13 месяцев

1

Проснулся рано. Не было еще и девяти. Полежал, не открывая глаз. Серая комната, сбитая простынь. Не поймешь: действительно ли начался день или ты еще спишь?

Вылез из постели, выглянул в окно. Грязный снег за окном казался куда чище моей простыни. Умылся. Дошел до универсама, чтобы купить себе завтрак, но универсам был закрыт. Серый асфальт, смятое небо. Нет, похоже, день действительно начался. В ларьке возле универсама купил себе печенье Choko-Pie.

Поцеловал детей и дважды жену. Вышел во двор. Сделал по двору несколько шагов. Конечным пунктом маршрута был Петропавловск-Камчатский. Край Азии. Берег Тихого океана. Место, за восемь тысяч километров от моего дома.

Сейчас, в момент, когда я шагаю по своему утреннему двору, там уже поздняя ночь. Не знаю, продается ли в тамошних ларьках Choko-Pie. He знаю и того, есть ли там вообще ларьки.

2

Самолет Ту-154 был тесным, у меня была клаустрофобия, и посадили меня к самому окну, а почти что мне на колени посадили мясистого камчатского мужчину в меховой шапке и толстой куртке. Из носа у мужчины торчали пучки шерсти.

В салоне погасили свет. Уши заложило еще до того, как мы оторвались от земли. Ненавижу это ощущение. Самолет сперва замер на секунду, а потом резко рванул вперед и вверх. Трясло так, что из пластикового стаканчика, который мне принесла стюардесса, по сторонам разлетались брызги воды.

Облака начались почти сразу. Чтобы не смотреть в окно, я откинулся и закрыл глаза.

Думать начал, разумеется, о том, что там, куда я лечу, в 1982-м советские ПВО сбили южнокорейский «Боинг». Погибло несколько сотен человек. А в 1999-м русский Ил-96 грохнулся прямо на жилой район в Иркутске. Погибло несколько сотен человек.

Когда ты взлетаешь, то всегда думаешь о чем-нибудь в этом роде. Втискиваешься в алюминиевую кастрюлю, повисаешь на высоте одиннадцати километров над промерзшей землей и начинаешь понимать, что прожил жизнь неправильно… что тратил ее не на то, на что стоило тратить… а потом ты приземляешься, подошвами касаешься земли и не можешь поверить: Господи! Неужели я и в самом деле думал обо всей этой херне?!

3

Из-за того что самолет двигался с запада на восток, у меня было ощущение, что на месте я буду только завтра. Ведь прежде чем мы приземлимся, должна будет пройти ночь.

Правда, для меня ночь будет длиться всего пару часов. Наступит полночь, мы начнем снижаться и приземлимся сразу в полудне завтрашнего дня.

По прямой из Петербурга в Петропавловск-Камчатский лететь больше тринадцати часов. Поэтому в пути самолету нужна передышка и дозаправка. Через пять часов после взлета мы начали снижаться для промежуточной посадки в Красноярске.

Температура в Красноярске была —14 °C. Разница во времени с Петербургом — четыре часа. То есть у меня дома был ранний вечер, а здесь — глубокая ночь.

Транзитный зал был выстроен посреди заснеженного сибирского поля. Внутри рядами стояли кресла и еще был небольшой бар, всего на четыре столика. За одним девушка кушала мороженое. За тремя оставшимися мужчины стаканами пили водку. Под надписью «НЕ КУРИТЬ» стояла толпа мужчин с сигаретами. Среди них я разглядел и милиционера в форме.

Сидеть просто так было скучно. Я решил купить в баре бутылку минеральной воды.

В очереди передо мной стоял мужчина в камуфляжных штанах.

— Сок есть?

— Есть.

Долгая пауза. В этих краях торопиться не принято.

— А яблочный есть? В порядок себя приводить надо.

— Есть и яблочный.

— Нужно в порядок себя приводить.

— Наливать сок?

— Да. Яблочный. И водки. Двести пятьдесят.

— Двести пятьдесят?

— Влезет в чашечку двести пятьдесят? Если не влезет, то хотя бы двести.

Девушка наливает напитки в старые фаянсовые чашки с погрызенными краями. Мужчина не спеша, громко глотая, выпивает водку, чуть пригубляет сок и надолго задумывается.

— Еще чего-нибудь?

— Я ребятам говорю: мне же еще лететь! На самолете! А им не остановиться!

— Еще чего-нибудь?

— Да. Соку.

— Сколько?

— Чашечку. И водочки.

— Еще двести пятьдесят?

