2-герой-2

Глава 15 БОФОР, ВАШЕСТВО!

Каждое утро — Збышек не знал точно, утро ли, но не пытался узнать — с лязгом и потрескиванием, чрезвычайно сложно, стены и потолок камеры раскрывались. Движения камеры напоминали Збышеку, как в начальной школе, то ли в первом, то ли, вообще, в нулевом классе, на уроках приложения они сворачивали под руководством доброго классного автомата розы из пластиковых разноцветных листочков… розы очень похоже раскрывались, стоило потянуть вниз за специальный стебелек… Збышек очень редко предавался отвлеченным воспоминаниям, но сегодня, здесь, сейчас — все равно больше нечем было себя занять…

Камера раскрывалась, мгновенно улетучивался скопившийся за ночь запах лекарств, и было светло, и небо по-прежнему бежало слева направо, и Збышек поспешно зажмуривался, избегая головокружения.

— Заключенный Какалов, — говорил из-за век охранник.

— А куда я денусь, — говорил Збышек, не открывая глаз.

— Завтрак и прием лекарств, Какалов, заключенный.

— Ну давайте, давайте, — торжествуйте, празднуйте… — говорил Збышек, и кровать, содержащая его в плотных тенетах, поднимала изголовье, а руки получали определенную свободу, правая побольше, левая поменьше. Збышек разжмуривался. Пятна медленно пропадали из глаз.

— Как сам себя самочувствие? — спрашивал охранник безразлично. В этот момент он неизменно стоял над койкой, чуть нагнувшись, рассматривал узлы и крепления на одеяле.

— А вы что, врач? — неизменно отвечал Збышек, и до самого обеда больше никто не произносил ни слова, обращенного друг к другу. Охранник, удостоверясь в незыблемости кокона, занимал обычное положение — садился в кресло, а Збышек начинал очередной печальный день.

К койке, стоящей на металлической платформе (а платформа возвышалась над поверхностью планеты на добрых пять метров) подкатывался справа столик с едой на подносе и коробочкой с пилюлями. Збышек не мог видеть, откуда возникает столик, скорее всего его выносит микролифт из-под пола, и не мог видеть, как поднимается на платформу охрана, скорее всего по лестнице, укрепленной на створке камеры, что была в сомкнутом положении стеной за изголовьем койки. В любом случае, охранник подходил сзади, а кресло, в котором он сидел весь день до вечера, когда камера закрывалась, стояло направо от Збышека — легкое, вероятно удобное, пружинистое — мгновенно можно встать, почти не напрягая спины, — сложное переплетение металлических полос.

И никакой электроники. Збышек чувствовал только пару электромоторов, магнитный привод койки, автоматический магнитофон, — все это управлялось не иначе как механическим часовым механизмом. Збышек чувствовал обостренно и жадно, и наверняка, что в радиусе ста миль не работал ни единый компьютер. Разве что телевизор без обратной связи. Да какие-то еще обесточенные системы за холмами.

Выходило, что Збышека заперли не хуже, чем если бы залили бетоном. Даже радиосвязь вблизи от него не использовалась, на шее у охранника висел мегафон, с помощью которого охранник общался с караулкой, отстоящей от камеры на две сотни метров прямо напротив глаз Збышека: десятиметровая вышка с квадратной кабиной и опоясывающей ее площадкой, с постоянно торчащим на ней человеком с ружьем и биноклем, и еще стояла там на треноге телекамера. Збышек иногда улыбался камере, а иногда, от скуки, беззвучно, преувеличивая артикуляцию, страшно ругался, богохульствовал и оскорблял национальные чувства наблюдателей. Иногда Збышек пел, особенно в минуты, когда препараты принимались шептаться между собой внутри его головы, пел, как правило "Королева мертва, да здравствует труп, я люблю королеву", или песню Дона "Похерь, что херится", одним словом, матерные песни Збышек пел, единственно таким манером выражая свой протест. С охранником же он никогда не ругался, потому что не было смысла: отдежурив свои двенадцать часов и сменившись каждый конкретный вертухай больше на пост не выходил; разумно; за столь короткий срок проинструктированного и подготовленного человека невозможно выбить из равновесия или подкупить.

Збышек различал охранников по росту, не по голосу: все они разговаривали по-русски одинаково неправильно, с резким акцентом, нивелирующим тембры голосов, кроме того, нос и подбородок каждого скрывал респиратор; очки скрывали глаза и лоб, а поверх всего сидела неглубокая каска. Черная пластинчатая форма, иглоукалыватель на боку — ни знаков различия, ни знаков рода войск. Скорее всего наемники, внутренние войска, краснопогоннички с какого-нибудь Принстона, горцы. Законные бандформирования.

