6748

Войдя в библиотеку, незнакомец перекрестился на образа и, преклонив колени, сложил руки на груди как перед причастием. Стал терпеливо ждать, когда владыка благословит его. Спиридон, подняв глаза от «Поучения Мономахова» с удивлением смотрел на неразговорчивого незнакомца в чёрных одеждах. Незнакомец перекрестился канонически правильно, но что-то в его движениях показалось Владыке не естественным, как будто он в первый раз крестился в православном храме. Точнее сказать, Владыку смутило то, что незнакомец довольно долго искал взглядом место, где образа расположены, не те которые просто принесли сюда для очистки или украшения, а те которые поставлены для молитвы согласно чину православному.

–Любой на Руси знает, что образа находятся прямо перед тобой, как войдёшь так сразу и крестись. Этот крестится правильно, а образа сразу не видит. На слепого незнакомец тоже не похож, вошёл без помощи Антипа и ни об косяк двери не ударился головой, и не об порог не споткнулся, – думал про себя Владыка, разглядывая пристально незнакомца и не спешил, приветствовать его.

Наконец, поставив еще две свечи и сильнее осветив лицо вопрошавшего Владыка сказал по-гречески,

– Хайре!

–И ты радуйся,– по-русски ответил незнакомец, – позволь к руце твоей приложится, благослови меня, я с письмом к тебе из святой земли,– выпалил на одном дыхании незнакомец.

Услышав последнее, Владыка перекрестил незнакомца, но весь остальной разговор вел по-гречески, изредка перемешивая цитаты из святого Писания поговорками из Вульгаты.⁴⁴

Не зная ни слова по-гречески, Антип смотрел во все глаза и доподлинно видел, как чернец передал свиток, с печатью Варлаама Хутынского Владыке.

Развернув берестяной лист, Спиридон прочитал вслух: «Се аз худший во мнисях, придя на место сеё святое – град Иерусалим, верхом на нечистом, по повелению Господнему, говорю владыке Новгородскому, прими подателя сего, и к князю отправь для служения и покаяния.

Писано в Святом граде, за два дни по пасхе, в 6689 годе от сотворения мира.

Алексеем сыном Михайловым, в иночестве Варлаам».

Бережно свернув грамоту, Владыка Спиридон спросил,

– Кто ты? Как на исповеди отвечай. Sensu stricto⁴⁵.

Незнакомец, немного коверкая слова, как это делают дети, недавно научившиеся говорить, поведал владыке следующее,

–Я Арсений Ex gratia⁴⁶ монах монастыря Λαύρα Σάββα τοῦ Ἡγιασμένου (Монастырь Саввы Освященного), что находится в долине Иосафата, в Юдоли плача, которая начинается от Иерусалима: идя от Гефсимании, эта долина проходит сквозь монастырь и доходит до Содомского моря. Монашество принял по обету моих родителей в отрочестве. Родители христиане из города Рима пострадавшие за веру, решившие окончить свои дни на святой земле. Когда мы были в граде Святом монах Порфирий, совершивший мой постриг, передал мне это письмо с наказом предать его пастырю Новгородскому через 20 лет. Я подвизался в служении сначала в монастыре девы Марии, потом Саввы Освященного, когда пришёл срок, повез письмо в Неаполь, но там не было пастыря с именем Спиридон. В отчаянии я молиться стал, и бог, через святого Николая, повелел идти в земли гиперборейские в Неаполь (Град Новый) на реке Волхов. И вот я тут!

–Язык откуда знаешь? Náviget, haéc summá (e)st.⁴⁷

–Язык выучил, книги читая в монастыре, еще греческий знаю, латинские наречия, арабский.

Знал владыка о чуде, веровал в него, но чтобы вот так обыденно, после службы, на полатях Софийского собора, в библиотеке видеть и осязать его, для святителя было необычно и немного страшно.

Любой в Новгороде знает, что в семье купца «Вощаной сотни-Иванское сто» Михаила и жены его Анны родился Алексей, ставший впоследствии преподобным отцом нашим Варлаамом, основавшим обитель в Хутыни вместе с Порфирием и Федором Малышевичами. Преподобный, беса с Хутыни изгоняя по повелению Господа Бога, Отца нашего Иисуса Христа перед пасхой на три дня в Иерусалим летал, оседлав нечистого. Вот теперь лежит перед Владыкой грамота на бересте, в Святом граде самим Преподобным на пасху писанная.

В краткой молитве, возблагодарив Бога за чудо перед ним явленное, Владыка пригласил Арсения к себе. Велел служкам растопить баню и повёл в кельи, епископом Никитой выстроенные, сам, освящая путь в знак уважения духовным подвигом Арсения.

На следующий день после молитвы, Спиридон сам принёс чистые одежды Арсению. Повелев переодеться в новое платье, сказал,

–Значит так, чернец, Sub rosa⁴⁸ поедешь в Суздаль к князю Ярославу Всеволодовичу с моим письмом. Он определит тебя молодого князя Александра учить Писанию и греческому языку. Это будет твое послушание. Береги князя от книг мерзких и от языков льстивых, во благо Пресвятой Богородицы, заступницы нашей, я же за тебя грешного молится, буду.

Недолго длилось отсутствие Арсения, вместе с князем Александром Ярославовичем вернулся он в Новгород и исповедовался Владыке в исполнении своего послушания. Получив благословление, начал жить он в Новгороде при дворе молодого князя Александра, оставшись его учителем, духовным наставником.

Всё было бы ничего, да, как и всякий человек грешен был монах Арсений. Поддался он греху честолюбия, возжелал приход свой иметь в Новгороде, на Ярославовом дворище и непременно в Николодворищенском соборе, князю новгородскому вот уже как лет сто не принадлежащему. Вот во исполнение своего желания пошёл он к князю Александру, с предложением вернуть Николодворищенский собор под сень княжеской власти и с мыслью потаённой, что, как только князь собор получит, и доходы соборные в казну свою соберёт, то сразу его Арсения над соборным клиром и поставит.

На Городище в притворе Благовещенской церкви, после утренней службы, он говорил князю, торопившемуся на завтрак со своими боярами, указательным перстом тыча в лики страдающих грешников, изображённых на фреске «Страшного суда»,

– Ведь, что летописи пишут, послушай княже, «6644. В тоже лето (1136.г) оженися Святослав Олговиць Новегороде и венцяся своим попы у святого Николы; а Нифонт его не венця, ни попом на сватбу, цернецем дасть, глаголя: «Не достоти пояти».⁴⁹

–Не даст тебе епископ благословления и попа для службы, и не пойдёшь ты князь: ни под венец, ни в поход, и чем кормить дружину, и город будешь, а?– вопрошал Арсений, поясняя, приведённый отрывок.

–Сятослав, на что Ольгович, так и тот додумался своих попов иметь в Городе, а мы чем хуже? Да и лавки соборные доход в казну твою князь дадут. Я монах, мне земные блага не к чему, я о правде пекусь, и об общем благе!!! – закончил свою речь Арсений.

Князю позиция монаха понравилась, но драться с ониполовцами он не хотел,– новгородцы слишком буйных князей не жаловали и выгоняли из города, не мешкая.

Судится князь, тоже не мог. Судил в Новгороде епископ. Кому Спиридон присудит Никольский собор, и так было ясно. Давно владыки новгородские смотрели с вожделением на прямого конкурента святой Софии – пятиглавого красавца Николу, украшавшего Торговую сторону. Владыка Спиридон не был исключением, и возможность присовокупить к дому святой Софии ещё одну соборную церковь он не потерял бы.

Доходы взять себе надо было бы, деньги всегда важны и в политике, и в жизни. Да и это, то же как-то не с руки делать было князю, хотя доходы с лавок никольских шли не в городскую казну, а в казну святой Софии и новгородцев можно было подбить на раздел чужого добра. Но слишком уж большой полк имел в своём распоряжении владыка и мог за себя, и за честь святой Софии постоять без сторонней помощи, и против князя, и против всего остального Новгорода.

Так, что, как ни хотелось князю, но воплотить в жизнь предложение Арсения он не мог, но и без поддержки тоже оставить его не мог. Ведь за просто так, вернуть себе, в свою казну то, что когда-то принадлежало другим князьям было приятно. Обдумав создавшееся положение в близком кругу, князь приказал Арсению взять, любым способом, ключи от лестничной башни храма у никольского старосты, запереться там, и никого туда, кроме людей княжьей сотни, не пускать. Самому же Арсению он повелел съехать с княжьего двора на Рюриковом городище, и жить на полатях Собора, получая еду сразу из княжеской кухни княжьего двора.

Здесь необходимо маленькое пояснение. Сам каменный Никольский собор изначально строился без лестничной башни, но с хорами. Лестничную башню построили позднее лет, примерно, через 40-60, причём при строительстве лестницы была заложена фреска «Иов на Гноище». Фрагменты, которой были найдены в конце 20 столетия. В описываемое нами время то есть в 13 веке от композиции были видны только, само гноище, да ноги Иова, и еще часть лица его жены. Ранее, до сооружения лестничной башни, на хоры, то есть на место где, как правило, находился князь во время литургии, попадали по переходу из княжеского дворца. Там до сих пор на южной стене, над нартексом, на высоте 11 метров над землёй сохранился дверной проём. Княжеский терем или дворец, или если угодно – княжий двор находился в 60 метрах южнее Николодворищенского собора.

Такое, половинчатое решение вопроса о приобретении части собора – его лестничной башни, показало незаурядный ум князя в решении вопроса – как взять то, что плохо лежит? И поначалу только немного насторожило новгородцев. Поэтому, когда они коллективным – демократичным своим разумом поняли, что они-то вообще – то ничего не приобрели, а, скорее всего, потеряли. Ведь той частью собора, где сидел Арсений они теперь распоряжаться не могли. Поэтому бессребреника монаха Арсения за еретические мысли и действия при отторжении части собственности у Новгорода, новгородцы во главе с ониполовцами готовы были убить при первой встрече. Что они и попытались сделать, подкараулив Арсения в ночь на Николу Вешнего.

Подобно Ахиллесу в своём шатре, Арсений жил в соборной башне, ни с кем не общаясь лишь творя молитвы и блюдя посты, не обращая внимания на окружавший его мир, который словно в отместку сыграл с затворником злую шутку. Бедняга, проживший всю жизнь в пустыни, где переход из дня в ночь быстр и сумерки коротки, просто не мог предположить, что где-то на земле есть место, где отсутствует ночь как таковая по нескольку месяцев. Как-то, отмеряя время по свече, для вечерней молитвы, он обнаружил, что свеча прогорает, а день не спешит уходить. Арсений сначала подивился, потом, подумав, что это враг рода человеческого хочет сбить его с пути истинного, испугался и ушёл в пост и молитву. Но день прибывал и не молитва и ни пост не остановили его прибавление. Казалось, солнце сошло с ума и не хочет уходить с небосвода. Сжегши всего четыре свечи за одну ночь, вместо восьми он, набравшись смелости, спросил у княжеского повара Вараввы Востроносого об этом, наблюдаемом им Арсением, природном явлении, до сих пор ему монаху не ведомом, не преминув добавить вопрос,– «От бога это или от нечистого»?

Варавва отодвинув два горшка, налил Арсению молока топлёного в кринку и ответил,

– Отче, сам не знаю, но тут каждый год так, с апреля до конца июля ночи почти нет. А вот в Суздале я такого, нет, не видел, и в Киеве тоже. Хотя, как говорят купцы, если идти далее вниз по Волхову в Ладогу ночи еще короче.

Отломив кусок еще тёплого, свежего хлеба он протянул его монаху в знак того, что лекция закончена. Арсений, перекрестив дарителя, взял молоко и хлеб, пошёл к себе в башню, размышляя о богатстве замыслов господних, не понятных еще нам грешникам. Через шесть часов благочестивого размышления и молитвенного просвещения до Арсения дошло, – «во время светлой ночи тьмы нет. Она (тьма) отступает, осязаемо, то есть видимо. А если нет тьмы, то нет и бесов. Если нет бесов, значит, ангелы должны быть». Удивлённый смелостью своих силлогических построений, он ангелов, и решил искать.

В ночь, на Николу отчитав положенные молитвы, он осторожно открыл дверь лестничной башни, вышел в нартекс храма. А из нартекса, вдоль стенки, никем, как ему казалось незамеченным, вышел на Торг, где и был схвачен четырьмя неизвестными в берестяных масках. Неизвестные быстро и умело скрутили Арсению руки, и методично стали избивать его, изредка меняясь местами. Плохо пришлось бы монаху, если бы не Васька с Лёхой, не проходили бы мимо.

Друзья, в ту ночь, возвращались с Божьего суда между Фролом и Лавром – соседями, жившими бок о бок, вот уже лет как двадцать, на самом конце Славенского холма, где загородная улица упирается в Большую Пробойную.