— Влезет в чашечку двести пятьдесят? Если не влезет, то хотя бы двести.

Девушка наливает ему в чашку еще двести пятьдесят граммов водки. Мужчина не спеша ее допивает. Смущенно улыбается. Трет переносицу. Кладет деньги и, шаркая подошвами, отходит покурить.

4

Потом в самолете я все-таки заснул. Поспать удалось всего минут сорок. Когда проснулся, ниже самолета лежала невнятная пенопластовая поверхность. Может быть, тундра. Может быть, замерзший океан.

Русские завоевали Сибирь меньше четырехсот лет назад. Темпы покорения необъятной территории поражают. Чтобы добраться от Урала до Тихого океана казакам понадобилось всего сорок лет.

Правда, прогресс не стоит на месте. Мой Ту-154 преодолел тот же путь всего за пять часов.

От взятой из дома книжки уже тошнило. Я стал просто смотреть в окно. Это было немного неудобно, потому что ровно мне в нос упиралась спинка впередистоящего кресла.

У меня было ощущение, что из дома я вышел несколько лет назад. Неужели печенье Choco-Pie я покупал всего лишь сегодня утром?

Во время посадки в Красноярске у самолета сменился экипаж. Теперь пилот вел самолет так, словно это был его личный велосипед. Резко заламывал виражи. Дергал руль. Самолет трясло.

Потом мы все вместе поднырнули под облака. Оказалось, что день сегодня довольно пасмурный. Я вытянул шею, посмотрел вниз, и Камчатка показалась мне черно-белой, как передача по старому телевизору.

Сразу под облаками начинались сопки. Ниже сопок начиналась бухта. По бухте ползли игрушечные кораблики. Я раздумывал, куда именно здесь можно втиснуть взлетно-посадочную полосу, а самолет пытался зависнуть в воздухе, встать на крыло, развернуться в этом самом тесном из возможных миров.

Потом самолет наконец коснулся земли и сразу, как при посадке на борт корабля-авианосца, замер.

Стюардесса прошла по рядам и предупредила:

— Готовьте паспорта. У выхода из самолета будет пограничный контроль.

Контроль оказался несложным. Толстый майор-пограничник, не глядя на проверяемых, листал документы, потом устал, плюнул и побрел в здание комендатуры.

5

До города я ехал на корейском джипе. За рулем сидел молчаливый камчатский водитель. Я спросил, сколько стоит поездка, он, не разжимая губ, пробурчал, что $7, и мы тронулись.

Сам город показался мне одноэтажным и серым. В одном месте я успел заметить вывеску стрип-бара. Перед входом не было ни единого человека. Спирт в этих краях шел гораздо лучше, чем стрип.

Пошли уже вторые сутки, как я не спал. Предыдущие четырнадцать часов я провел в неудобном самолетном кресле. Глаза слипались. Я полез за сигаретами.

— У вас в машине курят?

— Кури. Сам-то я бросил. Хотя раньше курил. Бывало, вечером, засяду в туалете. Пока сижу, две папироски выкурю. Так что — кури.

Спустя еще час я сидел в буфете гостиницы «Гейзер». Буфет был открыт, но буфетчица куда-то ушла. Я хотел выпить кофе и просто ждал, пока она вернется. За окном лежала Авачинская бухта. На барной стойке стояла местная водка в чумазых бутылках. Бухту мне было видно плохо, а водку — хорошо. Возле стойки reception на полу лежали мохнатые камчатские собаки. Внимания на людей они не обращали.

Потом буфетчица наконец появилась.

— Я хотел бы выпить кофе.

— Ой, а у нас нет кофе.

— Совсем нет?

— Ой, совсем.

— А есть где-нибудь рядом кафе, в котором продается кофе?

— Ой, тут рядом есть летнее кафе, только оно закрыто.

— Закрыто? А когда откроется?

— Ой, так летом и откроется! Да только лето у нас редко бывает.

— Нет кофе. Нет кафе, в которых есть кофе. А что у вас есть?

— Ой, печенье есть. Корейское. Называется Choco-Pie.

Господи, зачем я уезжал из дома?

6

Утром следующего дня я вышел из отеля. Народу вокруг почти не было. Большой сибирский мужчина в камуфляжной куртке и меховой шапке нес на плече целый мешок замороженных костей. Зарывшись в снег на обочине дороги, дремали бездомные псы.

