Расстрел «Белого дома». Черный Октябрь 1993 года

Парламент принимает вызов

21 сентября в 20.00 информационная программа новостей по российскому телеканалу открылась экстренным выступлением Б. Н. Ельцина. Он сообщил, что подписал указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской федерации»[632].

На основании этого указа были распущены Съезд народных депутатов и Верховный Совет Российской Федерации, одновременно назначены выборы в новое законодательное учреждение – Государственную думу. До открытия последней Конституционному суду предложено приостановить свою деятельность[633].

Имел ли Б. Н. Ельцин такое право?

Ответ на этот вопрос дает действовавшая тогда Конституция. Она запрещала президенту не только распускать парламент, но и приостанавливать его деятельность. Более того, как специально говорилось в Конституции, в подобном случае полномочия президента «прекращаются немедленно»[634].

Это означает, что вечером 21 сентября 1993 г. в России начался государственный переворот.

У многих вызвало удивление, что, распустив парламент, Б. Н. Ельцин не взял Дом Советов под охрану и тем самым позволил ему поднять знамя борьбы против Кремля. Свои действия Борис Николаевич объясняет тем, что народные депутаты заранее узнали о предстоящем разгоне парламента и могли подготовиться к обороне «Белого дома»[635].

Действительно, слухи о предстоящем перевороте начали циркулировать по столице уже днем 21 сентября[636]. Если верить В. И. Анпилову, он был предупрежден об этом еще раньше – 20-го[637].

По свидетельству Ю. М. Воронина, в тот же день к нему явился заместитель министра обороны генерал К. И. Кобец. Он сообщил, что «час назад» закончилось заседание коллегии Министерства обороны, на котором обсуждался вопрос о роли армии в предстоящем разгоне парламента. Получив такую информацию, Ю. М. Воронин немедленно довел ее до сведения Р. И. Хасбулатова[638].

Между тем имеются сведения, что А. В. Руцкой и Р. И. Хасбулатов узнали о существовании проекта указа № 1400 «за неделю до его обнародования», то есть около 14 сентября[639].

Казалось бы, они должны были сразу же принять соответствующие меры. Никаких сведений на этот счет обнаружить пока не удалось, если не считать утверждения М. М. Мусина, будто бы незадолго до 21 сентября Руслан Имранович имел тайную встречу с Б. Н. Ельциным[640].

Что касается понедельника 20-го, то, как сообщает Р. И. Хасбулатов, после обращения к нему Ю. М. Воронина, он попытался связаться к П. С. Грачевым, не застав его на рабочем месте, позвонил в Кремль. Оказалось, что Павел Сергеевич был там. Ни президент, ни министр обороны разговаривать со спикером не пожелали[641]. Тогда Руслан Имранович пригласил к себе начальника Генерального штаба М. Н. Колесникова. Тот подтвердил информацию, полученную от К. И. Кобеца[642], но от предложения изложить ее письменно уклонился[643].

На следующее утро Р. И. Хасбулатов распорядился поставить в известность о «тревожной ситуации» в столице глав субъектов Федерации, затем встретился с генералами В. А. Ачаловым, Ю. Н. Калининым и Б. В. Тарасовым и поставил перед ними вопрос: чего «ждать от мятежников»? В 10.00 Руслан Имранович предложил Ю. М. Воронину связаться с В. С. Черномырдиным[644], а сам попытался созвониться с президентом и премьером. Ни с кем из них его не соединили[645]. Забив тревогу, Р. И. Хасбулатов созвал на 17.30 специальное совещание с приглашением начальника Генерального штаба[646]. В нем приняли участие А. В. Руцкой, В. Д. Зорькин и В. Г. Степанков. Было послано приглашение в правительство. Оттуда никто не явился[647].

Таким образом, сохранить предстоявшее выступление в тайне действительно не удалось.

Но почему нельзя было поздно ночью с 21-го на 22-е блокировать «Белый дом», сменить его охрану, отключить средства связи, записать обращение президента к народу и только после этого утром 22-го обнародовать указ №.1400?

Почему нельзя было сделать все это 21-го перед самым выступлением Б. Н. Ельцина по телевидению? Ведь, как мы помним, у него имелся великолепный план выкуривания народных депутатов из стен парламента.

Получается, что Борис Николаевич позволял оппозиции организоваться. Но зачем?

Во-первых, тем самым он провоцировал ее на ответные действия, которые затем можно было бы квалифицировать как развязывание гражданской войны.

Во-вторых, он ставил руководителей местных советов, в своем большинстве недовольных президентской политикой, перед выбором, который позволял обосновать планировавшуюся ликвидацию советской власти.

В-третьих, таким образом можно было воздействовать на зарубежные финансово-кредитные учреждения, которые именно в это время продолжали решать судьбу внешнего долга России.

В 19.55 Р. И. Хасбулатову принесли «запечатанный конверт» от «Президента Российской Федерации». «В нем, – пишет спикер, – я уведомлялся в том, что с 21 сентября “прекращается деятельность Верховного Совета и Съезда народных депутатов, что Президент подписал Указ о поэтапной конституционной реформе”. Самого Указа не было». Пока Руслан Имранович соображал, что делать, Борис Николаевич появился на экранах и огласил указ[648].

«Прослушав это, – вспоминает Р. И. Хасбулатов, – ко мне буквально ворвались Ю. Воронин, В. Агафонов, В. Сыроватко, А. Милюков, члены Президиума Верховного Совета, депутаты, наши сотрудники, а также находившиеся здесь руководители регионов, предприятий, лидеры общественно-политических движений, партий, профсоюзов… Я предложил немедленно созвать Президиум Верховного Совета. Его заседание началось уже в 20.15»[649].

Заседание Президиума завершилось принятием постановления «О немедленном прекращении полномочий Президента Российской Федерации Ельцина Б. Н.». В нем отмечался антиконституционный характер указа № 1400 и далее говорилось:

«1. На основании статьи 121 Конституции Российской Федерации считать полномочия Президента Российской Федерации Б. Н. Ельцина прекращенными с момента подписания названного Указа.

2. Названный Указ в соответствии с частью второй статьи 121 Конституции Российской Федерации не подлежит исполнению.

3. Согласно статье 121 Конституции Российской Федерации признать, что вице-президент Российской Федерации А. В. Руцкой приступил к исполнению полномочий Президента Российской Федерации с момента подписания Указа.

4. Созвать 22 сентября 1993 года внеочередное заседание VII экстренной сессии Верховного Совета Российской Федерации с повесткой дня “О политической ситуации, сложившейся в Российской Федерации в результате государственного переворота»[650].

Тогда же было решено создать Штаб Сопротивления Верховного Совета. «В него, – пишет Руслан Имранович, – вошли члены Президиума, депутаты, руководители партий и общественных движений, ответственные сотрудники Верховного Совета, председатели ряда областных Советов, находящиеся в здании Верховного Совета. Возглавил Штаб Ю. Воронин»[651].

Заседание Президиума Верховного Совета продолжалось “всего 30–40 минут», т. е. примерно до 20.50[652].

В 21.00 Р. И. Хасбулатов выступил на совещании народных депутатов в зале Совета Национальностей. Он заявил, что парламент будет защищать Конституцию, назвал в качестве первейшей задачи организацию обороны Дома Советов, предложил советам всех уровней немедленно созвать сессии и дать оценку произошедшего, призвал политические организации и профсоюзы встать на защиту парламента[653].

Встретившись с лидером Федерации независимых профсоюзов России (ФНПР) Игорем Евгеньевичем Клочковым, спикер договорился с ним о поддержке парламента профсоюзами, а затем, обговорив с руководителем Департамента охраны Дома Советов Александром Бовтом некоторые вопросы защиты «Белого дома»[654], уединился и между 22.40 и 23.00 попытался определить ответные действия парламента на сделанный Б. Н. Ельциным шаг[655].

Так появился документ под названием «Организация работы Руководства Сопротивления (общий план)». Он предусматривал экстренный созыв Верховного Совета и Съезда народных депутатов, оценку действий Б. Н. Ельцина Конституционным судом, формирование Временного правительства, привлечение на сторону парламента силовых структур и местных органов власти, достижение договоренности с общественными организациями и использование их для давления на мятежников[656].

Очень странно, что спикер составил подобный документ только вечером 21-го, хотя давно уже знал о существовании проекта указа № 1400. Еще более удивительно, что за двадцать минут он написал документ, занимающий почти шесть страниц типографского текста.

Так получилось, что в тот вечер с 22.30 до 24.00 журналистка А. Луговская провела в приемной А. В. Руцкого. За это время в его кабинете побывали В. С. Липицкий, А. Г. Тулеев, В. Г. Уражцев, Ю. М. Воронин, В. Г. Степанков и С. Н. Бабурин, дольше всех почти 40 минут находился В. Г. Степанков[657]. Что они обсуждали, мы не знаем.

А пока спикер и вице-президент принимали первые решения и отдавали связанные с ними распоряжения, Кремль стал переходить от слов к делу.

Вскоре после выступления Б. Н. Ельцина в Доме Советов прекратила действовать междугородняя связь[658], не только телефон, но и телеграф[659]. Во время выступления Р. И. Хасбулатова в зале Совета национальностей сообщили, что «Белый дом» отключили от правительственной связи[660]. По другим сведениям, правительственную связь отключили чуть позже – в 23.00[661].

На следующий день «около 10 часов» В. С. Черномырдин приказал отключить в Доме Советов городскую телефонную связь[662]. Это распоряжение выполнялось в несколько этапов. Так, днем 22-го продолжал работать телефон на вахте «Белого дома»[663]. Телефон спикера работал до следующего утра, а «три телефона в кабинетах сотрудников “3”» и после этого[664]. Если 22-го по отключенным телефонам нельзя было звонить из «Белого дома», то до 23-го они принимали звонки из города[665].

Кроме того, как пишет Р. И. Хасбулатов, «были захвачены объекты Парламента – Парламентский центр на Цветном бульваре, гараж, здание на Новом Арбате, где работал целый ряд… организаций – Высший Экономический Совет, Контрольно-бюджетный комитет, Государственный фонд имущества, Центральная избирательная комиссия, часть аппарата Верховного Совета»[666].

Почти сразу блокировали счета Верховного Совета[667].

Парламент остался без средств связи, без транспорта, без денег.

В первый же вечер у «Белого дома», Конституционного суда, Моссовета, мэрии появились милицейские наряды. Правда, они лишь наблюдала за порядком.[668].

Когда заседание Президиума Верховного Совета подходило к концу, пишет Р. И. Хасбулатов, «послышался шум. Все повернули головы, кто-то подошел к окнам. Я встал и подошел тоже. У “Белого дома” собирался народ»[669].

Кто же это был? Вот как на данный вопрос отвечают некоторые авторы: «Люди в черном – боевики Русского национального единства со свастикой на рукавах, боевые старушки с портретами Ленина и Сталина, люмпены, анархисты, просто душевнобольные»[670].

Что можно сказать по поводу этих слов? Бумага все стерпит.

Едва ли не первым на переворот отреагировало руководство Фронта национального спасения. Его Политсовет собрался еще днем, по некоторым данным, в 17.00, уже зная о предстоящем выступлении Б. Н. Ельцина по телевидению. «Было решено – вспоминал А. В. Крючков, – образовать две группы: одну – для организации оппозиции непосредственно в Доме Советов, другую – для внешней координации действий оппозиции»[671]. Первую поручили возглавить генералу Альберту Михайловичу Макашову, вторую – лидеру «Союза офицеров» подполковнику Станиславу Николаевичу Терехову[672].

Достаточно быстро у стен парламента появились члены Союза офицеров. В тот вечер С. Н. Терехов, который одновременно входил в Политсовет ФНС и возглавлял Московскую организацию ФНС, находился в Доме Советов. Сразу же после оглашения указа № 1400, он встретился с А. В. Руцким и советником Р. И. Хасбулатова – генералом В. А. Ачаловым. Перед ним «была поставлена задача: собрать к Дому Советов как можно больше людей». «Время было вечернее, все были дома, – вспоминает С. Н. Терехов, – мы дали сигнал и две-три сотни наших офицеров прибыли на защиту Парламента»[673].

Еще днем об ожидаемом перевороте стало известно активистам «военной группы» «Белого дома», возглавляемой А. А. Марковым. Как только Б. Н. Ельцин появился на экранах, они сразу же отправились на Краснопресненскую набережную[674].

Быстро отреагировали на ситуацию члены Российской партии коммунистов во главе с Анатолием Викторовичем Крючковым[675] и «Трудовой России» во главе с Виктором Ивановичем Анпиловым[676]. Уже вечером в «Белом доме» находились лидер ФНС Илья Владиславович Константинов, вождь КПРФ Геннадий Андреевич Зюганов[677], руководитель офицерской организации «Щит» Виталий Георгиевич Уражцев[678].

Примерно в 21.00 у стен «Белого дома» действительно появилось «около сотни парней в черных одеждах». Это были члены организации «Русское национальное единство», возглавляемой Александром Петровичем Баркашовым[679].

По одним данным, вечером 21-го у Белого дома находилось «несколько тысяч человек»[680], по другим, – полторы-две[681] или даже три тысячи[682].

Вспоминая тот вечер, А. Марков отмечал, что его «штаб» сразу же предпринял меры по усилению охраны «Белого дома». «Мы, – пишет он, – быстро развернули свои опорные пункты по всему периметру Дома Советов, выставили посты внутри здания – от флагштока до подвалов»[683].

Почти все были уверены, что ночью правительство пойдет на штурм парламента[684]. Поэтому началось возведение баррикад. В. И. Анпилов потребовал оружия. Стали составлять списки добровольцев с указанием паспортных данных[685]. «Между прочим, – пишет по этому поводу один из добровольцев, – кое-кто из тех, кто записывал в десятки, потом исчез вместе со списками. Ясно, кто это был»[686].

По свидетельству В. И. Анпилова, ему и генералу А. М. Макашову удалось добиться, чтобы хотя бы «офицерам, пришедшим защищать «Белый дом» было выдано оружие. Лидер «Трудовой России» утверждает, что добровольцы получили 15 автоматов. «Пока разбирали автоматы и вскрывали банки с патронами, – пишет он, – успеваю отметить, что там же хранились и армейские гранатометы. При желании, можно было организовать защиту Дома Советов по всем требованиям военной науки»[687].

М. М. Мусин отрицает наличие гранатометов в «Белом» доме и утверждает, что в ночь с 21 на 22 были выданы лишь «один автомат» и «два пистолета»[688]. Единственно, кто, по его словам, в ту ночь был вооружен, это сотрудники Департамента охраны Верховного Совета[689].

Когда утром 22-го в 6.30 один из очевидцев подошел к Белому дому, он увидел следующую картину: «Подходы к зданию прикрывали баррикады – в обе стороны по Рочдельской, на Дружинниковской, на Горбатом мосту и у памятника героям 1905 года. Наиболее мощная баррикада – на Дружинниковской у перекрестка с Капрановским – мусорные баки и прочее. В тылу у этой баррикады – вторая, чисто символическая, из скамеек. На Рочдельской перед Глубоким переулком – тоже относительно солидное сооружение. Остальные же баррикады – против посольства США и гостиницы „Мир“ – просто барьеры из переносных загородок, усиленные арматурой и досками со стройки. Впрочем, перед ними разбросаны бетонные блоки, которые не дадут таранить заграждение машинами, а сами баррикады хоть и „прозрачны“, но в случае рукопашной противник на них сломает строй и не сможет атаковать с разгона. За баррикадами сложены рядами кучи камней – „боеприпасы“. Люди у баррикад безоружны. Лишь у некоторых милиционеров из охраны ДС – короткие автоматы. Ими же вооружены и кое-кто из Союза офицеров и казаков, но таких очень мало»[690].

На Краснопресненской набережной баррикад не было.

По свидетельству А. А. Маркова, это объяснялось тем, что из «Белого дома» вся набережная хорошо просматривалась и при необходимости могла обстреливаться[691].

Первые действия

Пока под окнами Белого дома собирался народ и делались первые приготовления к его обороне, в 21.40 началось заседание Конституционного суда[692]. Около 24 часов открылась VII внеочередная сессия Верховного Совета[693].

