36 рассказов

Стечение обстоятельств

Мы познакомились с Патриком Траверсом в Вербье во время зимнего отпуска. У лыжного подъемника субботним утром. Какой-то мужчина, на вид лет сорока с небольшим, пропустил вперед Каролину, уступая ей свое место, чтобы мы с ней могли подняться вместе. Этим утром он уже скатился два раза, пояснил мужчина, а потому может и подождать. Я поблагодарил его и тут же выбросил это из головы.

На вершине я и жена двинулись каждый своей дорогой. Она — на склон «А» к Марселю, который инструктирует только продвинутых горнолыжников: Каролина катается на лыжах с семи лет. А я — на склон «Б» к любому инструктору, который окажется на месте: я впервые встал на лыжи в 41 год, и, честно говоря, для меня и эта трасса пока еще слишком сложна, хотя я ни за что в этом не признаюсь, особенно Каролине. Встречаемся мы с ней вновь уже внизу, у подъемника, после того как каждый скатится по своему склону.

В тот же вечер мы столкнулись с Траверсом в ресторане гостиницы. Поскольку он был один, мы предложили ему составить нам компанию за обедом. Траверс оказался прекрасным сотрапезником, и мы неплохо провели вечер. Он слегка флиртовал с моей женой, не выходя за рамки приличий: ей, похоже, льстило его внимание. Я только со временем стал привыкать к тому, что мужчины неравнодушны к Каролине, и не нуждался в лишних напоминаниях о том, как же мне повезло. За обедом мы узнали, что Траверс — управляющий инвестиционным банком с офисом в Сити и квартирой на Итон-сквер. Он сказал, что каждый год приезжает в Вербье, с тех самых пор как впервые попал сюда во время школьной поездки. И не без гордости добавил, что каждое утро он первым оказывается у подъемника, а на трассе почти всегда опережает местных лихачей.

Траверса явно заинтересовало то, что я держал небольшую художественную галерею в Вест-Энде. Как оказалось, он сам немного увлекался коллекционированием, отдавая предпочтение поздним импрессионистам. Он пообещал, что по возвращении в Лондон обязательно посетит следующую выставку-продажу в моей галерее.

Я заявил, что он всегда будет желанным гостем, но не придал этому разговору особого значения. До конца отпуска я видел Траверса всего дважды. В первый раз он о чем-то беседовал с женой моего приятеля, владельца салона, где в основном выставлялись восточные ковры. А позже я видел, как он сопровождал Каролину по коварной трассе склона «А» и при этом давал ей какие-то советы.

Шесть недель спустя я увидел его в своей галерее. Правда, у меня ушло несколько минут на то, чтобы вспомнить, кто же это. Пришлось изрядно напрячь ту часть памяти, где хранятся имена: политики подобный навык тренируют каждый день.

— Рад вас видеть, Эдвард, — сказал он. — Я прочитал объявление о выставке в «Индепендент» и тут же вспомнил о вашем любезном приглашении на закрытый просмотр.

— Спасибо, что пришли, Патрик! — ответил я, очень кстати вспомнив его имя.

— Я вообще-то не любитель фуршетов, — пояснил он. — Но ради того, чтобы взглянуть на Вюйара, готов ехать куда угодно.

— Вы настолько высоко его цените?

— О да! Я бы поставил его в один ряд с Писсаро и Боннаром. По-моему, он остается одним из самых недооцененных импрессионистов.

— Согласен, — ответил я. — Но в нашей галерее он давно уже в большом почете.

— И сколько стоит его «Дама у окна»? — поинтересовался Траверс.

— Восемьдесят тысяч фунтов, — ответил я.

— Эта картина напоминает мне одну его работу в «Метрополитен», — сказал он, разглядывая репродукцию в каталоге.

Про себя я отметил его познания и уточнил, что нью-йоркский портрет Вюйара был написан примерно в то же время, что и эта столь понравившаяся ему картина. Он кивнул.

— А миниатюра с обнаженной сколько стоит?

— Сорок семь тысяч, — ответил я.

— Миссис Хенселль, жена дилера Вилларда и вторая любовница художника, если не ошибаюсь. Французы в таких вопросах ведут себя более цивилизованно, чем мы. Но больше всего, — продолжил Траверс, — мне здесь нравится его «Пианистка».

И он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на портрет юной девушки, играющей на пианино, и ее матери, наклонившейся, чтобы перевернуть лист партитуры.