Учуяв запах из мешка, псы встрепенулись, почувствовали себя охотниками и с лаем бросились на мужчину. Он остановился, нагнулся, не спеша поднял с земли здоровенную ледяную колобаху и с чмокающим звуком влепил ее псу-предводителю в бок.

Собаки тут же забыли об охотничьих инстинктах, заткнулись, прекратили лаять и вернулись дремать в снег.

Петропавловск-Камчатский тонким слоем расползся между бухтой и двумя сопками. Будто кого-то вырвало. Ни единого дома выше пяти этажей. Ни единого здания старше тридцати лет. Ни одного, которое простоит хотя бы еще тридцать лет.

Я дошел до автобусной остановки. На остановке молча стояла корейская семья. Спустя пару минут подошел бородатый камчатский мужчина. Очень спокойный. Подошел, сказал «Здравствуйте» и замер. Руки вдоль тела.

Мне сложно простоять полчаса без движений. Я порываюсь бежать, мечусь из стороны в сторону, много курю, сбиваю с ботинок снег. А вот мужчине это — раз плюнуть.

Мне никак не смириться с тем, что никаких срочных дел на свете не бывает. Все уже произошло. Бежать некуда. Я специально придумываю себе занятие — лишь бы не останавливаться. Лишь бы продолжать бег.

Жители Камчатки приняли этот мир, как мужчины. Лицом к лицу. Нашли в себе мужество просто встать и, полчаса не шевелясь, ждать автобуса.

7

Ныряя между сопок, автобус довез меня до центральной площади города. С одной стороны там высилось надгробие английского мореплавателя Кларка. После того как Джеймс Кук был съеден гавайцами, его заместитель Кларк привел корабли куковской флотилии в Петропавловск и тоже умер. С другой стороны лежало море.

Вода была очень чистая и воздух тоже. На воде стояли шесть больших рыболовецких кораблей и один военный, тоже большой. Просто стояли. Никто никуда не спешил.

Я выкурил сигарету. Над бухтой по диагонали полз вертолет. Даже он полз совсем бесшумно. Тишина на берегу была какая-то… вакуумная. Только вороны хлопали крыльями. Таких ворон, как здесь, я не видел нигде. Громадные, размером с пингвина. С могучими костяными носами. Похожие на летающих ящеров из третьего Юрастик-парка. Вороны лапами выкапывали из снега давно сгнивших моллюсков.

Взлететь эти жирные твари уже не могут и лишь ходят, переваливаясь с ноги на ногу. Говорят, вороны живут триста лет. Не исключено, что некоторые из этих птиц еще помнят времена, когда Ворон-Кутх был верховным божеством этих мест.

Серое небо. Серая бухта. Серые сопки. Выше ближайших сопок — ослепительные белые горы. Четыре параллельные полосы. Честно сказать, я не любитель рассматривать пейзажи. Но бухта была реально красива.

Прекрасная молчаливая природа. Прекрасные молчаливые люди. Я думаю, что в жизни обязательно должны быть паузы. Такие дырки, когда с вами ничего не происходит. Когда не бубнит телевизор. И вас не глушит бессмысленная болтовня. Когда вы просто сидите и смотрите на мир, а мир смотрит на вас.

Современный человек боится молчания больше, чем СПИДа. Но пока не прислушаешься, ты ничего и не услышишь, ведь так?

Продать квартиру в Петербурге. Купить дом в Петропавловске. Поздно просыпаться. Жить так, как живет стоящее на подоконнике растение. Часами смотреть на рассвет над бухтой. Просто смотреть. Жить в абсолютной тишине. Не подозревать о существовании MTV. Может быть, купить себе кресло-качалку и начать курить трубку. Учиться у камчатских людей их молчанию.

Впрочем, на какие бы деньги я здесь жил?

8

Вечером в местной газете я прочел, что в часе езды от Петропавловска вторую неделю идет извержение вулкана. Заметка была крошечная. Сообщалось, что до города пепельные бомбы не долетают, а долетают только до тамошней военной части, но военные к этому привыкли.

Рутина…

На относительно небольшой Камчатке насчитывают почти три тысячи вулканов. Во всем остальном мире — приблизительно столько же. Действующий вулкан здесь есть даже в черте города: Авачинская сопка.

Я спрашивал у петропавловцев:

— Не страшно?

— А чего? Ну, дымит. Нам не мешает.

— Жителям Помпеи Везувий тоже до поры до времени не мешал.

Петропавловцы пожимали плечами. Они никогда в жизни не слышали ни про Помпеи, ни про Везувий.

