100 великих разведчиков

ЛОУРЕНС АРАВИЙСКИЙ (1888–1935)

Одна из самых блестящих и романтических фигур в истории разведки — это сэр Томас Эдвард Лоуренс. Он был равнодушен к женщинам и деньгам. Он любил только себя и Британскую империю, которым верно служил. О себе он сказал: «Я в общем-то похож на пешехода, который ловко увёртывается от автомобилей, движущихся по главной улице». О нём создано много романов и фильмов, где небольшое количество правды густо замешано на лжи. Однако и то количество правды, которое в них есть, достаточно для того, чтобы эта личность стала героем боевиков.

Он родился 16 августа 1888 года в небогатой англо-ирландской семье. Учился в Оксфорде, вначале в школе, а потом в университете. Школу он, по его словам, «ненавидел от всей души», так как она отвлекала его от главного — чтения книг о крестовых походах и археологии. Эти два предмета он знал досконально, как и всё то, что касалось Ближнего Востока, куда направлялись крестоносцы и где было много объектов для археологических поисков.

В 1910 году Лоуренс, к тому времени уже агент английской разведки, обосновался на Арабском Востоке. Он тщательно изучил быт, нравы и обычаи арабов, их религию, прекрасно знал арабский язык и наречия многих бедуинских племён. На Аравийском полуострове не осталось, пожалуй, ни одного местечка или оазиса, где бы он не побывал. Со всеми вождями арабских племён он установил приятельские отношения (трудно сказать «дружеские», так как в этой «дружбе» каждый искал свою выгоду). Лоуренс вызнал сильные и слабые стороны всех вождей, кого и чем можно соблазнить.

Когда началась Первая мировая война, Лоуренс стал сотрудником британской разведки, точнее МИ-4 или Арабского бюро, призванного следить за развитием националистического движения арабов в границах Османской империи.

Дело в том, что все арабские земли и проживавшие там народы находились в то время под властью Турции. А с началом Первой мировой войны свою лапу протянула туда Британская империя. Но воевать с турками английским регулярным войскам, привязанным к своим базам, в этих пустынных местах было неудобно. Нужны были небольшие подвижные группы, которые привыкли к жизни в безлюдной и безводной пустыне и передвижению по ней, могли бы свободно пробираться по вражеским тылам, совершать диверсии. Кроме того, это давало возможность воевать с турками чужими руками, сохраняя основные силы на других фронтах.

К этому времени арабские националисты уже сами начали борьбу против турок. На юге Аравийского полуострова зелёное знамя восстания арабов поднял Абд эль-Азид ибн Сауд, лидер религиозной секты ваххабитов и заклятый враг хашимитов. Главой политико-религиозного клана хашимитов был шейх Мекки, Хуссейн ибн Али, провозглашённый в 1916 году королём Хиджаза.

Кого поддерживать, ибн Сауда или Хуссейна? Ваххабитов или хашимитов? Верховный британский комиссар в Каире сэр Генри Макмагон и шеф военной разведки на Ближнем Востоке майор Астон поставили на хашимитов и даже объявили Хуссейну, что после распада Османской империи его вместе с сыновьями сделают главами будущей арабской конфедерации. В то же время Индийское бюро английской разведки поддерживало ваххабитов. Его представитель Сент-Джон Филби, отец знаменитого в будущем Кима Филби, в 1917 году отправился в Эр-Рияд с совершенно секретным заданием: сообщить ибн Сауду, что король Георг V именно его намерен сделать главой арабской конфедерации, которая будет образована после краха Османской империи. Политика «разделяй и властвуй» и на этот раз служила интересам Британской империи.

Однако вернёмся к нашему герою. Томас Эдвард Лоуренс завоевал доверие самого решительного из сыновей Хуссейна эмира Фейсала, который задался целью организовать целую армию для борьбы с турками. Однако создание крупной единой армии в то время было совершенно нереальным. Требовались небольшие мобильные подразделения, которые, как свора собак, напавших на медведя с разных сторон, атаковали бы и кусали мощное, но неповоротливое турецкое войско.

Созданием таких «летучих» повстанческих сил и занялся Томас Лоуренс. Белокурый и голубоглазый, он никак не походил на араба. Но одетый в бурнус, с наполовину закрытым лицом, загорелый и превосходно владевший арабским языком, он легко мог сойти за бедуина. А твёрдая воля, склонность к авантюризму и интригам, лицемерие, честолюбие и упорство в достижении цели позволяли ему становиться лидером в любом сообществе. К тому же он обладал большими деньгами, которыми снабжала его британская разведка. Лоуренс питался одной пищей с арабами и жил в тех же условиях, что и они. Своих последователей-разведчиков он поучал: «Вам придётся чувствовать себя как актёру, играя свою роль днём и ночью в течение ряда месяцев, не зная отдыха и с большим риском».

Иногда Лоуренс проводил вечер с одним шейхом, затем садился на верблюда, ехал всю ночь и утром встречался с другим. Разговаривать с ними было не всегда легко.

В своих инструкциях, названных им «27 статей», он писал:

«Добейтесь доверия вождя и удерживайте его. Укрепляйте, если можете, престиж вождя перед другими за свой счёт. Никогда не отказывайтесь и не разбивайте тех планов, которые он может предложить. Всегда одобряйте их, а похвалив, изменяйте мало-помалу, заставляя самого вождя вносить предложения до тех пор, пока они не совпадут с вашим собственным мнением… Хотя бедуина трудно заставить что-либо делать, им легко руководить, если только у вас хватит терпения. Чем будет менее заметно ваше вмешательство, тем больше будет ваше влияние. Бедуины с охотой станут следовать вашему совету, даже не предполагая, что вы или кто-либо другой знает об этом.

Маскировка не рекомендуется… В то же время, если вы, находясь среди арабов, сумеете носить их одежду, вы приобретёте такое доверие и дружбу, какие в военной форме вам никогда не удастся приобрести. Однако это трудно и опасно. Поскольку вы одеваетесь как арабы, они не будут делать для вас никаких исключений…

Нередко вам придётся участвовать в дискуссиях по вопросам религии. Говорите о собственной вере что угодно, но избегайте критиковать их взгляды…

Не следуйте примеру арабов и избегайте слишком свободных разговоров о женщинах. Это столь же трудный вопрос, как и религия. В данном отношении взгляды арабов настолько не похожи на наши, что безобидные, с английской точки зрения, замечания могут показаться для них несдержанными, так же, как и некоторые из их заявлений, переведённые буквально, могут показаться несдержанными для вас.

Весь секрет обхождения с арабами заключается в непрерывном их изучении. Будьте всегда настороже, никогда не говорите ненужных вещей, следите всё время за собой и своими товарищами. Слушайте то, что происходит, доискивайтесь действительных причин. Изучайте характеры арабов, их вкусы и слабости и держите всё, что вы обнаружите, при себе… Ваш успех будет пропорционален количеству затраченной вами на это умственной энергии».

В своих мемуарах Лоуренс выставлял себя сторонником национально-освободительной борьбы арабов за независимость. В действительности же его беспокоили лишь интересы Великобритании, стремившейся захватить новые колонии. Можно ли осуждать за это англичанина, воспитанного на традициях Британской империи и верившего в то, что «My country is my country, good or bad, but it is my country!» — «Моя страна — это моя страна, хорошая или плохая, но это моя страна!»?

Действуя умело, тактично и напористо, Лоуренс сумел стать любимцем Хуссейна и его сына Фейсала, руководящего многими племенами. Он подсказал им лозунг: «Объединение арабов для борьбы с Турцией». Под этим лозунгом было поднято восстание и созданы боеспособные части, снабжённые британским оружием. Восстанием фактически руководил Лоуренс, получивший звание полковника и прозвище «Лоуренс Аравийский». Его голова была оценена турками в двадцать тысяч фунтов стерлингов. Отряды Фейсала — Лоуренса причинили большой ущерб турецкой армии, постоянно действуя на их коммуникациях партизанскими методами. В то же время были успехи, характерные и для «регулярной» войны. После изнурительного перехода через пустыню в июле 1917 года войска под командованием Фейсала и Лоуренса неожиданным налётом захватили порт Акаба. А в сентябре 1918 года Лоуренс с небольшим отрядом арабов на верблюдах вошёл в Дамаск, воспользовавшись отступлением турецких войск.

В итоге Первой мировой войны, в том числе и деятельности Лоуренса, Великобритания получила новые колонии: Ирак, Палестину, нефтяную и военно-морскую базу в Хайфе, закрепила своё господство на Аравийском полуострове. Она лишится всего этого после Второй мировой войны. Тогда же это было триумфом Британской империи и лично полковника Лоуренса. Однако даже в те времена триумф был неполным. Вскоре после войны под давлением Франции англичане вывели свои войска из Сирии, французы заняли Дамаск, изгнали арабов из Палестины, лучший же «друг» Лоуренса Фейсал осыпал его проклятиями. А ибн Сауд, «друг» Сент-Джона Филби, изгнав из Мекки в 1924 году «друга» Лоуренса Хуссейна, стал основателем Саудовской Аравии.

После войны Лоуренс занялся другими делами. В 1921 году по предложению Уинстона Черчилля, возглавившего министерство по делам колоний, Лоуренс стал политическим советником в новом управлении по делам Среднего Востока. Ему удалось искупить свою вину перед Фейсалом, изгнанным из Сирии. Так как Ирак подпал под мандат Англии, все вопросы о власти там решались в министерстве по делам колоний. В марте 1921 года на конференции в Каире Лоуренс сумел уговорить Черчилля сделать Фейсала королём Ирака. После этого Лоуренс неожиданно покидает свой престижный пост в министерстве и в августе 1922 года поступает… рядовым в британскую военную авиацию под фамилией Росс. Что он там делал, неизвестно, но через полгода его опознал и публично разоблачил в газетах один офицер, его давний недруг.

Тогда английская разведка дала ему новое задание, которое он выполнял, находясь в Индии на границе с Афганистаном. Там он выступал сразу в двух обличиях: бортмеханика Шоу для сношения с англичанами, — и священнослужителя Пир-Карам-шаха для «туземцев».

В то время эмиром Афганистана был Аманулла, который пытался провести в стране некоторые реформы. Но Англию это не устраивало, и было решено любыми способами устранить его, посадив на престол другого эмира, послушного британским колонизаторам. Этим в 1927–1928 годах и занялся полковник Лоуренс.

Он наладил связь с разбойником и головорезом Бачайи Сакао. Этот головорез прославился тем, что убил собственного отца, жену, муллу, не считая десятков других людей. На него-то и сделал ставку Лоуренс. Он пообещал Сакао афганский трон, если тот поможет сбросить Амануллу.

Лоуренс разработал и претворил в жизнь коварный план с целью вызвать всеобщее недовольство Амануллой, прежде всего у правоверных мусульман. Агенты Лоуренса и Сакао стали агитировать против Амануллы и его реформ: он-де нарушает законы Пророка — отвергает ношение чалмы, исламские одежды, заставляет женщин снять чадру, велит им ходить в школы, разрешает мужчинам брить бороду и усы, хочет, чтобы люди лечились у врачей и т. д. Эти, на наш взгляд, нелепые обвинения (кстати, те же, с которыми сейчас выступают талибы и ваххабиты в Афганистане и Чечне) сыграли свою роль. Тёмное, неграмотное население поднялось против Амануллы.

Масла в огонь добавили распространённые Лоуренсом через своих агентов фотографии девиц, сидящих в откровенных позах на коленях мужчин. Подписи под этими фотографиями также обвиняли Амануллу в нарушении «святых велений Пророка и Священного шариата».

А затем Лоуренс распространил по всему Афганистану прокламацию от имени всех правоверных мусульман, призывавшую к свержению Амануллы и признанию новым правителем Бачайи Сакао.

Бачайи Сакао захватил Кабул, провозгласил себя эмиром и развернул активную антисоветскую деятельность. Базируясь на территории Афганистана, двадцать тысяч басмачей начали совершать бандитские набеги на советские республики Средней Азии — Таджикистан, Туркмению, Узбекистан.

Считая свою задачу выполненной и понимая, что бандит Сакао долго у власти не продержится, полковник Лоуренс в начале 1929 года вернулся в Лондон, где стал героем шумного скандала: депутаты от лейбористской партии сделали запрос в парламенте относительно похождений Лоуренса в Афганистане. Тогда же участники организованной коммунистами демонстрации сожгли чучело Пир-Карам-шаха — Лоуренса.

Сорокадвухлетний Лоуренс подал в отставку и начал писать мемуары. Он написал две книги: «Восстание в пустыне» и «Семь столпов мудрости».

В октябре 1929 года «друг» Лоуренса Бачайи Сакао был свергнут с афганского трона и казнён.

Но авантюрный характер «отставника» не изменился. Он намеревался встретиться с Гитлером и установил контакт с вождём английских фашистов Освальдом Мосли.

Однако этим намерениям не суждено было сбыться — 19 мая 1935 года он погиб в катастрофе, разбившись на мотоцикле. Полковник сэр Томас Эдвард Лоуренс похоронен в лондонском соборе Святого Павла среди британских военных героев и знаменитых аристократов.

ВАСМУС ПЕРСИДСКИЙ (1880–1931)

У этого человека было много общего с британским полковником Лоуренсом, и по аналогии с Лоуренсом Аравийским поклонники называли его Васмус Персидский.

Вильгельм Васмус родился в 1880 году. О его происхождении, а также годах молодости сведений нет. Известно лишь, что в 1914 году он занимал не очень высокий, но всё же престижный пост консула в персидском Бушире. Он был ориенталистом, как родной знал классический фарси, а также владел наречиями племён, разбросанных на громадных пространствах Персии. По натуре типичный колонизатор викторианской эпохи, он считал, что мир должен принадлежать белому человеку, лучше всего немцу. По-своему был влюблён в Восток и, верно служа фатерланду, чтил и соблюдал местные обычаи, чем вызывал уважение и признательность влиятельных персидских кругов. Кайзер Вильгельм II, объявивший себя «защитником Корана», знал об успехах энергичного молодого консула на поприще установления добрых отношений с «туземцами». По его личному указанию Васмусу повысили оклад и увеличили суммы на пропаганду и представительство.

Персия накануне Первой мировой войны была отсталой страной, с неграмотным в своей массе населением, всё ещё верившим в то, что мир состоит из ряда концентрических сфер, в центре которых находится Земля. Влияние великих держав: России, Англии, Германии было значительным, зачастую они чувствовали себя хозяевами многих регионов. Уже велась необъявленная «нефтяная война» между немцами и англичанами. По международному соглашению для поддержания порядка в нефтеносном районе была создана нейтральная жандармерия, основу которой составляли шведские войска, но Васмус сумел прибрать её к своим рукам. Когда началась война, англичане объявили этот факт грубым нарушением нейтралитета Персии и при помощи войск начали расширять сферу своего влияния.

Из тех мест, куда приходили англичане, германским дипломатам приходилось срочно уезжать. Васмус категорически отказался это сделать и был интернирован англичанами. Его взяли под стражу как «нежелательного и враждебного иностранца» и держали под домашним арестом, имущество конфисковали и вместе с ним должны были вывезти в британскую штаб-квартиру. В ночь накануне этого события Васмус проявил сильное беспокойство о здоровье своей верховой лошади. В сопровождении двух часовых он спустился в конюшню и обнаружил у лошади симптомы особой туземной болезни, требующей постоянного наблюдения и частого приёма лекарств. Всю ночь, каждые десять—двадцать минут он, в сопровождении двух солдат, едва передвигавших ноги от усталости, спускался к своей любимой лошадке. Наконец, один из «томми» сказал: «Послушай, если ты её так любишь, иди-ка сам!» Консулу только этого и нужно было. Спустившись в последний раз в конюшню, он достал из кучи сена заблаговременно спрятанный там мешок со ста сорока тысячами марок золотом, вскочил на своего совершенно здорового коня и был таков.

Среди местных князьков, к которым в горы бежал Васмус, у него были друзья, могущественные, воинственные и, что немаловажно, хорошо им оплачиваемые. Они пользовались влиянием, далеко распространявшимся за пределы территорий, занимаемых их племенами. С их помощью Васмус начал вести неравную борьбу с Британской империей. Он действовал как главный резидент германской секретной службы, руководитель военной и политической разведки в зоне Персидского залива. Но свою задачу он видел не только в сборе информации для главнокомандующего германскими войсками на Ближнем Востоке генерала Лиман фон Сандерса. Его планы были более обширны: он хотел включить всю южную Персию в сферу германского влияния, помешать англичанам заполучить персидскую нефть, побудить горные племена к активным выступлениям против британских войск.

Чтобы ещё более упрочить своё положение, Васмус пошёл на беспрецедентный шаг: он женился на дочери одного из влиятельнейших персидских вождей. Васмус оформил это событие не только как союз любящих сердец, но и как союз «двух великих рас», символ германо-персидского единения. Согласно местным обычаям, свадебные расходы должен был оплачивать отец невесты, но Васмус настоял на том, чтобы все расходы были отнесены на его счёт (то есть на счёт секретной службы). Отцу невесты и многочисленным гостям как из высшего общества, так и из числа простолюдинов, были сделаны подарки, соответствовавшие их положению и «цене». Верный помощник Васмуса, немец Бругман, раздавая подарки, тут же вербовал одариваемых. Британская разведка установила впоследствии, что половина персов, гостей свадьбы, была завербована в шпионскую сеть Васмуса, раскинутую между Индией, Суэцем и берегами Тигра, Евфрата и Персидского залива.

С разведывательной точки зрения пространство, контролируемое Васмусом, занимало очень выгодное положение. Британская разведка два раза в месяц печатала для служебного пользования карту с обозначением вражеских сил на восточном театре военных действий. И не случайно в течение четырёх лет большой район Персии, размером с Францию и Англию вместе взятые, был отмечен напечатанным красной краской и заключённым в овал словом «Васмус».

Васмус зафрахтовал множество мелких судов, которые контролировали все пути между Индией и Европой через ближневосточные моря. Таким образом он был в курсе всех перевозок войск и грузов. Его агентура пробиралась к коммуникационным линиям каждой экспедиционной армии союзников. Агенты Васмуса добывали информацию в Палестине, Дарданеллах, Месопотамии и даже в Восточной Африке и Турецкой Армении. Он наладил идеальную систему связи, позволявшую с минимальным разрывом во времени доставлять германскому командованию информацию о силах и передвижениях союзных войск.

Крупным, можно сказать стратегическим, успехом Васмуса стала его помощь генералу Кольмару Вильгельму Леопольду фон дер Гольцу, командовавшему 6-й турецкой армией и объединёнными германо-турецкими войсками в Месопотамии. Агенты Васмуса знали о всех манёврах английского генерала Чарлза Таунсгенда, который во время наступления на Багдад командовал колонной, двигавшейся по долине реки Тигр. Ему удалось разбить турецкие войска у Кут-эль-Амары. Развивая свой успех, Таунсгенд проник до Ктезифона. Здесь его уже ожидали два турецких корпуса группы войск «Ирак» во главе с генералом Гольцем, предупреждённым Васмусом о направлении удара англичан. Сражение у Ктезифона 23 ноября 1915 года не выявило победителя, но Таунсгенд был вынужден отступить к Кут-эль-Амаре, где турецкие войска блокировали его. Все попытки как со стороны русских, так и со стороны английских войск помочь осаждённым были безуспешными. Английский генерал Перси Лейк, назначенный главнокомандующим вооружёнными силами в Месопотамии, действовал пассивно. Агенты Васмуса докладывали, что его силы малочисленны, плохо обеспечены продовольствием, снаряжением и медикаментами и к тому же его коммуникации подвергаются налётам племён, состоявших на службе у Васмуса. Эта информация позволяла Гольцу сосредоточить все силы на осаде крепости, не опасаясь Лейка. Важные сведения сообщил ещё один из агентов Васмуса: опасаясь усиления русского влияния в Месопотамии, Лейк отверг предложение русского командования соединиться с английскими войсками в Персии и вести совместные боевые действия против турецких войск.