Когда заседания Верховного Совета уже подходило к концу, утверждает Р. И. Хасбулатов, слово было предоставлено Валерию Зорькину. Он зачитал решение Конституционного суда, которое квалифицировало президентский указ № 1400 как антиконституционный. После этого Верховный Совет принял постановление о прекращении с 20.00 полномочий Б. Н. Ельцина как президента Российской Федерации и о передаче его полномочий А. В. Руцкому[694].

Подобным же образом описывает эти события и А. В. Руцкой[695].

Так все действительно должно было происходить.

На самом деле события развивались совершенно иначе.

Когда Верховный Совет заслушал краткую информацию спикера о произошедшем перевороте, сразу же было принято постановление об отрешении Б. Н. Ельцина от власти. Это произошло уже в 00.19. За проголосовали – 142, против – 3, воздержались – 3[696].

«После голосования по отрешению Ельцина от президентства, – пишет Р. И. Хасбулатов, – целая группа влиятельных членов Президиума – председателей комитетов и комиссий, которые многое сделали для обострения и осложнения обстановки в Верховном Совете, сложила свои полномочия председателей. Это: С. Степашин, председатель комитета по обороне и безопасности, Е. Амбарцумов, председатель комитета по международным делам; А. Починок, председатель бюджетной комиссии, С. Ковалев, председатель Комитета по правам человека. Сложил, наконец, полномочия заместитель Председателя Верховного Совета Н. Рябов»[697].

Затем 137-ю голосами Верховный совет принял решение возложить президентские обязанности на А. В. Руцкого. Уже в 00.25 его привели к присяге, после чего он огласил два указа: о своем вступлении в должность президента и об отмене указа № 1400[698].

Между тем Конституционный суд признал, что указ № 1400 является антиконституционным только в 00.45[699]. А на трибуну Верховного Совета Валерий Дмитриевич Зорькин поднялся в 2 часа 12 минут[700].

Если рассматривать дело по существу, данное обстоятельство не имело принципиального значения. Однако если встать на формальную точку зрения, следует признать, что Верховный Совет проявил ненужную поспешность. Хотя на основании Конституции с момента обнародования указа № 1400 Б. Н. Ельцин автоматически утратил президентские полномочия, для юридического оформления этого факта требовалось решение Конституционного суда.

Почему же Верховный Совет вынес свое постановление, не дождавшись его вердикта? Что давали ему эти два часа? Ничего. Зато проявленная «торопливость» позволяла Кремлю говорить о незаконности принятого Верховным Советом постановления об отстранении Б. Н. Ельцина от власти.

Точно также обстояло дело с А. В. Руцким. Поскольку, подписав указ № 1400, Б. Н. Ельцин автоматически утратил президентскую власть, с этого момента его полномочия автоматически переходили к вице-президенту. Но для юридического оформления этого факта и приведения исполняющего обязанности президента к присяге тоже требовалось решение Конституционного суда.

Преждевременное приведение А. В. Руцкого к присяге ничего не давало ему. Зато позволяло Кремлю характеризовать его как самозванца.

Имеем ли мы здесь дело с юридической небрежностью или же это было сделано сознательно, еще предстоит выяснить.

С вопросом о президентских полномочиях А. В. Руцкого самым тесным образом связан другой вопрос. Дело в том, что по конституции президент является верховным главнокомандующим. Это означает, что одновременно с изданием указа о вступлении в должность президента, А. В. Руцкой должен был издать указ о вступлении в должность верховного главнокомандующего. Однако среди первых его указов, опубликованных 23 сентября на страницах «Российской газеты», такого документа нет[701].

Может быть, А. В. Руцкой забыл об этом, и никто не напомнил ему о необходимости такого шага? Нет. Данный вопрос возник уже вечером 21-го, когда в «Белый дом» пришла целая группа генералов. По свидетельству генерал-полковника Леонида Григорьевича Ивашова, он не только инициировал это предложение, но и подготовил проект соответствующего указа[702].

Однако если указ № 1 о вступлении в должность президента А. В. Руцкой подписал в 0.25[703], то указ о вступлении в должность верховного главнокомандующего, имеющий № 8 и датированный 22 сентября[704], по всей видимости, был подписан только вечером этого дня, когда номер «Российской газеты», вышедший утром 23-го, уже сверстали[705].

В результате днем 22-го возникла противоречивая ситуация. С одной стороны, Б. Н. Ельцин утратил президентские полномочия, но юридически не был лишен полномочий верховного главнокомандующего. С другой стороны, А. В. Руцкой стал президентом, но не взял на себя полномочия верховного главнокомандующего. Это не могло не отразиться на взаимоотношениях «Белого дома» с армией, перед которой возник вопрос: кому подчиняться?

Планируя свои первые действия, Р. И. Хасбулатов наметил формирование Временного правительства. Был даже заготовлен проект указа № 3 об отставке В. С. Черномырдина[706]. Но эта идея спикера не получила поддержки. Перед заседанием Верховного совета Р. И. Хасбулатов и А. В. Руцкой решили создать Военный Совет, а правительство пока не трогать[707].

Состоявшиеся заседания фракций пришли к подобному же выводу, предложив ограничиться только отставкой В. Ф. Ерина, на котором лежала ответственность за разгон первомайской демонстрации. Об этом депутат Н. А. Павлов поставил в известность А. В. Руцкого. «А. В. Руцкой, – вспоминает Н. А. Павлов, – ответил, что он абсолютно с этим согласен… И каково же было наше изумление, когда примерно через 2–3 часа, под утро, Руцкой взошел на трибуну съезда и зачитал указы об освобождении Грачева и Голушко и о назначении на их должности Ачалова и Баранникова»[708]. Позднее вместо В. Ф. Ерина министром внутренних дел стал А. Ф. Дунаев[709].

По некоторым сведениям, перед этим, когда Верховный Совет сделал перерыв, А. В. Руцкой позвонил Н. М. Голушко и П. С. Грачеву и пригласил их в Дом советов. Оба отказались сделать это, продемонстрировав тем самым, что не признают его президентом[710].

Объясняя позицию П. С. Грачева, А. В. Руцкой через несколько дней зявил: «…у Грачева есть стимул защищать Ельцина. Как только Ельцина отстранят от власти, сразу встанет вопрос, как и кем распродавалось имущество армии. Но коррупция – это даже мелочь. Грачеву нужно будет ответить за тайные поставки оружия в Азербайджан и Армению, Абхазию и Грузию, в Молдову и Приднестровье и ответить, почему он вооружал… враждующие стороны»[711].

Если в ночь с 21-го на 22-е телефонный разговор А. В. Руцкого с военным министром и министром безопасности имел место, и они действительно отказались прибыть в «Белый дом», указ об их отставке являлся вполне логичным.

Видимо, после этого А. В. Руцкой остановил свой выбор на В. А. Ачалове и, опасаясь, что он может отказаться от министерского портфеля, подписал указ о его назначении, даже не переговори с ним[712]. «О своем назначении на должность министра обороны, – вспоминает В. А. Ачалов, – я узнал, находясь на тринадцатом этаже Дома Советов. Со мной по этому поводу никто не советовался»[713].

Как состоялось назначение В. П. Баранникова и А. Ф. Дунаева, остается пока неизвестным. В беседе со мной Андрей Федорович от ответа на данный вопрос почему-то уклонился, отметив лишь, что был приглашен в «Белый дом» Ю. М. Ворониным[714].

Получив новое назначение, В. А. Ачалов остался в кабинете на 13-м этаже[715]. Своим заместителем он назначил генерала А. М. Макашова[716]. Обязанности начальника штаба возложил на полковника В. В. Кулясова[717]. Его советниками или помощниками стали А. П. Баркашов[718], М. М. Мусин[719], С. Н. Терехов[720].

В. П. Баранников обосновался на шестом этаже[721]. В его «команду» вошли 6–8 человек: 2–3 человека находились за стенами «Белого дома» и лишь иногда появлялись здесь; 3–4 человека были действующими офицерами Министерства безопасности, поэтому, хотя и состояли при В. П. Баранникове, но не афишировали это[722]. В результате некоторые даже достаточно осведомленные люди считали, что у Виктора Павловича был только один помощник – Николай Владимирович Андрианов[723].

А. Ф. Дунаев разместился на 4 этаже, в левом крыле здания[724]. По свидетельству А. М. Сабора, у А. Ф. Дунаева был один единственный помощник – Григорий Степанович Никулин, несколько человек технического персонала и около 20 человек охраны[725]. А. Ф. Дунаев полностью подтвердил эту информацию, уточнив лишь, что обязанности по руководству его охраной исполнял Олег Георгиевич Горбатюк[726]. Кроме того, в команду А. Ф. Дунаева входил бывший подполковник следственного комитета МВД Александр Алексеевич Родионов[727].

После того, как заседание Верховного Совета закончилось, А. В. Руцкой и Р. И. Хасбулатов встретились с назначенными министрами и предложили им направиться по своим рабочим местам[728].

«Мы, депутаты, – вспоминает С. Н. Бабурин, – были готовы ехать вместе с ними в министерства, чтобы они реально могли выполнять свои должностные функции. Я говорил им об этом неоднократно»[729].

Еще более решительно был настроен В. И. Анпилов. Он предложил построить колонну из сторонников парламента, поставить во главе колонны народных депутатов, а также А. В. Руцкого и Р. И. Хасбулатова и сопровождать назначенных министров «к тем зданиям, в которых они должны работать»[730].

По свидетельству С. А. Филатова, в ночь с 21-го на 22-е из «Белого дома» обзвонили всех командующих родами вой ск, флотами и военными округами, и все на поставленный им вопрос ответили, что будут верны Конституции. Но когда потребовалось от слов перейти к делу, обнаружилось, что армия и парламент эту верность понимают по-разному[731].

Почему так получилось – это предмет для спецального исследования.

По свидетельству В. А. Ачалова, получив новое назначение, он сразу же связался со штабом Воздушно-десантных войск (ВДВ). Поскольку их командующий генерал-полковник Евгений Николаевич Подколзин был болен, разговор состоялся с его первым заместителем Освальдосом Миколовичем Пикаускасом. Тот заявил, что поддерживает Верховный Совет и готов предоставить в распоряжение В. А. Ачалова штаб ВДВ[732].

Это значит, что уже утром 22 сентября парламент мог получить поддержку десантников! Имеются сведения, что тогда же о своей готовности перейти на сторону парламента заявили руководители двух спецгрупп «Альфы» и «Вымпел»[733].

Поддержка десантников и двух названных групп спецназа позволяла восстановить законную власть в столице уже днем 22-го. Однако «Белый дом» уклонился от использования этой возможности.

Если верить В. А. Ачалову, когда он заявил, что отправляется в штаб ВДВ, руководство «Белого дома» и все находившиеся в нем военные выступили против этого[734].

Может быть, они не хотели вовлекать армию в политическую борьбу?

Ничего подобного.

Отказавшись от поддержки десантников, А. В. Руцкой днем 22-го письменно обратился к командующим родами войск с призывом поддержать парламент. Было бы понятно, если бы Александр Владимирович облек свое обращение в форму приказа верховного главнокомандующего. Между тем оно представляло собою письмо от имени исполняющего обязанности президента и начиналось словами: «Я обращаюсь к вам как офицер»[735].

Призыв по меньшей мере странный. И не удивительно, что он остался без ответа.

В тот же день Р. И. Хасбулатов приказал направить к «Белому дому» несколько воинских частей[736].

23-го Р. И. Хасбулатов обратился к «военным – членам коллегии, заместителям министра обороны, отдельным командирам, начальникам военных училищ» «с просьбой выполнить требования Конституции и Закона об обороне: выступить на защиту своей же присяги – о верности Конституции». Ответа не последовало, но в Министерстве обороны на всякий случай отключили городские телефоны[737].

Для привлечения воинских частей на сторону парламента в них были направлены некоторые генералы и офицеры, находившиеся в Доме Советов: например, Б. В. Тарасов и М. Г. Титов[738].

Стоило ли обращаться с подобными приказами и призывами к командирам, чья позиция не была известна, если имелась возможность опереться на поддержку десантников?

Это свидетельствует, что руководство «Белого дома» с первого же дня переворота начало вести какую-то странную игру.

О том, как в «Белом доме» начался новый день, мы можем судить по «рабочему дневнику» Р. И. Хасбулатова: «8.00. – Непрерывно идут депутаты, председатели областных, краевых советов, предприниматели, ученые, деятели культуры, огромное количество телеграмм в поддержку Верховного Совета»[739].

Первые действия Р. И. Хасбулатова выглядят довольно логично. Он распорядился начать «работу с общественными организациями» и предпринимателями, предложил помочь «военным организовать сопротивление в регионах», провел в Министерстве связи селекторное совещание с местными советами, в 16.30 открыл совещание председателей Верховных Советов республик, областных и краевых советов, на котором была достигнута договоренность о совместных действиях и на А. Тулеева возложена обязанность координатора. Весь вечер до 24.00 Руслан Имранович провел в других подобных же совещаниях и встречах, стремясь объединить вокруг парламента самые разные общественные силы[740].

М. М. Мусин утверждает, что в тот же день, «в первые сутки Председатель ВС четыре раза разговаривал по спутниковому телефону с Вашингтоном и представителями Государственного департамента»[741]. Действия спикера можно было бы понять, как попытку найти выход из возникшего кризиса на самом высшем политическом уровне. Но, если подобные переговоры действительно имели место, почему Руслан Имранович предпочел сохранить их в тайне от всех?

С утра к «Белому дому» начали стекаться люди. ГУВД Москвы информировало, что к 10 часам здесь собралось около 900 человек, вечером не более 5 тысяч[742]. По другим данным, вечером 22-го у стен Белого дома находилось около 20 тысяч человек[743]. Р. И. Хасбулатов утверждает, что, когда около 19.00 он выступал на митинге с балкона у 14-го подъезда, на площади было примерно 40 тысяч человек[744].

Поскольку с получением официальных должностей в Министерстве обороны А. М. Макашов и С. Н. Терехов сложили с себя обязанности руководителей созданных накануне центров ФНС, оба центра объединили в один «штаб», а его руководителем назначили лидера РПК, члена Политсовета ФНС Анатолия Викторовича Крючкова[745].

А. В. Крючков (1944–2005) начинал свой трудовой путь простым рабочим. Закончив Всесоюзный юридический заочный институт, он с 1983 г. работал во ВНИИ МВД СССР, защитил кандидатскую диссертацию, стал подполковником милиции. В 1992 г. ушел в отставку и полностью посвятил себя политической деятельности[746].

«Мы, – вспоминал позднее А. Пригарин, – одновременно в 1988 г. буквально день в день пришли в политику, начав с партийного клуба «Коммунисты за перестройку». И через пару месяцев создали в нем Коммунистическую платформу, противопоставив ее группе В. Лысенко, В. Шахновского и А. Чубайса»[747]. Затем Коммунистическая платформа трансформировалась в Марксистскую[748]. На ее основе возникла Российская партия коммунистов, лидером которой – председателем Политсовета ЦИК и стал А. В. Крючков[749].

Знавшие его отмечают, что он имел организаторские способности[750] и был уверен, что даже небольшая, но сплоченная организация может оказывать решающее влияние на ход событий[751]. Действительно, хотя возглавляемая им партия в 1993 г. насчитывала всего лишь около 500 человек[752], а в Москве – около сотни[753], осенью 1993 г. она оказалась одной из самых активных организаций.

С 22 сентября А. В. Крючков становится одним из главных руководителей многодневного митинга под стенами «Белого дома»[754].

В первой половине этого дня (между 11.00 и 14.00) группа сторонников парламента в составе 10–15 человек, среди которых были депутат И. А. Шашвиашвили и С. Н. Терехов, на «Икарусе» отправилась в Останкино требовать эфира для парламента, но получила отказ[755].

Когда С. Н. Терехов еще был в Останкино, к А. М. Макашову привели «подполковника», который «назвался офицером гражданской обороны». Он заявил, что «на одном из запасных командных пунктов Г[ражданской] о[обороны] в Кунцеве», там, где когда-то находилась дача И. В. Сталина, можно получить «рабочую связь» с воинскими частями. Обсудив это предложение и получив согласие В. А. Ачалова, А. М. Макашов стал готовиться к поездке[756].

Была собрана группа из 8 человек, в состав которой вошли руководители Союза офицеров Геннадий Федорович Кирюшин, Владимир Михайлович Усов, Владимир Викторович Федосеенков[757].