Подвали такое счастье москвичам (вулкан! работает! и место для парковки есть!), уж они бы развернулись. Вокруг кратера выросла бы сеть гипермаркетов, и ежевечерне проводились бы вечеринки с дорогим входом. А вот жители Камчатки настолько медлительны и нелюбопытны, что главная достопримечательность полуострова, Долина гейзеров, была открыта всего несколько десятилетий назад.

Долина — это пять километров чисто лунного пейзажа. Из обугленной, залитой серой поверхности к небесам бьют раскаленные фонтаны: грязь, вода и пар. По слухам, зимой это место чертовски красиво. В Петропавловск я прилетел, как раз чтобы написать о Долине. Материал был заказан мне американским географическим журнальчиком. На то, чтобы все осмотреть и сфотографировать, у меня ушла почти неделя. Ну а разобравшись с делами, я решил заехать еще и в «зону Паратунка»: другую долину, тоже сплошь усыпанную бьющими из-под земли горячими источниками. Возле каждого построен небольшой пансионатик или дом отдыха. Любимое место отдыха местных жителей.

9

Это был самый холодный день за все время моего пребывания в Петропавловске. Я вышел из отеля, застегнул на куртке все кнопки, ниже бровей натянул шапку, внутри перчаток сжал руки в кулаки.

Изо рта у меня валил густой пар. Щетина на верхней губе сразу покрылась густым слоем инея.

В автобусе рядом со мной сидела женщина-военная с маленькой дочкой. На женщине была толстая зимняя форма. Из-под шапки с кокардой виднелись уши с сережками.

В транспорте здесь никто не читает. Не читает книг, не читает газет, не разгадывает кроссвордов. Ничего в таком роде. Слова излишни в таких местах, как Камчатка. Я со своей суетливостью и многословием тоже был лишним в этом молчаливом мире.

Вместе со всеми я просто смотрел в окно. Сопки снаружи были могучие и складчатые. Как слоновья морда. Садясь в автобус, я спросил у водителя, где мне лучше всего вылезти? Он промолчал. Я решил, что мужчина не в духе, и не настаивал. Оказалось, водитель просто думал.

Через восемьдесят минут скачек по необъезженной камчатской дороге он кивнул подбородком и просто сказал:

— Вот тут.

— Что «вот тут»?

— Лучшее место для купания.

Воздух был холодный и очень ясный. На горизонте виднелись белые, очень высокие горы. Прямо передо мной стояло обшарпанное здание.

Ветки деревьев были покрыты инеем, как трубочки в коктейлях — сахарной пудрой. Холодно было так, что я почти не чувствовал ног. Вокруг не было ни единого человека. Только, зарывшись в сугроб, грелась мохнатая ездовая собака. Увидев меня, она попробовала тявкнуть, начала выкапываться из сугроба, но замерзла, плюнула и зарылась обратно. Так выглядело лучшее на Камчатке место для купания.

Гнутые металлические буквы на фасаде здания сообщали, что передо мной — пансионат «Костер». Собаку я обошел, сделав большой крюк. Я боюсь больших собак.

Впрочем, внутри здания стены были обшиты деревом, персонал широко улыбался, а как выбираться отсюда я не знал. Так что мне все равно пришлось бы остаться. Хотя бы на одну ночь.

С клиентами общалась красивая, высокая женщина-администратор. Номер с двуспальной кроватью, сообщила она, стоит в их пансионате $25.

— Мне не нужна двуспальная кровать.

— Что ли ты один?

— Один.

Женщина долго переживала за меня, качала головой и говорила, что плохо человеку быть одному. Потом решила, что еще за $12 подселит мне в номер симпатичную девчонку, и на этом успокоилась.

10

Батареи были раскаленными. Наверное, их топили теплом из подземных источников. Да и могло ли быть холодно в пансионате, стоящем прямо на вулкане?

Через полчасика горничная выдала мне постельное белье: подушку толщиной в ладонь и две простыни. Я сказал ей спасибо, закурил и пошел взглянуть на бассейн.

Серая, растрескавшаяся, осыпающаяся бетонная емкость располагалась под открытым небом. Воняло серой. Перед деревянными ступеньками, ведущими в воду, лежал вытертый коврик. К самой воде свисала ветка дерева с длинными сосульками.

Сняв перчатку, я потрогал грязную воду. Потом сел на скамейку и вытащил сигареты. Стены были покрыты пятисантиметровым слоем инея. Ягодицы, которыми я касался скамьи, моментально замерзли. О том, чтобы искупаться, речи не шло. Я раздумывал, хватит ли у меня духу снять ботинок и сунуть в бассейн голую ногу?