— Просто изумительно! — заметил он. — И сколько стоит?

— Триста семьдесят тысяч фунтов, — сказал я, подумав: интересно, потянет ли Траверс такую сумму?

— Превосходный вечер, Эдвард! — раздался вдруг голос у меня за спиной.

— Перси! — воскликнул я, обернувшись. — Но ты же, кажется, говорил, что не сможешь прийти.

— Ну да, дружище, говорил. Но потом решил, что не стоит все время безвылазно сидеть дома одному, и вот приехал сюда — топить свою печаль в шампанском.

— И правильно сделал, — поддержал я его. И добавил, когда он уже направился дальше: — Я слышал про Диану. Мне очень жаль, что все так вышло.

Когда я обернулся, чтобы продолжить разговор с Траверсом, его не оказалось рядом. Я обвел взглядом зал и увидел его в дальнем углу галереи: держа в руке бокал с шампанским, он непринужденно болтал с моей женой. Она была в зеленом платье с открытыми плечами: мне лично оно казалось слишком уж «современным». А взгляд Траверса, казалось, намертво приклеился к какой-то точке на ее теле на несколько дюймов ниже плеч. Я бы не придал всему этому особого значения, если бы в тот вечер Траверс перекинулся хоть словом с кем-нибудь еще.

В следующий раз я увидел Траверса у себя в галерее примерно через неделю. Он снова стоял перед тем холстом Вюйара: мать и дочь за пианино.

— Доброе утро, Патрик! — приветствовал я его.

— Не идет у меня из головы эта картина, — заявил он, не отрывая взгляда от полотна.

— Еще бы!

— Вы не позволите им пожить у меня неделю-другую, пока я не приму окончательного решения? Разумеется, я оставлю залог.

— Само собой, — ответил я. — Мне потребуется справка из банка, а сумма залога составит двадцать пять тысяч фунтов.

Траверс, не раздумывая, принял оба этих условия, и я спросил, куда лучше доставить картину. Он вручил мне визитку со своим адресом на Итон-сквер.

На следующее утро банк подтвердил, что для их клиента сумма в триста семьдесят тысяч фунтов не проблема.

Еще через двадцать четыре часа полотно Вюйара было доставлено Траверсу домой и повешено в столовой на первом этаже. Днем он позвонил мне, поблагодарил, а потом поинтересовался, не могли бы мы с Каролиной составить ему компанию за обедом. Ему хочется, уточнил Траверс, чтобы кто-то еще оценил, как смотрится картина.

Я подумал, что нет причин отвергать подобное предложение, когда на кону триста семьдесят тысяч фунтов. Каролина же, как мне показалось, приняла это приглашение более чем охотно. «Любопытно взглянуть, что у него за дом», — пояснила она.

Обед у Траверса пришелся на следующий четверг. Мы оказались единственными его гостями. Помню, я еще удивился, что за столом не было какой-нибудь миссис Траверс или хотя бы подружки, постоянно проживающей в его доме. Он оказался очень гостеприимным хозяином, а стол был просто отменный. Впрочем, мне показалось, что проявляемая им о Каролине забота была даже чрезмерной, хотя ей самой, похоже, нравилось это безраздельное внимание хозяина. В какой-то момент я даже подумал: интересно, если бы я вдруг растворился в воздухе, заметили бы они это?

Когда в тот вечер мы покидали дом на Итон-сквер, Траверс заверил меня, что он вот-вот что-то решит насчет картины. И я подумал, что вечер все же прошел не без пользы.

А через шесть дней картину вернули обратно в галерею: в приложенной к ней записке говорилось, что отправитель потерял к полотну всякий интерес. Траверс не стал утруждать себя объяснением причин, добавив лишь, что надеется как-нибудь заглянуть ко мне еще, чтобы присмотреть другого Вюйара. Разочарованный, я вернул его залог, утешая себя тем, что обычно клиенты все же возвращаются: иногда месяцы, а то и годы спустя.

Но Траверс так и не вернулся.

Что он не вернется никогда, стало понятно примерно через месяц. Я ел ланч, сидя за большим центральным столом своего клуба. Как и в большинстве сугубо мужских заведений, этот стол резервировался для членов, которые пришли одни. Следом за мной там появился Перси Феллоуз и занял место напротив. Я не виделся с ним с того самого закрытого просмотра выставки Вюйара, да и тогда мы толком не поговорили. Перси слыл одним из самых уважаемых торговцев антиквариатом во всей Англии. Однажды мы с ним совершили успешный бартер: бюро Карла II в обмен на голландский пейзаж Утрилло.

