Трон Империи

Глава II Штурм Зимнего

Петроград.

Военное министерство.

6 марта (19 марта) 1917 года. Ночь

– Ты же сам должен понимать, что Миша в роли императора опасен.

– Твои слова попахивают изменой!

– Брось, Сандро, какая измена? И кому?

– Государю императору Всероссийскому!

– Сумасшедшие на троне опасны! Ты же слышал его речи! Все эти заявления про скорейший мир сами по себе уже измена, а уж про раздел земли и говорить нечего! Ты же понимаешь, что это гражданская война? И потом, само воцарение Миши не является законным, и ты это сам прекрасно знаешь, ведь Ники не мог отречься еще и за сына!

– Алексей болен гемофилией, какой из него царь, побойся Бога!

– Хороший, послушный царь, окруженный мудрыми советниками с регентом во главе.

Великий князь Александр Михайлович хмуро смерил собеседника взглядом.

– И кто регент?

– Разумеется, тот, кому это положено по праву, тот, кто следующий в очереди на престол.

– То есть твой разлюбезный брат?

– А кто еще? Николай Николаевич? Или ты сам хотел? Впрочем, это не так уж и важно в данный момент, определимся потом. В конце концов, мы, члены императорской фамилии, как-нибудь уж договоримся. Решайся, Сандро, время уходит. Хотя…

За окном послышалась удаленная стрельба.

– …хотя, думаю, что все уже кончено. Миша уже больше не император. Так что лучшее, что ты можешь сделать, так это не вмешиваться в происходящее.

– Лучшее?

Военный министр поднял со стола колокольчик и позвонил.

– Я предвидел нечто подобное, Борис. И озаботился присутствием конвоя в приемной. Господа, возьмите под стражу этого человека!

Петроград.

Министерство внутренних дел.

5 марта (18 марта) 1917 года.

Около полуночи

– Да уж, господа. Дел действительно много…

Председатель вновь созданного Высочайшего следственного комитета генерал Батюшин покачал головой. Вот уже несколько дней в личный кабинет министра внутренних дел собирали весь накопленный за многие годы компромат на всю имперскую элиту – аристократию, депутатов, военных, промышленников, членов Земгора и прочих, кто так или иначе либо неправомерно наживался на казенных заказах, либо был замечен в получении различного рода серьезных подношений, либо слишком уж часто терся вокруг иностранных посольств. То, что при прошлом императоре лишь собирало пыль в архивах, было извлечено на свет божий распоряжением нового монарха.

– Это лишь малая часть того, что было. То, что удалось спасти, или то, что хранилось отдельно.

Министр Глобачев был хмур. Ему лучше, чем кому бы то ни было, было известно о том, что было и что осталось в итоге. Структуры Министерства внутренних дел были практически полностью разгромлены в горячие дни февральских событий. Бушующей стихией революционных выступлений были сожжены здания судебных установлений, Окружного суда, департамента полиции, Главного тюремного управления, Петроградского охранного отделения, множества полицейских участков, архива контрразведки и много других учреждений. Да что там учреждений – разъяренная толпа, подстрекаемая выпущенными из тюрем уголовниками, устроила буквально охоту на чинов полиции и филеров, вешая их на столбах, расстреливая на улицах, топя в прорубях Невы или просто забивая до смерти. Можно было с уверенностью сказать, что в те дни полиция в Петрограде просто перестала существовать, поскольку многие сотрудники были вынуждены буквально спасаться, переодевшись и скрываясь от развернувшейся охоты.

Лишь несколько дней назад, после воцарения нового государя и установления относительного спокойствия на улицах, полицейские чины начали возвращаться на службу, узнав о назначении новых министра внутренних дел и начальника департамента полиции. И о том, что империя вновь нуждается в них.

Назначенный три дня назад министром внутренних дел Константин Иванович Глобачев фактически только-только начал восстанавливать работу некогда самого значимого в столице министерства, однако хаос все еще преодолеть не удалось. Не хватало всего – людей, помещений, документов, и, самое главное, катастрофически не хватало времени, поскольку события вновь рванули в галоп, не интересуясь готовностью к ним со стороны МВД и лично самого Глобачева.

