8 декабря 1980 года: День, когда погиб Джон Леннон

Глава 14 Восстановить их было невозможно

Марк Дэвид Чепмен сидел в арке Дакоты. Сердце его трепетало. Тут на перекрестке показался лимузин и замер на светофоре. Чепмен почувствовал, что его миг близок.

— Я четко понимал, что сейчас совершу, — будет он вспоминать. — Пускай мной руководила навязчивая идея, но в голове было ясно как никогда.

Сильный ветер дул ему в лицо, но он не ощущал холода. Его охватило абсолютное спокойствие.

— Давай же, — требовал внутренний голос. — Убей! Убей!

Лимузин подкатил к дому. Заедь он во двор, и Чепмен не встретил бы бывшего кумира. Но Джон с Йоко привыкли выходить на улице и здороваться с фанатами.

Привратник Хосе Пердомо стоял на тротуаре, в упор не замечая Чепмена. Таксист, высадив пассажиров, остался ждать на обочине. Лифтер Дакоты глядел мимо Чепмена, на улицу. Йоко, довольная сегодняшней записью, шла впереди мужа. Она предвкушала встречу с сыном. Джон, со студийными пленками в руках, расслабленно брел в тридцати футах за ней. Увидев Чепмена, узнал поклонника и посмотрел в глаза.

Чепмен вышел из арки на улицу, будто собрался домой, с таким расчетом, чтобы аккуратно разминуться с Ленноном. Он считал шаги: один, два, три, четыре, пять.

Потом развернулся на месте и выхватил револьвер.

Он принял боевую стойку, как в тире, прицелился Джону в спину и спустил курок.

Первая экспансивная пуля разминулась с головой Леннона и выбила в Дакоте стекло.

Но у Чепмена оставалось еще четыре выстрела. Две пули вошли певцу в спину с левой стороны. Еще две попали в левое плечо.

Как минимум одна перебила аорту.

— Вот и все, — сказал себе Чепмен, безжизненно опуская руку с револьвером. Ему не верилось, что он привел свой замысел в исполнение.

Йоко бросилась в укрытие. Джон, шатаясь, одолел шесть ступенек и нырнул под защиту стен дома.

— Меня подстрелили, — пробормотал он и осел на землю. Изо рта у него потекла кровь.

На глазах у Чепмена Йоко бросилась к мужу и прижала к груди его тело.

Консьерж Джей Хейстингс своей форменной курткой укрыл окровавленную грудь Леннона и снял с него очки.

Ни Хейстингс, ни Йоко не смотрели на Чепмена. Их внимание было приковано к Джону. Огонь прекратился, и стрелок их больше не пугал.

Он и впрямь был никем.

До слуха Чепмена донесся, по его выражению, «чудовищный крик». В этот раз Йоко не создавала произведение искусства. Она оплакивала любовь всей своей жизни.

Потом Чепмен скажет Ларри Кингу, что от этого звука «у меня волосы на загривке встали дыбом».

— Джона застрелили! — кричала она. — Джона застрелили!

Хосе Пердомо со слезами на глазах бросился к Чепмену.

— Мне было так жаль Хосе, — поведает Чепмен. Привратник ухватил Чепмена за правое запястье и дернул. Револьвер выпал из руки на землю.

Чепмен все продумал. Он знал, что сейчас приедет полиция, и не хотел, чтобы его клали мордой на асфальт. Он снял плащ — не дай бог решат, что под ним спрятано оружие. И шляпу тоже. Положил одежду на тротуар, но томик «Над пропастью во ржи» не выпустил из рук.

Пердомо не верил глазам.

— Ты вообще понимаешь, что ты наделал? — заорал он.

— Да, я застрелил Джона Леннона.

Чепмен открыл книгу и уставился на пляшущие буквы. В воздухе стоял запах пороха, Чепмен нервничал, ноги его сами пришли в движение. Хотелось поскорее оказаться в руках полиции.

Потом он скажет, что собственный поступок оставил «пустоту в груди»:

— Наверное, захоти я как следует, сумел бы передумать. Возможностей было предостаточно, я их все упустил, и теперь глубоко об этом жалею.

