1421 - год, когда Китай открыл мир

1
ВЕЛИКИЙ ЗАМЫСЕЛ ИМПЕРАТОРА

Второго февраля 1421 г. Китай продемонстрировал свое величие всем остальным нациям на земле. В этот день, считавшийся согласно китайскому календарю первым днем нового года, в празднично украшенном Пекине собрались властители и послы государств Азии, Аравии, Африки и бассейна Индийского океана, чтобы продемонстрировать свою преданность императору Чжу Ди (Zhu Di), Сыну неба. Флот, состоявший из огромных кораблей, которыми командовали обученные тонкому искусству навигации капитаны, доставил всех этих разноплеменных государей и вельмож в Китай с определенной целью: чтобы они могли засвидетельствовать свою покорность Сыну неба и принять участие в церемонии освящения и открытия обнесенной стенами прекрасной и загадочной цитадели, именовавшейся Запретным городом. Всего на церемонии присутствовали 28 царей, князей и глав государств, но императора Священной Римской империи, византийского императора, венецианского дожа, а также королей Англии, Франции, Испании и Португалии среди высоких гостей не было. Властители этих варварских и безнадежно отсталых, по мнению китайского императора, стран подобной чести не заслуживали.

Чжу Ди был четвертым сыном Чжу Юань чжана (Zhu Yuanzhang), который стал первым китайским императором из династии Мин (Ming), хотя и родился в семье бедного крестьянина в одной из самых отсталых провинций империи[2]. В 1352 г., за 6 лет до рождения Чжу Ди, в стране произошло ужасное наводнение. Желтая река (Yellow River) вышла из берегов и широко разлилась, снося на своем пути деревни и города и превращая ухоженные крестьянские поля в озера и непролазные топи. Начался невиданный голод, к которому Прибавились также многочисленные эпидемии.

С 1279 г., после завоевания Китая ханом Хубилаем (Kublai Khan), внуком великого Чингисхана, страна находилась под Монгольским правлением. Но в 1352 г. беднейшие китайцы, доведенные до отчаяния голодом, болезнями и нищетой, восстали против своих монгольских правителей. Восстание началось в районах Гуанчжоу (Guangzhou) и дельты Чжуцзян реки (Pearl river) и быстро распространилось на окрестные провинции. В вооруженной борьбе против монгольских феодалов принял участие и Чжу Юань чжан, который довольно быстро выдвинулся в руководители восстания. Ему удалось привлечь на сторону повстанцев солдат и многочисленных малоземельных крестьян. В течение трех лет восстание охватило почти всю территорию Поднебесной. Лучшие в мире воины, монголы, за годы правления в Китае переняли роскошь высших классов, превратились в слабых и изнеженных людей и утратили былые воинские навыки. Когда дошло до столкновений с созданной отцом Чжу Ди повстанческой армией, неожиданно выяснилось, что монголы не в состоянии ей противостоять. В 1356 г. армия Чжу Юаньчжана захватила Нанкин (NanЛng) и отрезала пути поставок продовольствия в тогдашнюю столицу монголов город Тату (Пекин).

Чжу Ди было 8 лет, когда возглавляемая его отцом армия вошла в Тату. Последний император монголов Тогон Тимур (Toghon Temur) отступил с остатками своих войск на север, в бескрайние монгольские степи. Чжу Юаньчжан объявил о создании новой династии — Мин — и провозгласил себя императором, избрав в качестве такового имя Хон By (Hong Wu)[3]. Чжу Ди поступил в китайскую кавалерию и зарекомендовал себя храбрым и знающим офицером. В 21 год он отправился воевать против монголов, которые все еще контролировали горную провинцию Юньнань (Yunnan), находившуюся на границе с Тибетом и Лаосом. В 1382 г. он получил приказ захватить Куньмин (Kung Ming) — последний укрепленный пункт монголов к югу от Облачных гор (Cloud Mountains). После того как город был взят, китайцы перебили всех взрослых защитников мужского пола, а попавших в плен мальчиков кастрировали. Тысячи юных монголов лишились своих гениталий, и многие после этого умерли от шока, инфекции и потери крови. Те же, кто выжил, были включены в состав императорской армии и служили своим победителям в качестве слуг, носильщиков и погонщиков скота.

Обычно евнухи исполняли обязанности «дворцовых слуг, надсмотрщиков в гареме, а также доносчиков и шпионов»[4]. Евнухи сыграли важную роль в истории Древнего Рима, Греции, Северной Африки и Азии, и Китай в этом смысле не был исключением[5]. Как это ни удивительно, евнухи отличались преданностью своим хозяевам, хотя были изуродованы по их приказу и знали об этом. Они служили китайским императорам примерно с VIII в. до н. э., и их число в столице и при дворе доходило порой до 70 000. Прислуживать особе императора разрешалось только кастратам; точно так же кастраты обслуживали и охраняли женщин из императорской семьи, а также императорских наложниц, населявших особый, скрытый от прочих смертных квартал — Внутренний город (Great Within), находившийся за стенами императорского дворца.

У императоров имелись тысячи наложниц, бывших своего рода символом императорской власти и могущества. Кроме того, рожая императорам младенцев мужского пола, они обеспечивали преемственность императорской власти в те годы, когда детская смертность была очень высока. Немаловажную роль наложницы играли и в ритуале поклонения культу предков, являвшемуся неотъемлемой частью китайской религиозной и культурной традиции.

Кроме евнухов и, разумеется, самого императора, в покои Наложниц не допускался ни один представитель мужского Пола, будь то даже ближайший родственник государя. Нарушителя ждала смертная казнь. Подобная мера давала таранью, что всякий родившийся в этих стенах младенец является Императорским отпрыском, в жилах которого течет священная кровь властителя Поднебесной.

Евнухи способствовали также поддержанию атмосферы таинственности и святости, окружавшей императорский трон. Считалось, что боги, предоставившие императору своеобразный «небесный мандат» на власть в империи, могли по причине греховности, дурных наклонностей или недостойного поведения того или иного венценосца лишить его этого права, особенно если тому найдутся свидетели. По этой причине простым смертным запрещалось созерцать священную особу императора. Даже сановники самого высокого ранга, обращаясь к императору, всегда опускали глаза. За соблюдением этого ритуала строжайшим образом следили евнухи. Когда же император шествовал по улице, они закрывали его от взглядов толпы особыми, специально предназначенными для этого ширмами. Только «женоподобным, раболепным евнухам», чья жизнь и благосостояние напрямую зависели от воли их властителя, позволено было подмечать кое-какие маленькие слабости и грешки государя[6].

Ма Хо, один из юношей, кастрированных в Куньмине, был приписан ко двору Чжу Ди, где получил новое имя — Чжэн Хэ (Zheng Не). Хотя обычно китайцы старались не брать на службу мусульман, в отношении Чжэн Хэ, хотя он и был истовым мусульманином, было сделано исключение, поскольку он зарекомендовал себя отличным воином. Со временем Чжэн Хэ сделался ближайшим советником Чжу Ди. Это был огромного роста человек, который буквально нависал над своим хозяином. Некоторые источники утверждают, что был он около двух метров ростом и весил под 100 килограммов, хотя при этом передвигался «с грацией и ловкостью тигра»[7]. Когда Чжу Ди сделали князем и губернатором провинции Йен (Yen), Чжэн Хэ последовал за ним. Теперь им была доверена важнейшая миссия — защищать от набегов монголов северные провинции Китая. Чжу Ди устроил свою ставку в Тату — бывшей монгольской столице, которую он переименовал в Пекин. К 1387 г., после более чем тридцатилетней войны с монголами, с владычеством чужеземцев в Китае было покончено. Отец Чжу Ди — престарелый и страдающий паранойей император Хон By, изгнав со своей земли монголов, со всем пылом душевнобольного занялся проверкой на лояльность своих военачальников и вельмож, подвергая репрессиям каждого, кто, по его мнению, мог угрожать — пусть даже и в отдаленном будущем — его власти. По этой причине многие военачальники, чтобы избежать связанного с судебным разбирательством бесчестья, считавшегося хуже смерти, кончали жизнь самоубийством. Но жестокому Хон By этого было явно недостаточно, поскольку он послал на плаху в общей сложности несколько десятков тысяч чиновников и военных.

После смерти старшего сына император Хон By назначил наследником престола своего внука Чжу Юньвэня (Zhu Yunwen), племянника Чжу Ди. Чжу Ди император не доверял, поскольку считал его монголом. Тому были причины: когда Хон By женился на монгольской принцессе, она уже носила под сердцем ребенка (Чжу Ди), о чем император не был своевременно поставлен в известность. Когда старый император в 1389 г. умер, Чжу Юньвэнь продолжал проводить его политику — то есть уничтожал всех своих потенциальных противников. Летом 1390 г. он, желая расправиться с Чжу Ди, послал своих людей на север страны. Чтобы избежать кинжалов убийц, Чжу Ди покинул свой роскошный и благоустроенный дворец и сделался бродягой. В течение нескольких месяцев он спал по ночам в канавах, а днем бродил по улицам. Он имитировал сумасшествие, стал неопрятным и грязным и, уж конечно, не походил на принца из императорского дома. Посланные племянником убийцы так его и не нашли. Между тем Чжу Ди решил нанести ответный удар своим преследователям. Тайно собрав верных ему людей во главе с Чжэн Хэ в пекинском парке, куда он предварительно запустил стадо гусей, чтобы их гогот заглушил звон оружия, Чжу Ди напал на своих преследователей и всех их перебил. После этого, воодушевленный успехом, стал собирать и обучать собственную армию.

Когда Чжу Юньвэню доложили о неудаче, постигшей его людей, он в самый короткий срок собрал полумиллионное войско и направил его во владения своего дяди. Между тем полили дожди и настали холода; солдаты же Чжу Юньвэня, двигавшиеся на север от Нанкина, были одеты в летнюю форму и обуты в соломенные сандалии. Поэтому, когда началась зима и пошел снег, многие солдаты просто-напросто замерзли. Армия Чжу Ди проводила маневры неподалеку от Пекина, и, когда утомленные и деморализованные долгим переходом и холодами войска Чжу Юньвэня начали наступление на город, оказала им ожесточенное сопротивление. В сражении приняли участие даже пекинские женщины, которые швыряли со стен во вражеских солдат глиняные горшки.

В 1402 г. Чжу Ди во главе большой армии выступил в поход на юг — на Нанкин. Население столицы империи не было единым. Мандарины — образованная элита Нанкина — ненавидели придворных евнухов. Эта антипатия имела глубокие корни и была почти такой же древней, как и сама Китайская империя. Дело в том, что евнухи как ближайшие слуги императора всегда имели возможность завести со своим повелителем полезный для них разговор. Подобно западноевропейским придворным, они обогащались и приобретали выгодные должности благодаря своим связям при дворе и близости к венценосной особе. В отличие от евнухов, населявших Внутренний город, мандарины безраздельно царили во Внешнем городе (Great Without), где обитали государственные чиновники всех степеней и рангов.

Человек становился мандарином и получал официальный государственный пост после долгих лет обучения и сдачи многочисленных государственных экзаменов. Главным предметом исследования тогдашних чиновников и ученых было наследие, оставленное великим китайским философом Конфуцием (551–479 до н. а), который крайне неодобрительно отзывался о евнухах, захвативших в государстве власть. Евнухи не получали воспитания в конфуцианском духе и в своей практической деятельности руководствовались исключительно указаниями императора. Мандарины же опирались на конфуцианскую этику и нравственный кодекс, направленные на поддержание порядка в обществе и на утверждение строгой иерархии путем недопущения действий, которые могли бы так или иначе нарушить дао (tao — взаимодействие естественных сил). Учение Конфуция строго определяло жизнь человека, его права и место в социальном устройстве общества. В соответствии с теорией Конфуция, правильное государственное устройство основывалось на незыблемых принципах преемственности, когда «князь всегда остается князем, поданный — поданным, отец — отцом, а сын — сыном»[8]. Сутью конфуцианского учения об обществе являлось идеально организованное государство, возглавляемое группой ученых мандаринов, всемерно заботящихся о поддержании раз и навсегда установленного в нем порядка. Становым хребтом такого общества, по Конфуцию, должно было быть мелкое и среднее крестьянство — только оно могло обеспечить обществу необходимую стабильность. Купцов, торговцев и иностранцев Конфуций не одобрял. По его мнению, они оказывали на дао негативное воздействие, без конца раскачивая и расшатывая его.

Окружавшие Чжу Юньвэня мандарины немало преуспели в своих стараниях ограничить привилегии придворных евнухов, лишив их власти и влияния, которыми они обладали. Именно поэтому, когда армия Чжу Ди появилась у стен столицы, именно евнухи распахнули перед ней ворота города. Чжу Ди завладел «троном дракона»[9] и провозгласил себя императором, взяв себе династический титул Юн Ле (Yong Le). Чжу Юньвэня так и не нашли. По слухам, он бежал из города, переодевшись монахом. Чжэн Хэ остался при новом государе советником, образовав с несколькими преданными евнухами так называемый «внутренний круг» (inner circle), организующим центром которого стала священная особа императора. Все эти люди, знавшие дела государства, как никто, и часто видевшие императора, оказывали на него значительное влияние, в частности потому, что умели угадывать его настроение и малейшие желания. Кроме того, будучи евнухами, они имели возможность входить во Внутренний город и поддерживать контакт с проживавшими там императорскими наложницами, число которых достигало 2000.

Евнухи снова стали значительной политической силой. Чжэн Хэ, преданный слуга нового императора и самый могущественный из всех придворных кастратов, получил в награду за свою безупречную службу титул Великого евнуха. Поговаривали, что он носил с собой в складках своего просторного белого шелкового одеяния шкатулку, где хранились его отрезанные гениталии — высохший, мумифицированный пенис и такие же яички. По этой причине он получил при дворе прозвище «Евнух — три алмаза». Эта шкатулка с гениталиями, к которой Чжэн Хэ относился с большим пиететом, должна была быть положена после его смерти к нему в гробницу, дабы послужить ему на том свете. Согласно поверью, на небе все отрезанное прирастало к своему хозяину и он вновь становился полноценным самостоятельным мужчиной. Увы, на земле он продолжал оставаться кастратом и служить своему господину — Чжу Ди, третьему императору из династии Мин.

Примерно через год после воцарения Чжу Ди на троне, он назначил своего Великого евнуха адмиралом и, несмотря на то, что евнух никогда не видел моря, поставил его во главе самого большого флота в истории.

В одном из своих первых декретов Чжу Ди распорядился вдвое увеличить размеры Лунцзянских (LongЛang shipyards) судостроительных верфей, находившихся неподалеку от Нанкина. В соответствии с приказом императора эти верфи, и без того крупнейшие в стране, значительно расширили. Теперь они занимали территорию в несколько квадратных миль и располагались по берегам Янцзы неподалеку от южных ворот Нанкина. Были возведены 7 больших сухих доков, каждый из которых позволял строить 3 корабля одновременно. Эти доки сохранились и до наших дней[10]. Чжу Ди поставил перед собой задачу, которую не удалось в свое время решить хану Хубилаю, — сделать Китай великой морской державой, которая царила бы на морях и океанах.

Вплоть до IX в. н. э. почти все корабли, бороздившие прибрежные китайские воды, принадлежали иностранцам, но начиная с IX в. Китай начал строить свой собственный океанский флот. Императоры монгольских династий Сун и Юань (Song and Yuan) имели могучие флоты и всемерно развивали международную морскую торговлю, посылая своих эмиссаров во многие страны мира. Китайцам удалось отобрать контроль над торговлей специями у арабов, которые в свое время монополизировали эту сферу коммерческой деятельности. Чжу Ди, помня обо всем этом, решил еще больше увеличить китайское присутствие в Мировом океане. В дополнение к военному и торговому флотам, которые он унаследовал от монгольских правителей, Чжу Ди построил 1681 новое судно, среди которых было много гигантских девятимачтовых «плавучих сокровищниц» (Treasure ships), получивших такое название из-за своей высокой стоимости и возможности перевозить товары в особо крупных размерах. Для того чтобы построить эти корабли, на верфи были согнаны из южных провинций десятки тысяч корабельных мастеров, плотников и мастеров по шитью парусов. Когда строительство было закончено, китайский флот в общей сложности, помимо 250 «плавучих сокровищниц», имел еще 3500 кораблей и судов всевозможных размеров и самого разного назначения. Так, императорский флот включал в себя 1350 патрульных судов, столько же военных кораблей, базировавшихся на побережье и на островах, 400 океанских военных кораблей и 400 транспортных судов, предназначавшихся для перевозки зерна, воды и лошадей для нужд армии и военного флота. Эта гигантская армада должна была бороздить воды Мирового океана, внушая зарубежным государям уважение и страх перед мощью Китайской империи и способствуя их превращению в данников Поднебесной. В качестве компенсации за признание верховной власти китайского императора зарубежным государям были обещаны различные торговые льготы, а также защита от неприятеля. Кроме того, им предлагалось на условиях необременительного займа увезти с собой производимые в Китае предметы роскоши, в частности тончайшие шелка и драгоценный китайский фарфор. Таким образом иностранные государи, сами того не замечая, постепенно становились вечными должниками Китайской империи.

Перед флотом была поставлена еще одна задача: отыскать бежавшего из Китая императора Чжу Юнь вэня. «Есть люди, которые считают, что он скрылся за границей. Император приказал Чжэн Хэ отыскать его следы»[11]. Весь мир должен узнать, что Сын неба Чжу Ди — единственный правомочный хозяин «трона дракона» и Поднебесной империи.

Захватив власть, Чжу Ди решил перевести столицу из Нанкина в свой прежний оплот — Пекин. Стареющий Тамерлан намеревался совершить поход на Китай, и Чжу Ди был полон решимости оказать завоевателю сопротивление, встретившись с ним в открытом бою. Тамерлан (или Хромой Тимур, как называли его из-за полученной в сражении раны) показал себя достойным наследником своих знаменитых предков — Чингисхана и хана Хубилая. О Тамерлане говорили, что больше всего на свете он «любил своих храбрых воинов, вселявших в человеческие сердца ужас, рвавших людей на куски, подобно львам, и способных свернуть горы»[12]. Из своей столицы Самарканда, которая стояла на Великом шелковом пути, — крупнейшей торговой артерии Центральной Азии, он посылал свои войска на завоевание государств и народов, захватив за сравнительно короткий срок Северную Индию, Персию и Сирию и разбив оттоманских турок в кровопролитном сражении при Анкаре в 1402 г. Теперь же его взгляд был устремлен на восток, в сторону Китая. Целью Тамерлана было разгромить китайскую армию, сбросить с трона Чжу Ди и восстановить в стране монгольское правление.

Чтобы противостоять этой страшной угрозе, новый император, перебираясь в Пекин, захватил с собой весь двор и миллионную армию в придачу. Надо сказать, он рассматривал Пекин не только как мощную крепость, стены которой могли остановить продвижение войск грозного завоевателя. Планы Чжу Ди относительно новой столицы были куда более грандиозными. Хан Хубилай выстроил Тату в традиционном китайском стиле и даже отвел реки, чтобы они окружали город изящным кольцом. Обосновавшись в Тату, переименованном им в Пекин, Чжу Ди воспринял, в общем, концепцию прежней застройки, но разрушил ханскую цитадель, возведя на ее месте классический имперский комплекс — так называемый Запретный город, обладавший, по сравнению с ханским дворцом, куда более законченными и выразительными архитектурными пропорциями и формами. Кроме того, согласно планам Чжу Ди, новая столица должна была стать неизмеримо больше старого Тату. К примеру, Пекин должен был превысить тогдашний Лондон по территории в 1500 раз, а по населению — в 50 раз.

Однако строительство самого большого в мире города было не единственным планом, который лелеял Чжу Ди. Он собирался отремонтировать Великую Китайскую стену, построенную еще первым китайским императором Цинь Шихуанди (259–210 до н. э.), создателем империи Цинь (Qin Shi Huangdi; 221–206 до н. э.). Цинь Шихуанди объединил железом и кровью вечно воевавшие между собой китайские княжества и стал первым властителем, правившим Китаем как единым государством. Ценой невероятных трудов и усилий Цинь Шихуанди возвел могучие укрепления, призванные защищать китайскую границу от вторжения с севера, но в течение последующих 1600 лет они не подновлялись и дряхлели и разрушались от времени. Чжу Ди принял программу обновления, перестройки и усиления стены, добавив к уже существующим башням множество новых, как наблюдательных, так и оборонительных. Кроме того, он увеличил протяженность стены с 5000 до 6400 километров. Теперь она тянулась от побережья океана на запад до подножия Небесных гор (Heavenly Mountains) в Центральной Азии.

Но Чжу Ди и этого было мало. Он отправлял многочисленные экспедиции для разведки новых, помимо Великого шелкового пути, торговых путей в Центральную Азию, стремясь возродить ту гигантскую торговую империю, какая существовала в «золотой век» Китая — во времена правления династии Тан (Tang) пятью веками раньше. И все это осуществлялось параллельно с программой строительства огромного морского флота.

Чжу Ди намеревался достичь поставленных им грандиозных целей в течение двадцати лет. Он считал, что китайцы снова должны поверить в свои силы и стать величайшей нацией мира, как то было на протяжении многих веков. Тем более что монголы были изгнаны из страны, и Китай снова принадлежал только китайцам. Поскольку отец не провозгласил Чжу Ди своим наследником, он лез из кожи вон, чтобы доказать, что «трон дракона» достался ему по праву по воле богов. Возможно, по этой причине первое здание, которое он возвел в центре Запретного города, был Храм Неба. По мнению Чжу Ди, этот храм должен был стать не только своеобразной сценической площадкой, где император, Сын неба, собирался ежегодно являть себя народу но и сердцем всей Китайской империи. Равным образом задуманная им обсерватория должна была стать сердцем Пекина. Чжу Ди проявлял большой интерес к астрономии и надеялся добиться достижений и в этой области, увеличив тем самым доставшееся ему от древних ученых наследие. Китайские ученые на протяжении более 2000 лет вели наблюдения за звездным небом, аккуратно занося на рисовую бумагу все происходившие на нем изменения. Так, в 1300 г. до н. э. они отметили появление на небосклоне новой звезды, в 240 г. до н. э. обнаружили комету Галлея и рассчитали периодичность ее возвращения к земле, а в 1054 г. описали такие космические явления, как вспышки суперновых звезд в Крабовидной туманности, а также пульсары, квазары и нейтронные звезды.

Правившие в течение века Китаем монгольские императоры игнорировали это бесценное наследие, но Чжу Ди в первый же год своего воцарения на «троне дракона» возобновил практику наблюдения за ночным небом. Его астрономы занесли в свои журналы наблюдений 1400 звезд и могли предсказывать с довольно большой точностью солнечные и лунные затмения. Чжу Ди учредил также своего рода «астрономический комитет» и предлагал государям сопредельных стран — сегуну Японии, королю Кореи, внуку Тамерлана Улугбеку сделать то же самое, чтобы потом обмениваться научной информацией, в частности, начертанными их учеными картами звездного неба[13]. Надо сказать, что интерес Чжу Ди к астрономии носил скорее практический, нежели теоретический характер. Знание о расположении звезд на небосклоне могло помочь его адмиралам правильно выдерживать курс, определять положение судна в открытом море и с большей точностью наносить на карту вновь открытые земли. Другими словами, большая пекинская обсерватория должна была стать базой для сбора научных данных, пользуясь которыми можно было исследовать и описать весь подлунный мир.

Перенос столицы из Нанкина в Пекин оказался самым хлопотным, сложным и дорогостоящим предприятием за все время правления династии Мин. Процесс этот начался в 1404 г., когда 4000 семей были со всеми домочадцами и всем своим скарбом переселены на север с целью увеличения населения Пекина. Вслед за богатыми горожанами на север погнали многие сотни тысяч рабочих, которые должны были воплотить в камне и дереве грандиозные архитектурные проекты императора. Рабочих охраняла армия в составе 335 армейских дивизий, хотя угроза нашествия орд Тамерлана к тому времени становилась все более призрачной. Великий завоеватель в январе 1405 г. вышел с большой армией из Самарканда и двинулся через горы к китайской границе, чтобы, став там лагерем и дождавшись весны, неожиданно обрушиться с горных склонов на китайцев. Тамерлан, однако, не учел, что для подобных предприятий он уже слишком стар и дряхл. Путешествие по крутым горным перевалам совершенно его доконало, хотя его и несли в специальных носилках четверо сильных воинов. Он умер 18 февраля в походе, так и не увидев китайской границы. После смерти великого завоевателя между его генералами начались распри, армия распалась и существенной опасности уже не представляла.

Смерть Тамерлана не внесла никаких изменений в планы Чжу Ди. Его рабочие продолжали трудиться над обустройством Новой столицы, но на строительстве скоро стала ощущаться Нехватка продовольствия. На севере лето короткое. Просо там еще можно было выращивать, а вот рис — нет. Ячмень и кукуруза тоже давали плохие урожаи. Между тем рабочие продолжали стекаться под стены Пекина во все возрастающем количестве. Надо было срочно что-то придумать. Тогда Чжу Ди назначил своего сына Чжу Гаоши (Zhu Gaozhi) военным комендантом Пекина, дав ему право освобождать от налогов всякого, кто возьмется выращивать зерно для нужд строительства. Однако эта мера не помогла, и тогда император решил восстановить и расширить Великий канал (Grand Canal), по которому в прежние времена транспортировали грузы на север.

Построенный во времена династии By (Wu) в 486 г. до н. э., Великий канал считался одним из чудес Древнего мира. Начиная с 584 г. н. э. он постоянно перестраивался и удлинялся, превратившись в целую систему каналов и шлюзов, и достиг общей протяженности в 1800 километров, другими словами, стал самым длинным рукотворным водным путем в мире. Надо сказать, Великий канал обошелся китайцам недешево: за годы его строительства от голода, болезней и невыносимо тяжелых условий труда погибло в общей сложности до трех миллионов человек — половина трудившейся на его постройке шестимиллионной армии землекопов и кули. Финансовые же затраты были таковы, что подорвали бюджет государства и во многом способствовали падению династии Суй (Sui; 589–618[14]).

Великий канал считался главной транспортной артерией, соединявшей север с югом. Но шли годы, и его пропускная способность переставала удовлетворять все возрастающие потребности растущего населения. Работа по перестройке и расширению канала была разбита на две стадии. В 1411 г. начались работы по реконструкции его северной части, в результате чего было построено 36 новых шлюзов: Пекин находился на 100 футов выше уровня реки Янцзы, и эта мера была необходима. В работах принимали участие 300 000 человек. В 1415 г. была введена в эксплуатацию южная часть канала — от Желтой реки до Янцзы. Теперь канал тянулся от Пекина на севере до находившегося на побережье порта Ханчжоу (Hangzhou) к югу от Шанхая. В перевозке зерна на север было задействовано более 3000 плоскодонных речных барж, в результате чего к следующему году поставки увеличились с 2,8 миллиона пикулей (приблизительно 170 миллионов килограммов) до 5 миллионов пикулей (300 миллионов килограммов).

Постоянная утечка продуктов на север, к Пекину, вела к сокращению пищевого рациона населения и даже к голоду в остальных частях Китая. Кроме того, строительство постоянно требовало бревен и досок, из-за чего на берегах канала безжалостно вырубались леса. Строительство флота также требовало огромных затрат древесины. К примеру, для того, чтобы построить один огромный корабль «плавучая сокровищница», необходимо было вырубить тиковую рощу площадью триста акров. Помимо военных кораблей было построено также великое множество вспомогательных судов и небольших торговых кораблей, предназначавшихся для каботажного плавания. Они обслуживали торговые перевозки между китайскими, индийскими и африканскими портами. Как уже было сказано, помимо военных и торговых кораблей в огромном количестве строились речные баржи, в связи с чем также вырубались сотни тысяч, если не миллионы акров лесов. Аннам (северная часть современного Вьетнама) и Вьетнам также лишились значительной части своего строевого леса, что послужило причиной начавшихся там многочисленных восстаний против китайского владычества.

Чжу Ди не только строил. Ему предстояло решить множество стоявших перед государством внутренних проблем. В частности, огромные расходы на строительство флота и Запретного города настроили на критический лад в отношении проводимой императором политики множество мандаринов, без содействия которых подобные грандиозные проекты не могли осуществиться. Хотя мандарины и согласились с повышением ряда налогов в целях пополнения казны, они, подобно придворным вельможам и чиновникам во всем мире, всемерно затягивали или даже саботировали принятие тех или иных законов, которые казались им вредными или не сулили лично для них никакой выгоды. Между тем Чжу Ди продолжал неуклонно воплощать в жизнь свои замыслы. Он был жесток и вероломен, умело интриговал, а при случае мог пойти и на хитрость. Так, он довольно долго мистифицировал своих непокорных придворных «квилином» (quilin) — обыкновенным, в сущности, жирафом, пойманным адмиралом Чжэн Хэ, который в 1405 г. отправился в первую морскую экспедицию и с тех пор неоднократно совершал морские походы, достигая в своих странствиях Восточной Африки.

Сказочное животное квилин занимало в китайской мифологии весьма важное место. Считалось, что тело у него как у мускусного оленя, лоб как у волка, хвост как у быка, а копыта как у лошади. Кроме того, он должен был обладать рогом, похожим на рог единорога. Согласно легенде, в VI в. до н. э. он явился молодой китаянке по имени Ен Чен цай (Yen Tschen-tsaii) и вложил ей в руку кусочек жада, на котором было выгравировано предсказание. Оно гласило, что эта женщина родит и выпестует сына, который станет «царем без трона»[15]. Иен Чен цай и впрямь родила сына и назвала его Конфуцием. Конфуций же со временем стал великим философом, чье учение о системе и порядке в обществе доминировало в Китае более двух тысячелетий.

Адмирал Чжэн Хэ торжественно презентовал квилина императору 16 ноября 1416 г. Чжу Ди немедленно объявил, что прибытие квилина есть благословение неба, ниспосланное его правлению и ему лично, после чего собрал императорский совет, потребовав от него безоговорочного признания великих достоинств его плана о переносе столицы из Нанкина в Пекин. По этому поводу придворный поэт сочинил хвалебную оду в честь императора, а пораженные грозным и величественным видом священного животного мандарины без дальнейших проволочек одобрили проект Чжу Ди.

После этого на строительство новой столицы был мобилизован чуть ли не весь Китай. В провинции Цзянси, Шаньси и Сычуань (Лangxi, Shanxi, Sichuan), равно как и в Аннам и Вьетнам были посланы толпы лесорубов, чтобы обеспечить строительство лесом. Помимо того были построены многочисленные печи для обжига кирпича, в котором также отчаянно нуждалось строительство. По всей империи набирались армии ремесленников, строителей и грузчиков-кули. В общей сложности на строительстве Запретного города и обустройстве окружающей его территории трудилось около четырех с половиной миллионов рабочих, которых охраняло до миллиона солдат.

Как только Великий канал был расширен и количество барж, транспортировавших на север продовольствие, увеличилось, темпы строительства Запретного города значительно возросли. Прежде всего были отремонтированы старые крепостные стены Тату (Пекина), углублены и расширены рвы и построены новые мосты. Затем строители принялись за возведение императорской резиденции — так называемого Западного дворца. В марте 1417 г. император окончательно перебрался из Нанкина в Пекин, а к концу года дворцовый комплекс практически был уже завершен. В 1420 г. на месте разрушенного дворца хана Хубилая был построен Храм Неба. Примерно в это же время было закончено строительство домов для чиновников и знати, после чего остававшаяся еще в Нанкине часть придворных переехала в столицу со всеми чадами и домочадцами.

Второго февраля, в первый день китайского нового года, состоялась торжественная церемония освящения и открытия Запретного города, на которой присутствовали главы и послы большинства азиатских государств. Чтобы подчеркнугь важность церемонии, придворные мандарины потребовали от послов и представителей других стран совершить «кау-тау», то есть распластаться на полу перед императором. Безусловное главенство Китая над другими странами выразилось также в том, что придворный церемониймейстер евнух Хаджи Маулана (HaЛ Maulana) позволил себе подвергнуть жестокому унижению находившихся во дворце двух самых могущественных, после китайского императора, людей в мире — сына и внука великого Тамерлана. Им несколько раз давали понять, что они неправильно совершают «кау-тау», в связи с чем им пришлось трижды падать на живот и биться лбом об пол, прежде чем император выразил свое удовлетворение тем, как прошла церемония.

Это унижение иноземных государей и послов явилось венцом внешней политики Чжу Ди, которую он проводил в жизнь на протяжении последних 15 лет. Надо сказать, что внешняя политика китайских императоров значительно отличалась от той, какую проводили европейские государи. Китайцы прежде всего стремились привязать другие страны к Поднебесной с помощью экономических факторов — торговли, выделения займов, а то и прямого подкупа государей и крупных чиновников. На открытую же конфронтацию, войны или колонизацию китайцы шли крайне редко. Впрочем, чтобы напомнить о себе и своем могуществе, Чжу Ди регулярно отправлял в плавание большие флоты, чьи корабли везли в своих трюмах не только красивые и дорогие товары китайского производства, но и оружие, в частности такое редкое и экзотическое, как пушки. О китайской мощи свидетельствовали и многочисленные солдаты, составлявшие значительную часть экипажа каждого судна. Государи сопредельных стран должны были знать, что Китай — единственная в мире держава, которая обладает огнестрельным оружием и может пустить его в ход, чтобы защитить своего вассала или союзника. Находившиеся на борту кораблей товары шли в продажу или на обмен. «Плавучие сокровищницы» возвращались в китайские порты с трюмами, набитыми экзотическими товарами и грузами — такими, например, как «слюна дракона» (серая амбра), ладан и янтарь. Китайцы ввозили также редкостных животных из Африки — львов, леопардов и «верблюжьих птиц», иначе говоря — страусов. Из Каликута они везли золотую парчу, жемчуг, драгоценные камни, тончайшую пряжу. Из Сиама (Таиланда) ввозились слоны, попугаи, павлины, сандаловое дерево, твердые породы деревьев, олово и кардамон.

Те правители, которые признавали главенство Китая, в знак поощрения награждались китайскими придворными титулами, пользовались торговыми льготами, а со стороны вооруженных сил империи им была гарантирована защита от неприятеля. Так, Малакка в Юго-Восточной Азии получила в обход Явы и Суматры в награду за лояльность статус главного торгового порта, а император лично написал хвалебную оду в честь султана Малакки. Точно также получили торговые привилегии преданные императору таиландцы, а враждебно настроенные к Китаю камбоджийцы, наоборот, были их лишены. Корея считалась особенно важным партнером Китая, поэтому Чжу Ди, придя к власти, сразу же отправил своего посланника ко двору корейского короля И Пан-Вона (Yi Pang-Won), наградив последнего почетным китайским титулом. Корейцам были нужны китайские лекарственные препараты, книги и астрономические приборы. Они же, со своей стороны, обещали построить обсерваторию и обмениваться с Китаем научной информацией. Кроме того, Корея поставляла на китайский рынок живых тюленей и леопардов, золото, серебро и лошадей. В 1403 г. китайцы получили 1000 лошадей, а на следующий год — уже 10 000. Выполняя требование императора, корейцы, поколебавшись, отправили в его гарем несколько девственниц.

Изгнав в 1382 г. из Китая монголов, Чжу Ди направил своего евнуха Исиха (Isiha) в вечно неспокойную Маньчжурию, находившуюся на северо-восточной границе империи. В ответ в 1413 г. правитель чжурчжэней (Jurchen), народности, населявшей Маньчжурию, отправил в Пекин большое посольство, все члены которого были щедро одарены императором — получили от него титулы, ценные подарки и торговые привилегии для своего края. Равным образом и Япония получила от империи свою долю наград и привилегий. Третий сёгун из рода Ашикага по имени Ёшимицу был большим поклонником Китая, поэтому он с удовольствием совершил перед Чжу Ди «кау-тау» и назвал себя «верным слугой императора»[16]. В благодарность за этот верноподданнический жест, Чжу Ди немедленно приказал расширить торговлю с Японией, предоставив для этого ряд портов — Нинбо, Гуанчжоу (Кантон) и Гуандун (Ningbo, Quanzhou (Canton), Guangdong. Подобно Корее, Япония основала у себя обсерваторию, чтобы оказать китайцам посильную помощь в изучении звездного неба.

Усмирив Маньчжурию и сделав Японию и Корею своими сателлитами, Чжу Ди сосредоточил все свое внимание на Тибете. Он послал ко двору святого человека Кармапу (Karmapa), лидера одной из четырех тибетских буддистских сект, своего евнуха Хау Цяня (Hau Xian), который через некоторое время привез его с собой в Пекин. Святому человеку устроили торжественную встречу, в которой принимали участие монахи всех буддистских монастырей Китая. Император наградил Кармапу пышным титулом, который звучал так: «Святейший сын земли и неба, изобретатель алфавита, воплощенный Будда, попечитель Тибетского царства, кристальный источник божественной мудрости и слова». Кроме того, император вручил святому Кармапе прямоугольную плоскую черную шапочку, украшенную бриллиантовым аграфом. С тех пор эту шапочку носят буддийские монахи, почитающиеся на Тибете как живое воплощение Кармапы.

Признав себя подданным императора, иноземный правитель или его посол получали право в любое время посещать Пекин — столицу древнейшей и величайшей из всех цивилизаций мира. Прежняя столица Китая, Нанкин, уже стяжала себе всемирную славу. Теперь такую славу постепенно стала обретать и новая столица империи. Хотя император главным образом стремился к тому, чтобы сделать все окружавшие Китай страны своими сателлитами и данниками, он тем не менее не жалел усилий, чтобы побольше узнать об истории, географии, культуре и традициях населявших эти страны народов. Пекин сделался не только крупнейшим городом мира, но и его интеллектуальным центром. Столичные библиотеки постоянно пополнялись книгами и манускриптами, содержавшими новейшие сведения во всех областях знаний. В декабре 1404 г. Чжу Ди назначил двух ученых советников — Яо Куан-Цяо и Лиу Чжи (Yao Kuang-Hsiao, Liu Chih), которые, встав во главе целой армии молодых ученых и студентов числом 2180 человек, должны были систематизировать все известные к тому времени знания о мире. Это был крупнейший научный проект, который Когда-либо осуществлялся на земле. В результате на свет появилась энциклопедия, состоявшая из 4000 томов и содержавшая в общей сложности пятьдесят миллионов средневековых китайских иероглифов. Работа над энциклопедией была закончена как раз перед освящением и открытием Запретного города.

Однако Чжу Ди этого было мало. Он потребовал от своих ученых и чиновников, чтобы они собрали все тексты и записи, оставшиеся от 120 крупнейших философов и мудрецов времен старинной династии Сун (Sung; 960—1279), сверили их и сложили в особом книгохранилище Запретного города. В это же хранилище попали комментарии и научные обзоры, посвященные работам всех известных мыслителей мира с XI по XIII в. Впрочем, в Китае того времени культивировались не только академические знания. На рынках Пекина можно было купить в книжных лавках сотни отпечатанных на рисовой бумаге романов на бытовые и любовные темы. Ничего подобного во всем остальном мире не существовало. Книгопечатания в Европе не знали, и до появления первой печатной Библии Гуттенберга должно было пройти еще лет 30. И это при всем том, что Европа в те годы вступала в период Ренессанса, изменившего взгляд средневекового европейца на мир! Что поделаешь: библиотека английского короля Генриха V (1387–1422) насчитывала всего 6 рукописных книг, причем 3 из них достались ему по наследству. Флорентиец Франческо Датини, богатейший европейский купец рассматриваемого нами периода, имел 12 книг, 8 из которых были на религиозную тему.

Впрочем, путешествие в интеллектуальную столицу мира город Пекин давало возможность иностранному правителю или послу познать и земные радости. Плывя по морю на огромном и комфортабельном китайском судне, он услаждал себя редкими яствами и винами, а также ласками красивых наложниц, единственной обязанностью которых было ублажать странствующего вельможу.

За официальным открытием Запретного города последовал грандиозный банкет. Его масштабы, богатство и поразительное изобилие лишний раз свидетельствовали о том, что Китай находился на самой вершине тогдашнего цивилизованного мира. По сравнению с Поднебесной империей Европа XV в. была отсталой, грубой и варварской. Бракосочетание Генриха V с Екатериной Валуа состоялось в Лондоне через 3 недели после открытия Запретного города. На банкете в Запретном городе присутствовало 26 000 гостей, а парадный обед, во время которого еду подавали на чудесных фарфоровых тарелках и блюдах, состоял из 10 перемен. На свадьбе же английского короля гостей было не более 600 и ели они в основном вяленую треску, подававшуюся на больших ломтях черствого хлеба, служивших в качестве тарелок На Екатериной Валуа в день свадьбы не было ни белья, ни чулок; любимая же наложница Чжу Ди была разодета в яркие шелка и носила украшения из иранского сердолика, цейлонских рубинов, индийских алмазов и китайского жада. Ее благовония источали ароматы амбры с островов Тихого океана, мирры из Аравии и сандалового дерева из Сиама.

Китайская армия того периода насчитывала около миллиона солдат, вооруженных ружьями и пушками; Генрих V мог вывести в поле лишь 5000 человек, вооруженных луками, мечами и копьями. Флот, который должен был доставить иностранных гостей Чжу Ди домой, включал в себя около 100 кораблей с командой в 30 000 человек. Когда Генрих V в июне того же года отправился воевать с Францией, он переправил все свое войско через Ла-Манш па четырех рыбачьих шхунах, каждая из которых могла принять на борт не более 100 солдат и передвигалась лишь в светлое время суток.

После праздника в честь открытия Запретного города Иностранные правители и послы еще в течение месяца наслаждались гостеприимством императора — вкушали всевозможные яства, пили драгоценные вина, созерцали многочисленные фейерверки и зрелища и предавались страсти красивейшими наложницами, опытными в науке любви.

Наконец, 3 марта 1421 г., состоялась торжественная церемония проводов иностранных гостей. В торжествах принимала участие императорская армия. «Сначала прошли начальники отрядов в 10 000 солдат, потом начальники отрядов в тысячу солдат, потом началось прохождение войск, насчитывавших в общей сложности не менее 200 000 человек. Они двигались плотным строем, слаженно поднимая руки и ноги, напоминая тем самым огромный единый организм»[17]. Ровно в полдень зазвучали цимбалы, слоны опустились на колени, а из жаровен, изготовленных в форме черепах и журавлей, заструился к небу напоенный ароматами восточных благовоний дым. В этот момент появился император, прошел сквозь облако благовонного дыма и направился к отъезжающим гостям. По его сигналу слуги поднесли каждому иноземному вельможе прощальные подарки: вазы и чаши из белого и голубого фарфора, рулоны разноцветных шелков и тонких хлопковых тканей, а также бамбуковые шкатулки с жадом. В порту стояли наготове многочисленные корабли императорского флота, которые должны были доставить знатных путешественников в Ормуз, Аден, Ласу и Дофар (Hormuz, Aden, La’Sa, Dhofar) в Аравии; в Могадишо, Браву, Малинди и Момбасу (Mogadishu, Brava, Malindi, Mombasa) в Африке; в Шри-Ланку, Каликут, Кочин и Камбей (Sri Lanka, Calicut, Cochin, Cambay) в Индии; в Японию, Вьетнам, на Яву, Суматру, Малакку и Борнео в Юго-Восточной Азии, а также в другие земли.

Адмирал Чжэн Хэ, одетый в форменную алую адмиральскую робу, выразил восхищение по поводу великолепного праздника, после чего доложил императору, что его армада в составе четырех императорских флотов готова в любой момент распустить по ветру паруса; пятый императорский флот, которым командовал Великий евнух Ян Цин (Yang Qing), вышел в море еще в прошлом месяце. Доставка зарубежных государей и послов на родину являлась лишь первой частью миссии, порученной флоту. После ее осуществления моряки должны были плыть «до края земли и собирать дань с варваров, которые встретятся им на пути, дабы включить их в орбиту гармоничного мира, управляющегося согласно законам Конфуция»[18]. В награду за долголетнюю безупречную службу Чжэн Хэ был поставлен во главе пяти Золотых флотов империи[19], которые бороздили моря и океаны, разведывая новые торговые пути и распространяя влияние и власть Поднебесной среди населявших Азию, Индию, Африку и Ближний Восток народов. Теперь же Чжэн Хэ надлежало возглавить крупнейшую в мире армаду, которая должна была дойти, что называется, до края света. Надо сказать, император наградил и других евнухов, помогавших ему низвергнуть власть монголов, и многие из них стали адмиралами и капитанами Золотых флотов, состоявших из огромных девятимачтовых кораблей. Чжэн Хэ, командовавший объединенными морскими силами, в предыдущие годы не раз выводил эти флоты в море, чтобы убедиться, что его командиры в состоянии управлять кораблями и водить флоты так, как он их этому обучил.

Когда прощальные подарки были упакованы, император обратился к знатным иностранцам с короткой напутственной речью, после чего они, в последний раз сделав перед властителем Поднебесной «кау-тау», расселись по повозкам и экипажам. Процессия двинулась к Великому каналу, который начинался на расстоянии мили от восточных ворот столицы. На водах канала покачивались сотни нагруженных шелком барж. Когда иностранные государи и послы поднялись на борт, защелкали бичи, и тысячи лошадей-тяжеловозов, которые должны были тянуть баржи — из расчета 10–12 лошадей На баржу, — двинулись по берегу канала в сторону моря.

Через 2 дня, миновав 36 шлюзов, караван прибыл в Тангу (Tanggu), неподалеку от современного города Тяньцзинь (TianЛn) близ Желтого моря. Величественное зрелище, которое предстало перед глазами иностранцев, без сомнения поразило их воображение и осталось в памяти до конца жизни. В порту стояли на якоре более 100 огромных джонок, превосходивших по размеру все находившиеся в порту и на берегу строения. «Плавучие сокровищницы» окружали более мелкие торговые корабли и суда. Каждая «плавучая сокровищница» имела в длину около 480 футов (или 444 чи — стандартная китайская мера длины, равная примерно 12,5 дюйма или 32 сантиметрам) и достигала в ширину 180 футов — примерно столько же, сколько составляет общая ширина 50 рыбачьих лодок. На носу кораблей были вырезаны изображения змеиного глаза, отпугивавшие злых духов. На верхушках тысяч мачт развевались яркие вымпелы; на реях были аккуратно сложены паруса из алого шелка — очень легкие, но прочные. «Когда паруса распускали по ветру, они походили на огромное алое облако»[20].

В плане организации и построения великая китайская армада очень напоминала военный морской конвой времен Второй мировой войны. В самом центре располагались огромные «плавучие сокровищницы», со всех сторон окруженные торговыми кораблями меньших размеров. Некоторые из них достигали в длину 90 футов и в ширину 30 футов. Вокруг них перемещались маневренные и скоростные военные корабли, которые должны были защищать конвой. Во время плавания к армаде часто присоединялись торговые корабли других наций — в основном вьетнамские и индийские. Их капитаны стремились находиться под защитой китайских военных судов, равно как и воспользоваться другими преимуществами, которые предоставляло плавание среди этого своеобразного огромного плавучего торгового города, растянувшегося на десятки миль на поверхности океана.

Каждая из «плавучих сокровищниц» имела 16 водонепроницаемых трюмов. Они были так умело устроены, что корабль не терял плавучести даже в случае полного затопления двух из них. Другие специальные помещения на корабле намеренно частично заполнялись забортной водой — там во время плавания содержались дрессированные морские выдры. Кроме того, эти помещения могли служить своего рода шлюзовыми камерами для возвращавшихся на судно пловцов и ныряльщиков. Морские выдры, которых матросы держали за длинные поводки, помогали загонять в сети стаи мелкой рыбы, облегчая тем самым экипажу процесс рыбной ловли. Надо сказать, подобный метод рыбной ловли по сей день с успехом применяется на побережье Китая, Малайзии и Бенгалии. Каюта адмирала находилась в верхнем ярусе жилых помещений на корме адмиральского судна. Непосредственно под этой каютой располагались каюты для важных иностранных гостей, посланников и сопровождавших их лиц. Особые каюты отводились также наложницам. Ради уюта и эстетики почти все эти каюты имели огороженные перильцами крохотные балкончики, позволявшие любоваться морем и дышать морским воздухом, не поднимаясь на палубу. Посланники китайского императора (Чжу Ди следовал принципу: одна союзная страна — один посол) размещались, возможно, в менее изящных, но зато в чрезвычайно просторных апартаментах. Ничего удивительного: каждый китайский посол имел под своим началом не менее десяти помощников, которые именовались главными знатоками протокола, а также около 50 евнухов, служивших посланнику в качестве секретарей. Помещения для команды находились на нижних палубах.

В 1407 г. Чжэн Хэ основал в Нанкине «Сы-и-Цюань» (Ssu-i-Quan) — своего рода институт иностранных языков, где обучались приписанные к флоту переводчики. Шестнадцать Лучших выпускников этого учебного заведения путешествовали вместе с Золотыми флотами, помогая адмиралам общаться с правителями входивших в орбиту Китайской империи государств. Переводчики знали арабский и персидский языки, а также языки суахили, хинди, тамильский и многие, многие другие.

В империи Чжу Ди существовала веротерпимость (одно из важнейших достижений императора), поэтому в состав экипажа входили также мусульманские, индуистские и буддийские священнослужители, которые должны были обеспечить членам команды духовное руководство и при случае подать нуждающимся дельный совет. Буддизм, в основе которого лежали терпимость и сочувствие всем живым существам на земле, долгое время был наиболее распространенной религией китайского народа. Надо сказать, буддизм нисколько не противоречил конфуцианству, которое можно назвать скорее собранием определенных моральных и житейских правил, нежели религией как таковой.

Во время описываемого нами шестого и, последнего, путешествия Золотых флотов, продолжавшегося до 1423 г., на борту находились буддийский монах Шен-Гуй (Sheng-Hui), а также такие религиозные учители, как Ха Сан (Ha-San) и Пу Хэ-Ри (Pu-He-Ri)[21].

После освящения и открытия Запретного города, а также торжественного вручения императору, в ознаменование этого события, первого тома всемирной энциклопедии «Йон-ле-Дадиан» (Yong-le-Dadian) многие молодые ученые и студенты оказались не у дел. Поэтому Чжу Ди решил, что будет вполне естественным предложить им принять участие в грандиозном морском путешествии, где они могли бы продолжить свои научные изыскания. С помощью переводчиков китайские математики, астрономы, инженеры и архитекторы могли общаться со своими коллегами, проживавшими в странах бассейна Индийского океана, и обмениваться с ними научной информацией. Более того, когда тот или иной посол достигал места своего назначения и покидал корабль, в распоряжении ученых оказывались просторные помещения, которые можно было превратить в разнообразные лаборатории и проводить там научные эксперименты. Металлурги могли разведывать месторождения полезных ископаемых в тех странах, которые приходилось посещать флоту, врачи — отыскивать новые лечебные травы и лекарственные средства, а также способы лечения эпидемических заболеваний, в том числе таких грозных, как чума. Ботаники были призваны описывать неизвестные в Китае съедобные растения и учиться их культивировать. Надо сказать, китайские ученые сельскохозяйственного профиля и фермеры уже в то время знали, что такое растительные гибриды, и умели их выращивать.

Китайская флора была одной из самых богатых в мире. «Исследуя великое разнообразие полезных и съедобных растений, свойственных той или иной местности в этой стране, и отмечая, с какой тщательностью и умением они здесь культивировались, нельзя не прийти к выводу, что Китай не только мог, но и стал источником распространения отмеченных нами культур и у других народов[22]. В отличие от Европы, которая после распада Римской империи утеряла знания в области культивирования и выращивания многих полезных растений, Китай подобного «темного периода» в своей истории не знал. Наука о растениях здесь неуклонно развивалась, а количество выращиваемых на территории Китая сельскохозяйственных культур с веками стабильно увеличивалось.

Нельзя не отметить, что в научном, исследовательском плане контраст между великими путешествиями, предпринятыми китайцами и европейцами, был разительным. Испанцы и португальцы в своих странствиях занимались по преимуществу изъятием у населения запасов золота и серебра, попутно отражая нападения недовольных подобными реквизициями аборигенов. Из полезных же растений их интересовали только специи. Другими словами, нужды науки занимали их в последую очередь. Китайцы же вели научные изыскания такого Масштаба, что тут с ними могли сравниться лишь исследования, проводившиеся в эпоху плаваний Джеймса Кука, который бороздил моря через три с половиной столетия после описываемых нами событий.

После того как адмиралы, иноземные вельможи и посланники поднялись на борт «плавучих сокровищниц», армада была наконец готова к отплытию. При всем том вода вокруг огромных судов буквально кипела: тысячи лодок и барж сновали между высокими бортами морских судов и берегом, продолжая доставлять на корабли пресную воду и съестные припасы. В течение нескольких недель рабочие в порту и матросы барж и судов, отвечавших за провиант, работали, как бешеные, стремясь обеспечить всем необходимым морские экипажи, численность которых достигала 30 000 человек. Даже теперь, когда до отхода флота оставалось всего несколько часов, грузовые джонки неустанно продолжали свои челночные рейсы от порта к кораблям, подвозя рис, сушеную рыбу и овощи. Великая армада могла находиться в море без захода в порты до трех месяцев и пройти за это время до 4500 миль — кстати, еще и по той причине, что, помимо доставленных на борт припасов, ее автономность должны были обеспечивать также водоналивные танкеры и сухогрузы, везущие зерно, которые шли вместе с конвоем. К слову, сухогрузы перевозили не только зерно, предназначенное для питания, но и посевное, селекционное, которое китайцы намеревались посадить в тех новооткрытых землях, где они собирались основать колонии. Кроме того, подобные посевы являлись частью китайской системы оказания благодеяний народам и странам, согласившимся признать власть Китайской империи.

На борт грузили также в большом количестве собак — для самых разных нужд. Это были и любимцы человека, обеспечивающие ему комфортное состояние во время плавания, домашние животные, до мяса которых многие китайцы были весьма охочи, и охотники на крыс, которых на кораблях было великое множество. На борту находились клетки с особыми породистыми азиатскими курами, которых предполагалось передать для разведения главам государств, входивших в орбиту Китайской империи. Предназначавшихся для кавалерии лошадей везли на специальных транспортных судах, где им был обеспечен надлежащий уход.

Грандиозные размеры китайских кораблей, не говоря уже об общей численности китайского флота, лучше всего представить себе, сравнив их с другими судами, бороздящими в то время моря. В 1421 г. следующим по мощи, после китайского, флотом обладала Венеция. Венецианцы имели в своем распоряжении более 300 галер — быстрых и легких судов, корпуса которых обшивались в один слой дубовыми досками и которые передвигались благодаря усилиям прикованных к деревянным скамьям гребцов. Нечего и говорить, что столь непрочные и легкие корабли могли ходить только по Средиземному морю, да и то в тихую погоду В сущности, морские походы венецианцев напоминали лягушачьи прыжки — от острова до острова. Крупнейшие венецианские галеры были 150 футов в длину, 20 футов в ширину и могли перевозить в лучшем случае 50 тонн груза. В отличие от венецианских галер, «плавучие сокровищницы» Чжу Ди представляли собой настоящие океанские корабли, конструкция и обшивка которых были изготовлены из прочнейшего дерева — тика. К примеру, рулевое перо одного такого судна достигало 36 футов, то есть было немногим меньше длины корпуса каравеллы «Нинья» — флагманского корабля Колумба, на котором он отплыл из Испании открывать Новый свет. Каждая «плавучая сокровищница» могла принять на борт 2000 тонн груза и добраться до Малакки за 5 недель, а до Ормуза в Персидском заливе — за 12. Эти корабли были способны пересечь любой океан и могли годами непрерывно находиться в походе. Тот факт, что китайцы в своих путешествиях потеряли так много кораблей, свидетельствует не о недостаточной прочности их конструкции, но о выпавших на долю китайского флота суровых испытаниях, а также о том, что китайцы, оказавшись в совершенно незнакомом месте и пытаясь пристать к берегу, бывало, натыкались на острые подводные рифы или садились на мель.

Венецианские галеры защищали лучники, китайские же корабли несли на борту медные и железные пушки и мортиры, с помощью пороха метавшие в неприятеля каменные ядра, огненные стрелы и глиняные снаряды, начиненные экскрементами. Какой аспект ни возьми — конструкцию корабля, его грузоподъемность, способность справляться с повреждениями, вооружение, дальность, управление, навигационные приборы, возможность ремонта корабля в открытом море, — не трудно заметить, что китайские судостроители обогнали своих западных конкурентов на века.

Другими словами, адмиралу Чжэн Хэ ничего бы не стоило уничтожить флот любого неприятеля, какой бы ни встретился на его пути. Сражение между китайскими кораблями и объединенным флотом остального мира, случись такое, походило бы на схватку стаи акул с жалкими мяконькими беззубыми сардинками.

Перед рассветом, часа в 4 утра, когда от бортов огромных кораблей отчалили последние грузовые джонки, армада начала выбирать якоря. На флоте прочитали благодарственную молитву в честь Шао-Линь (Shao-Lin) — даосской богини моря, распустили алые паруса, и корабли, похожие на громадные величественные здания, медленно стронулись с места и, подгоняемые северо-восточным муссоном, Направились к выходу из гавани. Головной корабль уже рассекал форштевнем волны Желтого моря, а с мачты последнего судна были еще видны таявшие в темноте портовые огни городка Тангу. Теперь моряков в течение долгих месяцев плавания должны были связывать с домом и берегом только лишь воспоминания, памятные подарки да захваченные из дома розы в горшочках, которые их владельцы старательно поливали, не жалея драгоценной пресной воды. Увы, большей части стоявших на реях матросов, вглядывавшихся до боли в глазах в родной берег, так и не суждено было вернуться на родину и увидеть своих близких. Многие из них умерли от болезней, многие погибли во время кораблекрушений, многие остались в чужих землях, став обитателями основанных там китайских колоний. Те же немногие счастливцы, кому удалось вернуться, ступив на китайскую землю, неожиданно обнаружили, что в стране за время их отсутствия произошли невиданные потрясения и перемены.

2
ПОД РАСКАТЫ ГРОМА

Ночью 9 мая 1421 г., через 2 месяца после отплытия флота Чжэн Хэ, над Запретным городом разразилась страшная буря.

Горящие обломки дерева летели по воздуху во все стороны. От пылающих головешек и искр занимались все новые и новые покои и постройки внутри Запретного города. Загорелись зал Великой гармонии, зал Общей гармонии, зал Сохранения гармонии. Это были те самые великолепные здания и дворцы, где всего 3 месяца назад Чжу Ди принимал правителей и послов зарубежных государств. Даже императорский трон сгорел дотла — вместе с Тронным залом. «Пребывая в величайшей скорби от всего этого, император взошел в Храм Неба и долго и сосредоточенно молился, после чего молвил: «Владыка Неба разгневался на меня, сжег мой дворец, хотя я и не сделал ничего дурного. Я не оскорблял ни отца, ни матери и никогда не был тираном»[24].

В огне погибла любимая наложница императора. Чжу Ди был настолько опечален этой утратой, что даже не смог дать необходимые указания относительно ритуала ее погребения в Императорском мавзолее.

Китайские императоры искренне верили, что правят Китаем исключительно по воле Неба — получают от него, так сказать, своеобразный мандат на власть. Поэтому удар молнии, поразивший новый императорский дворец и вызвавший опустошительный пожар, не мог не вызвать у Чжу Ди тяжелого чувства. Он воспринял бедствие как знак того, что боги желают смены властителя на китайском троне. По этой причине Чжу Ди передал власть своему сыну Чжу Гаоши, правда, временно. «Скорбь и болезнь терзали императора все сильнее; поэтому с некоторых пор его сын стал приходить в Зал аудиенций и занимать его место»[26]. Пытаясь осознать глубинную суть обрушившегося на него бедствия, император обратился к народу со следующим эдиктом:

Изданный императором эдикт вызвал целый шквал вполне предсказуемой критики и негативных комментариев со стороны мандаринов. В основном они нападали на грандиозные замыслы императора, которые считали неугодными Небу, поскольку Запретный город — их ядро и суть — был практически уничтожен пожаром. Постоянно подчеркивалось, что для его постройки были вырублены леса и рощи, а над его облицовкой и украшениями из мрамора и жада трудились десятки тысяч ремесленников, многие из которых умерли от непосильного труда. Не говоря уже о том, что по расширенному и углубленному в соответствии с реафиптом императора Великому каналу на север хлынуло зерно, кормившее южан, и отныне жители южных провинций были вынуждены есть коренья и траву. Кроме того, великий пожар совпал по времени со страшной эпидемией неизвестной болезни на юге. В общей сложности от голода и эпидемий в одной только провинции Фуцзянь (FuЛan) умерло до 174 000 человек Мертвых не успевали убирать; трупы лежали вдоль дороги и некому было отвозить их и предавать погребению. Эпидемия казалась еще одним знаком богов, выражавших свое неодобрение правящему императору. Провинции волновались.

Мандарин Ся Юаньчжи (Xia YuanЛ), министр государственных доходов и сборов, занимавшийся финансированием строительства Запретного города и снаряжением великой армады Чжэн Хэ, хотел из гуманных соображений великодушно взять всю ответственность за происшедшую катастрофу на себя, то есть покончить жизнь самоубийством, но на него не обратили внимания. Для усмирения недовольных были предприняты беспрецедентные меры. «На места»[28] были посланы 26 мандаринов, возглавивших чрезвычайные суды, которые должны были запугать народ и призвать его к порядку. Кроме того, чтобы спасти свой трон и побороть недовольство в высших сферах, Чжуди издал ряд запретительных и ограничительных декретов, в частности отменил будущие походы Золотого флота по Мировому океану и запретил заграничные путешествия.

Надо сказать, императора к тому времени преследовали разного рода несчастья и неудачи. За последние 4 года он перенес несколько кровоизлияний в мозг, от которых его лечили препаратом, содержавшим мышьяк и ртуть. Эти элементы, вероятно, постоянно отравляли его организм. Кроме того, незадолго до великого пожара его сбросила лошадь, принадлежавшая знаменитому Тамерлану и подаренная императору его сыном, тогдашним властителем Ирана — Шахрухом. Чжу Ди пришел в такой великий гнев, что одно время даже намеревался предать посла Шахруха смерти.

Некий мандарин, пытаясь оправдать иранцев, написал следующее:

Но и это бы еще ничего. В скором времени недруги императора стали распространять унижавшие императора слухи о его недееспособности как мужчины. После 1404 г. у Чжу Ди перестали рождаться дети. По мнению многих, после смерти императрицы Ся (Xiu), последовавшей в 1407 г., император страдал от импотенции. К примеру, был зафиксирован случай, когда две императорские наложницы, дабы удовлетворить свою похоть, пытались вступить в интимную связь с одним из евнухов, который состоял в их охране. Этот факт дошел до императора, который назначил расследование, требуя изобличить крывшийся в среде его наложниц и евнухов гнусный заговор. В результате предпринятого расследования в измене были обвинены 2800 императорских наложниц и евнухов. Многих из них Чжу Ди казнил лично, рубя головы. Однако, прежде чем принять смерть, некоторые из корейских наложниц оскорбляли императора и в лицо обвиняли его в половом бессилии: «Вы лишились мужской силы, и по этой причине многие ваши наложницы вынуждены были искать плотских радостей с молодыми евнухами»[31].

Покинутый богами, больной и униженный престарелый император, у которого стали замечаться признаки умопомешательства, вынужден был тем не менее заниматься государственными делами, находившимися в далеко не блестящем состоянии. Проблемы множились. Возведение Запретного города, расширение и углубление Великого канала, строительство и снаряжение огромного флота Чжэн Хэ, укрепление и ремонт Великой Китайской стены вызвали колоссальное напряжение во всей китайской экономике, а безжалостная вырубка лесов в Аннаме и Вьетнаме стала причиной вспыхивавших там одно за другим народных восстаний.

Первое такое восстание началось в 1407 г. Возглавил его Ле Ци Ли (Le Qui Ly) — бывший министр вьетнамского двора, который узурпировал трон и стал проводить популярные реформы, обеспечившие ему поддержку в обществе. Была упрощена система налогообложения, для иностранных судов открыли порты, торговля процветала. Во избежание разорения крестьянских хозяйств крупным землевладельцам было запрещено отбирать и скупать по бросовой цене земли у мелких собственников. В стране была введена система общественного здравоохранения, были также реорганизованы армия и управленческий аппарат. Теперь продвижение по службе зависело не от богатства и связей, а от способностей человека. Главной целью политики Ле Ци Ли было добиться освобождения Вьетнама от китайского господства, превратив его из китайской колонии в гордое, независимое государство.

Чжу Ди послал на юг большую армию, поставив перед ней задачу подавить восстание, свергнуть Ле Ци Ли и неуклонно проводить политику, направленную на лишение вьетнамского народа его национальной самобытности. Солдаты сжигали вьетнамские книги и уничтожали произведения национального искусства. Отныне в школах Вьетнама обучали только китайскому языку и литературе, в обществе вводились китайские моды, а вьетнамские женщины обязаны были носить прически в китайском стиле. Соответственно, китайцы запретили местные религиозные культы, конфисковали богатства вьетнамских вельмож и продолжили практику вырубки ценных пород деревьев.

Второе большое восстание началось в 1418 г. На этот раз его возглавил аристократ и землевладелец Ле Лои (Le L’oi), который впоследствии основал династию, правившую Вьетнамом на протяжении 360 лет. Хотя китайцы дважды разбили его в открытом бою, ему всякий раз удавалось ускользнуть от своих преследователей. Укрывшись в джунглях, он собирал новую армию и продолжал борьбу. Несмотря на огромное преимущество в силах, китайцам так и не удалось схватить Ле Лои и окончательно разбить его армию, которая придерживалась тактики партизанской войны.

Восстание в Аннаме и Вьетнаме ширилось; все побережье к югу от дельты Красной реки (неподалеку от современного Ханоя) было охвачено пламенем освободительной войны. Многочисленные китайские войска без особого успеха прочесывали джунгли или стояли гарнизонами в городах и деревнях. Довольно вялые и безуспешные действия китайских войск самым фатальным образом сказывались на состоянии казны, моральном духе императорской армии, да и всей Китайской империи в целом. Восстание во Вьетнаме представляло собой серьезную военную и политическую проблему. Будь Чжу Ди помоложе и действуй он с присущими ему прежде непреклонностью и жестокостью, весьма возможно, что он все-таки разрешил бы эту проблему. Однако годы брали свое, и обремененному болезнями и заботами императору уже не хватало ни сил, ни энергии, чтобы бороться с таким активным противником, как Ле Лои. В скором времени Ле Лои нанес китайским войскам такое тяжелое поражение, какого китайская армия не знала за все годы правления династии Мин. Это поражение стало еще одним страшным ударом по престижу империи и императора. Хотя Ле Лой официально провозгласил независимость своего государства лишь в 1428 г., удрученный поражением Чжу Ди вывел из Вьетнама большую часть своих войск уже к июлю 1421 г.

Со временем деморализованный поражением и сыпавшимися на него несчастьями старый больной император утратил контроль и над своим кабинетом министров. Власть над страной уплывала из его рук — и неудивительно. В правительстве Чжу Ди всегда существовала оппозиция. Фактически в ближайшем окружении императора действовали две разнонаправленные силы — кабинет мандаринов, отвечавший за финансы, экономику, законность, оборонную и внутреннюю политику, и евнухи, в чьем ведении находились армия и внешняя политика государства. Будучи на пике своего могущества, Чжу Ди мог позволить себе выслушивать критические замечания со стороны мандаринов. Более того, он смотрел сквозь пальцы на то, что они проводили много времени с его любимым сыном и преемником Чжу Гаоши. Между тем мандарины исподволь внушали наследнику крамольные мысли о том, что стране не под силу осуществить грандиозные планы Чжу Ди. Кроме того, они осуждали внешнюю политику Чжу Ди, а также выражали мнение, что император неправильно выбрал место для Запретного города, предпочтя суровый север мягкому, благодатному югу. Когда же Чжу Ди одряхлел и стал страдать от многочисленных болезней, они поторопились воспользоваться своим влиянием на принца, чтобы повернуть маховик государственной политики вспять.

Разразившийся дипломатический кризис способствовал развалу правительства Чжу Ди. Почувствовав слабость императора, зримые проявления которой можно было наблюдать во время и после пожара в Запретном городе, Великий хан монголов Арутай (Arughtai) отказался выплачивать требуемую Китаем дань. Чжу Ди увидел в этом долгожданную возможность восстановить свой пошатнувшийся авторитет, он решил лично возглавить китайскую армию, разбить монголов и вновь привести Арутая к подчинению. В молодости Чжу Ди в схватках с монголами более всего полагался на подвижность, выучку и отличное вооружение китайской конницы. Теперь же, отправляясь в поход, Чжу Ди собрал гигантскую армию, насчитывавшую миллион солдат и имевшую более 334 тысяч лошадей и мулов, и двинулся походом на север в монгольские степи. Только для подвоза продовольствия этому гигантскому войску требовалось 177 500 телег и повозок. Министр государственных доходом и сборов Ся Юаньчжи — этот финансовый гений, сумевший аккумулировать в государственной казне достаточно средств, чтобы финансировать строительство Запретного города, реставрацию Великой китайской стены, углубление Великого канала и снаряжение морской армады Чжэн Хэ, прямо сказал императору, что средств на его новое предприятие он изыскать не сможет. Против похода императора в монгольские степи возражал также министр юстиции У Чжон (Wu Zhong). Чжу Ди немедленно приказал арестовать непокорных министров. Тогда военный министр Фан Бин (Fang Bin) в знак протеста покончил жизнь самоубийством. Таким образом, к концу этого ужасного года Члсу Ди лишился своих наиболее способных министров, без которых его кабинет рассыпался, как карточный домик

Как и опасались министры, военный поход Чжу Ди завершился неудачно. Хан Арутай просто-напросто растворился со своим войском в бескрайних просторах монгольской степи, и гигантской армии Чжу Ди пришлось гоняться за ним по дикой незнакомой местности, что, по правде говоря, оказалось китайцам не под силу — уж слишком неповоротливым и обремененным обозами было их войско.

Двенадцатого августа 1424 г., преследуя вечно ускользавшего от него Арутая, старый, больной и сломленный неудачами Чжу Ди умер. Ему было 64 года. Расплавив армейские котлы и сковородки, кузнецы и мастера по металлу изготовили огромный чугунный гроб, в котором умерший император был доставлен на пепелище возведенного им Запретного города, где гроб с его останками простоял в течение 100 дней.

Похороны Чжу Ди были столь же эпохальными и величественными, как и вся его жизнь. Похоронную процессию возглавляла старая императорская гвардия. Десять тысяч солдат и офицеров в парадной форме провожали останки венценосца к величественному императорскому мавзолею Цин-Лин (Ching Ling), вырубленному у подножия горы на северо-западе от Пекина. Двигалась процессия медленно — в течение двух дней, хотя расстояние до мавзолея было не так велико. Добравшись до императорской усыпальницы, процессия при свете неяркого осеннего солнца направилась к входу в мавзолей по мощенной камнем дороге, по обеим сторонам которой стояли высеченные из камня изображения животных. После принесения в жертву необходимого числа белых буйволов, гроб с прахом императора был Положен в роскошную каменную гробницу. Рядом с ним возложили желтые императорские одежды, драгоценное оружие и прочие военные императорские регалии. Вместе с гробом Чжу Ди были заживо замурованы 16 императорских наложниц. Когда вход в усыпальницу закладывали камнем, придворные явственно слышали крики погребаемых заживо женщин. Так, под грохот барабанов и пронзительные женские крики завершилось царствование человека, которого по праву можно назвать одним из самых великих провидцев и мечтателей в истории человечества.

Седьмого сентября 1424 г. императорский трон Китая занял Чжу Гаоши — старший сын покойного Чжу Ди. В первый же день своего правления он издал следующий эдикт:

«Все путешествия Золотого флота отныне должны быть прекращены. Корабли, стоящие в Тайцане (Taicang) — порт Янцзы (Yangtze), — необходимо перевести в Нанкин, а находящиеся у них на борту товары передать Департаменту внутренних дел и оставить на хранение на принадлежащих ему складах. Если среди иностранных посланников есть желающие вернуться на родину, им будет предоставлен небольшой конвой. Пребывающие в данный момент на борту больших кораблей чиновники и другие официальные лица, которым поручены те или иные правительственные задания, обязаны немедленно вернуться в столицу, те же, кого привлекли для участия в будущих путешествиях Золотого флота, могут разойтись по домам.

Строительство и ремонт «плавучих сокровищниц» немедленно прекратить. Вырубку строевого леса проводить отныне в пределах, установленных в годы правления императора Хон By (отца императора Чжу Ди). Порубку выше указанной нормы запретить. Все государственные закупки, связанные с дальними морскими переходами, а также изготовление медной монеты, массовую заготовку шелка-сырца, мускуса и листовой меди приостановить. Подданным империи, так или иначе участвовавшим в упомянутых закупках и заготовительской деятельности, предписывается вернуться в столицу»[32].

Чжу Гаоши приказал также немедленно освободить крупных чиновников, посаженных его отцом в темницу, в том числе, мандарина Ся Юаньчжи, министра государственных доходов и сборов. Министр Ся немедленно предпринял ряд шагов в целях обуздания инфляции, в частности запретил добычу золота и серебра на шахтах и рудниках, чтобы стабилизировать количество находившейся в обращении монеты из драгоценных металлов. Бумажных денег финансовая реформа не затронула (бумажные деньги были изобретены в Китае в 806 г. н. а — за много веков до того, как они стали появляться в Европе), зато она коснулась перца и прочих пряностей, которые в Китае ходили наравне с золотой и серебряной монетами. Увы, с отплытием Золотого флота количество перца и прочих специй в императорских хранилищах сильно поубавилось, поэтому вывоз их из страны был запрещен. Кроме того, жителям империи не разрешалось приобретать в собственность предметы роскоши. Были также сокращены многие бюджетные расходы, а все расходы по содержанию Золотого флота урезаны до минимума. «Китай в состоянии производить все необходимые для жизни товары и продукты самостоятельно. Мы вас спрашиваем: зачем империи тратить средства на закупку дорогостоящих безделушек за границей?»[33]

Новый император, полный молодой мужчина, склонный к созерцанию, был противником войн и не проявлял к армии никакого интереса. Он даже с отцом никогда не ходил в военные походы, предпочитая нежиться во дворце и вести умные разговоры со своими учеными мандаринами. Его жизненные принципы целиком основывались на ценностях конфуцианского учения. «Избавить человека от нищеты — все равно что вывести его из охваченного пожаром дома или вытащить на берег из бурных вод быстрой горной реки. Благонамеренный человек в подобном случае не должен колебаться»[34], — так он стал рассуждать, избавившись от опеки своего властного, решительного и жестокого Евнухов, поддерживавших экспансионистскую политику ЧжуДи, которая поставила Китай на край бездны, он не одобрял.

Последние корабли из отправленного в плавание императором Чжу Ди Золотого флота добрались до портов Китая в октябре 1423 г., пробыв в океане в общей сложности два с половиной года. Моряки из эскадры Чжэн Хэ ничего не знали о происшедших в стране переменах и, естественно, ожидали, что их встретят как героев — тем более что их странствия завершились невиданным успехом. Они достигли берегов неизвестных земель и стран, усовершенствовались в искусстве навигации и привезли с собой множество чудесных вещей, образцов удивительных растений и невиданных животных. Однако ничего подобного не произошло. Вернувшись на родину, капитаны и адмиралы Золотого флота подверглись всевозможным унижениям и репрессиям. Только Чжэн Хэ это не коснулось — уж слишком уважаемым человеком он был на родине. Но и его отправили в отставку, правда, сохранив за ним адмиральскую пенсию и дав ему место смотрителя императорской гавани в Нанкине. Кроме того, ему оставили подаренный императором Чжу Ди дворец и позволили закончить строительство мечети, которую он начал возводить еще до отплытия.

Чжу Гаоши умер в 1425 г., процарствовав всего год. Трон унаследовал его сын Чжу Чжаньчжи (Zhu ZhanЛ), который с еще большим усердием продолжал проводить политику своего отца. На землях Китая воцарилась гармония вполне в конфуцианском духе. Другими словами, страной, как и прежде, стали управлять сельские помещики, которым во всем подчинялись крестьяне. До тех пор, пока ирригационные системы находились в работоспособном состоянии, а крестьяне могли прокормить свои семьи, никто не собирался проводить реформы как в экономике, так и во внутренней политике Китая. Хуже было то, что гениальные, нестандартно мыслящие люди оказались невостребованными. Старая государственная машина снова заработала в полную силу, отметая все новое и непривычное. Торговцы и купцы влиянием не пользовались, банкиры и военные пребывали в забвении, а доходы от торговли с иностранцами составляли всего один процент от общих доходов империи. Впрочем, Чжу Чжаньчжи позволил все же адмиралу Чжэн Хэ совершить еще одно путешествие — в Мекку, поскольку Чжэн Хэ был ревностным мусульманином, но на этом эра дальних странствий закончилась

Со смертью Чжу Чжаньчжи, последовавшей в 1435 г., в стране установился режим ксенофобии. Первый же эдикт нового императора запрещал торговлю с иностранными государствами, как _и вообще путешествия за границу. Всякий купец, пытавшийся вывезти на корабле товары в другую страну, приравнивался к пирату и подлежал немедленной казни. В течение какого-то времени было запрещено даже изучение иностранных языков, равно как и преподавание китайского языка иностранцам.

Запрет на торговлю с заграницей существовал в Китае на протяжении сотен лет. Когда же в 1644 г. династия Мин сменилась династией Цин (Qing), изоляция Китая от остального мира стала еще более строгой. Чтобы предотвратить всякие попытки сношений жителей империи с иностранцами, южное побережье Китая на протяжении 700 миль было разорено и выжжено на глубину до 30 миль и совершенно опустело, поскольку обитателям прибрежной полосы было предложено перебраться в глубь страны. Судостроительные доки дряхлели и приходили в негодность, но властителям империи и этого было мало. Даже чертежи огромных «плавучих сокровищниц» были уничтожены, не говоря уже об отчетах их капитанов о путешествиях в дальние страны. Мандарин Лю Даци (Liu Dazia), главный чиновник военного министерства, изъял записи об этом путешествии даже из государственных архивов. Он заявил, что «экспедиция Сан Бао (так он называл Чжэн Хэ) на запад была пустой тратой огромных средств и, что важнее, человеческих жизней, поскольку люди во время плавания мерли тысячами, как мухи». Товары же, которые корабли Золотого флота привезли в Китай — бетель, черный бамбук, виноградная лоза, фанаты, яйца страусов и тому подобные вещи, — совершенно бесполезны для хозяйствования империи. Что же касается дневников путешествий — «записей чрезвычайно странных и рассказывающих о столь невероятных вещах, что человеческое воображение даже вряд ли может такое себе представить», — все это суть занесенные на бумагу вредные измышления, которые заслуживают сожжения. В своих дальнейших отчетах военному министру Лю Дани коротко замечает, что записи об экспедиции Чжэн Хэ и вахтенные журналы кораблей «утрачены»[35]. Увы, утрачены были не только бесценные записи о великом путешествии Чжэн Хэ, Китай лишился и всех земель, открытых моряками Золотого флота во время экспедиции. Более того, правители Китая желали стереть из народной памяти даже мысль о том, что где-то там, на другом конце земли, живут люди, отличающиеся по повадкам и обличью от китайцев. Только пираты и контрабандисты могли еще поддерживать связь между медленно агонизирующим колоссом и остальным миром. Нечего и говорить, что основанные китайцами колонии в Африке, Австралии, в Северной и Южной Америке были забыты, а обитавшие там люди предоставлены своей судьбе.

С конца 1421 г. Поднебесная империя начала постепенно впадать в своеобразную летаргию, в которой и пребывала на протяжении многих веков. Было сделано все, чтобы предать забвению наследие императора Чжу Ди и его преданных сторонников, таких, как, например, Чжэн Хэ, который возглавил и осуществил величайшее морское путешествие всех времен и народов. Какие океаны пересекли китайские моряки, какие земли видели, какие открытия сделали и какие колонии основали — все это с течением времени представляло все меньший интерес для правящей китайской элиты. Корабли, вернувшиеся на родину, догнивали у берега, а на смену им не пришло ни одно новое судно. Бортовые журналы кораблей и записи путешественников исчезли, и даже сама память об этих мужественных первопроходцах морей была столь искусно стерта из сознания целой нации, что, казалось, их и вовсе никогда не существовало. Но как только Китай, предан забвению свои великие географические и научные открытия, на века отгородился и от остального мира, оброненный им факел дальних странствий подхватили другие народы и страны. Но все великие морские путешественники, исследователи и колонизаторы других стран шли к заветной цели, следуя за тенью кораблей Чжэн Хэ и его адмиралов.

3
ФЛОТ ПЛЫВЕТ

Пребывая в полнейшем неведении о грядущих радикальных изменениях в политике Поднебесной, адмиралы и капитаны флота Чжэн Хэ продолжали держать прежний курс: великая армада величественно плыла к югу, пересекая Желтое море. Так началось великое путешествие, целью которого было достижение «края земли». Рано утром 5 марта 1421 г. кормщик, имея Полярную звезду строго за кормой, предложил штурману определиться — вычислить с помощью секстанта положение звезды относительно горизонта. Сделав первые вычисления, навигаторы продолжали двигаться на юг в течение 24 часов, потом снова определили положение Полярной звезды. Идя в южном направлении, навигаторы к концу первого дня путешествия не только смогли определить изменение географической широты, но и отрегулировать компасы с поправкой на магнитное воздействие полюсов, а также измерить скорость конвоя, пройденное им за день расстояние и соответствующим образом откалибровать лот.

О способах навигации, которыми пользовались Чжэн Хэ и его адмиралы, можно узнать из документа, называемого «У Пэй Чи» (Wu Pei Chi), счастливо избежавшего уничтожения и дошедшего до наших дней[36]. Это была карта и вместе с тем в полном смысле слова инструкция по управлению судном и ведению войны на море, предназначавшаяся для штурманов и капитанов. Подобного рода инструкции наносились на тонкие длинные полоски шелка или рисовой бумаги, вручались капитану корабля перед выходом из порта и содержали конкретные указания относительно особенностей того или иного маршрута. Отправляясь в ту или иную часть света, моряк уже знал, как в звездном небе над его головой будут располагаться звезды и как ему проложить курс корабля. Помимо этого, «У Пэй Чи» включала в себя детальное описание островов, мимо которых предстояло судну пройти, а также мысов, Заливов, бухт и бухточек. Благодаря этому документу можно Установить не только привычные маршруты китайских судов, но и степень точности, с какой проводились навигационные вычисления, а также способность навигаторов того времени прокладывать курс по звездам. Так что значение этого документа трудно переоценить.

Полярная звезда для китайских мореплавателей имела чрезвычайно важное значение — и как символ, и как своего рода небесный маяк. Она являлась краеугольным камнем китайской астрономической науки, поскольку считалось, что полюс занимает на планете высшую точку, аналогично тому как китайский император занимает высшее положение среди всех народов земли. Подобно тому, как императора окружали при дворе мандарины, придворные и евнухи, Полярную звезду на небе так же окружали придворные — звезды поменьше и не столь яркие. Чем ближе эти звезды-придворные оказывались к Полярной звезде, тем важнее становилось их значение в небесной иерархии. Конфуций говорил:

Западная астрономия, чьи принципы впервые изложили Аристотель и Птолемей, в качестве отправной точки для определения географической широты использовала экватор. В Китайской астрономической науке географическая широта определялась расстоянием от Северного полюса, которое, в свою очередь, определялось положением в небе Полярной звезды — ее высотой над горизонтом. Полярная звезда, которую легко отличить от прочих и увидеть на небе в любую погоду, находится строго над Северным полюсом. Китайцы считали это как 90° высоты или же 90° широты. На экваторе звезда находится на линии горизонта; это по китайским вычислениям соответствовало 0° высоты или 0° широты. Таким образом, замеряя высоту положения Полярной звезды над линией горизонта, китайцы определяли географическую широту. Кроме того, в соответствии с положением Полярной звезды по отношению к горизонту китайцы корректировали показания корабельного магнитного компаса.

К 1421 г. китайские моряки обладали уже более чем шестивековым опытом морской навигации, в основе которой лежали расчеты положения Полярной звезды и других звезд Северного полушария. Видя одну звезду или созвездие, китайцы с легкостью могли определить, где находятся на небе другие звезды, которые они мысленно объединяли с Полярной даже в том случае, если она еще не «взошла» на ночном небе.

При всем том китайцы не умели использовать Солнце для определения географической широты[38]. Это знание стало доступно португальцам примерно в 1474 г. С тех пор они могли определять широту в светлое время суток как в Северном, так и в Южном полушарии. Китайцы же не умели определять географическую широту к югу от экватора, где Полярную звезду не было видно. Отыскать в небе над Южным полушарием столь же яркую звезду, как Полярная, которая могла бы играть аналогичную роль, являлось всегдашней мечтой любого китайского навигатора.

В VII в. н. э. китайцы уже умели выдерживать правильный курс корабля с помощью компаса и знали о магнитных полюсах и свойствах магнитов. Тонкая пластинка намагниченного железа плавала в масле; при этом один конец ее всегда указывал в сторону «магнитного» севера. В 1421 г. китайские моряки двигались в нужном им направлении, руководствуясь вполне надежным компасом, имевшим погрешность в пределах двух градусов. Пройденное расстояние китайцы измеряли с помощью песочных часов. В больших песочных часах Песок пересыпался из одной стеклянной сферы в другую в течение двух с половиной часов: именно столько времени, сколько продолжалась морская вахта. К концу вахты моряк Умножал среднюю скорость корабля на два с половиной и заносил полученные данные в вахтенный журнал.

Однако вычисление географической долготы представляло собой проблему, которую китайцам не удавалось разрешить вплоть до начала шестого, и последнего, путешествия Золотого флота Чжэн Хэ. Изменения в долготе зависят от четырех вещей: курса корабля, его скорости, времени движения и от того, на юг или на север от экватора движется судно. Отмечая по песочным часам время, зная скорость судна и его курс по компасу, капитан мог с достаточной степенью точности определить изменения в долготе. Однако подобное определение географической долготы таило в себе существенные недостатки. Если водная поверхность, по которой двигался корабль, в силу разных причин сама находилась в движении относительно неподвижного берега или более стабильных водных масс — например, если корабль подхватывало сильное морское течение, — моряку было трудно правильно вычислить долготу. Это можно было сделать, лишь замеряя так называемое «абсолютное» время, чего, к слову сказать, европейцам удалось достичь лишь через три с половиной столетия после описываемых событий, когда Джон Хэррисон изобрел морской хронометр. Но к началу шестого путешествия отсутствие точного инструмента стало причиной значительных ошибок китайцев в вычислении долготы. Навигация по Полярной звезде позволяла определять долготу к северу от экватора сравнительно с большой точностью, но при отсутствии этого нерукотворного маяка и наличии движения самостоятельных мощных водных масс определение долготы представляло большую проблему, которую китайцам удалось разрешить лишь в самом конце великого путешествия.

Имея за плечами многовековой опыт морских путешествий по бурным морям, китайские морские инженеры разработали конструкцию прочного морского судна, которое собиралось из отдельных секций. Каждая секция имела с обеих сторон водонепроницаемые переборки вроде перегородок, существующих на стебле бамбука. Секции судна скреплялись между собой с помощью латунных или медных штырей, каждый из которых весил несколько килограммов. Изготовленный из тика каркас судна обшивался тремя слоями досок из твердых пород дерева с помощью гвоздей. Промежутки между досками заполнялись кокосовыми волокнами и заливались смесью из расплавленного тунгового масла, извести и птичьего клея. Этот своеобразный водоотталкивающий лак использовался для придания герметичности деревянному корпусу судна, начиная с VII в. н. э. Однако для строительства и снаряжения большого флота такого лака требовалось очень много. По этой причине на берегах Янцзы во времена правления императора Чжу Ди выросли целые плантации тунговых деревьев.

Морские инженеры, работавшие на Лунзянских судостроительных верфях, стремились создать корабли, способные выдержать даже самые суровые океанские штормы. Усиленный особенно прочными деревянными брусьями форштевень корабля позволял ему рассекать любую волну, а изготовленный из тика киль, идущий по всей длине судна, помогал сохранять остойчивость при качке. Для еще большей остойчивости к нижней части судна вдоль киля прикреплялись металлическими скобами особой формы тяжелые камни. Помимо основного, существовали и съемные кили, которые по мере необходимости можно было опускать и поднимать как с левого, так и с правого борта. Чтобы уменьшить качку, во время шторма с правого и левого борта в воду опускали также специальные якоря — своего рода стабилизаторы качки. Китайские корабли были так искусно построены, что даже при сильном волнении качка на них почти не чувствовалась.

«Плавучая сокровищница» могла выдержать даже тайфун, а состоявшая из отдельных секций конструкция позволяла ей оставаться на плаву даже после столкновения с рифом или с айсбергом. Такой корабль остался бы на плаву даже в том случае, если бы любые из водонепроницаемых секций судна получили пробоины и оказались целиком заполнены водой. Чтобы увеличить полезную нагрузку, кораблестроители сделали корпус судна максимально широким, а дно плоским. Изготовленные из особо прочного шелка паруса, помимо основных рей, укреплялись на специальных бамбуковых реечках, образовывавших прочный каркас (так называемые рейковые паруса), и могли поворачиваться под углом к воздушному потоку. Кстати сказать, подобные паруса были характерны для всех китайских парусников. Это давало китайцам возможность быстро поворачивать паруса по ветру, а при необходимости так же быстро их убирать.

Наиболее надежными китайскими судами в XIV и XV вв. и, вне всякого сомнения самыми крупными, были китайские джонки. Ибн Баттута (1304–1377), марокканский путешественник и писатель, который странствовал по Азии в XIV в., писал, что торговые перевозки между Малабарским (Malabar) берегом в Индии и Китаем ведутся исключительно на китайских судах. Через 5 веков после этого, в 1848 г., китайская джонка, построенная по всем правилам средневекового кораблестроительного искусства, ходила из Шанхая в Лондон с заходом в Нью-Йорк. Команда джонки состояла из английских морских офицеров. Так вот, они отмечали, что джонка отлично слушалась руля, могла ходить при попутном и даже при боковом ветре и развивала вполне приличную скорость. При всех своих достоинствах джонки относились к тому типу кораблей, которые должны были осуществлять перевозки в основном между китайским и африканским побережьями, с чем, надо сказать, они вполне успешно справлялись на протяжении веков, подгоняемые ровно дувшими муссонами, меняющими свое направление в этих краях всего 2 раза в год. К сожалению, китайцы почти не умели лавировать и, переменяя галсы, идти против ветра, а ходовые качества джонок выявлялись наилучшим образом, лишь когда они шли при попутном ветре, что создавало известные ограничения при плавании в широтах, где ветры постоянно меняли направление. Этот недостаток китайских кораблей проявился, когда они вышли из зоны так называемого муссонного пояса в Южно-Китайском море и Индийском океане, и не мог не сказаться на дальнейшем маршруте Золотого флота.

Командовавшие этой армадой евнухи, как адмиралы, так и капитаны, не знали себе равных в Китае и были опытными в морском деле. Другое дело команды их кораблей. В Средние века матросов, как в Китае, так и в других странах, включая европейские, набирали из низших слоев общества. Многие низшие чины были преступниками и шли в плавание, чтобы избежать заключения в темницу или ссылки. Что ж, в некотором отношении жизнь матросов была значительно лучше жизни заключенного. Прежде всего, им выдавали форму — белую холщовую робу до колен, кроме того, их неплохо кормили, они получали свою порцию спиртного, а также могли пользоваться услугами лекаря. При штабе Золотого флота числилось около 180 лекарей и хирургов, кроме того, на каждые 150 членов экипажа полагался свой особый лекарь, отвечавший за здоровье этих людей. Однако при всей заботе, которую, казалось бы, проявляло руководство к экипажу и его нуждам, потери среди нижних чинов были огромные. Тяготы путешествия были столь велики, что на родину возвращался лишь один моряк из десяти. Впрочем, возвратившихся из дальнего похода щедро награждали (это относится к плаваниям Золотого флота до 1421 г.). Если они были преступниками, им прощали грехи, кроме того, назначали неплохие пенсии.

Подобно всем морякам на свете, китайские мореплаватели были людьми суеверными. На каждом корабле великой армады имелась особая каюта-часовенка, посвященная Шао-Линь — святой заступнице моряков. Вечером перед ужином на каждом корабле читалась посвященная ей коллективная молитва. Когда китайские моряки сходили на берег в иностранном порту, они не забывали брать с собой круглое бронзовое зеркальце, которое, согласно поверью, должно было отпугивать злых духов. С этой же целью применялось так называемое священное буддийское колесо, которое медленно крутили за ручку, распевая молитвы. Однако это можно было делать лишь на борту из-за некоторой громоздкости этого устройства.

Элиту команды составляли навигаторы (штурманы) и знатоки компаса; для работы им был предоставлен закрытый мостик, жили они и питались отдельно от других членов команды. На кораблях также находилось изрядное количество ремесленников и квалифицированных мастеров всех профессий и специальностей — конопатчики, мастера по шитью парусов, кузнецы, механики, плотники, лакировщики и маляры, которые должны были ремонтировать корабли и поддерживать их в пригодном для плавания в открытом море состоянии. На борт приняли даже каменщиков и резчиков по камню, которые, завершив работу в Запретном городе, оказались не у дел. В составе экипажа имелся также ученый-исто-рик, Ма Хуань (Ма Huan), в обязанности которого входило написание истории путешествия. Его дневники под общим названием «Подробный отчет о виденных мною берегах и землях» были опубликованы в 1433 г., то есть через 10 лет после завершения путешествия Чжэн Хэ.

Сыпучие продукты — бобы сои, пшеницу, чечевицу и рис — везли на особых кораблях-зерновозах, которые были так велики, что это позволяло флоту находиться в открытом море, не заходя в порты и не пополняя запасов продовольствия, до четырех месяцев. Тут, однако, существовала большая опасность: стоило только одному или нескольким зерновозам затонуть, как флот неожиданно мог оказаться в Отчаянном положении. Молодые бобы сои, которые круглый год выращивали на борту в специальных кадках, использовали в самых разных целях. В частности, длинные побеги, так называемые «желтые усы», которые давала соя, служили источником аскорбиновой кислоты, рибофлавина и никотиновой кислоты, являющихся составными элементами витамина С, и помогали экипажу спасаться от такой ужасной болезни, как цинга. Китайские лекари отлично понимали опасность цинги и знали средства борьбы с ней. С этой целью на борт брали также большие запасы цитрусовых — диких и окультуренных лимонов, апельсинов и грейпфрутов — и других содержащих витамин С плодов, таких, к примеру, как кокосовые орехи. Надо сказать, что более всего в этом отношении ценились грейпфруты, целебные свойства которых были известны китайским медикам еще с V в. до н. э. «Разумный и рачительный государь должен знать, какую большую пользу может принести государству Чу высаживание на его землях плодовых садов, где произрастают апельсины и грейпфруты»[39].

Рис был не белым, а коричневым; его шелуха служила источником витамина Β₁. Китайцы знали о целебных свойствах и этого витамина, а потому болезнь бери-бери, вызывающая дегенерацию нервной системы, встречалась у китайских моряков крайне редко. Из свежих овощей на корабельном камбузе чаще всего можно было обнаружить капусту, турнепс и молодые побеги бамбука. Когда овощи подходили к концу, моряки ели «желтые усы» сои, которые в этом случае приобретали особую ценность. Из сои делали также соевый творог, или тофу, богатый витамином D, и любимый всеми соевый соус. Тофу и овощи также часто приправляли соусом из рыбы, сушеных водорослей и специй. Кроме того, такую пищевую добавку, как глутамат, получали из зерен пшеницы. Их жевали, жвачку выплевывали в котел и ставили в теплое место для ферментации. Подобный способ приготовления глутамата существует в латиноамериканских деревушках и в наши дни. Из пшеничной муки приготовляли также лапшу, макароны и клецки. Сахарный тростник использовали для подслащивания сушеных фруктов или просто жевали, откусывая по кусочку от стебля.

Фрукты и овощи хранили или консервировали самыми различными способами, часто довольно остроумными. Фрукты сушили или засыпали сахаром, груши, побеги бамбука и виноград зарывали в песок, овощи солили или мариновали в уксусе с добавлением сахара[40].

Мясо на кораблях имелось в ограниченном количестве. По преимуществу это было мясо собак, которых держали на борту и кормили с целью последующего употребления их в пищу. Важное место в мясном рационе представляли также лягушки, которых содержали в специальных чанах. Цыплят, предназначенных для ритуала гадания, берегли и в пищу не употребляли, зато рыбы — свежей, соленой, сушеной, а также чуть «с душком» для пикантности (так сказать, ферментированной) — было сколько угодно. Рыбу ловили специально выдрессированные для этого морские выдры; обычно эти животные работали парами, загоняя в сети стаи мелкой рыбешки. Кроме того, рыбу ловили с помощью неводов и на крючок. Матросы пили зеленый, черный и красный китайские чаи и рисовое вино, которое было чрезвычайно популярно. «Через шесть месяцев [в августе] мы еще жевали дикие сливы и ягоды; когда пошел седьмой месяц, варили кабачки и фасоль, когда миновал восьмой, стали есть сушеные финики, а на десятый месяц раздобыли риса и приготовили крепкое вино, чтобы выпить за здоровье и долголетие»[41].

Из вина делали ликеры, водку и уксус. На специальных Джонках везли большие запасы питьевой воды, которую при Первой необходимости перекачивали на корабли. При всем том, китайцы умели получать дистиллированную воду из морской воды, используя в своих дистилляционных устройствах для правильного процесса опреснения тюленью ворвань или даже вполне современный керосин. Умея опреснять воду и сохранять овощи в течение длительного времени, китайцы могли переплыть любой океан без особого ущерба для здоровья команды. Пища, которую потребляли китайские моряки во время плавания, была куда более разнообразной и питательной, нежели рацион матросов Магеллана во время его знаменитого кругосветного плавания спустя столетие. «Мы ели одни только заплесневелые сухари, превратившиеся в труху, где попадались черви и крысиный помет»[42]. На китайских кораблях за крысами охотились особые собачки, взятые в плавание именно с этой целью. Для уничтожения вредных насекомых применялся мышьяк, который, кстати, использовался также в качестве удобрения, вносившегося в почву в кадках, где выращивались овощи.

Наложниц на корабли набирали из плавучих борделей в Кантоне[43]. Эти девушки принадлежали к этнической группе, именуемой «танка». Танка были дальними потомками переселившегося на побережья Китая племени, специализировавшегося на ловле жемчуга. Они говорили на особом диалекте и отличались от китайских женщин тем, что отказывались бинтовать себе ступни. Танка запрещалось сходить на берег в порту, куда заходили корабли, и выходить замуж за китайцев. Они посещали великолепные банкеты, которые устраивали капитаны того или иного судна, и умели пить, не пьянея, — этому, между прочим, их специально обучали, поскольку на банкетах вообще пили очень много. Девушки танка были довольно образованными и знали до тонкостей искусство любви. Кроме того, они должны были уметь развлекать знатных путешественников, а потому неплохо играли в карты и шахматы, пели песенки, подыгрывая себе на музыкальном инструменте, хорошо танцевали, были обучены манерам, подобающим театральной актрисе, и могли при случае поставить и сыграть пьеску. В большинстве своем они были буддистками. Будду они принимали безоговорочно, возможно, по той причине, что он в своем учении никогда никого не осуждал, призывал ко вселенской любви и в равной степени сочувствовал всем людям, будь то император, посудомойка или проститутка.

Надо сказать, что наложниц из-за их профессии никто не осуждал. Они считались полезными и, более того, необходимыми членами общества и занимали на социальной лестнице вполне определенное, освященное традицией и веками место. Секс же рассматривался как данное человеку Небом наслаждение, и его роль в китайском обществе нельзя недооценивать. «Из всех десяти тысяч вещей, созданных Небом, самое ценное — мужчина. Из всех вещей, которые доставляют мужчине удовольствие, ничто не сравнится с сексуальным актом. Это истинное благословение небес»[44]. Все мужчины имели право владеть наложницами; основным же критерием при подборе женщин на эту роль считалась красота. «Ни положение, ни богатство ничего не значат там, где единственным мерилом может быть лишь физическое совершенство»[45].

Китайские властители часто приглашали в Пекин глав зависимых от них государств, и те, бросив семьи, совершали длительное путешествие по морю, чтобы добраться до столицы Поднебесной. Время пребывания в странствии им скрашивали красивые наложницы, чьи ласки невозможно было забыть. Ничего удивительного, что раз побывав в Китае, иностранные вельможи возвращались туда по первому же зову императора.

