимо доски, на которой начертан школьный кодекс чести: "Нет ничего, что было бы так трудно обрести, и так легко потерять, как достоинство. И помни слова Пушкина: независимость человека – залог его величия".

Фатима слышит, как кто-то в учительской кричит: "Вызывайте милицию!" Ей смешно – милиция нам уже не поможет, думает она и бежит к левому углу комнаты, где есть дверь в кладовку. Кладовка два на два, без окон. Рядом с нею плачет женщина, в панике потерявшая внука. Они закрывают дверь и ждут в темноте, что будет.

Лариса Мамитова врач скорой помощи. Она только что с ночной смены – 17 часов дежурства. Ночь выдалась спокойная, никого из пациентов не потеряли. Но вот теперь она с тринадцатилетним сыном стоит посреди пальбы. Видит каких-то людей в камуфляжах, бегущих через ворота на Коминтерновской во двор школы. Их не меньше десятка, большинство в черных шерстяных шапках-масках. Те, что без масок – все бородатые.

Они палят из автоматов в воздух, сгоняют народ, праздничная толпа в школьном дворе пронизана панической скоростью: семьи, дети, учителя все охвачены стремительным, безумным движением, несутся, ищут спасения, пытаются бежать, по длинному школьному коридору, через ворота и двери – их гонят к спортзалу, их толкают, на них орут захватчики, неизвестно откуда появившиеся ниоткуда.

Мамитова берет сына за руку и через внутренний двор бежит с ним к спортзалу. По длинному коридору главного здания выстроились захватчики. Они отрезают путь к задней части здания. Они все время палят в потолок, направляют дула на заложников, приказывают идти в спортивный зал.

Мамитова и ее сын, спотыкаясь, идут к спортзалу. Там террористы выстроились в ряд перед окнами и тоже непрерывно стреляют в потолок. Во все горло они приказывают заложникам сесть на пол и не двигаться. Несколько террористов сразу начинают прилаживать в зале взрывчатку. Они соединяют проволокой баскетбольные корзины и прикрепляют к ним пакеты с взрывчаткой, обмотанные коричневой клеящей лентой. Школьников постарше они заставляют помогать. На полу заложникам велят держать свободным проход. И там террористы прокладывают кабели, соединенные с бомбами.

В темноте кладовки загорается мобильник Фатимы. Она открывает крышку и слышит голос матери. Сидя поблизости в редакции, мать услышала выстрелы.

"Что там у вас?" – спрашивает мать.

"Тут стрельба на школьном дворе", – кричит Фатима.

"Беги оттуда!"

"Не могу!"

"А ты где?"

"На втором этаже"

"Спрячься и держись подальше от окон!"

Связь пропадает. Мать и дочь отчаянно пытаются звонить друг другу, но дозвониться не могут. В этот момент один из захватчиков ударом открывает дверь в кладовку, и Фатима роняет мобильник. Террорист в маске. Он направляет дуло на Фатиму и приказывает спускаться в спортзал.

Она бежит по лестнице вниз. 25 ступеней, потом по коридору главного здания. Перед переходом в спортзал она останавливается. В коридоре народу столько, что все прижаты друг к другу и к стенам. Захватчики стреляют в потолок, вновь и вновь, штукатурка дождем сыплется на заложников. Рядом с Фатимой плачет первоклассник, он потерял родителей. Она берет его за руку и тянет за собой в спортзал. Там она снова теряет его.

Заурбек Гутиев, герой Сталинграда, оказался в передней части спортзала. Он сидит лицом к большим окнам, выходящим на школьный двор. Он оказался в той из двух групп, которая побольше и в которой террористы велели оставить для них проход. В этом проходе они уже пол часа монтируют минные ловушки, соединяют проводами бомбы, что-то склеивают изоляционной лентой. Все происходит так деловито, как будто бы электрики выполняют давно намеченные работы.

Все кабели сходятся в одной точке – в конце зала. Все провода соединены с включателем-лягушкой, похожим на педаль швейной машинки. У этого выключателя постоянно дежурит один из захватчиков. Впечатление такое, что он способен взорвать все мины и бомбы одновременно.

Гутиев судорожно обдумывает положение. Вывод его такой: точно расстреляют, как увидят мои ордена. Левый лацкан своего парадного пиджака он завернул внутрь – орденами к сердцу. Теперь его колодки и медали не видны. Он сидит в своем вывернутом пиджаке. Пришлось спрятать всю свою жизнь. Ему за себя стыдно.

Он прикидывает, как можно спастись. Вообще-то в любую секунду может начаться милицейская операция или штурм спецназа. Это был бы быстрый и хороший конец, наступивший еще до того, как все начнется. Потому что сейчас, в эти минуты, в первые два часа, когда террористы заняты установлением своего режима, когда они еще не расставлены по своим постам, что-то еще можно сделать. Сейчас, размышляет Заурбек Гутиев, еще есть шанс все дело кончить быстро. Но штурма нет.

Звучат приказы захватчиков: "На провода не наступать! Сумки и телефоны выбросить! У кого найдем мобильник – расстреляем! На провода не наступать!" Гутиев не считает взрывные устройства в зале, но пять бомб видны сразу – они громоздкие, размером с чемодан. Захватчики крушат стекла на окнах – кто бьет прикладом, кто стреляет.

Вокруг Гутиева устраиваются матери и бабушки, дети, люди, которых он близко не знает, люди знакомые, но без имен. Картины убийственные: матери с плачущими детьми, старухи с внуками на руках, первоклашки растерянные, испуганные и ничего не понимающие. Он сам – отец, вырастил четверых сыновей, подаривших ему девятерых внуков. И вот он сидит, Заурбек Гутиев, 84 лет от роду, один, и не может понять, что происходит.

В сером здании городской администрации, в двухстах метрах по прямой от школы, образуется антикризисный штаб. На самом деле люди бегают туда-сюда и говорят о том, что происходит в школе. Поступают сообщения о первых проколах. В отделении милиции дежурного с ключом от того шкафа, в котором оружие, не могли найти 40 минут.

В 10 часов 17 минут из столицы республики Владикавказа в направлении Беслана начинают движение первые четыре мотострелковые роты. Президента Александра Дзасохова незамедлительно известили, и он уже прибыл к месту событий. Дзасохову 70 лет, он президент Северной Осетии с 1998 года. Когда-то он был секретарем комсомола во Владикавказе, а в последние дни Советского Союза его сделали даже членом политбюро ЦК КПСС.

Годы, что он служил партии и государству, оставили свои следы – это усталый, опустошенный, подавленный человек. Дзасохов знает, что родственники и близкие прежде всех с него потребуют отчета: почему террористы смогли без помех доехать до ворот бесланской школы.

Ведь были же сигналы. Еще 18 августа была из Москвы, из МВД, телеграмма всем областным управлениям милиции. Там говорилось: есть сведения, что чеченские боевики планируют в Северной Осетии операцию, по типу той, что была проведена Шамилем Басаевым в больнице Буденовска летом 1995 года.

А в электронном письме, которое Басаев разослал 27 августа, то есть пять дней назад, были такие слова: "Именем Аллаха Всемогущего и Милосердного я, Абдала Шамиль Абу-Идрис, Эмир исламской бригады "Рияд-аль-Салихин", объявляю о наступлении третьего тысячелетия исполнения предсказаний пророка Мухамеда: … Мы будем взрывать ваши дома, корабли, самолеты, будем убивать вас на улицах ваших богомерзких городов, ибо смерть подлых неверных угодна Аллаху. Путь священной войны есть путь истинного мусульманина. Аллах акбар!"

Нет, конечно, слыша такие угрозы, власти кое-что предпринимали. В Беслане и во всей Северной Осетии в это утро 1 сентября отменены все отпуска и увольнительные для милиционеров. На все административные здания, отделения милиции и вокзалы назначены усиленные наряды. С особым упором на больницы и основные магистрали. Перед каждой школой должны дежурить 2-3 милиционера. Но теперь видно, что все это никакого эффекта не дало.