В Лангхам Билдинг, всего в квартале от Дакоты, сидел певец Джеймс Тейлор и разговаривал по телефону с другом из Лос-Анджелеса. Когда Джеймсу было двадцать лет, его заметили «Битлз» и выпустили его дебютный альбом под лейблом «Эппл». Он чувствовал себя обязанным Леннону. Недавно они с женой, Карли Симон, на танцевальном вечере столкнулись с Джоном и Йоко и вместе сфотографировались. Йоко вела себя на удивление дружелюбно.

Вдруг с улицы донеслись выстрелы. Контркультурный опыт подсказал певцу, что это полиция опять устроила перестрелку.

Эллен Чеслер жила на втором этаже Дакоты, окна ее выходили на Семьдесят третью улицу. По силе грохота она сразу поняла, что стреляли неподалеку.

В этот миг Эллен разогревала молоко в бутылочке для шестимесячной дочери. Схватив малышку, она бросилась вон из комнаты.

Ее муж позвонил консьержу, узнать, что случилось. Каким-то чудом Джей Хейстингс ответил и сказал, что застрелили Джона Леннона.

— Пожалуйста, вызовите полицию, — попросил он.

Полицейские Питер Каллен и Стив Спиро стояли на углу Семьдесят второй стрит и Бродвея, когда поступило сообщение о вероятной перестрелке у Дакоты. Сидящий за рулем Спиро сразу нажал на газ.

— Не спеши так, — посоветовал Каллен. — Небось, окажется, что в Центральном парке запускают фейерверки.

Машина летела по дороге. Полиция оказалась на месте через считанные секунды. Едва заехав в парк, Каллен увидел человека, бегущего от Дакоты. Но это был не преступник, а просто испуганный человек.

— Офицер, будьте осторожны, там стреляют, — заорал он, когда Каллен вышел из машины.

Каллен со Спиро редко работали вместе, и в профсоюзных вопросах занимали разные позиции. Но это не мешало им прикрывать друг друга. Они без всяких слов знали, что дальше делать. Ко входу в Дакоту они подошли с разных сторон.

— Все как будто застыли на месте, — вспоминал Каллен. — Мы не видели тел на земле, не видели вообще ничего необычного. Там стоял мужик в рубашке с галстуком, а еще я заметил привратника Хосе — единственное знакомое лицо.

— Хосе, что случилось? — спросил Каллен.

Пердомо указал пальцем.

— Вот он застрелил Джона Леннона.

Полицейский глазами проследил за рукой привратника. С виду приличный мужик о чем-то спорил с латиносом в грязной одежде. Тот возбужденно размахивал руками и что-то втолковывал на смеси испанского и английского.

Каллен навел пистолет на латиноса.

— Да нет, не он, это наш рабочий, — поправил его Хосе и показал на Чепмена. — Вот он!

Спиро поставил подозреваемого к стене и обыскал.

— Где Леннон? — спросил Каллен у Хосе.

— Его пулями втолкнуло в дверь, — он махнул в сторону проходной. — Вон там, — на глазах у привратника снова выступили слезы. — У него же пятилетний сын.

Чепмен не сопротивлялся, поэтому Каллен сказал:

— Стив, держи этого парня.

Сам он пошел на проходную, где сразу заметил очень расстроенную азиатку. Каллен узнал Йоко Оно, но не обратил на нее внимания. У дверей на ковре лицом вниз лежал Леннон, изо рта у него текла кровь.

— Стив, — окликнул Каллен напарника. — Давай его в наручники.

Чепмен положил руки на голову, закрывая лицо предплечьями.

— Не бейте меня, — взмолился он.

— Никто тебя не бьет, — Спиро прижал ладони Чепмена к стене, еще раз обыскал его и надел наручники.

Марк увидел на земле свой томик «Над пропастью во ржи».

— Возьмите, пожалуйста, мою книгу, — тихо попросил он.

Каллен вызвал подкрепление, и тут же неподалеку завыли сирены. Леннон выглядел ужасно, как кровавое месиво, но он еще дышал, и его надо было немедленно доставить в больницу. Скорую помощь решили не ждать. Полицейский Тони Палма взял Джона за руки, а его напарник, Герб Фрауэнбергер, за ноги, они дотащили его до патрульной машины и положили на заднее сидение.

Такое нарушение правил — перенос тела до прибытия врачей и пожарных — легко может обернуться штрафами и отставками. Но полицейских это не заботило.

— Надо было спасать человеку жизнь, — объяснил Каллен.