Нет, какие-то успехи уже были налицо, но система пока не сложилась, и работа оставшихся в строю сотрудников больше напоминала хаотическую суету во время пожара. Та же работа охранного отделения была скорее направлена на попытку восстановить свою организацию, чем на исполнение своих прямых задач.

А тут еще повеление императора срочно собрать все материалы на тех, кто так или иначе участвовал в заговорах против короны. А под это определение подпадала половина столицы! Почти весь высший свет можно записать в списки участников или как минимум тех, кто сильно много болтал о необходимости переворота.

– И все же, господа, крыса, загнанная в угол, бросается на того, кто ее туда загнал. Все эти папки прекрасны, но…

Министр Глобачев указал на огромный стол для совещаний, на котором были разложены сотни толстых папок.

– Но не слишком ли торопится государь?

Командир Отдельного корпуса жандармов генерал Курлов пожал плечами.

– Тут, Константин Иванович, главный вопрос в том, кто первый нанесет удар. Эту гидру можно победить, только отрубив все головы сразу. Мешкать никак нельзя.

– Да, Павел Григорьевич, тут трудно не согласиться. Но только вот сил у нас пока маловато, для удара первыми. Тут бы все это добро не дать уничтожить. Я ведь не случайно затребовал в Военном министерстве пять пулеметов вдобавок к строевой роте столичного жандармского дивизиона, который сейчас, как вы имели возможность убедиться, охраняет не только это здание снаружи, но и все ключевые места и, в особенности, мою приемную.

– О да, пулемет в приемной произвел на меня неизгладимое впечатление, Константин Иванович!

– Вы, Николай Степанович, напрасно иронизируете. Эти папки хуже склада взрывчатки по своему убойному действию.

Батюшин поднял руки.

– Отнюдь, я не иронизирую вовсе. Я знаю множество людей в том же Таврическом дворце, которые душу продадут не задумываясь ради возможности все эти дела отправить в паровозную топку. И нас заодно.

Конечно, кое-какая информация поступала к ним и сейчас. Например, они точно знали о том, что именно в эти минуты в Таврическом дворце началось некое заседание группы депутатов Государственной думы, которое, возможно, и не привлекло бы к себе пристального внимания присутствующих, если бы не некоторые странности, такие как ночное время заседания и состав его участников, на каждого из которых на столе министра лежала не одна папка.

– К сожалению, команды на их арест мы пока не получили.

Курлов предупреждающе поднял руку.

– Тише, господа! Слышите?

Все прислушались. В тревожной ночной тишине в отдалении звучали выстрелы.

– Где это, как думаете?

Глобачев неопределенно пожал плечами.

– Где угодно. Судя по всему, где-то в центре. Точнее сказать трудно. Равно как и определить, что там происходит, мы опять же не можем. Возможно, где-то в казармах все-таки дошло до стрельбы. Сейчас будем пытаться выяснить. В любом случае нужно принять меры по усилению охраны этого здания.

Петроград. Главный штаб.

5 марта (18 марта) 1917 года.

Около полуночи

Генерал Ходнев вот уже несколько минут крутил ручку телефонного аппарата, пытаясь дозвониться до Зимнего. Стрельба за окном стала тише и приглушеннее, хотя ее интенсивность заметно увеличилась. Было очевидным, что бой уже идет внутри здания.

– Ваше превосходительство!

Ходнев обернулся, не отнимая трубки от уха.

– Докладывайте, штабс-капитан!

Сафонов щелкнул каблуками.

– Ваше превосходительство! Комендантская рота поднята в ружье. Прикажете выступать?

В этот момент в Зимнем подняли трубку.

– Ходнев у аппарата!

– Здесь генерал Иванов…

– Николай Иудович! – Ходнев не стал тратить время на вступления и задал самый главный вопрос. – Что с государем?

В трубке возникла секундная пауза, и сквозь шумы связи были ясно слышны пулеметные очереди и многочисленные винтовочные выстрелы. Наконец Иванов глухо ответил:

– Мы не знаем, где государь…

– То есть как? – опешил Ходнев. – Что у вас происходит? Кто стреляет?