Четыре вялые попытки Лейка деблокировать Таунсгенда не дали результатов. После ста сорока трёх дней блокады, истощив все продовольственные запасы и уничтожив всю свою артиллерию, Таунсгенд 29 апреля 1916 года с тремя тысячами англичан и шестью тысячами индусов сложил оружие. Месопотамия стала единственным театром военных действий, где Турция не потерпела поражения.

Стремясь убрать такого серьёзного противника, как Васмус, англичане назначили награду в размере трёх тысяч фунтов стерлингов за доставку его живым или мёртвым. Постепенно сумма награды возрастала, и в 1917 году за его поимку предлагали уже в пять раз больше. Как ни странно, такая большая сумма только отпугнула её потенциальных получателей: на Востоке жизнь ценится не очень высоко, и никто не верил, что за одного человека заплатят так много.

В 1916 году Васмус попытался поднять мятеж среди племён Афганистана, чтобы отвлечь английские войска. Он потратил много золота — а его количество у него уменьшалось, — но безуспешно. Зато успешно действовала его морская разведка, доставлявшая данные обо всех военных транспортах, шедших из Индии, Австралии и Новой Зеландии. В 1916 году он вооружал и снаряжал воинственные племена, которые сковывали деятельность тысяч английских солдат. Англичане были вынуждены послать в Персидский залив четыре военных корабля для несения дозорной службы и проведения блокады. Их так и называли — «васмусовский флот», и они должны были перехватывать парусники, доставлявшие Васмусу разведывательные материалы и военное снаряжение.

Однако, по мере общего ослабления положения Германии, ухудшалось и положение самого Васмуса. Он всё чаще кормил свою туземную аудиторию ложью о победах германской армии. Однажды распустил слух, что германские армии оккупировали Англию, а короля Георга публично повесили. В Персии этим слухам охотно верили.

У Васмуса возник новый план. Своего друга и помощника Бругмана он направил в Индию для привлечения на свою сторону местных туземных правителей. Англичане сорвали эту акцию, арестовав Бругмана и заключив его в тюрьму «до конца войны». Ещё раньше был захвачен другой надёжный сообщник Васмуса, швед доктор Линдберг. Таким образом, Васмус остался один среди племён, начинавших относиться к нему враждебно. Из Европы всё же доходили сведения об ослаблении Германии, и персидские вожди были склонны примкнуть к побеждающей стороне.

Шёл к концу 1918 год, Германия была на грани краха. Васмусу уже никто не верил. Его стали одолевать кредиторы. Однажды ему удалось вырваться из неприязненно настроенной толпы, инсценировав разговор по радиотелефону с самим калифом. Но долго на таких штучках продержаться было нельзя.

В ноябре 1918 года, когда пришло известие о перемирии, тесть Васмуса Ахрам сам посоветовал ему бежать. Васмус скрылся, и следы его с той поры затерялись.

БЕРТ ХОЛЛ (1885–1948)

Американского лётчика Берта Холла можно назвать родоначальником воздушной разведки.

Он родился в штате Кентукки в 1885 году. С юности его манили к себе горы. Ребёнком он забирался на самую высокую из окружающих вершин и, глядя на расстилающуюся внизу долину, мечтал парить над ней подобно орлу. Любил он и технику и был без ума от высоких (по тем временам) скоростей. И когда ему удалось стать шофёром гоночного автомобиля, считал это величайшим счастьем. Выигрывал и проигрывал гонки, переворачивался, был на волосок от смерти, но профессии не бросал, пока не услышал над головой шум мотора и не увидел чуда — человека в шлеме, очках и кожаной куртке, парящего в небе словно орёл.

С этого дня и навсегда его сердце принадлежало авиации. Он выучился на лётчика, а затем решил перенести в авиацию традиции автомобильных гонок и сделался пионером лётного спорта.

На этом деле можно было неплохо заработать, но денег всегда не хватало. «Если существуют наёмные пехотинцы, почему бы не быть наёмнику-лётчику?» — подумал он и стал искать, где бы можно было применить свои знания и опыт. И тут ему улыбнулась удача.

В 1912 году началась Балканская война. Против Турции выступили сербы и болгары, к ним присоединились греки. Холл поспешил в Европу. На скопленные деньги купил французский моноплан и предложил свои услуги туркам. Те с радостью ухватились за это предложение и назначили ему огромное содержание — сто долларов золотом в день. Их надо было отрабатывать. Вместе со своим бортмехаником — французом Андре Пьерсом он ежедневно вылетал на разведку. Иногда снижался до бреющего полёта и смеялся, когда солдаты из полудиких горных селений, впервые увидевшие самолёт, падали на колени и крестились.

Но, несмотря на старание Берта Холла, турки терпели поражения. Они были разбиты у Кирк-Килиса 24 октября, а ещё через пять дней, 29 октября 1912 года, у Бургаса. Сербо-болгарские войска осадили главный город и крепость турецкой Фракии Адрианополь, прикрывавший подступы к Стамбулу (Константинополю).

Турки потребовали, чтобы Холл помимо ведения разведки стал сбрасывать на их противников бомбы. Но это не устраивало Берта, убивать он никого не собирался, тем более таких же, как он, христиан. Тогда ему просто перестали платить.

Холл нашёл простой выход: вместе с бортмехаником перелетел на сторону болгар. Там ему предложили ту же сумму, что и турки, но пользы он приносил больше, так как хорошо знал систему турецких оборонительных сооружений.

Однако болгарам этого оказалось мало. Они помимо разведки предложили ему заняться и шпионажем. За дополнительное вознаграждение он, впервые в истории, перелетев линию фронта, приземлился и высадил в тылу турок болгарского агента.

Холл работал добросовестно, и всё же через месяц болгары задержали его зарплату. Он решил улететь от них, но прямо у самолёта его схватили и потащили в полицию, где обвинили в том, что он является турецким шпионом. Поскольку Холл не отрицал, что ранее работал на турок, ему было трудно доказать, что он перестал им служить. С американским консулом связаться ему не разрешили.

Лётчик был предан военному суду. Его оправданий не слушали, объяснения о том, что он хотел улететь из-за невыплаты ему денег, не приняли во внимание и приговорили к расстрелу.

Спас его бортмеханик, оставшийся на свободе. Часть своего «золотого запаса» он отнёс кому следует, и буквально за несколько часов до расстрела Холл оказался на свободе.

Вместе с Андре Пьерсом он вернулся во Францию. А вскоре началась Первая мировая война. На второй день войны он записался в иностранный легион, а через три месяца был переведён в знаменитую эскадрилью Лафайета, лётчики которой получили прозвище «воздушных чертей».

Теперь очень пригодился опыт Берта Холла. Ему поручили перебрасывать агентов в немецкий тыл. Для этого требовалось умение летать и совершать посадки ночью, точнее в ранние предрассветные часы, а также приземляться на незнакомых и неподготовленных площадках. Приходилось летать каждые несколько дней, и каждый полёт представлял собой смертельную опасность. Но его мастерство и хладнокровие всегда приводили к успеху.

Лишь однажды для него была приготовлена ловушка. Нужно было приземлиться за линией фронта и принять на борт возвращавшегося домой шпиона. Но тот, видимо, стал сотрудничать с немцами, и они подготовили засаду, чтобы захватить лётчика. Однако у кого-то из немецких солдат не выдержали нервы, и он открыл огонь из пулемёта, когда самолёт шёл на посадку. Лётчик снова взмыл в небо и с лёгким ранением и простреленным крылом вернулся на свой аэродром.

Если бы его захватили немцы, ему мог грозить расстрел, как шпиону. Правда, в те годы ещё соблюдались некоторые рыцарские правила войны. Если лётчик был в военной форме, он признавался военнопленным, а не шпионом. Прецедент был создан 30 октября 1915 года, когда немецкий суд снял обвинение в шпионаже с двух французских лётчиков именно потому, что они были задержаны в форме. Три года они провели в плену.

К концу войны Берт Холл оказался одним из двух оставшихся в живых «воздушных чертей» эскадрильи Лафайета.

ЛУИЗА БЕТТИНЬИ (АЛИСА ДЮБУА) (1880–1918)

Многие специалисты и историки разведки считают Луизу Беттиньи самой выдающейся разведчицей Первой мировой войны.

Страшное слово «война!» потрясло мир 1 августа 1914 года. Великие армии великих держав столкнулись в смертельной схватке.

На Западе наиболее драматические события происходили в Бельгии и Северной Франции, где десятки тысяч женщин, детей, мирных жителей в панике устремлялись к Ла-Маншу, пытаясь спастись от наступавших немецких армий, уже захвативших Бельгию и вторгшихся во Францию, и занять места на отходивших в Англию судах.

Огромные очереди выстроились на пунктах проверки. Военная полиция опрашивала каждого: во-первых, с целью идентификации его личности, а во-вторых, получения хоть какой-либо информации о противнике. Но большинство такой информацией не располагало. Несколько офицеров окружили молодую, красивую француженку, которая отвечала на их вопросы. Она была небольшого роста, миловидная, с красивыми каштановыми волосами, сверкающими карими глазами, овальным лицом, чистой кожей, чувственными губами и очаровательной улыбкой.

Офицер продолжал обычный опрос:

— Можете ли вы что-нибудь сказать об армии оккупантов?

Девушка начала отвечать на французском, но потом перешла на английский, причём говорила так же бегло, как и сам офицер. Его потрясло качество и количество той информации, которую она сообщила. Профессиональный разведчик вряд ли мог собрать информацию более квалифицированно, чем она, простая беженка. В живом рассказе присутствовало всё её существо: глаза, уши, интуиция, суждения, знания, память, способность сжато изложить свои наблюдения.

Офицеры с нарастающим интересом слушали её.

— Такую информацию мог собрать только человек, хорошо владеющий немецким! — воскликнул один из них.

— Я владею им, — ответила девушка.

— Кто вы?

Она рассказала о себе. Её зовут Луиза де Беттиньи, родилась в Северной Франции, её дом в Лилле, теперь он в руках немцев, и она надеется пробраться в город Сент-Омер, во Франции, где находится её мать. Она гордилась своим знатным происхождением и образованием, но была бедна. До войны служила гувернанткой в богатых и титулованных французских и немецких семьях, однажды даже отказалась поступить в семью наследника австро-венгерского трона. Поскольку она сама была аристократкой, наниматели относились к ней как к равной, предоставляли возможность совершать дорогостоящие поездки по Европе, приглашали играть в бридж с коронованными гостями. Сейчас она без работы.

Офицеры посовещались шёпотом и сказали Луизе, что она вправе поехать к своей матери, но британская секретная служба будет благодарна ей, если девушка задержится на пару дней для консультаций. Она согласилась. Вечером Луиза узнала, чего хотела от неё секретная служба.

Ей предложили стать разведчицей, вернуться в Лилль и там, в тылу у оккупантов, организовать агентурную сеть и регулярно направлять информацию в штаб-квартиру фельдмаршала Френча в Сент-Омер и в разведывательный центр в Фолькстоне.

— Готовы ли вы делать всё это? — спросили её.

Когда Луиза поняла, чего от неё хотят, то испугалась не на шутку. Она знала, как немцы расправляются со шпионами и как хорошо работает их контрразведка, и представляла, что будет с ней, если немцы её поймают. Но мужество, впитанное с кровью праотцов — воителей и авантюристов, заговорило в душе скромной гувернантки, готовой принять мученическую смерть, но совершить какой-то подвиг, достойный предков.

— Я сделаю это! — твёрдо сказала она.

Луиза переправилась в Англию и после инструктажа — в Голландию, которая в ту войну избежала германской оккупации. Она добралась до деревушки с громким названием Филиппины, на границе между Голландией и оккупированной Бельгией.

По всей длине границы немцы соорудили сплошной забор, обтянутый колючей проволокой, по которой проходил электрический ток высокого напряжения. Прожектора освещали забор в тёмное время суток. С бельгийской стороны к нему примыкали проволочные заграждения, ловушки, капканы и минные поля. Всё было продумано с немецким педантизмом.

Тёмной ночью, одетая во всё чёрное, Луиза, стоя на голландской стороне, ждала проводника.

— Его зовут Альфонс Верстапен, он бельгиец, профессиональный контрабандист. Но война сделала его патриотом. Он отлично знает границу. Я думаю, мы можем верить в его патриотизм, но не знаем, как он будет вести себя с хорошенькой женщиной. Если вы почувствуете малейшее сомнение, мы дадим другого проводника, — предупреждал Луизу английский офицер.

Вот с этим-то человеком Луиза и должна была переходить границу. Он, словно тень, бесшумно подошёл к ней, прошептал пароль, она ответила отзывом, чуть не задохнувшись от запаха табака и перегара. Некоторое время он вглядывался в неё, затем взял за руку. Без единого слова повёл по узкой лесной тропе.

Перед высоким забором, увитым колючей проволокой, они остановились, и Альфонс опустился на колени. Руками начал раскапывать песок. Хотя, казалось, действовал не спеша, он удивительно быстро добился результата, полез в дыру и потащил за собой Луизу. Так они очутились на бельгийской стороне.

Альфонс знал каждый дюйм земли, по которой шёл, обходя ловушки, проволоку и мины. Луиза следовала за ним шаг в шаг.

Внезапно ночную темноту прорезал яркий луч прожектора. Альфонс бросился на землю, рывком потянув за собой Луизу. Они лежали, уткнувшись лицами в траву, зная, что за каждым прожектором стоит готовый к стрельбе снайпер. Пулемётная очередь пронеслась над головами, но стреляли не в них, просто немцы запугивали тех, кто рискнёт перейти границу. Выждав, когда погасли прожектора, двинулись дальше.

Настало утро. Забор, мины и прожектора оказались уже далеко позади. Но почти каждый перекрёсток дороги охранялся германскими патрулями. Они проверяли паспорта, «разрешение на передвижение» у всех прохожих, опрашивали о целях передвижения. Луиза и Альфонс были снабжены надёжными документами.

К ночи они добрались до дома Луизы. Альфонс с удовольствием отведал горячей пищи и вина, но отдохнуть отказался.

На следующее утро Луиза оделась в строгий тёмный костюм — свой обычный рабочий наряд. В сумке среди прочих необходимых вещей находились документы на имя кружевницы и продавщицы кружев Алисы Дюбуа.

Позавтракав, Алиса вышла на прогулку. На улицах всюду виднелись следы прошедших боёв: повреждённые дома, выбитые окна, кое-где воронки от артиллерийских снарядов. Признаки железного порядка, установленного оккупантами: посты и патрули, патрули и посты — были повсюду. И особенно опасной, потому что она была невидимой, являлась контрразведывательная сеть, которую, как она знала, немцы набросили на всю оккупированную зону. Следовало остерегаться не только профессиональных немецких контрразведчиков и тех, кто служил им, но даже соседей, слабых духом, подавленных мощью оккупантов. Но ощущение опасности заставляло только сильнее биться сердце Алисы.

Алиса стала бродить по городу и его окрестностям, торгуя кружевами, а в действительности знакомясь с обстановкой и подыскивая себе помощников. В маленькой лавочке встретила молодую энергичную продавщицу Марию Леонию Ванхут. Они сразу понравились друг другу. Алиса попросила Марию Леонию стать её помощницей, и та охотно согласилась, взяв себе псевдоним «Шарлотта», странствующая торговка сыром.

Алиса привлекла к работе живших в городе Мускроне химика де Гейтерса с женой, и их дом стал одной из конспиративных квартир. В лаборатории де Гейтерса появились новые странные предметы: фотокамеры разных видов, увеличительные стёкла, химикалии для приготовления невидимых чернил, стальные гравировальные доски, ручной пресс, который можно было в одну минуту собрать или разобрать на части, материалы для ремонта радиоаппаратуры. Владение даже одним из этих предметов, будь оно раскрыто немцами, навлекло бы на голову хозяина немалые неприятности.

В городе Сантес картограф Поль Бернар служил ей своим каллиграфическим почерком и пером. Со временем, с помощью лупы и системы стенографии, Бернар стал записывать бесцветными чернилами донесения Алисы, состоявшие из трёх тысяч слов, на крошечном листочке прозрачной бумаги, умещавшемся на линзе очков.

Во многих городах и местечках люди разных профессий и различного общественного положения вступили в организацию Алисы Дюбуа. Она создала резидентуру из тридцати восьми человек, которой руководила одна, без посредников, заменяя собою целый аппарат сотрудников. Более того, в большинстве случаев сама же исполняла обязанности связной.

Алиса была озабочена не только сбором информации, но и обеспечением безопасности этих людей, тем, чтобы в случае провала одного из них другие не пострадали и могли продолжать работу. Она постоянно повторяла:

— Если завтра я или кто-нибудь из вас будет схвачен немцами и доставлен на очную ставку с другим нашим человеком, ваша память должна прекратить свою работу. Неудачник — неважно, кто им окажется — вам незнаком и должен быть предоставлен своей судьбе. Жалость, дружба в такое время будут означать только смертный приговор для вас и для тех, чья жизнь зависит от вас. Запомните это.

Они-то запомнили, и только сама Алиса в страшный момент своей жизни забыла об этом.

Организация начала действовать. Первое задание было несложным. После серьёзных боёв союзникам важно было узнать о немецких потерях. Поезда с ранеными проходили через Лилль. Окна домов, выходящих на железную дорогу, полагалось держать закрытыми плотными шторами днём и ночью. Приходилось подчиняться, ибо в любую минуту, заметив открытое окно или свет, мог явиться немецкий патруль или влететь немецкая пуля. Но в шторах проделали маленькие дырочки, через которые были видны железнодорожные пути. Когда проходил длинный поезд с ранеными, человек за таким окошком делал карандашом одному ему понятные заметки. Затем число раненых, размещавшихся в одном вагоне, умножалось на количество вагонов, и точная цифра становилась известной Алисе, а от неё Бернару. Он каллиграфическим почерком вписывал цифру в очередной рапорт.

Теперь Алисе предстояло самое трудное — проделать путь через оккупированную Бельгию, от кордона к кордону, через «зону ужаса» на границе со всеми возможными опасностями этого пути. Нередко она совершала эти ходки каждую неделю, часто с кем-нибудь из своих помощников. Документами надёжно обеспечивала «фабрика» Алисы в лаборатории де Гейтерса, которая выпускала совсем как настоящие «удостоверения личности», «визы», «разрешения на передвижение», «подтверждения о регистрации», «паспорта» и «сертификаты».

Реальные трудности возникали, когда немцы вели допросы, сопровождаемые обысками. Обнаружение донесения означало смерть. Только благодаря таланту Бернара удавалось проносить донесение из трёх тысяч слов в линзе очков. Бернару удалось снять тонкую плёнку с фотографии Алисы на её «удостоверении личности», поместить под неё написанное невидимыми чернилами донесение и снова вернуть плёнку на место.

Но до того как Бернар достиг такой степени мастерства, Алисе и её помощникам пришлось пережить немало трудных минут, пряча донесения. Однако и теперь Алиса, казалось, играла в спортивную игру. Однажды ночью, например, она непринуждённо брела по шоссе, неся в руке фонарик со свечой. Как раз перед входом в дом, куда она должна была зайти, её остановил патруль. Она знала, что её обыщет женщина, которая раньше была надзирательницей в немецкой тюрьме. За неуклюжую фигуру её прозвали «Жабой». Алиса спокойно задула свечу, чтобы не расходовать её зря, и только тогда разрешила, чтобы её обыскали. «Жаба» раздела её донага и ощупала, но ничего не обнаружила. А ей следовало бы заглянуть внутрь свечи!

Другой раз, тоже ночью, когда патруль задержал Алису, она незаметно выбросила моток чёрной шерсти в кусты. Но сделала это так, что конец нити зацепился за куст. Когда после обыска её отпустили, она вернулась и смогла отыскать моток, в котором хранилось донесение.