Фрол был бортником – пчёл искал и разводил в лесах новгородских. Лавр рыбачил на Волхове, рыбу солил, и коптил впрок. В трудные времена голода и, или морового поветрия они помогли друг-другу, и хозяйство вести, и детей растить. У Фрола была дочка – лупоглазая отроковица с соломенного цвета волосами и конопатым носом. У Лавра сын невысокий подросток со скромным взором и сильными узловатыми руками. Живя рядом и вместе коротая вечера, когда родители пропадали на работе, один по лесам ходил, второй сети ночами ставил, дети слюбились друг с другом, не видя в этом никого греха. Плод невинной страсти, в виде округлого живота, был обнаружен, уличанским попом Афанасием, на шестом месяце, когда травить плод или скрывать, что-либо было невозможно и бессмысленно. Лавр, несколько раз угостив сына берёзовой кашей, вынужден был признать, что исправить поркой порок невозможно, пошёл к соседу оговаривать условия свадьбы и размер приданого. Свадьбу решили справить сразу в пятницу, а вот с приданным вышел казус. Фрол просил, за поругание девичьей чести и дружбы соседской, полгривны или суда Божьего. У Лавра деньги были, но он посчитал, что отдавать их соседу как-то не с руки, он и так ведь брал в семью товар не первой свежести. Решили устроить Божий суд, а чтоб без подвоха было решили пригласить Ваську с Лёхой как людей к новгородским порядкам непривязанными и поэтому честными. Идя на суд, после утренней службы друзья не знали, что будут драться между собой, и поэтому для развлечения начали диспут о тезисах Иоанна Эригены, а когда узнали, прервали диспут и потребовали медовухи выдержанной – знаменитой – Фроловской. Фрол делал её только зимой. После того как медовуха подойдёт, он выставлял её на мороз, оставляя на день или на два, потом он выбрасывал лёд из бочонков, а то, что оставалось, закатывал в бочки и хранил целый год. Лишь на второй год он открывал бочки, и пользовал друзей, и архиепископа крепким напитком. Для решения своего дела в свою пользу Фрол не пожалел и двух вёдер драгоценного напитка. Видя такое начало решения дела не в свою пользу Лавр, для подкупа бойцов, выставил рыбу красную с икрою чёрною. Васька с Лехой выпили, крякнули, закусили, и попросили робко хлебушка ситного. Драться им никак не хотелось. Для раззадоривания и куража выпили по третьей, а потом по четвёртой. Кураж не шёл. Сидеть вдвоём им наскучило, и они позвали за стол две противоборствующие стороны. Зная нрав и силу гостей, хозяева, не раздумывая, согласились и робко, скромно, бочком сели за стол. Гости налили им. Хозяевам пить, не хотелось потому, что Фролу не хотелось «свою» гривну терять, Лавру эту гривну отдавать. Пришлось друзьям прибегнуть к лёгкому пока еще вербальному убеждению.

–Тебя Василий Фрол, небось, не уважает?– спросил Леха.

–Видно, что и тобой твой Лавр брезгует – ответил Василий.

Во время этого незамысловатого диалога Леха невзначай показал Лавру кулак, а Василий Фролу руку на плечо положил. От таких нежностей у хозяев немного побледнели лица, и немного стало проявляться слабость в коленях в виде мелкой дрожи. Когда хозяева, смущаясь, выпили по третьей, завязалась общая беседа, и друзья непринужденно попросили принести еще по два ведра. После вечери они все, уже дружной компанией, просили попа уличанского Афанасия выпить за здравие молодых и обвенчать их немедленно. Что батюшка видя, то, как дело обошлось без кровопролития, с радостью и сделал. Когда молодых отправили в баню париться, Лёха с Васькой вышли из-за стола, и отправились по домам, вдоль по Пробойной улице, продолжая рассуждения об Иоанне Эригене и его учении.

Васька, имевший дома библиотеку, составленную еще первым попом колмовским, который, как известно, принадлежал к ирландской ветви бенедиктинского ордена, чувствовал себя в подобных спорах более уверенно. Ведь в отличие от друга он мог всегда прочесть первоисточник, а именно выдержки из трудов, Иоанна Скотта Эригены,– «Объяснение трудных мест Иоанна Богослова» и «О разделении природы».

Поэтому, пройдя несколько шагов, он продолжил, прерванный застольем – «Божьим судом», утренний диспут,

– Осязаемая нами Натура – это вселенная разделенная на четыре части – бытия: творящее, но само несотворённое; сотворённое и творящее; сотворённое, но уже нетворящее; несотворённое и следовательно и нетворящее. Под осязаемым, я подразумеваю так же и умственное, то есть образно-мыслительное постижение, к которому я отношу так же и молитвенный опыт.

–Точнее сказать мистический, а умственное постижение уместнее называть метафизическим, – дополнил сентенцию друга Алексей.

– Согласен, хотя это роли не играет, ибо понятие творящее, но само не сотворённое необходимо считать Богом, о котором нам знать не положено – торопливо продолжил Василий, усиленно соображая, где его друг поставил логическую ловушку в сказанном предложении о метафизике и мистике.

– Нет, в этом случае, мы подходим к ереси, ибо молитвенное постижение благодати присутствует, а это значит, что всё-таки Бог, в проявлении благодати, постижим и осязаем. Конечно не выходя за рамки разумного, то есть ограниченного постижения Бога, ограниченным человеческим разумом.

–Все в рамках разумного,– согласился Василий, перебивая вербальные рассуждения друга.

– Так, если есть молитвенное постижение Бога, то должно быть и постижение врага рода человеческого, который есть дух бесплотный, но явственный,– продолжал Леха.

–Не согласен,– ответил Василий.

И продолжил скороговоркой, боясь быть прерванным новой сентенцией Лёхи,-

– Опыт, то есть факт, имеющийся в наличие, говорит, что ты Лёша не прав. Когда с Хутыни Бесов сгоняли, они в дом наш влетели, и кружки побили, а пращур мой дом спалил и бесов с ним, значит явственные они и из плоти, – с радостью победителя сказал Василий.

Обогнув апсиду Николодворищенского собора, словно в доказательство своим словам он увидел странную, почти мистическую сцену. Четыре бесовские хари вместо христианских лиц и эти хари бьют святого человека перед храмом. От увиденного, он опешил и ткнул Лёху локтём под ребро. Тот тоже встал и от удивления рот открыл. Но друзья быстро взяли себя в руки и, не сговариваясь, решили встать на сторону сил небесных против сил адских. Лёха ударил первым. Когда от его удара, правой в левую скулу ближнего черта, харя отлетела, он с удивлением обнаружил, что ударил он не чёрта, а Поросю плотника. Порося от удара взвизгнул как порося и, пользуясь тем ускорением, что дал ему Лёхин удар, побежал в сторону церкви Параскевы Пятницы так быстро, что Васькин пудовый кулак лишь чуть задел его спину. Васька от обиды крякнул и со злости двинул левым в под дых ближайшего беса, который от удара скрючился и сел на землю едва дыша. Двое других, увидев это, кинули битого монаха Арсения в руки спасителей, сами поспешили скрыться с места преступления неузнанными. Вася наклонился к сидящему на земле разбойнику снял с него берестяную маску и со словами, – «погань ониполовская» дал ему ещё раз, но уже по лбу. От удара разбойник совсем пал духом и перестал подавать признаки разумной жизни, а только сидел, икая и хлопая глазами.

–Захарка это, Давида золотаря племянник, в ногах слаб, да разумом совсем обделён, – сказал Василий, осматривая «беса» им поверженного. Он, пользуясь временной немощью Захарки, быстро и сноровисто прощупал пояс, внимательно осмотрел шапку надорвав подклад. И со словами,

– Нечего ночью на людей нападать, – найденные деньги положил к себе за пояс, чем сильно обескуражил чернеца. Алексей увидя растерянность на лице чернеца спросил.

–Как зовут тебя отче?

–Арсений, я княжий поп, живущий на полатях Собора,– ответил монах.

–Я Лёха слуга Владыки Спиридона-грек, а это Василий с Колмова он -ушкуйник, – представился за себя и за друга Алексей.

–Что же заставило тебя выйти ночью на Торг, где и днём, порой опасно одному появляться,– спросил Василий.

– Отсутствие ночи и заставило,– ответил Арсений и поведал друзьям о своём открытии нового, природного явления, доселе ему не ведомого, а именно светлой ночи, когда тьмы нет. А если нет тьмы, то нет и бесов, а вот ангелы должны быть, вот ангелов он Арсений, и пошёл их искать, а тут эти четверо.

–Думал сейчас, в ад эти черти меня живым уволокут,– подытожил сказанное со смехом Арсений.

Лёха с Васькой тоже вежливо посмеивались рассказу монаха. Но тут вдруг настала непонятная, немного тягучая тишина, когда сказать вроде нечего, а расставаться не хочется

Тишину прервал наиболее быстрый разумом Лёха вопросом,

–Давно ли ты на Руси?

– Ну, около года,– ответил Арсений.

– И чего так всего и не понял?– доспросил Василий.

–Ну, многое понял, хотя хочу справиться у вас, в чем разница между Мёдом и Медовухой. Я медовуху пил и пиво тоже, разумом дошёл, что во время поста пить их грех. Но тут, вот на соборных сенях повар Варавва Востроносый хранит несколько бочек из дуба сделанных и говорит, что, и в пост пить такой мёд не грех. Так, что же это за напиток такой скажите?

Лёха сглотнув горлом, спросил,

– Там трезубец есть?

– Есть. – ответил Арсений.

–Какой? Нарисуй!!

Арсений нарисовал щепочкой на земле трезубец такой же, как на бочках.

– Смоленских Ростиславичей мёд. Позапрошлогодний, – сказал со знанием дела Вася, едва кинув взгляд на рисунок монаха.

–Напиток хороший и в пост пить не грех,– сказал слуга Владыки Алексей.

– Мне Варавва по приказу князя две бочонки выдал, может, испробуем? Но для начала помолимся. А.?– предложил Арсений.

Возблагодарив господа в краткой молитве, Арсений пригласил друзей к себе в башню, продолжить прерванную ночным происшествием беседу, и дождаться там утра. Друзья, постеснявшись для вида, согласились через два «Отче». И на хорах собора, в ту ночь, были выпиты: первая чаша хмельного мёда за силу разума, вторая за дружбу и третья за взаимоуважение. Так было положено начало бескорыстной дружбе. Просто Дружбе, то есть Дружбе за просто так. Правда, в ту ночь был один минус. Княжий повар Варавва некстати проникся любовью к святости Арсения, что вот уже вторую неделю потчевал монаха только хлебом и молоком со сливками, что конечно полезно и приятно для здравия духа и тела во время поста, но с мёдом плохо сочетается!!!!!

Друзья сначала ходили, друг к другу в гости, но, вскоре убедившись в неудобстве такого хождения, каждый день за три поприща, решили, что собираться лучше на Торгу, не смотря на угрозы буйных нравом новгородцев. Тем более, что двое на Торгу торговлю держали, а третий просто там жил.

Так и жили бы друзья мирно и спокойно, проводя время: в дружеском общении; натурософских изысканиях; и в поисках истины посредством изучения замысловатых узоров на дне двух или трёх пинтовых сосудов с пивом или вином. Такое количество питья, согласно уставу святого Бенедикта, употреблять и монахам во время поста не возбраняется. Если бы летом 6748 года, точнее в начале июля староста чуди невской, крещёный Пелгусий, не появился на княжьем дворе с вестью для князя, что флот ромейский встал в устье Ижоры. В прямой видимости от заимки Никиты Захарьевича, что из Кучковичей, расположенной на Заячьем острове в устье Невы. Еще староста говорил, что в тумане видел он сани⁵⁰ с Борисом и Глебом. Последнее известие о святых Борисе и Глебе заставила Василия осведомиться у старосты,

– Много ли на заимке Никиты Захарьевича, что из Кучковичей вина красного ещё осталось после видения?

На, что Пелгусий честно ответил, что еще много, и отдавать свеям такое богатство, для крещения и святого причастия чуди невской предназначенное, есть грех смертный. Получив исчерпывающий ответ на конкретный вопрос, Василий, повернулся к Лехе и спросил,

– Лёша, а не принести ли нам на первую службу, брата нашего названного Арсения в соборе, вина красного для причастия христианского князя?

– Для причастия? – уточнил осторожный грек.

– Конечно для причастия, по ложечке утром для здравия и во спасения душевного,– с обидой в голосе ответил Василий.

–А Кучкович как? Он, небось вино для Кучкового поля берёг, там у него то же заимка, вернее у сродственника его, ну того праправнучатого племянника, который наследовал двор после того, как Юрий Долгорукий его прапрадядьке голову оттяпал за вредность и непослушание,– возражал Леха.

– Ну, так мы поделимся! Мы же не грабить, мы же по делу, для службы то есть для красоты душевной. Послушай, как это звучит по-гречески,– психокосмическая литургия. Правильно ведь? Душа – психе, красота – космос. Литургия – служба. Или, чего не то? – обосновывал своё предложение Василий.

–Это надо у Владыки Спиридона спросить с Арсением,– не унимался Лёха, с уважением взирая на друга, который обыденное пьянство назвал так красиво, «психокосмическая литургия».

–Ну, так пошли, чего тут на дворе стоять? А то укатят с князем в Рюриково городище планы строить, да на рыбалку собираться. Или того хуже поедет по Мсте князь соль, собирать, которая по ряду ему положена. Это надолго до сентября не управится.

–Пошли. Но только по переходу в собор, а не через Торг. Я видел, как привезли товары на Великий ряд, не будем отвлекаться.

–Я!?, как скажешь Леша,– согласился Василий, видимо рассчитывая нагнать упущенное сегодняшнее наслаждение от распития свежего пива, послезавтрашним наслаждением от распития красного вина в больших количествах и за бесплатно.

Поднявшись на хоры, они там Арсения не обнаружили. Василий спросил с хор у служки, – Где монах Арсений?

Бедный служка узнал голос Василия и со страху выдал всё, что знал и слышал сегодня тайком на Торгу,

–Ушёл он, с князем в дом святой Софии часа уж три назад. Как староста наш говорит Ладогу свеям продать, а деньги поделить, и нам ничего не дать! – надрывно, чуть не плача проскулил отрок.

–Да, богата дурным зломыслием земля Великоновгородская. И откуда всё берется!?– прокомментировал услышанное Лёха.

–Ага, – просто согласился Василий.