В этот раз генерал Иванов ответил сразу:

– Зимний блокирован, и большая часть дворца занята мятежниками!

А затем зло бросил:

– Мы атакованы ротами Финляндского запасного полка, вашего драгоценного Финляндского полка, милостивый государь военный комендант Петрограда!

Лицо Ходнева вспыхнуло, как от пощечины. В словах Иванова явственно звучало прямое обвинение в случившемся самого Дмитрия Ивановича Ходнева. Лично и персонально. И как выходца из лейб-гвардии Финляндского полка, и как вновь назначенного государем военного коменданта столицы.

Иванов меж тем продолжал «рубить»:

– Мы пока держимся, вашими молитвами. Я сейчас буду посылать к вам устойчивые части, и готовьтесь к деблокаде здания. Но не вздумайте начинать штурм дворца без моей команды – в Зимнем больше тысячи раненых, и где-то во дворце государь! Быть может, он соизволил посетить залы госпиталя или находится в других помещениях дворца. А может, он в руках мятежников. В любом случае штурм может быть опасен для жизни императора. Повторяю, без моей команды никаких действий! Ждите сигнала! Извольте выполнять, милостивый государь!

На этом связь прервалась. Ходнев некоторое время смотрел в сторону выходящего на Дворцовую площадь большого окна. В ночной тьме был слабо виден темный Зимний дворец, и лишь слабое фиолетовое свечение ночных ламп вычерчивало силуэты окон. Лишь в некоторых помещениях огромного здания сквозь стекла бил желтый электрический свет, словно огни океанского лайнера. Вокруг дворца сновали какие-то тени, звучали команды, слышимые даже сквозь канонаду перестрелки внутри Зимнего.

– М-да, ситуация…

С одной стороны, у Ходнева есть прямой приказ главнокомандующего войсками Петроградского военного округа генерала Иванова, а с другой – там, в Зимнем, идет бой, и жизнь государя императора явно подвергается опасности. А с третьей – можно ли врываться в бой, не имея представления о том, кто тут враги, а кто свои? Тем более, в бой, идущий в коридорах и залах огромного дворца, который к тому же сейчас представляет собой огромный военный госпиталь. Кроме того, неизвестно, какими силами располагают мятежники, и сможет ли комендантская рота на что-то там вообще повлиять.

– Ваше превосходительство, какие будут приказы?

Генерал повернулся к напомнившему о себе Сафонову.

– В Петрограде мятеж. Зимний дворец атакован ротами Финляндского запасного полка. Где государь – неизвестно, однако генерал Иванов полагает, что император все еще внутри здания. Стройте роту, штабс-капитан! Выступаем к Зимнему. Задача – защитить государя. Противниками считать всех, на ком форма Финляндского полка. При малейшем сопротивлении мятежников открывать огонь на поражение. Особо передайте нижним чинам мой приказ – по окнам с фиолетовым светом не стрелять без крайней на то необходимости, там госпитальные залы и множество тяжелораненых. Выполняйте!

– Слушаюсь, ваше превосходительство!

Сафонов козырнул и быстро вышел из кабинета выполнять приказание. Сам же Ходнев решительно направился к телефону. Через пару минут ожидания барышня соединила с кабинетом полковника князя Аргутинского-Долгорукова.

– Константин Сергеевич? Доброго здоровья. Генерал Ходнев у аппарата. Слышали стрельбу сейчас?.. Да, это у Зимнего дворца… Мятеж снова у нас… Да, неизвестно… Мы выступаем к Зимнему. Нужна срочная поддержка от вас… Генерал Иванов приказал Преображенскому полку без команды не выступать?.. Нет, значит?.. Уверены в правильности своего решения?.. Понятно!

Ходнев кинул трубку на рычаг и выругался.

– Как же, как же, «буду выполнять приказ главнокомандующего». Решил отсидеться и примкнуть к победителю, сволочь!

В этот момент в кабинет генерала буквально вбежал штабс-капитан Сафонов.

– Ваше превосходительство! В нашу сторону со стороны Адмиралтейства идет большая колонна. Кто такие, пока не видно…

Петроград.

