Адаптация

Глава 4. Прутья, Цепи, Кандалы

Настал рассвет. Алое зарево просочилось через прутья на окне, наполнив темницу тревожными ожиданиями. По ту сторону толстых стен пели птицы, подвывали сонные собаки да раздавались редкие, но оглушающие крики петухов. Послышались первые человеческие голоса — блеклые и чужеродные на фоне общей какофонии. Калеб приоткрыл глаза и осторожно пошевелился. Все его тело занемело, и малейшее движение отдавалось болью в суставах и окаменевших мышцах. За всю ночь он практически не сомкнул глаз: так и сидел, прислонившись спиной к решетке и следя, чтобы мерзкая плесень снова не оплела его своими щупальцами. Но таинственное создание так больше и не появилось, оставшись лишь тревожным видением, которое можно запросто списать на разыгравшееся воображение или стресс. Где–то позади все так же посапывал охранник, чей храп на протяжении всей ночи наполнял темницу раскатистым эхом, и, пожалуй, именно это стало худшим испытанием. Можно с уверенностью утверждать, что к заключенному применили психологическую пытку.

По своему темпераменту Калеб всегда был человеком импульсивным, готовым, вскочив с кровати, помчаться вершить великие дела, нежели лениво потягиваться, уставившись в потолок. Однако это утро решительно отличалось от всех предыдущих. Мужчина совершенно не желал двигаться, будто малейшая потуга могла ускорить приближение конца, спугнуть этот удивительный момент рождения нового дня, пусть и с заранее известным финалом. Задрав голову, он рассматривал разводы, что рисовал рассвет под сводами потолка, наслаждался легкими дуновениями прохладного ветра, приносящего запахи росы и первых цветов. Да, совсем скоро люди окончательно проснуться, развеяв магические нотки, создаваемые природой, и заполнив все вокруг исключительно собой.

И как бы ему ни хотелось оттянуть судный час, но звон колокола он, увы, никак не мог остановить, впрочем, как и заглушить. От каждого «бом» воздух буквально вздрагивал, по впившимся в спину прутьям проходила вибрация, будто пытаясь заставить человека «отлипнуть» от решетки и наконец подняться. Но Калеб терпел. Играя желваками, он с досадным упорством отсчитывал удары, походившие на вселенский таймер, чья мелодия извещала зрителей о начале представления. Почему–то мужчина был твердо уверен, что сейчас именно шесть утра. Сутки здесь, вероятно, отличались от привычных земных, и тем не менее непонятно откуда взявшаяся уверенность в своей правоте не пропадала. Может, потому что его день уже был расписан, как и положено в тюрьме, и это всего лишь сигнал к началу безумного спектакля.

В темнице наступила тишина: стихли звуки улицы, но самое главное — затих Мэтт, а это значило, что страж наконец проснулся и мог составить компанию приговоренному. Однако, вопреки ожиданиям узника, надзиратель, прокашлявшись, размялся и вышел в коридор, тихонько притворив за собой дверь. Небывалая вежливость в отношении заключенного, так с ним не обращались ни в одном полицейском участке, куда Калеб частенько попадал в годы бурной молодости. Ничего серьезного в его послужном списке не значилось, иначе не видать бы ему академии и службы, но тем не менее ему было чем гордиться: езда в нетрезвом виде, пара драк за внимание девчонок да угон газонокосилки с футбольного поля. Жаль, медали за такие заслуги не выдавали, а лишь запирали в изоляторе на несколько дней в назидательных целях.

Не успел узник заскучать, как услышал шаги, а следом дверь распахнулась, и явились двое. Ему совершенно не хотелось оборачиваться и видеть лица своих конвоиров. Однако шестым чувством он ощутил нечто родное и, повернув голову, увидел Ричарда и еще какого–то типа в форме стражника. Лицо друга выглядело заспанным и усталым, волосы окончательно выцвели, не оставив ни единого следа от когда–то жгучего брюнета. Но даже от столь болезненной картины Калебу все же стало легче: сердце словно вновь начало биться, будто неминуемый финал отсрочился на неопределенное время. Только вот в качестве кого пожаловал его друг — спасителя или палача?

— Встать! — рявкнул солдат и уже собрался выхватить меч и ткнуть заключенного между лопаток, но Ричард вовремя пресек этот порыв.