На двух «Волгах» они добрались до Кунцева. На территорию воинской части генерала А. М. Макашова и сопровождающих его пропустили без задержки. Однако расположенный здесь Центр связи бездействовал[758]. В печати отмечается, что связь «была отключена на плановый осмотр»[759]. В. В. Федосеенков считает, что ее отключили, когда они появились на территории части[760].

Поездка туда и обратно заняла около трех часов, поэтому в «Белый дом» А. М. Макашов вернулся не ранее 18.00[761].

К этому времени, Аналитический центр Верховного Совета подвел первые итоги. Они были неутешительными. Парламентские аналитики констатировали, что коллегии силовых министерств на стороне Кремля, а, следовательно, на стороне Кремля госбезопасность, армия и милиция. Из этого был сделан вывод, что парламент может переломить ситуацию в свою пользу только при поддержке населения. Между тем главный инструмент идеологического влияния – телевидение – тоже находился в руках заговорщиков. Аналитический центр предложил лишить Кремль этого инструмента, не останавливаясь перед самыми крайними средствами вплоть до нарушения электроснабжения Останкино[762].

В тот же вечер 22-го, по свидетельству С. Н. Терехова, у А. В. Руцкого состоялось совещание. Речь шла речь о необходимости занятия зданий Министерства безопасности, Министерства внутренних дел, Министерства обороны и Генштаба, иначе говоря, о взятии власти в свои руки[763].

По все видимости, именно это совещание упоминается в воспоминаниях А. М. Макашова. Он пишет, что «в первые дни осады» А. В. Руцкой собрал «тех, кто носит погоны» и разразился эмоциональной речью. Причем, признается отставной генерал, «такого мата, как от Руцкого тогда, нигде больше, кроме как в армейской курилке, не слышал». «Руцкой даже не ругался, а сыпал этими словами вперемешку с приказами: «взять», «блокировать», «разогнать». Что же предлагалось военным? К сожалению, Альберт Михайлович не дает на этот вопрос полного ответа. Но из его воспоминаний мы узнаем, что ему лично было приказано «взять почту, телеграф, вокзалы». Кроме того, прозвучал приказ «занять» «МВД», «Генштаб», «Останкино»[764].

Чем закончилось это совещание, мы не знаем. Можно лишь отметить, что ни одно распоряжение исполняющего обязанности президента выполнено не было.

Касаясь этого эпизода, Н. Андрианов пишет: «Один из вариантов занятия Баранниковым своего законного места в служебном кабинете на Лубянке предусматривал привлечение примерно двадцати действующих ответственных работников министерства, которые должны были блокировать охрану и ввести нового министра в хорошо знакомый ему кабинет. Баранникова готово было признать большинство сотрудников МБ». Но «предлагавшие не гарантировали, что дело обойдется без кровопролития, поэтому Баранников отказался»[765].

Показательно, что выступавший тогда же на митинге у Белого дома В. И. Анпилов не только призвал сторонников парламента к активным действиям, но и предложил организовать марш на Останкино[766].

Объясняя свою позицию, В. И. Анпилов позднее заявил: «Моя тактика была направлена на то, чтобы радикализировать руководство Верховного Совета, в частности, Хасбулатова и Руцкого. Тогда, как мне представлялось, надо было добиться, чтобы народная масса толкнула их в направлении занятия ключевых пунктов власти: Моссовета, Генштаба, КГБ и так далее»[767].

Получается, что В. И. Анпилов озвучивал те же самые идеи, которые излагал на совещании с военными А. В. Руцкой.

Чтобы не возвращаться к этому вопросу, необходимо отметить, поскольку А. В. Руцкой исполнял обязанности президента, его распоряжения имели совершенно законный характер. Речь шла о подчинении вышедших за рамки закона государственных органов. Криминальный характер имели не приказы исполнявшего обязанности президента, а нежелание названных учреждений подчиняться ему.

Но в отличие от законной власти заговорщики располагали реальной силой. В таких условиях ничем не подкрепленные распоряжения А. В. Руцкого имели если не провокационный, то авантюристический характер.

Прежде чем вернуть власть в законные руки, следовало обеспечить ее соответствующей силой. Аналитический центр был совершенно прав: судьба парламента целиком и полностью зависела от того, поддержит ли его народ или нет.

Понимая, что для столицы те несколько тысяч человек, что 22-го пришли к «Белому дому», значили немного, Р. И. Хасбулатов записал в тот день в своем «рабочем дневнике»: «Нужны – сотни тысяч людей. Или – приход Армии. Других средств у нас нет»[768].

Привлечение на сторону парламента «сотен тысяч людей» во многом зависело от КПРФ, ФНС, ФНПР и других общественных организаций.

Самой массовой политической партией в то время была КПРФ. По некоторым данным, тогда в ней насчитывалось более 500 тыс. членов[769].

Возглавляемый Г. А. Зюгановым ЦИК КПРФ сразу же осудил указ № 1400 и призвал население к поддержке парламента[770]. По некоторым сведениям, Г. А. Зюганов обещал поднять провинцию[771].

21 сентября с заявлением «Против государственного переворота, совершенного Ельциным 21 сентября» выступил Политсовет ФНС. Он призвал население страны участвовать в «акциях гражданского неповиновения президенту», «блокировать пропрезидентские структуры, милицейские и воинские формирования, если они будут выполнять незаконные распоряжения», «провести массовые митинги и демонстрации протеста», «начать политические забастовки на предприятиях и в учреждениях»[772].

По свидетельству И. Е. Клочкова, руководство ФНПР давно ожидало подобного развития событий. В связи с этим в 1993 г. он почти восемь месяцев провел в командировках по стране, встречаясь с рабочими и профсоюзными лидерами. Пытался выходить и на директоров. Но они, как правило, от встреч уклонялись. В результате этих поездок была достигнута договоренность с руководителями профсоюзов примерно ста крупнейших предприятий России, что в случае необходимости они по призыву ФНПР поднимут рабочих на защиту парламента[773].

22 сентября состоялось заседание Исполкома Совета ФНПР. Рассмотрев сложившееся положение, он выступил с заявлением, в котором не только осудил указ № 1400 как грубое нарушение конституции, не только выдвинул так называемый «нулевой вариант», т. е. потребовал «немедленной отмены неконституционных ограничений деятельности законодательной власти и проведения одновременных свободных выборов Президента и Верховного Совета», но и призвал членов федерации «всеми доступными средствами, включая забастовку, выразить решительный протест антиконституционным действиям, от кого бы они ни исходили»[774].

С очень осторожным заявлением выступил возглавляемый А. И. Вольским «Гражданский союз». Он призвал парламент и «президента» «найти демократический и легитимный выход из кризиса» на пути одновременных досрочных выборов парламента и президента. В тот же день, 22 сентября, идею одновременных досрочных выборов поддержал Конституционный суд[775].

Как на все это реагировал Кремль?

«При Филатове, – пишет В. Л. Шейнис, – по инициативе Сатарова была наскоро сформирована группа, в которую вошли доверенные лица президента: Скоков, Шахрай, Ковалев, Федотов, Андрей Макаров и другие – всего человек 20. Группа, которую возглавил Красавченко, ежедневно заседала по нескольку часов всю последнюю неделю сентября в одном из кремлевских кабинетов, обсуждала поступавшую информацию и генерировала рекомендации, которые оформлялись в виде, как их назвал Сатаров, «записочек», которые направлялись через Филатова Ельцину. Группа была нацелена на поиск мирного выхода из цугцванга»[776].

Эти поиски явно не соответсвовали стремлениям Б. Н. Ельцина. 23 сентября он подписал два указа «О досрочных выборах президента РФ» – 12 июня 1994 года[777] и «Положение о перевыборах депутатов в Государственную думу», назначенных на 12 декабря 1993 г., а также «Положение о федеральных органах власти на переходный период»[778], которые находились в полном противоречии с идеей «нулевого варианта».

В тот же день, 23-го, появился указ «О социальных гарантиях для депутатов Российской Федерации созыва 1990–1995 гг.[779].

Депутатам предлагалось незамедлительно сложить свои полномочия и подать заявления в Комиссию по передаче дел Верховного Совета Российской Федерации по следующей форме:

«1. Согласен получить единовременное денежное пособие в размере годовой заработной платы.

2. Прошу трудоустроить меня в:

а) аппарат Федерального Собрания Российской Федерации…,

б) Рабочую группу Конституционной Комиссии…,

в) Комиссию законодательных предположений…,

г) Аппарат Правительства Российской Федерации…,

д) Другие варианты…,

е) Прошу назначить мне пенсию в размере 75 % заработной платы…,

3. Прошу закрепить за мной занимаемую служебную площадь по адресу…

4. Прошу сохранить до 30 июня 1995 г. право на медицинское обслуживание и санаторно-курортное лечение для меня и членов семьи… Народный депутат… (ФИО)»[780].

Это была неприкрытая попытка подкупа народных депутатов, после чего началась их закулисная обработка.

«Нам, – пишет В. А. Ачалов, – стало известно, что среди тех, кто находился в Беломдоме, были люди, работавшие на окружение Ельцина. Мне несколько раз назначались тайные встречи… Я от таких встреч уклонялся»[781].

В разговоре со мною, В. А. Ачалов сказал, что ему не только назначались «тайные встречи», но и предлагались различные должности в правительственном аппарате. Однако все эти предложения он отклонил[782].

Кто же составлял в Доме Советов эту «пятую колонну»?

На сегодняшний день известно, что переговоры с народными депутатами о переходе на сторону Кремля вели помощники А. В. Руцкого Н. Косов и А. Федоров, а также руководитель его Секретарита В. Краснов, назначенный 22 сентября главой Администрации исполняющего обязанности президента[783]. И. И. Андронов утверждает, что подобную же роль в «Белом доме» играли один из лидеров КПРФ И. П. Рыбкин и заместитель спикера В. О. Исправников[784]. Если верить народному депутату С. А. Осминину, стороников Кремля искал в стенах «Белого дома» и В. П. Баранников[785].

Трагедия на Ленинградском проспекте

«Первые дни обороны Дома Советов, – пишет В. И. Анпилов, – можно назвать вялотекущими. Днем, особенно после рабочего дня, сюда стекались огромные толпы людей… практически беспрерывно шел митинг, оглашались телеграммы поддержки Верховного Совета с мест, выступали депутаты, политики отталкивали друг друга локтями от микрофона, стараясь выступить первыми»[786].

Начала превращаться в митинг и сессия Верховного Совета. «Ничего интересного на сессии нет: – констатировал 23-го Р. И. Хасбулатов, – Нужные решения приняты. Сейчас – необходима оргработа. А депутаты хотят выступать»[787].

Когда сессия возобновила свою работу, стало известно, что воспользовавшись «указом» «О социальных гарантиях», из «Белого дома» ушли народные депутаты Е. А. Амбарцумов, С. А. Ковалев, А. П. Починок, Н. Т. Рябов и С. В. Степашин и др.[788].

От депутатских мандатов отказалось «большинство председателей комитетов Верховного Совета». “…В моем парламентском комитете по международным делам, – пишет И. И. Андронов, – дезертировали из “Белого дома” три четверти членов комитета»[789].

Н. Т. Рябов сразу же был назначен председателем Центральной избирательной комиссии[790], С. В. Степашин – заместителем министра безопасности[791]. Заместителем министра, а потом и министром стал А. П. Починок. Е. А. Амбарцумов, возглавлявший до этого Комитет по международным делам, пишет И. И. Андронов, «прибыльно променял депутатство на пост… посла». «Евгений Кожокин получил… кресло заместителя министра, а затем директора института стратегических исследований. Бывший скромный правовед Алексей Сурков превратился… в главу кремлевской спецкомиссии по раздаче материальных благ таким, как он, перебежчикам из «Белого дома»[792].

К 20.00 стало известно, что «все районные Советы г. Москвы заявили о непризнании Указа № 1400». Р. И. Хасбулатов сразу же поручил В. А. Агафонову и Ю. М. Воронину: «создать “центр сопротивления” города Москвы», «ввести туда всех председателей этих райсоветов» и предложить им вывести москвичей на улицы города в поддержку парламента, подключив к этому оппозиционные партии, «комитеты в защиту Конституции и демократии», «профсоюзы предприятий госсектора», директоров предприятий, прежде всего оборонных[793].

В тот же день, 23 сентября, А. В. Руцкой выступил с обращением «К гражданам России!» и призвал «всех граждан, армию, правоохранительные органы России к Всероссийской забастовке в защиту конституции и закона»[794]. По всей видимости, к этому же времени относится подобное же обращение Президиума Верховного Совета «К трудовым коллективам России»[795].

Между тем утром 23 сентября появились слухи, будто бы сторонники парламента готовятся к нападению на Генеральный штаб и Министерство обороны[796]. К вечеру «Управление по информации и печати Министерства обороны России» даже распространило специальную «информацию», что ему известно о подготовке подобного нападения[797].

А вечером неожиданно появилось известие о нападении на штаб-квартиру Объединенных вооруженных сил СНГ, располагавшуюся по адресу: Ленинградский проспект, д.41[798].

«23 сентября…, – пишет Б. Н. Ельцин, – группа боевиков совершила попытку захвата караула, несущего дежурство в здании бывшего штаба Объединенных Вооруженных Сил СНГ на Ленинградском проспекте. Бандитов было восемь человек, вооруженных автоматами. Им удалось обезоружить солдат, несущих дежурство. По тревоге на помощь штабу был выслан ОМОН, который вскоре заставил боевиков бежать из здания. Во время перестрелки погибли двое: капитан милиции Свириденко и совсем случайный человек, шестидесятилетняя женщина из жилого дома нап ротив, которая, услышав выстрелы, подошла к окну». Обходя стороной вопрос о том, что же это были за «боевики», Б. Н. Ельцин вскользь отмечает далее, что за их спиною стоял «Белый дом»[799].

Одним из первых на место происшествия прибыл корреспондент «Известий» Николай Бурбыга. Он появился там в тот момент, когда «несколько милиционеров» еще «собирали гильзы, густо устилавшие асфальт вблизи контрольно-пропускного пункта»[800].

И вот, что поведал ему «комендант охраны» штаба полковник Василий Кравчук: «…приблизительно 8-10 человек, вооруженных автоматами, подъехали на легковых автомашинах к контрольно-пропускному пункту. Выскочив из машин, они открыли беспорядочную стрельбу внутрь помещения, в котором находилось трое солдат… У двоих солдат нападавшим удалось отобрать пистолеты, третий успел выскочить из помещения»[801].

Этим третьим Н. Бурбыге был представлен рядовой Сергей Гуньков (на самом деле Ганькин – А.О.), который дал следующие показания: «Я посмотрел в окно и увидел несколько людей с автоматами, которые быстрым шагом приближались к КПП. Особенно хорошо запомнились двое: они были в кожаных куртках. У одного на голове – офицерская пилотка с кокардой (прошу вас обратить внимание на эту деталь). Я успел закрыть дверь. Они подбежали, выбили стекло и начали стрелять. Потом через разбитое стекло открыли дверную задвижку и ворвались внутрь помещения. Я сразу выскочил на улицу… Несколько человек начали стрелять в милиционера, который бросился нам на помощь, а несколько побежали по аллее к зданию штаба. Мимо КПП в это время проходил капитан милиции из 109-го отделения милиции. Услышав выстрелы и увидев группу вооруженных автоматами людей, он бросился на помощь солдатам и был расстрелян очередью из автомата. Еще один милиционер на патрульно-постовой машине проезжал мимо и услышал выстрелы. На него тоже был обрушен шквал огня… тем не менее, лейтенант милиции отделался легким ранением. Прорвавшиеся на территорию нападавшие устремились к зданию штаба, но нарвались на подвижной патруль, который вступил с ними в перестрелку, после чего нападавшие бежали»[802].

На следующий день, 24 сентября, в 11.00 началась пресс-конференция, в которой приняли участие мэр Москвы Ю. М. Лужков, начальник ГУВД Москвы генерал В. И. Панкратов, начальник московского управления Министерства безопасности Е. В. Савостьянов. По другим данным, в этой же пресс-конференции принимали участие управляющий делами мэрии В. Шахновский[803] и прокурор Москвы Г. Пономарев[804]. В тот же день в Министерстве обороны провел пресс – конференцию генерал К. И. Кобец[805]. Известен также письменный рапорт К. И. Кобеца, касающийся этого же инцидента. Специальное заявление по этому вопросу обнародовало правительство[806].

