100 великих катастроф на море

Обычаи, традиции, суеверия: как спастись от кораблекрушения

Непреложная и горькая истина заключается в том, что на протяжении всей человеческой истории корабли тонули, тонут и будут тонуть. И если, с одной стороны, «море слабых не любит», то с другой, разумеется, – всегда предпринимались некие попытки ублажить Владыку вод – будь то хоть греческий Посейдон, финикийский Йамм или русский Царь морской, и его буйную свиту – тритонов, русалок и чудищ. Древнейшим оберегом были рисуемые на носу корабля глаза, всем известные по древнегреческим и китайским изображениям, да и ныне еще их во множестве можно увидеть на лодках Мальты. Их не только рисовали, их порой вставляли из каких-либо материалов, благодаря чему один такой «глаз» обнаружен и хранится в музее кораблекрушений в турецком Бодруме (античном Галикарнасе).

Другой древний способ сделать плавание судна удачным дожил до наших дней – правда, в несколько измененной форме. Еще древние римляне при постройке корабля помещали в степс («гнездо» для установки мачты) новую монету, на которой отчеканенный год обозначал, соответственно, и дату «рождения» корабля. Возможно, они не были в этом отношении первыми, и приоритет следует отдать греко-финикийским морякам флота Персидского царства – был интересный случай, когда на останках корабля обнаружили персидский закладной «дарик» (монета царя Дария); поскольку «дарик» оказался фальшивым, трагическая судьба корабля не кажется удивительной. Ну это так, шутка. Так при чем же здесь современность? А дело в том, что этот обычай перешел в традицию изготовления так называемых закладных досок – сначала медных, позже серебряных. На них гравировали облик строящегося корабля (зачастую в эпоху броненосного кораблестроения, далекий от того, который получится в итоге) и делали соответствующую надпись с перечислением участвовавших в церемонии лиц. Например: «28-пушечный, трехвинтовой крейсер 1-го ранга «Аврора» заложен 23 мая 1897 года в С. Петербурге, в Новом Адмиралтействе в присутствии Его Императорского Высочества Государя Великого Князя Генерал-Адмирала Алексея Александровича» (лицевая сторона). «Управляющий Морским Министерством Вице-Адмирал Тыртов. Командир С. Петербургского Порта Вице-Адмирал Де Ливрон. Главный Инспектор Кораблестроения Кутейников. Главный Корабельный Инженер С. Петербургского Порта Старший Судостроитель Субботин. Строитель Корабельный Инженер Старший Помощник Судостроителя Токаревский» (оборотная сторона).

Закладных досок изготавливали приличное количество, порядка 20. Одну из них прикрепляли к набору строившегося корабля, другие дарили упомянутым на ней высоким гостям и некоторым иным лицам, посылали царю и обязательно сдавали в военно-морской музей, хранящий их доныне (старейшая из сохранившихся – закладная доска брига «Феникс» 1809 г.). Бывало, их не хватало, и тогда следовал «дополнительный заказ».

Закладная доска «Варяга» с надписью «Крейсер 1-го ранга «Варяг» заложен 10/22 мая 1899 года в Филадельфии на заводе фирмы В. Крамп и Ко» размером 113 х 95 мм была помещена, в соответствии с римской традиции, почти прямо под будущей грот-мачтой у переборки 75-го шпангоута (шпангоуты – своего рода «ребра» корабельного набора), разделявшей кормовые артиллерийские погреба. Доска «Авроры» находилась на специальной полочке собранного вертикального киля между 60-м и 61-м шпангоутами. При трагическом восстановительном ремонте 1984–1987 гг., когда легендарный крейсер начисто лишился нижней половины оригинального корпуса, этими данными кто-то воспользовался, и первоначальную доску «не нашли». Поставили новую, соответствующего содержания, с гербом СССР и силуэтом «Авроры»: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! СССР. Крейсер «Аврора». Восстановлен в 1984–1987 гг. в городе Ленинграде на заводе им. А. А. Жданова по проекту Северного проектно-конструкторского бюро. В ознаменование начала восстановления крейсера «Аврора» как памятника Великой Октябрьской Социалистической Революции».