В сексуальных играх наложницы часто применяли всевозможные возбуждающие средства. Самым популярным из них было вино, настоянное на красных ящерицах, пойманных в момент соития и в таком виде запечатанных в сосуде. Прежде чем подобное вино поступало в продажу, его выдерживали Не менее года. Популярны в этом смысле были также мази, изготовленные из гениталий бобра или другого «похотливого» животного, которыми натирали пенис гостя, и так называемый «эликсир лысой курицы»[46]. Этот знаменитый эликсир поручил свое название вследствие забавного случая, приключившегося с префектом провинции Шу (Shu), который начал употреблять это средство, когда ему минуло 70. Средство оказалось настолько действенным, что жена префекта не могла ни ходить, ни сидеть и стала просить мужа, чтобы он этот эликсир вылил. Муж, вняв мольбам жены, так и поступил. Как гласит предание, дворовый петух выпил эту жидкость, вскочил на курицу и «непрерывно соединялся с ней на протяжении нескольких дней. При этом он постоянно клевал свою подругу в голову, и с такой страстью, что выклевал у нее на голове все перья»[47].

«Классическая» постель наложницы была декорирована символическими плодами. На деревянном изголовье вырезали изображение веточки цветущей сливы — слива считалась символом сексуального наслаждения и удовлетворения плотской страсти. Персик символизировал женские гениталии, а гранат — наружные женские половые органы. Когда зарубежные вельможи или послы поднимались на борт «плавучей сокровищницы», им часто преподносили в подарок плоды граната. В светлое время суток наложницы носили широкие, просторные брюки или шаровары. Когда же они занимались любовью, то обычно надевали «мо-сон» (mo-hsiong) — нечто вроде алого шелкового бюстгальтера и шелковые чулки. Наложницы и их гости омывали тела как до, так и после полового акта. Уже тогда были в ходу мужские презервативы, именовавшиеся «йин-чя» (yin-chia), а также различные вагинальные средства вроде желе «агар-агар», служившие в качестве смазок и увлажнителей и обладавшие легким антисептическим действием. Венерические заболевания в эпоху «плавучих сокровищниц» встречались крайне редко, хотя в позднюю эпоху Мин они стали распространяться с ужасающей быстротой.

Главной целью куртизанки было заполучить человека, который бы ее полюбил и навсегда связал с ней свою жизнь. Часто бывало, что после возвращения из Китая тот или иной иноземный вельможа выражал желание, чтобы его наложница сошла с ним на берег и осталась на его родине. На корабле же наложница пользовалась уважением и находилась под защитой закона и командира судна. Если же ей не удавалось осуществить свою мечту и она становилась слишком стара, чтобы привлечь внимание мужчины, ей поручали работу наставницы, и она обучала молодых женщин петь и танцевать. Часто после отъезда иноземного вельможи или посланника выяснялось, что наложницы от них беременны. Что происходило с детьми наложниц, анналы умалчивают.

В ожидании гостя наложницы не сидели без дела и, вполне вероятно, выполняли кое-какие нетяжелые работы — готовили, мотали шелк, шили, плели канаты или присматривали за растениями в кадках — до того момента, когда иностранный вельможа или посол призывал их к себе для оказания определенного рода услуг. Часто им бывало одиноко, поскольку евнухи компанию с наложницами не водили, а простого матроса за одну только попытку приблизиться к помещению, где они обитали, казнили.

Когда огромные корабли Золотого флота Чжэн Хэ плыли на юг, выполняя первую часть возложенной на флот миссии, их подгоняли дувшие в корму и наполнявшие паруса сильные муссонные ветры. Испокон веку установившиеся в этом районе муссоны задавали отходившим от побережья Китая кораблям привычное направление — от портов Китая через Индийский океан к берегам Индии и Африки. Такие порты, как Малакка, получили свое развитие в связи с необходимостью складировать товары в перерывах между муссонами: юго-западным в июле и северо-восточным в январе. Китайцы, отправляясь в путешествие, использовали северо-восточный Муссон, чтобы добраться до Индии, а домой возвращались со бедующим муссоном. Юго-западный муссон достигал территории Индии в июле — несколькими неделями раньше, чем он добирался до побережья Китая. Таким образом, корабль, отплывающий из Индии с северо-западным муссоном, достигал Малакки еще до того, как китайцы начинали ставить паруса и отчаливали от своего побережья. Он разгружался и отправлялся домой как раз к тому времени, когда китайские джонки входили в бухту Малакки.

В соответствии с записями Ма Хуаня, флот Чжэн Хэ прибыл в Малакку через 6 недель после того, как высокие зарубежные гости покинули Пекин. Порт в Малакке был основан китайцами как перевалочная база для кораблей, возивших специи с Молуккас (Moluccas), или Островов пряностей (Молуккские острова современной Индонезии), и в скором времени сделался центром торговли китайским фарфором и индийским текстилем, превратившись в крупнейший порт Индийского океана. Малакка находится на полпути между Индией и Китаем на расстоянии 120 миль от современного Сингапура, контролирует Малаккский пролив, через который идет основной поток судов из Индии в Китай, и предоставляет кораблям для стоянки просторную бухту, защищенную от штормов кольцом островков и островов. Неподалеку от Малакки находились оловянные рудники, протекала полноводная река и росли рощи тиковых деревьев. Все это, вместе взятое, делало Малакку практически идеальным торговым портом и местом для стоянки и ремонта кораблей. Торговля специями процветала и продолжала приносить огромный доход, позволявший купцам, торговцам и капитанам торговых судов с легкостью составлять себе огромные состояния. Кстати сказать, попытка контролировать торговлю специями и стала одной из главных причин, заставивших португальцев, а позже испанцев и других европейцев бросить вызов Мировому океану.

Китайцы, помимо особенно опекаемых ими Малакки и Каликута на юго-западном побережье Индии, создали и так или иначе поддерживали разветвленную сеть портовых городов поменьше, охватывавшую Юго-Восточную Азию и страны бассейна Индийского океана. Чжэн Хэ использовал эти порты в качестве баз для своего Золотого флота, где его корабли могли запасаться продовольствием и свежей водой на всем протяжении пути от Китая до Восточной Африки. Этим портам отводилось также чрезвычайное важное место в грандиозных планах императора Чжу Ди: превращения всего обитаемого мира в данника Поднебесной империи. В 1421 г. торговлю в странах бассейна Индийского океана контролировали Китай и арабские государства, находившиеся на территории Египта и побережье нынешнего Персидского залива. Отношения между Китаем и этими государствами были дружескими. Подобно всем остальным нациям мира, арабы чрезвычайно высоко ценили китайский фарфор и шелк, и экипажи китайских джонок, груженные этими бесценными сокровищами, всегда находили теплый прием в арабских портах.

Китайские и арабские торговцы пользовались примерно равным влиянием в великом индийском порту Каликут. Ормуз в Персидском заливе, Малинди, Килва и Занзибар (Malindi, Kilwa, Zanzibar) в Восточной Африке являлись арабскими портами, впрочем, они интенсивно использовались и китайцами. Но Малакка была фактически китайской колонией и считалась важнейшим китайским форпостом в этом регионе.

В дневниках Ма Хуаня немало страниц посвящено описанию Юго-Восточной Азии. Историк флота рассказывает о крокодилах, живущих в болотах среди мангровых зарослей, о «резиновых» деревьях, оловянных шахтах и кокосовых плантациях.

Ма Хуань также весьма живо описывает стоянку китайских кораблей в порту Малакки и сам город.

Помимо всевозможных товаров, в изобилии имевшихся в Малакке, китайцев весьма привлекали обитавшие в этом городе женщины. «Мыслительные способности здешних жен развиты значительно больше, чем у их мужей. Если местная женщина находится в интимных отношениях с одним из наших соотечественников, ее муж преспокойно взирает на то, как китаец тискает его жену, и говорит: «Моя жена так хороша, что способна понравиться даже подданному китайского императора»[52]. Если верить историку, мужчины Малакки вообще были склонны во всем потакать своим женам и очень старались их ублажить. В этом им помогали стеклянные шарики китайского производства. Этот обычай — использовать для удовлетворения женщины стеклянные шарики — до сих пор существует в некоторых частях Юго-Восточной Азии.

Кто только не посещал Малакку — и бенгальцы, и гуджаратцы (Gujaratis), и парсы, и арабы, и представители еще сорока четырех других наций и народов, говорившие на сорока восьми языках! — и все они возвращались домой, закупив китайские товары. Лодки, которые привозили специи с Островов пряностей Тернате и Тидоре (Ternate, Tidore), что входили в состав островов Молуккас, отплывали восвояси, нагруженные китайским фарфором. Арабские дхоу плыли на северо-запад в Индию, в страны Персидского залива, Египет и Венецию, нагруженные китайским шелком и закупленным по пути батиком и оловом из Малакки и с Явы. После того как китайские джонки выгружали на Малакке привезенные ими шелка и фарфор, их трюмы наполнялись специями, индийскими геммами и венецианским стеклом.

Вся торговля архипелага и, в значительной степени, Юго-Восточной Азии была сосредоточена в Малакке, где всем заправляли китайцы. Китай закупал здесь в сто раз больше специй, чем, к примеру, все европейские страны, вместе взятые. Китайские купцы контролировали не только здешний рынок товаров и специй и цены на них, но также развлечения и азартные игры. В городе устраивали китайские ярмарки, где купцы вовсю предавались азартным играм. «По мере того как товары распродавались, возрастал размах азартных игр и столь же неуклонно поднимались ставки»[55]. Малакка Использовалась также как передовая база китайского флота во время путешествий всех Золотых флотов Чжэн Хэ. О том, Какое важное значение командующий объединенным флотом придавал этому портовому городу, свидетельствует тот Факт, что он возвел здесь величественный храм, и по сию пору высящийся у дороги, названной в честь этого великого флотоводца. Согласно легенде, флагманский корабль Чжэн

Хэ напоролся в море на риф, но тройная обшивка и водонепроницаемые переборки корабля с честью выдержали испытание, что позволило адмиралу благополучно добраться до Малакки.

Экспедиции, предпринимаемые Чжэн Хэ, с каждым разом становились все более дальними. Флот, принимавший участие в первой экспедиции, продолжавшейся с 1405 по 1407 г… насчитывал 62 крупных корабля с экипажем в 27 800 человек. По пути в Малакку флот посетил Камбоджу и Яву, а затем отплыл с юго-западным муссоном в Шри-Ланку и Калькутту, находившуюся на западном побережье Индии. Происшедший во время этого перехода случай внушил морякам уверенность в том, что их адмирал Чжэн Хэ находится под покровительством Неба. Во время ужасного шторма, когда моряки возносили молитвы своей небесной покровительнице Шао-Линь, моля ее спасти их жизни, кто-то из матросов, подняв голову, увидел среди полыхавших молний странное свечение, исходившее от верхушек мачт флагманского корабля. Это свечение — люминесценция концентрированного атмосферного электричества, именуемое в Европе огнями святого Эльма, китайские моряки тут же окрестили священным светом. «Как только затеплился священный свет, опасность сразу же стала уменьшаться»[56].

Перед выходом в третью экспедицию (1409–1411), Чжэн Хэ уже имел хорошо продуманную программу действий. Объединенный флот должен был использовать Малакку как главную базу, откуда корабли, разделившись на эскадры, должны были двигаться в разных, заранее намеченных Чжэн Хэ направлениях. Подобная практика себя оправдала. Когда в 1413 г. новый великий флот пришел из Китая в Малакку, одна эскадра двинулась оттуда к Бенгалии, Мальдивским островам и побережью Африки; другая же должна была пересечь Аравийское море, Персидский залив и достичь Ормуза. Флоты следующей экспедиции (1417–1419) посетили каждый ^ало-мальски значимый торговый порт на побережье Африки, Аравии, Индии и Азии, а на обратном пути захватили с собой правителей и послов стран этого региона, которые должны были принять участие в церемонии освящения и открытия Запретного города в Пекине. Перед тем как Золотой флот двинулся в обратный путь, чтобы развезти иностранных вельмож по домам, Чжэн Хэ отправил впереди себя эскадру под командой адмирала Ян Цина. Ему ставилась задача раз и навсегда разрешить проблему определения географической долготы.

Последнее путешествие Золотого флота Чжэн Хэ было задумано как самое грандиозное из всех. Пополнив запасы провизии и воды в Малакке, китайцы плыли пять дней в северном направлении и встали на якорь у Семудеры (Semudera; современная Суматра), где, если так можно выразиться, находились ворота Индийского океана. Там адмирал разделил свою армаду на четыре флота. Каждый флот имел на вооружении пушки, стрелявшие порохом и ядрами. Три из этих великих флотов отправлялись в плавание под командой Великого евнуха Хон Бао (Hong Вао), евнуха Чжоу Маня (Zhou Man) и евнуха Чжоу Вэня (Chou Wen)[57]. Четвертый флот, сравнительно небольшой, Чжэн Хэ оставил под своей командой. Поскольку он был правой рукой императора, ему невместно было отлучаться из столицы на слишком долгий срок. Доставив послов и иностранных правителей в страны Юго-Восточной Азии, он должен был вернуться в Китай в ноябре 1421 г.

Если считать, что Чжэн Хэ взял с собой небольшое число судов, поскольку его миссия была сравнительно простой, то можно выдвинуть предположение, что остальные три флота насчитывали от 25 до 30 кораблей каждый. Чжэн Хэ поручил своим адмиралам заботу о жизни и смерти своих моряков; адмиралы, в свою очередь, перепоручили свою власть, Назначив старших морских командиров — по 2 бригадира и93 капитана разных рангов на каждый флот. Старшим офицерам подчинялись младшие — 104 лейтенанта и 103 младших лейтенанта. Как уже было сказано, все 3 флота первым делом должны были доставить находившихся на борту иноземных вельмож и послов на родину — в порты Индии, Аравии и Восточной Африки. После этого флоты должны были встретиться у южного побережья Африки, чтобы приступить к осуществлению второй и самой важной части порученной императором миссии — плыть по неисследованным водам «до конца земли». Адмиралы отлично знали, чего хотел от них властитель Поднебесной — достичь края Ойкумены, попутно собирая дань с проживавших в дальних землях варваров и подводя их под державную руку китайского императора. Им оставалось или выполнить пожелание своего сюзерена, или умереть.

4
ОГИБАЯ МЫС ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ

Чтобы проследить историю китайских географических открытий вплоть до этого момента, мне, дорогой читатель, пришлось собирать информацию буквально по крупицам. К тому же, как я уже говорил, я вообще довольно плохо знал китайскую историю и культуру. Когда же я решил написать о так называемых «вычеркнутых из истории годах» (1421–1423), мне, казалось, предстояло столкнуться уж и вовсе с необоримыми трудностями. Тем не менее я храбро взялся за перо, полагая, что мне помогут в работе знания и опыт, полученные мной за долгие годы морских странствий, когда я служил офицером на различных кораблях Ее Величества, ходивших в высоких широтах.

Во время шестого великого плавания Золотой армады ее флоты, возглавляемые адмиралами Хон Бао, Чжоу Манем, Чжоу Вэнем и Ян Цином, бороздили моря и океаны на протяжении двух с половиной лет, но главный мандарин военного министерства Лю Даци приказал все записи, касавшиеся этого великого плавания, уничтожить. По этой причине мы практически не имеем никаких официальных свидетельств о том, куда ходили за эти годы китайские моряки и какие земли они открыли. Хотя до сих пор я покорно следовал по стопам академических историков, куда более образованных и талантливых, чем ваш покорный слуга, начиная с этого момента я решил взбрыкнуть и позволить себе воспользоваться собственным опытом по дешифровке и толкованию тех немногих документов по истории китайских географических открытий, которые имелись в моем распоряжении. А именно составленными китайскими моряками древними картами и лоциями, а также несколькими манускриптами и материальными свидетельствами пребывания китайцев в отдаленных уголках земли, которые дошли до нашего времени.

Двумя такими материальными памятниками дальних странствий являются покрытые резьбой камни. Адмирал Чжэн Хэ, опасаясь (и не без оснований) полного забвения своих заслуг со стороны новых правителей Китая, а также того, что он может просто-напросто не вернуться домой, погибнув в бушующих волнах океана, установил эти два камня в святилищах, посвященных Небесной супруге — особенно почитаемой в Китае даоистской богине. Он совершил это деяние, прежде чем отправиться в свое последнее путешествие, которое состоялось в конце 1431 г. Первый камень установлен в Чианьсу (Chiang-su) в провинции Фуцзянь (FuЛan), а второй — в Линьчиачан (Lin-Chia-Chang). Обнаруженные учеными только в 1930 г., эти мемориальные плиты поведали мне немало интересного о совершенных славным адмиралом открытиях, а также о путешествиях его Золотого флага по Мировому океану.

Надпись, вырезанная на камне в Чианьсу:

Надпись, вырезанная на камне в Линьчиачан:

«Мы прошли по океану более 100 000 ли и видели волны высотой с гору. Кроме того, мы видели в отдалении земли варваров, полускрытые голубым флером тумана, в то время как наши алые паруса, похожие на облака, освещенные алым закатным солнцем, несли нас все дальше и дальше по курсу, днем и ночью, в любую погоду, наперекор штормам, ураганам и огромным волнам»[59].

Перевод на английский язык текстов, вырезанных на установленных Чжэн Хэ каменных плитах, был впервые сделан великим исследователем средневекового Китая Дж. Дж Л. Дайвендаком (J. J. L. Duyvendak) в 1930 г. В первом издании своей книги «Подлинные даты китайских морских экспедиций в начале XV века» перевод ключевой для меня фразы звучал так: «Числом более трех тысяч». Другие ученые[60], также обратившие внимание на резные камни Чжэн Хэ, считали, что число «три тысячи» настолько невероятно, что говорит лишь об элементарной ошибке каменщиков, выбивавших на поверхности плиты цифры и иероглифы. Исходя из этого, в общем-то, спорного постулата, они ограничили количество «других стран», которые посетили китайцы, довольно скромным числом — «тридцать». Эта цифра и была принята как наиболее реальная большинством тогдашних исследователей и ученых. Я тоже так считал, пока не прочитал книгу Дайвендака. И тут меня осенило: первоначальный перевод был абсолютно верным! В самом деле, с какой стати каменщикам, наверняка опытным в своем деле людям, допускать столь грубую ошибку? Я загорелся: а что, если вырезанная на камне цифра соответствует действительности? Ведь это означает, что флоты Чжэн Хэ и в самом деле могли посетить 3000 «других стран». Но если это так, историю географических открытий просто необходимо переписать заново!

Пытаясь реконструировать маршруты, по которым следовали китайские корабли, я решил первым делом поставить себя на место возглавлявших Золотые флоты адмиралов. А для этого самое лучшее было самому отправиться в плавание и посетить те земли и острова, которые, согласно моей теории, посетили китайцы. В этом смысле мне повезло: в те годы я служил младшим офицером на корабле Ее Величества «Ньюфаундленд» под началом такого достойного капитана-подводника, как Артур Хезлит. Теперь он уже сэр Артур Хезлит, вице-адмирал, и награжден многими орденами и медалями Британской империи.

«Ньюфаундленд» вышел из Сингапура в феврале 1959 года, прошел Малаккским проливом в Индийский океан, а потом повернул на запад к африканскому континенту. Мы посетили Сейшельские острова и через некоторое время достигли восточноафриканского побережья в районе Момбасы. Мы зашли в Занзибар, потом в Дар-эс-Салам, после чего сделали остановку в порту Лоренцо-Маркес. Затем мы пошли вдоль восточного побережья Африки, посетив Ист-Лондон и Порт-Элизабет, обошли мыс, зашли в Кейптаун, а потом двинулись в западном направлении, огибая так называемый Африканский выступ и держа курс в сторону Сьерра-Леоне; после этого, миновав острова Зеленого Мыса, мы направились домой в Англию.

Из этого путешествия я почерпнул неоценимые сведения о ветрах, морских течениях и проблемах в навигации, с которыми были вынуждены иметь дело китайские адмиралы. Не получив подобного опыта и знаний, я был бы не в состоянии отыскать свидетельства странствий китайцев по миру и восстановить тот призрачный след, который оставили за своей кормой китайские корабли, огибая земной шар. Если теперь я могу со всей уверенностью сказать, куда шли Золотые флоты и где пролегал их путь, то лишь потому, что научился читать старинные карты и знал, в каком направлении здесь дули ветры, куда затягивали суда в этих краях морские течения и как вело себя море, принимая на свою грудь китайские корабли. Зная все это, я просчитывал пути Золотых флотов с такой же легкостью, как если бы они были занесены золотыми скрижалями в мировую книгу странствий.

Распростившись с флотом Чжэн Хэ, остальные 3 китайских флота пошли на Каликут — столицу Кералы (Kerala) и важнейший порт в Индийском океане на юге Индии. Китайцы поддерживали с Каликутом торговые отношения еще с эпохи династии Тан (Tang; 618–907 н. э.). Этот город был не только форпостом китайского влияния, но и крупнейшим центром по торговле индийским текстилем (калико), перцем и пряностями. Его правители создали разветвленную торговую сеть, охватывавшую страны бассейна Индийского океана, Восточную Африку и Юго-Восточную Азию. Почти все известные средневековые путешественники и исследователи, такие, к примеру, как Марко Поло (ок. 1254–1324), Ибн Баттута и Абдель Раззак (1349–1387), почтили своим посещением Каликут, который они называли Ку-Ли, что условно можно перевести как «торговый центр всего Востока». Каликут называли также «наиважнейшей гаванью западного океана» и «портом, где встречаются купцы со всего света»[61].

Старые китайские лоции дают подробные указания капитану, как провести судно по Индийскому океану, указывают направление движения и точное расстояние между китайским побережьем и Каликутом, Малаккой, Северной Индией, Персидским заливом и Африкой. Надо сказать, правители тогдашнего Каликута благоговели перед Китайской империей и китайцами. Между 1405 и 1419 гг. они направили в Нанкин и Пекин несколько дипломатических миссий. Известно также, что полномочный посол Каликута принимал участие в освящении и открытии Запретного города и подарил императору несколько великолепных лошадей с прекрасной родословной.

Официальный историк Ма Хуань дает подробное описание плавания Золотого флота из Китая через Малакку в Каликут. Каликут он описывает в своем дневнике не менее чем на девяти страницах. Это взгляд китайского ученого на Жизнь большого средневекового индийского города и Индию в целом. В частности, Ма Хуань отмечает, что правящий Царь из династии Заморинов придерживается иной, нежели большинство жителей этого края, веры (среди последних было много мусульман), рассказывает о привычках местного населения, их быте, о празднествах, которые они устраивают, о их склонности к музыке и танцам, а также о традиционном костюме и пище. «Царь этой страны, равно как и его подданные, воздерживаются от употребления в пищу мяса коров и буйволов. Местные же племенные вожди и их приближенные, которые в основном мусульмане, никогда не едят свинины»[62]. Ма Хуань уделяет также большое внимание структуре организации правосудия, его особенностям и тому, как оно осуществляется. Например, его поразило, как судьи определяли степень виновности или невиновности того или иного человека. Подозреваемого заставляли опустить, пальцы в раскаленное животное или растительное масло, после чего завязывали ему обожженную руку чистой тряпочкой. В зависимости от того, насколько быстро заживал ожог, судьи решали, виновен он или нет, а если виновен, то до какой степени. Ма Хуань не забывал также отмечать, как быстро и по какой цене распродавались привезенные Золотым флотом товары, уделяя повышенное внимание официальной процедуре торгов.

«Когда «плавучая сокровищница» швартуется у пристани, на борт поднимаются два чиновника из местных для наблюдения за торгами. Царь обычно присылает начальника таможни и его заместителя. Они должны просмотреть таможенные документы и выяснить, сколько груза находится на корабле. Потом на борт поднимается чиновник, который договаривается с капитаном корабля о дне, когда будет официально объявлена цена на груз. Когда этот день настает, прежде всего устанавливается цена на шелк и товары из вышитого шелка. После того высокие договаривающиеся стороны подписывают соглашение.

Начальник таможни, его помощник и сиятельный евнух, командующий судном, пожимают друг другу руки, а чиновник говорит: «В такой-то час и такой-то день такого-то месяца и года мы подписали договор и скрепили сделку рукопожатием. Отныне, вне зависимости от того, поползет ли цена вверх или, наоборот, станет опускаться, мы будем придерживаться той, что указана в договоре»[63].

По удивительному совпадению, в то же самое время (1421), когда Золотой флот стоял в Каликуте, туда приехал молодой венецианец по имени Никколо да Конти (1395–1469). Богатый купец, имевший большие связи с заграницей, да Конти в 1414 г. отплыл из Венеции в Александрию. Владетели тогдашнего Египта — мамлюкские султаны обычно не позволяли христианам путешествовать в южном направлении от Каира, поскольку боялись, что те в своих странствиях доберутся до Индийского океана, который на их картах именовался «Исламским озером» и должен был, по их разумению, оставаться таковым и впредь. Да Конти прижился в Египте, женился на мусульманке, да и сам вскоре принял ислам. Теперь он путешествовал уже как мусульманский купец, которому были открыты на востоке все пути и дороги. Обрядившись в чалму, он добрался с караваном до дельты Евфрата (в современном Ираке), а затем перебрался в Индию, куда и прибыл в 1420 г. Оттуда он направлялся в Каликут, поскольку этот город был тогда центром христиан-несторианцев (последователей св. Фомы; часто эта церковь именуется также Святая апостолическая католическая ассирийская церковь Востока»), обосновавшихся в VI в. в Сирии и до сих пор существующих в некоторых районах Западной Азии. Царь Каликута позволял несторианцам совершать свои обряды в этом городе, по причине чего здесь их было довольно много.

Много лет спустя, когда да Конти снова вернулся в лоно католической церкви, папа Евгений IV попросил его рассказать о своих странствиях своему секретарю Поджио Браччиолини, который, записав воспоминания да Конти, впоследствии издал их отдельной книгой[64]. Да Конти писал, что Каликут достигает «восьми миль в поперечнике и является торговым центром всей Индии, где в лавках и на складах в изобилии имеются перец, лак [вид камеди, служащей основой для изготовления удивительно прочного покрытия] и имбирь». Нет никаких сомнений в том, что да Конти находился в Каликуте во время визита туда китайского флота. Более того, Никколо неоднократно поднимался там на борт китайского корабля, о чем поведал после возвращения на родину своему приятелю Кастильяно Пьеро Тафуру: «Эти корабли [джонки] подобны большим домам и ни в чем не похожи на наши. Они несут от десяти до двенадцати больших парусов и имеют на борту цистерны с запасами пресной воды, нижняя часть такого судна обшита тройным слоем досок. Некоторые суда состоят из отдельных водонепроницаемых секций, так что, если одна из них получит повреждение, корабль без большого ущерба для своей конструкции может продолжать плавание»[65]. Это описание больше соответствует конструкции военных кораблей, охранявших торговый флот Чжэн Хэ. Китайские торговые корабли имели другую конструкцию и другое количество парусов.

Меня не оставляло чувство, что да Конти и Ма Хуань встречались во время своих странствий по городу, поскольку да Конти в своих путевых заметках описывает почти те же сцены, что и Ма Хуань. Я пришел к этому выводу после того, как сравнил записи да Конти и официального историка китайского флота. Выглядело это так, будто два разных свидетеля описывают одни и те же события — суд с испытанием подозреваемого раскаленным маслом, торги с установлением цены на перец и имбирь и так далее. Даже вид на бухту Каликута они, похоже, описывали, стоя на одном и том же месте. Правда, когда дело касалось секса, их замечания разнились. Да Конти с подозрительным энтузиазмом рассуждал о том, до какой степени можно распалить чувственность женщины, если вживить под кожу головки мужского члена металлические или стеклянные шарики, как то делали местные сердцееды; Ма Хуань же отметил лишь едва слышный звон, исходивший от некоторых местных мужчин при ходьбе.

Поскольку я сам довольно много путешествовал по Востоку, не могу не поразиться той удивительной наблюдательности и точности в описании некоторых особенностей и деталей восточной жизни и быта, которая обнаружилась в путевых записках да Конти. К примеру, он пишет, что дурианы (durians; сладкие и ароматные, но весьма специфические фрукты) пахнут сыром в Малайзии, имеют мускусный запах диких кошек породы виверра на Малабарском побережье, а в Гоа издают сладкий запах ароматических притираний, которыми пользуются местные женщины. Со всем тщанием он описывает также африканских страусов и бегемотов, рубины из Шри-Ланки, обряд самосожжения вдов у индуистов, весьма скромный, даже скудный рацион браминов, которые никогда не ели мяса, и слегка удушливый, отдающий пылью запах корицы. Записки да Конти о Востоке и о его пребывании на китайских кораблях представляют для меня огромную важность, тем более что официальный летописец путешествия Ма Хуань по неизвестной причине неожиданно покинул флот, вероятно отбыв на родину в Китай, и я вынужден был начать поиски новых источников информации. Я неминуемо обратился к дневникам да Конти, значение которых невозможно переоценить. И потом — передал же кто-то европейцам копии китайских карт, на которых были отмечены открытия, сделанные подданными Поднебесной? Как, в противном случае, могли эти сведения просочиться в Европу? А между тем они легли в основу вычерченных европейцами карт, которыми впоследствии руководствовались португальские капитаны, отправляясь навстречу своей судьбе и славе. Если бы выяснилось, что да Конти беседовал с возвращавшимися из дальних странствий китайцами, то он стал бы первым кандидатом на роль европейского агента в китайском стане.

Как уже говорилось, первой задачей Золотых флотов было доставить иноземных вельмож и посланников в их родные края, в частности, в страны, находившиеся на восточном побережье Африки. Этот путь был нанесен на китайскую карту, называемую «Мао Кун», которую, кстати говоря, скопировали после шестого путешествия Золотого флота и которая в виде копии и дошла до наших дней.

«Мао Кун» представляет собой часть гораздо большего по размерам лоскута «У Пэй Чи» (Wu Pei Chi). Кстати, никто не знает, сколь велика была сама «Мао Кун» — дошедший до нас фрагмент представляет собой полоску шелка в двадцать один фут длиной, сплошь испещренную названиями портов и описаниями особенностей береговой линии тех или иных земель. Помимо того, на ней отмечены курсы четырех флотов Золотой армады и расстояние между ними. Официально признано, что «Мао Кун» является списком с подлинной карты 1422 г., привезенной среди множества прочих одним из флотов Чжэн Хэ»[66]. В настоящее время переведена только часть надписей, покрывающих карту, а над расшифровкой остальных бьются специалисты по истории китайского Средневековья. Но и те переводы, что получены в настоящее время, заключают в себе сведения огромной важности, свидетельствующие о достижениях китайцев. Нет сомнения, что когда расшифровка карт и других уцелевших документов, относящихся к этой эпохе, будет сделана полностью, многие сомнения в справедливости моей теории отпадут даже у самых больших скептиков. С радостью должен сказать, что в октябре 2002 г. в Нанкине прошла научная конференция по данной проблеме[67], цель которой — стремление заручиться официальной поддержкой китайских властей в поисках всех сохранившихся документов первой четверти XV в.

Золотые флоты отплыли из Каликута, подгоняемые северо-восточным муссоном, и углубились в бескрайние просторы Индийского океана, корректируя курс в юго-западном направлении, чтобы достичь Африки и высадить на берег Иностранных посланников. По этому пути я прошел через 500 лет после китайцев, когда ходил в этих широтах на корабле Ее Величества «Ньюфаундленд». Для китайских командиров было долго и неэкономично заходить в каждый африканский порт назначения всем флотом, поэтому корабли, без сомнения, разделились. Один повез посланника в Могадишо (в современном Сомали), другой пошел на Занзибар, находившийся посреди восточного побережья, а третий — дальше к югу, в Килва (Kilwa; в современной Танзании). После того как посланники были доставлены к их родным пенатам, согласно карте «Мао Кун», все корабли собрались у Софалы (Sofala; рядом с Мапуту, что в современном Мозамбике).

Встретиться в намеченном для рандеву месте, несомненно, представляло большую проблему для капитанов Золотого флота, поскольку Полярная звезда, являвшаяся, так сказать, главным путеводным маяком у китайцев, все ниже клонилась к горизонту, и в З°4' северной широты, то есть к северу от Могадишо, исчезла из виду. Пока китайцы не обнаружили на небосклоне такую же яркую звезду, которая могла заменить им в Южном полушарии Полярную, они, что называется, шли «на ощупь».

В принципе, китайцы могли ориентироваться по Южному Кресту, поскольку знали, что главные светила этого созвездия Альфа и Гамма (Crucis Alpha, Crucis Gamma) указывают на Южный полюс, но звезды, которая могла бы им помочь с точностью определить географическую долготу, они не знали. Чтобы найти на небосклоне такую звезду, им пришлось бы плыть на юг вплоть до льдов Южного полюса. Обнаружение подобной звезды было одной из главных задач, поставленных перед экспедицией Чжэн Хэ.

Проходя в день примерно 115 морских миль (сведения о средней скорости китайского конвоя в Индийском океане сохранились в архивах) и останавливаясь в каждом африканском порту назначения максимум на неделю (обычно погрузка продовольствия и свежей воды занимала от двух до четырех суток), все 3 флота, по-видимому, завершили свою миссию доставки посланников к июлю 1421 г. К тому времени, когда корабли собрались у Софалы, они прошли уже около 10 000 миль и находились в пути не менее четырех месяцев. До возвращения домой большинству китайцев оставалось еще долгих 2 года, но адмиралы ухитрились-таки оставить знаки, свидетельствующие, в каком направлении после этой встречи направились их флоты. Китайцы по праву гордились своими грандиозными морскими переходами, и, куда бы ни причаливали их суда, они обязательно устанавливали На берегу памятный резной камень — вроде тех, что установил в Китае Чжэн Хэ. Похожие на этот камни можно обнаружить неподалеку от Кочина или Каликута в Индии и около Галле (Galle) в Шри-Ланке. Между прочим, каменщики и резчики по камню, участвовавшие ранее в возведении дворцов Закрытого города, были взяты в путешествие именно с этой целью. Обнаружение таких мемориальных резных камней стало бы важнейшим доказательством среди прочих свидетельств, которые я собирал на протяжении многих лет для подтверждения своей теории.

Из надписи на камне, установленном Чжэн Хэ в Китае у обители Небесной супруги, я знал, что китайцы в шестом путешествии прошли морем 40 000 миль. Этого, если разобраться, хватило бы для того, чтобы обогнуть земной шар дважды (ну, может, чуть поменьше)[68]. К сожалению, на картах «У Пэй Чи» и «Мао Кун» были отмечены пути следования китайцев лишь по Индийскому и Южному океану (южные части Атлантического, Индийского и Тихого океанов). Возникал вопрос: как мне, не имея ни архивных данных, ни записей путешественников, ни бортовых корабельных журналов, восстановить пройденный китайцами путь и выяснить, куда они добрались в своих странствиях и какие земли открыли?

Я решил обратиться к документальным источникам других великих мореходов Средневековья — арабам. Мой инстинкт моряка-исследователя заставил меня в первую очередь обратить внимание на их карты. Британская библиотека содержит копии огромной коллекции древних арабских карт, собранной принцем Юсуфом Кемалем — богатым и знатным египтянином. Исследуя эти карты, приходишь к выводу, что арабы, вне всякого сомнения, посещали восточное побережье Африки, отправляясь туда с берегов Персидского залива за золотом и невольниками. Но, не имея возможности выйти за пределы так называемого муссонного пояса Индийского океана, до крайней южной оконечности Африки арабы добраться так и не сумели. Обычно, пользуясь северо-восточным муссоном, они отчаливали от берегов Персидского залива и шли на Занзибар, добираясь на юге до Килвы и Со-фалы, а потом, подгоняемые юго-западным муссоном, возвращались к берегам залива. Их корабли были под завязку нагружены живым товаром — чернокожими рабами-африканцами. Однако при всем моем старании мне не удалось обнаружить в коллекции принца Кемаля ни одной карты, где были бы нанесены на бумагу или шелк очертания африканского берега южнее Софалы.

Я знал, что на свете существует карта мира, датируемая серединой XV в., но до сих пор ее не видел. Ее начертил в 1459 г. Фра Мауро — картограф, живший на острове Сан-Мишель в Венецианском заливе. Впрочем, работал он не на венецианцев, а на португальцев и упомянутую карту сделал по заказу дона Педру — брата принца Генриха Мореплавателя. Дон Педру был еще одним португальским светилом в области географических исследований и в те годы пытался составить самую полную карту земли. Как следует все обдумав, я решил, что карта Фра Мауро, находившаяся в то время в Национальной морской библиотеке Италии (Biblioteca Nazionale Marciana), возможно, прольет свет на проблему морских странствий китайцев по миру.

Я вылетел в Венецию и прямо из аэропорта поехал в Национальную морскую библиотеку. Доктор Пьеро Фальчетта любезно пригласил меня в свой офис и с гордостью продемонстрировал одно из величайших сокровищ местного собрания — карту Фра Мауро. Это воистину было великое деяние ума и рук человеческих — первая карта всего обитаемого мира, составленная со времен Древнего Рима. По моему разумению, она должна была дать мне ключ к разрешению волновавшей меня проблемы: куда направили свои флоты китайцы, когда завершили первую часть своей миссии — то есть Развезли зарубежных послов по домам. Доктор Фальчетта Неустанно подчеркивал то обстоятельство, что Фра Мауро абсолютно верно изобразил мыс Доброй Надежды (Фра Мауро Называл его Кап де Диаб), чью характерную треугольную форму невозможно было не узнать на карте. Потирая руки, доктор Фальчетта говорил, что это было сделано за 30 лет до путешествия Бартоломеу Диаша, который первым из европейцев обошел вокруг Африки. То, что это не было хронологической ошибкой, подтверждал сам Мауро, отмечавший в своих записях, что существовал корабль (или джонка), который обогнул мыс раньше Диаша.

Рядом с этим записанным на пергаменте небольшим рассказом Фра Мауро поместил рисунок китайской джонки. У нее был непривычно широкий, почти прямоугольный нос. вроде тех, что бывают у современных танково-десантных судов. Это, кстати, очень напоминало носы у кораблей эскадры Чжэн Хэ. Корабль на рисунке был куда крупнее изображенного на той же карте наброска португальской каравеллы, что наводило на мысль о значительно больших размерах восточного морского судна по сравнению с европейским. Еще одна надпись, помещенная прямо в центре Индийского океана, гласила: «Корабли, или джонки, что плавают по этим морям, имеют по четыре и более мачты. На некоторых из них от 40 до 60 кают для купцов»[70]. В дальнейших своих заметках Фри Мауро описывает огромные яйца, найденные моряками судна, которое пристало к Кап-де-Диаб, чтобы набрать свежей воды, а также рассуждает о гигантских размерах птиц, их откладывавших. Описание, данное Фра Мауро, может относиться только к африканским страусам.

Подводя итог, коротко можно сказать, что на карте Фра Мауро не только вполне достоверно изображен мыс Доброй Надежды, но также воссоздан во всех деталях внешний вид джонки флота Чжэн Хэ, а кроме того, дано исчерпывающее описание страуса, кстати, довольно редко встречающегося в этой части Южной Африки. И заметьте: все это было сделано за несколько десятилетий до того, как первые европейцы, Диаш и да Гама, обогнули злополучный мыс! У меня, естественно, сразу же возник вопрос: где Фра Мауро почерпнул все эти сведения? Откуда он мог узнать о размерах и внешнем виде джонки, а также о том, что мыс Доброй Надежды имеет треугольную форму? Я нашел (частично) ответ на этот вопрос в другом документе, относившемся к XV в., где речь шла о завоевании португальцами Гвинеи. «Фра Мауро разговаривал с неким заслуживавшим доверия человеком, который сообщил, ему, что прошел морем из Индии, минуя Софалу, в Гарбин (Garbin) — местечко, которое находится в центре западного побережья Африки»[71]. Трудно сказать, что такое этот самый «Гарбин». Подобное название не соотносится ни с одним известным современным географическим пунктом. Скорее всего, это название возникло из-за неправильного, вульгарного произношения арабского словосочетания «Аль-Гхарб», что в переводе с арабского означает «местечко на западе» или просто — «западная сторона». Заметим, что упомянутый Фра Мауро «заслуживающий доверия человек» играет весьма значительную роль в расследовании: выяснение того факта, существовал ли такой человек на самом деле и кем он был, Могло самым решительным образом сказаться на доверии к заметкам, оставленным рукой Фра Мауро, на его гигантской карте, да и на всей его работе в целом.

Я пришел к выводу, что этим человеком был не кто иной, как Никколо да Конти. И тому были причины. Он находился в Каликуте, когда туда вошли китайские корабли Золотого флота, и наблюдал за разгрузкой с них товаров и погрузкой необходимых для дальнего путешествия провианта и пресной воды. В записях Фра Мауро упоминается одно чрезвычайно любопытное, если не сказать пикантное, название — «Острова мужчин и женщин», которое упоминал также Никколо да Конти, рассказывая папскому секретарю Поджио Браччиолини о своих странствиях. Не следует также забывать, что да Конти жил в одно время с Фра Мауро (1385–1459) и был, как и картограф, родом из Венеции. Не говоря уже о том, что они оба в той или иной степени занимались исследованиями в области географии и этнографии. Фра Мауро работал тогда на португальское правительство; что же касается папского секретаря Поджио Браччиолини, то он, выпустив в свет путевые записки да Конти, вольно или невольно выступил в роли посредника между папой, Фра Мауро и Португальским королевством. Нет никаких сведений о том, что в Индии, не говоря уже о Каликуте, в то время, когда туда заходили китайские корабли из Золотого флота Чжэн Хэ, находился другой какой-либо венецианский купец. Таким образом, не может быть никаких сомнений, что «заслуживающим доверия человеком», о котором упоминал Фра Мауро, был именно да Конти[72].

Окончательно уяснив для себя это обстоятельство, я пришел к выводу, что роль да Конти в этом деле невозможно переоценить. Именно он являлся главным связующим звеном в невидимой, казалось бы, цепи, объединяющей великие походы Золотых флотов Чжэн Хэ и сделанные португальцами более поздние географические открытия. Китайские карты, познания в области навигации и бесценный опыт, приобретенный подданными Поднебесной во время дальних морских странствий, смогли стать достоянием европейцев только благодаря да Конти, передавшего собранные им сведения документы Фра Мауро. Последний, в свою очередь, передал полученную им информацию дону Педру, сыну португальского короля и принцу Генриху Мореплавателю. Секретарь папы Поджио Браччиолини тоже немало сделал для того, чтобы добытые европейцами ценнейшие сведения не остались лежать под спудом.

Итак, если в основе записей Фра Мауро лежат сведения, добытые пустившимся в плавание на китайской джонке да Конти, можно не сомневаться в том, что они получены из надежного источника. В наблюдательности и дотошности да Конти, описывающего особенности жизни на Востоке, я уже имел возможность убедиться. Но, чтобы утереть нос скептикам, неплохо было бы еще раз найти подтверждение, что этот человек, умеющий добывать ценный материал, — надежный источник информации. Для этого обратимся снова к рассказу, записанному рукой Фра Мауро и повествующему о путешествии китайской джонки вокруг мыса Доброй Надежды и ее прорыве в Южную Атлантику. Если бы можно было доказать, что подобное и впрямь имело место в указанное Фра Мауро время, пришлось бы отдать пальму первенства китайским морякам, поскольку Педру Алвариш Кабрал (Pedro Alvares Cabral; 1467–1520[73]) и Бартоломеу Диаш — первые европейцы, обогнувшие мыс и вышедшие в Индийский океан, совершили свой подвиг не ранее 1488 г.

Чтобы с такой точностью изобразить очертания мыса Доброй Надежды, Фра Мауро, в сущности кабинетный ученый, Должен был располагать копией карты, сделанной очень квалифицированными картографами, которые знали бы о предмете не понаслышке и снимали планы местности, наблюдая за побережьем собственными глазами. Подобную копию мог представить Фра Мауро только да Конти, который, как уже было доказано, находился на борту китайского корабля и, скорее всего, имел доступ к соответствующим документам.

По собственному опыту знаю, что плавание вокруг мыса сильно действует на чувства молодых моряков даже в наши дни. Когда ветер разгоняет облака и перед твоим взором предстают странные, с плоским верхом горы знаменитого мыса, сердце невольно сжимается. Ты знаешь, что за мысом начинается другой океан и, более того, другой мир, экзотический и не похожий на наш — мир Востока. Китайцам же, которые в 1421 г. огибали мыс с противоположной стороны, наверняка казалось, что они достигли последнего предела земли и вод, дальше которого или вовсе ничего нет, или начинается так называемое «неведомое». Ничего удивительного: даже великие адмиралы времен династии Тан никогда не забирались в своих странствиях так далеко. Глядя на вздымавшиеся высокие волны и унылое серое небо, моряки наверняка возносили молитвы своим богам, прося их сберечь китайские корабли, которые входили в незнаемые и столь неприютные воды, бросая вызов Атлантическому океану, знаменитому своими штормами (о чем они, разумеется, не имели тогда представления).

Итак, будем считать, что китайцы обогнули мыс Доброй Надежды. Но что дальше?

Теперь нужно было понять, куда после столь тяжелого пути должно было направиться столь детально нарисованное Фра Мауро загадочное судно после того, как оно обогнуло мыс. Кроме того, требовалось добыть доказательства, что означенная джонка входила в состав одного из Золотых флотов Чжэн Хэ. Я снова принялся изучать расположение китайских кораблей, отмеченное в последний раз на карте «Мао Кун», когда Золотые флоты отошли от Софалы в южном направлении со средней скоростью 6,25 узла в час. Это была неплохая скорость, которую во многом обеспечивало стремившееся в том же направлении Агульясово течение (Aghulas). Оно проходит у юго-восточного побережья Африки до крайней южной его точки. При такой скорости китайские флоты должны были достичь мыса и обогнуть его недели через три — примерно в августе 1421 г.

Как это происходило и происходит уже в течение многих и многих тысячелетий, ветры и течения в Южной Атлантике, кружа против часовой стрелки, образуют огромную овальную петлю от мыса Доброй Надежды на юге и до Африканского выступа на севере. У мыса утлый челн моряка подхватывает Бенгельское течение (Benguela) и тащит его на север до западного побережья Африки. Примерно через 3000 миль течение начинает «вихлять», то есть менять направление: сначала движется на северо-запад, а потом на запад, пока не разбивается о побережье Южной Америки. «Оттолкнувшись» от этого побережья, течение продолжает свой путь, следуя заданному природой направлению, обратному ходу часовой стрелки. То есть движется на юг от Бразилии и Патагонии к мысу Горн, а потом поворачивает на восток, как бы снова возвращаясь к берегам Южной Африки. Если в вашем распоряжении имеется прочный корабль с отважным экипажем, способным противостоять «ревущим сороковым» — мощным ветрам и воздушным потокам, которые кружат вокруг «шарика» и обрушиваются на суда в данных географических широтах, то, дождавшись минимального затишья, смело ставьте паруса и идите прочь от Южной Африки. Правда, даже если все сойдет благополучно, через несколько месяцев вы, следуя все тому же обратному ходу мировой часовой стрелки, пройдя много тысяч миль и избороздив все моря и океаны на свете, снова вернетесь примерно в ту же точку, откуда вы отправились в путешествие.

Иллюстрацией этого феномена может служить плавание славного экипажа, возглавляемого храбрым и опытным Морским офицером — ныне вице-адмиралом сэром Иеном Макинтошем, награжденным орденами Британской империи. Этот великий человек командовал эскадрой субмарин, на одной из которых имел честь служить ваш покорный слуга. И именно этот великий человек как-то раз написал мне письмо.

Очень может быть, и даже скорее всего, ветры у мыса Доброй Надежды разметали корабли Золотого флота в разные стороны, когда они пытались его обогнуть. Поэтому нет ничего удивительного в том, что «нашу» джонку занесло на западное побережье Африки, в тот самый пресловутый Гарбин, о котором упоминает Фра Мауро. Более всего теперь требовалось найти надежное свидетельство того, что все, мысленно проигранное мною, произошло на самом деле. Я месяцами размышлял над тем, где найти доказательства, однако мой немой вопрос оставался без ответа. Но потом меня посетила удача. Джон И. Уиллис-младший, профессор истории университета Южной Каролины, и доктор Джозеф Макдермот, профессор китайского языка и культуры в Кембриджском университете в Англии, пришли мне на помощь. Они выдвинули предположение, что в том случае, если все официальные записи о странствиях Золотых флотов в Китае уничтожены, очень может быть, что остались копии этих записей или дневников, к примеру, в Японии, поскольку японских ученых во все времена занимала эра правления династии Мин.

Я обратился к новым источникам знаний и скоро выяснил, что в университете Рюйкоку в Киото (Ryukoku University) имеется копия старинной китайско-корейской лоции, известной в узких кругах под названием «Кангнидо» (Kangnido). Любопытно, что когда Чжу Ди стал императором, корейский посланник в ознаменование этого события в 1403 г. презентовал ему гигантскую карту мира. Оригинальная карта, к сожалению, была утрачена, а копия «Кангнидо», хранившаяся в библиотеке университета Рюйкоку, начиная с 1420 г. претерпела различные изменения. По форме она представляет собой почти правильный квадрат гигантского размера—1,7 на 1,6 метра. Все изображения нанесены на шелке, и, возможно, благодаря этому карта находится в отличном состоянии, хотя цвета на ней за прошедшие века слегка выцвели. «Она прекрасно сделана и воистину заслуживает восхищения. С помощью этой карты человек способа познать мир, даже не выходя из комнаты»[75].

Короче говоря, «Кангнидо» дает исчерпывающую картину мира, каким его видели наши предки в начале XV в., и составлена она из множества различных источников. К примеру, все обозначения на территории Европы сделаны на арабском варианте персидского языка, изображение Центральной Азии наверняка пришло от монголов, а Китай и Юго-Восточная Азия скомпилированы из старых китайских карт. На европейской части «Кангнидо» обозначения нанесены вплоть до северных территорий Германии (на этой карте она именуется Алемания), на территории Испании вовсе нет никаких обозначений, хотя на карте отмечены Гибралтар, Средиземное море и северо-африканское побережье, а также Атласские горы. При всем том Европа, Африка, Азия, Корея и Китай нанесены на карту по отношению другу к другу в общем правильно. Правда, Корея, возможно в силу ее давней вражды с Японией и из соображений национальной гордости изображена не в пример крупнее по сравнению с Японией, чем то есть на самом деле. Но как бы то ни было, эта карта представляла собой великолепный образчик работы древних картографов.

В то время меня более всего интересовала та часть «Кангнидо», где была изображена Африка. Восточное, южное и часть западного побережья этого континента были вычерчены с большой точностью, и у меня не возникло ни малейшего сомнения в том, что картограф, наносивший на карту контуры этого континента, лично прошел на корабле вдоль всего африканского побережья и, вне всякого сомнения, обогнул мыс Доброй Надежды. Европейцам до этого оставалось еще лет шестьдесят; арабские навигаторы западного побережья иногда южнее Агадира не ходили, что же касается современного Марокко, то они продвинулись к нему максимум на 8000 километров, а монголы — те и вовсе никогда не добирались до Африки. Точность карты «Кангнидо» лишний раз убедила меня, что заметки Мауро — да Конти вполне заслуживают доверия. Китайский мореплаватель и впрямь мог достичь Гарбина и даже начертить «Кангнидо» (ну, хотя бы часть ее). Тем не менее мне никак не удавалось точно определить место, где находился этот поселок или городок. По моим расчетам и исходя из формы береговой линии на карге «Кангнидо», нанесенной неизвестным картографом, этот пункт должен был располагаться неподалеку от залива Биафра, где-то в западной Нигерии. Я решил вернуться к этой проблеме чуть позже, а пока радовался выпавшему на мою долю успеху: все же мне удалось доказать, что джонка, о которой написал Мауро и которую он с таким тщанием изобразил на полях своей карты, имела-таки отношение к Золотому флоту, поскольку обыкновенные китайские купеческие корабли дальше Килвы в Восточной Африке не ходили.

Увы, карта Кангнидо оказалась не столь уж точной, когда я начал исследовать изображение африканского побережья в районе так называемого Западного африканского рога, к северу от залива Биафра. Поначалу я никак не мог взять в толк, почему неизвестный картограф, с такой точностью очертивший южную оконечность африканского континента, совершенно упустил из виду гигантский выступ Западной Африки.

К тому времени, когда китайские корабли дос тигли залива Биафра, они прошли от мыса Доброй Надежды уже около 3000 миль. Если средняя скорость китайского флота равнялась примерно 4,8 узла в час, это означает, что от мыса до Гарбина корабли добирались примерно двадцать дней. То есть, Обойдя вокруг мыса, они достигли Гарбина к концу августа Или в начале сентября 1421 г. Насколько я знаю по собственному опыту, в этой части Южной Атлантики существует некий природный феномен, который лично я считаю удивительным, хотя ничего сверхъестественного в нем, конечно же, нет. Зародившись в глубинах залива Биафра, откуда начинает свой бег Южное экваториального морское течение, оно сначала движется к северу, проходя мимо острова Сан-Томе (где начинается Западный выступ), затем резко поворачивает и движется в западном направлении вдоль южного побережья выступа, минуя Нигерию, Гану, берег Слоновой Кости и Золотой берег, и теряет силу, иссякает в Атлантике около 21° западной долготы. Этот массив холодной воды движется на запад со значительной скоростью в течение всего года кос с какими изменениями в летнее время. В принципе это течение продвигается дальше к северу вплоть до 5° северной широты — на этой же широте, к примеру, находится Монровия в современной Либерии.

Так вот: это течение основательно повлияло на движение китайского Золотого флота — оно тащило его на запад па протяжении примерно 1800 миль, чего, как это ни удивительно, китайцы не замечали. На этой стадии своего путешествия китайцы могли определять географическую долготу, опираясь, прежде всего, на знание скорости хода судна. Если же большие массы воды сами находились в движении, неважно, против ли или по курсу судна, китайцы были не в состоянии определиться с достаточной точностью. Скажем, так же, как поднимающийся по эскалатору человек не в состоянии определить, какое расстояние он преодолел, исходя лишь из количества сделанных им по эскалатору шагов. Как следует все рассудив, я пришел в большое волнение, осознав, что китайцам при съемке планов с западного побережья Африки следовало учесть скорость Южного экваториального течения, чего они, по указанным причинам, не сделали, вследствие чего и допустили в своей работе значительные погрешности. Я взял подаренную мне копию карты «Кангнидо» и тут же грубо очертил на ней Западный выступ Африки, как если бы сам был древним мореходом, сделавшим поправку на скорость Южного экваториального течения. В результате на моей копии карты появился знакомый каждому школьнику силуэт. Я был в восторге от своей догадливости. Самое главное, ошибка на карте нисколько не умаляла достижений китайцев: как ни крути, но они долгое время шли в виду африканского берега в районе Западного выступа, обогнав в этом смысле европейцев лет на 40.

Южное экваториальное течение, затянув китайцев на запад и сойдя на нет, иссякнув около 21° западной долготы, в прямом смысле оставило китайские корабли на волю ветров (они оказались в зоне действия юго-восточных пассатов), которые и погнали Золотые флоты к побережью Сенегала. В сезон дождей, который длится с апреля по октябрь, течение, берущее начало у берегов Сенегала, ведет себя весьма норовисто и меняет прежнее западное направление на северное, двигаясь вдоль западного побережья Африки со скоростью от 0,6 до 1 узла в час. Таким образом, китайские корабли снова оказались в плену течения — на сей раз Сенегальского — и прошли с ним пятьсот морских миль, пока течение не отпустило их у берегов Дакара, нынешней столицы Сенегала. К тому времени китайцы оказались в зоне действия северо-восточных пассатов, которые начали сносить китайские суда к островам Зеленого Мыса. Эти расположившиеся в океане уединенной группкой острова тогда не были еще известны европейцам. Зато они сыграли важную роль в моей попытке разгадать загадку великих странствий китайских Золотых флотов.

Я вновь проверял и перепроверял свои вычисления и логические построения. По-моему выходило, что китайские Джонки, обогнув в августе мыс Доброй Надежды, должны были в конце сентября подходить с северо-востока к остроум Зеленого Мыса. Таково в этих местах было движение ветров и течений, что слишком широкие в поперечнике, плоскодонные и, что греха таить, неповоротливые китайские корабли могли двигаться лишь в этом направлении, а, скажем, не к югу, куда они, вполне возможно, направились бы, будь у них иное парусное вооружение и форма корпуса. Теперь мне стало ясно, что Мауро, упоминая в своих заметках об Исоле-верде, или Зеленом острове, имел в виду именно Острова Зеленого Мыса, а значит, был прав, утверждая, что там побывала китайская джонка из Индии. Нечего и говорить, что даже сами названия островов очень похожи. При скорости в 4,8 узла в час, что официально было признано средней скоростью Золотого флота, это путешествие заняло бы у китайских адмиралов не более 40 дней. Подтверждение этому сроку находим, как ни странно, у европейцев. Васко да Гама, чтобы пройти то же самое расстояние, потребовалось в конце XV в. 33 дня.

Итак, поскольку Фра Мауро назвал на своей карте один из этих островов «Зеленым», а да Конти, рассказывая о нем своему ученому собрату, наверняка уделил в своем описании повышенное внимание местной изумрудно-зеленой растительности, нет никаких сомнений, что речь идет об одних и тех же островах. Я лично хорошо знаю острова Зеленого Мыса, поскольку мы ходили туда на корабле Ее Величества «Ньюфаундленд». Эти острова разделены природой на 2 группы, и те, что находятся с наветренной стороны, обладают значительно более влажным климатом, чем подветренные. Из всех островов так называемой наветренной группы, самый крупный, с высоким рельефом и наиболее влажным климатом и, уж конечно, самый зеленый — остров Санту-Антан (Santo Antao).

Несомненно, что именно этот остров своим живописным видом и буйной растительностью прежде всего притягивал взгляд со стороны моря, особенно алчущий взгляд моряка, размышляющего над тем, где ему пристать, чтобы набрать пресной воды.

Китайские адмиралы наверняка подходили к островам с северо-востока (из-за пассатов) и в первую очередь должны были увидеть отсюда остров Санту-Антан. На северном побережье этого острова находится вулкан, который мореплаватель видит за несколько миль до того, как перед его глазами Появляется сам остров. По склонам этой горы сбегают вниз Десятки ручейков и небольших горных потоков, которые, добравшись до подножия, устремляются по покрытой буйной ярко-зеленой растительностью долине к морю. Там, в долине, в наши дни находится симпатичная деревушка, именуемая Джанела (Janela). Эта живописная полоска суши, вне всякого сомнения, должна была привлечь внимание китайских моряков, желавших набрать свежей воды, и, скорее всего, они встали на якорь где-то поблизости. Я не сомневался, что если китайцы и в самом деле высаживались когда-либо на Санту-Антане, то они переправлялись на сушу именно в этом месте, ну, а коли так, то именно здесь мне и следовало искать следы их пребывания на острове.

Когда первый европеец, Ка да Мосто (Са da Mosto: 1432–1488), — венецианский моряк, состоявший на службе у принца Генриха Мореплавателя, ступил на эти земли в 1456 г., острова Зеленого Мыса еще не были заселены, поэтому рассчитывать на большую добычу мне не приходилось. Вряд ли я смог бы обнаружить там белые или голубые фарфоровые тарелки, которые были чем-то вроде китайской валюты и которые китайцы частенько обменивали на продукты питания у аборигенов юго-восточного побережья Африки. На островах Зеленого Мыса, где не было жителей, китайцы могли брать воду и запасаться провиантом, что называется, бесплатно. Моря у берега просто кишели рыбой и другими ценными морепродуктами. В здешних водах попадались акулы и рыба-меч, осьминоги, морские языки и прочие вкусные и питательные морские животные, не говоря уже о лангустах и мидиях, в изобилии встречавшихся на мелководье. В лесах можно было нарвать различные экзотические плоды, а птицы в буквальном смысле слова сами шли в руки, поскольку еще не научились бояться человека. Сей удивительный факт, к великой своей радости и пользе, отметили Ка да Мосто и его люди, высадившись на этих островах через 35 лет после китайцев.

При всем том, какие-то следы пребывания китайских кораблей у островов Зеленого Мыса должны были все-таки остаться. К примеру, резные мемориальные камни, вроде тех. что установил Чжэн Хэ в святилищах на берегу Янцзы или в Галле, неподалеку от мыса Дондра (Dondra Point) в южной части Шри-Ланки. На их поверхности были вырезаны надписи на китайском, тамильском и персидском языках, где излагались суть и нравственные ценности таких религий, как индуизм (верование большинства жителей Индии и Шри-Ланки), буддизм (верование императора Чжу Ди) и мусульманство (верование большинства индийских властителей в начале XV в.). Аналогичные камни можно обнаружить также в Кочине и Каликуте. Я решил, что подобные им можно обнаружить и на островах Зеленого Мыса.

Китайцы всегда уважали чужие верования и обычаи и считали, что к иноземцам правильнее всего обращаться на их родном языке. Ведь недаром же по распоряжению Чжэн Хэ в Нанкине был построен «Сы-и-Цюань» — своего рода институт иностранных языков, где обучались переводчики для флота. Во время шестого путешествия Золотого флота на борту находились переводчики, хорошо знавшие 17 различных индийских и африканских языков и диалектов. Ничего удивительного не было бы в том, если б на одном из островов Зеленого Мыса обнаружился очередной китайский памятный камень с надписями, сделанными на языках, которые, по мнению переводчиков, были наиболее понятны обитавшим в этом регионе людям. Как уже говорилось, подобные мемориальные камни устанавливались либо рядом со святилищами, либо в тех местах, где их легко можно было заметить. В самом деле, какой смысл устанавливать памятник в честь чьих-либо достижений или деяний, если его не видно издалека? Другими словами, существуй подобный камень, первый Же европеец, ступивший на землю острова Санту-Антан через 35 лет после китайцев, неминуемо его обнаружил бы.

Я обратился к научным статьям, где описывались первые давания европейцев, — Антонью да Ноли (Antonio da Noli), Ка да Мосто и Диего Альфонсо (Diego Alfonso) — к островам Зеленого Мыса, и узнал, что эти люди и впрямь нашли на острове Санту-Антан большой резной камень, который стоял на побережье неподалеку от того места, где сейчас находится деревушка Джанела. Этот камень и по сию пору высится в тех местах — в живописной долине, окруженной невысокими горами рядом с Рибейра-ди-Пенеда (Ribeira de Penedo). Сто лет назад в этом месте с потухшего вулкана неслась по протоке чистая горная вода, но уже много лет как она иссякла, и теперь камень стоит в зарослях агавы. Этот своеобразный мемориал, именуемый местными жителями Педру-ду-Летрейру (Pedra do Letreiro — камень с письменами), изготовлен из красного песчаника, достигает трех метров в высоту и сплошь покрыт вырезанными на нем изречениями. Позднейшие изречения высечены на нем на старопортугальском языке — в ознаменование памяти умершего здесь моряка по имени Антонью из Феза, но под ними я обнаружил и другие письмена, скрытые мхом и лишайником. Увы, если бы камень пострадал только от лишайника — это еще полбеды, но вырезанные на нем надписи сильно пострадали от непогоды и времени, а также от упражнений здешних обитателей в каллиграфии, так что расшифровать их смысл представлялось совершенно немыслимой задачей. Тем не менее несколько европейских экспертов попытались это сделать. Сначала этим занялся француз М. Шевалье (в 1934 г.), а много позже к делу приступили несколько ученых португальцев и историков с островов Зеленого Мыса. Они занимались этой работой на протяжении 20 лет, но безуспешно, хотя на несколько вопросов ответить все-таки смогли. По крайней мере, они сообщи ли мне, что наиболее древние надписи сделаны не по-арабски и не по-латыни, они не вырезаны ни на древнееврейском ни на берберском, ни на финикийском, ни на арамейском языках. Короче говоря, местные ученые так и не смогли мне ответить, на каком языке были сделаны эти надписи. Ясно одно: это был не европейский и не какой-либо другой язык имевший хождение на побережье Северной Африки.

Заручившись соответствующим разрешением от властей островов Зеленого Мыса, я упросил местных историков снять часть лишайника с мемориального камня. На камне сразу же проступило несколько почти стершихся от времени строк неизвестного текста. Я надеялся, что с помощью компьютера мне удастся хотя бы определить, на каком языке сделана надпись, но проступившие на камне знаки были совершенно мне не знакомы. Подобные письмена я ни разу в жизни не видел, хотя, надо сказать, немало постранствовал по свету. На первый взгляд, эти письмена имели два характерных признака: завитки в виде двух перекрещивающихся бараньих рогов и несколько концентрических кругов.

Я первым делом подумал, что это средневековые китайские иероглифы или принятый буддийскими монахами магический шрифт при написании священного текста «Чжу Ци Шань» или, «Летящей руки». Я сделал соответствующие фотоснимки и отослал их экспертам в Китай, в Музей надгробий и обелисков в Сиань (Xian). В прошлом конфуцианский храм, ныне это здание служит хранилищем огромной коллекции всевозможных мемориальных и надгробных плит, резных камней, стел и тому подобных памятников прошлого. При музее имеется прекрасная библиотека, целиком посвященная этой теме, — бесценное собрание образцов китайских иероглифов, шрифтов и письменности всех времен. Однако полученный из музея ответ эксперта меня разочаровал. Мне было сказано, что означенные письмена никакого отношения к китайским иероглифам не имеют. «Тогда, быть может, эта надпись сделана на тамильском языке?» — подумал я. Как, например, на камне, что стоит на юге Шри-Ланки? Что-то общее у этих кружочков и завитков с тамильским языком все-таки было, но именно «что-то», не слишком характерное. Не был это и язык суахили, распространенный на восточном Побережье Африки. И тогда я подумал, что это, возможно, один из языков Индии, 13 образчиков письменности которых можно обнаружить на любой современной крупной индийской денежной купюре. «Быть может, в таком случае, мне поможет банк Индии?» — подумал я, послал туда по факсу небольшой фрагмент из отснятого мной материала, и стал ждать ответа.

«Похоже, надпись сделана на малайялам (Malayalam)», — ответили мне из банка.

О таком языке я никогда в жизни не слышал.

Где говорят или говорили на этом языке? — поинтересовался я, позвонив управляющему банка.

Раньше так писали и говорили в Керале (Kerala).

А в пятнадцатом веке им еще пользовались?

Это был общераспространенный язык в той местности начиная с девятого века. Разумеется, в наши дни на нем уже говорят мало, но в некоторых отдаленных районах на Малабарском побережье можно еще встретить его носителей.

Повесив трубку, я от восторга рубанул рукой воздух. Ведь в 1421 г. столицей Керала был Каликут — крупнейший порт Индии, откуда и отплыли китайские Золотые флоты! Опять мне пришли на ум два европейца — Фра Мауро и Никколо да Конти, которые утверждали, что некий корабль или джонка дошла от Индии до островов Зеленого Мыса еще до португальцев. Эти парни определенно говорили правду, в чем я только что лишний раз убедился.

Я снова стал просматривать ученые записки журналов географических обществ и отчеты экспертов[76]. Вдруг выяснится, что похожий на «мой» мемориальный камень, что у деревушки Джанела, обнаружили еще на каких-нибудь островах?! Так оно и получилось, хотя аналогичный камень нашли вовсе не на Островах Зеленого Мыса. Он был найден у Йеллала-Фолз (Yellala Falls) в Республике Конго. Первым делом я подумал, что принимаю желаемое за действительное и этот камень никакого отношения к китайским резным каменным плитам не имеет. С какой стати кораблю, совершающему путешествие из Индии и обогнувшему мыс Доброй Надежды бросать якорь у какого-то водопада в Африке? Впрочем, дальнейшие исследования выявили одну интересную вещь: водопад Йеллала-фолз является верхним пределом судоходной части реки Конго, где мореплаватель может бросить якорь на фоне красот местной природы и в весьма приятной обстановке набрать свежей пресной воды. Надо сказать, это место для стоянки выбирали, чтобы полюбоваться красотами водопада, многие поколения моряков, ходивших вокруг Африки, — начиная с португальцев в 1485 г и заканчивая британцами в 1816-м. Резной камень стоит там, как часовой, у подножия водопада, где вода образует темную глубокую заводь. В прежние времена на краю заводи сидели рыбаки, а по ее берегу прогуливались проститутки, поджидая моряков с иностранного судна, капитану которого взбрело бы вдруг в голову подняться вверх по течению, чтобы бросить якорь в столь живописном месте.

Итак, мне пришлось снова вернуться на западное побережье Африки, чтобы как следует во всем разобраться. Подобно камню в Джанеле, на камне в Йелалла-Фолз более древние письмена были почти стерты надписями на старопортугальском языке. И снова, как в предыдущем случае, строки на португальском языке были вырезаны в память о печальном событии — смерти португальского моряка по имени Альвареш, о котором скорбели его товарищи. На этом камне находится куда меньше строк на восточном языке, чем на камне в Джанеле, но эксперты подтверждают, что более древние надписи сделаны примерно тем же восточным шрифтом. Хотя ребус с древней надписью, казалось, был разгадан, встречавшиеся в тексте концентрические окружности все-^таки представляли для меня известную загадку. А еще я не Мог отделаться от мысли, что именно китайские мореходы сделали остановку у Йеллала-Фолз, огибая африканский Континент. И не только потому, что водопад Йеллала — идеальное место, где можно запастись свежей водой, но и потому, что это тот самый «центр западного побережья Африки», который прекрасно соответствует описанию местечка Гарбин, данного Фра Мауро.

Надо сказать, сообщения Фра Мауро и да Конти постоянно занимали мои мысли. Вот и теперь, словно некое магическое заклинание я твердил про себя написанные Фра Мауро строки: «Примерно в 1420 году корабль, шедший из Индии, достиг Исоле-верде». Похоже, это был тот самый корабль, который прежде сделал остановку в Гарбине. Конечно, никаких гарантий, что это был именно китайский, а не индийский корабль, у меня не было, но, с другой стороны, я нигде не читал о том. чтобы индийцы выходили на своих судах за пределы муссонного пояса Индийского океана или ходили на юг от Мадагаскара. Кроме того, в моем распоряжении находилась китайская карта «Кангнидо», на которой были изображены мыс Доброй Надежды и западное побережье Африки. Нет никаких сомнений — это был именно китайский корабль! А древние надписи, высеченные на камнях, установленных в Джанеле и Гарбине, были сделаны не носителями языка, а китайскими переводчиками, путешествовавшими вместе с Золотым флотом. Ведь вырезывали же они надписи на иностранных языках на камнях, установленных в Дондра Хэд (Dondra Head), Кочине и Каликуте.

Несмотря на то что китайцы уничтожили практически все записи о путешествиях Золотых флотов, теперь у меня имелись данные о передвижениях китайских кораблей с того времени, как они отплыли из китайского порта Тангу и добрались до островов Зеленого Мыса в сентябре 1421 г. Ма Хуань описал путешествие флотов из Китая через Малакку до Каликута, а нанесенные на карту «Мао Кун» (копия 1422 г.) последние данные о положении китайских кораблей показывали что они направились из Софалы в Юго-Восточную Африку. Далее моя гипотеза относительно того, что китайские корабли после этого обогнули мыс Доброй Надежды и двинулись вверх на север вдоль западного побережья Африки, нашла подтверждение в чертежах на карте «Кангнидо», хранящейся в Японии, а кроме того, в описаниях Фра Мауро и да Конти, их записи в совокупности с резными мемориальными камнями также помогают установить тот факт, что неизвестный Гарбин, расположенный в центре западного побережья Африки, — не что иное, как Йеллала-Фолз, а Исоле-верде — остров Санту-Антан, крупнейший из островов Зеленого Мыса. Весь путь китайцы проделали при попутном ветре и при содействии сильных морских течений. Только таким путем китайское судно могло добраться из Индии до островов Зеленого Мыса. Принимая же во внимание среднюю скорость китайского флота в 4,8 узла, можно предположить, что последняя часть плавания заняла у китайцев примерно сорок дней, чему мы опять-таки находим подтверждение у Мауро, упоминавшего именно эту цифру.

Итак, согласно моим выкладкам, китайский флот, обойдя вокруг мыса Доброй Надежды, углубился в неизвестные прежде китайцам моря. Теперь передо мной стояла еще более серьезная задача: выяснить, что случилось с китайцами после того, как они посетили острова Зеленого Мыса. Согласно записям Фра Мауро и да Конти, далее они на протяжении 70 Дней шли, минуя или преодолевая «темноту» (le oscuritade), что можно перевести как «темные острова» или просто «мрак» или «сумрак». Необходимо было разобраться, что именно стояло за словами Фра Мауро, а для этого следовало найти какой-нибудь документ — лучше всего карту, которая показала бы, куда шли на протяжении 70 дней китайские моряки или хотя бы что такое эти «темные острова», о которых Упоминал ученый венецианец. В XV–XVI вв. Венеция была своего рода Меккой всех европейских картографов, так что, если подобная карта существовала, обнаружить ее можно было скорее всего в этом городе.

Скажу сразу: мои поиски в Венеции увенчались успехом. Я нашел там упоминание о сделанном португальским историком Антонью Галваном (Antonio Galvao; умер в 1557) описании карты мира, которую дон Педру, наследник португальского престола и брат Генриха Мореплавателя, привез из Венеции в 1428 г.

Как свидетельствуют записи, сделанные в 1428 г., дон Петер (дон Педру), старший сын португальского короля, был великим путешественником. Сначала он поехал в Англию, оттуда во Францию, далее двинулся в Алеманию (Германию), откуда переправился в Святую землю. Побывал он и в других местах, но домой вернулся через Италию, заехав по дороге в Рим и Венецию. Из Венеции он привез карту мира, на которой изображены все части света и все земли, какие только существуют под луной. На ней Магелланов пролив именуется Хвостом дракона; нанесены также мыс Доброй Надежды и общие очертания Африки, равно как и другие острова и земли. Означенная карта весьма помогла Генриху Мореплавателю, третьему сыну короля, в его дальнейших изысканиях[77].

Вот совершенно недвусмысленное заявление ученого человека по поводу такого, казалось бы, абсолютно невероятного обстоятельства, что в 1428 г. на карте были обозначены и мыс Доброй Надежды (мыс Бон Сперанса), и Магелланов пролив (отделявший Аргентину от Огненной Земли). Согласитесь, в это трудно поверить; чего стоит хотя бы утверждение о нанесении на венецианскую карту 1428 г. (впредь я буду для простоты называть ее картой мира 1428 г.) Магелланова пролива, в то время, как до его открытия оставалось еще целое столетие? Желая подчеркнуть, что никакой ошибки тут нет, Галван пишет:

Эта карта мира 1428 г. представляла для португальцев тем большую ценность, что начиная с 1421 г. наземный путь в Китай и Индию, другими словами, Великий шелковый путь, проходивший через земли Центральной Азии и Ближнего Востока, был перерезан турками-османами, которые в те годы добивали одряхлевшую Византийскую империю. В декабре того же года произошло еще одно судьбоносное для португальцев, да и для всех европейцев событие: мамлюкский султан Барсбей (Barsbey) захватил власть в Египте и полностью прибрал к рукам торговлю специями. Последствия двух этих событий могли быть катастрофическими. Прежде всего, рушилась вся европейская торговля восточными товарами, что, конечно же, должно было сопровождаться разорением множества европейских торговцев. Ну и во-вторых, учитывая, что турки теперь контролировали Босфор и Великий шелковый путь», а мамлюкский султан — Египет, Нил и Красное море, можно было с уверенностью сказать, что отныне все пути на Восток для христиан были запечатаны наглухо. Необходимо было отыскать новый путь на Восток — по морям и океанам.

Из описания Антонью Галвана я узнал, что на карте мира 1428 г. были изображены так называемые Ист-Индии (Индийский океан, острова и то, что ныне именуется Индонезией). Другими словами, по этой карте можно было составить Морской маршрут к Островам пряностей (Тернате и Тидоре в Восточной Индонезии), а также в Азию и Китай — вокруг мыса Доброй Надежды или через Магелланов пролив. Ясное дело, что содержавшаяся в карте информация представляла собой огромную ценность, по причине чего карта десятилетиями хранилась под замком в Португальской государственной сокровищнице в Лиссабоне. Со временем, однако, секрет карты выплыл наружу и нашлись смельчаки, возжелавшие наложить на нее лапу, хотя за ее хищение полагалось лишь одно наказание — смерть[79]. Вне всякого сомнения, копия этой карты имелась в 1492 г. у Христофора Колумба. (См. «По стопам гигантов», с.519).

Карта мира 1428 г. была утрачена, но некоторые ее части сохранились — к примеру, важнейшая часть, на которой была изображена Южная Америка. Некий испанский моряк, ходивший в Новый свет с Колумбом, имел фрагмент этой карты с нанесенными на ней собственной рукой Христофора пометками. В 1501 г. турки-османы захватили судно, на котором служил этот моряк; известно, что фрагмент карты все еще находился при нем. Ни Колумб, ни этот испанец, конечно же, не имели никакого отношения к созданию карты. Хотя бы по той причине, что Колумб никогда не ходил на юг от экватора. Нанесенные на карту данные могли быть лишь скопированы с карты мира 1428 г.

Оценив огромную важность документа, турецкий адмирал Пири Рейс (Piri Reis) впоследствии включил конфискованный у испанца фрагмент в свою собственную карту, которая дошла до наших дней под названием «Карта Пири Рейса 1513 г.» Эту красивую карту любитель древностей или просто турист может увидеть нынче в музее Топкапи Серай (Topkapi Cerai Museum) в Стамбуле. Эта карта (как и многие в те времена) была скомпилирована из фрагментов различных карт, которые адмирал любовно собрал и составил воедино. Некоторые фрагменты просто ужасны и никакой ценности не представляют, но юго-западная ее часть, основанная на фрагменте, захваченном у моряка Колумба, необычайно точна. Таким вот образом прочитанные мною заметки Антонью Галвана с описанием загадочной карты, попавшей в руки португальцев в 1428 г., привели меня к другой, реально существующей карте, оказавшей мне действенную помощь в моих изысканиях, позволив мне заполучить важные ключи к разгадке тайны маршрута китайских Золотых флотов.

Воссоздавая путь китайских кораблей, я постоянно помнил одно: тупые носы «плавучих сокровищниц» и их чрезмерная ширина позволяла им двигаться только по ветру. В этой связи восстановить их путь после остановки у островов Зеленого Мыса не так уж трудно, надо только вспомнить замечание относительно специфики здешних широт, сделанное адмиралом Макинтошем через 5 веков после описываемых событий. А суть его проста: ветра в этих краях устойчивы и дуют в западном направлении, другими словами — в сторону Южной Америки. Более того, у островов Зеленого Мыса Северное экваториальное и Южное экваториальное течения соединяются, образуя широкий поток, который движется на запад со средней скоростью в 2 узла. В Карибском море это, если так можно выразиться, «объединенное» течение снова разделяется на два потока. Северное ответвление пересекает Карибское море и движется в сторону Новой Англии, где превращается в Гольфстрим; южная же его часть поворачивает на юго-запад и направляется к побережью Южной Америки.

Сопоставив информацию, которую я почерпнул из средневековых карт и лоций, со сведениями об обломках старинных судов, обнаруженных у побережья Южной Америки и в Карибском море (об этих обломках более подробно см. ниже), я пришел к выводу, что китайские флоты разделились же, как течение. Адмирал Чжоу Вэнь пошел на северо-запад через Карибское море в сторону Северной Америки, тогда как адмиралы Хон Бао и Чжоу Мань последовали за южным ответвлением экваториального течения в сторону Южной Америки. Должно быть, это разделение флотов выглядело довольно патетически. Достаточно представить себе, как большие тяжелые корабли, делавшие вместе долгий путь, стали постепенно отдаляться, отходить друг от друга, образовали две большие группы и, поставив паруса, двинулись в разные стороны через неведомые воды к неведомым берегам. Наверняка в эти минуты моряки обоих флотов испытывали сильное чувство печали; расставаясь, они знали, что далеко не всем из них доведется снова увидеть родные берега и своих товарищей.

Карта Пири Рейса, а также движение воздушных потоков и морских течений в районе островов Зеленого Мыса ясно говорит о том, что китайский флот, скорее всего, должен был отправиться отсюда на запад, в сторону американского континента. Тут для меня уже не было тайны. Что же касается упомянутых Фра Мауро «темных островов», то я надеялся со временем разгадать и эту загадку, обнаружив и идентифицирован их где-нибудь в стороне от американского побережья. К путешествию адмирала Чжоу Вэня, ушедшего в северо-западном направлении, я, разумеется, собирался еще вернуться, но в данный момент меня больше интересовал путь эскадры Чжоу Маня и Хон Бао, которая двинулась в юго-западном направлении — к землям Нового Света.

5
ОТКРЫТИЕ НОВОГО МИРА

Флоты Хон Бао и Чжоу Маня должны были подойти к берегам страны, которую ныне именуют Бразилией, приблизительно через 3 недели после того, как они отчалили от островов Зеленого Мыса. Удивительное, должно быть, чувство испытали люди, когда увидели с мачт и бортов кораблей полоску появившейся на горизонте неизвестной земли, почувствовали пряные запахи, которыми был напоен здесь воздух, услышали непривычные трели невиданных доселе птиц. Наверняка многие из членов экипажа подумали, что достигли берегов земли Фусан (Fusang), о которой упоминали китайские пророки почти 1000 лет назад.

Во времена Северной и Южной династий в первый год правления «Императора вечного источника» в 499 г. некий буддийский монах по имени Хоё-Шин (Hoei-Shin; Сочувствующий всей Вселенной) вернулся из земли, лежавшей на 20 000 ли (примерно 8000 морских миль) к востоку от Китая. Он назвал эту землю Фусан по названию произраставшего там дерева. Это дерево давало плоды, похожие на красную грушу, имело съедобные побеги и кору, из которой местные жители выделывали материю для одежды и бумагу для письма. Если вспомнить, что, по утверждению монаха, жители той страны не знали железа, описание дерева, данное им, более всего соответствует агаве, произрастающей в Центральной Америке. Кстати сказать, залежи железной руды есть практически на всех континентах, но именно в Центральной и Южной Америке их нет, о чем и упоминал Хоё-Шин, рассказывая о стране Фусан. Достигли Хоё-Шин Южной Америки или нет, история умалчивает, но китайцы свято верили в Фусан и постоянно включали трактат монаха об этом государстве в официальные летописи истории империи. Благодаря летописям сведения об этой мифической стране стали достоянием не Только историков, но и писателей и поэтов, вследствие чего в Китае на протяжении веков было сложено множество стихов, баллад и песен, прославлявших Хоё-Шина и рассказывавших о его приключениях в стране Фусан.

Чжэн Хэ и его адмиралы, отправляясь в плавание, конечно же, знали многочисленные истории о стране Фусан и о приключениях монаха Хоё-Шина; знали об этом и простые матросы, которые высыпали на палубу, чтобы взглянуть на появившуюся на горизонте неизвестную землю. «Неужели здесь и впрямь нет залежей железа?» — задавались они вопросом. Кроме того, они спрашивали себя, растет ли здесь то самое знаменитое дерево фусан, о котором они столько слышали. Что еще можно сказать о состоянии моряков? Они, конечно же, нервничали, даже, возможно, были напуганы, но, вне всякого сомнения, их любопытство было возбуждено до крайности. Китайские корабли бросили якорь скорее всего где-то в дельте реки Ориноко в Бразилии. Во всяком случае, глядя на карту Пири Рейса, можно заметить, что контур побережья в этом месте вычерчен с особой тщательностью. Я подумал, что теперь можно попытаться прояснить вопрос о «темных островах», о которых упоминали Фра Мауро и да Конти. Как известно, они утверждали, что после островов Зеленого Мыса корабли шли на протяжении 70 дней к «темноте». Как уже было отмечено ранее, это слово допускает довольно широкое толкование. Я обратился за помощью к своим товарищам, морякам-подводникам, много ходившим по южным морям, задавая каждому из них вопрос, что, по их мнению, это может означать. К примеру, похожее слово — «оскураре» (oscurare), дошедшее до нас из средневекового итальянского языка, обозначает нечто мрачное, темное или затянутое туманом и мраком. Ответ, который я получил в результате опроса, был, в общем, однозначным: моряки чуть ли не в один голос утверждали, что в тех широтах, чем дальше на юг идешь, тем мрачнее становится все окружающее. К примеру, погода к югу от мыса Горн обычно очень дурна и отличается затяжными проливными ливнями и снежными штормами. Конкретного, вообще-то говоря, в этом ответе было маловато, но он хотя бы давал возможность поразмышлять, где искать следы двух китайских Золотых флотов.

Без сомнения, после остановки в дельте Ориноко, где китайцы пополнили запасы пресной воды и запаслись провизией, они продолжили движение к югу, и следующую остановку сделали в районе Капо-Бланко в Патагонии. Думаю, они шли далеко от берега, и ни южного побережья Бразилии, ни северного побережья Аргентины не видели. Я эго к тому говорю, что от дельты Ориноко до Капо-Бланко контур побережья на карте практически не обозначен. Я обнаружил на карте Пири Рейса надпись, где было сказано следующее: «Неверный португалец [Колумб] утверждал, что в этих краях день и ночь длятся не более двух часов в период кратчайшей фазы — и 22 часа в наиболее продолжительной фазе»[81]. Человек, чертивший эту часть карты и отметивший, что продолжительность Зимнего дня в этих краях равняется двум часам, наверняка Должен был продвинуться очень далеко на юг и находиться примерно на широте 60°, то есть значительно дальше к югу от южной оконечности Огненной Земли. На карте есть отметки, которые можно истолковать как обозначения полей дрейфующих льдов, протянувшихся от побережья Южной Америки до Антарктики.

Я воспользовался этими отметками, чтобы кое-что просчитать, и определил крайнюю южную точку американского континента на карте Пири Рейса на широте примерно 55° к югу от экватора, что одновременно является крайней северной границей продвижения дрейфующих антарктических льдов.

Зная теперь примерное положение по широте Огненной Земли на карте Пири Рейса, мне захотелось провести сравнительный анализ этой части карты турецкого адмирала с современными картами. Это исследование позволило мне установить, что неизвестный картограф вычертил восточное побережье Патагонии со сравнительно большой точностью. Здесь указаны все мало-мальски заметные изгибы береговой линии, заливы, реки и их устья и порты — от Капо-Бланко на севере до входа в Магелланов пролив на юге. Неизвестный картограф изобразил также на этом фрагменте карты Пири Рейса несколько различных животных.

Описывая неприютные, продуваемые всеми ветрами земли Патагонии, Дарвин говорит: «Это суровый край, без населения, лишенный воды, лесов здесь нет, нет даже гор, а из всей растительности встречаются лишь приспособившиеся к местным условиям карликовые деревца. Равнины Патагонии беспредельны и все еще мало изучены»[82].

Как уже говорилось, Колумб не имел никакого отношения к созданию этого фрагмента карты Пири Рейса. Он вообще Никогда не ходил на юг от экватора. Его описание Южной Атлантики, включая описание окутанных мраком по 22 часа в сутки островов, может проистекать только из одного источника — карты 1428 г., которую он скопировал.

Первый европеец, Магеллан ходил к берегам Патагонии уже после того, как Пири Рейс собрал из кусков свою карту, возникает вопрос: кто очертил на карте берега Патагонии И как и где он, этот неизвестный картограф, получил для того необходимую информацию? Пытаясь ответить на этот вопрос, я обратил внимание не только на вычерченный этим неизвестным контур берега, но и на нарисованных им животных· Как ни сурова и как ни пустынна Патагония, животный мир там все-таки существует. Мне захотелось узнать, имели ди к нему отношение те четыре зверя, которые изображены на этом фрагменте карты Пири Рейса.

Первое животное — олень с большими рогами — был изображен на том самом месте, где нынче находится национальный парк — Парке насиональ Периго-Морено (Parque Nacional Perito Moreno). Этого оленя можно отнести к типу гуэмалов, или андских оленей, — по характерной форме рогов и головы, изображенных, кстати сказать, с большой точностью. До сих пор в местах, которые отмечены этим рисунком на карте Пири Рейса, можно встретить большие стада этих животных. Следующее животное нарисовано там, где в наши дни располагается заповедник горных пород — Боскес-Петрификадос (Monumento Natural Bosques Petrificados), — это в 150 километрах к югу от современной Калета-Оливия (Caleta Oliva). Я некоторое время посвятил в Андах фотографированию животных и сразу же узнал изображенную на рисунке гуанако. Гуанако относятся к роду лам. У них забавные лопоухие уши, которые смешно вытягиваются вперед, Когда это животное чем-то возбуждено или напутано. Жители Анд заплетают вокруг ушей гуанако алые ленточки — точно так же, как у нас в Европе заплетают гриву у лошади. Если смотреть сбоку, уши гуанако напоминают выставленные вперед рога. Из рисунка ясно, что картограф, который делал копию с оригинальной карты, принял эти знаменитые уши за рога и именно так их изобразил. Большие стада гуанако пасутся в районе Боскес-Петрификадос, как раз в том месте, где указал картограф. Подобно оленям гуэмалам, гуанако существуют только в Южной Америке. Третье животное, так называемый горный лев, изображено в том месте на карте, где сейчас находится Национальный парк Монте-Леоп (Parque Nacional Monte Leon), где, как ясно из названия, обитают эти горные хищники. Все 3 животных изображены на карте до появления в Южной Америке европейцев, и именно в тех местах Патагонии, где эти животные обитают и по сию пору.

На карте нарисован также обнаженный человек с бородой. На первый взгляд, это чрезвычайно странное существо, у которого голова находится посреди туловища. Однако наблюдательный человек, рассмотрев как следует рисунок, может догадаться, что это существо изображено сидящим на корточках — так, что борода прикрывает его промежность. Я исходил из предположения, что турецкий картограф, делавший копию с фрагмента карты 1428 г. для карты адмирала Пири Рейса, почти наверняка был мусульманином, а мусульмане, как известно, весьма не любят демонстрировать обнаженное тело, не говоря уже о том, чтобы его изображать. Итак, если мое предположение верно и картограф действительно придерживался веры в Аллаха, ему просто-напросто казалось зазорным рисовать обнаженного человека. Между тем, когда Магеллан посетил Патагонию через много лет после того, как была сделана карта Пири Рейса, он выразил удивление по поводу того, что люди в этом суровом краю ходят голыми и обогреваются с помощью костра. И это даже в том случае, если они отправляются в путешествие на лодке. Именно по этой причине он назвал то место, где высадился, «Терра дель Фуэго» — Огненная Земля[83].

Теперь остается идентифицировать последнее животное, изображенное на карте. Кажется, будто это чудище пришло из сказки — у него тело человека, а голова собаки. На карте есть две строчки, дающие краткий комментарий к рисунку: «В этих шестах встречаются дикие звери с таким вот обличьем»[84]. И далее: «Эти звери достигают 7 пядей в длину и имеют промежуток между глазами не более одной пяди [пядь — примерно 9 дюймов]. Считается, что они совершенно безвредны»[85]. Встречавшиеся на карте Пири Рейса изображения других животных Патагонии до сих пор были весьма точны и расположены в тех местах, где они обитают и по сию пору. Приняв во внимание то место на карте, где был помещен рисунок чудовища, я должен был признать, что оно обитало на юге аргентинской провинции Санта-Крус (Santa-Krus) или в северной части чилийской провинции Магалланес (Magallanes). «Но, черт возьми, неужели подобные монстры могут существовать в действительности?» — задался я вопросом. Лондонский музей естественной истории не смог мне ответить на этот вопрос. По этой причине я решил связаться со всеми музеями подобного профиля, находившимися в пределах двухсотмильного радиуса от предполагаемого ареала обитания этого животного (в соответствии с картой Пири Рейса).

Первым делом я позвонил в Музей фауны в Рио-Верде (Museo de Fauna, Rio Verde) в чилийской провинции Магалланес. Там мне ответили в том смысле, что подобных монстров в природе не существует, и, похоже, про себя основательно позабавились на мой счет. Только четвертый звонок, сделанный мною в ближайший Муниципальный исторический музей (Museo Historico Municipale), что в Пуэрто-Наталес, оказался более плодотворным.

— Я ищу монстра, который примерно вдвое больше человека. Скажите, в ваших краях водились когда-нибудь подобные существа?

Да.

И что, у вас в музее есть его скелет?

Есть.

И как же оно называется?

Милодон (Mylodon).

Надо сказать, до сих пор я даже не подозревал о существовании милодона, но, получив информацию из провинциального музея, снова связался с Лондонским музеем естественной истории, который на сей раз снабдил меня кучей информации. Как выяснилось, милодон оказался гигантской тварью, весившей под 200 килограммов и обитавшей только в Южной Америке. В 1834 г. Дарвин нашел его кости на пляже в Бахиа-Бланка (Bahia Blanca) в Патагонии неподалеку от указанного на карте Пири Рейса места. Дарвин отослал находку доктору Ричарду Оуэну в Лондонский королевский институт хирургии, где доктор Оуэн восстановил его скелет. Милодон и впрямь напоминал огромного человека с собачьей головой. Для захвата пищи он пользовался передними конечностями, передвигаться мог на нижних, а когда гнул молоденькие деревца, чтобы добраться до кроны, использовал в качестве опоры еще и мускулистый хвост. Милодон в одну минуту объедал листву и плоды с такого деревца, затем приступал к следующему. Говорят, он обладал солидным ростом, метра эдак в три, и большую часть дня спал. По слухам, жители Патагонии держали его в качестве домашнего животного, на зиму устраивали его жить в пещере, а летом выпускали пастись среди посадок. По вкусу его мясо, очевидно, напоминало баранину. Считается, что последний «безвредный»[86] милодон умер лет 300 назад. Тем не менее в последнее время в пещерах не раз находили его хорошо сохранившиеся останки, причем видно было, что животное не умерло, а было забито. Это послужило поводом для распространения слухов о том, что милодон все еще существует и до сих пор бродит где-то по бескрайним равнинам Патагонии.

Значительно позже я наткнулся на китайскую книгу 1430 г. издания, озаглавленную «Иллюстрированный справочник по загадочным землям и странам». Как можно заключить из названия, в эту книгу заносилось все необычное, с чем китайцам приходилось сталкиваться в дальних странствиях, в том числе; и животные. Так вот, там есть рисунок существа с собачьей головой, которое очень напоминает животное, изображенное на карте Пири Рейса. Помимо рисунка, в книге — как во всяком уважающем себя справочнике — есть сопроводительная статья (к сожалению, она, как и книга, до сих пор полностью не переведена), где сказано, что означенное животное обнаружено во время двухлетнего путешествия в землях, лежащих на запад от Китая.

Китайцев, должно быть, подобные диковинные существа весьма живо интересовали, и они всячески старались их изловить (вспомним хотя бы о жирафе, которого адмирал Чжэн Хэ поймал в Африке и привез в подарок императору Чжу Ди под видом мифического зверя квилина, появление Которого произвело в Пекине невероятный фурор). Судя по всему, в случае встречи с редкими или «загадочными» животными китайским морякам было дано прямое указание отлавливать их и отправлять на корабль, чтобы затем доставить их в императорский зоопарк[87]. По этой причине меня не оставляет уверенность, что наряду с многими другими животными в Пекин был доставлен и зверь милодон, о котором мы только что упоминали. Я не сомневаюсь, что по крайней мере парочка милодонов была привезена Золотым флотом в Китай[88]. Остается только представить себе, каких усилий стоило китайским морякам выманить этих гигантов из пещер и переправить их на свои огромные корабли, снабдив соответствующим запасом листвы в качестве провианта на дорогу.

Надо сказать, карта Пири Рейса отличалась особенной точностью относительно всего, что касалось Патагонии, неважно, касалось ли это очертаний побережья или описания проживавших там тварей. По этой причине я не сомневался, что изображение нанесенных на крайней западной части этого фрагмента карты гор соответствует Андам. Надо сказать, что этот горный хребет, идущий вдоль тихоокеанского побережья Чили, невозможно разглядеть со стороны Атлантики — он находится на удалении сотен миль от восточного побережья. Тот, кто снимал планы этой местности, должен был долго идти вдоль тихоокеанского побережья континента (заметьте, это происходило за сотни лет до того, как это впервые сделали европейцы). Для этого ему необходимо было пройти Магеллановым проливом или обойти континент вокруг мыса Горн, в любое время года изобилующего ливнями, штормами и шквалами. Это не говоря уже о разбросанных там многочисленных скалистых островах, на которые так легко напороться во время шторма или в тумане, когда идешь, не имея понятия о фарватере.

Зная размеры Патагонии, я без особого труда просчитал масштаб карты Пири Рейса и определил географическую шпроту изображенных на них земель. Так, к примеру, Капо-Бланко на ней находился на южной широте 47°20′. В таком случае острова, располагавшиеся в самом низу карты Пири Рейса должны были находиться примерно на 68°43′ южной широты, — а это не что иное, как широта Южных Шетландских островов, которые оказались нанесенными на карту турецкого адмирала за несколько веков до того, как их открыли европейцы. Теперь уже не было ни малейших сомнений, что неизвестный картограф находился на судне, которое открыло Антарктику и Южные Шетландские острова за столетия до того, как туда впервые ступила нога европейца. Как я выяснил впоследствии, эти сумрачные, почти лишенные растительности и населения острова оказались весьма важными для Китайской империи.

Трудно даже представить, сколько тысяч часов упорного труда понадобилось опытным картографам, каллиграфам и навигаторам, чтобы тщательно нанести на шелк или бумагу очертания такой громадной территории, которая протянулась на много тысяч миль вдоль южноамериканского континента. Ее южным пределом стали льды Антарктики, а северным — подножие перуанских Анд. Чтобы справиться с таким гигантским объемом работы, она, без сомнения, должна была быть хорошо организована и скоординирована, и в ней должны были принимать участие корабли нескольких флотов. До того как Европа вступила в пору зрелости, это было под силу только Китаю, сумевшему направить в Мировой океан сразу несколько громадных флотилий, которые в течение Так называемых «забытых лет» великого плавания (с 1421 по 1423 г.) занимались в том числе съемками местности и нанесением на карту очертаний берегов. Хотя я был абсолютно Убежден в своей правоте, каких-либо существенных доказательств пребывания китайцев на территории Южной Америки у меня до сих пор не было. Что греха таить, для меня лучшим свидетельством подобного великого плавания было бы обнаружение целехонького остова грузового корабля из Золотого флота Чжэн Хэ, доверху набитого белым и голубым китайским фарфором. Разумеется, обломки или остов китайского судна куда легче обнаружить в Желтом море или даже в Индийском океане, но здесь, в южной Атлантике, у побережья Южной Америки подобная перспектива представлялась чуть ли не фантастической. Даже если такой корабль (сравнительно мало поврежденный) и существовал, можно было не сомневаться, что бури и штормы за много веков давно уже разметали его обломки по морю и побережью или же просто упокоили вместе с грузом на морском дне. Другими словами, поиски обломков китайского корабля и его груза представлялись мне крайне непростой задачей, длительной по времени и дорогостоящей, за которую, честно говоря, даже страшно было приниматься.

Итак, отложив на время поиски обломков китайских кораблей, я решил заняться сравнительно более простой проблемой. К примеру, попытаться обнаружить в Южной Америке растения или животных, которые в начале XV в. были бы распространены только на территории Китая. Возможен был и другой ход — найти на китайской территории растения, типичные для Латинской Америки. В последнем случае это означало бы, что китайцы привезли с собой из дальних странствий уникальные образцы южноамериканской флоры и нашли им применение у себя на родине. По счастью, быть первопроходцем в этой области мне не пришлось — над подобной проблемой давно уже работали многие известные ученые[89].

Я погрузился в научные изыскания такого рода буквально в первое же утро своего пребывания в Перу, когда проснулся на рассвете, что называется, с петухами. Одно время я жил в Малайзии и хорошо помню, что песня в ознаменование восхода солнца у азиатских петухов сильно отличается от подобий песенки — ку-ка-реку! — у петухов европейских. Ну так вот, лежа в постели в своей гостинице в Перу, я вслушивался в утреннее пение петухов и никак не мог отделаться от ощущения, что слышу не привычное «ку-ка-реку», а более экзотическое «ку-ка-реку», характерное для азиатских представителей семейства куриных. «Как могло случиться, что в Перу меня будят азиатские, а не европейские петухи?» — подумал я и сразу же вскочил с постели.