Как-то утром в отеле она очень испугалась. Накануне вечером Алиса оставила свои туфли в коридоре, чтобы их почистили. Выглянув утром, обнаружила пропажу туфель. Её обеспокоила не потеря туфель, а то, что в каблуке могли обнаружить её донесение!

В действительности оказалось, что туфли забрала немецкая полиция. Она проверяла каждого постояльца и не хотела никого выпускать из городка, пока всех не проверят. А туфли забрали для того, чтобы убедиться, что постоялец никуда не ушёл. И когда очередь дошла до Алисы, ей вернули почищенные туфли, допросили и отпустили.

Донесения прятали в корсетах и швах юбок, воротничках и стельках туфель, ручках зонтиков или дамских сумочек, в фальшивых днищах хозяйственных сумок и коробках с пирожными или фруктами.

Иногда у девушек не было иного способа пересечь границу, кроме как переправиться через глубокий канал. Алиса сшила для этого специальный костюм: брюки, юбку и жилетку тёмного цвета, лёгкие по весу. Она была отличным пловцом, брала на спину «Шарлотту», не умевшую плавать, и таким невероятным способом они переправлялись на другой берег. В плохую погоду им угрожала не только водная стихия, но и опасность схватить воспаление лёгких.

Их «игры» с германской военной полицией заставляли каждый раз придумывать что-то новое, дважды нельзя было применять одну и ту же хитрость: немцы тоже были достаточно искушены.

Как-то раз поезд, в котором они ехали, был остановлен между станциями. Немецкие детективы начали повальную проверку с первого вагона. Девушки находились в последнем. Выбравшись из купе, полезли под вагонами вдоль поезда, пренебрегая тем, что тот может тронуться в любую минуту. Добравшись до первого, уже проверенного вагона, вскарабкались в него и долго не могли отдышаться от пережитого страха.

В одной гостинице, где Алиса обычно останавливалась, проверки проводились, как правило, по ночам. Алиса выбрала эту гостиницу потому, что проверки были довольно поверхностными и проходили в одно и то же время. При первом сигнале о появлении полиции Алиса одевалась в чёрный костюм, выбиралась через окно на крышу, а оттуда спускалась во двор и пряталась. Но постель оставалась неубранной и, естественно, могла вызвать подозрение полиции. Выручала хозяйка гостиницы, спавшая с детьми в соседней комнате. Когда в дом входили полицейские, один из детей перебирался в комнату Алисы и ложился в её постель. Заглянув в комнату и увидев в ней только ребёнка, полицейские следовали дальше. После окончания проверки хозяйка давала сигнал, и Алиса возвращалась.

Становясь всё более самоуверенной, Алиса относилась ко всем своим приключениям как к весёлым проделкам и постепенно теряла чувство опасности. Как-то раз набралась смелости пробраться в особо охраняемую зону штаб-квартиры принца Рупрехта Баварского, командующего германскими войсками в этом секторе. Получив там нужную информацию, направилась к выходу из зоны, неся донесение в сумочке. На пропускном пункте часовой вдруг заявил:

— Это разрешение не годится. Вы должны иметь специальное разрешение на пребывание в особой зоне.

Она попыталась выразить негодование, но немец знал своё дело и был слишком флегматичным, чтобы поддаться на её трюки.

Как раз в это время дверь особняка отворилась, и оттуда появился какой-то важный генерал с целой свитой офицеров. Луиза узнала его: это был принц Рупрехт. В её памяти мгновенно всплыл вечер в Баден-Бадене. Немецкая семья, в которой она была гувернанткой, пригласила принца Рупрехта на бридж, где он проиграл значительную сумму. Без колебаний Алиса пересекла дорогу и остановила принца.

— Ваше высочество, вы не помните меня? — улыбаясь спросила она. — Я побила вас в партии в бридж в доме графини Орландо в Баден-Бадене, несколько лет тому назад.

Он не узнал её. Но он помнил Баден-Баден, графиню Орландо и свою неудачную игру в бридж. Мужчины в определённом возрасте становятся чувствительными к своим воспоминаниям.

Принц радушно поздоровался с Алисой.

— Это был мой не единственный проигрыш в тот сезон, — он улыбнулся. — Но вас я помню.

— Боюсь, ваше высочество, вы более галантны, чем правдивы. Но я не могу осуждать вас за это.

Он рассмеялся и с добродушной улыбкой отправился дальше.

Этот разговор произвёл впечатление на охрану. И Алиса доставила своему шефу, майору Камерону, детальный отчёт о количестве и расположении артиллерийских батарей в важном секторе фронта.

К этому времени информация Алисы стала столь важной для союзников, что они предприняли дополнительные меры для её бесперебойного поступления. Как-то раз Алиса вернулась после встречи с шефом с целым мешком незаполненных воздушных шариков. Она не делала попыток спрятать их, и когда часовой поинтересовался их предназначением, ответила:

— Игрушки для детей. Конечно, если вы боитесь, что с их помощью я улечу, можете забрать их.

Как обычно, её находчивость сработала, и часовой, сентиментальный ветеран, имевший собственных детей, отпустил её.

Но уже в ближайший день надутый шарик перелетел линию фронта и был сбит выстрелом английского солдата. Донесение попало по адресу.

В другой раз на площадку возле Моускрона опустился ночью аэроплан, после быстрой выгрузки нескольких закрытых корзин взмыл в воздух и скрылся прежде, чем немецкие солдаты заметили его. В эту ночь связные обзавелись почтовыми голубями.

Наконец, Алиса почувствовала себя столь уверенной, что потребовала от своих шефов радиосвязи. Те колебались, ссылаясь на опасность для неё и её людей: немцы к этому времени весьма преуспели в пеленгации тайных радиостанций.

Но Алиса продолжала настаивать и добилась своего. В тот день, когда поступила последняя деталь портативной радиостанции, она так ликовала, будто получила платье от самого модного кутюрье из Парижа.

Тем временем германская контрразведка не дремала. Мало кто знает, что двести двадцать шесть мужчин и женщин в Бельгии были пойманы, осуждены и расстреляны немцами за шпионаж. Многих приговорили к тюремному заключению.

Длительное время секретная служба, которой руководил майор Ротселер, была обеспокоена активной утечкой информации из района, где действовала Алиса. Но все попытки найти источник утечки оказывались бесполезными. Были отданы приказы по всем постам быть строже при досмотре, к проверкам стали привлекаться руководящие офицеры. Патрули были усилены, из других районов на подмогу прибыли специалисты. Алиса знала обо всём, но это только прибавляло куража в её играх со смертью.

Более осторожные из помощников Алисы стали выражать беспокойство её безрассудством. Наконец, один из её товарищей высказал то, о чём думали все:

— Вы слишком открыто ставите себя под удар. И тем самым — нас. Я не знаю, какую пользу приносит наша работа. Мы знаем, что вы отправляете информацию. Но обращают ли там на неё должное внимание?

Алиса уже была достаточно опытным руководителем, чтобы недооценить падение морального духа своих подчинённых. Она знала, что с ней говорит человек, мнением которого дорожат остальные. Он не должен сомневаться в правильности того, что они делают.

Чтобы убедить и успокоить своих помощников, она договорилась с командованием союзников, что в одну из ночей, ровно в час, их авиация совершит налёт на склад боеприпасов, о котором она сообщила. На эту ночь пригласила к себе сомневающихся, и когда раздался гул самолётов и взрывы, они бросились её целовать. «Бунт» был «подавлен».

Правда, этот эпизод не с лучшей стороны характеризует Алису как организатора и конспиратора. Во-первых, она собрала вместе людей, которые, по идее, не должны были бы знать друг о друге как о тайных агентах. Во-вторых, подвергала их и всё своё дело опасности, вынуждая ходить ночью, когда наверняка действовал комендантский час. Но такая уж она была любительница эффектов. Безнаказанность порождала бесшабашность.

Успех вдохновил Алису. Она создала карту района своих действий. На ней были нанесены все склады боеприпасов в окрестностях Лилля, которые впоследствии были взорваны. В «награду» шеф приказал распространить действие её организации и на соседний район.

Казалось, всё шло хорошо. Однако беда всё же подстерегла её. Была арестована «Шарлотта».

Алиса услышала об этом от своих людей и сразу принялась за реорганизацию резидентуры с тем, чтобы в случае её ареста работа не пострадала. Составила срочное донесение для шефа. Бернар написал несколько колонок цифр на рисовой бумаге, Алиса скрутила её в тонкое кольцо и поместила под фамильным перстнем-печаткой де Беттиньи, который упорно продолжала носить. Послала записку одной из своих девушек, Маргарите, назначив встречу. Почти сразу же при встрече они были арестованы. На реквизированном автомобиле девушек куда-то повезли, причём полицейский тщательно задвинул шторку на окне, чтобы никто не узнал об их аресте.

Сквозь переднее стекло Алиса увидела на тротуаре супругов де Гейтерс. И тут, потеряв самообладание, она воскликнула:

— Если вы не верите мне, то спросите господина и госпожу де Гейтерс, кто я такая.

Машина остановилась возле этой пары, и немцы показали им Алису. Прежде чем кто-либо из детективов успел открыть рот, Алиса крикнула:

— Не знаете ли вы, кто шьёт для вас, мадам де Гейтерс? — Она ничего не могла сказать глазами, так как один детектив наблюдал за ней, а другой за супругами. — Не правда ли, мадам, что я беженка из Ню-Эгли и что я шью для вас последние шесть месяцев?

Это был ужасный момент для де Гейтерсов и для Алисы. Должны ли они ответить: «Да, мы знаем эту девушку» или поступить так, как она сама учила их: «Если кого-нибудь увидите в руках немцев, то не признавайтесь, что знаете этого человека, и предоставьте его своей судьбе».

Мадам де Гейтерс твёрдо посмотрела на Алису и пожала плечами:

— Нет, мадемуазель, я не знаю вас.

— И тем не менее, — заявил один из полицейских, — вы оба тоже поедете с нами.

Четверо задержанных были доставлены в ту же тюрьму, где уже содержалась «Шарлотта». В доме де Гейтерсов сделали обыск. Но организация Алисы имела много глаз. Их арест заметили и к тому моменту, когда явились полицейские, все улики уничтожили. Де Гейтерсы были условно освобождены.

Алису доставили в офис коменданта тюрьмы на допрос. Один из задержавших её полицейских сказал:

— Я вас оставлю одну на несколько минут. Не вздумайте бежать.

Он вышел из комнаты и повернул ключ в двери. Она осталась совершенно одна, но знала, что в любую минуту детектив может вернуться, и не один, а с её старым врагом, «Жабой», которая обыщет её с ног до головы.

Алиса ничего не могла сделать, кроме одного: достала крошечный листок бумаги из-под перстня и проглотила его.

Алису поместили в камеру, на двери которой по-немецки было написано: «Опасный арестант». Час спустя в камеру привели «Шарлотту».

— Ты знаешь эту женщину? — спросили Алису.

— Нет.

И это «нет!», «нет!», «нет!» звучало рефреном до дня суда.

Военный трибунал, который судил обеих женщин, признал их виновными в шпионаже и приговорил Луизу де Беттиньи и Леонию Ванхут к смертной казни. Выслушав приговор, Алиса обратилась к суду:

— Господа! — она говорила по-немецки, так что «Шарлотта» не понимала её. — Я прошу вас не расстреливать мою подругу. Она ещё молода. Я умоляю вас сжалиться над нею. Что касается меня, то я готова умереть.

С такой же просьбой в отношении подруги обратилась Леония. Девушек вернули в камеры. Даже немецкие надзиратели были взволнованы и жалели их.

— Бедняжки! Вас всё-таки приговорили к смерти. Просите всё, чего вы хотите. У кого хватит сердца отказать вам?

Это было даже не в ту ночь, когда осуждённым полагались кое-какие поблажки, а сразу же после приговора. Старая, добрая немецкая сентиментальность ещё была жива!

Накануне дня казни девушки просили генерал-губернатора Биссинга о милости — разрешить провести ночь вместе.

Надзиратель вернулся с сияющим лицом:

— Он отказал в этом! Слава Богу! Это значит, что вас не расстреляют завтра. Иначе он бы не отказал в вашей просьбе.

Рассвет был поздним, с тучами и дождём. Алиса и «Шарлотта» были не единственными, кого должны были расстрелять в это утро. Они слышали, как Габриель Пети, красивая девушка, тоже осуждённая за шпионаж, вышла из камеры, и на всю тюрьму прозвучал её возглас:

— Салют! О, моя дорогая Родина!

Этот крик потряс сердца двух женщин, ожидавших своей очереди. Хватит ли у них силы салютовать Родине, когда их поведут на расстрел?

Но надзиратель знал, о чём говорил.

От генерала Биссинга поступило сообщение: «Немцы умеют воздавать должное героизму. Приговор Леонии Ванхут изменён на пятнадцать лет каторжных работ. Луизе де Беттиньи назначено пожизненное заключение». Их отправили в тюрьму в Германию.

Несмотря на арест Луизы, организация, благодаря принятым ею мерам, не пострадала, и все её члены остались живы.

Но в германской тюрьме бедную Луизу свалил тиф. Тюремные доктора безуспешно пытались спасти её. Когда английские войска вошли в Кёльн, они обнаружили на местном кладбище простой деревянный крест с надписью: «Луиза де Беттиньи. Умерла 27.9.1918».

Во Франции похороны Луизы прошли с воинскими почестями. На подушечках несли её четыре ордена — два английских и два французских.

В реляции на её награждение французским Военным Крестом, говорилось:

«…За то, что добровольно посвятила себя службе своей стране; за то, что не дрогнув, с несгибаемой смелостью встретила трудности и опасности своей работы; за то, что преодолела, благодаря своим выдающимся способностям, труднейшие препятствия, постоянный риск… за героизм, который трудно превзойти».

Что касается «Шарлотты», то она, также награждённая за свои заслуги, вернулась в лавочку в своём родном Рубе.

ФРАНЦ ФОН РИНТЕЛЕН (1877–1949)

Многие авторы называют его величайшим шпионом и диверсантом Первой мировой войны. Он остался жив и написал автобиографию, яркий рассказ о работе германской разведки в США, взрывах кораблей, разжигании «случайных» пожаров, использовании секретных кодов и американских профсоюзов в целях разведки.

Ринтелен провалился из-за бездарности своего босса Франца фон Папена, использовавшего устаревший код, известный союзникам. Ринтелен полагал, что это было сделано намеренно. Он рассказал об этом в своих воспоминаниях, изданных в 1933 году.

22 марта 1915 года капитан Франц фон Ринтелен выехал из Берлина в Штеттин, оттуда в Швецию, а оттуда в Нью-Йорк. У него был паспорт на имя швейцарского гражданина Эмиля Гаше с настоящими британскими и американскими визами.

По прибытии в Нью-Йорк Ринтелен первым делом посетил Немецкий клуб, где встретился с военно-морским и с военным атташе, капитаном Бой-Эдели и капитаном Папеном, которые не выразили особой радости при виде его, так как поняли, что он призван нарушить их спокойную жизнь. Правда, он обрадовал фон Папена, сообщив, что тот награждён Железным крестом. Может быть, благодаря этому Папен в письме к генералу Фалькенхайну поблагодарил его за приезд человека, который «должен любым способом помешать американским военным поставкам».

Ринтелен привёз с собой новый секретный код для посла и обоих атташе, так как в Берлине считали, что старый код уже известен союзникам и употреблять его больше нельзя. Вручив код, Ринтелен распрощался с атташе и «растворился» в неизвестности.

Он устроился в скромном, но хорошем отеле на 57-й улице и начал с того, что стал искать возможности приобрести взрывчатые вещества. Затем, прогуливаясь по нью-йоркским улицам, убедился, что там шляется без дела много германских матросов: немецкие суда не могли покинуть порт, так как в открытом море были бы потоплены или захвачены англичанами. Этих матросов один из помощников Ринтелена шестидесятилетний капитан фон Кляйст стал использовать для саботажа.

Большинство докеров были ирландцами, ненавидевшими англичан и их союзников. Они бранились, не стесняясь окружающих, каждый раз, когда видели транспорт с оружием, отправлявшийся в Англию.

Ринтелен должен был действовать под руководством Папена, но ему это было не по душе: он много слышал о бездарности военного атташе. Большинство агентов отказывалось с ним работать. Но приходилось.

Вскоре Ринтелен узнал о человеке, которому доверяли и немцы, и ирландцы. Это был доктор Бюнц, в прошлом германский консул в Нью-Йорке. В описываемое время он представлял Гамбургско-американское пароходство, занимался наймом судов для тайного снабжения углём германских крейсеров в открытом океане. Для общения с командованием германского флота у него был специальный код. «Когда мы встретились, он сказал, что было бы неплохо, если бы я снабдил его детонаторами. „Детонаторами? Зачем?“ — спросил я. „Знаешь, мои ребята хотят кое-что сделать. Если они в открытом море встретят судно, везущее снаряды в Европу, то захватят его, команду возьмут в плен, а судно с помощью детонатора взорвут…“ — Я не возражал против этого, но где я в Нью-Йорке найду детонаторы, не привлекая внимания к себе?» — вспоминал Ринтелен.

Консул дал Ринтелену адрес экспортёра, бизнес которого подорвала война. Это был некий Макс Вайзер. Ринтелен испытал его и убедился, что тот всё знает и всё может.

Совместно они организовали фирму «Э. В. Гиббонс и K°», наняли офис на Чедар-стрит в сердце финансового района Нью-Йорка и занесли её название в Коммерческий реестр как экспортно-импортную компанию.

Вскоре к ним присоединился немецкий химик доктор Шееле. Он принёс рекомендательное письмо от капитана Папена и какой-то предмет, похожий на сигару, который оказался детонатором. Его испытали в лесу, и он прекрасно проявил себя. Теперь предстояло наладить производство детонаторов и доставку их на суда.

С помощью своих друзей-ирландцев, докеров и грузчиков вопрос загрузки детонатора на судно Ринтелен решил легко. Подобрали первое судно «Фобус», которое должно было через пару дней отправиться в Архангельск с грузом снарядов. Один из грузчиков пронёс детонатор на борт, пройдя спокойно мимо охранников.

Весь следующий день после отплытия судна Ринтелен с партнёрами сидели в офисе и ждали экстренного сообщения. Но его не было. И на второй… и на третий день. И вдруг «Информация Ллойда» (страховой компании):

«Происшествия. Пароход „Фобус“ из Нью-Йорка, направляющийся в Архангельск, загорелся в море. Отбуксирован в Ливерпуль».

Ринтелен обрадовался, прочитав это сообщение. Он утверждает, что они не хотели гибели команды, и поэтому детонатор был заложен не в снаряды, а в амуницию, и испытание прошло успешно.

Фирма «Э. В. Гиббонс» должна была проявлять свою активность в легальном бизнесе. Через знакомую даму Ринтелен связался с российским военным атташе в Париже графом Игнатьевым и с его помощью наладил импорт французского вина «Кларет» в США. Затем фирма предложила Игнатьеву расширить бизнес путём поставок для русской армии. Некоторое время спустя фирма мистера Гиббонса заключила контракт на поставку русской армии сёдел, мясных консервов, полевых кухонь, мулов, ботинок, сапог и т. д. Было подписано около дюжины контрактов, которые были подтверждены и зарегистрированы в российском посольстве в Вашингтоне.

Первое же судно с грузом для русской армии (консервы и амуниция) было сожжено в открытом море миной, подложенной агентами Ринтелена. Вряд ли это было порядочным поступком с его стороны — ведь для этого не требовалось ни умения, ни мужества. Он и его агенты свободно посещали корабль при погрузке: им доверяли.

Русские были очень огорчены, даже Ринтелен мог понять их. Второе судно для России было загружено без происшествий, под его личным наблюдением. Но… оно опять сгорело в открытом море.

При загрузке третьего судна Ринтелен и его агенты не спускали глаз с процесса погрузки. Но внезапно баржи, подвозившие грузы, стали переворачиваться, и вскоре все оказались на дне нью-йоркской гавани. Командам едва удалось спастись.