Небо вечно бежало слева направо, буро-сизое, с редкими прогалинами, где была синь и солнце. Микропогодная установка, полагал Збышек, висела на орбите. Дорогое удовольствие для наведения пасмурного настроения на душу одного заключенного, но кто-то считал, что заключенный того стоит. Збышек не мог не отдать должного людям, его пленившим: в проблеме они разбирались отменно.

Небо бежало. В отличие от охранников, погода никогда не менялась. Платформа стояла в мертвой для ветра зоне, ни единой капельки с неба не падало, отличное от стандарта тяготение компенсировалась койкой, и Збышек не понимал, прошел ли месяц, прошел ли год. Насколько Збышек мог судить — и насколько у него сохранялось еще желание хоть как-нибудь хоть о чем-нибудь судить — по крайней мере неделя прошла с момента водворения его на неизвестной планете. Строго говоря, будь Збышек в нормальном состоянии, конкретные обстоятельства, окружавшие его, здорово могли польстить ему: чудовищное нарушение прав человека, немерянные деньги на охрану — кому угодно такое польстит, "Spectre versus All", и так далее, вот только латинское «верзус» до ужаса созвучно музыкантским «верзо», «верзало», "верзать"…

Следственные действия, чинимые над ним, заключались единственно в том, что Збышека пичкали таблетками, словно теща любимого зятя блинами на масленицу. Збышек, в обозримом прошлом — личарда профессиональной наркоманки, недурно разбирался в изменяющей сознание химии и отлично понимал, что за таблетки и зачем, и даже — почем. От имеющегося понимания Збышек был в ауте. Систему отрицательных нейролептиков (28 четвертьграммовых таблеток за 10–12 дней) в него засунули за два дня, сейчас в самом разгаре была сложнейшая для усвоения система «кактусных» (безопасный режим — 50 драже за 5 дней), которую, судя по всему, гнали в три раза быстрее, а ожидать в недалеком будущем следует самого главного — ста кубов "сопли-вытри-ляг-на-стену", ЦТБК-112, внутривенно, и хорошо, если с новокаином, а не с более дешевой водой… Збышек даже боялся фантазировать на тему, за сколько времени в него эти сто кубов будут закачивать. И пациент готов, причем, скорее мертв, чем жив, вот и проводи гипнобурение с любого уровня сознания с минимальным количеством помех. Только вот что с пациентом потом будет… Впрочем, потом его нетрудно просто закопать, — обездвиженного на сто процентов, — где-нибудь поблизости, в окрестностях.

Одно было хорошо — не кормили овсянкой. Збышек сразу решил — хоть раз принесут овсянки — сразу всех выдаст, скажет, где партизаны и где собака зарыта. Кормили мясными кашами, неплохо приготовленными… Поили молоком. Полагалось и курево.

Збышек подвигал руками, проверяя — не отсохли ли они. Оказалось — нет, еще не отсохли. Ночью койка полностью обездвиживала Збышека, сама меняла ему подгузники, массировала и предохраняла от пролежней. Раз в день койка читала — пару глав из Католической Библии. Скорее всего, ее просто забыли перепрограммировать.

Збышек неторопливо переместил кастрюльки со столика на колени. Время приема пищи не ограничивалось. Открыл самую большую, с цифрой 1 на крышке. Запахло. Рисовая размазня с острым тертым мясом, сверху залитая сыром. Съедобные пакеты с хлебом. Пища для невесомости, наверняка с какого-нибудь аварийного склада в Пространстве. Похоже, что планету открыли и оборудовали специально для содержания на ней опасного Галактического преступника Какалова. Снабжение хреновое. Аварийное.

Збышек съел все, что было на тарелке. Какой смысл отказываться? А таблетки, которые так или иначе придется проглотить, тяжелы на голодный желудок. Ничего, когда-то все кончается. Дона бы сюда, или Нурминена, а того пуще — саму Хелен Джей, пьяную и с пистолетом…

Вторая тарелка содержала капустный, с чесноком, салат. Збышек пожалел, что сразу не открыл ее: перемешать бы с размазней — не в пример бы легче проскочило. Сжевав и салат, Збышек запил завтрак молочным коктейлем. Выкурил трогательную безникотиновую папироску.

— Примите таблетки, — сказал охранник и приблизился. Збышек свалил тарелки на столик, взял с подноса горшочек с пилюлями, повертел в пальцах, покосился на охранника и высыпал его содержимое в рот. Проглотил. Запил. Потом открыл пасть и подставил ее охраннику для проверки — так уж повелось. Охранник оказался ретивым. Аденоидного стриптиза ему оказалось недостаточно. Он полез пальцами Збышеку в рот. Такого еще не было. Фома несчастный, неверующий. Збышек немедленно укусил. Сволочь, лапами своими!