Как выяснилось, прародиной здешних домашних петушков и курочек были джунгли Юго-Восточной Азии, то есть Южный Китай, Аннам, Вьетнам, Камбоджа и Малайзия, где они обитали на протяжении нескольких тысяч лет. Породой и внешним видом азиатские куры сильно отличаются от своих европейских собратьев. Один из участников путешествия Магеллана пишет: «Когда мы отходили от Рио (так это место называют сейчас), то прихватили с собой множество местных кур. За нож или рыболовный крючок нам давали по шесть цыплят. Похоже, местные считали, что при обмене основательно нас надули»[90].

Как уже говорилось, куры, которых в таком изобилии обнаружили на этих землях Магеллан и его конквистадоры, мало похожи на европейских домашних кур. В основной своей массе они делятся на 4 вида, каждый из которых имеет свои ярко выраженные характерные особенности. Так называемые малайские куры тощи и высоки ростом; петух, к примеру, может, стоя на земле, склевывать крошки с обеденного стола. Головы у них похожи скорее на головы индеек, нежели на куриные, и почти лишены оперения. У китайских кур, которых также разводят в Южной Америке, плотное мясистое тело, короткие крылья, пышное оперение, они отличаются мохнатыми ногами. У петушков весьма скромные, короткие хвосты и очень слабо выраженные шпоры на лапках. Как летуны они ни к черту не годятся, даже по сравнению с другими породами кур. Кроме так называемых китайских, здесь встречаются также куры породы меланотик (Melanotic), или черные, — весьма странные птицы с черной кожей, черным шелковистым оперением и мясом того же черного цвета (у них даже кости черные). К четвертому виду относятся азиатские курчавые куры, у которых перо не прилегает плоско к телу, а завивается. Ничего даже отдаленно похожего на курчавых кур нет во всем Средиземноморском бассейне (1500 г.), а ведь в Латинской Америке они были распространены повсеместно. И еще: так называемые азиатские куры откладывают яйца голубоватого цвета, тогда как яйца европейских кур, как правило, имеют скорлупу белого или бежевого цвета. Между тем куриные яйца с голубоватой скорлупой можно найти на всем протяжении от Мексики до Чили.

Помимо всего перечисленного можно отметить еще следующее: если бы кур завезли европейцы, можно не сомневаться, что за ними в Латинской Америке закрепились бы европейские названия. Но этого не произошло. Араваки, проживающие на севере Южной Америки, называют кур породы меланотик «карака» (karaka); в Индии же их называют «дааракнат» (karaknath). В северо-западной Мексике цыплят называют «тори». Для сравнения, в Японии — «нихуатори» ($ihuatori), что в переводе означает «птица одного года». Правители инков, которые в XV в. осуществляли политику завоеваний и расширения своего государства, часто носили в качестве парадного облачения птичьи перья и присваивали себе имена различных птиц. На языке кечуа, на котором говорила инки, цыпленок назывался «уальпа» (hualpa) — это имя, второе присвоил себе Топак Юпанки (Topak Yupanqui; 1440–1493); правителя, которого свергнул с престола Франциско Писарро, официально именовали Атауальпа (Atahualpa). Другими словами, в языке инков имелось слово, обозначавшее «цыпленок», еще за 40 лет до появления на их землях испанских конкистадоров.

Европейцы XV–XVI вв. были почти единственными цивилизованными людьми, которые употребляли в пищу цыплят и куриные яйца. Люди, принадлежавшие к другим цивилизациям, использовали кур в совсем других целях. У китайцев, к примеру, куриные яйца и кровь использовались в магических целях, в частности для гадания. Считалось также, что если смочить бумагу куриной кровью, а потом сжечь, то горстка пепла защитит дом от воздействия злых сил. Подобной силой, по мнению китайцев, обладали и черные куры — меланотик. Аналогичные поверья встречаются и в Южной Америке. Заметим, что до появления испанцев ни куриное мясо, ни яйца южноамериканцами в пищу не употреблялись. Южноамериканские индейцы использовали кур только для принесения в жертву богам, для гадания, а также для исцеления больных.

Азиатских кур можно встретить на атлантическом и тихоокеанском побережьях Южной и Центральной Америки, вплоть до Мексики. Эти птицы не умеют летать и могли быть завезены сюда только на судне. Единственные суда, кроме европейских, которые ходили к этому континенту, были китайские. Ареал распространения азиатских кур на американском континенте до европейского завоевания довольно легко проследить по карте Пири Рейса. В качестве центров в данном случае можно назвать дельту реки Ориноко в Бразилии, Патагонию, Чили и Перу. Даже в наши дни в тех краях, где влияние испанцев (или других европейцев) было минимальным, путешественник всегда может обнаружить кур, которые откладывают голубоватые яйца и имеют характерные для азиатских пород свойства, сильно отличающие их от европейских[91].

Поскольку азиатские куры сильно отличаются от кур средиземноморских, а между тем именно их характерные родовые черты упорно проявляются у кур, которых разводят латиноамериканские индейцы, напрашивается вывод, что родоначальники латиноамериканских кур были завезены из Азии, а не из стран Средиземноморского бассейна[92].

Стоит только принять во внимание, сколь значителен период, в течение которого куры плодились и множились на латиноамериканском континенте, как предположение, что этих птиц завезли в Южную Америку испанцы или португальцы, выглядит по меньшей мере легковесным. Кроме того, такого многообразия видов этой домашней птицы, какое мы водим в Южной Америке, и в помине не было в странах Средиземноморского бассейна даже в 1600 г.

Если подойти к этому вопросу непредвзято, с точки зрения уки, которая оперирует цифрами и фактами, а не избитыми клише, единственным источником появления и распространения кур на континенте можно считать их доставку извне, то-есть кораблями через Тихий океан, задолго до того, как и были завезены туда европейцами из Средиземноморья после открытия и завоевания Нового света[93].

Еще одним свидетельством в пользу моей теории может служить история такой культуры, как маис, — довольно необычного (особенно по европейским меркам) растения, родиной которого является Америка и который в Китае до путешествий Чжэн Хэ не был известен. Точно так же, как не умеющая летать курица не в состоянии перенестись через океан, так и маис не обладает способностью перемещаться в пространстве. Кроме того, это культурное растение, а следовательно, кто-то должен его сажать, рыхлить вокруг него землю, поливать — иными словами, культивировать его. Так вот существует масса свидетельств того, что маис был привезен в Азию задолго до Колумба, достигшего американского континента в 1492 г.[94]

Историк испанского мореплавателя Магеллана некто Антонио Пигафетта (Antonio Pigafetta), описывая приход испанских кораблей в 1520 г. в Лимасаву (Limasava) на Филиппинах, писал в частности: «Островитяне пригласили генерала [Магеллана] осмотреть свои лодки, где было мною всякого товара, как-то: гвоздика, корица, имбирь, перец и маис»[95]. Невероятно, чтобы Пигафетта мог перепутать это растение с каким-либо другим. В записях Пигафетты, которые были сделаны на итальянском языке, маис называется «миглио» (miglio), но для лучшего понимания рядом вписывает оригинальное слово «маис», позаимствованное из карибского диалекта. Кстати говоря, Пигафетта отлично знал, как этот самый маис выглядит, — он не забыл упомянуть о листьях, в которые был обернут початок, а также и о самом початке, который в лущеном виде он называл «лада» (lada) Ничего удивительного: Пигафетта ходил с Магелланом в Южную Америку, а до Магеллана служил на борту корабля которым командовал сам Колумб, и не раз пересекал Карибское море[96].

В китайских записях (уцелевших) отмечается, что адмиралы Чжэн Хэ привезли из своих странствий «огромные колосья в листьях и с зерном внутри»[97]. Удивление китайцев было понятно — прежде из злаков они знали только метелки риса да колосья ячменя. Какой же иной «колос» мог показаться китайцам столь огромным, если не кукурузный початок?

Кроме записей Пигафетты, существуют и другие свидетельства о маисе; примерно в это же время португальцы обнаружили его в Индонезии, на Филиппинах и в Китае. Кроме того, в трюме китайского корабля постройки 1414 г., недавно обнаруженного на мелководье в Папданане (Pandanan) на юго-западе Филиппин (затонул в 1423 г.), была найдена «метатес» (metates) — ручная мельница для перемалывания кукурузных зерен в муку, которая, судя по характерным признакам, могла быть изготовлена только в Южной Америке.

Теперь не было и тени сомнений в том, что китайцы в 1421 г. (за 100 лет до Магеллана) побывали в Южной Америке и исследовали земли, изображенные на карте Пири Рейса. Я знал, что китайцы должны были плыть на «край земли», чтобы привести к подчинению китайскому императору все другие земли и народы, но никак не мог понять одного: почему китайские адмиралы потратили столько времени и усилий на описание Патагонии? Ведь это суровый, неприютный край, где почти нет растительности и часто идет снег, и где живут (если верить рисунку на карте Пири Рейса) обнаженные люди, которым нечего дать китайскому императору, кроме вяленой рыбы и выделываемой ими грубой непромокаемой материи из шерсти гуанако?

Я снова устремил взгляд на карту Пири Рейса — она столько раз меня выручала, вдруг поможет и на этот раз? Увы, поначалу созерцание карты привело меня в еще большее недоумение. Я увидел тонкие линии — «спицы», которые шли от берегов Патагонии и перекрещивались где-то в водах южной Атлантики, восточнее описываемых нами земель, в центре Рисунка, изображавшего картушку компаса. Эти своеобразные «спицы» называются у навигаторов линиями портолана (Portolan lines) и используются при портолановой навигации — иначе ее называют еще триангуляция. Сравнивая карту

Пири Рейса с современной, я обратил внимание, что каждая такая линия портолана тянулась к центру картушки компаса на карте из наиболее выступающих мест на береговой линии Патагонии. Должно быть, вычерчивавшие линии портолана картографы находились на каждом из семи кораблей, располагавшихся у этих сравнительно далеко выдающихся в морс участков побережья — в Пунтас-Гусман (Puntas Guzman) и Мерседес (Mercedes) на северном побережье, в Кабос-Куриосо (Cabos Curioso) и Сан-Франциско (San Francisco; не путать с американским!) в его центральной части, и в Пунта-Норте (Punta Norte), Капос-Буэн Темпо (Capos Buen Tempo) и Эсперито Санто (Esperito Santo) — на южном.

Зная масштаб карты Пири Рейса, я мог с легкостью просчитать, где именно в Южной Атлантике картограф поместил рисунок картушки компаса, в центре которой пересекались все 7 линий портолана. Путем несложных вычислений я установил, что центром их пересечения является залив Короля Георга на западе Фолклендских островов, а изображение картушки компаса находится точно над горой Адам (2,917 фута над уровнем моря), самым возвышенным местом на Фолклендах. Загадки множились. Вставал даже вопрос, уж не были ли адмиралы Чжоу Мань или Хон Бао в душе заядлыми альпинистами-любителями. Быть может, именно из-за их тяги к восхождению на вершины флоту было велено стягиваться с разных направлений к Фолклендским островам? Этот ребус не давал мне покоя несколько недель, пока наконец я не нашел разгадки. Китайцам было необходимо найти в Южном полушарии путеводную звезду, которая могла бы сыграть роль столь хорошо известного им небесного маяка в виде Полярной звезды в Северном полушарии. И вот ценой неимоверных усилий им удалось обнаружить целых две такие звезды: Канопус, позволявший определять географическую широту, и Южный Крест, позволявший капитанам правильно прокладывать путь корабля[98].

Канопус — бело-желтая звезда первой величины, находится на небе над Южным полюсом на расстоянии 300 световых лет от Земли и выбрасывает в космос в 1000 раз больше энергии, чем наше Солнце. Из-за сравнительно небольшого удаления от Земли и своей энергетической мощи она является второй по яркости звездой в нашем небе (почти такой же яркой, как Венера) и легко узнаваема из-за специфической окраски испускаемых ей лучей. Подобно Южному Кресту, Канопус подходит очень близко к Южному полюсу, но строго над ним не «висит». Чтобы использовать Канопус для определения географической широты, китайцам потребовалось бы установить на земле точку, над которой он находится. Южный Крест тоже указывает на Южный полюс, но, в отличие от Полярной звезды, строго указывающей на север, он — точно так же, как Канопус, — находится от Южного полюса на некотором удалении. Чтобы использовать Южный Крест в целях навигации, китайцам, как и в случае с Канопусом, понадобилось добраться до той точки на Земле, над которой он «зависает».

Надо сказать, китайцы пытались определить те точки на Земле, над которыми находились Южный Крест и Канопус, на протяжении нескольких веков.

«В восьмом месяце двенадцатого года эпохи Хай-Юань (Khai Yuan) [в X в. н. э.] в южные моря была послана экспедиция для наблюдений на большой высоте за Лао-Цзэнь [Канопусом] и другими звездами, находящимися южнее [Южный Крест]. Эти звезды, хотя они и велики числом, ярки и обладают большими размерами, до сих пор не были нанесены на карту звездного неба и не получили названий. Все эти упомянутые светила находятся на небосводе под углом в 20° над Южным полюсом [примерно 70° южной широты]. В прежние времена астрономы старой школы считали, что они почти всегда скрыты от наблюдения и неразличимы над линией горизонта»[99].

Только в том случае, если бы были найдены те места на Земле, над которыми располагаются Канопус и Южный Крест, удалось бы правильно нанести на карту вновь открытые в Южном полушарии земли. Когда китайские картографы достигли западной части Фолклендских островов и поднялись на гору Адам, выяснилось, что звезда Канопус находится у них строго над головой. Китайцы пошли на столь тяжкие труды и затраты времени, чтобы точно просчитать широту, на которой она находилась, — 52°40′. Сравнивая расположение на небе Канопуса относительно Полярной звезды, они затем могли использовать Канопус для определения географической широты в любом море или океане Южного полушария, так же, как Полярную звезду в Северном полушарии. Принимая во внимание важность затеянного китайцами дела, я очень надеялся обнаружить где-нибудь у подножия горы Адам очередной китайский резной мемориальный камень и даже попросил губернатора Фолклендских островов оказать мне содействие в поисках подобного памятника.

Как только географическая широта Канопуса была установлена, флоты Чжоу Маня и Хон Бао разделились и направились на родину, в Китай, двигаясь в западном направлении через просторы Тихого океана и в восточном — через южные океаны, вдоль той самой географической широты, на которой, согласно их расчетам, находился Канопус. Флоты двигались независимо друг от друга — просто придерживаясь заданной широты, что, на мой взгляд, было не так уж и глупо. В принципе, исследовать неизведанный мир, двигаясь вдоль уже известной широты, вполне логично — всегда можно точно определить положение звезд над головой: скажем, ты уверен, что в 3°40′ северной широты Полярная звезда исчезнет за горизонтом. Можно было для похода избрать и придерживаться другой важной (для китайцев) широты — к примеру, той, на которой находится Пекин: 39°53′· И так далее. Как я впоследствии убедился, мои предположения в значительной степени подтвердились.

Первым китайским ключевым пунктом, отправной точкой нового путешествия стали Фолклендские острова. И потому, что Канопус здесь «висел» у них прямо над головой, и потому, что китайцы находились здесь как бы на расстоянии в полмира (179°) от своей столицы Пекина. Хотя китайцы по-прежнему не умели с точностью рассчитывать географическую долготу, они уже обладали знанием о том, что Земля имеет шарообразную форму. Более того, с помощью Полярной звезды они смогли установить размеры Северного полушария, в части которого обитали сами (умножив 180° на 60 морских миль), что, по крайней мере, давало им хотя бы приблизительное представление о расстоянии, которое им суждено было пройти. А стоило разделить эти тысячи миль на среднюю ежедневную скорость флота, можно было, опять же весьма приблизительно, прикинуть, сколько дней еще им предстояло провести в пути, прежде чем они доберутся до родных берегов.

Если бы флот от Фолклендских островов двинулся в западном направлении и обнаружил в 52°40′ южной широты какой-нибудь остров на юге Австралии, картографы флота смогли бы нанести на карту рельеф побережья этого континента методом триангуляции — столь же точно, как они сделали это с побережьем Патагонии. Равным образом, флот, отплывший в восточном направлении и наткнувшийся на остров к югу от Африки в 52°40′ южной широты, мог бы нанести на карту Индийский океан.

Я смотрел на карту и прикидывал, как мне просчитать маршруты китайских флотов, исходя из того, что оба они почти одновременно отошли от Фолклендских островов. Надо сказать, я уже знал точные даты, когда флоты Чжоу Маня и Хон Бао вернулись домой, более того, я знал количество послов, которых они по пути в империю захватили с собой. Довольно скоро я осознал, что, представляя себе, пусть даже примерно, географическую широту, которой старались придерживаться в своем движении китайские флоты, а также представляя те города и порты, куда заходили их корабли и откуда были приняты на борт посланники, я в состоянии довольно точно воссоздать схему их маршрутов. Это был еще один аргумент в пользу моей теории глобальных странствий китайских Золотых флотов в первой четверти XV в.

Итак, давайте попытаемся подвести кое-какие итоги.

Флот, находившийся под командой старшего адмирала Яп Цина в Индийском океане, вернулся в Китай в сентябре 1422 г., имея на борту 17 посланников из государств Восточной Африки и Индии. Между тем флоты Чжоу Маня и Хон Бао достигли побережья Китая не ранее осени 1423 г. Отметим, что флот Чжоу Маня вообще не доставил в Китай ни одного посланника, а флот Хон Бао — всего одного, из Каликута. Отсюда я сделал вывод, что флот Чжоу Маня двинулся в западном направлении, чтобы исследовать и нанести на карту Тихий океан, и вернулся на родину через Острова пряностей. Флот адмирала Хон Бао двинулся в сторону Антарктики, чтобы установить точное положение Южного Креста, а затем вернулся домой, продвигаясь на восток сквозь воды южных океанов, посетив Малакку и Каликут. Я стал искать следы этих флотов и начал с флота Хон Бао, проследив его путь через южные океаны.

6
ПУТЕШЕСТВИЕ В АНТАРКТИКУ И АВСТРАЛИЮ

Заданием адмирала Хон Бао было нанести на карту все, что находилось к востоку от ключевого пункта — Фолклендских островов, отмеченных на карте Пири Рейса картушкой компаса и лежавших на 54°40′ южной широты. К тому времени запасы коричневого риса на борту сухогруза, шедшего с флотом, резко уменьшились, а побеги сои, заботливо выращиваемой в горшках на кораблях, были съедены. Прежде чем пуститься в путь в восточном направлении в неизведанные воды, адмиралу следовало позаботиться о запасах свежей, витаминизированной пищи.

Что же мог в те годы получить моряк на Фолклендских островах?

Прежде всего капусту, дикий овес, пингвинье мясо, гусей, рыбу. Дичи там не водилось, фруктов, естественно, тоже. Единственным млекопитающим, обнаруженным на этих землях, был варрах (the warrah), как называл его Дарвин. Вот что он писал об этом представителе местного животного мира, напоминавшем по виду и повадкам лисицу: «Нет в мире ни одного столь неприютного, заброшенного, удаленного от континента куска земли, где бы водилось такое крупное четвероногое, обладающее столь ярко выраженными индивидуальными особенностями. Боюсь, однако, что когда острова наконец заселят, это животное будет уничтожено человеком и исчезнет с лица земли, как, к примеру, исчезла с лица земли птица дронт»[100].

К сожалению, это любопытное животное, как и предсказывал Дарвин, и впрямь было уничтожено человеком и исчезло с Фолклендских островов примерно в 1870 г. Кстати, Дарвин отмечал, что варраха чрезвычайно легко приручить. Британский биолог Джульет Клаттон-Брок, изучавшая особенности физического строения этого животного по чучелам, имеющимся в Лондонском музее естественной истории, пришла к выводу, что оно, подобно австралийской собаке динго, в свое время было одомашнено. По ее мнению, «варрах» представлял собой помесь южноамериканской лисы с одичавшей собакой, доставленной морем на Фолклендские острова задолго до того, как туда впервые ступила нога европейца. По-моему, это объясняется просто: обитавшая на Фолклендских островах лиса завела потомство от одной из собак, которых китайцы возили с собой на кораблях в качестве животных, предназначавшихся в пищу. Я написал запрос в Лондонский музей естественной истории, пытаясь выяснить, существует ли возможность сравнить ДНК вымершего ныне варраха с ДНК той особой породы собак, которых китайцы употребляют в пищу, но ответа, к сожалению, так и не получил.

По сравнению с пустынными, со скудной растительностью Фолклендскими островами, Патагония, лежавшая на 300 морских миль западнее, представляла собой настоящую природную кладовую, что, к своему величайшему удовлетворению, и отметили последующие исследователи. Моря у берега кишели рыбой, а на отмелях можно было найти множество крупных съедобных моллюсков. Гуанако, андский олень и зайцы встречались здесь в изобилии и без боязни подпускали к себе людей вплотную. Охоте могли помешать только горные львы, чье грозное рычание будило по утрам высадившихся на берег моряков, в обязанности которых входило добывать провиант. При желании здесь можно было также найти дикие ягоды и яблоки, изобиловавшие витамином С.

Воспользовавшись периодом затишья, который в этих водах устанавливается с наступлением короткого антарктического лета, адмирал Хон Бао снялся с якоря у Фолклендских островов и отплыл к берегам Патагонии, чтобы пополнить свои скудеющие запасы продовольствия. Продолжая оставаться па широте Канопуса (52°40′), он нашел для своего флота отличную, как ему представлялось, гавань в виде большого залива к югу от мыса Дев (Cape Virgines). Хотя адмирал этого и не знал, залив являлся входом в пролив, который выводил в Тихий океан. Стоило только кораблям Хон Бао войти в этот залив, как мощное течение подхватило их и повлекло в юго-западном направлении со скоростью не менее шести узлов в час и с такой легкостью, как если бы суда были вырезаны из пробки.

На утро следующего дня выяснилось, что китайские корабли находятся уже посреди пролива; прошло не так уж много времени, как они оказались неподалеку от крайней южной точки южноамериканского континента — полуострова Брансуик (Brunswick Peninsula), который хорошо виден на карте Пири Рейса. Теперь флот находился к югу от Канопуса, и Хон Бао решил идти на север, чтобы вновь оказаться на его широте и продолжить исследование и нанесение на карту неизвестных островов и земель на востоке. Между тем пролив, по которому течением влекло флот, становился все уже и уже, постепенно превращаясь в так называемый канал Герономино (Canal Geronomino), который имел в ширину не более мили и узость которого, без сомнения, затрудняла маневрирование большим и тяжелым китайским кораблям. Достаточно сказать, что «плавучим сокровищницам» только для поворота требовалось описать радиус чуть меньше мили. В результате всех этих напастей и неожиданностей флот был вынужден изменить курс. Интересно, что картографы изобразили канал Герономино в виде реки — так, должно быть, его небольшая ширина повлияла на восприятие мореплавателей.

От полуострова Брансуик флот двинулся по каналу Магдалена (Canal Magdalena), воды которого текли в юго-западном направлении и смешивались с водами Тихого океана неподалеку от островка Агирре (Isla Aguirre). Это был крохотный необитаемый остров, один из сотен, находившихся неподалеку от побережья. При всем том, в отличие от большинства своих ничем не примечательных собратьев, он получил название, которое сохранилось и по сию пору. Так вот, выйдя в воды Тихого океана неподалеку от этого островка, китайцы таким образом открыли и нанесли на карту то, что ныне именуется Магеллановым проливом, хотя, надо признать, это получилось у них по чистой случайности. Пресловутый залив, который адмирал Хон Бао облюбовал для стоянки и который являлся входом в Магелланов пролив, лежал на той же самой географической широте, что и Канопус — путеводная звезда китайцев в Южном полушарии. Такого рода случайность, впрочем, нисколько не умаляет их заслуг. Стоит только представить себе, как их большие, тяжелые корабли шли по узкому извилистому проливу среди мрачных скалистых берегов, постоянно подвергаясь воздействию морских течений и сильных ветров с дождем и снегом, как сразу станет ясно, что лучших мореходов в то время земля еще не знала. Уверен, Магеллан так никогда и не узнал бы об этом проливе, если б китайцы не нанесли его на карту Надо прямо сказать, что европейцы в большом долгу перед китайцами, которые первыми обнаружили проход, соединяющий Атлантический и Тихий океаны, и открыли европейцам пути к Островам пряностей.

Земли, окружавшие воды пролива, были столь суровы и неприютны, что впоследствии европейские путешественники наградили их не слишком лестным прозванием — «край, где кончается земля». На самом деле, земля там, конечно, не кончалась, а некоторые земли, такие, к примеру, как Огненная Земля, несмотря на холода, дурную погоду, постоянные штормы и снегопады, местами представляли собой величественное и даже великолепное зрелище. Как хороши были похожие на хрустальные дворцы ледники, замерзшие струи которых чуть ли не вертикально спускались с горных отрогов к стылой поверхности океана. А разве не прекрасны покрытые искрящимся снегом горные вершины, которые, когда расходился туман, открывались в бледно-голубом небе одна за другой и сверкали так, что глазам становилось больно? Впрочем, моряки тогда мало обращали внимания на красоты природы. Они заботились об одном: как бы пройти через эти изобиловавшие скалистыми островками и сильными течениями воды и выжить, не разбить судно, довезти до нужного порта доверенный им драгоценный груз. По этой причине охотников селиться на этих землях вплоть до XIX в. находилось мало, и яганов (Yaghan) — местных аборигенов — никто не тревожил. Они жили, как им хотелось, — ходили голыми, грелись у костров, спали в пещерах. Именно костры, которые во множестве разжигали ягани в непогоду, и побудили Магеллана назвать этот остров Огненной Землей. Дарвин по поводу ягхан высказался так: «Это наиболее примитивные и жалкие существа из всех, кого мне доводилось видеть. Разница между ними и европейцами куда больше, чем разница между дикими и домашними животными»[101].

Осознание того, что китайцы первыми прошли сквозь эти бурные, суровые воды и обнаружили пролив, двигаясь по которому можно было попасть из Атлантического в Тихий океан, сильно меня потрясло. Интересно, не переставал я задаваться вопросом, представлял ли сам Хон Бао важность того, что он совершил? Я направился в Британскую библиотеку и спросил, есть ли у них в свободном доступе дневники Фердинанда Магеллана и его секретаря Антонио Пигафетты, который ходил по морям вместе с его флотом. «Быть может, — думал я, — читая подлинные документы о странствиях Магеллана, я найду, пусть косвенные, подтверждения тем великим открытиям, которые были сделаны за сто лет до того, как Магеллан поднял паруса?»

Магеллан отказался от португальского гражданства и 20 сентября 1519 г. отправился в свое великое кругосветное плавание под стягом Испании. В его распоряжении был флот из Пяти кораблей с общим экипажем в 265 человек. Из всего флота к концу путешествия уцелел только один корабль, На борту которого оставалось только 18 членов команды. Сам Магеллан был смертельно ранен в схватке на Филиппинах 27 апреля 1521 г., когда решил принять участие в племенной войне на стороне одного из местных вождей.

По поводу одного из наиболее критических моментов путешествия Пигафетта написал следующее:

Тот факт, что Магеллан шел курсом именно в 52°, свидетельствует о том, что он знал: на 52° южной широты он найдет вход в пролив, который соединяет Атлантический и Тихий океаны, а впоследствии стал носить его имя. Его флот достиг тех сумрачных вод и земель 19 октября 1520 г. К тому времени и суда, и команда находились в ужасном состоянии. Погода была просто бешеная. Огромные волны бились о борта кораблей, грозя их проломить; проливные дожди, чередовавшиеся со снежными бурями, закрывали морякам обзор, так что рассмотреть вход в пролив, находившийся неподалеку мыс и многочисленные скалистые островки вокруг было крайне сложно. Кроме того, Магеллан никак не мог найти приличной якорной стоянки, чтобы отстояться, немного отдохнуть и починить снасти. Многие из его матросов в это время уже умирали от цинги, а до того ему довелось пережить бунт, который он подавил только благодаря чрезвычайно жестоким мерам: кое-кого из бунтовщиков он повесил, кое-кого утопил, а кого-то велел четвертовать. И тем не менее на судах эскадры снова зрело возмущение.

В бассейне Индийского океана царил Китай, и здесь кругом следы его могущества.

Магеллан никак не мог убедить своих людей идти через пролив, не мог доказать им, что это куда безопаснее, нежели подвергать себя превратностям судьбы в бурных и неизведанных водах. По этой причине он приказал тем, кто был против него настроен, написать на листках бумаги критические замечания, а заодно указать, кто из них желает немедленного возвращения в Испанию. Прочитав вслух письменное заявление каждого члена своей команды, он поклялся святым Яковом, изображение которого носил на плаще, что «пролив, который выведет их (к Тихому океану), существует. Он хорошо об этом знает, потому что видел его ранее на карте португальского короля, а карту эту, по его словам, вычертил великий мореплаватель и кормщик по имени Мартин Богемский (Мартин Бехайм)[104].

Магеллан сказал своим людям правду, хотя и не всю. О существовании пролива, который вел из Атлантики в Тихий океан, знали и король испанский, да и сам Магеллан — еще до того, как он отправился в плавание. Более того, у Магеллана была с собой карта, на которой были отмечены и пролив, и просторы Тихого океана за проливом. В соответствии с контрактом, который он подписал с королем, он должен был плыть на запад, чтобы добраться до Островов пряностей, и поделить с ним прибыли от этого предприятия. Но показывать карту королю, да и никому другому он не собирался: во-первых, он хотел обеспечить себе лавры первооткрывателя, а во-вторых, не хотел, чтобы кто-то повторил его путь и наложил лапу на богатства, которые, по его разумению, должны были принадлежать ему одному Другими словами, он хотел обеспечить себе своего рода монополию на этот пролив, но король эту его позицию уважить отказался, поскольку знал, что главная карта находится у португальцев, которые в любой момент могут заявить о своих правах.

Клятва Магеллана, его решительность, а также видимая убежденность в правоте своих слов подействовали на его людей, и они, отбросив былые сомнения, двинулись на своих кораблях по проливу, пробиваясь к Тихому океану. Впоследствии этот пролив назвали именем Магеллана, хотя первым его прошел Хон Бао и по справедливости лавры первооткрывателя должны бы принадлежать ему.

Пигафетта, историк путешествия Магеллана, оставил еще одно важное замечание, говорящее в пользу моей теории.

Это утверждение мог высказать только человек, который или сам ходил под этими широтами, или, по крайней мере, видел карту, где поверхность Тихого океана на южной широте в 52° абсолютно пуста и не содержит даже небольших вкраплений суши. Магеллан же, пройдя пролив, направился на север, к экватору, — как будто кто-то нашептал ему на ухо, что на западе никаких земель нет. Похоже, никаких сомнений у Магеллана по этому поводу не было и он знал, что не он первый прошел по проливу; был кто-то другой, кто за много лет до него прошел по проливу и пересек Тихий океан.

Фра Мауро снова оказался прав: судно, следовавшее из Индии, обогнуло мыс Доброй Надежды и действительно добралось до «темных островов», или «сумрачных земель» (то есть до Патагонии и Огненной Земли). Загадка карты Пири Рейса также была разрешена — Патагония и Магелланов пролив были нанесены на карту задолго до того, как Магеллан отправился в кругосветное путешествие. Но сделали это не представители древней цивилизации времен фараонов, как утверждают некоторые академические авторитеты[106], и не пришельцы с других планет, в чем нас пытаются уверить другие авторитеты, куда менее академические[107], а обыкновенные китайские моряки с кораблей Золотого флота, пустившиеся в беспрецедентное путешествие по миру в так называемые «забытые годы» (1421–1423).

Пройдя через пролив, адмирал Хон Бао направил свой флот в южном направлении — так что его корабли двигались в сторону западной оконечности Огненной Земли и окружавших ее бесчисленных островов. Картограф, вычертивший карту Пири Рейса, ясно дает нам это понять. Если на его карте Патагония вычерчена весьма детально, то острова, находившиеся на востоке от Огненной Земли, не отмечены вовсе, а это указывает на то, что китайцы шли вдоль гористого западного побережья этого большого острова.

Я сравнил карту Пири Рейса с полученной со спутника фотографией этого района и сразу же обнаружил те небольшие заливчики и островки, минуя которые флот Хон Бао пробирался к югу. Особенно привлек мое внимание залив Кука (Cook Вау), который был так аккуратно вычерчен на карте турецкого адмирала, что сразу стало ясно: флот Хон Бао некоторое время простоял здесь на якоре. Отсюда открывался чудный вид на покрытые снегом горы к востоку от залива. На карте турка они изображены в виде отдельных островов, поскольку картограф видел со стоянки только их блистающие вершины, находившиеся на значительном удалении друг от друга. Я увеличил этот фрагмент карты Пири Рейса до размеров современной крупномасштабной[108], и обнаружил, что все 11 островов, нанесенных на бумагу картографом, — это почти не прерывающийся единый горный хребет, расположенный на находящихся очень близко друг от друга нескольких островах, которые, собственно, и образуют западную Часть территории Огненной Земли.

Китайцы уже установили точное положение Канопуса на небе, но, чтобы зафиксировать позицию этой путеводной звезды Южного полушария относительно Южного полюса, им предстояло определить местонахождение самого Южного полюса. Только после этого они смогли бы наносить на карту вновь открытые земли и острова с такой же аккуратностью и точностью, с какой они это делали в Северном полушарии благодаря Полярной звезде. Поскольку, занимаясь наблюдениями ночного неба, они уже знали, что две главные звезды Южного Креста Гамма и Альфа указывают на Южный полюс, им казалось, что для успешного завершения дела им остается только плыть в указанном направлении и они обязательно достигнут полюса.

Полярные воды, надо сказать, ужасное место для любого моряка. Летом здесь встречаются периоды затишья, когда небо над головой голубое, а изумрудная вода с плавающими кое-где на поверхности льдинами ласково лижет борта кораблей. Но так бывает редко. Обычно же здесь царствуют снежные бури, пронзительные ветры и шторма, когда волна валит корабль на бок, а несущиеся с огромной скоростью по воздуху крохотные льдышки и снежинки впиваются в кожу лица не хуже стальных игл. Зимой здесь на протяжении многих недель царит непроглядный ночной мрак; когда же на короткое время над горизонтом проглядывает солнце, оно кажется вам подернутым пеленой тусклым желтым фонарем, свет которого не в силах разогнать полярный мрак. Здесь часты туманы, которые полностью закрывают или сильно видоизменяют окружающий вас морской пейзаж, а между тем моряку в этих широтах надо смотреть в оба, чтобы вовремя заметить дрейфующие льды или айсберг, встреча с которыми не сулит кораблю ничего хорошего.

Однако все эти трудности были для китайских мореходов делом привычным, поскольку они на протяжении по крайней мере восьми веков ходили по северным морям, а их ближайший к Пекину порт Тангу каждый год сковывало льдами на три месяца. Я обнаружил первое свидетельство того, что китайцы, отстоявшись в заливе Кука, бесстрашно устремились к Южному полюсу, когда пролистывал датированные 1506 г. записи[109] о странствиях молодого дворянина из Болоньи Лудовико ди Вартема (Ludovico di Varthema). «Людовико ди Вартема шел на судне от Борнео к Яве, когда ему рассказали одну странную историю. Его приятели, два христианина-китайца и один навигатор из Ист-Индии, поведали ему, что китайские моряки, жившие на Яве, ходили, руководствуясь звездой Южный Крест, в отдаленные края, где всегда царит холод и день длится всего четыре часа»[110].

Карта Пири Рейса также предоставляет нам свидетельства того, что китайцы ходили в южном направлении. К югу от Магелланова пролива картографы изобразили дрейфующие льды, что могли сделать только люди, которые шли на корабле параллельно ледяным полям. Китайцы и вправду плыли прямо к Южному полюсу, имея у себя над головой Южный Крест[111], указывавший им направление. Где-то в 200 милях к югу от Огненной Земли[112] они впервые встретились с дрейфующими льдами, которые со временем стали плавно сдвигаться в восточном направлении, отчего на карте Пири Рейса появилось изображение в виде полукруга или буквы С. Китайцы упорно продолжали плыть к югу, стараясь держаться на границе льдов, но скоро поняли, что это им не удастся, и были вынуждены изменить курс. Сначала двинулись в восточном направлении, а потом в юго-восточном, все время пытаясь обнаружить проход, который позволил бы им пройти к полюсу. Пройдя еще 100 миль к югу[113], они встретились с паковыми льдами, которые тянулись вплоть до Антарктического полуострова. Очерченная на карге Пири Рейса граница продвижения льдов вполне соответствует максимальному продвижению дрейфующих и паковых льдов в этих краях в середине лета[114].

Итак, адмирал Хон Бао вплотную приблизился к Антарктическому кругу (Antarctic Circle). Как известно, на этих широтах происходят странные вещи. Что касается самого Антарктического полюса, то там географическая долгота никакого значения не имеет. Ведь это своего рода точка, откуда всякое движение может происходить только в северном направлении. В середине лета (декабрь) солнце всегда на севере и светит круглые сутки. Зимой же здесь царит непроглядная тьма. Трудности с навигацией усугублялись еще и тем, что здесь существует магнитная аномалия, вызванная наличием Южного Магнитного полюса, который отстоит от географического полюса на довольно значительном расстоянии. Наверняка у китайских навигаторов все магнитные компасы просто «взбесились»; единственным средством навигации в данном случае для китайцев стали звезды Гамма и Альфа в созвездии Южного Креста и отмеченная ими ранее широта, на которой находился Канопус. По счастью, на широте 68°, где примерно находились китайцы, эти звезды никогда не пропадали из виду и всегда «висели» у них над головой. К примеру, яркость Канопуса была такова, что в хорошую погоду из-за прозрачности антарктического воздуха его было видно даже днем при свете солнца.

На карте Пири Рейса изображена Земля Грейама (Graham Land) — крайняя северная точка Антарктического полуострова. Это подтверждает предположение, что экспедиция Хоп Бао достигла Антарктики в январе 1422 г. Очерченный в форме полукруга контур дрейфующих льдов, протянувшийся от мыса Горн, указывает, что китайцы наткнулись здесь на морское течение, движущееся с востока. Дальше к югу, когда течение несколько ослабевает, карта показывает довольно устойчивое расположение паковых льдов, контур которых, впрочем, в скором времени снова начинает слегка загибаться к юго-востоку, что говорит о наличии нового течения, правда, более слабого. Вообще эти сравнительно плавные изгибы показывают, что китайцам в плавании сопутствовала хорошая погода и они двигались скорее под воздействием околополюсных течений, нежели ветра, который, скорее всего, был не сильнее легкого бриза. Принимая все это во внимание, можно предположить, что средняя скорость хода китайских кораблей была не более трех узлов. При такой скорости путешествие от мыса Горн до Антарктического полуострова должно было занять у Хон Бао приблизительно 14 дней.

Острова, изображенные на карте Пири Рейса, никогда не существовали в реальности. Однако по очертаниям они напомнили мне Южные Шетландские острова. Я, разумеется, сразу задался вопросом: уж не эти ли острова имел в виду картограф, когда делал съемки побережья? Благодаря Канопусу китайцы с большой точностью могли определять географическую широту, но с определением географической долготы у них были проблемы. Я глянул на современную карту, потом опять на свою палочку-выручалочку — карту Пири Рейса, проверил по ней долготу и в очередной раз пришел к выводу, что смещение в долготе произошло из-за движения морских течений, которые тянули к Антарктике китайский флот (вспомним аналогичный случай с грубой ошибкой при изображении Западного африканского выступа на карте «Кангнидо»). Приняв во внимание скорость двигавшихся к югу китайских кораблей и скорость околополюсных течений (примерно две трети узла), я с математической точностью установил, что острова на карте Пири Рейса должны находиться на 400 миль западнее того места, где они изображены, — то есть там, где в действительности находятся Южные Шетландские острова.

Из карты Пири Рейса я знал, что китайцы приближались к Антарктике, по-видимому, с северо-запада, прощупывая кромки паковых льдов в поисках прохода, и по этой причине почти наверняка должны были высадиться на юго-восточном побережье Южных Шетландских островов. На карте 3 острова вычерчены особенно тщательно: Снежный остров (Snow Island) на западе, остров Обмана (Deception Island) в форме лошадиной подковы — на юге и остров Ливингстона с четырьмя горами на севере. У острова Обмана на карте есть надпись: «Здесь жарко». На первый взгляд, это замечание, учитывая близость к Антарктике, выглядит как минимум легкомысленно, но не следует забывать, что на Острове обмана есть вулкан, причем действующий. Современные пассажирские корабли часто бросают якорь в местной лагуне, чтобы туристы могли искупаться в горячих вулканических водах в так называемой расселине Бенжамена (Benjamin Cove).

За исключением острова Обмана, Южные Шетландские острова представляют собой незаселенные скалистые кручи, где нет ничего, кроме ледников и нагромождений припорошенных снегом каменных глыб. Травка здесь не проглядывает даже летом. Зимой же так холодно, что пальцы в буквальном смысле слова прикипают к металлу Это я знаю по собственному опыту, поскольку не раз ходил в этих широтах, когда служил во флоте Ее Величества. Так вот, чтобы не содрать кожу с кончиков пальцев, прежде чем взяться за что-то металлическое, приходится долго согревать руки дыханием (перчатки далеко не всегда бывают удобны). Есть, правда, любители, которые с этой целью мочатся на руки, но тут надо быть очень осторожным — случись порыв арктического ветра, и ваши пальцы мигом превратятся в подобие сосулек. Китайцы, как я предполагаю, собирались на нижних палубах и искали защиты от холода, прижимаясь к животным, которых они везли в трюмах в специально оборудованных для этого стойлах, — к лошадям, собакам, овцам. На палубу матросы, разумеется, старались подниматься как можно реже. Следовало между тем позаботиться о запасах риса — как следует укутать его дерюгой или забросать сухой соломой и стеблями: рис, как известно, при сильном холоде портится и теряет свои питательные свойства. Кроме того, морякам надо было перевести в клетки в трюмах ручных выдр-рыболовов и спустить воду в бортовых террариумах, где прежде находились эти животные. Если б воду не спустили, она очень скоро замерзла бы и с легкостью разорвала толстые тиковые борта кораблей. Надо сказать, что при всех этих далеко не благоприятных условиях корабли простояли у Шетландских островов довольно долго: китайские картографы самым тщательным образом производили здесь съемки местности. Казалось бы, зачем им это было нужно? В такой ледяной, дикой местности, где не то что людей, но даже самых примитивных растений не было. Одно время меня даже посетили сомнения: да в самом ли деле китайцы высаживались на Шетландских островах? Однако сомнения мучили меня недолго. До тех пор, пока я не осознал, что здесь китайцы находились в той самой точке нашей планеты, над которой «зависала» Альфа — главная звезда созвездия Южный Крест (62°49′ южной широты).

Оставалось только развести руками и покачать головой в знак преклонения перед величайшими достижениями средневековых китайских моряков и находившихся с ними на борту кораблей ученых и астрономов. Определение точного места на небосводе таких важных для Южного полушария звезд, как Канопус и Южный Крест, было решением воистину глобальной общечеловеческой проблемы. Зная о том, что Земля имеет форму шара, китайские астрономы могли теперь точно вычислить месторасположение Южного полюса. Равным образом, зная точное положение основных светил Южного Креста и географического Южного полюса, китайским ученым не составляло труда определить, где располагается Южный магнитный полюс, чтобы сделать соответствующие коррективы при работе с магнитным корабельным компасом. В 1421–1423 гг. звезды Канопус и Южный Крест можно было наблюдать на северной широте 28° — это примерно широта Канарских островов, — откуда, кстати сказать, можно видеть и Полярную звезду[115]. Сравнивая положение этих звезд относительно друг друга, навигатор мог с достаточно большой точностью определить положение своего судна в океане, а также местонахождение островов или иных открытых им земель (речь идет о географической широте). Лоция «У Пэй Чи» утверждает, что китайские навигаторы пользовались именно таким методом, чтобы определиться. Надо сказать, прошло не менее 50 лет, прежде чем португальцы стали использовать этот метод для определения географической широты.

С этих пор китайцы могли определять географическую широту в Южном полушарии с такой же точностью, как они это делали в Северном полушарии. Оставалась проблема географической долготы, которую китайцы долго не могли решить. Впрочем, и широты оказалось довольно для того, чтобы китайские карты приобрели достаточно современный вид с четкими очертаниями земель, океанов и континентов — по сравнению с той же лоцией «У Пэй Чи», которая представляла собой длинный свиток с нанесенным на него детальным руководством мореплавателю для плавания в том или ином районе мира. На карте Пири Рейса есть запись, имеющая непосредственное отношение к данной теме. Там сказано следующее: [Эта карта] — список с двадцати различных карт и лоций, которые изображают страны Синт (Sint), Хинт (Hint) и Цинь (Cin) [Китай] и дают возможность определить их геометрическую конфигурацию и истинные размеры. Последнее достигается путем сведения всех фрагментов к одному масштабу[116].

Как, должно быть, велика была радость китайских навигаторов, картографов и астрономов, когда они поняли, что в состоянии наносить на карту земли, острова и океаны такими, каковы они есть в действительности! Думаю, впрочем, что европейцы, которые освоили этот метод к 1473 г., радовались ничуть не меньше. Теперь очертания континентов, океанов и островов на картах выглядели более реалистично, по сути Дела мало отличаясь от тех изображений, которые существуют на современных картах.

Итак, вооружившись новыми знаниями и ориентируясь на географическую широту Канопуса, китайцы могли продолжить свое великое путешествие по изучению и нанесению на карту всего подлунного мира. Они решили поставленную перед ними императором Чжу Ди задачу и теперь могли немного расслабиться. Уверен, по этому поводу на флоте состоялись торжества, сопровождавшиеся употреблением внутрь рисового вина, собачьего мяса и купанием в расселине с горячей вулканической водой на острове Обмана, именуемой ныне расселиной Бенжамена. Впрочем, долго отмечать свой триумф у них не было возможности: подходили к концу запасы продовольствия, и китайским морякам, чтобы как-то продержаться, приходилось ловить в ледяной воде рыбу и охотиться на пингвинов. В качестве запасов пресной воды на борт были приняты кубы распиленных кусков льда с горных ледников.

Снявшись с якоря, китайские корабли пошли по проливу, отделяющему Южные Шетландские острова от Антарктического полуострова. На северо-западе на горизонте проступали острые скалистые горы, а на юге — смутные очертания Антарктического континента. Хотя расстояние было велико, китайцам удалось нанести на карту с весьма небольшими погрешностями и увенчанные острыми горными вершинами многочисленные острова, на которых им так и не довелось побывать, и контуры самого Антарктического материка. Во всяком случае, на карте Пири Рейса на абрисе этого континента отмечены 63 ключевые точки. Только одно изображение на турецкой карте не давало мне покоя — рисунок некоего странного змея, отдыхавшего на покрытом льдом берегу Слоновьего острова (Elephant Island). Потом я понял, что, когда леопардовый тюлень ползет по льду к промоине, он очень напоминает своим веретенообразным телом и движениями змею, — и успокоился. Кстати, у леопардового тюленя, как и у китайского мифического дракона или змея, имеются клыки, что опять-таки говорит в пользу моей догадки.

Расположенное на востоке от Слоновьего острова море Уэдделла (Weddell Sea) на карте изображено в виде сплошного ледяного массива. Ничего удивительного: это море и впрямь круглый год сковано льдами, так что изображение на карте полностью соответствует действительности.

Теперь у меня воистину не оставалось никаких сомнений в правоте своей теории. Ни к чему приплетать к делу описания и нанесения на карту Антарктического континента древних египтян или пришельцев с других планет, когда существуют неопровержимые доказательства того, что это сделали китайцы. Причем сделали это за 400 лет до того, как в этих краях появились первые европейцы. Хотя Антарктида изображена во всех подробностях на карте турецкого адмирала Пири Рейса, ясно, что этот фрагмент карты скопирован турками именно с китайских карт и лоций, сделанных во время путешествия Хон Бао в 1422 г.

На карте Пири Рейса есть еще одно небольшое изображение картушки компаса. Оно находится к юго-востоку от Фолклендских островов и к северо-востоку от Южных Шетландских островов. Изображение картушки перекрывает так называемый Птичий остров (Bird Island), находящийся на северо-западе от острова Южная Георгия (South Georgia). Как легко можно установить по названию острова — Птичий, там обитает великое множество морских птиц, которые используют этот клочок суши как своего рода базу для вылазок за продовольствием в богатые планктоном и рыбой воды Антарктического океана. Этот островок имеет 2 мили в длину и максимум полмили в поперечнике и интересен наличием тысячефутовых обрывистых скал на северной стороне и ровных песчаных пляжей в южной части.

Изображение картушки компаса показывает, что китайские картографы рассматривали этот остров как некий важный для себя пункт. Просчитав длину пути и курсы, какими шли флоты от Фолклендских островов и от Южных Шетландских островов до Птичьего острова, они могли внести поправки в свои расчеты географических долгот, что, как мы знаем, было наиважнейшей заботой китайцев. Я применил тот же масштаб, который использовал для изучения очертаний и размеров территории Патагонии, и установил, что на карте Пири Рейса расстояние от острова Обмана до Птичьего острова указано верно. Ошибка китайцев заключалась в том, что у них на карте и Южные Шетландские острова, и остров Южная Георгия находились несколько дальше к востоку, чем следовало. И опять ответственными за эту ошибку в долготе следует признать околополярные течения.

Достигнув Птичьего острова и отобразив его на карте, адмиралу Хон Бао ничего не оставалось, как продолжать двигаться в восточном направлении под указующим лучом Канопуса, поскольку ветра в тех широтах, известные под названием «ревущие сороковые», в любом случае погнали бы его корабли на восток. Эти ветра служат хорошей проверкой для человека, который избрал для себя жизнь моряка. Ветер завывает здесь с такой силой, что людям, которые хотят что-то сказать друг другу, постоянно приходится орать во все горло. Прибавьте к этому огромные волны, которые непрестанно обрушиваются на ваш корабль, нещадно швыряя его, словно жалкую щепку, и вы получите некоторое представление о том, в каких условиях приходилось выполнять свою работу китайским морякам. Само собой разумеется, что на них сутками не было сухой нитки и они постоянно страдали от пронизывающего холода, это в дополнительных комментариях не нуждается. Тем, кто пытался укрыться от обрушивавшихся на палубу потоков воды в нижних, жилых ярусах корабля, тоже приходилось несладко. Их точно так же донимали холод и просачивавшаяся на нижние палубы сквозь малейшие щели влага. Кроме того, на нижних ярусах было ужасно душно, а мотало здесь и бросало из стороны в сторону так, что даже если вы смертельно устали, заснуть на подвешенных к низкому деревянному потолку полотняных койках не было никакой возможности.

Гонимый жестокими ветрами в восточном направлении, адмирал Хон Бао с нетерпением ждал, когда ему попадется кусок суши под благословенными 52°40′ южной широты. Это позволило бы его флоту бросить якорь, отстояться и произвести необходимые счисления и съемки местности, что он, Хон Бао, уже не раз делал в Южной Америке. Увы, двигаясь на восток на заданной широте, он не мог рассчитывать ни на какой приличный кусок суши, не считая, конечно, редких и находившихся на большом удалении друг от друга небольших островов. Пройдя таким образом без остановки 5000 миль по водам южных океанов и не встретив ничего похожего на то, что моряки именуют ласковым словом «земля», адмирал, поглядывая на желтый указующий луч находившейся у него над головой звезды Канопус, в один прекрасный день неожиданно обнаружил, что количество пролетавших над мачтами его кораблей морских птиц резко возросло. Это были все больше крупные птицы — альбатросы, поморники и буревестники. Зрелище этих птиц, вспарывавших воздух большими заостренными крыльями, навело адмирала на мысль, что столь желанная его сердцу земля, пожалуй, недалеко. Довольно скоро наблюдатель, сидевший в бочке на вершине мачты, крикнул, что видит гору. Это был вулкан Моусон-Пик (Mawson’s Peak) на острове Херд, находившемся на расстоянии 15 миль к югу. Вот теперь адмирал Хон Бао мог начать поиски стоянки для флота, удобной для его картографов.

Надо сказать, остров Херд крайне непривлекательное место для стоянки. Тут множество ледников, а берег скалистый и опасный. Хотя на острове можно встретить изолированные участки, поросшие мхом и лишайником, более 80 % его поверхности покрыто льдами. Между тем если пройти 300 миль к северу, то можно обнаружить куда более пригодный для стоянки кусок суши — остров Кергелен, получивший свое название в честь французского моряка графа Ива де Кергелена-Тремареса (Yves de Kerguelen-Tremarec), который, как считается, первым ступил на его берег 12 февраля 1772 г. Между тем ветры, устойчиво дующие в тех краях в восточном направлении, наверняка должны были дотащить до него с запада — со стороны Южной Антарктики, откуда и шел флот Хон Бао, — широкие, плоскодонные корабли китайцев, которые лучше всего ходили именно при попутном ветре.

Должен заметить, что я все-таки нашел кое-какие свидетельства того, что корабли Хон Бао достигли Кергелена[117]. Как написано в «Истории династии Мин» («Dictionary-of Ming Biography»), «некоторые корабли достигли отдаленной земли под названием Ха-бу-эр (Ha-bu-er), которую можно идентифицировать как остров Кергелен в Антарктическом океане»[118]. Остров Ха-бу-эр изображен также на китайской карте «Мао Кун» — части огромной лоции «У Пэй-Чи», которая была вычерчена примерно в 1422 г.[119]. Там же, на карте «Мао Кун», имеется приписка, где сказано, что «штормы не позволили кораблям продвинуться дальше к югу». Как видите, чем глубже мы копаем, тем больше лавров первооткрывателя достается на долю адмирала Хон Бао.

Главной достопримечательностью острова Кергелен является гора Маунт-Росс высотой в 6000 футов, которая доминирует над окружающей местностью. Хотя капитан Кук в свое время назвал Кергелен бесплодным островом, я бы позволил себе с ним не согласиться. Конечно, трудно отрицать тот факт, что на острове 300 дней в году идет снег или снег с дождем, а 30 % территории покрыто вечными льдами, однако при всем том на побережье здесь полным-полно пингвинов и тюленей, а кое-где в свободных ото льда местах произрастает так называемая кергеленская капуста — весьма ценное для моряков растение. Это дикая капуста, которая, впрочем, является прямой родственницей той, что растет на наших огородах, но в отличие от последней содержит куда больше витамина С. Об этом ее свойстве знают все китобои и охотники на тюленей, которые с незапамятных времен заполняют ею кладовые своих кораблей и, включая ее в рацион экипажа, спасаются с ее помощью от цинги на протяжении всего охотничьего сезона. Вне всякого сомнения, люди на флоте Хон Бао болели цингой, и основательно, особенно после того гигантского марафона, который флот проделал по южным океанам. Надо думать, китайцы сразу поняли ценность найденного на Кергелене овоща и с большим старанием собирали его. Плохо было другое: на скудной почве острова вряд ли могло вырасти достаточное количество этой полезной капустки, чтобы снабдить витамином С экипаж огромного флота, насчитывающий несколько тысяч человек. Надо сказать, что к этому времени пополнение запасов продовольствия стало на флоте одной из самых первостепенных задач.

Окончательно уяснив себе, что остров Ха-бу-эр (или Кергелен) открыли китайцы, я еще больше воспрянул духом, поскольку знал, что, отойдя от Кергелена, китайцы могли двигаться только в одном направлении. Как сказано в лоции «Мао Куня», ветра ревущих сороковых не давали возможности их кораблям продвигаться дальше на юг. То же самое можно сказать относительно северного или западного направлений.

Хотели того китайцы или нет, но ветры упорно гнали их корабли в восточном направлении по бушующим водам океана в сторону юго-западного побережья Австралии. У меня не было сомнений, что Хон Бао достиг Австралии, поэтому я прямиком направился в Британскую библиотеку в тайной надежде обнаружить там какую-нибудь карту или лоцию, на которую был бы нанесен этот континент до его, так сказать, «официального» открытия европейцами.

Скажу сразу: Австралии на карте Пири Рейса нет, зато ее изображение имеется на другой средневековой карте, которая хранится в Британской библиотеке. Она была вычерчена неким Джином Ротцем (Jean Rotz), который числился при английском дворе XVI в. официальным гидрографом короля Генриха VIII. В качестве такового он презентовал королю пространное сочинение — «Основы гидрографии» (Boke of Idrography), куда входила эта карта. Это произошло в 1542 г., то есть за два века до того, как капитан Джеймс Кук «открыл» Австралию. Джин Ротц был выпускником учебного заведения, именовавшегося Дьеппская школа картографов (Dieppe School of Cartography), которая была известна всей Европе благодаря точности и аккуратности изготовляемых ее слушателями карт и лоций. Ротц считался ведущим картографом своего времени и был знаменит своей дотошностью в работе. Он никогда ничего не придумывал и не уделял внимания непроверенной информации. На его картах всегда изображено только то, что он видел собственными глазами на других картах, которые перечерчивал или копировал.

Принято считать[120], что Джин Ротц и другие выпускники Дьеппской школы занимались в основном копированием старых португальских карт. Интересно, что карты Пири Рейса и Джина Ротца очень напоминают одна другую по стилю; кроме того, все надписи, касающиеся вновь открытых земель, сделаны на них на португальском языке. На карте Ротца изображены Малайзия, Камбоджа, Вьетнам и Китай (включая территорию современного Гонконга), и она очень хорошо и точно вычерчена. Контуры Персидского залива, Индии и Юго-Восточной Азия хотя и менее точны, но, во всяком случае, узнаваемы. Напрашивается мысль, что человек, который первоначально вычертил эту карту, обладал отличным знанием конфигурации побережья Индийского океана, Китая и Индокитая. Это предположение позволяет сразу же сбросить португальцев со счетов. Хотя очевидно, что Ротц вычерчивал свою карту уже после кругосветного путешествия Магеллана, ни Магеллан, ни последовавшие за ним в скором времени португальцы не уделяли в то время большого внимания побережью Китая, и, уж конечно, не они вычертили его с такой удивительной точностью. Целью и Магеллана, и португ альцев были прежде всего Острова пряностей, находившиеся дальше к югу. Таким образом, даже если оригинальную карту этого региона чертил португалец, он воспользовался для своей работы картами, сделанными другими картографами.

Хотя Ротц весьма тщательно изобразил очертания Китая, Азии, Индии и Африки, на его карте существует изображение некоей обширной территории к югу от экватора, которую многие историки так до сих пор и не смогли идентифицировать. На его карте эта неизвестная земля состоит из двух островов — Малой Явы (Little Java), к югу от Суматры, и Большой Явы (Greater Java) — действительно весьма обширной территории, которая протянулась от экватора чуть ли не до самого Южного полюса. Северная оконечность побережья Большой Явы имеет далеко выдающийся в море выступ, который своими очертаниями напоминает мыс Йорк — самую северную оконечность Австралии. Северо-восточное побережье этого южного континента также напоминает северо-восточное побережье Австралии, однако земля, вычерченная Ротцем, имеет значительно большую протяженность в юго-западном направлении, нежели австралийский континент.

Теория Птолемея (87—150[121]) — астронома, математика и географа, жившего в Александрии в Египте, была снова взята на вооружение во времена позднего Средневековья. Птолемей верил в мировую симметрию — он считал, что звезды и планеты на одной части небосвода уравновешиваются сходными светилами и небесными телами в другой. По его мнению, теория симметрии действовала и на Земле. В своей книге «География» он, в соответствии с этой теорией, высказал предположение, что Европу и Азию, которые находятся в Северном полушарии, должен уравновешивать находящийся в Южном полушарии не менее массивный во всех отношениях континент. Поначалу я предположил, что картограф, начертивший неизвестную землю на юге, исходил не из собственных наблюдений, но из теоретических построений Птолемея. Однако это никак не вязалось с характером Ротца, скопировавшего эту карту, который, как мы уже отмечали, старался не иметь дела с сомнительной и непроверенной информацией. Я решил на время отложить разгадку этой головоломки и сосредоточить свое внимание на юго-западном побережье Большой Явы, которое было вычерчено с большой тщательностью. Чертеж позволял предположить, что Хон Бао первоначально бросил якорь неподалеку от современного Банбери (Bunbury) — примерно в сотне миль к югу от Перта, расположенного в Западной Австралии. Однако ветры и морские течения должны были гнать суда Хон Бао вверх вдоль побережья, так что место более длительной стоянки можно определить как широкое устье реки Свон (Swan River), которая разделяет современный Перт и Фримантл. Это устье отмечено на карте Ротца в виде отметки на контуре побережья.

Кергеленской капусты, которую взяли на корабли Хон Бао в качестве противоцинготного средства, должно было хватить ненадолго, зато на юго-западном побережье Австралии можно было обнаружить богатые витамином С дикие яблоки и сливы, которые росли здесь в изобилии. Кроме того, тут водились пингвины, а на отмелях было полно крабов. Здесь также можно было найти медведей коала и малых кенгуру куок-ка (quokkas) — весьма медлительных и доверчивых животных, которых не составляло большого труда изловить и доставить на корабли. Неподалеку от побережья можно было обнаружить рощи эвкалиптов и других деревьев с твердой древесиной, которые были очень кстати китайцам, поскольку их суда нуждались в ремонте.

Хотя на карте Ротца восточное и северное побережья континента прорисовано также довольно тщательно, западное побережье очерчено только до нынешнего Банбери, а южнее его чертеж неожиданно заканчивается. Наиболее очевидной, на мой взгляд, причиной этого странного феномена является то обстоятельство, что корабль, посланный адмиралом Хон Бао для съемок этой части побережья, потерпел крушение. Между прочим, через 166 лет после описываемых нами событий англичане обнаружили неподалеку от местечка Уорнамбул (Warrnambool), что в нынешнем штате Виктория (юго-восток Австралии), обломки китайской джонки, которая вполне могла иметь отношение к флоту Хон Бао.

В 1836 г., когда юному штату Виктория исполнилось всего 2 года, 3 охотника на тюленей зашли на лодке в мутные воды реки Хопкинс и поплыли вниз по течению, пока не вышли к ее устью. Продолжая идти вдоль побережья, они в том месте, где в океан впадала другая река — Муррей, обнаружили обломки старинного судна, известного с тех пор в истории под названием «красного корабля». По-видимому, это название связано с тем, что корабль был построен из красного дерева. Семь лет спустя капитан Миллс, начальник местного порта, решил, как представитель власти, произвести исследование обломков этого судна. Прежде всего его поразила твердость дерева, из которого было построено судно. Пытаясь отрезать кусочек обшивки, он лишь без толку затупил свой нож. «Это было все равно что скрести железом по железу»[122], — отмечал капитан. У меня нет сомнений, что это было не европейское судно. В Европе корабли из красного дерева не строили — просто потому, что там твердые породы деревьев с краснокоричневой древесиной никогда не росли. Зато китайские корабли строились из тика, а у него, как известно, древесина отличается именно красно-коричневым оттенком. Надо сказать, эта разновидность тика произрастает в Аннаме, и из-за бессовестной вырубки ее во Вьетнаме и Аннаме вспыхнуло национальное восстание. Капитан Миллс между тем пытался установить национальную принадлежность судна, корпус и архитектура которого явно поставили его в тупик. «Меня поразило, что этот корабль построен по совершенно неизвестным мне, каким-то иным канонам. Такое ощущение, что все правила кораблестроения, которые у нас существуют, здесь нарушены. Если вы спросите, какой нации принадлежит это судно, я вам ничего определенного не скажу — как говорится, не ученый. Тем не менее готов дать голову на отсечение, что это не испанское и не португальское судно»[123].

Прошло еще лет 20. Одна австралийская женщина по имени миссис Манифолд — одна из 25 любознательных людей, которые исследовали этот корабль и оставили по поводу его заметки, тоже отправилась осматривать обломки упомянутого судна. Ее поразили внутренние переборки судна, которые она характеризовала, как «удивительно толстыми и прочными»[124]. С корабля были сняты железная лестница, бронзовые костыли и часть обшивки[125]. Конечно, извлеченные из корабля предметы необходимо подвергнуть углеродному анализу, чтобы установить их возраст, но я и без того уверен, что «красный корабль», скорее всего, принадлежал к флоту Хон Бао. Между прочим, у племени австралийских аборигенов ианджери (Yangery), которое обитает неподалеку от того места, где произошла катастрофа, существует легенда о «желтых людях», которые много лет назад[126] пришли с моря и поселились вместе с ними. Надо сказать, что люди, видевшие представителей этого племени, отмечают желтоватый оттенок их кожи и некоторые отличия в строении лица по сравнению с основной массой австралийских аборигенов. Если углеродный анализ установит примерную дату кораблекрушения и если она будет совпадать по времени с прибытием сюда флота Хон Бао, то можно будет утверждать, пусть и не со стопроцентной уверенностью, что китайские моряки, посланные адмиралом Хон Бао для съемок южного побережья Австралии, пережили катастрофу, перебрались вместе со своими наложницами на побережье и обосновались среди аборигенов. Профессор Вэй Чу-Сянь (Wei Chuh-Xian) идет еще дальше. Он считает, что потерпевшие кораблекрушение у Уорнамбула китайцы сумели не только спастись сами, но и спасти находившихся на борту корабля лошадей. После этого они вскочили на коней, верхом предприняли глубокую разведку местности в районе рек Муррей, Дарлинг и Маррам-биджи (Murrey, Darling, Murrambidgee rivers) и добрались до места, которое в наши дни носит название Куктаун (Cooktown), оставив по пути немало следов своего пребывания в этой местности[127]. Теория профессора Вэя, похоже, подтверждается так называемой картой Тосканелли 1474 г., на которой запечатлены реки, исследованные китайскими всадниками.

К марту 1423 г. китайские флоты находились в плавании уже 2 года и в своих странствиях добрались до нижних широт. Адмиралы Хон Бао и Чжоу Мань выполнили важнейшую часть своего задания — установили положение Канопуса и Южного Креста в Южном полушарии и приступили к нанесению на карту всех существующих там земель и островов. Правда, кое-что пошло не так, как ожидалось. Согласно плану императора Чжу Ди, адмиралы, сходя на берег, должны были представляться главам тамошних государств, дарить им китайский шелк, фарфор, жад и другие ценные подарки, после чего требовать от них присяги на верность императору Поднебесной. Увы, люди, которых китайцы встречали во время своих странствий, имели крайне слабое представление о красивых вещах и торговле как таковой. Что же касается глав государств, то китайцам казалось, что местные обитатели живут вовсе без всяких царей или властителей. Люди племени банту в Южной Африке, австралийские аборигены и голые люди, обитавшие в Патагонии, не понимали ценности шелка или фарфора и просто-напросто не знали, как ими пользоваться. Что же касается Антарктики или островов Зеленого Мыса, то они и вовсе не были заселены. Жизнь в тех землях, куда заходили флоты китайцев, оказалась куда более примитивной, чем они могли себе представить, в результате чего, как мне представляется, трюмы китайских кораблей даже на заключительной стадии плавания все еще были набиты сокровищами в виде шелка или фарфоровой посуды. Адмирал Хон Бао, однако, отплывая от западного побережья Австралии, знал, что, прежде чем вернуться домой, он еще получит возможность выгодно продать или обменять свои товары, поскольку на его пути лежали Острова пряностей и такой крупный торговый порт, как Малакка.

На карте Ротца с большой точностью изображены западная Австралия, Суматра, Малайский полуостров, Индокитай и западное побережье Борнео. В этой связи можно предположить, что, отойдя от Перта в северо-западном направлении, остатки флота Хон Бао, обследовав побережье Суматры, двинулись прямым ходом на Малакку — один из крупнейших портов стран бассейна Индийского океана, а затем вернулись на родину по водам Южно-Китайского моря. При этом они Некоторое время двигались вдоль западного побережья Борнео: его восточная часть никак не отображена на карте, а потом на запад от Филиппин, после чего вернулись 22 октября 1423 г. на родину

Флот адмирала Хон Бао впервые в истории прошел сквозь Магелланов пролив. Он и его люди открыли антарктический континент и достигли Австралии за 200 лет до Абела Тасмана (Abel Tasman; 1603–1659), открывшего остров, который с тех пор носит его имя — Тасмания. Даже если брать поход флота Хон Бао в отдельности, не принимая во внимание достижений, которых добились другие китайские адмиралы, можно смело назвать сделанные им открытия выдающимися. Он совершил одно из величайших морских путешествий в истории человечества и заслуживает того, чтобы его имя было увековечено. Но, как известно, открытия и достижения китайцев не ограничились плаванием Хон Бао.

В то время как его флот готовился совершить триумфальный вход в гавань китайского порта Тангу, другой китайский адмирал, Чжоу Мань, тоже двигался к Австралии вдоль южных широт, правда, с противоположной стороны. Другими словами, адмирал Чжоу Мань пересек Тихий океан за 100 лет до Магеллана.

7
АВСТРАЛИЯ

Поставленная перед флотом адмирала Чжоу Маня задача заключалась в исследовании земель, лежащих к западу от Южной Америки. Подобно адмиралу Хон Бао, адмирал Чжоу Мань нуждался в ключевых проверочных пунктах, которые лежали бы в 54°40′ южной широты (на широте Канопуса). Но когда флот Чжоу Маня вошел в воды Тихого океана, его плоскодонные джонки встретились с холодным течением Гумбольдта, которое повлекло корабли на север вдоль побережья страны, называемой ныне Чили. Магеллан, Картерет (Carteret), Бугенвиль (Bougainville) и другие мореплаватели, двигавшиеся по стопам китайцев, точно так же испытали воздействие этого течения. Изображение Анд на карте Пири Рейса (1501) рассказывает нам, что произошло с кораблями китайцев[128], лучше любого бортового журнала. Правда, тогда я еще не знал, как далеко они продвинулись на север, достигли ли они, к примеру, Перу и встретились ли с инками — представителями величайшей цивилизации доколумбовой Латинской Америки.

По счастью, я обнаружил китайский документ, избежавший уничтожения в период засилья в Китае мандаринов. Доктор Ван Тао (Wang Тао) из Института востоковедения в Лондоне сообщил мне о неком романе Ци-Ян-Чи (Xi-Yang-Л), повествующем о странствиях флотов Чжэн Хэ и изданном в 1597 г. Эта книга пользовалась в Китае огромной популярностью, но до наших дней дошел только один ее экземпляр, который хранится ныне в библиотеке Института востоковедения. Хотя роман этот был написан лишь через 170 лет после того, как флоты адмирала Чжэн Хэ путешествовали по миру, и большая часть книги — описание всевозможных Удивительных приключений, которые происходили с китайцами во время дальних странствий, внимательный исследователь может почерпнуть из нее множество полезной для себя информации. Уже само по себе детальное описание тех Даров, которые аборигены подносили по пути путешественникам, дорогого стоит. Эти описания подарков и всевозможных предметов местного быта сильно отличаются от тех, что нам дает Ма Хуань (но он, как нам известно, дальше Индийского океана с флотом не ходил), а коли так, выходит, что автор романа пользовался другими, утраченными ныне источниками. Должен сказать, этот список во многом странных, по нашим понятиям, предметов, которые «варвары» презентовали своим китайским гостям, представляется истинному исследователю достаточно впечатляющим:

Эти кубки, вне всякого сомнения, произвели на китайцев ошеломляющее впечатление. Они-тο считали, что делают лучший в мире, самый изысканный фарфор, а между тем местные изделия, судя по всему, оказались лучше китайских. Более всего их поражало то обстоятельство, что стоит только налить в эти кубки воду, как изображенные на них картины природы, люди, растения и перышки приходят в движение. Надо сказать, что посуду такого качества в те времена не могли изготовлять ни индийцы, ни африканцы, ни арабы (европейцы научились делать качественный фарфор только в начале XVIII в.). Возникает вопрос: кто были те великие мастера, которые качеством своих изделий затмили изделия китайцев?

Фарфор такого качества мог быть изготовлен лишь в местечке Чолула (Cholula), которое находится в современной Мексике. Говорят, император ацтеков Монтесума II (1480–1520[130]) ел именно с такого блюда, когда испанские конкистадоры ворвались в его дворец. Этот ацтекский фарфор был тонок, как скорлупка яйца, чрезвычайно дорого стоил и пользовался огромным спросом у богатых людей. Изделия из Чолула можно было встретить на всем тихоокеанском побережье Южной Америки.

Во времена китайских путешествий Чолула находилась на пике славы. В этой местности не только производили в огромных количествах этот чудесный фарфор, но и строили гигантские пирамиды, превышавшие по своим размерам египетские. Если предположить, что указанная в списке «пара верблюдов» представляет собой пару лам (они тоже относятся к породе верблюжьих), то все становится на свои места. К примеру, амбру (извлекаемое из черепа кашалотов ароматическое вещество) получали, разделывая небольших кашалотов, которые водятся у северного побережья Перу. Кстати сказать, когда испанцы высадились в этой стране, там уже получили большое распространение азиатские куры, о чем упоминалось в предыдущих главах. Вероятно, эти куры, которых китайцы привезли с собой на кораблях, пошли в обмен на какие-либо товары, изготовленные обитавшими в этих краях инками — большими любителями всяческих птиц. Позже я собрал множество свидетельств того, что китайцы еще в доколумбову эпоху посетили страны, которые в наши дни именуются Мексика, Гватемала, Колумбия, Эквадор и Перу. Но об этом речь пойдет в последующих главах.

Итак, возвращаемся к теме, затронутой ранее, — курс флота адмирала Чжоу Маня. После того как он отчалил от берегов Перу, его суда наверняка подхватило экваториальное течение и погнало дальше на север — к Эквадору. Там течение делает резкий поворот на запад и в прямом смысле тащит корабли путешественников через Тихий океан. Точно таким же путем двигались исследователи и в более поздние века. Дон Луис Ариас, посол испанского короля в Южной Америке, докладывал в XVI в. своему суверену в специальном меморандуме о том, что существует легенда о людях, которые, отойдя от берегов Чили, пересекли Тихий океан еще до эпохи Великих географических открытий. «У них была светлого оттенка кожа и они носили белые робы»[131]. Так вот, когда эти вошедшие в легенду мореплаватели достигли середины Тихого океана в районе Самоа, они обнаружили, что Южное экваториальное течение здесь разделяется на два потока (как и в наши дни). Северное течение влечет суда в сторону Каролинских островов, Новой Гвинеи и Филиппин, южная же его часть движется в юго-западном направлении к берегам Австралии.

Существуют свидетельства того, что в этом пункте флот Чжоу Маня разделился. «Северная» эскадра отправилась обустраивать наблюдательные площадки в Кирибати (Kiribati) на Каролинских островах, а также еще 5 аналогичных площадок в Новой Гвинее. Эти строения напоминали ступенчатые пирамиды с усеченным верхом. Точно такие же строились и в Китае. Найденные на Каролинских островах розовые бусинки от четок, изготовленные из раковины каури, одинаковой формы и размера были обнаружены также на отмели реки Митла (Mitla) в Центральной Америке. На Каролинских же островах были найдены куски обсидиана и обломок некого металлического предмета, напоминавшего по форме наконечник копья. Все эти предметы не имели никакого отношения к предметам культа или быта островитян и явно были кем-то туда завезены. Китайские куры были обнаружены в Перу первыми европейскими исследователями, которые там оказались. Початки маиса, существовавшей в XV в. только в Латинской Америке сельскохозяйственной культуры, были обнаружены первыми европейцами, достигшими Филиппин. Метатес — южноамериканская ручная мельница для приготовления из зерен маиса кукурузной муки — была обнаружена в трюме китайской джонки, найденной на мелководье у побережья Филиппин в 1993 г. Считается, что джонка затонула примерно в 1423 г. Все это лишний раз свидетельствует о том, что китайцы долгое время двигались вдоль западного побережья Южной Америки (как это показано на карте Пири Рейса), а потом, под воздействием течения, повернули на запад и пересекли Тихий океан.

В отличие от «северной», «южная» эскадра двинулась от Самоа, находясь под воздействием юго-западного экваториального течения, которое протащило ее корабли вдоль атоллов и островов архипелага Туамоту, находившегося на расстоянии 4000 миль к западу от Южной Америки. В 1606 г. Педру Фернандес ди Кирош (Quiros; 1565–1615) — португальский исследователь, служивший испанской короне, высадился на атолле Хао архипелага Туамоту[132]. Там он встретил старуху, которая носила на пальце золотое кольцо с изумрудом. Португалец предложил ей обменять кольцо на какой-нибудь товар, но она с негодованием отказалась от сделки — судя по всему, для нее это кольцо представляло большую ценность. Португалец был в недоумении: ни золота, ни изумрудов даже за тысячи миль от Туамоту невозможно было найти. Между тем имеются свидетельства, что подобные кольца в большом количестве изготовлялись во времена раннего периода правления династии Мин, и послы императора Чжу Ди имели обыкновение дарить их туземным царькам и вождям племен. Ступенчатые пирамиды также были найдены на пути движения «южной» эскадры к примеру, на Таити и в Австралии. Один из первых европейцев, добравшихся до островов Фиджи, отмечал, что обнаружил там заброшенные медные рудники, хотя местные жители никогда добычей меди не занимались.

Некоторые исследователи считают, что полинезийцы па своих каноэ могли доставить всевозможные изготовленные ими предметы материальной культуры на многие острова или архипелаги Тихого океана. Пусть так, но это не объясняет, почему мы находим китайских кур, китайские растения или артефакты на территории Южной Америки. Точно так же с точки зрения этой теории не поддается объяснению сам факт перемещения больших масс всевозможных товаров и грузов от берегов Южной Америки в район Тихого океана. Единственным логическим объяснением этого, с моей точки зрения, является то обстоятельство, что предметы материальной культуры и образцы растений перевозились на огромных китайских кораблях Золотого флота.

Китайцы, проходя мимо, нанесли на карту острова Норфолка и, продолжая следовать по воле течения в западном направлении, бросили якорь у восточного побережья Австралии — чуть севернее того места, где сейчас находится Сидней. Великое путешествие по водам Тихого океана было завершено: за 3 месяца пути китайские корабли прошли 7000 миль и достигли неизвестного им ранее континента. Интересно, что экваториальное течение у берегов Австралии резко поворачивает к югу, и китайские корабли должны были в дальнейшем следовать этому курсу, чтобы выйти на широту Канопуса — их путеводной звезды в Южном полушарии.

Путешествие в Австралию адмирала Хон Бао описано в «Путешествии в Антарктиду и Австралию» (с 185). Теперь поговорим об австралийских приключениях адмирала Чжоу Маня. Похоже, он догадывался о существовании Австралии и до того, как бросил якорь у ее берегов. Еще во времена династии Суй китайцы знали о существовании огромной территории, населенной людьми, которые запускают бумеранга. Считалось, что для того, чтобы до нее добраться, нужно 100 дней плыть на юг от азиатского побережья[133]. Китайские историки той эпохи дают описание животного с головой оленя — шан-лай-чжи (Shan Lai Лng). Оно передвигается, опираясь на сильные задние ноги, и имеет посреди тела вторую голову — несомненно, это торчащая из сумки голова кенгуренка. Когда Марко Поло в XIII в. добрался до Китая, на китайских картах того времени были изображены две Явы — остров, который мы и сейчас знаем под этим — место добычи трепангов, чьи вкусовые достоинства столь высоко ценятся у китайцев. Кстати сказать, трепанги и сейчас представляют собой наиболее ценную добычу для местных рыбаков, поскольку продолжают оставаться одним из самых дорогих китайских деликатесов. После посещения Китая Марко Поло отзывался о Большой Яве как о самом огромном в мире острове. Интересно, что кенгуру содержались в зоопарке Пекина еще до поездки Марко Поло в Китай. Между тем мы знаем, что кенгуру живут только в Австралии. Есть и иные свидетельства того, что китайцы плавали в Австралию. К примеру, в Тайваньском университете была карта на фарфоре, датируемая 1447 г., на которой изображено побережье Новой Гвинеи, восточное побережье Австралии вплоть до территории штата Виктория на юге и северо-восточное побережье Тасмании. К сожалению, эта карта, похоже, сейчас утрачена.

Можно предположить, что ученые и картографы, трудившиеся на кораблях флота Чжоу Маня, составили довольно подробное и впечатляющее описание австралийского континента, но, поскольку все записи этого путешествия были уничтожены после возвращения флота в Китай в 1423 г., пришлось искать свидетельства деятельности китайцев в Австралии в зарубежных источниках. Прежде всего, я исходил из того, что этот огромный южный континент был известен китайцам задолго до путешествий Золотых флотов, и их походы в 1421–1423 гг. лишь увеличили знания китайцев об Австралии. Как всегда, я считал, что, если мне повезет найти карту того периода, побережье Австралии на ней будет очень тщательно прорисовано, хотя ошибки в географической долготе, и значительные, вполне возможны.

Огромная территория, изображенная на карте Джина Ротца, вполне могла сойти за Австралию, если не обращать внимания на ошибки в географической долготе и чрезмерную протяженность изображенных Ротцем земель в юго-восточном направлении. Я начал исследовать восточное побережье континента к югу от залива Байрон в Новом Южном Уэльсе и постепенно продвинулся вниз до острова Флиндерс (Flinders Island), находящегося неподалеку от крайней юго-восточной оконечности побережья Австралии. Сравнение этой части карты Ротца с современными картами показало мне, что восточная Австралия изображена у Ротца с большой степенью достоверности, во всяком случае, начиная от залива Нельсона[134] и вплоть до южной оконечности Тасмании[135]. На карте Ротца я опознал Порт-Стефенс (Port Stephens), заливы Брокен (Broken Вау) и Ботани (Botany Вау).

Если Чжоу Мань достиг юго-восточной Австралии после пересечения Тихого океана, то на карте Ротца это обязательно должно было оставить свой след в виде особенно тщательно выписанного участка побережья. Стоило начать исследовать побережье южнее Ньюкасла, как я почти сразу же столкнулся с сенсацией. В 1840 г. Бенджамин Бойд, один из ранних австралийских поселенцев, обнаружил неподалеку от Битгангаби-Бей (Bittangabee Вау), на юге Нового Южного Уэльса, руины неизвестной крепости. Он обратил внимание на большое раскидистое Дерево, могучие корни которого буквально проросли сквозь камни постройки. В основе строения лежит прямоугольная каменная площадка, окруженная высокими скалами, некогда представлявшими собой сплошную оборонительную стену, тянувшуюся по всему периметру. Фундамент и часть стены были вожены из тщательно обработанных, плотно пригнанных друг к другу камней. Для того чтобы перенести их сюда, обработать и сложить из них фундамент и стену, потребовалось проделать большую работу. Это не говоря уже о том, что для этого нужна была значительная рабочая сила. Не существует, однако, ни одного свидетельства, что местные аборигены сооружали подобные укрепления где-либо на территории Австралии. Что же касается дерева, то его возраст показывает, что постройка крепости была закончена задолго до того, как в Австралии появились англичане. На юге от Сиднея можно найти и другие каменные строения, сложенные еще до прихода англичан. Особый интерес представляет группа из 20 каменных домиков, которые напоминают выстроенную на побережье деревушку. Мощенная камнем дорожка ведет от деревушки к пятнадцати — метровой каменной пристани у самого моря. Подобные каменные постройки можно обнаружить также и в Ньюкасле.

Дополнительные свидетельства того, что Австралию посещали еще до прибытия сюда англичан, можно обнаружить на древних наскальных рисунках, сделанных австралийскими аборигенами. На одном из них изображен иноземный корабль, напоминающий китайскую джонку. Подобные рисунки можно найти также на побережье у Кейп-Йорк, Джимпи и в Арнем-Ленд (Cape York, Gympie, Arnhem Land). Нет, конечно, никакой гарантии, что изображенные на скалах корабли именно китайские — вполне вероятно, аборигены запечатлели на своих рисунках случайно забредшие к берегам Австралии португальские суда и бросившие здесь якорь. Но вот на скале неподалеку от реки Хоксбери (Hawkesbury River) существует рисунок, на котором изображены люди в длинных робах, что сразу делает выбор исследователя уже: это либо жители бассейна Индийского океана, либо китайцы. Кроме того, у австралийских аборигенов существует легенда, что задолго до англичан в Австралию приплыли странные люди, которые сделали попытку разрабатывать залежи медной руды, находящиеся в районе горы Уорнинг (Mount Warning).

Наиболее ценными свидетельствами, которые говорят о времени этих иноземных визитов на территорию Австралии, являются данные о затопленных у австралийского побережья кораблях. В частности, о том, что был найден неподалеку от мыса Байрон в северной части Нового Южного Уэльса. Два деревянных обломка этого судна были выкопаны из песка и подвергнуты углеродному анализу, в результате которого было установлено, что их можно отнести приблизительно к середине XV в. Тут, однако, надо учитывать, что при подобном анализе возможна ошибка в 50 лет как в ту, так и в другую сторону.

Пока пески не занесли и не уничтожили окончательно остов разбитого судна, обитавшие неподалеку люди описывали части его корпуса и торчавшие из песка 3 высокие мачты. Особенно интересным в этой связи представляется рассказ 1965 г. об обнаруженном якобы в тех местах огромном пере кормового руля, который, по свидетельствам очевидцев, достигал в высоту 40 футов (12,2 метра). Даже если это описание хотя бы отдаленно приближается к действительности, это перо руля никак не могло принадлежать ни португальской, ни голландской каравелле, поскольку эти корабли были по размерам лишь немногим больше этого гигантского куска дерева. Руль такого размера мог устанавливаться только на огромных кораблях, чья длина должна была составлять несколько сот футов. Как мы уже знаем, высота руля «плавучих сокровищниц» из Золотого флота Чжэн Хэ достигала примерно 36 футов. Обломки еще одного древнего корабля были найдены в местечке Уоллонгонг (Wollongong) на побережье к югу от Сиднея, а остовы двух других — в заболоченной местности неподалеку от Перта. Древняя китайская каменная скульптура, изображающая голову мифической богини, была найдена в Улладулла (Ulladulla)[136], что находится на юге от Уоллонгонга; аналогичный священный предмет был выкопан из песка на берегу реки Непин (Nepean River).

Корабль из красного дерева из Уорнамбула, сходные с ним остовы разбитых кораблей, найденные у Перта и у Уоллонгонга, возраст снятых с них деревянных деталей и размеры найденного неподалеку от мыса Байрон кормового руля указывают на то, что все эти материальные памятники прошлого были оставлены у побережья Австралии китайцами. Только китайские корабли могли нести кормовые рули тех размеров, о которых упоминали на мысе Байрон, и только китайские флоты, состоявшие из нескольких десятков кораблей каждый, могли позволить себе потерять столько судов, занимаясь исследованиями одной-единственной территории (пусть даже такой огромной, как австралийский континент). Дополнительными свидетельствами этого являются легенды австралийских аборигенов о посещении их краев иноземцами, а также сделанные ими на скалах рисунки с изображением диковинных кораблей и членов их экипажа, облаченных в длинные робы. Сюда же необходимо отнести каменные здания на побережье (австралийские аборигены таких никогда не строили) и обломки статуй мифологических героев или священных существ, изготовленных из камня. Все это, вместе взятое, является доказательством того неоспоримого, на мой взгляд, факта, что большой китайский флот посетил юго-восточную Австралию в XV в.

На юге от Биттангаби-Бей картограф (с его карты и копировал Ротц свою) изобразил характерно изогнутую южную часть Тасмании, однако дальше на карте огромный массив, который тянется сначала на восток, а потом на юг. Именно этот массив всегда приводил в замешательство профессиональных картографов, но когда я сравнил карты Джина Ротца и Пири Рейса по одной географической широте, то обнаружил следующее удивительное обстоятельство. Массив к югу от Тасмании на карте Ротца, представлявшийся прежде исследователям твердой сушей, на самом деле обыкновенное ледяное поле. Оно изображено примерно в той же манере, что и льды на карте Пири Рейса, а линия, вычерченная на карте Ротца, показывает максимальное продвижение паковых льдов в северном направлении на юге Тасмании в середине зимы (июнь) в 1421–1423 гг. В силу так называемой прецессии земной оси, или, попросту говоря, некоторой незначительной нестабильности во вращении нашей планеты, верхняя граница продвижения льдов в северном направлении время от времени меняется. Другими словами, льды, образно говоря, то периодически наступают на сушу, то, так же периодически, от нее отступают. В описываемые нами годы максимальное продвижение льдов на север на юге Тасмании на 300 миль превосходило их современное продвижение[137].

Это обстоятельство мгновенно разъяснило бы причину появления неизвестного массива на юге и юго-востоке Австралии, если бы не изображенные Ротцем в этом регионе реки. На его карте видны 2 реки, текущие в восточном направлении как бы прямо из-подо льда. Эти 2 так называемые «реки», изображенные далеко к югу от Новой Зеландии, основательно поставили меня в тупик. Откуда бы, спрашивается, тут взяться рекам, когда на этих широтах вовсе нет суши, а лишь одни океанские просторы? Я взял крупномасштабную карту этих широт, тщательно ее рассмотрел и обнаружил 2 небольших островка, на которые прежде не обращал внимания. Острова Окленд (Auckland Island) и Кэмпбелл (Campbell Island) лежат на той же широте, что и Огненная Земля. У обоих идентичные длинные узкие заливы, расположенные по оси восток — запад, то есть так, как это изобразил на своей карте Ротц.

Эти 2 острова лежат на границе продвижения паковых льдов, которые среди зимы связывают их воедино. И это объясняет кажущуюся аномалию карты Ротца. Китайцы, скорее всего, не знали, что это острова, и принимали их за часть наглухо скованной льдом земли. Их картографы опять-таки изобразили лишь то, что видели своими глазами. Они плыли в сторону острова Кэмпбелл, чтобы найти необходимую точку и зафиксировать положение Канопуса — 52°40′ южной широты, а это почти в точности соответствует широте южной оконечности острова. Сверившись со своим путеводным небесным светилом, они могли продолжить детальное исследование этой части мира.

Я нашел дальнейшие свидетельства того, что флот Чжоу Маня достиг острова Кэмпбелл, когда пролистал заметки европейцев, исследовавших этот остров, который, как принято считать, был открыт в 1810 г. Фредериком Хассебургом, капитаном тюленебойного судна. В Кемп-Коув (Camp Cove) моряки с тюлене-боя обнаружили обломки старого деревянного судна и дерево, которое, хотя и изменилось внешне под воздействием сильных ветров и неблагоприятных условий, все-таки без сомнения являлось сосной с острова Норфолк, где только подобные сосны и растут. Тут, несомненно, сыграла роль привычка китайцев коллекционировать образцы растений, высаживать их в кадках на корабле, а потом, когда их корабли делали остановку, пересаживать в землю, закапывая у корней записочки с просьбами к богам о счастливом возвращении на родину. Так называемая сосна с острова Норфолк, вполне вероятно, была привезена сюда китайцами на одном из кораблей флота Чжоу Маня.

Этот флот исследовал и нанес на карчу восточную Австралию от залива Нельсона (Nelson Вау) до острова Кэмпбелл далеко на юге. Однако, пытаясь вновь вернуться к австралийскому континегпу, китайцы столкнулись с немалыми трудностями. Не подозревая того, они постоянно подвергались воздействию антарктического течения, которое сносило их к востоку — в сторону Южного острова Новой Зеландии. У меня осталось множество прекрасных воспоминаний об этой чудесной земле, после того как моя субмарина заходила сюда во время рождественских праздников 1969 г. Южный остров — это край удивительных по красоте лесов, долин, синеющих на горизонте гор и кристально чистых озер. Даже арктические ветры здесь не столь свирепы, а небо над головой почти всегда чистое и голубое. С другой стороны, Тасманово море — настоящий кошмар для любого капитана и штурмана. Здесь картина резко меняется: небо заволакивает тучами, ветры усиливаются, а морские течения сильные, но нестабильные и могут по собственной прихоти менять направление.

Китайцам приходилось буквально продираться назад, идя Против течения. По пути как минимум 2 огромные «плавучие сокровищницы» были ими потеряны. Так, обломки старинного деревянного судна были найдены 200 лет спустя в Даски-Саунд (Dusky Sound) в Фьордленд (Fijordland) на юго-западной оконечности Южного острова Новой Зеландии. Местные жители утверждают, что это было очень старое судно, построено в Китае и «оказалось здесь задолго до Кука»[138]. В 1831 г. пакетбот из Сиднея посетил Даски-Саунд. Отправившись на прогулку, два матроса из его команды увидели неизвестное животное, которое объедало листья с кроны дерева. Согласно показаниям этих матросов, животное стояло на задних лапах, а нижняя часть его туловища заканчивалась толстым, заостренным на конце хвостом. Прикинув на глазок размеры животного, матросы пришли к выводу, что один только хвост у него достигает в длину полутора метров, что же касается роста животного в целом, то он, по их подсчетам, был никак не меньше 9 метров. Матросы еще какое-то время наблюдали за странным зверем, пока оно их не заметило и не скрылось в зарослях. Более всего моряков поразило, с какой ловкостью и легкостью животное сгибало передними лапами ствол дерева, чтобы добраться до самых лакомых листочков в верхней части кроны[139]. Животное, которое описали эти два матроса, по своему внешнему виду, привычкам добывать пищу и размерам более всего походит на милодона, которого китайцы вполне могли погрузить на свой корабль в Патагонии, чтобы потом доставить в зоопарк столицы Китая. Очень может быть, что парочка этих животных спаслась после постигшей корабль катастрофы, перебралась на сушу и оказалась в условиях, в значительной степени напоминавших условия Патагонии — широты-то те же! Может, они и до сих пор там Живут, кто знает? Во всяком случае, морских выдр, которые не являются коренными обитателями Новой Зеландии, но которых, как мы знаем, китайцы возили с собой на кораблях, чтобы загонять в сети рыбу, неоднократно видели в заливах и фиордах Южного острова. Похоже, они там акклиматизировались и отлично себя чувствуют.

Дальше к северу, на западном побережье Северного острова Новой Зеландии, сильный шторм 1875 г. выбросил на берег части палубы и бортовой обшивки какого-то большого и очень старого корабля. Остов еще одного корабля был найден в устье реки Торей-Палма (Torey Palma River) неподалеку от Уаингароа (Whaingaroa); это судно известно как «корабль из Руапуке (Ruapuke)». По-видимому, судно получило это странное название от названия пляжа, рядом с которым были обнаружены его обломки. Говорили, что обшивка этого корабля шла по диагонали, а внутренние переборки были скреплены толстыми бронзовыми скобами, весом по 6,3 килограмма каждая. У индийских кораблей внутренних переборок не было; подобного рода переборки существовали только на кораблях китайской постройки. Возник, правда, небольшой спор по поводу того, из какого дерева был построен этот корабль. Те, кто нашли остов этого корабля, утверждали, что он сделан из тика. Однако в мае 2002 г. до заинтересованных лиц стали доходить слухи, что в тех местах нашли доски ил европейского дуба. Это гут же навело европейских экспертов на мысль, что корабль из Руапуке был построен в Европе.

Однако в том месте, где река впадает в море, образуя небольшую природную гавань, стоит высокий резной камень, на котором, по утверждению местных экспертов, есть вырезанные на тамильском языке надписи. Размеры, форма, даже само расположение камня удивительно напоминают аналогичные мемориальные памятники, установленные китайскими моряками у святилища на берегу реки Янцзы, на мысе Дондра. в Кочине на Малабарском побережье Индии, в Джанеле на островах Зеленого Мыса и у водопада Йеллала-Фолз в дельте реки Конго. Надо сказать, что на камне из Руапуке стиль письменности был точно таким же, что и на камне в Джанеле. Существовали даже те самые концентрические окружности, которые всегда приводили меня в некоторое смущение. К тому времени я уже обнаружил ряд резных камней, установленных китайцами на тех островах и в тех землях, где побывали их флоты. По этой причине я сделал то, что мне казалось вполне логичным: засел за компьютер и начал искать в Интернете сведения о других резных камнях, сходных с вышеописанными. И не без успеха.

Интернет предложил мне небольшой список подобных памятников — в Санта-Катарине (Santa Catarina), на Коралловых островах, в Кампече (Campeche) и па острове Аррорадо (Arrorado Island) у восточного побережья Южной Америки. Как в Интернете мне популярно объяснили, каждый из этих камней установлен рядом с каким-нибудь источником и обязательно так, чтобы его было видно со стороны моря. Что же касается вырезанных на поверхности концентрических окружностей, то они точно такие же, как на камне в Руапуке. В принципе все это могло быть чистой воды совпадением. Пирамиды, к примеру, тоже ведь строили не только в Египте, по еще и в Центральной и Южной Америке. Все эти свидетельства обрели бы силу доказательств, если б я обнаружил камни с вырезанными на поверхности концентрическими окружностями где-нибудь в Китае. Более длительные поиски принесли мне названия трех местечек, где установлены такие же резные камни — в Вон-Чук-Ха (Wong Chuk На), Чан-Чжоу (Cheung Chau) и в Πο-Ти (Ро Ti) в Гонконге. Выяснилось, что эти камни «маркированы» точно так же, как те, о которых уже упоминалось. Постепенно я пришел к выводу, что концентрические окружности, вырезанные на камнях, — это своего рода подпись или условный знак, о котором договорились адмиралы и капитаны Золотых флотов еще до отплытия. Обнаружив такую подпись-пароль, легко установить, где и в каких краях побывал тог или иной флот.

Вероятно, наиболее противоречивым из всех материальных свидетельств моей теории, обнаруженных в Новой Зеландии, является колокол, найденный неподалеку все от того же пляжа Руапуке и получивший название «колокола Коленсо» — по имени епископа Коленсо, отобравшего колокол у представителя племени маори, которые использовали его в качестве чайника. На первый взгляд он напоминал уменьшенную копию колокола адмирала Чжэн Хэ, отлитого после окончания его шестого грандиозного плавания. На языке колокола или, как его еще иначе называют, биле была сделана гравировка на тамильском языке примерно теми же письменами, которые я уже видел на резном мемориальном камне, установленном неподалеку от места крушения корабля. Надпись перевели следующим образом: «Колокол с корабля Мохайдина Бакша». Если судить по выгравированной на языке колокола надписи, можно предположить, что владельцем корабля был тамил мусульманского вероисповедания, вполне вероятно, член семейства крупных судовладельцев, чья штаб-квартира находилась в порту Нага-Паттинам (Naga Pattinam) на восточном побережье Тамилнада (Tamil Nadu) в юго-восточной Индии[140]. На первый взгляд это являлось прямым доказательством того, что корабль из Руапуке индийской, а вовсе не китайской постройки. Но, как нам показывает случай с пандананским кораблем, найденным на Филиппинах (см. «Поселения в Центральной Америке», с.301), не было ничего удивительного в том, когда индийские или какие-либо другие восточные мореходы пристраивались на своих судах к флоту Чжэн Хэ. Во-первых, китайцы обеспечивали своим союзникам и компаньонам охрану от пиратов, а во-вторых, предоставляли большие возможности для ведения торговли. У меня, во всяком случае, сразу возникло подозрение, что тамильский корабль означенного Мохайдина Бакша ходил из Индии в Южную Америку, а оттуда в Новую Зеландию под защитой китайского императорского штандарта.

На расстоянии мили от Руапуке есть большое поваленное Дерево. После того как его свалило штормом или ураганом, в яме под корнями было обнаружено небольшое изображение утки, искусно вырезанное из зеленого минерала серпентина. Вполне возможно, что эта утка предназначалась кем-нибудь из китайцев в дар богам. Такой же дар в виде льва был найден в Восточной Африке, а другие подобные дары — в Квинсленде (Queensland) и на так называемой Северной территории Австралии. Тип резьбы и манера работы позволяют отнести эти вещи к культовым предметам, изготовлением которых занимались ремесленники на юге Китая. Хотя материальных свидетельств визитов китайцев в Австралию у меня накопилось уже довольно много, я готов признать, что обнаружение китайских священных предметов на территории континента вовсе не является доказательством его посещения кораблями Золотых флотов Чжэн Хэ. Эти изделия могли доставить в Австралию самые обыкновенные китайские купцы.

При всем том, совокупность собранных нами доказательств — остов корабля, священные предметы из камня, корабельный колокол, резной камень на берегу — явно указывает на то, что корабль из Руапуке, хотя и был тамильской джонкой, плавал вместе с китайским императорским флотом.

Последним, окончательным свидетельством в пользу этой теории может послужить еще один священный предмет, найденный на берегу притока реки Уаикато (Waikato River) в 30 милях к северу от Руапуке. Находка была сделана в конце 1800 г. Элдоном Бестом, известным историком, а впоследствии куратором Естественно-исторического музея в Окленде. Небольшая восточная статуэтка, описанная Бестом, была

Китайские флоты теряли корабли почти всякий раз, когда пытались бросить якорь в незнакомых водах. Эта неприятная тенденция прослеживается на всем пути Золотых флотов по миру. К примеру, из 107 кораблей, которые покинули берега Китая в 1421 г., домой в 1423 г. вернулась буквально горстка. Из жалобы одного мандарина явствует, что во время плавания «были потеряны мириады» (имеются в виду члены экипажа. — пер.). Означенные большие потери как в судах, так и в личном составе флота служат косвенным свидетельством того, что обломки кораблей, обнаруженные в Руапуке и в других местах на всем предполагаемом маршруте следования китайских судов, имеют самое непосредственное отношение к путешествиям Золотых флотов Чжэн Хэ и его адмиралов в 1421–1423 гг.