От воды поднимался пар. Такой густой, что, лишь докурив сигарету до конца, я разглядел: в бассейне целуется молодая пара. Из воды торчали только головы: белая ее и темноволосая его. В их волосах блестели вмерзшие льдинки.

Девушка положила молодому человеку голые руки на плечи. Влюбленные тихонечко разговаривали. Мне было слышно о чем: так, ничего не значащее влюбленное воркование. «Мур-мур-мур», — говорила девушка. «Ну, так ебнйврот!» — отвечал возлюбленный.

11

В «зону Паратунка» петропавловцы ездят отжигать. Я говорил людям, что планирую провести там ночь или даже две, и на меня смотрели со смесью зависти и сочувствия. Так смотрят на парней, сообщающих, что они спят с собственной сестрой.

В пять вечера начали подтягиваться гости. Мой номер располагался недалеко от входа. Из-за дверей было слышно, как визжат и хихикают женщины. Заплатив за номер, мужчины сразу спрашивали, где именно находится бар.

Натянув куртку, я вышел из номера. Вечер пятницы. Party-time. Пансионат «Костер» приобретает свой истинный вид.

На улице, у бассейна, играет радио. Все вокруг были пьяны и, перекрикивая музыку, общались. Причем употребляли существительные, которые мне было бы неудобно произнести вслух, даже если я уроню на голую ногу топор.

На стол для пинг-понга выставили водку и соленые огурцы в больших банках. Рядом стоят две невероятно толстые женщины. Они, не стесняясь, переодевали бюстгальтеры. Когда женщины улыбались, было видно: передние зубы у красоток — металлические. А камчатские мужчины были толсты и незагорелы. На плечах у них имелись флотские или армейские татуировки. Один стал вылезать из бассейна по скользким ступенькам, поскользнулся и всем голым телом рухнул на цементный пол. По сторонам брызнула черная кровь. Но улыбаться никто не перестал.

В штат пансионата включен массовик-затейник. Прокуренный мужчина пытается сделать вид, будто гости не просто накачиваются водкой, а отдыхают культурно. Мне были слышны его крики:

— Следующий конкурс! Играем на раздевание! Победит та команда, которая, раздевшись быстрее всех, свяжет из своих трусов самую длинную гирлянду!

12

Из-за дверей моего номера слышался диалог. Юноша, лет двадцать, беседовал с пожилой регистраторшей.

— Бабуля, а у тебя газетка с телефонами есть?

— С какими телефонами-то?

— А с этими самыми!

Бабуля роется в ящиках своего стола. Находит старую газету, в которой опубликованы телефоны контор, привозящих проституток на дом.

— На, сынок.

— А дорого это?

— Не знаю, сынок. Ты позвони, спроси.

Юноша вертит телефонный диск. Громко, не стесняясь, он договаривается с диспетчером, чтобы ему привезли двух девушек. На два часа каждую.

— Но они точно приедут? А то мы заказывали в прошлый раз, а нас обманули. Не привезли. Как зовут? Юля? Они хоть камчатские?

Регистраторша спрашивает, все ли OK? Юноша тяжело вздыхает. Нет, бабуля, не все OK. Цены оказались выше, чем он планировал. Испытывая неловкость, он спрашивает, не одолжит ли пожилая женщина ему $15? Проститутки стоят немного больше денег, чем у него есть с собой. Но с утра он все отдаст.

Женщина улыбается и вздыхает:

— Ну что с вами делать? Выручу, конечно.

На этой стадии я все-таки засыпаю.

13

Часовые пояса сбили мой режим дня. Который день подряд я засыпал в восемь вечера, а просыпался в три ночи.

Вот и сегодня. Я повалялся с выключенным светом. Потом повалялся с включенным. Снаружи тихо. Почти тихо. Только женский голос объясняет кому-то, что если клиент пьяный и заснул, то это не важно. Она его поласкает, и он проснется.

Ночь прошла на редкость спокойно. Драка в коридоре случилась всего одна, а магнитофон в соседнем номере выключили уже в четыре утра. Наверное, не любят музыку.

Я натянул брюки, запер номер и пошел умываться. Перед входом в пансионат стоял микроавтобус. В салоне грелись проститутки. Высоченные, широколицые русские девицы. Крашеные волосы. Толстые шубы. За рулем сидел толстый бородатый сутенер в рыжей дохе.