На следующее утро русские агенты явились в офис мистера Гиббонса с бледными лицами. До них ещё не дошло, что его компания не несла ответственности за их несчастья. Но они требовали немедленной поставки оставшихся товаров. Ринтелен что-то толковал о «форсмажорных» обстоятельствах, транспортных трудностях, но они не желали понять его. Тогда Ринтелен прямо заявил, что он не намерен продолжать поставки.

Стороны расстались неудовлетворёнными. Фирма была объявлена несостоятельной и прекратила существование.

Франц фон Ринтелен испытывал огромное удовлетворение: русские не получили свои грузы!

Доктор Шееле продолжал изготавливать детонаторы, работая день и ночь. Количество несчастных случаев увеличивалось, и «Нью-Йорк таймс» регулярно публиковала на первой странице сообщения, радовавшие Ринтелена и его друзей. 5 июля 1915 года Милюков представил Думе доклад о том, что задержки с поставками из США становятся всё более серьёзными и что необходимо принять меры для расследования всех случаев и наказания виновных.

Поставки для России были сорваны. «Мы чувствовали себя счастливыми», — пишет Ринтелен. Он продолжал закладывать бомбы и открыл свои «отделения» в Бостоне, Филадельфии, Балтиморе и в южных портах США. Детонаторы доставляли туда в своём багаже его тайные агенты. Его самыми фанатичными помощниками были ирландцы. Они не теряли ни единой возможности заложить мину в английское судно.

«Они не знали, кем я являюсь на самом деле, полагая, что я связан со штаб-квартирой ирландского освободительного движения», — вспоминал Ринтелен. Но ему пришлось отказаться от их услуг, так как они стали закладывать бомбы туда, куда не следовало. Дело в том, что он не планировал закладывать бомбы в американские суда, чтобы не нарушать их нейтралитет и не обозлить американцев, а ирландцы делали это.

Ринтелен открыл новую фирму «Мексиканская Северо-западная железнодорожная компания». Автором и исполнителем первой акции был немецкий инженер Фэй. Он подплывал на лодке к судну, стоявшему в гавани, и прикреплял мину к рулю. В открытом море мина взрывалась, и судно оказывалось в буквальном смысле «без руля и без ветрил», совершенно беспомощным. Несколько судов таким образом были выведены из строя.

Охранные службы портов повысили бдительность, и Фэй больше не смог подплывать к судам на моторной лодке. Тогда он соорудил пробковый плот. Толкая его в ночной тьме, Фэй подплывал к судну и прикреплял мину. Иногда применяли одновременно и мины, закладываемые в груз, и мины Фэя. Это давало особый эффект, и «производительность» группы Ринтелена увеличилась в десятки раз.

Как-то раз Ринтелен прочитал в газете о начале забастовки нью-йоркских докеров, не санкционированной профсоюзами. Это навело его на новую мысль. Большинство докеров были ирландцами, и они считали, что если будут препятствовать поставкам оружия, то Англия проиграет войну и их страна скорее станет свободной. Но профсоюзы, руководимые проанглийским лидером Самуэлем Гомперсом, запрещали эти забастовки. Не все профсоюзные лидеры были согласны с ним, и в их руководстве произошёл раскол.

Ринтелен решил создать «собственный» профсоюз, который поддерживал бы забастовки докеров, и у него были на это деньги.

Он не мог выступать как немец, это подорвало бы к нему доверие, идея борьбы ирландцев тоже не была абсолютной, так как её не поддерживали докеры других национальностей. Тогда он поднял на щит святую идею интернационального братства рабочих. Его лозунгом стало: «Не позволим грузить бомбы и снаряды, которыми рабочие враждующих стран убивают друг друга!»

Эту идею стали проталкивать оплачиваемые им агенты. Они организовали митинг, на который были приглашены конгрессмены и другие известные лица, выступавшие против войны. Никто из них не подозревал, что является марионеткой немецкого офицера, скромно сидевшего среди участников.

На следующий день он встретился с лидерами германо-американских и ирландских профсоюзов, и они создали новый профсоюз, получивший название «Национальный рабочий совет за мир». Естественно, что сам Ринтелен не вошёл в число руководителей, но среди них был его надёжный агент.

Ринтелен мечтал объединить в «профсоюзе» как можно больше американских докеров, это позволило бы полностью прекратить поставки военных грузов союзникам. Официальные профсоюзы высмеяли создание нового союза, но ему всё же удалось организовать серию забастовок в портах США. Однако забастовщикам надо было платить деньги, и немалые. Много денег ушло и на телеграммы в адрес президента Вильсона, которые отправлялись из многих городов с требованием прекратить поставки оружия «для убийства рабочих-братьев». Вильсон даже дал, было, согласие принять лидеров ринтеленовского «профсоюза», но затем отказался.

Между тем давление со стороны официальных профсоюзов и военно-промышленного комплекса увеличивалось, а сам Ринтелен обнаружил за собой слежку. Большинство докеров вернулось на работу. Казалось, его замысел терпел крах.

Неожиданная поддержка пришла со стороны австрийского посла, агенты которого сумели организовать забастовку на крупнейшей фирме по производству оружия «Бетлехем стил», где в основном работали австрийцы и венгры. Но это дало лишь временную отсрочку. Производство и погрузка оружия повсеместно возобновлялись и расширялись.

Ринтелен обратил внимание на новый объект — Мексику. Если она начнёт войну с США, полагал он, то всё американское оружие будет брошено на мексиканский фронт. Ринтелен встретился с бывшим президентом Мексики Гуэрте, который проживал в нью-йоркском отеле и готовил государственный переворот с целью захвата власти. Ринтелен открыто представился как немецкий офицер, который может снабдить Гуэрте оружием и способствовать приходу его партии к власти.

Гуэрте вначале принял Ринтелена за американского агента, но в конце концов поверил ему. «Стороны» договорились о том, что немецкая подводная лодка доставит оружие на мексиканский берег, а кроме того Германия окажет моральную поддержку. В этом случае Мексика повернёт своё оружие против США.

Выйдя из отеля после свидания с Гуэрте, Ринтелен заметил детективов, которые и раньше следили за ним. Некоторое время спустя он увидел, как Гуэрте вышел из отеля и куда-то уехал, сопровождаемый своими охранниками, а детективы, взяв такси, последовали за ним. Ринтелену стало ясно, что встреча не осталась незамеченной.

Он вернулся в офис и послал шифрованную телеграмму в Берлин о своей беседе и договорённости с Гуэрте.

Но в этот же день адвокат Ринтелена мистер Бонифэйс сообщил ему неприятную новость: германский секретный код похищен. Британские агенты подставили свою девушку-агента молодому и плохо оплачиваемому секретарю немецкого военно-морского атташе. Она уговорила его продать англичанам немецкий код. Юноша снял копию с кода и передал ей, а она — британской разведке.

В тот же день Ринтелен получил подтверждение этого факта — в Вашингтоне этот вопрос обсуждался в правительстве. Это был тот самый секретный код, который Ринтелен привёз с собой взамен старого уже известного противнику.

Франц срочно отправился к военно-морскому атташе и сообщил ему о пропаже кода. Тот отказался поверить в это.

Ринтелену ничего не оставалось делать, как ждать ответа из Берлина на телеграмму о его переговорах с Гуэрте. Получив положительный ответ, он отправился к экс-президенту, но тот куда-то уехал, и сведений о нём не было.

Несколько дней спустя, когда Ринтелен возвращался с вечеринки, его остановил неизвестный.

— За вами следят. Будьте осторожны. Не ждите Гуэрте. Он отравлен.

Позднее он узнал, что Гуэрте был отравлен своим поваром на мексиканской границе.

Хотя Ринтелен знал, что за ним следят, он был спокоен: он ведь очень осторожен, нигде не «наследил» и юридически чист.

На другой день он получил по почте письмо, адресованное «герру капитан-лейтенанту Ринтелену». Он вскрыл письмо, увидел, что оно от военного атташе, и был поражён беззаботностью и глупостью фон Папена, обращавшемуся к нему в такой форме в открытом письме.

Всё складывалось против него — провал «профсоюза», смерть Гуэрте, глупость Папена.

6 июня 1915 года, когда он находился в яхт-клубе, его пригласили к телефону. Военно-морской атташе попросил встретиться с ним. На встрече он вручил ему телеграмму: «Военно-морскому атташе. Конфиденциально информируйте капитана Ринтелена, что он должен вернуться в Германию». Что такое? Разве Ринтелен не просил пару недель назад не упоминать его имени в телеграммах? Он не понимал, почему была послана эта телеграмма, но должен был немедленно подчиниться приказу. Но ведь он нужен здесь: ирландцы ещё верят ему, забастовки возобновились, и бомбы ещё подкладываются в корабли. Всё это теперь кончится.

Ринтелен понял, что он стал жертвой каких-то интриг.

Он воспользовался своим швейцарским паспортом и письмом графа Игнатьева, согласно которому был его представителем по продаже «Кларета» в США. На ближайшем пароходе «Ноордам» он отбыл в Европу.

13 августа 1915 года на рейде Рэмсгейта «швейцарский гражданин Эмиль Гаше» был арестован и препровождён в Тауэр. Никаких показаний он не дал. 13 апреля 1917 года, уже после вступления Америки в войну, его отправили в США. В тюрьме Томбс он встретил фон Кляйста, инженера Фэя и ещё тридцать членов своей подпольной группы, и содержался там до 1921 года.

После этого он приехал в Англию, так как решил порвать с германской разведывательной службой и рассказать всё, что он знает о методах немецкого шпионажа. Он остался в Англии и отказался иметь какие-либо дела с нацистами накануне и во время Второй мировой войны.

ЭДВАРД С. МИЛЛЕР (XX век)

Эдвард С. Миллер не был выдающимся разведчиком или шпионом. Собственно говоря, он вообще не был разведчиком. Но в то же время ему довелось внести существенный вклад в ход и результаты войны на море в годы Первой мировой войны.

Миллер был судовым плотником британского флота. Эта профессия всегда ценилась моряками. Ещё во времена Средневековья пираты, захватив купеческое судно, выстраивали экипаж захваченного корабля на палубе и командовали: «Врач и плотник, два шага вперёд! Остальных за борт!». Эдвард был очень добросовестным плотником. Для того чтобы самому иметь возможность осмотреть подводную часть корабля, требующего ремонта, он однажды попросил спустить его под воду в водолазном костюме. Это ему так понравилось, что он решил овладеть и водолазным делом. Вскоре стал специалистом высокого класса. В 1914 году Миллера назначили инструктором Британской морской тренировочной школы.

Шла Первая мировая война. Союзники объявили блокаду Германии, та, в свою очередь, объявила блокаду Англии. Германские подводные лодки разбойничали на море, топя беззащитные торговые и пассажирские суда. Особое возмущение мировой общественности вызвало потопление 7 мая 1915 года германской подводной лодкой «U-20» английского трансатлантического лайнера «Лузитания», на котором погибло тысяча сто девяносто восемь человек, в том числе сто пятнадцать американцев.

Для борьбы с субмаринами были изобретены глубинные бомбы. Применялось конвоирование военных транспортов и торговых пароходов в опасных зонах. Появились быстроходные «морские охотники», вооружённые траулеры, гидроакустические устройства для подслушивания движения подводных лодок, гидросамолёты для обнаружения вражеских субмарин, притаившихся под водой. Выдвигались и экзотические проекты обнаружения подводных лодок и борьбы с ними. Один американский учёный-зоолог предлагал дрессировать морских львов, которые следовали бы за подводными лодками, выдавая их присутствие, другой для этой же цели предложил дрессировать морских чаек.

Из всех этих проектов был принят один: «приманные суда». Он был создан по аналогии с «обманными судами» Средневековья. Тогда мирные «купцы» рядились в боевые фрегаты, устанавливая на бортах деревянные пушки и отпугивая тем самым пиратов. Теперь же поступили наоборот — торговые, вполне мирные на вид суда были оснащены скорострельными пушками и имели боевые, хорошо тренированные экипажи. Завидев такое судно, германская субмарина выпускала по нему одну торпеду, а затем всплывала на поверхность, чтобы добить его из пушки (торпеды надо было беречь). На судне начиналась «паника», часть команды спускала спасательную лодку, другие «паникёры» бросались в море. Чтобы бить наверняка, субмарина подплывала ближе. Артиллеристам «обманного судна» только это и нужно было. Они стремительно сбрасывали маскировку и открывали ураганный огонь. Оставляя огромное масляное пятно, вражеская подлодка шла на дно… Забегая вперёд, заметим, что из ста сорока пяти лодок, потопленных англичанами, одиннадцать были уничтожены «приманными судами» с июля 1915 по ноябрь 1918 года. Обратите внимание на эти даты. До июля 1915 года успехи англичан были весьма незначительными. Дело в том, что немецкие подводные лодки внезапно появлялись в самых неожиданных местах и, сделав своё дело, так же таинственно исчезали, чтобы объявиться в другой точке океана.

В июне 1915 года у берегов графства Кент была потоплена германская подводная лодка. Её предположительное местонахождение отметили буйком. Адмиралтейство приняло решение спустить к лодке водолаза. Он должен был выяснить состояние и обследовать внутреннее устройство лодки, а, главное, ознакомиться с её новейшими техническими приспособлениями. До этого на затопленные субмарины ещё никто из английских водолазов не спускался. Сделать это вызвался Эдвард Миллер.

Несколько дней он проходил инструктаж у инженеров-подводников, изучал принципы устройства подводных лодок, примерное расположение отсеков и различных устройств. Ему объяснили, что именно он должен искать, с какими опасностями и трудностями может столкнуться.

Наступил день погружения. Стояла ясная, безветренная погода, лучше не придумаешь. Когда Миллер опустился на дно, он никакой лодки не увидел. Свет электрического фонаря едва пробивал завесу из взбаламученного ила. Эдвард медленно двинулся вперёд. Впереди показался какой-то огромный предмет, похожий на подводную скалу. Когда Миллер приблизился, он разглядел остов корабля, потопленного или утонувшего, может быть, сотню лет тому назад… В этот день он так и не обнаружил лодку: буёк был поставлен слишком приблизительно. Так же закончился и второй день работы. Лишь на третий день Миллер нашёл субмарину. Но ему удалось провести лишь наружный осмотр, время не позволяло работать дольше. Зато он увидел пробоину, через которую можно было проникнуть внутрь.

Наступил четвёртый день. Погода начинала портиться. Когда Эдвард, спустившись к лодке, внимательно осмотрел пробоину, ему стало не по себе. Края были острыми, и при проникновении в отверстие можно было повредить шланг, подающий воздух. Но синоптики прогнозировали ухудшение погоды, со штормами, которые могли продлиться несколько дней. Надо было спешить. Эдвард решил рискнуть. Он осторожно пробрался внутрь лодки и прошёл вдоль всей её длины, стараясь не глядеть на трупы немецких моряков, у которых при его приближении от движения воды начинали шевелиться волосы и руки.

В капитанской рубке Эдвард нашёл металлический ящик. Он понял, что это главный его трофей. Хотелось поскорее выбраться на поверхность со своей находкой.

Но существовали строгие правила подъёма. Выбравшись из лодки, он привязал ящик к железному тросу и дал сигнал на подъём. Вслед за ящиком на поверхность был поднят и сам водолаз. Представителю Адмиралтейства он доложил о том, что видел на борту лодки, и тот приказал ему составить подробный письменный отчёт. Тем временем со всеми предосторожностями открыли железный ящик. Из него были извлечены такие ценности, как планы немецких минных полей, два новых кода германского флота и ценнейший код, используемый только для связи с имперским Большим флотом открытого моря. Представитель Адмиралтейства аккуратно сложил документы в портфель. «Всё это нужно немедленно доставить в Лондон», — приказал он командиру водолазного судна. «Есть, — отвечал тот. — Оставить буёк для приметы! Полный вперёд!»

Трофейные коды были доставлены в знаменитую «Комнату 40» британского Адмиралтейства, где хранились английские коды и работали над расшифровкой неприятельских шифров.

Теперь Эдвард Миллер оказался в штате британской военно-морской разведки. Был создан специальный отряд для оперативной переброски Миллера и его водолазного оборудования в те пункты побережья Англии, где были потоплены германские субмарины. Вскоре Миллер уже знал строение и внутренние механизмы немецких подводных лодок лучше, чем любой английский специалист — ведь им не доводилось видеть немецкие лодки изнутри.

Опытный водолаз обследовал большинство пущенных ко дну германских подводных лодок. И, хотя германское морское министерство постоянно меняло секретные коды и специальные инструкции командирам субмарин, британская разведка знала об этом. Каждую новую потопленную подлодку с новыми кодами успевал «прочесать» Эдвард Миллер.

Коды, которые Миллер извлекал с морского дна, стали могучим оружием в руках флота союзников. Радиограммы германского командования командирам подводных лодок регулярно перехватывались и расшифровывались. Лодки шли навстречу своей гибели в те точки, где их уже в полной боевой готовности ждали корабли союзников. И всё благодаря простому водолазу, бывшему корабельному плотнику.

ЭДИТ КАВЕЛЬ (1865–1915)

В 1914 году германская армия, нарушив нейтралитет Бельгии, в считанные дни захватила её и установила жёсткий оккупационный режим, который проводился в жизнь военным генерал-губернатором генералом Морицем фон Биссингом.

Тысячи молодых бельгийцев устремились прочь из страны, чтобы вступить в ряды союзных армий. Кроме того, на захваченной немцами территории оказалось много раненых и отставших от частей во время немецкого наступления французских и английских солдат.

Для переброски всех этих людей из Бельгии и была создана подпольная организация, руководителем которой стала мисс Эдит Кавель — немолодая англичанка, работавшая больничной надзирательницей (по нашим стандартам нечто вроде сестры-хозяйки и главной медсестры в одном лице).

Больных и раненых солдат разыскивали в лесах, укрывали от немцев, подлечивали, снабжали деньгами, продуктами и бельгийскими удостоверениями личности и затем с помощью проводников переправляли через голландскую границу.

Соратниками Эдит Кавель были самые разные люди — от князя Реджинальда де Крупа, графини Жанны де Бельвиль и одного из издателей газеты «Свободная Бельгия» Филиппа Бокка до опытных контрабандистов, служивших переправщиками на границе. Все эти люди действовали разрозненно, не имели практически единой организации, дисциплины и чувства ответственности за общее дело. Они доверяли, иногда слепо, всем, кто брал на себя труд помогать им в их благородном деле. И неудивительно, что в их среду затесались провокаторы и предатели.

Однако организация сумела продержаться и активно действовала около года. Результаты её работы впечатляют. Только один из её «комитетов» (так назывались её подразделения) переправил через границу всего за четыре месяца не менее трёх тысяч человек, другой — по более опасному и длинному маршруту — около восьмисот.

Душой всего этого дела была Эдит Кавель. И нередко её единомышленники, но менее энергичные и смелые, эксплуатировали такие её качества, как доброта и самоотверженность, и перекладывали многие опасные и трудные заботы на хрупкие плечи седовласой женщины, не заботясь о её безопасности. Своему другу, доктору Буллу, она рассказывала, что однажды к ней привели одновременно тридцать четыре солдата, которых надо было спрятать в небольшой школе медсестёр.

15 августа 1915 года Эдит Кавель и тридцать пять членов её организации были схвачены немецкой оккупационной полицией и после непродолжительного следствия преданы военному суду. Формально её судили не за разведывательную деятельность. Статья 58 германского военного кодекса предусматривала суровое наказание за переброску солдат к неприятелю — вплоть до смертной казни. То, что она делала, имело к разведке лишь косвенное отношение: спасённые ею солдаты, безусловно, являлись ценными источниками информации о германской армии и о положении на оккупированных территориях.