— Ай! — закричал охранник и, отдернув руку, замахнулся. Это был рефлекс. И это была ошибка. О, подумал Збышек, развлечение. Он поймал охранника за руку и сломал ему палец. Мгновением позже койка превратилась в завязанную смирительную рубашку. Збышеку оставалось только следить за приятными — уже слегка замедленные начавшим действовать препаратом — движениями охранника, а также слушать его неуставные восклицания. Еще через мгновение изголовье койки вернулось в горизонталь и Збышек стал смотреть на небо. Спазмы и патетика охранника веселили его больше. Однако звук не пропал.

"Кактусные" замедляли внешние движения, но звуки Збышек воспринимал в нормальном темпе, и ему очень хотелось в такт ругательствам охранника подхлопать в ладоши. Жаль, что нельзя. А то, глядишь, и спели бы, не хуже Маллигана. Любопытно, Дона здесь же держат, или открыли для него еще одну планету? В хорошее мы время живем.

— Токтаев, что случилось? — принесся искаженный мегафоном вопрос. Охранник Токтаев принялся причитать в свой мегафон. Дурак, подумал Збышек благодушно. Ведь же сам виноват. Интересно, а когда я в последний раз чистил зубы? Бедняга Токтаев! Отравится и умрет! Я же ядовитый стал, я же покончить самоубийством, как змея в том анекдоте, могу! Да-а, Токаев, шляпа ты в респираторе, вот и все, и больше ничего. А разнообразный выдался денек! Может еще что произойдет? Это я предчувствую? Я же под «кактусом» должен весь заостриться, устремившись разумом в грядущее… А сейчас заболит голова…

Голова заболела, где-то за глазами, койка тотчас, следуя зарубке на таймере, покачнулась и Збышек встал торчком. Прошло сколько-то времени, кровь потихоньку отлила от глаз, толчки прекратились и Збышек разглядел, что на платформе уже двое, а спустя минуту расслышал:

— …он у меня!

— Иды, иды отсюда, брат! От греха! Что с гад взят, иды отсюда, брат.

— Я его найду, я ему всэ палец сломаю!

— Иды брат, иды, я подежурю за тебе!

— Другой раз не сделай так, гадюк, гюрза!

Это он мне, подумал Збышек. Он понятия не имел, какое у него сейчас выражение на лице, мышцы слушались плохо, но он постарался придать тому, что было, еще большую язвительность и удовольствие от происходящего. Вероятно, удачно. Пауза. Тремя тонами выше:

— Убью его!

— Ц, ц, ц, брат, иды, иды, вон смотри, Ечиев гляди суда в бинокл. Иды, брат!

— Я его плюну в глаза! Я спать не могу тепер! Кушать не могу!

— Токтаев, Мешиев, прекратит балаган! — прокричали от караулки в мегафон. — Токтаев, сюда иды! Беги иды!

— Ест, господин майор! Я т-тебе, с-сук предательский, потом найдет! Микаэл Токтаев меня зват, з-запомни смерт свой гдэ! А-а-а!

— Очень, очень, — ответил Збышек. — Буду рад. Всего доброго.

— Всо, брат, иды!

Поврежденный, с рукой под мышкой, скрылся из поля зрения. Заменивший его родственник, также в черном, но без каски — не успел, видно, напялить, — пододвинулся к Збышеку и произнес:

— Скоро ты сдохнет!

— А ты успел пописать? — спросил Збышек. — Смена только началась, а с поста сходить нельзя. Да что там, садись, вот как раз кресло. Только не лезь ко мне руками в рот, сука, песья кровь, сын слонихи.

Вот сейчас я получу в рыло, подумал Збышек. Любопытно, чего мне неймется?

— Как мене сказал?.. — растеряно спросил охранник Мешиев. — Мене, Беку Мешиеву так сказал? Да я тебе сам сейчас ухо отрежу и в глотке засуну, собака!

Вот, блин, идиот, сказал Збышек. Это их, оказывается, так легко довести? Вот, блин, жаль, раньше не знал. Сколько развлечений упустил. Ладно, Бек Мешиев, давай снова дружить.

— Стой, Бек Мешиев! Я не узнал тебя, брат! Остановись! Прости мне, как аллах простил этому… ему простил! Мне показалось, что ты — не Бек Мешиев, а Так Лобков с планеты Африка! Туман застлал мне глаза! — закричал Збышек, изображая ужас и дергая головой. — Это не ты, а Так Лобков с планеты Африка — сын слонихи с песьей кровью! Он негуманоид!

— Я — гуманоид, — произнес Бек Мешиев, остановленный неожиданным приступом красноречия пса в койке. — Я — настоящее гуманоид, я тебе больше не повторю, сейчас помни!