Таврический дворец.

5 марта (18 марта) 1917 года.

Около полуночи

И хотя представляли они разные силы и идеи, да и свели их в эту ночь сюда разные мотивы и обстоятельства, все же была у всех присутствующих общая цель и общий особый интерес в эту ночь. Именно поэтому так прислушивались они к звукам ночного Петрограда, и именно потому возникшая где-то в городе стрельба была для присутствующих слаще любимой музыки.

– Кажется, началось, господа!

Сергей Илиодорович Шидловский даже хлопнул в ладоши от восторга. И сразу после этого хлопка, словно от звука открываемого шампанского, загомонили присутствующие, обмениваясь возбужденными репликами и оценками происходящего.

Невзирая на всеобщий восторг, Родзянко был по-прежнему немногословен и мрачен. В отличие от переполненного радостью землевладельца Шидловского, опытный Михаил Владимирович понимал, что звуки начавшейся канонады пока не означают свершившегося устранения от власти ненавистного им всем Михаила Второго. Пусть небольшой, но был вполне реальный шанс на то, что явившему неожиданную изворотливость в последние дни февраля Михаилу удастся как-то и в этот раз выскользнуть из силков заговора.

– Сомневаетесь в успехе? – тихо и участливо спросил у него Гучков.

Председатель Государственной думы вздрогнул, отвел взгляд от телефонного аппарата и посмотрел на своего предшественника. Затем так же тихо огрызнулся:

– А вы что же, абсолютно уверены в успехе?

Александр Иванович пожал плечами и вздохнул:

– К сожалению, у нас не было времени на подготовку переворота. Вспомните, сколько месяцев и даже лет мы готовили свержение Николая, а тут фактически случился экспромт. Я согласен, что подготовить гарантированный переворот за пару дней нереально, и нам пришлось импровизировать, благо все наработки прошлого плана все еще в силе, поскольку Михаил проявил глупость, не решившись сразу выжечь все существовавшие заговоры каленым железом. А ведь он знал о многих из них, сам участвуя в их подготовке.

– Как же, отлично помню наши и ваши планы. В частности, такой расчудесный план, как сделать Михаила регентом при малолетнем Алексее. – Родзянко сказал это со злой иронией. – Теперь-то все очевидно должны были быть довольными, не так ли? Михаил стал не просто регентом, а целым государем императором. Вы счастливы, любезный Александр Иванович?

Гучков участливо покачал головой.

– Мне понятно ваше ёрничанье. Это у вас нервное!

Михаил Владимирович что-то уже собрался ответить нелицеприятное, но тут к нему обратился князь Львов.

– Уважаемый Михаил Владимирович, не пора ли подписать бумаги и объявить о создании нашего Временного правительства? Звуки этой ночи взывают к нашей решительности и своевременности. Пора заявлять о себе и твердо брать власть в свои руки, не так ли?

«Старому индюку не терпится стать главой правительства! Вот же торопливый осел!» – Родзянко почти с ненавистью посмотрел на далекого потомка Рюрика. Глава Земгора и раньше раздражал его, постоянно фигурируя в качестве кандидатуры на руководство «ответственным министерством» – правительством, которое должно было назначаться и подчиняться парламенту, минуя императора. А ведь у самого Михаила Владимировича были вполне конкретные виды на этот пост. И вот теперь без пяти минут министр-председатель Временного правительства России, видите ли, изволит выражать нетерпение!

– Успеете еще подписать, Георгий Евгеньевич, успеете.

Князь Львов пожал плечами и принялся делать вид очень занятого человека, который просматривает бумаги с проектами решений будущего правительства. Но судя по тому, как дрожали листы в его руках, будущий глава этого самого правительства все же очень сильно волновался, хотя и старался сохранять чопорную невозмутимость.

Смерив «министра-председателя» презрительным взглядом, господин Родзянко вернулся к прерванному занятию и продолжил гипнотизировать телефонный аппарат. Он ждал новостей.

Петроград. Зимний дворец.

5 марта (18 марта) 1917 года.