Калеб повиновался. Не сказать, что он испугался угрозы, скорее, ему не хотелось, чтобы все это лицезрел Рич. Ухватившись за прутья, мужчина медленно поднялся, чувствуя, как онемевшие мышцы наполняются жизнью. Силы достаточно быстро вернулись, и теперь, в компании верного друга, ему было по силам брать штурмом башню, хватать кардинала за шкирку да уносить ноги куда подальше, желательно — в роскошной карете. Но, кажется, эти мысли появились исключительно в его светлой голове.

— Все плохо? — поинтересовался Калеб, прекрасно зная ответ.

— Смертный приговор в силе, — безразлично ответил Ричард. — Оставьте нас на минуту, — велел он сопровождающему, и тот, бросив на них подозрительный взгляд, покорно удалился, закрыв за собой дверь.

— Рич… — начал было Калеб, даже не зная, что толком хотел сказать.

— Артур! — поправил его друг.

— Артур, — скривившись, повторил Калеб, — я не хочу, чтобы ты смотрел. Не желаю видеть твое лицо, когда бросят первую спичку в мой костер. Мои страдания закончатся, но я знаю, как тяжело и долго ты переживаешь утраты. Поэтому не ходи. Прошу.

— Думаешь, ты меня знаешь? Откуда, если не секрет? — усмехнулся друг, которого теперь было совсем не узнать. По ту сторону решетки стоял совершенно другой человек — чужак со знакомым лицом и голосом. — Но можешь радоваться, тебя перевозят в столицу для изучения, после чего сожгут на дворцовой площади.

— Моей радости нет предела, — уныло промямлил Калеб, понимая, что пробить неведомую стену, воздвигнутую в сознании друга, ему уже не удастся. Очевидно, что этот неправильный мир менял все, до чего только мог дотянуться, и Ричард оказался очередной жертвой, как, возможно, и Мэтт до него. Совсем не сложно догадаться, кто должен был стать следующим. Вот только сжигать–то для этого зачем? — Рич, это не смешно, — взмолился он, готовый пасть на колени, лишь бы этот спектакль закончился.

— А похоже, что я смеюсь? — удостоив друга презрительным взглядом, ответил Артур. — Ты по какой–то неведомой мне причине считаешь, что мы знакомы и в хороших отношениях, но это отнюдь не так. А даже если бы и были, то я присягал королю и останусь верен своему долгу.

— Тогда почему ты здесь один, наедине со мной? Может, хотел что–то сказать без посторонних? — Калеб набрался решимости и ступил на чужое поле: ведение переговоров, убеждение и расположение к себе — вот, где он чувствовал себя как рыба на сковородке. И тем не менее в отчаянии решил попробовать достучаться до человека, которого когда–то знал.

— Хотел посмотреть тебе в глаза, — холодно ответил друг.

— Зачем?

— Зачем? — нахмурился Артур и отвел взгляд, будто вспоминая что–то крайне важное, но в последний миг внезапно ускользнувшее.

— Да, зачем? Простой вопрос. — Калеб сделал шаг вперед, чувствуя, что с другом происходит что–то неладное. — Ричард?

— Что ты со мной делаешь… — Он одной рукой ухватился за решетку и опустил голову, стараясь не смотреть на узника. — Мне больно! Прекрати!

— Ричард, очнись! — с надеждой воскликнул Калеб и готов был уже схватить ладонь друга, но тот резко отпрянул и отвернулся, кутаясь в плащ. — Вспомни про задание, вспомни зачем мы здесь!

— Калеб, не надо… — голос принадлежал уже не Артуру: жесткие, но теплые нотки исходили от Ричарда, который будто пытался прорваться сквозь маску, что на него нацепили. — Отпусти меня. Уже ничего не исправить, я больше не тот человек, которого ты знал. Все твои старания приносят лишь боль и страдания, прошу, перестань. Я помню, что тебе обещал, и сделаю все, что смогу… не позволю Артуру тебе навредить… и не только ему. Но… Ты должен забыть обо мне. Я хотел бы объяснить, что со мной творится, но не могу — сам не понимаю. Кажется, будто меня изменили, наложили поверх новую личность, через которую я не могу пробиться. Я знаю, что ты им нужен живой…

— Зачем? Зачем я им нужен? — Калеб пытался перебороть себя, перепрыгнуть через волну эмоций, что нахлынула на него, мешая мыслить трезво. — Что со мной сделают?

— Я не знаю… просто чувствую, что ты очень важен… интересен. Они отвезут тебя в город, а там постарайся сбежать, попроси Артура, он… он знает, где находится машина. Это все, что я сейчас могу. Удачи и прощай, Калеб.