Если предположить, что найденный в Руапуке корабль имел отношение к Золотому флоту, истории и легенды о нем и его экипаже должны были получить распространение среди местного населения — точно так же, как они получили распространение среди населения Южной Америки и Южной Австралии в той местности, где кораблекрушения имели место. Когда я занялся исследованием этого вопроса, выяснилось, что у проживающих неподалеку от Руапуке туземцев племени маори подобные легенды и сказания существуют[142].

Иностранцев, которые «пришли с моря» и стали с ними жить, маори называли «патупаиарехе» (Patupaiarehe) — то есть «светлокожие», и считали их чуть ли не сверхъестественными существами. Кстати, существует еще одно значение слова «патупаиарехе» — это «феи, волшебники». Так вот, эти волшебники одевались в белые робы из развевающейся тонкой материи и отличались от маори еще и тем, что не имели на теле татуировок и носили своих детей на руках. Похоже, некоторые из китайцев женились на женщинах маори. Я верю в истинность этой местной легенды и полагаю, что первыми поселенцами в Новой Зеландии (маори — коренное население, поэтому они не в счет) были не европейцы, а китайцы.

8
БОЛЬШОЙ БАРЬЕРНЫЙ РИФ И ОСТРОВА ПРЯНОСТЕЙ

Снова оказавшись в коварных водах Тасманова моря, уцелевшие корабли Чжоу Маня попали под воздействие циркулярного течения, двигавшегося против часовой стрелки, которое потащило их назад к австралийскому континенту. Очертания юго-восточного побережья Австралии вкупе с расположением острова Кэмпбелл на карте Джина Ротца, а также обломки кораблей, обнаруженные на юго-западе и северо-западе Новой Зеландии, — все это напрямую связано и имеет непосредственное отношение к передвижениям флота Чжоу Маня. Сначала ветра и местные течения погнали китайские корабли прочь от побережья Австралии к острову Кэмпбелл, а потом, после посещения Новой Зеландии, заставили их, описав нечто вроде петли, вновь повернуть к австралийскому континенту. На последнем отрезке пути паруса китайских кораблей наполнил попутный ветер, в результате чего флот Чжоу Маня должен был подойти к побережью в районе Брисбена (Brisbane) или чуть севернее. Если предположить, что средняя скорость флота равнялась 4,8 узла, которая, впрочем, из-за течений и штормов часто снижалась до 3,8 узла, путешествие до острова Кэмпбелла и обратно (с заходом в Новую Зеландию) должно было занять у Чжоу Маня по меньшей мере 10 недель.

Побережье в районе Брисбена на карте Ротца вычерчено с удивительной точностью. Надо сказать, карта Ротца с изображенной на ней Австралией была далеко не единственной картой, вышедшей из стен Дьеппской школы картографов, на которую был нанесен австралийский континент. И все эти карты ходили по свету за сотни лет до того, как европейцы Добрались до Австралии. Так называемая карта Дофина 1536 г., а также карты Деслиня (Desliens; 1551 г.) и Десселье (Desceliers; 1553 г.) дают нам практически идентичное изображение этого континента. Двадцать лет назад библиотека Ла Троб (La Trobe), что в Брисбене, выставила в одном из своих залов для всеобщего обозрения одну из карт Дьеппской школы. Посетители были поражены: «Вы только взгляните на Брисбен — как будто сегодня чертили! Вот остров Стредброук (Stradbroke), остров Мортон (Moreton Island), вон там река Пайн (Pine River), острова Фрезер и Хедс (Fraser, Heads Island), а вон лагуна Серферс-Парадайз (Surfers’ Paradise)»[143]. При всем моем уважении к китайским картографам и выпускникам Дьеппской школы, та аккуратность и дотошность, с какими был нанесен на карту этот район, поразили меня ничуть не меньше, чем простых обывателей. Чтобы с такой достоверностью отобразить эту часть Восточной Австралии, морякам флота Чжоу Маня наверняка пришлось немало походить вдоль восточного побережья, особенно в тех его местах, что нынче именуются побережьем Нового Южного Уэльса и Квинсленда. По моему мнению, единственной причиной столь пристального внимания китайцев к этому району были находившиеся там богатые залежи минералов.

На флоте Чжоу Маня наиболее ценными специалистами с точки зрения коммерции считались геологи и инженеры-горняки. В то время Китай и Индия располагали половиной всех богатств мира[144], а индийские инженеры считались лучшими в области подземной проходки и строительства шахт. К примеру, они обеспечивали разработку золота и железной руды в Восточной Африке, по причине чего корабли-рудовозы многократно пересекали Индийский океан, доставляя ценное сырье в крупнейшие порты Индии и входивших в орбиту ее влияния стран. Естественно, на кораблях Золотого флота находились индийские геологи, инженеры и металлурги. Китай, впрочем, тоже веками занимался разработкой полезных ископаемых, так что и ему высококлассных специалистов было не занимать. Согласно установкам китайских властей[145], Золотые флоты должны были по возможности выменивать или добывать золото, драгоценные камни и обогащенную металлическую руду, грузить все это в трюмы и доставлять в Поднебесную. При этом уделялось повышенное внимание созданию особых поселений, обитатели которых должны были обслуживать шахты в тех местах, где геологи находили богатые залежи полезных ископаемых.

Китайские ученые провели классификацию полезных ископаемых по группам уже в I в. н. э.[146]. Они знали, что такое хлориды, сульфиды и нитраты, и умели правильно их использовать. Они применяли ртутный сульфид (киноварь) для приготовления красных чернил и красок, добавляли стеатит или мыльный камень в бумажную массу в качестве наполнителя, применяли для сушки и обработки шкур животных нитрат калия — на ранней стадии, на более поздней — нашатырный спирт, и окрашивали их с помощью железистой серы.

Китайцы также отлично знали, что такое геологическая разведка местности, и умели искать минералы и металлические руды с помощью магнитных детекторов или путем измерения длины ударной волны после специально направленных взрывов. Кроме того, они имели представление о том, как залегание тех или иных полезных ископаемых отражается на рельефе местности, и вели геологическую разведку, основываясь на рельефе. Они также знали, что золоту или другим металлам или полезным ископаемым могут сопутствовать другие, связанные с ними элементы. К примеру, они знали, что нефрит чаще всего соседствует с залежами медной руды. По этому поводу они даже сочиняли нечто вроде четверостиший: «Если сверху киноварь, снизу золото ищи». Или: «Там, где сверху магнетит, снизу злато или медь»[147]. Аналогично залежи железной руды ассоциировались с обнаружением на поверхности гематита, а сера или железный колчедан считались связанными с алюминием. Китайские химики установили, что некоторые растения могут указывать на те или другие виды минералов. Присутствие поблизости полезных ископаемых сказывалось на растениях до такой степени, что они меняли цвет и даже вкус своих плодов. Так, по высоте стебля, интенсивности зарослей и цвету дикого лука распознавались близкие залежи серебра, лук шалот указывал на золото, а имбирь — на медь и цинк. Западные ученые вплоть до XVIII в. не имели тех данных, которыми располагали китайские ученые на протяжении многих веков, в частности о том, что некоторые растения могут сигнализировать о наличии под землей золота или других металлов[148].

Карта Австралии, вычерченная Ротцем, обилие обломков потерпевших крушение кораблей, а также разнообразные китайские изделия и священные предметы, найденные на побережье или поблизости от некоторых районов Австралии, показывают, что китайцы благодаря умению или простой удаче сумели обнаружить в этом крае богатейшие залежи минералов и других ценнейших полезных ископаемых. Надо сказать, им удалось этого достичь во многом благодаря тому, что флот сопровождали транспорты с лошадьми. Китайцы всегда тщательно отбирали для себя лошадей. Их любимцами были так называемые «кровавые пони» (blood ponies), завезенные из Таджикистана. Эти лошадки получили такое прозвание, поскольку считалось, что они «потеют кровью». На самом деле, кровавые отметины, которые часто находили у них на коже, были всего-навсего следами от укусов кровососущих паразитов. «Кровавых пони» разводили в высокогорных районах Китая — на Тянь-Шане, или в Заоблачных горах, как еще иногда называли эти места. Там они паслись на горных лугах и носились по каштановым рощам, окружавшим горные склоны. Они удивительно быстро бегали, были выносливы и неприхотливы и, что самое главное, обладали способностью передвигаться в глубоком снегу и выживать в крайне сложных и неблагоприятных погодных условиях. Ценились и другие породы. Император Чжу Ди за годы своего правления импортировал в Китай миллионы лошадей, и это до такой степени отразилось на доходах государства, что была создана специальная комиссия «Чай за коней», следившая за тем, чтобы лошадей поставляли из-за границы только в обмен на чай, а серебро оставалось в казне.

На подобных транспортах, которые сопровождали Золотые флоты, везли тысячи лошадей, предназначавшихся для китайской кавалерии. Лошадей кормили своеобразным пюре из вареной руты. Кроме того, каждой лошади полагалось 2 галлона воды в сутки. Есть свидетельства того, что китайцы, бросая якорь, сводили лошадей на берег. В то время в Австралии лошадей еще не знали, тем не менее их рисунки есть на карте Балларда, относящейся к Дьеппской школе (хотя на карте Ротца подобные рисунки отсутствуют). На том месте, где сейчас находится Сидней, были неплохие пастбища, а уж от этого места можно было проехать по долинам Непин и Хоксбери в глубь страны. На расстоянии примерно 200 километров от нынешнего Сиднея находились богатые залежи разнообразных полезных ископаемых и минералов, в том числе золота, серебра, драгоценных камней, угля и железной руды. Выше по побережью, в Ньюкасле, что также отмечено на карте Ротца, можно было обнаружить столь же разнообразные и богатые залежи полезных ископаемых. На расстоянии недели пути верхом от побережья в земле скрывались алмазы, сапфиры и великое разнообразие всевозможных минералов.

Подобно появившимся здесь значительно позже английским горным инженерам, китайские и индийские геологи, Плававшие с флотом Чжоу Маня, решили, что они добрались До настоящего минералогического рая. Необходимо отметить, что некоторые обнаруженные здесь полезные ископаемые могли принести флоту непосредственную пользу. Делая сплав меди с цинком, китайцы получали бронзу, которая, в отличие от железа, не ржавела от воздействия соленой морской воды. Смешивая в определенных пропорциях селитру, серу и молотый древесный уголь, они получали порох. Раствор мышьяка (в зависимости от концентрации) мог быть и сильнодействующим ядом, и отпугивающим насекомых репеллентом. Кроме того, добавки мышьяка положительно сказывались на росте шелковичных червей. Белая краска на основе свинца и меди не допускала гниения дерева, и ею можно было окрашивать корпуса кораблей ниже ватерлинии. Каолин был незаменимым средством при изготовлении качественной керамики. Оксиды кобальта, меди и цинка служили основой для приготовления различных красок и цветных эмалей. Квасцы применялись при выделывании шкур и кож, придавая им мягкость и эластичность. Их также добавляли в воду для смягчения и использовали как вяжущий элемент (с их помощью, к примеру, останавливали кровь). Что же касается асбеста, китайцы использовали его для защиты от огня на протяжении веков. «Когда Кин Му из династии Чжоу (Chou) демонстрировал людям с запада действия своих пожарных, возникла необходимость очистить костюмы пожарных от грязи. Для этого их просто бросили в костер. Когда же их извлекли из огня и встряхнули, они оказались белыми, как снег»[149]. В легендах местных аборигенов говорится, что люди, которые пришли с моря, чтобы рыть горы и добывать полезные ископаемые, были одеты в «каменные костюмы»[150].

Существуют свидетельства францисканского миссионера, который добрался до Китая в XVI в.; он говорил, что отчеты китайцев об их путешествиях в Австралию были записаны на свитках из листовой меди (самые ранние из них якобы датировались VI в.). Кроме того, он упоминал, что китайцами были составлены подробные карты местности[151]. Древние китайские записи о покорении австралийского континента, которые, к сожалению, теперь утрачены, содержали также информацию о гигантских флотах, состоявших из огромных джонок (от 60 до 100 кораблей на каждый флот), имевших на борту команду из нескольких сот человек. Отмечалось, что их задачей было собирать полезные ископаемые.

Материальными свидетельствами деятельности китайцев по добыче полезных ископаемых в районе Нового Южного Уэльса являются обломки затонувших судов, рисунки аборигенов на скалах, запечатлевшие людей в длинных робах, и всевозможные священные предметы, найденные в тех местах. К примеру, в 1983 г. была извлечена из земли неподалеку от пляжа местечка Милтон, что в Новом Южном Уэльсе, резная каменная голова богини Шао-Линь, признанной защитницы моряков. Теперь она выставлена в Краеведческом музее Кедумба в городе Катумба (Katoomba). Надо сказать, что на каждом корабле флота Чжэн Хэ имелась специальная каюта-святилище, посвященная этой богине. Хотя свидетельств, казалось бы, достаточно, прямые доказательства деятельности китайцев в этих местах находим в Джимпи (Gympie) — горнодобывающей промышленной зоне, расположенной дальше по побережью в четырех часах езды на автомобиле на север от Брисбена. В 1422 г. существовала протока, связывавшая Джимпи с заливом Тин-Кэт-Бей (Tin Cat Вау) и Тихим океаном. В соответствии с местной легендой по этой протоке в Джимпи приплыли «героические люди» на кораблях, «похожих на птицы». Потом они вернулись на корабли, таща за собой обломки камней и скал[152].

Высадившись на берег, эти загадочные люди построили пирамиды с усеченным верхом, одну из которых обнаружил Местный исследователь Рекс Гилрой в 1975 г. и сфотографировал во всех подробностях. Увы, теперь уже почти разрушенная местными вандалами, эта пирамида была построена Из гранитных блоков и достигала 100 футов в высоту. Она Имела типичную ступенчатую конструкцию, сходную с конструкцией других пирамид, которые я видел в Южной Америке на противоположном конце Тихого океана. Мистер Гилрой рассказывал мне о местных жителях, находивших старинные заброшенные шахты, где когда-то добывались медь, цинк и золото. Мистер Гилрой лично обнаружил остатки старинной трубы, подававшей воду для промывки золотоносной породы. На расстоянии примерно полумили от пирамиды в Джимпи, неподалеку от заброшенной шахты, где добывали золото, были найдены разрушенные плавильные печи с тиглями, на стенках которых можно было обнаружить остатки выплавленного металла. Надо сказать, что вплоть до 1920 г. Джимпи оставался самым большим и богатым золотоносным районом Квинсленда, и все это время в этом районе продолжали находить китайские артефакты. Особенный интерес представляют 2 искусно сделанных священных предмета: один из них — статуэтка Ганеша, индуистского божества в виде слона, вырезанная из бежевого гранита, а другой — изображение Ханумана, индуистского бога обезьян, изготовленный из железняка. Ганеш и Хануман — 2 наиболее почитаемых божества в южной Индии, а не следует забывать, что Золотые флоты отплыли именно от южного побережья Индии, где, кстати, и взяли на борт индийских геологов и инженеров-горнопроходцев.

Парочку подобных шедевров можно было до недавнего времени увидеть в Музее золота в Джимпи: так называемую обезьяну из Джимпи, выкопанную из земли в 1966 г. и представляющую собой настоящего монстра, у которого голова куда больше человеческой. К сожалению, морда у этого мифического животного отколота и отсутствует, но на фотографии (увы, вторая статуэтка исчезла из музея совсем недавно) отчетливо видна морда другого (нос, рыло и пасть), которая удивительно напоминает морду милодона[153]. Уж и не знаю, по случайному ли совпадению или намеренно, но китайцы возили на своих больших кораблях множество самых разнообразных животных. В том числе редких, таких как жирафы, страусы и носороги из Африки, и не очень — таких как азиатские куры всех пород и китайские собачки, предназначавшиеся в пищу. И весь этот пестрый зверинец путешествовал на «плавучих сокровищницах» от острова к острову, от континента к континенту. Азиатских кур китайцы оставляли в Южной Америке, а взамен могли принять на борт несколько милодонов из Патагонии. Как мы уже знаем, пара этих животных после кораблекрушения вполне могла добраться до берега и обосноваться в Новой Зеландии, а вот вторая пара почти наверняка добралась до Китая и стала украшением императорского зоопарка. Очень может быть, что китайского скульптора до такой степени поразило эго странное животное, что он решил увековечить его в камне. Спустя 100 лет после странствий китайских флотов по миру, экзотических животных из заморских земель стали привозить и европейцы; надо сказать, при европейских дворах они произвели ничуть не меньший фурор, чем в Китае.

Назначение пирамиды в Джимпи долгое время ставило в тупик австралийских исследователей. Однако ее размеры, высота и форма наводят на мысль, что это типичная площадка обсерватории раннего периода правления династии Мин. Китайцам с их склонностью к астрономии казалось вполне логичным строить обсерватории во вновь открытых ими землях. В данном случае им требовалось точно определить координаты открытых ими богатейших месторождений, чтобы новые флоты, отправляющиеся из Китая, знали, какого курса им держаться.

Когда флот снова поднял паруса, Чжоу Мань двинулся на север вдоль Большого Барьерного рифа, который чрезвычайно точно и аккуратно изобразил на своей карте Джин Ротц. Сам риф и острова внутри и вовне его совершенно Правильно определены по географической широте, но долгота, как и прежде, хромает и показывает по сравнению с современными картами ошибку градусов эдак в 20. Интересно знать, почему китайцы думали, что находятся на целых 1800 миль западнее от того места, где они находились в реальности? Ответ, как и прежде, связан с течениями. Сначала флот Чжоу Маня оказался в объятиях антарктического течения, которое как минимум 10 недель тащило китайские корабли во время их странствий по южным океанам. Потом, когда они отошли от побережья, подводный поток стал двигаться в восточном направлении, а китайцы, двигаясь вместе с ним и не зная этого, снова напутали в счислении. Увы, у китайских Золотых флотов так и не появилось прибора, с помощью которого они могли бы правильно определять географическую долготу.

Я рассуждал так: контур побережья Австралии, изображенного на карте Ротца к северу от того места, где китайцы высадились во второй раз после возвращения от острова Кэмпбелл, необходимо переместить на 1800 миль к востоку. После того как я это проделал, результат превзошел все мои ожидания. Передо мной лежало изображение самой что ни на есть подлинной Австралии — почти такое же, какое мы находим на современных картах. Китайский картограф (а Джин Ротц копировал его карту) проделал удивительную работу и ошибся только в одном — неправильно указал долготу. Он нанес на карту Большой Барьерный риф с феноменальной точностью за 247 лет до того, как это сделал капитан Кук. Когда я исправил очертания южного побережья Нового Южного Уэльса и Тасмании, убрав ледяные поля, Австралия предстала передо мной во всей красе. Теперь у меня не было даже малейших претензий к этому изображению.

Большой Барьерный риф поразил воображение капитана Кука. Это была береговая структура, какой ему еще не приходилось видеть. Если разобраться, Барьерный риф представляет собой коралловую стену, которая почти перпендикулярно поднимается к поверхности со дна океана[154].

Для моряка проход рядом с острым как бритва краем рифа всегда представляет известное испытание — особенно ночью или в условиях плохой видимости. При таких обстоятельствах вам может просигнализировать об опасной близости рифа лишь скрежет рвущейся бортовой обшивки вашего судна. Если ваше судно случайно напорется на коралл, то он войдет в вашу обшивку, как нож в масло, после чего сняться с рифа, не разорвав борта, практически невозможно. Я знаю, как опасен этот риф, по собственному опыту, поскольку сам проводил находившуюся под моей командой субмарину Ее Величества «Рокуэл» через эту коралловую стену. Каждую минуту я опасался, что раздастся зловещий скрежет и внутрь подлодки хлынут тонны воды, — и это при том, что в моем распоряжении имелись точнейшие карты. Теперь представьте себе, насколько опасен переход через этот риф, если в вашем распоряжении вовсе нет карт. Уверяю вас, что большего кошмара для моряка невозможно представить. Если вы идете в этом месте ночью, то не увидите на берегу ни единого огонька. В дневное же время вашему взору предстает непрерывная ярко-зеленая полоса джунглей на горизонте. Создается такое ощущение, что здесь никогда не ступала нога человека. Барьерный риф имеет протяженность более 1500 миль. Он начинается у залива Хиксон, что лежит на юге от Брисбена, и заканчивается У мыса Йорк (Cape York) на севере. Корабль капитана Кука, соприкоснувшись с рифом, едва избежал гибели, а между тем у него (как и у меня) была карта рифа. Невероятно, чтобы флот Чжоу Маня мог преодолеть это природное заграждение, не понеся при том значительных потерь. То, что он вообще прошел с флотом через риф, — уже большая удача.

На карте Ротца показаны Большой Барьерный риф, острова между рифом и побережьем и другие острова — за рифом, в океане. На многих участках, если ты оказался за рифом, продвижение вперед невозможно. Я прекрасно помню, что когда моя субмарина оказалась внутри рифа, я чувствовал себя так, будто на меня напялили тесную смирительную рубашку, и вздохнул свободно лишь после того, как лодка вышла из-за этого природного ограждения в районе Брисбейна, где риф заканчивается. Отличная прорисовка всех деталей на карте Ротца свидетельствует о том, что несколько китайских кораблей снимали планы побережья, рифа и островов. Должно быть, продвигаясь на север, они шли чуть ли не бок о бок — некоторые находились внутри Барьерного рифа, а некоторые снаружи, в океане. Чтобы собрать такое количество информации и столь искусно и точно нанести все собранные данные на карту, китайцам, по моим представлениям, понадобилось задействовать для обследования берега и рифа никак не менее шести кораблей. Возможно, они задействовали целых 10, — как вы понимаете, точную цифру я указать не в состоянии.

Большой Барьерный риф, береговая линия и острова нанесены на карту с особой тщательностью в том районе побережья, где нынче находится Куктаун (Cooktown). Это говорит о том, что китайцы в том месте некоторое время простояли на якоре, производя съемки местности и занимаясь другими насущными делами. Между прочим, капитан Кук (уже много позже) использовал карты Дьеппской школы, чтобы добраться до Куктауна, где он вытащил свой корабль «Индевор» (Endeavour) на берег и основательно занялся его ремонтом. После того как судно соприкоснулось с острыми как бритва кораллами, необходимо было заменить часть бортовой обшивки и заново просмолить борта. Та дотошность, с какой изображена эта часть побережья на карте Ротца, показывает, что китайцы, найдя удобную стоянку, вполне вероятно, тоже занимались здесь ремонтом.

Барьерный риф неожиданно обрывается на несколько миль севернее крайней оконечности полуострова, мыса Йорк. Кошмар плавания среди рифов для китайцев закончился, И оставшиеся корабли — уверен, у Чжоу Маня были большие потери в составе флота, — смогли наконец двинуться курсом на северо-запад — к Китаю.

Остается только представить себе, какое удивительное чувство облегчения испытывали китайские капитаны и мореплаватели, когда их корабли, обогнув северную оконечность Австралии, пошли мимо мыса Йорк и разбросанных тут и там мелких островков к западу. Отойдя от побережья Австралии, китайские корабли вошли в Торресов пролив (Torres Strait), отделяющий Австралию от Новой Гвинеи. Там проходит морское течение, которое подхватывает и тащит корабли в западном направлении через залив Карпентария (Galf of Carpenteria). На карте Ротца этот залив значительно уже, чем ему следовало бы быть. В который уже раз китайцы, попавшие во власть морского течения, которое влекло их к западу мимо северного побережья Австралии, недоучли его силу и скорость и поплатились за то ошибкой в определении географической долготы[155].

В объемистом собрании морских карт и лоций, которое Ротц преподнес английскому королю Генриху VIII, была еще одна карта Австралии, вернее, карта описываемого нами района, сделанная в значительно большем масштабе и куда более детальная. На ней, в частности, Ротц изобразил остров Лессер-Ява (Lesser Java) — китайцы называли его Малая Ява в отличие от Большой Явы, — от которой его отделял узкий канал или пролив. Впрочем, некоторые выпускники Дьеппской школы изображали его в виде реки. Ответить на вопрос, кто прав, оказалось несложно. Я сравнил этот фрагмент с современной картой по одной широте и сразу же заметил, что канал, который изобразил Ротц у себя на карте, не что иное, как река Виктория (Victoria River) на западе и река Ропер (Roper River) на востоке. А Малая Ява На карте Ротца — не что иное, как Арнем-Ленд (Arnhem Land) — полуостров, который является неотъемлемой частью австралийского материка. Теперь очертания северо-восточной Австралии на карте Ротца стали более или менее узнаваемыми.

На карте Ротца, изображающей северо-восточную часть Австралии, некоторые надписи сделаны на старопортугальском языке. Названия легко переводятся и соотносятся с реально существующими географическими точками. К примеру, надпись «Канал де Сонда» (Canal de Sonda), на старопортугальском языке «узкая морская протока» — нанесена в том месте, где длинный и узкий пролив Апслей (Apsley Strait) отделяет друг от друга острова Мелвилл и Батерст (Melvill, Bathurst Islands). Другая надпись: «Агуада диллим» (Aguada dillim) — «водный проход, который ведет к внутреннему морю» — соотносится с проливом Дандас (Dandas Strait), который и в самом деле ведет к заливу Ван-Димен (Van Diemen Galf).

Название «Агарсим» (Agarsim), которое переводится как «да, здесь всегда есть вода», начертано рядом с водоемом Йел-лоу Уотер Биллабонг (Yellow Water Billabong) в Национальном парке Какаду (Kakadu National Park), которые названы ООН «землями с естественным орошением международного значения». Название «Нунграния» (Nungrania) переводится как «здесь нет сельскохозяйственных земель» — их и в самом деле в тех местах нет, а «Линграния» (Lingrania) означает «лимонные деревья» — они, кстати, до сих пор там растут. Полуостров Гова — восточная оконечность полуострова Арнем-Ленд — назван «Финьява» (Finjava), что в переводе означает «место, где заканчивается Ява» (вспомним, что полуостров Арнем-Ленд назывался Малой Явой). Только одна надпись — «чумбао» (chumbao), или «свинец», основательно меня озадачила.

Западное побережье полуострова Арнем-Ленд вычерчено весьма достоверно. Ротц поместил основные пункты на побережье в точности на той широте, на какой они находятся.

Кроме того, он нарисовал вокруг залива Трепанг-Бей (Trepang Вау) множество рыболовных удочек и сетей. Ничего удивительного: как следует из названия залива, здесь был центр ловли трепангов. Между прочим, китайские рыболовецкие суда до сих пор ходят к этой части побережья промышлять это морское животное, почитаемое в Китае величайшим деликатесом.

Заметим, что все эти сведения собраны и нанесены на карту за 200 лет до того, как на эти земли ступила нога первого европейца. На карте также есть изображения, рассказывающие о характере местности и в глубине полуострова. В частности, изображена река Финнис, которая несет свои воды в западном направлении, а также нарисованы деревья, в которых с легкостью распознаются эвкалипт и черная сосна (оба дерева характерны именно для полуострова Арнем-Ленд). Высокая скала, изображенная Ротцем на карте, носит нынче название Норланги-Анбанбанг-Биллабонг (Nourlangie Anbanbang Billabong) и находится в Национальном парке Какаду. Тот, кто рисовал эту скалу-гору, наверняка видел ее собственными глазами, поскольку нарисована она с особой тщательностью.

Рассматривая современную карту полуострова Арнем-Ленд, я вдруг понял, почему Ротц нанес на свою карту португальское слово «чумбао». В этих краях до сих пор в значительных количествах добывают свинец на таких крупных шахтах, как Джабиру-Рэнджер (Jabiru Ranger Mines). Этот свинец является естественным производным урана-235, полученным в результате ядерного распада. Уран как таковой, разумеется, чрезвычайно радиоактивен, и вдыхать его частицы или прикасаться к нему смертельно опасно. Заметим, что земли вокруг шахт Джабиру Рэнджер содержат богатейшие запасы Урана-235. Не зная об опасности, китайцы наверняка добывали уран вместе со свинцом, который, собственно, и был им Нужен. Вполне возможно, именно добыча этого соединенного с ураном свинца и вызвала такие страшные потери среди личного состава флота Чжоу Маня. Достаточно сказать, что из экипажа в 9000 человек домой в октябре 1423 г. вернулась только десятая часть.

Чтобы найти залежи свинца, китайцам пришлось основательно углубиться на территорию полуострова. Между тем в те времена (как и сейчас) Арнем-Ленд являлся духовным центром австралийских аборигенов. Они были отличными художниками и рисовали на стенах пещер прекрасные фрески. По этой причине я очень надеялся обнаружить там рисунки, которые могли бы стать свидетельствами пребывания китайцев в этих краях. В 1838 г. Джордж Грей, впоследствии губернатор Южной Австралии, возглавил этнографическую экспедицию в Арнем-Ленд. Когда исследователи вошли в пещеру, находившуюся на расстоянии 20 миль от того места, где река Гленелг (Glenelg River) впадает в залив Кольере (Colliers Вау), их взглядам предстали многочисленные рисунки, среди которых выделялось «изображение фигуры человека в 10 футов 6 дюймов высотой, одетого в длинную красную робу, закрывавшую его от подбородка до запястий и лодыжек»[156]. Интересно, что описание, данное капитаном Греем, почти слово в слово соответствует описанию рисунка, обнаруженного в Мексике в Йакутакато (Jacutacato; см. «Поселения в Центральной Америке», с.301) и изображающего китайца в длинной красной робе, доходящей до щиколоток. У того же капитана Грея находим ссылки на легенду австралийских аборигенов, повествующую о том. что задолго до появления европейцев на северо-востоке Арнем-Ленда поселились люди, с кожей цвета меда. В легенде также говорилось, что эти люди носили длинные робы, а принадлежавшие к их племени женщины — шаровары. Если верить легенде, эти люди искали пресноводных креветок, черепах и сандаловое дерево, выращивали рис и жили в каменных домах — в отличие от аборигенов, которые жили в хижинах, построенных из дерева. Женщины пришельцев умели ткать шелковые ткани, которые они затем окрашивали красками, приготовленными из местных трав.

На северо-восточном побережье Арнем-Ленда были обнаружены металлическая деталь от китайского корабельного якоря и многочисленные черепки китайской керамики, которая датируется различными эпохами: от эпохи династии Хань (Нап; 202 до н. э—220 н. э.[157]) и вплоть до раннего периода правления династии Мин (1368–1644). Большая часть находок была сделана в районе Порт-Бредшоу (Port Bradshow) на восточном берегу залива Карпентария, где течения и рифы столь коварны, что наводят на мысль об имевшем место кораблекрушении.

Даже при наличии лошадей китайцам наверняка понадобилось бы как минимум несколько месяцев, чтобы исследовать побережье и те земли на полуострове, что изображены на карте Ротца. Но для этого им было необходимо создать базу: подыскать удобное для стоянки кораблей место, рядом с которым была бы проточная вода. Я полагал, что смогу его отыскать на наиболее тщательно проработанной части карты. К примеру, у Ротца отлично прорисованы залив Бигл (Beagle Gulf) на северо-западе и порт Дарвин (современное название) на юго-западном побережье залива. Я лично склоняюсь к тому, что Дарвин и был той самой базой, поскольку там имеется отличная закрытая стоянка для кораблей. В наши Дни в местечке под названием Докторс-Галли (Doctor’s Gully) находится отель «Баньян Вью Лодж», во дворе которого растет роскошный, баньян или, как еще называют это дерево, индийская смоковница. Ручей, протекавший через Докторс-Галли, нынче закован в асфальт, но в свое время он наверняка служил источником пресной воды. Богатые бездельники, которые с самого утра сидят в летнем ресторане во дворе и потягивают пиво в тени баньяна, даже не догадываются, что здесь их со всех сторон окружает история.

В конце XIX в. под этим раскидистым деревом было обнаружено резное скульптурное изображение даоистского божества Чжу Лао (Shu Lao). Теперь эта скульптура хранится в китайской коллекции Технологического музея города Сиднея. Скульптура представляет собой большую ценность, тем не менее кто-то намеренно зарыл ее глубоко под корнями дерева. Один из местных экспертов считает, что скульптура была создана в конце XIV в., то есть в раннюю эпоху правления династии Мин[158]. Изображение сидящего на олене божества вырезано из очень редкого и красивого минерала пинитл и тщательно отполировано. В руке Чжу Лао держит персик — символ бесконечности жизни: в даоистском пантеоне он является одним из главных богов, отвечающих за долголетие. В отличие от буддизма или конфуцианства, даоизм, или даосизм, — религия по преимуществу китайская, и за границей большого распространения не получила.

К этому хочется добавить, что баньян совершенно не характерное для Австралии растение, оно было завезено сюда из-за границы. Тому, что растет во дворе отеля, наверняка несколько сот лет. В Южном Китае священные предметы и мощи часто закапывали под корнями большого раскидистого дерева, а трудно найти дерево с более мощным стволом и развитой корневой системой, чем у баньяна. Так что захоронение священного предмета в Дарвине — почти наверняка дело рук китайцев. Оно чрезвычайно напоминает то захоронение, что было найдено в Руапуке в Новой Зеландии. Существует, конечно, вероятность того, что захоронение сделано китайскими рыбаками, которые заходили сюда для ловли трепангов, но она, по моему разумению, ничтожно мала. Прежде всего, откуда могла взяться у небогатых рыбаков такая ценная статуя? Чтобы оплатить работу и материал, им пришлось бы трудиться всю свою жизнь и ничего при этом не тратить на собственные нужды. Нет, скорее всего, скульптура принадлежала какому-нибудь богатому китайскому капитану или адмиралу, плававшему на большом судне. Думаю, дело было так: адмирал Чжоу Мань в качестве базы для своих кораблей выбрал Дарвин, а захоронение было сделано для того, чтобы возблагодарить богов за успешное завершение миссии флота на полуострове Арнем-Ленд.

Я склонен верить венецианцу Никколо да Конти, который, рассказывая секретарю папы Поджио Браччиолини о своих приключениях, упомянул, что высадился с китайской джонки на Большой Яве, где и жил со своей женой на протяжении девяти месяцев. Вполне возможно, это была одна из тех «женщин в шароварах», о которых говорится в местной легенде.

Когда европейцы объявились наконец в Австралии, не похоже, чтобы они пребывали в полной неизвестности относительно особенностей здешних ветров и течений или очертаний побережья. Так называемая карта Дофина, которая вышла из стен Дьеппской школы и ничем, по сути, не отличалась от карты Ротца, в середине XVIII в. перешла во владение к Эдмунду Харлею, графу Оксфордскому и первому лорду Адмиралтейства, и с тех пор носит название «Харлейской». Позже ею завладел Джозеф Бэнкс — молодой ученый, который плавал на корабле «Индевор» вместе с капитаном Куком. Таким образом, когда капитан Кук готовился выйти в море, британское правительство имело доступ как к Харлейской карте, так и карте Ротца, которая находилась в то время в собственности Адмиралтейства. Надо сказать, Куку был отдан совершенно недвусмысленный приказ — вести поиск вплоть до 40° южной широты. Как отмечалось в документах того времени, У лордов из Адмиралтейства «имелись веские основания»[159] полагать, что южный континент существует. Что и говорить, У лордов и впрямь были на то веские основания — они собственными глазами видели две карты, где этот континент был вычерчен с завидной точностью и где стояла пометка, что его следует искать на 40° южной широты.

Когда флот адмирала Чжоу Маня отошел от берегов Австралии, в трюмах его кораблей (как и у адмирала Хон Бао) оставались нерастраченные запасы шелка и фарфора. Между тем на пути в Китай лежали Острова пряностей, а пряности и специи, как известно, ценились в Поднебесной очень высоко. Несмотря на большие потери в составе флота, корабли Чжоу Маня все еще могли прихватить с собой на родину несколько тысяч тон ценного груза. Направляясь к Островам пряностей, адмирал надеялся произвести выгодный обмен и привезти домой мускатный орех, перец и гвоздику.

Если карта Ротца и впрямь основывалась на более ранних картах, вычерченных картографами Чжоу Маня, на ней обязательно должны быть обозначены Острова пряностей. Важность Амбона (Ambon) — центра сбора специй на двух крошечных островах, Тернате и Тидоре (турист может обойти их дня за 2), — подчеркивается тем, что на карте он окрашен в красный цвет. В Средние века Острова пряностей Тернате и Тидоре являлись центром торговли специями, оставляя далеко позади другие острова и земли, возможно, ничуть не менее в этом смысле богатые. Острова пряностей были своего рода легендой, сказочной страной, за влияние над которой десятилетиями боролись более крупные державы. Ничего удивительного: там и вправду можно было за короткое время взять на борт большое количество разнообразных специй. Даже в наши дни, когда вы подходите к этим островам, запах пряностей щекочет вам ноздри задолго до того, как вы увидели с мостика землю.

Дальше к северу, примерно в 10° северной широты, на карте Ротца изображен пролив, отделяющий филиппинский остров Минданао (Mindanao), находящийся на юге от острова Лейте (Leyte), который расположен на севере. При этом Ротц отобразил на своей карте только южное побережье острова Лейте. Это наводило на мысль, что картограф шел на корабле по центру пролива и в составе той колонны судов, которая находилась ближе к острову Лейте. Таким образом я, вооружившись элементарным здравым смыслом, всегда мог определить ракурс, под каким картограф, двигаясь на корабле в составе флота, делал съемки берегов Островов пряностей и других островов, попадавшихся ему на пути между Австралией и Филиппинами. Это не говоря уже о том, что с такой же легкостью, опираясь на карту Ротца, качество выполненных им чертежей и все тот же пресловутый здравый смысл, я всегда мог просчитать путь флота Чжоу Маня среди островов. Поскольку теперь флот Чжоу Маня двигался не по бурным водам южных широт, а по залитой солнцем спокойной глади океана в Северном полушарии, адмиралу представился редкий случай уделить больше внимания коммерции. Впервые за долгое время он получил возможность, никуда не торопясь, обменивать имевшиеся на борту запасы шелка и фарфора на специи, узорчатый батик, предметы искусства, свежую воду, фрукты и парное мясо. Уверен, что китайцам, которые обожают свинину, особенно недоставало именно этого продукта.

Таким образом, возвращение Чжоу Маня на родину наверняка вызвало на островах, куда заходил с визитом его флот, буквально переполох. Оставалось только выяснить, остались ли какие-либо следы пребывания китайцев на этих островах в наши дни. Но как, спрашивается, отыскать эти следы, когда с тех пор прошло почти 600 лет? Я немного подумал и решил, что если Магеллан во время своего кругосветного плавания заходил в те же места, что и Чжоу Мань, то его путевые заметки, возможно, помогут мне прояснить этот вопрос. Я пошел в Британскую библиотеку и первым делом попросил копию карты, которая была изготовлена сразу же после завершения путешествия великого португальца. Меня поразило то обстоятельство, что путь Магеллана от Филиппин и вплоть до Островов пряностей (это примерно 1000 миль) почти в точности повторил реконструированный мною путь флота Чжоу Маня. Другое дело, что Магеллан заходил к островам с противоположной стороны. Выглядело это так, будто они оба шли по одному и тому же заранее разработанному маршруту, причем нанесенному на одну и ту же карту. Шансов, что тут имело место обыкновенное совпадение, ничтожно мало. Я пришел к выводу, что у Магеллана имелась карта, на которой был обозначен путь Чжоу Маня.

Помимо уже известных читателю дневников секретаря Магеллана Пигафетты, я обнаружил в Британской библиотеке записки генуэзского штурмана, который тоже плавал вместе с португальцем. В частности, он описывает высадку Магеллана на Филиппинах и рассказывает о том, как португалец нашел пролив, который позволил ему добраться до Островов пряностей. Он имеет в виду тот самый пролив, который отделяет остров Минданао от острова Лейте и который изображен на карте Ротца. Магеллан прошел через этот пролив и бросил якорь у первого же острова — Лимасава (Limasava), где его приветствовал местный король. Генуэзец в своих записках отмечает, что король и королева были одеты в китайские шелка и ели с китайских фарфоровых тарелок, которые, чтобы увеличить их ценность, закапывались в землю сроком на 50 лет. В королевском дворце шторы тоже были сделаны из шелка, а стены украшал орнамент из разноцветного фарфора. Расплачиваясь с Магелланом за европейские товары, король высыпал горсть китайских монет с прямоугольным отверстием в центре. Та же самая история с удручающей регулярностью повторялась, когда Магеллан по пути к Островам пряностей заходил на другие острова. Ничего удивительного. Просто Чжоу Мань, возвращаясь домой и бросая якорь у этих островов за век до Магеллана, основательно опустошил свои трюмы с грузом фарфора и шелка.

Пигафетта в своих дневниках также не оставил без внимания встречу Магеллана с королем Лимасавы. Магеллан показал королю «морскую карту» и компас своего корабля и рассказал ему, «как он искал пролив, чтобы добраться до Лимасавы». Также он поведал ему, сколько лун [месяцев] он находился в пути, и сообщил, что «очень долго не видел никакой земли»; король был немало удивлен сим обстоятельством. Ничего удивительного: похоже, Магеллан показал королю карту с изображением пролива и огромных пустых пространств Тихого океана. В Британской библиотеке я также обнаружил письмо Себастьяна Альвареса, купца, действовавшего от имени короля Испании, которое он послал своему господину. В письме купец между прочим писал: «От мыса Фрио (Саре Frio) до Молуккских островов (Острова пряностей) на его [Магеллана] карте простираются пустынные пространства океана»[160]. Приняв все это во внимание, можно сделать один-единственный вывод: когда Магеллан отплыл из Испании, у него была с собой карта, на которой был изображен не только пролив Магеллана, но и Тихий океан на 52° южной широты, а также пустынные пространства океана вплоть до Островов пряностей на экваторе. Стало быть, кто-то до Магеллана уже прошел через пролив его имени, пересек пустынные пространства Тихого океана и отобразил все это на карте. Но кто мог это сделать, кроме китайцев — «желтых людей, носивших длинные робы»[161]?

По счастью, свидетельства о посещении Магелланом Филиппин явились, в значительной степени, одновременно и свидетельствами о странствиях китайских Золотых флотов с 1421 по 1423 г.

Китайский фарфор, шелк и монеты времен императора Чжу Ди, которые видел Магеллан на Филиппинах, могли, конечно, являться свидетельством и следствием торговли китайских купцов с Филиппинами еще до появления в этих краях флота Чжоу Маня, но дело в том, что Магеллан видел все это, причем в значительных количествах, на каждом острове, который он посещал. Ясно, что большое количество фарфора и шелка — результат активной коммерческой деятельности Чжоу Маня, чьи «плавучие сокровищницы», единственные из всех кораблей мира, только и могли вместить в себя такое количество дорогого товара и увезти на родину полученные в обмен на эти товары многие тысячи килограммов столь ценимого в Китае перца. Кстати сказать, появление подобного количества перца не могло остаться незамеченным и наверняка было отмечено в расчетных книгах императорских складов в октябре 1423 г.

Я просмотрел немногие оставшиеся китайские записи того периода и обнаружил, что моя дедукция меня не подвела.

В 1424 г. запасы перца на китайских императорских складах были столь велики, что император Чжоу Гаоши приказал раздать часть его народу: «Каждому офицеру, имеющему собственный штандарт, всем домовладельцам, солдатам и гвардейцам по одному кэтти (полкилограмма) перца, каждому литератору, достигшему первой ступени совершенства, а также каждому лиценциату прав, начальнику районной полиции, тюремному надзирателю, астроному и врачу, по одному кэтти каждому жителю города Пекина и пригородов, каждому буддийскому или даоистскому священнику, каждому скульптору, музыканту, профессиональному повару по одному кэтти»[162]. Население Пекина в 1423 г. наверняка превышало миллион. А если прибавить к этому миллиону расквартированных в окрестностях солдат и живших в округе помещиков и их домочадцев, то число облагодетельствованных императором подданных составит около 1 миллиона 600 000 человек. А это значит, что с китайских императорских складов было роздано никак не меньше 1500 тонн перца. Когда из кругосветного путешествия в Испанию вернулся единственный уцелевший из эскадры Магеллана корабль, он привез в своих трюмах около 26 тонн перца. Этот перец был продан по цене, в 10 000 раз превышавшей ту, которую моряки Магеллана заплатили за него на Островах пряностей. Эти деньги не только полностью покрыли все затраты на кругосветное плавание, но и пополнили казну испанского короля, которая прежде не знала столь значительных доходов. Что бы там ни говорили китайские мандарины о великих затратах на походы Золотого флота, его корабли привезли столько перца, что китайские склады просто ломились от специй и пряностей. Это принесло государственной казне такую колоссальную прибыль, что в ценах международного рынка того времени ее даже трудно подсчитать.

В записях Пигафетты я нашел множество других свидетельств того, что флот Чжоу Маня, отойдя от берегов американского континента, достиг Островов пряностей и Филиппин. В частности, Пигафетта описывает плантации маиса па Филиппинах и упоминает о том, что моряки с кораблей Магеллана загружали его початки в трюмы. Более того, некоторые из уцелевших китайских источников этого периода прямо указывают на то, что корабли Золотого флота Чжэн Хэ привезли маис в трюмах своих кораблей в Китай. Таким образом, нет никаких сомнений в том, что «плавучие сокровищницы» Чжоу Маня по пути в Китай доставили на Филиппины не только шелк и фарфор, но и маис — совершенно новую для тех мест сельскохозяйственную культуру[163].

9
ПЕРВОЕ ПОСЕЛЕНИЕ В АМЕРИКЕ

Хотя флот Чжоу Маня находился теперь на расстоянии какой-нибудь 1000 миль от побережья Китая, его путешествие тем не менее было еще далеко от завершения. Моей следующей задачей было выяснить, куда он пошел после того, как посетил Филиппины. Когда флот отошел от Островов пряностей, набив трюмы перцем и другими специями, Чжоу Маню, если бы ему вдруг пришло в голову сразу двинуться на родину, надо было держать на север и пройти западнее острова Миндоро (Mindoro) на Филиппинах. Тогда он оказался бы в зоне, где ветры, устойчиво дующие летом в северном направлении, прямиком доставили бы его корабли в Китай. Тем не менее способ изображения островов на карте Ротца дает нам возможность предположить, что Чжоу Мань предпочел изменить курс и направить свой флот на восток, пройти мимо южного побережья острова Лейте и снова войти в воды Тихого океана[164]. Но если Чжоу Мань покинул Дарвин с началом юго-западных муссонов, то есть в конце апреля, то он должен был вновь достичь Тихого океана в начале июня. Я знал, что Чжоу Мань вернулся в Китай 8 октября 1423 г.; при этом у него на кораблях иностранных посланников не было. Возникает резонный вопрос: куда он ходил по Тихому океану, бороздя его воды на протяжении целых четырех месяцев?

Циркуляция ветров и воздушных потоков в северной части Тихого океана такова, что они, при всем их кажущемся разнообразии, устойчиво движутся по часовой стрелке, образуя в атмосфере над океаном гигантское, овальной формы кольцо. Так, в июне ветры от острова Лейте устойчиво дуют в северном направлении. Когда флот адмирала Чжоу Маня вошел в воды Тихого океана, его подхватило Куросио (Kuroshio), или Японское течение, и тоже повлекло в северном направлении. Потом, правда, это течение меняет направление и начинает циркуляцию в сторону побережья Северной Америки. Я рассуждал так: если бы Чжоу Мань распустил паруса и отдался на волю ветров и течений, то его флот непременно со временем прибило бы к тихоокеанскому побережью современной Канады. Потом за него взялось бы Калифорнийское течение, которое протащило бы его корабли в южном направлении вдоль западного побережья Соединенных Штатов вплоть до берегов Панамы. Там плоскодонные джонки Чжоу Маня подхватило бы Экваториальное противотечение и повлекло их в обратном направлении — через бескрайние просторы Тихого океана в сторону Филиппин. Чтобы совершить такой переход по Тихому океану, который напоминает движение по гигантской окружности, флоту Чжоу Маня, если бы он постоянно шел при попутном ветре и под воздействием течений (а так оно, в сущности, и было), понадобилось бы пройти около 16 000 морских миль. При средней скорости в 4,8 узла у Чжоу Маня ушло бы на это примерно 4 месяца. Другими словами, соверши Чжоу Мань все это на самом деле, он вполне мог бы успеть вернуться в Китай к известной уже нам дате 8 октября 1423 г.

К этой теории я присовокупил еще одну, не менее амбициозную. Я решил — в силу ряда причин, которые станут очевидными читателю несколько позже, — что от флота Чжоу Маня во время плавания отделялись эскадры кораблей, экипажи которых не только исследовали береговую линию, но и организовывали поселения на тихоокеанском побережье американского континента на всем протяжении от Калифорнии до Эквадора.

Для начала я стал искать подтверждение тому факту, что флот Чжоу Маня и впрямь достиг тихоокеанского побережья Северной Америки. Первым европейцем, который исследовал эту часть побережья, был Эрнандо де Аларкон (Hernando de Alarcon). Решив отправиться на поиски богатства и славы в так называемую Новую Испанию, он отплыл из Акапулько 9 мая 1540 г. во главе эскадры, которая была отправлена для поддержки экспедиционных сил конкистадора Коронадо в Нью-Мексико (New Mexico).

Аларкон был первым европейцем, который нанес на карту полуостров в Калифорнийском заливе (Bahia California) и Калифорнию как таковую. Я знал об этом: в силу ряда причин западное побережье Северной Америки долгое время оставалось вне поля зрения Колумба и других исследователей и конкистадоров раннего периода покорения Нового Света. Таким образом, если бы мне удалось обнаружить карту тихоокеанского побережья, вычерченную ранее карты Аларкона, это стало бы веским свидетельством в пользу моей теории — что в Калифорнии задолго до испанца побывали люди из другой страны.

Как выяснилось, подобное свидетельство существовало — в виде карты Вальдзеемюллера (Waldseemuller world шар), великолепно раскрашенной и вычерченной большой карты мира, датирующейся 1507 г. и имеющей абсолютно верные показатели по географической широте и долготе. Сначала она находилась в руках Иоганна Шёнера (Johan Schoner; 1477–1547) — известного нюрнбергского астронома и географа, а позже долгое время считалась утраченной. Найдена она была только в 1901 г. в замке Вольфег (Wolfegg) в южной Германии и, не вызвав особого интереса у исследователей, пребывала там в относительном забвении вплоть до 2001 г., когда, совершенно неожиданно для широкой общественности, Библиотека американского конгресса приобрела ее за 10 миллионов долларов у ее нынешнего владельца князя Иоганна Вальдбург-Вольфега. Человек, начертивший эту карту, немец Мартин Вальдзеемюллер (1470–1518), считался в свое время одним из крупнейших знатоков космографии (науки, объединявшей астрономию и географию). На глобусе и настенных картах, которые он изготовил в 1507 и 1516 гг., впервые проставлено название нового континента — Америка. Упомянутая мной карта, которая иначе называется «Португальская морская карта всех известных земель, морей и океанов», была «первой и единственной печатной картой мира, содержавшей в себе чертеж земель и океанов, прежде известных только испанцам и португальцам»[165]. Ну так вот: на этой карте четко и ясно вычерчен контур западного побережья Северной Америки от берегов Канады вплоть до экватора.

Острова бассейна Карибского моря и Флорида показаны на еще более ранних картах. На карте Кантино (1502 г.). хранящейся ныне в Библиотеке Эстенсе (Biblioteca Estense) в итальянском городе Модена — эта карта еще скажет свое слово в моих изысканиях (см. «Остров Сатаны», с. ЗЗЗ), — и на карте Каверио (1505 г.), которая хранится в Библиотеке им. Джеймса Форда Белла университета штата Миннесота в Миннеаполисе. На них также нанесены земли, до которых европейцы в начале XVI в. еще не добрались. Впрочем, эти карты не могут являться основой для более поздней карты Вальдзеемюллера. На них нет изображения тихоокеанского побережья Северной Америки, хотя остров Большая Багама изображен на всех трех. Единственное, что объединяет все 3 карты, так это то, что они были скопированы с еще более раннего источника.

На карте Вальдзеемюллера западное побережье Северной Америки вычерчено просто великолепно; географические широты полностью соответствуют действительности и представлены в диапазоне от широты Ванкувера на севере и Эквадора на юге. Все это очень напоминает работу картографа, который шел на корабле вдоль побережья с севера на юг, делая съемки местности на ходу: все-таки деталировка береговой линии прорисована недостаточно четко. Но как бы то ни было, Орегон на карте распознать нетрудно. Кстати сказать, там, в Орегоне, на пляже Неакани (Neahkahnie) обнаружено несколько очень старых обломков погибшего корабля. Один, самый большой, представляет собой часть тикового борта с прикрепленным к нему блоком для подъема парусов, сотканных из волокон дерева цеофиллум (caeophyllum), которое растет только в Юго-Восточной Азии. Пока что углеродного анализа обломков не делали, но если окажется, что они относятся к началу XV в., это явится подтверждением факта гибели джонки из флота Чжоу Маня в заливе Неакани (Neahkahnie Вау). Кое-кто из специалистов, осматривавших обломки, утверждал, что обнаружил на них остатки парафина, который использовался при работе опреснителей в китайском флоте.

Но и без обломков потерпевших крушение кораблей на тихоокеанском побережье Центральной и Южной Америки найдется немало свидетельств китайского присутствия на континенте. Еще раз вспомним о петушках и курочках азиатских пород, о которых говорилось (см. «Открытие нового мира», с. 155) и чье потомство можно обнаружить на всем протяжении тихоокеанского побережья от Чили до Калифорнии. Это не говоря уже о других образцах азиатской флоры и фауны, которые китайские корабли везли через моря и океаны от континента к континенту. Много лет назад, во время моего первого визита в Калифорнию, я наткнулся на клумбу, в которой цвели прекрасные камелиевидные розы (Rosa laevigata). Стоял чудесный тихий летний вечер, и тонкий аромат этих цветов наполнял воздух вокруг того места, где стоял я. В 1803 г. европейские поселенцы впервые нашли этот прекрасный цветок, который тогда представлялся им дикорастущим. Поселенцы назвали его розой Чероки, не зная того, что родина этого цветка — юго-восточный Китай и его изображение есть в книге по китайской фармакопее XII в. «Как и каким образом этот цветок достиг Америки, представляет неразрешимую загадку из области распространения растений по миру»[166]. Но, на мой взгляд, ничего загадочного в том нет — китайские моряки из Золотых флотов адмирала Чжэн Хэ имели обыкновение брать с собой на борт розы в горшках, которые во время плавания должны были напоминать им о доме. Кроме того, оказавшись за границей, китайцы брали на борт семена и ростки экзотических чужеземных растений. Так, амарант — характерное для Северной Америки растение с большим содержанием протеина — было привезено из Америки в Азию в первой четверти XV в. и отлично там прижилось. Я уже не говорю об упоминавшемся ранее маисе — через 100 лет после странствий Золотых флотов по миру Магеллан видел его початки и посадки на Филиппинах. Кокосы, родиной которых считаются острова южной части Тихого океана, были обнаружены первыми европейцами на тихоокеанском побережье Коста-Рики, Панамы и Эквадора, а также на Кокосовых островах к западу от Коста-Рики. Все эти загадочные на первый взгляд перемещения различных растений с острова на остров и с континента на континент могли осуществить только китайцы.

Широты Сан-Франциско и Лос-Анджелеса указаны на карте Вальдзеемюллера совершенно правильно. По этой причине у меня не было сомнений в том, что флот Чжоу Маня прошел вдоль этой части американского побережья. Новое грандиозное путешествие после двух лет непрерывного плавания не могло не отразиться на состоянии китайских кораблей, которые, должно быть, к тому времени отчаянно нуждались в ремонте. Даже самые прочные суда не могли не получить за такое время различных повреждений — от штормов, постоянной качки и соприкосновения со скрытыми под водой препятствиями. По меньшей мере, корабли следовало вытащить на берег и очистить их днища от наросших за годы странствий ракушек, моллюсков и водорослей. Наверняка требовалась и крайняя мера: разобрать наиболее поврежденные корабли на части и использовать их при ремонте судов, еще вполне пригодных к плаванию. Приняв все это в рассуждение, нетрудно прийти к заключению, что обломки и деревянные детали кораблей наверняка можно обнаружить и в Калифорнии — находили же их в Австралии и в других частях света.

Я стал наводить справки о погибших у побережья Калифорнии старинных кораблях, об их обломках и деталях, но никто ничего определенного по этому поводу сказать мне не смог. Зато в местных музеях я обнаружил белую и голубую керамику и фарфор времен династии Мин. Принято считать, что эту посуду привозили в Калифорнию в своих трюмах испанские галеоны. В скором времени, однако, я узнал, что на побережье Калифорнии было обнаружено несколько средневековых китайских якорей. Вряд ли испанские галеоны возили с собой такого рода товар. Я сразу же задался вопросом, действительно ли китайскую керамику привозили с собой испанцы? Дату изготовления средневекового китайского фарфора можно установить по содержащимся в кобальте присадкам: чем больше в кобальте железа, тем глубже цвет голубой глазури. Насыщенный железом кобальт, использовавшийся в эру правления монгольских династий, доставляли из Персии, в которой также царили монголы. Однако отец Чжу Ди, прогнав монголов (в 1368 г.), закрыл границы государства, и персидский кобальт стал для изготовителей фарфора недоступным. Император Чжу Ди снова открыл границы страны, способствовал движению торговых караванов по Великому шелковому пути, вследствие чего персидский кобальт вновь стал поступать в Китай. Таким образом, период, когда в Китае производился бледно-голубой фарфор самого раннего периода правления династии Мин, довольно короток. Стало быть, чтобы выяснить, к какой эпохе относился хранящийся в музеях Калифорнии фарфор, достаточно было произвести элементарный анализ на количество железных присадок в его глазури.

Хотя я был уверен, что первыми к тихоокеанскому побережью Северной и Центральной Америки причалили китайцы Чжоу Маня, материальных свидетельств этого в виде обломков потерпевшей кораблекрушение китайской джонки у меня пока что не было. В надежде, что другие исследователи нашли Доказательства, которые я упустил, я решил обратиться к общественности и прочитал небольшую лекцию о своей «китайской теории» в Королевском географическом обществе в Лондоне в марте 2002 г. По счастью, мою лекцию транслировали по радио чуть ли не на весь мир, и уже через 2 дня в мой офис стали поступать многочисленные сообщения. Наиболее ценным для меня было, конечно же, сообщение из Калифорнии, где утверждалось, что на берегу реки Сакраменто, которая протекает на северо-востоке от залива Сан-Франциско, под глубоким слоем песка и ила погребены обломки средневековой китайской джонки.

Обдумав полученную мной информацию, я поначалу испытал разочарование: место, о котором упоминалось в сообщении, находится на расстоянии добрых 100 миль от «большой воды». К тому же, когда все начинает складываться для меня слишком уж удачно, я невольно начинаю испытывать сомнения в достоверности полученных мною сведений. Такой уж у меня характер. Тем не менее на следующий день я получил еще несколько сообщений по электронной почте, где говорилось все о той же джонке. Занявшись аналитическими рассуждениями и снова вспомнив все, что касалось движения воздушных масс в тех краях, я неожиданно пришел к выводу, что северо-восточные ветра, которые превалируют на той части побережья, вполне могли протащить джонку через залив и загнать ее, словно пробку, в устье реки Сакраменто. К этому надо добавить, что 600 лет назад эта река была куда шире и глубже, чем в наши дни, так что теоретически ничто не могло помешать плоскодонному китайскому судну войти в ее русло. Еще раз все обдумав, я решил, что сообщение о джонке может иметь под собой реальную основу.

Доктор Джон Ферри из Музея естественной истории Южной Калифорнии впервые узнал о джонке лет 20 назад, когда прочитал старый отчет о найденном в трюме засыпанного песком неизвестного судна странного оружия. (По-видимому, тогда джонка была еще не так глубоко схоронена в песке.) Во-первых, броня была изготовлена из серебристо-серого металла, что было нехарактерно для этого края, поскольку американские индейцы обрабатывать металлы не умели. Ну, а во-вторых, броня представляла собой цельнокованую пластину, которая защищала одновременно и грудь и живот, что свидетельствовало об удивительном мастерстве кузнеца и о высоком уровне развития оружейного дела. Поскольку на испанские латы эта броня была не похожа, ее показали местному знатоку оружия, который, как говорят, пришел к выводу, что данный образец оборонительного вооружения был изготовлен в средневековом Китае. К сожалению, эксперт скоро умер, а броня, которую местные жители передали в поселковую школу, со временем была утрачена. Доктора Ферри, однако, настолько заинтриговала эта история, что он начал исследовать берег реки в том месте, где была сделана находка.

К тому времени этот участок берега представлял собой плотный конгломерат спрессованного с илом песка толщиной в 40 футов. Зная об этом, доктор Ферри применил для поисков магнитометр, который показал наличие скрытого наслоениями объекта длиной в 85 футов и шириной в 30 футов. По размерам и обводам этот объект более всего напоминал торговое китайское судно, которые десятками сопровождали в походе Золотые флоты адмирала Чжэн Хэ. Было проведено пробное бурение берега, в результате чего на поверхность были извлечены куски дерева, которые подвергли радиоуглеродному анализу. Анализ показал, что изготовленное из этого Дерева судно сошло со стапеля примерно в 1410 г. Другими словами, «джонка — как лаконично отмечала местная газета — была построена в период наибольшей активности средневекового Китая на морях и океанах»[167].

То обстоятельство, что углеродный анализ датировал обломки корабля 1410 г., вдохновило доктора Ферри. Он решил попробовать бурить снова, но используя уже более современное и совершенное оборудование. Его усилия не пропали даром, и на поверхность были извлечены куски дерева уже значительно более крупного размера, а также 80 фунтов спрессованных в комок черных семян. Все это доктор Ферри отослал в Китай в Академию лесного хозяйства для анализа. Через некоторое время из Академии был получен ответ, из которого явствовало, что дерево относится к хвойной породе кетелерия (Keteleria), которая распространена в юго-восточном Китае, но никак не может считаться типичной для Северной Америки. В Средние века китайцы специально выращивали кетелерию в качестве строевого леса, используемого для строительства кораблей. Доктор Ферри также сказал мне, что доктор Чжан Вэньсу (Zhang Wenxu), в прошлом профессор Китайского сельскохозяйственного университета, а ныне ведущий китайский эксперт по древним сортам семян, насчитал в спрессованном песками и временем комке 4 сорта разных семян. Три из них являются семенами растений, получивших распространение как в Китае, так и в Северной Америке, но четвертый сорт характерен только для Китая. Однако наиболее интересными находками доктора Ферри я считаю не обломки дерева и не семена, а извлеченные им со дна песчано-илового конгломерата рисовые зерна и мумифицированный хитиновый панцирь неизвестного жука. Надо сказать, что рис — культура, получившая в наши дни широкое распространение как в Китае, так и в Америке, в XV в. была в Америке совершенно неизвестна. В то время, как я пишу эти строки, эксперты пытаются определить сорт риса, а также семейство, вид и название найденного в скважине жука. Увы, письменный отчет из Китая, где точно указывалось бы, к какому виду растений принадлежат найденные доктором Ферри семена, до сих пор не получен.

Несмотря на это, я не сомневаюсь, что в песчано-иловых Наслоениях на берегу реки Сакраменто скрывается остов подлинной китайской джонки XV в. Это то самое материальное свидетельство пребывания китайцев на территории североамериканского континента, которое я так долго искал. Маловероятно, что экипаж джонки, потерпевшей крушение у песчаных берегов Сакраменто, погиб. Скорее всего, команда сошла на берег и, как мне кажется, первым делом попыталась спасти находившиеся в трюмах корабля запасы риса. Большую часть риса моряки, конечно, собирались употребить в пищу, но уверен, небольшой запас они оставили, чтобы попробовать высеять этот злак в чрезвычайно влажной и подверженной наводнениям долине реки Сакраменто.

Считается, что рис в Западную Африку завезли португальцы, англичане и французы, а в Америку испанцы, но профессор Джудит А. Карней из Калифорнийского университета утверждает, что это положение в корне неверно. Давно уже признаны несомненные заслуги китайцев по выращиванию этой культуры в богатых черноземом калифорнийских почвах. Но самые богатые урожаи они собирали на заболоченных почвах нижнего течения Сакраменто. Как это ни удивительно, но в 1870 г. 75 % калифорнийских фермеров были китайского происхождения. «В сущности, это китайцы научили американских фермеров, как высаживать злак, как обрабатывать под него почву и как собирать урожай»[168]. Возникает вопрос, все ли китайцы, проживавшие в то время в Калифорнии, прибыли в Штаты с огромным потоком эмигрантов в XIX в. или среди них были потомки поселенцев, оставленных Чжоу Манем на берегах Сакраменто в 1423 г.? Я нашел разгадку этой тайны в одном удивительно любопытном документе XIX в.

Стивен Пауэрс, назначенный губернатором Калифорнии правительственный инспектор, который годами собирал сведения о языках проживавших в Калифорнии народностей, в 1874 г. опубликовал статью, где утверждал, что обнаружил лингвистические свидетельства существования китайской колонии в районе Русской реки (Russian river) в 70 милях к северо-западу от того места на берегу Сакраменто, где была найдена джонка[169]. Пауэрс также отмечал, что из-за завезенных европейскими переселенцами в XIX в. болезней население этой колонии уменьшилось раз в 10 — подобно тому, как из-за заразных болезней многократно уменьшилась численность населявших эти края индейцев. Он писал: «Перемежающаяся лихорадка, эпидемия которой пришлась на 1833 г., почти полностью уничтожила население некогда весьма многолюдного района долины реки Сакраменто в тех краях, где когда-то кипела жизнь. После того как эпидемия закончилась, редко можно было повстречать человека»[170]. Статья Пауэрса была весьма прохладно воспринята правительственными чиновниками, и хотя он всячески пытался отстаивать свою точку зрения, на него основательно надавили, вследствие чего его официальный доклад на эту тему, увидевший свет в 1877 г., представляет собой значительно более приглаженный по сравнению со статьей документ. При всем том доклад Пауэрса тоже показался мне весьма интересным.

Помимо лингвистических свидетельств существования китайской колонии в тех краях, Пауэрс приводит и другие любопытные факты. К примеру, он пишет, что китайские поселенцы на протяжении веков вступали в браки с представителями местных индейских племен. Их потомки обладали куда более светлой кожей, нежели другие индейцы, а некоторые пожилые мужчины, нарушая сложившуюся у индейцев традицию, носили бороды. Женщины же «гордились тем, что их черные волосы точь-в-точь такие же, как у китаянок». Кроме того, эти женщины носили отличные от других индианок наряды: «длинные, до щиколотки, по преимуществу белые платья без рукавов, собиравшиеся у шеи в складки». По характеру они были «дружелюбны, незлобивы и простосердечны». В преддверии смерти «эти люди, подобно китайцам, выражали желание, чтобы их похоронили на земле предков». Кроме Того, обитавшие в районах Сакраменто и Русской реки люди предпочитали, как и китайцы, вести оседлый образ жизни, в отличие от индейцев-охотников, которые постоянно меняли место стоянки. О склонности к оседлому быту говорит и пища этих чрезвычайно любопытных метисов: «По меньшей мере четыре пятых их питания составляли овощи, которые они собирали с возделываемых ими огородов. Они знали свойства трав, кустарниковых растений и деревьев и обладали куда более обширными познаниями в этой области (имеется в виду ботаника), чем девять десятых коренного населения Америки». Культурное наследие их предков проявлялось также в том, что они делали глиняную посуду, которая имела классические формы старинных китайских фарфоровых изделий. И это при всем том, что окружавшие их индейские племена довольствовались при потреблении пищи грубыми плоскими мисками, вырезанными из камня или из дерева. Пращуры населявших долины Сакраменто и Русской реки племен пользовались «длинными ножами из обсидиана и яшмы», которые их потомки, как утверждает Пауэрс, изготовлять уже не умели. Точно так же эти самые пращуры пользовались для курения изящными трубками из серпентина, в то время как их потомки вынуждены были довольствоваться простыми деревянными трубками. Но потомки не забыли «некоторые чисто китайские уловки»[171] — в частности, использовали для приманивания водоплавающей дичи вырезанные из дерена манки и чучела уток. Подобный способ охоты, надо сказать, коренными индейцами никогда не применялся. Подобно китайцам, обитатели влажных долин ели улиток, ящериц и змей, а также складывали во дворе кучи влажного компоста и ила, где разводили съедобных речных моллюсков.

На восточном побережье залива Сан-Франциско, на расстоянии примерно 70 миль от того места, где была найдена джонка, находится деревушка, обнесенная низкой каменной стеной. В 1904 г. доктор Джон Фраер, профессор ориенталистики из университета Беркли в Калифорнии, писал: «Вне всякого сомнения, это работа представителей монголоидной расы. К примеру, у китайцев существует обычай обносить свои поселения каменными стенами. Это относится как к небольшим поселкам, так и к городам»[172]. Это высказывание полностью соответствует теории «китайских поселений» Пауэрса, который полагал, что китайцы создали на территории Калифорнии колонии, чье население посредством межнациональных браков со временем смешалось с окружавшими их индейскими племенами, унаследовавшими в значительной степени культуру колонистов.

Итак, можно с большой долей уверенности утверждать, что Чжоу Мань организовал на территории Калифорнии китайские поселения. Интересно, эти ли поселенцы стали первыми выращивать на территории Калифорнии рис? А бело-голубая посуда эпохи Мин? Кто привез ее в Северную Америку — испанские галеоны, как утверждают традиционно мыслящие научные авторитеты, или же джонки из флота Чжоу Маня? Когда я пишу эти строки, исследовательская работа продолжается и окончательный вердикт экспертов еще не вынесен; я тоже не бездельничаю — ведь мне необходимо завершить свои изыскания, связанные с установлением маршрута флота Чжоу Маня.

После того как флот Чжоу Маня отошел от берегов залива Сан-Франциско, ветра и течения наверняка повлекли его корабли к Нью-Мексико. На карте Вальдзеемюллера эта часть побережья прорисована довольно точно. Впрочем, ожидать большей точности от картографа, который проводит съемки берега с плывущего параллельно ему корабля, трудно. Далее на карте находим ошибку на широте залива Теуантепек (Galf of Tehuantepec), что в Гватемале. Когда смотришь на карту, складывается такое впечатление, что в этом месте Тихий и Атлантический океаны соединяются, что, конечно же, не соответствует действительности. Понять, почему была сделана ошибка, нетрудно. Китайские корабли, разумеется, попытались войти в залив, но он оказался таким мелким, что продвигаться дальше они не решились. Пришлось вычерчивать очертания залива с безопасного для кораблей расстояния. Но что, спрашивается, видел картограф с корабля, который стоял на якоре при входе в залив? Берега по краям, а в центральной части — водный простор до горизонта. Со стороны могло показаться, что здесь пролив, разделяющий Северную и Южную Америку. Как обычно, китайцы добросовестно нанесли на карту то, что видели их глаза, и поплыли дальше.

Я предполагаю, что флот Чжоу Маня дошел до Панамского перешейка, который столь точно вычерчен на карте Вальдзеемюллера, после чего ветра и течения повлекли его корабли назад через бескрайние просторы Тихого океана к Китаю. Повторяю, при такой конструкции судов, как у китайцев, в этом нет ничего удивительного. Но до Панамы они наверняка прошли через Калифорнийский залив и бросили якорь у берегов Мексики. Где-нибудь в районе Мансанильо (Manzanillo) в нынешней провинции Мексики Колима (Colima). Вулкан Колима, который хорошо виден с моря и достигает высоты в 12 700 футов, вне всякого сомнения, должен был привлечь их внимание.

Я решил попытаться найти обломки какого-нибудь китайского судна между Мансанильо и Акапулько. Прежде всего потому, что эта часть побережья протяженностью 300 миль особенно аккуратно прорисована на карте Вальдзеемюллера. Я начал поиски с просмотра старых записей первых испанских мореходов, которые достигли этой части побережья Мексики в 1520 г. Их звали фра Бернардино де Саагун (Friar Bernardino de Sahagun)[173] и Бернал Диас дель Кастильо (Bernal Dias del Castillo)[174], и они оба в своих дневниках описывали экзотическую цивилизацию народа майя, которая в 1421 г. уже клонилась к упадку, а ко времени прихода испанцев доживала последние годы. Многое из того, о чем писали испанцы — куры, лакированные шкатулки, крашеные ткани, металлические предметы и ювелирные украшения, — несло, казалось, на себе незримый отпечаток присутствия в этих краях китайцев.

Испанские конкистадоры, как то было и в Калифорнии, обратили внимание на местных кур, в один голос утверждая, что они сильно отличаются от европейских. Майя называли кур «кек» и «ки», что почти полностью соответствует оригинальным китайским названиям этих птиц. Подобно китайцам, но в отличие от европейцев, майя использовали кур для жертвоприношения или гадания, но никогда не ели их яиц и мяса. Уже одно это показалось мне настолько важным и многообещающим, что я сразу понял: мое путешествие в эти края не прошло даром.

Поскольку обломки китайских кораблей разыскать мне так и не удалось, я решил заняться исследованием растений, которые были распространены в Нью-Мексико и в западной части Мексики. Я нашел здесь китайскую розу, но это ни о чем не говорило — ее могли завезти и из Калифорнии. Увы, помимо этой розы, характерных для Китая растений мне в этой части Мексики обнаружить не удалось. Но я установил другое: выяснил, что растения, характерные только для Центральной Америки, совершили путешествие через океан и оказались на противоположном конце земли еще до того, как европейцы стали безраздельно хозяйничать на морях и океанах[175]. Сладкий картофель, томаты и папайя были обнаружены на острове Истер (Easter Island), сладкий картофель культивировали также на Гавайях, а маис — в Китае и на Филиппинах. Маис мог быть завезен в Азию как из Северной, так и из Южной Америки, но другие растения — только с этой сравнительно небольшой части континента, из Мексики, Гватемалы и Никарагуа.

Цивилизация майя, с которой соприкоснулись китайцы, была почти столь же древней, как их собственная. Предшественниками майя были ольмеки (Olmecs) — народ самой древней цивилизации Центральной Америки, а возможно, и всего Континента в целом. Их столица Ла-Вента находилась на атлантическом побережье Мексики. В 1200 г. до н. э. ольмеки создали два обширных искусственных плато — одно рядом с Ла-Вента, а другое неподалеку от Сан-Лоренсо. На этих плато они построили священные города, которым почти столько же лет, сколько Древнему Вавилону Эти своеобразные, протянувшиеся на мили гигантские храмы являлись образующими центрами государства ольмеков и включали в свою систему множество деревень и поселков, образуя вместе с ними единое политико-экономическое пространство, занимавшее территорию всей современной южной Мексики.

Ольмеки вели обширную торговлю со своими соседями на юге, импортируя обсидиан, базальт, нефрит и железную руду и экспортируя глиняную посуду, шкуры ягуаров, листья коки и прекрасные резные изваяния. Образцы последних можно и сейчас увидеть в парке Ла-Вента — это уморительные каменные изображения обезьян, сидящих на деревьях, выпрыгивающие из воды дельфины, человеческие фигуры — в частности, патетическое изваяние матери, держащей на руках свое умершее дитя. Скульптуры удивительные, они говорят о высоком уровне развития культуры у ольмеков. Казалось бы, ничто не мешало этому государству развиваться, но в 300 г. до н. э. ольмеки по неизвестной причине навсегда исчезли из этих краев. На их место пришли майя, которые создали обширную империю, охватывавшую всю Центральную Америку. Расцвет эпохи майя к 1421 г. давно уже закончился, и в империи на полуострове Юкатан много лет шла гражданская война. Тем не менее китайцы в лице майя столкнулись с древней и весьма совершенной в своем роде цивилизацией.

Я ехал в автобусе, и на всем пути от атлантического до тихоокеанского побережья Мексики наблюдал свидетельства деятельности цивилизации майя. На атлантическом побережье, к примеру, множество древних, выложенных камнем причалов для лодок, на каждом из которых можно увидеть пеликана, высматривающего в волнах океана рыбу Дальше миля за милей тянутся болота, где полно диких гусей и уток, стаи которых проплывают над головой высоко в небе. В этом краю, где по пути часто попадаются небольшие водоемы, то и дело замечаешь неподвижно стоящих в воде на одной ноге ибисов и аистов. Это, собственно, и есть древний край майя, где система ирригации и подсечного земледелия с тех пор фактически не изменилась. «Милпас», или возделанные участки земли, можно обнаружить даже в зарослях джунглей. Здесь, как и в древние времена, местные жители по-прежнему выжигают участки леса, чтобы потом засеять эту удобренную пеплом и золой землю. В сухой сезон — это примерно месяц до Рождества и месяц после — крестьяне с помощью мачете вырубают деревья и кустарник, а в марте и мае, когда дождей мало, а жара стоит одуряющая, жгут подсушенное солнцем дерево.

Первые серьезные дожди начинают поливать землю в конце мая. При этом в небе часто вспыхивают молнии, которые не сопровождаются раскатами грома. Именно в это время крестьяне выходят на работу в поле. Заостренными кольями они протыкают покрытую мокрой золой землю, вкладывая в образовавшуюся ямку зернышко маиса, боб или семечко тыквы — кому что нравится. Подобные культуры выращиваются в этих краях с незапамятных времен, и их зерна и плоды входят в привычный пищевой рацион местного населения точно так же, как на протяжении тысячелетий они составляли рацион обитавших в Центральной Америке ольмеков, майя, толтеков, инков и ацтеков. По мере того как растения созревают, стебли маиса поднимаются все выше, усы бобовых обвивают воткнутые рядом палочки, а тыквы и кабачки ложатся под собственной тяжестью на землю. В сентябре наступает время сбора урожая. Китайцы, без сомнения, тщательно исследовали поля и посадки растений и убедились, что данная форма земледелия вполне отвечает существующим природным условиям, а урожаи, полученные таким способом, настолько велики, что способны с лихвой обеспечить продовольствием многочисленное местное население. Кстати сказать, в наши дни в сельскохозяйственных районах Мексики проживает куда меньше людей, чем это было в эпоху майя.

Поляны у кромки леса сплошь заставлены ульями. Майя разводили пчел, поскольку мед в первую очередь служил для них источником сахара. Кроме того, они смешивали его с пшеницей, оставляли бродить и приготовляли из полученной смеси крепкий алкогольный напиток. Мед также являлся (и является) для местных крестьян источником получения наличных денег. Продав мед, они покупали необходимые в быту вещи, например обувь и разукрашенные богатым традиционным орнаментом наряды из хлопка для своих жен. До сих пор крестьяне носят одежду, украшенную орнаментом, характерным для той или иной местности. По узору на одежде можно узнать деревню, где они проживают, и даже назвать семейный клан, членами которого они являются. Традиционные жилища крестьян «на» (Na) тоже почти не отличаются от тех, что возводили земледельцы эпохи майя. Как и 500 лет назад, стены этих хижин изготовляются из гибких прутьев, которые соединяются между собой с помощью веревок из волокон агавы, а потом устанавливаются на сложенный из камня овальный фундамент. Крышей этим жилищам служат листья пальмы, которые прикрепляются веревками к сделанному из бамбука каркасу. Интересно, что подобные легкие домики строят в Южной Мексике и Гватемале даже при современных отелях — особенно в курортных зонах. Нынешние потомки майя, как и 500 лет назад, предпочитают спать в гамаках, а поутру приветствуют друг друга традиционной фразой: «Хорошо ли раскачивался?»

Влажные джунгли Центральной Америки всегда могут обеспечить предприимчивого человека разнообразным питанием, рыбой и дичью, главное, чтобы он любил охотиться или рыбачить. Кроме животной пищи, джунгли дают также различные плоды, а одеждой в таком климате может служить одна только набедренная повязка. По большому счету, джунгли предоставляют их обитателю все, что нужно для жизни, — строительные материалы, плоды, лечебные травы, листья коки, зерна дикорастущего кофе, мясо животных и птиц, а также рыбу. Джунгли всегда наполнены звуками. Тишина ночи здесь постоянно нарушается пронзительными криками, свистом, протяжным ревом, скрипом раскачивающихся под ветром деревьев, кваканьем лягушек и неумолчным стрекотом насекомых. В таком вот беспокойном окружении майя строили из камня величественные города. Ничто из того, что я видел на нашей прекрасной планете, включая Мачу-Пикчу или Акрополь, не производило на меня такого сильного впечатления, как город майя Паленке (Palenque) в Чиапасе (Chiapas), который в один прекрасный день предстал перед моим взором на фоне расходившегося молочного утреннего тумана в изумрудном обрамлении тропической растительности. Этот город был возведен в золотую эпоху майя (325–925 н. э.) и на протяжении 1000 лет, надежно скрытый джунглями, пребывал вдали от суетного мира. Построенный на холмах, откуда открывался чудесный вид на равнину, он занимал площадь в 3,5 квадратных мили. На каждом холме возводился целый комплекс зданий — пирамиды, дворцы и храмы. Каждое здание было отлично привязано к местности и стояло так, что его красоту подчеркивали и окружающий рельеф, и буйная тропическая зелень. Посреди города протекала быстрая и хрустально-чистая лесная протока. Вполне возможно, что когда китайцы встретились с местными жителями, их провели к Паленке, чтобы они могли полюбоваться на самый прекрасный город, когда-либо воздвигнутый цивилизацией майя. В то время китайцам могло показаться, что они увидели творение, созданное людьми, во всем равными им по талантам и умению.

Паленке — загадочный город. По неизвестной причине он был оставлен жителями со всеми находившимися в нем богатствами и на долгое время предан забвению. С другой стороны, это настоящий рай для исследователя. Здесь есть все, о чем только может мечтать археолог или историк: легендарная гробница «фараона джунглей», наполненная сокровищами, дворцы царей и жрецов, чьи стены испещрены иероглифами, которые готовы поведать историю этого места, обсерватории, храмы, крытые дворики со сферическими куполами и — что, вероятно, представляет для исследователя самый большой интерес — жилища простых людей. Здесь, как в музее, можно найти многочисленные образцы художественного творчества и ремесленной деятельности местного населения — маски, статуи, ювелирные украшения, разнообразную керамику, глиняную посуду вплоть до самых обыкновенных горшков и мисок, рыболовные крючки и копья с каменными наконечниками, которые брали с собой простые люди, выходя на рыбалку или на охоту.

Над городом и окружающей местностью доминирует огромная белая пирамида царя Пакала (Pakal). Кубинский ученый Альберто Рус Луилльер (Alberto Ruz Lhuillier) несколько лет разыскивал потайную лестницу, которая вела бы к сакральному помещению у основания здания. В 1952 г. он и его сотрудники, сдвинув в сторону большой камень, обнаружили туннель, уходящий в глубину

С замирающим сердцем Альберто Рус Луилльер и его люди сдвинули плиту в сторону и заглянули в находившееся под ней пространство.

Наиболее замечательным предметом из всех экзотических сокровищ, которые были положены в саркофаг царя Пакала, чтобы украшать его быт в загробном мире, по праву считается его посмертная ритуальная маска, изготовленная из жада. В ее пустые глазницы в виде щелочек были вставлены зрачки из радужного обсидиана. Эта маска — величайшее произведение искусства, бесценное творение человеческих рук. Шея, уши, запястья и пальцы мертвого царя были украшены разнообразными ювелирными изделиями, выполненными из жада. Эти украшения по изяществу, красоте и высочайшему качеству работы можно приравнять к аналогичным изделиям наиболее искусных китайских и японских ювелиров. Равным образом величественная, с правильными геометрическими пропорциями пирамида, выстроенная из отполированных каменных плит, скрытая в толще ее стен потайная лестница, Похожая на ледяной грот часовня, да и сама гробница с саркофагом являются результатом деятельности людей, познавших вершины архитектурного искусства, а также инженерного и строительного дела и понимавших, что такое совершенство и красота.

Вволю полюбовавшись на пирамиду Пакала, я, прогуливаясь вдоль реки, заглянул в местный музей, сплошь уставленный стеклянными шкафами с выставленными в них образцами декоративного искусства народа майя. По преимуществу это были резные скульптурные изображения символических растений и животных — ягуаров, змеев с клыками и перепончатыми крыльями и птиц, каждое перышко которых было вырезано столь искусно, что казалось, они сию минуту взмахнут крылом и улетят. Мне не приходилось еще видеть такого обширного собрания столь удивительных по красоте и качеству исполнения вещей. Можно с уверенностью сказать, что китайцы, которые до того целых два года бороздили моря и океаны, впервые встретились с цивилизацией, почти столь же древней и совершенной, как их собственная. Ювелирные изделия из жада, которые выделывались ремесленниками народа майя, ни в чем не уступали изделиям их ремесленников, а фарфор из Чолулы был даже тоньше и прозрачнее китайского фарфора из провинции Цзянси (Лangxi). Наконец-то китайские купцы могли обменять привезенные ими драгоценные шелка и бело-голубую керамику на настоящие предметы искусства.

10
ПОСЕЛЕНИЯ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АМЕРИКЕ

Я обнаружил достоверные свидетельства китайского влияния на культуру и быт народа майя, когда приехал в Уруапан (Uruapan), расположенный в горах на западе Мексики. Это место находится примерно в двухстах милях от тихоокеанского побережья. Городишко обязан своим названием испанскому монаху Фра Хуану де Сан-Мигелю, прибывшему в эти края в 1553 г. Почтенного священнослужителя настолько поразила здешняя яркая и изобильная растительность, что он назвал местечко Уруапан — то есть «вечная весна». Уруапан и сейчас знаменит своими вкуснейшими авокадо и фруктами, а также лаковыми шкатулками и подносами, которые выделывают здешние ремесленники для продажи туристам.

Процесс нанесения на изделие лака, который в Мексике называют «маке» (maque), а в Китае «чи-чи» (ch’i-ch’i), представляет собой сложное и многотрудное дело, отнимающее немало времени. Так называемое лаковое дерево, которое считается источником природного лака, растет в лесах на территории Китая. Однако все возрастающие потребности в этом сырье заставили китайцев культивировать и выращивать это дерево на специально созданных для этого плантациях. Уже по меньшей мере 3 тысячи лет назад китайцы знали о защитных свойствах «сешими» (seshime) — смолы, которая натекает из разреза в коре лакового дерева. Довольно быстро технология лакирования распространилась по всей Юго-Восточной Азии. К примеру, рабо та японских лакировщиков практически не отличается от ки тайской. Древнейшие образцы китайских лаковых изделий датируются эпохой Династии Шан (Shang; 1523–1028 до н. э.), когда в Срединных царствах стали покрывать лаком бытовые изделия, мебель и предметы искусства. Лак также использовался в качестве влагостойкого защитного покрытия для увековечения и сохранения вырезанных на пластинках бамбука важных записей или изображений. К большому удивлению первых европейцев, достигших Мексики, ремесло лакировщика процветало и было в большом почете у людей, населявших территорию нынешних штатов Чиапас, Герреро и Мичоакап (Chiapas, Guerrero, Michoacan), а также более северного Синалоа (Sinaloa), что на берегу Калифорнийского залива[177]. Центром же лаковых работ был (и до сих пор остается) городок Уруапан на западе страны. Возникает естественный вопрос: каким образом жители тихоокеанского побережья Мексики научились этому сложному искусству? Развивалось ли оно независимо от азиатского влияния или его азы местному населению преподали все-таки китайцы?

Лаку, чтобы он обрел свои декоративные и защитные свойства, требуется для полного высыхания жаркая и влажная атмосфера. Именно жара и влага особым образом влияют на капризную субстанцию лака, заставляя ее сначала густеть, а потом затвердевать, образуя тонкое, но очень прочное покрытие. Лучшими условиями для высыхания и затвердевания лака признаны климатические условия Уруапана, куда с тихоокеанского побережья долетают влажные морские ветры. Прежде чем нанести лак на деревянную поверхность шкатулки или какого-нибудь другого изделия, ее сначала грунтовали смесью рисовой муки со смолой «сешими». В Мексике, где риса не знали, вместо рисовой муки использовался вулканический пепел. Когда грунтовка высыхала, ее тщательно полировали особым составом, после чего на изделие тонкой кисточкой из человеческих волос наносили первый слой лака. Таких лаковых слое и или покрытий могло быть от десяти до сотни. Каждый слои должен был полностью просохнуть, после чего его подвергали полировке, и лишь потом наносили новое покрытие. Полировка тоже была своего рода искусством. Сначала изделие полировали мокрым точильным камнем, а потом полировочной пастой из растертого в порошок оленьего рога, которая наносилась на поверхность изделия мягкой тряпочкой.

Надо сказать, процесс изготовления лакового изделия у китайцев и мексиканцев был почти идентичен. Другое дело материалы. Китайцам пришлось приспособить свою технологию к местному климату и материалам, найденным в Мексике. Подготовка поверхности изделия к лакировке у мексиканцев заключалась в заполнении микроскопических трещинок и впадин шпаклевкой, которая называлась «нимакарта» (nimacarta). После высыхания шпаклевка зачищалась, и весь цикл повторялся снова — до тех пор, пока поверхность не становилась гладкой, как стекло. Примерно тоже самое делали и китайцы, но состав материалов, которые они использовали при работе, значительно отличался от мексиканских составов.

«Маке», или мексиканский лак, представляет собой довольно густую жидкость, состоящую из смеси животных и растительных жиров и натуральных очищенных клеев. Главным элементом маке животного или, вернее сказать, «насекомого» происхождения является жир, добываемый из насекомого axe (aje), иначе именуемого коккус лакка (Coccus Lacca), которое местные жители разводили в окрестностях Уруапана. Этих насекомых собирали во время сезона дождей, ополаскивали, а затем живыми бросали в котел с кипящей водой. Через некоторое время тельце насекомого начинало выделять напоминавшее воск вещество, которое расплывалось по поверхности воды. Потом вода охлаждалась, а всплывшее вещество аккуратно собиралось. После этого оно снова нагревалось, чтобы выпарить остававшуюся в нем воду Готовый полуфабрикат имел вид застывшего сливочного масла. Следующим важным ингредиентом лака было «ця» (chia) — растительное масло, призванное растворять и смягчать плотную субстанцию, полученную из насекомого ахе. Это масло давят из семян шалфея, повсеместно встречающегося в Центральной Америке. Ця содержит большой процент глицерина, обладающего способностью быстро поглощать кислород из воздуха, в результате чего ця, высыхая, образует прочную эластичную пленку. Третий важный ингредиент — измельченный в порошок доломит, именуемый в Мексике «тепуцута» (teputzuta), представляет собой минеральный клей, являющийся одновременно наполнителем и основой лака.

Декоративная техника и цвета, используемые в Мексике и Китае, в значительной степени повторяют друг друга. И для той, и для другой традиции характерно использование ярко-красного цвета на глубоком угольно-черном фоне. Базовым цветом в обеих культурах является черный. Черный краситель получали, растирая в порошок сожженные на костре кости животных или кукурузные початки. Как уже было сказано, декоративная техника мексиканского маке примерно такая же, что и у лаковой росписи в Китае или Японии. Хотя мексиканская, разумеется, имеет свои особенности. В частности, контуры орнамента в Мексике наносятся острой иглой от кактуса, которую вставляют в основание пера индейки. Само же перо используется для того, чтобы смахивать с поверхности изделия частички лака, которые образуются в процессе гравировки. Полученные таким образом тончайшие канавки-линии заполняются красками ярких, контрастных цветов. Каждую такую краску наносят по отдельности; краске дают просохнуть, полируют окрашенное место и лишь после этого наносят следующую краску. Конечный продукт — лаковая расписная шкатулка или поднос из Уруапана — настолько похож на аналогичное китайское изделие, что, не будучи экспертом, отличить их друг от друга практически невозможно.

Теоретически, хоть это и маловероятно, можно предположить, что такой сложный и требующий больших временных затрат вид деятельности развивался независимо и практически одновременно в двух разных странах, которые отстояли друг от друга на тысячи миль. Но изготовление лаковых шкатулок и подносов — далеко не единственное, что связывает декоративное искусство западной Мексики и Китая. К примеру оба народа использовали при декоративных работах почти идентичные красители и красящие составы, технология получения которых была у мексиканцев и китайцев практически идентичной. К таким красителям относятся марена (красный), индиго (синий), алый и пурпурный, который добывается из особого сорта морских раковин. Были и другие удивительно яркие красители, процесс изготовления которых чрезвычайно сложен и многотруден. Считаю, что, когда столь сложная технология воспроизводится почти без изменений в двух разных странах, говорить об обыкновенном совпадении просто некорректно.

Марену в Китае получают из корней кустарника, относящегося к семейству рубиацеа (Rubiacea). Корни выкапывают, сушат, измельчают, замачивают на сутки, а затем подвергают полученный состав кратковременному нагреванию при температуре 150 °C. При окраске материи в красящий состав вводят закрепитель, или фиксатор, в виде сульфата алюминия, после чего материю подвергают кипячению. Потом материю промывают в воде, куда добавляют золу от прогоревших древесных углей. В Мексике для получения этого красителя используют корни растений, родственных рубиацеа, — релбуниум или нитидум. Этот субтропический кустарник меньшего, чем рубиацеа, размера, произрастает на юге континента на территории современной Аргентины. В качестве фиксатора при окраске тканей в красящий состав добавляют щавелевую кислоту и танин.

Великолепный ярко-синий краситель индиго известен в Юго-Восточной Азии на протяжении тысячелетий и считается одним из древнейших натуральных красителей в мире. Однако работа с ним сложна и требует много внимания и терпения. Свежесрезанные листья растения индиго необходимо промыть, а затем выдерживать в горячей воде от 9 до 14 часов. В течение этого времени происходит ферментация, сопровождающаяся выделением неприятного запаха. Жидкость, полученная после процеживания, на вид прозрачна, но это не должно вводить в заблуждение: замоченная в ней пряжа или материя приобретают ярко-синий цвет в результате окисления красящего состава атмосферным кислородом. Процесс окрашивания материи красителем индиго в доколумбовой Америке практически идентичен китайскому, хотя местные племена индейцев, в отличие от китайцев, добавляли в красящий состав золу и лимонный сок, чтобы синий цвет стал еще насыщеннее и ярче.

Краска «киноварь», которую получали, обрабатывая особым образом крохотных насекомых, паразитирующих на листьях дуба, широко использовалась в Юго-Восточной Азии с древнейших времен. Соскобленных с листьев насекомых замачивали в уксусе, который придавал им красно-коричневую окраску. Краситель получался после того, как тельца насекомых растирали в порошок и растворяли его в алкоголе, куда в качестве фиксатора и освежителя цвета добавляли алюминий или мочевину. Еще одним алым красителем, получившим в Юго-Восточной Азии широкое распространение, был лак, или лаккаик (lас-caic), который получали при обработке другого вида паразитировавших на деревьях мельчайших насекомых. Ветви деревьев, подвергшихся нашествию этих паразитов, обрубали, высушивали под ярким солнцем, после чего замачивали в горячем концентрированном растворе соды. В результате химической реакции в растворе образовывались ярко-красные комочки. Их собирали, выпаривали остатки воды и использовали по назначению. Китайский историк Ма Хуань и венецианец Никколо да Конти в своих записках упоминали о том, что эти красители свободно продавались на рынке в Каликуте[178].

В Новом Свете для получения красной краски кошениль использовали красную тлю, паразитирующую на кактусах. На определенной стадии развития это насекомое образует вокруг своего тела крохотный белый кокон. Стоит только его раздавить, как появляется похожая на капельку свежей крови яркая алая субстанция — даже более яркая, чем азиатский лак. Когда испанцы завоевали Центральную Америку, они стали экспортировать «кочинаель» на Ближний Восток и в Азию.

Как и в Китае, ярко-алый цвет, цвет кошенили, считался в Мексике «царским» цветом: алую одежду могли позволить себе носить только особы царской крови. Хотя многие научные авторитеты и полагают, что кошениль достигла Юго-Восточной Азии только после прихода в Мексику испанцев, но на самом деле этот краситель появился в Китае задолго до того, как Колумб отправился в свое плавание[179].

Так называемый «королевский пурпур» получали, собирая раковины морских улиток. Одежда пурпурного цвета ценилась в средневековой Европе очень высоко, и носить ее могли только очень богатые и знатные люди. В те времена пурпур и высокое происхождение были почти что синонимами. Императоры Византии обивали стены своих покоев пурпурной материей и носили пурпурные одеяния. В Новом Свете центром производства пурпурного красителя был Мичоакан (Michoacan) — провинция на границе с Уруапаном. Впрочем, промысловым сбором раковин занимались на всем Тихоокеанском побережье Центральной Америки вплоть до Эквадора. Еще в 1898 г. метод извлечения пурпурного красителя из раковин и способ окраски ткани рассматривались как доказательство существования в мире трансокеанской торговли еще в доколумбову эпоху. «Обнаружение на территории стран, находящихся на большом удалении друг от друга, тканей, окрашенных пурпурным красителем с применением одинаковых фиксаторов, позволяет говорить об имевших место контактах между этими странами, и, возможно, довольно тесных»[180]. Вряд ли сложный процесс окраски пурпурных тканей, образцы которых обнаружены на разных континентах и в разных странах, может служить доказательством того, что эта технология развивалась там параллельно и независимо друг от друга. Скорее «это говорит о том, что у двух цивилизаций имелся некий общий источник, откуда они черпали свои познания»[181].

На мой взгляд, контакты между Китаем и Мексикой подтверждаются не только наличием в обеих странах одинаковых растений и пород кур, хорошо поставленного лакировочного дела и сходными технологиями при получении натуральных природных красителей. Есть и другие тому свидетельства, причем, пожалуй, куда более весомые. Возьмем, к примеру, озеро Пацкуаро (Patzcuaro), расположенное неподалеку от Уруапана. Оно находится в окружении гор, богатых медной рудой. До сих пор жители расположенного на берегу этого озера города Сан-Кристобаль продают туристам всевозможные медные поделки, а местные музеи заставлены стеклянными шкафами с образцами прикладного и декоративного искусства людей, населявших эти края в далеком прошлом. В провинции Мичоакан, где находится Сан-Кристобаль, как и в Китае, различная металлосодержащая руда, добытая в шахтах, хранилась на отдельных складах; там велась специальная учетная книга, в которой отмечалось, где добыт тот или иной вид руды и какими качествами она обладает. В книге также указывалось, на какие нужды та или иная руда отпущена — для строительных или религиозных целей (например, для создания священных изваяний).

В так называемом «Флорентийском кодексе» — капитальном труде[182], законченном Фра Бернардино де Саагуном (Fra Bernardino de Sahagun) в 1569 г., описывается цивилизация Мексики до прихода испанцев. Этот труд снабжен иллюстрациями, демонстрирующими процесс плавки и очищения металлической руды путем вдувания в плавильную печь кислорода. Это, надо сказать, была весьма прогрессивная технология, незнакомая в доколумбову эпоху обитателям Северной Америки. Жители Мичоакана использовали в своей повседневной жизни медь, золото, серебро и металлические сплавы. Особенно они славились своим мастерством по отливке колоколов, на что уходило до 60 % добываемой в провинции руды. Звук колокола, его чистота и глубина определяются качеством и составом металлического сплава, из которого колокол изготовлен. При его отливке должны быть тщательно соблюдены пропорции различных металлов в сплаве. Точно такой же подход существовал в Азии, где колокола являлись (и являются) важнейшим символом буддийского религиозного культа. Туристы, посетившие Таиланд, Бирму, Китай и Индию, никогда не забудут мелодичного перезвона колоколов буддийских храмов. Я и сам наслаждался их звоном, когда посещал буддийские монастыри в Центральном Китае и Тибете.

Изготовленные из металла «ачуэлас» (Hachuelas), священные изображения луны в виде полумесяца, которые кладут в могилу индейца при захоронении, до сих пор находят в древних мексиканских погребениях. Интересно, что металлическое изображение полумесяца часто вкладывали в уста покойного: точно так же в Китае в уста мертвеца вкладывали священные изображения из жада. Кстати сказать, искривленные в виде полумесяца формы символизируют в буддизме ламаистского толка универсализм и вечность. Император Чжу Ди ради утверждения в Китае ламаизма пригласил в страну святого человека из Тибета по имени Кармапа и оказал ему невиданные почести. Церемониальные ножи серповидной формы, которые символизируют отказ от мирской жизни, можно увидеть в буддийских храмах в Тибете и Центральном Китае и в наши дни. В то время как евнухи-капитаны Золотого флота Чжэн Хэ (Zheng Не) были мусульманами, команды их кораблей состояли почти целиком из буддистов, исповедовавших учение Будды о вселенской любви и сочувствии ко всему живому на свете.