Однако в нелегальной деятельности Эдит Кавель был ещё один эпизод, который не нашёл отражения в приговоре суда и не стал общеизвестным. Дело в том, что именно Эдит Кавель и Филипп Бокк завербовали сотрудника германской шифровальной службы Александра Цека (см. очерк), который скопировал и передал разведке союзников немецкие шифровальные книги. После этого Цек бесследно исчез. У немцев не было никаких доказательств его вины, а у английской разведки не было никакого интереса оставлять в живых, да к тому же в руках неприятеля, свидетелей.

Ещё до суда представилась возможность организовать побег Эдит Кавель из тюрьмы. В этот период в Брюсселе действовала французская резидентура, руководимая Жозефом Крозье, которая, используя подкупы и другие возможности, успешно добивалась освобождения своих людей, попавших в бельгийские тюрьмы. Для освобождения Эдит Кавель требовалась всего одна тысяча фунтов стерлингов. Так как Кавель была англичанкой и подданной английского короля, Крозье обратился к своему английскому коллеге.

Вначале тот с энтузиазмом отнёсся к предложению Крозье, заявив, что это «не деньги», и ему только надо запросить официальное разрешение начальства на их списание. Но через пару дней он вдруг резко изменил своё мнение, заявив, что сумма является «чрезмерной» и правительство его величества не может идти на такие расходы. Крозье впоследствии с горечью отмечал, что английская разведка имела неограниченные суммы, и ей, например, ничего не стоило потратить две тысячи фунтов на организацию поездки в Англию некоего «нейтрального» дельца. Да и на самого Крозье оказало давление его собственное руководство, приказав ему не вмешиваться в это дело.

Так Эдит Кавель была предана во второй раз и отдана на растерзание своим палачам.

По мнению Крозье, это было сделано вполне сознательно и умышленно. На классический вопрос юриспруденции «Кому выгодно?», то есть кому в первую очередь была выгодна казнь Эдит Кавель, Крозье отвечает однозначно: англичанам, английской пропаганде. Казнённая Эдит Кавель была гораздо полезней, чем живая, тем более, бежав из тюрьмы, она бы уже не могла работать в Бельгии. Кроме того, в этой стране к тому времени английских солдат почти не оставалось.

А Эдит-мученица — это прекрасная иллюстрация к рассказам о зверствах немцев, вдохновляющая не только английский народ, но и потенциальных американских союзников. Ведь не случайно англичане на каждое гражданское судно, выходившее в море в годы войны, старались устроить хоть одного американского матроса, чтобы в случае его гибели был повод для пропагандистской шумихи. Это не домыслы автора. Об этом писал английский историк. Справедливости ради надо отметить, что и в нашей истории имел место подобный случай: говорят, когда Сталину предложили обменять Эрнста Тельмана, томившегося в фашистском концлагере, он ответил: «Эрнст Тельман гораздо ценнее для нас в гитлеровском застенке, нежели на свободе»…

После недолгого судебного разбирательства немецкий военный суд вынес приговор. Восемь обвиняемых были оправданы, двадцать два приговорены к различным срокам каторжных работ, а пятеро — к смертной казни, причём троим из них она сразу же была заменена пожизненным тюремным заключением. А Эдит Кавель и Филипп Бокк должны были быть расстреляны на следующее утро после вынесения приговора.

Американский посланник, представлявший интересы Англии, и испанский посол от имени нейтральных государств обратились к фон Биссингу с просьбой о помиловании осуждённых. Но эта просьба ни к чему не обязывала ни послов, ни фон Биссинга: он чувствовал, что она носит чисто формальный характер, и отказал в ней.

На рассвете следующего дня Кавель и Бокк были расстреляны.

Англичане оказались правы. Казнь Эдит Кавель вызвала бурю негодования во всём мире и немало способствовала укреплению мнения о немцах, как о жестоких и не знающих жалости противниках.

На скромном памятнике Эдит Кавель, воздвигнутом в Лондоне, высечены слова, произнесённые ею перед казнью: «Стоя здесь, перед лицом вечности, я нахожу, что одного патриотизма недостаточно». Для непосвящённого эти слова остаются загадкой. Профессионалу-разведчику ясно, что имела в виду Эдит: каким бы патриотом ни был человек, занимающийся разведывательной деятельностью, он должен блюсти главное правило этой профессии: соблюдать требования конспирации, в противном случае он обречён на провал. Именно этим правилом пренебрегла Эдит Кавель. Это стоило ей жизни.

АЛЕКСАНДР ЦЕК (XX век)

Война шифровальщиков и дешифровальщиков ведётся не менее ожесточённо, чем война на полях сражений. Особый размах она приобрела в годы Первой мировой войны, когда начали широко использовать радиосвязь.

В октябре 1914 года русские моряки потопили в Финском заливе лёгкий германский крейсер «Магдебург», захватив при этом уцелевшую книгу кодов германского военно-морского флота. Всё было проделано аккуратно, немцы ни о чём не узнали и продолжали пользоваться кодом. Своей находкой русские поделились с союзниками, и англичане практически всю войну читали радиограммы немецких военных моряков надводного флота. Их расшифровкой и чтением занималось специальное подразделение британской военно-морской разведки, руководимой сэром Реджинальдом Холлом. Она называлась «Комната 40», и там работали лучшие специалисты. Благодаря успехам этого подразделения (и подарку русских) Королевский военно-морской флот смог нанести впечатляющее поражение немцам в Ютландском морском сражении в конце мая 1916 года. Труднее обстояло дело с расшифровкой германского дипломатического кода. Несмотря на все усилия сотрудников «Комнаты 40» открыть его тайну не удавалось.

Руководство английской разведки понимало, что такая удача, какая подвернулась с крейсером «Магдебург», больше не повторится. К добыче немецких шифров надо было привлекать агентуру. Самые большие возможности английская разведка имела в Бельгии. Туда и направились усилия разведчиков.

Руководить агентами на севере Франции и в Бельгии (английская медсестра Эдит Кавель, молодые бельгийки Маргерит Вальревенс и Марта Кнокерт, француженка Луиза Беттиньи, она же Алиса Дюбуа и другие) поручили майору Камерону. В составе его группы было подразделение охотников за кодами под командой майора Тренча. Они занимались поисками кодовых книг в сбитых немецких дирижаблях, и иногда их поиски оказывались успешными. Но дипломатический код достать никак не удавалось.

Между тем в оккупированной немцами Бельгии произошло одно незаметное событие.

Ещё в самом начале оккупации в богатый дом в центре Брюсселя вселился офицер немецкой комендатуры. Хозяином дома был очень зажиточный австрийский предприниматель, чех по национальности, по фамилии Цек, который жил там вместе с сыном Александром и женой — англичанкой. Она, правда, в это время находилась в Англии, где её застала война, и как подданная враждебного государства (Австро-Венгрии) была интернирована.

Как-то раз Александр постучал в дверь комнаты офицера, попросил разрешения войти и сказал, что хочет сообщить об одном важном деле. Оно заключалось в следующем: занимаясь опытами с беспроволочным телеграфом, он сконструировал особый приёмник, который установил на чердаке дома. Поэтому он просит офицера немедленно проинформировать комендатуру, чтобы его не заподозрили в шпионской деятельности.

Офицер успокоил наивного молодого человека и сообщил о разговоре приятелю из электротехнической роты. Тот, ознакомившись с устройством, установил, что Александру действительно удалось создать приёмник, которого ещё не было в германской армии. Для своего времени приёмник Цека был новинкой: он мог принимать как на самых коротких, так и на длинных волнах. О Цеке и его устройстве было доложено начальству. Молодым изобретателем заинтересовались.

Военные власти и контрразведка подвергли всю семью Александра Цека негласной проверке. Выяснилось, что его отец, очень богатый австрийский фабрикант, принадлежал к высшим кругам австрийского общества, был даже принят при императорском дворе. Будучи чехом, он оставался ярым австро-венгерским патриотом и в политическом отношении был безупречен. Благоприятные отзывы были получены и о матери Александра, которая вполне сжилась со своей новой родиной и слыла «доброй австриячкой».

Об интересе контрразведки к Цеку каким-то образом стало известно влиятельным кругам Австро-Венгрии. Оттуда поступил запрос. Военное командование дипломатично ответило на него и, в свою очередь, поинтересовалось, возможно ли воспользоваться техническими знаниями представителя этой уважаемой семьи и предложить ему работу, связанную с важными военными тайнами.

Ответ не замедлил себя ждать: «Он вне всяких подозрений». После этого Александр был приглашён на работу. Его взгляды совпадали со взглядами отца, он считал себя австрийским патриотом и охотно принял предложение.

Его приняли на службу и зачислили на скромную должность штатского чиновника центральной радиостанции гражданского управления Бельгии.

Поначалу Александр занимался сборкой аппаратов для радиотелеграфа. Он проявил усердие и недюжинные способности техника и вскоре заслужил полное доверие своего начальства. Его назначили на один из самых ответственных постов приёмщика радиограмм, получаемых германскими властями в Бельгии как из Берлина, так и от различных военных штабов с театра военных действий. Это была совершенно секретная работа.

Тайный код, который использовался при посылке особо важных правительственных депеш, был лишь у важнейших должностных лиц германского правительства и подчинённых ему организаций. Книги, содержащие коды, находились лишь у командующих армиями, генерал-губернаторов завоёванных территорий и у германских послов в иностранных государствах.

Германский телеграфный ключ был выработан ещё в предвоенные годы. Он состоял из двух книг. В «толстой» буквы алфавита, а также некоторые слова обозначались условными цифровыми знаками. Но этой книгой нельзя было пользоваться без второй, «тонкой». В ней было указано, в какой день года каким ключом пользоваться, так как цифры первой книги ежедневно меняли своё значение. Кроме того, в различные дни года ключи «толстой» книги приходилось особым образом сочетать с определёнными цифрами «тонкой».

Немецкий код принадлежал к разряду тех, расшифровать которые практически невозможно.

Александр Цек стал одним из тех немногих, кто в изолированном и строго охраняемом помещении днём и ночью был занят расшифровкой тайных правительственных телеграмм, адресованных генерал-губернатору оккупированной Бельгии Морицу фон Биссингу.

Английская разведка продолжала поиски немецких кодов. Майор Тренч выяснил, что в Брюсселе существует радиостанция, которая получает телеграммы по особому тайному коду.

Тренч дал команду своим агентам в Бельгии узнать, кто занимается расшифровкой. Они сообщили несколько фамилий.

Английская разведка навела обстоятельные справки обо всех сотрудниках радиостанции и остановила своё внимание на Александре Цеке. Его кандидатуру признали подходящей, поскольку он был наполовину англичанином, а его мать находилась в Англии и была интернирована британскими властями.

Цека вербовали медицинская сестра Эдит Кавель и её правая рука, издатель-подпольщик Филипп Бокк. В обмен на секретные коды ему предложили безопасность горячо любимой матери и возможность переехать в Англию после удачного завершения операции. Вручили письмо от матери.

Цек внимательно выслушал агентов, прочёл письмо, в котором мать просила со вниманием отнестись к тому, что ему скажут её друзья. К этому времени он уже разочаровался в немецких союзниках Австро-Венгрии, в кайзере Вильгельме. Предложение Кавель и Бокка пришлось ему по душе, к тому же добавилось беспокойство за мать. Он дал согласие.

Руководитель разведки Бенджамин Холл действовал с солдатской прямотой. Он предложил, чтобы Александр похитил книги кода и ночью, со всеми необходимыми предосторожностями, бежал в нейтральную Голландию.

Но майор Тренч выступил против этого плана.

— В случае обнаружения кражи, — заявил он, — немцы немедленно изменят ключи шифра, и вся авантюра пойдёт насмарку.

Было принято предложение Тренча: Александру Цеку засесть за кропотливую работу — по ночам во время дежурства дословно скопировать обе книги.

Это было безумно тяжело и опасно, и, окончив свой труд, он оказался совершенно больным. Врач констатировал сильное переутомление. Состояние Александра было тяжёлым.

Немного придя в себя, он приступил ко второй части задания: требовалось доставить копии книг в Голландию. Агент-проводник в ночь на 14 августа 1915 года довёл его до проволочных заграждений с током высокого напряжения и указал слабо охраняемое место. Там при помощи изолированных деревянных покрышек на ободьях своего велосипеда он раздвинул проволоку и перебрался на территорию Голландии.

Копии книг попали в руки майора Оппенгейма, шефа английской разведки в Роттердаме, а от него — адмиралу Холлу. С этого дня, задолго до вступления Америки в войну, союзники получили возможность расшифровывать секретные радиограммы немецкого правительства.

Поступок Александра Цека привёл к тому, что в войну вступили Соединённые Штаты Америки, что во многом предопределило поражение Германии. Вот почему историки иногда называют Александра Цека человеком, решившим исход Первой мировой войны.

Как же это случилось?

17 января 1917 года в «Комнату 40» поступила перехваченная телеграмма. Она, как и большинство других, проходила через американскую фирму связи «Вестерн юнион» и была «пиратским» способом получена англичанами.

Ею занялись дешифровальщики секции А (дипломатический перехват) Найджел ди Грей и Уильям Монтгомери. Уже просмотр первых групп цифр показал, что он содержит набор цифр варианта 13 040, ключевого числа немецкого дипломатического кода. Вскоре прочли и подпись под телеграммой (97 556). Это был не кто иной, как Артур Циммерман, статс-секретарь немецкого министерства иностранных дел. А телеграмма предназначалась германскому шефу в Мексике фон Экардту:

«Справочный № 13 042. Министерство иностранных дел, 16 января 1917 года. Совершенно секретно. Дешифровать лично. Мы намерены начать с первого февраля неограниченную подводную войну. Несмотря на это я считаю возможным поддерживать нейтралитет США. Если наши усилия в этом направлении будут безуспешны, мы заключим союз с Мексикой на следующих условиях. Мы будем считать её и в войне нашей союзницей и заключим мир. Мы могли бы предоставить ей за это финансовую помощь и постараться возвратить ей утерянные ею в 1848 году штаты Нью-Мексико и Аризона. Выработка подробностей этого плана предоставляется на ваше усмотрение. Вам поручается под строжайшим секретом прозондировать на этот счёт мнение Каранцы и, как только он узнает, что с Америкой также нам не миновать войны, намекнуть, что недурно было бы ему взять на себя инициативу начать переговоры с Японией о союзе, довести их до благоприятного конца и тогда немедленно же предложить своё посредничество между Германией и Японией. Обратите внимание Каранцы на то, что начало нашей беспощадной подводной войны делает возможным обессилить Англию и привести к миру в течение нескольких месяцев.

Циммерман».

Текст телеграммы сразу же попал контр-адмиралу Реджинальду Холлу. Его необходимо было довести до сведения американского президента и народа США. Но как это сделать, чтобы не раскрыть перед всем миром, что «Комната 40» имеет возможность перехватывать и читать самые секретные депеши врага? Ведь информация обязательно просочится.

А в это время, пока американский президент Вудро Вильсон вёл с немецким послом фон Бернштоффом переговоры о свёртывании подводной войны, секретарь МИДа кайзера усиливал антиамериканские происки в Мексике и Японии, а флот кайзера готовился к расширенным подводным операциям.

Легализовать телеграмму решили следующим образом: в Мексике с согласия «Вестерн Юнион» получить дубликат телеграммы и предоставить её Вашингтону. Кто и как расшифровал её, умолчать. Так и сделали.

Текст телеграммы передали в американское посольство в Лондоне.

Опубликование телеграммы вызвало бурю негодования во всём мире. Выходило, что Германия замышляла заговор против ещё одной нейтральной державы и хотела вовлечь Японию в войну против Англии и США. Американская пресса, выступавшая за войну, сгущая краски, изображала опасность, угрожавшую Америке. Она писала, что, по мнению высших американских военных, нападение Японии на Америку произойдёт через мексиканскую территорию в долину Миссисипи, чтобы разделить страну на две части.

После опубликования телеграммы агентством «Рейтер» немцы узнали, что текст депеши германского статс-секретаря каким-то образом попал в руки врагов. В Германии это вызвало общую депрессию. Статс-секретарь Циммерман вынужден был давать объяснения в рейхстаге по этому делу. Вместо того чтобы откреститься от телеграммы и назвать её фальшивкой и провокацией, он что-то мямлил о том, что совершенно не понимает, каким путём её текст мог попасть в руки американцев, так как отправлена она была «под самым секретным кодом». Сплоховал он и на пресс-конференции: неловко негодуя на неделикатность англичан, он тем самым подтвердил подлинность телеграммы.

Каковы же были последствия? Когда президент Вильсон узнал о двойной игре немцев, его едва не хватил удар. 3 февраля США объявило о разрыве американо-германских отношений, а 6 апреля 1917 года — о вступлении в войну.

Какова же судьба главного героя Александра Цека?

Он пересёк границу и… исчез. Никто никогда его больше не видел. Даже неизвестно, как документы попали в руки английского резидента. Александр Цек словно в воду канул, и никаких следов его гибели или его существования не обнаружено.

Несчастный отец израсходовал громадные деньги на его поиски и одно время даже содержал целый штат детективов. Но всё это оказалось напрасным. Единственный след, на который удалось напасть отцу, вёл из Голландии в Англию.

Узнав об этом, отец написал отчаянное письмо сэру Реджинальду Холлу. Тот ответил 3 мая 1925 года, что лица под именем Александр Цек он нигде, кроме их семьи, не встречал и ничего о нём не слышал.

Но сэр Реджинальд о чём-то умалчивал. Его, бесспорно, волновал вопрос, что будет, если немцы узнают о бегстве шифровальщика. Они поменяют коды — и начинай всё сначала! Если бы молодого человека оставили в живых, он во время войны мог бы сознаться в том, что выдал код англичанам. Другое дело, если бы от него удалось навсегда отделаться.

Исследователи полагают, что драконовские законы приговорили молодого человека к смерти. Скорее всего, англичане перевезли его тело в Брюссель, чтобы убедить немцев, что Цек погиб в результате несчастного случая. Итог: шифровальщики кайзера продолжали пользоваться теми же шифрами.

Но ведь остались свидетели его работы на британскую разведку — Эдит Кавель и Филипп Бокк. Их группа была арестована немцами на следующий день после перехода Цека в Голландию.

В очерке об Эдит Кавель рассказывалось, что ещё до суда представилась возможность организовать побег Эдит Кавель из тюрьмы, и для её освобождения требовалась всего лишь одна тысяча фунтов. Но английская разведка была заинтересована в обратном — в том, чтобы избавиться от лишних свидетелей, имевших отношение к раскрытию шифров.

Вместе с другими Эдит Кавель и Филипп Бокк приговорены к смерти. Троих членов группы генерал Биссинг помиловал. Эдит Кавель и Филипп Бокк были казнены 12 октября 1915 года.

«ФРАУ ДОКТОР» — ЭЛИЗАБЕТ ШРАГМЮЛЛЕР (XX век)

Доктор Элизабет Шрагмюллер, пресловутая «Фрау Доктор», была одной из великих шпионок. Некоторые даже утверждали, что она одна могла бы выиграть в пользу кайзера Первую мировую войну. Однако сама она вряд ли «ходила в разведку» лично. «Фрау Доктор» была выдающимся организатором.

Немки-шпионки, за редким исключением, не обладали шармом и обаянием их французских коллег. Это были добросовестные, методичные работницы. Отсутствие воображения заменяли им строгая дисциплина и прилежание. «Фрау Доктор» более, чем кто-либо, воспитала в них эти качества, будучи основательницей первой разведывательной школы в истории, подготовившей шпионов и ставшей примером для разведок всего мира.

Школа начала действовать во время Первой мировой войны в оккупированном Антверпене, который стал центром германского шпионажа, и ей были предоставлены солидные фонды и неограниченные возможности для успешной работы.

Основной целью «Фрау Доктор» была Англия от Корнуолла на юге до военно-морской базы в Скапа-Флоу на севере.

«Фрау Доктор» не только обучала и тренировала разведчиков. Она также руководила сетью агентов, развернувшейся от Булони до Парижа, а от Парижа до швейцарской границы. Позже, во время войны, сфера её деятельности распространилась на Скандинавию и Испанию.