Господи, я умру сейчас, подумал Збышек, давя «смехотунчик». Первая волна, «зеленая» в мозгу его рассеялась, а «красная» только собиралась. Подташнивало — все согласно анамнезу.

— Пощади меня, Бек Мешиев, не отрезай мне ухо! — продолжал Збышек. Посреди фразы он начал икать, и это оскорбило Бека Мешиева больше всего. Но он сдержался.

— Мешиев, что там за на хер?! — заорали в мегафон. — А ну, кончать!

— Помни! — с выражением молвил охранник, сдул ноздри и сел в кресло. Збышек перестал о нем думать. Ну вот, развлекся, пшек. Расслабился. Спать охота, но таблетки разбудят — такая сволочь… Ну ладно, Призрак, день начали недурно, чем дальше-то займемся? Никогда в жизни не посмотрю больше на небо. Икота, пся крев, сволочь…

Эх, Дона бы сюда!..

Фон Марц, закутанный в черное от колен до глаз, сделал над «зоной» круг, рассматривая ее в оптический усилитель. Его личный шаттл "Тысячелетний Сокол" вошел в атмосферу N-0971/6 с полюса. Фон Марц приказал «Бисмарку» финишировать именно над полюсом. «Сокол» крался над планетой словно на цыпочках, с включенным камуфлятором Баймурзина, и только из стратосферы бросил вниз короткий сигнал "я — свой".

"Зона" представляла собой «поляну» на безымянном плоскогорье, ровно посреди меньшего из двух материков N-0971/6. Вагон-камеру с заключенным установили в центре «поляны», к югу от нее стояла вышка, врезаясь в основание пологого холма, а за холмом, в большой лощине бледно светились временные казармы «иглу-800», содержащие в себе караул. В тылу казарм маскировочная сетка скрывала танк с аппаратурой жизнеобеспечения «зоны». Наскоро выжженная взлетная полоса. Комплекс "земля — космос" на гусеничном ходу, выключенный, с зачехленной пусковой установкой.

С орбиты шаттл фон Марца снял киберпилот, но в тридцати километрах от поверхности фон Марц отобрал управление и обесточил всю интеллектронику, какая только была на борту "Тысячелетнего Сокола". Сразу нарушилась температура в кабине, но фон Марц, не обращая на сквозняк внимания, завел шаттл на посадку. В километре над холмами вдруг наступил вечер, фон Марц поспешно выключил вспыхнувшие автоматически посадочные прожектора. Скорость понизилась, взлетная полоса выскочила из-за холмов и мягко и нестрашно полетела навстречу, задрожали на экране блики фонарей-приемников, невидимые для «чужих». Шаттл выпустил шасси и, ухнув, с «баллоном», сел. Приемники мгновенно погасли. Фон Марц немного промахнулся, или полоса оказалась короче стандартной, но шаттл утонул носом в местном орешнике, сплошь покрывавшим безымянное плоскогорье и сведенном на нет только в «зоне»… Обгорелые кривые ветки уперлись в стекло, напряглись, пытаясь оттолкнуть от себя невиданное мрачное чудовище, свалившееся с неба… Фон Марц распустил противоперегрузочный «капюшон» и, не отключая пульта управления, подтянувшись за поручень к потолку кабины на одной руке, другой распечатал пломбу аварийного люка, что скрывался в складках декоративной обшивки. Фон Марц привык пользоваться пилотским люком еще в старые времена, когда работал аларм-инспектором Комитета Галактической Безопасности и много раз выезжал с различными миссиями в поле. Такой способ всегда приходился кстати: аварийный люк мало кто воспринимал иначе, как избыточную часть оборудования, косные люди, ни на грош фантазии — сколько себя фон Марц помнил, его всегда ждали из шлюза, с добром или со злом, а он спокойно выходил ожидавшим в тыл и действовал. Или стрелял, или здоровался и шутил.

Целую минуту фон Марц провел, сидя на крыше кабины и спустив ноги в люк. Его никто не встречал. Облачность над «зоной» подвесили чудовищную, и гнали ее с востока на запад непрерывно, с большой скоростью — поэтому и тряхнуло при посадке… может и промахнулся потому, подумал фон Марц. Он считал себя недурным пилотом, небольшой промах, допущенный даже при почти полном отсутствии наводки с земли и рекомендаций киберпилота, его огорчил. Фон Марц притянул к себе веточку, отломил ее кончик и попробовал на зуб. Горько. Чудо-орешник, надо сказать: почти четыре метра. Любопытно, какая у него, фон Марца, по счету эта планета?