Теперь вообще все лето на Северном Кавказе предстает как увертюра к событиям в Беслане – была масса зловещих предзнаменований, были какие-то нелепые выступления, против которых и военные, и милиция, и юстиция, казалось, ничего не могли поделать. В регионе чувствовалось брожение и уже 17 июня басаевская бригада мучеников "Рияд-аль-Салихин" через интернет стращала: готовятся акты террора, которые будут иметь "неожиданные и крайне эффективные болезненные" последствия для путинского режима.

Спустя четыре дня, в ночь с 21 на 22 июня между 22 часами 30 и 3 часами утра 200 боевиков установили в Назрани на время режим тотального кошмара. Они захватили здания МВД и 137 подразделение пограничников, они разграбили оружейные склады, перегородили улицы баррикадами и расстреляли 98 человек – только милиционеров 51, а кроме них прокуроров, министров.

Некоторые из тех, кто захватывал Назрань, оказались теперь и в спортзале бесланской школы. В их руках наверняка и то оружие, что награблено в Назрани. Ведь от Назрани до Беслана всего 22 километра. Назрань явно задумана была как прелюдия к давно планировавшемуся захвату школы #1. Были и другие сигналы, раз за разом, и каждый раз из Малгобека и окрестностей его на севере Ингушетии.

1 июля 2004 года в перестрелке с террористами на границе города погибли заместитель начальника милиции Малгобека и заместитель малгобекского УГРО.

12 июля 2004 года сотрудники МВД в лесу близ Сагопши к юго-западу от Малгобека обнаружили огромный схрон оружия, набитый пулеметами, автоматами, гранатометами и боеприпасами, добытыми в Назрани.

20 июля – и снова в Сагопши – застрелили мужчину 31 года от роду, жителя чеченской столицы Грозного, оказавшего ожесточенное сопротивление.

И, наконец, 23 июля в Сагопши ушел от погони Муса Цечоев, который позднее окажется среди бесланских террористов.

Все эти события произошли в радиусе максимум 10 километров от того палаточного лагеря, из которого захватчики выдвинулись ранним утром 1 сентября 2004 года. Между всеми этими событиями есть связь, все они были предсказуемы.

Если бы главный малгобекский милиционер Мухашир Евлоев, кавалер ордена за отвагу, офицер с образцовой выправкой и неуловимым взглядом, чуть внимательнее следил за тем, что творится в лесах вокруг его деревни и за высокими заборами ее домов, Беслан и сегодня оставался бы никому неизвестным городком.

Лариса Мамитова, врач со скорой помощи, сидит в центре спортзала с сыном Тамерланом. Его сегодня одевали, как на праздник. На тринадцатилетнем мальчике темный костюм с жилеткой, белая шелковая рубашка и до блеска начищенные ботинки. Лариса даже накрасилась, что делает только по особым случаям. Она небольшого роста, ее короткие волосы покрашены в темно-рыжий цвет, все движения ее тихи, скромны, неброски. Ей 54 года. За годы работы в больнице она поняла, что даже самые скверные обстоятельства не оправдывают бездействия.

По приказу террористов заложники бросают свои телефоны и сумки к их ногам. Бросает и Мамитова. Один из захватчиков топчет телефоны каблуками своих сапог. Кто-то из них кричит: " Если теперь еще у кого-то найдем мобильник, расстреляем 20 заложников! Поняли? 20 расстреляем!"

Лариса видит, что некоторые из заложников свои мобильные телефоны прячут. Она просит, чтобы не рисковали, просит настоятельно – мобильники нужно отдать. Потом она видит, как двое террористов тащат через спортзал мужчину. Он тяжелый, лет около 40, и – мертв. Мамитова не знает, что мужчину зовут Сослан Бетрозов, она не знает, что его только что расстреляли на глазах двоих его сыновей. Она видит только широкий след крови на полу. Одну из школьниц заставляют вытирать кровь. Девочка идет по кровавому следу и белой рубашкой вытирает его. Мамитова повышает голос на заложников, сидящих рядом с ней: "Отдайте же, наконец, ваши чертовы телефоны!" Снова мобильники летят в кучу в центре зала.

Кто-то из террористов спрашивает, есть ли среди заложников врач. Мамитова откликается. Ее ведут к главному коридору. Там на полу сидят двое террористов, спиной опершись о стену. У обоих сильные кровотечения. Одному Мамитова дала бы лет 25, другому – лет 35. Тот, что помоложе, ранен в живот, у того, что постарше прострелено правое предплечье. Кто-то из захватчиков приносит Мамитовой рюкзак с йодом и бинтами.

Вначале она перевязывает того, что постарше. Пуля прошла наискось сквозь предплечье и оставила длинную рваную рану. Мамитовой кажется, что среди захватчиков именно этот – главный. Он агрессивней других и все время командует. Он носит бороду. Многим из заложников бросается в глаза, что именно он по-особому жесток. Он все время держит руку вверх, чтобы остановить кровотечение.

Российские следователи позднее опознают в нем Владимира Ходова.

Мамитова спрашивает его, зачем брали заложников. "У нас одна цель", – говорит Ходов. " Чтобы русская армия убралась из Чечни". Мамитова предлагает Ходову передать наружу записку с требованиями.

"Это только Полковник решает", – говорит Ходов.

"Тогда дайте мне поговорить с Полковником", – просит Мамитова.

Ходов спрашивает, как ее зовут, сколько ей лет, где она работает.

"Вы здесь одна?"

"В спортзале мой сын"

"Больше никого?"

"Только я и мой сын"

После того, как Мамитова перевязала раненых, кто-то из террористов приносит ей две конфеты. Ходов говорит, чтобы она их не трогала. Он говорит, что она все равно отдаст их сыну.

В коридоре она видит больше десятка заложников, стоящих перед окнами, держащих руки на затылке. Мужчины-заложники сооружают баррикады. Террористы выбивают окна, явно опасаясь газовой атаки. Они стреляют по всему, что движется перед окнами школы – стреляют из тяжелого оружия, из пулеметов на треногах, их гранатометов.

По коридору идет шахидка, "черная вдова". Она ведет нескольких детей к туалетам рядом со столовой. На ней черное одеяние, в правой руке пистолет, виден пояс с взрывчаткой. Мамитова видит ее черные глаза.

Ходов с забинтованной рукой встает и уходит. Мамитовой он говорит, чтобы ждала. Она не знает, с кем говорила. Она не может знать, кто этот Ходов. Что он – такой же осетин, как она.

Эльхотово – деревня мусульманская, хотя Северная Осетия в основном христианская. Здесь недалеко до границы с Кабардой. В городе 11 тысяч жителей, аккуратные кирпичные дома – вполне буржуазная зажиточность, по улицам гуляет всякая живность, из-за чего двигаться можно только шагом.

Ходов жил на улице Сортово, 17, последнее парадное, первый этаж справа, в двухэтажном бараке. Маленького Володю мать привезла сюда с Украины, когда ему было три года. На детсадовских фотографиях упрямый мальчик в белом вязаном пуловере с серьезными темными глазами. Приемный отец Ходова служил в инженерных войсках, мать работала медсестрой, детей было двое – нормальная уважаемая семья. Владимир учился в школе #1, и самые хорошие отметки получал по русскому языку и литературе. Он слыл тихим и болезненным, необщительным. Однажды его сильно избили, и травма на левом глазу так и осталась.

В Доме Культуры на первом этаже была библиотека. Владимира здесь приметили, потому что интересовался он только одним – той полкой, где энциклопедия. Потом когда-то в Эльхотово ему станет слишком тесно. Наступит момент, когда мальчик, в своем городке считающийся странным, но безобидным, превратится в мужчину, который берет заложников и с ними особенно жесток.