Любой дурень знал, что без Ладоги хмеля для пива в Новгороде не будет, природа дивноумноустроенная, почему-то решила, что хмелю лучше расти у Ладоги.⁵¹ А не кабы, где-либо. И не было отродясь в Новгороде князя, который бы отказался от Ладоги. Слишком уж глупых князей новгородцы не призывали, а слишком жадных быстро прогоняли, порой без платы за княжение.

Друзья, поспешно спустившись с хор, лёгкой рысцой пробежали Торг и Великий мост, но все равно опоздали. Князь уже прощался с Владыкой, Арсений стоял за Епископом и ни на кого не глядя, что-то торопливо писал на церах. Прощание в купе с благословлением заняло еще около часа. Друзья терпеливо ждали, наконец, Спиридон снизошёл до них и позвал к благословлению. Получив, благословление друзья молча ждали дальнейших указаний.

–Арсений, всё ли ты записал, что видел? – спросил Владыка.

Монах лишь молча кивнул, занятый правкой текста он был весь увлечён этим литературным занятием и не вполне владел своими другими чувствами.

–Читай,– приказал владыка.

Немного помявшись, монах прочёл,

– «Услыхав об этом, Александр, разгорелся сердцем, вниде в церковь святыя Софьи (в Новгороде), поде на колену перед олтарем, нача молиться со слезами… и восприим Псаломную песнь рече: суди, Господи, обидящим мя, возбрани борющимся со мною, приими оружие и щит, стань в помощь мне. Скончав молитву, встав, поклонися архиепископу, архиепископ же Спиридон благослови же его и отпусти».

– Все, всё слышали?– спросил Спиридон.

–Да,– ответили друзья.

–Ну, так вот слушай мое послушание. Конно и ружно к князю сегодня, чтоб до вечери быть. Охранять его будите в сече, и чтоб без князя, мои глаза вас грешников не видели, – приказал владыка

–Как можно отче?– спросили обиженно друзья, разом в три голоса, тронутые до глубины души доверием Владыки и значимостью своей миссии защищать молодого князя.

–Цыц,– прервал душевный порыв друзей владыка.

– Арсений, мне ключ отдай от башни. Василий, слово дай, что пить не будешь. А ты Алексей, с возов бочки с новой медовухой сними. Она без тебя у меня в подвале дойдёт, а возы для похода в дружину отдай.

Отдав наказы, Владыка приподнял полы одеяния левой рукой, а правой тяжело опираясь на посох, пошёл молча в притвор святой Софии, молиться в одиночестве, оставив свою братию с внешней стороны собора.

Друзья опечалились, но выполнили наказы и после вечери неотягощённые питиём и грехами, весело шагали вниз по Волхову в сторону Ладоги, вместе с княжескими дружинниками.

Описывать необычайные трудности похода молодого князя и его дружинников нет смысла, ибо их не было, а если их не было то нечего выдумывать и писать о: палящем солнце, непроходимых лесах, диких зверях, которые мешали, выполнению, казалось самим Богом поставленной задачей, выгнать свеев с земли Русской.

Кроме того, как выгнать свеев, необходимо было ещё вернуть в новгородскую казну имущество ижоры и чуди награбленное людьми богопротивного клятвопреступника ярла Ульфа Фаси. Вопрос о возвращении награбленного добра его честным хозяевам – ижоре и чуди, вообще не рассматривался, ни князем, ни новгородцами. Война она кому мать родна, а кому и мачеха. В следующий раз умнее надо быть и добро прятать, а не ждать милости от своих защитников – ратников, жизнью своей за хабар рискующих. Всё вышеперечисленное нужно было сделать как можно быстрее так, чтобы чудь и ижора успели зверя набить, и запасы на зиму сделать, и пушной урок Новгороду вернуть.

Ведь Урок от чуди и ижоры, – ежегодные налоги по-современному, посадники новгородские тоже отменять не собирались. Кто же тогда содержать новгородское государство будет? Сами посадники? Они ж и так каждый божий день пребывающие в трудах и заботах об неразумных детях своих, некрещеных племенах чуди и ижоре, что бы ввести их в лоно веры истинной – православной. Такова была правда жизни, того дикого, нецивилизованного времени, в первом демократическом государстве на Руси.

Небольшое войско: дружина князя и новгородские полки, общим количеством не более пяти полков, прекрасно понимали поставленные перед ними задачи и, не рассуждая, делая по 40 вёрст в сутки, двигались навстречу брани. Современному читателю, чтобы иметь полное представление о походе русского войска, нужно понять, что тогда дорог не было вообще, а были только пути, то есть просто направления. Идти воину быстрее по пересечённой местности, с полной выкладкой, и в наше время невозможно⁵².

Вот войско князя и шло, по берегам Волхова через леса и болота, по направлению к реке Ижоре, о которой было известно, что течёт она недалеко от заимки Кучковичей, вольготно раскинувшейся на южном конце Заячьего острова.

Дальнейшее известно и подробно описано, поэтому мы вкратце напомним общепринятые истины про Невскую Битву, затем мы же расскажем о том, что ускользнуло от пера летописцев как новгородских, так и западноевропейских.

Общеизвестно, что в 11 утра 15 июля 1240 г. от рождества Христова русские полки под предводительством юного князя Александра Ярославича неожиданно подступили к шведскому лагерю и «ту бысть велика сеча Свеем» по словам летописца.

Но никому сейчас неизвестно, так как не описано: ни летописью, ни житием, и никаким любо другими письменным источником, как и почему князь смог неожиданно подойти к шведскому лагерю? Дело в том, что с 25—26 мая по 16—17 июля в устье Невы белые ночи. Скрытно подойти к войску противника, под покровом темноты, в белые ночи, затруднительно. Мы добавим даже очень затруднительно. Кроме того, костров перед боем не разведёшь, дым от костров может быть заметен, издали, и выдаст расположение войска. Как следствие такого развития событий неожиданного удара по превосходящему численностью врагу не будет. Следовательно, что бы неожиданно подойти костров разводить нельзя. Из чего следует, один не очень приятный для воина вывод, что пойдет он – воин, в бой без горячего, практически на голодный желудок. А, как известно война это труд, а трудиться на пустой живот трудно и не продуктивно. Как тут быть? Победа почти всегда складывается и из таких мелочей как горячая каша.

Молодой Ярославич нашёл выход. Воспользовавшись тем, что корабли снаряжать дольше и дороже, он приказал посаднику, по совету Владыки, пустить корабли, нагруженные провиантом, вслед за войском позже на день. Мысль Владыки – старого ушкуйника, была простой. Войско идет, корабли стоят, войско встало на ночёвку, корабли пошли, утром встретились, войско поело, и сытое пошло уже не пешем, а на корабликах. Прошли днёвку, к вечеру кораблики встали, на бережке повечеряли дружинники, и опять ночью пошли на корабликах. Два дневных перехода войско шло не обременённое большим обозом. На третий день, где-то в районе Чудово князь, погрузил провиант на вьючных лошадей и, отпустив корабли в Ладогу, сам же резко повернул на север. И через три дневных перехода оказался против шведского лагеря.

На стрелке Невы и Ижоры

Лёха с Васькой сложив руки замком, подбросили князя на ближайший сук самой высокой сосны. Взобравшись на сосну, Александр осмотрел спящий боевой лагерь противника, потом, спрыгнув вниз на руки Лёхи и Васьки, дал приказ, «всем спать без брони и оружия, там, где придется, не разжигая костров!». Князь рассчитал правильно, усталость возьмёт вверх, воины уснут, но предутренняя прохлада не даст спать долго. А не заходящее солнце быстро согреет его полки от утреннего холода.

Как не таился князь с войском, шведы догадывались о его приближении. Местные аборигены чудь да ижора – те, которые ещё не крещены были, сообщили им о приближении войска князя. Одного шведы знать не могли численность дружины княжеской. Поэтому исходя из общепринятых правил ведения войны, равно как и от опасения неожиданного нападения неизвестного по численности врага, шведское войско вынуждено было укрепить свой стан на берегу Ижоры.

Осознав, что неожиданного нападения не получиться, его дружину шведы ждали, иначе бы с чего они так лагерь укрепили. Князь, после двухчасового раздумья, разрешил воинам наготовить тюри перед боем, но костров не разжигать. Тюрю было приказано готовить на каждое копьё⁵³ сообща, а не врозь. Вызвано это было тем, что тюря представлявшая собой хлеб, размоченный в медовухе могла в больших количествах вывести ратника из строя за долго до начала боевых действий. Дал он воинам на завтрак всё время утренней службы, как служба кончится так в строй.

Сам же князь, приклонив колена, велел Арсению служить утреню, как будто ничего и не было.

Часам к 11 князь велел строить полки с правого крыла шведского войска. Полков было пять: княжеская дружина; дружина Гаврила Олексича и дружина Сбыслава Якуновича, дружина Миши Прушанина, полк Никиты Захарьевича, что из Кучковичей.

Никита Захарьевич привёл больше всех ратников. Кроме собственно его личной дружины, были еще его данники – суровые поозеры. Эти вообще смерти не боялись.

Жизнь этого маленького народца, проживавшего на левом берегу Ильмень озера была настолько рискованной, что новгородцы девок позерских в жёны не брали и сыновей своих на позерских девках не женили. Жили поозеры одним промыслом,– круглогодичной рыбной ловлей. Если мороз за 20 градусов ниже ноля был, то руки в воде грели, если шторм на Ильмене, то сети всё одно ставили и убирали, чтобы рыба в сетях не сгнила и гнилью своей сети не попортила. Поэтому жили поозеры недолго и редко кого на погосте хоронили. Ильмень был кладбищем для позера. Если в семье погибал кормилец то на лов выходили вдова и, так же как, и муж, смерть принимала. Не было, поэтому у поозеров блуда вдовьего. Недолго вдовы вдовствовали. Смерть милостиво всех прибирала.

Князь выбрал построение клиньями – по три копья в клину. Десять клиньев полк. Поясним для людей несведущих в военном деле:– пацифистов и современных двоечников. Со стороны это выглядело так, большой треугольник, состоящий из десяти маленьких треугольников. В каждом маленьком треугольнике три копья, то есть 15-18 человек. Этот строй давал одно преимущество он решал проблему не защищённых боков воина. При боковом ударе воин, чтобы отразить его щитом, вынужденно открывал грудь, что было опасно. Когда воин стоял в клину, то был защищён щитами товарищей. Кроме того, клин позволял сконцентрировать на узком участке прорыва большее число воинов. Минус такого построения опасность глубокого обхвата с флангов и окружения клина.

Князь, хорошо понимая все плюсы и минусы выбранного им, воинского строя, не рисковал, так как увидел главный недостаток шведского лагеря, его сдавленность, которая не давала возможность шведам маневрировать. Поэтому обхват его клина, то есть манёвр, шведы сделать не могли.

Князь, встав во главе клина, оберегаемый слева Василием, а справа Алексеем. И со словами,

–Архистратизе Михаиле поможи нам!!!,– повёл полки новгородские на шведские щиты. Сначала шагом, потом в 20 саженях от линии шведских щитов перешёл набег. Всё войско, показав прекрасную выучку и слаженность, сделало то же.

Князь, проиграв в количестве ратников, бесспорно, выиграл в их качестве. В результате слаженного натиска всего новгородского войска на довольно узкий участок шведской оборонительной линии, шведы не выдержали. И шведский строй треснул, именно треснул, а не был прорван, так как при прорыве строя его еще можно прикрыть, а трещину никак не прикроешь, она всегда стремится к расширению.

Однако вскоре, когда полки уже вели бой внутри лагеря, князь дал приказ к частичному отходу. Александр боялся, что увязнув в шведских порядках его войско, будет просто раздавлено массой врагов. Он мог только стремительно атаковать, но никак не завязывать глубокий бой. Шведы получили передышку, перестроились, но в контратаку не пошли, у них просто не было места для развёртывания строя для атаки.

Вторую атаку князь направил против самого ярла Ульфа Фаси, его шатёр вызывающе гордо возвышался среди лагеря. В этот раз князь не призывал в помощь архистратига Михаила, он просто встал, поднял копьё с хоругвью, дождался, когда около 100 ратников соберутся вокруг него, и молча двинул полк вперёд.

Сам ярл Ульф Фаси трусом не был, и когда он осознал всю трагичность положения своего войска, а именно невозможность организации активной оборы по всему фронту, Ульф Фаси взял у своего щитоносца тяжёлый двуручный меч и пешим пошёл на ратников князя, увлекая за собой рыцарей. Контратака рыцарей в пешем строю была опасной. Ульф Фаси сумел, на узком пяточке земли, выстроить нечто похожее на фалангу, строй, которой состоял из рыцарей с двуручными мечами и щитоносцев. Ульф Фаси на ходу приказал разойтись ратникам внешней линии – охранения, и вышел навстречу полку князя из лагеря. Ярл рисковал попасть в окружение, быть убитым или хуже того пленённым, но, по-видимому, решил, что лучше погибнуть с честью в бою, чем быть зарезанным подобно покорной скотине на скотобойне.

Встречный бой был ужасен, шведы шли, распевая псалмы, новгородцы шли молча, лишь изредка крестясь. Копейщики новгородские бросили копья, и каждое копьё нашло свою цель, вонзившись в щиты свеев. Шведские щитоносцы, побросав щиты которые уже нельзя было использовать из–за новгородских копий, глубоко засевших в них, были вынуждены уйти с поле боя за ненадобностью, оставив своих рыцарей без прикрытия. Но ярл был умелый воин, подняв свой меч, он бегом побежал на русский строй и врезался в него подобно стальному клинку в масло. Он сразу, один пробил две линии новгородских червлёных щитов. Следующие за ним рыцари не оставили своего командира и шутя смяли всю первую линию новгородцев. Ярлу нужен был князь, и он шел к нему, сквозь ряды новгородцев, для нанесения главного удара, который изменит ход сражения. Когда до князя оставалась лишь одна линия воинов, князь шёл в третьей шеренге полка со знаменем в руках. И, Ярл, мог достать его двуручным мечом, и когда уже он опускал меч, на шлем князя, предчувствуя победу в поединке. Его меч неожиданно наткнулся на не преодолимую преграду, состоящую из римского гладиуса и колмовского топора⁵⁴.