Основная масса отдыхающих спала. Некоторые заснули прямо на полу в коридоре. Те, кто не спал, растаскивали проституток по номерам. В этом не было ничего, что заслуживало бы слова «эротический». К происходящему камчатцы относились так, будто речь идет о чем-то естественном и не очень интересном. Например, о выдавливании прыщей. Неторопливое и молчаливое древнерусское похабство.

У самого входа в душевую стоит группка подростков. Тощие, короткостриженные. Из одежды только плавки и пляжные тапочки. Заискивающе улыбаются.

Перед подростками стоит громадная проститутка. Она поводит плечами и зычно выговаривает:

— Ну, мальчики, вы попали! Кто, говорите, первый?

Тинейджеры улыбаются еще шире.

14

Едва приехав в Петропавловск, я купил себе красивый дорогой путеводитель. Вечерами, валяясь на гостиничных койках, я прочел его весь. Триста глянцевых страниц.

Знаете, что интересно? Путеводитель был нашпигован полезной информацией. В нем указывались адреса и телефоны ресторанов, бань, баров, автозаправок, контор, позвонив в которую вы можете заказать вертолет и с борта вертолета застрелить черного камчатского медведя.

Но координат церквей указано там не было. Ни православной, ни католической. Никакой.

Составители путеводителей считали, что рассказали обо всем, что может понадобиться туристу. Зачем туристу нужен храм, они искренне не понимали.

Этот роскошный мир фонтанировал гейзерами. Голубел бухтами и сопками. Он был прекрасен, а ведь считается, что люди, которые живут рядом с прекрасной природой, тоже должны быть прекрасны.

Люди, живущие на Камчатке, прекрасными не были.

Я умылся, выпил кофе и вернулся в свой номер. Настроение было ни к черту. Бог хотел сделать людям подарок. Он придумывал этот день, желая, чтобы день стал для нас маленьким праздником. Он все сделал верно… но некому было оценить Его подарок.

Первое, что приходит на ум человеку, решившему изменить свою жизнь, это то, что жить надо естественнее. Без наворотов. Чем проще живешь, тем лучше становишься.

Камчатские люди жили проще некуда. Они были молчаливы, а я привык думать, что безмолвие и мудрость — почти синонимы. Ведь для того чтобы услышать, нужно прислушаться. Эти люди прислушивались всю жизнь… но услышали они вовсе не то, что следовало. Могло ли быть иначе? Ведь на Камчатке практически нет церквей…

В этом мире очень легко заблудиться. И если ты идешь не по направлению к церкви, то заблудишься обязательно. Проснешься, а за окном вулкан, в объятиях широкоплечая камчатская проститутка и единственная мысль в пульсирующей голове: как теперь отдавать доброй старушке из reception взятые в долг денежки?

Глупо ругать грудного ребенка за то, что он не говорит родителям «Доброе утро!» и ходит в туалет под себя. Окружающие меня люди были вежливы и чистоплотны. Даже с унтами камчатские мужчины носят выглаженные костюмные брюки. Камчатка — единственное из всех известных мне мест, где пьяный мужик, наступив тебе на ногу, тут же извинится, при этом сказав тебе «вы». Но хорошими эти люди не были. Они были просто людьми.

15

Я полез в рюкзак, порылся в нем, нашел бревиарий. Если вы не в курсе, то бревиарий — это такая богослужебная книжица. Псалмы, разделенные на несколько ежедневных чтений: утреня, дневной час, вечерня, завершение дня.

Первую службу следует читать рано утром. С восходом солнца. Уже больше года я начинаю каждое свое утро с того, что читаю псалмы.

От частого использования бревиарий стал как старый боевой пес. Вытертые бока. Порванный переплет — как задетое в драке ухо.

Я открою свой бревиарий и первым на планете прочту утреню. Я восславлю Создателя моего, а уже после меня — остальной мир. Камчатка — это ведь первый часовой пояс в мире, и новый день рождался всего лишь в десяти километрах справа за окном моего пансионата.

Глядя туда, на восток, я прочту три положенных псалма. Где-то через час другие люди прочтут точно то же самое во Владивостоке и Благовещенске. Еще через час — в Хабаровске и Маниле. Через три часа — в Иркутске и Монголии.

Так и пойдет…

Говорить «Спасибо» несложно. Главное начать.

Снаружи каркали священные местные вороны с костяными носами. Вокруг лежал самый дикий край на планете. И единственным человеком, способным оценить маленький шедевр нового дня, был я.

Я открыл книгу на первой закладке:

Я стоял перед окном, за окном начинался новый день, и теперь все в этом дне было хорошо.