Ислам Владимир Ходов принимает уже взрослым. С этой чужой ему религией его свел брат Борис, в 16 лет осужденный за убийство на 8 лет, и в камере перешедший в исламскую веру. На свободу Борис вышел в начале 2003 года. С этого момента началось превращение братьев.

Уже 11 июня 2003 года Борис попадается с оружием и наркотиками по пути из Ингушетии. При нем была система спутниковой ориентации. Она показывала, что он шел из Старого Малгобека, поселка, в котором живет еще один бесланский террорист – Торшхоев. Бориса Ходова арестовывают, но через три дня выпускают. Спустя две с половиной недели, 1 июля 1993, он выкрадывает понравившуюся ему соседскую девочку, желая на ней жениться. 19 июля его настигают четыре пули, выпущенных в него братом девочки.

На похоронах 22 июля 2003 года появляется и Владимир Ходов, к тому времени живший уже на нелегальном положении. С 1998 года на него выписан ордер на арест по подозрению в изнасиловании, совершенном в адыгейском городе Майкопе. Тем не менее, он не скрываясь ходит по родному городу. В последнюю секунду перед тем, как тело брата должны были отвезти на кладбище и похоронить по осетинскому обычаю, Владимир на удивление всем собравшимся соседям требует, чтобы похороны проходили строго по мусульманскому ритуалу.

Труп извлекают из гроба, несут в квартиру и совершают омовение. Делает это Хаджи Али, совершивший паломничество в Мекку, бывший имам Эльхотово. Он крупного роста, всегда с вязаной шапкой на голове и среди жителей Эльхотово слывет сомнительным торгашом со связями в Ингушетии. Известно, что за несколько месяцев до захвата школы в Беслане в подвале его дома был обыск – искали оружие.

Хаджи Али, в миру Алик Габисов, живет в шикарном доме, всего в ста метрах от квартиры Ходовых. Официально именно он обращает Ходова в мусульманскую веру. На западной оконечности Эльхотово возникла мечеть: в конце Второй Мировой немецкие бомбы превратили в руины без крыши и окон одиноко стоявший дом. Там будущий террорист был торжественно принят в мусульманскую общину и обрел новое имя – Абдула. Это было в начале 2003 года, меньше, чем за два года до захвата заложников. Ходов, объявленный во всероссийский розыск по подозрению в изнасиловании, прячется в течение многих дней и недель после похорон брата в подвале дома Хаджи Али. В шестом отделе североосетинского МВД – в секретной службе – его допросили и сразу отпустили.

Может быть, в Эльхотово поломался компьютер, в котором значился ордер на арест Ходова. Может быть, чиновник просто забыл посмотреть. У будущего захватчика заложников было, впрочем, уже и в то время достаточно денег, чтобы откупиться.

В начале августа 2003 года Ходова видели еще раз – в Ингушетии вместе в Хаджи Али. Они встречались в деревне Инарки с торговцем Муссой Яндиевым и хотели получить с него 150 тысяч рублей – или 5 тысяч долларов. Рядом с Инарки находится как раз тот лесок, в котором отряд, предназначенный для бесланской операции, разбил свой последний лагерь. Может быть, хотели привлечь и торговца? Может быть, Ходов уже тогда собирал деньги, машины, контакты, информацию?

Потом след Ходова теряется. Хаджи Али говорит, что Ходов был в медресе в Дагестане. По сведениям российских секретных служб, он был в лагере по подготовке террористов недалеко от Галашки в Ингушетии. Там он якобы познакомился с другими участниками набега на Беслан. Точно известно одно: 3 февраля 2004 года Ходов объявляется во Владикавказе. Он совершает подрыв северокавказского военно-юридического факультета: семеро погибших, десять человек раненых. Выписан еще один ордер на арест Ходова.

В местной газете появляется фотография Ходова на первой полосе: серьезный молодой человек, 28 лет, в черном пиджаке. И хотя к тому времени розыск Ходова шел уже по 2 ордерам на арест, он преспокойно гулял по улицам родного Эльхотова весной и летом 2004 года. Тамошний начальник милиции, старший лейтенант Валерий Джибилов, не дает приказа арестовать Ходова, гуляющего под его окнами. По халатности ли, от безразличия или легкомыслия – это не известно.

Во всяком случае, вся подготовка Ходова к Беслану шла на глазах властей.

Майор Гурашев, участковый милиционер поселка Хурикау и первый заложник того сентябрьского дня, сидит недалеко от школы #1 в доме 89 по Коминтерновской. Сюда ему удалось сбежать, как только террористы выскочили из машины. Они просто забыли его на заднем сидении его 'жигуля', и как только началась стрельба, он понял, что одному тут ничего не сделать, закатился под машину.

Сейчас он звонит начальству. Начальство подключает следователей. Проходит немного времени, и Гурашев второй раз за день становится жертвой: коллеги из Владикавказа ему, мусульманину, не верят. Его, почти четверть столетия безукоризненно служившего в своей деревне, подозревают во лжи. Его, по собственной воле кинувшегося к ним с докладом, они объявляют пособником террористов.

Майор Султан Гурашев узнает российскую правоохрану теперь с другой стороны, обычно не знакомой людям в милицейской форме. Им начинает заниматься группа под руководством следователя по особо важным делам Игоря Ткачева и работающая по заданию генпрокурора Владикавказа.

Майора, вставшего на пути захватчиков, когда еще было не поздно, сломали бесконечными допросами. Когда его отпустили, у него была рваная рана на лбу длиной 8 сантиметров, левый глаз заплыл полностью, на груди и левом бедре – огромные гематомы. Мошонка растоптана.

Казбек Дзарасов осетин, ему 34 года, высокий и худой, попал в заложники вместе с матерью и сыном. Его жизнь с первых минут подвергалась особой опасности – отношение захватчиков к взрослым сильным мужчинам проявилось с самого утра в том, что они отобрали 20 из них и увели в коридор. Был среди них и Казбек Дзарасов, большой, жилистый и с добрыми глазами.

В коридоре бурлит жизнь. Террористы бегают туда-сюда. "Как у себя дома", – думает Дзарасов. Все заняты делом, все без масок.

Главный коридор школы #1, длиной в 50 метров и шириной в 4 метра, освещают два ряда окон – по семь с каждой стороны. Окна эти выходят во внутренние дворы. Перед ними, держа руки за головой, стоят Дзарасов и другие. Они живой щит.

Другим заложникам, среди них и старшим из школьников, велено сооружать баррикады у окон. Они подтаскивают книги, мебель, снятые с петель двери. Работа затягивается. Раз за разом наполовину готовые баррикады разваливаются. Просветы для стрельбы, которые сооружают из плакатов и картинок в рамках, оказываются неустойчивыми. Закрыть окна долго не удается. Охранники мечутся, пиная заложников ногами, а иногда и прикладами, и все время кричат: "Тишина, не дергаться!"

У Дзарасова свело ноги, в руках он больше не чувствует притока крови. Он все еще стоит перед этим окном, держа руки у головы, хотя и руки, и ноги нестерпимо болят. Но стоит пошевелиться или хотя бы переступить с ноги на ногу, как его сразу бьют по ногам, по бедрам, по бокам. Так он стоит в течение многих часов.

С 11.30 школу окружают части 58-й армии. На одном из блокпостов оказывается и Роман Алиев, уже год служащий в патрульной милиции. Его пост на улице Коминтерна. Настоящего приказа он не получал. Как и другие милиционеры, он сам решил, что нужно бы блокировать перекресток в 150 метрах от школы. Насчет какого-то плана окружения объекта Алиев ничего не слышал.

В Беслане около 500 милиционеров. Сейчас они занимают посты по широкому кольцу вокруг школы. Приказов они не слышат. Радиопередатчики большую часть времени молчат. Новый начальник милиции в должности всего месяц. Его вообще не видно.

Тем временем в течение дня подходят все новые жители Беслана, родственники тех, у кого в школе дети, сестры, отцы. На милиционеров в ограждении градом сыпятся вопросы. Но они и сами ничего не знают. Информации у них никакой. Как все прочие, они слышат только слухи. Они послали кого-то в городскую администрацию – к Дворцу культуры. Говорят, что там выдают всю информацию, которая имеется в наличии.