Важную роль в религиозных культах Центральной Америки и Китая играли также зеркала. В Китае считалось, что зеркало помогает душе человека перемещаться на другие планеты, где пребывают во славе боги и души его предков. Большинство бронзовых китайских зеркал имело круглую форму, поскольку круг в системе дао являет собой символ универсального пространства, иначе говоря, Вселенной. В Китае и Японии на обратной стороне зеркал обычно помещались изображения цветов и животных, также имевшие сакральное значение.

В Китае стало традицией носить с собой круглое, изукрашенное священными символами зеркальце, поскольку считалось, что оно отпугивает злых духов. В Мичоакане круглые полированные металлические диски, именуемые «роделас» (rodelas), использовали в различных церемониях и ритуалах. Подобно колоколам, их изготовляли в больших количествах из золота, серебра, меди и сплавов, и украшали их обратную сторону всевозможными символическими изображениями.

В результате своих изысканий я пришел к выводу, что китайцы в Уруапане все-таки побывали — и не только побывали, но и провели там несколько месяцев, а возможно, и лет. Они обучили местных жителей тонкому искусству лаковой росписи, внедрили у них куроводство и передали им сложные технологии по окрашиванию тканей и изготовлению натуральных красителей. Но ведь флот адмирала Чжоу Маня почти непрерывно находился в движении. Как в таком случае объяснить долговременное пребывание китайцев на мексиканской территории? Я обдумал этот вопрос и выдвинул гипотезу, что от флота Чжоу Маня во время путешествия отделялись небольшие группы кораблей или даже одиночные корабли, перед командами которых была поставлена задача — создать на тихоокеанском побережье Центральной Америки китайские поселения. Признаюсь, поначалу эта гипотеза казалась мне слишком смелой, но лишь до тех пор, пока я не получил ей подтверждение. В скором времени я узнал о легенде, которая имела хождение у жителей местечка Найарит (Nayarit), что находится на северо-востоке от Гвадалахары (Guadalajara). Согласно этой легенде, задолго до Колумба у мексиканского берега бросил якорь корабль из Азии, а его капитан и команда были сердечно приняты местным вождем, оказавшим чужеземцам всяческие почести. Я сразу же кинулся в местный краеведческий музей и стал изучать его документы и экспонаты. Долгое время ничего стоящего внимания не попадалось, но неожиданно перед моим взором предстало «полотно из Юкутакато» (the linen of Jucutacato) — весьма своеобразная картина, которую обнаружили в XIX в. в деревушке с этим названием.

Юкутакатское полотно представляет собой нечто вроде лоскутного одеяла, состоящего из 35 кусочков полотна (30 из них одного примерно размера), на каждом из которых нанесен рисунок, повествующий о том или ином событии. На первом изображены сходящие с корабля на землю люди. Впереди бежит собака с особым образом загнутым хвостом. Это животное по расцветке, форме хвоста и размерам напомнило мне китайского шарпея, собаку охотничьей породы, которая была выведена в провинции Гуанчжоу и особенно ценилась среди неимущих жителей Кантона за удивительную преданность хозяину и членам его семьи[183]. Один человек из экипажа судна едет верхом на лошади. Надо сказать, обитатели средневековой Мексики лошадей не знали, и вид этого животного настолько поразил их воображение, что местный художник просто не мог не поместить его на этой необычной картине. На носу корабля явно изображен предводитель группы чужестранцев, облаченный в красную тунику (в точно такую же красную тунику, по словам губернатора Грея, был одет человек, нарисованный на стене пещеры аборигенами Австралии). В руке предводитель держит круглое зеркало. Оно, по-видимому, имело для художника чрезвычайно важное символическое значение, поскольку изображение зеркала присутствует на 14 других картинках. На некоторых из них видна обратная сторона зеркала, на которой нанесены «восемь священных разделов». Подобные диски именуются также «колесом учения»; обычно на них запечатлевали важнейшие события в земной жизни Будды. Зеркало в руке человека, облаченного в красное одеяние, может означать, что он является духовным лидером буддистов, который решил сойти с корабля, чтобы встретиться с местным населением.

На большом куске полотна в центре картины помещено изображение сидящего в кресле руководителя группы чужеземных путешественников. Вокруг него толпятся местные жители: они поставили к ногам этого человека подносы, наполненные кусочками каких-то минералов. По моему мнению, они просто-напросто пытаются продать ему куски добываемой в этих краях медной руды. Внизу картины нарисовано дерево с расходящимися от него во все стороны лучами света. Вполне возможно, что это дерево символизирует Древо вселенского знания — именно под таким деревом, согласно легенде, обычно сидел Будда. На нескольких последних кусочках полотна нарисована большая птица с висящим хвостом, который тащится за ней по земле. Эта птица цветом оперения и пропорциями напоминает азиатскую малайскую курицу.

В целом Юкутакатское полотно представляет собой картину, изображающую во всех подробностях высадку китайцев на мексиканскую землю. Кто-то из путешественников решил прокатиться на лошади, но большинство идет пешком, держа в руке дисковые зеркала, чтобы отпугивать злых духов. Местное население приветствует путешественников и предлагает им на продажу или для обмена кусочки искрящегося медного колчедана. Вполне возможно, китайцы в обмен на медную руду научили местных жителей лаковой росписи и прочим тонким технологиям.

Если верить историку Николасу Леону[184], первому человеку; который исследовал Юкутакатское полотно и сделал с него копию, оно было составлено из кусков грубой ткани, рисунок же был нанесен черными чернилами, а затем раскрашен красками растительного происхождения. По мнению Леона, оригинал был сделан задолго до прибытия в Мексику испанцев. Потом, в XVI в., испанцы внесли в Юкутакатское полотно кое-какие изменения, изобразив на нем характерные для колониальной Мексики каменные постройки и нанеся поясняющие надписи на испанском языке. Все эти исправления и изменения, по утверждению историка, были сделаны другим типом чернил и в значительно более поздний период.

Возникает резонный вопрос: а были ли китайцы в Юкутакато? Эта деревушка находится в десяти милях от Уруапана и стоит на берегу реки Купатицио (Cupatitzio River), в том ее течении, где навигация затруднительна. Впрочем, через 40 миль дальше к югу река Купатицио впадает в большое озеро, которое связано с Тихим океаном посредством реки Бальсас (Balsas River). Точно так же, как это было на Сакраменто, китайская джонка могла войти в устье реки Бальсас и подняться по ней до Юкутакато (река Купатицио, похоже, тоже была тогда судоходной). Там китайцы, вероятно, занялись добычей медной руды, а взамен передали местному населению кое-какие товары китайского производства и обучили жителей всевозможным новым технологиям.

Если китайцы и впрямь обучали людей народа майя тонким технологиям и вели с ними торговлю, то свидетельства этому обязательно должны были дойти до нашего времени. Профессор Нидхэм, один из крупнейших экспертов по истории Китая времен династии Мин, посетил Мексику в 1947 г. и описал свои впечатления в путевых заметках: «Когда я находился в этой стране, на меня произвело глубокое впечатление то значительное сходство, которое существует между средневековой цивилизацией Центральной Америки и цивилизациями Востока и Юго-Восточной Азии»[185]. Отметив это как общее положение, профессор далее перечислил около 30 замеченных им параллельных черт в этих культурах. В частности, в дополнение к достижениям в области металлургии, о которой мы говорили выше, он упомянул о барабанах народа майя, напоминающих старинные китайские барабаны, о вазах на треножниках, о сходных играх, приспособлениях для счета, священных изделиях из жада, о музыкальных инструментах (музыкальные инструменты, сходные с имевшимися у майя, обнаружены также в Лаосе и Бирме). Профессор также упомянул и о носилках на длинных шестах, в которых переносили вельмож, и о подголовных валиках, которые служили и майя и китайцам в качестве подушек. Полностью разделяя выводы уважаемого профессора, я могу продолжить этот список чуть ли не до бесконечности. Более того, я считаю, что человеку, который оказался бы в те времена на тихоокеанском побережье Мексики и других стран Центральной Америки вплоть до Перу, могло показаться, что он высадился на побережье Поднебесной — до того все вокруг было похоже на Китай эпохи династии Мин: и сходная местная кухня из разнообразных морепродуктов, и царящая на берегу суматоха, и влажная, жаркая атмосфера. Даже петушиное «ку-ка-реку» поутру со своеобразным переливом — и то напоминало о далеком Китае!

Помимо теоретических выкладок, есть и материальные свидетельства присутствия китайцев на тихоокеанском побережье Центральной Америки, и притом достаточно весомые в прямом смысле этого слова. Чего стоят, хотя бы, китайские бронзовые изваяния, найденные в Перу, и скульптурные изображения бога солнца у майя, которые практически идентичны китайским изображениям верховного небесного божества из пантеона дао. Далее, в музее города Теотиуакан (Teotihuacan) выставлены китайские медальоны, а в музее Чиапа де Корсо (Chiapa de Corzo), что в нынешнем штате Чиапас, — китайские украшения из жада. Дон Рамон Мена, в прошлом директор Национального музея истории Мексики, пишет о китайских медальонах так: «Сделаны они были много веков назад… и завезли их в Америку китайцы, посетившие наш континент в незапамятные времена»[186]. В знаменитых пещерах Куэва-Пинтада (Cueva Pintada), находящихся на Мексиканском полуострове в Калифорнийском заливе, найдены рисунки с изображением пронзенных стрелами людей, а также нечто вроде схематической карты звездного неба, на которой изображена сверхновая звезда из Крабовидной туманности, открытая китайцами еще в 1054 г. (См. «Великий замысел императора», с. 27). Среди всякого хлама на полу пещеры были найдены обугленные куски дерева, датируемые углеродным анализом периодом между 1352 и 1512 гг.

Дальнейшие свидетельства пребывания китайцев на землях народа майя я обнаружил в Гватемале. Известные биологи Карл Юхансон и М. Фогг описали практикуемые местным населением священные ритуалы и сеансы магии, при которых используются черные куры породы меланотик[187]. Ученые в один голос утверждали, что китайцы не только завезли в Центральную Америку кур, но и посвятили немало времени тому, чтобы научить людей народа майя разведению этих птиц и использованию их при исполнении всевозможных ритуалов и магических обрядов.

Неопровержимые, на мой взгляд, доказательства того, что китайцы создали в Америке поселения, можно найти даже в диком горном крае, лежащем к западу от Венесуэльского залива. Кстати сказать, эта горная страна отлично прорисована на карте Вальдзеемюллера. Я видел эти горы издалека и со стороны моря — их покрытые снегом вершины в свете лучей заходящего солнца отливали розовым. Это, скажу я вам, было незабываемое зрелище. Но я отвлекся. Суть же дела заключается в том, что у живущих в этом горном крае первобытных людей в крови обнаружены следы генов средневековых китайских мореплавателей.

В 1962 г. доктор Тулио Аренде и доктор МЛ. Галланго из Венесуэльского института научных исследований в Каракасе опубликовали доклад о результатах своих исследований, озаглавленный «Миграции взвешенных частиц в определенных видах белковых макромолекул под воздействием электрического поля» (Migration of suspended particles in particular protein macro-molecules under the influence of an electric field).

Указанные выше исследования проводились среди различных языковых и этнических групп взрослого населения американского континента. В частности, ученые идентифицировали протеины, ответственные за перемещение в крови железа (proteins transporting iron in blood) у представителей племен ирапа, параухано и макойта (Irapa, Paraujano, Macoita), обитающих у подножия гор Сьерра-де-Периха (Sierra de Perija — 9—11°северной широты, 72°40′ — 73°30′ западной долготы). Все эти первобытные индейские племена находились тогда на грани вымирания. Интересно, что у 58 % принадлежащих к этим племенам людей ученые обнаружили «медленно движущийся трансферрин» (slow-moving transferrin), который до сих пор был обнаружен только у китайцев, искони обитавших в провинции Квантунг (Kwantung) в Юго-Восточном Китае[188]. Как сказано в докладе венесуэльских ученых, это открытие является «еще одним свидетельством в пользу того, что между южноамериканскими индейцами и китайцами существует этническая и расовая близость». Заметим, что в экипажах флотов адмиралов Чжоу Маня и Хон Бао было много выходцев из провинции Квантун, что неудивительно: там расположены такие важные порты, как Коулун, Гонконг и Макао (Kowloon, Hong Kong, Macao), которые до сих пор считаются крупнейшими в Китае. Ну а в крупном портовом городе всегда полно моряков, желающих наняться на отправляющееся в плавание судно. Похоже, что матросы из провинции Квантун, служившие во флоте Чжоу Маня, неоднократно вступали в близкие отношения с венесуэльскими женщинами.

Существуют также лингвистические свидетельства того, что китайцы посетили Южную Америку. К примеру, парусный корабль в Колумбии называют «чамбан» (chamban), а в Китае — «сампан» (sampan). Равным образом, плот, именуемый в Южной Америке «бальса» (balsa), в Китае называется «палсо» (palso). а одноместная лодка, которая в Бразилии называется «жангада» (jangada), на тамильском языке зовется «зиангада» (ziangada).

К этому хочется добавить, что вплоть до конца XIX в. жители одной горной деревушки в Перу говорили по-китайски[189]. Короче говоря, существуют буквально горы таких доказательств: обломки кораблей, специфический состав крови, архитектурные памятники, картины и настенная роспись, культурные традиции, лингвистические особенности. Отмечается также схожесть одежды, технологий, предметов искусства, красителей, наличие растений и животных одного и того же вида, что прямо указывает на китайское влияние на культуру и жизнь людей, обитавших на тихоокеанском побережье и даже в более удаленных от него землях в Центральной и Южной Америке в XV в. Это влияние было настолько сильным, очевидным и всеохватным, что иной раз так и хочется назвать американский континент «Китайской Америкой».

Могу привести еще одно доказательство своего тезиса, что китайцы побывали в Мексике. Когда я командовал субмариной ВМС Ее Величества «Рокуэл», я провел свой корабль через Южно-Китайское море и воды вокруг Филиппинских островов к заливу Субик-Бэй (Subic Вау). В тех краях существует множество легенд о лежащих на морском дне китайских джонках, набитых сокровищами. Я прощупал дно залива имевшимся на борту моей субмарины сонаром, но ничего достойного внимания не обнаружил. Уже много позже я узнал, что 9 июня 1993 г. в Коралловом заливе на юго-западе Панданана (Pandanan), небольшого острова на Филиппинах (он, кстати, нанесен на карту Ротца), ловцом жемчуга был найден остов старинной китайской джонки. На протяжении столетий над потерпевшим крушение кораблем основательно потрудились всевозможные обитатели морского дна. Тем не менее большая часть корпуса, изготовленная из прочнейшего тика, уцелела. Весной 1995 г. ныряльщики под руководством доктора Эусебио Дизона из секции подводной археологии при Национальном музее Филиппин исследовали остов судна и подняли на поверхность около 5 тысяч всевозможных предметов, извлеченных из его трюма. Находки явились наглядной иллюстрацией торгового обмена, существовавшего между Китаем, Юго-Восточной Азией и Америкой.

Деревянные части корпуса корабля углеродный анализ датировал 1410 г. И именно тем же годом датировались обломки джонки, найденной на берегу реки Сакраменто в Калифорнии. Интересно, что оба корабля имеют одинаковую длину и ширину, приблизительно 97 на 26 футов, и оба они были загружены изделиями из железа. Тот груз, что был обнаружен в трюме корабля, найденного у Панданана, ныряльщики сфотографировали; наличие же металлических изделий, находившихся в трюме джонки из Сакраменто, подтверждает показания магнитометра. Оба корабля наряду с самыми обыкновенными товарами везли в своих трюмах и весьма экзотические изделия. Так, в трюме корабля из Панданана было обнаружено более миллиона стеклянных шариков, размеры которых указывают на то, что их использовали в целях наибольшего сексуального удовлетворения женщин. (См. «Флот плывет», с. 81). Об этих шариках упоминают и китайский историк Ма Хуань, и венецианец Никколо да Конти. Кстати сказать, подобные шарики в большом ходу у населения современных Филиппин и используются в тех же целях, что и 600 лет назад. В трюме джонки из Сакраменто находились, как мы знаем, миллионы крохотных черных семян, некоторые из которых идентифицированы как семена особого сорта опийного мака, произрастающего только в Юго-Восточном Китае. Если дальнейшие анализы подтвердят полученные китайскими исследователями предварительные результаты, то можно будет с полным основанием утверждать, что китайцы в XV в. торговали также и наркотиками. В трюме пандананской джонки обнаружена метатес — ручная мельница для растирания зерен маиса в муку. Эта метатес — уникальное в своем роде приспособление — изготовлялась в те времена только в Южной Америке. Кроме того, на пандананской джонке найдены осколки тончайшей фарфоровой посуды, которая, судя по всему, была изготовлена в местности Чолула в Мексике, славящейся своим фарфором. Эта джонка до того, как затонула, была задействована в тортовых операциях в Юго-Восточной Азии. Это явствует из того, что в ее трюме были обнаружены изделия из фарфора и фаянса из восьми различных стран, включая отличную керамику из Вьетнама и бело-голубой китайский фарфор из области Цзиндэчжэнь (Лngdezhen), где находились лучшие в Китае муфельные печи для обжига фарфора. Помимо дорогой красивой посуды, в трюме находились самые обыкновенные глиняные горшки для готовки пищи, а также выдолбленные из камня емкости для хранения риса, бобов и всевозможных семян. Там же хранились три бронзовых гонга из Донгсона (Dongson, Вьетнам) и некий механизм из бронзы, напоминающий противовес, возможно, использовавшийся при работе китайских водяных часов.

Назначение как минимум тысячи из более чем 4700 предметов, поднятых ныряльщиками на поверхность, предстоит еще уточнить, что, собственно говоря, и делается в настоящее время. Когда работа будет завершена, то появится возможность восстановить маршрут, по которому двигалась джонка. Но и сейчас уже можно с большой долей уверенности утверждать, что корабль возвращался из Центральной Америки, подгоняемый Северным экваториальным течением (точно таким же путем двигался и флот Чжоу Маня), и затонул у берегов Панданана, быть может, из-за внезапно налетевшего шквала. Если это так, то представляется возможным определить примерное время катастрофы. Скорее всего, она произошла в начале сентября

1423 г., когда после окончания сезона юго-западных муссонов внезапные шквалы в этих краях налетают особенно часто.

Вне всякого сомнения, отыскивать свидетельства китайских географических открытий — занятие чрезвычайно увлекательное. Но оно имеет и свою оборотную сторону. Через какое-то время полученная в результате моих изысканий информация стала для меня тяжким, давящим грузом. И вот почему.

Если все, что я узнал, — правда, и китайцы на самом деле торговали с Америкой, основали задолго до европейцев на территории американского континента поселения, обошли вокруг Африки и в своих странствиях достигли Австралии, — то, выходит, историю Средневековья и географических открытий в том виде, в каком мы ее знаем, следует основательно подправить или даже переписать заново. Подобное утверждение, однако, может показаться другим людям чрезмерно амбициозным, особенно если оно исходит от отставного капитана военно-морского флота, не имеющего специального образования и являющегося в глазах ученых-историков самым обыкновенным дилетантом. Хотя я и нисколько не сомневался в достоверности собранных мной сведений, возможность отрицательного отзыва о моей работе со стороны научных кругов в буквальном смысле лишила меня сна. И тогда я решил попытаться найти подтверждение своим выводам в трудах, признанных самими учеными. Не скрою, многие ученые — и ориентологи и медиевисты — до сих пор мне помогали. Но одно дело помогать, а совсем другое — выслушивать от историка-дилетанта требования радикально пересмотреть суть вопроса, изучению которого ты посвятил всю свою жизнь. Уверен, что нет такого ученого, которому бы это понравилось. Так что мне в моих изысканиях следовало проявлять максимум такта.

Хотя в Китае все официальные записи о странствиях Золотой армады адмирала Чжэн Хэ были преданы огню и забвению, я не мог отделаться от ощущения, что некоторые документы, подобные лоции «У Пэй Чи» и дневникам историка Ма Хуаня, должны были сохраниться до наших дней. Как ни дотошны были мандарины эпохи династии Мин, но и они не могли отыскать и уничтожить все существовавшие тогда записи, письма или дневники, рассказывавшие о странствиях китайских Золотых флотов. Вне всякого сомнения, где-то хранились и хранятся избегшие внимания мандаринов книги, частные мемуары, дневники или путевые записки, которые лишь ждут своего часа, чтобы предстать перед взглядом исследователя.

Я решил начать свои поиски с Нанкина, где находится музей адмирала Чжэн Хэ. Музей расположен в центре города во дворце, выстроенном в стиле раннего периода правления династии Мин. Раньше дворец со всех сторон окружал парк, где рос бамбук и отливали изумрудом зеленые лужайки, с яркими вкраплениями красивейших цветов. Нынче от этого парка уцелело немногое: над главным входом красуется вывеска: «Исторические реликвии и материалы экспозиции, посвященной путешествиям Чжэн Хэ». Что сказать о самой экспозиции? Пожалуй, самым ценным и интересным ее экспонатом является выставленное в одном из залов гигантское перо кормового руля высотой 36 футов. По всем стандартам кораблестроения, судно, обладающее рулем таких размеров, должно иметь в длину никак не менее 400 футов. Помимо гигантского руля, я обнаружил в экспозиции музея еще несколько заинтересовавших меня экспонатов. Прежде всего, это памятный колокол, отлитый в честь возвращения адмирала из похода. Он напоминает корабельный колокол, найденный на пляже в Руапуке. Кроме того, в музее выставлены непривычной формы корабельные якоря в виде когтистой лапы. Подобные же якоря были найдены на побережье Австралии.

Впрочем, как бы ни были интересны эти экспонаты, никакой новой информации я, конечно же, не получил. Вернувшись в Англию, я обратился по электронной почте во все калифорнийские университеты на кафедры и факультеты востоковедения, где работали известные ученые, занимавшиеся изучением китайского Средневековья; я отправил письма в Кембридж и Оксфорд, а также разослал аналогичные послания во все крупные библиотеки Англии, Америки и Австралии. Во всех своих посланиях я задавал ученым и библиографам один и тот же вопрос: не имеется ли в их собраниях редких книг, каких-либо манускриптов, дневников или записок, имеющих непосредственное отношение к ранней эпохе правления династии Мин.

Поначалу я получал на свой запрос лишь отрицательные ответы, но потом удача мне улыбнулась. Профессор Чарлз Айлмер, главный хранитель собрания редких восточных книг Кембриджского университета, сообщил мне, что в его коллекции есть уникальная книга — «И Ю Ту Ци» (I Yu Thu Chih) — «Иллюстрированный справочник по странным и загадочным землям и странам». Эта книга представляла собой подробный рассказ обо всех заморских странах и населявших их людях, о которых китайцам было известно к 1430 г. Обложка книги и титульный лист были утрачены, поэтому установить с точностью имя автора не представлялось возможным. Однако профессор Айлмер сообщил мне, что, по его мнению, книга была написана принцем Нин Синь Ваном (Ning Xsien Wang) из императорского рода Мин (иначе принца называли Чу Чуаи, Chu Chuan) и вышла в свет в 1430 г. или годом позже.

Книга «И Ю Ту Ци» является частью великолепного собрания, подаренного Кембриджскому университету в конце XIX в. профессором Уэйдом (Wade), который провел большую часть своей жизни в Китае, а после возвращения в Англию стал первым преподавателем китайского языка в Кембридже. Печатный справочник «И Ю Ту Ци» дошел до наших дней в единственном экземпляре, который, как уже было отмечено, ныне хранится в библиотеке Кембриджского университета. Интересно, что эта книга никогда не переводилась на другие языки. Что же касается копирования, то единственную фотокопию с нее сделали по просьбе китайского посольства в Лондоне. Сразу хочу заметить, что у профессора Айлмера и других ученых-синологов нет никаких сомнений в подлинности этого уникального издания.

Я помчался в Кембриджский университет, чтобы собственными глазами взглянуть на это сокровище. Хотя книга находится в чрезвычайно ветхом состоянии и читателям не выдается, профессор Айлмер был столь любезен, что сделал для меня ее фотокопию. Микрофильм, который он передал мне, отличного качества: все 98 страниц этой книги запечатлены на пленке с удивительной четкостью и со всеми свойственными оригиналу особенностями. В книге около 8000 средневековых китайских иероглифов и 132 иллюстрации, выполненные разными художниками. Некоторые из иллюстраций просто великолепны и воспроизводят предмет во всех деталях. Книга содержит описания растений, животных и различных человеческих рас и этнических групп почти на всех континентах планеты. Это издание отлично характеризует собранные средневековыми китайцами к 1430 г. знания об окружающем их мире, его растительности и населяющих его существах, о чем, собственно, и говорит название книги. Поскольку автор писал только о том, что казалось ему любопытным, странным и занимательным, сведений о жизни средневекового Китая в книге практически нет. Зато она содержит статьи о мировых религиях, которые сопровождаются красочными иллюстрациями. Так, в книге есть изображения мусульман в долгополых одеяниях, которые молятся Аллаху в Мекке. На другой иллюстрации можно увидеть трех главных богов индуистского пантеона — Брахму верховное существо и создателя мира с четырьмя руками, Вишну — хранителя и покровителя Вселенной, и Шиву — разрушителя мира. Кроме того, на рисунках можно увидеть Ганеша — бога в обличье слона и Ханумана — бога обезьян в окружении уморительных пляшущих мартышек. Будда изображен сидящим под Древом познания. Он строг, собран и возносит молитвы, повернув лик к священной горе. На другой картинке художник запечатлел сикхов в характерных высоких тюрбанах и вьетнамцев в традиционных соломенных шляпах в виде конуса и развевающихся по ветру легких одеждах. Все эти рисунки, бесспорно, достойны всяческих похвал, но, на мой взгляд, лучшие иллюстрации в книге посвящены животным. Очень хороша, к примеру, зебра — с характерными полосками и круглым, как бочка, животом. Здесь есть также прекрасные, сделанные тушью изображения африканских слонов и львов, индийских павлинов и тигров, оленей из Юго-Восточной Азии. Олени мчатся по бескрайнему степному простору, их преследуют охотники, вооруженные луками — коротким и круто изогнутым монгольским и длинным и почти прямым азиатским. Потом следуют иллюстрации, изображающие животных с американского континента: лам, броненосцев, пригнувших длинное рыло к земле в поисках муравьев и термитов, ягуаров с круглыми усатыми мордами и худыми, словно втянутыми, животами. Есть и изображения людей, например человека, жующего листья коки, и голых обитателей Патагонии. Самая интересная, на мой взгляд, иллюстрация изображает милодона с головой, похожей на собачью. Подпись под иллюстрацией гласит: «Означенный не то зверь, не то человек найден к западу от Китая во время путешествия, длившегося 2 года и 9 месяцев»[190].

Более всего меня в этой книге поразили две вещи. Во-первых, то значительное внимание, которое уделялось народам севера. На иллюстрациях во всех подробностях изображены эскимосы в меховых шапках с гарпунами в руках и, что особенно меня удивило, чрезвычайно колоритный танцующий казак (Cossak dancer). В начале XV в. главным государственным образованием России было Московское княжество, которое, впрочем, в те времена никаких завоевательных походов на территории Азии еще не предпринимало. Китайцы могли видеть эскимосов на Алеутских островах, но я никак не мог понять, где они могли увидеть казаков. Во всяком случае, в императорских архивах нет никаких записей, где бы упоминалось о путешествиях китайцев в Московию. Несмотря на это, у меня возникло предположение, что китайские корабли все-таки заходили в порты на территории Московского государства. Но предположение — это еще не факт. Изображение казака таким образом автоматически превращалось в очередную загадку, которую мне еще только предстояло разрешить.

Во-вторых, меня чрезвычайно удивило то обстоятельство, что Австралии в этой книге было уделено ничтожно мало внимания. Оставалось только предположить, что Австралия в 1430 г. отнюдь не была для китайцев «землей странной и загадочной». Начиная с VI в. нашей эры в сторону австралийского континента постоянно ходили флотилии китайских джонок с большими экипажами. В одном китайском источнике северное побережье этого континента называют «большой южной землей Чуй Сяо (Chui Hiao)». В том же источнике далее говорится, что эта земля лежит к югу от Китая и отстоит от него на расстояние 30 тысяч ли, то есть 12 тысяч морских миль. Отмечается также, что страна Чуй Сяо находится в Южном полушарии, вследствие чего времена года там совсем другие, нежели в странах, находящихся в Северном полушарии[191]. Эту землю, если верить автору китайского источника, населяла раса маленьких (около метра ростом) чернокожих людей. По мнению австралийского антрополога Нормана Б. Тиндейла, это было племя австралийских аборигенов, обитавшее когда-то в горах в районе Кэрнса (Cairns), что находится в северном штате Квинсленд[192].

Лекция, которую я прочитал в Королевском географическом обществе в марте 2002 г., транслировалась по радио также и на Австралию. После этого телекомпания «9-й канал» пригласила меня на передачу, где я должен был вести полемику с несколькими ведущими австралийскими учеными. Мое утверждение, что Золотой флот Чжэн Хэ достиг берегов Австралии раньше европейцев, не вызвало у них не малейшего удивления. Более того, мне тут же назвали несколько книг, где высказывалась та же самая мысль. Но если мое утверждение не вызвало возражений у австралийцев, подумал я, то что, интересно знать, скажут по этому поводу китайские ученые? Доктор Ван Тао из Института востоковедения при Лондонском университете как-то раз любезно предложил представить меня вдове профессора Вэя (Wei) из Нанкина. Как выяснилось, профессор Вэй посвятил всю свою жизнь изучению путешествий Чжэн Хэ. В особенности же его интересовали походы китайских Золотых флотов в сторону американского континента. Профессор Вэй собрал много ценного материала, готовился опубликовать книгу «Открытие китайцами Америки», но из-за постигшей его безвременной кончины, сделать этого, к сожалению, не успел. Несмотря на это, труды профессора хорошо известны в китайских академических кругах. К сожалению, на английский язык они до сих пор не переведены — возможно, по той причине, что в Китае их так и не удосужились издать. Что же касается вашего покорного слуги, то спешу сообщить, что среди китайских ученых мои откровения ни особого удивления, ни возражений также не вызвали.

После того, как мои труды были одобрены в Австралии и Китае, я — в который уже раз — задался вопросом: почему европейские и американские ученые продолжают утверждать, что Америку открыл Колумб, а Австралию — капитан Джеймс Кук? Неужели они до сих пор находятся в полном неведении относительно странствий по миру Золотых флотов Чжэн Хэ? Я решил прояснить эту проблему и, к большому своему удивлению, обнаружил, что на свете существует как минимум тысяча книг, где говорится о путешествиях китайцев в Америку в доколумбову эпоху. Одна только библиография на эту тему составляет два довольно увесистых тома[193]. Профессор Джордж Ф. Картер, ведущий американский эксперт по разведению кур и автор нескольких занимательных книг о странствиях Золотых флотов по миру, сказал мне так: «Ученые-синологи и искусствоведы-ориентологи давно уже знают об огромном влиянии, которое оказала китайская культура на древние американские цивилизации.

Но вот наши американисты, похоже, даже не подозревают о существовании китайской литературы, где говорится о том, что китайцы не только открыли Америку, но и создали на ее территории свои поселения»[194]. Высказывание профессора Картера можно счесть просто верхом тактичности. Другой бы на его месте заявил, что ученые-американисты просто не желают замечать очевидного. А какой-нибудь еще более желчный субъект к этому обязательно бы присовокупил, что жить, придерживаясь традиционных истин, куда спокойнее, нежели их опровергать, особенно если на этих истинах была сделана далеко не единственная академическая карьера. Я, впрочем, не сомневаюсь, что ученые, не зашоренные традиционным подходом к проблеме и с более широким кругозором, еще способны изменить свой взгляд на интересующий нас вопрос.

Смелое утверждение, что китайцы между 1421 и 1423 гг. фактически открыли весь мир, представляет собой радикальный отход от общепринятой теории о том, кто и когда открыл Новый Свет и нанес на карту новые земли и континенты. Но я уже не сомневался, что у меня хватит доказательств, подтверждающих этот мой тезис. Кроме того, курс астронавигации, который я прослушал, учась в военно-морском училище, давал мне возможность найти в пользу выдвинутого мною тезиса такие доказательства, каких ни один ученый, если он, конечно, не астроном, не сумел бы отыскать. Я вдруг почувствовал, что теперь даже самая тяжелая академическая артиллерия не в состоянии расстрелять мою теорию. Вдохновленный всеми этими не лишенными приятности мыслями, я решил переключить свое внимание на адмирала Чжоу Вэня и восстановить маршрут, по которому двигался его флот.

11
ОСТРОВ САТАНЫ

В октябре 1421 г., когда флоты Хон Бао и Чжоу Маня двинулись от Карибского моря в юго-западном направлении к берегам Южной Америки, флот адмирала Чжоу Вэня, воспользовавшись северным ответвлением Экваториального течения, взял курс на северо-запад. Я уже знал, что через какое-то время его флот достиг Азорских островов, лежавших на одной широте с Пекином. Эту информацию я получил благодаря карте «Кангнидо», на которую эти острова были нанесены задолго до того, как на них ступила нога европейца. Теперь мне надо было установить, где побывал Чжоу Вэнь до того, как бросил якорь у Азорских островов.

К тому времени, как Чжоу Вэнь достиг островов Зеленого Мыса, он уже прошел со своим флотом чуть ли не пол-мира и должен был знать, что таинственная земля Фусан лежит от него к западу. Во времена, когда жил и работал великий китайский картограф Чжу Сю Пэнь (Chu Ssu Pen; 1273–1337 гг.), китайцы уже просчитали с большой точностью расстояние между Тихим океаном и Атлантикой. Но Чжоу Вэнь мог определить, сколько ему идти на запад до Фусана, только при одном условии — если бы он точно знал, какое расстояние уже прошел его флот. Карта «Кангнидо», однако, показывает, что китайцы из-за течения, протащившего их корабли вдоль побережья Африки в районе Западного африканского выступа, неправильно оценили пройденное ими расстояние и ошиблись на пару тысяч миль. Стоя на якоре у острова Санту-Антан, самом живописном из всех островов Зеленого Мыса, Чжоу Вэнь, должно быть, полагал, что для того, чтобы добраться до земли Фусан, ему предстоит пройти еще 4000 миль в западном направлении (если бы он знал о своей ошибке, то это расстояние сократилось бы до 2000 миль). Хотя путь предстоял дальний, флот Чжоу Вэня все еще был в состоянии его преодолеть: запасов свежей воды и провианта для этого у него было достаточно Даже и без захода в другие порты.

К северу от экватора Атлантика представляет собой царство ветров и течений, которые круглый год движутся по часовой стрелке, образуя гигантский замкнутый круг (вернее сказать, овал). Британское адмиралтейство в эпоху парусников давало морякам военно-морского флота рекомендации, как использовать эти ветра и течения к своему преимуществу: «От Мадейры лучше всего идти прямо на запад, не упуская, однако, из вида островов Зеленого Мыса… от островов Зеленого Мыса правьте все время прямо [курс на Карибское море]… идите вместе с Северным и Южным экваториальными течениями, которые здесь соединяются, образуя широкий поток, движущийся к западу со средней скоростью в 2 узла[195]. От островов Зеленого Мыса течение доставит вас к Карибскому морю, где Северное экваториальное течение, снова разделившись с Южным, повлечет ваши корабли в северо-западном направлении в сторону Флориды. Далее оно движется на север вдоль американского побережья, а потом поворачивает по часовой стрелке к востоку, образуя течение Гольфстрим, которое потащит ваш корабль через Атлантику к Азорским островам, находящимся на расстоянии тысячи миль к западу от Португалии». К этому можно добавить, что потом течение, продолжая двигаться по часовой стрелке, устремляется в южном направлении, снова сворачивая к островам Зеленого мыса. Капитан корабля, у которого достаточно воды и провианта, может, отойдя от островов Зеленого Мыса, преспокойно бросить штурвал и прохаживаться по мостику в свое удовольствие — все равно течение, если, конечно, не будет штормов, рано или поздно доставит его обратно к той географическом точке, откуда он начал свое путешествие.

Движущееся на запад от островов Зеленого Мыса течение набирает максимальную силу на широте острова Доминика (Dominica). По этой причине все поколения мореплавателей — Колумб во время своего второго путешествия, испанские моряки XVI в. Родриго де Бастида и Хуан да Коса (Rodrigo de Bastida, Juan Da Cosa), французские и английские флоты во времена Наполеоновских войн — входили в воды Карибского моря через пролив между островами Доминика и Гваделупа. Можно с вероятностью приблизительно до 80 % утверждать, что в том случае, если китайцы, добрав продуктов и воды у островов Зеленого Мыса, снялись со стоянки в октябре 1421 г., то их корабли вошли в воды Карибского моря примерно в середине ноября.

Если следовать логике, то маршрут, по которому флот адмирала Чжоу Вэня шел по Карибскому морю, должен совпадать с курсом кораблей Колумба хотя бы по той причине, что направление ветров и течений в тех местах осталось неизменным и по сию пору. Следовательно, те земли и острова, которые открыли китайцы, были как бы открыты заново спустя 70 лет во время плавания Христофора Колумба в 1492 г. Читая дневники Колумба, которые он вел во время своего второго плавания, можно с большой точностью восстановить и маршрут флота Чжоу Вэня. Кроме того, если китайцы и вправду сделали какие-нибудь открытия в Северной Атлантике, то это обязательно должно было найти отражение на картах того времени. Поскольку я уже отыскал следы китайских странствий к Южной Америке и Австралии на картах Пири Рейса и Джина Ротца, мне следовало продолжить движение по проторенному пути и попытаться разыскать карту, на которую были бы нанесены острова и земли, открытые задолго до появления в этих водах европейцев.

В первой четверти XV в. крупнейшим европейским центром по изготовлению морских карт была Венеция, где трудился уже знакомый нам Фра Мауро, работавший, впрочем, не на Венецию, а на Португалию. Как я и предполагал, венецианские и каталонские карты (Каталония тогда входила в состав Арагонского королевства; известно, что каталонцы были отважными мореплавателями), вычерченные до 1423 г., ничего нового о Северной Атлантике мне нe поведали. Зато карта, датированная 1423 г. и вычерченная другим венецианским картографом, Жуани Пицциньяно, оказалась настоящим сокровищем. Эта карта Пицциньяно была обнаружена 50 лет назад и в начале 1950 г. была приобретена библиотекой имени Джеймса Форда Белла в Миннесотском университете. Надо сказать, ее подлинность никогда не подвергалась сомнению; более того, несколько известных историков написали на основании полученных при ее изучении данных ряд научных трудов.

Что ж, не скрою, ученые оценили эту карту по достоинству. Я стал изучать ее во всех подробностях (см. Введение, с.9), и пришел к выводу, что она значительно отличается от своих предшественниц. В отличие от более ранних европейских карт в ней уделяется внимание не одному только Средиземноморью, но и просторам Западной Атлантики, где изображены два больших острова — Антилия и Сатаназес, о которых в тогдашней Европе не имели ни малейшего представления. На карте, кроме того, показаны два острова поменьше — параболической формы Сайя, находящийся к югу от Сатаназеса, и почти квадратный остров Имана к северу от Антилии.

Если верить карте 1424 г., эти острова расположены на расстоянии «700 больших лиг»[197] к западу от Канарских островом, то есть неподалеку от Багамских, но на современных картах таких больших островов рядом с Багамскими нет. Так существовали на самом деле эти четыре острова или это всего лишь плод воображения венецианского картографа? По-видимому, другие средневековые картографы в их существование верили, поскольку изображения этих островов есть, по крайней мере, на 19 различных картах XV в. и на двух глобусах доколумбовой эпохи. С течением времени, однако, картографы все дальше и дальше передвигали эти острова в юго-западном направлении до тех пор, пока они не оказались в районе принадлежащих голландцам Антильских островов.

Начертанные на карте 1424 г. названия на португальском языке давали возможность предположить, что оригинал карты был сделан португальцами, но на картах Пири Рейса и Джина Ротца названия также нанесены на португальском языке. И это при всем том, что никто не считает португальцев первооткрывателями Антарктики, Патагонии или Австралии. Португальские летописи, хранящиеся в Торре ду Томбу, национальном архиве Португалии, заверяют нас, что Генрих Мореплаватель послал свои каравеллы на поиски островов Антилия и Сатаназес лишь после того, как получил позже карту, сходную с картой мира 1428 г. (См. «Огибая мыс Доброй Надежды», с. 109)[198]· Необходимо отметить, что в 1424 г. португальцы не обладали еще достаточными умениями, чтобы вычертить карту такого высокого качества и точности. Изображения Антилии и Сатаназеса, наоборот, поражают точностью и тщательностью работы. Исходя из всего этого, я пришел к заключению, что оригинал карты был вычерчен не португальцами, а китайцами. Тем не менее, мне нужны были доказательства, чтобы подтвердить свою точку зрения. Когда дело касается загадки той или иной карты, то нет лучшего способа разрешить ее, чем поставить себя на место картографа. Когда я служил на подводном флоте, мы много времени проводили в Карском море, фотографируя военные объекты, умению фотографировать береговую линию через перископ и вычерчивать на основании этих фотографий, полученных практически на уровне моря, абрис береговой линии я обучался, будучи еще курсантом военно-морского училища. Я решил, таким образом, смотреть на все изображенное на карте с точки зрения стоящего на палубе средневекового корабля картографа, который вряд ли видел больше того, что видит подводник, рассматривающий берег в перископ.

Когда корабли Чжоу Вэня вошли в воды Карибского моря, китайские моряки, по крайней мере дня за два до того, как увидели землю, стали получать своеобразные предупреждения о ее близости. Опытному моряку о близости суши может сказать многое: и внезапное изменение погоды, и направление ветра, и проплывающие над головой облака, и, конечно же, появившиеся в небе незнакомые птицы. А за несколько часов до появления на горизонте земли моряки начинают ощущать сладковатый, чуточку пряный запах влажной листвы. Поскольку Колумб входил в воды Карибского моря по проливу между островами в воскресенье, то назвал остров, лежавший от него к югу, Доминика — гак по-испански называется этот день недели. Остров же на севере он назвал Мари-Галант по имени своего флагманского корабля «Санта-Мария». Первым делом он подошел к острову Мари-Галант, но, не обнаружив там ничего достаточно для себя интересного, отбыл с течением дальше к северу. На следующий день он заприметил еще один остров, причалил к нему и, немного побродив по берегу, назвал его Гваделупой — в память о монастыре Божьей матери Гваделупской в Эстремадуре, где он побывал перед отплытием. Честно говоря, узнай католические монахи об этом острове побольше, они наверняка осудили бы Колумба, давшего острову такое название, по той простой причине, что эту землю населяло племя каннибалов. Некто Чанка (Chanca), взявший на себя труд вести дневник второго путешествия Колумба в Новый Свет, отмечает, что моряки, погуляв по песчаному пляжу и углубившись в мангровые заросли, обнаружили «хижины, числом тридцать, построенные из бревен и крытые пальмовыми листьями. Их обитатели использовали в качестве тарелок и мисок для еды долбленые тыквы — калабашки… а для питья — о, ужас! — человеческие черепа»[199]. К этому можно добавить, что в обнаруженной матросами деревеньке остались одни женщины — все местные мужчины, увидев в море паруса испанских каравелл, в ужасе бежали в горы.

Чудовищный трупный запах обескуражил испанцев еще больше. «В хижинах висели привязанные к потолочным балкам человеческие конечности, которые, судя по всему, представляли собой запас провианта. В одном доме торчала на колу отрезанная голова юноши, с которой еще капала кровь, в то время как его туловище жарилось в очаге вместе с нанизанными на ветку тушками диких гусей и попугаев»[200]. Туземцы использовали на войне и на охоте стрелы с наконечниками, сделанными из человеческих костей, а кроме того…

Побывавший на этом острове испанский литератор, живший примерно в одно время с Колумбом, отмечал, что «дикари, захватив в плен мальчиков и кастрировав их, откармливали их затем на убой, как каплунов»[202].

Жившему в XV в. цивилизованному человеку каннибализм, с которым столкнулся Колумб, представлялся, должно быть, не чем иным, как деянием дьявола. Уж не потому ли остров назван Сатаназес — то есть остров Сатаны? Напрашивается вопрос: не побывали ли здесь китайцы и не является ли остров Гваделупа тем самым островом Сатаназес, который изображен на карте Пицциньяно? Как бы то ни было, китайцы, как и Колумб 70 лет спустя, должны были подходить к этому острову с юго-востока — из-за ветров и течений, о которых мы уже столько говорили. Это я знал точно.

Я сосредоточил внимание на острове Сайя, который па карте Пицциньяно изображен к юго-востоку от острова Сатаназес. Я едва ли не воочию представлял себе, как китайский флот, распустив паруса, подходит к этому острову. Ничего удивительного: командуя субмариной «Рокуэл», я несколько лет ходил по Карибскому морю, посетил множество островон Карибского бассейна и сделал массу фотографий. Сайя, должно быть, типичный остров, каких здесь много: на нем наверняка есть горы, которые со стороны кажутся черными, и яркая, буйная тропическая растительность. Временами здесь хлещут тропические ливни, полностью скрывающие его очертания. До начала ливня птицы, чувствуя его приближение, поднимаются с деревьев и начинают носиться огромными стаями по небу, пронзительно крича, словно выдавая штормовое предупреждение.

Взглянув на современную карту, я пришел к выводу, что остров Сайя на карте Пицциньяно лучше всего соотносится с тесной кучкой островов Ле-Сент (Les Saints, острова Всех святых). Последние имеют сходные с островом Сайя общие очертания и занимают на карте примерно то же место по отношению к Гваделупе, что и Сайя по отношению к Сатаназес После долгих размышлений над всем этим я почти утвердился в мысли, что островам Сайя и Сатаназес, изображенным венецианцем, на современной карте соответствуют острова Ле-Сент и Гваделупа. Как было уже отмечено ранее, китайский флот, принимая во внимание его среднюю скорость и скорость течения, должен был подходить к этой группе островов в ноябре 1421 г. Исходя из максимальной высоты гор на островах Ле-Сент (примерно 1 тысяча футов), я позволил себе предположить, что китайцы, стоя на палубах своих «плавучих сокровищниц», должны были заметить очертания этой земли да расстоянии 25 миль, когда их корабли еще шли по проливу Доминика. Со стороны этого пролива в Карибском море они могли также видеть остров Мари-Галант, расположенный до милями севернее, и горы острова Доминика 10 милями южнее. Интересно, что эти два острова на карте Пицциньяно не отмечены. Вывод очевиден: китайцы шли по проливу Доминика безлунной ночью. Когда я навел соответствующие справки, выяснилось, что новолуние в рассматриваемый нами период пришлось в этих местах на 25 ноября 1421 г., стало быть, китайцы могли подойти к островам Ле-Сент на рассвете 26 ноября 1421 г.

В сущности, «земля» Ле-Сент представляет собой некий конгломерат из нескольких островов: двух побольше — Тер-де-Бас (Terre de Basse) и Тер-де-О (Terre de Haut) и трех совсем маленьких — Ла-Кош и Гран-Иле (La Coche, Grand Ilet) на юге и Иле-а-Кабри (Ilet a Cabrit) — на севере. Большие острова обладают куда более выраженным рельефом, чем маленькие. Китайцы, подходившие к Ле-Сент с юго-запада, видели прежде всего большие острова и горы на них; другие острова, поменьше, находились как бы на заднем плане, образуя на горизонте единый с главными островами силуэт. Китайцы, таким образом, приняли группу островов Ле-Сент за один крупный остров с южным побережьем, изогнутым в виде параболы. По крайней мере, остров Сайя на карте Пицциньяно имеет именно параболическую форму. Зная о том, что китайские картографы вели наблюдение с палубы «плавучей сокровищницы», то есть фактически чуть выше уровне моря, я мог с большой, сравнительно, точностью — в пределах двух миль — определить место, откуда велись съемки берега.

Что еще могли видеть китайцы с того места, откуда они вели Наблюдение? То же самое, что увидел Колумб, бороздя эти воды спустя 70 лег. «Золотистые лучи восходящего солнца высветили удивительно романтический пейзаж. Прежде всего мы увидели окруженный изумрудной зеленью огромный вулкан, чья вершина была скрыта облаками. По этой причине казалось, что скатывавшиеся вниз по склонам вулкана отливавшие серебром струи горных стремнин стекают прямо с неба… Небосвод пестрел от стай перелетавших с острова на остров ярко расцвеченных и пронзительно кричавших попугаев и других не менее нарядных и ярких тропических птиц. Ветер доносил до нас одуряющие пряные запахи тропической растительности»[203]. «Огромный вулкан», о котором пишет участник путешествия, есть не что иное, как вулкан Суфриер (La Souffriere) на Гваделупе, что лежит в 18 милях к северо-западу. Вулкан Суфриер находится в глубине острова, а его вершина и впрямь зачастую сокрыта облаками. Здесь нередки проливные дожди, а по склонам вулкана стекают быстрые горные потоки. На восточном склоне есть даже водопад — Карукера-Фолз (Karukera Falls) — чьи воды низвергаются с высоты более 120 метров. Китайские джонки находились в пути по меньшей мере три недели, и, я уверен, китайцы не устояли перед соблазном пристать к берегу и набрать свежей пресной воды. Для этого им нужно было лишь немного изменить курс.

Я обратил внимание на начертанные на карте Пицциньяно странные слова — «кон» и «имана». Чтобы расшифровать значение этих слов, я поначалу воспользовался услугами своего приятеля — любителя кроссвордов. Тот сообщил мне, что слово «кон» можно истолковать как «раковина», а также как «гора или вулкан конической формы». Это все, конечно, было очень интересно, но в узко практическом смысле пользы мне принесло мало. Тогда я обратился к профессору Жоау Камплью душ Сантушу, эксперту по средневековому португальскому языку, который в это время работал в посольстве Португалии в Лондоне. Он дал мне такое объяснение: «вулкан» (коп) «извергается здесь» (имана). Я был искренне благодарен профессору: эта короткая фраза показалась мне исполненной глубочайшего смысла. Я мысленно нанес эти слова на карту современной Гваделупы, в том ее месте, где находятся вулканы Суфриер, Ситерн и Лешель (La Citerne, L’Echelle). Напрашивался вопрос: было ли извержение хотя бы одного из этих вулканов в 1421 году? Смитсоновский институт в США в ответ на мой запрос сообщил мне по электронной почте, что в Гваделупе в период с 1400 по 1440 гг. имели место два извержения. Из-за погрешностей, которые бывают при радиоуглеродном анализе, установить точную дату этих извержений не представлялось возможным[204]. Зато мне совершенно определенно дали понять, что в течение последующих 250 лет извержений вулкана на Гваделупе не было. Что же касается других островов Карибского бассейна, то там не наблюдалось извержений на протяжении всего XV столетия[205]. Поскольку надпись на карте Пицциньяно могла иметь отношение лишь к тем извержениям, которые имели место до 1424 г., я неожиданно для себя заполучил отличное свидетельство того, что картограф посетил острова Карибского моря никак не позже 1424 г., то есть за 68 лет до Колумба.

Что и говорить, кое-какие погрешности на карте Пицциньяно имеются. Но если разобраться, в этом ничего удивительного нет — ветры и течения в очередной раз сыграли с китайцами злую шутку, основательно спутав все их расчеты. К примеру, когда китайские джонки направлялись к водопаду на Гваделупе, их одновременно сносило в сторону островов Ле-Сент, поскольку течение незаметно для экипажей продолжало тащить корабли в западном направлении. Когда они проходили мимо северо-восточной оконечности Ле-Сент, картограф с расстояния в полмили нанес на карту очертания залива Мариго (Baie du Marigo). При этом восходящее солнце Находилось у него за спиной. Быть может, из-за того, что залив был так близко и так ярко освещался солнцем, картограф явно преувеличил его размеры и в таком вот увеличенном виде нанес на карту, которую позже скопировал Пицциньяно. Картограф продолжал работать, несмотря на то, что джонки Двигались все дальше к Гваделупе. Так, залив Дю-Пен-дю-Сукре (Passe du Pain du Sucre) он изобразил уже с расстояния 7 миль. Было уже начало двенадцатого, и солнечные лучи (все это время корабли двигались со средней скоростью 4,8 узла и изменили свое положение относительно Солнца) начали слепить картографу глаза. Большее удаление от объекта и изменившееся освещение не замедлили сказаться на работе картографа — этот залив на карте получился куда меньших размеров, чем ему следовало быть. Я решил проверить, верно ли я рассуждаю, и показал свои расчеты одному научному сотруднику из Королевского географического общества, который в прошлом тоже был моряком. Выслушав мои аргументы, он, как и я, пришел к выводу, что остров Сайя у Пицциньяно и острова Ле-Сент на современной кар ге суть одно и то же. По его мнению, они изображены точно так, как видятся с высоты палубы (то есть практически на уровне моря), когда корабли приближаются к ним с юго-востока.

Определив время, когда картограф наносил на карту очертания островов Ле-Сент, я затем подсчитал, что джонки должны были войти в залив Гран-Анси (Baie de Grand Anse) на южном побережье Гваделупы примерно в 12 часов пополудни. Мне не составляет труда представить себе, как китайские моряки наполняли емкости пресной водой, стоя чуть ли не по пояс среди белых, пурпурных и голубых гибискусов (помните? — «Ветер доносил до нас одуряющие, пряные запахи тропической растительности»). На острове в изобилии росли также кокосовые пальмы, маниока, красный жгучий перец и юкка: другими словами, у моряков было что захватить с собой в путь помимо воды. Море у берега кишело рыбой, на коралловые рифы выползали огромные крабы, а на отмели можно было поймать лангустов. Я чуть ли не воочию вижу, как матросы, погрузив бочки с пресной водой на корабли, ловили рыбу, собирали в корзины лангустов и крабов и, стоя на Камне, стирали в ручье свои просоленные потом и морской водой белые робы. Можно не сомневаться, что они не оставили своим вниманием и тропические фрукты, набивая ими мешки и корзины, чтобы отвезти в лодках на корабли. Покончив с работой, моряки, скорее всего, купались в прогретой солнцем спокойной воде залива. Тот, кто не ходил на корабле в море по месяцу и больше и не видя даже краешка земли, не в состоянии вообразить, какое это огромное удовольствие для моряка поплескаться в теплой водичке. Когда я командовал субмариной «Рокуэл» и ходил по Карибскому морю, мы, найдя небольшой островок с хорошей, удобной бухтой, бросали там якорь и отправлялись в надувных лодках на берег. Не припомню, чтобы кто-либо из моряков отказался от подобной экскурсии: ведь на берегу можно было вволю полакомиться фруктами и вареными лангустами. Это не говоря уже об изумительных пляжах с их белым песком, на котором так приятно нежиться на солнце после купания в море.

На островах в восточной части Карибского моря ближе к вечеру начинает дуть холодный бриз, пляжи остывают, и на берегу становится неуютно. Поскольку китайцы высадились на атлантическом побережье острова, открытом всем ветрам, им следовало позаботиться о закрытой стоянке для кораблей и более приспособленном для ночевки людей месте. Если плыть часа два вдоль восточного берега острова, можно добраться до тихой якорной стоянки, расположенной между двумя коралловыми островками в южной части залива Санта-Мария. Думаю, что китайцы, как и Колумб 70 лет спустя, выбрали для отдыха и ночевки именно это место. По моему мнению, то же самое место для стоянки выбирали французские и английские моряки, когда через 400 лет после описываемых нами событий подходили к берегам Гваделупы. На первый взгляд, это предположение не выдерживает никакой критики: в самом деле, зачем морякам разных наций на протяжении столетий бросать якорь у берега не особенно примечательного острова, отстоящего на тысячи миль от крупных портов? А ведь об этом позаботилась сама мать-природа.

Движущиеся по часовой стрелке ветра и течения в буквальном смысле протащили корабли адмирала Чжоу Вэня от островов Зеленого Мыса через всю Атлантику, после чего втянули его флот через проход Доминика в воды Карибского моря, а потом китайские моряки увидели великолепный вулкан Суфриер на Гваделупе с его сверкавшими на солнце горными стремнинами и водопадами, низвергавшимися, по мнению многих путешественников, «прямо из облаков», вечно клубившихся у его вершины. Набрав воду у атлантического побережья острова, они стали искать тихую стоянку для ночевки и нашли такую — закрытый заливчик неподалеку от низвергавшегося с крутого склона вулкана водопада. Чего они поначалу не знали, так это того, что земля, напоминающая рай, является, по сути, сатанинской землей, то есть островом Сатаны, который населяет племя карибов — самых кошмарных во всем бассейне Карибского моря каннибалов. Да, именно так: остров Гваделупа являлся пристанищем охотников за черепами, которые в деле охоты за людьми не знали себе равных. Я провел целый день в Британской библиотеке, читая отчеты о втором путешествии Колумба в Новый Свет. В дневнике одного из испанских моряков я нашел упоминание о нападении карибов на флот Колумба. «Эти карибы со всех сторон окружили нас на своих каноэ… В завязавшемся сражении был убит испанский моряк». Колумб жестоко отомстил карибам, отдав приказ открыть огонь из пушек, а сам со шпагой в руке подбежал к поднявшемуся на борт его каравеллы дикарю, распорол ему клинком живот, да так, что у того все внутренности вывалились наружу, а потом столкнул его в воду. По заверениям очевидцев, «кишки дикаря плавали рядом с ним в воде». Казалось бы, дикарю пришел конец — но не тут-то было. Одной рукой раненый кариб, продолжая оставаться На плаву, запихал выпавшие внутренности в живот, а другой метнул в испанцев снабженное зазубренным наконечником копье[206].

Прочитав об этом происшествии, я решил завершить свои дневные труды и отправился домой. Когда я шел по улице, мне неожиданно пришло в голову, что карибы, оправившись от первоначального испуга, охватившего их при виде больших кораблей, наверняка напали на китайцев. Уж такой это был агрессивный народ: ведь недаром они с таким ожесточением атаковали испанцев. Обдумав все это, я чуть ли не бегом вернулся в библиотеку — что, если в дневниках испанцев есть какое-либо упоминание о высадке китайцев на Гваделупе и об их схватке с карибами? Снова засев за изучение документов, рассказывавших о втором путешествии Колумба в Новый Свет, я наткнулся на такие вот удивительные строки:

На островах Карибского моря железной руды нет, как нет ее и во всей Южной Америке. Кроме того, испанцы верно подметили, что островитяне плавали на выдолбленных на ствола толстого дерева каноэ, на которые — как бы ни были они велики — кормовые рули не навешивались. Зато в Китае кормовые корабельные рули были в ходу уже в I в. н. э. Интересно, что в Европе их стали навешивать на корабли только в XIV в. Что же касается высказанного испанцами предположения, что найденный в хижине руль принадлежит каравелле «Санта-Мария», то это, доложу я вам, полная чушь. «Санта-Мария» потерпела крушение у берегов острова Гаити, который находится на северо-западе на большом удалении от Гваделупы. В тех краях царствует Гольфстрим, который увлек бы обломки кораблекрушения в противоположном от Гваделупы направлении, то есть в сторону Новой Англии. У меня возникло и стало крепнуть ощущение, что и кормовой руль, и железный горшок есть не что иное, как свидетельства какого-то несчастья, случившегося с одной из китайских джонок.

Китайцам, чтобы избежать нападений карибов, наверняка пришлось (как в свое время и испанцам) сесть на корабли и выйти в открытое море. Отойдя мили на три от берега и чувствуя себя после этого в полной безопасности, они, должно быть, обогнули южную оконечность Гваделупы и пошли, подгоняемые ветром, вверх (то есть на север) вдоль западного побережья острова, нанося попутно его очертания на карту. В частности, картограф нанес на карту мыс Вьё-Абитанс (Vieux Habitants), залив Анси-де-ла-Барк (Anse de la Barque) и залив Дешес (Deshaies). По моим расчетам, на следующий вечер китайцы должны были достигнуть залива, который нынче именуется Ле-Гранд-кю-де-сак-Марен (Le Grande cul de sac Marin). Оттуда открывается вид на Гран-Тер (Grande Terre) — восточный остров Гваделупы. Этот остров представляет собой плоский участок суши, где высота рельефа варьируется от 50 метров у берега до 100 метров в глубине острова. Днем со стороны залива остров еще видно, но вот в сумерках — а китайцы, как уже говорилось, вошли в залив Ле-Гранд кю-де-сак-Марен вечером — он представляется им неким темным, расплывчатым пятном, чуть темнее, чем окружавшая их во мраке вода. Картограф, скорее всего, мало что видел, а потому очертания Гран-Тер на карте весьма неопределенны. Выйдя из залива, китайские корабли, подгоняемые попутным ветром и течением, двинулись по Карибскому морю в северо-западном направлении. Очень может быть, что они стремились как можно быстрее достичь 39°53′ северной широты. Это географическая широта современного Атлантик-Сити, что в штате Нью-Джерси, а также широта Пекина. Последнее обстоятельство для нас особенно важно, поскольку для китайцев оказаться на географической широте, на которой расположен Пекин, означало возможность сверить свои карты по широтам и произвести основные исчисления для определения местонахождения судна в Мировом океане.

Картограф изобразил острова Ле-Сент так, как он увидел их с палубы своего корабля, то есть находясь практически на уровне моря. Хотя на карте Пицциньяно вместо группы островов изображен всего один, он, по крайней мере, находится в верном положении по отношению к Бас-Тер (Basse Terre) — западному острову Гваделупы. На чертеже острова Сатаназес (Гваделупы) правильно прорисован контур западного побережья острова Бас-Тер, верно изображены заливы и реки и, что самое главное, отмечены вулкан Суфриер и два других, поменьше. Более того, на карте Пицциньяно имеется надпись, свидетельствующая о том, что эти вулканы извергались во время пребывания на острове китайцев. Сведения, полученные из Смитсоновского института, подтверждают тот факт, что вулканической активности в этот период времени на других островах Карибского моря не наблюдалось. Поэтому у меня не было никаких сомнений, что Сатаназес на карте Пицциньяно и Гваделупа (вернее, остров Бас-Тер) на современной карте — это одно и то же. Точно так же остров Сайя соответствует группе островов Ле-Сент — в этом у меня тоже не было никаких сомнений. Зная истинные размеры острова Бас-Тер, которые, на мой взгляд, в целом соответствуют размерам острова Сатаназес на карте Пицциньяно, я имел возможность установить размеры острова Антилия. А для того, чтобы определить положение Антилии, мне всего-навсего было нужно исследовать пространство Карибского моря в 60 километрах к северо-западу от Сатаназеса и найти остров длиной в 135 километров и 50 километров в поперечнике.

Я стал разглядывать современную карту Карибского моря и изображенные на ней острова в поисках участка суши, который бы соответствовал по размерам и очертаниям острову Антилия на карте Пицциньяно. На мой взгляд, выдвинутым мною требованиям более всего отвечал остров Пуэрто-Рико, лежащий точно на пути движения китайского флота, который, после того как он отошел от острова Бас-Тер, двинулся в северо-западном направлении. Я сравнил очертания острова Антилия на карте Пицциньяно с очертаниями острова Пуэрто-Рико. Без сомнения, сходство между ними имелось, и, на мой взгляд, значительное. Помню, что когда я это осознал, у меня голова пошла кругом. Понимая всю важность сделанного мной открытия, я вышел из дома и устремился в ближайший бар, чтобы отметить свои достижения хорошей выпивкой.

На следующее утро я снова отправился в Британскую библиотеку. Тут мне пришло в голову, что мои изыскания могли до такой степени меня утомить, что я буду лишен возможности критически оценивать свои труды. Возникла необходимость все как следует проверить заново. Я взял современную крупномасштабную карту Пуэрто-Рико и сравнил ее с изображением острова Антилия на карте Пицциньяно. Как только я проделал эту операцию, у меня исчезли последние сомнения в своей правоте. Сходство между островами было просто поразительное! Общие очертания, очертания береговой линии и заливов — совпадало буквально все. Изображения, что называется, можно было просто накладывать одно на другое. Особенно хорошо на карте Пицциньяно были прорисованы очертания заливов — Попсе, гуаянилья, Сан-Хуан и Маягуэс (Ponce, Guayanilla, San Juan, Mayaguez). За исключением юго-восточной оконечности, Антилия и Пуэрто-Рико походили друг на друга, как пара перчаток одной кожи. Исполнение картографических работ находилось на чрезвычайно высоком уровне, какого португальцы в 1424 г. достичь еще не могли.

Что же касается юго-восточной оконечности острова на карте у Пицциньяно, вытянутой несколько более, чем нужно, то этот дефект легко объяснить. После того как китайцы покинули Гваделупу, ветра и течения повлекли их на северо-запад; точно таким же путем шел позже и флот Христофора Колумба. Находясь в 60 милях восточнее Пуэрто-Рико, китайские путешественники первым делом увидели на горизонте мрачную, в форме наковальни, махину вулкана Эль-Юнке (El Yunque), который находится на восточной части побережья Пуэрто-Рико, и решили повернуть к острову, чтобы набрать свежей воды. Как это уже часто бывало, когда китайцы приступали к исследованию береговой черты вновь открытой ими земли, их флот разделился на две группы. Одна группа кораблей пошла к северу, а другая — к южному побережью Пуэрто-Рико. Когда съемки местности проводили две группы кораблей одновременно, то на это уходило вдвое меньше времени. Если бы китайские корабли подходили к Пуэрто-Рико в темное время суток и если бы они двигались со средней скоростью 4,8 узла (а так оно, по-видимому, и было), то они прошли бы южнее острова Вьекес (Vieques) и не увидели бы, что остров отделен от большой земли узким проливом. То есть они изобразили бы его на картах как часть острова Пуэрто-Рико, или Антилии[208]. На карте Пицциньяно У восточного побережья Пуэрто-Рико (Антилии) нанесено португальское слово «ура» — то есть ураган. Это свидетельствует, что здесь флот Чжоу Вэня попал в сильную бурю (или бури) и его корабли вынуждены были со всей поспешностью искать у берегов острова убежище в виде какой-нибудь закрытой бухты, залива или гавани. Это важно отметить, поскольку этим объясняется та тщательность и точность, с которой китайцы нанесли на свои карты все мало-мальски значительные заливы и бухты на южном, западном и северном побережье острова. Еще раз замечу, что все это было сделано задолго до того, как родился Христофор Колумб.

Поврежденные штормом китайские корабли, завершив исследование побережья Пуэрто-Рико, распустили паруса и, подгоняемые сильными, штормовыми ветрами, двинулись в северном направлении, стремясь достичь широты, на которой расположен Пекин. Если моя теория верна, думал я, то китайцы обязательно должны были оставить какие-нибудь свидетельства своего пребывания на этой столь важной для них широте. Я был уверен, что китайцы пересекли Северную Атлантику, поскольку надпись, вырезанная на каменном обелиске, воздвигнутом адмиралом Чжэн Хэ в Лю-Цзян-Чане (Liu-Chia-Chang) на юге Китая после окончания шестого путешествия, гласит: «Земли за горизонтом во всех концах света стали подвластны Китайской империи — как бы далеко на севере или на западе они ни лежали»[209]. По моему мнению, упомянутые адмиралом дальние западные земли есть не что иное, как тихоокеанское и атлантическое побережья Северной Америки. Увы, найти подтверждение этому в официальных китайских источниках я был не в состоянии — мандарины уничтожили все записи о путешествиях Золотой армады Чжэн Хэ. И мне в который уже раз пришлось отыскивать доказательства китайских географических открытий, роясь в старинных картах и лоциях в поисках той, где были бы запечатлены западные земли Северного полушария до прихода туда европейцев. Другими словами, мне нужно было найти карту, которая дополняла бы карту Пицциньяно.

Меня вывела из затруднительного положения карта мира, известная в научных кругах под названием карты Кантино. Я обнаружил эту удивительную карту в библиотеке Эстенсе в итальянском городе Модена, когда разыскивал там свидетельства посещения флотом Чжоу Маня Центральной и Южной Америки. Карта Кантино была вычерчена неизвестным Португальским картографом и некоторое время находилась во владении у Альберто Кантино, торгового агента феррарского герцога Эрколе д’Эсте. Богатый купец Альберто Кантино вовсе не был мифической личностью, и его существование никогда не подвергалось сомнению. По этой причине октябрь 1502 г. — время, когда он приобрел эту карту, — представляется мне вполне реальным.

Китайский флот, оставив побережье Пуэрто-Рико, двинулся, подгоняемый ветрами и течениями, в северо-западном направлении в сторону Эспаньолы и Кубы, а потом, продолжая рассекать форштевнями своих кораблей воды Карибского моря, направился к побережью Флориды. Следы этого маршрута мы находим на карте Кантино, поскольку на ней изображены и Эспаньола, и Куба, и многие другие острова Карибского бассейна, как и те, что находятся у побережья Флориды. Интересно, что хотя на этой карте изображение Африки, а также многочисленных островов и архипелагов Индийского океана выполнены с поразительной точностью, изображение островов бассейна Карибского моря на первый взгляд не выдерживает никакой критики. Многие из этих островов ни по размерам, ни по форме не соответствуют современным изображениям. Разумеется, я сразу же задался вопросом, почему такой дотошный прежде картограф допустил в этой части своей работы столько грубых ошибок.

Разглядывая карту Кантино, я долго размышлял над этом проблемой и почти уже отчаялся ее разрешить, как вдруг в один прекрасный день на меня словно снизошло озарение. Я пришел к выводу, что в 1421 г. уровень моря был значительно ниже, чем в наши дни! Глобальное потепление вызвало таяние полярных льдов, по причине чего уровень Мирового океана стал медленно, но неуклонно подниматься. Британская океаническая лаборатория Праудмана в Биркенхеде дает следующие цифры: за последние несколько веков уровень коды в морях и океанах поднимался ежегодно на 1–2 миллиметра. Другие не менее уважаемые океанические лаборатории дают более высокую цифру — в среднем до 4 миллиметров в год. Таким образом, за прошедшие с 1421 г. почти 6 веков уровень воды в Мировом океане поднялся на высоту от 4 до 8 футов. Я поступил просто: сложил 4 и 8 и разделил на 2 — получилось 6 футов. Это был средний показатель, которого я и решил придерживаться впредь во всех своих расчетах.

Карты Британского адмиралтейства, на которых изображены острова бассейна Карибского моря[210], позволили мне по-новому взглянуть на этот обширный район. В 1421 г. участки суши, которые нынче находятся под водой, представали перед взглядом путешественника в виде длинных отмелей, островков с плоским рельефом, а также скал и рифов, о которые разбивались волны, образуя вокруг них пенящиеся буруны. К примеру, отмели и рифы у острова Большая Багама (Great Bahama), протянувшиеся от острова Андрос (Andros Island) к югу в направлении Кубы, в 1421 г. представляли собой длинный участок суши, достигавший широты тропика Рака. Даже сейчас там есть места, где, если верить военно-морской лоции, обросшая кораллами песчаная коса «едва прикрыта водой»[211]. Китайскому картографу XV в. все пространство от Кайо-Гуайява (Cayo Guajava), что в центре северного побережья Кубы, вплоть до широты, на которой расположен Майами, должно было представляться длинной полоской суши, своего рода продолжением острова Кубы. Когда китайцы достигли Кубы, ветра и течения потащили их корабли вдоль северо-восточного побережья острова, а потом дальше на север — к островам Андрос и Большая Багама. Надо сказать, остров Андрос в наши дни — любимое пристанище подводников. Там у юго-восточного побережья есть огромная глубоководная впадина, где резвятся капитаны атомных подводных лодок, гоняя свои суда на всех режимах в безмолвных глубинах океана. Иногда субмарины развивают Там скорость до 40 миль в час, что равняется скорости курьерского поезда. Закончив учения, субмарины всплывают, и их Команды сходят на берег, чтобы поваляться под пальмами на прекрасных пляжах Андроса, потягивая «Бакарди» или кока-колу. Если, как я предполагаю, китайский флот шел в тех краях ночью, то китайцы не заметили бы покрытых водой отмелей в длинной полоске земли на западе и, как следствие этого, не нанесли бы их на карту. Кстати сказать, именно так и показано на карте Кантино. Когда я прикинул, как могла бы выглядеть современная карта этого района, если бы воды Карибского моря вдруг опустились на один фатом — то есть на одну морскую сажень (6 футов), — то неожиданно выяснилось, что многие мелкие лагуны между островами Карибского моря сразу бы выступили из воды и превратились в участки суши. Я «подправил» современную карту в соответствии со своей теорией и сравнил ее с картой Кантино. Похоже, моя очередная догадка опять оказалась верной: «модернизированная» мною карта почти во всех деталях совпала с изображением на карте Кантино. Я с облегчением перевел дух — карте Кантино снова можно было доверять.

Теперь мне необходимо было выяснить, не вычертил ли карту Кантино какой-нибудь испанский или португальский картограф, ходивший по Карибскому морю вместе с Колумбом в 1492 г. Как-никак, о карте Кантино впервые упоминается в 1502 г., то есть через 10 лет после путешествия генуэзца. Несколько известных ученых до сих пор не могут сойтись во мнении, где именно высадился Колумб, когда вошел в воды Карибского моря: у острова Самана или у острова Кэт (Samana Cay, Cat Island).

Нет единого мнения у ученых и о том, в каком месте на побережье Кубы Колумб ступил на землю, когда подошел к этому острову. Увы, надо признать, что Колумб и те, кто ходил ι ш его каравеллах, были никудышными картографами. Так, в своем первом путешествии Колумб, вычисляя географическую широту, на которой находилось его судно, ошибся на целых 20°и без всякого на то основания полагал, что находится у побережья Новой Шотландии (Nova Scotia). В определении долготы он тоже ошибся как минимум на тысячу миль. Даже если предположить, что на борту каравеллы Колумба находился приличный картограф, который нанес на карту Карибского моря открытые этим мореплавателем острова и земли, перекочевавшие потом на карту Кантино, то непонятно, откуда взялись на этой карте изображения Африки и Индийского океана, где Колумб никогда не был. Исходя из всего этого, я заключил, что ни Колумб, ни ходившие с ним в плавание картографы не могли вычертить оригинал карты Кантино.

Но, быть может, эта карта — результат трудов какой-нибудь неизвестной нам испанской или португальской экспедиции? Прежде чем обсуждать этот вопрос, давайте снова бросим взгляд на карты Кантино и Пири Рейса. В 1501 г., после того как Пири Рейс отобрал клочок карты у плававшего вместе с Колумбом испанского моряка, на его карте появились достоверные изображения Южной Америки и Антарктики. В 1502 г. на карте Кантино появились достоверные изображения Африки, а также островов и архипелагов Индийского океана и Карибского моря. По моим расчетам, чтобы получить точное изображение всех земель и архипелагов на просторах Индийского океана, потребовалось бы никак не меньше 30 судов с находившимися у них на борту квалифицированными картографами. Я уже не говорю о Южной Америке, Антарктике и Африке. Ни Португалия, ни Испания в то время флотами таких размеров не обладали, а если бы даже и обладали, то не выслали бы такое количество кораблей для исследования морских просторов — военный флот им был нужен для ведения боевых действий с населявшими Северную Африку арабами. Один только Китай располагал тогда Достаточным количеством кораблей, чтобы одновременно Отправить несколько больших флотилий в плавание по Мировому океану. Нет, нанести на карту изображение новых земель и континентов могли только китайцы.

Внимательнейшим образом рассмотрев острова Карибского бассейна, изображенные на карте Кантино, я понял, что могу, в общем, проследить путь китайских картографов. Для того чтобы во всех деталях нанести на карту тот или иной остров, им надо было исследовать его побережье со всех сторон. Для этого китайцы посылали для экономии времени сразу два корабля, которые шли параллельно друг другу вдоль противоположных берегов острова. Поскольку Карибское море изобилует островами и архипелагами, китайцам для па несения этих земель на карту требовалось задействовать сразу 5 или 6 эскадр. По моим расчетам, в исследовании бассейна Карибского моря принимали участие от 10 до 20 судов одновременно. Если предположить, что находившиеся на них картографы вели съемки местности по 10 часов в день, а корабли при этом шли со средней скоростью 4,8 узла, то размеры территории, которая наносилась ежедневно па карту, превышала 15 тысяч квадратных миль. Таким образом, полное описание указанного региона могло быть сделано китайцами в течение 4-х, максимум — 6 недель.

Многие из островов Карибского моря обладают невысоким, а то и плоским рельефом, и их окружают обширные, скрытые водой отмели. Поэтому китайцам, которые старались идти как можно ближе к берегу, постоянно приходилось думать о безопасности своих кораблей. Несмотря на подстерегавшие их опасности, китайцы исследовали новые земли на всем протяжении от острова Куба и острова Андрос вплоть до побережья острова Большая Багама и островов Берри (они также нанесены на карту Кантино). Картографы, стараясь сберечь время, часто работали и по ночам, подвергая из-за этого свои корабли риску натолкнуться на препятствия, которые Британские военно-морские лоции именуют «едва прикрытыми водой участками суши» или «скрытыми под поверхностью воды рифами». И это не пустые слова. На одном, особенно опасном отрезке пути в 40 морских миль[212] китайских мореходов подстерегали сотни скрытых водой острых рифов, почти каждый из которых был в состоянии пробить или разрезать даже сверхпрочную тиковую обшивку днища. Полагаю, что эти 40 миль китайцам стоили дорого и они наверняка потеряли здесь одно или два судна. А подобных участков в этом районе — превеликое множество! Я не сомневаюсь, что, исследуя этот район, китайский флот понес тяжелые потери. Уверен, кроме того, что, когда китайцы подошли к островам Берри, даже уцелевшие в этом трудном походе корабли находились в плачевном состоянии: борта у них были пробиты, а многие водонепроницаемые отсеки затоплены. Должно быть, и моряков в этих катастрофах погибло немало.

Это все, конечно, невеселые выводы. Зато они навели меня на мысль, где искать материальные свидетельства китайских странствий по Карибскому морю. Я решил начать поиски обломков китайских судов в Флоридском заливе, неподалеку от островов Берри.

12
ЗОЛОТОЙ ФЛОТ САДИТСЯ НА МЕЛЬ

Когда вы с мелководья входите в глубокие океанские воды, сразу меняется высота и ритм движения волны, а морская вода приобретает другой цвет и даже запах. Этот феномен известен всем, кто ходил по морям и океанам. Был он известен и адмиралу Чжоу Вэню. Когда его флот миновал острова Берри, он сразу понял, что его корабли вошли наконец в глубокие воды — пролив Провиденс (Providence Channel), который вел к Флоридскому проливу. В составе флота Чжоу Вэня наверняка находилось несколько сильно поврежденных джонок, которые отчаянно нуждались в ремонте. По этой причине адмиралу Чжоу Вэню, прежде чем снова выпускать свои корабли на океанский простор, следовало найти место, где было бы можно вытащить поврежденные суда на берег и отремонтироваться. И с этим следовало поторапливаться, поскольку у поврежденных кораблей (я лично в этом не сомневаюсь) открылась течь, и они могли не дотянуть до большого порта или удобной гавани.

Я приступил к тщательному изучению островов Берри и окружавших их вод и земель. Для этого я воспользовался крупномасштабными картами Британского адмиралтейства[213], а также «Атласом погибших кораблей» Коффмана[214]. Если верить этим двум чрезвычайно авторитетным источникам, рассматриваемый нами район Карибского моря является настоящим кладбищем погибших кораблей. Атлас Коффмана определяет их как затонувшие испанские галеоны, корабли более позднего периода и старинные суда не установленного года постройки и неизвестной национальной принадлежности. Я решил сосредоточить свое внимание на третьей группе кораблей, упоминавшихся в атласе, после чего стал листать адмиралтейскую лоцию. Воистину это был драматический момент, поскольку британские карты показали, что остовы восьми «судов неизвестного года постройки и национальной принадлежности» лежат на морском дне в 40 милях или 6 часах хода от того места, где китайцы, по моим расчетам, должны были войти в воды пролива Флорида. Четыре погибших корабля[215] обозначены на карте у рифов острова Малая Багама _и у побережья Флориды, а еще четыре[216] — чуть дальше к югу. Взяв крупномасштабную карту, я отметил, что корабли, затонувшие в южной части этого района, словно магнитные стрелки указывают на группу небольших островов — Северный и Южный Бимини, Ган и Оушэн-Кей (North and South Bimini, Gun, Ocean Cay, расположенных в 15 милях от Малой Багамы. Затонувшие корабли развернуты в сторону островов носами — похоже, их команды приложили все силы, чтобы достичь земли, но, к сожалению, немного до нее не дотянули: к примеру, одна из погибших джонок находится на расстоянии какой-нибудь мили от острова Северный Бимини. Обломки всех четырех кораблей лежат на мелководье, так что, если экипаж не сожрали акулы, люди, вероятно, добрались до острова вплавь. Я был уверен, что на острове Северный Бимини можно найти следы пребывания китайцев. Наверняка большинство кораблей все-таки дошло до островов этой группы, а часть их, без сомнения, встала на якорь у берега Северного Бимини.

Однако, прежде чем лететь на самолете на остров и приступать к поискам свидетельств пребывания там китайцев, следовало полистать дневники европейцев, которые первыми достигли Бимини. Вдруг они обнаружили там что-нибудь для меня существенное: к примеру, осколки китайского фарфора или еще какие-нибудь вещи, принадлежавшие китайским морякам?

Первым европейцем, который достиг острова Бимини, был Хуан Понсе де Леон (1460–1521), испанский конкистадор и губернатор острова Пуэрто-Рико с 1510 по 1511 гг. 23 февраля 1512 г. король Испании поручил ему важную миссию:

Желание испанского короля взять под свою державную руку мистический остров Бимини объясняется тем, что, согласно легенде, протекавший там источник содержал эликсир вечной молодости и обеспечивал бессмертие вкусившим из него глоток воды. Вот какие сведения об этом острове хранит одна старинная испанская лоция: «Есть остров в 325 лигах от Эспаньолы. На сем острове протекает ручей, чьи воды исполнены волшебной силы. Стоит только испить означенной воды, как старик становится безусым юнцом, а матрона превращается в юницу. Равным образом возвращает молодость и купание в оной чудной влаге»[218]. Эта легенда получила в Европе широкое распространение еще до того, как Колумб отправился в свое плавание. Со временем «оная чудная влага» была идентифицирована как воняющая тухлыми яйцами вода из серного источника па восточном побережье Северного Бимини. Надо сказать, что для того, чтобы добраться до источника, нужно было преодолеть лесную протоку, в которой кишмя кишели кайманы — самые кровожадные представители семейства аллигаторов. Но какой, скажите, король откажется обрести бессмертие, пусть даже и ценой жизни своего подданного? Впрочем, испанские короли были не только мистиками — они еще очень неплохо разбирались в коммерции. Уверен, что тот, кто послал на подвиги кавалера Хуана де Леона, уже лелеял приятные мысли, что «означенную волшебную воду» можно будет продавать стремящимся обрести бессмертие богатым людям и недурно на этом заработать. Между прочим, этот источник пользуется большой популярностью у богачей и в наши дни.

Заливы на северном и южном побережье Бимини были нанесены на карту Кантино за 12 лет до того, как Хуан Понсе де Леон отправился в плаванье. Следовательно, на этом острове кто-то побывал еще до кавалера де Леона. И не только побывал и нанес этот остров на карту, но и рассказал по возвращении о местных достопримечательностях, иначе как можно объяснить появление легенды об источнике «вечной молодости»?

Высота рельефа Бимини всего несколько футов, и произвести здесь съемки местности — дело одного дня. Этот остров был необитаемым, и на протяжении веков на нем никто не жил, за исключением несчастных, потерпевших кораблекрушение во время сезона штормов и ураганов. В XVI в., однако, там обосновались испанцы, а в середине XX в. этот остров неожиданно для всех облюбовал себе Эрнест Хемингуэй, который, сидя ночами в местных барах на набережной, писал здесь своего знаменитого «Старика и море». В наши дни сюда на вертолетах из Флориды доставляют множество туристов, которые жаждут посетить кабаки и притоны, где пил и творил знаменитый писатель. К сожалению, все эти люди полагают, что исторические достопримечательности острова связаны исключительно с именем Хемингуэя. Они даже не предполагают, что здесь их со всех сторон окружает седое Средневековье.

В сентябре 1968 г. доктор Мейсон Баллантайн (Mason Ballantine), зоолог и подводный археолог, совершал погружение у берегов Северного Бимини. Оказавшись на глубине в 10 футов на расстоянии около километра от берега, он неожиданно обнаружил на дне скопление сотен плоских камней из скального базальта, каждый площадью от 8 до 10 квадратных футов. Что интересно, эти похожие на облицовочные тесаные каменные плиты не были разбросаны хаотично, но образовывали геометрически правильную композицию. «Подводная дорога Бимини», как тут же окрестили это более чем странное сооружение журналисты, при ближайшем рассмотрении оказалась чем-то вроде двух вымощенных широкими каменными плитами полос, уходящих от песчаного пляжа Бимини на глубину. Западная секция этой своеобразной дороги начинается под углом в 160 к пляжу и круто, по дуге, заворачивает к берегу. Эта дуга, протяженностью 330 футов, выложена большими, сравнительно плотно пригнанными друг к другу плоскими камнями из скальных образований. Прямая же секция, ведущая к берегу, насчитывает примерно 1200 футов в длину и 200 футов в ширину и имеет посередине глубокую выемку в виде траншеи, где никакой каменной облицовки нет.

В 1974 г. американский ученый доктор Дэвид Зинк (David Zink) возглавил экспедицию (первую из девяти), которая поставила своей целью исследовать эти загадочные подводные дороги. Некоторое время поработав на мелководье, глава экспедиции выдвинул сенсационное предположение, что «подводная дорога Бимини» — творение рук человеческих. Большие, с плоской поверхностью каменные плиты когда-то были уложены на песке чуть ниже уровня моря и постепенно спускались все дальше под воду; нет сомнения, что это сделали люди, поскольку каменные плиты стыкуются друг с другом, образуя узор, в котором прослеживаются повторяющиеся изображения стрел, служившие, по-видимому, своеобразными указателями для строителей. Как выяснилось, при строительстве этого странного пути использовался также минерал микрит (micrite), в принципе нехарактерный для Америки, где его находят только в соединении с другими химическими элементами — такими, к примеру, как свинец и цинк. Куски этого минерала окаймляли вымощенный плитами из скального базальта спуск к морю. За несколько веков приливы и отливы сгладили острые углы, поэтому прямоугольные когда-то плиты и блоки напоминают теперь гигантские буханки хлеба. Поскольку дорога лежит на мелководье, ее хорошо видно с воздуха. После экспедиции доктора Дэвида Зинка исследованием этих вымощенных камнем своеобразных подъездных путей из морских глубин к песчаному берегу занялись Жак-Ив Кусто и его команда. Они ныряли с подводными фотокамерами и во всех деталях отсняли подводную дорогу Бимини для своего телесериала[219]. Кроме того, журнал «Нэшнл Джиог-рэфик» (National Geographic) опубликовал об этой «дороге» ряд статей. И Кусто, и другие пришедшие ему на смену исследователи чуть ли не в один голос утверждали, что «подводная дорога Бимини» построена людьми.

Доктор Дэвид Зинк, впрочем, со временем пришел к странному выводу, что лежащие на песчаном дне каменные плиты представляют собой остатки священного храма, построенного за 28 000 лет до Рождества Христова представителями древнейшей и навсегда ушедшей от нас легендарной цивилизации Атлантида. По его мнению, «атланты» при строительстве этого храма воспользовались услугами космических пришельцев из созвездия Плеяды, которые, по его словам, принимали также участие в сооружении другого аналогичного храма, чьи дошедшие до наших дней руины известны под названием Стонхендж (Stonehenge)[220]. Хотя выводы, к которым пришел доктор Дэвид Зинк, для меня совершенно неприемлемы, я не могу отрицать, что он, исследуя «подводную дорогу Бимини», проделал огромную работу и собранным им данным можно полностью доверять.

Как мы уже отмечали ранее, корабли адмирала Чжоу Вэня после плавания по Карибскому морю находились в весьма плачевном состоянии, имели пробоины и проломы в бортах и, как следствие этого, текли, как сита. Уверен, что часть водонепроницаемых отсеков была у них полностью затоплена. Капитаны кораблей стремились побыстрее достичь суши, чтобы произвести необходимый ремонт и откачать из трюмов морскую воду, пока она не попортила хранившиеся там запасы драгоценного риса. Стандартная практика, которая существовала во все времена, требовала принайтовить поврежденное судно к более-менее целому, чтобы первое, в случае возникновения на борту кризисной ситуации, ненароком не затонуло. Поэтому весьма вероятно, что бок о бок с могучими «плавучими сокровищницами» ковыляли принайтованные к ним поврежденные транспортные суда, перевозившие лошадей или съестные припасы. Можете представить себе, какое облегчение испытали моряки, когда увидели впереди острова с пальмами и песчаными пляжами.

Поскольку в 1421 г. уровень моря был на 1 морскую сажень (6 футов) ниже, чем в наши дни, а осадка большинства джонок, учитывая принятую через пробоины в бортах воду, достигала 12 футов, я пришел к выводу, что поврежденные корабли, чтобы избежать затопления, садились на мель поблизости от тог< > места, где глубина сейчас достигает 18 футов. Что интересно, вымощенная камнем подводная дорога Бимини заканчивается именно на подходе к этим глубинам. Рассматривая фотографии и графические изображения этой дороги, я довольно долго размышлял, каково могло быть ее предназначение, пока меня не осенило: эти почти параллельно уходившие в сторону моря вымощенные плоским камнем гигантские «рельсы» были построены для вытаскивания на берег поврежденных рифами и стихией кораблей, чтобы избежать еще большего повреждения их днища и корпуса. Дугообразная секция дороги служила для того, чтобы развернуть поврежденное судно под нужным углом по отношению к берегу. Поскольку эти своеобразные подъездные пути имеют разную длину и ширину, я позволил себе предположить, что они служили для транспортировки на берег разных типов судов. Та полоса, что подлиннее и пошире, предназначалась для «плавучих сокровищниц», соответственно, более короткий участок служил для вытаскивания на берег транспортных и торговых кораблей. И длинная, и короткая секции имели специальные желоба для лучшего прохождения выступающих из днища частей — таких, к примеру, как киль или перо кормового руля.

На первый взгляд, построить из камня подъездные пути дли кораблей от моря к берегу представляет собой непростую задачу. Между тем материала для строительства было сколько угодно: не будем забывать о находившемся в трюмах каменном балласте, который моряки брали с собой для придания судну лучшей остойчивости. Кроме того, на кораблях Чжоу Вэня имелись большие запасы пороха, с помощью которого ничего не стоило взорвать несколько прибрежных базальтовых скал. Не будем также забывать, что в состав экипажа флота входили квалифицированные каменщики. Именно их усилиями за период с 1403 по 1421 г. были возведены тысячи миль каменных укреплений, составивших продолжение Великой Китайской стены. Находившиеся на борту каменщики имели все необходимые для работы инструменты: молотки, зубила, сверла, тесла и кувалды. Я предположил (в силу причин, о которых будет сказано ниже), что к берегу острова Северный Бимини подошло никак не меньше 12 «плавучих сокровищниц». Их экипаж, включая наложниц, насчитывал до 6 тысяч человек, которым и предстояло потрудиться над сооружением подъездных путей к берегу в качестве каменщиков, грузчиков и подсобных рабочих. Неспециалисту может показаться, что укладывать каменные плиты на морском дне под водой — задача из разряда невыполнимых, но это неверно. Не будем забывать, что у китайцев был многовековой опыт строительства дамб, доков и облицованных камнем морских набережных. При таких работах применялся изобретенный еще Архимедом так называемый изолирующий колокол, который опускали на дно, после чего с помощью ручных помп, где использовался архимедов винт, откачивали из него воду, давая возможность находившимся в нем людям работать в более-менее нормальных условиях. Между прочим, подобную изолирующую камеру Леонардо Да Винчи «изобрел» значительно позже описываемых здесь событий. Да что там изолирующий колокол! В эпоху правления первых императоров династии Мин в Китае уже существовали Дыхательные трубки и маски для плавания под водой[221]. Таким образом, имевшим соответствующее оборудование китайцам Уложить каменные плиты на сравнительно небольшой глубине было вполне по силам.

После того как подъездные пути были построены, китайцам предстояло втащить по ним поврежденные многотонные корабли на берег так, чтобы киль и перо кормового руля прошли точно по выкопанной в середине дороги глубокой канаве. Такого рода работы тоже могли бы показаться неспециалисту чрезвычайно сложными, особенно учитывая то обстоятельство, что они производились в начале XV в. Между тем китайцы в XV в. отлично знали, что такое системы блоков, а главное — кабестан, иначе говоря, ворот или лебедка. Кабестаны приводили в движение, то есть вращали, люди или, если подъемное устройство было большого размера, — лошади. Уверен, кроме того, что у китайцев накопился уже большой опыт по части вытаскивания кораблей на сушу для осмотра днища и ремонта: как-никак, Золотые флоты бороздили моря уже не первый год, и это путешествие было для них шестым по счету. По этой причине можно не сомневаться, что в трюмах китайских кораблей имелось соответствующее оборудование.

Было, однако, нечто, никак не желавшее вписываться в мою теорию. К примеру, далеко не все плиты были изготовлены из скальных пород местного происхождения. Доктор Зинк определил, что некоторые плиты имели в своем составе вкрапления в виде арагонита или кальцита, нехарактерные для скальных образований острова Северный Бимини[222]. Вставал вопрос: с какой целью китайцы везли с собой каменные плиты и блоки с других островов и земель? Или, быть может, это была часть каменного балласта, который китайцы погрузили в трюмы кораблей еще в Китае?

Доктор Зинк отослал образцы «импортных» плит и блоков в США, в Национальную лабораторию Брукхейвен (Brookhaven) на Лонг-Айленде. Поскольку обжигу эти плиты не подвергались, радиоуглеродный анализ был бессилен, и ученые установить дату их изготовления так и не смогли. Помог работавший в лаборатории химик доктор Эдвард В. Сайр. Он установил, что некоторые короткие, почти квадратные блоки были изготовлены из песчаника и известняка. Он также высказал предположение, что «подобные строительные блоки, скорее всего, изготавливались в соответствии с известной в древности технологией, причем в огромных количествах». Некоторые «импортные» каменные блоки (те, что побольше) имели особые выступы, а другие — подходившие для них выемки. Между тем при строительстве подводной дороги такой точности при соединении каменных плит и блоков не требовалось. Зато при укладке каменного балласта в трюм стыковка между каменными блоками должна была быть идеальной, в противном случае при сильном шторме камни могло сорвать с места, и тогда корпус судна не избежал бы серьезных повреждений.

Корпус джонки по сравнению с корпусами других типов кораблей был чрезвычайно широким, а ее дно — плоским. Следовательно, для придания судну лучшей остойчивости балласта требовалось много. Водоизмещение «плавучих сокровищниц» приближалось к 3,5 тысячи тонн; как человек, сведущий в кораблестроении, могу сказать, что при подобном водоизмещении на судно такого типа требуется погрузить от 500 до 600 тонн балласта, примерно по 30 тонн в каждый из 18 водонепроницаемых отсеков. Как уже было отмечено, подъездные пути от моря к берегу были построены из плит скальных базальтовых пород, из привозных крупных стандартных блоков и других блоков — поменьше. 450 «импортных» блоков все еще находятся на дне у острова Северный Бимини. Следует, правда, иметь в виду, что и течение последнего десятилетия здесь основательно поработали землеройные драги и огромные шагающие экскаваторы, поднявшие со дна часть блоков, которые потом почти наверняка пошли на строительство возводившегося в те годы каменного мола в Майами. Я лично считаю, что при строительстве подводной дороги Бимини использовалось до 600 плит, составлявших балласт китайских судов, каждая из которых весила около 10 тонн. Это примерный эквивалент балласта, который несли в своих трюмах 12 больших джонок.

Проанализировав всю эту информацию, я набросал примерный ход развития событий. Одна из сильно поврежденных джонок, сев на мель у острова Северный Бимини, разломилась надвое, и часть камней из хранившегося в трюмах балласта высыпалась на дно, что и послужило позднее основой для строительства подъездных путей к берегу. Напуганные катастрофой, случившейся с одним из кораблей, китайцы, чтобы облегчить свои суда и увеличить их плавучесть, стали избавляться от части балласта и сбрасывать тяжелые каменные плиты в море, обвязывая их канатами и поднимая из трюмов с помощью лебедок, систем блоков, а также других камней, используемых в качестве противовеса. Поначалу, вероятно, это делалось бессистемно, но потом инженеры пришли к выводу, что эти работы следует упорядочить.

Что же касается «импортных» строительных блоков меньшего размера, тех, что из известняка и песчаника[223], то, хотя изготовить их на островах Карибского моря не Представлялось возможным, известняк и песчаник были самым расхожим строительным материалом, применявшимся во многих странах мира. В Китае, к примеру, такие блоки во времена правления династии Мин выделывались На каменоломнях в южном пригороде Нанкина неподалеку от императорских военно-морских верфей, где строились «плавучие сокровищницы». Подобные блоки с площадью верхней грани один чи, то есть 32 квадратных сантиметра, до сих пор в ходу у людей, живущих на беретах реки Янцзы. Именно из таких блоков они и строят свои дома. Без сомнения, китайцы в XV в. возили с собой каменные блоки для возведения на берегу жилищ для своих поселенцев.

Разобравшись с загадкой трех типов плит, я столкнулся с еще одной, не менее заковыристой. Откуда, спрашивается, взялись на морском дне у островов Карибского бассейна куски минерала микрит? Во-первых, на островах его залежей нет, а, во-вторых, в 1421 г. он никакой ценности не представлял и как товар не котировался. Зачем же китайцы возили его с собой? Не стоит, впрочем, забывать, что богатейшие залежи микрита находились в Китае в верховьях реки Янцзы. До сих пор груженные им баржи ходят между Нанкином и Уханем (Wuhan), расположенным в среднем течении этой реки. Император Чжу Ди не жалел денег на строительство Уханя, в частности на возведение золотого Храма Неба, который сохранился и до наших дней. Построенный в 1416 г., храм представляет собой крупнейшее в мире сооружение, возведенное чуть ли не целиком из чистой меди, покрытой толстым слоем позолоты. Это говорит о том, что император уделял прилегающему району шахт и рудников, в которых на протяжении 2 тысяч лет добывались медь и цинк, огромное значение по той, возможно, причине, что львиная доля самой ходовой, «народной» китайской монеты чеканилась из меди. О важности производства меди свидетельствует хотя бы то обстоятельство, что для транспортировки медной руды был прорыт специальный канал, напрямую связывавший богатейший рудник Шанба (Changba) с рекой Янцзы. Имея в своем распоряжении запасы меди и цинка, металлурги Нанкина могли в больших количествах выплавлять бронзу, которая была необходима в морском деле, в частности, для изготовления нержавеющих болтов в 6 чи длиной и 7 килограммов весом, стягивавших вместе водонепроницаемые отсеки гигантских «плавучих сокровищниц». Интересно, что минерал микрит в тех краях имел богатые вкрапления не только меди, но и цинка, но после отделения ценных металлов превращался в пустую, ничего не стоящую породу, кусками которой китайцы вполне могли пересыпать для амортизации находившийся в трюмах мощный каменный балласт. Это может объяснить наличие кусков микрита на морском дне вокруг широких каменных плит, которыми оно выложено.

Похоже, что после того, как джонки втаскивали на берег и выкачивали из них воду, на кораблях начались авральные работы по спасению запасов риса. Впрочем, на острове Северный Бимини можно было подкрепить свои силы не только рисом, но еще и ананасами, вареными омарами, крабами и крупной промысловой рыбой. Кроме того, на острове было сколько угодно чистой родниковой воды. Другое дело — источники с целебной серной водой, пить которую, скажем прямо, не слишком приятно. Но именно серные источники описал в XVI в. в своем дневнике кавалер Понсе де Леон, выдавая их, согласно сложившейся легенде, за источники вечной молодости.

Китайские плотники обладали очень высокой квалификацией, но и они были не в состоянии отремонтировать все тяжело поврежденные корабли китайского флота. Некоторые суда, несомненно, пострадали до такой степени, что восстановлению не подлежали. При сложившихся обстоятельствах плотникам ничего не оставалось, как разобрать на части наиболее пострадавшие корабли и использовать снятые с них детали для ремонта судов, которые еще можно было восстановить. Обдумав все это, я пришел к выводу, что свидетельств этих грандиозных ремонтных работ просто не могло не остаться.