Как заявил К. И. Кобец, «…около 20.00 в районе штаба было замечено скопление двух групп людей (примерно по 50 человек каждая), приехавших на двух автобусах». «Так как сил у военных было немного, а офицеры и генералы штаба ОВС СНГ уже ушли домой, Кобец обратился к Юрию Лужкову с просьбой выделить силы для обеспечения охраны, чтобы не привлекать войсковые подразделения»[807].

Если бы К. И. Кобец сказал, что вечером 23-го «в районе штаба» ОВС СНГ появились люди с оружием, понять его тревогу было бы можно. Но неужели Министерство обороны отслеживало все автобусы и любые скопления людей на такой оживленной магистрали как Ленинградский проспект и сразу же принимало профилактические меры?

А эти меры, оказывается, не ограничились звонком Ю. М. Лужкову.

В письменном рапорте К. И. Кобеца в полном противоречии с его устным заявлением говорится: «Охрана объекта была усилена нарядом ОМОНа, а также подразделениями Министерства Обороны РФ и московского гарнизона»[808].

Поразительная бдительность. Оказывается в Министерстве обороны сразу же заподозрили собравшихся на Ленинградском проспекте безоружных людей в намерении совершить террористический акт.

«Для предотвращения… террористического акта – говорится в рапорте К. И. Кобеца, – к 20.30 на объект прибыли руководители ГВИ и штаба ОВС СНГ: генерал армии Кобец К. И., генерал-полковник Самсонов В. H., генерал-полковник Родионов Ю. H., генерал-лейтенант Челышев Б. П., генерал-лейтенант Подгорный И. И. и другие генералы и офицеры»[809].

Кто же лучше генералов может защитить штаб от террористов!

Однако если К. И. Кобец заподозрил безоружных людей в намерении напасть на штаб, почему о возможном нападении не был поставлен в известность караул на КПП, для которого, если верить рассказу «рядового Гунькова», оно оказалось неожиданным?

Но послушаем генерала дальше. «В 20.50 был зафиксирован вывоз боеприпасов неизвестными лицами с сопредельного со штабом завода им. Илюшина… Патроны раздавались боевикам. В 21.10 передовая группа боевиков, по словам Кобеца, ворвалась на территорию штаба, наскочила на патрульную машину милиции и когда те попробовали разобраться, что к чему, был открыт огонь на поражение. Один милиционер – капитан Свириденко – погиб, другой был ранен в голову»[810].

Дирекция упомянутого К. И. Кобецом завода имени Илюшина сразу же опровергла информацию о хищении боеприпасов[811]. Поэтому, как обратил внимание А. В. Руцкой[812], в письменном докладе К. И. Кобеца на эту тему данный факт уже не фигурировал[813].

Тот, кто бывал на Ленинградском проспекте, знает, что здание бывшего штаба ОВС СНГ окружено высоким забором из металлических прутьев с такими же высокими воротами. Поэтому никакие милицейские машины патрулировать по территории штаба не могут.

Из заявления К. И. Кобеца получается, что столкновение с патрульной машиной произошло «на территории штаба», то есть после того, как нападавшие «ворвались» сюда через КПП. Между тем «рядовой Гуньков» утверждал, что убитый «капитан милиции» проходил мимо КПП с внешней стороны, где и проезжала патрульная машина.

«В это же время, – как утверждал К. И. Кобец, – вторая группа боевиков начала штурмовать пост у центрального входа в штаб. Четырех солдат, стреляя из автоматов поверх голов, нападавшие уложили на пол и пробились к входу в штаб. Завязалась перестрелка с патрулем милиции. Однако в это время прибыл ОМОН, и боевики на автобусах спешно уехали»[814].

Допустим, что все это было так. Но тогда следует поставить под сомнение свидетельство «рядового Гунькова», по утверждению которого перестрелка произошла на КПП, а к зданию штаба нападавшие пройти не смогли, так как нарвались на подвижной воинский патруль и вынуждены были бежать.

Непонятно и другое: если ОМОН прибыл тогда, когда «боевики» уже «пробились к входу штаб», как им удалось без потерь вернуться к КПП, пройти через него, сесть в оставленные за воротами КПП «автобусы» и без всяких осложнений уехать?

Нетрудно понять, что версия генерала К. И. Кобеца находится в противоречии не только с версией, озвученной Н. Бурбыгой, но и с самой элементарной логикой. Но тогда получается, что сделанное утром 24 сентября официальное заявление Министерства обороны по поводу инцидента на Ленинградском проспекте – примитивная дезинформация.

Такой же характер имеют и другие официальные сведения об этом событии. Если одни СМИ вечером 23-го утверждали, что нападение на штаб ОВС СНГ – дело рук Союза офицеров, то другие сообщали, что «нападение на штаб Объединенных сил СНГ на Ленинградском проспекте» совершили «боевики отрядов самообороны, организованных В. Анпиловым», что уже есть задержанные, среди которых был назван «известный член «Трудовой Москвы» Сергей Беляев»[815].

Выступивший на упоминаемой пресс-конференции начальник ГУВД Москвы генерал В. И. Панкратов назвал фамилии четверых задержанных: С. Б еляев, М. Калентов, Б. Курзанов и А. Медведев. Причем о С. Беляеве было сказано: «Именно он отдал приказ стрелять»[816].

«Московский комсомолец» со ссылкой на Ю. М. Лужкова тоже назвал четыре фамилии задержанных на месте происшествия: Беляев, Колендов, Константинов и Курдалов, уточнив при этом: «Один из захваченных сообщил, что приказ о захвате Центра получил от руководителя десятки Сергея Беляева. Другой сообщил, что приказ получил от командира Союза офицеров Терехова»[817].

Публикация этой статьи на страницах «Московского комсомольца» сопровождалась фотографиями двух задержанных, один из которых был в офицерской пилотке, что полностью соответствует показаниям «рядового Гунькова» (см выше)[818].

24-го корреспонденты «Известий» встретились с прокурором города Москвы Г. Пономаревым и его заместителем Ю. Смирновым. Ю. Смирнов заявил, что точное число «нападавших» неизвестно. Их могло быть от 8 до 10. Поверх комуфляжной формы у некоторых были гражданские куртки. Приехали «нападавшие» на автомашине с брезентовым верхом, при себе имели автоматы Калашникова[819].

Г. Пономарев подтвердил, что задержано 9 человек, но уточнил: пока «неясно: кто эти люди: участники нападения, свидетели, случайные прохожие»[820].

Вот так!

Очевидно, если бы упомянутых девять человек задержали в момент нападения, да еще с автоматами, то перед прокуратурой не возникал бы вопрос: кто это? участники нападения или «случайные прохожие»? Если же он возник, то только потому, что названных лиц задержали после нападения, причем без оружия.

Уже один этот факт свидетельствует, что к нападению они не имели никакого отношения. Прошло несколько дней, и почти все они были освобождены, в том числе и «отдавший приказ стрелять» Сергей Беляев[821].

Следовательно, все, что об их причастности к нападению на штаб ОВС СНГ утверждали мэр столицы Ю. М. Лужков, начальник ГУВД Москвы В. И. Панкратов и заместитель прокурора города Ю. Смирнов, а вслед за ним повторяли прокремлевские средства массовой информации, тоже грубая дезинформация.

Что же касается С. Терехова, который был задержан после этого инцидента, то, выйдя из тюрьмы он дал интервью газете «Гласность», в котором изложил следующую версию. Еще 22-го ему стало известно «о подготовке грандиозной провокации с целью сорвать съезд» народных депутатов. По сценарию провокации, предполагалось «убийство нескольких милиционеров», после чего внедренные в ряды сторонников парламента участники этой операции должны были открыть огонь, ворваться в «Белый дом» и «ликвидировать» некоторых его руководителей. «Вечером» 23-го стало известно, что «провокация у Дома советов готовится на 21, максимум на 22 часа»[822].

«Решение, – заявил С. Терехов, – пришлось принимать буквально в считанные минуты». Не долго думая, он решил отвлечь внимание Кремля от «Белого дома» и организовать митинг у штаба ОВС СНГ. «Мы просто хотели на территории штаба собрать поддерживающих нас москвичей, провести там митинг, выставить пикеты. Пока бы ельцинисты разбирались, что, как, почему… открывался съезд». Однако когда возглавляемые С. Н. Тереховым сторонники парламента прибыли на Ленинградский проспект, один из них выстрелом из автомата убил подошедшего к ним милиционера. Убил, несмотря на то, что С. Н. Терехов приказал ему не стрелять[823].

Выяснение всех обстоятельств этой истории – дело будущего.

До сих пор никто полной правды о ней не сказал и не написал. Это касается и С. Н. Терехова.

Во время встречи со мной 8 июня 2006 г. он дезавуировал свое интервью газете «Гласность» и заявил, что цель возглавляемой им операции заключалась не в организации митинга, а в установлении контроля над штабом ОВС СНГ[824].

Имеются сведения, что подобная идея появилась еще накануне, по всей видимости, после неудачной поездки в Кунцево и упоминавшегося совещания у А. В. Руцкого[825].

Как явствует из материалов следствия, на следующий день к 15.00 подготовка этой операции уже велась. Для участия в ней С. Н. Терехов собрал около 70 человек. Все они должны были разбиться на небольшие группы по 5–6 человек и к 21.00 «своим ходом» добраться до Штаба ОВС СНГ[826].

Вопрос о том, как происходило формирование этих групп, тоже еще ждет своего исследователя. Но уже сейчас можно утверждать, что делалось это открыто[827].

С. Н. Терехов отправился к штабу ОВС СНГ на автомашине «ЕРАЗ-7628» «с группой лиц в количестве 7 человек, из которых трое, в том числе и он, были вооружены автоматами АКС-74У. Кроме него, в следственном деле упоминаются фамилии еще четырех человек: Анатолий Имаев, Медведев, Слава Садеков, Ю. Т. Усманалиев. Двое фигурировали только под именами: «Игорь», «Сергей»[828].

По свидетельству С. Н. Терехова, их машина остановилась «на расстоянии около 100 метров от здания КПП-1» Штаба ОВС СНГ[829].

Вот как этот эпизод отразился в сообщении Интерфакса:

«23 сентября в 20.50 на территории бензоколонки (Ленинградский проспект, д.43) участковый инспектор 109 отделения милиции и младший оперуполномоченный угрозыска того же отделения в ходе обычных профилактических мер подошли к автомашине УАЗ и были внезапно обстреляны из автомата находившимися там лицами в камуфлированной форме. Участковый инспектор получил огнестрельное ранение и скончался на месте – после этого нападавшие, а их было около 10 человек, выскочили из машины, нанесли оперуполномоченному тяжелым предметом удар по голове, забрали его личное оружие и скрылись»[830].

«Далее, – говорится в сообщении Интерфакса, – предположительно те же лица, подойдя к расположенному рядом КПП штаб-квартиры Главного командования ОВС СНГ, произвели выстрелы вверх из автомата, разоружили двух военнослужащих и, отобрав у них пистолеты, проникли на территорию штаб-квартиры»[831].

А вот, что показал на следствии С. Н. Терехов. Когда их машина остановилась и они стали выходить из нее, к ним подошли сотрудники ОВД МО «Хорошевский» капитан милиции В. В. Свириденко и сержант милиции Г. В. Александров. Они «предложили Терехову и прибывшим с ним лицам предъявить документы, удостоверяющие личности, а также предоставить для досмотра машину». Понимая, что это «может повлечь за собой срыв запланированного проникновения на территорию Штаба», С. Н. Терехов приказал схватить милиционеров. В. В. Свириденко удалось вырваться. Тогда «один из членов группы по имени «Игорь», вопреки команде С. Н. Терехова «не стрелять» открыл прицельный огонь из автомата» и смертельно ранил капитана милиции[832].

28 сентября один из членов «Союза офицеров», не назвавший своего имени, в беседе с журналистом Н. Бурбыгой заявил, что из числа участвовавших в нападении на штаб ОВС СНГ ему известны майор Невмержицкий[833] и стрелявший в милиционера – тоже член Союза офицеров – майор Николаев[834].

Как бы там ни было, С. Н. Терехов и его спутники «бросились к расположенному неподалеку зданию КПП-1 Штаба ОВС СНГ. Находившиеся там часовые С. Ф. Ганькин и С. А. Шелудков, «заперев входную дверь» успели выскочить из караульного помещения. Однако группа захвата взломала дверь и проникла на территорию Штаба. В этот момент один из нападающих открыл предупредительный огонь вверх, в результате которого якобы была убита гражданка В. Н. Малышева, находившаяся неподалеку в своей квартире в доме № 20, кв.54А[835].

Разоружив находившихся рядом с КПП часовых Д. М. Ворфоломеева и А. И. Юдина, С. Н. Терехов приказал троим членам его группы прикрыть их сзади, а сам с «Сергеем» и Усманалиевым устремился к Штабу. В этот момент на Ленинградском проспекте у КПП появилась патрульная машина «Москвич-2141», в которой находились лейтенант милиции В. А. Веретенников и старшина милиции В. С. Алексеев. Началась перестрелка, и С. Н. Терехов дал команду «рассосредоточиться»[836].

Вместе с «Сергеем» и Усманалиевым он сначала проник на «сопредельную территорию КБ имени Ильюшина», затем на базу «Авиатехснаб», а оттуда ушел на Ходынское поле[837].

Почти с самого же начала появились подозрения, что события на Ленинградском проспекте – это организованная Кремлем провокация[838]. Дав им позднее именно такую характеристику, А. В. Руцкой в интервью корреспонденту радио «Свобода» Марку Дейчу заявил: «Я знаю, что перед тем, как появиться у нас, в Белом доме, Терехов встречался с руководителем управления ФСК по Москве и области Евгением Савостьяновым»[839].

Деталь сама по себе немаловажная. Но о еще более важном факте 24 сентября на пресс-конференции поведал сам Е. В. Савостьянов. Он сообщил, что «встречался с Тереховым» буквально накануне «событий» у штаба ОВС СНГ[840].

«Встреча состоялась в 17.15 на Конюшковской улице (рядом с Белым домом)». Что же привело Е. В. Савостьянова на эту встречу? Оказывается, ему стало известно, что в ближайшее время со стороны Союза офицеров возможны какие-то «акции». Поэтому он направился к С. Н. Терехову с «предложением взять на себя обоюдные обязательства, чтобы до 9 часов (конец заседания Военного совета в Белом доме) никаких акций не предпринималось». С. Н. Терехов дал «слово офицера». На 21.00 они договорились о «повторной встрече»[841]. Однако, «когда в 9 часов Савостьянов с группой подъехал в Белому дому, то вышедший навстречу человек сказал, что С. Терехов со своими людьми уехал в штаб ОВС на Ленинградский проспект»[842].

В беседе со мною Станислав Николаевич подтвердил факт этой встречи и уточнил, что приглашение на нее получил от члена Союза офицеров Виктора Юрьевича Кузнецова. Последний не только привел его к Е. Савостьянову, но и присутствовал во время их разговора[843]. Подтвердил С. Н. Терехов и то, что в ходе этой встречи Е. Савостьянов действительно обратился к нему с предложением ничего в ближайшее время ничего не предпринимать. Однако никаких обещаний он не давал и о новой встрече не договаривался[844].

Из материалов Комиссии Т. А. Астраханкиной явствует, что «встреча проходила без санкции руководства Верховного Совета Российской Федерации, и.о. Президента Российской Федерации Руцкого А. В. и назначенных им министров обороны, безопасности и внутренних дел Российской Федерации»[845]. Более того, С. Н. Терехов никого не поставил о ней в известность после того, как вернулся в «Белый дом»[846].

Странно и другое. Допустим, что начальнику столичного управления Министерства безопасности и одновременно заместителю министра безопасности действительно стало известно о подготовке операции на Ленинградском проспекте. Неужели, чтобы сорвать эти замыслы, ему требовалось самому ехать на встречу с С.Н. Тереховым?

В выступлении Е. В. Савостьянова на пресс-конференции есть еще одна интересная деталь. Оказывается, «через две минуты» после того, как он снова появился у Белого дома, выступавший на митинге В. И. Анпилов заявил, что «Союз офицеров взял штаб ОВС СНГ и надо спешить на помощь»[847].

Касаясь этого факта, К. И. Кобец в своем выступлении на пресс-конференции не только приводил его как доказательство участия Союза офицеров в нападении на штаб, но и отмечал, что сообщение о том, что «здание ОВС СНГ взято» прозвучало в «Белом доме» тогда когда «бой только что начался»[848].

