512 килобайт по Фаренгейту

Глава 6. После работы

В конце рабочего дня Солидол осторожно намекнул:

– Новичкам как бы принято проставляться.

Пурген намёк поняла:

– Где и когда?

– Не, ребята, я пас, – вздохнул Макрон. – Здоровье не позволяет.

– А с этим я и сама не пойду! – кивнула на Пурпоза Пурген. – Он меня одним взглядом изнасилует.

– Ой, да больно надо! – смутился генерал.

– Чё, я один остался? – спросил Солидол.

– Больше достанется. Пойдём, буду вливаться в ваш дружный коллектив.

Вышли на набережную. Погода радовала.

– Пиво пьёшь? – спросила Пурген. Солидол кивнул.

– Подожди здесь, – она кивнула на гранитный парапет и отправилась к ближайшему магазину. Вернувшись, она протянула бутылку пива, а из кармана достала пакетик орешков.

– Небогато, – оценил Солидол. – Где расположимся?

– На сколько заработала, – не смутилась Пурген. – А расположимся здесь.

Она уселась на тёплый гранит, достала из кармана вторую бутылку пива и ловко поддела крышку пряжкой от лямки своего комбинезона. Солидол посмотрел на пыльный гранит парапета, потом на бутылку, которую держал в руках.

– Давай открою! – Пурген протянула руку. Процедура с пряжкой повторилась. – Ну, за знакомство!

Солидол осторожной чокнулся бутылкой. Надо было что-то сказать.

– Ты до нас в отделе флуда работала?

Пурген кивнула.

– И сколько ников вела?

– Пять, из них два мужских. Но это тяжело – можно запутаться в женском и мужском роде. Я настолько привыкла, что по жизни стала говорить: «Я сделал. Я пошёл». Парни плохо обо мне думали. А потом ничего, втянулась. Это как в театре – в роль надо вжиться. Но тут проще – тебя воспринимают только по твоим словам. Внешность, одежда, интонации значения не имеют.

– Одним из ников была сопливая птушница?

– С чего ты взял?

– По словарному запасу, построению фраз, ещё много по чему. Боевые алгоритмы – это моя работа.

– Ну и как у меня получается?

– В конфе, наверное, прокатило бы. А по жизни переигрываешь. Явно на птушницу не тянешь, высшее чувствуется.

Пурген бросила на него быстрый взгляд и отвернулась.

– Я угадал? – Солидол попытался настаивать.

– Ты, как твоя софтовина, постоянно сканируешь контент, – не спросила, а утвердительно заявила Пурген. – Сейчас-то ты зачем ко мне в душу пытаешься пролезть без мыла? Ты не на работе, тебе это не оплатят.

– Зачем ты так? – обиделся Солидол.

– А ты зачем? – сердито спросила Пурген. – Почему нельзя просто общаться?

– Я и общаюсь.

– Давай о чём-нибудь другом.

– О чём?

– Давай о работе, – предложила Пурген. – Мужики на работе говорят о бабах, а на отдыхе – о работе. Вы меня уже обсудили?

– Ещё не успели, – слегка покраснел Солидол.

– Да ладно заливать! Этот коротышка с меня своих сальных глазёнок не спускал. Спорим, его первая фраза была: «Я бы вдул!» А у дедули мой имидж вызывает культурный шок. Он там ещё не говорит: «А вот в наше время…»? Хотя нет, ему ещё рановато. А что ты сказал – отгадать?

– Вообще-то мы на работе ещё кое-чем занимаемся.

– Тебе нравится твоя работа? – неожиданно спросила Пурген.

– Работа как работа, – пожал плечами Солидол.

– Уничтожать чужие рукописи. Да, ничего особенного.

– Мы санитары Сети. Как говорит капитан: «Есть такая работа – Сеть зачищать». Мы как ассенизаторы – говно убираем. Да, трудно остаться чистеньким, но кто-то это должен делать, чтобы другим легче дышалось.

– Спасаешь мир?

– Ты теперь тем же занята. Ну и как – не западло ещё?

– Я первая спросила. Не увиливай. Неужели тебе не жалко людей, чьи тексты вы грохаете?

Солидол редко задумывался над тем, что эти мегабайты текстов насочиняли реальные люди. В его представлении это была некая безликая сила, и если ей не противостоять, то она весь мир заполонит своей бредятиной. Впрочем, иногда ему приходилось сталкиваться с живыми графоманами. К счастью, они так и не поняли, кто он такой. Но от общения с ними у Солидола остались самые мерзкие впечатления.

– Нет, не жалко! – решительно ответил он. – Как правило, это неадекватные люди, одержимые сверхценной идеей. Их можно было бы пожалеть за их убогость, но на самом деле это очень пронырливые, завистливые и мстительные существа. Ты говоришь – мы давим их контент. Да они сами с удовольствием задавят тексты себе подобных, потому что всех пишущих они рассматривают как конкурентов.

– Но ведь бывают же и нормальные писатели? – продолжала настаивать Пурген.

– Вот их-то мы и защищаем. Это только говорится, что талантливая вещь сама пробьётся. А на самом деле это примерно то же самое, что бросить золотую монету в сельский нужник и ждать, когда она сама всплывёт на поверхность.

– И всё-таки в этом есть что-то подлое – вот так вот тайно, анонимно… Почему нельзя просто писать разгромные рецензии, если произведение бездарно? Авторы открыто выкладывают свои тексты, идут, так сказать, с открытым забралом?

– Рыцарство? Кодекс чести? – усмехнулся Солидол. – А ты знаешь, что вычурный псевдоним – уже верный признак графомана? Рецензии? Ты слышала типовую фразу: «Рукописи не рецензируются и не возвращаются»? Это было придумано ещё до Сети. И ловушки для графомании не Макрон придумал – это тоже стандартная редакционная практика. Просто он её усовершенствовал и систематизировал. Так что не надо про подлость.

– У тебя на всё есть ответ.

– А у тебя? – Солидол пристально уставился на неё. – Зачем ты пришла в отдел? И не надо прикидываться дурочкой!

Пурген молча поёрзала под его взглядом, но он продолжал ждать ответа.

– Я не знаю, – наконец выдавила она. – Наверное, я просто хочу быть на острие, на переднем крае, получать драйв. Как-то так. Ладно, пора по домам. На горшок и в постель.

Она поднялась с парапета, взяла свою пустую бутылку и аккуратно опустила её в урну.

– Что, мамка заругает? – Солидол ненавязчиво попытался выяснить состав её семьи.

– Не провожай, не заблужусь, – обернувшись, ответила Пурген.

– Да я и не собирался, – пробормотал Солидол, глядя вслед удаляющейся фигурке в мешковатом комбинезоне.