Темнело; пора идти. Фон Марц съехал на заду с кабины. Прыжок с трехметровой высоты доставил ему удовольствие. Он мягко встретил ногами землю и спружинил. Похлопал "Тысячелетнего Сокола" по теплому брюху, запер с "волшебного ключа" люк кабины, задействовал режим "wait master". Затем очень тщательно проверил личный камуфлятор, дал ему время на автонастройку, и только потом, быстрым шагом направился к казармам, поправляя на плече синтезатор, долженствующий за фон Марца разговаривать чужим голосом, и правильнее устраивая под подбородком ларингофон на присоске.

Казармы охранялись, фон Марца остановил возглас:

— Стой, кто иди? Парол!

— Синие люди объели черешню, — сказал фон Марц.

— Подойди рука перед собой, на виду!

Фон Марц повиновался. Часовой позволил себе стать видимым. Впрочем, фон Марц разглядел его издали: спецкостюм часового, плохо отстроенный и, видимо, немного разрядившийся, сильно фонил в пространстве.

— Кто такой? — спросил часовой, наставив карабин.

— Вызови начальника охраны. Я прибыл для допроса заключенного.

— Тогда такой парол говори!

— Черешню объели, спалили дотла, — сказал фон Марц.

— А! — сказал часовой с некоторым даже удивлением. — Погоди, брат, сейчас позову. Товарищ майор, товарищ майор! Серечню обкушали и сожгли — такой приехал.

— Иду, — издалека, из недр спецкостюма часового, ответил чей-то голос. — Продолжай неси службу, Мамед.

— Ест, товарищ майор! Жди, брат, майор Ечиев подойти сейчас.

— Спасибо, товарищ солдат, — серьезно сказал фон Марц. Он очень серьезно относился к исполнению установленного режима на местах, тем более, что зачастую режим устанавливал не кто иной, как он сам.

От казармы к нему спешил высокий незакамуфлированный человек, на ходу застегивая портупею. Подбежал, откозырял.

— Называйте меня — инспектор, майор, — сразу сказал фон Марц и пожал протянутую руку. — Проводите меня к заключенному. По пути доложите, все ли в порядке.

— Есть, товарищ инспектор!

— Без «товарищ». Просто — инспектор.

— Есть. Проси вас. Останься, Мамед.

Они поднялись рука об руку на холм, очищенный от растительности, и остановились — слепое пятно фон Марц и майор Ечиев в черном. На холме было холодно.

— Все в порядке, заключенный заключен, — рассказывал Ечиев. — Спит да ест, да таблетки ест. Все, как по инструкции. Караул службу несет нормально. Замечаний нет.

— Хорошо.

Они спустились с холма. Стало совсем темно, только вагон-камера источала направленный в землю неяркий свет. Караульной вышки видно уже не было. Майор Ечиев включил фонарик, стал светить под ноги.

— А что произошло сегодня утром? — спросил фон Марц. — Производственная травма?

— Ай… Инцидент произошел… Не хотел доложить. Виноват. Один мой с заключенным повздорил… упал, палец сломал.

— В пылу полемики? — спросил фон Марц.

— Виноват, то… Инспектор.

— Говори мне — господин инспектор, раз без прилагательного тебе никак не обойтись.

— Господин инспектор, существительное «господин» — не прилагательное, — неожиданно сказал Ечиев, и, похоже, обиделся.

Чего это я, подумал фон Марц удивленно. Ненормативные отношения допускаю с нижним чином…

— Прошу прощения, майор. Я ошибся.

Фон Марц лично нанимал охрану на «зону». В лексиконе его официальной переписки с канцелярией по кадрам Принстона-20, «зона» называлась "Объект ОПРАВА", а сам Какалов — "алмаз неграненый", а вся операция — «Бриллиант». Начальник канцелярии генерал Ицкиев сходу, не вдаваясь в подробности, заломил сто тысяч и был весьма приятно удивлен, когда фон Марц, глазом не моргнув, предложил сто пятьдесят, но при условии, что секретность обеспечивать будет сам, а после миссии караул подвергается процедуре «пейотль». "Ц-ц, — удивился Ицкиев. — Брат, ты что там, Железного Маску прятать будешь?" — "Не лезь не в свое дело." — "Премией покрыть моим ребятам необходимо будет!" — решительно сказал Ицкиев. Фон Марц и на это согласился. Принстон-20, крупнейшая в Галактике частная тюрьма особого режима, славился лихими, неподкупными и быстродействующими воинами. Ицкиев подписал приказ — и «зона» на неосвоенной, запасной планете N-0971/6 организовалась по инструкциям фон Марца за десять часов. Так что Какалова привезли со «Стратокастера» прямо сюда. Пятнадцатого же марта. И пятнадцатого же марта начали готовить Какалова к ментобурению.

— Откройте камеру, — приказал фон Марц майору Ечиеву. — Я буду разговаривать с заключенным один на один. Обеспечьте помехи в «зоне». Используйте «осу». Зря ее, что ли, тащили сюда…

— Есть, господин инспектор! Иду?

