Биография и творчество Н. Пиросмани исследованы и изучены с той обстоятельностью, какой порой не удостаивают и профессионального художника. А ведь долгое время (даже и сейчас) Н. Пиросмани рассматривали как художника-примитивиста, «наивного художника», как явление, находящееся между большим искусством и фольклором. Много было в старом Тифлисе живописцев, работавших для городских духанщиков и парикмахеров, и Н. Пиросмани был одним из них. «Примитивно» выполненные, его картины воспринимались как неотъемлемая декоративно-прикладная часть духанов и винных погребков, и мало кто видел в нем настоящего художника, правдиво и искренне воспевающего родные края и родной город.
К концу XX века уже немало внимания уделялось народному творчеству, и многие из собирателей фольклора в поисках народных стихов и сказаний исходили Грузию вдоль и поперек. Что же «мешало» им увидеть Н. Пиросмани? Может быть, весьма своеобразный круг его меценатов — владельцев духанов, трактиров, винных погребков и парикмахерских? Друзьями его были и тифлисские бедняки, которые хорошо знали и по-своему ценили Н. Пиросмани. Из такого окружения трудно было вырваться, а с другой стороны, художник вряд ли бы мог оторваться от него, жить и творить вне народа
«Мешал» рассмотреть своеобразный талант Н. Пиросмани и «академизм» передовых деятелей культуры, которые видели в его картинах больше нарушений общепринятых художественных законов, чем ту сердечность и простоту, которые художник так щедро разбрасывал по своим полотнам. Да, он не умел писать по художественным законам, и все в творчестве Н. Пиросмани было обусловлено интуицией. Именно интуиция в сочетании с гениальной одаренностью позволили ему создать собственную художественную систему и проникнуть в историю искусства и тайну бытия.
«Духанный живописец», он по рождению, верованиям и среде обитания принадлежал к народным низам Грузии, внешне оставаясь с ними, он вел при этом жизнь одинокого и свободного художника, превыше всего ценившего творческую свободу. Когда виноторговец Месхишвили предложил ему поступить к нему на постоянную службу, Н. Пиросмани гордо ответил: «Кандалов на себя надеть не хочу».
Замкнутый, до болезненности самолюбивый, Н. Пиросмани был беден и одинок, и рядом с ним не было близких людей. Никто не помогал художнику осваивать искусство живописи, все приходилось постигать самому. Знал ли он законы перспективы и анатомию человеческого тела? Мог ли передать на своих полотнах сложные сочленения и ракурсы? Наверное, нет, да и вопросы это, конечно же, риторические, отвлеченные. Но Н. Пиросмани и не нужно было рисовать по академическим правилам. Разве можно представить его пейзажи с правильной перспективной, его людей с правильной анатомией тела?
Мир картин Н. Пиросмани — это мир Грузии, безоблачный и цветущий мир, прекрасная мечта о прекрасной жизни. Подобно ашугам, он воспел Грузию, ее людей и ее славное прошлое. Праздники, свадьбы, кутежи горожан, чинные обеды в семейном кругу, моления, путешествия паломников к святым местам, щедрые и теплые застолья друзей — вот темы картин Н. Пиросмани.
А для него самого каждая зима была катастрофой. Не имея теплой одежды, он мерз, простужался и кашлял. Жил под лестницей, где не было ни печки, ни мангала, дров или угля для них купить было не на что. Да и не разрешил бы хозяин топить под лестницей. Жизнь под лестницей была пыткой. Стыли пальцы, замерзало масло в склянке, ночью дрожь сотрясала все тело, да и рассветы были жестокими. Подметки его сапог отрывались, бахрома брюк принимала цвет уличной грязи; намокший пиджак прилипал прямо к телу, потому что рубашки под ним обычно не было. Но зато как солнечно его искусство!
