13 зловещих ночей

Рабыня цирка

Я сидела в маленькой собачьей клетке позади темной палатки, голая и дрожащая. Вокруг меня в клетках находились другие рабыни. Большинство из нас застряли здесь на несколько недель, ожидая, пока их купят. Пока они не окажутся в чьей-то собственности.

Покупатели никогда не заходили в палатку открыто, без маски или грима, скрывающих их лица. Они делали так не потому, что им было стыдно за то, что они покупают себе личного раба, а потому, что владельцы сделали это отвратительной игрой.

Он ничем не отличался от других покупателей.

Черные тени вокруг глаз, злая ухмылка, нарисованная черной помадой от одной его щеки к другой. Остальная кожа его лица и даже рук была покрыта белой краской.

С черной тростью, выглядевшей частью костюма, он расхаживал вокруг клеток с уставшими обнаженными рабынями, прижимавшимися к холодным металлическим прутьям в надежде на то, что их заметят. Обычно я тоже выходила вперед.

Но сегодня у меня не было на это сил.

Вместо этого я сидела в задней части клетки, мой желудок урчал от нехватки еды, а конечности были слишком слабы, чтобы сдвинуться даже на пару сантиметров. Закрыв глаза, я подавила всхлип — хозяин этого рынка рабов не любил стонов и хныканий своих питомцев.

Тем более, когда вокруг находятся потенциальные покупатели.

Как обычно это делали покупатели, мужчина в клоунском гриме прошел мимо, даже не взглянув на меня.

Через три клетки от моей он остановился перед миниатюрной женщиной. Я обхватила себя руками, ненавидя тот факт, что мужчины сначала выбирают остальных рабынь, и закрыла глаза. Я так долго надеялась.

Теперь это казалось таким бесполезным делом.

Что-то звякнуло передо мной, и я резко открыла глаза.

Он стоял у моей клетки, водя тростью по решетке.

— Вот эта.

— Вы уверены, что хотите именно ее? — спросил хозяин рынка, Руйхер. — Вы еще не посмотрели весь ассортимент, сэр. Мы отобрали…

— Вот. Эта.

Руйхер, порывшись в карманах, вытащил связку ключей. Нащупав ключ с номером восемьдесят семь, он сунул его в замочную скважину и впервые с тех пор, как бросил меня сюда, открыл мою клетку.

— Выходи, — приказал он.

Подползя к прутьям клетки, я посмотрела в самые темные, самые бессердечные глаза, которые когда-либо видела. Глаза клоуна, потерявшего всякое чувство юмора. Монстра, нуждающегося в рабе. Человека, желающего стать хозяином.

— Подойди ко мне, — приказал он.

Ухватившись за прутья, я поднялась на ноги и на трясущихся ногах направилась к нему. Если не считать кусочков хлеба, которые Руйхер кидал в наши клетки через день, я почти месяц ничего не ела.

Из большого кармана своего пальто Руйхер вытащил металлический ошейник, который бил током раба всякий раз, когда тот не подчинялся своим хозяевам, и передал его мужчине. Клоун отшвырнул его в сторону и взял в руку середину цепи, которой были скреплены наручники на моих запястьях.

— Это ей не понадобится, — сказал он, впившись взглядом в мое лицо. — Она не ослушается меня.

В наручниках на своих запястьях, я сидела на красно-белых трибунах внутри циркового шатра, сжав колени вместе, когда представление закончилось. Прошло семнадцать дней с тех пор, как Кримсон купил меня. Семнадцать дней цирковых трюков и страха за свою жизнь, что он умрет, и я снова окажусь на рынке рабов.

Каждое утро он приводил меня в цирк, чтобы я могла посмотреть, какие смелые вещи он проворачивал, управляя мотоциклом в большой клетке-сфере с несколькими другими парнями. Тем не менее, каждый вечер он шел со мной домой и развязывал мне руки, чтобы я могла свободно бродить по его маленькой городской квартирке.

Хотя мужчина еще никогда не давал мне возможности взглянуть на свое настоящее лицо, я видела шрамы, украшавшие его спину, и ожоги от трюков с огнем. Я стала ближе к нему — практически совсем близко, ощущая слишком большой комфорт рядом с ним.

Начальник манежа открыл металлическую сферу и выпустил мотоциклистов, распустив их на ночь. Как и просил Кримсон, я сидела в сторонке и не встала, чтобы поприветствовать его, как это делали другие рабы для своих хозяев после представления.