Потом тяжёлый меч ярла отлетел со звоном назад, заставив всей своей массой, попятится и хозяина. Затем два щита прикрыли грудь князья, а гладиус и секира вдруг опустились разом на голову ярла. Ярл Ульф Фаси, (молодец!!), отбил двойной удар, но был вынужден отступить шага на два. Этого оказалось достаточно, для того чтобы русские щиты, выстроили линию, а копейщики, выставили копья все разом, вдруг – построив полноценную фалангу. Снова наступать, на русский строй пусть хоть и с двуручными мечами, но без щитоносцев, шведы не рискнули, и яростно отбиваясь, и ругаясь от досады, вернулись в лагерь.

Третий удар князь готовил долго, только через час после сшибки с ярлом Александр смог снарядить полки для следующей атаки. Он намеривался одновременно двумя ударами: вдоль берега, и сразу по центру, отсечь шведов от кораблей. Атака новгородцев была удачной, шведская линия была прорвана в двух местах: с левого фланга и по центру. Рассечённое с двух сторон шведское войско полностью лишилось оперативного управления боем, теперь каждый из шведов дрался за себя, за своё копьё, за свой корабль. Лишь численное превосходство шведов и отсутствие резервов у Александра, не дали бою превратиться в резню деморализованного противника.

И вот ко второму часу пополудни, когда триумф князя и русского воинства был уже близок, над полем брани пронеслись подобно шелесту ивы на ветру слова,

– Лодьи бери.

И невесть откуда взявшиеся десять босых бородатых мужиков, в исподнем белье, но с засапожными ножами на поясе, пробежали лёгкой рысцой вдоль берега, через поле битвы к ближайшему купеческому кораблю. Влезли на него через фальшборт и по команде,– Своё берем,– начали быстро и споро, не обращая внимания на битву сматывать такелаж корабля и снимать его парус. Смотав такелаж, они передали его вниз к таким же молчаливым мужикам в исподнем, которые, уже выстроившись цепью, вот уж как пять минут, были готовы, принять товар и отнести его подальше от хозяев.

Шведы долго ничего не могли понять, лишь, когда молчаливые бородачи раздели второй корабль, до них начала доходить крамольная мысль, что их не только бьют, но и грабят. Причём грабят тогда, когда ещё исход битвы не решен. Такого нарушения законов ведения войны они ещё не встречали. Но делать было нечего, корабли надо было спасть, иначе о возвращении домой можно было смело забыть. Ярл Ульф Фаси дал команду отступать по всему периметру обороны к кораблям. Шведское войско нехотя, с трудом держа некое подобие строя, начало медленно откатываться к кораблям.

Как только мужики в исподнем увидели подозрительное шевеление шведов, которое могло бы им помешать работать кораблики, не весть, откуда прозвучало не громко, но настойчиво,

–Хабар храни.

Услышав эти слова десять ратников новгородского войска, повернулись спиной к шведам и, забыв о сражении, бегом побежали к кораблям, где встали строем, грозно наклонив свои копья по направлению к предполагаемому противнику.

Увидя, что мужики и добро прикрыты от нападения шведов и других супостатов, неведомый руководитель этого предприятия скомандовал,

– Хабар неси.

И мужики, выполняя приказ невидимого руководителя, разом спрыгнув с корабля, нагрузившись награбленным добром, рысцой, побежали в сторону леса, стараясь не попадаться на глаза другим русским дружинникам и хозяевам кораблей.

В русском войске тоже произошли изменения, из-за того, что часть воинов занялась грабежом, и ушла с поля боя, оно вынуждено было уменьшить натиск на боевые шведские порядки и продолжать активные действия только в центре. Однако угроза потери темпа наступления не помешало русским продолжить ранее начатое раздевание кораблей шведов. Ватага Гаврилы Олексича раздевала кораблики, а ватага Сбыслава Якуновича, обеспечивала вынос товара с поля боя. Никита Захарьевич, что из Кучковичей полностью вывел свой полк с поля боя и занялся безудержным грабежом кораблей. Его люди брали всё, а не только такелаж, очищая трюмы кораблей от вина и жита. Никита Захарьевич лично, для пользы своего дела поставил широкие сходни с кораблей и, не боясь ни врагов, ни соратников скатывал уже шестую пузатую бочку с вином. В стороне от грабежа, незащищённого противника, оказались лишь князь, да Миша Прушанин. Они наступали по центру и, как и шведы, они не могли предположить, что часть их войска займётся самообогащением, а не защитой земли русской. Впрочем, Миша Прушанин, был коренной новгородец и, зная обычаи своих соратников, смог догадаться, что кораблики уже раздевают. И раздевают, кораблики без него и его людей. Он усилил натиск, отбил у какого-то богатого шведа коня. Потом, решив наверстать упущенное время, пустил коня вскачь, пробился к кораблю, с которого спущены были самые широкие сходни. Не слезая с коня, он пытался въехать на палубу. И оттуда сверху созвать своих людей на честной грабёж. Вот, когда цель казалась, была уже близка, передние ноги коня уже стояли на палубе Никита Захарьевич, что из Кучковичей быстро и доходчиво, одним ударом в нос Миши Прушанина объяснил ему, что брать чужое грех. Миша, удержавшись в седле, вместе с конем, с высоты полутора саженей, грохнулся вводу, поднимая тучи брызг. Делая безуспешные попытки поднять коня на ноги, что бы выйти на берег, он также услышал,

– Только сунься еще, морда прусская.

Выйдя, наконец, с пятой попытки, на берег Мишаня быстро осознал, что до кораблей ему не добраться – свои не дадут. С досады он начал подумывать о возможном пленении богатых шведских рыцарей, чтобы потом вернуть их родственникам за выкуп или продать кому-то еще. Точнее тому, кто даст больше. Но сразу разочаровался в своих мыслях. Кто же тут в этой суматохе скажет, что он богатый и полезет в колодку пленника добровольно?

–Держи меня Мишаня, продай в рабство!! Ага, вот так оно и будет!???

Нарисовав такую картину, Миша ударил коня меж ушей с досады, и от бессилия. Конь от боли и обиды встал на задние ноги, подняв на мгновение Мишу над полем боя.

Чего оказалось вполне достаточным, что бы Миша увидел, как из шатра, с сине-жёлтой хоругвью на луковке, выходит ярл со слугами. Потом он разглядел как ярл, размахивая руками, указывал на корабль с сине-жёлтым флагом, как к ярлу подбегали ратники и начинали строиться в колонну, как ярл махнул рукой и колонна начала движение в сторону корабля.

–Есть Бог на небе,– сказал про себя Миша и, свистом собрав свою ватагу, слез с коня и пешим пошёл грабить шатёр ярла. Благо хозяин решил уйти загодя.

Успешно и благополучно занимаясь грабежом захватчиков, новгородцы оставили своего князя без присмотра. Александр под опекой опытных воинов Васьки с Лёхой увлёкся и дрался с личной охраной ярла в пяти саженях от шатра ярла, в самом центре шведского воинства.

И как тут было не увлечься? Васька с Лёхой дрались красиво и слаженно, словно танцевали в паре на пиру. Васька словно ни куда не торопясь плавно вздымая колмовский топор, и, на счет раз, два, три ломал щиты, предплечья, руки, а самым глупым и несчастливым раскраивал головы. Со стороны это выглядело так, небольшая раскачка, плавный взмах – на раз. На счёт два топор замирал на мгновение над головой Васьки, словно выискивая цель. Затем на счёт три опускался вниз. И так снова раз за разом, раскачка, фиксация, удар. Что бы враг случайно не достал его своим оружием, и Боже упаси не нанёс ненароком Васе рану. Василий на третий взмах либо делал шаг вперед, либо назад, либо вбок, в зависимости от боевой необходимости. Кинетической энергии обуха топора хватало на то, чтобы отбить руку или разбить плечо, если же враг попадался сильный, то Вася бил лезвием полбу рассекая шлем и лоб противника. Леха к вальсирующему Василию относился с лёгким пренебрежением, он всегда находился на шаг впереди Василия, так как был вооружён гладиусом и квадратным щитом стратиота, и ему ненужно было тратить время и силы на взмахи – размахи всякие. Леша, прикрывшись щитом, бесстрашно шёл под взмах руки противника, не давая ему развернуть тело поудобней, для удара. В доли секунды, когда меч или секира противника нависает над его головой готовые вот-вот опуститься вниз и сокрушить его, он наносил короткий и быстрый удар: любо в грудь, либо в горло, либо в руку противника, то есть в те места, которые слабо прикрыты доспехом. Случалось, в бою, что и гладиус Лехи превращался в оружие неотвратимого возмездия и по самую рукоять входил в тело врага, но редко. Друзья представляли собой редкий тип воинов -гуманистов, которые считали, что убивать, даже на войне, без крайней надобности нехорошо. Лучше уж как следует вдарить врага, чтобы он там у себя дома долгими зимними вечерами, показывая свои увечья, он рассказывал всем, что нечего ходить на землю русскую и мешать людям, жить, так как они хотят. Так и шли они, оберегая князя и не проливая лишней крови.

Миша Прушанин с ватагой, совсем не обращая внимание на близость князя со товарищами, ловко опрокинув слабое охранение шатра начал методично собирать брошенные вещи ярла и его окружения.

Ульф Фаси благополучно дошёл до своего корабля. Взобравшись на борт, он принялся внимательно наблюдать за боем, который не думал затихать, а лишь переместился в другую плоскость, с войны за выживание в войну за собственность. Опомнившиеся шведы организовали действенную оборону своих кораблей, довольно быстро отогнали наиболее зарвавшиеся ватаги новгородцев. Ярл испытал даже чувство гордости, когда его ратники сбросили одну ватагу в реку и не дали ей подняться на берег возле корабля. Немного успокоившись, Ульф Фаси стал внимательно наблюдать за боем, высматривая огрехи в боевых порядках новгородцев. Но найти слабые места в боевых порядках противника он не мог, так как порядков больше не было. Нет, противник был, противник бил, и бил его войско сильно, но боевых порядков не было. Были движения, была суета, изредка ещё лилась кровь, но боевого порядка, которого можно увидеть, оценить нет, не было. Ярл мучительно переживал своё бессилие. Когда его шатер рухнул под ударами новгородских топоров, он вдруг увидел, правильную часть новгородского войска, которая единственная не занималась грабежом, а методично занималась уничтожением живой силы противника. Это был сам князь Александр с дружиной малой. Оценив малочисленность княжеского полка, ярл скомандовал,

– Вперёд.

Около пятидесяти воинов подчинилось его приказу. Вскоре князь ощутил надвигающуюся опасность. Фланги его маленького отряда стали сжиматься. Князь, не думая о призрачной славе, попятился и спрятался за щитами двоих друзей, маленько передохнуть. Немного отдышавшись, он опустил меч, и высоко поднял щит, давая понять своему полку, что пора уходить. Васька с Лёхой спрятали топор и гладиус, взяли по копью, так как в отступлении копьё сподручнее. Выставили копья поверх щитов, начали медленно отходить, прикрывая спину беззаботно идущего к лесу молодого князя со товарищами.

–Вася, что ему гордость мешает, как всем нормальным людям пятиться, нашему Рюриковичу-то?– спросил уставший и голодный Лёха.

– Да! Гордый он, как и его отец. Тот в Литве тоже спиной к врагу шёл, а я два щита сменил его, прикрывая, – отозвался Василий.

Мирный диалог двух уставших работников ратного дела был прерван тремя копьями, вонзившимися в их щиты.

–Кажется мне, что сейчас, тут могут и побить,– прокомментировал происшедшее Василий, – Лёша ты готов?

–К чему? К смерти ратной!?? Нет не готов, и ты знаешь, не тороплюсь готовиться, я на исповедь не ходил вот уж три недели. Чего ходить за зря владыка позовет на правёж там, и покаюсь!! – ответил Лёша

–Я тоже не готов!!– пробурчал Вася,– Однако князя надо предупредить, давай на, веди, глаголь⁵⁵ бегом.

–Давай, быстрее,– согласился Леша.

Презрев все каноны воинской доблести, друзья разом, на три-четыре, бросили сначала копья потом щиты в наступающего ровными рядами противника, а сами, развернувшись, дали такого стрекача в разные стороны, что окрестные зайцы еще долго завидовали им. Сей манёвр, требовал большого мужества и слаженности, и назывался он, обманное бегство. Цель манёвра была разрушить боевые порядки наступающего противника, увлечь его, отвести в сторону и потом уничтожить. Действительно копья наших друзей заставили бросить два щита, так как времени, у наступающей стороны, вытащить копья из щитов, не было. В открывшуюся брешь следом полетели щиты Васи и Леши, заметим, щит весил от 4 до 7 килограммов, получить удар предметом, имеющим такую массу в состоянии покоя весьма болезненно, а если постараться и прицельно вдарить по голове, то и смертельно. Щиты никого не убили и не покалечили, они только немного ошеломили наступавших и заставили их остановиться, на несколько минут в ожидании новых ударов. Этого оказалось достаточно для исполнения выше описанного манёвра – «обманное бегство».