Йоко, вытерев слезы, поинтересовалась, насколько оправданны их действия.

— Думаете, его можно двигать? — спросила она.

— Леди, — ответил Фрауэнбергер, — если мы оставим его лежать, он точно умрет.

— Скорая помощь все не ехала, — вспоминает Каллен. — И что мы должны были делать? Встать вокруг него и молиться?

Тут выяснилось, что автомобиль, куда погрузили Леннона, не может выехать — его заперли другие патрульные машины. Пришлось снова двигать раненого — перекладывать в крайнюю.

За рулем сидел Джим Моран. Его напарник устроился спереди. Сзади, с Ленноном, никого не было. Они поехали в больницу Рузвельта.

Моран заметил, что люди на улицах уже в курсе — вслед патрульной машине выкрикивали имя Леннона. Полицейский заговорил с окровавленным пассажиром, помогая тому оставаться в сознании.

— Вы помните, кто вы такой? — спросил он.

С булькающим стоном Джон кивнул.

Морган связался по рации с больницей:

— Отправьте пару медиков ко входу встречать нас.

Тони Палма и Герб Фрауэнбергер повезли в больницу Йоко. В зеркале заднего вида отражалась испуганная беспомощная женщина. Она не говорила ни слова, полицейские тоже молчали. Им не впервой было присутствовать при трагедиях. Разговоры ничего не изменят.

Спиро с Чепменом остались у Дакоты.

— Я действовал в одиночку, — сообщил подозреваемый, заранее опровергая теории заговора.

— Не уходите, я боюсь, вдруг меня будут бить, — молил Чепмен.

Полицейские не нашли в себе жалости к подозреваемому, чтобы его успокоить.

— Мне очень жаль, — продолжал Чепмен. — Я совсем не хотел портить вам вечер и причинять неприятности.

Каллен и Спиро переглянулись, не веря ушам.

— Это ты перед нами извиняешься? — рявкнул Каллен. — Да ты понимаешь, что натворил? Ты же себе всю жизнь испоганил! У тебя с головой все в порядке?

— Он мне ничего не сделал. Сам не знаю, что на меня нашло.

— А зачем тогда стрелял?

— Мои Оплот и Основа — Холден Колфилд. Но рядом с ним притаился Дьявол. И сегодня он победил.

Чепмен рассказал полицейским, что раньше «Оплот и Основа» всегда брали верх — Марку не хватало смелости выстрелить в жертву. Странным образом Каллен понял его логику. Подозреваемого явно терзала мания, но по оценке Калена, он был «не таким уж сумасшедшим. Вел себя вежливо. Никаких там „эй, чувак, куда ты лезешь“ и прочей хрени. Хорошо одет. Мысль о том, что этот человек способен в тебя выстрелить, приходила в последнюю очередь».

В участке Спиро предлагал Каллену оформить задержание.

— Запиши его на себя.

— Нет, Стив, он твой.

Несмотря на разногласия они выказывали друг другу уважение. Каллену со дня на день должны были дать сержанта, и он счел, что галочка в отчете Спиро нужна больше.

— Не переживай ты, оформляй арест, — предлагал он. — Эта запись в личном деле останется с тобой до конца жизни. Я и так, считай, сержант. А тебе пригодится.

В итоге они решили разделить заслугу.

К этому времени CNN, молодое детище Теда Тернера, уже сообщило, что Джон Леннон ранен, состояние пока неизвестно.

Кен Дэшоу, «Кузен Кен», захлопнул дверь белого фургона. Съемки рекламы Хилтона прошли успешно. Теперь он, как помощник режиссера, должен был, мотаясь между круглосуточными складами оборудования, сдать камеру, штатив, тележку, мешки с песком.

Он ехал на окраину города, куда-то на Амстердам-авеню, и слушал нью-йоркскую рок-станцию WNEW. В районе Семидесятой стрит затормозив на светофоре, он увидел, что люди бегут в сторону Центрального парка. Вскоре мимо текла настоящая толпа.

— На машине было не проехать, — описывал он впоследствии эту сцену. — Люди кричали, плакали и бежали. Вдали завывали сирены. Я занервничал, подумал: «Теракт, что ли? Может, надо прятаться?»

Движение было перекрыто минут пятнадцать. Потом появился регулировщик и направил машины в объезд.