В 1989 г. Реймонд И. Лейт, один из участников экспедиции доктора Зинка, совершил ряд полетов над территорией острова Северный Бимини и заснял с помощью инфракрасной аппаратуры северо-восточную оконечность острова напротив того места, где была обнаружена подводная дорога. Сделав необходимые снимки, он также обнаружил на берегу четыре песчаные насыпи прямоугольной формы. Самая большая из них имела 500 футов в длину и 300 футов в ширину. Форма и размеры этих своеобразных курганов были таковы, что, по моему разумению, в них могли скрываться под наслоениями из песка и ила остовы «плавучих сокровищниц». Самое главное, эти курганы находились в том месте, где, собственно, им и полагалось бы быть, если бы моя теория о назначении подводной дороги Бимини оказалась верной. Прошло какое-то время, и доктор Зинк обнаружил еще одну подобную насыпь на пляже неподалеку от того места, где начинались выложенные камнем подъездные пути на глубину. Как и китайские военные корабли, «плавучие сокровищницы», пусть даже и в виде обломков, являются в принципе собственностью китайского государства. В настоящее время правительством Багамских островов ведутся переговоры с китайцами о возможности раскопок этих курганов и о том, какой из сторон будут принадлежать найденные на месте раскопок ценности и исторические реликвии. Если переговорщикам удастся прийти к приемлемому для обеих сторон соглашению, то за дело наконец примутся археологи. Уж тогда-то мы во всех подробностях узнаем, как выглядели «плавучие сокровищницы», и сможем полюбоваться на образцы ценного груза, который возили в своих трюмах эти корабли. Если археологи и впрямь найдут под наслоениями из песка и ила старинные китайские джонки, это будет открытием века — во всех смыслах этого слова. Уверен, кроме того, что стоимость находок окупит все расходы по ведению раскопок. Не стоит забывать о том, что каждая «плавучая сокровищница» могла брать на борт до 2 тысяч тонн груза, а одна-единственная фарфоровая тарелка времен правления первых императоров династии Мин недавно ушла с аукциона за 89,5 тысячи фунтов стерлингов[224].

Я пришел к заключению, что китайцы потеряли у берега Северного Бимини 4 джонки и еще 5 им пришлось разобрать на берегу, чтобы отремонтировать остальные корабли. Таким образом, количество оставшихся без кораблей моряков (вместе с наложницами) составляет около 5 тысяч человек. Между тем остров Бимини мог прокормить не более сотни. Поэтому большую часть экипажа пришлось разместить на других кораблях, которые были еще способны двигаться, что, без сомнения, вызвало ужасную тесноту и скученность в жилых помещениях. Некоторых членов экипажа потерпевших крушение или разобранных на части судов со временем высаживали на землях и островах, которые, по мнению командования, имели подходящие для жизни условия. Нетрудно себе представить, какая огромная толпа собралась на верхних палубах, когда корабли адмирала Чжоу Вэня отходили после ремонта от берега острова Бимини. Как уже было сказано, кое-кого из членов экипажа с погибших кораблей китайцам пришлось оставить на островах этой группы. Точно так же испанцы 70 лет спустя оставили на Кубе членов экипажа своей погибшей каравеллы. Но Куба находится от островов Северный и Южный Бимини не так далеко. Поэтому оставшимся на островах китайцам наверняка не составило бы большого труда в случае нехватки провианта или просто из любопытства перебраться на куда более обширную Кубу, которая лежит от них в каких-нибудь 180 милях к югу в направлении Флориды. В том случае, если китайцам и впрямь удалось достичь Кубы, можно предположить, что их потомкам довелось со временем лицезреть и ступившего на берег Кубы самого Христофора Колумба.

Арбалетчику удалось сбежать. Выслушав взволнованный доклад своего стрелка, Колумб отправил на розыски «белых людей» поисковую партию, которая, впрочем, уже никого в том лесу не обнаружила. Между тем рассказы об одетых в белые туники белых людях можно услышать и в Мексике (в области Юкутакато), и в Австралии (на полуострове Арнем-Ленд). Кстати сказать, Колумб пришел к выводу, что белые люди в белых одеяниях — жители Мангона (то есть Китая), а, следовательно, он достиг берегов Азии[226].

В принципе рассказ об одетых в белые туники белых людях, один из которых попытался заговорить с солдатом Колумба, можно было бы посчитать вымыслом, если бы не аналогичные истории, получившие распространение на всех тех континентах, землях и островах, где, как я считаю, китайцы побывали задолго до появления европейцев.

Посланник испанского короля в Южной Америке дон Луис Ариас, живший в XVI в., упоминал в своих записках об имевших хождение у местного населения историях об одетых в белые полотняные туники светлокожих людях, которые, высадившись на побережье Чили, сели потом на корабли и пересекли Тихий океан. Отец Монкларо, священник иезуитского ордена, сопровождавший португальскую экспедицию в Восточную Африку в 1569 г., описывает в своих дневниках местечко Пате, чьи жители объявили португальцам» что являются потомками потерпевших крушение у берегов Африки китайских путешественников. В подтверждение своих слов они рассказали португальцам о квилине — ясирафе, которого китайские моряки презентовали императору Чжу Ди. Индийские моряки рассказывали о китайских мореходах, добравшихся в своих странствиях до Антарктики — для установления точного положения созвездия Южный Крест. Члены племени янгери (Yangery), обитающего в Южной Австралии неподалеку от того места, где были обнаружены обломки «красного корабля», рассказывают о «желтых людях», которые в незапамятные времена поселились вместе с ними. Австралийские аборигены из Арнем-Ленда повествуют о людях с «кожей цвета меда»: мужчины у них носили длинные одежды, а женщины — шаровары. По словам аборигенов, они поселились на северо-востоке Арнем-Ленда. У людей из племени маори рассказы о людях с «кожей цвета меда» тоже получили большое распространение. Французский исследователь граф де Бугенвиль в своем отчете правительству упоминает о том, что встретил китайцев на островах Тихого океана в 1769 г. Было бы совершенно невероятным, чтобы все эти легенды, народные предания и вполне авторитетные отчеты не имели под собой никакой реальной основы.

Подводная дорога Бимини, обнаруженная в 1968 г. доктором Мейсоном Баллантайном, до сих пор с жаром обсуждается в мировых научных кругах. Надо сказать, ученые, чтобы объяснить ее появление и происхождение, выдвигают десятки самых разнообразных, часто весьма экзотических теорий, из которых моя — одна из самых последних. Готов согласиться, что для ее принятия пока нет стопроцентных доказательств — здесь требуется известное воображение. Только после того, как власти Багамских островов Дадут добро на проведение археологических работ, станет ясно, верна ли моя теория в принципе или она всего лишь плод досужих размышлений дилетанта от истории. Увы, пока разрешение на раскопки не получено, мне, вместо того чтобы вгрызаться лопатой в наслоения из песка и ила, скрывающие остовы драгоценных для меня китайских джонок, приходится с тяжелым чувством улетать с Бимини на Большую землю. Только в Лондоне я, засев уже в который раз за старинные карты и лоции, смогу проследить путь сильно поредевшего флота адмирала Чжоу Вэня, который, по моим расчетам, после остановки у островов Бимини направился на север.

13
ПОСЕЛЕНИЯ В СЕВЕРНОЙ АМЕРИКЕ

После того как адмирал Чжоу Вэнь отремонтировал большую часть кораблей своего флота и вышел в открытое море, перед ним встала новая проблема — как и где запастись провиантом. Часть запасов риса была утрачена, а часть транспортных кораблей разобрана и пошла на ремонт «плавучих сокровищниц», составлявших основу флота. Теперь количество грузовых судов, сопровождавших флот адмирала Чжоу Вэня, значительно сократилось. Не будем также забывать, что на верхних и нижних палубах «плавучих сокровищниц» собралось по меньшей мере 5 тысяч моряков из экипажа утонувших судов, а также более 500 наложниц, ходивших на погибших кораблях вместе с ними. Эти женщины развлекали и ублажали правителей и послов из стран Аравии, Африки, Южной и Юго-Восточной Азии и представляли собой в этой связи весьма ценный груз; следует также иметь в виду, что многие из них уже родили или были на сносях и ждали детей от своих временных мужей. Единственным выходом из создавшегося положения, то есть избавлением от чрезмерного многолюдства, было создание поселений на территории тех земель и островов, мимо которых проходил флот адмирала Чжоу Вэня. Адмирал, не зная о происшедших переменах во внутренней политике Китайской империи, наивно полагал, что последующие китайские путешественники заберут не желающих жить в заморских землях людей в Китай.

Если подобные китайские поселения и впрямь были основаны на территории Северной Америки, моей задачей было определить их местонахождение и найти свидетельства того, что они существовали в действительности. Если взглянуть повнимательнее на знакомую уже нам карту Кантино, то в районе Флориды наиболее точно и тщательно прорисованы такие Участки суши, как Флорида-Кис, Порт-Сьюолл, мыс Канаверал и устье реки Саванны (Florida Keys, Port Sewall, Cape Canaveral and Savannah estuary). Что касается вашего покорного слуги, то он знает мыс Канаверал хорошо, и не понаслышке. Ничего удивительного: в феврале 1968 г. я служил офицером-оперативником на борту английской атомной подводной лодки «Резолюшн», вооруженной ракетами «Поларис», когда она производила там учебные стрельбы. Тогда наша ракета, запущенная с расстояния 2800 миль от Южной Америки, достигла запланированной учебной цели, причем отклонение составило всего 15 футов. Точность запуска была столь высока, что всплески волн при попадании ракеты в заданный район на долю секунды «ослепили» следящую аппаратуру. Вернувшись после стрельб на базу во Флориде, мы обнаружили, что в нашей боевой рубке завелось целое семейство морских змей, которых привлекало выделяемое субмариной тепло. Надо сказать, мыс Канаверал — не самое уютное и теплое место на свете, которое, впрочем, знаменито тем, что в водах вокруг него обитают ламантины. Этих странных морских млекопитающих моряки древности принимали за русалок или наяд. Интересно, что на дне моря у мыса Канаверал и бухты Святого Августина лежит множество обломков старинных морских судов, которые по сию пору никто не пытался идентифицировать. Быть может, из-за слишком сильного течения, которое разрушает корпуса и относит обломки кораблей на большие расстояния, что чрезвычайно затрудняет процесс идентификации, превращая его в крайне сложное, если не сказать безнадежное, дело.

Карта Кантино неожиданно обрывается у места впадения в океан реки Саванна — в районе Пойнт-Тайби (Point Tybee) Это говорит о том, что в этой точке корабли китайцев снопа подхватило течение и повлекло от побережья в открытое море в северо-восточном направлении. Именно так и должен был поступить с парусными кораблями Гольфстрим, который в этих краях набирает большую силу. Это не говоря уже о ветрах, которые здесь также очень сильны и устойчиво дуют в том же направлении. И течение, и движение воздушных масс должны были пригнать корабли китайцев к мысу Хаттерас (Cape Hatteras), что в Северной Каролине. У мыса Хаттерас Гольфстрим разделяется на два рукава, причем один из них, северо-восточный, увлекает корабли в сторону Азорских островов, которые изображены на корейской копии китайской карты «Кангнидо», вычерченной задолго до появления в тех краях португальцев. По этой причине я не сомневаюсь, что китайцы должны были добраться и до Азорских островов Западный же рукав Гольфстрима сначала движется строго на север, а потом медленно поворачивает на северо-восток и. минуя Филадельфию, добирается до Лонг-Айленда, Род-Айленда и Кейп-Кода, что лежат на 40°северной широты.

Прибрежная полоса в этих краях буквально нашпигована обломками погибших кораблей, чьих названий никто не знает. Многие из этих обломков, вне всякого сомнения, принадлежат древности. Для меня эти куски дерева имеют особую ценность, поскольку обнаружены на северной широте 39°53′, то есть, на широте Пекина. Если попытаться восстановить курс, который выдерживал флот адмирала Чжоу Вэня, то он, двигаясь с течением и ветрами к широте Пекина, обязательно должен был выйти на нее где-то у побережья современного штата Нью-Джерси. Я сам ходил на своей подлодке в тех широтах и знаю, что любое парусное судно из-за превалирующих в тех краях ветров и течений обязательно пригнало бы к Кейп-Коду Я начал поиски материальных памятников прошлого с земель вокруг залива Наррагансетт (Narragansett Вау), потом переключился на залив Баззардс (Buzzards Вау) и закончил полуостровом Кейп-Код (Cape Code). Заходя в местный музей или библиотеку, я первым делом спрашивал: «Есть ли у вас какая-нибудь информация о посетивших эти края первых европейцах?»

Как выяснилось, первым европейцем, посетившим эти края, был венецианец Джиованни ди Вераццано (Giovanni de Verazzano; 1480–1527 гг.). Он прибыл в Северную Америку в 1524 г., то есть через 22 года после того, как увидела свет карта Кантино. Хотя родом он был из Венеции, но работал на французское правительство. Блистательный Франциск I, король Франции, специально послал его в эти дикие земли в надежде, что мудрый венецианец сможет разрешить важнейшую для Франции задачу — найти морской путь через Тихий океан к Островам пряностей, или, как тогда говорили в Париже, к «щедрым берегам страны Катай»[227]. Интересно, что прибытие Вераццано в Северную Америку странным образом совпало по времени с кругосветным путешествием Магеллана и многочисленными морскими походами португальцев вокруг мыса Доброй Надежды в Африке. Похоже, Франция, Испания и Португалия вступили тогда между собой в нешуточное соревнование, желая обнаружить кратчайший и наиболее безопасный морской путь к островам Тернате и Тидоре. Впрочем, государей этих стран можно было понять: так называемый Великий шелковый путь, пролегавший по необъятным просторам Малой и Средней Азии, был закрыт для европейцев турками-сельджуками.

В 1524 г. Вераццано на нескольких кораблях отошел от берегов Виргинии, двинулся в северном направлении и достиг побережья Новой Шотландии, описывая попутно все земли и людей, которых ему доводилось увидеть, когда он приставал к берегу Находясь на 41°2′ северной широты, он вошел в большой залив, соединявшийся с заливом Наррагансетт, что у Род-Айленда. Там он бросил якорь и простоял 15 дней, исследуя побережье и общаясь с местным населением. Вот что он написал о людях, населявших эти места:

Это описание не просто доброжелательное, но и исполнено глубочайшего смысла, во всяком случае для меня. Вераццано, сравнивая людей с кожей «цвета латуни» с представителями других племен с более темной кожей, неизменно отзывается о первых с куда большей теплотой и приязнью. А ведь у него была возможность пообщаться с жившими на побережье племенами и, следовательно, было из чего сделать выбор. Интересно, что он, описывая наряды желтокожих женщин, апеллирует к Востоку. А это означает, что женщины из встреченного им племени носили самые настоящие платья, а никак не меха и не дурно выделанные кожи животных. Но самое главное, Вераццано напрямую говорит, что эти женщины напоминают ему женщин Востока (сириек и египтянок), которые, по совершенно непонятной для него, венецианца, причине, вдруг оказались в Северной Америке. Не может быть сомнения, что эти дамы были представительницами иной расы и иной цивилизации, которая совершенно не походила на цивилизацию североамериканских индейцев.

Вераццано в своих записках уделил также немало внимания молодым девушкам этого племени, поскольку они, как ему казалось, не хотели следовать традициям старших. Между тем это говорит о том, что в упомянутом племени сменилось уже не одно поколение. Если разобраться, данное Вераццано описание местных женщин и впрямь могло соответствовать описанию облика египтянок или сириек, но, что для меня особенно важно, оно равным образом соответствует и облику китаянок. Теперь давайте подумаем о том, что, если следовать моей теории, китаянки (речь идет о наложницах, которых китайцы возили на «плавучих сокровищницах») вполне могли добраться в рассматриваемый нами период времени до Северной Америки, но вот жительницы Египта или Сирии — ни при каких обстоятельствах. Китайцы не брали их на борт даже в качестве наложниц. По-моему, зрелые матроны этого племени с мягкими чертами лица и прямыми темными волосами более всего напоминают дочек наложниц от посланников разных государств и земель Юго-Восточной Азии; что же касается молодых и совсем юных женщин с более темным оттенком кожи, то они, ясное дело, — плод любви детей наложниц с представителями местных индейских племен. Другими словами, венецианца Вераццано приветствовало в этих краях уже третье поколение китайских поселенцев, где многие девушки, описанию которых венецианец уделил столько внимания, были правнучками важнейших сановников богатейших стран бассейна Индийского океана.

Вераццано, описывая залив Наррагансетт, дает одну интересную деталь: «Почти посреди входа [в гавань] высится огромная скала, на которой было бы неплохо возвести замок или крепость с артиллерией, залпы которой полностью запирали бы вход в залив… мы назвали эту скалу «Ла Петра Вива» [ «Живая скала»][229].

На сходной по приметам скале выстроена круглая башня, которая в наши дни является украшением парка города Ньюпорт на Род-Айленде. Башня до сих пор представляет загадку для историков и археологов. Вопрос, кто и когда ее соорудил, не дает покоя не только ученым, но и самым обыкновенным туристам, которые тысячами приходят взглянуть на этот памятник прошлого. Все задаются вопросом: до Колумба или после него была она построена? Для меня эта башня представляет уникальное сооружение, которое не похоже ни па одну из построек колониальной эпохи в Америке. Во-первых, хотя из нее открывается отличный вид на гавань, это все-таки не форт. Во-вторых, поскольку эта башня находится в тихом, защищенном от ветра месте, это и не мельница (даже если к ней приделать крылья, вращаться они не будут). Одна научная школа тем не менее продолжает считать ее мельницей постройки XVII в. Кое-кто из ученых считает ее маяком постройки конца XIV в. В принципе, и та и другая теория может оказаться верной. К примеру, если башню соответствующим образом перестроить, то есть заложить окна кирпичом, она может служить если и не мельницей, то, по крайней мере, складом муки или зерна. Сторонники этой теории опираются на высказывание первого губернатора Род-Айленда Бенедикта Арнольда, который как-то упомянул о выстроенной им «круглой каменной мельнице». Короче говоря, споров вокруг этой башни велось предостаточно, но по-настоящему ее начали исследовать лишь в начале 1990 г., когда на Род-Айленд прибыла группа датских ученых, сторонников скандинавской теории развития цивилизации в Северной Америке. Отчет о работе этой группы, опубликованный в 1994 г., в общем и целом подтверждал теорию ученых, считавших эту башню мельницей или каким-то ее подсобным помещением. Так, датский историк Иоханнес Херц из Национального музея Копенгагена утверждает, что она была построена во времена правления губернатора Арнольда в 1667 г. Однако американский архитектор Сюзанна О. Карлсон, которая изучала эту башню в течение последнего года, недавно оспорила это утверждение[230]. Доктор Карлсон утверждает, что кладка, строительный раствор и каменные блоки, из которых была выстроена эта башня, не соответствуют XVII в., когда жил губернатор Арнольд. Теперь доктор Карлсон ждет, когда появится новая историческая теория, которая подтвердила бы ее выводы.

Мне-то все было ясно (хотя и не с самого с начала), просто я не хотел вступать в полемику с международными научными авторитетами. Согласитесь, звание профессора Национального музея Копенгагена чего-нибудь да стоит, верно? Тем не менее, я отметил для себя одну вещь: исследователи использовали при измерениях английские меры длины XVII в. — ярды, футы и дюймы. Но я-то знал, что башня строилась в соответствии с совершенно другими единицами измерения. Кстати сказать, доктор Карлсон заявила, что работы, которые вне всякого сомнения, проводились вокруг башни в XVII в., никакого непосредственного отношения к башне не имели и велись только для того, чтобы укрепить конструкцию. А еще доктор Карлсон сказала, что радиоуглеродный анализ строительных блоков башни был проведен на новейшей экспериментальной датской аппаратуре, которая, при всех ее достоинствах, давала слишком большой разброс при установлении той или иной даты. Полученные данные можно было толковать очень широко — от 1410 до 1970 г. Датская комиссия пришла к выводу, что башня была построена в конце XVII в. Спрашивается, почему я на основании тех же самых данных не могу передвинуть дату постройки ближе к 1410 году? Я уже не говорю о том, что соединявший каменные плиты раствор был замешен, помимо всего прочего, на дробленых морских ракушках, а подобная технология в колониальные времена уже не применялась. В XVII в. в Новой Англии раствор обыкновенно замешивали на затертом известняке или песчанике.

При всем том, что у меня имелись догадки, кем, когда и с какой целью была возведена эта круглая башня на скале, заявить об этом во всеуслышание я в то время не отважился. Предлагаю вашему вниманию описание башни, сделанное ученым, который (один из немногих) считает эту постройку не мельницей, а маяком: «Первый этаж здания использовался как маяк. Выгнутые аркой оконные проемы размещены таким образом, чтобы свет от жарко пылающего очага был хорошо виден издалека. Особенно в этом смысле полезно южное окно башни, свет из которого будет виден шкиперу, входящему в залив Наррагансетт… Западное окно в два фута поможет шкиперу, который ведет корабль в направлении гавани у Тауэрхилл… Вне всякого сомнения, тот человек, который соорудил этот маяк… знал толк в строительстве подобных сооружений»[231].

Сторонники скандинавской теории открытия Америки считают, что викинги обитали на берегах Гренландии с X по начало XV в. В Гренландии почти нет лесов; по этой причине викинги каждое лето ходили на своих кораблях в Винланд — так они называли Северную Америку. Там они рубили строевой лес и грузили на свои корабли, после чего — это обыкновенно бывало осенью — возвращались в Гренландию. На первый взгляд может показаться, что неширокие арки окон башни выдержаны в традициях романской архитектуры. Скажу честно, поначалу я дрогнул: начал склоняться к скандинавской теории происхождения башни, считая ее маяком, построенным викингами. Как-никак викинги в своих странствиях добирались даже до самого Ньюпорта. С другой стороны, в душе я всегда знал, что это не варяжский маяк, и все время подсознательно искал тому подтверждение. К примеру, я выяснил, что викинги были не большие мастера строить маяки. Эти морские бродяги, кроме отличных морских судов, вообще мало что строили. Кроме того, повнимательнее приглядевшись к башне и полистав кое-какую литературу по архитектуре, я стал склоняться к мысли, что она напоминает не романскую постройку, а сооружение эпохи правления династии Сун (960—1279), в частности маяк, который помогал китайским и арабским торговым кораблям войти в порт Зайтон (Цюаньчжоу) (Zaiton, Quanzhou), что находится в провинции Фуцзяань (FuЛan) в Южном Китае. Можно не сомневаться, что большинство моряков, находившихся на кораблях адмирала Чжоу Вэня, отлично знали и порт Зайтон и его маяк хотя бы по той причине, что Зайтон в описываемое нами время был одним из крупнейших портов в мире. Марко Поло писал о нем как об «огромном скоплении судов и грузов… Если в Александрии грузят специями один принадлежащий христианам корабль, то в Зайтоне ежедневно стоят под погрузкой сотни кораблей. Нет сомнения, что Зайтон — один из двух самых больших портов в мире»[232].

Маяк в Зайтоне в два раза больше башни в Ньюпорте. Он выстроен в 5, а не в 3 этажа, но арки окон у него того же примерно размера и формы, что и у башни в Ньюпорте. Схожи у этих зданий и очаги. Как и маяк в Зайтоне, башня в Ньюпорте когда-то была покрыта гладкой серой штукатуркой. Есть и другие элементы, которые подчеркивают сходство между этими двумя зданиями. Верхняя, цилиндрическая часть башни в Ньюпорте, как и здание маяка в Зайтоне, покоится на восьми колоннах, которые упираются в основание в форме восьмиугольника. При строительстве башни на Род-Айленде употреблялись камни различной формы, которые соединялись между собой с помощью удивительно прочного раствора; кладка получилась настолько крепкая, что ни из стен башни в Ньюпорте, ни из стен маяка в Зайтоне до сих пор не выкрошилось ни единого камня. Как я уже упоминал ранее, при возведении башни в Ньюпорте использовались не английские единицы измерения, а китайские, имевшие хождение в XV в.: так, внешний диаметр постройки равняется 2 чанам и 40 чи, а внутренний —1 чану и 80 чи (1 чан = 10,167 футам; 1 чи = 32 сантиметрам).

Уильям Пенхаллоу, профессор физики и астрономии из университета на Род-Айленде, не так давно сформулировал новую теорию, которая касалась назначения башни в Ньюпорте. Он утверждает, что «асимметричные отверстия в стенах башни и их расположение позволяют наилучшим образом наблюдать небесные явления, в частности, лунные затмения, а также Солнце в период равноденствия и солнцестояния»[233]. Услышав об этом, я расплылся в счастливой улыбке: следуя этому принципу, сооружались обсерватории времен правления первых императоров династии Мин. Китайцы в своих странствиях всегда опирались при произведении вычислений на одну из важнейших известных им широт — в данном случае на широту Пекина — и по этой причине строили обсерватории на всем протяжении пути своих флотов по миру. Вычислив время лунного затмения (замеряя длину тени в период равноденствия и солнцестояния), они могли без помех наблюдать за главной путеводной звездой в том или ином полушарии и вследствие этого с большой точностью определять положение своего судна в мировом океане[234].

Башня в Ньюпорте, таким образом, могла использоваться в различных целях. Служить знаком для определения точного места китайского поселения для того, чтобы китайские корабли, проходя мимо, могли забрать поселенцев на борт, и в случае, если у них появится подобное желание, отвезти на родину. Как маяк, башня в Ньюпорте позволяла китайским кораблям в полной безопасности входить в воды залива Наррагансетт и бросить якорь у берега. Хотя сейчас из-за выросших вокруг лесов башню со стороны моря видно неважно, в XV ц она наверняка представляла собой прекрасный ориентир даже в светлое время суток. Подобно маяку в Цзайтоне, огонь, горевший в одном окне ньюпортской башни, предупреждал об опасности, зато огонь, горевший в другом, указывал морякам безопасный путь.

Анализ строительного раствора, на мой взгляд, должен был разрешить раз и навсегда все споры об этой башне, поскольку китайский строительный раствор имеет характерные отличительные черты: к примеру, он содержит в своем составе зернышки риса и свойственные только Юго-Восточной Азии химические элементы и присадки. Для сравнения можно было бы использовать кусочки раствора из кладки Великой Китайской стены, возведенной во времена правления династии Тан и Мин. По идее, растворы этих двух периодов должны отличаться количеством используемых зернышек риса. Я предложил властям Ньюпорта произвести упомянутый выше анализ, но вплоть до настоящего времени мое предложение отклика у них не нашло. Ясное дело, власти должны сохранять исторические памятники в неприкосновенности, а не насылать на них целую ораву алчущих прославиться новыми открытиями ученых; тем не менее я надеюсь, что в один прекрасный день они изменят свое мнение. Самое главное, анализ позволит не только определить национальную принадлежность строительного раствора, но и установить дату его изготовления, что не так уж трудно, когда мы говорим об эпохе династии Мин.

Признаться, положительные результаты такого анализа основательно бы подкрепили мою теорию относительно высадки китайцев в Ньюпорте. Китайцы, если следовать моей теории, добрались в этом огромном регионе до островов Бимини и выполнили картографическую съемку побережья Флориды задолго до того, как европейцы высадились в Северной Америке. Путь, по которому следовали китайские корабли от Бимини до Новой Англии, а потом до Азорских островов, полностью совпадает с маршрутом движения плоскодонного парусного судна, которым управляет не столько капитан, сколько ветра и течения. Свидетельством в пользу моей теории служит также рассказ европейца (венецианца Вераццано) о светлокожих женщинах, проживавших в районе Ньюпорта, которые поразили его воображение своими восточными нарядами, а также изысканными прическами и манерами, напоминающими китайские.

Я лично считаю, что у меня достаточно доказательств, чтобы со всей ответственностью утверждать о китайском происхождении башни в Ньюпорте. Как я уже говорил, викингам вряд ли было под силу выстроить такой маяк, поскольку у них не было никакого опыта по части строительства подобных сооружений. Кроме того, башня в Ньюпорте выходит арками окон на юг, откуда, по предположению китайцев, должны были появиться «плавучие сокровищницы», подгоняемые преобладающими в этих местах ветрами и течениями. Для викингов, во всяком случае, этот маяк был совершенно бесполезен, поскольку они шли со стороны Гренландии, преодолевая здешние ветра и течения, и вряд ли бы подошли к берегу с юга.

Похожие на китаянок женщины, которых встретил в районе нынешнего Ньюпорта венецианец Вераццано, могли быть лишь внучками или правнучками китайских моряков и наложниц, ходивших по морям и океанам на кораблях Золотого флота под командой адмирал Чжоу Вэня. Зная географическую долготу и широту башни, китайские джонки, отправляясь в следующее странствие по миру, с легкостью достигли бы Ньюпорта; тут-то им и пригодился бы маяк, возведенный на скале в заливе Наррагансетт. С его помощью китайские корабли, не подвергая себя риску, могли войти в залив и бросить здесь якорь. Между прочим, этот маяк далеко не лишняя вещь в здешних краях. Давайте вспомним, какие тяжелые потери понес флот Чжоу Вэня, лавируя между рифами и мелями Карибского моря. Если мое предположение относительно 6 тысяч лишних ртов, оказавшихся на борту уцелевших кораблей Чжоу Вэня, соответствует действительности, то вполне вероятно, что адмирал высадил людей именно в этих краях. Ну а коли так, то просто не могло не остаться свидетельств пребывания такого количества китайцев в этом районе. Уж по крайней мере, я мог ожидать, что увижу здесь на берегу мемориальные резные плиты, воздвигнутые в честь столь знаменательного события. Ведь воздвигали же их китайцы на других островах и землях?

Я засел за компьютер и стал рыскать по Интернету в поисках сайта, который содержал бы информацию о подобных резных плитах или камнях, установленных на территории восточного Массачусетса. Поиск, которым я занялся, довольно быстро принес свои плоды. Как выяснилось, в каких-нибудь 30 милях от ньюпортской башни находится резной камень, известный здесь под названием Дайтон-Рок (Dighton Rock). Этот большой камень красно-коричневого цвета достигает 5 футов в высоту и 11 футов в ширину Стоит он на берегу реки Таунтон (Taunton River) и покрыт сильно затертыми древними резными письменами. В верхней его части помещено резное изображение португальского креста, а чуть ниже следует несколько вырезанных на португальском языке изречений. Принимая все это во внимание, можно было сказать, что указанный камень во многом напоминает резные камни, установленные на островах Зеленого Мыса или у водопада Матади. Узнав об этом каменном мемориале, я уже было решил, что в шкатулку доказательств моей теории легло еще одно весьма увесистое (причем в прямом смысле) свидетельство.

Резной камень Дайтон-Рок хорошо виден со стороны реки. Место на берегу реки Таунтон, где он установлен, с точки зрения путешественника, решившего оставить памятный знак, выбрано чрезвычайно удачно. Во-первых, ни скал, ни других крупных каменных глыб поблизости нет, а, во-вторых, он установлен у самого глубокого места заливчика Перри-Пойнт, где капитан судна, двигающегося вверх по реке Таунтон, может бросить якорь, не опасаясь сесть на мель. Чуть выше Перри-Пойнт русло реки начинает вдруг сужаться; соответственно, резко уменьшается и глубина — до каких-нибудь 5–6 футов. Понятно, почему местный яхт-клуб расположен именно в этом месте, а не выше по течению.

Мемориальный камень Дайтон-Рок впервые зарисовал местный священник отец Дэнфорт в 1680 г. Священник, кроме карандашного наброска камня, оставил в своих дневниках записи, касавшиеся старинных индейских легенд, связанных с этим мемориалом: «Потом появился большой деревянный дом (а в нем люди из другой страны), который стал двигаться вверх по течению реки Асунер (так тогда именовалась река Таунтон); иноземцы с успехом отражали все попытки индейцев на него напасть»[235]. Надо сказать, что китайцы и сами частенько называли свои «плавучие сокровищницы» «деревянными домами»; точно так же называли «деревянными домами» китайские корабли многие европейские наблюдатели, к примеру уже знакомый нам Никколо да Конти, а также Пьетро Тафур, испанский путешественник, которому Никколо рассказывал о своих приключениях. (См. «Огибая мыс Доброй Надежды», с. 109). В 1421 г. уровень моря находился на 6 футов ниже, чем нынче, и мемориальный камень, который сейчас во время прилива скрывается под водой, в те времена возвышался бы над поверхностью воды даже во время прилива или сильного весеннего паводка. В давние времена этот камень был у местных индейцев предметом поклонения и почитания.

Как мне кажется, изображение «корабля без мачт» имеет прямое отношение к тем многочисленным катастрофам, которые основательно сократили число кораблей флота Чжоу Вэня.

С 1680 г., когда отец Дэнфорт впервые зарисовал резной камень, и до 1830 г. рисунки этого камня делались еще по меньшей мере раз шесть. Увы, рисованием дело не ограничилось. За прошедшие годы яхтсмены и лодочники, катавшие по заливу гостей, не раз подплывали к камню, чтобы те могли процарапать на его поверхности свои инициалы или даже целые фразы, которые, прямо скажем, глубокомыслием не отличались. Таким варварским способом постепенно уничтожался старинный текст, зато грубых, бессмысленных граффити на поверхности мемориального камня с каждым годом становилось все больше. По этой причине менялись и рисунки местных художников, которые, по сути, отражали происходившие с камнем изменения. Позднейшие изображения уже мало походили на то, которое было сделано священником. Нынче прочитать вырезанный на поверхности камня древний текст не представляется возможным — до такой степени он изуродован последующими «трудами» подгулявших иностранных моряков, среди которых, по-видимому, были и португальцы, вырезавшие на камне португальский восьмиконечный крест.

В поисках дальнейших свидетельств пребывания в этих краях китайских поселенцев я занялся изучением работ местных историков. Как выяснилось, залив Наррагансетт насквозь продувается ветрами Северной Атлантики, вследствие чего здесь холодные и очень суровые зимы. Снежные бури па здешнем побережье не редкость; поэтому с наступлением зимы местное население уходит дальше от берега в глубь материка, где можно укрыться от непогоды. Поэтому нет ничего удивительного в том, что китайцы, следуя примеру индейцев, стремились обосноваться в более защищенной от ветров местности. Для этого их кораблям следовало подняться вверх по течению реки Таунтон к глубокой, защищенной от ветров бухте, на берегу которой и стоит нынче мемориальный камень Дайтон-Рок.

В 50-е годы, незадолго до начала в этих краях строительного бума, в Перри-Пойнт были найдены развалины крохотного селения, состоявшего из полудюжины древних домишек. Все эти домики были одного размера и сложены из камней, которые соединялись с помощью чрезвычайно прочного раствора. Крохотный поселок окружали заросли хмеля и дикорастущего риса, культур, совершенно нехарактерных для той местности. В те годы никому и в голову не пришло, что находка может представлять историческое значение и что начинающееся строительство нужно или прекратить, или провести масштабные археологические раскопки[237]. Естественно, у меня возник вопрос: а не были ли эти домики жилищем обосновавшихся в тех краях китайских поселенцев? Увы, ответа на этот вопрос мы не узнаем никогда, поскольку от того крохотного поселения давно уже не осталось даже камешка.

Профессор Делабар (Delabarre), известный североамериканский историк[238], считает, что между «чистокровными вампаноаг» (pure blood Wampanoag), индейским племенем, обитавшим в районе Дайтон-Рок, и жившими с ними на границе индейскими племенами из Массачусетса существуют заметные различия в цвете кожи и некоторых физиологических проявлениях. Основываясь на этом постулате, он пришел к выводу, что здесь потерпел крушение корабль португальского мореплавателя Мигела Кортреала (Migel Cortreal), который исследовал в 1510 г. берега залива Наррагансетт[239]. После этого, по мнению профессора, португальцы сошли на берег, были дружески приняты племенем вампаноаг и, вступая в браки с женщинами из этого племени, со временем перемешались с этим народом. В принципе, теория профессора Делабара применима и к людям с кожей «цвета латуни», с которыми общался венецианец Вераццано. Что интересно, люди племени вампаноаг впоследствии встретили первых переселенцев из Европы куда более приветливо, чем их суровые соседи, которые имели обыкновение отрубать мужчинам-пилигримам головы, а женщин превращать помимо их воли в своих наложниц. Что тут скажешь? Предположениям просто нет числа. Можно даже сказать, что индейцы вампаноаг обошлись с белыми по-доброму, поскольку в свое время встретились с потерпевшими кораблекрушение китайцами, которые вели себя с ними как с равными себе и никогда ни в чем не обманывали.

Я снова занялся поисками доказательств, которые показались бы неопровержимыми не только мне, но и научным авторитетам с мировыми именами. В частности, мне хотелось отыскать еще один китайский резной камень, только менее поврежденный временем и любителями «наскальных надписей». Впрочем, особых надежд заполучить такую находку я не питал. Весь прежний опыт говорил мне, что китайцы почти никогда не водружали второй экземпляр резной каменной плиты в районе высадки. Представьте же, каково было мое удивление, когда я обнаружил не менее 14 чрезвычайно любопытных камней на сравнительно небольшом участке территории восточного Массачусетса[240]. Размеры, расположение этих камней, резьба на них — все это говорило об их сходстве с обнаруженными мной ранее резными каменными плитами на островах Зеленого Мыса, у водопада Йеллала-Фолз на реке Конго, и на пляже Руапуке в Новой Зеландии.

Пользуясь данными, которые предоставил облюбованный мною интернетский веб-сайт, я нанес карандашом изображения камней на карту восточного Массачусетса и в изумлении развел руками: все они располагались в пределах реки Таунтон на юге, реки Мерримак (Merrymack) на севере, а также окружали Бостонский залив по периметру. Как позже выяснилось, на одном из камней, известном под названием Шатсбери, была вырезана классическая фигура сидящего Будды. Если бы мне удалось установить, что это изображение сделано до появления в тех краях европейцев, то это могло бы оказаться тем самым решающим доказательством, которое я искал. Увы, до сих пор ни один местный музей, куда я обращался, установить дату изготовления резного изображения Будды так и не смог (или не захотел этим заниматься).

Решив повременить с этим делом, я занялся чисто теоретическими рассуждениями. В частности, мне не давала покоя мысль, что резной каменный обелиск обычно устанавливался поблизости от того места, где проходили плавучие «деревянные дома» китайцев. А это означало, что китайцы поднялись вверх не только по реке Таунтон, но и по реке Мерримак. Но из 14 массачусетских камней были и такие, что находились на некотором удалении от водных путей. Как мы знаем, китайцы, исследуя незнакомые земли, часто оставляли свои корабли и пересаживались на лошадей, которых они во множестве возили с собой на специальных транспортных судах; следовательно, китайцам не составило бы труда добраться до того места, где, к примеру, установлен обелиск с резным изображением Будды. Если учесть, что лошади в Северной Америке вымерли за 10 тысяч лет до н. э., нам остается лишь прийти к выводу, что этот резной камень мог быть установлен только китайцами, а стало быть, его возраст составляет примерно 600 лет.

Вот еще один любопытный факт: в Северном Салеме (North Salem), что находится в сотнях миль от Шатсбери, высится резная плита с изображением лошади доколумбовой эпохи. Анализируя эту информацию, невольно приходишь к выводу, что Тяжелые мемориальные плиты могли устанавливаться в вертикальное положение не только с помощью мускульной силы человека, но и тягловой силы лошадей. Исследования, непосредственно касающиеся этой проблемы, проводятся и в настоящий момент, так что всякий желающий может получить необходимые сведения, посетив соответствующий веб-сайт.

Спорщики могут сколько угодно рассуждать о том, что камни с островов Зеленого Мыса или с Йеллала-Фолз отличаются от массачусетских плит и размерами, и формой, и способом их водружения, и уж, конечно, изобразительным рядом. Что верно, то верно: на камне Дайтон-Рок изображены последствия кораблекрушения (если верить священнику Дэнфорту), что совершенно нехарактерно для плит, обнаруженных на островах Зеленого Мыса или у Йеллала-Фолз. Но меня с моего пути уже ничем не собьешь. Как и прежде, я уверен, что китайский флот прошел Карибское море, а потом достиг Азорских островов. В промежутке между этими путешествиями он вышел на широту Пекина и достиг земель, где были установлены упомянутые выше плиты. Я лично считаю, что эти плиты установили китайские поселенцы, которых адмирал Чжоу Вэнь, чтобы облегчить свои суда и избавиться от лишних ртов, высадил в этих краях и потомков которых увидел через сто лет венецианец Вераццано. Я по-прежнему твердо верю, что первых поселенцев в Северную Америку привезли не испанские каравеллы и не английские купеческие корабли и боевые галеоны, а «плавучие сокровищницы» из флота адмирала Чжоу Вэня, который достиг этих мест в рождественские дни 1421 г. Я даже считаю, что Новую Англию по справедливости следует переименовать в Новый Китай.

Когда адмирал Чжоу Вэнь высаживал на этот неприютный берег более 5,5 тысячи своих земляков, ежедневно требовавших еды (а ее запасы убывали с катастрофической быстротой) и из-за отсутствия места вечно толпившихся на палубе, мешая работе его команды, он, без сомнения, испытывал тяжелое чувство. Но во сто крат более тяжелое чувство испытывали стоявшие на незнакомом берегу моряки и нежные наложницы с затонувших кораблей, провожая взглядом терявшиеся вдали паруса императорского Золотого флота. Они следили за отходящими китайскими кораблями полными слез глазами, но не отводили их до тех пор, пока силуэт последнего китайского корабля не растаял на горизонте. А потом они отвернулись от берега и побрели назад, в глубь неприютного края, который отныне должен был стать для них родиной. Конечно, им не раз обещали, что следующая Золотая армада, отойдя от пирсов китайских портов, в скором времени отправится к ним на выручку, привезет с собой привычные для них продукты и множество людей, которые захотят обосноваться в новых краях, а прежних поселенцев заберет с собой на родину. Короче говоря, произносилось множество ободряющих слов, но вот вопрос: многие ли из тех, кто стоял тогда на берегу, верили в их искренность? Люди рассудительные (а таких среди моряков было не так уж много) считали, что их ожидают долгие годы испытаний, когда надо будет рыхлить землю, сеять рис и просо и, как это бывает во всех странах мира, постоянно поглядывать на небо, задаваясь извечным вопросом: будет дождь или нет? Кроме того, они должны были постоянно смотреть и в сторону моря, на юг, — не вспыхнет ли вдали алый сигнальный свет на мачте китайского корабля, сулящий спасение и избавление от тяжких сельскохозяйственных трудов, к которым, если разобраться, ни моряки, ни наложницы совершенно не были приспособлены. Но год проходил за годом, надежды вернуться на родину становились все более эфемерными, и даже разговоры о милой старой родине превращались в многократные пересказы одних и тех же историй, которые со временем начали напоминать сказки, а с годами становились все более похожими на легенды и мифы. Увы, горькая правда была такова: ни один китайский корабль не вернулся в эти края, чтобы забрать поселенцев и отвезти их в родные места.

14
ПУТЕШЕСТВИЕ К СЕВЕРНОМУ ПОЛЮСУ

Адмиралу Чжоу Вэню, чей флот понес тяжелые потери после памятного перехода по Карибскому морю, на следующей стадии этого беспримерного путешествия снова предстояло лишиться части своих судов. Если верить дошедшим до наших дней средневековым картам, его флот в Северной Атлантике вынужден был разделиться на две эскадры. Одна пошла еще дальше к северу; другая же двинулась в восточном направлении и, повинуясь доминирующим в этих местах ветрам и течениям, должна была подойти с северо-запада к берегам Азорских островов примерно через месяц после того, как китайские корабли покинули побережье Новой Англии. Цепь Азорских островов про тянулась с северо-запада на юго-восток более чем на 400 миль. По этой причине первым островом, который должны были увидеть китайцы, двигаясь со стороны американского континента, был, скорее всего, маленький остров Корву, самый северо-западный из всех Азорских островов. В нем интересно еще и то, что он лежит точно на широте Пекина.

Подобно острову Санту-Антан из группы островов Зеленого Мыса и Гваделупе, на острове Корву также есть большой вулкан — Кальдеран (Caldeirao), чья вершина постоянно скрыта за облаками. По склонам вулкана стекают быстрые горные ручьи и протоки, чей серебристый блеск виден за несколько миль со стороны моря. Сам остров имеет протяженность не более 5 миль и весь покрыт буйной ярко-зеленой растительностью, так что вид у него весьма живописный. Но прожить на этом крохотном участке суши трудно, поскольку здесь почти нет пригодной для ведения сельского хозяйства земли. На юге, где располагаются сельскохозяйственные угодья, теперь находится столица острова, город Вила-Нова. Домишки в этом городе тесно жмутся друг к другу: похоже, строители боялись лишить его обитателей хотя бы клочка драгоценной обрабатываемой земли.

Именно здесь, на острове Корву, я решил начать поиски какого-нибудь маяка, маленькой обсерватории или, на худой конец, резного камня, которые китайцы имели обыкновение устанавливать на открытых ими островах на всем протяжении пути своего флота. Если такой резной камень (а больше всего я рассчитывал именно на камень) и был когда-либо здесь установлен, он должен находиться на открытом месте, откуда его хорошо было бы видно со всех сторон. Не сомневаюсь, что когда португальцы высадились на острове, они обязательно должны были обнаружить этот камень и в силу существовавшей у них традиции пометить его крестом и несколькими изречениями, вырезанными на его поверхности на старопортугальском языке.

Самые ранние записи о посещении этих островов португальцами датируются 1430 г. Вот что в них говорится:

Эти несколько фраз исполнены для меня глубочайшего смысла, я бы даже сказал, смыслов. Люди, которые вырезали на вершине скалы статую всадника, явно не имели никакого отношения к европейцам хотя бы потому, что голова всадника на коне выбрита наголо, что никоим образом не соотносится с бытовавшей тогда у европейцев модой. Зато при археологических раскопках в 70-е годы в Китае были обнаружены терракотовые скульптурные изображения солдат, «охранявших» гробницу императора Циня, головы которых выбриты начисто и покрыты подобием тесно обтягивающего голову сетчатого чулка. Кроме того, всадник простирает руку на запад в сторону Новой Англии, откуда пришли китайцы. Если разобраться, совершить путешествие от американского побережья до Азорских островов не так уж трудно: надо лишь следовать доминирующим там течениям, и не более того. Но вот достичь Азорских островов со стороны Португалии представляет собой непростую задачу, поскольку это означает идти наперекор всем ветрам и течениям. Вот почему португальцы открыли Азорские острова значительно позже Канарских и островов Зеленого Мыса, хотя Азорские острова гораздо ближе от Португалии, чем упомянутые выше.

Лично для меня лучшим свидетельством того, что статуя «всадника-ворона» была изготовлена китайцами — очень может быть, это даже была конная статуя самого императора Чжу Ди! — является то обстоятельство, что изображение Азорских островов появилось на китайско-корейской карте «Кангнидо» еще до того, как на эти острова пришли пopтyгальцы. Интересно, что изображения этих островов нет даже на знаменитых древних картах великого арабского историка и исследователя Аль Идриси (1099–1166) и его не менее ученого собрата Ибн Халдуна (1332–1406). Следовательно, кроме китайцев и португальцев на этих островах в отмеченный нами период никто побывать просто не мог. Но если там раньше китайцев (что сомнительно) побывали португальцы, с какой стати, спрашивается, было им извещать о своем открытии того самого картографа, который вычертил карту «Кангнидо»?

Самое любопытное, что мою теорию о китайском открытии Азорских островов подтверждает не кто иной, как Колумб. Великий мореплаватель в одном из своих дневников рассказывает о местном предании, где говорится, что к одному из пляжей в 20 милях к югу от Корву прибило волной тела моряков, которые обличьем нисколько не походили на европейцев. Эти сведения Колумб получил еще до того, как его каравеллы двинулись в сторону Нового Света. Колумб также отмечает, что рядом с трупами были найдены «резные статуэтки из дерева», которые свидетельствовали о наличии тесных связей между «страной Катай» (Cathay) и Западом (то есть Америкой)[242].

Пока одна эскадра из флота адмирала Чжоу Вэня шла к Азорским островам, чтобы потом выйти на просторы Индийского океана и добраться, наконец, до родных портов, вторая эскадра, согласно данным других древних карт, двигалась по совершенно иному маршруту. К югу от Ньюфаундленда[243] течение Гольфстрим разделяется. В то время как доминирующая система ветров и течений продолжает совершать круговое движение по часовой стрелке и основной поток увлекает корабли к Азорским островам, а потом через Канарские острова к островам Зеленого Мыса, другой, правда, Не столь могучий поток, именуемый течением Ирмингер (Irminger current), увлекает корабли на восток. И не просто на восток, а к южному побережью Исландии, где течение приобретает обратное ходу часов направление. Сначала оно движется к северу, потом к северо-западу, а потом снова к северу, направляя судно в сторону Девисонова пролива (Davies Strait), который отделяет Гренландию от Северной Канады. В тех местах течение, именуемое «Западно-гренландское», тащит корабли вверх вдоль западного побережья Гренландии, огибает ее северное побережье, потом проходит вдоль восточного побережья Гренландии, где, вливаясь в Южно-гренландское течение, снова выходит в Северную Атлантику.

Сразу хочу сказать, что любое парусное судно, подпавшее под власть Гренландского течения, совершит (если ему, конечно, не помешают льды) плавание вокруг Гренландии, а уж только после этого выйдет в Атлантику.

Естественно, передо мной возник ряд вопросов: с какой стати было китайцам огибать такую громадную, покрытую льдами неприютную землю? Но и в том случае, если для этого у них была причина, то как им, собственно, это удалось? Признаться, ответ на первый вопрос не представляет труда: китайцы во все времена желали установить абсолютно точное положение столь важной для них Полярной звезды относительно Северного полюса. Недаром император Чжу Ди уделял такое внимание исследованию Северного полюса или, как он его называл, «самой северной из всех северных сфер». Между прочим, император уделял большое внимание исследованию и «южной сферы», иначе говоря, Южного полюса. Зачем, в противном случае, китайцы на всех парусах мчались к Антарктике, пытаясь прорваться к ней, несмотря на ледяные поля, айсберги и паковые льды?

Я решил, что в разгадке всех этих ребусов мне, как обычно, помогут карты, в частности карта Кантино, которая уже не раз выручала меня в затруднительных положениях и помогала мне отыскивать путь китайского флота. Но была еще одна карта, которую я до последнего времени придерживал, не решаясь обнародовать: так называемая карта «Винланд» (Vinland), датированная 1420 г. (вернее, 1420–1440). На этой карте с чрезвычайной точностью и тщательностью прорисованы земли Ньюфаундленда, Лабрадора и всей Гренландии. Я считаю, что это подлинная карта, которая доказывает, что кто-то, возможно китайцы, приблизились к Северному полюсу на расстояние до 250 миль, причем сделали это за 400 лет до появления там первых европейских исследователей.

Решив строить свои дальнейшие умозаключения, основываясь на карте «Винланд», я уже знал, что стоит мне только о ней заикнуться, как в научном мире сразу же из-за этой карты возникнут споры. Во-первых, происхождение карты, что называется, сокрыто мраком. По слухам, ее обнаружили в 1965 г. в багажнике крохотного «Фиата», который принадлежал профессиональному торговцу картами. Сами понимаете, что такая карта у серьезных географов большого доверия вызвать не может. Большинство картографов и по сию пору полагают, что точность изображения на ней достигла такой степени совершенства, что считать ее аутентичной просто невозможно. Ученые рассматривают ее как современную подделку уже по той только причине, что Гренландия изображена на ней «слишком достоверно». В 1972 г. Уолтер Маккрони из респектабельной чикагской фирмы «Маккрони и партнеры», специализирующейся на сложных химических анализах, пришел к выводу, что состав чернил, которыми карта была вычерчена, не позволяет установить точную дату ее изготовления. Дело в том, что одним из химических компонентов этих чернил является атаназ, одна из разновидностей краски титан, которая применяется при изготовлении чернил с 1920 г. Однако в 1992 г. доктор Томас Кейджилл из исследовательского института Дэвиса (UC Davis) установил, что атаназ обнаружен в составе чернил, которыми написан ряд средневековых манускриптов, чья подлинность не подлежит сомнению; так что, как видите, вопрос об аутентичности карты «Винланд» снова стоит на повестке дня.

Да что чернила! Противник карты «Винланд» мог бы просто сказать, что викинги, которые заселили побережье Гренландии, не имели представления о том, как чертить карты, и был бы прав, поскольку о путях в дальние страны викинги просто-напросто друг другу рассказывали. Другими словами, изображение карты им заменяли подробные устные описания, как добраться до той или иной земли. Более того, никто не верил, что Гренландию можно обойти с севера, а коли так, то Клаудиус Клавиус (Claudius Clavius), известный датский картограф, который, как считается, вычертил эту каргу в 1424 г. и нанес на нес названия географических пунктов, что-то с этими названиями (особенно в северной части острова) перемудрил. Такое ощущение, что он позаимствовал их из волшебных сказок Однако, если предположить, что Клаудиус Клавиус скопировал свою карту с китайской, то он, могло статься, просто не разобрался с названиями, не смог правильно их перевести и оттого вынужден был придумывать невесть что. Короче, с названиями на этой карте царит сплошная неразбериха и путаница. Не следует также забывать, что вопрос о подлинности чернил все еще окончательно не решен. Об этом уже написано несколько научных исследований. И, если господин Маккрони с партнерами в результате своих научных изысканий пришел к выводу, что они поддельные, то есть люди, придерживающиеся противоположного мнения. Так, хранитель карт Британской библиотеки Р.А. Скелтон и рад других крупных ученых, продолжая исследования с минералом атаназ, обнаружили, как и упомянутый выше доктор Томас Кейджилл, что он содержится в составе некоторых средневековых чернил, которые получили наибольшее распространение в альпийских монастырях в начале XV в.

На мой взгляд, доказательств в пользу того, что карта «Винланд» — подделка, явно недостаточно, а потому я считал и буду считать ее подлинной. Более того, я полагаю, что оригинал карты вычертили не викинги и не ученый датский монах, а китайский картограф, находившийся на борту китайского корабля, который обошел весь этот гигантский остров, стремясь поближе подобраться к Северному полюсу. Впрочем, чтобы окончательно в этом убедиться, мне надо было выяснить, мог ли деревянный корабль обойти в XV в. вокруг Гренландии. В наши дни это невозможно даже для атомного ледокола, поскольку моря на севере этого гигантского острова в любое время года представляют собой сплошные непроходимые льды. Тем не менее существуют свидетельства, что в XV в. такие походы могли иметь место. Сохранившиеся в государственном архиве Осло сведения о бракосочетании некой Сигрид Бьернсдоттир рисуют нам совершенно другую картину Гренландии. Сигрид была вдовой; ее отец и сестры умерли, и она унаследовала родовые земли, став богатейшей невестой Гренландии. Ее бракосочетание сопровождалось составлением ряда официальных документов о передаче собственности, на основании которых можно получить некоторое представление о том, чем владела эта женщина, пока не уехала в 1419 г. из Гренландии. Ну так вот: у нее имелись многочисленные стада овец и крупного рогатого скота, который пасся на поросших зеленой травкой пастбищах. Согласитесь, эта картина сильно отличается от обывательского представления о покрытой коркой льда в любое время года земле Гренландии. Церковь, где Сигрид сочеталась узами Гименея, сохранилась до настоящего времени и стоит на берегу одного из мрачных холодных фиордов. Можно предположить, что в сентябрьское воскресенье, после того как свадебные торжества завершились, Сигрид и ее гости, втянув от пронзительного ветра головы в плечи, сразу же помчались в жарко натопленный дом, чтобы как следует попировать.

Раскопки, которые велись на том месте, где когда-то стоял дом Сигрид, показали, что климат Гренландии в начале XV в. был куда мягче, чем до наступления похолодания, которое неожиданно обрушилось на Гренландию начиная примерно с 1450 г. Интересно, что лучшими индикаторами похолодания в данном случае оказались обыкновенные мухи. Археологи обнаружили, что со временем обыкновенные комнатные мухи сменились в доме мухами другого вида, «морозоустойчивыми», если так можно выразиться. Решающим же свидетельством обрушившегося на этот край природного катаклизма оказался скелет гончей, у которой перерезали горло. Вероятно, условия жизни в этих краях стали настолько суровыми, что обитателям хутора, чтобы пережить зиму, пришлось съесть даже собственных собак. Гончая — собака дорогая и ценная, и можно не сомневаться, что ее мясо употребили в пищу в последнюю очередь, лишь когда других источников пропитания больше не стало.

Я обнаружил дальнейшие свидетельства о перемене в этих краях климата, когда листал отчеты капитана Джорджа Нэри-за (George Nares), совершившего плавание в Арктику в 1875–1876 гг.[244]. Один из его кораблей достиг северной широты 83°20′, то есть оказался в каких-нибудь 19 милях от крайней северной точки Гренландии. Командир корабля лейтенант Локвуд на своем судне прошел эти 19 миль, по причине чего теперь эта самая северная точка на побережье Гренландии называется островом Локвуда.

Этот своеобразный ледниковый период, который начал захватывать территорию Гренландии с 1450 г. (сейчас он уже подошел к концу), частично связан с изменением положения земной оси в пространстве. Анализируя информацию, заключавшуюся в лоции «У Пэй Чи» 1422 г., я пришел к выводу, что экватор в то время китайцы рассчитывали на северной широте 03°40′. Данные координаты являются также предельной границей продвижения паковых и дрейфующих льдов на север, что характерно как для Северного, так и Южного полушарий. Между тем на картах Пири Рейса и Джина Ротца пределы продвижения паковых и дрейфующих льдов в районе Огненной Земли или Тасмании в Южном полушарии в XV в. превышали современные показатели миль эдак на 300. Из этого можно заключить, что в начале XV в. центр холодов был смещен скорее к Южному полюсу, а следовательно, климат, царящий на севере Гренландии, тогда был значительно мягче, чем, к примеру, в 1450 г., когда в этом крае начался своеобразный ледниковый период. Таким образом, Гренландия в 1421 г. представляла собой весьма приветливый зеленый край с многочисленными пастбищами, где могли нагуливать жир овцы, а также крупный рогатый скот. Это гренландское лето начиналось где-то с июня и заканчивалось в начале сентября. Реки тогда были полны лосося и другой ценной промысловой рыбы, а на побережьях обитали в больших количествах моржи и тюлени.

Свидетельством в пользу того, что китайцы и впрямь достигли Гренландии, является весьма характерное письмо, которое в 1448 г. папа римский Николай V отправил своим епископам приходов Скалхолта и Холара в Исландии. Там он, между прочим, писал, что существует необходимость назначить нового епископа в Гренландию, поскольку: «[30 лет назад] пришедшие с населенных язычниками земель варвары совершили нападение на добрых христиан, обитающих в тех краях, и многих из них порубили и покалечили. Церковные же строения они предали огню, так что нынче, как там говорят, и помолиться негде… Работоспособное население сии варвары захватили с собой, так что можно сказать, край сей почти совершенно обезлюдел. Правда, ходят слухи, что захваченных в плен христиан потом отпустили…»[245]. Заметим, что папа ссылается на варваров, которые пришли с земель, «занятых язычниками». В других своих письмах он называет язычниками канадских индейцев племени инуитов; исходя из полученной нами информации, можно выдвинуть предположение, что варвары обрушились на христиан с земель, которые в те времена занимали жившие далеко к северу канадские индейцы. Обращаясь к своей аудитории, папа отмечал, что между язычниками и варварами есть известная разница, и это не взаимозаменяемые понятия. Конечно же, папа не имел в виду норвежцев, поскольку они были христианами, а Гренландия была их колонией. Не касался он в своем послании и других народов Северной Европы по той опять же причине, что все они были христианами. Обычно в XV в. варварами называли людей, нападавших на европейцев с востока и имевших характерную внешность. Таким образом, можно почти со стопроцентной уверенностью утверждать, что под варварами папа подразумевал людей монголоидной расы, то есть татар или китайцев. Заметим, что Его Святейшество, называя канадских индейцев «язычниками», приберегает слово «варвары» для людей, которые в состоянии «рубить», то есть разить врага мечами, каковых у индейцев никогда не было. Опять же все, что касается слова «огонь», он связывает с этими неизвестными захватчиками. Похоже, папа понимал, что в распоряжении этих варваров имелось огнестрельное оружие, то есть пушки, с легкостью способные спалить стоявшие на берегу домики. Индейцы же никакого оружия страшнее лука и стрел не знали.

Я считаю, что единственным логическим объяснением начертанного рукой Его Святейшества послания является следующее событие: появившийся со стороны Северной Америки китайский флот атаковал местное население, возможно применив при этом пушки. Между прочим, город Ксварлси (Hvarlsey), крупнейший в Гренландии, где стоял дом уже известной нам Сигрид, находился в пределах досягаемости артиллерийского огня со стороны моря. Пленников китайцы погрузили на свои корабли, но через какое-то время отпустили па волю. Интересно, что китайцы вели себя при сложившихся обстоятельствах вопреки их гуманным привычкам и правилам. Вполне возможно, именно китайцы первыми подверглись неспровоцированному нападению со стороны местных поселенцев.

Принимая во внимание то обстоятельство, что нам неизвестно, захватили ли китайцы город Ксварлси или пет, лучше обратить внимание на карте «Винланд» на те участки гренландского побережья, которые точнее всего прорисованы. Как известно, это значит, что данная территория привлекла наибольшее внимание китайских мореплавателей. Возможно, кое-где они даже какое-то время простояли на якоре. Из опыта мы уже знаем, что в подобных случаях изображение побережья на карте отличается особенной точностью. Более того, в тех местах, которые особенно тщательно прорисованы на карте, всегда больше шансов обнаружить что-нибудь оставленное китайцами на берегу — от обломков их кораблей до предметов быта. О резных камнях и священных изображениях я уже не говорю, об этом, что называется, остается только мечтать. Питер Шледерман и Фарли Моват, два известных в этих краях историка и исследователя, многие годы занимались изучением Арктики. И они первыми обнаружили то, что я называю настоящими «золотыми самородками»: так, они нашли сложенные из камня домики, которые образовывали целый небольшой поселок в районе полуострова Бахе (Peninsula Bache) на острове Элсми (Ellecmere Island), находящемся на западном берегу залива Кейн (Kane Basin) к западу от Гренландии[246].

Поселок на полуострове Бахе особенно интересен. Он состоит из 25 домиков; некоторые, впрочем, настолько велики, что заслуживают названия домов. К примеру, иные имеют 45 футов в дойну и 5 футов в поперечнике. Конструкция домов так хорошо продумана, а стены так прочно сложены, что при взгляде на эти постройки ни на секунду не возникает мысли, что это дело рук индейцев племени инуитов, которые никогда ничего из камня не строили. Эти домики обладают характерными чертами, позволяющими безошибочно отнести их к культурным памятникам иной, до сих пор неизвестной в Арктике цивилизации. К примеру, у каждого дома стоит каменная вышка, которую с известной натяжкой можно принять за маяк. Таких каменных вышек-маяков на территории поселка много, но поражает другое: ни на одном каменном доме нет хотя бы даже самой легкой кровли. Норвежские поселенцы имели обыкновение выкладывать крышу дерном, но в домиках на полуострове Бахе нет даже и следа дерна. И это удивительно, поскольку поселок в состоянии вместить до 3 тысяч обитателей. Непонятно, как они встречали бы полярные ночи без крыши над головой. Хотя домики порядком разрушены, их стены и сейчас может увидеть каждый турист, который не пожалеет усилий, чтобы забраться в такую даль.

На задних двориках из камня сложены подобия очагов — числом ровно 142. Каждый отделяется от другого «хозяйства» каменной стеной. Расположение очага вне дома является еще одной уникальной чертой этого поселка. Ничего подобного ученые за все годы истории канадской Арктики не отмечают.

Пытаясь разрешить загадку этого поселка, я начал изучать особенности местного ландшафта. Что интересно, поселение на острове Элсми выстроено в виде полукруга у большой полыньи, участка открытой воды, которая по странной прихоти судьбы, несмотря на холода, никогда не замерзает. Надо сказать, что подобный чрезвычайный феномен на Северном полюсе не редкость. Когда я служил подводником в этой части земного шара, полыньи, которые мы встречали на своем пути, не замерзали ни зимой, ни летом. А еще в них никогда не плавало обломков льда. Другими словами, это были своеобразные озера чистой воды, разбросанные по глухой беспредельности северного края. Эти незамерзающие полыньи представляли огромную ценность не только для нас, подводников, когда нам надо было подвсплыть под перископ, оглядеться и глотнуть свежего воздуха, но и для морских животных, которым, как и нам, подводникам, бывает необходимо время от времени «добрать» свежего воздуха. Кроме того, животные подходили к полыньям в поисках добычи. К примеру, полынья с полуострова Бахе особенно богата рыбой и привлекает к себе превеликое множество моржей и тюленей. В Средние века ценилось не только мясо моржей, но и моржовая кость, которая шла на всякие поделки. Нечего и говорить, что толстая шкура этого животного тоже находила себе в этих краях применение, как и жир, с помощью которого можно было освещать и обогревать жилища. Из острых обломков костей этого зверя делались гарпуны и рыболовные крючки, так что без моржей в этих краях было просто не прожить. Ценились также всевозможные поделки из кости моржа, и некоторые местные обитатели были настоящими виртуозами по части резьбы из моржовой кости. Короче говоря, морж в этих краях давал человеку все. Промысел моржей был известен с давних пор и привлекал в края, богатые этим зверем, множество охотничьих судов.

Что интересно, на острове Элсмир есть богатые залежи меди. Свидетельства о ее добыче найдены недавно на близлежащем острове Девон (Devon Island)[247], где обнаружены заброшенные рудники и шахты. Ничего удивительного: китайцы, где бы они ни оказывались, проводили геологическую разведку местности, рыли шурфы и колодцы, поднимали на поверхность образцы, которые увозили с собой. Каменный уголь, запасы которого разведаны в Ньюпорте и на территории Род-Айленда, обнаружены также и в Гренландии, и, как я подозреваю, не без участия китайцев.

Все, что я вам сейчас наговорил, возможно, логично и даже красиво, но не отвечает на вопрос: с какой стати китайские корабли бросили в этих диких краях якорь, чтобы задержаться здесь и даже выстроить подобие каменного городка? Понимание пришло позже. Китайцы, скорее всего, просто остановились здесь на зимовку, поскольку их корабли из-за мощных зимних льдов не могли продвинуться дальше. Похоже, они поступили также, как спустя столетия в аналогичном положении поступил Шэклтон, который не стал разбирать свои корветы, а построил жилища для команды из оказавшихся рядом подручных средств, то есть из того же камня, а крыши покрыл корабельными досками. По моим подсчетам, одна джонка водоизмещением в 3 тысячи тонн несла достаточный запас досок, чтобы их хватило дли постройки кровли для всех 25 домиков, которые и составляли, собственно, поселение на полуострове Бахе.

Я обратил внимание на очаги, находившиеся на задних двориках каменных домов. Если эти очаги или жаровни предназначались для готовки пищи, то их было бы куда проще перенести в дом. То обстоятельство, что эти «нагревательные приборы» располагались за пределами жилища, заставляло предположить, что их использовали в промышленных целях.

О многом говорит уже само их количество — целых 142 штуки. Кое-кто считает, что их использовали для растапливания моржового жира, которым можно было не только отапливать и освещать дом, но и заливать щели между досками на крыше Кроме того, эти жаровни можно было использовать в целях опреснения морской воды. Однако чрезмерное количество этих очагов или жаровен наводило на мысль, что здесь в промышленных количествах выплавлялась медь.

Часть китайского флота, возможно, и простояла у этих берегов некоторое время, по по крайней мере одно судно, несомненно, двинулось вдоль берега для съемок местности. Уж больно аккуратно и точно нанесены берега Гренландии на карту «Винланд». Особенно в этом смысле хороши юго-западное и юго-восточное побережья острова, где совершенно правильно указаны все широты. Но вот северо-восточное побережье имеет некую странную выпуклость в районе от мыса Йорк, залива Кейн, фиорда Петерман (Peterman Fjord) и Земли Пири (Peary Land). Пытаясь понять, как картограф мог допустить подобную грубую ошибку, я стал изучать современные карты ледников и ледовых полей в этом районе[248]. Довольно скоро я пришел в выводу, что выпуклость на карте «Винланд» есть не что иное, как очертания сползавшего в этом месте к морю мощного ледника, отделившегося от таких же мощных ледников как на земле Милиуса Эриксена (Mylius Erichsen’s Land), так и на земле Кронпринца Кристиана (Kronprins Christian Land). Сравнив очертания ледника на карте «Винланд» с картой современных ледников Гренландии, я вновь проникся доверием к своей любимице, столь незаслуженно игнорируемой до сих пор учеными мужами.

За исключением этой ошибки (если это вообще можно назвать ошибкой) побережье гигантского острова изображено на карте «Винланд» с большой точностью и тщательностью. В сущности, для XV в. эта карта была одним из величайших достижений мировой картографии.

Теперь, вооружившись картой «Винланд», я уже знал примерный маршрут китайских кораблей. Когда китайцы достигли островов Карибского моря, за дело снова взялись ветра и течения, которые понесли китайские корабли вокруг Гренландии. Кстати сказать, письмо папы римского и каменная деревенька на краю земли есть не что иное, как косвенные свидетельства того, что китайцы ставили своей целью достичь Северного полюса. С другой стороны, направившись к берегам Гренландии, они отодвинулись от заветной цели миль на 400… Но так ли это было на самом деле? Самые экзотические «полярные» сувениры, к примеру, вырезанные из моржовой кости изображения полярных гусей и медведей, тюленей и моржей. Аналогичные произведения искусства были найдены в Арктике куда дальше к северу от побережья Гренландии, примерно в 250 милях от Северного полюса. Все эти поделки — творения истинного художника — вряд ли могли быть изготовлены грубыми, нецивилизованными инуитами. Или, быть может, это наследие еще более древней эпохи?

Обогнув Гренландию по периметру (что, повторяю, в начале XV в. было еще возможно), мощные морские ветры и течения повлекли китайские корабли в сторону Исландии. Подтверждение тому находим у все того же Христофора Колумба. Так, он пишет: «В феврале месяце 1477 г. я прошел 100 лиг [примерно 470 морских миль] в виду острова Тайл [Исландия], чья южная часть находится примерно на северной широте 73°… Интересно, что когда я проходил этот район, то море не было замерзшим, а приливы, случавшиеся дважды на дню, бывали высотой до 50 футов»[249]. Профессор Майк Бейли из Королевского института в Белфасте, эксперт в области дендрохронологии, подтвердил, что зима 1477 г. была необычайно мягкой, хотя Колумб и считал, что такие приливные волны — обычное в этих краях дело. Интересно, знал ли Колумб о том, что течение вокруг Исландии могло затянуть его в сторону Гренландии? Долгое время никаких сведений об этом не было, но потом мореплаватель оставил несколько замечаний по означенному вопросу, записав их на полях полученного им в подарок от папы римского Пия II капитального труда «История всего чудесного, что произошло со мной за время моего правления». Так вот, на полях подаренной ему книги Колумб сделал следующую пометку: «Люди пришли сюда [в Исландию] из страны Катай, что лежит на востоке»[250].

Теперь у меня было два свидетельства — и от папы, и от Колумба — относительно того, что китайцы достигли берегов Гренландии и Исландии, и еще одно свидетельство, документально подтвержденное картой «Винланд» 1424 г., с удивительной точностью отображающей южную береговую линию Гренландии. Кроме того, один из крупнейших в мире специалистов до истории Китая времен династии Мин профессор Нидхэм утверждает, что имеется свыше 20 свидетельств из различных источников, что китайцы в действительности достигли Северного полюса[251]. Когда китайцы обогнули Северный мыс побережья Гренландии, они оказались в каких-нибудь 180 милях к югу от Северного полюса. Более того, если верить старой лоции «У Пэй Чи», Северный полюс находился гораздо дальше к югу, чем показывают современные карты. Но это что же получается — китайцам, чтобы достичь Северного полюса, предстояло пройти не 250 миль, о которых мы рассуждали выше, а каких-нибудь 180 миль к югу, а то и меньше? Но это, если разобраться, всего два дня пути. Неужели климат тогда был таков, что воды Северного Ледовитого океана были в июле чисты ото льдов на всем протяжении до Северного полюса? Температурный анализ вод Гренландского течения показывает, что его темпера тура у Северного мыса Гренландии ничуть не холоднее, чем в Арктике, особенно в наши дни, когда Северный полюс и север Гренландии образуют единый ледяной панцирь. Очень может быть, что утверждения китайцев о том, что они достигли Северного полюса на 500 лет раньше, чем все остальные нации, и впрямь соответствует действительности. Я, ходивший в свое время на субмарине в районе Северного полюса, только диву даюсь, как это удалось сделать китайцам. Теперь-το уж они могли съесть последнюю из припасенных в качестве провианта собак и откупорить оставшиеся бутылки с рисовым вином, празднуя это событие перед тем, как наконец поднять паруса и пуститься в обратный путь на родину. Увы, стопроцентных доказательств всему этому нет, как нет и точных доказательств того, как китайцы возвращались домой из высоких северных широт. Есть, правда, одна зацепка, которая Дает возможность с известной степенью достоверности восстановить маршрут флота Чжоу Вэня в Китай. Это карта Вальдзеемюллера, увидевшая свет в 1507 г. Она описывает северное побережье Сибири от Белого моря до Чукотского полуострова и Берингова пролива на востоке. Что интересно, вся эта территория описана довольно точно. Ну, подумайте сами, если этого не сделали в XV в. китайцы, то кто тогда мог это сделать? Кто мог описать эти земли, которые до XV в. считались для европейцев, «терра инкогнита», то есть «землей неизвестной»? Русские впервые начали исследовать Сибирь лишь лет через 200 после описываемого нами периода.

Если следовать логике, единственным путем, по которому двинулась эскадра адмирала Чжоу Вэня после попытки штурмовать Северный полюс, был путь к Берингову проливу. Помните рисунки эскимосов и живописного казака, изображенных на страницах «Справочника загадочных земель и стран»? Так вот, эскимос, скорее всего, был родом с Алеутских островов, которые давно уже были известны китайцам, зато пляшущий казак в живописном наряде явно был китайцам в диковинку. Сразу хочу сказать, что на страницах этой книги никто не пытался проиллюстрировать направление послов Великого князя московского к императору Китая — просто это была этнографическая зарисовка. Встает вопрос: каким образом рисунок этого казака мог оказаться на страницах этнографического издания? Не будем при этом забывать, что обмена послами между этими двумя державами не существовало. А стало быть… А стало быть, китайцы увидели этого дивного пляшущего казака по пути на родину.

Интересно, что к этому времени адмирал Чжоу Вэнь уже завершал одно из своих эпохальных путешествий, которое ничуть не уступало путешествиям адмиралов Хон Бао и Чжоу Маня Между тем адмирал Ян Цин все еще находился в море со своим большим флотом, и о его местопребывании никто не знал.

Теперь я решил сосредоточить все свое внимание на этом адмирале. Он, быть может, избороздил на своих кораблях куда меньше морей и океанов, чем его предшественники, но открытий и достижений, которых он добился, не сможет умалить ни один в мире мореплаватель, если он называет себя этим гордым словом.

15
РАЗГАДКА ГОЛОВОЛОМКИ

Когда знаменитые адмиралы, с флотами которых шли не менее знаменитые астрономы, определяли на небе положение Канопуса и Южного Креста и пробирались к полюсам сквозь мощные льды, открывали новые земли и бороздили форштевнями своих кораблей все на свете моря и океаны, флот Великого евнуха Ян Цина, отправившийся в плавание месяцем раньше, все еще ходил по Индийскому океану. Этот океан был знаком китайским морякам лучше, чем какой-либо другой в мире. В XV в. здесь пролегали все важнейшие морские торговые пути, а главное, здесь находились Острова пряностей, которые были источником обогащения китайской казны. Кроме того, все крупнейшие торговые порты того времени находились в бассейне Индийского океана или в сопредельных странах. Вспомним хотя бы порты на побережье Персидского залива, а также порты на побережье Восточной Африки.

К началу XV в. все арабские порты на побережье Персидского залива вели торговлю с Китаем напрямую: арабские купцы везли в Китай золото, слоновую кость и носорожий рог, из которого готовили крайне дорогие лекарства и настои. Другими словами, контакты между метрополией и зависимыми от нее государствами были привычным делом, поэтому послы и правители восточноафриканских стран уже привычно располагались в роскошных каютах «плавучих сокровищниц», чтобы отправиться в Пекин, столицу мира. Кое-кого из них после памятного визита, связанного с открытием Запретного города, доставили на родину еще в 1421 г., когда корабли Золотого флота Чжэн Хэ еще только начинали свой грандиозный вояж. Однако некоторым из этих вельмож с возвращением к родным берегам пришлось подождать, и довольно долго, поскольку их доставили на родину уже основательно поредевшие и потрепанные стихией флоты других адмиралов, когда Их корабли тащились домой, совершив беспримерные путешествия по Мировому океану. Сам адмирал Ян Цин вернулся плаванья по Индийскому океану в сентябре 1422 г., имея на борту своих кораблей по крайней мере 17 посланников и знатнейших вельмож из стран Восточной Африки и бассейна Индийского океана. Заметим, что Хон Бао прибыл в китайский порт лишь в 1423 г., имея на борту лишь одного посланника из Каликута. Внешняя политика, которую проводил император Чжу Ди, можно сказать, блестяще оправдалась: стараниями императора, его адмиралов и приближенных Индийский океан превратился, фактически, в «Китайское озеро».

Поскольку официальные китайские документы о путешествиях Золотых флотов были уничтожены, я стал искать информацию о странствиях адмирала Ян Цина в других источниках, обратившись, в частности, к картам. И опять мне пришла на помощь моя старинная знакомая карта Кантино 1502 г. Моя уверенность, что она вычерчена на основе старинных китайских карт 1421–1423 гг., основывалась на замечании португальского историка Антонью Галван относительно карты мира 1428 г. Тогда Антонью Галван отметил, что на последней «нанесены все торговые пути Ист-Индии, включая путь вокруг мыса Доброй Надежды». (См. «Огибая мыс Доброй Надежды», с. 109)[252]. В те дни так называемая Ист-Индия включала Индию как таковую, Индийский океан со всеми островами, а также Малайзию и Индонезию. Это замечание португальского историка недвусмысленно говорит о том. что все эти воды и земли были нанесены на карту раньше, чем появились на карте мира 1428 г., то есть не в первой чет верти, а в самом начале XV в. Дальнейшее подтверждение этому находим в приказе, который португальский король Жуан II отдал своему капитану Перу де Ковилья (Pero de Covilha: 1450–1520), посылая его на поиски морского пути в Индию в мае 1487 г.

Конечно же, ни Перу де Ковилья, ни его коллеге Бартоломеу Диашу в 1487 г., когда был отдан приказ выйти в Индийский океан, обойдя мыс Доброй Надежды, не удалось. Соответственно путей к Островам пряностей они не обнаружили.

К XV в. у китайцев существовал уже многовековой опыт навигации в Индийском океане и в водах у восточного побережья Африки. Китайцы начали ходить на кораблях к Африке уже во времена династии Тан (618–907 н. э.). Хроники историков Ма Хуаня и Фэй Цина, которые ходили с кораблями Золотого флота до 1421 г. (то есть в первые пять походов), а также сведения, содержащиеся в древней лоции «У Пэй Чи», во всех деталях описывают, как достичь берегов Восточной. Африки, а также дают некоторое представление о том, какую огромную ценность имел бело-голубой китайский фарфор у местных купцов. Это был ходовой товар. Можно смело сказать, что бело-голубой фарфор ранней эпохи правления династии Мин заполонил все восточное побережье Африки, добравшись даже до его самой южной точки — Софалы. Это ли «не свидетельство роста влияния Китайской империи в этом регионе?

Когда я служил на корабле Ее Величества «Ньюфаундленд», Мы прошли тысячи миль вдоль восточноафриканского побережья, от Кении до Южной Африки. В 1958 г. это были уже осколки былой Британской империи, где все жили кто как хотел и никто не думал о поддержании установленного прежде порядка. Мне в память врезался, например, такой случай: тогда люди, приезжавшие в Африку на сафари, носили с собой ружья, а не фотокамеры, как в наши дни. Мы, моряки, считали себя не хуже других и собирались съездить пострелять крокодилов в устье реки Лимпопо. С этой целью мы позаимствовали у командования моторный катер, несколько винтовок и здоровенную бутыль с ромом. С самого утра мы уже заняли удобную для стрельбы позицию: вода была что зеркало, без ряби, а над головой сталью отливало предрассветное небо. Прямо сцена из Киплинга, да и только. Прошло время — крокодилы не появлялись, зато все чаще и чаще над водой показывались уродливые морды гиппопотамов. Пришлось стрелять в гиппопотамов. Вот это, доложу я вам, была охота! Эти твари с такой скоростью прятали свою голову под воду, что пули рикошетировали от воды, не причиняя зверю ни малейшего вреда. Зато обстрел этим милым зверушкам очень не понравился, и они становились все более агрессивными. Наконец, на нас набросился один бегемот. До сих пор у меня в голове стоит такая картина: наш перевернутый вверх дном катер уплывает от нас по течению, молотя воздух винтами все еще продолжавшего работать двигателя. По счастью, и мы, и гиппопотам, что называется, отделались легким испугом. После этого я понял, что искать развлечений надо в других местах, например в антикварных арабских и португальских лавочках.

Когда португальцы впервые достигли берегов Восточной Африки, они неожиданно обнаружили, что король и королева Занзибара (в современном Мозамбике)[254] были одеты в китайские шелка и жили в каменных домах, декорированных китайским фарфором. Дальнейшие свидетельства присутствия китайцев на Тихом океане обнаруживаем на архипелаге Ламу — части архипелага Байджун-Айлэнд в 500 милях к северо-востоку от Занзибара на побережье современной Кении. Столица Байджуна Пате (Pate) в прежние времена считалась базой и опорным пунктом флота адмирала Чжэн Хэ. Вот почему португальцы, когда оказались в этих землях, обнаружили здесь множество байджуни — мужчин и женщин с золотистой кожей, мягкими чертами лица и приятными манерами, которые португальцам очень пришлись по душе. Иезуит отец Монкларо в 1549 г. писал об этих людях так: «[они, то есть байджуни] делают хороший шелк, который португальцы с большим прибытком продают в другие земли по той только причине, что этот шелк выделывают в Пате, где он отличается особенно высоким качеством»[255]. Ремесленники из Пате также изготавливали прекрасные шкатулки из черного лака и другие поделки в стиле средневековой Африки, имевшие на себе, однако, китайский орнамент.

Итальянский антрополог Н. Пицциони, который в 1935 г. совершил долгое путешествие вверх по реке Джубба, пришел к выводу, что «…этнический тип байджуни не имеет ничего общего с этническими типами племен, проживающих на берегах этой реки. Кожа у них [байджуни] довольно светлая, с оливковым оттенком; мужчины носят небольшие бороды, а женщины, разделив волосы пробором посередине, заплетают их в две тугие, аккуратные косы»[256]. Один из вождей местного клана вашанга заявил, что предками его народа были китайские моряки, сошедшие на их землю с потерпевшего крушение корабля. Кроме того, он поведал итальянцу легенду, согласно которой Малинди — так звали самого могущественного здесь короля — презентовал китайскому императору двух жирафов[257]. Самое интересное, это событие и впрямь имело место в 1416 г.

Столичный город Пате, расположенный на острове с тем же названием, со времен XV в. изменился мало, если не считать того, что в 1960 г. его улицы неожиданно заполонили хиппи. С тех пор Пате стал прибежищем хиппи, стекавшихся сюда со всего света. За исключением толп хиппи, которые с утра до вечера слонялись по улицам этого города (сейчас уже не слоняются, их время прошло), город выглядит примерно так же, как выглядел во времена императора Чжу Ди.

Мужчины носят белые, до щиколотки, облачения «ханзус», а головы покрывают особым головным убором, именуемым «кафия». Женщины же носят «буи-буи» — черное одеяние, скрывающее сразу и голову, и лицо, и фигуру. В море местные рыбаки выходят на свой промысел на «дхоу» — парусных судах, чья конструкция не менялась на протяжении веков. Дхоу имеют треугольный «латинский» парус и широкий прочный корпус, который, если так можно выразиться, неладно скроен, да крепко сшит. Большинство несет по бокам для лучшей остойчивости связки кокосовых орехов, а также украшение на носу в виде резного или грубо намалеванного глаза. Высокие носы дхоу — это своеобразная визитная карточка архипелага Ламу (Lamu). Несмотря на довольно-таки неуклюжий вид, дхоу очень быстры на ходу и маневренны; особенно хорошо они ходят против ветра. Из-за обилия наживки, которую рыбаки берут с собой на борт перед выходом в море, появление дхоу в прямом смысле можно учуять еще до того, как глаза выхватят характерные корпуса этих судов из морской беспредельности. Моя субмарина частенько всплывала и шла бок о бок с таким вот дхоу, чтобы моряки могли купить летучих рыб, чье мясо на удивление вкусно и не идет ни в какое сравнение со стандартным рационом подводника.

Развалины центра арабской торговли города Шанга лежат на восточном побережье острова Пате. Ходят слухи, что этот город получил такое название в честь Шанхая в те времена, когда он вел крупные торговые операции с Китаем. В наши дни это совершенно заброшенное местечко, где почти нет жителей, если не считать рубщиков мангровых зарослей, которые появляются здесь в зависимости от времени года А ведь всего 200 лет назад здесь находили множество изделии из фарфора времен династии Сун (9б0—1260) и династии Мин (1368–1430) и священные изображения льва Сун, которые верующие закапывали под корнями деревьев. Даже само слово «байджун» (bajun) — китайского происхождения. Оно обозначает человека, одетого в длиннополый балахон. Жители побережья Африки, до которого рукой подать, длинными одеяниями себя не обременяют и все больше носят набедренные повязки. Уже само название народа «байджуни» говорит о том, что его представители носили длинные облачения (скорее всего, из шелка) и тем разительно отличались от своих соседей. О цвете кожи, чертах лица и мягких, «восточных», манерах я уже не говорю.

Поскольку китайские корабли бороздили просторы Индийского океана уже не первое столетие, нет ничего удивительного в том, что они уделяли этому громадному региону пристальное внимание и даже вели здесь кое-какие научные наблюдения. Так, просчитать географическую широту в любой части этого региона им не составляло особого труда. Камнем преткновения была, как всегда, географическая долгота, которую китайцам, как они ни старались, вычислить с требуемой степенью точности не удавалось. Но полно, так ли это было? К примеру, на карте Кантино Восточная Африка Находится там, где ей и положено быть, все расстояния между Портами указаны верно, а погрешности в географических долготах не превышают каких-нибудь 30 миль. Каким же образом средневековому картографу удалось достичь подобной небывалой точности?

До сих пор никто еще не доказал, что умение правильно определять географическую долготу принадлежит китайцам и должно быть причислено к другим великим достижениям этой нации. Известно только, что карты с правильными показателями географической долготы впервые увидели свет уже к 1502 г., когда появилась карта Кантино.

Определение географической долготы без помощи хронометра имеет длинную историю. Суть проблемы заключается в точной фиксации некоего небесного явления, которое было бы желательно наблюдать на всем земном шаре одновременно. К таким явлениям относятся, к примеру, лунные затмения и все предшествующие ему фазы луны.

Античный ученый Птолемей, живший в первом столетии нашей эры, в своем капитальном труде «География» высоко оценил этот метод, придуманный неким Иппархосом (Hipparchos; 190–120 до н. э.). Полемизируя с его и своими оппонентами, Птолемей всячески отстаивал его (ну и теперь уже свою) точку зрения. Был, однако, один момент, который никак не хотел вписываться в стройную систему Иппархоса — Птолемея: момент этот очень важный, поскольку установить точное время означенного небесного явления представлялось крайне затруднительным хотя бы по той причине, что во время лунного затмения солнце находилось за линией горизонта[258]. Вполне вероятно, что кое-кто из европейцев в 1415 г. узнал о системе Иппархоса, поскольку именно в это время часть «Географии» Птолемея была привезена в Венецию двумя византийцами, бежавшими от турков-османов, которые в те годы постоянно нападали на Византию. Что же касается арабов, то они наверняка давно уже знали теорию Иппархоса, так как познакомились с сочинениями древних греков задолго до европейцев.

В китайских обсерваториях были в ходу совершенно другие научные методы. Там с давних пор имелась традиция отвечать время, замеряя длину отбрасываемой солнцем тени. Одна из самых известных обсерваторий того времени, Чжоу-Кун (Chou Kung), что в 50 милях от Луньяня, дожила и до наших дней. Построенное 7 веков назад, это сооружение представляет собой усеченную пирамиду с площадкой на вершине, которая достигает 25 квадратных футов. Крохотное строение в центре площадки содержит в себе тонкий стальной вертикальный прут, который позволяет вести наблюдение за звездами; в домике расположена также и клепсидра — большие водяные часы. Так называемый гномон, 40-футовый штырь указателя солнечных часов, находится на выдвинутой на 120 футов к северу платформе башни и омывается (стабилизируется) двумя параллельными струями воды из двух водотоков. Каменная площадка, на которой покоится гномон, расположена в плоскости строго параллельной (буквально до микрона) зеркалу воды. Полдень китайцы замеряют по тени, которую отбрасывает гномон на камень. При равноденствии на экваторе солнце идеально точно восходит на востоке, а заходит на западе. Поэтому в полдень солнце находится над головой наблюдателя и не отбрасывает тени вовсе. Самую длинную тень солнце отбрасывает на восходе и на закате. Время между появлением первого луча солнца на восходе и последнего на закате является эталонным, а длина тени в промежутках между этими эталонными показателями и определяет тот или иной час дневного времени суток.

Хотя это довольно сложное устройство казалось китайцам в. свое время венцом творения, они еще в 721 г. н. э. стали подумывать о том, что длина тени зависит не только от времени Дня, но также и от времени года, а главное — от географической широты, на которой находится наблюдательный пункт. Использовав друг ой гномон, поменьше, размером 8 футов (который, кстати, позже стал стандартным), они начали с его помощью производить замер тени зимой и летом, а также па других широтах: например, от широты города Хью в южном Вьетнаме до широты Пекина на севере. Подсчеты выявили, что длина тени в одно и то же время может отличаться на 3,56 дюйма с каждым сдвигом по широте на расстояние 400 миль. Это открытие позволило китайцам, в частности, определять и корректировать положение своих кораблей в океане в зависимости от широты, на которой находилось их судно.

Продолжая наблюдения за длиной тени, китайцы пришли к выводу, что она каждый день меняется в зависимости от сезона на протяжении всего года. И китайцы снова принялись считать. Они были великие мастера счета и вычислили, что длина тени в период летнего солнцестояния достигает 12,3695 фута, а в период зимнего — 76,7400 фута. Опираясь на два предыдущих эксперимента, они поняли, что могут уточнять положение своих кораблей в море в любой день недели на любой географической широте. Более того, находясь в открытом море, они по длине отбрасываемой в полдень тени могли определить день недели и даже время года.

В этот период европейцы могли лишь с помощью примитивных солнечных часов определять светлое время суток в своей местности, да и то, если день был не пасмурный.

Чтобы определить точное место корабля в море, нужна была третья, решающая поправка, которая дала бы возможность учитывать при разного рода вычислениях отклонения в движении Земли вокруг Солнца. Надо сказать, определенные «сбои» при движении Земли по своей орбите определяли разницу между так называемым абсолютным и реальным временем, в течение которого Земля вращается вокруг Солнца. Разница между абсолютным и относительным временем бывает довольно существенной. Так, в феврале максимальное положительное (со знаком плюс) отклонение составляет 14° 30″: а максимальное же отрицательное отклонение (со знаком минус) равно в ноябре 16° 30″. Между прочим, это было просчитано всего лишь за период с 1277 по 1280 г. Китайцы с присущей им наблюдательностью определили причину этого «как смещение земной оси»[259]. Если верить китайским астрономам, орбита Земли за последние 7 веков изменилась, И весьма существенно.

С воцарением Чжу Ди на «троне дракона» отношение к обсерватории Чжоу-Кун тоже изменилось: она стала пользоваться огромным уважением. Кроме того, с тех пор как столица Китая перебралась из Нанкина в Пекин, количество крупных обсерваторий резко увеличилось. К примеру, рядом с Пекином возникла точно такая же башня, как Чжоу-Кун; те, кто хотели завоевать моря и океаны во главе с адмиралом Чжэн Хэ, сооружали астрономические площадки, которые должны были обеспечить движение его флота в морских просторах. Сам он тоже должен был сооружать астрономические наблюдательные пункты во всех тех местах, где бы ни пролегали пути его флота. В идеале, такие площадки для ведения астрономических наблюдений должны были быть построены по всему миру. Каждая из них должна была иметь устройство для придания солнечной тени большей контрастности и четкости, чтобы точность измерения длины тени стала выше, а также инструментарий, необходимый для наблюдения за светилами на небе и за фазами солнечного и лунного затмений; разумеется, китайцы во все времена продолжали наблюдать за своей любимицей — Полярной звездой[260]. Кстати сказать, каменная башня на Род-Айленде (см. «Поселения в Северной Америке», с. 389) вполне могла быть не только маяком, но и обсерваторией. Китайская стандартная обсерватория имела все необходимое оборудование для правильного вычисления географической широты и долготы.

Китайцы знали: чем длиннее гномон и тень, которую он отбрасывает, тем точнее можно измерять время. С другой стороны, чем длиннее становилась тень от гномона, тем более неопределенными и расплывчатыми становились ее очертания. Во времена правления первых императоров из династии Мин китайцы придумали нечто вроде камеры-обскуры — прорезали крохотную дырочку в абсолютно черной комнате. С помощью целой системы линз и увеличительных стекол они добились удивительной четкости тени, чью длину можно было теперь измерять в пределах сотой доли дюйма.

Точность вычислений, которые производили китайцы в XV в., поражала. Это можно проиллюстрировать хотя бы па примере того, как они подсчитывали продолжительность лунного месяца, то есть временного интервала между двумя молодыми лунами. Китайцы пришли к выводу, что этот интервал составляет по максимуму 29,530591 дня[261]. В наши дни можно сказать, что их ошибка составляла меньше 1 секунды в месяц. Однако все эти сверхточные расчеты имели смысл и могли проводиться только в то время суток, когда солнце находилось над горизонтом. С наступлением темноты все расчеты велись с помощью клепсидр — водяных часов, которые были откалиброваны в дневное время с помощью гномонов[262]. Используя свои гномоны и клепсидры, китайцы могли отмечать время день за днем, час за часом, минуту за минутой и секунду за секундой и днем, и ночью, независимо от времени суток. Они также могли предсказывать лунные затмения, которые происходят на земле примерно каждые пол года, и, будучи людьми практичными, извлекали из этого величественного природного явления свою пользу.

Солнечные и лунные затмения происходят тогда, когда Солнце, Луна и Земля оказываются на одной линии и когда орбита вращения Луны вокруг Земли совпадает с орбитой вращения Земли вокруг Солнца. При солнечном затмении тень Луны загораживает Солнце на короткое время над сравнительно небольшим участком земной поверхности, и па Земле в этот момент становится темно, как ночью. Это своеобразное «зонтичное» теневое пятно, или умбра движется по миру вместе вслед за Луной, вращающейся вокруг Земли, которая, в свою очередь, вращается вокруг Солнца. При лунном затмении, когда Земля находится между Солнцем и Луной, Земля, в силу своих значительно больших размеров, полностью перекрывает Луну, и, следовательно, лунное затмение продолжается дольше, а площадь земной поверхности, закрываемая ее тенью, несравненно больше, чем при солнечном затмения. Астрономическое значение лунного затмение важно именно по той причине, что его можно одновременно наблюдать чуть ли не с половины обсерваторий по всему миру. Возможность точно определить время лунного затмения, а также гот факт, что означенное событие можно было увидеть одновременно с наблюдательных пунктов в разных концах света, впервые за долгое время предоставили китайцам шанс разрешить наконец проблему точного определения географической долготы.

Итак, во-первых, лунное затмение видно одновременно чуть ли не на целой половине земного шара, а, во-вторых, когда происходит затмение, то вращение Земли создает иллюзию вращения звезд на небосводе. Процесс лунного затмения можно разделить на четыре стадии. Стадия 1 (условно обозначим ее У-1) — первый контакт, когда Луна начинает входить в зону затемнения, иначе говоря, в зону умбры; У-2 — второй контакт, когда Луна полностью входит в затененную часть пространства и скрывается под умброй; У-3 — третий контакт, когда краешек Луны начинает показываться из-под умбры; У-4 — четвертый контакт, когда Луна полностью выходит из затемнения. Китайцы, уделив все свое внимание контакту У-3, именно его использовали для своих основных вычислений.

Когда китайцы высаживались на незнакомых островах и землях, главной задачей их астрономов и навигаторов было вести наблюдение за лунными затмениями, то есть главным образом ждать, когда начнет осуществляться контакт У-3. Потом они должны были отметить, какая звезда в это время пересекает ближайший меридиан на ночном небе. Данный меридиан (иногда еще его называют местным меридианом) — это воображаемая линия, которая указывает на географическую долготу. Она начинается с точки на горизонте, расположенной строго на севере от наблюдателя, проходит у него над головой и заканчивается у него за спиной строго на юге, опять же на линии горизонта. Когда первая звезда после контакта У-3 пересекала эту воображаемую линию, астроном отмечал на часах время пересечения и заносил его в специальную книгу. Когда астроном возвращался из путешествия на родину, он и его коллеги в Пекинской обсерватории сравнивали полученные независимо друг от друга данные. Используя водяные часы, откалиброванные с помощью гномонов, они сравнивали время появления на местном меридиане обнаруженной одним из астрономов в чужих краях звезды со временем появления первой после затмения (контакт У-3) звезды на меридиане Пекина. Обладая этими данными и пользуясь самыми точными в мире водяными часами, китайцам нетрудно было просчитать долготу, на которой находилась обсерватория на новой, открытой ими земле. К примеру, если разница между появлениями первых звезд па местном меридиане новой земли и меридиане Пекина составляла 6 часов, то разница в долготе между Пекином и новой землей равнялась 90°, так как земля делает полный оборот — 360° — за 24 часа, а 6 часов — это четверть суток.

Ошибки при определении долготы можно было свести до минимума, сведя до минимума ошибки при расчете «контактов У-1, У-2, У-3 и У-4 (особенно контакта У-3). Подводя итог, можно сказать, что китайцы, наблюдая одно и то же явление в разных концах света и фиксируя его точное время, получили уникальную возможность сравнивать результаты своих научных опытов, чего в подобном масштабе не делалось в XV в. ни в одной стране мира. С большой точностью вычисляя время одного и того же явления на небосклоне, китайцы научились наконец правильно определять географическую долготу.

Профессор Джон Оливер, возглавляющий кафедру астрономии университета в штате Флорида, решил провести глобальную проверку теории лунных затмений, которым китайцы придавали такую важность. В ночь с 16 на 17 июля 2000 г., когда должно было состояться лунное затмение, он собрал группы наблюдателей в тех точках земного шара, где когда-то, по предположениям, находились обсерватории китайцев, и предложил им безотрывно смотреть в небо. Смею вас заверить, народу собралось много. Люди стояли на океанском побережье от Таити до Малакки, что рядом с Сингапуром, стараясь засечь первую после фазы затмения У-3 звезду (смотри Приложение 4). Средняя ошибка в долготе при таком методе должна была быть минимальной. К примеру, погрешность в определении географической долготы Таити равнялась примерно 1,1 %, для Новой Зеландии процент погрешностей был еще меньше и равнялся 0,1 %; такой же процент погрешностей приходился на Мельбурн, зато Сингапур вообще не имел погрешностей по долготе, то есть здесь они равнялись нулю. Предприятие, что и говорить, было задумано грандиозное. В эксперименте профессора Оливера максимальная погрешность в долготе, если ее перевести в земные мерки, равнялась 6 милям между Сингапуром и Новой Зеландией; а между Новой Зеландией и Австралией погрешности не было вовсе. Удивительно, что с помощью такого примитивного, по современным понятиям, метода географическая долгота была рассчитана как минимум для 1/4 всей поверхности земли, то есть на расстоянии примерно в 8 тысяч миль. Общая максимальная погрешность не превышала 66 миль. Увы, сторонники теста профессора Оливера были в большинстве своем любителями; если бы они были профессиональными астрономами, то погрешность могла быть еще меньше. Так вот, китайцы, используя свои площадки для ведения астрономических наблюдений, добивались в определении географической долготы примерно такой же степени точности, а может, даже и большей, поскольку это были настоящие профессионалы. Так как наши наблюдатели собрались именно в тех местах, где когда-то находились китайские обсерватории, то им не нужны были ни секстант, ни даже морской хронометр.