Роман Алиев, стоя здесь, в ограждении, узнает, что у его подруги Дианы случился нервный припадок. Она в больнице. Ее младшие брат и сестра – оба ученики школы #1, им обоим в первые минуты трагедии удалось сбежать. В самые первые минуты это удалось нескольким сотням людей. И даже в течение первого дня из школы нескольким людям удастся бежать. Две девочки убегут из уже занятого террористами здания.

Врач Лариса Мамитова, мать Тамерлана, в сопровождении террористов идет к тому, кого они называют Полковником. Он сидит в библиотеке на первом этаже за столом. Он приглашает Мамитову тоже присесть. На полу валяются книги. Большинство – советских времен. "Белый снег" Юрия Бондарева о Сталинградской битве. "Как закалялась сталь" Николая Островского. Даже копия ленинской "Искры" среди них. На стене – стенд, на котором написаны слова Чехова: "Равнодушие парализует наши души и ведет к преждевременной смерти".

У Полковника длинное лицо, борода клином. Наголо остриженная голова покрыта мусульманской вязаной шапкой. На нем брюки от камуфляжного костюма, черная майка и пояс, на котором висят гранаты, нож и штык. На руках – черные перчатки с обрезанными кончиками пальцев. Он держит снайперскую винтовку с большим оптическим прицелом. Полковник подходит к окну и через прицел смотрит на дом, в котором, как он подозревает, сидит снайпер федералов. Несколько минут он наблюдает за этим окном через свой прицел, потом трижды стреляет.

Полковник производит впечатление уверенности и спокойствия. Он спокоен настолько, что Мамитовой кажется, захват заложников для него дело не новое. Рядом с ним другие террористы кажутся зелеными юнцами. Они ради развлечения палят по проезжающим перед школой машинам, по курам и уткам, и когда попадают, радуются, как дети. Полковника они боятся, Мамитова это чувствует. Что он приказывает, все исполняют.

Полковник снова садится к столу напротив Мамитовой. Он дает ей лист бумаги и шариковую ручку, и диктует номер телефона, по которому ему должно звонить российское правительство. Потом он запускает руку в карман брюк и долго что-то ищет там. Он вытаскивает план школы, смотрит на него и убирает снова в карман. Наконец он достает лист бумаги, на котором что-то написано, и диктует Мамитовой свои требования. Для переговоров в школу должны прийти президенты Северной Осетии и Ингушетии, советник Путина Асламбек Аслаханов и Леонид Рошаль, детский врач из Москвы, доверенное лицо Путина. За каждого раненного боевика будет расстреляно 20 заложников, за каждого убитого – 50. В случае штурма школа будет взорвана. Кроме того, Полковник требует, чтобы из Назрани привезли воду, ингушскую воду, чистую воду.

Полковник предупреждает Мамитову: только передать послание, ничего не говорить. Если попробует бежать, сына расстреляют. Потом он приказывает привести снайпера. Показывая на него пальцем, он говорит Мамитовой, что она будет у него под прицелом.

Мамитова отрывает белую занавеску от левого окна библиотеки и через главную дверь выходит из школы. Она машет занавеской и идет к воротам школы, тем, что с улицы Коминтерна. Она кричит, что у нее послание от боевиков. Ей навстречу идет молодой человек с ружьем. Он кладет винтовку на траву, подходит ближе к ней, берет записку. Мамитова спрашивает его: "Ты осетин?" Он кивает. Тогда она ему говорит по-осетински, что в школе примерно 1300 заложников, что спортивный зал заминирован и что штурмовать школу ни в коем случае нельзя.

Перед воротами на школьном дворе лежит женщина, истекающая кровью. Она ранена в ногу и не может двигаться. Мамитова просит прощения за то, что не может помочь. Она возвращается в школу и просит террористов разрешить ей помочь женщине, иначе она умрет от потери крови. Террористы говорят: "Нет!". Полковник говорит: "Нет!".

Полковника, который держит в своих руках нити событий в бесланской школе, зовут Руслан Хучбаров. Это утверждают спецслужбы. На одной из немногих фотографий, изображающих Хучбарова в прежней жизни, виден накачанный, наголо постриженный молодой человек в тренировочном костюме, высокомерно и выжидающе смотрящий в камеру. Похож на питбуля, стоящего на задних ногах.

Хучбаров родился 12 ноября 1972 года в Галашках. Галашки в Ингушетии, но до Северной Осетии оттуда всего один холм. Деревня расположилась вдоль дороги у бурной речушки Асса. В ней 1000 дворов и новенькая мечеть. На дороге – шлагбаум и памятник.

Камень под зеленым знаменем ислама положен в память о солдатах, убитых здесь боевиками в 2000 году. Боевики стреляли с холмов из гранатометов и автоматов. Одним из тех, кто стрелял, так написано в досье ФСБ, был местный по имени Руслан Хучбаров. Тогда погибли 18 офицеров и солдат федеральных войск.

К тому времени Хучбаров уже был убийцей, которого разыскивали по всей стране. Был приказ о его аресте после того, как в мае 1998 он убил двух армян в Орле на дороге, ведущей в Болхов, около кафе "Нектар". Спор вышел из-за женщины.

Он тогда жил в Знаменке, под Орлом, с рыжеволосой Леной Цорикашвили. У них была дочка Лиля. Хучбаров и не скрывал, что связь с Леной значила для него не слишком много, в общежитии маслозавода у него было много знакомых женщин. Покурить с гостями он выходил на улицу. Такой жиголо с приличными манерами. Постоянной работы, насколько известно, он никогда не имел.

После убийства армян Хучбаров скрылся. ФСБ утверждает, что знает, где он прячется, но не ловит его. В Чечне, где Хучбаров скрывается от преследований, его сначала зачисляют в отряд командира Ибрагима, потом он переходит к Арби Бараеву, известному своими многочисленными убийствами заложников. В конце концов, Хучбаров оказывается в числе лиц, приближенных к полевому командиру Шамилю Басаеву.

Хучбаров в Чечне был не все время. Он вел образ жизни, типичный для повстанца – постоянно в бегах. От органов безопасности он постоянно уходит. Один раз, когда пытался в Нальчике встретиться со своей подругой. Потом в 2002 году после перестрелки у автобусной остановки в ингушском городе Слепцовская. И еще раз, когда навещал в Галашках отца, и пришлось бежать через кукурузное поле от отряда спецназа.

Руслан родился в Галашках на Партизанской улице, дом 11. В одном из самых старых и бедных домов деревни. Его отец Тагир Хучбаров, тракторист на пенсии, в черном берете и черной рубашке говорит, что видел сына в последний раз пять лет назад.

Единственная комната в доме, где родился Руслан, примерно 20 квадратных метров. Ковры на стенах, тахта в рисуночек, с потолка свисает патрон без лампочки. Шкафа нет, потому посуда – на столе. Из окна виден сад с туалетом посреди кукурузных зарослей. Под раскидистым ореховым деревом – гордость семьи, зеленые 'жигули' с номером А-4763.

О чем отец с сыном говорили в последний раз? О жизни Руслана, о целях, о том, как убил армян? "Если бы я их не застрелил, то убили бы они меня", – так ответил тогда сын на его вопрос, рассказывает Тагир Хучбаров. Он верит сыну: "Руслан всегда был спокойный парень".

Отец и сын виделись не часто. После того, как родители развелись, Руслан жил у матери. Только когда ему исполнилось уже лет 8 или 9, он вернулся в Галашки, пошел в школу и запомнился одноклассникам веснушчатым, "совершенно нормальным парнем". Во всяком случае, не стремящимся выделиться.