Я еще раз выразил сожаление, что у них с Дианой все так получилось.

— Дело все равно шло к разводу, — махнул рукой Перси. — Она порхала из одной лондонской спальни в другую. Я и так уже выглядел как отъявленный рогоносец, а этот сукин сын Траверс стал последней каплей.

— Траверс? — переспросил я, еще не понимая, куда он клонит.

— Ну да, Патрик Траверс, человек, которого я указал в заявлении о разводе. Не доводилось с ним встречаться?

— Имя вроде знакомое, — нерешительно сказал я в надежде выведать о нем побольше, прежде чем признаваться, что знаком с Траверсом.

— Странно, — заметил Перси. — Готов поклясться, что я видел его тогда на закрытом просмотре.

— Что ты имел в виду, когда назвал его, «последней каплей»? — спросил я, пытаясь отвлечь внимание Перси от того злополучного просмотра.

— Познакомились мы с ним, кажется, в Эскоте… Да, точно! Он подсел к нам за ланчем. Преспокойно выдул мое шампанское, слопал мою клубнику со сливками, а не прошло и недели, как переспал с моей женой. Но это было еще полбеды.

— Полбеды?

— Ну да. Этому субчику хватило наглости заявиться затем ко мне в магазин и взять под залог стол георгианской эпохи. Потом Траверс пригласил меня с женой к себе на обед: взглянуть, как все это смотрится. Ну а позже, вдоволь накувыркавшись с Дианой, он вернул мне стол и жену: и то и другое в несколько подержанном виде. Что-то ты неважно выглядишь, — прервал он вдруг свой рассказ. — Съел что-то не то?.. Да-а-а, после того как Гарри ушел в «Карлтон», здесь все изменилось. Я ведь уже несколько раз жаловался, но…

— Нет-нет, со мной все в порядке, — успокоил я его. — Мне надо просто выйти на воздух. Пожалуйста, извини меня, Перси.

Именно тогда, по дороге из клуба, я решил, что с этим мистером Траверсом надо что-то делать.

На следующее утро я дождался, пока нам принесут почту, и лично проверил все конверты, адресованные Каролине. Все вроде бы было нормально, но я подумал, что этот Траверс не настолько глуп, чтобы вверять подобные секреты бумаге.

Я стал подслушивать телефонные разговоры Каролины, но среди звонивших его не было — по крайней мере когда я был дома. Несколько раз я даже проверял показания одометра на ее «мини»: не было ли у жены каких-то дальних поездок, хотя от нас до Итон-сквер рукой подать.

И как-то раз я подумал: нередко человека выдает не то, что он делает, а то, чего он не делает. Мы уже две недели не занимались любовью, но Каролину это, похоже, ничуть не смущало.

Несколько следующих недель я еще внимательней следил за ней: по всему выходило, что Траверс пресытился Каролиной примерно в то же самое время, когда вернул Вюйара. Это разозлило меня еще больше.

Я решил отомстить, что поначалу показалось мне чем-то из ряда вон выходящим. Я вполне допускал, что через каких-то несколько дней откажусь от этой затеи, а то и вовсе забуду о ней. Но этого не случилось. Наоборот, неясная идея стала настоящим наваждением. Я убеждал себя, что это мой священный долг — разобраться с негодяем Траверсом, пока он не запятнал честь еще кого-нибудь из моих друзей.

Никогда прежде я не преступал установленный порядок вещей. Я избегал штрафов за неправильную парковку, меня раздражал мусор, брошенный в неположенном месте, а квитанцию НДС я оплачивал в тот же день, как только отвратный конверт цвета буйволовой кожи[27] попадал в наш почтовый ящик.

Но решив, что должен сделать это, я стал обдумывать подробности своего замысла. Поначалу я хотел пристрелить Траверса, но потом выяснил, что получить разрешение на приобретение оружия не так-то просто, а если я все же доведу дело до конца, он умрет слишком быстро, почти не почувствовав боли, что никак не входило в мои планы. Потом на ум мне пришло отравление, но здесь не обойтись без рецепта от врача, да и вряд ли у меня хватило бы духу наблюдать за долгой и медленной кончиной. Затем возникла мысль об удушении: но это, подумал я, потребует немалого мужества, к тому же Траверс крупней меня, так что в роли задушенного мог бы в итоге оказаться я сам. Может, его утопить? Но сколько мне придется выжидать, пока он окажется вблизи какого-нибудь водоема?.. Тогда я подумал, а не сбить ли мерзавца машиной, но отказался от этой затеи: вероятность ее осуществления практически равна нулю, кроме того, у меня совсем не будет времени, чтобы проверить, действительно ли он мертв. Я приуныл: как это, оказывается, непросто — убить человека и при этом избежать наказания.