Римская трирема с «глазами». Античная мозаика

Обряд умилостивления морских божеств обычно состоял в изливании в воду перед отплытием жертвенного вина, а кто побогаче, мог себе позволить кинуть в волны и серебряную чашу. Царю по чину было золото. Флавий Арриан, в частности, пишет о переправе войск Александра Македонского в Азию: «Переправа была совершена на 160 триерах и на множестве транспортных судов. Обычно рассказывают, что Александр, выйдя из Элеунта, высадился в «Ахейской гавани»: он сам правил при переезде адмиральским кораблем и, доплыв до середины Геллеспонта, заколол быка в жертву Посейдону и нереидам и совершил возлияние в море из золотой чаши». Также Александр совершал жертвоприношения перед переправами через реки: «Когда Александр подошел к реке Инду, он… совершил жертвоприношение богам, которым совершал обычно, и устроил у реки состязания конные и гимнастические. Жертвы перед переправой оказались благоприятными». «По словам Птолемея, сына Лага, Александр совершил жертвы перед переправой через Гифас, но жертвы оказались неблагоприятны. Тогда он собрал старейших из «друзей» и людей, ему наиболее преданных, и так как все указывало ему на необходимость вернуться, он велел объявить войску, что решено повернуть обратно». «Он опять на берегу Акесина принес жертвы. Переправившись опять через Акесин, он пришел к Гидаспу… Когда все было готово, воины на рассвете взошли на суда; Александр же принес положенную жертву богам, а также реке Гидаспу, по указаниям прорицателей. Взойдя на корабль и стоя на носу, он совершил реке возлияние из золотого фиала, взывая одновременно к Акесину, Гидаспу (он узнал, что Акесин самый большой приток Гидаспа и что они сливаются недалеко от этого места) и к Инду, в который впадают Акесин с Гидаспом. Совершил он возлияние также Гераклу, своему родственнику, Аммону и прочим богам, которым положено было у него совершать жертвоприношения, и затем велел трубачу подать знак к отплытию. Как только он был подан, все суда двинулись в порядке».

Плавая в дельте Инда, македоняне «вернулись к острову на реке, пристали у самой его оконечности, и Александр принес жертву тем богам, которым принести велел, по его словам, сам Аммон. На следующий день он отплыл к острову на море; пристав к нему, он и здесь принес другие жертвы другим богам и по другому обряду. И эти жертвы, сказал он, он приносит по приказанию Аммона. Проехав через устье Инда, он выплыл в открытое море, по его словам, чтобы увидеть, нет ли где поблизости земли, а мне думается, еще больше затем, чтобы сказать, что он плавал по Великому Внешнему морю индов. Он заколол здесь быков Посейдону и опустил их в море; после этого жертвоприношения совершил возлияние, а золотой фиал и золотые кратеры как благодарственную жертву бросил в воду, молясь о том, чтобы бог в целости провел его флот, который он решил отправить с Неархом в Персидский залив, к месту впадения Евфрата и Тигра».

От Античности до нас дошли гимны греческому богу морей Посейдону, чествующие его и молящие о покровительстве мореплавателям. Вот первый, приписываемый великому Гомеру (VIII–VII вв. до н. э.):

Второй принадлежит авторству мистиков-орфиков, немного моложе по времени (VI–V вв. до н. э.):

Многочисленные дошедшие до нас римские мозаики очень живо представляют обитателей и божеств подводного царства: это Нептун (римское имя Посейдона) с Амфитритой, старец Океан с красными рачьими клешнями на голове, многочисленные нимфы на морских зверях – гиппокампах (полуконях-полурыбах, знакомых нам по петергофскому фонтану «Нептун»), драконах и т. д. Они – словно живые иллюстрации к стихам африканского поэта Драконция, жившего и творившего в Карфагене при вандалах в конце V в.:

Когда дело обстояло совсем скверно, морское божество умилостивляли человеческими жертвами. Один из самых древних рассказов об этом содержится в Библии, в Книге пророка Ионы: «И было слово Господне к Ионе, сыну Амафиину: встань, иди в Ниневию, город великий, и проповедуй в нем, ибо злодеяния его дошли до Меня. И встал Иона, чтобы бежать в Фарсис от лица Господня, и пришел в Иоппию, и нашел корабль, отправлявшийся в Фарсис, отдал плату за провоз и вошел в него, чтобы плыть с ними в Фарсис от лица Господа. Но Господь воздвиг на море крепкий ветер, и сделалась на море великая буря, и корабль готов был разбиться. И устрашились корабельщики, и взывали каждый к своему богу, и стали бросать в море кладь с корабля, чтобы облегчить его от нее; Иона же спустился во внутренность корабля, лег и крепко заснул. И пришел к нему начальник корабля и сказал ему: что ты спишь? встань, воззови к Богу твоему; может быть, Бог вспомнит о нас и мы не погибнем. И сказали друг другу: пойдем, бросим жребии, чтобы узнать, за кого постигает нас эта беда. И бросили жребии, и пал жребий на Иону. Тогда сказали ему: скажи нам, за кого постигла нас эта беда? какое твое занятие, и откуда идешь ты? где твоя страна, и из какого ты народа? И он сказал им: я Еврей, чту Господа Бога небес, сотворившего море и сушу. И устрашились люди страхом великим и сказали ему: для чего ты это сделал? Ибо узнали эти люди, что он бежит от лица Господня, как он сам объявил им. И сказали ему: что сделать нам с тобою, чтобы море утихло для нас? Ибо море не переставало волноваться. Тогда он сказал им: возьмите меня и бросьте меня в море, и море утихнет для вас, ибо я знаю, что ради меня постигла вас эта великая буря. Но эти люди начали усиленно грести, чтобы пристать к земле, но не могли, потому что море все продолжало бушевать против них. Тогда воззвали они к Господу и сказали: молим Тебя, Господи, да не погибнем за душу человека сего, и да не вменишь нам кровь невинную; ибо Ты, Господи, соделал, что угодно Тебе! И взяли Иону и бросили его в море, и утихло море от ярости своей. И устрашились эти люди Господа великим страхом, и принесли Господу жертву, и дали обеты».

Порой жертвы были регулярными: так, древние китайцы ежегодно отправляли богу реки Хуанхэ Хэ-бо очередную невесту, дабы обеспечить себе спокойное плавание по Желтой реке, а также обезопасить поля от разливов и засухи. При этом это было чрезвычайно выгодным делом для устроителей страшного ритуала: по подсчетам Кэ Юаня, из собранного миллиона монет в руках шаманок и старейшин оседало порядка 700 000–800 000 из этой суммы. Шаманка выбирала для Хэ-бо очередную «невесту», ей давали приданое, мыли, наряжали в новые шелковые одежды и на 10 дней отправляли в так называемый «дворец воздержания», где она питалась вином и мясом. Потом ее выводили на берег реки, устраивали жертвоприношение в честь Хэ-бо, после чего «невесту» клали на украшенную постель-циновку и под музыку спускали на воду. «Невеста» постепенно погружалась, уносимая течением…

«Книга вод» Ли Даоюаня рассказывает, как был положен конец этому злодейству: «К западу от Цзимо, в северном течении реки Чжаншуй, во времена Борющихся царств обычно шаманка выбирала жену для Хэ-бо, и на берегу совершались жертвоприношения. Во времена вэйского Вэнь-ди правителем Е был Симынь Бао. Он договорился со старейшинами: «Когда будут посылать жену для Хэ-бо, прошу известить меня об этом. Я хочу проводить девушку». Те ответили: «Хорошо». Когда наступило время, старейшины и чиновники собрали налог с населения на миллион монет. Шаманка ходила по деревням и, выбрав красивую девушку, объявила ее женой Хэ-бо. На свадебные подарки девушке было истрачено тридцать тысяч. Ее выкупали и нарумянили, как полагается для свадьбы. [Симынь] Бао пошел посмотреть на нее. Старейшины, шаманки, чиновники, простой народ – все собрались на это зрелище. За семидесятилетней шаманкой следовали десять молодых учениц. Бао подозвал невесту и нашел, что она некрасива. Он приказал старухе пойти и доложить Хэ-бо, и старуху толкнули в реку. Через некоторое время он сказал: «Почему она так долго не возвращается?» Вслед за этим он приказал кинуть в реку учениц шаманки и старейшин. Затем Бао, наклонившись [над водой], спросил: «Почему же не возвращаются старейшины?» – и решил послать за ними устроителей церемонии. Те начали бить поклоны так, что у них хлынула кровь, и просили не посылать более жены для Хэ-бо. Хотя после этого прекратились ужасные жертвоприношения, но место сохранило название Цзимо – «дорога жертвоприношений».