Вместо этого я посмотрела на него через шатер. Сидя на своем мотоцикле, он напряженно разговаривал с начальником манежа, уставившись на меня. Нервно переводя взгляд с начальника манежа, напоминающего мне Руйхера, на Кримсона, я стала покусывать щеку изнутри.

Через несколько мгновений начальник манежа выскочил из палатки.

Кримсон изогнул бровь, глядя на меня.

— Иди сюда, — приказал он.

Мои глаза расширились, потому что он никогда раньше не приглашал меня на арену. Но я встала и поспешила к нему, звеня своими наручниками. Его тело было покрыто потом, его татуировки блестели.

Обвив руками мою талию, он поднял меня и усадил к себе на колени. Я ахнула от неожиданности, потому что никогда раньше не была так близко к нему.

— Ч-что ты делаешь? — прошептала я, нервничая от того, что это кто-нибудь увидит.

Вытащив из кармана ключ, он отпер замок на моих наручниках.

Чего он никогда раньше не делал.

— Держись крепче, — сказал он.

— Д-держаться за что? — спросила шепотом я, глядя на его потное, напряжённое тело. Мой взгляд опустился еще ниже, туда, где я оседлала его, моя киска прижималась к его промежности, отчего между моими ногами стал нарастать жар.

— За меня, — ответил он, заводя мотоцикл.

Что тоже раньше было запрещено.

Рабы не могли прикасаться к оборудованию, которое использовалось в цирке. А мотоциклы были цирковым имуществом, и выезжать из шатра было запрещено. Но по тому, как он газовал… Не похоже, что мы тут остаемся.

— Мы уезжаем отсюда, — сказал он. — Насовсем.

Когда мотоцикл тронулся с места, я вцепилась в него, обхватив руками его плечи, и изо всех сил прижалась к нему спереди. Повернув ручку газа, он помчался к выходу из шатра.

Уткнувшись лицом в изгиб его шеи, я изо всех сил пыталась отогнать от себя мысль о том, что мы вот-вот разобьемся. Но он с легкостью вел мотоцикл по улицам, направляясь к выезду из нашего маленького городка, все время ускоряясь. Ветер трепал мои волосы за спиной.

Мы ехали, ехали и ехали. Прошли, казалось, часы, прежде чем он, наконец, припарковался на обочине и заглушил мотор. Подняв голову с его плеча и оглянувшись, я увидела огромный особняк, стоявший за высокими металлическими воротами.

— Что это за место? — спросила я.

— Мой дом, — ответил он.

— Н-но твой дом — это старая квартира в городе, — прошептала я.

Это было самое большое поместье, которое я когда-либо видела в жизни.

Вместо того чтобы отодвинуть меня, он откинулся на спинку сиденья и уставился на меня. Я посмотрела на него, затем на то, как близко я к нему была, и быстро отпрянула назад, потому что рабы никогда не должны находиться так близко к своим хозяевам, если только хозяин не прикажет и им это сделать.

Но он, положив руку мне на поясницу, снова притянул меня к себе.

Его глаза были темными, как ночь, он не сказал мне ни слова. Между моих бедер снова разлился жар, мысль о нем в той клетке смерти, его трюках с огнем, которые он с легкостью проделывал слишком много раз за последние несколько недель…

Часть меня даже не верила, что он являлся человеком.

— Что ты такое? — шепотом спросила я.

— Не следует задавать вопросы, ответы на которые ты не захочешь знать.

— Я хочу знать.

— Монстр, — ответил он, схватив меня за подбородок, его взгляд потемнел.

Но для меня он был гребаным спасителем. Человеком, ради которого я бы сделала все, что угодно.

Охотно.

— Уже несколько недель я ждал возможности прикоснуться к тебе, — пробормотал он, сжав рукой мою челюсть. — Неделями я наблюдал за тем, как ты раздеваешься в гостевой спальне, ожидая твоего побега в тот же момент, когда ты останешься одна. Большинство рабов рискнуло бы. Почему ты осталась?

— Потому что ты добр ко мне, — ответила я дрожащим голосом. Переведя взгляд на его плечи, затем на его грудь, а затем вниз, на переднюю часть его штанов, я уставилась на его выпуклость. Боже, он был так близко. — Верно?

— Ты уже дрожишь, — пробормотал он. — А я едва коснулся тебя.

Я сжала бедра вместе.

Просунув руку под пояс моих штанов, он прикоснулся своими длинными пальцами к передней части моих трусиков.

— Ты разрушишься для меня, — пробормотал он, уткнувшись лицом в изгиб моей шеи. — Так сильно разрушишься.