Когда же прогремели выстрелы на Ленинградском проспекте? Из приведенного ранее интервью коменданта здания штаба ОВС СНГ явствует, что это произошло около 22.00[849]. Б. Н. Ельцин утверждает, что нападение было совершено в 21.10[850]. В пресс-релизе, распространенном ГУВД Москвы, говорится, что инцидент произошел «в 21 часов 05 минут»[851]. По заявлению Президиума правительства и сообщению Интерфакса, выстрелы на Ленинградском проспекте прогремели еще раньше – в 20.50[852].

Как объяснить эти расхождения?

По всей видимости, околот 20.50 машина с группой С. Н. Терехова остановилась у бензоколонки, а в 21.05–21.10 произошло нападение на Штаб ОВС СНГ. Поэтому в материалах следствия на этот счет говорится более осторожно: «около 21 часа».[853]

По свидетельству В. И. Анпилова, за несколько часов до инцидента на Ленинградском проспекте к нему в сопровождении начальника штаба Союза офицеров «Черновила» (правильно – Е. А. Чернобривко – А.О.) подошел С. Н. Терехов и сказал: «Получено задание захватить штаб армий СНГ. Прошу сейчас об этом никому не сообщать», а затем в определенное время «объявить по громкоговорящей установке, о том, что мы пошли на штурм и просим помощи»[854].

Воспоминания В. И. Анпилова перекликаются с воспоминаниями его заместителя по «Трудовой России» Бориса Михайловича Гунько. По его свидетельству, с подобной же просбой вечером 23-го С. Н. Терехов обратился и к нему[855]. После этого Б. М. Гунько встретился с В. И. Анпиловым и они договорились о совместных действиях[856].

Ю. И. Хабаров вспоминает, что когда у «Белого дома» еще шел митинг и выступала Сажи Умалатова, «как будто издалека тихо, но постепенно нарастая, стали раздаваться позывные… советского радио. Звуки шли слева от нас все громче и громче и уже не было никакого сомнения, что это позывные: – “Широка страна моя родная…”, повторяемые неоднократно, но… без слов, только мелодия. Еще до людей не дошло понимание раздавшихся позывных, как вдруг мощно, заглушая два громкоговорителя, расположенных на балконе Дома Советов, из четырех громкоговорителей переносной радиостанции “Трудовой Москвы”, стоявшей на тротуаре под балконом, раздался голос неведомого диктора: “Товарищи! Через несколько минут будет передано важное сообщение…”. Внимание людей, присутствовавших на площади, сразу было переключено на эти четыре громкоговорителя, вокруг которых плотной массой стояли сторонники движения “Трудовая Москва”»[857].

«…Наконец, – отмечает Ю. И. Хабаров, – после некоторой паузы, когда казалось достаточно одной искры, чтобы воспламенить возбужденный, ждущий “важного сообщения” народ, из громкоговорителей “Трудовой Москвы” зазвучали, заглушая трансляцию митинга, слова этого “важного сообщения”: “Товарищи! Только что, группа офицеров захватила Главный штаб объединенного командования СНГ!” Сообщение передавалось хорошо поставленным голосом, с нарастающим пафосом, явно имитируя официальные сообщения Информбюро, которые зачитывал диктор Левитан в последние годы Великой Отечественной войны». Этим диктором был Б. М. Гунько[858].

«Площадь, – вспоминал этот момент Б. М. Гунько, – взрывается могучим „Ура!“, а я после краткой паузы продолжаю: „Это дает возможность передать всем воинским частям приказ о немедленной вооруженной поддержке Съезда народных депутатов и защите нашей Конституции“. После этих слов крики „Ура!“ подобно громовым раскатам многократно сотрясают площадь. Я вижу радостные лица. Люди обнимают друг друга. У некоторых на глазах слезы счастья… Но дальше – самое главное и самое неприятное. Я объявляю: „Дорогие товарищи! Союз офицеров просит часть участников митинга срочно переместиться для оказания поддержки в район штаба“»[859].

По воспоминаниям Ю. И. Хабарова, «площадь буквально вся пришла в движение…, возбуждение людей не поддается описанию. Впервые… забрезжила победа!… скорее в район метро “Аэропорт”. А на балконе мечется, именно мечется генерал-лейтенант Титов М. Г., призывает, умоляет всех остаться на своих местах»[860].

И тут до собравшихся начинает доходить смысл сделанного объявления. «В толпе возникает какой-то невнятный гул, – читаем мы в воспоминаниях Б. М. Гунько, – он нарастает, и вот уже совершенно отчетливо слышны те самые гневные слова, которых я ожидал: „Это – провокатор! Товарищи! Я его знаю! Это агент ЦРУ! Сионист! Я его видел у американского посольства!“ И вот после двух – трех минут абстрактных проклятий уже выкрикивается и руководство к действию: „Бить его! Бей провокатора!“»[861].

Только после этого к микрофону подошел В. И. Анпилов. Когда он «объявил снизу о том, что группа Станислава Терехова пошла на штурм штаба армий СНГ и просит помощи, сверху, от микрофонов установки на балконе Верховного Совета, генерал Титов закричал: «Провокация!» «Буквально через несколько минут…, – пишет лидер «Трудовой России», – меня скрутили и готовы были четвертовать на месте за клевету на своего командира офицеры Терехова. С трудом уговорил их подняться вместе к генералу Ачалову, чтобы выяснить, по чьей инициативе действовал их командир. Навстречу нам из лифта вышел подполковник Черновил (правильнее – Е. А. Чернобривко – А.О.), и на мой вопрос: «Кто просил объявить о начале штурма штаба СНГ?» – он, потупив глаза, честно ответил: «Терехов!» Офицеры, заломившие мне руки за спину, опешили и отпрянули от меня»[862].

С. Н. Терехов признал факт подобного разговора с В. И. Анпиловым и уточнил, что он состоялся примерно в 15–20 минут девятого, «минут за пять» до отъезда на Ленинградский проспект. «Я не стал его, как, впрочем, и других, посвящать в детали, сказал коротко, в двух словах: выезжаю туда-то, обеспечиваю там шумовой эффект, а ты обеспечь, чтобы подтянулись силы»[863].

По утверждению В. И. Анпилова, его выступление имело место в 19.00[864], Б. М. Гунько относит этот эпизод к 20.00[865], из слов Е. Савостьянова получается, что Б. М. Гунько появился у микрофона около 21.00, корреспондентка «Советской России» Г. Ореханова относит его к 22.00[866].

Кому же верить?

Прежде всего следует исходить из того, что рассматриваемый эпизод произошел тогда, когда у стен «Белого дома» еще шел вечерний митинг. Обычно он заканчивался в 21.00[867]. Кроме того, заслуживает внимания приведенное свидетельство Е. Савостьянова о том, что он прибыл на Краснопресненскую набережную к 21.00 и «через две минуты» после этого прозвучало сообщение о взятии штаба ОВС СНГ. Это совпадает с утверждением М. М. Мусина о том, что заявление Б. М. Гунько появилось в эфире за несколько минут до трагедии на Ленинградском проспекте[868].

Призыв Б. М. Гунько «сделал свое дело». По некоторым данным, на него откликнулось около 200 человек[869], но до Ленинградского проспекта добралось не более трети. Они собрались «на зеленой полосе (бульваре) посередине Ленинградского проспекта и стали скандировать: «Банду Ельцина под суд», а потом петь революционные песни»[870]. Видимо, из их числа и были те восемь арестованных, которых первоначально обвиняли в нападении на штаб ОВС СНГ.

Этого организаторам провокации было недостаточно. Поэтому уже ночью «в половине второго» «надрывной женский голос» через «мегафон РКРП» снова обратился с призывом отправиться на помощь товарищам к штабу ОВС СНГ[871].

Если В. И. Анпилов и Б. М. Гунько сообщили о нападении на штаб ОВС СНГ за несколько минут до самого инцидента, то, по утверждению Ю. М. Воронина, в средствах массовой информации первое сообщение об этом появилось уже в 20.50[872]. Факт, свидетельствующий, что события 23 сентября на Ленинградском проспекте – это провокация, организованная Кремлем.

Подобный же характер имеет и прошедшая в тот вечер по радио и телевидению информация о задержании С. Н. Терехова «через пару часов после неудачного нападения на штаб» ОВС СНГ, то есть около 23.00[873], якобы на основании фоторобота.

Между тем по утверждению Е. В. Савостьянова, сделанному утром 24 сентября С. Н. Терехов был арестован в ночь с 23 на 24 сентября, причем не по фотороботу, а во время «нападения на Главное разведывательное управление Генерального штаба»[874].

Отрицая факт нападения на ГРУ, С. Н. Терехов позднее признал, что действительно был арестован ночью «на одном из военных объектов» недалеко от Штаба ОВС СНГ. По его словам, он оказался на территории этого «объекта» совершенно случайно. Пробираясь в темноте, наткнулся на какой-то забор, перелез через него с двумя товарищами, а когда понял, что попал не туда, уйти обратно не сумел, так как повредил правую руку[875].

По сведениям, полученным Н. Бурбыгой, С. Н. Терехова арестовали возле здания ГРУ в час ночи[876]. О том, что его арестовали «через четыре часа» после инцидента на Ленинградском проспекте, то есть уже за полночь, С. Н. Терехов сообщил позднее в интервью газете «Гласность»[877].

Следовательно, версия о задержании С. Н. Терехова около 23.00, причем на основании «фоторобота», тоже свидетельствует о причастности Кремля к организации провокации на Ленинградском проспекте.

В связи с этим нельзя не отметить следующий факт. Выступая 1 октября на переговорах в Свято-Даниловом монастыре, Ю. М. Лужков сообщил, что еще «в среду», т. е. 22 сентября, «в 9.15 вечера» ему позвонил К. И. Кобец и, сообщив, что «получил информацию о готовящемся нападении довольно большой группы вооруженных людей» на Штаб ОВС СНГ, попросил у него «помощи силами милиции» для усиления охраны этого объекта[878].

Таким образом, в то самое время, когда С. Н. Терехов, если верить газетам, еще только обсуждал вопрос о походе на Штаб ОВС СНГ, генерал К. И. Кобец уже готовился к его встрече.

То, что события на Ленинградском проспекте были спровоцированы, не вызывает сомнений. Кто же их инициировал?

24 сентября, генералы А. М. Макашов и М. Г. Титов, а также начальник штаба Союза офицеров полковник Е. А. Чернобривко заявили журналистам, что Верховный Совет не имеет никакого отношения к нападению на штаб ОВС СНГ[879]. В тот же день подобное заявление сделали Р. И. Хасбулатов и А. В. Руцкой[880]. Имеются сведения, что от причастности к этой истории отмежевался и В. А. Ачалов. Причем он, едва ли не первый заявил, что нападение на штаб ОВС СНГ С. Н. Терехов организовал «самостоятельно»[881].

Это С. Н. Терехов подтвердил не только на следствии[882], но и сразу же по выходе из тюрьмы в интервью газете «Гласность»[883]. Между тем, когда в беседе с ним я спросил, можно ли доверять его заявлениям на этот счет, Станислав Николаевич посмотрел мне в глаза и ответил: «А что я еще мог сказать?». Однако на вопрос, кто же отдал приказ, отвечать отказался: еще не пришло время[884].

Таким образом, вопрос о том, чей приказ выполнял С. Н. Терехов на сегодняшний день остается открытым. А о том, что отдавший его человек был достаточно влиятельным, свидетельствует следующий факт.

Оказывается, днем 23 сентября С. Н. Терехов собрал Общественный Совет Союза офицеров, сообщил о готовящейся против Дома Советов провокации и предложил отвлекающий ход – установление контроля над штабом ОВС СНГ. Предложение вызвало возражения и не получило поддержки Совета[885].

Н есм отря на это, С. Н. Терехов начал формировать группы для похода на Ленинградский проспект[886].

В. В. Федосеенков, который не участвовал в заседании Общественного совета и появился в Белом доме только к вечеру 23-го, был уверен, что С. Н. Терехов выполнял приказ В. А. Ачалова[887]. В этом же были уверены и некоторые другие члены Союза офицеров, которые участвовали в данной операции[888].

Между тем Ю. Н. Нехорошев утверждает, что, по его сведениям, хотя С. Н. Терехов и обращался с предложением установить контроль над штабом ОВС СНГ к В. А. Ачалову, его согласия на это не получил[889]. В. А. Ачалов этот вопрос оставил в своих мемуарах открытым[890].

Открытие Съезда

Едва только успели прогреметь выстрелы на Ленинградском проспекте, как в 22.00 в Белом доме начал заседать Десятый внеочередной Съезд народных депутатов[891].

Открывая его работу, Р. И. Хасбулатов заявил: «На съезд прибыли и уже зарегистрировались к настоящему времени 638 народных депутатов. Кворум имеется. Съезд правомочен начать свою работу»[892]. К утру 24-го подъехали еще 51 депутат. Общее их количество увеличилось до 689[893].

Съезд «прекратил полномочия» Бориса Ельцина в качестве президента и, сознавая тупиковый характер возникшей ситуации, высказался за одновременное переизбрание и президента, и народных депутатов, то есть за «нулевой вариант»[894].

В 1994 г. бывший народный депутат А. П. Сурков опубликовал статью под названием «А был ли съезд?». Отметив, что на 23 сентября общее количество народных депутатов достигало 1046 человек, он заявил, что кворум составлял 697 голосов[895]. Это означает, что не только вечером 23-го, но и утром 24-го кворума не было.

Действовавшая тогда Конституция предусматривала избрание 1068 народных депутатов: 900 от территориальных и 168 – от национально-территориальных округов[896]. 30 октября 1991 г. Съезд народных депутатов принял решение, на основании которого кворум следовало определять не от общего числа народных депутатов, а только от числа «избранных»[897].

Всего с 4 марта 1990 по 4 октября 1993 г. был избран 1081 народный депутат Российской Федерации. При пересчете голосов мандат одного из них подтвержден не был. 15 человек за указанное время умерли, 5 депутатов добровольно сложили свои полномочия, 22 депутата отказались от своих мандатов в связи с переходом в структуры исполнительной власти[898].

Поэтому 23 сентября 1993 г. депутатский корпус насчитывал 1039 человек, и кворум составлял 693 голоса.

«…24 сентября, – пишет В. Л. Шейнис, – собравшиеся частично поправили дело, внеся изменения в закон о статусе депутата и тут же лишив полномочий 96 своих коллег (трех за то, что состоят в правительственных структурах, а 93 – за пропрезидентскую политическую ориентацию)»[899].

В результате общее количество народных депутатов сократилось до 942 человек, а кворум до 628.

Можно спорить о законности лишения народных депутатов мандатов «за пропрезидентскую политическую ориентацию», что в переводе на более понятный язык означает, за поддержку государственного переворота. Но лишение их мандатов в связи с переходом в органы исполнительной власти не вызывает сомнения. Между тем даже беглое знакомство со списком упомянутых 93 депутатов показывает, что по меньшей мере 25 из них к этому времени прекратили свою депутатскую деятельность[900].

Поэтому реально депутатский корпус к осени 1993 г. состоял максимум из 1014 человек, что дает кворум в 676 голосов. Следовательно, если вечером 23 сентября его не было, то утром 24-го он был налицо.

В связи с эти возникают три вопроса: а) почему лишение депутатов их полномочий произошло не 23 сентября, в начале работы съезда, а только 24-го? б) почему в связи с переходом в органы исполнительной власти были лишены мандатов 3 народных депутата, а не 28? в) почему съезд открыли поздно вечером 23-го, а не утром 24-го?

Неужели кто-то в руководстве Верховного совета сознательно создавал условия, чтобы самый главный вопрос, рассматривавшийся на этом Съезде, вопрос об отрешении Б. Н. Ельцина от власти был решен с нарушениями закона? Неужели кто-то в руководстве парламента давал своим противникам в руки карту, используя которую можно было бы не только оспаривать законность отстранения Б. Н. Ельцина от власти, но и ставить под сомнение законность работы всего съезда.

Когда я поделился своими подозрениями с И. М. Братищевым, входившим в Секретариат Х Съезда народных депутатов, он согласился с ними[901].