— Идите, майор.

— Вот ключ вам, господин инспектор, — майор сунул фон Марцу, осветив фонариком, прибор. — Красная — открыть, зеленая — закрыть. Желтая — тревога.

Не дожидаясь, пока Ечиев отдалится, фон Марц нажал на красную квадратную кнопку. Вагон-камера распахнулся. Фон Марц взобрался по лесенке на платформу с кроватью и креслом. Ни огонька на платформе больше не горело.

— Какалов, просыпайтесь, — сказал он. — Я пришел с вами поговорить.

— Я не сплю, — откликнулся Какалов. Фон Марц удивился — голос не сонный, свежий, незаторможенный. Очень мешала темнота на платформе. А ночные очки на шлеме фон Марц использовать не хотел. Он выдвинул из пола штангу с лампой-утайкой. Включил. Теперь он видел серое лицо на подушке. Поблескивали глаза.

— Ну хорошо, — сказал Какалов. — А вы-то где?

— Я в кресле. Одну секунду, — фон Марц чуть довернул лампу.

— А! Таинственно! На заключенного очень подействовало. Вот вы появились. Кто ты, друг или враг? Не бейте меня, я все скажу. Боги! Боги! Яду мне! Яду. Дайте закурить.

— Я не курю, извините.

— Тогда не скажу, где золото. Слушайте, а вы не адвокат, положенный мне по закону?

— Нет.

— Спина затекла, — пожаловался Какалов. — Ой… простите, я писаю. Как бы катетер не выскочил… Пись-пись-пись! Уа! Уа! Ну хоть выпить у вас есть?

— И выпить у меня нет.

— Тогда я сегодня не принимаю, — заявил Какалов. — Одевайтесь. Зайдите в следующую субботу. Возможно, я буду в более добром расположении.

— Какалов, на меня ей-богу не производит впечатление ваша манера себя вести. Знаете почему? Вы меня не интересуете. Меня интересует информация, могущая быть у вас, и, скорее всего, имеющаяся. Я практически уверен в этом. Я явился сюда и собираюсь с вами разговаривать, и, возможно, отнесусь к вам по-человечески, только потому того, что я надеюсь получить от вас эту информацию.

— Пошел ты на…, - сказал Збышек беспечно. — Я ничего не знаю. "Вставай, нерушимый…" — пропел он.

— И вы откажетесь даже торговаться?

— Я тебе все сказал. "Это есть наш последний!.."

— Заткнитесь-ка, Какалов. Не думаю, чтобы вы отказались поболтать. Хочу вас спросить: вы заметили, что мое появление совпало с окончанием второго этапа медикаментозной подготовки вас к ментобурению? Вы заметили, Какалов. Лично мне претит необходимость применять к вам подобные средства получения информации. Хотя я отнюдь не человеколюбив. Процедура груба, и я опасаюсь, что не удастся избежать нередактируемых ошибок в тонких слоях информации. А сведения, необходимые мне, наверняка находятся именно в тонких слоях. Итак, я прибыл в самый последний момент, когда еще остается возможность прервать процесс необратимого затормаживания мозга. Отказ от ментобурения — сам по себе уже достаточная цена за откровенный разговор со мной, не так ли, Какалов?

— Кто вы такой?

— Я — Генрих фон Марц, советник Президента Чандрагупты.

— Почему я должен вам верить?

— Так. Гарантии. Это хороший вопрос. Никаких. Не в моих силах доказать вам правдивость моих слов. Я совершенно голословен. Верю — не верю. Пустить вас в киберспейс, чтобы вы сами взяли доказательства, я не могу. Вы черт знает на что способны в киберспейсе. Я очень хорошо сознаю, возможно, как никто не сознает, ЧТО вы такое, Какалов. Таким образом — никаких гарантий.

— Маловато будет, — сказал Збышек. — Не сойдемся.

— А я еще ничего вам и не предлагал, Какалов.

— Ну так скажите, а то я помру от любопытства. Или катетер выскочит.

— Я предлагаю вам быструю смерть, Какалов. Помолчите… Если бы я стал сейчас расписывать, как я торжественно освобождаю вас от оков, снабжаю кораблем, транслятором, нагружаю золотом и брильянтами, — вы посчитали бы меня дураком, послали бы меня с моим враньем подальше, и легли бы под ментобур с чувством глубокого удовлетворения, глядя мучительному безумию прямо в глаза, сознавая свой воинский и гражданский долг выполненным и даже, возможно, состроив героическую мину. Вам нет места в Галактике, Какалов, вы неизбежно будете уничтожены. И я обещаю лишь то только, что я выполню обязательно. Сделка проста. Вы отдаете мне все коды доступа ко всем уровням кибернетической сети на Странной планете, я усыпляю вас до проверки данных. Если все в порядке — сон безболезненно перейдет в смерть. Так что кремации вы и вовсе не ощутите.