Около полуночи

Полковник Слащев стоял прижавшись спиной к стене и шипел от бешенства. Так хорошо начинавшийся штурм вдруг застопорился. Первые, застигнутые врасплох, нижние чины Конвоя и Роты дворцовых гренадер не оказали никакого сопротивления и были разоружены. Дальше им снова повезло, и на пути попался ничего не понимающий старый полковник Наврузов, и лично Слащев проводил командира Роты дворцовых гренадер под охрану нескольких финляндцев.

Окрыленный таким успехом Слащев принялся подгонять спешащих мимо него солдат. Казалось, что еще несколько минут, и дворец будет полностью захвачен. Полковник торопился быстрее добраться до Императорской библиотеки, где, как ему сказали перед началом их выступления, в данный момент проходило совещание во главе с Михаилом. Он уже предвкушал перекошенные или растерянные лица самого узурпатора и его генералов, когда он, полковник Слащев, с наслаждением и триумфом объявит им о низложении проправившего всего несколько дней Михаила-неудачника и об аресте всей их компании.

Но продвижение вдруг резко застопорилось, и впереди их ждала хорошо простреливаемая Романовская галерея, выход из которой перегораживала наспех сложенная баррикада из мебели. Однако навал мебели явно успели укрепить чем-то тяжелым, и винтовочные пули не пробивали преграду. Да и засевшие там активно стреляли в ответ не только из винтовок, но в дело даже вступил «Льюис».

– Черт, черт, черт! – Слащев в бешенстве выпустил в сторону баррикады несколько пуль и, получив в ответ попадание, сбившее папаху с его головы, мгновенно скрылся за углом.

Дело приобретало нехороший оборот, и вместо практически гарантированного успеха они все вскоре могут отправиться на плаху за участие в мятеже. Если им не удастся быстро захватить дворец и арестовать Михаила, то роли в этой пьеске могут и поменяться. Еще от силы час, и к Зимнему подойдут верные нынешней власти войска. Впрочем, какой там час – комендантская рота прямо через Дворцовую площадь в огромном здании Главного Штаба. Да и до казарм лейб-гвардии Преображенского полка всего пара кварталов, а о настроениях там трудно было сказать что-то определенное. Во всяком случае, при планировании операции исходили из того, что преображенцы примут сторону фактического победителя.

План мятежа был решителен и дерзок – молниеносным ударом захватить Михаила и объявить о том, что тот низложен или застрелился. Лишенные лидера войска, в охваченном новыми выступлениями запасных полков Петрограде, не станут оказывать сопротивления и принесут присягу законному императору Алексею Второму. Но все то, что, как известно, выглядит простым и очевидным в теории, вдруг совершенно неожиданно начинает ломаться на практике.

И вот сейчас он стоит у этой проклятой галереи и боится голову высунуть из-за угла. Галерея блокирована, а пройти через соседний Николаевский зал решительно невозможно, поскольку огромное пространство буквально забито кроватями дворцового госпиталя и пришлось бы буквально перебираться через множество тяжелораненых. Тем более что в этом зале лежат получившие ранения в голову, шею и позвоночник, а значит, не может быть и речи об их быстрой транспортировке с возможного места штурма.

Минуты между тем бегут одна за другой, усугубляя их отчаянное положение до самой крайности. Если он сейчас не найдет выхода, то им всем конец. Ведь, судя по всему, у генерала Крымова, зашедшего со своим отрядом через другой подъезд, дела ничуть не лучше, и засевшие на половине узурпатора не дают им даже приблизиться. Гранату до них не добросить, от пуль они защищены, а время работает на Михаила. Единственный вариант – расстрелять их окна из пушек со стороны Биржи, но пушек у Слащева нет, равно как и нет времени их раздобыть и прикатить на площадь. Да и не помогут им пушки добить обороняющихся во внутренних комнатах дворца, не говоря уж о том, что обстрел из орудий дворца, превращенного в гигантский госпиталь, может привести к случайным попаданиям снарядов в залы с тяжелоранеными. Хорошо хоть генерал должен был выставить оцепление со стороны набережной и Михаилу не удастся сбежать через окно. Интересно, есть ли во дворце тайные ходы?