Лишь много позже, в Орле, Руслан решил стать сильным и придумал себе кличку – Полковник. В Чечне он из обычного уголовника превращается в террориста. Может быть, повлияла спецподготовка, может быть, ожесточился в поле, может быть, был ослеплен религией – этого никто сказать не может.

Когда отец Хучбарова говорит, что не видел сына с 1999 года, он и не ожидает, что ему поверят. Он рассказывает: "Уже 10 дет ко мне каждую неделю приходят КГБэшники – или ночью в 11, или утром в 4. Я уже перестал и штаны на ночь снимать". Старик знает, чего хотят от него ночные визитеры. И посетители знают, что он будет молчать как могила. Таков обычай общения центральных властей с людьми на Северном Кавказе. Игра кошки с мышью. "Они спрашивают о моих сыновьях. В последнее время только про Руслана – с тех пор, как младшего сына, Башира, два года назад застрелили в лесу. Я всегда отвечаю: вы же знаете, где его искать".

Есть много свидетельств того, что перед бесланской драмой Руслан Хучбаров оставил немало следов в области, граничащей с Северной Осетией. Без всяких последствий.

После убийства армян и нападения на колонну солдат в Галашках, Полковник якобы сам купил взрывчатки, чтобы взорвать здание ФСБ Ингушетии, что и сделал 15 сентября 2003 года вблизи Назрани. Тогда погибли трое. Следствию, кажется, известно, что после этого он – как боец или как организатор – участвовал и в серьезно подготовленном нападении на Назрань 21 июня 2004 года. Потому 20 июля 2004 года на Партизанской улице в Галашках появился целый отряд ФСБ под предводительством лейтенанта ФСБ Костенко из Железноводска – семеро парней в масках, с калашниковыми наперевес и инфракрасными излучателями в рюкзаках. Было как раз четыре часа утра.

Отряд останавливается перед плетеным забором, за которым маленький садик и каменный дом. Зовут хозяина, одевают ему наручники, избивают его, обыскивают дом, ревущих детей запирают в задней комнате. В спальне находят автомат Калашникова. Хозяйку гонят словами "Пошла отсюда, сука!". В саду раздаются выстрелы. Хозяин сражен тремя пулями в грудь и одной в голову. Но это не Руслан Хучбаров, на имя которого выписан ордер на арест, за которым приехало сюда из Железноводска подразделение 38/0. Жертвой стал Беслан Арабхаев, живший на Партизанской, дом 1, малоимущий колхозник, отец семерых детей. Спецназовцы ошиблись на несколько домов.

На месте события вдову заставляют подписать протокол о том, что у нее нашли оружие. В уголовном деле #04600044, на котором она настояла по совету родственников, шансы ее равны нулю. Так сказал прокурор.

Только потому, что дядя застреленного, Муса Арапханов, время от времени выпивает с отцом того, на кого, собственно, был ордер, со старым Тагиром Хучбаровым, просачивается слух: искали в деревне спецназовцы не случайно. Муса говорит, что Полковник уже в этом году был в Галашках на поминках своей матери. "Он был очень верующий'. Даже представить себе невозможно, чтобы он такое творил", – говорит Муса. "Такое" – имеется в виду Беслан.

К моменту захвата заложников Руслан Хучбаров только женился в Чечне, и у него родился сын. Когда он 1 сентября 2004 года устанавливал свой режим террора, дома в Чечне оставался его собственный ребенок семи месяцев от роду. Примерно в таком возрасте, как самые маленькие из бесланских заложников.

Леонид Рошаль – детский врач. Мужчина крепкого сложения с громким голосом. Он только что пришел в свой кабинет. Он был в одной из московских школ. Там в актовом зале он произносил речь о новом учебном годе. Сегодняшний день его забит встречами и переговорами до самого вечера. Рошалю 71 год, он в России человек известный, кое-кто считает его доверенным лицом президента Путина. Хотя никто не знает, насколько эти двое действительно доверяют друг другу.

Звонит телефон. На другом конце линии голос журналиста из ИНТЕРФАКСА:

"Вы слышали, что террористы хотят с Вами говорить?"

"Какие террористы?" – спрашивает Рошаль.

Вместо ответа на свой вопрос Рошаль слышит удивленное: "Вы ничего не знаете?"

"Нет, ничего не знаю", – отвечает Рошаль, сердясь. Он человек темпераментный.

"В Беслане в Северной Осетии", – рассказывает журналист, – "террористы захватили школу. Они требуют, чтобы в Беслан приехал советник Путина по Северному Кавказу, президент Северной Осетии, президент Ингушетии и Вы. И прямо сейчас".

Журналист на секунду замолкает и потом спрашивает: " Вы готовы туда лететь?"

"Я готов".

"Прямо сейчас?"

"Прямо сейчас".

Журналист кладет трубку. Рошаль сидит с трубкой в руке. Террористы. В школе, полной детей.

Два года назад отряд чеченских террористов захватил в Москве театр Норд-Ост со всеми зрителями. Они тогда заминировали зал и требовали, чтобы в течение недели российские войска были выведены из Чечни. Путин отказался от любых контактов с захватчиками и велел спецназу штурмовать театр. Во время штурма были застрелены почти все террористы. Погибли 117 заложников. Большинство – от усыпляющего газа, который использовали против террористов.

Перед штурмом Рошаль вел переговоры с захватчиками. Он был первым врачом, которому разрешили войти в зрительный зал. В напряженных переговорах он добился согласия боевиков на то, чтобы в зрительный зал доставили воду и медикаменты. Ему удалось вывести нескольких детей. С тех пор он знаменит в России и не только. Рошаль гордится этим. Он набирает один из кремлевских номеров: "Говорит Леонид Рошаль. Мне нужен правительственный самолет, чтобы лететь в Беслан".

В антикризисном штабе собралось человек 20. Здесь начальник ФСБ местного региона Валерий Андреев, здесь президент Дзасохов, здесь спикер парламента Таймураз Мамсуров, депутаты думы Рогозин и Маркелов, заместитель генерального прокурора Фридинский. Кто здесь главный – не понятно. Как не понятно, что, собственно, нужно делать.

Из тех переговорщиков, которых потребовали террористы, приехал пока только Дзасохов. От президента Ингушетии Мурата Зязикова и советника Путина по Северному Кавказу Аслаханова никаких сигналов не поступало. Гадают, почему в списке оказались эти трое представителей системы, а с ними еще и Рошаль. Если смотреть с позиции террористов, никто из них на роль доверенного лица российского президента не тянет. Складывается подозрение, что переговорщиков хотят заманить в смертельную ловушку.

Может быть, по этой причине никак не удается найти ингушского президента и отставного генерала спецслужб Зязикова. Он любит легенды о своей удали, рассказывает, как однажды в астраханском цирке из табельного пистолета застрелил взбесившегося медведя. Зато сейчас он ушел на дно. Мобильник его молчит. Позднее он скажет, что о драме в Беслане он узнал из "средств массовой информации". А СМИ пишут, что в течение всей трагедии с заложниками он сидел в московской гостинице "Президент" и что "изъял его из оборота" сам Путин, его покровитель.

Вместо Зязикова из Москвы спешно привозят двух других влиятельных ингушей: Михаила Гуцериева, бывшего вице-спикера государственной думы, сейчас директора нефтяного концерна "Росснефть", и его брата Хамзата, отставного министра внутренних дел Ингушетии и кандидата на пост ее президента. Они на Северном Кавказе в авторитете. В отличие от людей Путина, они умеют говорить на языке террористов.

Николай Патрушев, глава ФСБ, приземляется в аэропорту под Владикавказом. В антикризисный штаб он не едет. В течение ближайших двух дней там его никто не увидит. Чем занимался главный специалист Путина по национальной безопасности во время кризиса, останется загадкой.

На закрытом заседании совета Безопасности в Москве Патрушев потом шокирует сенаторов высказыванием, что во время захвата заложников в Беслане не было координации действий между МВД, ФСБ и армейским руководством.