— Мне даже не пришла мысль включить новости по радио, — сказал Кен. — Сроду ведь их не слушал.

Частые гости бара «Львиная голова» в Гринвич-виллидж регулярно слышали, что здесь рай для писателей, тонущих в бутылке. Расхожая шутка в ответ — нет, здесь рай для алкоголиков, тонущих в чернильнице.

Это уютное заведение украшала добрая сотня обложек с книг, написанных постоянными посетителями. Сюда шли после работы «посты», ребята из «Нью-Йорк Пост», в отличие от репортеров «Дейли Ньюс», предпочитающих «Костелло». Но сегодня в «Львиной голове» воцарилось беспокойство: прошел слух, что ранен Джон Леннон.

Все пытались скинуть хмель и выработать линию поведения. Джорджа Арцта, шефа бюро «Нью-Йорк Пост» в Сити-Холле, осенило. Вроде бы в Дакоте живет Эллен Чеслер, руководитель аппарата президента городского совета?

У Джорджа был ее домашний номер. Редкая удача! Он стал пробираться к таксофону. Там висел на телефоне репортер из криминальной хроники. Едва тот освободил трубку, Джордж позвонил Эллен.

Она ответила. Да, были выстрелы. Ее муж звонил 911. Вроде бы даже стрелка она видела своими глазами — тот несколько дней торчал перед домом, выслеживая Леннона. Джордж записал все ее слова, а потом позвонил в редакцию.

— Я чувствовал, что время дорого, и надо немедленно ставить репортаж в номер, — сказал он. — И то, что под материалом о Джоне Ленноне будет стоять моя фамилия, приятно щекотало нервы.

— Ну что, больной, в операционную или сразу в морг?

Алан Вейс посмотрел на перепачканные дорожной грязью ссадины и захохотал над шуткой дамы-травматолога. Та попросила пациента рассказать об аварии в подробностях. Выслушав его, сказала:

— Будем делать рентген. Надо глянуть, что там у вас с бедром.

— Отлично, — ответил Алан. — Когда начнем?

Не успела та сказать и слова, как с диким грохотом распахнулись двери в приемную. Алану показалось, что от удара все здание вздрогнуло.

— Огнестрельное ранение в грудь! — крикнули из коридора.

— Извините, там требуется моя помощь. Вам придется подождать, возможно, долго, — сказала дама, вставая.

— Конечно, я вас дождусь.

Вейс устроился на каталке так, чтобы видеть происходящее. Даже со сломанной ногой он оставался журналистом. Через приемную пробежала толпа полицейских с носилками.

— Сюда! — закричала врачиха, указывая на соседнюю операционную.

Вейс закрыл глаза. Наверное, привезли очередную жертву разборок между наркоторговцами. Он выдохнул. Да уж, подождать придется основательно.

Из палаты вышли двое полицейских, болтая и не замечая Алана.

— Иисусе, — сказал один. — Можешь поверить? Сам Джон Леннон.

Усталость Алана как рукой сняло.

— Прошу прощения, сэр, — влез он в разговор. — Как вы сказали?

— Никак. Я ничего не говорил.

Под пытливым взглядом Алана полицейские ушли искать более уединенное место. Что он слышал? Джим Леннон? Джон Лемон? Или все-таки Джон Леннон из «Битлз»?

Может, и Джек Леммон, но с чего тогда такой переполох?

Алан и думать забыл о переломе.

Джек Дуглас так и сидел в «Рекорд Плант». У него было полно дел, и он любил работать допоздна. Довольный, как слон, Дэвид Геффен, ушел домой. Денек получился что надо.

Вдруг в студию влетела запыхавшаяся девушка Джека. Едва переведя дух, она сказала, что слышала по радио.

Его друга, Джона Леннона, застрелили.

Когда дошли вести, что в Леннона стреляли, Кит Ричардз был в Нью-Йорке. Он не слишком испугался за друга — Джон, как и все «роллинги», не раз ходил на волосок от смерти. Наверняка он скоро объявится со свежими шрамами и душевной байкой.

В больнице доктор Ричард Маркс делал Джону Леннону прямой массаж сердца. Давление упало до нуля, и Маркс приказал переливать кровь.

Все тщетно.

У дверей операционной Вейс размышлял, уж не привиделось ли ему. Может, он слишком сильно ударился головой. Но чутье подсказывало, что надо срочно звонить в редакцию.