Тем временем, воспользовавшись нападением на штаб-квартиру объединенных войск СНГ, К. И. Кобец уже в 5.45 ночи с 23 на 24 сентября через генерал-лейтенанта Ю. Н. Калинина предъявил «Белому дому» ультиматум: 1) немедленно освободить от должности «новоявленных руководителей», 2) выдать «зачинщиков акции на Ленинградском проспекте для предания их суду», 3) сдать оружие и 4) распустить депутатов. На выполнение этих требований давалось 24 часа[902].

В ту ночь Р. И. Хасбулатов почти не спал. Съезд закончился в четыре часа, а в семь спикера поставили в известность об инциденте у штаба ОВС СНГ[903]. В 10.00 работа съезда возобновилась. Через некоторое время на стол спикера лег доставленный генералом Ю. Н. Калининым ультиматум К. И. Кобеца, после чего «Лужков объявил о начале блокады Дома Советов»[904].

Если вечером 21 сентября возле Дома Советов начали патрулировать милицейские наряды, то 24-го около 11.00 здесь появилось первое милицейское оцепление[905]. Оно перекрыло Конюшковскую улицу в районе стадиона «Красная пресня» и американского посольства[906].

Можно было бы подумать, что это были ответные действия на инцидент у Штаба ОВС СНГ. Однако, как сообщил Комиссии Т. А. Астраханкиной первый заместитель МВД В. А. Васильев, В. Ф. Ерин утвердил «план обеспечения охраны общественного порядка и безопасности по периметру здания Дома Советов Российской Федерации и на прилегающей к нему территории» еще днем 23 сентября[907], как будто бы уже зная, что последует вечером.

24-го в 11.00 у В. С. Черномырдина началось совещание. Обсуждался вопрос: штурмовать «Белый дом» или же нет? Предложение о штурме поддержки не получило[908].

Между тем стало известно, что Б. Н. Ельцин распорядился перевести Департамент охраны Дома Советов в подчинение Министерства внутренних дел, а В. Ф. Шумейко заявил: “Никаких компромиссов с преступниками быть не может” и «призвал отключить воду, тепло, свет в Парламентском дворце»[909].

24-го, когда «Белый дом» получил ультиматум, А. Ф. Дунаев связался с командующим внутренними войсками МВД генералом А. С. Куликовым[910]. Если верить первому из них, они договорились, «чтобы ни они, ни мы не стреляли»[911]. А. С. Куликов, хотя и признает факт такого телефонного разговора, подобную договоренность отрицает[912].

«Все нужные решения Съездом приняты. – записал в этот день в своем дневнике спикер, – Надо прекратить регулярные заседания и направить хотя бы треть депутатов в: 1) Москву, 2) Московскую область, 3) регионы, 4) армию, 5) на предприятия Москвы и крупные промобъекты страны. ЦЕЛЬ: разъяснить смысл происходящего, довести до людей решения Верховного Совета РФ, и Х Съезда, и Конституционного суда. Превращаемся в говорильню… Воронин, Агафонов, Исправников – согласны»[913].

Около 14.00 по предложению Амана Тулеева народные депутаты договорились прервать свою работу до 19.00: одни направились в Министерство обороны, другие в Министерство внутренних дел, третьи – на предприятия города, четвертые – в редакции газет и журналов и т. д. После этого они намерены были снова собраться вместе, обменяться информацией и решить: что делать дальше[914].

Защитники Дома Советов

Еще в ночь с 21 на 22-е у «Белого дома» началось формирование ополчения, готового в случае необходимости встать на защиту Верховного Совета. Днем 22-го запись добровольцев продолжалась[915].

В разговоре со мной 14 мая 2013 г. А. М. Макашов заявил, что всех тех, кто пришел на защиту «Белого дома» можно разделить на две группы: тех, кто пришел добровольно, по зову собственного сердца, и тех, кто был направлен туда[916].

По воспоминаниям Эдуарда Анатольевича Коренева, в этот день шла запись в батальон под командованием члена Союза офицеров подполковника Елисеева. Записавшиеся разбивались на десятки, после чего им предлагалось явиться на общий сбор к 20.00. Когда вечером ополченцы собрались, их разместили в бункере под небольшим двухэтажным зданием на Рочдельской улице (между Домом Советов и парком Павлика Морозова). Одни называют его Приемной Верховного Совета, другие – спортзалом[917].

Прибывший на следующий день из С-Петербурга капитан 3 ранга в отставке Владимир Иванович Хоухлянцев принял участие в дальнейшем формировании ополчения, которое было решено довести до размеров полка[918].

Ополченцы надеялись получить оружие. Однако им его не дали. Поэтому после того, как «в ночь с 23 на 24 сентября» В. А. Ачалов открестился от инцидента на Ленинградском проспекте, подполковник Елисеев заявив, что «нас “сдали”», «построил свой батальон и предложил ему разойтись», а также призвал членов «Союза офицеров» покинуть Дома Советов[919].

Между тем в ночь с 23 на 24-е X съезд принял решение о создании для охраны парламента 1-го Отдельного Мотострелкового добровольческого полка особого назначения[920]. На его формирование А. В. Руцкой дал сутки[921].

«Полк, – писал А. А. Марков, – был сформирован в основном из кадровых военнослужащих и военнослужащих запаса, призванных на военную службу. Это были офицеры, которые добровольно прибыли к нам сразу после объявления указа № 1400. Они руководствовались принятой ими Советской Военной Присягой на верность советской Родине, ее Конституции и законным органам власти. Это были люди, прошедшие большой и трудный путь военной службы, изразных силовых структур. Для многих оборона Дома Советов стала боевым крещением»[922].

Командиром полка был назначен уже упоминавший подполковник А. А. Марков, произведенный в связи с этим в полковники. Заместителем командира полка стал полковник П. А. Бушма, начальником штаба – полковник Л. А. Ключников, заместителями командира по воспитательной работе – полковник Матюшко, по вооружению – Л. Т. Смогленко, по тылу – подполковник Р. А. Батретдинов, по связи полковник Ю. А. Орлов, начальником химслужбы – полковник Г. К. Собянин, заместителем начальника штаба – подполковник Г. В. Куксов, заместителем начальника штаба по строевой службе и кадрам – майор А. И. Дармин, начальником разведки – майор Степанов, начальником оперативного отдела подполковник А. М. Ладыгин, начальником медслужбы – А. В. Баклаев, командиром взвода спецназначения (спелеологи) – А. П. Федоров, командиром комендантского взвода – майор Ю. И. Сазонов, командиром инженерно-саперного взвода – старший лейтенант И. Брумель, комендантом объекта № 100 – полковник А. В. Лексиков, командир разведки – майор А. Ц. Жамбалов, командиром спецгруппы «Москва» – подполковник В. В. Самброс, командиром спецгруппы «Гром» – лейтенант Сергей Кузнецов, командиром группы «Север» («Норд»)[923] – С. Н. Гаврюшин[924].

Фамилии начфина, начальника особого отдела[925] и командира взвода охраны установить пока не удалось.

Как вспоминает Н. В. Андрианов, В. П. Баранников встретил сообщение о создании Добровольческого полка иронично и бросил фразу: «Уних теперь есть даже своя военная контрразведка»[926].

Заметьте: не у нас, а у них.

Полк состоял из четырех батальонов. Первый батальон возглавил полковник милиции Н. Л. Куликов, второй – В. И. Хоухлянцев, третий – М. И. Чучалин, четвертый – В. И. Литвинчук. Кроме того, был сформирован казачий батальон под командованием рядового А. А. Проказова и казачья сотня под командованием сотника В. И. Морозова.

Первый батальон получил задание охранять «Белый дом» со стороны набережной, второй – со стороны Глубокого переулка, третий – со стороны Рочдельской улицы, четвертый – со стороны Конюшковской улицы. Казачьему батальону поручили перекрыть подход к Белому дома по Дружинниковской улице[927].

«…Когда полк был уже сформирован, – вспоминает А. А. Марков, – и мы готовились к построению на набережной, встал вопрос о знамени… До того момента о символике подумать не успели. Ко мне подошли ребята, которые успели повоевать в Югославии и Приднестровье, предложили настоящий боевой стяг, побывавший в боях»[928].

История этого стяга такова. «В 1991 году русские добровольцы участвовали на стороне сербов в боях под Вуковаром и Загребом. Тогда сербы принесли им красный советский флаг, видимо, в советские времена подаренный местным рабочим от СССР. Русские водрузили этот флаг на позициях, воевали и ходили в атаки с этим знаменем. Потом они забрали его с собой сражаться в Приднестровье. Затем этот флаг воевал в Абхазии. Прямо из боя в Сухуми абхазское спецподразделение убыло в Москву на защиту Дома Советов. Оно встало в строй и передали нам это знамя как эстафету. Когда его передо мной развернули, я увидел на нем пятнадцать гербов советских республик и надпись «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». «Мы, – пишет А. А. Марков, – с благодарностью и гордостью приняли этот флаг как знамя 1-го ОМДПОН»[929].

По утверждению А. А. Маркова, полк насчитывал до полутора тысяч человек[930]. «Общая газета» утверждает, что сохранился рапорт В. А. Ачалова, в котором называется другая цифра – около тысячи человек[931]. В книге А. Н. Грешневикова фигурирует еще один рапорт В. А. Ачалова с упоминанием 600 бойцов полка[932]. ГУВД Москвы определял численность полка в пределах 400 человек[933]. В. Куцылло пишет, что 25-го в смотре на набережной принимало участие около «200 человек»[934]. Комиссия Т. А. Астраханкиной утверждала, что постоянное «ядро» полка «не превышало 100–150 человек»[935].

К сожалению, документы полка не сохранились[936]. Поэтому ответить на поставленный вопрос очень трудно. Единственно в чем сходятся все – численность полка не была стабильной. По свидетельству В. А. Ачалова, сначала записалось около 300 добровольцев, затем численность бойцов дошла до 1500 человек, после чего снова стала сокращаться[937]. А. А. Марков отмечает ту же тенденцию[938].

По утверждению А. А. Маркова, упоминаемый депутатом А. Н. Грешневиковым рапорт В. А. Ачалова был составлен 25 сентября. Поэтому к вечеру этого дня численность полка составляла примерно 600 человек[939].

По свидетельству одного из очевидцев, когда в ночь с 26 на 27 сентября Добровольческий полк построили по тревоге «перед балконом» «Белого дома» «численность построившихся тянула максимум на полтора батальона (примерно 550–600 человек)»[940]. Если учесть, что, по крайней мере, треть состава полка была занята на дежурстве, можно утверждать, что к вечеру 26 сентября его ряды увеличились примерно до 800–900 человек.

28 сентября на страницах «Правды» появилось интервью А. А. Маркова[941]. Получив этот номер газеты, Александр Алексеевич сделал на ее полях подсчеты талонов на питание, выданных в тот день для бойцов полка. Эта запись сохранилась. В ней фигурируют 3810 талонов[942]. А поскольку в тогда питание было трехразовым[943], это означает, что к утру 28 сентября в полку насчитывалось около 1300 человек.

Кроме Добровольческого полка, существовали еще два подразделения, охранявшие «Белый дом». Департамент охраны парламента во главе с полковником А. Бовтом и подразделения Союза офицеров, который после ареста С. Н. Терехова возглавил Юрий Николаевич Нехорошев[944].

К 21 сентября в Департаменте охраны насчитывалось около 500 работников милиции[945]. После того, как Б. Н. Ельцин издал указ о переподчинении Департамента охраны, началось сокращение численности его сотрудников.

Поэтому 24 сентября А. В. Руцкой подписал указ № 14 «О создании внештатных временных подразделений по охране Верховного Совета Российской Федерации», «численностью 100 человек»[946]. Эти подразделения состояли из членов Союза офицеров и несли внутреннюю охрану трех подъездов «Белого дома», выходивших на Рочдельскую улицу: № 8, 14 и 20[947].

По свидетельству полковника Юрия Федоровича Еремина, возглавившего охрану 20-го подъезда, когда началась блокада, 14-й подъезд закрыли. Поэтому вход с Рочдельской улицы в «Белый дом» был возможен только через два подъезда: 8-й и 20-й. Причем основной поток людей шел через последний подъезд. Здесь несли службу около 36 человек (по 6 человек на этаж при трехсменном дежурстве)[948]. В 8-м подъезде первоначально было 48 человек. После иницидента на Ленинградском проспекте осталось 15. Командиром этого подразделения стал капитан юстиции Николай Севастьянович Афанасьев[949].

Кроме того, существовала охрана В. А. Ачалова, В. П. Баранникова, А. Ф. Дунаева, А. М. Макашова, А. В. Руцкого и Р. И. Хасбулатова «общей численностью не менее 40 человек»[950].

27-го к «Белому дому» пришли казаки из батальона «Днестр»: по одним данным, 12[951], по другим – 17 человек[952].

Особое положение в «Белом доме» занимали баркашовцы[953]. По сведениям МВД, отряд РНЕ состоял из 360 человек[954]. Э. З. Махайский определяет их численность в 130–150 человек[955], Комиссия Т. А. Астраханкиной – в 100 человек[956], «Мемориал» – не более 70 человек[957].

По свидетельству А. П. Баркашова, «первые два дня» (по всей видимости, до 23 сентября) его отряд находился «на улице». Только после этого «баркашовцев» разместили в двухэтажном здании приемной Верховного Совета на Рочдельской улице[958] и доверили участие в охране В. А. Ачалова, В. П. Баранникова, А. Ф. Дунаева, А. В. Руцкого и Р. И. Хасбулатова[959].

«Баркашовцы – пишет А. Залесский, – это что-то вроде военизированной партии… на рукавах защитных курток баркашовцев – красный знак, напоминающий свастику… Баркашовцев называют русскими фашистами». И далее: «…Они выгодно отличались от всей массы защитников Дома Советов, своей… формой, дисциплиной строя, и приветствием «Слава России!» с выбрасыванием вперед вытянутой ладони правой руки. Телевизионщики тут же уловили сходство с нацистским приветствием и без конца транслировали на всю страну утренний ритуал баркашовцев, запугивая обывателя «фашистской угрозой»[960].

Появление баркашовцев многие восприняли с удивлением, так как до этого А. П. Баркашов и его сторонники не только не принимали никакого участия в выступлениях парламентской оппозиции, но и дистанцировались от нее.

«И вдруг, – пишет один из очевидцев тех событий, – откровенно восхищающиеся Гитлером молодые люди пришли защищать Советскую конституцию?! На удивление…. они получили оружие… И это в то самое время, когда как на Западе, так и у нас «демократические» СМИ начали запугивать обывателей, что в случае «победы Верховного Совета» к власти в России придут фашисты»[961].

Едва только баркашовцы появились в «Белом доме», пишет А. М. Макашов, как «посыпались жалобы от рабочих, от студентов, от женщин», вели они «себя нагло, вызывающе» и уже в первые же дни «избили в умывальнике якута»[962]. Вечером 22 сентября они изгнали из-под стен «Белого дома» группу троцкистов во главе с ее лидером Сергеем Биецем[963].

В ночь с 25 на 26 баркашовцы обратили свое внимание на «панков», находившихся у одного из костров. Завязавшаяся словесная полемика завершилась дракой. А когда корреспондент «Левого Информцентра» анархо-коммунист Владимир Платоненко попытался разнять дерущихся, баркашовцы напали на него. Защищаясь, он вытащил нож и «зацепил одного из них». Несмотря на сопротивление В. Платоненко скрутили, избили, а затем доставили в отделение милиции![964].

30 сентября члены РНЕ, вооруженные автоматами, задержали и вывели за оцепление политического советника Р. И. Хасбулатова С. Е. Кургиняна, а 3 октября подвергли возле «Белого дома» обыску безработного М. В. Игнатова, «у которого они отняли документы и 48000 рублей»[965].

Таким образом, баркашовцы не только играли роль «пугала», но и вносили разлад в среду сторонников парламента.

Как же они появились в «Белом доме»?

По свидетельству А. М. Макашова, уже в первые дни переворота В. А. Ачалов сказал ему: «Альберт Михайлович, пришли ребята. Во какие! Все в форме. Организация. Дисциплина. Ты их не трогай. Они подчинены мне»[966]. Во время нашей первой беседы В. А. Ачалов заявил, что на защиту парламента баркашовцы пришли сами[967], во время второй беседы признался, что пригласил их он, но по чьей инициативе уточнять не стал[968].

