Инфекция

Глава 3

Проснулась я – было как-то особенно темно, прямо глаз выколи. В жизни не видела ночью такой темноты – все равно, хоть что-то светится – отсвет фонарей в окно, лампочка какая-то, огонек смартфона… А тут – ничего. Мрак. Как будто мне намотали на голову черный бархат- двумя-тремя слоями и он зажал мне веки, не давая открыть глаза. Эта дрянь еще пережала мне дыхалку – и душный воздух не попадал в мои легкие, клубился где-то рядом, вызывая головокружение. Я попыталась содрать эти черные витки с лица, но руки не поднимались, они были свинцовыми и только слегка крючились пальцы, превращаясь в бесполезные когти. Как у попавшей в стальную сетку птицы. Попытка заорать тоже ни к чему не привела – я только напрягала горло, но звука не получалось. Никакого – даже сипа. Просто пустая напруга, так пытаются надуть бракованный воздушный шарик – ы…ы… и ничего.

Страх – это пустое слово. Оно ничего не выражает. То что я чувствовала – наверное поймет только тот, на кого медленно опускают бетонную плиту и она уже касается грудной клетки. Я дико пучила глаза, скребла когтями, которые, казалось, росли, впиваясь в матрас, напрягалась изо всех сил и… задыхалась. Осталось явно немного – доля секунды и смерть станет облегчением – как вдруг острый желто-зеленый огонек разрезал темноту.

Я потрясла головой, сбрасывая воображаемый бархат и -окончательно проснулась. В окно бил свет фонаря, того, что напротив «Магнита», я вчера не задернула шторы. Несмотря, что на мне было напялено все, в чем я ходила вчера в магазин – меня бил озноб, жуткий, потрясающий и беспощадный. Скребло в горле, болел затылок, но все это полная ерунда – главное – озноб. С трудом встав, я, качаясь добралась до стенного шкафа и начала выбрасывать из него все на пол в поисках одеяла или чего-нибудь теплого- аккуратно поискать у меня не хватало сил и очень тряслись руки, но ничего не было. У этого дурака, моего мужа была идея-фикс – он закалялся, потому что, какой -то идиот ему сказал – холод бережет молодость. Мы и дома спали в разных комнатах – я, мерзлячка, под теплым ватным одеялом, а то еще и с обогревателем, он – с открытым в любую погоду окном и под тонкой простыней. Так и здесь. Ни одеяла, ни покрывала – одни ровные стопки одинакового белоснежного льняного белья. Сволочь.

Тихо скуля, как побитая собака, трясясь от холода, я надела куртку и шапку и вползла под матрас. Свернулась комочком и снова провалилась в черное, одуряющее пространство – узкое, как чердачный лаз.

Когда я снова открыла глаза – то мне показалось, что кто-то сунул в мою нору горящий факел. Или – превратил в этот факел меня. Горела кожа, глаза, волосы, но, самое страшное – все полыхало внутри. Так плохо мне не было даже после операции – а тогда мало не казалось. Кое-как выбравшись из под матраса, я попыталась сесть и свесить ноги. В принципе, получилось. Посидев и набравшись сил, я встала и, держась за стенку, доплелась до кухни, нажала кнопку чайника и опустилась на табуретку.

«Сколько, интересно.. Тридцать восемь? Тридцать девять? Сорок? Явно не тридцать восемь, при такой температуре я вполне себе ходила на работу и даже работала. А тут – просто шквал внутреннего огня. И болит что-то в грудной клетке. Что там может болеть? Может, это фантомные боли? Или отрезанная грудь не болит?»

Плеснув кипятку, и глотая его, сдерживая слезы, я думала – что делать? Вот что делать мне сейчас? Звонить в больницу? В нынешней ситуации это подобно самоубийству, не угробят там, так предадут анафеме соседи. Всех возьмут… как это… контактеров… Звонить мужу? Интересно, что он скажет? Но ведь кому-то придется звонить…