— Прощай… — Он застыл с открытым ртом, беспомощно наблюдая, как фигура гвардейца распрямляется, вновь поглощая друга — последнего человека во вселенной, что еще был ему дорог.

Повисла пауза. Калеб не шевелился, всеми силами пытаясь оттянуть момент, когда существо с лицом друга вновь посмотрит на него бесчувственными глазами. И в то же время услышанное планомерно прорастало в его голове, обретая форму и осознанные очертания. «Машина», — вспомнились ему слова Ричарда, который точно дал понять, что говорит о задании. Значит, речь шла о генераторе помех, а это, в свою очередь, наводило на логический вывод, что они все еще на Эридане, и где–то над их головами сейчас проплывает корабль с Асаем на борту. Только вот подобное сочетание уж никак не укладывалось в здравую картину мира, и как ни крути выходил полный абсурд.

Любой здравомыслящий человек сейчас схватился бы за голову в приступе сумасшествия от попытки осознать, а самое главное, свести концы с концами в том безумии, что наблюдалось вокруг. Но Калеб проходил это: их учили противостоять психическому воздействию, как раз на случай взятия в плен и применения психотропных веществ. Он, конечно, едва сдал экзамен и провалил почти половину тренировок, но все же подобный опыт не прошел бесследно. Разум, едва прикоснувшись к тягучему и вязкому помутнению, тут же отпрянул и на всех парах помчался к чему угодно стабильному и нерушимому, за что можно было бы зацепить якорь трезвомыслия. Обычно всегда помогали законы физики, в частности принцип, который открыл еще Ньютон на собственном примере: то, что подброшено — должно упасть. Наряду с классической болью, это тоже вполне годилось для распознавания сна. И что же в данной ситуации делать ему?

Калеб схватился за прутья и со всей силы сжал их. Мышцы напряглись, забивая голову потоком боли и холода от металла. Приятно осознавать, что и в этом неправильном мире железо имеет температуру окружающей среды, а самое главное — оно твердое и если его лизнуть… Дверь скрипнула, и в темницу вернулся солдат, который, по велению Артура, ходил проветриться. Сам же гвардеец окончательно пришел в себя и уже ничем не походил на Ричарда, уж у друга никогда не было столь безразличного выражения лица.

— Сэр, мы закончили! — известил стражник и потряс увесистыми наручниками, которые могли бы сдержать и медведя.

— Отлично, отпирайте, — приказал Артур выхватывая кандалы.

— Вы уверены…

— По–твоему, я не справлюсь с безоружным человеком? — Гвардеец даже не удостоил подчиненного презрительного взгляда: все его внимание занимал исключительно узник.

— Он не совсем человек… — пробубнил себе под нос солдат, но покорно подошел и отворил дверь камеры.

Калеб сделал шаг назад и выставил вперед руки. Его гложило странное чувство: с одной стороны, бессмысленность сопротивления, с другой же — нежелание противиться Артуру. Даже зная, что Ричарда фактически больше нет, его сердце отказывалось с этим примириться, упорно пытаясь разглядеть хоть малейший признак присутствия друга. Он всмотрелся в глаза гвардейца и, кажется, на краткий миг увидел это, где–то там, в черноте зрачков — крошечную искру, словно сигнал маяка.

— Правильно, что не сопротивляешься, — кивнул Артур, как будто слегка разочарованно, но в то же время вполне удовлетворенный результатом. — Синяки и ссадины тебе ни к чему. — Он защелкнул браслеты на запястьях пленника и сделал шаг в сторону, предлагая проследовать на выход.

«А то мясо будет неравномерно прожариваться на костре инквизиции», — хотел было добавить Калеб, но передумал, твердо решив играть в молчанку. Если Ричард и вправду еще где–то там и может ему помочь, то лучше держать язык за зубами и ничем не провоцировать его новую личность и вооруженное окружение. В то же время призрачное обещание исчезнувшего друга сильно ограничивало его возможности к побегу, напрочь исключая какое–либо сопротивление, в особенности самому Артуру. Да и смог бы он? Поднял бы руку на Артура видя в нем Ричарда? Нет, конечно. Для такого недостаточно, чтобы рехнулся мир, нужно еще как минимум и Калебу сойти с ума, но пока он понятия не имел, как это сделать.