Я засиживался за полночь, читая биографии разных убийц: всех их рано или поздно хватали и судили. Это, конечно же, не придало мне уверенности. Я обратился к детективным романам, но, увы, там все во многом строилось на совпадениях, везении и неожиданности. Я же не хотел доверяться случаю. И вот однажды я наткнулся на стоящий совет Конан Дойла: «Всякая жертва, следующая одному и тому же заведенному распорядку, становится более уязвимой». Я тут же вспомнил привычку Траверса, которой он не просто следовал — он ею, по сути, гордился. Правда, это потребует от меня шести месяцев ожидания, зато даст время, чтобы отшлифовать свой план. Время вынужденного ожидания я провел с немалой для себя пользой. Стоило Каролине отлучиться куда-нибудь больше, чем на сутки, как я тут же записывался на тренировочное занятие по горным лыжам на искусственном склоне Хэрроу в пригороде Лондона.

Выяснить же, когда именно Траверс отправится в Вербье, оказалось на удивление легко. Я спланировал наш зимний отпуск так, чтобы мы пересеклись с ним там всего на три дня: этого времени мне вполне хватит, дабы совершить первое в своей жизни преступление.

Мы с Каролиной прибыли в Вербье во вторую пятницу января. На рождественские праздники она не раз и не два заводила разговор о моих расшатанных нервах и выражала надежду, что предстоящий отпуск пойдет мне на пользу. Не мог же я сказать ей, что как раз мысли о предстоящем отпуске и заставляли меня нервничать. А затем, уже на борту самолета, летевшего в Швейцарию, Каролина спросила, как, по-моему, будет ли там на этот раз Траверс? Это, конечно же, еще больше усугубило ситуацию.

На следующее после прилета утро мы подошли к подъемнику в пол-одиннадцатого. Добрались до вершины, где Каролина, как положено, доложилась Марселю, после чего отправилась с ним на склон «А». Я же направился к склону «Б», где оказался предоставлен самому себе. Мы, как обычно, договорились с Каролиной встретиться внизу, у подъемника. Если же вдруг разминемся — то уже за ланчем.

В последующие дни я мысленно снова и снова возвращался к своему плану, который так тщательно обдумывал и готовил еще в Хэрроу, пока не убедился в полной его надежности. К концу первой недели пребывания в Вербье я убедил самого себя, что полностью готов.

Вечером накануне прилета Траверса я последним покинул горный склон. Даже Каролина обратила внимание на мои успехи и сказала Марселю, что я уже вполне дозрел до склона «А» с его резкими поворотами и крутыми скатами.

— Может, в следующем году? — предложил я, стараясь не выдать себя голосом, и вернулся на склон «Б».

В то утро я снова и снова проезжал первую милю дистанции и так увлекся, что совсем забыл и про Каролину, и про ланч.

Днем я проверял и перепроверял положение каждого красного флажка, обозначавшего трассу. А вечером, как только убедился, что последний лыжник покинул склон, собрал штук тридцать флажков и расставил их в нужном порядке. Теперь оставалось самое главное — еще раз проверить выбранное место и соорудить снежный холм шагах в двадцати над ним. Когда все было готово, я в наступающих сумерках медленно скатился вниз с горы.

— Собираешься выиграть золотую олимпийскую медаль или что-то еще? — поинтересовалась Каролина, когда я наконец вернулся в наш номер в гостинице. Я плотно закрыл дверь в ванную, давая понять, что на ответ ей рассчитывать не стоит.

Часом позже в гостинице зарегистрировался Траверс.

Я дождался раннего вечера и только тогда присоединился к нему в баре. Казалось, он слегка занервничал, когда увидел меня, но мое поведение быстро его успокоило. К нему вернулась былая самоуверенность, что еще больше утвердило меня в намерении довести начатое до конца. Я покинул бар за несколько минут до того, как Каролина спустилась к обеду: не надо, чтобы она видела нас вместе. Когда это свершится, искреннее удивление в нужный момент будет очень кстати.