Временами германский Генеральный штаб доверял её информации больше, чем документам и докладам, поступавшим из Управления военной разведки.

Элизабет Шрагмюллер была привлекательной на вид женщиной, первоклассным лингвистом и, сверх того, обладала необычайными организаторскими способностями и энергией. Она могла бы добиться успеха в любой сфере деятельности. Элизабет всегда скрывала свой возраст, но скорее всего ей было около сорока пяти, когда она возглавила школу. Её прошлое покрыто туманом, однако известно, что она была дочерью отставного прусского офицера. До войны много путешествовала по Франции, Голландии, Великобритании под именем баронессы д'Аспремонт и графини де Лувен, выдавая себя за бельгийскую аристократку, что не составляло труда при её безупречном знании французского языка.

Вскоре после того как она заняла пост в разведцентре в Антверпене, она убедилась, что многие разведчики плохо подготовлены. Некоторых из них, как например «Лоди», к этому времени уже поймали и расстреляли в лондонском Тауэре. Шпионы, с которыми «Фрау Доктор» встретилась на первых порах, были в основном наёмниками, стремившимися заработать максимально при минимальном риске.

Доктор Шрагмюллер — её никто уже не называл Элизабет — приступила к реорганизации разведывательного центра с хорошо рассчитанной жестокостью, решив, что в целях наведения дисциплины в этой разношёрстной компании должна заставить своих разведчиков и агентов бояться её больше, чем противника. В этом она преуспела. Стоило ей заподозрить кого-либо в недобросовестности или малейшей неискренности, она направляла этого человека на сравнительно лёгкое задание. Как только агент оказывался на вражеской территории, «Фрау Доктор» делала так, чтобы контрразведывательная служба противника узнавала о прибытии «нежелательного гостя». Агента тут же арестовывали, и имелось достаточно улик для предания его суду. Во Франции разоблачённых агентов, как правило, расстреливали, иногда гильотинировали, в Англии вешали или расстреливали.

Это производило потрясающее впечатление на учеников доктора Шрагмюллер, которых не вводили в заблуждение о том, как и почему их сотоварищ погиб. Таким путём «пропалывалась от сорняков» почва в школе «Фрау Доктор», которая теперь оставалась с меньшим количеством боявшихся её, но лояльных агентов. Иногда она направляла другого, хорошего агента именно в то место, где погиб его неудачливый предшественник. Англичане или французы, только что изловившие одного немецкого агента, несколько ослабляли своё внимание, и второй мог успешно выполнить задание без помех со стороны контрразведки.

Доктор Шрагмюллер не забывала повторять, что её ученики должны доказать свою лояльность, чтобы быть посланными на более важное или лучше оплачиваемое задание.

Р. В. Роуан, сотрудник союзнической контрразведки, который специально изучал методы доктора Шрагмюллер, рассказывал о ней такую историю. Союзники предпринимали огромные усилия, чтобы проникнуть в Антверпенский центр. После многих усилий им удалось внедрить туда бельгийца. Это казалось бесценным достижением. Вскоре после того, как он завоевал доверие фрау Шрагмюллер (или ему показалось так), он услышал от неё, что она направила в Шотландию одного из своих лучших агентов. Из Шотландии тот должен был добраться до Парижа. Бельгиец срочно сообщил об этом в Париж и в Лондон. В Шотландии решили агента не трогать, и он, как это было ему приказано, отправился в Париж. Но в результате недоразумения был арестован в Дюнкерке излишне старательным французским офицером и обвинён в шпионаже.

Какими-то таинственными путями «Фрау Доктор» узнала об этом через два дня. Она вызвала бельгийца в свой офис и рассказала о невероятно быстром провале агента. Она также сказала, что только два человека знали о его миссии: она и бельгиец. При этих словах она спокойно достала револьвер из ящика стола и застрелила бельгийца, даже не выслушав его оправданий.

Доктор Шрагмюллер вообще была примечательной женщиной. Именно она первая узнала о том, что союзники намереваются применить новое секретное оружие — танки. Союзники приложили много усилий, чтобы сохранить в секрете это оружие, и когда оно появилось на полях сражений, то оказалось неожиданностью для немцев и во многом повернуло ход Первой мировой войны. Однако могло быть иначе.

Информацию о танках доктор Шрагмюллер получила от Лиззи Вертхейм. Три рапорта направила «Фрау Доктор» начальнику германского Генерального штаба генералу фон Фалькенхайну относительно английских танков. В последнем рапорте она подробно описала их устройство и вооружение Но технические советники генерала объявили эти рапорты фантастическими и не заслуживающими внимания. Один эксперт расценил танки как трюк и в комментарии написал: «Этот так называемый танк бесполезен в бою против артиллерии и мощных мин».

Вскоре, в битве при Камбрэ, англичане использовали три сотни «бесполезных» танков. Они разгромили Вторую германскую армейскую группу. Многие специалисты утверждали впоследствии, что это стало поворотным пунктом Первой мировой войны.

«Фрау Доктор» была реабилитирована, но какой ценой! Какова была её реакция? Она просто послала подробный агентурный отчёт о битве при Камбрэ тому эксперту, который так чудовищно ошибся. К своему отчёту она приложила револьвер. Он понял недвусмысленный намёк и застрелился из револьвера, столь услужливо присланного доктором Шрагмюллер. Скорее всего, это легенда, но красивая. Надо сказать, что вообще о «Фрау Доктор» ходило много легенд,

Лиззи Вертхейм, представившая первые сведения о танках, была поймана английской контрразведкой, приговорена к десяти годам тюрьмы и умерла в Эйльсбершу через два года после перемирия. Её напарник, Георг Брееков, который работал в Англии под именем Реджинальда Роланда, был расстрелян в лондонском Тауэре. Оба были лучшими учениками Антверпенской школы.

Доктор Шрагмюллер изобрела несколько хитроумных кодов для передачи информации из Англии в её штаб-квартиру. Двое из её агентов, Маринус Джансен и Ганс Рооз, работали в Англии под видом представителей табачной фирмы «Диркс и компания». «Дело», которым они занимались в задней комнате небольшого офиса в Лондоне, было организовано доктором Шрагмюллер ещё до войны.

У британских почтовых цензоров часто возникали подозрения относительно множества писем, которые получал этот офис, и огромных заказов на сигары. Потребность в них была немыслимой. Ещё более немыслимым было количество заказов из военно-морских портов — Портсмута, Чатэма, Девенпорта и Дувра. Эти заказы поступали к Джансену и Роозу, имевшим голландские паспорта. Затем пересылались в главный офис «Диркс и Компания» в Роттердам. Британские агенты в Голландии без особого труда установили, что роттердамская фирма являлась в действительности отделением организации доктора Шрагмюллер. Код, придуманный ею, был достаточно прост. Джансон и Рооз, к примеру, направляли телеграмму, запрашивая о высылке сигар: «10 000 Гавана», «4000 Ротшильд», «3000 Коронас». Телеграмма поступала из Портсмута. Это означало, что в его гавани находятся десять миноносцев, четыре крейсера и три линкора. Джансен и Рооз были арестованы, приговорены к смерти и расстреляны.

Другой код доктора Шрагмюллер был связан с использованием филателии. Она направила двоих из своих лучших агентов, Йозефа Маркса и «Сюзетту», подлинное имя которой так и не было рассекречено, в Лондон. Они имели фальшивые голландские паспорта, большую сумму денег и альбом марок. Код, который предложила им доктор Шрагмюллер, был позднее скопирован многими спецслужбами всего мира.

Иностранные марки символизировали собой военно-морские соединения, вооружение, порты, укрепления, боеприпасы и даже людей. Перуанская марка 1897 года, изображавшая мост в Паукартамбо, представляла военно-морской порт в Ферт-оф-Форте, марка, выпущенная на Гаити в 1904 году, на которой были нарисованы вооружённые люди, означала военное снаряжение. Марки Британской империи и французских колоний изображали те или иные условности кода. Немецкие шпионы лишь вставляли в нейтральный текст нужные цифры или указывали их в количестве марок, которые они хотели бы купить или продать.

Всё это, на взгляд непрофессионала, представляло собой набор специальных терминов и жаргонных выражений, знакомых лишь заядлым филателистам. Таким образом Йозеф и «Сюзетта» передавали специфическую информацию об оборонных силах Великобритании. Но, в конце концов, Маркс был обнаружен и арестован британской контрразведкой. Он сказал своему следователю, что английская тюрьма теперь для него — единственно безопасное место, где он может укрыться от «этой женщины из Антверпена». Маркс был осуждён, а «Сюзетту», хитроумную француженку, ученицу «Фрау Доктор», так и не удалось схватить.

Мы уже упоминали о том, что немецкие шпионки были храбрыми и самоотверженными, но им не хватало импровизации и вдохновения, свойственных французским коллегам. Поэтому немцы часто использовали иностранок.

«Шведская Ева», одна из выпускниц шпионской школы «Фрау Доктор», может служить типичным примером этого.

У Евы де Бурнонвиль отец был шведом (семья его прибыла из Франции с наполеоновским маршалом Бернадоттом), мать датчанкой. Сама Ева работала гувернанткой в богатой немецкой семье в Прибалтике. В этот период она познакомилась с титулованной англичанкой. Позже оставила работу и решила стать театральным антрепренёром, но не преуспела в этом, и ей пришлось сменить несколько мест. Она вернулась в Стокгольм. Там в 1915 году её завербовала германская секретная служба и направила в школу «Фрау Доктор».

Когда Ева рассказала о своём знакомстве с высокопоставленной английской леди, ей предложили написать ей письмо и попросить разрешения приехать в Англию для совершенствования познаний в английском языке. Будучи гражданкой нейтральной Швеции, она не испытывала в этом затруднений и несколько недель спустя прибыла в Лондон.

Ева сняла себе комнату в комфортабельном отеле в Блумсбери. Оттуда она написала письмо леди, в котором намекнула, что хочет помочь воюющей Англии. В результате её назначили цензором (учитывая знания языков) на пункт контроля переписки. Там она стала «цензором» собственных писем в Стокгольм и Копенгаген, по адресам, которые дала ей германская разведка.

Но Ева оказалась слишком увлекающейся шпионкой. Она буквально засыпала вопросами своих новых друзей. Как раз в это время германские дирижабли совершали воздушные налёты на Лондон, и Ева вполне открыто спрашивала об их результатах, интересовалась, где расположены зенитные батареи, сколько орудий они имеют, какого калибра, как ведётся управление огнём и т. д.

Однажды она шла со знакомым через Финсбери-парк.

— О, это Финсбери-парк! Где здесь расположены пушки?

Ева была слишком яркой, слишком стремительной и слишком любопытной для англичан. Шпиономания во время Первой мировой войны была широко распространена, и народ подозревал в шпионаже всех иностранцев. Об излишнем любопытстве Евы было сообщено полиции. Хотя она и была пока вне подозрений, контрразведка «положила на неё глаз». Как раз в это время она допустила грубую ошибку: направилась в один из отелей, где обычно жили офицеры, прибывающие в отпуск. Вскоре завела с некоторыми из них приятельские отношения. Она пыталась оказать на них впечатление рассказами о своём отце, генерале датской армии, и о тётке, которая была учителем музыки у королевы Александры.

Молодые офицеры не особенно интересовались родственниками Евы, но один или два из них заметили, что она очень любила расспрашивать о том, в каких полках они служили, где они расположены и каково их вооружение. Сообщили об этом одному из старших офицеров, а тот — в контрразведку. Главный инспектор Каннинг занялся любопытной шведкой. Он был одним из «двух Альбертов», больших специалистов контрразведки, преуспевших в делах по разоблачению шпионов. Однажды ночью 1915 года он вместе с другим Альбертом, главным инспектором Фостером, поймал сразу девять германских шпионов.

Каннинг решил удовлетворить любопытство Евы в военных делах.

Два молодых офицера были поставлены в известность о каком-то новом секретном оружии, конечно, не существовавшем. Этой новостью они поделились в отеле с милой иностранкой. Теперь контрразведка принялась тщательно проверять все письма, побывавшие в руках Евы. Вскоре задержали два письма в Копенгаген. В них упоминалось о поставках нового секретного оружия в британскую армию. Легко было доказать, что письма написаны Евой. Дальнейшее расследование представило новые доказательства.

Карьера Евы как служащей военной цензуры и военной шпионки длилась всего несколько месяцев. 12 января 1916 года она предстала перед судом.

Она не отрицала, что шпионила, но дала интересное объяснение своему поведению:

— У меня была идея заставить шефов германской разведки поверить, что я работаю на них, и добиться их полного доверия. После этого я хотела предложить свои услуги вам и стать британской шпионкой.

Она признала, что её деятельность приносила неплохой доход. Ей платили тридцать фунтов в неделю, которые она ежемесячно получала через датскую компанию. В 1915 году это была значительная сумма.

В Англии женщин обычно не казнили, и приговор Евы к смертной казни был заменён королём Георгом V на пожизненное заключение. В 1922 году она была депортирована на родину из тюрьмы Эйльсбери.

Но вернёмся к «Фрау Доктор». Она действительно была одной из выдающихся разведчиц.

Английский разведчик Эрнст Кукридж встретил её много лет спустя, после войны и её отставки. Он говорит, что в заслугу правительствам союзников можно поставить то, что после разгрома Германии Элизабет Шрагмюллер не была арестована. Тем самым шефы английских и французских спецслужб выразили своё восхищение этой неординарной женщиной, которая так часто переигрывала их. Большие деньги, которые она получала от германского Генерального штаба, превратились в ничто в результате послевоенной инфляции. Она была брошена на произвол судьбы, вела практически нищенскую жизнь, в результате заболела туберкулёзом и тихо жила на очень скромную пенсию в Швейцарии.

Когда Кукридж работал в Женеве в штаб-квартире Лиги Наций в 1934 году, то слышал, что доктор Шрагмюллер якобы находилась при смерти в цюрихской богадельне, и написал ей письмо с просьбой о встрече. Она согласилась. Эта больная шестидесятилетняя женщина была в здравом уме и твёрдой памяти. Элизабет Шрагмюллер рассказала, не скрывая гордости, о некоторых своих подвигах. Кукридж спросил её о Мата Хари, так как в то время поток невероятных историй и мифов о ней захлестнул книжные прилавки Европы.

— Если когда-нибудь и существовала дурочка, сама вырывшая себе могилу, то это была бедняга Герши, — сказала доктор Шрагмюллер с грустной улыбкой. — Герши, так мы звали Гертруду Целле, то есть Мата Хари — была крайне неэффективным агентом. Я пыталась учить её, но она не была достаточно интеллигентной, и по её мнению, шпионить означало хорошо проводить время с высокопоставленными мужчинами. Мы никогда не получали от неё ничего ценного. Она действительно сама виновата в том, что была расстреляна французами. Она была глупышкой, которая болтала слишком много…

Да, утверждает Кукридж, Мата Хари и впрямь весьма отличалась от Элизабет Шрагмюллер: сердце «Фрау Доктора» не принимало участия ни в её мыслях, ни в поступках, и она этого не отрицала.

Она с гордостью призналась ему, что не хуже мужчины делала чисто мужскую работу во время войны. «Фрау Доктор» увлекалась шпионажем так же, как другие увлекались альпинизмом или шахматами. Такие люди, как она, опаснее всего.

Однако верить до конца всему тому, что говорит Кукридж, даже самому факту его встречи с «Фрау Доктор», нельзя, так как по другим данным она до своей смерти, последовавшей в 1940 году, жила в Мюнхене, где была профессором университета.

Фашистская пропаганда, руководимая Геббельсом, любила использовать имя «Фрау Доктор», а точнее, миф о ней для поднятия духа германской нации. Её действительным или мнимым похождениям было посвящено несколько фильмов.

АГЕНТ С-25 (XX век)

Патрульным, совершавшим обход парижского вокзала Аустерлиц январским вечером 1918 года, сразу не понравился этот солдат. Огромного роста, расхлябанный, в рваной форме, с вещмешком, привязанным верёвочкой, и с каской на затылке он собирался сесть на поезд, направлявшийся к испанской границе.

— Что за вид у вас? Предъявите документы! — потребовал прапорщик, старший патруля.

— А пошёл ты… — услышал он в ответ.

— Взять его! — приказал прапорщик.

— Попробуйте, — прорычал верзила.

Солдаты опасливо отодвинулись. Лишь один передёрнул затвор винтовки.

Верзила глянул на него и усмехнулся:

— Ладно, я подчиняюсь силе.

Задержанного доставили в комендатуру. Там выяснилось, что он бежал из дисциплинарного батальона и находился под следствием. Телеграмма о его розыске уже была разослана всем комендатурам.

Дело казалось вполне ясным, и дезертира уже собирались отправить под конвоем в крепость, когда в комендатуру зашёл офицер Второго бюро (французской контрразведки) и переговорил с комендантом. Тот, хотя и явно недовольный вмешательством в его дела, приказал отпустить солдата.

Офицеру-контрразведчику пришлось проводить его на вокзал и во избежание новых недоразумений усадить в вагон очередного поезда.

Ночь прошла спокойно, а утром, когда поезд уже приближался к месту назначения, в вагон вошёл военный патруль и начал тщательную проверку всех пассажиров. «Дезертира» выдал его рост и неряшливое обмундирование. Несмотря на громкие протесты и даже попытку вырваться, его арестовали и доставили в тюрьму приграничного городка Гэндея. Там он провёл две ночи. На третью ночь совершавший обход охранник шепнул ему, что дверь камеры останется незапертой. Арестант спокойно выбрался на волю. Тревога была поднята, когда он находился вне пределов досягаемости.

Началась стрельба. Беглец бросился в ледяную воду бурной приграничной реки Бидассоа и, переплыв её, попросил помощи у испанских таможенников.

На другой день по обе стороны границы только и говорили о смелом побеге французского дезертира.

Так агент французской разведки С-25 оказался в Испании. Он был переброшен в эту страну с целью проникнуть в действовавший там немецкий разведывательный центр, носивший название «Штаб пяти».

Этот центр был организован немцами в самом начале войны, в августе 1914 года, в городе Сан-Себастьяне, неподалёку от французской границы. Его целью были сбор и обработка информации, полученной от всех перебежчиков и дезертиров союзных армий. Обычно у них выпытывали всё, что было нужно, а затем возвращали в лагерь для интернированных лиц. Но если дезертир интересовал немцев, его вербовали и возвращали во Францию. Использовали, как говорится, «на всю катушку», а когда его возможности иссякали, а он продолжал требовать деньги, избавлялись от него очень простым способом: выдавали французам, которые после недолгого суда расстреливали его.

Для перебежчиков с немецкой скрупулёзностью был даже составлен прейскурант цен на шпионские услуги. Так, детальный план аэродрома и всего, что на нём имелось, оценивался в восемь тысяч франков. За исчерпывающий план артиллерии сектора платили двадцать пять тысяч, а за секретный приказ ставки главнокомандующего сто тысяч франков. В декабре 1917 года за секретную бумагу, похищенную в штабе армии, заплатили рекордную сумму в триста восемьдесят тысяч франков. Правда, деньги уплачивались лишь после того, как правдивость документов подтверждалась путём проверки через другую агентуру.

То, что деньги «Штаб пяти» платил не зря, подтверждают его успехи: сотрудникам центра удалось получить сведения о состоянии французских резервов, о плане наступления союзников в 1917 году, о пути следования крейсера «Клебер» (он был потоплен), о технологии производства траншейных гранат и многое другое, стоившее жизни тысячам солдат союзных армий.

Узнав о смелом побеге С-25, сотрудники «Штаба пяти» серьёзно заинтересовались им. Он отличался от других дезертиров, у которых смелости хватило лишь на то, чтобы пробраться по крутым горным тропинкам.

С С-25 встретился германский капитан Крафтенберг. С-25 «откровенно» поделился с ним своими мыслями о том, что он пацифист, ненавидит войну и не желает воевать.