— А вы прямой человек, фон Марц, — сказал Збышек. — Аж завидно. Когда-то и я был таким.

— Да, и притом, мне некогда. Многое изменилось, Какалов. Сегодня 18 марта. Возможно, я удивлю вас сообщением, но в Галактике идет полномасштабная война, мы потеряли одну тяжелую планету на Севере, чудом отстояли Юг и Восток. Если вы, Какалов, и не резидент НК, то, в любом случае, так их разбередили своим безумный рейдом, что война очень неожиданно и неприятно перешла из вялотекущей в очень болезненную. Это уже само по себе, кстати, достаточное основание для смертной казни.

— Не удовлетворите ли вы мое любопытство относительно некоторых людей, господин фон Марц? — спросил Збышек, подумав. — У нас с вами есть время?

— Да. Несколько часов. Я солгал вам пять минут назад. У меня есть с собой спиртное, пища и сигареты. Что-то вам нужно?

— Закурить. А зачем вы наврали?

— Профессиональная привычка. Извольте вам сигарету. Сейчас я освобожу вам одну руку. Вы левша, не так ли?

Фон Марц наклонился над пультиком койки. Систему он явно знал хорошо, безошибочно точно отпустив повязки «пакета» справа. Збышек выпростал руку, взял сигарету. Фон Марц поднес зажигалку.

— Товарищ инспектор, там вы? — крикнули в мегафон от вышки. Фон Марц повернулся к вышке лицом, помахал руками, отключив, естественно, камуфляж, чтобы майор увидел его в прибор ночного видения. Майор, очевидно, и увидел, потому что вопросов больше не задавал.

— Интересующие вас люди… Хорошо. Слушайте. Дон Маллиган уничтожен, — сказал фон Марц. — Вероятно, он первый, о ком бы вы хотели слышать. Он уничтожен. Сначала ему удалось уйти со «Стратокастера», и он попытался выполнить поступивший приказ "СТРАУС НА АСФАЛЬТЕ", но всего лишь на несколько дней ему хватило удачи. Войсковой есаул Полугай, вы с ним знакомы, настиг его и уничтожил. Хелен Ларкин, как вы, видимо, и сами давно догадались, погибла еще пятнадцатого марта. Вот по поводу Эйно Нурминена ничего не могу сказать. И тайный советник генерала Ларкин Сагат Баймурзин тоже скрылся… Что еще? Приказом Верховного Главнокомандующего ВКС Галактики, спецподразделение Аякс расформировано, уголовные дела на работников Аякс расторможены и все аяксы, во всяком случае, выпускники Жмеринской Школы, в розыске. По законам военного времени. Такова, в целом, обстановка. Вы удовлетворены?

— Более или менее… Только не врите, что Полугай остался жив.

— А зачем мне врать? Он погиб.

— А! — сказал Збышек. — И Дон погиб?

— Вам выразить соболезнования? Я не иронизирую. Я не склонен шутить по столь серьезному поводу. Я с большим уважением отношусь к вам, Какалов, и ко всем, так называемым, вашим. В частности, к Дону Маллигану, вашему партнеру и близкому другу. Жаль, что у него так глупо сложилась жизнь. Он мог стать большим музыкантом.

— Ну выразьте свои соболезнования… почему нет?

— Примите мои искренние соболезнования, господин Какалов. А теперь, что вы думаете по существу моего визита?

— Я еще думаю. Сложное предложение.

— Я не отвлекаю вас?

— Пока нет.

— Вы предпочтете размышления на фоне легкой беседы, или мне помолчать?

— Я устал молчать. Давайте потреплемся. Может, я что-то у вас выведаю, а может, вы у меня, — сказал Збышек и бросил сигарету на пол платформы. Фон Марц встал, наклонился, поднял окурок и переправил его в плевательницу рядом с креслом.

— Отлично, Какалов. Тема?

— Каким образом вы поддерживаете контакты с НК, фон Марц? Мне чрезвычайно любопытно. Я не думаю, что через Меганет. Он слишком прозрачен, даже закрытые высокими допусками пространства теоретически проникаемы для умелого удачливого хакера с низкой лояльностью. Физически? Сложно. Границы достаточно защищены… хотя… вот если НК имеют возможность выхода в риман Галактики не только через спайки… любопытная идея. Жаль, что поздно… Фон Марц, расскажите.

Фон Марц молчал.