— Что-то ты совсем мало поел, это на тебя не похоже. Особенно если учесть, что ты пропустил сегодня ланч, — заметила Каролина, когда мы в тот вечер покидали ресторан.

Я никак не отреагировал, когда мы проходили мимо Траверса, сидевшего у барной стойки: рука его уже лежала на колене очередной невинной жертвы, женщины средних лет.

В ту ночь я ни на секунду не сомкнул глаз и тихонько, стараясь не разбудить Каролину, выбрался из кровати, когда на часах не было еще и шести. Все лежало на полу в ванной в том самом порядке, как я оставил накануне вечером. Несколько секунд спустя я уже был полностью одет и готов. Спустился по черной лестнице — никаких лифтов! — и вышел через запасной выход: я в первый раз в жизни почувствовал, какие ощущения, должно быть, испытывает вор. Шерстяная кепка почти полностью закрывала мои уши, а темные горнолыжные очки — глаза: даже Каролина вряд ли узнала бы меня.

Я появился возле подъемника за сорок минут до его пуска. Стоя в полном одиночестве возле маленькой будки, где располагался электромотор подъемного устройства, я вдруг понял, что все сейчас зависит от верности Траверса собственным привычкам. Я не был уверен, что смогу проделать все еще раз, если вдруг исполнение задуманного придется перенести на следующий день. Чтобы не замерзнуть в ожидании, я притопывал по свежевыпавшему снегу и хлопал себя руками по бокам. Каждые несколько секунд я выглядывал из-за угла будки в надежде увидеть его стоящим по соседству. Наконец у подножия холма возле дороги появилось маленькое пятнышко. Все ближе, ближе. Кто-то шел и нес на плечах лыжи. А что если это не Траверс?!

Я вышел из-за будки через несколько секунд после того, как к ней подошел этот тепло одетый человек. То был Траверс, и он не смог скрыть изумления, когда увидел меня. Я завел обычный разговор: мол, не спится, вот я и решил спуститься несколько разочков, пока тут не началась толчея. Все, что мне теперь требовалось, — это чтобы подъемник заработал точно по расписанию. В несколько минут восьмого пришел механик, и огромный, хорошо смазанный агрегат ожил.

Мы двое первыми заняли места на маленьких сиденьях и поплыли вверх над глубоким ущельем. Я без конца оборачивался, чтобы проверить, не подошел ли там кто-нибудь еще.

— Обычно мне удается пройти всю трассу, до того как появится кто-то еще, — сказал мне Траверс, когда мы приблизились к самому верху. Я оглянулся еще раз, чтобы удостовериться: занятый подъемником механик нас не видит, — и посмотрел метров на пятьдесят вниз, пытаясь представить, каково это — приземлиться на голову в этом ущелье? Почувствовал головокружение и тут же пожалел, что вообще стал смотреть туда.

Подъемник медленно, рывками двигался по обледеневшему тросу, пока мы не достигли точки высадки.

— Черт! — выругался я, едва мы спрыгнули с наших миниатюрных сидений. — Марселя нет на месте.

— А его и не бывает в это время, — заявил Траверс, направляясь в сторону склона для продвинутых. — Слишком рано для него.

— Вы не согласились бы прокатиться со мной? — окликнул я Траверса.

Тот остановился и посмотрел на меня с глубоким подозрением.

— Каролина думает, что я уже готов к тому, чтобы присоединиться к вашей группе, — пояснил я. — Сам я так не считаю, и мне нужен взгляд со стороны. Я уже несколько раз превзошел свой собственный рекорд на склоне «Б», но мне не хотелось бы выставлять себя на смех перед женой.

— Ну-у-у, я…

— Я бы попросил Марселя, будь он здесь. Но в любом случае вы лучший лыжник из всех, кого я знаю!

— Ну, если… — вновь начал он.

— Всего один разочек! А затем можете спокойно кататься весь отпуск на склоне «А». Отнеситесь к этому просто как к разминке.

— Может, и вправду? Для разнообразия? — сказал он.

— Всего один только раз! — повторил я. — Это все, чего я прошу. А вы потом скажете, насколько хорошо у меня все получается.