Именно такое впечатление и складывается у всех, кто видел работу антикризисного штаба. На первом этаже здания мэрии импровизированный антикризисный штаб вел заседание в двух группах: совершенно изолировано от гражданской части штаба, в противоположном крыле здания, разместились силовики. Тут командовали заместитель главы ФСБ Проничев и командующий 58-й армии. Специалисты ФСБ по подслушиванию со своей техникой расположились тут же.

Спикер парламента Северной Осетии Мансуров, у которого трое детей в школе среди заложников, мечется между двумя почти враждебными группировками в антикризисном штабе. Время от времени он выходит на улицу, чтобы успокоить родственников заложников. Улицы перед мэрией запружены людьми. И Дом культуры по соседству все больше заполняют родственники заложников.

Баррикады построены, длинный тонкий Казбек Дзарасов и другие заложники-мужчины больше не нужны. Необходимость в "живом щите" отпала. Их гонят к центру коридора. Там, где переход в спортзал, начинается узкий десятиметровый проход без окон. Группе Дзарасова приказывают встать на колени лицом к стене. После долгого стояния для ног это очень приятно, но руки все равно нужно держать за головой – это мучение продолжается. Они встают на колени. Когда Дзарасову удается хоть на короткое время успокоиться, он начинает считать предметы, наблюдать за людьми, запоминать происходящее. Он старается убить время – здесь, в эпицентре террора. Ему приходит в голову мысль: "Кто знает, может быть, потом все это будет очень важно. Лучше я все аккуратно запомню".

Казбек Дзарасов запоминает, что он стоит на коленях шестым справа от двери, ведущей в один из классов. В дверном проеме он видит одну из чеченских женщин, одетую во все черное. Он слышит, что она разговаривает с кем-то на повышенных тонах. Слов он не разбирает, потому что разговор идет не по-осетински и не по-русски. Но понятно, что они ругаются. Голоса их громки, особенно голос женщины. Они очень возбуждены.

Следующее, что слышит Дзарасов, – мощный взрыв. Короткий, разрывающийся, громоподобный звук. За ним – крики и выстрелы. Одно ухо ничего не слышит. Слева от него мир рушится и превращается в обломки. Двое мужчин, стоящих на коленях рядом с ним, падают замертво. Шестеро корчатся от глубоких ран и боли. Напротив двери лежит кто-то из террористов, у него кровотечение из живота. Зацепило, кажется, и еще одного. Женщины в проеме двери нет, она взорвалась. Как и почему, Дзарасов не знает.

Террористы в коридоре думают, что начался штурм. Они орут и беспорядочно стреляют. Одна из пуль задевает врача Мамитову – рана в нижней части правой ноги. Когда террористы перестают палить, Мамитову ведут к раненым. Один из террористов ранен в голову, он без сознания, кровь течет из уха, грудная клетка резко поднимается и опускается.

Террористы приказывают, чтобы Мамитова помогла тяжело раненому. "Поздно", – отвечает она. Кожа у умирающего такая темная, что некоторые из заложников считают его выходцем из Африки. Мамитова думает, что он араб. Он небрит, но борода у него не растет.

Захватчики требуют, чтобы Мамитова сделала что-нибудь, чтобы ему не было так больно. Притаскивают рюкзак, полный сильнодействующих медикаментов, которыми обычно пользуются военные врачи: витамин К и этамзилат против сильных кровотечений, промидол и моридол для обезболивания. Мамитова делает умирающему укол моридола. Помочь раненым заложникам ей не разрешают.

Мамитова смотрит на проем двери и понимает, что произошло. Там взорвалась "черная вдова". Фрагменты ее тела разметало по комнате и по коридору. Каплями крови забрызгана доска над дверью, на которой написан русский алфавит. На потолке – клоки волос, лоскуты кожи.

В списке мучениц чеченского народа прибавилось одно имя.

Казбек Дзарасов, худой и длинный человек с добрыми глазами, все стоит на коленях в коридоре. Он слышит звуки радио. Передают четырехчасовые известия. Террористы заставляют семерых из мужчин встать и уводят куда-то по лестнице на второй этаж. Спустя полчаса уводят еще двоих. Один из них – Аслан Кудзаев. По случаю праздника он оделся во все белое – на нем белый костюм, белая рубашка, белые туфли.

Кудзаева ведут в кабинет литературы на первом этаже. Класс выкрашен в голубые и синие тона, под потолком висят портреты великих русских писателей. Их глаза обращены на семь лежащих внизу трупов. Кудзаев – во все белом – видит, что это те мужчины, которых увели полчаса назад. Они лежат в нелепых позах один на другом. "Чтобы правительство знало, что мы здесь не шутим", – говорит один из террористов и выходит из класса. Другой террорист дает двум приведенным команду выбросить трупы из окна.

На стене, под которой лежат трупы, множество дыр от пуль. На портрете Тургенева брызги крови – там, где лоб. На портрете, на котором Толстой по пояс, видна дырка от пули чуть ниже сердца. Кудзаев подходит к трупам и видит: их расстреляли спереди, дырки от пуль видны на ногах, животах, на груди и на лбу. Их одежда пропитана кровью.

Вместе с другим заложником он тащит первый труп к правому окну. Они открывают двустворчатое окно и поднимают тело на подоконник. Кровь капает на радиатор отопления. Теперь они выталкивают мертвеца. Он падает на землю между двумя каштанами.

Кудзаев понимает, что он и другой заложник станут следующими, кого расстреляют. Он думает, как отсюда бежать. Он смотрит на подоконную стену – она шириной 70 см. Он инженер-строитель и оценить такое может одним взглядом. Он мог бы выпрыгнуть, и шанс есть. Снайперу будет сложно так наклониться над подоконником, чтобы стрелять вниз в того, кто стоит близко к стене. И, кроме того, думает Кудзаев, террорист же понимает, что пока он стоит у окна, он сам на прицеле у другого снайпера.

Они бросают из окна второй труп, и Кудзаев шепчет другому заложнику по-осетински: "Надо прыгать". Тот качает головой – не верит, что получится. Но Кудзаев уже решил попробовать. Лучше так умереть, чем стоя спиной к стене. Он прыгнет. Он знает, что для другого это смертельный приговор. Но себе он говорит: "Он сам его себе подписал".

Террорист стоит у двери в класс. Видно, что он боится снайпера. У террориста в руках Калашников – АК-74. Кудзаев знает эту модель – у самого такая дома. Он знает, что в рожке 30 патронов.

Когда они выбрасывают из окна четвертый труп, Кудзаев замечает, что террорист меняет рожок. Кудзаев залезает на подоконник и прыгает. Прыжок получается большой – почти пять метров до земли.

В своем белом костюме Кудзаев приземляется на трупы и вывихивает правую ногу. Жгучая боль. Он хромает вдоль стены, перелезает через забор, бежит к железной дороге. Позади слышны выстрелы. Он видит, как пули буравят землю вблизи его ног. Кудзаев прячется за насыпью, метров сто ползет вправо. Он снова чувствует боль, но все его мысли об одном – надо выжить. Появляются двое солдат и выносят его из зоны обстрела. Несут к машине скорой помощи.

Фатима, фотограф местной газеты, присматривается к террористу. Себе она говорит: "Я же журналистка, я должна их хотя бы посчитать". Насчитала десятерых. Среди них одна женщина. Правая рука приподнята, в ней пистолет. Левой она поддерживает пояс с взрывчаткой, повешенный на бедра. "Ну вы, бараны!" – кричит кто-то из террористов. Они говорят по-русски с акцентом, происхождение которого Фатима не может определить.

Один раз, когда шум террористам надоел, они вытащили из толпы одну женщину и ствол винтовки приложили ей к голове. Наступила тишина. Через некоторое время в другом конце зала вытащили другую женщину из толпы и ей тоже приставили дуло к виску. Если кто-то из заложников встает без разрешения, террористы стреляют поверх голов.