Установив, к примеру, точную географическую долготу Малакки, что неподалеку от Сингапура, китайский флот мог использовать этот метод и находившуюся на ее территории обсерваторию как аналог для всех обсерваторий, которые китайцы построили впоследствии на всех базах и опорных пунктах своего флота в Индийском океане: в Семудере (Semudera — Суматра) на Андаманских островах (The Andamans), в Дондра Хэд (Dondra Head) в Шри-Ланке, в Кочи-не (Cochin) и в Каликуте (Calicut) на Малабарском побережье Индии. Кроме того, аналогичные опорные пункты имелись у китайцев и в других районах земного шара, в частности в Малинди (Malindi) и Занзибаре в Восточной Африке, на Сейшельских островах и на Мальдивском (Maldive) архипелаге. Впрочем, все эти пункты отмечены на старинной китайской лоции «У Пэй Чи». В случае если были бы задействованы все обсерватории и большой флот бассейна Индийского океана, китайцам, вполне возможно, хватило бы даже одного лунного затмения, чтобы Индийский океан покрылся воображаемой сеткой меридианов. Только представьте себе, какая должна была быть у китайцев организация, чтобы за одну ночь расставить свои корабли и людей в нужных местах, провести все необходимые измерения, вернуться после этого на свои базы и произвести сверку полученных данных!

Так и тянет предположить, что, пока адмиралы-евнухи, картографы, ученые астрономы и навигаторы скрупулезно сверяли полученную информацию, матросы бездельничали и могли позволить себе расслабиться: выпить рисового вина и покутить с местными женщинами, знаменитыми своей красотой, приятными манерами и страстным сексуальным чувством. Они, должно быть, с радостью привечали моряков императорского флота, раскрывая им свои объятья. Марко Поло пишет об этом так:

На деле же китайским матросам не пришлось, полагаю, расслабиться до тех пор, пока навигаторы с кораблей и астрономы с наблюдательных площадок не решили свои наиважнейшие проблемы, то есть пока не была произведена тщательная сверка времени лунного затмения. Результаты этой работы проявились позже на карте Кантино 1502 г., на которой побережье Северной Африки прорисовано с такой аккуратностью и точностью, что можно подумать, будто съемки местности делались со спутника. Кто в те годы, кроме китайцев, мог достичь подобной точности, сопоставимой с точностью работы космической аппаратуры? Кто за 300 лет до европейцев, которые изобрели морской хронометр лишь через несколько сот лет после описываемых здесь событий, мог начертить такую удивительную карту? Неужели какие-то неизвестные португальские чудо-мастера картографии? Нет, и еще раз нет! Карту мира сделали китайцы, которые в начале XV в. обладали всеми доступными человечеству знаниями.

У португальцев не имелось надежного способа определения географической долготы вплоть до 1541 г., то есть до того времени, когда карте Кантино исполнилось почти 40 лет. Попытка португальцев измерить географическую долготу Мехико в момент солнечного затмения, имевшего место в 1541 г., дала огромную погрешность — сдвиг к западу на 1,5 тысячи миль. При этом погрешность на карте Кантино составляла в среднем всего 30 миль на 10 тысяч миль побережья. Все дело заключалось в том, что португальцы производили измерения во время солнечного затмения, а китайцы использовали для своих измерений затмения лунные. У португальцев просто не хватало кораблей, чтобы просчитать географическую долготу, используя тригонометрический метод.

К тому времени, когда была вычерчена карта Кантино, к берегам Португалии вернулись уже три морские экспедиции. Васко да Гама посетил порты Софала, Килува и Момбаса в 1498–1499 гг. В Малинди он принял на борт арабского лоцмана, который вывел его к крупнейшему индийскому порту Каликут, о котором мы столько здесь говорили. Ясно, что при таком повороте событий капитану да Гама было недосуг снимать планы с побережья. Вторая эскадра, которую возглавил Педру Алвареш Кабрал, вышла из гавани Лиссабона в 1499 г и вернулась в Португалию в июне 1501 г. В начале путешествия португальские каравеллы потрепал сильный шторм, в результате чего 4 корабля погибли. Один из уцелевших кораблей под командованием Диегу Диаша прошел вдоль побережья Мадагаскара, а оттуда зашел в Могадишо. Корабль этот был сильно поврежден, а экипаж потерял много людей На обратном пути Диаш старался держаться как можно дальше от берега. Тем не менее ему удалось снять планы с топ сравнительно небольшой части побережья Восточной Африки, что находится между Могадишо и Берберой (Berbera). Что же касается остальных кораблей из флота Кабрала, то они едва дотащились от Софалы до Килувы, а потом встали на якорь в гавань Малинди на ремонт.

Таким образом, произведя нехитрые расчеты, можно утверждать, что португальские корабли вернулись на родину примерно в одно время с появлением в Европе карты Кантино. Тут стоит упомянуть, что на создание хорошей большой карты у картографов того времени уходили годы. Кроме того если уж продолжить подсчеты, то карта Кантино описывает около 9 миллионов квадратных миль земной поверхности, а для того, чтобы снять планы такой огромной территории в начале XVI в. требовалось как минимум 40 кораблей и около 2 лет упорной работы в море. Нечего и говорить, что это многократно превышало в конце XV — начале XVI вв. возможности маленького Португальского королевства. Заглянув в будущее, мы увидим, что Португалии, для того чтобы снять планы с одного только побережья Западной Африки, понадобилось целых 60 лет. Просто невероятно, чтобы картографы с нескольких поврежденных бурей каравелл смогли во всех деталях вычертить береговую линию, например, Восточной Африки, одновременно снимая планы с территории площадью в 9 миллионов квадратных миль. И все это, кстати, они должны были сделать за несколько месяцев своего похода по Индийскому океану, поскольку удивительная по точности карта Кантино увидела свет уже в самом начале 1502 г.

Но забудем на время о португальцах и попытаемся учесть в своих расчетах вклад арабских мореходов. Быть может, это они сняли планы для карты Кантино? В Британской библиотеке хранится удивительная коллекция старинных арабских карт и лоций, собранных преданным морскому делу известным коллекционером Юсуфом Кемалем. Я провел в Британской библиотеке немало дней, роясь во всех этих древностях, и вынужден был прийти к неутешительному для себя выводу. Во всем этом монументальном собрании не было ни единой карты, которая хотя бы с малейшей степенью достоверности изображала восточное побережье Африки. Лучшие арабские средневековые карты, сделанные, как я полагаю, рукой великого Аль Идриси, не идут ни в какое сравнение по точности и деталировке с картой Кантино 1502 г. Хотя арабы знали, как вычислять географическую долготу по лунным затмениям, им не удавалось с такой же точностью замерять время и просчитывать фазы затмений, как это удавалось китайцам. Другими словами, арабам было не по силам создать что-либо подобное карте Кантино или карте Вальдзееемюллера.

Адмирал Ян Цин провел в Мировом океане куда меньше времени, нежели другие знаменитые китайские адмиралы. При этом он имел ничуть не менее важное задание, чем его коллеги, которое, кстати сказать, выполнил с блеском. Более того, он до самого конца похода обучал командиров своего флота правильному методу вычисления географической долготы. Еще раз прошу заметить, что это происходило за 300 лет до того, как европейцы изобрели хронометр и научились правильно определять географическую долготу.

Хотя западная научная общественность хранит молчание по поводу неожиданного появления в Европе в начале XVI в. совершенно правильно составленных по географическим долготе и широте карт мира, надпись на воздвигнутом адмиралом Чжэн Хэ в ознаменование его достижений мемориальном камне гласит: «Теперь в результате дальних морских походов капитану корабля ничего не стоит проложить нужный курс и определить расстояние между отдаленно лежащими землями». И вот так случилось, что одно из величайших в мире открытий (не умаляя важности прочих), которое, словно факел, должно было бы освещать путь всему человечеству, неожиданно было забыто, как было забыто и то, что китайцы открыли Америку, Австралию, Антарктику и Арктику. А ведь если разобраться, европейские адмиралы того времени должны были бы почитать за счастье, если бы китайцы зачислили их в состав своего флота хотя бы юнгами. Но, повторяю, достижения китайцев были преданы забвению. После этого пальму первенства у китайцев перехватили португальцы, которые в конце XV в. превратились в ведущую морскую державу мира. Знали сами португальцы о том или нет, но именно они унаследовали добытые тяжкими трудами китайцев знания о морях и океанах, а также получили со временем в свое владение множество открытых китайцами земель и островов.

16
ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ ЗЕМЛЯ

В июне 1421 г., в то самое время, когда Золотой императорский флот огибал мыс Доброй Надежды и, увлекаемый ветрами и течениями, двигался на север, туда, где лежали острова Зеленого Мыса, далеко от описываемых нами земель и событий в маленькой бухте у острова Мадейра стояло на якоре небольшое парусное судно — португальская каравелла с косыми «латинскими» парусами. Португалия в числе первых европейских государств готовилась вступить в борьбу за новые земли, пряности, рабов и золото, короче, за все то, что могло изменить не только судьбы отдельных стран, но и целых континентов. В те времена португальцы намеревались совершить первый, еще совсем робкий шажок в этом направлении, который в начале XV в. это маленькое королевство предпринимало на свой страх и риск в меру своих еще очень небольших сил и возможностей. Но Португалия никогда бы не стала крупной колониальной державой, если бы не гигантские достижения китайских флотоводцев, а главное — вычерченные китайцами карты, где ясно можно было увидеть земли и проливы, которые португальцы со временем освоили и частично обратили в свою собственность. Но до драгоценных китайских карт надо было еще добраться. А пока что португальцы плыли в неизвестность, а это наихудший курс, которого только может пожелать себе моряк.

Впрочем, в тот июньский день португальский капитан и исследователь Жуан Гонсалвиш Зарку (Joao Gonsalves Zarco) чувствовал себя со своим семейством как в раю. В водах крохотного залива, на берегу которого сидели Зарку и его близкие, то и дело мелькали спинки ярко раскрашенных природой рыб и морских животных, вороненых, как толедская сталь, рыб-мечей, ярко-синих тунцов, серебристых макрелей, морских львов и других, не менее экзотических и красочных представителей морской фауны. Воздух был напоен запахом Жасмина и пряными ароматами тропической растительности. Вода в лагуне своей прозрачностью могла бы поспорить с горным хрусталем, а вокруг цвели бегонии, орхидеи, азалин, жакарандаш (jacarandas) и страстоцвет. Вдоль берега стояли стеной заросли фенхеля, ветви которого были обильно усыпаны плодами[264].

В наши дни в этих местах протекают те же самые реки — Рибейра-де-Санта-Люсия и Рибейра-де-Сан-Жуа. (Ribeira de Santa Lima, Ribeira de Sao Joa) Точно так же, как и 600 лет назад, они отдают свои прозрачные воды Атлантическому океану, но на том месте у залива, где когда-то сидел Зарку, сейчас находится столица острова Мадейра город Фуншал (Funchal). На главной улице Фуншала — Авениду Зарку — высится памятник основателю города. Рядом вонзается в небо своими острыми шпилями готическая часовня Святой Катарины, возведенная стараниями супруги португальского морехода. На противоположной стороне площади бьет воздух бронзовыми копытами великолепный конный памятник принцу Генриху Мореплавателю, человеку, который, единственный из всех, помог Зарку осуществить экспедицию на Мадейру.

Колонизацию Мадейры, которая, в сущности, началась в тот самый июньский день 1421 г., можно назвать поворотным моментом в ходе освоения европейцами Нового Света. Зарку, рыцарь, состоявший на службе у принца Генриха Мореплавателя, открыл этот остров, можно сказать, волею случая. В декабре 1418 г. Зарку и Тристау Ваш Тейксейра (Tristao Vaz Teixeira) по прозвищу Ваш — еще один португальский рыцарь, служивший Генриху Мореплавателю, — получили οт своего сюзерена приказ исследовать африканское побережье вплоть до африканской Гвинеи. Это составляет примерно 2 тысячи миль к югу от Португалии. Неожиданно начался сильный шторм; корабль с двумя знатными португальцами нa борту сбился с курса и был прибит ветром к Порту-Санту (Porto Santo), крохотному островку, который находился на расстоянии 60 миль к северо-востоку от Мадейры[265]. Единственное население Мадейры составляли тогда морские львы и птицы всех цветов и размеров. Как-то на закате Зарку увидел на горизонте, там, где садилось солнце, некие странные тени, напоминавшие очертаниями землю. Зарку не забыл об этом и, когда они с Вашем через неделю снова двинулись в путь, изменил курс и направил свою каравеллу прямиком в сторону привидевшейся ему земли. Добравшись до неизвестного острова, который был куда больше Порту-Санту, моряки, спустив паруса, приняли именем короля, принца Генриха и Ордена Христа эти земли под свою власть, опеку и защиту. Прогуливаясь по острову и забавы ради давая названия лесистым горам, холмам и долинам, кавалеры заодно присвоили название и открытому ими острову, который отныне стал именоваться «Илья да Мадейра» (Ilha da Madeira), что в переводе с португальского означает «Остров, поросший лесом». Немного побродив по новой земле и воздвигнув на берегу в честь ее открытия деревянный крест, португальцы погрузились на свою каравеллу и отбыли в родные края.

Очень скоро выяснилось, что Мадейра имеет для Португалии важное значение (такова, похоже, была сила убеждения Зарку, когда он беседовал с принцем Генрихом), и все участвовавшие в экспедиции кавалеры получили высокие награды. Зарку же получил графский титул и ст ал именоваться графом Комара де Лобуш (Comara de Lobos).

Принцу Генриху Мореплавателю план Зарку колонизировать остров пришелся по вкусу: он финансировал его две последующие экспедиции и дал ему для этого корабли и всяческие припасы. Остров, согласно плану принца Генриха, был разделен на две части. Губернатором северной части был назначен Ваш, а другой, южной части — сам Зарку. Другой рыцарь из команды Зарку по имени Бартоломеу Перестреллу был отправлен на остров Порту-Санту, чтобы тот тоже не оставался без хозяина. Увы, хозяином рыцарь Бартоломеу оказался неважным. У его детей имелась пара домашних кроликов, которых семейство Перестреллу решило прихватить с собой. Кролики при полном отсутствии хищников расплодились на Порту-Санту до такой степени, что объели на острове всю зелень, превратив его чуть ли не в голую пустыню.

Надо сказать, принц Генрих Мореплаватель, в отличие от рыцаря Бартоломеу, весьма разумно распорядился Мадейрой. Во-первых, он устроил там маленькую морскую базу, а во-вторых, переправил туда несколько десятков семей португальских крестьян и завез виноградную лозу с Крита, предложи в крестьянам ее возделывать. Жаркий и влажный климат острова оказался для винограда благодатным, и лоза отлично там прижилась. Впрочем, прижилась — не то слово! Крестьяне стали добавлять в сок винограда сахарный тростник с того же Крита, который тоже отлично рос на Мадейре, в результате чего местное вино приобрело совершенно особый вкус и аромат. Полученный продукт скоро стал известен всей Европе под названием «Мадера», и его начали экспортировать во многие страны мира. Генрих Мореплаватель стал получать от торговли новым вином, быстро вошедшим в моду, огромные прибыли.

Ко двору принца Генриха валом повалил предприимчивый народ в надежде поучаствовать в выгодном деле, а португальские мореплаватели-первопроходцы пустились в еще более авантюрные и захватнические экспедиции, целью которых было обеспечить господство Европы над всем остальным миром в течение последующих 500 лет.

Генрих Мореплаватель был третьим сыном короля Португалии Жуана I Португальского и его супруги королевы Филиппы, дочери знаменитого британца герцога Джона Гонта. С помощью Джона Гонта Жуан I совершил своего рода государственный переворот — разогнал в 1383 г. всю старую родовую знать и создал у себя нечто вроде парламента — Хаус ов Авис (House of Avis), где с тех пор заседало так называемое новое дворянство, которое король всячески привечал, поскольку оно служило только его интересам. Жуан I был весьма ловким монархом, который умел ладить и с могущественным Джоном Гонтом, и с воинственными кастильцами, у которых были трения с англичанами. Португальцы воспользовались еще и тем, что Пиренейский полуостров не был единым государством: помимо Португалии, там существовали Кастильское и Арагонское королевства. Жуан I довольно ловко вел политическую игру с обоими, обыкновенно выступая в качестве арбитра.

К началу XV в. Пиренейский полуостров был уже практически владением христиан, которые почти за 600 лет непрерывных войн отвоевали эту землю у мавров. В 1189 г. король Португалии Санчу I захватил у мавров замок Алгаври (Algavre), бывший их последним мощным форпостом, а к 1249 г. в руках португальцев находились уже вся западные земли когда-то могущественного Кордовского халифата. Это позволило португальцам перенести столицу на юг, из Коимбры (Coimbra) в Лиссабон. Из мусульманских государств на Пиренейском полуострове остался только Гранадский эмират и его самая мощная крепость Гранада, но и их дни были сочтены. Реконкиста — освободительная война против мавров в Испании — приближалась к концу, а потому множество молодых дворян и солдат на полуострове оказались, по существу, не у дел. Этим португальским и испанским парням оставалось одно — искать лучшей доли за морем.

Жуан и Филиппа были одними из самых просвещенных монархов в тогдашней Европе, а их двор считался одним из самых изысканных. Там было множество молодых людей, которые имели склонность к образованию, чтению книг и к изящным искусствам. Как мы уже не раз отмечали, Китай в интеллектуальном плане опережал Европу на десятилетия, если не на века, но не надо забывать, что Европа в культурном отношении тоже развивалась, особенно Португалия, где у власти в описываемое нами время находились умные и образованные монархи. Не будем также забывать, что XV в. был временем очень быстрых изменений в основном в сознании людей, в их стремлении к познанию — об их тяге к наживе и предприимчивости я уже и не говорю. Короче, можно не сомневаться, что родители юного Генриха Мореплавателя просто нашпиговали своего отпрыска всеми теми знаниями, которые можно было себе представить в то время. Кроме того, люди тогда вообще взрослели значительно быстрее, чем нынче. К примеру, в 1415 г. юному принцу Генриху его коронованные родители поручили важнейшую миссию: возглавить захват португальцами Сеуты (Ceuta), крупнейшего опорною пункта мавров на северном побережье Африки неподалеку от Гибралтарского пролива. Приготовления к захвату Сеуты уже шли полным ходом, как вдруг неожиданно тяжело заболела королева Филиппа. Находясь на смертном ложе, она вручила своему сыну Генриху в руки меч и сказала: «Вручаю тебе этот меч, мой сын, в надежде, что ты будешь столь же тверд, как и его клинок. Вместе с этим мечом вручаю также в твои руки судьбы всех христианских рыцарей и дворян, которые находятся под твоим началом»[266]. Этими словами королева хотела сказать, что место истинного вождя не у ложа безнадежно больной, но на поле боя. Генрих утирал слезы от жалости к матери, но нападение на Сеуту готовить все-таки продолжал.

В течение нескольких веков арабы и мавры нападали па христианские народы на Пиренейском полуострове, концентрируя для этого на африканском побережье воинов чуть ли не со всей Северной и Центральной Африки (от Сенегала до Аравии) и переправляя их затем в Европу морем. Даже в XV и в момент упадка халифата, исламские правители все еще имели в своем распоряжении очень большие вооруженные силы. Даже для Генриха, которого все считали прирожденным воином, поход на Сеуту представлял собой дело крайне опасное и рискованное. Он должен был переправить своих солдат в Северную Африку и атаковать неприятеля на его территории. Фактически это была крупномасштабная десантная операция, значение которой приобретало огромную важность еще и потому, что европейцы впервые со времен императора Юстиниана высаживались на мавританский берег и впервые готовились захватить у мавров их мощный укрепленный пункт. По тем временам это предприятие представлялось просто беспрецедентным. В армию Генриха стекались рыцари и солдаты со всей Европы. Это было новое крестоносное войско, которое возглавил юный принц-крестоносец. Нападение на Сеуту проводилось по всем правилам современного (для того времени) военного искусства с использованием дезинформации противника: Португалия для виду объявила войну Голландии, чтобы отвлечь внимание мавров от Сеуты да и вообще от Северной Африки. Эта отвлекающая дезинформационная уловка оправдала себя с блеском. Что же касается самого принца Генриха, то он, несмотря на свой юный возраст, проявил себя как зрелый полководец и полностью оправдал возложенные на него родителями надежды. Генрих так умело руководил войсками, что сражение завершилось на удивление быстро, а крепость Сеута была взята с минимальными для христиан потерями.

Захват Сеуты, эта первая победа христиан над маврами на их собственной земле, имела не только военное, но и огромное морально-политическое значение для всего христианского мира. Как только известие о победе достигло ставки принца Генриха, он немедленно направил послов с радостной вестью о своей виктории императору Священной Римской империи Сигизмунду I (1368–1437), а также ко всем европейским государям. Победа Генриха сделала его в глазах Тогдашней христианской Европы едва ли не святым. На него благосклонно взирали все крупнейшие государственные деятели Европы — от папы римского до железного англичанина Генриха V. Папа римский и Генрих V даже предложили принцу возглавить общий крестовый поход против мусульман, но Генрих от этого предложения отказался. Он избрал весьма скромную роль наместника своего отца в захваченной им Сеуте. Стоя на высокой крепостной башне, он думал о создании великой Португальской империи, которая была бы основана скорее на власти торговли и золота, нежели на кровавых и разорительных завоевательных походах.

Золото, как известно, требуется всем. Ради получения прибыли в виде золотых монет или золотых слитков пускались в путь через Сахару многочисленные мусульманские караваны и брели от Мали до Марракеша, Феса и Мекнеса. Это все были богатые и знаменитые на Востоке города, но, что самое главное, свое путешествие их караваны заканчивали у стен Сеуты. Захват Сеуты обеспечил молодому Генриху контроль над торговлей в этом крае. Кроме того, Сеута была еще и крупным морским портом, который Генрих превратил в свой форпост на Средиземноморье. Действуя на своих кораблях из Сеуты, Генрих был в состоянии перехватывать ценные грузы, которые арабы везли по Средиземному морю из своих сказочно богатых городов. Таким образом, Португальская корона в лице Генриха неожиданно сделалась обладательницей весьма крупных средств.

Между прочим, завоеватели Пиренейского полуострова мавры и арабы, люди искусные во всякого рода ремеслах, сами того не желая, основательно обогатили и португальцев, и испанцев. На христианских землях, которые мавры до поры до времени считали своими, они прорыли арыки, засеяли поля полезными злаками, ввели в употребление такую ценную культуру, как рис, и с помощью сирийских инженеров-ирригаторов научили местное население, как выращивать и орошать эту культуру (в Португалии в районе Алгаври). Кроме того, арабские земледельцы выращивали сортовую пшениц} в районе Алентейджу; там же они стали разводить хлопок и сахарный тростник. В местечках Вера и Калина изготавливались очень хорошие подделки «персидских» ковров, «китайская бумага» производилась в Жативе (Jativa), а «настоящая марокканская» кожа или текстиль выделывались не где-нибудь за морем, а в самой что ни на есть испанской Кордове, где на кожевенных и текстильных мануфактурах трудилось до 13 тысяч рабочих и работниц. Арабские корабли развозили произведенные в Португалии и Испании товары по восточным землям — в Каир и Северную Африку.

Увы, в то время, когда португальцы штурмовали Сеуту, Португалия все еще представляла собой типичное средневековое государство, чьи жители были грубы, невежественны и полны предрассудков. Те немногие книги, которые они читали, описывали заморские земли и города, где улицы были вымощены золотом, а в лесах росли деревья, чьи плоды якобы обладали чудесным вкусом и сытостью пшеничных булок. Вся эта дребедень трансформировалась в сознании простого обывателя средневекового города (крестьяне книг вообще не читали) в образ чудесного нового мира, куда нужно стремиться всеми силами. Впрочем, такого рода книжонки расписывали яркими красками и всякие ужасы. В рассказах о богатейшей Индии, к примеру, можно было прочесть и такое: «На пути в эту страну одно море такое горячее, что бурлит, как кипяток… Все острова вокруг зеленые, словно изумруд, но в водоемах там живут страшные морские змеи, которые столь велики, что и крокодил для них все равно что комнатная птаха… У этих змеев есть крылья, и они могут летать…. Они такие ужасные, что люди, едва их завидев, во всю прыть пускаются от них наутек»[267]. Животные Индии в таких рассказах не имели ничего общего с действительностью и больше походили на описанных выше крылатых змеев, а также на популярных в европейской мифологии драконов, которые в любой момент были готовы сожрать все, что только попадалось им на пути. Считалось, что помимо драконов в Индии имеется множество слонов белого цвета, причем попадаются слоны и других цветов — голубого или даже синего. Отмечалось, что в этой стране живут также носороги и ужасные на вид львы. Индия населялась и другими устрашающими хищными зверями, водящимися там в больших количествах[268]. В тех заморских странах, о которых повествовали эти дешевые книжонки, проживали люди с лицом посреди туловища и с глазами на плечах, а рты у них и вовсе не имели губ. Считалось, кроме того, что в вагинах у местных женщин гнездятся ядовитые змеи, которые насмерть жалят мужей, когда те хотят вступить с этими женщинами в близость[269].

По счастью, принц Генрих, оказавшись в Сеуте, читал совсем другие книги, а главное, научился читать книгу Природы, которая раскрыла ему глаза на мир. Прожив в Сеуте четыре года, Генрих стал постепенно понимать, в какое время в Африке особенно сильно жарит солнце и как болезненны шаги обнаженной ступни по раскаленному песку. Он узнал, что такое ветер суховей, дующий из пустыни, а также об удивительной красоте и прозрачности восточной ночи.

Сеута была в своем роде космополитическим портом, который притягивал к себе людей самых разных наций, и не только исламских. А еще здесь многому учились и учили: арабы, к примеру, учили здешних жителей математике, не забывая того, что ее основы создали выдающиеся математики Древней Греции. Другие обучали желающих географии, опять же апеллируя к истокам, в частности к великому Птолемею. Эти люди, как заметил принц Генрих, нисколько не верили в летающих змеев и драконов о трех головах, о которых писали в дешевых книжонках. Зато они свято верили в науку и считали, что окружающий их мир можно описать, прибегая к астрономии, математике и географии. Да и как могла элита арабских географов, математиков, мореходов и навигаторов предаваться мистике, учитывая то обстоятельство, что арабы не одну сотню лет водили торговые корабли между Атлантикой и Тихим океаном? Арабский географ Аль Баруи, вычерчивая побережье Северной и Восточной Африки, начал работу от побережья Занзибара в 1315 г. и завершил ее в компании с не менее известным арабским картографом Аль Димиски (Аl Dimisqui) примерно в 1327 г. Оба этих исследователя описали в своих дневниках Африку и Азию с большой художественной силой и теплотой. В частности, Аль Димиски описывал Восток не как некое волшебное царство, полное загадок и всевозможных ужасов, а как обыкновенную землю, где живут обыкновенные люди, с которыми можно вести нормальную торговлю, в том числе морскую. Хотя картографические работы арабов не отличались большой точностью (особенно по сравнению с китайцами) и они к 1340 г. не до конца представляли себе правильное расположение стран, земель и континентов в мировом пространстве (и признавали это), но все-таки в середине XVI в. некто Хама Аллах Мустафи Казами (Hama Allah Moustawfi Qazami) вычертил арабскую карту мира. Она в значительной своей части ocновывалась на карте мира, созданной великим Птолемеем. В этой огромной лоции арабы прежде всего объясняли, как они нашли в 1342 г. морские пути к берегам Индии, а потом осваивали их. Более того, в 1391 г. арабы выпустили в свет энциклопедию об Азии и странах бассейна Индийского океана.

В этих книгах и лоциях рассказывалось об Индии, о ее роскошных храмах, городах и богатых мечетях, а также о всевозможных забавных и загадочных событиях. Принцу Генриху оставалось только кусать губы, знакомясь со всеми этими удивительными повествованиями. С точки зрения арабов, португальцы как мореплаватели были все равно что малые дети, поскольку в море выходили довольно редко, а арабы к моменту появления на карте мира Португалии уже бороздили океанские просторы не одну сотню лет. Принцу, чтобы найти морской путь в Индию, оставалось одно: красться на своих суденышках за арабскими дхоу. Но он сильно сомневался в способности тогдашних португальских кораблей достичь берегов Индии. У принца Генриха были грандиозные планы. Он знал одно: чтобы Португалия стала великой морской державой, перед которой трепетал бы весь мир, ей прежде всего нужно создать мореходные корабли, способные покорить Мировой океан. На Рождество 1419 г. Генрих уехал из Сеуты и избрал в качестве своей резиденции порт Сагриш (Sagres). Там он выстроил мощную крепость и воздвиг часовню; а кроме того, построил госпиталь и основал школу навигации, которая в конечном итоге изменила расстановку сил на море. Выставленная в Морском музее Лиссабона огромная картина изображает Генриха Мореплавателя в большом зале замка Сагриш, в окружении каталонских морских капитанов, еврейских картографов и арабских астрономов. Вокруг навигаторов и ученых людей толпятся у застеленного картами стола португальские рыцари, оруженосцы, корабелы и другие имеющие отношение к флоту и морю люди. На картине все они заняты важным делом — должно быть, обсуждают план очередной экспедиции.

Бывают такие ситуации, когда моряк, что называется, чувствует море всем своим существом. К примеру, он никогда не пропустит берегов Ньюфаундленда, не пройдет мимо Малаккского пролива и уж, конечно, не оставит без внимания Сагриш — и не только потому, что здесь такие теплые ночи и прямые, как стрелы, сосны, запах которых навевает мысли о дальних странствиях в экзотические земли: стоит здесь лишь переложить руль к юго-востоку или юго-западу, как вы довольно скоро углубитесь в воды Атлантического океана или Средиземного моря, а потом двинетесь дальше, к неизвестным экзотическим островам и землям. Вид Сагриша всегда тревожил душу моряка. Только представьте себе старинный замок, который стоит на крутом берегу в каких-нибудь 200 футах от кромки берега Атлантики, весь, как стрела, устремленный в океан. Рядом мыс Сан-Винсенти, из-за которого выходят корабли, направляющиеся в дальний путь. Могучие волны разбиваются о не менее могучие дебаркадеры, на которых сидят чайки, оглашая окрестности пронзительными криками. Войдя в замок, первое, что видишь, — скромную часовню в честь покровительницы португальских моряков Святой Катарины. У ее изображения и днем и ночью горит лампада.

Для португальцев замок Сагриш и окружавшие его владения всегда был краем, «где кончается земля и начинается море»[270]. А еще, что очень важно, это был южный край с тропической растительностью. Здесь росли пробковое дерево, финиковые пальмы, миндаль, олеандры, гибискусы, лилия и герань, не говоря уже об апельсиновых и лимонных деревьях. Поэтому каждый здешний житель знал о теплых краях и землях не понаслышке. Здесь разводили цветную капусту и виноград, из которого делали знаменитое во всей Португалии вино. На берегу ютились деревушки местных рыбаков, которые с восходом выходили на своих утлых лодчонках в море, а вечером возвращались с уловом. Здесь же на веревочках вялились на солнце сардинки, треска и анчоусы. Потом все это грузилось в корзины и ящики и перевозилось на стоящие в гавани корабли. Короче говоря, вся жизнь этих земель так или иначе была связана с морем и дальними морскими странствиями.

Здесь, на юго-западе от Алгаври, в распоряжении принца Генриха было все, что нужно для строительства и оснащения нового океанского флота. Неподалеку находились мануфактуры для шитья шерстяной одежды для моряков. На берегу стеной стоял строевой лес. Имелось в избытке также дерево ценных пород: особо прочная розовая сосна, которая шла на доски для изготовления корабельной обшивки, был дуб для килей и кормовых рулей; сюда же свозили паклю и джут для конопачения, бамбук и ивовую лозу для плетения корзин и подвесных коек для моряков. Не было забыто и о самом разнообразном провианте: соленая рыба, рис, пшеница, оливки, финики, апельсины, лимоны и миндаль хранились здесь на складах в огромном количестве. Нет моряка, который бы не любил немного выпить, а уж вина здесь, как уже говорилось, было сколько угодно: как и во времена Генриха Мореплавателя, турист или местный обыватель может и сейчас насладиться алым, густым «Алентейджу», который выделывают здесь из красной лозы под названием «перкита».

Когда принц Генрих обосновался в Сагрише, он первым делом отправился в гавань взглянуть на суда. Каталонские коги — небольшие торговые корабли — представляли собой прочные и вполне мореходные суда, хотя их парусное вооружение оставляло желать лучшего. Они имели один громадный квадратный парус, позволявший им ходить только при попутном ветре. Между тем Генрих, будучи губернатором Сеуты, частенько наведывался в тамошний порт и смотрел на корабли арабов, турок, индусов и других народов. Его внимание особенно привлекали легкие на ходу арабские дхоу, чье парусное вооружение позволяло экипажу ловко маневрировать; а главное — они имели навесной кормовой руль. Но на дхоу имелся не только навесной руль. Она несла и треугольные боковые паруса, дававшие морякам возможность, что называется, ловить ветер, а стало быть, ходить даже при боковом ветре. Генрих, создавая новое мореходное судно — каравеллу, многие важные детали позаимствовал у арабов, в частности косой, или латинский, парус и подвесной руль.

Если разобраться, новое судно было своего рода гибридом между каталонским когом и арабским дхоу. Позднейшие каравеллы имели уже не только косые, но и прямые паруса. Прямой парус позволял кораблю идти при попутном ветре, в то время как косой, или «латинский», предоставлял судну все возможности для осуществления лавирующего маневра. К примеру, португальский капитан, отходя от родных берегов при попутном ветре, распускал огромный прямоугольный парус на грот-мачте, но как только ветер менял направление, ставились косые паруса, позволявшие судну двигаться вперед, Но не по прямой линии, а зигзагом, или галсами. Хотя по сравнению с китайскими «плавучими сокровищницами» португальские каравеллы были просто крошками, тем не менее они были куда быстрее и маневреннее монстров из китайского Золотого форта, каждый из которых весил в 100 раз больше португальского судна.

Выбрав для португальского флота тип корабля, Генрих приступил к решению следующей важной проблемы. Более всего его занимал вопрос: как станут португальские капитаны, оказавшись в открытом море, определять свое положение в Мировом океане? Разумеется, португальцы уже не раз ходили в открытое море и благополучно возвращались домой, пользуясь известными им широтами, ориентирами и компасом. Но одно дело — Средиземное море, которое португальцы знали как свои пять пальцев, и совсем другое — Мировой океан. Арабы пользовались компасом на протяжении столетий, позаимствовав его, как и другие навигационные приборы, у китайцев. Но тут необходимо отметить, что с 1421 по 1423 г. и компас, и навигационные приборы, а также умение определять с большой точностью географическую широту и долготу претерпели у китайцев радикальные усовершенствования. Естественно, что арабы и европейцы не знали об этом и продолжали пользоваться привычными средствами для определения своего местонахождения. Тут весьма кстати упомянуть, что в вычислении географической долготы европейцам пришлось догонять китайцев еще очень и очень долго.

Принц Генрих Мореплаватель был хорошим математиком, и в 1460 г., почти сразу же после его смерти, трудившиеся с ним астрономы, среди которых были и арабы, воспользовавшись в том числе и его научным наследием, разрешили наконец проблему правильного определения географической широты. Как известно, арабы — прирожденные математики, о чем знает всякий, кто занимается этой наукой. В эпоху Генриха Мореплавателя они были на голову выше всех европейских навигаторов и математиков, работавших при дворе португальского принца, и даже позволяли себе выходить в открытое море, не имея в поле зрения ни земли, ни какого-нибудь жалкого островка в качестве ориентира. И по сию пору многие звезды на небосклоне носят арабские названия, например, Бетельгейзе, Альдебаран и Мика (Betelgeuse, Aldeboran, Mikah). Кроме того, в лоциях Британского адмиралтейства отмечено, что арабами использовались такие названия светил, как Рас Нангви и Рас Аль Хаймиа (Ras Nungwi, Ras Аl Khaimiah), имевшие непосредственное отношение к навигации. Приличный арабский навигатор всегда знал, что географическая широта определяется длиной солнечного луча по отношению к линии горизонта. Интересно, что лучший инструмент для измерения длины солнечного луча придумал в 1460 г. некто Жил Эаннеш, один из капитанов Генриха Мореплавателя.

Длина солнечного луча изменяется день ото дня в течение всего года. Разница между максимальным и минимальным возвышением луча в середине зимы называется зимним солнечным склонением. Длина луча в полдень в определенное время года является показателем широты в Северном полушарии[271]. В 1473 г. некто Региментариус, венецианский астроном, который был вхож ко двору принца Генриха Мореплавателя, составил ряд расчетных таблиц, или ежедневные склонения солнца. Капитан затерянного в океане судна замерял в полдень с помощью квадранта (примитивного секстанта) длину солнечного луча, затем клал на стол таблицу и путем элементарных вычислений определял географическую широту, на которой находилось его судно. Имея каравеллу, компас, квадрант и подобные таблицы, даже весьма посредственный капитан чувствовал себя на морском просторе довольно уверенно и с легкостью находил путь к Сагришу. Можно только представить себе, каким сладким казался ему в ту минуту запах розовых сосен, когда его впередсмотрящий видел верхушки этих деревьев, венчавших мыс Сан-Винсенти.

Итак, в 1420 г. Генрих Мореплаватель уже имел готовый проект морского судна — большой каравеллы, которое могло пробыть на океанских просторах как минимум несколько недель без захода в другие порты и вернуться в порт приписки. От арабских мореходов он знал, что страшные сказки о бурлящих морях и крылатых змеях — чистой воды вымысел. Но самое главное, он понимал, что опытный мореход в состоянии на хорошем корабле пересечь не только море, но и целый океан и открыть новые земли. Последнее, что оставалось ему, перед тем как распустить по ветру паруса и пуститься в путь, это достать хорошие, проверенные карты. Вот тогда он бы добрался до столь желанного ему Востока, а возможно, и до изобилующей пряностями Индии. Но где, спрашивается, достать такие карты?

В 1416 г. принц дон Педру, старший брат нашего героя, воспылал желанием получить образование и ознакомиться с разными странами мира, проехав по всей Европе и даже заглянув в некоторые уголки Западной Азии[272]. С этими весьма похвальными мыслями дон Педру отправился в поездку по дальним странам. Во время означенного путешествия сей потомок одного из знатнейших домов Европы собирал и записывал все, что, по его мнению, имело отношение к милой его сердцу науке. Между тем наука, как и во все времена, и тогда стоила недешево, поэтому король Португалии Жуан I выложил на образование и путешествие своего старшего сына и наследника кругленькую сумму, а король Испании предоставил в его распоряжение целую армию пажей, переводчиков, слуг и школяров, всегда готовых к услугам. Снаряженный таким образом, принц Педру объездил Испанию, Палестину, Святую землю, Оттоманскую империю Венгрию, Данию, Англию, Рим, Священную Римскую империю и, наконец, возвращаясь домой, прожил на двенадцатом году своих странствий несколько лет поблизости от Венеции, откуда прямиком направился в Португалию, куда и прибыл в 1428 г.[273].

Дон Педру уехал из Португалии в тот год, когда его младший брат готовился брать штурмом Сеуту и вынашивал в душе грандиозные планы о том, как превратить Португалию в великую морскую державу. Когда же дон Педру вернулся, вся Европа почитала его величайшим в мире путешественником и одним из самых образованных на свете людей. Теперь с его мнением считались во всем цивилизованном мире, и не было проблемы, которую бы с ним не обсуждали, даже если она касалась самых авторитетных в Европе людей, включая самого папу римского. В Англии, к примеру, дона Педру наградили высшим государственным орденом Подвязки — «за доблесть и образованность»; венецианский дож вручил ему золотую цепь «властителя морей», испанский король наградил его высшим орденом страны «Сант-Яго и Калатрава», а император Священной Римской империи Сигизмунд подарил ему графство Тревизо — целую провинцию, которая находилась буквально в нескольких милях от Венеции. Там дон Педру и проживал с 1421 по 1425 г.[274].

В принципе дон Педру был прекрасным партнером своего младшего брата и отлично его дополнял. Генрих был человек практический, или, как тогда говорили, человек действия; что же касается дона Педру, то он был, скорее, мечтатель, человек не от мира сего, который думал о том, чтобы все христиане в мире объединились против Оттоманской империи. При всем том он отлично (за двенадцать-то лет странствий!) узнал, что такое реальная жизнь, познал свет и привез с собой множество любопытных и даже уникальных вещей. Несомненно, самой большой ценностью из всего того, что он привез из своих путешествий, была карта мира 1428 г. с изображением всех частей света и даже тех земель, о которых в тогдашней Европе не имели и представления[275].

Эти карты с изображением Магелланова пролива и мыса Доброй Надежды, вычерченные за 60 лет до того, как Диаш прошел мысом Доброй Надежды, и почти за 100 лет до того, как Ф. Магеллан прошел проливом (впоследствии названным в его честь), считались чуть ли не магическими, и многие думали, что они волшебные. Были, конечно, слухи, что их не так давно вычертили китайцы, ходившие в большой морской поход, но в них никто не верил. Признаться, тогда простые люди в Европе и в существование китайцев-то мало верили.

Дон Педру, человек умный и тонкий, получил образование ничуть не хуже, чем его брат Генрих Мореплаватель. Дона Педру учили те же самые венецианские учителя, что и Генриха. Когда Педру был совсем еще юным принцем, его втянули в сложные теологические споры вокруг проблемы папства. Очередной спор на эту тему затеял Ученый совет Пизы в 1409 г. из желания угодить странствующему принцу, которого все считали большим разумником. Вообще-то в то время вопрос, где и какому папе жить, был вовсе не праздным, и большинство теологов уделяло ему огромное внимание. В конце концов надо было разрешить проблему, связанную с двумя папами. В результате этого «симпозиума» появилась на свет громадная книга, именовавшаяся «Великая схизма», которая, к сожалению, проблемы, где жить и править римскому папе — в Риме или в Авиньоне, — не разрешила. Зато монахи из португальского представительства, лазая по полкам монастырских библиотек, неожиданно обнаружили на одной из них тысячелетний список книги Птолемея «География». Надо сказать, «География» пришлась принцам Педру и Генриху куда больше по душе, нежели то мудреное богословие, которое им пытались вколотить в головы святые отцы. По этой причине португальские принцы, получив латинский перевод этой удивительной книги, повели себя не совсем корректно и, почти сразу же забыв о третьем папе Александре V, только что избранном на очередном конклаве, с головой ушли в пожелтевшие от времени страницы драгоценной книги.

По большому счету, появление «Географии» Птолемея было в Европе ничуть не меньшей сенсацией, чем появление «дополнительного», третьего папы (один, как известно, жил в Авиньоне, а другой — в Риме). «География» Птолемея, к большой радости принцев, вообще не упоминала о папах, зато рассуждала обо всем подлунном мире. Изучая «Географию» Птолемея, принцы узнали, что Земля вовсе не плоская, а имеет форму шара, что вращается она вокруг Солнца. Они также получили начальные сведения о том, что представляет собой географическая широта и долгота. Появление древнего списка «Географии» активизировало научную мысль тогдашней Европы. Как-то вдруг стремление к исследованию окружающего мира захватило умы множества людей. В «Географии» карт, однако, не было, а содержались лишь указания на то, как правильно снимать планы местности. Так что книга оказалась без иллюстраций. Но и этот недостаток в скором времени был устранен. В 1415 г. в Венецию приехали Лаппачино и Бонисеньи (Lappacino, Bonnisegni) — византийские картографы, бежавшие из Константинополя от ужасов турецкого нашествия.

Они привезли с собой множество карт, основанных на тексте «Географии» Птолемея, где, в частности, Африка и Индия занимали правильное по отношению друг к другу положение. Дон Педру увидел эти карты самое позднее в 1428 г., когда приезжал в Венецию с официальным визитом, хотя я готов поклясться, что он видел правильные изображения и Африки и Индии гораздо раньше, в 1424 г., когда из дальних странствий вернулся Никколо да Конти. У меня есть две версии относительно того, каким путем Никколо да Конти вернулся в страну, которую ныне мы именуем Италией. Одна из научных школ считает, что он вернулся в Италию с Востока в 1424 г.; говорят, он очень опасался за свою жизнь, ходил, прикрывая лицо, и даже называл себя Бартоломеу Флорентийским (Bartholomew of Florence) — вымышленным именем, которое принял, чтобы избежать преследований за то, что когда-то отрекся от христианской веры. За отступничество полагалась смертная казнь: в те исполненные религиозной нетерпимости годы отступника или еретика по обыкновению сжигали. Например, девятью годами раньше чешского философа-реформатора Яна Гуса объявили еретиком и сожгли на костре в городе Констанце[276]. Другая научная школа утверждает, что дон Педру послал францисканского монаха Альберту де Сартеаиу (Alberto de Sarteano) в Каир, где скрывался тогда Никколо да Конти, чтобы монах объявил тому о прощении всех его грехов и привез бы с собой на родину. Далее события якобы развивались следующим образом: Фра Сартеану исполнил свою миссию, нашел да Конти в Каире и вручил ему индульгенцию[277]. После этого они с да Конти переехали сначала во Флоренцию, а уже оттуда в составе португальской миссии перебрались в Португалию, где дон Педру подробно расспросил да Конти обо всех его приключениях во время плавания на китайском джонке в составе Золотого флота.

На Востоке в те времена существовало довольно много изолированных христианских общин, которые якобы были основаны святым апостолом Фомой и с которыми дон Педру считал нужным поддерживать отношения в силу различных причин. К примеру, он считал, что эти люди помогут ему ослабить влияние мусульман в Азии, а кроме того, отыскать дорогу в страну Катай (Китай). Отыскать путь в Китай было для Европы делом насущной необходимости, поскольку, как мы уже не раз отмечали, оттоманские турки к концу 1421 г. не только захватили Малую Азию, но и окружили кольцом те немногие земли, которые находились еще во владении Византийской империи, и перекрыли для европейцев Великий шелковый путь через Азию. Добраться в Индию и Китай через восточное Средиземноморье и Ближний Восток также не представлялось возможным. Там царили мамелюкские султаны, которые хотя и были на ножах с оттоманскими турками, пускать европейцев на Восток тоже не имели никакого желания.

То обстоятельство, что дон Педру взял под свое покровительство «ренегата» Никколо да Конти, было со стороны португальского принца шагом чрезвычайно мудрым и дальновидным. Хотя, конечно, рассказы Никколо о том, что он провел 20 лет на Востоке, долго ходил на китайских судах, обошел на одном из них вокруг мыса Доброй Надежды и даже прошел сквозь «сумрачный пролив» где-то на краю света, казались людям едва ли не волшебной сказкой, как и его история о возвращении в Китай в обход неизвестного континента под названием Австралия[278]. Дон Педру, однако, поверил Никколо, и его рассказ о том, что если все время держать на запад, то обязательно достигнешь Островов пряностей, глубоко запал ему в душу.

Картограф и ученый Паоло Тосканелли (1397–1482), который тоже встречался с Никколо да Конти и долго с ним разговаривал, высказал после беседы с Никколо ту же самую мысль. Позже он написал об этом в письме Христофору Колумбу:

Тосканелли послал Колумбу карту, на которой был изображен путь через Атлантику к Антилии. Много раньше он передал полученную от Никколо да Конти информацию картографу Бехайну из Богемии (Behain of Bohemia; 1459–1507)[280], который работал на португальского короля. Бехайн тогда изобразил пролив, который вел из Атлантики в Тихий океан и на глобусе, который он изготовил в 1492 г., и на своих картах. Магеллан позже упоминал о том, что видел этот пролив в Португалии на карте еще до того, как отправился в свое путешествие[281]. Есть и другие упоминания о том, что Магеллан перед отплытием видел карты, сделанные по подсказке Тосканелли и хранившиеся в португальской государственной сокровищнице. Представляю себе, какое огромное впечатление произвели на вельмож и капитанов копии карт, использовавшихся китайцами в своих походах в 1421–1423 гг., которые им довелось созерцать в португальской государственной сокровищнице. Впервые в жизни эти люди видели изображенные на шелке огромные просторы океанов, очертания неизвестных материков, земель и островов, а главное, Южную Америку и Антарктику, о существовании которых ходили самые разные слухи, но никто не был твердо убежден в их фактическом наличии.

Письмо Тосканелли к Колумбу, а также заявления Магеллана и его секретаря Пигафетты есть не что иное, как свидетельства того, что еще до отплытия Магеллана в Португалии знали кратчайший путь в Китай. Путь этот лежал через пролив, позже названный Магеллановым. Между тем его впервые нанес на карту картограф с китайского корабля. Сведения об этом поступили от Никколо да Конти, «купца, который долго странствовал в тех краях»[282].

Сейчас, когда я написал имя Никколо да Конти, у меня сложилось ощущение, что мне, чтобы замкнуть очерченный мною круг, осталось совсем немного. В самом деле, я написал уже о множестве походов, открытий, подвигов и приключений… Короче говоря, написал я много, а ведь имя Никколо да Конти я упомянул уже в самом начале своего весьма объемистого труда, когда рассказывал о приходе Золотого флота Чжэн Хэ в индийский порт Каликут. Уж на каких только континентах, землях и островах не успел я с тех пор побывать вместе с вами, мой читатель, а ведь не следует забывать, что все это время вместе с китайцами находился и отступник от христианства Никколо да Конти. Теперь, когда я подбираюсь к концу своего повествования, мне ясно как никогда, что португальцы и испанцы, прежде чем отправиться в путь, в сущности, читали те же отчеты о плавании китайских Золотых флотов, что и мандарины времен династии Мин. Вполне возможно, что именно эти отчеты и вдохновили европейцев поднять паруса и отправиться в путешествие.

Узнав от да Конти в 1424 г. о существовании земель за океаном, дон Педру привез в Португалию карту мира, вычерченную в 1428 г. Это была, пожалуй, самая подробная карта мира, на которой были показаны «все земли и части света нашей планеты»[283]: Африка, острова бассейна Карибского моря (в частности, Антилия и Сатаназес), Северная и Южная Америка, Арктика и Антарктика, Индия, Австралия и Китай. Короче говоря, информацию она содержала бесценную, и недаром она на протяжении ста лет хранилась в португальской государственной сокровищнице под замком. Где же еще можно было хранить карту, завладеть которой мечтали буквально все монархи тогдашней Европы?

Радикальные улучшения в конструкции европейского морского судна и в его навигационном оборудовании, чем мы, европейцы, целиком обязаны Генриху Мореплавателю, а также карта мира 1428 г., доставленная в Португалию доном Педру, придали новый размах исследованию неизведанных земель и сделали эпоху географических открытий поистине великой. Генрих Мореплаватель знал, что если он сможет найти источники финансирования, причем весьма серьезные, то весь мир будет лежать у его ног. Увы, жизнь требовала своего. Принц должен был поддерживать в пристойном виде строения замка и госпиталя, регулярно подновлять часовню, платить слугам и придворным, ну и самое главное — строить созданные его воображением каравеллы, снабжая их необходимыми припасами для многомесячного путешествия.

Папа римский в 1420 г. назначил Генриха Мореплавателя Великим магистром Ордена Христа, вследствие чего паруса его каравелл мгновенно украсились алым орденским крестом. Увы, новая должность заставила Генриха переключиться с любимого дела на обязанности магистра, который должен был всеми мерами бороться с язычниками и неверными. Никколо да Конти и Марко Поло описывали в свое время христианские государства, существовавшие на территории азиатских земель по пути в Индию[284]. Вполне возможно, Генрих принял па себя звание Великого магистра по той лишь причине, что думал, будто ему удастся создать духовно-рыцарские ордены, вроде Ордена Христа, которые протянутся цепочкой от Европы до самых границ Азии, чтобы соединиться наконец с христианскими общинами, существовавшими там с незапамятных времен. Дон Педру и дон Генрих полагали, что Ордену Христа удастся объединить эти общины под белым орденским флагом с алым крестом в виде ласточкиного хвоста.

Таким образом, начиная с 1420 г., Орден Христа стал главным источником финансирования всех предприятий Генриха Мореплавателя, но даже значительные средства, при том условии, что их не будут пускать в оборот, а только тратить, довольно быстро могут пойти на убыль. И принц-магистр отлично это понимал. В данном случае уместно заметить, что упомянутые нами средства Ордена пока что приносили значительную прибыль с оборота в одном только месте — на колонизированной португальцами Мадейре, пустынном поначалу островке, где всего и богатства-то было, что солнце да плодородная почва. Граф Жуан Гонсалвиш Зарку в июне 1421 г. объявил этот остров собственностью Португальской короны, после чего начал работать над разведением на нем виноградной лозы и производством крепкого вина, которое со временем стало приносить Португалии большие прибыли. Эти прибыли должны были в один прекрасный день позволить Португалии накопить достаточно средств, чтобы начать колонизацию новых островов и земель.

Межу прочим, колонизация острова производилась достаточно правильно и методично. Кто бы ни был губернатором острова, что ни месяц, он доносил правительству о стабильном росте доходов. Хотя в те давние дни на острове с появлением поселенцев часто случались пожары — по неосторожности или по какой другой причине, — это, как ни странно, даже шло экономике острова на пользу. После того как земля была удобрена поташем (золой), полита дождем и превратилась в жирную и рыхлую почву, пригодную для сельскохозяйственных работ, она стала приносить большие урожаи винограда сорта «мадера». Когда же в изготовленное из этой лозы вино стали добавлять сахарный тростник, у него появлялся воистину неповторимый вкус. Помимо виноградной лозы, на острове культивировался во все возрастающих количествах сахарный тростник. В скором времени именно вино и сахарный тростник стали главными источниками благосостояния островитян.

Таким образом, остров представлял собой первую заморскую провинцию Португалии, где все было должным образом обустроено и все приносило доход. Это был своего рода образец, к которому должны были стремиться другие заморские острова и земли, если таковые окажутся во владении Португальского королевства. Побывав на Мадейре, многие богатые люди начали передавать Генриху Мореплавателю крупные суммы в надежде ускорить процесс захвата и колонизации новых земель. Так что если Генриху поначалу непросто было изыскивать средства на свои предприятия и приходилось расходовать на это средства Ордена Христа, то с появлением у него острова Мадейра и богатых инвесторов эта проблема во многом была решена.

Теперь португальцы могли куда увереннее поглядывать на запад, все чаще задаваясь вопросом, какие немыслимые прибыли можно получать с лежащих за океаном земель и континентов при условии, что даже очень небольшой остров в состоянии приносить весьма и весьма существенный доход. Самое главное, принц Генрих и его капитаны знали, какие края и земли лежат за линией горизонта, поскольку у них были китайские карты, которые вдохновляли их и должны были привести к заветной цели.

17
КОЛОНИЗАЦИЯ НОВОГО СВЕТА

Португальцы недолго всматривались алчущим взором в западную часть Атлантического океана. Наступила пора действовать, тем более что у Генриха Мореплавателя были уже на примете острова, подобные Мадейре. «Не позже 1431 г. Генрих Мореплаватель отдал приказ своему капитану Гонзалу Велью Кабралу (Gonzalo Velho Cabral) плыть на запад в поисках островов, изображенных на карте мира 1428 г., которую привез из Италии сын короля Жуана I инфант Педру»[285].

Думаю, португальцы довольно быстро разыскали остров Антилию — Пуэрто-Рико — и основали гам колонию. Карта Андреа Бьянко 1436 г. вся испещрена португальскими названиями. В частности, здесь впервые изображено Саргассово море, а также упоминается португальское название морских водорослей — «мар де бага» (mar de baga). На мой взгляд, это важное доказательство в пользу того, что португальцы уже в середине 30-х годов XV в. начали осваивать острова Карибского бассейна. Дело в том, что плавучие морские водоросли вида мар де бага характерны лишь для Саргассова моря. Написать об этих водорослях мог только человек, который видел их собственными глазами. Кроме того, благодаря системе ветров и течений португальцы, отплыв из Лиссабона или из Сагриша и войдя в воды Карибского моря, скорее всего оказались бы именно у берегов Антилии. Как я уже говорил, первую карту бассейна Карибского моря начертили китайцы. Чтобы сделать качественную карту, нужно прежде всего иметь много кораблей, быть в душе исследователем и планомерно осуществлять картографические работы, но португальцы лишь шли по следам китайских Золотых флотов. Поскольку мне это уже давно и абсолютно ясно, то сейчас меня более всего занимает другой вопрос: что нашли португальцы, когда высадились на этих островах, в частности на Антилии? Большой резной камень? Куски бело-голубого фарфора эпохи Мин? Священные предметы? Или, быть может, хорошо возделанные рисовые плантации? Интересна также реакция португальцев: может, они разглядывали все это округлившимися от удивления глазами или просто пожали плечами, решив, что это следы деятельности туземцев, и, усевшись у себя в кубрике за столом, уставленным добрым португальским вином, стали размышлять над тем, как благоустроить эту землю по примеру острова Мадейра?

В отличие от Гваделупы Пэрто-Рико был населен мирным, трудолюбивым народом. Если португальцы и в самом деле обосновались в 1431 г. на этом острове, то есть через 10 лет после китайцев, потомки китайских мореплавателей наверняка дожили до тех дней, когда к берегам острова подошел на своих каравеллах Колумб или кто-нибудь из его последователей. Колумб впервые посетил Пуэрто-Рико в 1493 г. во время своего второго путешествия в Новый Свет, но провел у его берегов всего несколько дней. Он спешил к другому большому острову на западе, Эспаньола, где в порту Навидад стоял испанский гарнизон, а неподалеку находились богатые золотые рудники. Тем не менее Колумб знал, что на Пуэрто-Рико есть поселения, которые напоминают типичные средиземноморские деревушки.

Я снова занялся изучением дневников второго путешествия Колумба и обнаружил там еще одну запись, касавшуюся Пуэрто-Рико: «Во времена инфанта Энрике [Генриха Мореплавателя] шторм прибил терпящий бедствие корабль к острову Семи городов [то есть к Антилии]. Местное население встретило команду доброжелательно, пригласило потерпевших кораблекрушение на хорошем португальском языке на религиозную службу, после которой устроило им встречу с местным правителем»[287]. Принц Генрих умер задолго до того, как Колумб отправился в плавание. Между тем эту историю подтверждает рассказ португальского историка Антонью Галвана:

По-моему, эти записи — не что иное, как свидетельство того, что португальцы действительно в 1431 г. достигли Αнтилии и все еще там находились в 1447 г. Новый король Португалии дон Педру, разумеется, знал об Антилии. Он лично привез в Португалию карту (карту мира 1428 г.), на которой были изображены Антилия и другие острова Карибского моря. Я был уверен, что где-то существуют судовые дневники или еще какие-нибудь записи, которые рассказывают о посещении этих островов португальскими каравеллами. Мысль о том, что португальцы добрались до Антилии, основали там колонию, а потом вернулись в Португалию, не обмолвившись об этом ни единым словом, просто абсурдна. Кроме того, наверняка были люди, которые, поселившись в 1431 г. на Антилии, изъявили в 1447 г. желание вернуться на родину. Всякому известно, что такое ностальгия. Кроме того, климат и природные условия острова, которые отличаются от португальских, не могли не сказаться на здоровье некоторых поселенцев. Если бы мне удалось найти записи людей, вернувшихся с Антилии после 1447 г., это стало бы еще одним доказательством существования там португальской колонии. Но до того, как приступить к поискам интересующих меня записей, я решил снова обратиться к картам Карибского моря. На мой взгляд, с 1431 по 1447 г. их качество должно было основательно улучшиться (если, конечно, на Антилии в это время и вправду существовала португальская колония).

Ни одна другая карта Дзуане Пицциньяно, кроме той, о которой мы с вами так много говорили, до наших дней не дошла. Кто знает, может быть, он вообще бросил чертить карты? Во всяком случае, о его судьбе ничего больше не известно. Я лишь позволю себе предположить, что он умер где-то в 40-х годах XV в. Но оставим на время Пицциньяно и вернемся к картам, созданным после него.

Как обычно, я направился в картографический зал Британской библиотеки и стал просматривать карты более позднего периода, начиная приблизительно с 1447 г. По счастью, таких карт в Британской библиотеке оказалось много. Удивительное дело! Оказывается, за период с 1448 по 1489 г. были вычерчены буквально горы карт[289]. Из периода, который меня интересовал более всего, я отобрал семь карт, показавшихся мне наиболее любопытными. Во-первых, на всех на них были изображения островов Антилия и Сатаназес, а во-вторых, на этих картах в общей сложности были нанесены 73 географических названия, а также сделаны пояснительные надписи. Признаться, получив карты во временное владение, я обрадовался: мне вдруг показалось, что на них появилось очень много нового. Каково же было мое разочарование, когда на карте, вычерченной в 1463 г. Грациозо Бенинказа (Grazioso Benincasa) и изображавшей Антилию, оказалось ровно столько городов и местечек, что и на карте Пицциньяно. Единственное, чем отличались эти две карты, так это тем, что все города на более поздней карте носили иные наименования. Очертания островов на обеих картах тоже походили друг на друга, как родные братья, за исключением того, что Бенинказа добавил на своей карте еще один заливчик на севере и чуть лучше прорисовал юго-западное и восточное побережье. Но я не мог понять, зачем надо было переименовывать города? Этот вопрос стал донимать меня еще больше, когда я взялся за карту 1476 г. — там опять все города и поселки были переименованы. Her, в самом деле, что за странная идея постоянно менять названия одних и тех же городишек?

Я был уверен, что все надписи сделаны на старопортугальском: не стал бы Генрих Мореплаватель посылать на Антилию наемников — уж больно важное это было для него предприятие. По этой причине я вооружился соответствующим словарем и попытался отыскать в нем значения незнакомых слов. Представьте же себе мой ужас, когда я неожиданно выяснил, что на последних картах Антилии нет ни одного названия на старопортугальском языке, за исключением названия самого острова — Антилия! Хуже того, это была какая-то абракадабра, которую было невозможно расшифровать[290]. Тут у меня, естественно, сразу возник вопрос: если острова (Антилия, в частности) были населены, то почему, спрашивается, названия городов и местечек, в которых обитали люди, походили скорее на названия каких-то заколдованных замков?

Я стал донимать всех, кого мог, расспросами, в частности, владельцев карты Пицциньяно. Ответа они не знали, поэтому предложили мне взамен полистать некую книжицу. Как выяснилось, в собрании Королевского географического общества в Лондоне хранится памфлет[291], написанный профессором Кэролом Эрнессом (Carol Urness). Там профессор с присущей ему иронией описал усилия историков, пытавшихся на протяжении последних 50 лет идентифицировать те или иные острова, изображенные на старых картах, и расшифровать нанесенные на них названия. По мнению профессора, все эти попытки не стоили и ломаного гроша. Но коль скоро расшифровка не удалась даже известным ученым, то что тут, спрашивается, делать бедному любителю? Огорченный до крайности своей неудачей, я с мрачным видом побрел из Географического общества к себе домой. Увы, найти неопровержимые доказательства того, что португальцы основали на Пуэрто-Рико колонию еще в доколумбову эпоху, мне так и не удалось.

Когда мне плохо, я молюсь Пресвятой Деве и ем бутерброды с беконом. Когда я занялся этим привычным для меня в минуты кризиса занятием, ко мне неожиданно пришла мысль, показавшаяся мне стоящей. Сагриш, где Генрих устроил порт для своих каравелл, находится в одном дне пути от Санлукар де-Баррамеда (San Lucar de Barrameda), который располагается у устья реки Гвадалквивир (Guadalquivir). В 1431 г. это был главный порт Кастильского королевства, расположенного, как и Португалия, на Пиренейском полуострове. А что, если в составе команд португальских каравелл было много кастильцев и все записи по этой причине велись только на средневековом кастильском? Я со всех ног снова помчался в Британскую библиотеку. Там я обнаружил в каталоге словарь кастильского языка в шести томах, но в наличии был только том на литеры А — D. В данном случае это мало что меняло, поскольку шесть названий на карте Грациозо Бенинказа начинались на букву «А». Увы, меня опять ждала неудача: написанные на карте слова не имели никакого отношения к кастильскому языку. «Тогда, может быть, писали арагонцы?» — задался я вопросом. Как известно, арагонцы говорят на каталонском, поэтому я взял с полки словарь каталонского языка. И снова неудача: не подошло ни одно слово. Я в отчаянии стал листать словари баскского, а затем латинского языков. Результат был тот же. Я чувствовал, что разбит, как Наполеон при Ватерлоо.

Выйдя из читального зала, я стал прогуливаться по библиотечному двору, тщетно пытаясь взбодрить усталый мозг и что-нибудь придумать. Поскольку ничего путного мне в голову так и не пришло, я вернулся в читальный зал и стал собирать со стола книги. Всего у меня на столе лежало в тот момент семь толстенных фолиантов. Некоторые из них были раскрыты. Тут мое внимание привлек Словарь этимологии (Dizionario Etimologico), в частности, тот его раздел, где говорилось о средневековых кодах. К примеру «у» означало «вот» или «и» (у = «there is» или «and»); «а» означало «туда» или «по направлению к» (а = «towards»); буква «j» подчеркивала, придавала особое значение букве до или после нее; стоявшее перед словом «аn» означало «particular negativa» или «изменение значения на противоположное». К примеру, чтобы описать черноту, в те годы на коде написали бы «anblanco», то есть «не белое», нечто, противоположное белизне.

Обдумав все это, я задал себе вопрос: уж не это ли ключ к разгадке надписей?

Я снова вернулся к географическим картам. Шесть названий на них начинались с частицы «аn», менявшей значение слова на противоположное. Я не стал искать в словаре, к примеру, слово «ansolly», тем более что его там не было, а быстро нашел такое же слово без частицы «аn». То есть слово «solly» — солнце. Первый удачный опыт придал мне оптимизма. Я стал лихорадочно листать словари средневекового каталонского, кастильского и португальского языков, сравнивая их с современными языками. Теперь уже па столе у меня лежало около дюжины различных словарей. Одна надпись на карте Антилии оказалась на каталанском, несколько надписей были на кастильском, но большинство были сделаны на старопортугальском языке. Пользуясь словарями, я начал составлять свой собственный список названий (одновременно пытаясь их расшифровать). Вот что у меня получилось:

63 из 73 надписей на карте были сделаны на старопортугальском языке, 4 из оставшихся 10 — на кастильском, одна, как я уже говорил — на каталонском, а вот 5 я так и не смог расшифровать. Тут уж я дал волю своей фантазии. Чего я только не передумал — уму непостижимо! Сначала я решил, что эти пять не идентифицированных мной надписей сделаны на старовенецианском. А почему бы и нет? Как-никак Пицциньяно был венецианцем. Я снова внимательно просмотрел пять оставшихся слов, но обнаружил только одно слово на старовенецианском. Четыре оставшихся слова я крутил и так и эдак, пока не причислил три из них к итальянскому диалекту района Тревизо (Veneto language of Treviso). Казалось бы, все хорошо — да не тут-то было! Одно слово — «anthub» — не укладывалось ни в какие структуры и схемы.

Я сверил составленный мною список с современной картой Пуэрто-Рико и, порыскав по ней полчаса, неожиданно обнаружил разгадку. Надписи на карте вовсе не были названиями так называемых семи городов, но представляли собой различные короткие характеристики и описания местности. Интересно, что надписи, сделанные на картах Антилии 1448–1489 гг., ни в малейшей степени не противоречили моей гипотезе: горы, водопады, гавани, реки и солончаки были нанесены на карге Антилии именно в тех местах, где они находятся в современном Пуэрто-Рико. В этом смысле расхождений между картами не было: фактически более поздние по времени повторяли более ранние. На позднейших картах бы — ли использованы несколько слов на кастильском наречии, но они были нанесены в тех же, что и прежде, местах. Что ж, моя гипотеза вновь получила подтверждение: острова Антилия и Сатаназес в соответствии с нанесенными на карту краткими описаниями соответствовали только двум островам в Карибском море — Пуэрто-Рико и Гваделупе.

Известное уже слово «кон» (con) было нанесено в юго-восточной части острова Антилия, где на Пуэрто-Рико расположена конической формы гора Пико-де-Эсте (Pico de Este); К северу картограф начертал слово «ansolly», то есть «там, где нет солнца». Как раз в том месте на карте находится поросший буйными тропическими лесами вулкан Эль-Юнке, где ежегодно выпадает до 240 миллиметров осадков. Аналогичные места, где часто идут дожди, обозначенные на карте соответствующими слонами — «choue, choue-due, cyodue», находятся в западной части острова и в районе Кордильера-Сентраль (Cordillera Central). Здесь выпадает в год до 250 миллиметров осадков, что значительно превышает все европейские стандарты. Чертежник пишет о болотах — «ensa» — в районе современного Маягуэс (Mayaguez), где находится устье реки Рио-Гранде-де-Аньяско (Grande Rio de Anasco); но одним из наиболее интересных описаний (названий) является «anthub» или «thub», что в переводе означает примерно: «без дренажных труб». Эта надпись нанесена на северном побережье к востоку от Аресибо (Arecibo). Даже в наши дни эта обширная территория почти целиком занята болотами, где полно змей и комаров, и называется Сиенага-Тибуронес (Cienaga Tiburones). Слово «Тибуронес» — иначе «tiberton» — кастильского происхождения и восходит, по-видимому, к португальскому «tuburo», обозначая «дренаж». Ярко-красные и изумрудно-зеленые попугаи — «ansaros» — помещены на карте в юго-восточной части острова; очень может быть, португальцы носили на головных уборах перья этих экзотических птиц точно так же, как потом это стали делать матросы Колумба. Лес Бокерон (Boqueron), где художник написал эти слова, и по сию пору остается своеобразным заповедником разных экзотических пернатых. Отсутствие пригодной к ведению сельского хозяйства земли также отмечено картографом (между прочим, в Пуэрто-Рико и нынче едва ли наберется 5 % пригодных к ведению сельского хозяйства земель); к примеру, такое слово, как «ansessel» — «нет травы», проставлено 4 раза. Иногда, впрочем, картограф на его месте пишет другое слово — «аn suolo», что означает «неплодородная почва». Плодородные участки отмечены лишь кое-где у побережья и на нешироких прибрежных равнинах.

Труднее всего мне далось слово «asal». В словаре[292] было сказано, что это слово восходит к латинскому «acinus», что означает «ягоды, виноград или семена в ягодах», но это слово картограф почему-то поместил на горном склоне у порта Πонсе (Ponce). Теперь немного о винограде. Зимы в Пуэрто-Рико слишком теплы для него, а виноградная лоза для вызревания требует легкого морозца. С другой стороны, слово «asal» начертано у города Юауко (Yauco), который зовется в наши дни «кофейной столицей» Пуэрто-Рико. Тут я задался вопросом: уж не кофейные ли зерна имел в виду картограф? Высказанное мною предположение вызвало бурную дискуссию среди тех историков, кто проявлял интерес к моей работе. Некоторые из них говорили, что этого не может быть, поскольку зерна кофе завезли в страны бассейна Карибского моря испанцы, а потому картограф не мог упоминать о кофе до их появления в этом районе. Однако дальнейшие исследования этой проблемы[293] позволили установить, что кофе был известен, по крайней мере в 19 странах бассейна Карибского моря еще до прихода туда испанцев. Кофе рос на горных склонах обычно на высоте от 3 до 4,5 тысячи футов, как раз там, где в тропиках подходящие для него условия: требуемая температура, отсутствие ветра, много солнца в утренние часы. Всем этим условиям соответствовал горный район Кордильера-Сентраль у Понсе, как раз там, где картограф поместил слово «asal». Я, естественно, тут же задался вопросом: уж не китайцы ли в 1421 г. внедрили на островах Карибского моря эту культуру?

Второй яростный спор между моими приятелями-историками разгорелся, когда мы стали анализировать происхождение слова «сиа cusa», то есть «тыква», нанесенного на восточной равнине около Нагуабо (Naguabo). В самом деле, откуда в Пуэрто-Рико в XV в. взяться тыквам? То, что они растут там сейчас, — неудивительно, но вот в XV веке? Короче, все мы при этом известии пребывали в некотором изумлении. Хотя чему тут, казалось бы, удивляться? Когда я приехал на Пуэрто-Рико заниматься своими изысканиями, я сфотографировал по крайней мере 20 сортов местной тыквы и кабачков — они лежали кучами вдоль дороги и отличались и по форме, и по размерам, и по цвету. Боюсь, моих скромных познаний в ботанике вряд ли хватит, чтобы перечислить, используя латинские термины, хотя бы малую часть этих плодов земли, характерных для здешнего края[294]. Они достигают здесь огромных размеров и из-за жаркого климата, и из-за частых дождей, и из-за сдобренной вулканическим пеплом почвы. Другими словами, на восточном побережье Пуэрто-Рико природа создала для этой культуры просто идеальные условия. Оставалось дело лишь за малым: бросить в землю семечко. И кто-то так и сделал.

Вообще, если хорошенько подумать, и кофе, и кабачки, и тыква, и кокосовые пальмы на островах Тихого океана, и даже манго в Юго-Восточной Азии — это все плоды деятельности мудрых китайцев, которые задолго до Колумба завезли па открытые ими острова и континенты разнообразные сельскохозяйственные культуры, которые отлично там прижились. И если кто и завез кофе и тыкву в Пуэрто-Рико — так это уж точно был хорошо нам знакомый адмирал Чжоу Вэнь.

«Маролиу» (Marolio) было еще одним интересным словом, начертанным на датированной 1480 г. карте Альбину Канепа. Оно было расположено там же, что и слово «marnlio» на карте Пицциньяно. Я предположил, что в этом слове в букве «о» на карте Пицциньяно просто-напросто стерлась нижняя дужка. «Маролио» на старопортугальском обозначает «растения семейства аннона» (кустарники со сладкими крупными ягодами). На обеих картах эти надписи сделаны к северу от современного Понсе, как раз посередине южного побережья острова. А именно эта территория является центром по сбору тропических фруктов на Пуэрто-Рико. Там полно плантаций, где выращиваются практически все виды плодов этого сладкого растения, ну и, конечно, папайя. Их соки и их смеси пользуются чрезвычайной популярностью во всей Южной Америке. Впрочем, у туристов куда большей популярностью пользуется смесь этих соков с изрядным количеством рома. Уж и не знаю почему, но от этого напитка они быстро взбадриваются и приходят в особенно хорошее расположение духа. Сказать по правде, эти фрукты более характерны для Юго-Восточной Азии и Южной Америки. Мне ничего не оставалось делать, как опять прийти к выводу, что эти культуры завезли на Пуэрто-Рико китайцы в 1421 г.

Если с островом Антилия все было более-менее понятно, то остров Сатаназес (Гваделупа) на картах более позднего периода подвергся значительным изменениям. Во-первых, претерпело ряд изменений название острова: то он становился Островом дьявола, то Островом дикарей[295]. На последних (до Колумба) картах этого острова лучше прорисовано то, что видно со стороны моря: например, второй вулкан («кон») высотой 1414 метров, именуемый горой Кармишель (Mont Carmichael), а также плато, соединяющее ее с крупнейшим вулканом Суфриер. На карте показаны и водопады, которые низвергаются со склонов вулкана (те самые, которые, по утверждению очевидцев, словно низвергались из-под облаков — помните?) Кроме того, на новых картах им дано название: Карука и Тре-Ривьер. Деревни и сельскохозяйственные земли (aralia у sya) отмечены на западном побережье Гран Тер, как раз там, где их увидел и описал Колумб, когда его корабли через несколько лет проходили мимо. И все-таки остров Сатаназес продолжал оставаться для европейцев ужасным местом: недаром картограф Альбину Канепа начертал на карте несколько характерных слов — «nаr i sua», что означает «ничего, кроме испепеляющей жары». Зато изменилось описание островов Ле-Сент (Всех святых, их еще называли Сайя — помните?) На карте появилась надпись: «все виды тропических птиц», что неудивительно, поскольку этот остров и сейчас является пристанищем многочисленных разноцветных гомонящих птичьих стай. Особенно там хороши зимородки и так называемые райские птички — крошечные комочки ярко окрашенного пера и пуха. Когда они поднимаются в воздух, чтобы перелететь с острова на остров, со стороны можно подумать, что летят ювелирные изделия — до такой степени они ярки, миниатюрны и изящны.

Другое весьма странное слово, которое Пицциньяно поместил на своей карте Антилии (на юго-востоке, в районе острова Вьекес (Vieque), было, на мой взгляд, слово «ига». Дело в том, что «уракано» (Uracano) по-венециански значит «страшная буря», «извержение» или «ураган». Но к 1421 г. все извержения на этом острове, насколько мне известно, завершились. Правда, на западе острова, в районе Маягуэс, землетрясения, судя по всему, случались. Что же касается ураганов, то они обычно появлялись на острове с востока, проносились над территорией острова Вьекес и обрушивались на остров Сан-Хуан. Я был уверен, что именно это и увидели китайские картографы, когда их джонки приблизились к острову в ноябре 1421 г. в разгар сезона бурь и ураганов.

Все эти изменявшиеся названия, написанные на требовавшем расшифровки коде, весьма меня взбудоражили, тем более что графические изображения островов остались почти без изменения по сравнению с картой Пицциньяно. Однако все эти треволнения имели и свою положительную сторону: я раз и навсегда убедился, что Антилия — это остров Пуэрто-Рико, Сатаназес — Гваделупа, а острова Сайя — острова Ле-Сент (Всех святых). Конечно, споры вокруг некоторых нюансов кастильских и каталонских обозначений на картах могут не стихать еще долгое время, зато я уверен, что, начиная с этого дня, необходимость идентифицировать эту группу островов исчезнет окончательно. Лично для меня изменения названий на островах на позднейших их картах есть не что иное, как доказательство того, что португальцы обосновались на этих островах с прицелом на долгую перспективу и пребывали на них вплоть до 1492 г., то есть до времени первого путешествия Колумба. Растения же, обнаруженные на островах и на первый взгляд казавшиеся для них нехарактерными, завезли туда не испанские капитаны, а китайские адмиралы, которые отправились в плаванье на 70 лет раньше Колумба.

Хотя очертания островов даны довольно точно, их расположение (особенно на ранних картах) оставляет желать лучшего. К примеру, они изображены скорее в Атлантике, нежели в Карибском море, то есть за 2 тысячи миль от их реального положения. И эта ошибка повторялась всеми последующими картографами. В 1448 г. интересовавшие нас острова находились на расстоянии 1,5 тысячи миль от Канарских островов (ошибка составила 750 миль), а на картах 1474 г. они передвинулись ближе к западу, что увеличило ошибку миль эдак на 500. В принципе эту ошибку объяснить нетрудно. У капитанов Генриха Мореплавателя в 1431 г. еще не было секстантов (астробусолей), поэтому отклонение в географической широте и долготе у них на картах было еще больше, чем у китайцев. Далее, португальцы не знали, как использовать координаты Полярной звезды вплоть до 1451 г. Только после 1473 г., располагая так называемыми таблицами склонения, португальцам удалось установить подлинную географическую широту места: в 1474 г. на картах Тосканелли Антилия, к примеру, расположена совершенно правильно. Но, как мы уже говорили, проблему представляла не столько географическая широта, сколько географическая долгота. Колумб ошибся в долготе при нанесении Америки на карту на 1 тысячу миль (!) и на 20° в географической широте. Когда он вернулся из своего первого путешествия, он даже не знал хорошенько, куда плавал, и полагал, что его эскадра ходила в Катай (Китай). Это заблуждение сохранилось у него чуть ли не до конца жизни.

В XV в. португальские навигаторы двигались, руководствуясь показаниями компаса. Скорость же они измеряли, сбрасывая с носа корабля бревна. Это уже не говоря о том, что они двигались в массе воды, которая, в свою очередь, двигалась по отношению к другим водным массивам (т. е. были увлекаемы течением). Но португальцы ничего об этом не знали (как в свое время и китайцы). Подобно Колумбу, португальцы не имели правильного представления о месте нахождения своих кораблей в конце того или иного отрезка пути. Когда я сделал нехитрый расчет маршрута португальцев и выяснил, что они шли в течение 10 недель от берегов Мадейры до Гваделупы[296], я понял, что они просто не могли поместить острова на другое место на своих ранних картах.

Тут у меня к карте Пицциньяно возникло несколько вопросов: первый относился к размерам островов. На ранних картах Антилия была ничуть не меньше Пуэрто-Рико, но значительно уступала размерами острову Сатаназес (Гваделупе). Я решил свести все к современной карте и перевел изображения обоих островов в единый масштаб, учитывая, правда, ошибки, сделанные китайцами при переводе карт в масштаб, обусловленный их системой мер. И еще один вопрос меня мучил: когда и где Пицциньяно начертил свою каpтy? У меня сложилось такое впечатление, что он чертил ее под руководством самого дона Педру, чьи картографы лихорадочно искали информацию о новых землях, чтобы создать карту мира, которую требовал от них высокий гость. Я знал, что император Священной Римской империи Сигизмунд передал дону Педру огромное поместье Тревизо, находившееся в 15 милях от Венеции, которое и стало своего рода базой португальской диаспоры в Италии. Как всегда неожиданно, мне пришла в голову плодотворная мысль: а уж не там ли встречались португальские картографы со знакомым нам «отступником» Никколо да Конти в 1424 году? Ведь именно Никколо да Конти находился на борту китайского корабля из Золотого флота Чжэн Хэ и, весьма возможно, собственными глазами видел Антилию. По моему мнению, карта Пицциньяно, скорее всего, была нарисована именно в Тревизо хотя бы по той причине, что большинство надписей на ней, помимо португальских, сделаны на итальянском диалекте Тревизо, а не на венецианском.

Вернемся, однако, к картам. Карта Антилии у Пицциньяно настолько хороша, что добавить в нее, основываясь на карте современной, практически нечего. Таким умением выполнять картографические работы обладали в XV в. одни только китайцы. Важность этой карты, если так можно выразиться, двойная: во-первых, она является свидетельством в пользу моей теории, что китайцы появились здесь за 70 лет до европейцев. Во-вторых, позднейшие ее карты хотя и были во многом скопированы с карты Пицциньяно, служат важнейшим доказательством того, что остров Пуэрто-Рико (Антилия) находился в собственности португальцев по крайней мере до 1447 г. Слова на тарабарском языке, которые мне так или иначе удалось расшифровать, показывают, что португальцы неплохо изучили остров и составили его описание задолго до появления в тех краях Колумба. Интересно, что расположение островов между собой и по отношению к Карибскому морю (и Атлантическому океану, разумеется) постоянно корректировалось с течением времени; карты с 1463 вплоть до 1470 г. содержат новую информацию относительно острова Антилия: на контуре этой карты появляются неизвестные ранее заливы на северо-западном и восточном побережье. Кроме того, несколько увеличенное по размеру изображение юго-западной оконечности этого острова от карты к карте постепенно уменьшается и начинает все больше соответствовать истинным размерам. Остров Имана (Ymana), расположенный к северу от Пуэрто-Рико, также лучше вычерчен, чем на более ранних картах; кроме того, этот остров изменил название — стал называться Роселлия (Rosellia), а не Имана. Довольно скоро европейские навигаторы отметили по карте отклонение острова от его реального положения, и, по мере повышения качества секстанта и точности измерения времени, эти острова на картах стали помещаться ближе к юго-западу[297].

Определив точное положение островов Антилия и Сатаназес, я получил возможность с большей точностью определить местонахождение и других островов Карибского моря. К примеру, на карте Андреа Бьянко 1448 г. мы видим уже северо-восточное побережье Бразилии, а на карте Кристобаля Солиго 1489 г.[298] отмечаем еще семь островов: кусок Эспаньолы на западе, Тринидад, острова Дев, острова Сан-Винсенти и Санта-Люсия, Барбадос и северное побережье Венесуэлы на юге. Заметьте, все это было нанесено на карту еще до того, как отплыл Колумб!

Я снова вернулся к карте Пуэрто-Рико и стал искать место возможного поселения португальцев. И португальцы, и китайцы должны были приближаться к острову с юго-востока, подгоняемые пассатами. На карте Пицциньяно северное и восточное побережье острова было вычерчено куда четче, точнее и аккуратнее, чем остальная часть побережья, и это наводило на определенные мысли. Я решил изучить эту карту повнимательнее.

На карте Пицциньяно слово «cyodue» (непрерывные дожди) нанесено в западной части, «ansuly» (неплодородные земли) — на юго-западе, «ига» (ураган, буря) — на востоке; короче говоря, эта местность показалась мне мало пригодной для жилья. С другой стороны, слово «marolio» (сладкие, сочные фрукты) нанесено к северу от Понсе, кроме того, сами очертания залива Понсе, где в его восточной части прорисован мыс Ла-Гуанча, поражают на карте тщательностью проработки. В течение веков этот мыс прикрывал от пронзительного ветра со стороны моря заходившие в залив корабли. Море вокруг полно рыбы, а ливней никогда не бывает, поскольку горы защищают это место от дождей. По мне, лучшего климата, чем в районе Понсе на Пуэрто-Рико, не найти. И тогда я вылетел на Пуэрто-Рико, чтобы собственными глазами увидеть остров и выяснить, так ли уж был хорош Понсе для португальских колонистов. Оказавшись в Понсе, я видел грозовые тучи, наблюдал за тем, как на севере — в районе Кордильера-Сентраль — бушевала буря, но, что удивительно, на город при этом не упало ни капли дождя. Нет, Понсе не без причины был назван португальцами жемчужиной юга. Скорее всего, как я и думал, первые португальские колонисты выбрали своей резиденцией именно это место. Здесь они и приветствовали своих соотечественников, которые пришли сюда на корабле в 1447 г. По-видимому, где-то поблизости состоялась и та самая торжественная служба, о которой упоминается в путевых заметках.

Интересно, что река, которая впадает в залив с одноименным названием, носит название Рио-Португеш (Rio Portugues). Выстроенный из белоснежного песчаника собор Божьей матери Гваделупской стоит на одном из ее берегов. Устроившись в гостинице и побродив по окрестностям, я вечером следующего дня вышел на главную площадь города и уселся на лавочке у собора, попивая черный, как деготь, пуэрториканский кофе. Обойдя полгорода в поисках свидетельств китайских и португальских поселений и ничего достойного внимания не обнаружив, я стал наблюдать за вечерней жизнью города. Много народа тянулось в собор на вечернюю мессу. У большинства мужчин были рыжеватые волосы, а у женщин — тонкие заостренные черты лица и куда более светлая кожа, чем на севере острова. Своими движениями, гордой походкой и манерой держаться местные аборигенки напоминали мне португалок старой закваски, из тех, что еще в XIII в. населяли окрестности замка Алгавры. Похоже, подумал я, косточки первых португальских поселенцев и впрямь захоронены в этой земле. Если это так, то Пуэрто-Рико — первая европейская колония в Новом Свете, и рано или поздно, но я это докажу. Потягивая свой кофе, я думал о том, что просто обязан это сделать, чтобы не пропали даром все предшествующие годы тяжких трудов. Потом мной овладела одна, возможно, не слишком благочестивая мысль: уж если искать останки первых португальских поселенцев, то это лучше всего делать здесь, рядом с собором Божьей матери Гваделупской.

Португальцы приступили к созданию своей колониальной Империи раньше других европейских государств и начали делать в этом смысле первые успехи (благодаря китайским картам) еще в XV в. Было, однако, некое психологическое обстоятельство, мешавшее португальцам развернуться в полную силу, — самый обыкновеннейший суеверный страх. Для сознания средневекового португальского матроса было характерно мифологическое восприятие действительности: он верил в сказки, заколдованные замки, в драконов, в упомянутых нами крылатых змеев — короче, боялся всякой нечисти, которая, по глубокому его убеждению, обитала в новых землях за морями-океанами. В общем, это объяснимо: таково было восприятие действительности человеком Средневековья. Если даже Магеллан, ходивший в плавание в первой четверти XVI в., вынужден был в прямом смысле выколачивать предрассудки и суеверия из своих матросов, то что же тогда говорить о португальцах, живших за 100 лет до того, как он пустился в свое плавание?

Летом 1432 г., когда во владениях Португалии уже находились Мадейра, Азорские острова (открыты Кабралом) и Пуэрто-Рико, принц Генрих Мореплаватель приблизил к своему двору в Сагрише некоего Жила Эаннеша (Gil Eannes), своего преданного вассала и сторонника, а главное — опытного капитана и навигатора. Эаннеш хорошо зарекомендовал себя, когда ходил за год до того к Канарским островам. Через некоторое время Генрих решил доверить ему новую миссию, послав в рискованное плавание мимо мыса Будждур (Саре Bojador) на побережье современной Сахары к югу от Марокко. Вокруг этого мыса ходило множество разных легенд и леденящих кровь слухов. Моряки его боялись: считалось, что там живут кошмарные чудовища, с берега низвергаются ужасные водопады, а на дне несутся такие сильные течения, что затягивают корабль в водоворот, и даже сама морская вода время от времени здесь превращается в алую слизь.

Эаннеш следовал всем путевым наставлениям своего патрона: старался идти как можно дальше от берега, при подходе к мысу вообще ушел далеко в море, чтобы избежать «обрушивающихся с берега ужасных водопадов», и старательно избегал воронок, «затягивающих корабли на дно», хотя таковых, признаться, за все время своего плавания он так и не обнаружил, впрочем, как и морских змеев и иных морских чудовищ, которыми его пугали в Сагрише. Эаннеш до того расхрабрился, что, обойдя мыс, позволил себе бросить якорь. Земля в том месте оказалась необитаемой и неплодородной; Эаннеш, однако, умудрился собрать на этой довольно скудной земле букет скромных цветов, который и привез принцу Генриху. Вручая свой дар сюзерену, он сказал: «Сеньор, не обращайте внимание на скудость моего дара. Я считал себя обязанным привезти вам хоть что-нибудь с тех земель, где я был и у которых бросил якорь. Поскольку эти цветы — единственное, что предстало там моему взору, назовем их розами Святой Девы Марии»[299]. Возвращаясь на север к мысу Будждур, Эаннеш, на этот раз подойдя поближе к берегу, обнаружил на нем вместо ревущих водопадов вполне мирный ручеек, в котором обитали не драконы и змеи, а маленькая вкусная рыбка под названием лобан. Как выяснилось, за могучие водопады моряки принимали огромные прибрежные скалы особой формы. Что же касается морской воды, которая превращалась якобы в алую слизь, то она и в самом деле была у берега розоватого цвета, но только потому, что содержала в себе большое количество красноватого песка Сахары.

Интересное дело: поход капитана Эаннеша вокруг мыса Будждур в значительной степени изменил отношение моряков к плаваниям в южных морях. Многие предрассудки и страхи отпали как бы сами собой. Если поход Эаннеша и не положил конец бытовавшим в сознании моряков суевериям, то, по крайней мере, нанес им сильнейший удар. Считалось, что уж если человек сумел обогнуть мыс Будждур, то он и дальше может безбоязненно плыть хоть на край света, не опасаясь алой слизи, вырывающихся из-под земли потоков воды и всевозможных морских чудовищ. И уж тем более не опасаясь низвергнуться с края земли в бездну Португальские капитаны, имея копии китайских карт, могли теперь плыть куда угодно: им нужно было только обладать достаточным красноречием, чтобы убедить в безопасности дальнего похода своих матросов. Другими словами, исследование пределов всего подлунного мира было теперь только вопросом времени.

18
ПО СТОПАМ ГИГАНТОВ

К 1460 г. остров Пуэрто-Рико давно уже вошел в состав португальской колониальной империи; кроме того, португальцы закончили исследования других островов в Атлантике — Азорских, Канарских и островов Зеленого Мыса. На эти острова завезли овец и крупный рогатый скот. Португальцы хотели сделать их базой для исследователей, направлявшихся в Северную и Южную Америку, а также в Африку. По счастливому совпадению, все эти острова обдувались нужными для португальских мореплавателей ветрами — от Канарских островов и островов Зеленого Мыса они гнали корабли в сторону Америки, а когда корабли возвращались, ветра помогали им добраться до Азорских островов. Вот так, медленно, шаг за шагом, европейцы осваивали пути, проложенные китайскими флотоводцами.

Занимаясь различными усовершенствованиями, которые принц Генрих вносил в конструкцию и навигационную систему своей любимой каравеллы, он не уставал напоминать своим капитанам, что им пора идти вперед. К тому времени, когда они готовились обогнуть мыс Доброй Надежды, в их распоряжении уже были навигационные приборы, ничуть не уступающие китайским.

Первым в большое и по-настоящему серьезное плавание ушел Бартоломеу Диаш (1450–1500). В 1482 г. он командовал каравеллой, которая исследовала Золотой берег Африки, находившийся за так называемым Западным африканским выступом. Деятельность Диаша была настолько успешной, что в 1487 г. он получил под свою команду маленькую эскадру из трех каравелл и приказ: обойти вокруг самой южной точки Африки — мыса Доброй Надежды. Ни Диаш, ни те люди, которые посылали его в поход, не знали, как далеко на юге Африки расположен мыс Доброй Надежды. Причина этому была проста: хотя португальцы и имели китайские карты, они не были уверены, что китайцы, в свое время их чертившие, точно знали, как правильно измерять географическую широту и долготу, и поэтому моряки не имели представления, сколько времени им плыть. Тем не менее на карте мира 1428 г., привезенной в Португалию доном Педру, хорошо видно, что мыс Доброй Надежды имеет форму треугольника, и, прежде чем Диаш поднял паруса своих каравелл, португальский король передал эту карту своему эмиссару, Педру де Ковилья (Pedro de Covilha).

На карте ясно показано, что до Индии можно добраться, только обогнув мыс. Когда Диаш исполнил приказ и добрался до южной оконечности Африки, он…

За Диашем последовал Васко да Гама (1460–1525), которому был дан приказ обогнуть мыс и достичь изобилующей перцем Индии. Да Гама тоже имел карты с изображением мыса и отличного качества таблицы склонения Солнца.

Обойдя вокруг мыса Доброй Надежды, да Гама двинулся вдоль восточного побережья Африки и в скором времени добрался до знаменитейших портов Софала, Килува, Занзибар, Момбаса и Малинди, куда в свое время постоянно заходили китайские и индийские корабли и где торговля процветала на протяжении многих веков. Правда, начиная со второй половины XV в. китайские корабли восточноафриканские порты уже не посещали: сказывалась самоизоляция Китайской империи; тем не менее португальцы нашли множество свидетельств пребывания там китайцев в виде бело-голубых фарфоровых изделий эпохи правления династии Мин, которые можно было обнаружить чуть ли не в каждом доме на восточном побережье Африки. Когда да Гама вернулся из своего второго путешествия вокруг мыса Доброй Надежды, он уже точно знал пути до Малакки и Островов пряностей в Индийском океане. Наконец-то португальцам удалось наложить свою тяжелую длань на торговлю специями в этом огромном регионе. Надо сказать, соперничества в этой сфере они не терпели и с легким сердцем топили артиллерийским огнем корабли своих конкурентов. В сущности, да Гама перехватил у китайцев и индийцев всю торговлю специями, которую те развивали и поддерживали на протяжении столетий. Однако, каким бы умным и предприимчивым Васко да Гама ни был (как до него Диаш), никаких новых географических открытий он в бассейне Индийского океана не сделал.

Параллельно с посылкой да Гама на розыски торговых путей с Индией король Португалии Жуан отправил экспедицию Педру Алвареша Кабрала (1467–1520) в район Южной Африки разведать земли, изображенные на карте мира 1428 г. В 1500 г. преемник Жуана король Португалии Мануэл II приказал Кабралу захватить все главные порты западной Индии. Подобно Диашу и да Гама, Кабрал использовал Канарские острова и острова Зеленого Мыса как базу для дальнейшего продвижения на восток. Кроме того, началась экспансия европейцев в Южную Америку. В течение года в Латинской Америке один крупный исследователь сменял другого: Веспуччи, Пинсон, Де Леп (Vespucci, Pinson, DeLepe) посетили этот континент в 1499 г.; на следующий год им на смену пришел Мендоза (Mendoza). Первые трое бросили якорь у дельты Амазонки, а затем двинулись в северо-западном направлении.

Северо-восточное побережье Бразилии, которое вычертили картографы с флотов китайских адмиралов Чжоу Маня и Хон Бао, появилось на многих картах мира еще до того, как европейцы отправились в плавание. К примеру, Андрео Бланко на своей карте 1448 г., давая контур бразильского берега (правда, неполный), пишет о гигантской земле, лежащей на расстоянии в 1,5 тысячи миль к западу от Африки (имеется в виду Западная Африка). Другой исследователь, Жуан де Барру, высадившийся на берегах Бразилии в 1500 г., также упоминал, что эта земля была уже известна ему по карте: «Этот огромный край знаком королю по карте мира, которая в настоящее время находится в ведении сеньора Перу Даш Бизагуду (Pero Daz Bisagudo)[302]. Бизагуду было не имя, а прозвище, полученное известным исследователем Перу да Кунья, которого португальский король послал на завоевание и колонизацию Ганы, снабдив его, между прочим, копией карты мира, хранившейся в государственной сокровищнице. Христофор Колумб также подтверждает, что португальцы знали о Бразилии еще до того, как послали свои каравеллы в Латинскую Америку. В частности, он замечает в своем дневнике, что «был бы не прочь сплавать к югу от Тринидада, чтобы собственными глазами взглянуть на землю, которую португальский король именует «огромной территорией на юге»[303].

Таким образом, Андрео Бланко, Колумб и де Барру в один голос заявляют, что карта Бразилии (возможно, как часть карты мира 1428 г.) хранилась в португальской государственной сокровищнице задолго до того, как первая экспедиция 1500 г. была отправлена на континент. Как мы уже отмечали, единственным источником этой карты могла быть только знаменитая карта мира 1428 г., находившаяся у португальского короля под замком. Сама же эта карта явилась, скорее всего, плодом трудов китайских картографов, ходивших в китайские морские экспедиции (1421–1423 гг.). Порт Сан-Луис, изображенный на позднейшей карте адмирала Пири Рейса, явно был скопирован с карты мира 1428 г. Что интересно, географические широты дельты рек Ориноко и Амазонки выдержаны на карте с поразительной точностью. Кроме того, именно в тех районах мы находим и другие свидетельства пребывания китайцев, в частности азиатскую породу кур, обнаруженную в дельте реки Ориноко первыми появившимися там европейцами. Не стоит забывать также о необычном составе крови венесуэльских индейцев, аналог которому найден только в Юго-Западном Китае.

После того, как португальцы обошли вокруг мыса Доброй Надежды и добрались до Индии, а испанцы «открыли» Новый Свет, исследование и колонизация других неизвестных европейцам земель стали продвигаться быстрыми темпами. Фердинанд Магеллан (1480–1521), осиротевший еще в десятилетнем возрасте, служил до совершеннолетия пажом при португальском дворе. Там же, при дворе, он прошел курс навигации. В 1505 г. он был послан со служебной миссией в восточную Африку и последующие 7 лет служил португальцам на островах Индийского океана. Он даже принял участие в экспедиции, задачей которой было установить власть португальского короля в одной из провинций Индии. В 1511 г. он участвовал в отчаянном предприятии, целью которого было завладеть бывшей базой Золотого флота Чжэн Хэ — Малаккой. Вернувшись на родину в 1512 г., он недолго пробыл дома и вскоре отправился с португальской экспедицией в Марокко, где был серьезно ранен. Поругавшись с командиром, он ушел из армии, что называется, громко хлопнув дверью. Эта ссора дорого ему стоила: поведение его было признано «не достойным кавалера и дворянина», он впал в немилость и был лишен пенсионного содержания. Другими словами, положение Магеллана было просто отчаянным.

Пребывая в мрачном состоянии духа, Магеллан отправился на поиски удачи в Испанию, где, к большому своему удивлению, был неожиданно назначен в 1518 г. капитан-генералом и командующим эскадры, которая должна была отыскать западный путь к Островам пряностей, пройдя через Тихий океан. На следующий год он вышел со своим флотом из устья Гвадалквивира (Guadalquivir), имея под своим началом 5 кораблей и 241 человека команды. Магеллан знал о проливе, который впоследствии получил его имя, поскольку не раз видел в португальской государственной сокровищнице карту мира 1428 г. с изображением этого пролива. Более того, ходят слухи, что Магеллан или сделал копию с этой карты, или просто-напросто ее выкрал (во всяком случае, ее фрагмент)[304]. По крайней мере, добравшись до Островов пряностей, Магеллан показывал бывшую при нем карту (или фрагмент ее) местному королю[305]. На карте был изображен пролив, соединявший Атлантический и Тихий океаны, а также путь по просторам Тихого океана к Островам пряностей: «от мыса Фрио (Cape Frio) до Молуккских островов». Других земель или островов на поверхности Тихого океана якобы изображено не было[306].