— Может, наперегонки? — этот его вопрос застал меня врасплох в тот самый момент, когда я застегивал зажимы на лыжах. Что ж, не обессудь, сказал я сам себе: все книги об убийствах предупреждали, что ты должен быть готов к неожиданностям. — Только так можно проверить, насколько вы готовы, — авторитетно добавил Траверс.

— Ну, если вы так настаиваете… Только учтите: я старше и не столь опытен, как вы, — напомнил я ему. И быстро проверил свои лыжи, ведь мне надо было стартовать раньше него.

— Зато вы хорошо изучили эту трассу, — возразил Траверс. — А я вижу ее в первый раз.

— Наперегонки так наперегонки, но только если вы примете мое пари, — сказал я.

Впервые за все это время я заметил в нем неподдельный интерес.

— И большая ставка? — спросил Траверс.

— О нет! Деньги — это слишком пошло, — сказал я. — Победитель должен будет рассказать Каролине правду.

— Правду?! — переспросил он, явно озадаченный.

— Да, — подтвердил я и рванул вниз по склону, не давая ему возможности ответить. Я неплохо стартовал и теперь ловко один за другим огибал красные флажки. Но, оглянувшись через плечо, увидел, что Траверс быстро оправился от неожиданности и пустился в погоню. Я понимал: для меня жизненно важно держаться впереди него первую треть дистанции. Однако чувствовал, как он отыгрывает мое преимущество.

Через километр бесконечных поворотов и неистовой гонки мой соперник закричал:

— Вам надо ехать гораздо быстрей, если вы надеетесь победить меня!

Это самонадеянное хвастовство придало мне сил, но я сохранял лидерство благодаря лишь тому, что на первой миле трассы изучил каждый изгиб и поворот. Уверенный, что достигну спасительной для меня точки, обозначавшей новый маршрут, раньше, чем Траверс, я немного расслабился. В конце концов, следующие двести метров я проезжал раз по пятьдесят в день последние десять дней, хотя и понимал: реальное значение имеет только вот эта попытка.

Я вновь оглянулся через плечо: он был метрах в тридцати от меня. Я немного сбросил скорость — мы приближались к подготовленной мною ледяной ловушке — и надеялся, что Траверс не заметит этого или решит, что у меня сдали нервы. На вершине ловушки я еще чуть притормозил: казалось, я уже чувствую его дыхание. А потом, подняв лыжами облако снежной пыли, я вдруг резко затормозил в снежном холмике, сооруженном мной накануне вечером. Траверс пронесся мимо меня на дикой скорости и несколько мгновений спустя взлетел в воздух над расщелиной с воплем, который я никогда не забуду. Я не мог заставить себя заглянуть через край: врезавшись в заснеженный склон сотней метров ниже, он, должно быть, переломал себе все косточки до единой…

Я аккуратно сравнял снежный холм, спасший мне жизнь, и быстро поднялся наверх, чтобы собрать тридцать флажков, обозначавших мою лжетрассу, и расставить их как раньше. Когда каждый флажок занял свое законное место, я съехал вниз по склону с таким чувством, будто только что выиграл Олимпиаду. Достигнув подножия, я натянул поглубже шапку и не стал снимать очки. Отстегнув лыжи, я быстренько направился в сторону отеля.

Я старался сдерживать дыхание, но прошло еще какое-то время, прежде чем мой пульс пришел в норму. Через несколько минут проснулась Каролина, повернулась и обняла меня.

— У-у-у, — сонно буркнула она. — Ты, кажется, замерз. Что, спал без одеяла?

Я засмеялся:

— Наверное, ты стянула его с меня во сне.

— Пойди прими горячий душ.

Я наскоро ополоснулся под душем, после чего мы занялись любовью. Потом я вторично оделся и, прежде чем спуститься к завтраку, несколько раз проверил, не оставил ли каких-то улик, которые могли бы выдать мой ранний подъем.

Когда Каролина наливала мне вторую чашку кофе, я услышал сирену скорой помощи. Судя по звуку, сначала она подъехала со стороны городка, затем удалилась обратно.

— Надеюсь, ничего страшного не произошло, — заметила жена, продолжая помешивать мой кофе.

— Ты это о чем? — спросил я, пожалуй, чуть громче, чем следовало, взглянув на нее из-за вчерашней «Таймс».

— О сирене, глупенький! Наверное, в горах случилось какое-то происшествие. Не исключено, что это Траверс, — сказала Каролина.

— Траверс?! — переспросил я.

— Ну да, Патрик Траверс. Я видела его в баре прошлым вечером. Не стала тебе говорить об этом: ты ведь его недолюбливаешь.