Фатима обращает внимание на одного из террористов, который занят с детьми. Он небольшого роста, ему лет 30, он без маски, иногда он улыбается. Через все горло, от уха к уху, тянется шрам, как будто кто-то пытался ему отрезать голову. Фатима дает ему кличку "Улыбчивый".

Однажды Фатима замечает, как Улыбчивый говорит с женщиной, у которой на руках грудной ребенок, У женщины длинные серые волосы и красивое печальное лицо. Она качает малыша и гладит по голове, но он не перестает кричать. Улыбчивый берет у женщины бутылку с соской и идет за водой.

Фатима слышит где-то мелодию своего мобильника. Она видит, как террорист берет ее телефон, открывает и закрывает крышку. Она сидит в двух метрах от пакета с взрывчаткой и беспокоится за Томагочи в своем мобильнике: ведь он с голоду помрет, если не покормить. Сама Фатима голода не чувствует. Она хочет пить, но не пьет, чтобы не забирать воду у детей.

В спортзале Фатима кладет голову на ноги учителя физкультуры Алика Цаголова и плачет. Цаголову 54 года, он крепкого сложения, с лысой головой, был когда-то чемпионом союза по штанге. Цаголов успокаивает людей. Его авторитет действует на людей. Террористы принимают его как посредника. Фатима спрашивает его: "Мы все погибнем?" Цаголов успокаивает: "Нужно набраться терпения". Чтобы поднять ей настроение, он говорит: "Когда это все кончится, я всем буду рассказывать, что ты лежала у моих ног".

Казбек Дзарасов, худой и длинный, все еще сидит на коленях лицом к стене. Потом ему разрешат просто сесть, а потом даже лечь. В руки хлынула кровь. Тысячи иголок чувствует он в кончиках пальцев. В коридоре отделили тяжело раненых от легко раненых. Тяжело раненые лежат слева от двери, а те, кто полегче или кого вовсе не задело – справа.

Все время заставляют работать. Как только рухнет какая-нибудь баррикада у окна, его поднимают, велят подтаскивать новую кучу книг, стулья, демонстрационные доски для занятий по химии, постеры с портретами российских героев войны "В пламени Афганистана". Когда в терроре перерыв, когда одно мгновение ничего не происходит, он заговаривает с захватчиками: "Чего вы детей-то не отпустите?" – спрашивает он. – "Они ж ничего не понимают". " Им и не надо понимать", – отвечает террорист, – "достаточно, чтобы они сдохли".

Вечером первого дня террористы решают освободить коридор от трупов и тяжело раненых. Дзарасову и еще одному мужчине приказано переносить трупы на одной из снятых с петель дверей – ее используют как носилки. Тела они относят в класс, на двери которого номер 16. Дзарасов запоминает эту цифру.

По пути он видит, что небольшие группы террористов заходят в столовую. Очевидно, чтобы поесть. Дзарасову приходит нелепая мысль: "Вид такой, будто смену закончили на фабрике". Две поварихи из школьной кухни готовят для захватчиков еду. Дзарасов тем временем переносит трупы в темный класс.

Решили и тяжело раненых убрать из коридора. Опять заставляют Дзарасова и его напарника, которого он не знает, перетаскивать тела. Велят тащить их в тот же класс, куда носили трупы. Они приносят их туда и кладут в темноте. Раненых было 6 человек, все мужчины, очень тяжелые. Они стонут, кричат от боли, когда Дзарасов укладывает их на дверь, которая стала носилками.

До самой ночи приходится работать, без конца подтаскивать книги, стройматериалы. Его ведут в класс, выходящий окнами к главному входу школы. Он остается с одним из захватчиков наедине. Он слышит, как тот говорит ему в спину: "Ты для нас ничто, ты умрешь". Казбек Дзарасов на секунду представляет себе, что убить его могут прямо сейчас. Вот этой ночью этот человек может его застрелить. По полу кучами валяются патронные гильзы. Террорист говорит: "Мы – дети Аллаха, мы сыновья его. Молись твоему Богу, чтоб он тебя пожалел". Он играет своим пистолетом, но не стреляет в Дзарасова.

Снова Дзарасова выводят в коридор, где все время слышны выстрелы – иногда совсем близко, иногда очень далеко. Дзарасову кажется, что он точно знает, откуда слышатся выстрелы: из класса #16, где лежат трупы, и куда он отнес раненых. Дзарасов прислоняется спиной к стене. От этой работы его мучит жажда, острая, превратившая язык в рашпиль. По коридору бегают захватчики. Они возбуждены. Среди них и тот, которого Дзарасов решил называть Инвалидом – у него нет одной руки.

Инвалида по кличке Однорукий зовут Хан-Паши Кулаев. Его младший брат Нур-Паши тоже в греппе захвата. Это в спортзале у них клички Однорукий и Улыбчивый. Родом они из Старого Энгеноя. Это и есть Ножай-Юртовский район, родина Басаева, почва, на которой произрастают повстанцы. Минимум четверо из захватчиков родом отсюда. В Старом Энгеное еще живы двести дворов, хотя прошло десять лет с начала первой чеченской войны. Человек двадцать из этой деревни уже погибли в борьбе против русских.

Когда идут "зачистки", то есть когда федералы дом за домом прочесывают в поисках оружия и подозрительных лиц, они всегда что-нибудь да найдут. Например, осенью 2004 года в одном лишь дворе нашли 6 автоматов Калашникова, 2 пистолета Макарова, 200 грамм взрывчатки, 8 тысяч патронов, 2 прибора ночного видения и 4 радиопередатчика.

Кулаевы живут в двух маленьких домишках на участке близ луга в самом начале Старого Энгеноя. У них участок в 25 соток, в саду кукуруза, связанная в снопы, капуста, дыни и пара кур. Комнаты, в которых жили бесланские террористы, по-монашески аскетичны. Комната хлипкого Нур-Паши, в последний раз ночевавшего здесь в феврале 2004 года, размером всего в 12 квадратных метра. В ней печь, на стенах ковры, на подоконниках банки с огурцами. Комната старшего брата Хан-Паши – Однорукого – такого же размера. В ней стоит ореховая кровать, а рядом с ней светло-голубой комод.

Родители спят поблизости в маленькой глиняной лачужке, покрытой гофрированной жестью. На стене – картины, изображающие стамбульский собор Святой Софии. Отец Убург-Хадж, 69 лет, до выхода на пенсию работал в совхозе. Матери Аймани 70 лет, она работала на табачной плантации. В 1957 они вернулись из казахской ссылки, и у них родилось 11 детей.

Старший из братьев, Хан-Паши, ходил в восьмиклассную деревенскую школу и запомнился интересом к истории – прежде всего, к истории ислама. Кирпичное здание деревенской школы в Старом Энгеное, в котором они начинали учебу, очень похоже на здание школы #1 в Беслане. С 1991 года Хан-Паши служил в советской армии. Пару лет спустя по его стопам пошел и Нур-Паши, младший, – тоже надел форму Советской Армии, выглядел бойким сержантом в меховой шапке на темной голове. С 1996 года, когда в Чечне разразилась война, Хан-Паши воюет против российских войск. Ему был как раз 21 год, постоянной работы у него не было, и он решился на жизнь "нелегала".

Рассказывают, что потом он был полевым командиром в подчинении Шамиля Басаева и якобы был где-то поблизости, когда Басаеву, этому "рабу Аллаха", в бою оторвало стопу.

Точно известно, что в августе 2001 года Хан-Паши Кулаев в пересстрелке с федералами был так тяжело ранен, что позднее ему пришлось ампутировать правую руку. 29 августа 2001 года он попадает в сети преследователей в оплоте повстанцев Аллерое вблизи своей родной деревни. Он был тогда с двумя друзьями. Его арестовали по подозрению в участии в нелегальных вооруженных формированиях.