Как друзья и ожидали, десяток шведов покинули строй и побежали вдогонку за ними, имея целью прибить хамов, которые бросаются щитами, куда ни попадя. Шум, произведенный столкновением шведского авангарда с русским арьергардом, заставил князя обернуться и скомандовать,

–Стой! Ко мне!

Приказу князя подчинились не многие, Миша Прушанин занятый организацией грабежа шатра ярла Ульфа Фаси, просто не мог отвлечься от дела. Ведь уйди он на помощь князю, Сбыслав Якунович со товарищами, рыскающий тут же рядом по берегу в поисках своей честной добычи, объявил бы свои права на шатёр, что грозило уже братоубийством победителей в стане врага. На убийство новгородца в стане шведов, во время дележа честно взятой добычи, Миша пойти не мог, совестливо ему было.

К князю, окруженному своими товарищами в количестве 10 человек, еще подошли человек двадцать воинов его дружины, правда очень уставших. Да и, Васька с Лехой были на подходе. Итого тридцать три воина вместе с князем.

Оторвавшись от преследователей, и петляя, по полю боя, запутывая следы, словно зайцы от лис. Лёша с Васей, точно, за пять минут до фронтальной атаки шведов на князя, встали в строй, прикрыв князя своими телами.

– Сдаётся мне Леша, что чего-то в наших нарядах не хватает?

– Да, Вася срам прикрыть не чем. Щитов то ведь нет. Вот даст тебе швед древком копья по причинному месту, и кончился Вася!

–Чего ты перед боем бред несёшь, давай помолимся. Видишь, шведы копья наклоняют, сейчас побегут. Нам и принять то их не чем.

–На грудь Вася примем, на грудь.

–Я, Лёша на грудь лучше кувшин пива разом приму или бабу положу, копья не очень хочется, в мои то годы.

–Годы у тебя подходящие, ты уже Христа на семь лет пережил в грехе и блуде. Так, что Вася зажился ты на этом свете.

– Эх ты философ, но всё равно прости меня. Если, что не так, свечку поставь за упокой, если выживешь, конечно!

– Конечно, всю жизнь мечтал тебя отпеть. Ты лучше щиты возьми у последнего ряда, им то они зачем?

–Не могу, Лёша там «Аники воины» (так называли подростков, которые только начали постигать науку войны) из княжеской сотни, их князь отпускать от себя боится, чтобы грех случайной смерти отрока на душу не взять. Это он их, а не они его охраняют!

–Влипли мы Вася! Ударь меня для злости, а я тебя. Я без злости помирать не хочу!!!

–На, держи косуху,– Ответил Вася, отвешивая другу косой удар в ухо.

– И ты держи, – сказал Леха, двинув в Васькино брюхо локтем в ответ.

Попрощавшись, таким образом, друзья, поигрывая личным оружием со стоическим спокойствием, стали ожидать врага. Вдруг в спину им ткнулось нечто тупое и твёрдоё. И со словами,

– «Держи, быстрее,….» в их руки попали новые щиты. Ярко красные щиты с серебряными трезубцами Всеволодовичей посередине. Это Арсений, невзирая на опасность, просто принёс друзьям, то в чём они особенно остро нуждались.

–Ну, что ж, я беру тех, что справа, а ты тех, что слева. Согласен, Вась?

–Ага, только ты в следующий раз в поддых не бей, дыхание сбиваешь, понял!!?

– Понял. Ну, что побежали, двинем, чего стоять, чего ждать?

–Давай, – согласился с доводами друга Василий.

Ярл ожидал, что князь встанет в глухую оборону, и будет медленно отбиваться, надеясь на чудо милосердия или на выкуп. Но, тут случилось удивительное. Двое с красивыми щитами, выставив копья вперёд, бежали на его строй. Ему было жалко смельчаков, но на войне как на войне и поэтому он взмахом руки двинул полк на князя. Чуда не произошло, его полк эти двое не остановили, но полк был вынужден обходить их подобно воде обтекающей камни. Сам того, не желая, Ярл, увлекаемый движением своих воинов, приближался к двум русским ратникам, которые как два больших кровавых нарыва, появившись на теле его полка, мешали двигаться вперёд.

Первая шеренга уже начала сшибку с людьми князя, как вдруг ярл поднял щит и остановил атаку. Воины, разомкнув ряды, встали на роздых. Если приказ убивать отменили, то чего силы зря тратить и кровь проливать?

Вася с Лехой опустили копья и, прислонившись спиной, друг к другу отдыхали от битвы в окружении таких же уставших как они воинов ярла.

Ярл, раздвигая ряды своих воинов, подошел к первому ряду княжеского полка, воткнув землю свой меч. Он показал князю обе свои руки, что означало желание вести переговоры. Александр безбоязненно вышел навстречу, плечом отодвинув Арсения, который своим телом закрывал князя подобно щиту.

Ярл крикнул,

– Тольмачь!!!!

–Василий Валентинович, поди сюда!!!– позвал переводчика Александр.

Васька, опустив топор и щит, медленно пошел к знатным переговорщикам. Леха посмотрев по сторонам, двинулся следом на всякий случай, держа свой верный гладиус на изготовке.

Ярл, уважительно глядя на толмача и его помощника, сказал,

– Князь, много славных воинов погибло сегодня, заслужив славу своей храбростью, я хочу отдать им свой последний долг, похоронить с честью. Предлагаю тебе князь сделать это вместе со мной сегодня, ибо завтра я уйду! Если же ты князь не выкажешь свое почтения к погибшим, я ярл Улоф Фаси буду биться с тобой до конца света!!!

Васька перевёл так,

–Князь, уйти он хочет завтра, шведов своих сегодня похороня, если же ты желаешь, то он готов биться и далее.

Александр посмотрев: на свою дружину из Аники воинов и их учителя Арсения, на уставших: Ваську с Лехой, на ватагу Миши Прушанина отгоняющую от шатра людей Сбыслава Якуновича, поднял свой меч клинком вниз, и воткнул его в землю в знак того, что принимает предложение ярла о перемирии.

Ярл едва уловимым поклоном выказал своё уважение к решению князя, повернулся и пошел на свой корабль, походу отдавая приказы о начале похоронной церемонии. Александр наказал Арсению готовиться к отпеванию павших. Отроков,– Аников воинов своих, он послал собирать убитых и помогать раненым. Сам с Васькой и Лёхой пошёл поискать, чем заморить червячка. С прошлого вечера князь постился, и молодость брала своё. Войска по примеру своих начальников постепенно тоже стали расходиться: кто промыть раны; кто поесть; а кто и делить добычу. Но не прошло и часа, как князя, уже жующего вяленую оленину на опушке леса, разыскал герольд ярла, он просил князя остановить грабеж кораблей, если началось перемирие.

Александр сначала не понял, Вася три раза переводил ему просьбу ярла, лишь через несколько минут неопределённого молчания, князь взяв Васькин кистень побежал наводить порядок в вверенных ему войсках.

Первым попался Миша, который командовал разрезанием шатра ярла на полосы в пол сажени шириной, что бы всем хватило. Князь угостил его кистенём полбу, припоминая тем самым, что Миша не выполнили последний приказ князя. Васька с Лехой принялись разгонять Мишину ватагу. В левой еще стоящей части шатра, они наткнулись на Поросю, который выкручивал руки худенькому шведскому отроку, изредка ударяя того по голове кулаком, чтобы отрок не сопротивлялся и не мешал Поросе отнимать у него суму. Васька с Лёхой увидели обращенные к ним глаза полные слёз и мольбы о помощи, пожалели мальца. Лёша негромко сказал Поросе,

–Тебе еще добавить или так уйдёшь?

Порося обладал исключительно хорошим слухом и памятью, тот удар на Николу Вешнего он забыть никак не мог, поэтому он резво отскочил в сторону, потом в два прыжка одолел пять сажений и уже оттуда с более или менее безопасного расстояния, прокричал в ответ,

–Ничего, мы еще доберёмся до тебя, козявка чернобородая.

И, погрозив для острастки рукой в боевой рукавице, пошел жаловаться Мише, который сидел на земле, обхватив голову руками после княжеского вразумления. Было видно как Миша, выслушав жалобу Пороси, вдруг встал и, отвесив левой ногой, удар в заднюю часть тела ратника показал Поросе, куда ему следует идти. После чего Миша свистом собрал свою ватагу, нагрузил их всем, что попалось под руку, и пошёл в сторону леса, ведя под узду свой главный трофей – пегого красавца коня.

Сбыслав Якунович увидев расправу над Мишей, вовремя осознал опасность, идущую от князя, и молча побежал в сторону леса, увлекая за собой своих людей, где словами, а где пинками. Гаврила Олексич раздевая кораблик шведского пискупа (епископа) немного увлёкся и испил полную чашу княжеского гнева. Охая и причитая, от боли, и от обиды, он еле живой спустился с корабля на лодки полные добра и в окружении своих ватажников отплыл вниз по течению в сторону лагеря. Умнее всех оказался Никита Захарьевич, что из Кучковичей, он уже с час назад как дал команду уходить и, оставив пустые корыта вместо снаряжённых кораблей, не теряя своего достоинства, покинул поле боя и отправился к себе на заимку прятать честно награбленное добро. Ведь кто же знает чего от Гаврилы Олексича и Миши Прушанина во главе с князем Александром ждать? Не отдавать же часть добра в казну новгородскую для обеспечения сирот, которые после войны невесть откуда появляются.

Расправившись с ослушниками прелиминарного международного соглашений о прекращении активных боевых действий, Александр почувствовал сильный голод и жажду увидя возле распростертого на земле шатра Василия и Алексея направился к ним, кистень вернуть, ну и выпить чего-нибудь. Князь хорошо знал своих хранителей, поэтому был уверен, Вася с Лешей выпить найдут.

– Чего стоите православные? – спросил князь.

– Мы тут думаем, – ответил за двоих Вася.

–Чего, чего? – переспросил князь, который не подозревал наличие высшей интеллектуальной деятельности у этих буянов.

–Думаем чего взять, чтоб нести удобно было и не стыдно добычу, у шведа отвоеванную, людям показать,– ответил Лёха.

– Так шатёр и берите.

–Нет, не то это, Арсению шатёр не нужен, нам с Лехой тоже, книги бы найти да сосуды для службы пригодные, – ответил Вася.

–Ну, так и ищите, пока шведы, своих, преставившихся собирают.

–Не можем мы,– сказал Василий.

–Почему?

–Есть охота, а уйдёшь отсюда за едой, Миша вернется, шатер дособирает, сундуки возьмёт. Его это место. По закону его, он за него кровь проливал. Нам, своих грабить грех, а оставить тут товар сторожить не кого,– ответил с грустью в голосе Василий.

– Голова то не трещит от мыслей столь глубоких? Кто это там за шатёр прячется? – спросил Александр.

– Нет, не трещит, она у нас только от жажды трещит. За шатром прячется отрок шведский, его Порося кулаком бил, ну я Поросю и прогнал словами. Боится отрок. По-молодости, видно первый его бой, – отчитался князю Алексей.

– Слушайте, воины мои доблестные, вы спросить у отрока не пробовали, где, да, что в шатре лежит??? – спросил князь, посмеиваясь над друзьями.

–Мы не знаем? – ответили в унисон друзья.

–Чего не знаете?

–Мы не знаем, на каком его языке спрашивать???

–Да хоть на русском начните, потом разберётесь!– сказал князь, подзывая к себе отрока.

Отрок подошёл, одет он был в высокие сапоги на каблуках со шнуровкой поверху голенища, кожаные штаны, кожаную куртку песочного цвета с суконным подбоем и прикладом. Коричневый колпак с фазаньим пером украшал его голову. Он был тонок в кости, и гибок, пальцы имел длинные, запястья тонкие, его можно было принять за девушку, если бы не сапоги мужского размера. Оглядев его внимательно, князь удивлённо заглянул в его большие серые глаза и вдруг спросил,

–Лучник?

– Богенсщюце? Асхер?– перевёл Василий.

Отрок кивнул головой.

–Так уже лучше, спроси-ка, про еду и вино, и пиво. Давай Вася. Дерзай, а не-то мы дерзнём тебя за едой в лагерь послать или подальше,– пригрозил другу шутливым тоном Леша.

–Кост,⁵⁶-немного поднатужившись мозгами выпалил Вася.

Отрок шмыгнул носом, и вдруг улыбнулся, такой доброй улыбкой, что Леша гладиус уронил. Отрок взял Васю за руку повел за собой вглубь ещё стоящей части шатра и молча показал на два ларя. С помощью отрока он вытащил их из шатра и открыл, в одном оказались мясо с хлебом, в другом рыба вяленая. Затем из шатра отрок выкатил початый бочонок с темным пивом. Князь с интересом наблюдал, как его охрана спасает его от голодной смерти. Наконец друзья, закончив сервировку, которая, заключалась в снятие пробы со всех блюд, не дай бог отрава какая, пригласили князя к столу, сами же скромно, расположившись чуть поодаль стали усиленно двигать челюстями, с шумом прихлёбывая пиво из неизвестно откуда взявшегося большого кувшина, куда они умудрились, тайком от князя, вылить пол бочонка пива.

Не забыли они и отрока, всучив ему в руку кусок окорока с хлебом.

Мирное течение походной трапезы было нарушено герольдом, принёсший князю рог, оправленный в серебро, подарок от ярла. Рог был цвета топлёных сливок, восемь дюймов в длину, поверху шёл серебряный обод толщиною в два дюйма, на котором была изображена охота на кинтовраса в обрамлении тонкого узора из рун, и латинской надписью. veriora veris.⁵⁷ Князь принял подарок и начал внимательно его рассматривать, не отвлекаясь на происходящее кругом. Наслаждение жизнью и прекрасным было прервано Арсением, который так некстати, появился с вопросом к Васе с Лёшой,

– Вы князя ещё не продали, а деньги уже пропили или наоборот? Чего глазами моргаете как утки крыльями, мозгов то это не добавит. Особенно если их отродясь и не было!!! Ни у тебя Вася, ни у тебя Леша.