Во время второго, более подробного допроса С-25 сказал, что хорошо знает испанский язык, но скрыл знание немецкого. Поведал о своей профессии коммивояжёра по продаже спортивного инвентаря и о желании найти в Испании работу по специальности. Чтобы сделать капитану Крафтенбергу приятное, он сообщил о бедственном положении французских войск, о брожении в солдатской массе, вызванном русской революцией, критиковал помощь союзников.

К дальнейшему разговору подключился сам начальник «Штаба пяти» генерал Шульц. Он «взял быка за рога»:

— Я не буду притворяться, а сразу перейду к делу. Мне нужен такой человек, как вы. Я хочу, чтобы вы взяли на себя одно поручение, но для этого вы должны вернуться во Францию. Наша организация настолько сильна, что ваш риск будет минимальным. То, что вы свободно говорите по-испански, сделает вашу миссию проще: мы вам дадим испанский дипломатический паспорт. Вы, конечно, можете отказаться, но тогда мы вернём вас в лагерь, где вы пожалеете об этом. Даю вам на размышление срок до завтра.

На другой день С-25 дал, конечно, положительный ответ и поставил подпись под бумагой следующего содержания:

«Я даю слово всеми моими силами служить Германии, которая, начиная с этого дня, будет моим единственным отечеством. Я обещаю сохранить конспирацию, быть осторожным и мужественным при выполнении возложенных на меня поручений.

В этом я клянусь перед Богом!»

Вначале агенту С-25 поручили редактировать газету на французском языке, выпускаемую в Испании немцами. Она предназначалась для ведения пропаганды в лагерях, где содержались французские дезертиры.

В это время немцы проверяли агента, что они и не скрывали.

Через несколько недель капитан Крафенберг отозвал С-25 из Барселоны и объявил ему о первом настоящем задании. Агента одели в отличный модный костюм и вручили документы на имя сеньора Мигеля де Паленсия, официального делегата Международного Красного Креста.

В роли кастильского дворянина, вальяжно развалившись в купе спального вагона, С-25 вернулся во Францию, которую совсем недавно покинул столь необычным способом. Он обустроился в Париже и больше недели ждал связного от «начальства». Однажды при выходе из отеля посыльный передал ему конверт с письмом, в котором назначалось свидание у одной из колонн собора Парижской Богоматери. Там к С-25 подошёл неизвестный и передал приказ: добыть чертежи нового авиационного мотора, после чего немедленно возвращаться в Сан-Себастьян.

Задание было не из лёгких. С-25, понимая, что немцы будут следить за ним, приобрёл бывшую в употреблении форму французского офицера и несколько дней толкался на аэродроме Бурже. Затем — конечно, с помощью французской разведки — приобрёл чертежи мотора, «подправленные» так, чтобы противник не смог их использовать. После этого с добычей в чемодане, снова переодевшись в шикарный костюм Мигеля де Паленсия, С-25 отправился в Сан-Себастьян.

С этого времени, пожалуй, и началась его настоящая служба в разведке Французской республики. Два обстоятельства способствовали этому.

Во-первых, немецкий принц, член семьи кайзера Вильгельма II, оказался захваченным французской полицией, и ему угрожала смерть как шпиону. Дело в том, что по состоянию здоровья он не мог попасть в действующую армию, а чувство долга и патриотизм требовали от него участия в войне. Он стал разведчиком, провалился, и теперь под чужим именем ждал казни во французской тюрьме.

Во-вторых, в результате успешного германского наступления в начале весны 1918 года французская разведка понесла тяжелейшие потери. Вследствие чьего-то преступного попустительства немцам удалось захватить списки агентов, оставленных в занятых немцами областях. Естественно, что эта агентура была уничтожена, и Франция лишилась источников информации тогда, когда особенно в них нуждалась.

Выступая на совещании по этому поводу, маршал Фош заявил:

— Необходимо, чтобы наша разведка предприняла все меры для ликвидации последствий этой большой неудачи… Это для нас жизненно необходимо. Я прошу отправить агентов в Германию и восстановить нарушенные организации…

После этого французской разведке пришлось проделать огромную работу. Через линию фронта самолётами в тыл врага забрасывались всё новые и новые агенты. Но надо было иметь хотя бы одного надёжного агента, связанного с немцами и пользующегося их доверием.

По прибытии в Сан-Себастьян агент С-25 сразу был приглашён к генералу Шульцу для очень серьёзного и строго конфиденциального разговора. Не скрывая своего искреннего горя, генерал поведал агенту о печальной участи принца.

— Пока его имя и положение ещё неизвестны. Его нужно вырвать как можно скорее из рук этих проклятых тюремщиков, прежде чем они раскроют его инкогнито… Подумайте только, сам его величество кайзер просит меня освободить молодого принца, который является одним из самых близких его родственников. Когда я думаю, что проклятые французы с минуты на минуту могут расстрелять его, кровь холодеет в моих жилах. Я умоляю вас, помогите мне, спасите несчастного принца!

Через некоторое время генерал Шульц передал С-25 письменное задание (хранящееся в архивах французских спецслужб), в котором было указано, что некто по имени Отто Мюллер арестован во Франции по обвинению в шпионаже и в настоящее время находится в военной тюрьме под следствием военного суда, и С-25 поручается освободить его.

По прибытии в Париж С-25 сразу же явился к своему руководителю. Тот чуть не расцеловал его.

— Вы именно тот человек, который нам сейчас нужен!

На следующий день после доклада руководству он сообщил агенту С-25:

— Вы поможете немецкому принцу убежать, чем заслужите его благодарность и доверие; затем вы вместе с ним вернётесь в Германию и будете служить у него. Таким образом вы станете нашим человеком в главной квартире противника.

С-25 сразу же приступил к выполнению своей задачи. Он направился в тюрьму, где содержался принц.

Обстоятельства освобождения принца из тюрьмы точно не установлены. Известно лишь, что во избежание утечки информации С-25 должен был провести операцию своими средствами и не жалея денег (немецких!).

В назначенный час принц по переброшенной ему верёвочной лестнице перебрался через тюремную стену и уселся в подъехавший автомобиль. Когда поднялась тревога, беглецы отдыхали в отеле за сотню километров от городка, где находилась тюрьма. С-25 дал телеграмму в Сан-Себастьян:

«Погрузка выполнена. Доставка вскоре.

Мигель».

Беглецы имели испанские паспорта и без труда пересекли границу.

Принц выразил искреннюю признательность за своё освобождение генералу, а затем добавил, указывая на С-25:

— Что же касается этого человека, благодаря которому я нахожусь здесь, то я до самой смерти буду считать себя обязанным ему. Чтобы доказать ему глубокую благодарность, я хочу, чтобы с этого времени он постоянно находился при мне.

Генерал возразил, что его высочество должен немедленно вернуться в Германию. Таков приказ кайзера.

— Я, конечно, подчиняюсь его воле, но хочу взять с собой своего спасителя, которого считаю своим другом. Прошу сообщить об этом его величеству и получить согласие.

Несколько дней спустя за принцем пришла подводная лодка. Она встала на рейде, командир прибыл на берег в шлюпке.

Узнав, что помимо принца он должен взять ещё одного пассажира, к тому же иностранца, командир лодки отказался это сделать, заявив, что по этому поводу есть категорический приказ, который он не может нарушить.

Но тут характер проявил принц:

— Вы послушаетесь, сударь, так как таково моё желание. И на это есть согласие кайзера.

Командир подчинился, но потребовал письменный приказ принца. Тот написал его немедля.

Подводное путешествие прошло успешно. Принца торжественно встретили в немецком порту.

В течение трёх месяцев принц посещал главную квартиру в сопровождении своего «верного нового друга». К С-25 относились с подозрением, подсылали к нему агентов-провокаторов, но он каждый раз с честью выходил из положения.

За три месяца пребывания в Германии С-25 собрал много очень ценных сведений, а главное, способствовал восстановлению французской разведывательной сети. Только после этого он посчитал своё задание выполненным. Есть документы, подтверждающие, что он внезапно покинул принца в районе Лилля и таинственно исчез. Точный его путь домой неизвестен, но скорее всего он перелетел во Францию на специально присланном за ним самолёте.

На докладе в военном министерстве С-25 привёл в восхищение руководство точностью и большим количеством доставленных документальных данных. Большинство сообщённых им сведений имело первостепенное значение: они помогли главному командованию уяснить, насколько ослаб противник, и спланировать стратегию перед решающими боями 1918 года.

С-25 умер несколько лет спустя после войны. Даже на смертном одре он отказался сообщить некоторые подробности своей деятельности в тылу врага и попросил никогда не раскрывать его имени.

Просьба была уважена. Имя агента С-25 так и осталось неизвестным.

МАТА ХАРИ (1876–1917)

Маргарет Гертруда Целле родилась 7 августа 1876 года в голландском городке Лаувардене в семье шляпного мастера. Вскоре отец разорился и куда-то исчез, мать умерла. Сироту взял на воспитание дядюшка. Девушка подрастала, и убогая провинциальная жизнь ей претила всё больше. Она мечтала о приключениях, о дальних странах. Как-то раз, читая брачную газету, наткнулась на предложение руки и сердца некоего капитана колониальных войск Рудольфа Маклеода. Некоторое время спустя она уже в качестве его жены постигла экзотику сначала Суматры, а затем Явы. Муж проявил себя недобрым, жестоким человеком. Доведённый им до отчаяния денщик попытался отравить их детей. Сын Норман погиб, дочь Гертруду едва удалось спасти. Не избежала жестокостей мужа и Маргарет. В 1903 году она уехала в Европу. Дочку муж отсудил и оставил при себе. Впоследствии о дочери Мата Хари ходило множество слухов. По одной из версий она умерла в годы Первой мировой войны. По другой, более убедительной, она осталась жива, получила хорошее образование и жила в собственном доме в Джакарте. Во время японской оккупации участвовала в подпольной работе, затем была агентом нескольких спецслужб, выполняя их поручения во Вьетнаме и Северной Корее. Во время Корейской войны была арестована северокорейской контрразведкой и 23 декабря 1950 года под именем Вильгельмины ван Дирен была расстреляна. Но являлась ли она действительно дочерью Мата Хари? Этот вопрос остался без ответа.

В Париже Маргарет Целле-Маклеод устроилась наездницей в цирк, а вскоре перешла на эстраду. Она обладала несколько загадочной «восточной» внешностью и была очень пластична, к тому же имела познания в области ритуальных танцев дикарей Явы и Суматры. Директор цирка помог организовать ей выступление в великосветских салонах. Она взяла экзотическое имя «Мата Хари», точный перевод которого никому не известен, но разными авторами трактуется как «утренний» или «пробуждающийся» взгляд, или «око утра», или «глаз утренней зари», или что-то в этом роде.

Невиданное зрелище восточных танцев, к тому же со стриптизом, потрясло предвоенную Европу. Париж, Вена, Берлин, Амстердам, Рим, Монте-Карло лежали у её ног. Деньги сами текли в кошелёк Мата Хари, она приобретала виллы, ценные бумаги, потом, правда, всё это куда-то исчезло, она оказалась в долгах и вынуждена была скрываться от кредиторов. Пыталась поступить в гастролирующую в Европе труппу Дягилева, но безуспешно.

Видимо, сочетание всех этих качеств — таинственность, красота, связи в высших кругах, нужда в деньгах — и привлекли к ней внимание разведок.

Но стала ли она шпионкой, и если да, то чьей и когда, и опять же, если да, то снабжала ли своих хозяев действительно ценной информацией или только числилась по «шпионскому ведомству» и получала от него деньги?

Кем была Мата Хари в действительности — шпионкой, авантюристкой, жертвой неправедного суда? Кому она служила? На вопрос гипотетического следователя: «На кого вы работаете?» — она могла бы, пожалуй, честно ответить: «На себя», и была бы недалека от истины.

Постараемся, однако, рассмотреть хотя бы несколько из множества версий.

Согласно одной из них, Мата Хари стала немецкой шпионкой ещё задолго до войны 1914 года, сразу же после развода с капитаном Маклеодом, когда ей впервые понадобились собственные средства, хотя бы и скромные. В пользу этой версии говорит тот факт, что у германской разведки она значилась как агент H-21, а буквой «ха» обозначались лишь старые, довоенные агенты. Тем же, которые были приобретены после начала военных действий, присваивался индекс AF. Других подтверждений этой версии нет, а ведь немцы, несмотря на свою педантичность, могли и сварьировать, присвоив ей, например, какой-нибудь резервный псевдоним. Во всяком случае, сведений об утечке в Германию через Мата Хари каких-либо довоенных французских секретов обнаружено не было.

По другой версии, в июле 1914 года, за несколько недель до начала военных действий, Мата Хари выехала из Парижа в Германию, где её и застала война. В день объявления войны танцовщицу видели завтракающей в ресторане с главой берлинской полиции. Это впоследствии и явилось основанием утверждать, что он-то тогда её и завербовал. Сама же Мата Хари дала этому факту весьма простое объяснение. На суде она показала: «В Германии полиция имеет право цензуры над театральными костюмами. Меня находили слишком обнажённой. Префект зашёл осмотреть меня. Тогда же мы и познакомились».

К этому можно добавить, что глава полиции, человек известный в городе, вряд ли стал бы показываться в обществе не менее хорошо известной женщины, если бы она была его агентом. К тому же полиция всегда стояла далеко от шпионажа, тем более военного.

Далее. Существует версия, что Мата Хари была завербована во время войны германским военным атташе в Мадриде Гансом фон Калле, любовницей которого она была какое-то время. Эта версия до некоторой степени похожа на правду, ибо впоследствии именно из Мадрида поступали роковые для Мата Хари шифровки. Более того, рассказывали, что участие в этой вербовке принимал будущий адмирал Канарис, в то время скромный капитан подводной лодки, а много лет спустя руководитель военной разведки гитлеровской Германии. Когда друзья расспрашивали об этом факте, он только скромно улыбался в ответ. Некоторые утверждали, что она была завербована в Мадриде бароном фон Мирбахом. При вербовке получила от немцев большие деньги.

Есть и другие версии того, как Мата Хари стала немецкой шпионкой. Но читатель вправе сказать: в конце концов неважно, как она стала шпионкой и кто её первым завербовал. Важно то, какую пользу она принесла Германии и какой ущерб нанесла Франции, заслуживала ли она славы самой выдающейся шпионки и смертного приговора? К этому вопросу мы ещё вернёмся.

Мата Хари всегда нуждалась в деньгах: её расходы превышали доходы. Но где взять деньги? И она приняла парадоксальное и роковое для себя решение: «Если германская разведка ни за что выложила мне такую большую сумму, почему бы не попробовать подоить и французскую?»

Мата Хари отправилась на приём к начальнику контрразведки капитану Ляду, благо повод для такого визита имелся: ей понадобился пропуск в прифронтовой город Виттель, куда её давно приглашал мэр, и к тому же она намеревалась пройти там курс лечения.

Она переговорила с капитаном Ляду и поступила на службу во французскую разведку, ничего не сказав о том, что уже числится в штате германской.

Новоиспечённый агент получил задание сначала отправиться в Испанию, а оттуда — в Бельгию.

При расставании капитан Ляду многозначительно намекнул ей о том, что нельзя работать на два фронта, надо выбрать один, иначе дело может кончиться плохо. Мата Хари ответила витиеватой восточной фразой, из которой следовало, что она будет верой и правдой служить французской разведке.

Отпуская Мата Хари в Испанию, Ляду действовал почти наверняка: французская разведка знала шифр, по которому германский военный атташе в Мадриде сносился с верховным командованием в Берлине.

И действительно, некоторое время спустя взволнованный офицер принёс Ляду расшифрованную телеграмму:

«В Мадрид прибыл агент H-21. Ему удалось поступить на французскую службу. Он просит инструкций и денег (опять денег! — И.Д.). Сообщает следующие данные о расположении полков… Указывает также, что французский государственный деятель N находится в близких отношениях с иностранной принцессой…»

В ответной телеграмме германского штаба предписывалось:

«Предложите агенту H-21 вернуться во Францию и продолжать работу. Получить чек Кремера в 5 тысяч франков на Котуар д'Эсконт».

Как впоследствии выяснилось, не все сведения о французских полках были точны, не особенно большой интерес представляло и сообщение о любовных похождениях государственного деятеля.

Для судьбы же Мата Хари эти малозначительные телеграммы оказались решающими — французская контрразведка получила подтверждение того, что именно она является немецким агентом H-21.

Но в то же время Мата Хари оказала ценную услугу французской разведке. От своего любовника, германского резидента Ганса фон Калле, она узнала, что немцам известно о намеченной англичанами высадке десанта в марокканском порту с помощью подводной лодки, и германское командование готовит разгром десанта. Она немедленно направилась к французскому резиденту в Мадриде полковнику Данвиню и сообщила ему об этом. Полковник направил шифровку в Париж. Немцы перехватили радиограмму и расшифровали её. Поняв, откуда «дует ветер», руководство разведки сделало суровый выговор Гансу фон Калле, а тот, в свою очередь, крепко отругал свою возлюбленную. Та, сразу сообразив в чём дело, сделала правильный вывод: вновь побежала к Данвиню и поставила его в известность о печальном факте — немцы знают французские шифры и читают французские радиограммы. Одним этим, не считая того, что своим первым сообщением она спасла жизни сотням солдат и матросов, Мата Хари заслужила тот миллион, который обещал Ляду. Но «благодарность», полученная ею, оказалась иного рода.

Вскоре после рождественских праздников 1916 года, отмеченных в Испании, несмотря на военное время, пышно и торжественно, Мата Хари отправилась в Париж. Все хотели этой поездки: немцы потому, что она сулила им поступление интересной информации, французская контрразведка потому, что «птичка» сама летела в подготовленную ей западню, а Мата Хари потому, что надеялась получить заслуженный ею миллион.

Но ровно через месяц за ней пришли. 13 февраля французская полиция арестовала её по обвинению в шпионаже в пользу Германии.

Несколько месяцев продолжалось следствие. На рассмотрение суда дело поступило 24 июля 1917 года.

Теперь самое бы время сказать об ущербе, который обвиняемая причинила Франции. Точно он не выяснен. Но дело в том, что свой вердикт: «виновна» — к этому времени уже вынесли, как это часто бывает, средства массовой информации — французская пресса. Захлёбываясь от душераздирающих и щекочущих воображение обывателя подробностей, они обвиняли Мата Хари в том, что вследствие её работы потоплены семнадцать военных союзных кораблей и погибло не менее дивизии союзных войск. Положение несчастной женщины усугублялось тем, что все эти обвинения ложились на благодатную почву общественного мнения, взбудораженного провалом так называемой «операции Нивеля» — весеннего наступления французских войск, в неудаче которого обвиняли немецких шпионов — и в первую очередь Мата Хари. Союзники потеряли в этой операции более двухсот двадцати тысяч солдат и офицеров.

Специалисты и военные эксперты назвали главные причины провала «операции Нивеля»: длительная подготовка операции при игнорировании оперативной и тактической маскировки, применение устаревших методов штурма живой силой, недооценка имевшихся у германского командования пятидесяти двух дивизий стратегического резерва. После провала наступления Нивель и ряд других генералов были смещены и уволены из армии.

Но как заманчиво было объяснить этот грандиозный провал предательством несчастной женщины, арестованной за два месяца до наступления, а ещё за месяц до этого находившейся во власти своих личных проблем и к тому же лишённой связи с немецким командованием! Как важно было найти «козла отпущения»! Народ жаждал крови в отместку за пролитую на полях сражений.

Так или иначе, обвинение в выдаче секретов, относящихся к этому наступлению, было на суде главным. Другим — получение денежных сумм от немцев. Довод Мата Хари, что часть этих денег она получала за выполнение отнюдь не шпионских услуг, а другую часть немецкие агенты просто списали на неё, чтобы прикрыть свои личные расходы, суд во внимание не принял. Она была единогласно приговорена к смертной казни.