Идея прославления жизни, природы, приобщения к ее дарам, идея человеческого единения со всей силой проявилась в многочисленных «кутежах» Н. Пиросмани. Именно с ними у многих прежде всего и ассоциируется имя художника, они наиболее точно и прямо отвечали и главной задаче его живописи — украшать духаны. Пиросмани расписывал стены многих трактиров и духанов, но росписи эти были недолговечны: через два-три года помещения обычно белились и фрески замазывались.
После посещения одного из заседаний Общества грузинских художников Н. Пиросмани сказал: «Вот, что нам нужно, братья. Посередине города, чтобы всем было близко, нужно построить большой деревянный дом, где мы могли бы собираться. Купим большой стол, большой самовар, будем пить чай, много пить и говорить об искусстве». Этот «кутеж художников» оказался утопией, но свою мечту о «братстве» Н. Пиросмани воплотил в изображении столь реальных и столь характерных для Грузии «кутежей».
Строятся эти картины по единой схеме: пирующие сидят за столом, покрытом скатертью, а иногда прямо на земле. Они сидят с задней стороны стола, лицом к зрителю, сидящие по бокам стола обращены к нам в профиль. Некоторые из пирующих изображены стоящими. На праздничном столе обычно видны композиции из одних и тех же видов снеди, перед столом часто лежит бурдюк с вином. Варьируя типы и количество участников пира, Н. Пиросмани иногда добавляет к ним официантов и музыкантов.
Время на его полотнах словно замедляет свой бег, в «компаниях», «обедах», «кутежах» художника оно растягивается и останавливается. У его трапез нет начала и конца, они — вечны. Люди, участвующие в них, как будто выключены из реального течения времени: они не живут, не действуют, они существуют нескончаемые, неизменные, застывшие неподвижно, словно миг стал вечностью, а вечность мигом. Одной из лучших в серии пиров и кутежей является картина «Пир во время сбора винограда». На ней Н. Пиросмани зримо изобразил великолепие и щедрость грузинской земли, легкий и прозрачный воздух, который ласкает горы, долины и виноградники.
В центре картины ярко светится стол с белой скатертью, заставленный тарелками со снедью. За столом чинно сидят горожане, остальные персонажи этого полотна размещены на нем фронтально. Пирующие поднимают роги с вином. Повар в белом угощает гостей шашлыком, официант во фраке несет на блюде индейку. По бокам картины собирают и давят виноград крестьяне, превращая его в молодое вино.
Изображенный на картине «кутеж» приобретает особый размах и пышность: кроме веселящихся здесь есть музыканты и другие персонажи. Это и в самом деле пир, а не просто дружеское застолье, какое зритель видит на других полотнах Н. Пиросмани. Здесь выросли и приобрели значительность фигуры крестьян: женщины, собирающей плоды, стоя на подставленной к дереву лестнице, и высокого мужчины, давящего виноград босыми ногами. Эти фигуры, словно рамой, замыкают картину справа и слева.
Но и этот размах как будто недостаточен для художника. Почти все пространство этой огромной (346х110 см) картины занято виноградником, только крохотный кусочек неба с птичьей стаей да деревушка на горизонте приоткрываются в просвете. И пространство это словно шевелится от всего на нем изображенного. Неправдоподобно большие кисти винограда расталкивают друг друга и словно спорят с яркими яблоками — красными и желтыми.
И повсюду люди... Они рвут виноград, таскают его в корзинах, мнут в давильнях, грузят и вывозят на арбах. Все это показано обстоятельно и чинно. Один из исследователей творчества Н. Пиросмани заметил, что на этой картине изображены все стадии сбора и обработки винограда. Даже если это и шутливое преувеличение, зрителя не оставляет ощущение многолюдности: виноградник кажется населенным еще сотнями людей, которые скрываются за его листьями, снуют по нему, охваченные радостными заботами. И крохотная группка пирующих горожан теряется в грандиозной панораме праздника труда, каким всегда был сбор винограда в Грузии.