Можно вспомнить и отечественную историю о новгородском купце Садко, отправленного в бурю к Морскому царю; обратите внимание, что жертва эта вовсе не добровольная, Садко отчаянно пытается избежать злой участи (фрагмент несколько монотонный, но, пожалуй, именно это создает эмоциональное напряжение и подчеркивает тщетные усилия новгородца):

Если читатель подумает, что все это – «серое» Средневековье, аргументированно разубедим его, сказав пару слов о живучести веры моряков в Морского царя. Надо сказать, моряки вообще народ довольно суеверный: из первого, что пришло на ум, – поверье, что судно, чье название начинается и кончается на «А», скорее всего, потонет (вспоминают итальянский корабль «Адреа Дориа», начисто забывая про «Аврору», например); доныне держится стойкое убеждение, что служащие на «Москве» сходят с ума. Ну а вот, собственно, отнюдь не новгородская былина о Садко, а воспоминания мастера Балтийского завода Якова Степанова (1862–1939) о выходе на испытания броненосного крейсера 1-го ранга (а тогда – полуброненосного фрегата») «Владимир Мономах» в 1883 г.:

«У причала завода стоял новенький, готовый к отплытию «Владимир Мономах» – громадный корабль с великолепным вооружением; выкрашенный, прибранный, – он напоминал прогулочную яхту. Многие мастеровые и проживающие в Чекушах петербуржцы приходили на набережную полюбоваться красавцем. Я знал крейсер как свои пять пальцев, ибо мне пришлось осуществить монтаж главных и вспомогательных механизмов. Крейсер уходил в море на следующий день. Предстояли ходовые испытания. Два буксира, развернув корабль, помогли ему выйти на фарватер. Погода стояла отличная… Из двух труб крейсера вырывался черный густой дым, заволакивающий горизонт… «Мономах» проходил Кронштадт. Через несколько часов за кормой остались острова Сескар и Гогланд… В машинном отделении мастеровые-балтийцы добросовестно несли вахту. Свободные от нее находились здесь же – Андрей Кочетов, Александр Фореман, Василий Дмитриев, Александр Оленев, старик Б. Никитин. Все они – опытные механики, машинисты, собравшие собственными руками не одну корабельную машину, – уже не в первый раз выходили в море. Рядом с ними сидели и стояли мастеровые и военные моряки из машинной команды… Ветер усилился настолько, что командир приказал закрепить шлюпки.

«Вот что, братики мои, – донеслись до меня слова Никитина. – Так уж издавна ведется: русский моряк, проходя остров Гогланд, непременно должен бросить в воду несколько медных монет, так делали наши прадеды, деды и отцы», – и он подошел к морякам. Василий Дмитриев достал монеты и тоже опустил их в картуз, за ним последовали и другие. Старик с картузом в руках поднялся по трапу на палубу, подошел к левому борту крейсера и громко крикнул: «Царь водяной! Мы, моряки нового российского крейсера, приносим тебе свой поклон и платим дань за благополучное плавание. Прими, морской властелин, нашу лепту и не взыщи за ее малость. И приносит тебе выкуп бывший моряк Никитин».

Ряд обычаев носил весьма здравомысленный характер: например, у викингов бытовал запрет на то, чтобы два брата находились на одном и том же судне – тогда в случае гибели в пучине одного брата другой мог продолжить род.

Всегда, впрочем, находились люди, стоявшие выше людских страхов и суеверий, смотревшие на морские катастрофы поистине с философской точки зрения. О них – в следующей главе.