Слащев решительно направился в сторону, где он посадил под замок полковника Наврузова.

– Немедленно прикажите своим подчиненным сложить оружие! Прекратите бессмысленное кровопролитие, и император Алексей Второй вас не забудет!

Старый полковник выслушал его и отрицательно покачал головой.

– Я не стану этого делать, милостивый государь. Позвольте самому старому Георгиевскому кавалеру России не пятнать свою честь изменой одному государю, возводя на престол другого…

Петроград.

Дворцовый мост.

5 марта (18 марта) 1917 года.

Около полуночи

Я перевел взгляд с Кутепова на мрачную громаду Зимнего дворца за рекой. Что ж, недолго музыка играла, как говорится. Попытка переворота произошла куда быстрее, чем я рассчитывал. Ну да ладно, некогда сейчас философии разводить, посыпать голову пеплом и занимать прочей фигней.

Мимо меня перешла на бег очередная рота финляндцев, и мне было совершенно понятно, что скоро ловушка захлопнется. Я обернулся к охране и тихо приказал:

– Господа, сейчас мы с генералом Кутеповым спокойно идем в сторону Биржи. Ближе чем на сто шагов к нам не приближаться, – видя, что руководитель охраны пытается что-то возразить, я подвожу итог «дискуссии»: – Это приказ, господа. Удачи всем нам.

Пока мы шли с Кутеповым к выходу с моста, я пытался придумать выход из этой патовой ситуации. То, что я отослал охрану, пока не означало наличия у меня какого-то плана действий, я просто пытался снизить приметность своей персоны, ведь было совершенно ясно – меня вот-вот начнут искать, и понятно, что группы на мосту будут вызывать интерес в первую очередь. Одна надежда на то, что, пока они заняты перестрелкой во дворце, им не придет в голову начинать поиски вне Зимнего. Лишь бы сейчас никто из проходящих мимо финляндцев не обратил на меня внимания. Впрочем, было довольно темно, а за парапетом моста чернота была почти всеобъемлющей. Лишь слабый отсвет на льду говорил о том, что Нева никуда не делась.

Но куда дальше? Я слабо верил в то, что Николаевский и Биржевой мосты нам удастся пройти незамеченными, да и не решало это проблемы. Если я сейчас буду долго ходить туда-сюда, это будет практически равносильно поражению, поскольку отсутствие императора во главе верных войск в условиях военного переворота фактически означает гарантированную потерю им престола, ведь к моменту, когда я соблаговолю нарисоваться пред ясны очи народа, все может быть уже закончено. Нет, войскам нужен вождь, нужен символ и нужен смысл борьбы, тут без вариантов.

Кутепов что-то говорил мне вполголоса, но я его толком не слушал, поскольку все его верноподданнические речи сводились к разным вариантам спасения моей драгоценной персоны, но не несли ничего дельного в вопросе немедленного подавления мятежа. Что ж, забота о безопасности императора понятна, но в данной ситуации неприемлема.

– Нет, дорогой мой Александр Павлович, я не приму ни одно из ваших предложений. Я не стану прятаться, и вы прекрасно знаете почему, – сказал я Кутепову, когда мы дошли до конца моста. – Мы не станем уходить от них. Наоборот, мы пойдем к ним. Залог победы в напоре и неожиданности, не так ли?

Кутепов явно растерялся.

– Но, государь…

Не слушая его, я спустился с набережной по ступенькам к самой Неве. Взору открылось огромное темное пространство, лишь слабо подсвеченное редким уличным освещением. На другой стороне реки высился Зимний дворец, а за ним уходили вдаль темные строения вдоль Дворцовой набережной.

– Что ж, все примерно так, как я и предполагал. Пойдемте, господа, нанесем светский визит князю Аргутинскому-Долгорукову. У меня к нему вопросы поднакопились.

И первым шагнул на лед Невы.

Петроград. Зимний дворец.

6 марта (19 марта) 1917 года.

Первый час ночи

В принципе, положение не было безнадежным. Они хорошо укрепились и имели достаточное количество оружия и боеприпасов для того, чтобы спокойно дождаться подхода верных войск. Но было одно обстоятельство, которое делало безнадежным все предприятие и лишало их оборону всякого смысла. И обстоятельство это называлось – император.