–Ты чего Сеня, мы князя стережем,– ответил Вася.

–Ну да, вдвоем против всех шведов.

Друзья, посмотрев вокруг, неожиданно осознали, что они одни в лагере шведов и помощи ждать не откуда. Со стороны русского лагеря потянуло дымком, пахнувшим ягодным взваром, что служило наглядным доказательством полного отсутствия боеспособности русского войска на данный момент.

– Они там чего и охранения не выставили?– спросил Лёха.

–Да, не выставили и еще перепились все на радостях, восемь десятиведёрных бочек пива за полчаса уничтожили, аки врага рода человеческого. Как князя выводить будем ватажничники?

–Главное шведа не спугнуть. Ты Арсений, к князю иди осторожно, мы прикроем, если что, веди его к лагерю, чернеца они не тронут, подумают, что раненого ведешь, – скомандовал Алексей.

Друзья медленно стали собираться, стараясь делать вид, что их ни что не волнует. Затем начали медленное движение в сторону князя. Как ни старались друзья, их волнение было замечено Александром, который перестал любоваться подарком и осмотрелся. Увиденное заставило его взять в руки меч.

–Пусть князь не беспокоится, я провожу вас и ваших охранников с честной добычей до лагеря, так велел Ярл, и совесть рыцаря,– сказал герольд.

Услышав про честную добычу, трое друзей посмотрели на свои пустые руки, а потом осмотрелись кругом. Взять было нечего, кроме освобождённого отрока, но отрок им не был нужен. Мысль посетила Арсения,

– Вася спроси где, что лежит!!

Вася нахмурился и начал бубнить,– Как это по – латински – «хабар» будет?

–Аrcem ex manubiis ornare⁵⁸– Вдруг выпалил Арсений.

Герольд понимающе улыбнулся и широким жестом показал на поверженный шатёр ярла,– мол, тут и ищите. Лёша вдруг дёрнул за рукав куртки отрока и жестом показал на шатёр и сказал,– manubi.

Отрок понял и, взяв за руки Лёшу и Васю, пошел к шатру, где поднял полотнище и показал на лежащий, на земле этот самый manubiae, – состоящий: из двух свернутых шёлковых ковров, четырёх книг в свитках, и двух медных подсвечников. Видно было, что Ярл готовился к презентативным переговорам, где хотел поразить новгородцев своим богатством. Цепким взором, оценив хабар, Вася сказал,

– Всё берём, до конца жизни хватит!

Быстро и скоро собрав свои вещи и трофеи, друзья с князем, в сопровождении герольда и отрока, двинулись к лагерю русского войска.

Дойдя до середины пути, уже за линией шведских охранений, герольд остановился и, поклонившись, пожелав князю счастливого пути, пошёл обратно в лагерь, где шведское войско уже начало грузится на корабли.

Леша, повернувшись к отроку, показал ему рукой в сторону кораблей,– «иди к своим». Но отрок отказался и сказал,

– ich fahre auch fort.⁵⁹

–Чего?– Переспросил Лёша.

–Уезжает он, тоже? – перевёл Василий.

–Куда?– Спросили Арсений и Алексей.

– Наверное, с нами, в Новгород, – ответил Вася.

Уставший князь, слышавший весь разговор, сказал,

– Берите парня к себе втроем прокормите, вдруг сгодится, добыча всё-таки. А нам ещё поработать придётся. Вась кистень верни, и дубинки поухватистей сладьте по пути. Княжескую долю воевать будем!

И маленький отряд, до конца сохранивший свою боеспособность, пошёл наводить порядок в еще одном лагере, который тоже стоял без боевого охранения.

Первыми под горячие руки князя и его охраны, попались пьяные ратники Миши Прушанина. Мише и его людям менее всего повезло разжиться товаром. Поэтому они решили возместить свою неудачливость пьянкой, чтобы было потом, что вспомнить, к примеру, сидя зимним вечером дома сказать, «а на ижоре так, гульнули, так гульнули после победы над свеем, что почти весь хабар пропили ». И посмотреть свысока, на других.

Пока князь разыскивал Мишу для очередного вразумления, Вася с Лёшой занялись протрезвлением буйных во хмелю воинов. Вскоре хоть и шатающееся, но всё-таки, боевое охранение стояло по периметру Мишиного стана. Сам Миша, повесив голову, шёл вместе с князем к стану, Гаврилы Олексича, где он и князь в четыре руки вскоре довели до сведения командира боевой единицы новгородского войска, что охрана необходима и до, и после боя.

Сбыслав Якунович услышав, какой-то шум и от греха подальше выслал трёх дозорных ратников посмотреть, что там, у Миши и Гаврилы. Не совсем трезвые дозорные, которые могли стоять на ногах, только опираясь на копья и щиты, ещё сильнее разозлили князя. А Миша и Гаврила, как только нашли Сбыслава, с радостью стали доказывать ему, что он такой же, как они и должен как они понести наказание от князя, а если не от князя, то от них, за компанию. Сбыслав получив свою долю дружеского вразумления, стал ретиво заниматься отрезвлением воинов, подготовкой к ужину, и похоронам павших.

Александр не нашёл только Никиту Захарьевича, что из Кучковичей, как выяснилось он никакого стана не сделал и тихо скрылся в неизвестном направлении.

–Вот сквалыга. На заимку вино повёз, чтобы князю долю не дать, – сказал злопамятный Миша.

– Всё одно вернется,– подытожил князь, направляясь к своей дружине, в страхе ожидающей его правежа за грех пьянства и беспечности. Однако князь так устал, что, как только увидел шалаш кем-то сделанный, залез туда, и не снимая сапог, уснул, доверив всё своё войско божьему помыслу. Его верные спутники, выполняя наказ Владыки, стали сторожить его сон, сменяясь через два часа. Первым заступил на пост Арсений как наименее уставший. Потом Леша как наиболее стойкий, последним был Василий, он был наиболее привычный к предутреннему бдению, так как любил рыбу ловить на удочку, в зорю. Отрок же, как только прислонился спиной к стене шалаша, сразу уснул и был тоже взят под охрану.

Лес живет своей жизнью, и вторжение человека переживает, болезненно. Разбив лагерь на стрелке Невы и Ижоры, человек вынудил семейство кабанов, кормившееся на этом месте вот уже три поколения, с голодной тоской наблюдать, из прибрежных зарослей, как люди втаптывают в землю вкусные желуди и прошлогодние шишки. Медведица с пестуном и годовалым медвежонком, учуяв запах человеков, ворча, повела свой выводок к дальнему болоту, где можно было наловить лягушек, а им так хотелось красной рыбы, которую они оставили там дозревать на солнце два дня назад. Вкусный запах тухлой рыбы щекотал им ноздри и сводил с ума, поэтому медведица, что бы как-то успокоится, дала две затрещины пестуну, что бы тот бежал быстрее. Остались одни белки, так как сезон охоты еще не пришёл и они были облезлые и серые и поэтому никому ненужные, да любопытные синицы знающие, что после человеков еды останется много.

Шалаш, где изволил почивать князь, находился как раз под гнездом синицы, которой было интересно узнать, какой такой зверь захотел пожить на её территории, не спрашивая её позволения. Кабаны, и те, всегда, добродушным похрюкиванием, просили её позволения, на время, остановиться под её деревом. Вот, еле дождавшись утра, любопытная птица – синица слетела вниз, посмотреть на невиданного нахала. Клюнув два раза сапог, она не найдя его вкусным, небольшими прыжками направилась вглубь шалаша на поиски вкусного завтрака.

Князь был неприятно удивлен, когда кто-то бесцеремонно начал дёргать его за усы. Сжав кулак, он спросонья хотел наказать нахала ударом в ухо. Но рука только рассекла воздух, а сила удара заставила его повернуться на бок и окончательно проснуться. Нахальная птица синица, что-то возмущенно чирикая, сидела на сучке над его головой и внимательно его рассматривала. Ей, божьему созданию, было невдомёк, что разбудила она победителя шведов, спасителя земли Русской, князя Александра Ярославича. Синице новый сосед не понравился, но, будучи птицей вежливой она только немного по-возмущалась и улетела к себе на дерево.

Проснувшийся князь вылез из шалаша, и, взяв с собой недремлющего Василя, пошел к ближайшим лопухам, а потом мыться в реку.

Вернувшийся князь подбросил в затухающий костёр дров, открыл ларь с шведским окороком, сладил рожны с окороком вокруг костра, и пока те грелись, успел прочитать три раза Отче. Василий увидя такое утреннее рвение князя сам себя отпустил с поста и, считая, что всё плохое уже позади, разбудил Арсения, сказав,

– Вставай отче, на службу пора,– сам лёг на его нагретое за ночь место спать.

Отрок проснулся вслед за князем, и смущенно улыбнувшись Арсению, тоже побежал в лопухи, и мыться. Вернулся он скоро, весёлый и бодрый. Увидев, как князь разогревает ветчину, отрок вытащил хлеб и положил его к костру, прогреется. От вкусного запаха проснулся Алексей и сел к костру, потом он взял шмат окорока и хлеба и ни от кого не получая приказаний, пошёл проверять посты. После молитвы и завтрака князь первым делом отправил охотников на поиски шведского флота, потом приказал копать могилы для павших в битве, умерших от ран. Арсению велел готовиться к отпеванию. Князь решил мертвых в Новгород не везти. Он боялся морового поветрия, которое почти всегда терзало город, когда войско привозили павших воинов.

Ближе к вечеру, после отпевания, князь, созвав: Мишу Прушанина, Сбыслава Якуновича, Гаврилу Олексича, выслушал краткие сообщения о состоянии дружины, немного подумав, сказал,

– Если шведа завтра не найдём то послезавтра идём домой. Добычу разделим поровну, так нести легче. Чтобы обид и драк не было, пусть каждый своё клеймо на свою долю поставит. Вы тысяцкие проследите, что бы всё честно было, и сиротскую, и вдовью доли товарищи погибших себе не умыкнули. Кучковича не искать, доли ему не выделять, он и так много взял. Всё!!! Свободны. Дружине роздых,– отчеканил князь.

Приняв судьбоносное решение, о возвращении рати домой, князь пошел рыбу ловить на удочку, в тайне от Васьки, которому страшно завидовал, как один рыбак другому. Очень князю хотелось поймать на удочку рыбину в шесть фунтов весом, а потом, похваляясь утереть нос Василию. Отрок увязался за ним, князь не возражал, вдвоём рыбачить интереснее тем более, что удочек было три, одну из которых Александр отдал отроку. Отрок понимающе улыбнулся и весело пошёл за князем, насвистывая какую-то песенку.

Друзья собрались вместе только после отпевания. Уставший Арсений пришёл отобедать, после выполнения скорбных обязанностей. Чин отпевания долог. Васька отоспался, сидел у костра и просто хотел есть. Леша, проверив посты, а именно обойдя лагерь, раз шесть по периметру в самую жару очень хотел пить. В общем, все собрались возле княжьего шалаша и шведских коробов с припасами. Князя ждать не стали, не известно, где его носит. Отрока тоже ждать не стали, с князем ушел ну пусть с князем и столуется. Отведывая шведских окороков и солонину, они запивали их красным вином, которое принёс Алексей. Вино ему подарили люди Сбыслава Якуновича, за то что Лёша не выдал их князю за утренний сон на посту. Алексей сначала опробовал подношение, потом часа через два на обратном пути милостиво согласился не делать доклад князю. За что ему дали два кожаных ведра охлаждённого вина. Друзья, молча, сосредоточенно ели, шумно запивая окорок и солонину большими глотками красного. Арсений первый прервал молчание,

–Вечерю служить не буду понедельник сегодня.

–Ага,– поддержали друзья.

–Тут проблема есть, слышали приказ князя, всё разделить? – продолжал Арсений

–Ну,– протянули друзья, занятыми едой ртами

–Так, князь доли своей лишился! – доложил Арсений

–Где?– удивлённо переспросил Василий, которому странно было слышать, что Рюриковичи себя обделили.

–Так, ту часть своей доли, что у Кучковича, князь не востребовал и в результате без вина совсем остался. Причащать чем я его буду в Никольском соборе на праздник двунадесятый. Кислятиной рябиновой, она тоже красная, авось князь не разберёт. Да только мне стыдно будет!!!– быстро проговорил возмущённый Арсений.

– Ты к чему клонишь Сеня? – спросил Лёха.

–Я не клоню, я прямо говорю, надо княжескую долю у Кучковича взять и князю отдать,– сказал Арсений.

–Ты прав, но где тут княжья доля решить трудно,– вставил свое виденье проблемы Василий,– Князь имеет власть только в лагере, потому, что Гаврила Олексич, Сбыслав Якунович, Миша Прушанин, и Никита Захарьевич, сами добровольно согласились под его руку встать. В Новгороде князь правит согласно ряду, если ряд нарушит, то прогнан вон будет. А Кучкович на своём сидит его никто прогнать не может потому, что его это земля– земля рода Кобылы, и здесь на Неве, и на Москва реке, что рядом с Клязьмой течёт. А Рюрик пришлый сюда был. Поэтому у нас говорят, – «Неизвестно кто главней, Рюриково семя или Кобылино племя!» И значит это, что Кучкович своё взял, на своей земле, по праву земли.