Между прочим, Магеллан никогда не утверждал, что он обошел первым вокруг света; тем не менее его подвиг навсегда останется в истории географических открытий. Взять, к примеру, хотя бы его корабль. По сравнению с левиафанами из китайского Золотого флота он казался легкой изящной игрушкой. Кроме того, испанцы и португальцы, в отличие от китайцев, совершенно не имели опыта дальних странствий и, соответственно, не знали массы очень полезных и важных вещей, например какие продукты выдерживают длительное хранение и какие из них можно и нужно брать с собой в путешествие. Магеллан, Диаш, да Гама и Кабрал были опытными моряками и навигаторами, кроме того, они были чрезвычайно отважными и решительными людьми, каждый из которых имел задатки несомненного лидера. Другое дело, что мы не можем утверждать, будто это они открыли новые земли. Когда они отходили от родных берегов, у каждого за пазухой лежала заветная карта, которая показывала, куда они, собственно, должны плыть. Все их так называемые открытия уже были сделаны китайскими мореходами за 100 лет до их походов.

Увы, Христофор Колумб не открыл Америки. Как ни страшились его матросы плавания в дальние неизведанные воды, сам-то он всегда знал, куда идет его корабль. Это не так трудно понять, если только полистать бортовой журнал его корабля и его личный дневник.

Из этих трех отрывков из корабельного журнала становится ясно, что у Колумба была с собой карта, которая помогла ему пересечь Атлантику, не оставляя при этом без внимания любые земли, даже самые маленькие, едва заметные на горизонте острова.

Например, 19 сентября 1492 г. он увидел остров Антилию, который изображен на карте Жуани Пицциньяно 1424 г., потом его взгляду предстало побережье Новой Англии, вычерченное на карте Кантино, и, наконец, он увидел Бразилию, изображенную на карте Андрео Бьянко 1448 г. Это не считая многочисленных островов и островков, вычерченных на карте Христофора Солиго в 1489 г. Заметьте, все эти карты были вычерчены еще до того, как Колумб вышел в море и лично увидел упомянутые выше земли и острова.

В 1479 г. Колумб женился на донне Фелипе Перестрелло — дочери губернатора Порту-Санту (Porto Santo), маленького острова неподалеку от Мадейры, также колонизированного португальцами. Статус солидного женатого мужчины позволил ему поддерживать переписку с известнейшим ученым мужем того времени Тосканелли, который как-то раз написал ему следующее:

К сожалению, карта, которую Тосканелли переслал Колумбу со своим письмом, была утрачена, однако ее можно попытаться восстановить, воспользовавшись другим письмом Тосканелли португальскому королю (карта была опять приложена к письму).

Тосканелли не лукавил: Антилия и впрямь была хорошо известна португальцам. Они обосновались на острове в 1431 и жили там и в 1492 г., когда Колумб отправился в свой поход. Колумб тоже знал об Антилии, но его больше занимала Америка. По его собственному утверждению, он знал, что Магелланов пролив находится на юге; он знал также и о существовании такой огромной земли, как Бразилия (он видел ее северо-восточное побережье на карте, а потому был уверен в этом)[310]. Вообще, с тех пор, как Колумб увидел карту мира 1428 г., это чрезвычайно обогатило и расширило его познания о мире. Он понял главное: нельзя замыкаться в мирке маленького острова, по следует неустанно двигаться вперед. Другими словами, перефразируя известное выражение Канта, для него движение было все, а остановка лишала его жизнь всякого смысла. Кроме того, Колумб успел уже многое повидать и понять, в частности чудеса китайской картографии и астрономии. Он уже видел нашу карту мира и различные глобусы, на которых была изображена Атлантика. Он прекрасно знал, как достичь Китая и Островов пряностей, до которых, кстати, было куда ближе идти, если обогнуть мыс Доброй Надежды. Христофор и его брат Бартоломью присутствовали на приеме, когда Диаш докладывал королю, что обогнул мыс на указанной на карте широте[311]. Это был сильный удар по самолюбию Колумба. Теперь он мог обрести славу первооткрывателя, двигаясь к Китаю и к Островам пряностей исключительно в западном направлении.

О том, что Колумб видел карту мира 1428 г. (о чем мы неоднократно упоминали), свидетельствует хотя бы тот фрагмент карты, который турецкий адмирал Пири Рейс отобрал у одного из матросов Колумба, а затем включил в свою гигантскую карту 1513 г. Именно благодаря этому фрагменту Пири Рейс узнал, что далеко на юге день длится только 2 часа. Перед тем как португальцы распустили по ветру паруса своих каравелл, чтобы достичь Южной Америки, Колумб позволил себе написать письмо португальскому королю Мануэлу II. Странное дело, в этом письме он все больше распространялся о морском путешествии Марко Поло из Китая в Индию, а о том, как Марко Поло попал в Китай, — умалчивал. Колумб писал королю, что Катая (Китая) можно достичь, двигаясь как в восточном, так и в западном направлениях (о чем говорил Тосканелли), но западный путь ему, Колумбу, кажется предпочтительнее. На самом деле предпочтительнее был «восточный» путь вокруг Африки, который был гораздо короче. Ведь видел же Колумб карту мира 1428 года!

При подобных обстоятельствах положение генуэзца Колумба при португальском дворе становилось все более трудным и неопределенным. Все знали, что побережье неподалеку от мыса Доброй Надежды было захвачено португальцами, и Колумбу, чтобы достичь богатства и славы, оставался только более долгий, сложный и весьма извилистый путь на запад с попыткой выйти к Островам пряностей через Тихий океан. Однако ничего не поделаешь: приходилось делать хорошую мину при плохой игре, тем более что португальские капитаны вовсе не стремились делить почти уже освоенный ими восточный путь с кем бы то ни было. Вообще-то говоря, в Европе в XV в. как колониальная страна царила Португалия, опытным капитанам которой тогда трудно было кого-либо противопоставить. К примеру, Диаш в 1485 г. осел на побережье Африки на 13-й параллели, дальше которой никого не пускал. При таких условиях Колумбу ничего не оставалось, как отплыть на запад; причем сначала он отплыл в Исландию (1477 г.), которую, по слухам, посещали китайцы. В 1485 г. Христофор Колумб оставил Португалию, где проживал со времени своей женитьбы с Фелипой Перестрелло. Одно время ходили слухи, что он собирался в Антилию как доверенное лицо папы Иннокентия VIII, дабы узнать, как продвигается дело колонизации, но, поскольку в июле 1492 г. его покровитель папа умер, Христофор на некоторое время оказался не у дел и вообще не выходил в море. Зато он совершил паломничество к гробнице папы, на которой по-латыни было выбито: «Слава нового мира обеспечена его золотом».

Бартоломью Колумб остался в Португалии в составе группы картографов, задачей которых было максимально улучшить и усовершенствовать морские карты. Именно в это время пришло радостное известие о новом географическом открытии. В 1487–1488 гг. Диаш, продолжал двигаться вдоль южного побережья Африки и осторожно, потихоньку, не зная, сколько у него на это уйдет времени, добрался наконец до столь желанного его сердцу мыса Доброй Надежды. Если при этом учитывать, что португальцы к 1473 г. научились правильно определять географическую широту, используя секстант и таблицу солнечных склонений, Диаш заодно преподнес королю точное положение мыса — 34°22′ южной широты. И Бартоломью, и Христофор знали, что широта мыса установлена верно.

Планы Колумба достичь Китая и Островов пряностей «западным путем» находились на грани срыва. Ничего удивительного: португальцам, чтобы достичь этих самых островов, оставалось, что называется, только протянуть руку, вернее, обойти вокруг мыса Доброй Надежды и войти в Индийский океан. Стало ясно, что если он, Христофор, будет медлить, то португальцы с легкостью его опередят.

Между тем на Пиренейском полуострове происходили важные события. Католические монархи Испании Фердинанд и Изабелла начали наступление на последний оплот мавров в Испании, хорошо укрепленный замок на южном склоне гор Сьерра-Невада, защищавший столицу Гранадского эмирата. Колумб не сомневался, что португальцы, находясь неподалеку от Островов пряностей, вряд ли снабдят его необходимыми для путешествия средствами. Поэтому его единственным шансом было убедить в необходимости такого похода Изабеллу Кастильскую и Фердинанда Арагонского, которые, покончив с маврами, готовились включиться в гонку с португальцами за завоевание новых земель и влияние в мире. К тому же у их католических величеств не было карты мира 1428 г., и они не знали, что кратчайший путь к Китаю, Индии и Островам пряностей лежит вокруг мыса Доброй Надежды. Христофору оставалось только убедить венценосных особ, что западный путь в Китай, да и вообще на восток, надежнее и короче.

Колумбу повезло: в 1492 г. Гранада пала, и король и королева выразили желание расширить пределы своих владений за счет заморских территорий. Если бы Колумбу удалось убедить Изабеллу и Фердинанда в том, что он быстрее португальцев достигнет Китая, его миссия могла бы осуществиться и средства для своего похода он бы получил.

В 1963 г. Александр О. Виетор, куратор отдела карт Йельского университета в США, объявил о «новом поступлении от неизвестного дарителя в виде удивительной красоты карты, сделанной неким Хенрикусом Мартеллусом (Henricu.s Martellus) в конце XV в.». Карта была размером 180х 120 см. Далее по этому поводу мистер Виетор пишет:

Мистер Виетор также сообщает, что имел по данному поводу беседу с профессором Артуром Дэвисом, который в то время был почетным председателем Географического общества в университете Экзетера (1948–1971 гг.), в чьей собственности находилась другая карта Мартеллуса, поменьше. При встрече этих двух джентльменов мистер Виетор захватил с собой фотографии своей карты, дабы председатель мог на нее полюбоваться. Эта карта, которую я назвал «Йельский Мартеллус» из-за того, что она была в четыре раза больше другой карты Мартеллуса, увидевшей свет в J489 г., представляет собой удивительное произведение искусства. Эксперты, особенно Дэвис и Виетор, были абсолютно убеждены в подлинности большой карты Мартеллуса и считали, что в 1489 г. Мартеллус сделал с нее копию в масштабе 1:4. Эшли Скелтон был также убежден в подлинности этой карты и в том, что она была скопирована в 1/4 подлинной величины. Я лично считаю, что обе карты — подлинные, хотя в них преднамеренно внесены искажения, сделанные, как мне кажется, рукой Бартоломью Колумба.

В 1489 г. на карте Мартеллуса был изображен подлунный мир от Канарских островов до восточного побережья Китая. Хотя на карте пет ни меридианов, ни географических широт, ее масштаб можно вычислить, измерив расстояние от Лиссабона до восточного побережья Китая, а географические широты и долготы — по отклонениям между известными географическими пунктами. К примеру, западное побережье Китая находится приблизительно в 130°от Лиссабона. Расхождения колоссальные: каталонский атлас 1376 г. дает цифру всего в 116°. Генуэзская карга 1457 г. предлагает 136°(заметим, замеры делались в разное время), Фра Мауро на карте 1459 г. сокращает разницу до 120°. На самом деле расстояние от Канарских островов до Шанхая должно составлять 141°. Таким образом, погрешность на карте у Мартеллуса весьма значительна и превышает действительное расстояние между Португалией и Китаем чуть ли не вдвое. Братья Колумб, я не сомневаюсь, знали истинное расстояние между Лиссабоном и Китаем, поскольку видели карту мира 1428 г. Карта Мартеллуса включала в себя все новейшие открытия того времени, поскольку там показан путь Бартоломеу Диаша в 1487 г., когда он дошел до мыса Доброй Надежды, а оттуда свернул к восточному побережью Африки. Диаш вернулся в Португалию в декабре 1488 г. Через год все Маршруты его путешествия, включая его многочисленные замечания на полях, появились на карте Маргеллуса, изготовленной в Италии. Внесенные в карту новые наименования по итогам путешествия Диаша представляли, собственно говоря, государственную тайну Португалии. Вообще, главные карты в Португалии хранились под замком, и за их кражу полагалось только одно наказание — смертная казнь. Португальское правительство свято хранило свои секреты и не хотело допускать конкурентов на только что освоенные пути вокруг мыса Доброй Надежды к Островам пряностей.

Как я уже говорил, карта Мартеллуса содержала новейшие сведения, хотя португальский монарх ясно выразил свое отрицательное отношение к ее публикации. Португальское правительство недоумевало, какой это наглец вопреки монаршей воле решился выпустить в свет новейшую карту.

Интересно, что на обеих картах Мартеллуса имелись странные искажения, никак не соответствовавшие реальности. О первом мы уже упомянули, а второе выглядит так: на Малайском полуострове появился неизвестно откуда большой кусок земли, протянувшейся на 29° на юг от экватора. Полоса земли оказалась настолько широкой, что по ней, образно говоря, можно было, не замочив ног, дойти пешком до самого Пекина. Но главное, что эта невесть откуда взявшаяся земля делала всякое морское сообщение между Китаем и Индией невозможным. Другими словами, если бы карта оказалась верной, любой корабль, который вошел бы в Индийский океан, не имел бы ни малейшего шанса продвинуться дальше на восток к Китаю. Это было решающим аргументом для их католических величеств, не имевших возможности, в отличие от братьев Колумб, взглянуть на карту мира 1428 г. Карга Мартеллуса ясно показывала, что до Островов пряностей вокруг мыса Доброй Надежды не дойдешь.

В картах Мартеллуса была еще одна, скажем, «неточность»: на них мыс Доброй Надежды пролегал значительно дальше к югу, чем на самом деле. Вместо 34°22′ к югу он заканчивался где-то у 45-й южной параллели. Вне всякого сомнения, эти изменения в карту Мартеллуса внес Бартоломью Колумб, который, естественно, защищал свои с братом интересы. В найденном среди вещей Христофора Колумба после его смерти огромном томе «Имаго Мунди» (Описание мира) на полях книги обнаружено множество собственноручных заметок великого путешественника. Под номером 23 профессор Дэвис, который специально изучал почерки братьев Колумб и научился хорошо их различать, обнаружил заметки Бартоломью Колумба. Брат великого путешественника написал там следующее:

В этих заметках Бартоломью Колумб утверждал, что командор Диаш определил широту мыса Доброй Надежды в 45°, что абсолютно не соответствует действительности. Главное же, Бартоломью опубликовал эту информацию только после того, как покинул Португалию. И в этом, по-моему, все и дело: У Изабеллы и Фердинанда не должно было возникнуть и тени сомнений в истинности данных, которыми их снабжали братья Колумб. До сих пор еще никто не догадался протянуть ниточку от братьев Колумб к картографу Мартеллусу, но могло быть и так, что тот был просто профессиональным подделывателем карт. Таким образом, наше расследование может иметь две версии: по одной из них, Мартеллус (итальянец по национальности) ни в чем не замешан; кроме того, его карты содержат новейшие сведения, связанные с морскими походами португальцев. Но, уверен, ему было известно, что разглашение этих сведений каралось смертной казнью. По другой версии, некто, имевший доступ к самым секретным португальским картам, передал Мартеллусу важнейшую информацию. Но если согласиться со второй версией, то это означает просто указать пальцем на Бартоломью Колумба и обвинить его в краже государственных секретов Португалии или же показать на другого доверенного человека португальского короля — того же картографа Бехайна из Богемии.

Между тем проницательный человек, разбирающийся в картографии, взглянув на большую карту «Йельский Мартеллус», сразу скажет вам, что Бартоломью Колумб и картограф Мартеллус были как-то связаны. Об этом свидетельствует хотя бы структура карты. Прежде всего, бумажные листы, на которых нарисована карта «Йельский Мартеллус», разного формата, что исключает версию о том, что она якобы была напечатана. В противном случае все бумажные листы были бы одного размера, чтобы помещаться в стандартные папки для хранения карт. В частных письмах, которыми обменивались Александр О. Виетор и профессор Дэвис, Виетор утверждает, что рентгеновское исследование не выявило никаких следов печатной работы и что все на карте «Йельский Мартеллус» сделано вручную со всей аккуратностью и тщательностью. Ясно, что эта карта вышла не из-под печатного станка, а была вычерчена рукой картографа. Профессор Дэвис пошел еще дальше: он считает, что карта выполнена рукой Бартоломью Колумба. В этой связи Дэвис пишет:

на уровне 41° южной широты[314].

Есть легенда, которая распространена на восточном побережье Африки. Там рассказывается о некоем португальском мореплавателе, неожиданно появившемся в тех краях в 1489 г. Меня не оставляет ощущение, что в данном случае мы имеем дело с Бартоломью Колумбом, который, так сказать, отправился в разведку на местности.

Подводя итог, можно предположить, с известной долей сомнения, что искаженная информация о географической широте, на которой находится мыс Доброй Надежды, зафиксированная в секретных португальских документах, ускользнула из подвалов португальской сокровищницы и пошла гулять по миру. И виновником этого был, конечно же, Бартоломью Колумб.

Но почему же Бартоломью со всей серьезностью ученого картографа утверждал, что, двигаясь от Португалии «восточным путем», мореходу никогда не достичь Индии, Китая и Островов пряностей? Ведь португальцы, можно сказать, там уже побывали. Очень просто: братья Колумб хотели обратить на себя внимание Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского, которые пребывали в полном неведении относительно истинного положения дел. В те времена считалось, что один градус географической широты равняется 50 милям (90 километрам). Так, во всяком случае, утверждал крупнейший ученый Тосканелли. Поскольку достичь Индии в обход Африки, согласно подложным картам Мартеллуса, было невозможно, мореход должен был двигаться в западном направлении. Вообще-то, если как следует во всем разобраться и отбросить элемент, прямо скажем, жульничества, Колумб разработал капитальный план завоевания востока, правда, сильно отличавшийся от планов Диаша и Васко да Гамы. Испанцы, достигнув Карибского моря и пройдя в Тихий океан Магеллановым проливом (мы ведь не сомневаемся, что братья Колумб знали об этом проливе, верно?), имели возможность надолго обеспечить свое присутствие в этом регионе, должным образом там закрепившись, чтобы не пропускать португальцев.

Я могу себе представить, почему португальцы выбрали так называемый «восточный путь» в Китай, Индию и к Островам пряностей. Конечно же, «западный путь» был значительно сложнее и дольше. Испанцы же собирались добраться до набитого пряностями Востока, минуя Южную Америку. И тут надо сказать правду: Бартоломью Колумб украл многие важнейшие секреты португальского правительства. А потом он подделал новейшую карту мира, и его брат Христофор знал о его «подвигах». Более того, братья Колумб всячески эксплуатировали украденные ими секреты Португальского королевства, надеясь с их помощью выколотить деньги на предстоящую экспедицию, в частности, из генуэзского банка и от Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского. Вклад Колумба в мировую науку заключается не в том, что он «открыл» Америку, а, скорее, в его культурном вкладе, в приобщении живших на крохотных островах дикарей к современной цивилизации. Что он блестяще и доказал во время своего второго и третьего посещения земель, которые, как считается, он открыл. Кроме того, Колумб во время своих странствий изучил ветры и течения Атлантики, и эти его знания оказались неоценимым подспорьем для целой плеяды исследователей, шедших по его стопам. Главным итогом Походов Колумба в последующие века стала колонизация обеих Америк.

Теперь поговорим немного о капитане Джеймсе Куке, которого иногда называют лучшим капитаном и мореплавателем всех времен и народов. Что тут скажешь? Капитан Кук и впрямь был отличным мореходом, обладал массой положительных для этого качеств, а, кроме того, был очень смел и предприимчив[315]. Первое из трех своих великих путешествий Кук осуществил в 1768 г., когда вышел в Тихий океан, дабы наблюдать прохождение по местному меридиану планеты Венера. Продолжая бороздить просторы Тихого океана, он «открыл» Новую Зеландию — вполне пригодную для колонизации землю. О Новой Зеландии — он сказал так: «Этот край всегда будет объектом пристального внимания настоящего англичанина». Кроме того, он исследовал береговую линию восточного побережья Австралии, после чего, объявив весь континент собственностью Великобритании, отплыл в родные края через Новую Гинею и мыс Доброй Надежды.

Во время своего второго путешествия в 1772 г. Кук, чтобы завершить описание Южного полушария, бросил якорь у Новой Зеландии, переправил на землю овец и крупный рогатый скот, а также велел разводить овощные культуры для будущих исследователей и переселенцев. Потом он отплыл на юг в сторону Антарктики и некоторое время шел параллельно ее южному краю. Когда Кук отплыл в третье путешествие, его целью было найти северный пролив между Тихим океаном и Атлантикой. Он снова посетил Новую Зеландию и Австралию, потом пошел в сторону Северной Америки и стал исследовать побережье Орегона, двигаясь в северном направлении. Далее он вошел в Берингов пролив, но, видя вокруг себя только ледяные торосы, повернул в сторону Англии. К сожалению, 14 февраля 1779 г. он был убит на Гавайских островах, ввязавшись в свару с местными аборигенами.

Кук был великим человеком и мореходцем своего столетия, да и, пожалуй, всех последующих, но он не открыл ни Австралии, ни Новой Зеландии. Более чем за два века до того как он поднялся на капитанский мостик, опубликованные Дьеппской школой картографии карты показали Австралию с удивительной точностью. Кстати сказать, когда Кук готовился поднять паруса, изготовленная Джином Ротцем карта находилась во владении Британского правительства, и Джозеф Бэнкс, который плавал вместе с Куком, имел в своем распоряжении лучшую карту Дьеппской школы, так называемую карту Харли (из собрания манускриптов Роберта Харли в Британской библиотеке, или, так ее еще называли, карту Дофина), которая изображала Австралию с не меньшей точностью и четкостью, нежели карта Джина Ротца. В Британском адмиралтействе известны были также карты Деслипя (Deslines), тоже вышедшие из стен Дьеппской школы. Риф Эндевор, на который Джеймс Кук посадил свой корабль, отлично виден на всех этих ранних картах, как и гавань, которая впоследствии получила название Куктаун (Coocktown Harbour). Когда Куку удалось снять свой корабль с рифа, он поплыл прямехонько в Куктаун, эту единственную гавань на побережье в тысячу миль. «Эта гавань подошла нам для ремонта как нельзя лучше, хотя она и не столь велика, как мне говорили»[316].

На самом деле гавань на карте Деслиня соответствует своим размерам, просто Джеймс Кук не учел того, что вода в Мировом океане стала подниматься. Во времена адмирала Чжоу Маня, который производил съемки местности (1422–1423 гг.), уровень Мирового океана был значительно ниже.

Когда Кук вернулся в Британию и объявил, что открыл Австралию, глава департамента карт Британского адмиралтейства капитан Далримпл (Dalrymple) написал руководителям Адмиралтейства гневное письмо. Смысл его заключался в следующем: не отрицая качеств Джеймса Кука как морехода и исследователя, он отказывался признать, что последний открыл Австралию. В Адмиралтействе, по мнению Далримпла, в течение 250 лет хранились карты с изображением этого континента.

Отчаянные и предприимчивые Колумб, Диаш, да Гама, Магеллан, Джеймс Кук и другие европейские исследователи, отправляясь в путь, хранили у сердца карты, на которых был отмечен их маршрут. Они были обязаны буквально всем истинным первооткрывателям — китайцам, которые совершили великие географические открытия во время своих эпических походов 1421–1423 гг.

До чего же повезло европейцам и не повезло китайцам, что пожар 9 мая 1421 г. уничтожил Запретный город! Начиная с этого года, европейцы приступили к «открытию» открытых уже китайцами островов, земель и континентов, о которых знали только китайские адмиралы и скромный европейский купец — отступник от христианской веры Никколо да Конти. Кроме китайцев, знаменитые европейские путешественники многим были обязаны великим мореходам и исследователям — Генриху Мореплавателю и его брату принцу дону Педру, которые создали абсолютно новую конструкцию европейского морского судна и много работали над усовершенствованием морских карт и навигационных приборов. Но более всего европейцы были обязаны китайскому императору Чжу Ди и его смелым и умелым евнухам-адмиралам — Чжэн Хэ, Чжоу Маню, Хон Бао, Чжоу Вэню и Ян Цину.

Мысль о том, что Васко да Гама не был первым моряком, который обошел вокруг мыса Доброй Надежды, Христофор Колумб вовсе не открыл Америки, а Магеллан был далеко не первым, кто обошел вокруг земли, может показаться шокирующей. А тот факт, что Австралия была открыта лишь 300 лет спустя капитаном Куком, а Антарктика лишь через 400 лет после китайцев, может разочаровать любого европейца, который уверен в обратном, а китайцев просто не берет в расчет. Между тем карты «Кангнидо», Пицциньяно, Пири Рейса, Джина Ротца, Кантино и карта Вальдзеемюллера, которые подделкой никак не назовешь, доказывают первенство во всех этих открытиях именно китайцев. Изображенные на картах контуры земель и континентов могли сделать только картографы, находившиеся на борту китайских кораблей. Никколо да Конти тоже плыл на борту одной из китайских джонок, которая из Индии дошла до Австралии. Дон Педру, брат Генриха Мореплавателя, лично расспросил его об этом походе и включил информацию о нем в карту мира, которая тогда создавалась его усилиями. Известный ученый того времени Тосканелли убедил Колумба, что тому удастся достичь Китая, все время двигаясь в западном направлении. Магеллан же, когда разговаривал со своими бунтующими матросами, сообщил им чистую правду: что он собственными глазами видел па карте мира, хранившейся в португальской сокровищнице, пролив [Магелланов], соединяющий Атлантический и Тихип океаны. Правда иногда бывает более невероятной и причудливой, чем сама выдумка.

Что сказать под конец о Сагрише, резиденции принца Генриха Мореплавателя, вся жизнь которого была сплошным подвигом и самоотречением и без которого открытие мира европейцами, скорее всего, состоялось бы несколькими веками позднее? В Сагрише по-прежнему много солнца и тепла и стоит замок, к стенам которого прилепились рыбацкие хижины. Как и 500 лет назад, рыбаки здесь ежедневно выходят на свой промысел, хотя кораблей, куда они сдавали соленую рыбу, в гавани почти уже нет. На всем здесь лежит печать дряхлости и запустения. Гробница адмирала Чжэн Хэ на холме «Бычья голова» в провинции Цзянсу (Лangsu) находится в таком же примерно состоянии. Сквозь каменные плиты пробивается травка, а сами плиты густо покрыты грубо намалеванными современными граффити. Музей адмирала в ближайшем городе закрыт из-за полного отсутствия интереса к его особе. Должно быть, этот великий человек получил награду за свои подвиги на небесах.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1
КРУГОСВЕТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ КИТАЙЦЕВ (1421–1423) (ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ СВЕДЕНИЯ И ПОЯСНЕНИЯ)

1. Свидетельства, представленные Королевскому географическому обществу 15 марта 2002 г.

2. Весь мир был аккуратно и точно нанесен на карту уже к 1428 г.

3. Первые европейские исследователи отправлялись в плавание с картами, где уже был указан верный маршрут.

1. Китайцы считают, что это сделал Чжэн Хэ.

2. Ключ к географическим открытиям — правильное определение широты.

3. Попытки китайцев правильно вычислить географическую долгому.

4. Мировая исследовательская деятельность китайцев.

5. Размеры китайского флота, его базы и основные походы.

1. Старинные китайские карты и карты звездного неба.

2. Китайцы или люди азиатского происхождения, встреченные первыми европейцами.

3. Свидетельства, полученные из стран, которые посетили китайцы.

4. Растения, характерные для одного континента, которые прижились на других землях и континентах.

5. Животные и птицы, характерные для одного континента, которые были обнаружены па других землях и континентах.

6. Свидетельства о рудничной и иных видах деятельности китайцев, обнаруженные первыми европейцами.

7. Найденные и неопознанные обломки больших древних китайских кораблей.

8. Предметы искусства и священные изображения.

9. Каменные здания, астрономические площадки и памятные плиты.

10. Языки/лингвистика.

11. Особенности национальной культуры.

1. Анализ ДНК

2. Зубы туземцев.

1. Свидетельства, предоставленные Королевскому географическому обществу 15 марта 2002 г.

См. веб-сайт www. 1421.tv

2. Весь мир был аккуратно и точно нанесен па карту уже к 1428 г.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ТЕОРИИ

• Четыре больших китайских флота обошли вокруг света в период с марта 1421 по октябрь 1423 гг.

• Матросы и наложницы с этих флотов иногда покидали корабли и оставались жить в Малайзии, Индии, Африке, Австралии, Новой Зеландии и на островах Тихого океана. Следы их пребывания находим по всему миру и в настоящее время.

• Все европейские исследователи имели при себе карты, поэтому они знали маршрут своих походов еще до того, как поднимали паруса; добравшись до места, они иногда встречались с потомками китайских поселенцев.

• Китай, а не Европа, открыл Новый Свет и организовал на его территории первые поселения. Не было бы европейских открытий без великих географических открытий китайцев.

СВИДЕТЕЛЬСТВА

Кем был нанесен на карту весь мир?

• Пицциньяно, Фра Мауро, Пири Рейс, Каптино, Каверио, Вальдзеемюллер и Дж. Ротц. На их каргах изображен весь подлунный мир еще до того, как европейские путешественники отправились в свои путешествия.

• Европейские путешественники часто ссылались на старые карты, сделанные еще до того, как они пустились в плавание. Свидетельством тому являются дневники Колумба, Диаша, Кабрала, да Гама, Магеллана и Джеймса Кука.

• Перечислим неизвестные европейцам страны, которые были нанесены па карту еще до походов европейских каравелл:

(а) Северная Америка — изображена па карте Вальдзеемюллера, Кантипо и Каверио.

(б) Острова Карибского моря — па кар гах Пицциньяно, Кантипо, Каверио и на карге Вальдзеемюллера.

(в) Южная Америка — на карге Пири Рейса.

(г) Африка, Индия и Восток — на карте Кантино (вычисления географической долготы Восточной Африки там совершенно правильные, хотя в то время европейцы этого делать не умели).

(д) Антарктика — на карте Пири Рейса.

(е) Арктика и Сибирь — на карте Вальдзеемюллера.

(ж) Австралия — на карте Джина Ротца, Деслиня, Валларда, Десселье.

(з) Китай и Дальний Восток — на карте Дж. Ротца.

(и) Португальские комментарии.

Вот данное Антонью Галван описание карты, которую португальский инфант дон Педру привез с собой в Португалию из Венеции в 1428 г.

Далее Галван пишет:

Возникает вопрос: кто начертил эту карту в 1428 году? Известно, что дон Педру перед тем, как приехать в Португалию, разговаривал с неким Никколо да Конти, который ходил с китайским флотом из Индии в Австралию, а потом вернулся в Китай. Так что тут есть о чем поразмышлять… (из книги «Путешествие Никколо да Конти»).

3. Первые европейские исследователи отправлялись в плавание с картами, где уже был указан верный маршрут.

Отчеты первых европейских путешественников, которые считали, что открыли новые земли.

• Открытие Колумбом Нового Света предваряется посланным ему письмом известного ученого Тосканелли: «Меня не оставляет мысль, что достичь Востока [Китая] можно, постоянно двигаясь на запад. Впрочем, этот путь вычерчен на карте, которую я вам посылаю… [карта — фрагмент португальской карты мира 1428 г., где изображена Антилия]. Письмо от Тосканелли королю Португалии (до того, как Колумб вышел в плавание): «От известного вам острова Антилия [Пуэрто-Рико, открытого китайцами в 1421 году] идти следует на запад в направлении Сипангу [Китай]». Запись из дневника Колумба: «Среда, 24 октября 1492 г. [Северная Атлантика]. Мне надо идти курсом вест-зюйд-вест (запад-юго-запад), чтобы добраться туда [до Антилии]. Об этом говорит все то, что я собственными глазами видел на португальской карте, в частности в том ее разделе, где на ней изображены острова Западной Атлантики». Таким образом, мы из уст самого Колумба узнаем, что острова Карибского моря были нанесены на карту еще до того, как он отправился в плавание.

• Экспедиция Кабрала в Южную Америку — Жуан де Барру, впервые оказавшийся на этом континенте, пишет португальскому королю Мануэлу: «Эти земли Ваше Величество может лично увидеть на карте, которая находится в ведении Перу да Бизагуду». Таким образом, Бразилия уже частично была изображена и на португальской морской карте задолго до того, как португальцы повели к ней свои каравеллы.

• Диаш и да Гама огибают мыс Доброй Надсады. Хроникер Диаша так описывает приближение их каравелл к мысу: «И вдруг все мы увидели великий, знаменитый мыс, который столько веков был скрыт от взглядов европейца… Это тот самый мыс, который был изображен на карте Фра Мауро в 1459 г. [в то время Фра Мауро работал на португальское правительство]». Таким образом, Южная Африка уже находилась на карте Фра Мауро. Можно сказать, эта карта только и ждала того времени, когда ею воспользуются португальцы.

• Поход Магеллана пролегал через «Магелланов пролив» — остается только удивляться, когда думаешь о том, что он вышел в Тихий океан через пролив, который уже был изображен на карте и впоследствии получил его имя. Когда на корабле назревал бунт, произошло следующее: «Капитан-генерал сказал, что он точно знает о проливе, который выводит из Атлантики в Тихий океан. Он сказал, что сам видел его на карте, когда служил в Португалии…» Позднее, уже пересекши Тихий океан, Магеллан встретился с королем Лимасавы. Далее говорит его (Магеллана) хроникер: «Он показал королю морскую карту и рассказал ему, как искал пролив, чтобы, пройдя через него, добраться до этих берегов». Таким образом, карта с изображением Магелланова пролива уже имелась у Магеллана и только дожидалась своего часа.

• Теперь об открытии Австралии и Новой Зеландии капитаном Джеймсом Куком. Так называемая карта Дофина (1536), которая описывала Австралию, принадлежала первому лорду Британского адмиралтейства сэру Эдварду Харли. Джозеф Бэнкс, исследователь, который путешествовал вместе с Куком, просто-напросто ее у него купил. Со времен Генриха VIII британское правительство владело картой Дж. Ротца, на которой также была изображена Австралия. Таким образом, Адмиралтейство знало о существовании Австралии по крайней мере из двух источников, и это еще до того момента, как капитан Кук отправился в свое плавание.

• Кук напоролся на риф, изображенный на картах Ротца и Дофина. Когда ему удалось спять свой корабль «Иидевор» с рифа, он пошел ремонтироваться в бухту Куктаун (единственную бухту на тысячу миль побережья). Добравшись до места, капитан записал в своем дневнике следующее: «Бухта великолепная, однако она значительно меньше, чем мне говорили».

1. Китайцы считают, что это сделал Чжэн Хэ.

• Каменные обелиски, установленные в 1430–1431 гг. в Лю-Цзяп-Чан (З1°7′ северной широты, 121 °35' восточной долготы) и в Цзян-су (26°8′ северной широты, 119°35′ восточной долготы) говорят о том, что Чжэн Хэ открыл более «трех тысяч стран — больших и малых». (Перевод Дыовендака.)

• Другие каменные резные плиты были воздвигнуты в честь достижений китайских моряков на Шри-Ланке, на одном из островов Индийского океана, в дельте реки Конго, на островах Зеленого Мыса, в Северной Америке, Бразилии и Новой Зеландии.

• Главная китайская карта — лоция «У Пэй Чи», которая была спасена от уничтожения, показывает, какими звездами руководствовались китайцы в качестве путеводных, когда ходили в плавание в Северном полушарии. Из лоции ясно, что в основном в Северном полушарии они руководствовались Полярной звездой.

• Карты похода, которые удалось сберечь от yничтожения, следующие: «Кангпидо» (Восточная, Южная и Западная Африка): Мао Кун (Индийский океан); Тайваньская фарфоровая карга (Австралия); декоративная карта из жада (Антарктика).

• Китайские и персидские записи, избегшие уничтожения, указывают даты выхода Золотых флотов в море и возвращение их на родину в 1421–1423 гг. (Мин Ши; Мин Ши Люй; Си Ян Фапь Ко Чжи; Ко Чжи Вэй; Синь Цзяо Мин, Туп Чжен; Мин Чжи; ЗубдатутТаварик);

• Китайский светский роман, описывающий приключения моряков флота Чжэн Хэ, называется «И Ю Ту Чжи».

• Труд всей жизни покойного профессора Вэя (Нанкин): «Открытие китайцами Америки» (на китайском языке не опубликован).

• Открытие китайцами Австралии. Профессор Вэй Чжу Синь (опубликовано на китайском — Библиотека восточных наук, Оксфорд).

2. Ключ к географическим открытиям — правильное определение широты.

• Южная часть карты адмирала Пири Рейса удивительно точно описывает территорию Патагонии, Фолклендские острова, Южные Шетландские острова, Южные Сандвичевы острова.

• Животные, уникальные для Южной Америки: гуэмал, гуанако и милодон — книга И Ю Ту Чжи.

• Факт: карта Пири Рейса была вычерчена за 400 лег до того, как европейцы добрались до Антарктики. Кроме того, на карте показаны Анды вплоть до территории Эквадора.

• Точность карты Пири Рейса в районе Антарктики говорит о том, что картограф шел на корабле буквально среди льдов; кроме того, гам имелось оборудование, позволявшее картографу с большой точностью снимать планы местности даже во время движения судна.

Кто, кроме китайцев, обладал более чем 600-летней традицией плавания и навигации в северных широтах? Кто, кроме китайцев, имел возможность в XV в. достичь Антарктики? Уцелевшие китайские источники утверждают, что китайцы достигли как Северного (30 источников), так и Южного полюсов (5 источников). К сожалению, лоция «У Пэй Чи» точных дат не даст. Тем не менее возникает вопрос: с какой целью китайские моряки упорно шли к труднодоступным для кораблей полюсам? Ответ напрашивается сам собой: им было необходимо точно определить положение в небе своих главных небесных маяков — Полярной звезды на севере и Канопуса и Южного Креста на юге.

В лоции «У Пэй Чи» есть инструкция, как капитану идти от Дондра Хэд (Шри-Ланка) до Суматры. По счастливому совпадению (в уцелевшей главе), в лоции указаны также высокие северные широты, имеющие отношение к другим географическим пунктам. Это означает, что китайцам было не впервой ходить во льдах. В смысле погодных условий Северный полюс мало отличается от Южного. Это доказывает, что китайцы могли ходить и ходили к Антарктике.

На карте Пири Рейса положение китайского флота в южных широтах четко фиксируется у Фолклендских островов. Причина, почему китайцы ходили именно к Фолклендским островам, заключается в том, что им необходимо было установить, какой точно объект находится под Канопусом (это юго-западное плато Фолклендских островов), где можно было бы устроить временную обсерваторию. Установив угол склонения Канопуса к Южному полюсу, китайцы теперь могли использовать эту желтую звезду в Южном полушарии как путеводную (вспомним, что в этой роли в Северном полушарии выступала Полярная звезда). После установления угла склонения Канопуса к Южному полюсу китайцы научились определять свое местоположение в Южном полушарии с такой же точностью, как и в Северном, чего раньше делать не умели. Это не была инициатива адмиралов — они выполняли приказ императора. Теперь благодаря Полярной звезде, Канопусу и Южному Кресту корабли китайского императорского флота могли с легкостью определять свое положение в любой точке земного шара.

(а) На 52°40′ южной широты все моряки Золотого флота видят желтую звезду Канопус точно над головой. По этой причине китайцы старались придерживаться в плавании именно этой географической широты (пока ходили в Южном полушарии), чтобы правильно определиться и произвести основные вычисления. К примеру, на этой широте находим Патагонию, о-ва Кергелен и остров Кэмпбелл (Campbell Island), которые, кстати, очень четко и аккуратно изображены на карте Дж. Ротца в XVI в.

(б) На 28°30′ северной широты звезда Канопус исчезает, опускаясь ниже линии горизонта.

(в) На 3°20′ северной широты в 1421 году исчезала Полярная звезда, опускаясь ниже уровня горизонта.

Для ведения наблюдений за звездным небом китайцы в 1421–1423 гг. строили по всему миру астрономические (наблюдательные) площадки. Вот координаты некоторых из них:

3. Попытки китайцев правильно вычислить географическую долготу см. Приложение 4.

4. Мировая исследовательская деятельность китайцев

Территория мирового пространства, с которой китайцами были сняты планы, огромна. Разумеется, в этих акциях принимал участие не один десяток кораблей, которые, если это было возможно, шли параллельно друг другу на расстоянии до 15 миль. Такого рода работы могли продолжаться до 1,5 лет (если мы говорим об очень обширной территории).

• Индийский океан (карта Кантино). 9 миллионов квадратных миль и тысячи островов.

• Южная Америка и Антарктика (карта Пири Рейса). Примерно 6 миллионов квадратных миль.

• Северная Америка и Северная Атлантика (карта Кантино). Приблизительно 12 миллионов квадратных миль.

• Дальний Восток. В акции принимало участие не менее 20 кораблей на протяжении 1,5 лет.

• Австралазия. Не менее 20 кораблей, в течение того же периода.

Чтобы снять планы с указанной выше территории, потребовалось бы не менее 130 кораблей в течение 1,5 лет. Полученная информация нашла свое отражение на страницах карт Кантино, Пири Рейса, Дж. Ротца, Вальдзеемюллера и Пицциньяно. (Не будем забывать, что почти все оригинальные китайские морские карты были уничтожены мандаринами из Морского министерства.)

5. Размеры китайского флота, его базы и основные походы

Флот у китайцев был самый большой в мире.

В эпоху своего расцвета китайский флот по количеству и качеству кораблей был неизмеримо больше и лучше любого другого военного флота в мире. У меня нет сомнений, что он с легкостью бы уничтожил флот любого европейского государства, а если бы понадобилось, то и соединенные флоты всей Европы. Под командой императора Чжу Ди находилось до 3800 кораблей. Из них было 1350 патрульных судов и 1350 боевых кораблей, находившихся на сторожевых постах или островных базах. Главная сила флота — 400 тяжелых кораблей располагались в гавани Синь Цзян Хоу около Нанкина. Вместе с ними в гавани находилось до 400 кораблей-зерновозов. Кроме тяжелого флота, император Чжу Ди имел 250 кораблей дальнего действия (так называемые плавучие сокровищницы), которые, собственно, и ходили в дальние морские походы. На каждом тяжелом корабле был экипаж от 450 человек в 1403 г. и до 690 человек в 1431 г. На кораблях же дальнего действия экипаж обычно превышал 1000 офицеров и матросов. (По этому поводу лучше читать Нидхэма, 1954 г., том 4, раздел 3, стр. 484.)

Базы

Одновременно с развитием океанского флота дальнего действия, который возглавлял адмирал Чжэн Хэ, развивалась и система военно-морских баз. К 1421 г. китайцы имели военно-морские базы на множестве островов Индийского океана, а также в портах восточного побережья Африки и у Софалы. Можно сказать, что Индийский океан, Индонезия и Южно-Китайское море были просто нашпигованы китайскими базами, которые образовывали единую сеть.

Опыт

Начиная с 1405 г. тяжелый китайский флот неоднократно ходил в походы, в том числе, в шесть дальних. Проводились и маневры. Во время четвертого путешествия вся огромная масса кораблей неожиданно разделилась на две группы, которые пошли в противоположных направлениях.

1. Старинные китайские карты и карты звездного неба.

• Лоция «У Пэй Чи» 1422 г. Переведена только малая часть из того, что сохранилось. Китайцы считают, что она содержит ценную информацию о странствиях Золотых флотов адмирала Чжэн Хэ. Но самое главное — она дает четкие инструкции неопытным капитанам, как достичь той или иной земли или порта.

• Карта «Мао Кун» (1403–1422) — описывает о-ва Кергелен, Индийский океан и его острова, побережье Восточной Африки.

• Карта «Кангнидо» (1402–1473) — Азия, Восток, Южная и Западная Африка, включая Азорские острова в Атлантике.

• «Мао Кун» (Звездная карта) 1422 г. — Полярная звезда в сравнении с Южным Крестом и Альфа Центавра.

• Маттео Риччи. Глобус, 1588 г. — Глобус изготовлен во время пребывания Маттео Риччи в Китае.

2. Китайцы или люди азиатского происхождения, встреченные первыми европейцами

• Карибские острова. Колумб (Куба).

• Калифорния. Стивен Пауэрс (Сакраменто/ Русская река).

• Северная Америка. Вераццано (залив Наррагансетт). Профессор Делабар (залив Наррагансетт).

• Бразилия. Кабрал (видел людей со светлой кожей, хотя они и относились к индейцам племени майоруна).

• Венесуэла. Аренде и Галльенго (1964, в крови местных индейцев обнаружены трансферрины, свойственные китайцам).

• Перу. Люди, разговаривающие на китайском языке.

• Индийский океан. Профессор Ван Тао. (Исследовал захоронения моряков флотилии Чжэн Хэ.)

• Тихий океан. Профессор Ван Тао. (Исследовал захоронения моряков Золотого флота Чжэн Хэ.)

• Панама. Экспедиция Марша Дарьена в 1924 г.

• Ирландия. Колумб. (Обнаружил захоронения неместного происхождения.)

• Гренландия. Колумб. («Люди из страны Катай [Китай] здесь побывали».)

• Азорские острова. Колумб. («Тела из Корву вымывались на берег Флореса».)

• Южная Америка. Лодовико де Вартема повстречал неких ариасов, пересекших Тихий океан.

• Южный полюс. Лодовико де Вартема.

• Австралия. Местечко Варнамбул.

• Тихий океан. Капитаны Бугенвиль, Картье, Уоллис.

• Африка. Фра Монклаво. Местечко Пате.

• Новая Зеландия. Капитан Кук. Маорийские легенды.

3. Свидетельства, полученные из стран, которые посетили китайцы

Записанные европейцами рассказы местных жителей о «желтых людях», заходивших на кораблях в их места.

• Африка (Пате, восточное побережье). Китайцы поселились вместе с ними. Есть даже рисунки, преподнесенные в дар Китаю в 1416 г. О том же пишет отец Монклаво. Аналогичная информация содержится в дневниках некоего Тома Пирса.

• Северная Америка. Колумб встретил людей, которые показались ему китайцами. Вераццано (на о-ве Род-Айленд) неоднократно встречал людей с азиатской внешностью; индейцы из Ньюпорта рассказывали об огромных кораблях варваров, которые входили в заливы и много стреляли из пушек. Рисунки и надписи, оставленные индейцами на стенах пещер, изображают громадные корабли «варваров», входивших в воды Гренландии из Северной Америки.

• Калифорния: описание «кораблей, подобных огромным домам», стоявших вдали от побережья.

• Мексика: вождь племени нарраитов рассказывал об азиатском корабле, посетившем побережье Америки еще до появления европейцев.

• Южная Америка. Отец Ариас не раз писал испанскому королю о светлокожих людях, чьи корабли, отойдя от берегов Южной Америки, пересекали Тихий океан.

• Антарктика. Лодовико де Вартема. Корабль из Китая прошел, ориентируясь по Южному Кресту, в Антарктику, где дни были очень короткими и было страшно холодно.

• Тихий океан. Капитаны Бугенвиль и Картье обнаружили на одном острове людей с желтой кожей, напоминающих китайцев.

• Фиджи (острова Ясава): «Нас посещали желтые люди».

• Австралия (легенды аборигенов). Племя янджери в Варнамбуле: желтые люди с потерпевших крушение кораблей поселились среди местных аборигенов на берегу рек Твид (Квинсленд) и стали копать рудничную шахту в районе горы Уорнинг; в районе залива Байрон-Бей (штат Новый Южный Уэльс) произошел инцидент — массовая резня чужеземных матросов; река Хоксбери — очередная массовая резня моряков; остров Фрейзер — маленькие корабли покидают большой корабль (Дж. Грин, 1862). Река Гленелг, Арнемленд: «Люди с кожей цвета меда обосновались на этих землях; женщины у них ходили в шелковых шароварах, а мужчины в длинных робах». Местечко Джимпи — пришельцы вошли на корабле в бухту Джимпи и забрали с собой куски скальных пород; народ дамури — странные люди, которые высадились в этих краях и стали строить пирамиды (по-видимому, астрономические площадки и обсерватории).

• Новая Зеландия: два огромных корабля побывали в этих местах еще до капитана Кука. По свидетельству местных маори, живущих на Северном острове, люди со светлой кожей поселились среди них и родили детей; свидетельства маори Южного острова — находили странные обломки кораблей (еще до прихода европейцев).

Художественные изображения в красках иноземцев, посетивших Австралию

• Австралия: Хоксберри-ривер — на стенах пещер странные люди в длиннополых одеяниях; Гленелг-ривер, Арнем Ленд — там, в пещерах, губернатор Грей видел изображения джонок и моряков в длинных робах; Квинранс — изображение человека, падающего с лошади. На севере от Куктауна — изображение иностранного корабля.

• Мексика: полотно Лиенцо де Юкутакато изображает сходящих с кораблей иноземцев; Куэва-Пинтада — вспышка сверхновой звезды в созвездии Крабовой туманности в июле 1054 г., вокруг изображения пронзенных стрелами иноземцев.

Рисунки и надписи на европейских картах от Ван-Дьемена до Джеймса Кука

• Карта Дж. Ротца. Целиком покрыта рисунками и надписями в районе полуострова Арнем Ленд, посвященными описанию географических особенностей, полезным ископаемым, деревьям и озерам. Показано восточное и западное побережье Свон-ривер (Лебединой реки).

• Валлар: рисунки лошадей, ведомых через Арнем Ленд, домов аборигенов, различных представителей флоры и фауны.

• Тосканелли (1474): Изображение Австралии с протекающими по ней реками.

Петроглифы. Наскальное искусство до прихода европейцев и другие артефакты

• Хоксберри-ривер: изображение иноземного корабля и похорон погибших матросов.

• Пляж Руапуке. Найдены надписи, выполненные в манере каллиграфии тамилов.

• Куктаун. Обнаружены обломки иноземного корабля.

• Гленелти-ривер. Захоронение иностранного моряка.

• Новая Англия: разнообразные изображения лошадей и морских катастроф (Дайтон-Рок); изображения иностранных судов (Хелмсфорд, Массачусетс)

• Северная Америка. Снова разнообразные изображения лошадей. Равнины Миссисипи, Колорадо, Висконсина, Луизианы, Оклахомы; Чичен-Итцы (Юкатан); Салема (Нью-Йорк).

Отчеты средневековых историков

Chen Cheng (Chinese), Diary of Travel in the Western Regions (Чэнь-Чэн (китаец) «Полное описание путешествия к западным берегам»; установление контактов императорского Китая с Персией, описание возобновления торговых отношений со Средиземноморьем, 1405–1414).

Ма Huan (Chinese), Ying-yai Shenglan (Ma Хуань (китаец), полное исследование берегов океана. Китайские флоты в Юго-Восточной Азии и Индийском океане, 1416–1433).

Fei Xin (Chinese), Marvellous Visions from the Star Raft (Фэй Синь (китаец) «Удивительный взгляд со звездной шлюпки»; китайский флот достигает Африки, а потом Тимора в Восточной Индонезии, находящегося в 300 милях от Австралии, 1405–1431).

Ibn Taghri-Birdi (Egyptian), Nujum (A History of Egypt) (Ибн Тагри-Бирди (египтянин). «История Египта»; как китайские корабли достигли Красного моря и Джидды, 1431).

Ghiyash D Din Naqqash (dictated to Hafiz Abru — Persian), ZubdatuΊ Tawarikh (Cream of Chronicles), (Гияш Д Дин Наккаш (надиктовал это Хафизу Абру, персу), «Хроники»; инаугурационная церемония восшествия на трон нового императора в Запретном городе 2 февраля 1421 г., прибытие и отъезд гостей, 1419–1422.)

Niccolo da Conti (Venetian), The Travels ofNiccolo da Conti (Никколо да Конти (венецианец) «Путешествия Никколо да Конти»; содержится утверждение, что он побывал в Австралии; описывается переход китайского флота через Индийский океан, путешествие да Конти к берегам Австралии и Китая, ок. 1424).

Fra Mauro (Фра Мауро); Картографические заметки. Описание больших китайских джонок, которые в 1420 г. обошли вокруг мыса Доброй Надежды и вышли к островам Зеленого Мыса, а потом шли к «темным» островам, ок. 1424 (1459).

Ibn Battuta, The Travels of Ibn Battuta (Ибн Баттута, «Путешествия Ибн Баттуты»; описание больших китайских судов в Индийском океане, ок. 1325–1354).

Hai Yao Pen Tshao (Chinese), Doings of the Southern Countries beyond the Seas (Хай Яо Пэнь Чжу (китаец), «Южные заморские страны (атлас)»; описание индийской и юго-восточной медицины, бумерангов аборигенов, австралийских пигмеев), датируется ок. 330 г. до н. э.).

4. Растения, характерные для одного континента, которые прижились на других землях и континентах

Период до европейских Великих географических открытий

Из Китая:

• В Австралию — лотосы и папирус.

• В Северную Америку — рис, семена мака, сосна вида keteleria, камелиевидные розы (R. Laevigata)

• На острова Тихого океана — шелковица.

• В Южную Америку — рис.

Из тропической Азии:

• На острова Тихого океана — таро, ямс, бананы, бутылочные тыквы. Из Малайзии:

• На острова Тихого океана — пиа (съедобные коренья в виде изогнутого лука).

• В Китай — каучук, перец.

Из Индии:

• На острова в северной части Тихого океана — сахарный тростник, дикий имбирь.

• В Северную и Центральную Америку — хлопок.

• На острова Тихого океана — хлопок.

Из Африки:

• На острова центральной части Тихого океана — бутылочные тыквы.

Из Южной Америки:

• В Китайскую империю — маис.

• В Юго-Восточную Азию — маис.

• В Новую Зеландию — кумера.

• На острова Тихого океана — ямс, сладкий картофель.

• В Австралию — отдельный список из 74 наименований (см. наш веб-сайт).

• На Филиппины — картофель, маис.

С островов Тихого океана:

• На Гавайские острова — бамбук, кокосовый орех, кава, ореховое дерево, гибискус.

• В Центральную Америку — кокосовый орех.

С острова Норфолк:

• На остров Кэмпбелл — норфолкские сосны.

Из Индонезии:

• В Китай — специи.

С Филиппин:

• В Китай — перец.

Из Северной Америки:

• В Китай — маис, амарант.

Из Мексики:

• На Филиппины — табак, сладкий картофель, маис; возможно также ананасы, арахис, пиа, бобы сортов «лима» и «ям», кассава, папайя, кабачки, томаты (Магеллан не пишет, что видел эта культуры).

То, что было обнаружено на Гавайских островах первыми европейцами

Завезено:

• Из тропической Америки — сладкий картофель.

• Из Индии — имбирь.

• С островов Тихого океана — бамбук, хлебное дерево, ореховое дерево, гибискус, полинезийский перец.

• Из тропической Азии — таро, ямс, бананы, куркума.

• С Малайского архипелага — съедобные коренья пиа.

• Из Восточной Азии — перец и шелковица.

То, что появилось на острове Пасхи, прежде чем туда приплыли европейцы.

Завезено из:

• Из континентальной Америки — семена тотора, томаты, табак, сладкий картофель.

• С южной части Тихого океана — кокосовые орехи.

• Из Юго-Восточной Азии — бобы «ям».

• Из Латинской Америки — папайя.

5. Животные и птицы, характерные для одного континента, которые были обнаруженны на других землях и континентах

Азиатские куры в Южной Америке. Куры, которых обнаружили испанцы и португальцы, когда оказались в Новом Свете, полностью отличались от европейских. У американских кур яйца были с голубоватой скорлупой, кроме того, у них были азиатские названия; их не использовали в пищу, и они предназначались скорее для отправления религиозных культов и жертвоприношений. У кур были другой формы гребни, перья, шпоры, размеры и формы тела, длина и форма ног, шеи, головы; малайские названия: черный меланотик, так называемые кудрявые и кохинхинки (из Кочина). В 1600 г. этих пород азиатских кур никто в Средиземноморье не знал. Азиатские куры не умели летать, поэтому ясно, что кто-то привез их в Южную Америку задолго до появления европейцев.

Лошади в Северной Америке. Черепа и кости обнаружены в реке Миссисипи и в Канаде. Не следует забывать и о многочисленных изображениях лошадей — в Северной Америке, Австралии, Мексике и на Юкатане.

Китайские «корабельные собаки» — Мексика, Центральная Америка, Южная Америка, Юго-Восточная Азия, острова Тихого океана, Фолклендские острова, Новая Зеландия, Таити; их потомков обнаружил Джеймс Кук.

«Корабельные выдры» (родом из Индии) — обнаружены в Новой Зеландии.

Львы, слоны, тигры из Индии; жирафы, носороги, страусы и зебры из Африки; кенгуру — все эти животные содержались в Китайском императорском зоопарке.

6. Свидетельства о рудничной и иных видах деятельности китайцев, обнаруженные первыми европейцами

Рудники

• Австралия (Джимпи) — золото, Арнем Ленд — свинец.

• Фиджи — медь (Ласава).

• Арктика — компоненты бронзы, железо, медь (острова Девон и Батерст).

• Северная Америка — уголь из Ньюпорта.

• Мексика: медь, золото.

Плавильное дело, лаковые изделия и окраска тканей в доколумбову эпоху в Центральной и Южной Америке.

В районе Мексики (Мичоакан — Рио-Балсас) в доколумбову эпоху велась активная промышленная деятельность. (Кстати сказать, эти земли изображены на карте Вальдзеемюллера, хотя и находятся на значительном удалении от берега.)

В качестве доказательства участия в этом китайцев можно привести следующие сведения и свидетельства:

а) обломки старинных кораблей;

б) зарисовки из Юкутакато — изображение людей, прибывших на иноземных кораблях;

в) изображение процесса добычи меди с применением технологии, характерной для XV в.;

г) производство лаковых шкатулок с применением китайской технологии;

д) окраска тканей с использованием китайской технологии изготовления красящих веществ из насекомых, а также морских ракушек;

е) изготовление ачуэлос — ритуальных латиноамериканских металлических фигурок, сходных с буддийскими;

ж) изготовление дисковых зеркал, сходных с ламаистскими.

7. Найденные и неопознанные обломки больших древних китайских кораблей

• Индонезия

• Вьетнам (2 обломка)

• Аннам.

• Филиппины (пандананская джонка).

• Острова Карибского моря (9 обломков).

• Австралия. Западное побережье — Перт (местечко Кинг-Саунд), Перт — район болот; южное побережье Австралии — Варнамбул (найдены остатки судна из красного дерева); восточное побережье — Байрон-Бей, Вулогоиг, о-ва Дьябль, Фрейзер; северное побережье — якорь.

• Новая Зеландия. Остров Кэмпбелл, пляж Руапуке, Даски-Саунд.

• Америка. Тихоокеанское побережье, пляж Неакани, Сан-Франциско, дельта реки Сакраменто; Лос-Анджелес — якорь, Атлантическое побережье — залив Наррагансетт.

• Мексика. Плая-ла-Ропа; также в этом местечке обнаружены фрагменты китайской одежды.

• Китай, Нанкин.

• Эквадор — якорь.

8. Предметы искусства и священные изображения

Фарфор

• Фарфор раннего периода правления династии Мин первые европейцы обнаружили в Восточной и Южной Африке. Из-за высокой стоимости его находили только в домах аристократии, зато на всем побережье этой части Африки.

• Австралия. Фарфор раннего периода правления династии Мин находили в области Брадшо, на острове Элеко, в местности Ир-калла, на островах Винчелси, мысе Йорк, в Джимпи и Тасмании.

• Америка. Тихоокеанское побережье. Найден фарфор эпохи Мин.

• Мексика (Зихуатанехо).

• Филиппины и Индонезия. Магеллан лично описывал разодетых в шелка правителей этих земель, имевших посуду из фарфора раннего периода династии Мин.

Священные изображения

• Восточная Африка (местность Пате). Изображения из бронзы.

• Азорские острова. Первыми европейцами, высадившимися на берег, найдена статуя (императора Чжу Ди?).

• Австралия (штат Новый Южный Уэльс), ранний период — скульптурные изображения человеческих голов, выточенные из камня, скарабеи из оникса. Найдено изображение головы Шао-Линь, изображения Будды, Ганеша, Ханумана из нефрита.

• Новая Зеландия. Пляж Руапуке. Священные предметы из мыльного камня.

• Мексика.

Другие предметы

• Мексика. Лаковые коробочки, сделанные чисто в китайской традиции, аналогичные найденным в Пате (Восточная Африка).

• Каролинские острова — розовые бусинки и изделия из мексиканского обсидиана.

• Атолл Хао (архипелаг Туамоту). Кольцо с изумрудом.

• Йолука (Мексика). Бюст времен Римской империи.

• Граница Сальвадора с Гватемалой. Бронзовые фигурки в египетском стиле.

• Перу: изделия из бронзы и глины с китайской символикой.

• Плато Наска (Чили). Бронзовые изделия и керамические горшки с китайской символикой.

• Теотихуакан (Мексика). Китайские медальоны из нефрита.

• Чиапа-де-Корсо (Мексика). Китайские серьги из нефрита.

• Новая Зеландия. Бронзовый колокольчик.

9. Каменные здания, астрономические площадки и памятные плиты.

Астрономические площадки и обсерватории

• Австралия: Пенрит, западная часть Голубых гор; Джимпи, центр побережья штата Новый Южный Уэльс; Атертон.

• Северная Атлантика. Ньюпортская круглая башня; Канарские о-ва; Кейн Бейсин (Арктика).

• Тихоокеанский арх. Туамоту (о. Тахин); Маркизские острова; о-ва Общества; Каролинские о-ва — Леле, Понапе, Нан-Мадол, Йап, Тоби; Марианские о-ва — Сайпан; о-ва Гилберта — Кирибати; Соломоновы о-ва — Сан-Кристобаль; Мала; Новая Гвинея, остров Малден, о-в Маг нитный.

Памятные плиты, отмечающие путь флотов

• Китай — Лю Цзян Чан (провинция Фуцзянь).

• Малайя — Малакка.

• Шри-Ланка — Дондра Хед.

• Индия — Каликут, Кочин.

• Африка — водопад Матади (Конго).

• Острова Зеленого Мыса — Жанела.

• Южная Америка — Санта-Катарина.

• Новая Зеландия — пляж Руапуке.

• Северная Америка — Дайтон-Рок; Сакраментская плита эскадр.

Памятные плиты, обозначающие место стоянки небольших эскадр

• Северная Америка — Юж. Пибоди, Ройастон, Барр, Шатсбери, Челмсфорд, Аптон, Конкорд, Уолтэм, Карлайл, Актон, Линн, Ко-ассет, Ньюпорт, Калифорния.

Различные строения из камня

• Северная Америка — залив Наррагансетт, восточная часть залива Сан-Франциско (китайская деревня).

• Арктика (высокие широты) — Ньюфаундленд; Лабрадор; Кейн-Бейсин.

• Австралия — залив Ботани-Бей, Ньюкасл, Сидней.

Различные плиты с отметками, обозначающими положение отдельных кораблей или небольших эскадр

• Ньюфаундленд.

• Лабрадор

• Кейн-Бейсин

• Гебридские острова.

КРУГЛАЯ БАШНЯ В НЬЮПОРТЕ ДЛЯ АСТРОНОМИЧЕСКИХ НАБЛЮДЕНИЙ

Радиоуглеродный анализ датирует эту башню не позднее 1410 г. Уильяме С. Пенхаллоу, бывший профессор физики Университета Род-Айленд, описал башню как «цилиндр с поддерживающими 8 арками; окна в башне прорезаны таким образом, что позволяют вести круглосуточное наблюдение за Солнцем, Луной, Полярной звездой в созвездии Большая Медведица в периоды весеннего равноденствия и зимнего солнцестояния. Расположение окон позволяет также вести наблюдения, связанные с определением географической долготы. Другими словами, сквозь них можно наблюдать все стадии лунного затмения. В северо-восточной части башни имеется свободное место, где можно установить водяные часы (линию гномона)». Автор попросил провести химический анализ строительного раствора башни. Если в его состав, к примеру, входит рисовая мука — это прямое доказательство того, что башню строили китайцы. Только китайцы укрепляли строительный раствор рисовой мукой. (Результаты анализа см. на веб-сайте.)

10. Языки / лингвистика

Лингвистика

Сходство между китайским языком и языками, которыми пользуются некоторые племена в Восточной Африке («байджуни» — люди с кожей цвета меда) и австралийские «байджини» (люди с кожей примерно того же цвета), весьма значительно. Далее, в Новой Зеландии и в Мексике слово «кумара» («кумар») обозначает одно и то же понятие — сладкий картофель. В Южной Америке маленький плот или лодка зовется «бальса», а небольшой корабль — «сампан». В Центральной и Южной Америке петухи по утру кричат свое «ку-ка-реку» с теми же характерными модуляциями, что и в Китае.

Языки

На китайском языке говорят в Калифорнии, а также на берегах Русской реки (США) и даже в перуанской деревушке.

11. Особенности национальной культуры

Мексика — исследование профессора Нидлхэма

• Особая церемония, связанная с началом сезона дождей, идентична китайской до мельчайших деталей.

• Мексиканские барабаны тепонатцли схожи с китайскими барабанами му-ю.

• Горшки и чугунки на треноге.

• Двойной календарь.

• Сходное символическое толкование цветов, красок, различных животных и насекомых.

• Некоторые игры.

• Устройство для ведения счета у инков.

• Зеленый нефрит, священные фигурки из него, их толкование и верования.

• Изготовление бумаги (у ацтеков).

• Строительство мощных стен и дорог с использованием известкового раствора (у инков).

• Музыка. Более 50 % музыкальных инструментов Америки — азиатского происхождения.

• Подголовные валики вместо подушек.

• Китайский способ переноски грузов с использованием шеста в виде коромысла.

Калифорния: (население, проживающее на территории между реками Русская (Russian River) и Сакраменто.) Официальный доклад местных властей.

• Племена, упомянутые в докладе: вин-тун, помо, юкил, май-ду. Отмечено значительное сходство между языком этих людей и китайским языком. Кроме того, схожи также ловчая снасть для птиц с использованием манка; эти люди играют в те же игры, ставят сходные с китайскими театрализованные представления. У их женщин похожие с китаянками наряды и прически;

людей этого племени хоронят в соответствии с обрядом, сходным с китайским похоронным ритуалом; это земледельцы, а не ОХОТНИКИ; мужчины носят бороду; посуда для приготовления пищи весьма изысканна; они делают очень красиво разукрашенные резьбой ножи из яшмы. Это не говоря уже о том, что система оросительных канав и наличие деревень с домами из камня почти полностью схожи с китайскими.

1. Анализ ДНК

• Калифорния — Сакраменто (Русская река; племена вин-тун, по-мо, юкил и май-ду).

• Мексика — индейцы мичоакан (Тихоокеанское побережье).

• Гватемала — индейцы, живущие на Тихоокеанском побережье на границе с Сальвадором.

• Полуостров Дарьен — белые индейцы (обнаружила экспедиция Марша Дарьена).

• Индейцы западной Венесуэлы (племена трапа, параухано и макойта).

• Бразилия — индейцы майоруана.

• Африка (Пате) — народ байджуни.

• Австралия, Арнем-Ленд — аборигены.

• Острова Тихого океана — Таити, Бора-Бора, Кирибати, Каролинские о-ва, Марианские о-ва (исследование захоронений китайских моряков — профессор Ван Тао).

• Северная Америка — индейцы с залива Наррагансетт (профессор Делабарр).

• Новая Зеландия — маорийцы между Руапуке и Оклендом (река Уайкато).

Результаты исследований планируется поместить на нашем вебсайте.

2. Зубы туземцев

Соответствующий запрос направлен профессору Кристи Дж Тернеру II. Результаты также планируется поместить на веб-сайте.

На сегодняшний день наиболее исчерпывающую библиографию по данной теме (свыше нескольких десятков тысяч изданий) можно найти в работе Джона Л. Соренсона и Мартина Г. Рейша. «Доколумбовы контакты с Америкой через океан: аннотированная библиография». (Provo Rasearch Press, 1990).

ПРИЛОЖЕНИЕ 2
СВИДЕТЕЛЬСТВА СОВРЕМЕННИКОВ

Список дорожных заметок и дневников, принадлежащих средневековым историкам или свидетелям описываемых здесь событий, разделенный по тематическому признаку. В большинстве случаев эти книги опубликованы в Лондоне, если не указано иное место.

Запретный город

• Hafiz Abru, Zubdatu’t Tawankb (Хафиз Абру, «Персидское посольство в Китае», написано в 1419–1422, опубликовано в 1424), trs. K.M.Maitra as «A Persian Embassy to China», Lahore, 1934.

• Marco Polo, Travels of Marco Polo (Марко Поло, «Путешествия Марко Поло». Книга написана в 1271–1295 гг., опубликована ок. 1297 г.), trs. Т. Waugh, 1984.

Великий шелковый путь

• Ch’ang Ch’un, Hsi Yu Кi (Чан Чунь. «Ци Ю Ки». Книга написана в 1405–1414 гг. Вышла в свет в 1414 г.), trs. A. Waley as «Jorneys from China», 1931.

• Marco Polo, Travels of Marco Polo (Марко Поло, «Путешествия Марко Поло»).

• Hafiz Abru, Zubdatu't Tawankb (Хафиз Абру, «Персидское посольство в Китае»).

Китайская империя на море

• Ма Huan, Ying-yai Shenglan (Ма Хуань. «Ин Яй Чжэн-лань», «Капитальный труд по исследованию океанских берегов». Книга написана в 1416–1433 гг. Вышла в свет в 1433 г.), ed./trs. J.V.G. Mills as «The Overall Survey of the Ocean Shores», 1970.

• Fei Xin, Xingcha Shenglan (Фэй Синь. «Цинчжа Чжэнлань». «Удивительный взгляд со звездной шлюпки». Книга написана в 1405–1431. Вышла в свет в 1436 г.), trs. J.V.G. Mills as «Marvellous Visions from the Star Raft», Wiesbaden, 1996.

Падение колосса

• Hafiz Abru, Majma al-Tarawikh (Хафиз Абру. «Майма Аль-таравик»).

Наступление Тамерлана на Китай

• Ibn Khaldun, Al-Ta'rif (Ибн Халдун. «Аль-тариф» «Ибн Халдун в Египте». Книга написана в 1405 г. Вышла в свет в 1405 г.), trs. W. J. Fischel as «Ibn Khaldum in Egypt», Berkeley, 1967.

• Ibn Arabshah, Tamerlane (Ибн Арабшах. «Тамерлан». Книга написана в 1395 г. Вышла в свет в 1440 г.), trs. J.H.Sanders, 1936.

• R.Gonzales de Clavijo, Embassy to the Court of Tamburlane (P. Гонсалес де Клавихо «Посольство при дворе Тамерлана». Книга написана в 1403–1406 гг., вышла в свет в 1406 г.), trs. G. le Strange, 1928.

Торговые пути мусульман

• Ibn Khaldun, Al-Ta'rif— (Ибн Халдун. «Аль-тариф»).

• Ibn Taghri-Birdi, History of Egypt 1382–1469 (Ибн Тагри-Бирди. «История Египта 1382–1469 гг.»), trs. W. Popper, Berkley, 1954.

• Ahmad al-Makrizi, History of Egypt (Ахмад Аль-Макризи. «История Египта»), trs. E.Brocher, Paris, 1908.

Торговля Индии с Китаем

• Abdul Razak, Travels (Абдул Разак. «Путешествия»), ed./trs. R.H. Major in India in the Fifteenth Century, 1857.

• Yahya Sirhindi, Tarikh I-Mubarak (Йахайя Сиринди. «Тарик И-Мубарак». Книга написана в 1400–1421. Вышла в свет в 1421 г., Калькутта, 1931 г.).

• Ibn Arabshah, Tamerlane (Ибн Арабшах. «Тамерлан»).

• Niccolo da Conti, Travels (Никколо да Копти. «Путешествия». Книга написана в 1424. Вышла в свет в 1434 г.), ed./trs. R.H. Major as «The Travels of Niccolo da Conti in India in the Fifteenth Century».1857.

Морская торговля Индии

• Ibn Battuta, Travels (Ибн Баттута. «Путешествия». Книга написана в 1325–1354. Вышла в свет в 1356 г.), trs/ S. Lee as «The Travels of Ibn Battuta», 1829.

• Ludovico de Varthema, Travels (Людовико де Вартема. «Путешествия». Впервые вышла в свет в 1506 г.), trs. J.W. Jones as «The Travels of L de Varthema», 1863.

• Cm. Ma Huan (Ма Хуань. «Ин Яй Чжэп-лань»).

• См. Fei Xin (Фэй Синь. «Цин-чжа Чжэн-лань»).

Ближневосточные торговые пути под угрозой.

• См. Ahmad al-Makrizi, History of Egypt (Ахмад Аль-Макризи. «История Египта»).

• См. Ibn Taghri-Birdi, History of Egypt 1382–1469 (Ибн Тагри-Бирди. «История Египта 1382–1469 гг.»).

• См. Ibn Khaldun, Al-Ta’rif (Ибн Хальдун. «Аль Тариф»).

Византийская империя в окружении о оттоманских турков.

• Bertrandon de la Broquiere, Voyage d’Outremer (Бертрандон де ля Брокьер. «Заморское путешествие». Книга написана в 1421–1432, вышла в свет в 1455), trs./ed. G.R.Kline, New York, 1998.

• H. Dukas, Historia Turco-Byzantina, (Г. Дыокас. «История Турции и Византии», вышла в свет в 1455 г.), trs. H.J. Magoulias as «Decline and Fall of Byzantinum to the Ottoman Turks», Detroit, 1975.

• Pedro Tafur, Andanzas у Viajes (Педро Тафур, книга написана в 1435–1439 гг., вышла в свет в 1439 г.).

• G. Phrantzes, Chronicles (Г. Франтцез. «Хроники», книга написана в 1460–1477 гг.), ed. I. Bekker as «Chronicon Maius», 1838.

Россия

• Сборник средневековых русских эпосов, хроник и сказок (1380–1422). Ed. S. Zenkovsky, New York, 1974.

• См. Bertrandon de la Broquiere, Voyage d'Outremer (Бертрандон де ля Брокьер. «Заморское путешествие»).

• «Тайная история монголов» Книга написана в 1240 г., вышла в свет после 1368 г., ed./trs. F. W. Cleaves, Harvard, 1982.

Священная Римская империя

• Jan Huss, De Ecclesia (Ян Гус. «О церкви». Трактат написан в 1413 г., вышел в свет в 1413 г.), trs. D. S. Sehaff, New York, 1915.

Король Генрих V

• Incerti Scriptoris Chronicon Angliae de Regnis Ricardus II Henricus VI. («Английские хроники времен короля Ричарда II… Генриха VI» Написаны в 1377–1470 гг.), ed. J.S. Davies as «English Chronicles of the Reigns of Richard II Henry VI», 1856.

• Red Book of the Excbequer («Красная книга казначейства». Книга написана ок. 1192 г.), ed. Н. Hall, 1896.

• J.Wycliffe, The Lantern of Light (Дж. Виклифф. «Светильники, разгоняющие тьму». Книга написана в 1405 г.), ed. L М. Swinburn, New York, 1971

• M.Kempe, The Boke of Margery Кеmре (М. Кемпи. «Книга Марджери Кемпи». Книга написана в 1435 г., вышла в свет ок. 1450 г.), ed. L. Staley, Kalamazoo, Michigan, 1996.

• V. Lobeira, Amadis de Gaul (В. Лобейра. «Амадис Гальский». Книга написана в 1405 г.), ed./trs. R. Southey, 1872.

Ренессанс и промышленная революция

• F. Datini, Archivio Dattini (Ф. Даттини, «Архивы Даттини», написаны в 1363–1410 гг.). Prato — Archivio dello Stato (написана в 1363–1410 гг.).

• A.Taccola, De Ingeneis (А. Таккола. «Де Инженис». Книга написана в 1427–1433 гг., вышла в свет в 1433 г.), trs./ed. F. D. Prager and G. Scaglia as «Manamo Taccola and his Book De Ingeneis», 1972.

Венеция

• M.Contarinr, Papers (М. Коптарини. «Записки», находятся в государственном архиве Венеции. Записи относятся к 1421–1424 гг.).

Французские исследования в доколумбову эпоху

• Register of Confiscations in Normandy («Регистр конфискаций в Нормандии», составлен в 1420 г.) Public Record Office.

• J. de Bethencourt, Le Cananen, livre de la conquete et conversion des Canaries (Дж. Де Бетанкур «Книга о завоевании Канар»), trs. R. Н. Major, 1872.

• J.Rotz, The Boke of Idrograpby (Дж. Ротц. «Основы идрографии»). Ed. Н. Wallis, Oxford, 1981.

Открытие Нового Света Генрихом Мореплавателем

• A.Galvao, The Discoveris of the World (А. Гальвау. «Открытие мира». Книга вышла в свет в 1568 г.), trs. R. Hakluyt, New York, 1969.

Цивилизации Америки

• Bernardino de Sahagiin, Historia General de las Cosas de la Nueva Espana (Бернардино де Caaiyn. «Всеобщая история Новой Испании»), trs./ed. A J. О. Anderson and Cl Е. Dibble as «General History of the Things of Neu Spain», Salt Lake City, 1970.

• B. Diaz del Castillo, The True History of the Conquest of Mexico (Б. Диас дель Кастильо. «Правдивая история завоевания Мексики». Книга написана в 1568 г.), trs. A. Idell, New York, 1957.

• Juan de Betanzos, Suma y Narracion de los Incas (Хуан де Беганзос. «Легенды инков»), trs. R. Hamilton and D. Buchanan as «Narrative of the Incas», Austin, 1996.

• Ayala Felipe Huaman, Nueva Cronica у Buen Ciobiemo (Айала Фелипе Хуаман, «Новые хроники и хорошее правление». Книга написана в 1613–1615 гг.).

• P. Cieza de Leon, Cronicas (П. Сиеза де Леон. «Хроники»), trs. Н. de Onis as «The Incas of Pedro Cieza de Leon», Oklahoma, 1959

• Garcilaso de la Vega, Commentanos Reales de Los Incas (Гарсилазо де ла Вега. «Подлинные рассказы о жизни инков», впервые книга опубликована в 1605 г.), ed. R. Hamilton as Royal Commentary of the Inca, Austin, Texas, 1996.

• Записи из францисканского монастыря, Арекипа.

• Tutul Xiu, The Xiu Family Papers (Тучул Сиу. «Записки семейства Сиу», написаны в 1419–1442 г.). Merida, Yucatan.

• Diego de Landa, Relacion de las Cosas de Yucatan (Диего де Ланда. «Юкатан до и после завоевания», написано в 1566 г.), trs. W. Gates as «Yucatan Before and After the Conquest», Baltimore, 1937.

Различные источники

• Codex Borhonicus («Кодекс Борбопикус — Священная книга ацтеков», написан в 1507 г.). Ed. G.C.Vaillant as «A Sacred Almanac of the Aztecs», New York, 1940.

• Codex Borgia («Кодекс Борджиа»), ed. G. Diaz, A. Rodgers and В. E. Byland, 1993.

• Codex Mendoza («Кодекс Мендосы», написан в 1540 г.), ed.F. F. Berdan & Р. R. Anawalt, Berkeley, 1992.

• F. Diego Duran, Historia de las Indias de Nueva-Espana у Islas de Terre Firme (Ф. Диего Дюран. «История индейцев Новой Испании», написана в 1570 г.), trs. D. Hayden as «History of Indies of New Spain», Oklahoma, 1996.

• H. Cortes, Documentos Cortesianos (Э. Кортес. «Документы»), ed. J. I. Martinez, Mexico, 1990.

ПРИЛОЖЕНИЕ 3 ПЕРВЫЕ БОЛЬШИЕ КЛРТЫ, ОПИСЫВАЮЩИЕ МИР, КОТОРЫЕ ДОШЛИ ДО НАШЕГО ВРЕМЕНИ

ПРИЛОЖЕНИЕ 4 ОПРЕДЕЛЕНИЕ КИТАЙЦАМИ ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ ДОЛГОТЫ В НАЧАЛЕ XV ВЕКА

Определение долготы в начале XV в.

Авторы:

Джон Оливер Qohn Oliver), профессор факультета астрономии университет штата Флорида.

Маршал Пейн (Marshall Рауп), член Парламента.

Гэвин Мензис — автор этой книги.

Настоящее Приложение состоит из следующих разделов:

Вступление

Астрономические знания китайцев в 1421 г.

Как китайцы отмечали ход времени.

Китайские обсерватории.

Солнечные и лунные затмения.

Как китайцы измеряли географическую долготу с помощью лунных затмений.

Доказательство теории и ее практическое применение.

Вступление

Во время своего шестого кругосветного путешествия (1421–1423) китайские мореходы всячески старались усовершенствовать способ определения географической долготы. К примеру, географическая долгота побережья Восточной Африки была установлена ими довольно точно, после чего эти данные перекочевали на карту Кантино (1502). Хочу напомнить, что это было проделано за 300 лет до того, как Джон Хэррисон изобрел хронометр. Географическая долгота между Кейптауном и Джибути (7000 морских миль) соответствует действительности — погрешность составляет не более 20 морских миль (или 20»). Доказательства того, что данные измерений, полученные китайцами, были затем использованы на карте Кантино, рассматриваются в главе 6 этой книги.

Астрономические знания китайцев в 1421 г.

К началу шестого путешествия Золотого флота Чжэн Хэ знания китайцев о звездном небе значительно расширились. Не будем забывать, что на протяжении многих веков они внимательно изучали звездное небо. Они заносили в свои книги наблюдений за небосводом данные о пульсарах, квазарах и нейтронных звездах, а кроме того, предсказали появление и периодическое возвращение к Земле кометы Галлея, не говоря уже о том, что они могли предсказывать лунные и солнечные затмения. Китайцы знали, что Земля представляет собой шар, и разделили этот шар на 365,25° (долей) — по количеству дней в году — с географическими широтами и долготами (параллелями и меридианами). Географическая долгота определялась положением точки в пространстве к востоку или к западу от Пекина. Географическая широта просчитывалась от Полярной звезды, стоявшей строго над Северным полюсом, до экватора; по этой же причине Южное полушарие (куда они прежде не ходили) было для китайцев недоступно. Только во время шестого путешествия флота Хон Бао в начале 1422 г. китайцы вычислили точное положение Южного полюса. Мы можем с уверенностью утверждать, что во времена раннего периода правления династии Мин китайцы не только открыли Южный полюс, но использовали в Южном полушарии в качестве путеводных звезд Канопус и созвездие Южный Крест, которые вместе с Полярной звездой позволяли определять положение китайских судов как в Южном полушарии, так и по всему миру.

Как китайцы отмечали ход времени

Для того чтобы вычислить географическую долготу, необходимо было научиться очень точно определять время. Китайцы определяли ход времени по длине солнечной тени. Самая большая китайская обсерватория в Чжоу Гон была построена за несколько веков до начала правления династии Мин. Обсерватория представляла собой усеченную треугольную пирамиду с верхней гранью площадью 25 квадратных футов. К верхней площадке вела широкая лестница; на площадке располагались три помещения, откуда хорошо было видно гномон — массивную вертикальную планку высотой 40 футов в северной части усеченной грани. Обсерватория имела также тонкий стальной вертикальный прут, предназначавшийся для определения местонахождения звезд на небосводе. В одном из помещений обсерватории находились большие водяные часы клепсидра.

В верхней части пирамиды располагалась еще одна площадка, протянувшаяся на 120 футов к северу, которая вместе с гномоном служила для измерения солнечной тени. Для уверенности в идеальном горизонтальном положении площадки китайцы по всей ее длине пустили две параллельные каменные канавки, по которым постоянно текла вода. Положение считалось рабочим, если уровень воды в канавках был идеально параллелен каменным плитам, которыми была выложена площадка с гномоном.

40-футовый гномон позволял измерять солнечную тень с рассвета и до захода солнца. В качестве иллюстрации можно привести следующий пример: в день равноденствия на экваторе солнце всходит точно на востоке и садится, соответственно, точно на западе. В полдень солнце находится прямо над головой наблюдателя и вообще не отбрасывает тени. Самая длинная тень бывает на восходе и на закате. По длине тени наблюдатель определяет время в этом регионе.

В 721 г. н. э. китайцы пришли к выводу, что длина солнечной тени меняется не только в течение дня, но и изменяется день ото дня, а также меняется в зависимости от географической широты, на которой располагается астрономическая площадка. Далее они стали проводить экспериментальные измерения между северными широтами 17°20′ и 40°. Кроме того, они измеряли тень зимой и летом на меридианах на протяжении нескольких тысяч километров, используя менее массивный гномон в 8 футов высотой. Измерения показали, что длина теней отличается примерно на 3,36 дюйма на каждые 400 миль долготы. Таким образом, уже в VII в. китайцы могли корректировать расчеты своих главных обсерваторий.

Китайцы также отметили, что длина тени изменяется в зависимости от времени года. Эта разница могла быть очень существенна: в день летнего солнцестояния, к примеру, длина тени равнялась 123,685 фута, тогда как зимой она никогда не превышала 76,740 фута. Вновь полученная информация позволяла производить ежедневную коррекцию любого рода астрономических вычислений, внося поправку на основании длины тени в зависимости от времени года.

Постепенно пришло понимание того, что Земля движется по своей орбите не столь равномерно, как это считалось в древности: другими словами, выяснилось, что это отнюдь не идеально вращающийся механизм, подвешенный в пространстве. Необходимо было рассчитать эти отклонения в движении Земли по своей орбите и на основе различных вычислений внести соответствующие поправки в расчет координат. Скоро выяснилось, что существующие «сбои» во вращении Земли вокруг Солнца вызывают также сбои между «абсолютным» и, так сказать, «солнечным» временем. Такого рода различия во времени достигают своего «положительного» максимума в 14′30» в феврале и «отрицательного» максимума в 16'30» в ноябре. Китайцы настолько точно вычисляли это время, что великий математик Лаплас по этому поводу писал так:

Подобной точности можно добиться только при одном условии — если для различного рода опытных измерений избрать самый долгий лунный месяц, протяженностью в 29,53059 суток. При таких условиях возможная погрешность у китайцев равнялась менее 1» в месяц.

Китайские обсерватории

Китайцы построили крупнейшую обсерваторию в Чжоу Гон сначала в Нанкине, а затем, когда столица была перенесена на север в 1421 г., — ее аналог в Пекине. Потом были построены еще 4 обсерватории, а затем еще 8. Чуть позже небольшие обсерватории стали строить по всему миру благодаря экспедициям Золотого флота Чжэн Хэ.

Мы знаем, какое оборудование находилось в будочках на усеченных площадках пирамидальных обсерваторий из «Хроники династии Юань (1276–1279)» (Нидлхэм, 1954 г., том 3, с. 369).

Далее следует перечисление основного оборудования:

Хунь-тьен-сян — звездный глобус, главный предмет в обсерватории.

Ян-и — полукруглый песчаный циферблат солнечных часов.

Као-пяо — массивный гномон, высотой 40 футов, подобный гномону в обсерватории Ян Чэн в Пекине.

Ли-юнь-и — теодолит.

Чэн-ли — инструмент, определяющий точные фазы солнечного и лунного затмений, а также их начало и конец.

Чин-фу — линзы для концентрации солнечных лучей. Цзи-юй-ши-и — устройство для наблюдения за лунными и солнечными затмениями.

Цин-куэй — звездный угломерный диск.

Тин-ши — инструмент, определяющий время.

Хоу-чи — инструмент для наблюдения за Полярной звездой. Чю-пяо-суан — отвес.

Чэнь-ги — инструмент для стабилизации механизма часов.

Как можно понять из этого списка, оборудование в обсерватории служило для опознания, определения местоположения той или иной звезды и ее места в разное время на небосклоне (все изменения отмечались на искусственном небесном своде). Для измерения длины тени использовался массивный гномон. Для определения фаз солнечного и лунного затмений — инструмент чэн-ли. Линза или набор линз для концентрации пучка солнечных лучей для концентрации теней назывались «чин-фу». Инструмент для наблюдения за лунными затмениями — «цзи-юй-ши-и». Устройство для наблюдения за Полярной звездой — «хоу-чи».

Функции некоторых инструментов нуждаются в отдельном объяснении. Китайцы давно знали: чем длиннее тень (другими словами, чем больше гномон), тем точнее можно измерить время. Однако, чем больше была тень от гномона, тем более расплывчатым и неопределенным становится ее силуэт. В период раннего правления династии Мин была изобретена камера-обскура: в комнате, где производились замеры тени, в потолке было просверлено маленькое отверстие, куда попадал солнечный лучик, что делало тень более контрастной. Контрастность еще более усиливалась, когда в указанное отверстие вставлялись одна или несколько линз. Все это позволяло производить измерения тени от гномона с погрешностью в 0,01 дюйма. Впрочем, все, о чем сказано выше, относится к светлому времени суток, когда светит солнце. Измерение времени в темноте было, несомненно, сложнее. Китайцы обычно использовали для этого разные конструкции водяных часов — клепсидры, которые подвергались калибровке в течение дневного времени с помощью гномона. Наиболее распространенным типом клепсидры были часы с компенсирующим механизмом, который работал одновременно и под воздействием атмосферного давления, и под тяжестью струившейся с высоты воды. Один такой компенсирующий механизм был обнаружен в трюме так называемой пандананской джонки. Устройство этих часов подробно описано в Китайской энциклопедии (Сы-и-куань), вышедшей в свет в 1478 г. В наши дни она хранится в Кембриджской библиотеке.

Подводя итог, можно сказать, что китайцы, построившие обсерватории во многих странах мира, имели на них самые совершенные для своего времени устройства для измерения времени как в светлое, так и в темное время суток.

Солнечные и лунные затмения

Затмения Луны и Солнца происходят в тот момент, когда Солнце, Луна и Земля выстраиваются в одну линию.

При солнечном затмении тень от Лупы закрывает от Солнца лишь небольшой участок Земли. Там на короткое время становится темно, как ночью.

Это теневое пятно передвигается по ходу вращения Луны вокруг Земли. Таким образом, наблюдатели в разных местах видят солнечное затмение в разное время.

При лунном затмении Земля находится между Солнцем и Луной. Поскольку Земля во много раз больше Луны, тень от Земли полностью перекрывает Луну. Когда речь заходит об астрономии, разница между солнечным и лунным затмением очень велика. Дело в том, что лунное затмение наблюдатели могут видеть одновременно чуть ли не на половине земного шара, тогда как солнечное затмение в один и тот же момент можно наблюдать на очень ограниченном участке земной поверхности.

Ключом к определению географической долготы является именно тот факт, что (а) лунное затмение можно наблюдать одновременно и (б) на почти 50 % поверхности земного шара при продолжающемся вращении Земли. Это выглядит так, будто темное небо вращается в противоположном от Земли направлении.

В процессе лунного затмения наблюдаются 4 фазы (или «контакта»). Условно их можно обозначить следующим образом: U-1 — так называемый первый контакт, когда Луна начинает входить в зону затемнения; U-2 — второй контакт, когда Луна входит в зону полного затемнения (полностью закрывает часть Земли); U-3 — третий контакт, когда начинает появляться незатемненный край Луны; U-4 — четвертый контакт, когда Луна полностью выходит из тени и появляется на небосводе, так сказать, во всей своей красе. Все эти явления можно наблюдать от востока до запада под углом почти 180°, то есть практически на половине земного шара.

Как китайцы измеряли географическую долготу с помощью лунных затмений

Используя гномоны и водяные часы, китайцы имели возможность фиксировать ход времени час за часом, минута за минутой, днем и ночью. Кроме того, они умели предсказывать лунные затмения, которые происходят примерно каждые полгода в разных частях земли. Инструкция, даваемая перед отплытием навигаторам и астрономам, звучала примерно так: «Если вы бросили якорь у неизвестной земли или острова и если в этот момент происходит полное лунное затмение, вам следует дождаться начала третьей фазы (U-3), а потом ждать, когда Луна снова засияет на небе. Все это время, разумеется, вы должны посвятить наблюдению за небесным сводом. Как только появится первый лучик лунного света (U-3) и Луна начнет выходить из тьмы, наблюдатель на вновь открытых землях и астроном в Пекине должны делать одно и то же — смотреть в звездное небо, чтобы отметить, какая самая яркая звезда в этот миг пересекает местный меридиан». Местный меридиан — это воображаемая линия на небе, которая начинается на небесной сфере к северу от наблюдателя, проходит над его головой и заканчивается к югу от него. Разглядывая небо в этом направлении, наблюдатель отмечал известную ему звезду, которая пересекала в этот момент воображаемую линию меридиана. Эта яркая звезда и становилась своеобразным знаком, с помощью которого наблюдатель «маркировал» свой меридиан.

Когда исследователь новых земель возвращался в Пекин, он сравнивал свои рисунки и записи с рисунками и записями астронома в Пекине. К примеру, исследователь мог сказать столичному ученому, что в тот момент, когда Луна находилась в фазе U-3, местный меридиан пересекала некая звезда «альфа». Пекинский же астроном мог ответить, что его меридиан в этот момент пересекала звезда «бета». Положим, они оба хорошо знали и ту, и другую звезды. После этого оба они доставали свои часы, которые были откалиброваны с помощью гномона, и начинали ждать, когда звезда «альфа» пересечет на небесном своде зенит. Как только это происходило, они начинали отсчитывать время на своих часах, дожидаясь, когда небосклон пересечет другая звезда — «бета». Учитывая вращение Земли, разница между временем, когда «альфа» и «бета» пересекают зенит, показывала расстояние, отделявшее в момент наблюдения исследователя новых земель от астронома, находившегося в Пекине. Земля делает полный оборот — 360° — вокруг Солнца за 24 часа. Таким образом, если мы, к примеру, выясним, что между прохождениями через разные меридианы звезд «альфа» и «бета» прошло 6 часов (другими словами, 1/4 суток, или 1/4 полного оборота Земли вокруг Солнца), то будет совершенно ясно, что разница в географической долготе между Пекином и вновь открытыми землями составляет ровно 1/4 оборота Земли, то есть четвертую часть от 360°, или 90°.

Примечание: чтобы погрешность была меньше, часто при вычислениях использовали не одну, а все 4 фазы лунного затмения.

Доказательство теории и ее практическое применение

Чтобы проверить теорию на практике, мы решили воспользоваться наблюдением за полным лунным затмением между 16 и 17 июля 2000 г. Наши наблюдатели стояли на всем протяжении Тихоокеанского побережья от Таити до Сингапура. Мы выбрали для наблюдения те же пункты, где китайцы соорудили в свое время астрономические площадки.

Наблюдение за лунным затмением велось с началом весеннего равноденствия, которое фиксировалось в тот момент, когда первая звезда пересекала местный меридиан, то есть воображаемую прямую линию, начинавшуюся на севере, проходившую над головами наблюдателей и уходившую на юг. Географическая долгота в такой момент измеряется вдоль экватора звездной карты. Благодаря таким измерениям положение первоначально определявшегося на 339° долготы Таити на вращающейся звездной карте изменилось. (Наблюдатели старались учитывать время, проходившее между фазами U-2 и IJ-3) При вращении цилиндрической карты звездного неба она меняла свое положение в соответствии с нанесенными на нее отметками: изначально широта Таити отмечалось на 339°, а потом, когда цилиндр карты делал необходимый доворот, долгота Таити стала равняться 8° — то есть изменилась на 2 часа. В общем, погрешности в определении долготы, конечно, были, но незначительные. К примеру, погрешность при определении положения долготы Таити равнялась 1,1 %, Новой Зеландии — всего 0,1 %, долгота Мельбурна тоже варьировалась в пределах 0,1 %. Не стоит забывать, что наши наблюдатели были в основном любителями, и будь у них хоть чуточку больше опыта и профессионализма, погрешности в долготе, несомненно, были бы еще меньше.

Короче говоря, игра стоила свеч, а погрешность в 66 морских миль в долготе между Таити и Сингапуром представлялась, в общем, ничтожной. Погрешность в географической долготе между Сингапуром и Новой Зеландией была еще меньше и равнялась всего 6 морским милям. А вот в определении долготы между Австралией и Новой Зеландией погрешности не было вовсе.

Что я думаю в связи со всеми этими данными? А вот что: китайцы научились определять географическую долготу с не меньшей точностью, чем профессор Оливер и его последователи 500 лет спустя. Метод профессора Оливера был еще хорош тем, что его людям не нужны были какие-либо специальные инструменты вроде секстанта. Да что там секстант! Им даже часы были не нужны. Единственное, что требовалось наблюдателю, — это четкое определение начала и конца процесса, а эту роль с успехом выполняли древние гномоны, расставленные китайцами в незапамятные времена чуть ли не по всему миру.

Определив со всей доступной XV веку точностью географическую долготу порта Малакка (Сингапур), китайские флоты могли с большим успехом использовать астрономические площадки и гномоны, установленные на своих базах по всему Тихому океану — в Семудере, на Андаманских островах, в Дондра Хэд (Шри-Ланка), в Кочине и Каликуте на Малабарском побережье Индии, Малшщи и Занзибаре в Восточной Африке, на Сейшельских и Мальдивских островах. Все эти базы, конечно же, были аккуратно занесены в старейшую китайскую лоцию «У Пэй Чи» с указанием правильной долготы.

Теперь следует разобраться с установлением географических долгот. В принципе не было никакой необходимости проводить эту операцию в течение всего единичного лунного затмения, но у китайцев, по счастью, был все-таки очень большой флот. Делалось это, видимо, с одной целью: чтобы еще больше увеличить точность этого действительно глобального действа.

Теперь о другом. Установив склонение Канопуса, а также звезд Альфа и Бет а (основных в созвездии Южный Крест) к Южному полюсу, китайцы получили возможность сравнивать их положение с Полярной звездой. Это давало им возможность вычислять с большой точностью местонахождение своих кораблей во всех океанах и морях (Северное полушарие — Полярная звезда; Южное полушарие — Канопус и самые яркие звезды Южного Креста). Примеры этому имелись: китайцы, миновав экватор, прошли несколько тысяч морских миль в Южном полушарии, причем ориентировались там ничуть не хуже, чем в Северном. При всем том они очень старались установить истинное положение Северного и Южного магнитных полюсов, чтобы избежать погрешностей при пользовании корабельным магнитным компасом.

Получив все указанные выше данные, китайцы пришли к выводу, что уж теперь-то у них есть все возможности, чтобы исследовать подлунный мир во всем его многообразии и нанести его на карту. Так они и сделали. Так называемые европейские карты XV в. — это скопированные (не всегда точно и с куда меньшей достоверностью) китайские карты мира. И тем, что сегодня у нас имеются такие карты, значительно расширившие кругозор европейцев, мы обязаны одному человеку — Никколо да Конти, который, по сут и дела, проложил путь всем европейским исследователям мира в следующем веке.

АСТРОНОМИЧЕСКИЕ ПЛОЩАДКИ, КОТОРЫЕ

ИСПОЛЬЗОВАЛИ КИТАЙЦЫ В 1421–1423 гг.

ПРИЛОЖЕНИЕ 5 ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ, РАЗМЕЩЕННАЯ НА НАШЕМ ВЕБ-САЙТЕ WWW.1421.TV

1. Восстановленный автором путь китайского флота по Карибскому морю — декабрь 1421 г.

2. Перевод на английский язык названий, нанесенных на карту Пицципьяно.

3. Перевод названий на карте Фра Мауро 1459 г.

4. Восстановленный путь китайского флота от Фолклендских островов до Антарктики.

5. Перевод различных надписей на карте адмирала Пири Рейса, включая названия растений и животных Патагонии.

6. Восстановленный автором путь китайского флота от Антарктики к Австралии.

7. Перевод надписей на карте Джипа Ротца. Точная идентификация земель и островов, изображенных на его карте.

8. Идентификация земель и островов, изображенных на карте мира Вальдзеемюллера.

9. Идентификация земель и островов, изображенных па карте Кантино.

10. Фрагменты из карты звездного неба лоции «У Пэй Чи».

11. Ньюпортская «круглая башня». Рассказ о том, как она использовалась в астрономических целях. Результаты анализов скреплявшего камни строительного раствора.

12. Примечания и библиография, имеющие отношение к так называемой джонке из Сакраменто.

13- Примечания и библиография относительно кораблей, затонувших у острова Бимини.

14. Примечания и библиография относительно находок па пляже Руапуке.

15. Примечания и библиография относительно корабля из красного дерева в Варпамбулс.

16. Примечания и библиография относительно пандананской джонки.

17. Научная переписка между автором и профессором Птаком.

18. Программа анализов ДНК.

19. Дополнительные примечания относительно Допдра Хэд (Шри-Ланка), Матади-Фолз, островов Зеленого Мыса и резных камней из Сан-Хулиаиа.

20. Новые свидетельства, говорящие в пользу теории автора.

21. Библиография по контактам между Востоком и Америкой в доколумбову эпоху.