Государя пока нигде найти не удалось. Спешный осмотр всех доступных помещений дворца не привел ни к каким результатам – Михаила Второго нигде не было. Не могли также разыскать и генерала Кутепова. И вот теперь Иванов и Нечволодов пытались определить логику их дальнейших действий.

Если император захвачен, то его жизнь под серьезной угрозой. Вряд ли заговорщики оставят ему шанс изменить ситуацию. А без Михаила Второго вся их оборона – это лишь агония и к утру Россия получит нового государя. Насколько бы ни были ему верными войска, никто не станет сражаться в ситуации, когда ничего уже изменить нельзя.

Впрочем, если до сего момента со стороны мятежников не последовало на этот счет никаких сообщений, то значит, те уверены, что Михаил Второй здесь. Оставалось обороняться, пытаться организовать деблокаду дворца и ждать момента, когда ситуация прояснится сама собой.

Наконец блиц-совещание генералов закончилось, и Нечволодов остался командовать обороной, а Иванов, как главнокомандующий войсками Петроградского военного округа, решительно взял на себя обеспечение подхода надежных частей к Зимнему дворцу, для чего и отправился к имевшемуся в их части дворца телефону.

Уже когда они разошлись, Нечволодов вдруг сообразил, что нужно срочно позвонить в здание МВД и попытаться найти нового министра внутренних дел Глобачева. Надежд на разгромленную питерскую полицию немного, но все же МВД есть МВД.

В этот момент от баррикады Темного коридора послышалась зычная команда:

– Во исполнение высочайшего повеления государя императора Михаила Александровича, приказываю прекратить сопротивление и сложить оружие!

Ошалев от неожиданности, Нечволодов бросился через Ротонду в Императорскую библиотеку и увидел, как через баррикаду спешно перебираются нижние чины лейб-гвардии Финляндского запасного полка, а обороняющиеся, побросав оружие, растерянно смотрят на командира Собственного Его Императорского Величества Конвоя генерал-майора свиты графа Граббе-Никитина, самодовольно щурящего свои свинячьи глазки и оглядывающего дело рук своих.

– Это измена! – Нечволодов успел лишь объявить очевидное, но дальше ничего сказать просто не успел. Получив удар прикладом в грудь от кого-то из финляндцев, он рухнул на пол библиотеки.

Граббе-Никитин подошел к лежащему на полу премьер-министру и злорадно проговорил:

– На фронт меня хотели отправить, твари неблагодарные? Не подхожу я Михаилу? Ну, значит, и он не подходит мне! Теперь Конвой будет охранять нового императора. Так-то, разлюбезный господин самозваный председатель Совета министров…

Петроград. Таврический дворец.

6 марта (19 марта) 1917 года.

Первый час ночи

Неизвестность томила душу и напрягала нервы. Кто-то рисовал чертей на бумаге, кто-то ходил по залу, а кто-то стоял у окна, словно надеясь, что близость к улице позволит им первыми понять итог. Время от времени слышались нервные смешки и тихие перешептывания – так, словно говорившие боялись звуком своей речи заглушить первые признаки победы.

И вот эти признаки, наконец, прозвучали. Милюков поднял голову и, прислушавшись, тихо сказал:

– Кажется, все затихло?

Воцарилась мертвая тишина. Несколько мгновений тишины, которые растянулись на целую вечность. Тишины, которой еще не решались придать форму эпитетами, а потому это пока еще была не «историческая», не «роковая», не «торжественная», не какая-либо другая, а просто ТИШИНА.

Резкий звук телефонного звонка на краткий миг обрушил тишину, и лишь голос председателя Государственной думы зазвучал для затаивших дыхание слушателей в зале.

– Родзянко у аппарата!.. Да!.. Что вы сказали?.. Где?.. Что ж, удачи.

Михаил Владимирович медленно положил трубку и после долгой паузы произнес:

– Господа, есть две новости – хорошая и плохая. Хорошая – Зимний дворец взят. Плохая – где Михаил, никто не знает…