–Ну и что, что по праву земли, всё одно доля княжья есть, даже согласно ряду – есть. Он с князем сюда пришел. Кораблики грабил под стягом княжьим – вот! И ещё Кучкович должен князю, хотя бы потому, что князь ему голову, за непослушание на поля боя, не снёс. Предку его Юрий Долгорукий голову снёс, ведь так? – не унимался Арсений.

–Дак, да, но времена не те,– сказал Вася.

–Времена всегда не те, зато вино всегда – То, особенно из Галлии – выдвинул последний аргумент Арсений.

– Возьмём две лодки спустимся до острова, до заимки, долю свою – княжескую возьмём, и назад за день управимся. В Новгород заставим Пелгусьевых христиан вино нести, – изложил свой план Арсений.

–Ну да, как это по-русски, «Пусти козла в огород», они всё по пути и выпьют, бочки пустые принесут или воду туда нальют. Знаем бывали. Хотя я от вина бы не отказался– добавил своё мнение Лёша.

–Действительно пошли! Чего зря сидеть день тратить, только отрока возьмём с собой незачем ему с князем общаться. Князьям люди всегда нужны, посулами перетянут отрока к себе, и поминай, как звали. Что князь ему даст? Жизнь, какую? Сегодня в Новгороде, завтра в Переяславле, послезавтра в Суздале. Ни семьи нормальной, ни хозяйства, да и убить могут еще до женитьбы. Жаль его. Возьмём с собой. В Новгороде подрастёт, мы ему ватагу поможем собрать. В поход за костью или за мехом сходит. Потом землицы прикупит, детей народит, будет жить как мы, нет лучше нас. Вы как ребята?– спросил Василий.

Сам не понимая, зачем он берёт на себя ответственность за судьбу человека, которого он знает только несколько часов. Потом он часто задумывался, что заставило его взять мальца с собой, большие серо-зелёные глаза ребёнка полные слёз и мольбы о помощи или воспитание папеньки, который вожжами вбил в голову Васи, через зад его, что маленьких и слабых обижать нельзя? Уже в Колмове, перечитывая Эригену, он думал, кто вложил слова о помощи отроку в уста его бесы или ангелы? После долгих размышлений всё таки был вынужден признать, что, скорее всего ангелы, так как бесы за просто так о добре просить не будут.

–Мы не против, пошли лодки и отрока искать, – ответил за двоих сытый и поэтому великодушный Лёха, который, как и Василий не мог объяснить, какая муха его укусила и заставила быть добрым.

Арсений просто молчал. Он верил в Божье провидение и подчинился ему безоговорочно. Хотя, если быть честным то ему отрок, тоже понравился. Арсений кроме всего прочего считал, что красота и грех вещи не совместимые. Из этого положения он делал вывод, что красота есть благодать богом данная, для укрепления людей в вере. Сохранение красоты, есть его прямая обязанность, так как постижение и сохранение красоты есть путь к познанию божественного откровения даже для грешников! (Арсений отделял красоту богом данную от прельщения дьявольского, на погибель душ христианских, сделанного).

Не берусь судить Арсения, хотя может эти его мысли немного еретичны. Не знаю!

Подчиняясь соборному решению, друзья единогласно покинули место трапезы.

Лодки были взяты шведские, на них никто из победителей, ещё свои права вразумительно объявить не смог. Отрок пришёл сам с удочкой и тремя четырёх фунтовыми хариусами и одной небольшой осетринкой в шесть фунтов.

–На перекус хватит,– похвалил отрока покровительственным тоном Василий и, махнув рукой, пригласил отрока следовать с ними, на «Спацирганг»⁶⁰.

Погрузившись на одну, другую взяли на буксир с помощью двух багров. Вставив вёсла в уключины, друзья дружно крякнули, опустили вёсла в воду и понеслись в низ по Неве. Пройти им нужно было верст 20. Часа за три дойти до острова было можно, не очень напрягаясь. Василий считал, что даже и не вспотев.

Минут двадцать друзья молчали, потом Арсений спросил, глядя на отрока сидевшего в середине лодки, между ним, сидящем на руле, и Васькой с Лёхой, сидящих на вёслах.

–Как зовут тебя? Name?

– Christian.

–Христя, по-русски, – перевёл Вася

– В бога веруешь? И како веруешь, ответствуй?– суровой скороговоркой спросил Арсений.

– CREDO, – просто перевел Василий!

– Ну да! Credo-есть, символ веры. Хитрый какой, это всякий скажет. Пусть истинный символ покажет,– допытывался Арсений.

– oratio dominica⁶¹– ответил отрок и испуганно перекрестился двумя перстами.

–Ты чего пристал, чего мальца пугаешь, чернец,– спросил Алексей.

–Лучше бы о себе ему рассказал да про нас с Васей. Ему же жить с нами. Спроси у него ещё, язык учить будет??

–Ладно, ладно,– успокоил друга монах.

И он, старательно подбирая латинские слова начал рассказывать отроку: о себе, о своих друзьях, о Великом Новгороде и князе Александре. В беседе время пролетело незаметно, когда до острова оставалось сажений 100, Василий вынужден был окатить их водой, что бы Арсений заткнулся, а отрок закрыл рот, который был открыт большую часть пути от удивления.

– Сейчас туман спустится, и мы подойдём. Берег пологий. Лодки удобно ставить. Людей не вижу, значит стеречь лодки не надо. К Кучковичу пойдём все вместе, так весомей,– командовал Вася, – наиболее опытный ушкуйник из всех.

Песок жалобно скрипнул, нос лодки с тупым звуком уперся в береговые валуны. Арсений, опытный кормчий, развернул лодки вдоль по течению, закрепив руль, так что бы лодки течением прибивало к берегу, а не уносило в море. Все вместе, разом, тихо, крадучись, стараясь не греметь оружием, стали подниматься в сторону ворот заимки. Когда до ворот оставалось две, три сажени, створки ворот широко распахнулись и сам хозяин Никита Захарьевич, предстал перед ними, босой в длиннополой исподней рубахе, подпоясанной жёлтым шёлковым поясом, византийской работы. Глаза его смотрели прямо перед собой, немигающим горящим взором вурдалака, напившегося вдоволь крови.

– Вы, дурни чего раньше прийти не могли, обязательно надо с горшка хозяина снять и перед сном душу вытрясти? – вместо приветствия сказал хозяин.

–Входите быстрей, холодно мне босому стоять, годы не те. В терем идите, там дверь открыта, всё, что на столе ваше ешьте, пейте. Я сейчас,– сказал Никита Захарьевич, пропуская ошеломлённых гостей во двор и закрывая за ними ворота. Проследив взглядом как, незваные гости, поднялись на крыльцо, он чуть не бегом побежал к едва приметному среди зарослей ивняка строению с косой односкатной крышей.

Друзья в неком смущении вошли в светелку, освещённую шестью свечами, где действительно стоял стол. На столе стояли блюда с рыбой и дичью лежали горкой варёные яйца и чуть в стороне, ближе к хозяйскому месту два каравая хлеба и нож. На окне Василий разглядел кувшины и кружки. Все разом вздохнули и посмотрели вопросительно на Арсения. Арсений сразу понял, в чём проблема, и быстро решил ее, прочитав скороговоркой молитву. Потом призывно махнув рукой, не дожидаясь хозяина сел за стол. Вася молча поставил на стол кувшины и разлил содержимое самого большого по кружкам. Шумно выпил первым, и сказал,

–Пиво, свежее, вчерась сваренное.

Налил еще кружку, сел за стол, что бы уже, не торопясь выпить её с друзьями. Однако беседы не получилось, пришёл хозяин,

–Чего пожаловали? – спросил он не церемонясь – За княжьей долей или себе бельмы красным вином залить?

–А, хоть и себе, тебе то, что ты же делиться не хочешь???– начал возмущаться Алексей, почему-то ставший быстро хмелеть от двух кружок пива.

–Помолчи морда Боспорская, не хами, не на Боспоре, и там не хами,– одёрнул Лёшу Кучкович.

–Мы за княжьей долей. На причастие вина нам надо красного, для службы в соборном Николе. Вина дашь, приглашу к причастию, вместе с князем Благодать получишь,– сказал наставительным тоном Арсений.

–Ну, без князя Рюрикова племени мне конечно благодати не видать. Эх ты рожа церковная. Мои пращуры ещё за сто лет до Рюрика на этом острове церковь поставили, так что благодать меня и без тебя, и без них, всех скопом взятых, коснётся. Одно нравится мне. Не для себя просите. Значит, не всё пропьёте. Две бочки дам. Грузить будите сами,– ответил тоном праведника, потерявшего надежду на спасение сего мира, хозяин.

–Как выйдите, за углом стоят. Да не торопитесь!!! Куда побежали?? Поешьте. Попейте. Скучно мне тут одному, – жалостливо добавил хозяин.

– И не страшно?– спросил Василий.

–Нет, привык. Я уже как три года один. Разве вы не знали?– поинтересовался Кучкович.

–Расскажи, облегчи душу,– предложил Арсений.

–Налей Васька, всем из того кувшина, что в красном углу под иконами. Поговорим,– предложил хозяин острова.

Затем Кучкович подробно, в лицах, рассказал историю, как отдал Рюриковичам он всех своих сыновей, и как ни один ещё не вернулся с княжей службы. Вместо благодарности молодой князь его – старика в походы зовет, не смотря на возраст и положение. Друзья внимательно слушали Кучковича, всё больше укрепляясь в суждении о том, что отрока вообще к каким-либо князьям отдавать нельзя. Пропадёт отрок. Только отрок этого понять не мог, так как уснул, положив голову на каравай хлеба. Мирно сопел носиком, прикрыв его ладошкой

–Ну, просто ангел,– сказал Никита Захарьевич в конце описания своей семейной эпопеи,– мой тоже таким ангелом к князю в Киев ушел……, Налей Вась,– и прослезился украдкой.

Туман полосами стелился над водой, превращаясь в серую мглу, и сливался с серым небом в единую, серую промозглую хмарь. Поэтому Василий сам себя поставил кормчим, доверив наименее благодарную работу, махать вёслами против течения, Арсению и Лёхе. Они не возражали. В туман, когда нос лодки тонет в белёсой мгле, ни один из них не мог вести лодку, ориентируясь только по току воды. Отрока решили не будить положили спать в лодку на кипу верёвок, которые Вася позаимствовал у Кучковича для погрузки двух бочек вина. Неслышно отчалили. Связанные воедино лодки подобно большой сказочной птице, взмахивая вёслами как крыльям, полетели вперёд, в серое безмолвие.

–Вася, скажи, что с Никитой, десять лет я в Новгороде, все годы его знал, но таким странным и добрым не видел,– тихо, что бы не разбудить Христю, спросил Алексей.

–Пьяный он Лёша, сильно пьяный, если завтра не помрёт от угара пьяного, значит, повезло ему. Он жить не хочет. Поэтому и пьёт. Ты думаешь, сколько ему лет? Шестьдесят? Семьдесят? Нет, он всего на три года меня старше. А он уже жить устал. Всё власть да служба, а жизни то и нет! Одиноко ему. Сам он, на тот свет не торопится, но и не откажется отправиться, если случай подходящий подвернётся. Он живет ещё, только ради людей своих – Поозёров,– князь он их. Душа его рода давно уже с Волховом слилась и сам он тоже. Найдёт наследника и защитника для своей земли, и людишек, и уйдёт в леса навеки. Ты Лёша хоть одну могилу Кучковича видел? Нет, и не увидишь. Нет у его рода могил, как нет и смерти. Их Волхов в этот мир привёл. Волхов и уведёт. Куда только, я не знаю, то ли в кущи райские, то ли в пекло огненное,– тихим голосом повествовал Василий о горе Кучковича.

Потом замолчал и молча сидел минут тридцать, чем обеспокоил друзей. Лёха, даже подумал, что Василия сон сморил, что бы разбудить друга, он брызнул на него водой. Василий спокойно вытер лицо рукавом,

–Ну, вы, там, на вёслах, налегайте,– в ответ на действие друга проворчал Василий, отгоняя скорбные мысли, навеянные рассказом Никиты Захарьевича, что из Кучковичей и своим ответом на вопрос Алексея.

Лодка, повинуясь единой воли гребцов и кормчего, легко скользила против течения, и с первым дуновением утреннего ветра, шурша днищем по береговому песку, остановилась у русского стана. Друзья тихо, не тревожа уснувших часовых, вытащили бочки на берег. Спрятали княжью долю возле шалаша князя, справедливо рассудив, чем ближе к князю, тем меньше вероятность кражи. Они прикрыли бочки лапником поверх, которого положили штук десять крупных рыбин, лежащих на видном месте возле шалаша, как будто для всеобщего обозрения и оценки умения рыболова. После чего, довольные результатом похода, то есть восстановлением попранной справедливости, начали скрупулезно готовить место для кратковременного отдыха. Они подбросили в затухающий костёр несколько крупных веток. Не торопясь, основательно выбрали место, куда шло тепло от костра, а дым не шёл. Заботливо укрыли отрока трофейной парусиной. Повернулись к костру спиной и погрузились в крепкий предутренний сон. Всё было сделано, так слажено и тихо, что не нарушило чуткий сон часовых охраняющих жизнь и покой князя.