Спецслужбисты этот арест в логове Басаева считали особой удачей. По официальным данным, Хан-Паши Кулаев получил 9 лет тюрьмы. Никаких официальных данных нет о том, как и почему он, который окажется одним из самых жестоких террористов в Беслане, спустя некоторое время вновь вышел на свободу. По сведениям, из тюрьмы его выпустили 16 декабря 2001 года. Якобы прокуратура посчитала, что ампутация руки создала "новые обстоятельства" для рассмотрения дела. Может быть, так и было. Может быть, как бывает часто, на исход игры повлиял подкуп. В Беслане он и среди террористов выделялся жестокостью.

Хан-Паши Кулаев после освобождения свои стопы направил в Ингушетию. Сам он считал себя неполноценным: куда же с одной рукой. Родственники жены в Гудермесе над ним издевались: мол, в партизанской войне от него теперь пользы никакой, а в гражданской жизни человек без руки для федералов – правоохранителей всегда и сразу боевик. Вместе с братом Нур-Паши, который, будучи на семь лет моложе, зарабатывал себе авторитет среди повстанцев тем, что подносил воду и был на побегушках в горах, Хан-Паши оседает осенью 2003 года в ингушской деревне Сагопши. Оттуда всего 5 км от того места, где годом позже окажется палаточный городок отряда, отправившегося в Беслан. И всего несколько сотен метров до тех домов, в которых живут будущие захватчики заложников Муса и Бей-Ала Цечоевы. Тот Бей-Ала, стройный брюнет, отец троих детей, о котором его родители, живущие за серебристо-черными воротами на улице имени 52-го гвардейского танкового батальона, говорят, что он и курице-то шею свернуть не может. Знали ли будущие подельники друг друга в этот момент? Был ли уже план, по которому в Малгобекском районе должны были сойтись все нити операции в Беслане? Многое свидетельствует в пользу этого.

Дом, который снимали братья Кулаевы, расположен был в Сагопши на улице Асханова, 17. Принадлежит он, как и три соседних, сбежавшему из Чечни клану Мершоевых. Той семье, которая временно пользовалась тем самым грузовиком ГАЗ-66, который 1 сентября, набитый оружием и несущий смерть, приближался к Беслану.

Из 10 тысяч 700 жителей Сагопши 400 имеют постоянную работу. Большинство – ингуши. Из достопримечательностей имеется танк времен Второй Мировой, стоящий прямо за табличкой, на которой написано название деревни. Помимо того, пыльные дороги, стаи гусей, снопы кукурузы. Рядом с краснозвездным воином стоит новая мечеть – большая, из кирпича. У того муфтия, что служил в этой мечети, ваххабисты-радикалы четыре года назад прямо здесь, в деревне, взорвали дом. Тем не менее, тощий комиссар по уголовным делам Заурбек Фаргиев утверждает, что о террористах в деревне ему ничего не известно.

Вот так братья Кулаевы спокойно жили в доме на улице Асканова в трехкомнатной квартире со своими женами и детьми и платили 45 евро в месяц. С арендодателями встречались, вместе смотрели кино и бокс по телевизору, по обычаю угощали друг друга по четвергам конфетами, яблоками и пирогами.

Жили братья неброско, помогали убирать картофель, всегда ходили на молитву и на похороны местных религиозных лидеров. 15 июня, за 6 дней до нападения на Назрань и за 77 дней до захвата заложников в Беслане, братья вдруг исчезли из деревни. И Нур-Паши вместе с женой и двумя детьми, из которых младшему всего несколько недель, и Хан-Паши с женой и ребенком. На последней неделе они находят пристанище в расположенном неподалеку гнезде повстанцев Пседах, на улице Энгеной-2, что сразу за кладбищем в конце неасфальтированногго тупика. 4 марта 2004 года именно на этой улице российский спецназ убил пятерых чеченских боевиков в доме, по самую крышу набитом оружием. И когда спецназовцы на следующий день окружили в Старом Малгобеке на улице Запада, дом #102 и перестреляли пятерых чеченцев, проникших в Ингушетию, уйти удалось только тому, кто дал этим людям кров – Исе Торщхоеву, 36 лет, судимому за грабеж.

И Торшхоев 1 сентября утром объявляется с одним родственником в спортзале в Беслане. Как и братья Кулаевы, как Цечоевы и другие выходцы из Малгобекского района, они давно решили объявить войну государству.

Правительственный самолет с московским педиатром и переговорщиком Леонидом Рошалем на борту прибывает с опозданием. Полет врача и президентского уполномоченного был не из спокойных. Непогода над Северным Кавказом, грозы, заставили пилота петлять. Перед терминалом владикавказского аэропорта, от которого до Беслана ближе, чем до столицы, ждет машина североосетинского правительства. Она везет Рошаля в город, в здание антикризисного штаба. Там как раз слышится радостное сообщение главы осетинского парламента Мансурова, поступившее и к нему из лагеря ФСБ: штурма школы не будет.

Врач Лариса Мамитова возвращается в спортзал. Ей поручено водить детей в туалет. Режим захватчиков без разбору угрожает расстрелом всем: и мужчинам, и женщинам, и детям. Они приставляют стволы винтовок кому ко лбу, кому к горлу – только потому, что кто-то повернулся или потому, что заплакал грудной ребенок. Но Мамитовой сейчас они дали пакетик со сникерсами, изюмом и детским питанием в порошке. Детям, в отличие от мужчин, в первый день разрешали пить воду в раковинах и раздевалках по обе стороны спортзала.

Тем не менее, грудные дети ревут. Когда этот гвалт террористам надоедает, они выгоняют матерей с грудными детьми из зала в раздевалки между малым и основным залом. Мамитова просит матерей покормить детей. Они пробуют это сделать. Но не получается. Они кладут детей на лавки и поют им, чтобы они заснули. Все-таки многие из детей ночь напролет кричат.

Лариса Мамитова сидит всю ночь рядом с тем террористом, что держит ногу на пружине взрывателя. Он сидит в углу зала на стуле, ногу держит на детонаторе. Когда террористы меняются, всегда подходит третий и детонатор держит рукой. Мамитова говорит им, чтобы были осторожны. Она всю ночь наблюдает за террористом на стуле и умоляет его, чтобы он не заснул.

Над школой разразилась гроза. Гремит гром, сверкает молния. Струи дождя лупят по окнам спортзала. Через разбитые окна проникает прохладный воздух. Он немного смягчает душную жару в зале, заложники стараются дышать как можно глубже. Воздух пахнет дождем, от него во рту вкус воды.

Переговорщик Леонид Рошаль набирает на своем телефоне номер террористов, засевших в школе. Он нажимает на кнопку связи, звонок проходит и слышно: "Алло!". Голос мужской, он спокоен и расслаблен.

Рошаль называет себя и не спрашивает, как зовут его партнера. Этого он так никогда и не узнает. Голос на другом конце провода диктует Рошалю правила переговоров:

"Если мобильник отключите – расстреливаем заложников. Если мобильник включен, а вы к телефону не подходите – расстреливаем заложников. Если заметим снаружи движение или солдат – расстреливаем заложников. Если вырубится свет – расстреливаем заложников".

Рошаль перебивает:

"Нельзя же расстреливать людей только из-за того, что свет выключился. Вы же знаете, как здесь в Северной Осетии: здесь свет постоянно отключается по самым ничтожным причинам".

После недолгого размышления террорист отвечает: "Даем три минуты, если отключится свет. Если после трех минут света не будет – расстреливаем заложников. И еще: если попробуете один подойти к школе, и вас расстреляем. Только вместе с президентами Северной Осетии и Ингушетии". Рошаль пытается начать переговоры, но собеседник на другом конце вдруг кричит: "Пошел ты на …. жидовская морда, ты один нам на … не нужен! Двадцать шагов в направлении школы пройдешь – будешь труп!" После этого Рошаль людям в штабе говорит: "Но это совершенно какие-то звери. По сравнению с ними Бараев был цыпленок". Мовсар Бараев – это тот, что командовал захватом заложников в московском музыкальном театре, где шел Норд-Ост.