Я прикусила губу, стараясь заглушить всхлип, когда он провел кончиками пальцев по моей киске через трусики. Даже если бы не была рабыней, я бы не смогла дать отпор. Я бы не смогла сказать ему «нет», что я не хочу этого, что мысль о нем не делает меня мокрой.

Потому что тогда я была бы лгуньей.

Внимательно наблюдая за мной, он скользнул пальцами под мои трусики. Я застыла, удивленно расширив глаза, между ног разлился жар. Никто никогда не прикасался ко мне там до сегодняшнего вечера.

Погладив мой клитор, он опустил пальцы ниже и ввел их в меня.

— Оседлай мои пальцы, — приказал он.

— Я-я не знаю, как, — прошептала я.

Свободной рукой он схватил меня за бедро и начал двигать меня навстречу движениям его пальцев, мои мысли ускользали, а мой разум впервые за долгое время становился пустым.

— Вот так, — пробормотал он, медленно направляя меня. — Ты отлично справляешься.

Я двигала бедрами вперед и назад, как он показал мне, чувствуя, как растет давление внизу моего живота. Простое трение ребра его ладони о мой клитор сводило меня с ума. Коснувшись губами мягкого местечка прямо под моим ухом, он втянул в рот кожу. Меня захлестнула волна удовольствия.

Потянув застежку молнии на моей рубашке вниз, он позволил ей раскрыться. Кряхтя, он нащупал одну из моих грудей и сильно сжал ее. Мой сосок, коснувшись его грубой ладони, послал еще одну волну тепла в мою киску, и она сжалась вокруг его пальцев, давление в ней было слишком сильным, чтобы с ним справиться.

— Ты кончишь для меня, мышонок, — пробормотал он.

Сжав пальцы внутри меня под определенным углом, он отправил меня за край. Мое тело содрогалось, разум был затуманен, а конечности онемели. Вытащив из меня пальцы, он втянул их в рот, его глаза за всем этим макияжем еще больше потемнели.

Облизав губы, он подхватил меня на руки и понес к дому. Зайдя внутрь, он направился к дивану, его член все время прижимался к моему бедру. Расположив меня на диване на четвереньках, он стянул с меня штаны и трусики, а затем расстегнул свои джинсы и спустил их до колен.

Посмотрев на него через плечо, я уставилась широко открытыми глазами на его огромный член, и жар в моей киске стал еще интенсивнее. Шлепнув своим членом по моей заднице пару раз, он провел головкой по губкам моей киски, а затем, отстранившись от меня, плюнул на свой пульсирующий член. Большим пальцем размазав слюну по головке, он коснулся ею моего клитора.

С трудом сглотнув, я вцепилась в диванную подушку и прикусила губу, стараясь сдержать стон. Продолжая водить головкой своего члена по моей щелке, свободной рукой он схватил меня за талию и, наклонившись надо мной, прижался ртом к моему плечу.

— Ты моя, мышонок.

Расположив головку своего члена напротив моего входа, Кримсон медленно скользнул в меня. Моя киска сжалась вокруг него, когда он растягивал меня. Обвив одной рукой мою талию, второй он обвел мой клитор круговым движением.

Когда он вошел в меня до конца, я зажмурилась, стараясь сосредоточиться на быстро нарастающем давлении между моими ногами. Его рот был на моей шее, осыпая ее влажными и отчаянными поцелуями.

— Позволь мне кончить в тебя, — прохрипел он, вонзаясь в мою узкую дырочку.

Моя киска сжалась вокруг его огромного члена.

Обычно хозяева не спрашивали разрешения у рабов. Но, Боже, эти слова, вылетевшие из его уст — как будто я была единственным, кто контролировал ситуацию — добавили мне удовольствия. Я выгнула спину, позволяя ему войти в меня глубже.

— Пожал…

— Да, — воскликнула я, ощущая наслаждение, набегавшее на меня волна за волной. — Кончи в ме…

Прежде чем я успела закончить предложение, он вонзился в меня до упора и застонал. Запрокинув голову, я закричала от удовольствия, прокатывающемуся по всему моему телу. Мои ноги дрожали, разум опустел.

— Ты спрашивала меня, что я такое, — пробормотал он, выходя из меня, все еще не оправившуюся от неописуемого оргазма. Его сперма капала из моей киски на диван подо мной. Погрузив пальцы в мою дырочку, он стал засовывать свою сперму обратно в меня. — Скоро я снова надену на тебя наручники, закреплю их к изголовью кровати и буду трахать тебя до потери сознания каждую минуту твоего бодрствования. Я стану твоим худшим кошмаром, мышонок.