Своей смерти Маргарет Целле ждала в одиночной камере Сен-Лазарской тюрьмы. Но до последнего часа она играла роль той же Мата Хари — исполняла ритуальные танцы перед пришедшими утешить её и обратить в свою веру монашками, доктору обещала открыть три секрета: один даст ему любовь, другой золото, третий вечную жизнь, а предложение старика адвоката заявить о том, что она якобы беременна от него, встретила громким хохотом.

Ранним утром 15 октября её разбудили. Она капризно воскликнула: «Как? Так рано! На рассвете! Что за манера?» Отказалась от сигареты, но выпила стакан грога. На предложение пастора помолиться заявила: «Я не желаю прощать французам. Впрочем, всё равно. Всё — всё равно. Жизнь ничто, и смерть тоже ничто. Умереть, спать, видеть сны, какое это имеет значение? Не всё ли равно, сегодня или завтра, у себя в постели или на прогулке? Всё это обман».

Ей разрешили написать три коротких письма: некоему сановнику, её возлюбленному Вадиму и дочери.

У ворот тюрьмы стояли пять автомобилей. Серым промозглым утром её расстреляли в лесу на окраине Венсенского полигона. Перед расстрелом она просила не завязывать ей глаза и улыбалась, глядя в серое промозглое небо.

Жизнь, приключения, а особенно смерть Мата Хари стали поводом для распространения множества мифов о ней. Английский разведчик Бернард Ньюмен писал: «…Я вовсе не желаю сказать, будто вообще не было женщин-разведчиц, хотя их деятельность не была особенно выдающейся. Среди них нашлась только Мата Хари, да и та не совершила сотой доли того, что приписывалось ей в романтических произведениях, или одной тысячной части из того, что говорилось в якобы более серьёзных книгах».

Но помимо книг о Мата Хари создано и много фильмов. В 1921 году Людвиг Вольф снял фильм «Шпионка Мата Хари» с Астой Нильсен в главной роли. В 1927 году режиссёр Фридрих Фегер отразил образ обнажённой красавицы в фильме «Мата Хари, красная танцовщица». Затем две лучшие кинозвезды той эпохи оспаривали честь лучшего воплощения на экране образа Мата Хари: Марлен Дитрих в фильме фон Штернберга «Опозоренная» в 1931 году и Грета Гарбо год спустя в фильме «Мата Хари» режиссёра Фитцмориса. Так закончившаяся на земле жизнь Мата Хари продолжилась на экране.

МАРТА РИШЕ (1891–1982)

Марта Бетенфельд родилась в Лотарингии, в немецкой семье. В качестве кутюрье начала свой бизнес в Париже. В 1913 году, в возрасте двадцати двух лет, стала одной из первых женщин во Франции, получивших лицензию пилота.

Марта отлично летала и составила серьёзную конкуренцию пилотам-мужчинам. Она стала пионером женского лётного спорта. В 1914 году вышла замуж за военного лётчика Анри Рише, который погиб на фронте через год.

После гибели мужа Марта, страстная патриотка, желавшая любой ценой отомстить немцам, пыталась стать военным лётчиком. Однако в боевую авиацию её не допустили. Тогда она предложила свои услуги Пятому отделу — службе французской контрразведки, которую возглавлял капитан Ляду. Ей дали псевдоним «Жаворонок». Вот что писала она впоследствии в своей книге «Моя разведывательная работа»:

«Быть разведчиком — это значит прежде всего служить. Секретная служба выполняется в абсолютной тайне, её солдаты погибают молча, как будто проваливаются в люк. Это значит — служить начальникам, задача которых состоит в том, чтобы всем не доверять. Ужасное ремесло. Недоверие обволакивает вас со всех сторон. Ваша же задача состоит в том, чтобы заставить противника поверить тому, что вы предаёте свою родину. Но противник колеблется: не является ли эта предательница разведчиком-двойником? Те, кто вас послал, те тоже сомневаются. Таким образом, агент, который служит своей родине в качестве агента-двойника, испытывает одну из самых жестоких пыток, какую только можно вообразить: он находится между двух огней, которые иногда могут превратиться и в огонь ружейного залпа».

Капитан Ляду с места в карьер огорошил её:

— Мадам Рише, вы направляетесь в Испанию.

Отказаться от поездки ей не удалось, и вскоре она оказалась на пляже в Сан-Себастьяне с единственной целью — стать «немецкой шпионкой», то есть, говоря профессиональным языком, внедриться в германскую агентурную сеть.

Уже через несколько дней беззаботной приморской жизни немцы «клюнули» на неё. Пользуясь её денежными затруднениями, они без труда «завербовали» её и, присвоив кличку С-32, дали первое задание, снабдив деньгами, инструкцией и средствами тайнописи. «Меня немного ошеломила быстрота, с которой мы договорились», — вспоминала она впоследствии.

— С-32, если вы не сдержите своих обязательств, — сказал немец, — я за вашу жизнь не дам и трёх тысяч песет, где бы вы ни находились: в Париже или в Нью-Йорке.

Когда, вернувшись в Париж, Марта доложила обо всём капитану Ляду, тот пришёл в восторг.

— Это великолепно! — воскликнул он. — Вы поймали как раз того, кого и нужно было искать в Испании. Это барон фон Крон, немецкий военный атташе в Мадриде, племянник генерала Людендорфа.

Ляду дал понять, что Марта теперь должна проявить себя не только как разведчица, но и как женщина.

— Этим вы спасёте много жизней, Марта. Служба требует этого.

Через три дня Ляду принёс ответы на вопросы барона фон Крона. Сведения были точные, но устаревшие, такие же были переданы и через других агентов-двойников.

Вскоре Марта вернулась в Испанию, где по-настоящему и началась её двойная игра. Фон Крон принял её в Сан-Себастьяне, разместил в шикарном особняке, и вскоре милая двадцатишестилетняя женщина была вынуждена стать любовницей человека, который был ей ненавистен как враг и отвратителен как мужчина. «Если в дальнейшем моё сомнительное предприятие и увенчалось успехом, я обязана этим главным образом именно этой жгучей ненависти, которая… вызывала у меня чувства смелости, жестокости и коварства».

Пользуясь доверием фон Крона, Марта выступила в роли его «связника» с заговорщиками, готовившими с помощью немцев восстание в Марокко, и выяснила координаты места встречи немецких подводных лодок и конвоя судов с оружием для марокканских повстанцев. Мятеж в Марокко был предотвращён.

По инициативе Марты фон Крон помог ей организовать салон красоты «Зеркало жаворонков», который он намеревался использовать в своих интересах — для маскировки и гримировки направляемых во Францию агентов. Марта сумела, делая причёски и окрашивая волосы, создавать такие приметы, которые помогали вылавливать прибывающих во Францию шпионов.

А некоторое время спустя ей удалось раскрыть тайный переход через Пиренеи, которым пользовалась немецкая разведка. Для этого она пошла на чисто женские хитрости: во-первых, инспирировала «слежку» со стороны французов, которая лишала её возможности легального возвращения во Францию, а во-вторых, симулировала беременность от фон Крона, избавиться от которой можно было только во Франции. Волей-неволей пришлось фон Крону отправлять её через тайный переход.

Впоследствии на этом переходе было задержано несколько опасных немецких шпионов.

Однажды Марта и фон Крон попали в автомобильную аварию. Со сломанной ногой она пролежала два месяца. В одной из французских газет появился памфлет, в котором задавался вопрос: что Марта Рише делала ночью на шоссе в компании германского военного атташе? Статья называлась «Шпионка в автомобиле: фон Крон и мадам Рише». Вскоре к физическим страданиям Марты прибавились и моральные: она получила письмо от матери о том, каким преследованиям и позору подвергается её семья во Франции.

Лёжа в постели в доме Крона, Марта могла прослушивать его разговоры с агентами. Однажды она услышала о готовившемся взрыве порохового завода Буно вблизи Байонны и сумела послать об этом секретную информацию в Пятый отдел. Но что-то не сработало. Завод был взорван, погибли девяносто человек.

К этому времени у Рише зародился новый план. Она написала о нём капитану Ляду. Зная комбинацию цифр, открывавшую сейф барона фон Крона, и надеясь получить его ключи, она намеревалась усыпить барона и выбросить в окно содержимое сейфа, где его должен был подобрать её помощник.

В сейфе, как она знала, находились фотографии всех агентов, данные о пунктах снабжения подводных лодок в Средиземном море и Атлантическом океане, данные о местах расположения минных заграждений, шифры, телеграммы, списки испанцев-германофилов, работавших против Франции.

Когда нога зажила, Марта поехала на один из приморских испанских курортов подлечиться. Там произошёл загадочный случай: во время катания на лодке её пытались утопить, и лишь незаурядные физические данные и хорошая спортивная подготовка позволили ей спастись. Марта связалась с фон Кроном и от него узнала, что это покушение — дело рук агентов фон Калле, немецкого военного атташе, соперника фон Крона.

Но Марта так и не получила никаких указаний о сейфе. Она просто не выдержала и однажды заявила фон Крону, что желает вернуться во Францию.

— Я француженка, понимаете? Вы знаете, что это значит? Да, да, знайте, с тех пор как я в Испании, я работаю для своей родины, а за вами наблюдаю. Я за вами слежу. Вы поняли меня?

Фон Крон покраснел, потом побледнел, лицо скривилось в злой усмешке.

— Это невозможно… Это неправда, — шептал он. — Я вам не верю…

Внезапно с неслыханной яростью он ударил Марту по лицу, сломал ей зуб.

— Вы подписали свою гибель, — сказала Марта. — Обо всём будет знать немецкий посланник. Я передам ему ваши любовные письма.

— Вы не успеете! — закричал Крон.

В тот же день к Марте явился в отель полицейский, он хотел задержать её. Но Марта не растерялась. Она сняла трубку и потребовала, чтобы её соединили с посланником Германии.

Его превосходительство князь Ратибор лично принял её.

— Я была любовницей фон Крона. И я принесла вам доказательства того, что он содержал меня на деньги, предназначенные для оплаты его агентов.

Марта передала посланнику любовные письма барона, сочетание цифр, открывавших его сейф. Она не могла унести содержимое сейфа, но уничтожила его ценность. Всю организацию фон Крона нужно было создавать заново.

Во Францию Марта вернулась без визы. Жандармский лейтенант узнал её на границе и сказал:

— Здравствуйте, «Жаворонок»!

Новый начальник Пятого отдела полковник Губер, заменивший Ляду, заявил ей:

— Теперь, мадам, после того как вы провалились, мы не нуждаемся более в ваших услугах.

Так закончилась эпопея «Жаворонка». И лишь пятнадцать лет спустя Марта Рише получила признание. 23 января 1933 года правительство наградило её орденом Почётного легиона.

Выйдя второй раз замуж, Марта переехала в Англию. Во время войны, вернувшись во Францию, участвовала в Сопротивлении, а после победы была избрана муниципальным советником парижской мэрии. По её инициативе был принят закон о запрете публичных домов, получивший в народе имя «закона Марты Рише». По этому закону в частности были уничтожены все картотеки проституток. Нашлись злопыхатели, которые утверждали, что сама Марта Рише когда-то в молодости занималась проституцией, поэтому и настояла на уничтожении карточек. Но это утверждение пусть останется на совести их авторов.

ЖЮЛЬ-КРОФОРД ЗИЛЬБЕР (XX век)

Во многих отношениях Зильбер был самым умным и удачливым германским шпионом в годы Первой мировой войны.

Будучи немцем, Зильбер выглядел как англичанин, безукоризненно говорил по-английски, обладал английскими манерами. Большую часть своей жизни он провёл за границей, в странах, входивших в Британскую империю. Во время Англо-бурской войны сумел оказать англичанам кое-какие услуги, о чём своевременно запасся соответствующим документом. В беседах за дружеским столом иногда «проговаривался», что во время войны был знаком с молодым британским волонтёром Уинстоном Черчиллем и даже находился с ним в приятельских отношениях. «Но это было давно, он, конечно, уже и забыл про меня, а тогда-а…» — и многозначительно замолкал.

В самом начале войны, в сентябре 1914 года, Зильбер через США и Канаду въехал в Англию. У него имелся паспорт подданного какого-то нейтрального государства и документ, подтверждавший его деятельность в пользу англичан против буров. Этого хватило для того, чтобы ему разрешили въезд в Англию и пребывание там. Он понравился местным чиновникам, которые ухватились за его знание иностранных языков. Зильбера направили на работу в бюро цензуры, которое в это время расширялось и нуждалось в услугах полиглотов, так как письма приходили не только на всех европейских языках, но и на языках народов — подданных Британской империи.

Английские цензоры славились своей добросовестностью и скрупулёзностью. Достаточно сказать, что именно по их наводке в Англии были разоблачены и казнены несколько германских агентов. Ничья подпись не могла смягчить суровости цензуры. Греческая королева София (сестра германского кайзера), шведская королева (бывшая принцесса Баденская) и испанская королева-мать были настроены явно прогермански. Письма, адресованные этим дамам и исходившие от них, подвергались тщательному анализу и задерживались, если этого требовали обстоятельства. А нередко, как это было с греческой королевой, попавшей в список подозрительных лиц, вовсе не отправлялись по назначению. Когда цензура установила, что приказы германским агентам и подводным лодкам передаются по кабелям в Южную Америку шведским правительственным кодом, британская разведка немедленно приняла меры. Она устроила так, что о поведении шведской королевы, сестры Вильгельма, стало известно в Стокгольме, и в шведской столице разразился громкий скандал. Естественно, что после этого использование шведского кода немцами было прекращено.

Но английские цензоры тоже были людьми и умели расслабиться. После напряжённого трудового дня, за кружкой доброго старого эля в компании друзей-сослуживцев, которым они не имели никаких оснований не доверять, их языки развязывались. Конечно же, пересказывались разного рода скабрёзные истории, вычитанные из писем (без раскрытия источника), но в разговорах обсуждалась также военная и политическая информация, которую сообщали своим друзьям авторы писем. Зильбер, весёлый, добродушный, был завсегдатаем таких компаний. Обзавёлся он многочисленными друзьями и на стороне. Всё это пополняло те сведения, которые он черпал из сотен и тысяч писем, проходивших непосредственно через него.

Зильбер работал один, не был связан ни с какими другими агентами, а со своим Центром поддерживал одностороннюю связь, не нуждаясь в «помощи» и советах начальства и даже избегая их.

Будучи цензором, то есть, по существу, последней контролирующей инстанцией, он имел возможность свободно отправлять свои разведывательные донесения. Чтобы заручиться подлинными почтовыми штемпелями, он сам себе отправлял местные письма, не подвергавшиеся цензуре, из разных пунктов Лондона. При этом пользовался конвертами с «прозрачным окошком», под которым был написан адрес. Получив такое письмо, он выбрасывал ненужную бумажку со своим адресом и вкладывал донесение с новым адресом, занимавшим своё место в прозрачном окошке. Затем ставил на конверте свою метку, штамп: «Просмотрено военной цензурой» и отправлял письмо по назначению на континент, в одну из нейтральных стран.

Зильбер почти никогда не использовал один и тот же адрес. Он искусно разнообразил свою переписку, справляясь со «Списком подозрительных лиц» самого последнего издания, всегда имевшимся у него под рукой и содержавшим адреса известных английской разведке лиц, поддерживавших связь с немцами. Получив такое письмо, адресат тут же доставлял его немецкому резиденту. А так как письма, даже в условиях военного времени, доходили за считанные дни, то этот способ связи был самым быстрым и надёжным. Правда, существовала опасность наткнуться на «подставу» английской разведки, но, как говорится, Бог миловал. Зильбер умудрился отправлять секретные сообщения и через Нью-Йорк в попадавших к нему пакетах, адресованных видным фирмам. Он вкладывал свои письма с отметкой «прошу переслать», и не было случая, чтобы такая просьба не сработала. Будучи человеком осторожным, он прибегал к такому способу только один раз в отношении каждой фирмы.

Были случаи, когда ему приходилось молча наблюдать, как английская контрразведка подкрадывается к тому или иному немецкому агенту. Он не мог ни предупредить, ни помочь ему. Случалось и обратное: он выявлял английских агентов в Германии, но никогда не вмешивался и не оказывал помощи германской контрразведке, считая, что может этим загубить себя.

Зильбер, работая бок о бок с другими цензорами, не мог делать никаких заметок и выписок из писем, всю добытую из них информацию приходилось держать в голове, и напряжение было огромным. Он никогда не составлял и, тем более, не оставлял донесения в своей квартире, а снимал для этого другие помещения на вымышленное имя. Чтобы замаскировать свои отлучки, говорил, что часто ходит в театры, покупал билеты, отрывал «контроль», «использованные» билеты бросал возле жилья или на работе. Зачастую удавалось унести с работы нужные документы и сфотографировать их. Требовалось много плёнки, и Зильбер покупал её и фотоматериалы в разных концах города.

Однажды некий лавочник в чём-то заподозрил Зильбера и начал за ним самостоятельную слежку. Заметив её, Зильбер пожаловался начальству, и чересчур бдительному лавочнику посоветовали заняться своими делами.

Как-то раз Зильбер вскрыл письмо, оказавшееся самым важным за годы его разведывательной работы. Женщина делилась с подругой своей радостью: её брат, морской офицер, сможет теперь чаще бывать дома, так как получил назначение в близлежащий порт, где занимается секретной работой, имеющей отношение к вооружению старых морских судов. Разведчик понял, что речь идёт о чём-то важном, и в первый же свой выходной отправился в город, где жила легкомысленная отправительница письма. Он выступил перед ней в качестве официального лица, правительственного цензора, и сделал ей серьёзное внушение. Перепуганная и огорчённая девушка умоляла Зильбера не сообщать о случившемся брату и не портить его карьеры. В разговоре с ней он узнал, что речь шла ни больше ни меньше, как о новом средстве борьбы с германскими подводными лодками, так называемых «приманных судах». Ни сам Зильбер, ни главное командование военно-морскими силами Германии никогда раньше не слышали о чём-то подобном. Прощаясь, Зильбер милостиво пообещал девушке простить её и не заводить дела, взяв, в свою очередь, с неё клятвенное обещание ничего не говорить брату о его визите. «Это в ваших же интересах», — добавил он. Девушка и сама понимала это.

На другой же день Зильбер отправил важнейшее донесение. В нём говорилось, что англичане приступили к оборудованию «приманных судов». Это были старые торговые пароходы, на которых устанавливались хорошо замаскированные скорострельные пушки и другое вооружение. Борта укреплялись, а в трюм загружалась пробка и другой материал, который мог поддержать плавучесть судна в случае попадания в него торпеды. (Об использовании этих судов см. очерк «Эдвард С. Миллер»).

Германское командование уже было осведомлено о внезапном исчезновении нескольких субмарин, сообщивших об успешном торпедировании вражеского судна. Теперь эта загадка получила объяснение.

Но даже после того как немцам стало известно о сути «приманных судов», легче от этого не стало. Когда немецкие подводники узнали о том, что любое беззащитное и безоружное с виду судно может мгновенно превратиться в грозный военный корабль, они потеряли присущую им до этого уверенность в действиях. Были зафиксированы случаи, когда команды охватывал смертельный страх, и они не могли выполнить своей задачи.

Зильбер пробыл в Англии до конца войны, так и не будучи разоблачённым, и благополучно вернулся в Германию, где выступил со своими воспоминаниями.

Поскольку речь зашла о делах цензоров-шпионов, хотелось бы напомнить ещё об одном, имеющем прямое отношение к нашей стране. Австро-германский агент Карл Циверт всю свою жизнь прожил в России и сорок лет служил в Киеве тайным цензором почты. Он имел возможность перлюстрировать всю личную корреспонденцию самых высокопоставленных военных и гражданских лиц. Циверт и три его сообщника, Макс Шульц, Эдуард Хардак и Конрад Гузандер, во время Первой мировой войны были разоблачены, арестованы и осуждены.