Недалеко от его каталки уборщик подметал полы. Подозвав его жестом, Вейс сунул ему визитку и двадцать долларов.

— Сделай одолжение, позвони по этому телефону и спроси Нила, — Нил Голдстайн работал в WABC редактором отдела новостей. — Скажи, что Алан Вейс лежит в больнице Рузвельта, по его сведениям стреляли в Джона Леннона. Поможешь?

— Конечно.

Алан откинулся на каталке. Свое дело он сделал.

— У меня была непроверенная информация, — скажет он потом. — Я ее передал дальше. На этом мои возможности закончились.

Прошло пять минут. Кровь стучала у Алана в висках. Вдруг над ухом раздался командный голос.

— Мистер Вейс?

Над ним склонился крупный мужчина в форме охранника.

— Вот ваши двадцать долларов, — сказал он. — Вот ваша визитка. Звонки запрещены.

Скандалить на тему свободы информации было бы неуместно. Алану стало стыдно: «Там жизнь человека висит на волоске, а я путаюсь под ногами».

Тишину разорвал женский крик. Вейс огляделся и увидел, как здоровенный коп вел через приемную азиатку в норковом манто до пят. В Нью-Йорке хватало женщин, похожих на Йоко Оно, и Алан не знал, сможет ли ее отличить. Но фрагменты мозаики складывались один к одному.

Глядя на ряды каталок, он разработал план. Опираясь на них, он допрыгает на одной ноге до таксофона в приемной, и собственноручно позвонит Нилу.

— Я добрался до двери, — вспоминает он. — Уже поворачивал ручку, когда меня крепко ухватили под локоть. Сзади подкрался очередной здоровенный охранник. В больницах набирают в охрану сплошь амбалов.

Путь к таксофону внезапно усложнился.

— Что вы делаете? — спросил охранник.

— Мне нужно позвонить.

— Нельзя.

— Простите?

— Нельзя звонить.

Алекс возмутился.

— Или вы сейчас меня отпустите, или пойдете под суд за физическое насилие.

Но охранник знал, что это пустая угроза. Он молча поволок скачущего на одной ноге пациента обратно на каталку. Вдруг Алан заметил одного из тех полицейских, что привезли его в больницу. Они переглянулись. Коп посмотрел на охранника.

— Отпустите этого человека.

Теперь уже полицейский потребовал объяснений.

— А вы что, не знаете? — спросил Вейс.

— Не знаю чего?

— В Джона Леннона стреляли.

— Кто вам это сказал?

— Собственно, никто. Я слышал разговор двух ваших коллег.

Полицейский захохотал.

— Алан, — принялся он убеждать, — мощно же вас приложило головой об асфальт. Если бы стреляли в Джона Леннона, уж я бы точно знал.

Они как раз подошли к посту медсестры.

— Офицер, пойдите мне навстречу, — взмолился Алан. — Мне нужно сделать один-единственный звонок.

Полицейский взял телефон и набрал номер WABC. В двух словах описав, как сам попал в аварию, Вейс поделился с Нилом Голдстайном своей теорией.

— Мне кажется, тут была Йоко Оно, — добавил он.

Редактор отдела новостей внимательно его выслушал.

— А знаешь, — ответил он, — мы перехватили по рации просьбу выслать скорую помощь на угол Семьдесят второй стрит и Централ-Парк-Уэст. Это там, где Дакота, и я отправил туда бригаду. В том доме живет столько известных людей…

— Вот он, последний кусочек мозаики, — вклинился Вейс. — Сомнений больше нет. Это Джон Леннон.

— Что, в него на самом деле стреляли?

— Да, в него на самом деле стреляли.

Повесив трубку, Алан, опираясь на полицейского, вернулся на каталку. Лежа, он слушал звуки лихорадочной суматохи за стенкой. Потом сел и, вытянувшись, заглянул в открытую дверь.

— Там лежал Джон Леннон, без одежды, ногами ко мне, — рассказывал он. — У него была вскрыта грудь. Я как будто смотрел внутрь его тела, только все было залито кровью, торчали всякие трубки и провода.

Алан подумал, что ему это чудится. Пока он был занят этими мыслями, каталку окружили охранники.

— Мистер Вейс, — сказал один из них, — мы должны перевезти вас в другое место.