Касаясь этой проблемы, помощник А. В. Руцкого Андрей Владимирович Федоров заявил в интервью еженедельнику «Собеседник», что баркашовцев «невозможно» было «удалить из Белого дома», так как «были силы, заинтересованные в присутствии Баркашова». А на вопрос, что же это за силы, сказал: «Ну, были определенные круги. Мне трудно так сразу ответить на этот вопрос»[969].

Позднее Р. И. Хасбулатов утверждал, что «пытался сделать все, чтобы избавиться» от баркашовцев, считая, что «их присутствие вредит имиджу Верховного совета, но этому противился А. В. Руцкой»[970]. Между тем есть версия, согласно которой Р. И. Хасбулатов сам пригласил А. М. Баркашова «при посредничестве экс-генерала КГБ Филиппа Бобкова»[971].

По утверждению А. П. Баркашова, он не только был допущен в «Белый дом», но и стал помощником В. А. Ачалова, А. В. Руцкого и Р. И. Хасбулатова[972].

В 1998 г. лидер РНЕ дал интервью А. Проханову, в котором сделал сенсационное заявление, касающееся А. В. Руцкого и Р. И. Хасбулатова и неопровергнутое ни тем, ни другим[973].

Если верить А. П. Баркашову, А. В. Руцкой пригласил его в свою команду «на роль экзекутора»[974]. В чем же должна была заключаться эта роль?

«В осажденном Доме Советов, – заявил А. П. Баркашов, – существовало несколько группировок, которые имели совершенно разные, даже взаимоисключающие стремления. Их объединял только Ельцин. Допустим, Ельцин слетел и они остались хозяевами положения. Что было бы дальше? За Руцким стояла достаточно сильная вооруженная команда, но он хотел и мою, еще более сильную команду, использовать для того, чтобы потом расправиться с теми, кто воспротивится его полновластному президентству. А это были как минимум две трети Верховного Совета и его защитников. И я должен был бы их расстрелять или интернировать»[975].

Невероятно!

По утверждению А. П. Баркашова, с этой же целью он был приглашен и в команду Р. И. Хасбулатова, где ему «отводилась та же самая роль экзекутора. В случае ухода Ельцина конфликт практически сразу бы возник. Планировалось, что 4 октября у нас будет полная победа, а на 6-е я уже имел устный приказ арестовать Руцкого. А сколько бы там полегло из его окружения! Трио силовых министров, подталкивая Хасбулатова на конфликт с Руцким, также вели собственную игру»[976].

Заявление потрясающее!

Получается, что в случае победы парламента «три силовых министра» планировали «обезглавить» и.о. президента, а и.о. президента собирался «разгромить» парламент.

Познакомившись с интервью А. П. Баркашова, я первоначально отнесся к нему с недоверием. Однако 28 мая 2006 г. в беседе со мною бывший офицер милиции С. И. Долженко сообщил, что рядовые баркашовцы неоднократно бросали в адрес А. В. Руцкого, в охране которого, кстати, принимали участие, критические реплики, а однажды заявили, что в случае победы, разделаются с ним в первую очередь[977].

А если верить бывшему начальнику службы безопасности РНЕ Александру Денисову, он предлагал «нейтрализовать Руцкого и Хасбулатова», не дожидаясь, чем закончится противостояние «Белого дома» с Кремлем[978].

По свидетельству Ю. Н. Нехорошева, ему передавали слова баркашовцев о том, если удастся победить, они перестреляют всех находящихся в «Белом доме» «красных офицеров»[979].

Таким образом, баркашовцам отводилась не только роль «пугала», парализуюущего приток к «Белому дому» сторонников парламента, не только роль дестабилизатора среди сторонников парламента внутри «Белом доме», но и роль «бомбы замедленного действия», способной взорваться здесь в случае необходимости.

В связи с этим не могу не привести свидетельство бывшего генерал-майора КГБ СССР, возглавлявшего Училище пограничных войск, а затем работавшего в Управлении пограничных войск Юрия Вениаминовича Колоскова. Наблюдая за происходящим в здании парламента, он обратил внимание на то, что ко всем видным деятелям «Белого дома» были приставлены люди, чаще всего в качестве телохранителей, которых до этого они не знали и которые, получив приказ, могли с ними разделаться и тем самым обезглавить «Белый дом»[980].

Не существовало монолитного единства и среди рядовых сторонников «Белого дома»

«Сейчас, – пишет один из участников тех событий А. Залесский, – официальная пресса много шумит о красно-коричневых, объединившихся вокруг Дома Советов для свержения власти президента. Не было красно-коричневых как единой организованной группы. Под красно-коричневыми я понимаю приверженцев коммунистических идеалов и национальной исключительности. Были красные и коричневые… Красных было гораздо больше. Но разных оттенков: от коммунистов зюгановского толка, доброжелательно относящихся к Православию, до непримиримых твердокаменных марксистов, ворчавших при упоминании о религии и церкви»[981].

«Были и сталинисты, – пишет А. Залесский далее, – в основном люди пожилого возраста, для которых Сталин означает счастливое детство, победу над фашизмом и ежегодные снижения цен. Были, наконец, просто недовольные высокими ценами, ростом преступности, порнографией, обилием спекулянтов и грязью на улицах. Этих с некоторой натяжкой тоже можно причислить к красным, ведь, по их мнению, раньше (при коммунистах) жилось лучше. Но никак не назовешь красными монархистов разных толков, христианских демократов и казаков. Это белые. И были просто граждане России, возмущенные попранием конституции и разгоном плохих или хороших, но избранных народом депутатов. Таких людей, пришедших сюда не по вызову политической партии, а по велению гражданского долга, тоже было немало»[982].

«Чуть ли не каждый подчеркивал, – читаем мы в воспоминаниях Э. З. Махайского, – что пришел сюда не ради защиты Руцкого, Хасбулатова и депутатов, на которых лежит немалый грех за происходящее в стране, а для того, чтобы показать, что мы не быдло, что мы против внедрения в наше общество чуждых нам нравов и ценностей и не хотим быть чьей-то колонией. Практически каждый третий признавался в том, что в августе 91-го года тоже приходил защищать «Белый дом», а сейчас вот раскаивается за свое тогдашнее поведение. Не смогли разобраться, обвели вокруг пальца… Такого рода настроения и мысли преобладали, по моим наблюдениям, у всех костров, возле которых приходилось греться все эти дни»[983].

«Мраморная стена у четырнадцатого подъезда, – отмечает А. Залесский, – сплошь заклеена листовками, ксерокопиями документов съезда, вырезками из оппозиционных газет, а также произведениями народного творчества – карикатурами и сатирическими стихотворениями, главный герой которых – Ельцин. Его изображают увенчанным шестиконечной звездой, с бутылкой водки и стаканом в руках. Постоянные спутники президента – сионисты, американские дядюшки и т. п. Крупными буквами – проклятия президенту, правительству, демократам. Тут же наклеены старые плакаты или газетные листы с изображениями Ленина и Сталина. Российские трехцветные флаги у подъезда заменены красными советскими»[984].

«Читая эти настенные надписи, – пишет А. Залесский – представляешь себе мутные волны с желтоватой пеной, плещущиеся где-то внизу о борт огромного корабля. Корабль российских законов, олицетворяемый Домом Советов! Как хотелось бы, чтобы волны классовой и национальной розни, волны мелкой обывательской злобы и мести (неизбежные в любом государстве) не поднялись слишком высоко и не захлестнули тебя и тех, кто управляет тобой»[985].

«Между группами, придерживавшимися столь различных взглядов, не могло быть полного единства. И в кулуарах Верховного Совета, и на площади перед зданием не раз разгорались жаркие споры, доходившие порой до ругани. И всегда находился кто-нибудь, кто пытался успокоить и помирить ссорящихся: “Не надо, сейчас не до этого! Вот когда победим, тогда будем разбираться между собой”. Не победили… А если бы победили?»[986].

В руководстве парламентом

Когда 24-го в 19.00 народные депу таты собрались вновь, Р. И. Хасбулатов пред ложил завершить работ у съезда[987].

Он был прав. В Белом доме достаточно было оставить членов Верховного Совета. Остальным депутатам следовало разъехаться по своим округам, чтобы на местах организовать массовое сопротивление: митинги, демонстрации, забастовки.

Однако председатель Совета республики В. С. Соколов выступил против этого и поставил вопрос об отставке спикера[988].

Когда его предложение поставили на голосование, оно неожиданно для многих получило большинство голосов. Тогда в поддержку Р. И. Хасбулатова выступили А. В. Руцкой, Б. В. Тарасов и некоторые другие. При повторном голосовании предложение В. С. Соколова не прошло[989].

По утверждению И. И. Андронова, после этого «Соколов продолжал плести интриги, будучи в тайном альянсе с Кремлем». «Все телефоны в здании парламента, – пишет он, – были отключены», только В. С. Соколов «имел телефонную связь», причем не с кем-нибудь, а «с президентской администрацией»[990]. Позднее С. А. Филатов признал этот факт, но отнес его к последним дням переворота[991].

В 21.30 съезд сделал перерыв. Пока Р. И. Хасбулатов совещался с А. В. Руцким и министрами, в «Белом доме» «погас свет»[992]. Как явствует из материалов Комиссии Т. А. Астраханкиной, «министр топливно-энергетических ресурсов Российской Федерации Шафранник Ю. К. по телефону сообщил вице-президенту акционерного об щества “Мосэнерго” Горюнову И. Т. о принятом решении прекратить снабже ние Дома Советов теплом и электроэнергией» еще днем 23 сентября, «после 15 часов». «В тот же день к 19 часам» отключили «3 кабельные линии из 4 имеющихся»[993].

24-го в 22.00 произошло «полное отключение Дома Советов от электроэнергии»[994].

А поскольку в здании парламента была автономная электростанция, работавшая на солярке, «часа через два» заработал «движок», появился «аварийный свет», правда, не во всех помещениях[995].

И тут обнаружился следующий факт. Несмотря на то, что о грядущем перевороте писали и говорили уже более года, несмотря на то, что о существовании указа № 1400 Р. И. Хасбулатову и А. В. Руцкому стало известно за неделю до его обнародования, несмотря на то, что с начала переворота прошло три дня, резервуар для солярки оказался почти пустой. Он был заполнен всего на 10 %[996].

Неужели спикер не знал об этом?

А если знал, почему ничего не сделал для того, чтобы подготовиться к подобному развитию событий?

Когда в 22.10 съезд продолжил работу, Руслан Имранович снова предложил прервать его работу и депутатам, не входящим в состав Верховного Совета, заняться организацией «сопротивления». И снова его предложение не получило поддержки[997].

В 23.40 состоялось совещание, в котором приняли участие В. А. Агафонов, В. О. Исправников, А. В. Руцкой, Р. И. Хасбулатов. Спикер прежде всего поставил вопрос о необходимости единства действий в руководстве парламентом[998].

Далее он заявил, что до сих пор не приведены в действие основные рычаги воздействия на Кремль: армия, регионы, массовые выступления в Москве и поставил ряд конкретных практических задач: «Надо организовать крупные митинги в разных районах Москвы. Пусть за это возьмутся Соколов и Абдулатипов: возглавит эту работу Агафонов»[999].

«“Полной победы” достигнуть невозможно – заявил спикер, – это надо понять. Нужен разумный компромисс. Но он возможен, если сумеем опереться на армию, хотя бы на какие-нибудь подразделения, которые придут сюда из аявято верности Конституции и на массовые выступления москвичей»[1000].

По всей видимости, именно тогда или же сразу после этого совещания были приняты два принципиально важных решения: организовать в ближайшее воскресенье, 26 сентября, общемосковский митинг протеста (он был назначен на 12.00), а 27-го с 15.00 начать «всероссийскую политическую стачку»[1001].

Не ранее 24 – не позднее 25 сентября А. В. Руцкой выступил с обращением к москвичам. Он призвал их принять 26 и 27 сентября участие «в акциях протеста, гражданского неповиновения». «Организуйте пикеты, марши и демонстрации, – говорилось в обращении, – проводите предупредительные забастовки». «Добивайтесь прекращения информационной блокады! Верните радио и телевидение в руки российского народа!». «Кремль должен принадлежать России, а не Ельцину». А. В. Руцкой призвал москвичей явиться 26 сентября к 12.00 на митинг у Дома советов, 27-го принять участие во всеобщей политической стачке[1002].

По всей видимости, тогда же появилось подобное обращение к работникам силовых ведомств. А. В. Руцкой призвал их тоже принять 26 сентября участие в общемосковком митинге протеста, а 27-го во «всероссийской политической стачке». «26 сентября 1993 г. – говорилось в обращении, – начнется активное пикетирование учреждений средств массовой информации, прежде всего радио и телевидения с требованием добиться правды о событиях в стране»[1003].

Таким образом, только на четвертый день переворота, когда момент в значительной степени был упущен, «Белый дом» решил перейти к активным наступательным действиям. Успех этих действий во многом зависел от Штаба сопротивления под руководством Ю. М. Воронина, созданного вечером 21 сентября, и трех общественных организаций: КПРФ, ФНС и ФНПР.

Ю. М. Воронин издал две книги воспоминаний. Однако самого главного, чего ожидали от него читатели, освещения деятельности возглавляемого им Штаба, мы в них не найдем[1004]. Не удалось мне получить сведений о деятельности этого штаба и от тех лиц, которые должны были в нем участвовать[1005]. Это наводит на мысль, что штаб существовал только на бумаге или же в воображении спикера.

Позиция и деятельность КПРФ в эти дни пока не известны. Мое обращение к Г. А. Зюганову с просьбой сообщить, что делалось руководством возглавляемой им партии в связи с подготовкой к общемосковскому митингу и общероссийской забастовке, осталось без ответа[1006].

Знакомство с «Правдой» и «Советской Россией» показывает, что оба издания занимали последовательную антикремлевскую позицию, но никаких конкретных предложений на их страницах вы не найдете. Не найдете даже в порядке информации рассматриваемых обращений А. В. Руцкого. Это дает основание думать, что никаких конкретных решений, связанных с организацией общемосковского митинга и всеобщей стачки ЦИК КПРФ не принимал.

Очень странно повел себя и Фронт национального спасения, на который еще год назад возлагалось столько надежд. На протяжении всего переворота Политсовет ФНС не собирался ни разу[1007]. Ни разу не собрались и его сопредседатели[1008].

По свидетельству И. В. Константинова, после 21 сентября регулярно заседал лишь Исполком Политсовета ФНС[1009]. Однако и его заместитель Валерий Марксович Смирнов[1010], и член Исполкома Николай Олегович Сорокин[1011] утверждают, что официальных заседаний Исполкома (с необходимым кворумом, повесткой дня, ведением протокола, записью принимаемых решений) не было.

Насколько удалось установить, Исполком собирался в следующем составе: И. В. Константинов, В. М. Смирнов, Н. В. Андрианов, В. Скурлатов и Н. О. Сорокин[1012]. Бывали на этих заседаниях: помощник И. В. Константинова – Артем Юрьевич Артемов, его секретарь Татьяна Артюхова. Иногда заходили М. Г. Астафьев, А. М. Макашов, Н. А. Павлов[1013].

Когда я задал И. В. Константинову вопрос о причинах бездеятельности ФНС, он заявил, что к осени 1993 г. руководство ФНС оказалось парализовано существовавшими в нем разногласиями между а) национал-патриотами, б) комунистами и в) демократами – государственниками[1014]. Эти разногласия дали о себе знать уже на Втором конгресе ФНС 24–25 июля[1015].

Другой причиной раскола, кроме идейных разногласий, И. В. Константинов назвал особую позицию КПРФ, которая, являясь наиболее массовой организацией, входившей в ФНС, после своего второго восстановительного съезда стала претендовать на руководящую роль в ФНС. Поэтому почти на каждом заседание Политсовета поднимался вопрос о переизбрании его руководства[1016].

Были и другие причины.

Деятельность любой политической организации зависит от ее кредиторов. Поэтому во время встречи с И. В. Константиновым я задал ему бестактный вопрос: «Кто финансировал ФНС?». Илья Владиславович не стал выкручиваться и откровенно заявил: «Не скажу».

А когда я стал рассуждать на эту тему и высказал мнение, что, по логике вещей кредиторов ФНС следует искать среди рождавшейся национальной буржуазии, он заметил: «Не только». И добавил: «К тому же нужно учитывать, как формировалась наша национальная буржуазия».

Тогда я задал другой, еще более бестактный вопрос: «А кто такой Виталий Наседкин?». И получил ответ: «Мой друг»[1017].