— Мою заминку с ответом вы вправе расценить, как подтверждение вашей безумной теории, Какалов… Мой бог, только сейчас я понял принцип отбора работников для Аякс! Фантазия! У вас великолепная фантазия, Какалов, я завидую вам! К сожалению, вы ошибаетесь. В самом деле, я стал бы счастливейшим работником, получи я возможность благополучного контакта с НК. Я скажу больше — переговоры с ними не касались бы прекращения войны. Напротив. Война — та, что шла до появления в Галактике Странной Планеты, — очень была полезна. Президент был счастливейшим Президентом в истории. Знаете, как мы у себя, в КГБ, называли войну? «Морковка»! Жили такие животные — ослики, чрезвычайно упрямые существа, человек садился на ослика и, чтобы ослик шел вперед не капризничая, человек привязывал к палке морковку и держал ее впереди, перед носом ослика. Морковка манила ослика за собой… Видите ли в чем дело, Какалов, четыреста лет назад мы не смогли остановить изобретение и распространение процессора Кумока, вкупе с питателем для него… Маньяк, подумали, сумасшедший же! Изобретатель вечного двигателя! Двигатель для мгновенного перемещения объекта любого размера на любые расстояния, собираемый в любом сарае! Ну безумие же! Нам не хватило фантазии, да и договорится между собой разведки не смогли — быстро. Фантазии не хватило. И человечество ринулось к звездам, мать его… Недопустимая анархия! Глобальная утрата государственности. Каких нам стоило усилий остановить экспансию на границе Галактики, вы представить не можете, Какалов! Так что, только когда началась война с НК, мы смогли перевести дух и задуматься о будущем… Да, Какалов, ваша догадка совершенна. Я действительно ищу путей к НК, кто бы они ни были. Мне надо с ними поговорить. Дайте мне коды для проникновения в сеть Странной Планеты. И вы умрете быстро, безболезненно и в здравом уме.

— А не проще, раз уж я заделался в резиденты, действовать через меня? — спросил Збышек. — И Дона? Нам доверяют, господин фон Марц. Нас ценят. Убийство нас не понравится нашим хозяевам. О! Вот вы говорите — стычки и на Севере, и на Юге, — это наши за нас мстят! Так вербуйте же меня и Дона, господин фон Марц! И волки целы, и овцы сыты!

— Не надо меня ловить, тем более, что у вас это слишком грубо выходит. Дональд Маллиган уже убит, Какалов, — ответил фон Марц. — Я думал над тем, что вы сейчас сказали… Вести с вами переговоры я нахожу очень для меня невыгодным, поскольку не знаю точно ответ на вопрос: являетесь ли вы сознательным агентом НК? Мне-то спокойнее считать, что вы — работник Аякс, случайно получивший в руки сведения глобальной значимости. Какой смысл мне вас вербовать? Для чего — вербовать? Посредник, Какалов, мне не нужен. Тем более — вы. Вы слишком умны, автономны, самодостаточны, вы способны на невероятные интерпретации… вы были бы самым худшим и опасным посредником из всех, каких только можно представить… Однако, как лицо сугубо ответственное, я не могу игнорировать противоположную возможность — вы агент НК. Следовательно, вы будете уничтожены. Так, или иначе.

— Спасибо.

— Да. Вы, Какалов, из тех личностей, которые — если они не принадлежат нам и телом и душой — подлежат обязательному уничтожению. Я называю таких Героями.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Итак, Какалов?

— Наверное, нет.

Фон Марц не удивился.

— Ну, раз вы так отменно категоричны, Какалов, тогда, вероятно, мне, ради всего святого, придется отдать приказ охране, чтобы курс «кактуса» был прерван немедленно, сегодня же. Денек вам на раздумье — шанс должен оставаться всегда, правда, Какалов? а потом сразу, без расслабляющих процедур приступить к ментобурению. А что делать? Война, Какалов.

И Збышек, прекрасно понимая, что совершает самую большую глупость в своей жизни, и одновременно — самый главный свой подвиг, причем, подвиг идеальный — без зрителей и наград, никому уже, кроме него самого не нужный, — Збышек сказал:

— …, господин фон Марц.

— Жаль. Мне действительно жаль.

— Спасибо, — в третий раз сказал Збышек. Как правило, больше раза в год «спасибо» с его уст не слетало. Все-таки Фон Марц поразил его воображение, и впервые со времени ареста Збышек, наконец, почуял волю к жизни.

А еще больший энтузиазм возник у него через секунду, когда за спиной фон Марца возникла — абсолютно бесшумно — черная фигура, и ненавязчиво блеснул у горла господина действительного тайного советника клинок стропореза.

— Ведите себя по возможности тихо и естественно, — бестрепетно прошелестел голос со странным акцентом. Рука фон Марца, дернувшаяся по направлению к подмышке, медленно опустилась на колено.

— Я Зерно, юконец, — продолжал шелестеть бестрепетный голос. — Я привез почту.