— Не надо, мне и здесь хорошо.

— Ложитесь.

Интонация этого слова заставила Вейса подчиниться. Его быстро выкатили в коридор, подальше от умирающего «битла».

Доктор Стивен Линн был шапочно знаком с Леннонами. Их дети ходили в одну школу. Доктор с семьей иногда ходил в японский ресторан на Шестьдесят девятой стрит и Коламбус авеню, и видел там Шона с родителями. Сам Линн к Джону никогда не подходил. Но слышал о нем много хорошего, причем не связанного с «Битлз». Свои благотворительные жесты Джон с Йоко афишировали далеко не всегда, но люди с верхнего Уэст-Сайда все знали.

Когда Линна вызвали на работу оперировать человека с множественными пулевыми ранениями, он и представить не мог, что его ждет. Йоко сидела на полу, пока Линн и еще два врача спасали жизнь ее мужа.

— Крайне неудачные попадания, — сказал он газете «Нью-Йорк Тайме». — Все крупные сосуды, ведущие к сердцу, превратились в месиво, восстановить их было невозможно.

У Леннона не было ни пульса, ни давления. Потеряв восемьдесят процентов крови, он впал в гипо-волемический шок.

В 23:15 врач зафиксировал смерть Джона Леннона.

В свидетельстве о смерти указана причина: «множественные огнестрельные ранения левого плеча и груди; повреждены левое легкое и подключичная артерия; внешнее и внутреннее кровотечение; шок».

Главный судмедэксперт Элиот Гросс впоследствии заявит, что с подобными ранами больше нескольких минут не живут.

В качестве источника повреждений записано «убийство».

Йоко стукнулась головой об пол.

— Не может быть, — сказала она Линну. — Он только что был жив. Двадцать минут назад мы ехали в машине.

Состояние вдовы вызывало у доктора тревогу. Но Йоко взяла себя в руки. Она не только жена, она еще и мать.

Когда Йоко передали обручальное кольцо Джона, мысли ее вернулись к Шону, ждущему дома с няней. А что, если он смотрит телевизор, и тут передачу прервут на срочный выпуск новостей? Она должна быть рядом с сыном. Только от нее он должен услышать, что отец, самый любимый человек на земле, застрелен прямо под окнами.

Сумасшедшим фанатом.

Доктор Линн заверил Йоко, что объявит о смерти Джона Леннона не раньше, чем она доберется домой. Она грустно кивнула. Вскоре новость прогремит по всему миру, и тогда исчезнет последняя надежда, что все это сон или глупая мистификация.

Джон Леннон умер на самом деле.

— У нас было столько планов, — скажет она газете «Нью-Йорк Пост». — Мы собирались дожить до восьмидесяти. Даже составили список того, что надо вместе сделать за эти годы. И тут такое.

Президент «Геффен Рекордз» Эд Розенблатт позвонил начальнику, Дэвиду Геффену, и сообщил, что в Леннона стреляли. Геффен бросился в больницу Рузвельта и сумел пробиться внутрь. Там он встретил одинокую Йоко и проводил ее на улицу.

Там уже собралась толпа. Двое фанатов-студентов встали на колени, пообещав молиться до восхода. В 1980 году еще не научились отгонять репортеров от родственников жертвы; еще ни разу звезду не убивал свихнувшийся поклонник.

Когда Йоко приехала домой, доктор Линн подтвердил худшие подозрения журналистов.

— Я сообщил жене, что он мертв, — сказал он. — Она очень тяжело восприняла это известие.

Полиция Нью-Йорка ожидала, что перед Дакотой соберется небольшая толпа. Для контроля над ситуацией у входа поставили две патрульные машины.

Мэр Коч немедленно выступил с заявлением:

— Джон Леннон сильно повлиял на целое поколение… Он был фигурой международного масштаба, и Нью-Йорк стал его домом. Мы этим очень гордились. Каждая насильственная смерть — горе для общества. Горе вдвойне, если гибнет такой выдающийся человек, как Джон Леннон. Мы скорбим об утрате.

Через тридцать лет Коч вспомнит, как был потрясен убийством Джона Леннона:

— Я любил «Битлз». Считал их изумительными, эдаким срезом нашей эпохи, настоящим подарком любому слушателю, независимо от возраста. Меня потрясло, что такое могло случиться здесь, в Нью-Йорке.