— А с чего ты взяла, что это Траверс? — нервно спросил я.

— Ну, он же вечно твердит, что каждое утро первым выходит на горнолыжную трассу. Даже раньше инструкторов.

— Правда?

— А вспомни! Мы поднимались в первый раз на подъемнике в тот день, когда познакомились с ним, а у него это был уже третий подход.

— Разве?!

— Что-то ты сегодня туго соображаешь. Встал не с той ноги? — со смехом спросила Каролина.

Я не ответил.

— В любом случае надеюсь, что это именно Траверс, — добавила Каролина и сделала глоток кофе. — Мне он никогда не нравился.

— Это еще почему? — спросил я, захваченный врасплох ее признанием.

— Он пытался подкатить ко мне, — сказала Каролина.

Я смотрел на нее во все глаза, не в состоянии вымолвить ни слова.

— Ты не хочешь спросить, что случилось?

— Я настолько поражен, что просто не знаю, что и сказать, — ответил я.

— В тот вечер в галерее он так и вился надо мной. А после того как мы пообедали у него, пригласил меня на ланч. Я сказала, чтобы он отстал, — сказала Каролина. И нежно прикоснулась к моей руке: — Я никогда не говорила тебе об этом, так как думала, что, возможно, из-за этого он вернул Вюйара, и чувствовала себя виноватой.

— Это мне надо чувствовать себя виноватым, — возразил я, теребя рукой недоеденный тост.

— Нет, милый, ты ни в чем не виноват. В любом случае если бы я вдруг и решила изменить тебе, то не с этим пронырливым хлыщом. Только не с ним! Диана предупреждала, чего от него ожидать. И он совсем не в моем вкусе.

Я сидел, мысленно представляя, как Траверса везут в морг. Или того хуже: он все еще погребен под толщей снега. И я уже ничего не могу с этим поделать.

— Знаешь, я и вправду думаю, что тебе пора осваивать трассу «А», — заметила Каролина, когда мы покончили с завтраком. — Твои успехи выше всяких похвал.

— Да уж, — ответил я, погруженный в свои мысли.

На всем пути до горы я, кажется, не произнес больше ни слова.

— С тобой все в порядке, дорогой? — поинтересовалась Каролина, когда мы ехали с ней на подъемнике.

— Вполне, — сказал я, не в силах взглянуть вниз, в расщелину. Траверс все еще там или уже в морге?

— У тебя вид испуганного малыша. После работы, которую ты проделал на этой неделе, ты вполне можешь присоединиться ко мне, — приободрила меня жена.

Я слабо улыбнулся. Когда мы достигли самой вершины, я спрыгнул с подъемника чуть раньше, чем следовало. А сделав второй шаг, понял, что вывихнул лодыжку.

Каролина отнеслась к этому без всякого сочувствия. Она заподозрила, что я специально сделал это, чтобы не выходить на сложную трассу. Вскоре она пронеслась мимо меня и умчалась вниз, я же бесславно спустился на подъемнике. В самом низу я взглянул на механика, но он не удостоил меня взглядом. Я прихрамывая побрел в травмпункт. Каролина подошла туда через несколько минут.

Я объяснил, что дежурный врач подозревает перелом и требует, чтобы я немедленно отправлялся в больницу.

Каролина нахмурилась, отставила в сторону лыжи и отправилась искать такси, чтобы добраться до больницы.

Поездка была недолгой: судя по тому, как ловко водитель справлялся с коварными поворотами, дорога была хорошо ему знакома…

— Мы улетаем этим вечером, — сказал я, осторожно вставая на поврежденную ступню.

— Вы выбрали подходящий момент для травмы, — улыбнулся доктор.

Хромая, я вышел из рентген-кабинета и увидел, что Каролина сидит, склонившись над журналом.

— У тебя такой довольный вид, — отметила она, когда подняла голову.

— Еще бы! Что может быть хуже пары сломанных ног, поврежденной руки и шрама на лице?

— Какая же я недогадливая, — сказала Каролина. — А мне-то казалось, это простой вывих.

— Я не о себе, — уточнил я. — О Траверсе. Ну, помнишь, это утреннее происшествие? Там еще скорая приезжала. Но врачи говорят, что жить будет.

— Жаль, — сказала она, беря меня под руку. — После всего того, что ты перенес, я рассчитывала на твой полный успех.