100 жемчужин европейской лирики

Не блеском мил мне сердолик!

Один лишь раз сверкал он, ярок,

И рдеет скромно, словно лик

Того, кто мне вручил подарок.

Но пусть смеются надо мной,

За дружбу подчинюсь злословью:

Люблю я все же дар простой

За то, что он вручен с любовью!

Тот, кто дарил, потупил взор,

Боясь, что дара не приму я,

Но я сказал, что с этих пор

Его до смерти сохраню я!

И я залог любви поднес

К очам – и луч блеснул на камне,

Как блещет он на каплях рос…

И с этих пор слеза мила мне!

Мой друг! Хвалиться ты не мог

Богатством или знатной долей, —

Но дружбы истинной цветок

Взрастает не в садах, а в поле!

Ах, не глухих теплиц цветы

Благоуханны и красивы,

Есть больше дикой красоты

В цветах лугов, в цветах вдоль нивы!

И если б не была слепой

Фортуна, если б помогала

Она природе – пред тобой

Она дары бы расточала.

А если б взор ее прозрел

И глубь души твоей смиренной,

Ты получил бы мир в удел,

Затем что стоишь ты вселенной!

Мне сладких обманов романа не надо,

Прочь вымысел! Тщетно души не волнуй!

О, дайте мне луч упоенного взгляда

И первый стыдливый любви поцелуй!

Поэт, воспевающий рощу и поле!

Спеши, – вдохновенье свое уврачуй!

Стихи твои хлынут потоком на воле,

Лишь вкусишь ты первый любви поцелуй!

Не бойся, что Феб отвратит свои взоры,

О помощи муз не жалей, не тоскуй.

Что Феб музагет! что парнасские хоры!

Заменит их первый любви поцелуй!

Не надо мне мертвых созданий искусства!

О, свет лицемерный, кляни и ликуй!

Я жду вдохновенья, где вырвалось чувство,

Где слышится первый любви поцелуй!

Созданья мечты, где пастушки тоскуют,

Где дремлют стада у задумчивых струй,

Быть может, пленят, но души не взволнуют, —

Дороже мне первый любви поцелуй!

О, кто говорит: человек, искупая

Грех праотца, вечно рыдай и горюй!

Нет! цел уголок недоступного рая:

Он там, где есть первый любви поцелуй!

Пусть старость мне кровь беспощадно остудит,

Ты, память былого, мне сердце чаруй!

И лучшим сокровищем памяти будет —

Он – первый стыдливый любви поцелуй!

Прости! Коль могут к небесам

Взлетать молитвы о других.

Моя молитва будет там,

И даже улетит за них!

Что пользы плакать и вздыхать?

Слеза кровавая порой

Не может более сказать,

Чем звук прощанья роковой!..

Нет слез в очах, уста молчат,

От тайных дум томится грудь,

И эти думы вечный яд, —

Им не пройти, им не уснуть!

Не мне о счастье бредить вновь, —

Лишь знаю я (и мог снести),

Что тщетно в нас жила любовь,

Лишь чувствую – прости! прости!

Когда я прижимал тебя к груди своей…

Когда я прижимал тебя к груди своей,

Любви и счастья полн и примирен с судьбою,

Я думал: только смерть нас разлучит с тобою;

Но вот разлучены мы завистью людей!

Пускай тебя навек, прелестное созданье,

Отторгла злоба их от сердца моего;

Но, верь, им не изгнать твой образ из него,

Пока не пал твой друг под бременем страданья!

И если мертвецы приют покинут свой

И к вечной жизни прах из тленья возродится,

Опять чело мое на грудь твою склонится:

Нет рая для меня, где нет тебя со мной!

Я на тебя взирал, когда наш враг шел мимо,

Готов его сразить иль пасть с тобой в крови,

И если б пробил час – делить с тобой, любимой,

Все, верность сохранив свободе и любви.

Я на тебя взирал в морях, когда о скалы

Ударился корабль в хаосе бурных волн,

И я молил тебя, чтоб ты мне доверяла;

Гробница – грудь моя, рука – спасенья челн.

Я взор мой устремлял в больной и мутный взор твой,

И ложе уступил и, бденьем истомлен,

Прильнул к ногам, готов земле отдаться мертвой,

Когда б ты перешла так рано в смертный сон.

Землетрясенье шло и стены сотрясало,

И все, как от вина, качалось предо мной.

Кого я так искал среди пустого зала?

Тебя. Кому спасал я жизнь? Тебе одной.

И судорожный вздох спирало мне страданье,

Уж погасала мысль, уже язык немел,

Тебе, тебе даря последнее дыханье,

Ах, чаще, чем должно, мой дух к тебе летел.

О, многое прошло; но ты не полюбила,

Ты не полюбишь, нет! Всегда вольна любовь.

Я не виню тебя, но мне судьба судила —

Преступно, без надежд, – любить все вновь и вновь.

Что ты, Мэрион, так грустна?

Или жизнью смущена?

Гнев нахмуренных бровей

Не к лицу красе твоей.

‎Не любовью ты больна,

Нет, ты сердцем холодна.

Ведь любовь – печаль в слезах,

Смех, иль ямки на щеках,

Или склон ресницы томной, —

‎Ей противен холод темный.

Будь же светлой, как была,

Всем по-прежнему мила,

А в снегах твоей зимы

Холодны, бездушны мы.

‎Хочешь верности покорной —

Улыбайся, хоть притворно.

Суждено ль – и в грустный час

Прятать прелесть этих глаз?

Что ни скажешь – все напрасно;

Их лучей игра прекрасна,

Губы… Но чиста, скромна,

Муза петь их не должна:

Она краснеет, хмурит брови,

Велит бежать твоей любови,

‎Вот рассудок принесла,

Сердце вовремя спасла.

Так одно сказать могу

(Что б ни думал я – солгу):

Губы нежные таят

Не одной насмешки яд.

Так, в советах беспристрастных

Утешений нет опасных;

Песнь моя к тебе проста,

Лесть не просится в уста;

Я, как брат, учить обязан,

Сердцем я с другими связан;

Обману ли я тебя,

Сразу дюжину любя?

Так, прости! Прими без гнева

Мой совет немилый, дева;

А чтоб не был мне в упрек

Мой докучливый урок,

Опишу тебе черты

Властной женской красоты:

Как ни сладостна для нас

Алость губ, лазурность глаз,

Как бы локон завитой

Ни прельщал нас красотой,

Все же это плен мгновенный, —

Как нас свяжет неизменно

Легкий очерк красоты?

Нет в нем строгой полноты.

Но открыть ли, что нас свяжет,

Что пажам вас чтить прикажет

Королевами всего?

Сердце, – больше ничего.

В кипеньи нежности сердечной

Ты жизнью друга назвала;

Привет бесценный, если б вечно

Живая молодость цвела.

К могиле всё летит стрелою;

И ты, меня лаская вновь,

Зови не жизнью, а душою,

Бессмертной, как моя любовь.