Князь Александр был немало удивлен, когда после сна, увидел возле своего шалаша гору лапника, на которой лежали пойманные им вчера рыбы, горящий костёр и безмятежно спящую компанию. Князю было интересно узнать, где они пропадали, но пришедший от Пелгусия гонец с вестями, что свеи нигде не обнаружены, заставил его заняться будничными обязанностями полководца, а именно вести полки домой. К полудню войско четырьмя колоннами начало выдвижение в сторону Новгорода. В первой колонне были полки Гаврилы Олексича, во второй Сбыслава Якуновича, Миша Прушанин охранял обоз с добычей. В арьергарде, не отягощенный добычей шел единственно боеспособный из всего войска полк князя, охраняя от врагов, некрещёных еще племён еми и ижоры, войско, и обоз с добычей. Предосторожность необходимая в нашем случае, когда войско полностью деморализовано богатой добычей, а данники Новгорода емь и ижора мало, чем отличались от своих хозяев в вопросах пограбить.

Подготовка к обратному маршу не затронула заслуженный отдых друзей. Проспав до полудня, они не обращая внимание на суету собирающегося в обратный путь победоносного войска, после пробуждения занялись своими делами. Арсений молился, Алексей занимался с отроком, Василий, поминая не добрым словом все колена Рюрикова племени, чистил рыбу, которая была поймана князем, но не была им выпотрошена и готова была протухнуть. Разрезая брюхо очередного хариуса, Вася говорил,

– У них, у всех Рюриковичей так, руки только в сторону загребать поставлены, а чтоб не пропало, и сохранить загрёбленное, у них терпежа не хватает. Вот рыбу поймал, так выпотроши, зазорного нет ничего. Апостолы и те рыбу потрошили. Нет, не будет порядка на Руси, пока такие князья рыбу ловят. Вычистив рыбу, Вася пошёл искать подобающую для задуманного им блюда посуду. Глубокие сковороды были найдены в лодке Пелгусия, истребованы Василем под предлогом кормления князя. Затем Василий где-то раздобыл муки, масла сливочного, сметаны пол кринки и шесть головок лука. Травок пахучих он насобирал, не отходя далеко от лагеря. Распалив костёр посильнее, Василий положил стерлядок в одну сковородку, предварительно выложив дно сковороды нарезанным кольцами луком, пролитым сверху сметаной. Вместо крышки он закрыл сковородку травами. На вторую сковороду он растопив масло, всыпал туда муки, довел её до золотистого состояния, и затем положил обезглавленную рыбу, прикрыв сверху крышкой. Потом он поставил сковородки в костер, аккуратно обложив каждую сковороду ровным слоем угля. Минут через десять Леха с отроком сидели рядом в ожидании начала праздника, а Арсений в нетерпении читал молитву в благодарность Богу, что он дал им такой обед. Вытащив сковороды из огня, Вася стал скорбно наблюдать, как из его друзей уходит всё то – данное Богом, что делает человека – человеком и пробуждается звериная страсть к обжорству. Через час он осведомился у Арсения, что князю оставили, на что Арсений ответил,– Опоздавшим кости.

После обеда друзья, все вместе, впали в дрёму и адекватно реагировать на происходящее смогли часа через два, когда княжеские дружинники стали надевать сапоги и менять портянки, что бы ноги не натереть старыми.

Проблему поставил Арсений,

– Вино как понесём?

Все задумались, нести две бочки до Новгорода им самим ну никак не хотелось. Был еще выход, остаться здесь и через неделю вернуться в Новгород. Но подводить Арсения уже обещавшему князю, причастие красным вином, по возвращению из похода, тоже не хотелось.

–Тут без Пелгусия не обойтись,– сказал Василий,– пойду, поищу его.

Пелгусий нашёлся быстро, он ждал на берегу, когда Василий вернёт ему его сковороды.

Вася, подойдя к нему и как бы невзначай спросил,

– Ты ли видел Бориса и Глеба перед битвой?

Дак, да, – ответил Пелгусий, однако увидя сомнения во взгляде Василия.

Пелгусий начал с жаром доказывать Василию истинность своего видения. Василий выдержал всего несколько минут пелгусиевской скороговорки, где речь часто перерывалась возгласами и решительными движениями рук.

–Я то тебе поверю, но проверить надо, не наваждение ли это было. Бесы, они знаешь какие хитрые. Надо к владыке идти, – поставил в известность аборигена Василий.

– Дык, так, я схожу. Да.

– А, ну если, сам сможешь-то, иди. Только когда дойдёшь-то? В следующую пятницу или к Рождеству, когда владыка всех, и убогих тоже благословляет,– ответил Вася.

Пелгусий после этих слов напрягся, он был вынужден признать, что собеседник был прав. Самому ему до владыки не добраться. Сначала нужно было обрисовать всё, что он видел своему попу, который в свою очередь доложит, если сочтет, нужным, владыке на первом же празднике, когда священники поздравляют владыку. Ранее Рождества никак не получается. Пелгусий молчал, обдумывая своё положение. Положение было-то не ахти, какое хорошее, это ведь сейчас князь ему поверил, а вот в Новгороде как? Если вдруг у владыки Спиридона сомнения возникнут, то Пелгусию грозил допрос со всеми вытекающими последствиями, а точнее свиданием с посадскими детьми – дознавателями – людьми, как известно не очень добрыми. Василий терпеливо ждал.

–Так помоги, – попросил Пелгусий.

–Хорошо, к владыке, вне очереди, проведу, но помоги и ты нам. Мы вино Владыке несем, люди нужны, дай своих сыновей, и наследующий день после возвращения владыку увидишь. Слово даю, на кресте клянусь.

Пелгусий, выслушав Василия, на слово ему не поверил, лишь, после того как Арсений подтвердил крепость клятв, позвал своих людей, приказал им бочки нести, под присмотром людей княжьих.

Сытые и довольные друзья не спеша, заняли свои места в середине полка и не торопясь, пошли вместе с войском в сторону Новгорода. С князем они встречались только на роздыхе, травили ему байки,– Чтоб князь от одиночества не озверел,– пояснял Василий. Так и шли спокойно, и размеренно до самого Волхова.

Подойдя к Волхову войско, было встречено детьми посадскими во главе с посадником Озарием Феофелактовичем, который в первой же беседе с князем осведомился, какая будет его доля, за то, что он долю новгородской казны в Новгород привезёт. Александр Ярославич отправил его выяснять этот вопрос к Гавриле Олексичу, Сбыславу Якуновичу и Миши Прушанину– знатным новгородцам, чем сильно огорчил посадника. После краткого совещания с гражданами Новгорода посадник, не солоно хлебавши, отбыл в Новгород готовить праздничную встречу войску. Перед прощанием он попросил князя, чтобы тот взял на день или два к себе в дружину его маленького сына, – «пусть малой потешится». Князь дал добро, а ватажники Миши Прушанина быстро взявши под мышки посадника, посадили его в челн и дружно оттолкнули от берега. Попутный ветер наполнил парус, и было видно, как посадник на палубе стал устраивать себе место для отдыха.

23 июля 6748⁶² года от сотворения мира, в воскресенье, в день Мироносицы равноапостольной Марии Магдалины, победоносное новгородское войско, отягощённое добычей и вразумлениями княжескими, молча стояло на тожественном молебне, на площади возле храма во имя святой Софии Премудрости Божьей, внимая словам Владыки Спиридона, о добродетели и призрении к страждущим, больным, и нищим. Там не было только дружины Никиты Захарьевича, что из Кучковичей, как и когда он вернулся в Новгород никому доподлинно не известно. Известно лишь то, что на следующий день он пришёл к Владыке за благословлением и с просьбой, все-таки выделить ему вдовью часть добычи.

После благословления воины чинно разошлось по домам, где их ждали с добычей, богатыми подарками, близкие и родные. Новгород казалось, вымер, улицы опустели, на Торгу закрылись лавки, лишь ближе к вечере неясный гул с Прусской улице возвестил Владыку и князя о том, что началось гуляние. Прусский конец пошёл на Славну за своей, честно награбленной у шведов, долей хабара.

Владыка приказал закрыть ворота своего двора, что бы не в меру ретивые правдоискатели не беспокоили его и князя. Друзья, справедливо рассудили, что возвращение домой через буйный Новгород может негативно сказаться на их здоровье, поэтому решили остаться. Тем более, что владыка уже распорядился готовить мыленку. Несколько омрачило их радостное возвращение распоряжение владыки о передаче половины добычи в пользу софийского дома. Отворив окно, они с грустью наблюдали как владычьи отроки, суетясь и мешая друг другу, толкали перед собой бочку с драгоценным вином. Их грусть длилась не долго, владыка всё-таки был человеком и поэтому любопытен, ему, как и нашим друзьям не терпелось узнать вкус вина из далёкого города Кагор, как только бочка оказалась на его кухне, он приказал её вскрыть. Вино подали в шести кувшинах по кувшину на душу. Получив благословление от Спиридона, все чинно расселись за столом в ожидании горячего, потом, немного заморив червячка, вся компания отправилась в мыленку, где и задержалась часа на три. Отрок купаться отказался, он объяснил свой отказ тем, что не по чину ему слуге, оруженосцу принимать омовение в компании сеньоров – рыцарей. В ответ князь махнул рукой, давая понять,– делай, что хочешь. Снял исподнее, он поднялся на верхний полок, там, где было пожарче. Вся троица, последовала его примеру, ворча от удовольствия, расположилась на полках и отказалась сходить вниз даже за квасом. Отроки владычьи совсем выбились из сил, обслуживая привередливых гостей требующих: то кваса, то воды, то мёда с сухарями, то киселя ягодного. После бани, праздник души и тела был продолжен в светелке владычьего терема, где на столе томились в ожидании дорогих гостей горячие блюда. Измученные походной жизнью друзья молча ели и ели, лишь через два часа, напряжённого труда утомлённые отодвинулись от стола и на нетвёрдых ногах отправились спать. На беседы и байки сил не осталось. Утром, после службы, когда друзья собирались отправиться, наконец-то, по домам владыка неожиданно попросил их остаться.

–Сегодня делёж будет, ваши руки нужны будут, может вразумлять, кого придётся,– пояснил Владыка.

Так как народу должно придти много, то князь решил провести делёж, не в тереме епископа Никиты, а на паперти святой Софии. Кроме того, выбирая место для проведения дележа добычи, князь и владыка Спиридон учитывали, что на вечевую площадь, расположенную возле Николы захотят придти все. И собираться новгородцы на вече будут по старинному новгородскому обычаю дня два или три. Ведь гражданам надо, представителей от улицы на вече послать. С кончанским представителем, выбранным годом ранее, представлявшим интересы улицы на вечевом собрании, разобраться. Как он там, на вече интересы улицы в течение года отстаивал? За грешки прошлогодние, связанные с очисткой улиц от снега и их ремонтом. Кое-где новых представителей выбрать, а старым путь указать. Посаднику наказ дать и конечно с уличанскими попами согласовать новые выборные кандидатуры. Безусловно, политическая жизнь без главного аргумента новгородской демократии – грубой силы, выраженной в здоровых детях посадсничьих, которые всегда готовы заехать кулаком в ухо всякому политическому противнику была бы пресна, и неинтересна. Поэтому совершенно естественно, что после сборов на вече многие граждане шли на правёж к епископу или к лекарю, наиболее активных свозили на Петрово кладбище, что на Синичьей горе, для погребения. Монахи Петровского монастыря кроме функций связанной непосредственно с упокоением души усопшего взяли на себя ответственность за охрану могилы политического деятеля, от мести его политических противников. Новгород, за сотни лет уже как-то свыкся с бурной демократической жизнью, по-видимому, решив, пусть уж лучше за дело головы проламывают, чем ночью на улице с кистенём стоят.

К полудню все собрались. С каждой улицы пришли по два представителя, городские концы представляли кончанские старосты, по одному с конца. Посадник, Озарий пришел один, походил вокруг собора, потом занял своё место, и благостно махнул рукой как бы говоря, – начинайте.

Миша Прушанин с большой шишкой на лбу, которая свидетельствовала о неудачном вчерашнем походе на Славну за справедливым хабаром, первым начал вопрошать князя и владыку,– «где его честная доля»?! Причём его честную долю необходимо ему дать, отобрав у всех остальных, незаслуженно награбленное добро.

Он, уже войдя в раж, начал размахивать руками, как вдруг осекся, увидев рядом с собой Никиту Захарьевича. Никита Захарьевича сложил рукой фигуру известную под именем кукишь, и показал её Мише со словами,

– Накося выкуси.

Миша как-то осёкся и отступил в дальний угол, бормоча, что-то про Божью справедливость и, что он ещё ему покажет. Как не странно, но Гаврила Олексич и Сбыслав Якунович поддержали Мишаню, правда, немного не так как Миша рассчитывал. Они исходили из своих глубоко корыстных интересов. Лучше уж отдать Мише его – мишину долю из городской казны, чем себя обделять, отдавая из своей доли, во имя призрачной справедливости, которую, если быть в конец честным, никто кроме Владыки и не видел. Посадник, выслушивая крамольные речи правдолюбивых бояр начал волноваться. Озарий казной делится, не хотел, ему мытникам платить надо было, и улицы мостить. Денег же, как обычно на городское хозяйство не хватало. Пришлось ему взять слово и напомнить, что в прошлом году отремонтировали водопровод на Торгу, которым пользуются все, и с тех пор городская казна пребывала в дефиците. Бояре возражали, справедливо указывая, что вопрос о водопроводе решается на вече, а тут не вече, тут делёж. Когда перебранка между посадником и детьми посадскими по вопросу финансирования городского бюджета достигла высшей точки, Владыка спросил,

– Что скажешь княже?

Александр дождался, когда стихнут вопрошающие вопли посадских глоток, сказал,

– Вы все закон нарушили, если бы не честность ярла, не сидел бы я тут князем, а сидел бы у шведа в пленниках. Вы кораблики пограбили, когда я с дружиной малой шведа бил, вот награбленным добром и делиться, будите. Владыка роспись сделает, каждому по вкладу его достанется.