Чтобы понять смысл моего вопроса и прозвучавшего ответа на него, необходимо учесть, что с 1992 г. Виталий Николаевич Наседкин возглавлял Фонд поддержки демократических реформ, а в 1993 г. являлся советником В. Д. Зорькина. Между тем тогда в журналистских кругах говорили, что именно Виталий Николаевич был кредитором ФНС[1018].

Когда я обратил внимание И. В. Константинова на этот факт, он ответил: «Об этом Вам лучше всего спросить самого Виталия»[1019]. А когда на этот же вопрос мы вышли в разговоре бывшим членом Исполкома ФНС Н. О. Сорокиным, «подобные слухи» он комментировать отказался[1020].

Решив воспользоваться советом И. В. Константинова, я позвонил В. Н. Наседкину. Однако ни в июне, ни в августе, ни в октябре 2006 г., во время своих приездов в Москву, я так и не смог встретиться с ним. Наш разговор по телефону выглядел примерно так: «Позвоните завтра». «Перезвоните в конце недели». «Давайте созвонимся в понедельник». «Сегодня у меня уже все занято». Дважды мы договаривались о встрече. И дважды «непреодолимые препятствия» не позволяли нам встретиться.

Если же ходившие в свое время в журналистских кругах сведения о причастности Фонда подержки демократических реформ к финасированию ФНС соответствуют действительности, получается, что к созданию ФНС имел отношение Кремль.

Этот факт подтвердил в беседе со мной М. Н. Полторанин. По его словам, когда рухнул Советский Союз и началось реформирование России, он выступил с идеей создания оппозиции. На мой вопрос «зачем» Михаил Никифорович развел в сторону руки и сказал: «У самолета должно быть два крыла. У власти должна быть оппозиция»[1021].

М. Н. Полторанин объяснил это интересами демократии. Однако, на мой взгля, смысл такой политики Кремля был в другом. Поскольку «шоковая терапия» вела к росту оппозиционных настроений, самым разумным для власти было подключиться к объединению недовольных, чтобы иметь управляемую оппозицию. Когда нужно использовать ее для давления на Запад, когда потребуется, нейтрализовать ее.

В связи с этим бросается в глаза следующий факт.

В организации ФНС принимал участие бывший офицер ПГУ КГБ СССР, «ветеран разведки» Николай Владимирович Андрианов. Тот самый, который 22 сентября стал помощником В. П. Баранникова.

По свидетельству И. В. Константинова, в 1992 г. Николай Владимирович сам явился к нему и, не скрывая своего прошлого, предложил услуги. И хотя на первых порах не играл особой роли, со временем занял в окружении И. В. Константинова такое положение, что некоторые стали считать его одним из друзей лидера Фронта национального спасения[1022]. После Первого же конгресса ФНС Н. В. Андрианов вошел в состав Исполкома ФНС и стал заместителем председателя[1023]. Именно Исполком рекомендовал Н. В. Андрианова В. П. Баранникову в качестве помощника[1024].

Не позднее 23 сентября в «Белом доме» возник «Комитет из представителей партий и организаций, поддерживающих Верховный Совет». Кто именно в него входил, кто его возглавлял, где он располагался и чем занимался, мы до сих пор не знаем. По свидетельству А. И. Колганова, вся деятельность этого комитета свелась «к обсуждению политической ситуации»[1025]. Дискуссионным клубом назвал этот комитет и И. В. Константинов[1026]. Иначе говоря, комитет не играл не только руководящей, но даже координирующей роли.

Успех всеобщей стачки и общемосковского митинга прежде всего зависели от ФНПР. Первоначально ее лидеры выразили поддержку идее подобной стачки. Однако когда от общих разговоров на эту тему руководство «Белого дома» перешло к делу, о ФНПР «забыли». По свидетельству И. Е. Клочкова, ни в каких конкретных обсуждениях о подготовке к всеобщей стачке он не участвовал, не участвовал ни в создании руководящего центра этой стачки, ни в составлении упоминавшихся обращений А. В. Руцкого[1027].

Между тем именно тогда в позиции лидеров ФНПР стали намечаться принципиальные перемены. Когда я задал С. А. Филатову вопрос о причинах этого, Сергей Александрович ответил: «Мы с ними работали». От ответа на вопрос, в чем именно заключалась эта «работа» Сергей Александрович уклонился[1028].

Однако кое-что о ней сказать можно. Как только в Кремле стало известно о выступлении руководства ФНПР с осуждением переворота, все телефоны в его офисе на Ленинском проспекте замолчали[1029]. Исполком ФНПР сразу же потерял оперативную связь не только с провинцией, но и предприятиями и учреждениями столицы.

Затем состоялся разговор И. Е. Клочкова с В. Ф. Шумейко. Лидеру ФНПР было заявлено, что занятая руководством федерации профсоюзов позиция может повести к расколу федерации, Кремль вынужден будет лишить ФНПР собственности и заморозить ее банковские счета. А поскольку Исполком Совета ФНПР проявил несговорчивость, последовал указ Б. Н. Ельцина об изъятии из ведения профсоюзов Фонда социального страхования, на счету которого находились почти все профсоюзные деньги[1030].

«В прессе и в близких к правительству кругах» появились сведения, что Кремль рассматривает вопрос о необходимости «роспуска центральных органов ФНПР вплоть до прекращения деятельности всех профсоюзов этой системы, конфискации их имущества и собственности, а также запрещения сроком на год любых забастовок и коллективных акций протеста»[1031].

Не ранее 23 – не позднее 24 сентября руководство ФНПР собралось в Балашихе, чтобы здесь вдали от посторонних глаз обсудить дальнейшую тактику. Рассматривался и вопрос о всеобщей политической стачке. И тут руководитель столичных профсоюзов М. В. Шмаков заявил, что московские рабочие не хотят бастовать. Подобную же позицию занял лидер петербургских профсоюзов Е. И. Макаров[1032].

Ситуация в Москве и Петербурге действительно была непростая.

Во время апрельского референдума из 4,4 млн. москвичей явившихся к урнам, против досрочного переизбрания президента проголосовали 2,8 млн. чел., то есть почти две трети избирателей, доверие его политике выразили 3,1 млн., а доверие самому президенту 3,3 млн., в то время как за досрочное переизбрание парламента проголосовало 1,9 млн., а в его поддержку высказалось только 0,8 млн. человек[1033].

Однако нельзя не учитывать, что 1,7 млн. москвичей занимали в отношении парламента нейтральную позицию, 2,5 млн. проигнорировали референдум[1034]. Поэтому он показал не только то, что парламент не пользуется поддержкой большинства жителей столицы, но и то, что большинство из них не поддерживают президента и его политику.

Такая же картина наблюдалась и в Петербурге[1035].

Исходя из этого, можно утверждать, что судьба парламента во многом зависела от того, сумеет ли он объединить вокруг себя всех своих стороников (а их было в столице около миллиона), сумеет ли он привлечь на свою сторону колеблющихся москвичей.

Поэтому М. В. Шмаков и Е. И. Макаров явно «поторопились» со своим заявлением. И если Кремль вел «работу» с кем-то из лидеров профсоюзов, то, видимо, прежде всего с ними[1036].

Была сделана попытка обсудить вопрос о всеобщей стачке с представителями отраслевых профсоюзов. Сылаясь на настроения рабочих, они тоже в своем большинстве отказались поддержать эту идею. По словам И. Е. Клочкова, такое развитие событий было для него шоком. Тогда впервые у него возникло желание подать в отставку[1037].

Еще менее «Белый дом» мог рассчитывать на другие профсоюзные организации. 27 сентября «экстренная конференция объединения профсоюзов России Соцпроф призвала свои организации «воздержаться от участия в каких-либо всеобщих политических стачках», а «Конфедерация свободных профсоюзов России (КСПР)» открыто выразила поддержку Б. Н. Ельцину[1038].

Это свидетельствует, что, призывая к всеобщей стачке, А. В. Руцкой не получил поддержки массовых общественных организаций.

Когда я обратился к бывшему тогда редактором газеты «Коммунист Ленинграда», В. М. Соловейчику с вопросом: поступали ли в эти дни какие-либо директивы об организации всеобщей стачки из Москвы в Питер, он ответил: не помню[1039]. Подобный же ответ дал мне и один из активистов профсоюзного движения в Питере В. Д. Лобок[1040].

По свидетельству И. В. Константинова, он участвовал в каком-то обсуждении вопроса о всеобщей стачке, но не помнит, чтобы оно завершилось созданием штаба по ее подготовке. Во всяком случае, он, лидер ФНС, в него не входил[1041].

Во время этого обсуждения, И. В. Константинов попросил, чтобы ему были даны полномочия Верховного Совета на организацию стачки в Москве. В таком случае он обещал вывести рабочих на улицы. В этой просьбе руководство парламента ему отказало, так как главные свои надежды Р. И. Хасбулатов возлагал на переговоры[1042].

Подобной же была позиция руководства «Белого дома» и в отношении армии.

Как вспоминала С. Умалатова, «после 22 сентября офицерам, дежурившим при Руцком, звонили из воинских частей, предлагали помощь, боевую технику, которую хотели выставить вокруг Белого дома», но «на это Руцкой отвечал: «Нет необходимости». «Рассказывали и о том, как прибывали к руководителям парламента и А. В. Руцкому посланцы воинских частей с решениями офицерских собраний в поддержку конституции»[1043].

По свидетельству питерского журналиста Ю. А. Нерсесова, в первые дни офицеры и генералы шли с предложениями своих услуг в «Белый дом» «косяками», но от их услуг отказывались[1044]. Свидетелем одной из таких сцен был Н. С. Афанасьев. В его присутствии неизвестный ему генерал-майор предложил выделить для охраны «Белого дома» роту на бронемашинах, но А. В. Руцкой заявил: «Пока не надо»[1045].

«Люди поддержали нас. – вспоминает В. А. Ачалов, – Последовали звонки из воинских частей. Находились горячие головы, готовые выступить немедленно, прибыть в Москву с оружием. Я им советовал не принимать никаких мер. В стране не должно было быть беспорядков. В момент, когда начинается двоевластие, любой эксцесс может привести к трагическим последствиям»[1046].

«Генерал Ачалов, – утверждает В. Домнина, – которому на пятый день блокады удалось связаться по радио с войсками уговаривал их не идти на подмогу парламенту», так как опасался гражданской войны[1047].

2 октября в интервью «Московским новостям» В. А. Ачалов заявил: «Руцкой приказал мне принять все меры, чтобы не спровоцировать раскол в армии… Наши люди разъехались по воинским частям, командиры которых были готовы вывести войска на улицу и предупредили их, чтобы они этого не делали. Я военный человек и понимаю, что раздел армии на «наших» и «ненаших» неминуемо ввергнет страну в гражданскую войну»[1048].

«Мне, – утверждает А. Дунаев, – лично звонили многие начальники областных УВД и спрашивали, нужны ли войска. Я просил их войска не посылать, а наводить порядок на местах. Спокойствие провинции – это, я считаю, главное, чего добились расстрелянный Верховный Совет и я лично»[1049].

В беседе со мною 29 августа 2006 г. А. Ф. Дунаев не только подтвердил это, но и заявил, что свою задачу он видел прежде всего в том, чтобы не допустить гражданской войны. «Вы не верил в возможность победы парламента» – поинтересовался я. «Нет, – ответил Андрей Федорович, – если бы гражданская война началась, народ в своем большинстве поддержал бы «Белый дом», а не Кремль[1050].

Но тогда получается, что те обращения к армии, с которыми В. А. Ачалов, А. В. Руцкой и Р. И. Хасбулатов выступили 22 и 23 сентября имели чисто декларативный характер.

Выводы делайте сами.

Но дело не ограничивалось этим.

«Ни руководство Верховного Совета, ни и.о. Президента, ни вновь назначенные руководители Министерств, – пишет один из защитников «Белого дома», – не приложили усилий для организации целенаправленного сопротивления режиму», более того, они даже не пытались хоть как-то организовать своих стороннников, приходивших к «Белому дому»[1051].

По некоторым данным, за день 23 сентября «через площадь» у «Белого дома» прошло около 150 тысяч человек[1052]. Однако никто не вел с ними работы и даже не попытался использовать их как «армию подержки» парламента. Люди приходил и уходили, в результате около 21.00 здесь перед Домом Советов находилось всего лишь около 12 тысяч человек, меньше, чем накануне[1053].

«Белый дом» не использовал даже те инициативы, которые шли снизу. Оставленные без организации люди, приходившие к Дому Советов, сами стали создавать «цепочки оповещения» друг друга для передачи информации и для экстренного сбора на Краснопресненской набережной[1054].

Разогнав парламент, Б. Н. Ельцин и его окружение сразу же начали идеологическую войну против «Белого дома», обрушив на население страны потоки дезинформации. Одновременно был прекращен выход в эфир телевизионной программы «Парламентский час», отключено «Парламентское радио»[1055]. И если 23-го подготовленный накануне номер печатного органа Верховного Совета «Росийской газеты» вышел в свет, то с 24-го газета выходить перестала[1056].

Между тем, как пишет В. И. Анпилов, в руках парламента оставались «огромные издательские возможности типографии Верховного Совета». Их можно было использовать для контрпропаганды. Однако они «использовались только для распечатки многочисленных резолюций, принимаемых Съездом депутатов Верховного Совета. О массовом издании листовок для москвичей никто не думал, хотя, как мне говорили рабочие типографии, они готовы были выполнить любое задание в любое время суток»[1057].

Это не совсем так.

«От имени и.о. президента, парламента, отдельных депутатов, политических организаций оппозиции, – вспоминает В. Л. Шейнис, – один за другим следовали призывы к рабочим, трудовым коллективам, военным, молодежи, студентам, женщинам. Ученым Академии наук, работникам министерств, отдельным москвичам, к прихожанам православных храмов и т. д. – кажется не была забыта ни одна категория граждан»[1058].

Призывы облекались в форму листовок[1059]. Однако, по свидетельству В. И. Анпилов, до адресатов они не доходили: «…Наши пропагандисты у проходных ЗИЛа, АЗЛК, металлургического завода «Серп и Молот», – пишет он, – обнаружили, что московские рабочие судят о конфликте вокруг Верховного Совета только по передачам проельцинского телевидения»[1060].

Из этого В. И. Анпилов делал вывод, что листовки печатались в слишком малом количестве. «Трудовая Россия» потребовала увеличить тираж листовок. Но отклика со стороны руководства парламента это требование не получило[1061].

Между тем находившийся в эти дни в «Белом Доме» петербургский журналист Юрий Аркадьевич Нерсесов обратил внимание на то, что типография Верховного Совета печатала листовки в огромном количестве. Некоторые кабинеты в буквальном смысле этого слова ломились от них. Однако вместо того, чтобы распространять листовки по городу, чтобы отправлять их в провинцию, Верховный Совет ограничивался только тем, что раздавал их митингующим возле Белого дома[1062].

«Никто, – пишет А. И. Колганов, – всерьез» не пытался «превратить тысячи митингующих на площади в распространителей листовок, что могло резко поднять эффект листовочной кампании»[1063].

Получается, что кто-то лишь делал вид, что ведет агитационную работу. Между тем от этой агитации во многом зависела и судьба объявленного на 26-е общемосковского митинга, и судьба назначенной на 27-е всеобщей политической стачки, и судьба самого парламента.

В то же время руководство парламента становится на путь дезинформации, которая превращается в своеобразный допинг для поддержания настроений среди сторонников Верховного совета.

Так, не ранее 24 – не позднее 25 сентября в своем обращении к силовым ведомствам, А. В. Руцкой в полном противоречии с действительностью заявил: «Нас поддерживает Сибирский военный округ, Приволжский военный округ, Ленинградский военный округ. Уже десятки дивизий, частей и соединений заявили протест против антиконституционных действий»[1064].

А в ночь с 24 на 25 сентября Ю. М. Воронин сообщил, что «к Дому Советов пришел большой отряд офицеров и солдат и он решил развернуть полевые кухни. Кроме того, добавил оратор, поступила масса телеграмм и телефонных звонков от военнослужащих, решивших выступить на защиту ВС». Очень скоро выяснилось, что это тоже была дез информация.

Когда Р. И. Хасбулатов спросил В. А. Ачалова, «где же обещанные им войска, генерал парировал: «Там же, где и ваши обещанные трудовые коллективы»[1065].