Тем временем его благополучно выпроводили на лестницу и даже пару раз пихнули палкой под ребра для придания скорости и поднятия энтузиазма. Сам горе–разведчик, стиснув зубы, стойко выдержал издевательства, поборов желание развернуться и хорошенько врезать сапогом по зазнавшейся сельской морде. Естественно, подобная выходка стоила бы ему сломанных ребер и носа, но зато мимолетное удовольствие и торжество справедливости еще долго бы притупляли боль.

То, что путь предстоял неблизкий, стало ясно, когда его вывели на свет божий и подвели к просторной клетке, поставленной на телегу. В таких когда–то возили зверей в бродячих цирках, а теперь примерить на себя шкуру льва, видимо, предстояло ему. Незавидная участь, учитывая, что никакого навеса тут не предполагалось, и придется всю дорогу быть на всеобщем обозрении. Даже сейчас, находясь в окружении дюжины солдат, он слышал их перешептывание и чувствовал тяжелые и презрительные взгляды. В него разве что камнями не бросали, да и то только пока. Еще раз напомнив себе про смирение, Калеб покорно залез в вольер, высота которого не позволяла выпрямиться в полный рост, так что ему пришлось опуститься на колени и просто наблюдать, как свита запрыгивает на коней и неспешно выдвигается в путь.

Телегу тряхнуло, и колеса, заскрипев, понесли живой груз следом. Их процессия выехала на площадь, где, к глубочайшему облегчению Калеба, практически никого не было, и все, видимо, из–за того, что солнце едва поднялось над крышами плотно стоящих домов. По улицам растекался сумрак да стелился туман, и лишь башня сверкала всеми цветами, купаясь в утренних лучах, словно бы и вовсе не принадлежала спящему миру, а была неким пришельцем, спрятавшимся у всех на виду. В застывшем воздухе разносились стук копыт и фырканье лошадей; люди молчали: то ли еще не проснулись окончательно, то ли чего–то боялись. И, кажется, только у Калеба внезапно было достаточно хорошее настроение, чтобы поболтать, но он держался.

Поглядывая по сторонам, он наблюдал, как они выехали из города и углубились в лес. Впереди двигалась карета, и все подстраивались под ее неспешный ритм. Внутри, конечно же, находился сам Кардинал, за ним — практически вся стража, затем живой трофей, и замыкал колонну Артур с несколькими соратниками. Калебу же досталась компания одного лишь Мэтта, что ехал слева от телеги и делал вид, будто бы ему абсолютно безразличен пленник.

— Эй, Мэтт, а что ты знаешь об Артуре? — Калеб ухватился пальцами за прутья и вытянул ноги, уперевшись мысками ботинок в край клетки. Он с радостью откинулся бы на спину или, на худой конец, прислонился плечом к стенке своей «темницы», но постоянная тряска да ямы, в которые периодически попадали колеса, мигом превратят его и так сильно пострадавшие места в настоящую отбивную. Поэтому все муки проселочной дороги приняла на себя и без того многострадальная задница, и тут уж сколько соломы не подкладывай, а толку не будет никакого.

— Не мое дело знать о делах начальства, — уже привычно отмахнулся от него надсмотрщик. — Тебе бы лучше начать замаливать грехи, на главной площади уже собирают костер в твою честь.

— Смешно, — равнодушно отозвался Калеб, так и не поняв, в чем его обвиняют все вокруг, учитывая, что никого из окружающих, кроме Мэтта да Рича, он никогда прежде не видел. — Удачно я так в гости зашел… Слушай, а ты знаешь Гилмора? Кажется, он единственный человек в этом чертовом мире, который не желает мне смерти.

— Тогда… нам следует его допросить! За помощь преступникам полагается серьезное наказание! — встрепенулся надзиратель. — Как, говоришь, его звали?

— Мать … твою, — устало выдохнул Калеб, уже готовый на прутья лезть от того бреда, что его окружал. — Я поговорю с Артуром о твоем повышении, — саркастически протянул он и попытался отвлечься от творившегося вокруг безумия. — Ты же знаешь, что мы с ним лучшие друзья? Ну то есть были, еще в те времена, когда его звали Ричардом. Между прочим, ему даже присвоили королевский титул, когда, на втором курсе Академии, нас неведомым образом занесло на «англистику». Не поверишь, но Рич тогда еще был совсем юн и полнился энергией, в нем кипела кровь и безрассудство, пусть он это и старательно скрывал. И знаешь, что учудило это чудо? — Калеб довольно улыбнулся и ностальгически закатил глаза. — Он решил отрастить волосы, и не просто челку припустить на глаза для таинственности, нет, именно отрастить настоящую гриву. Только представь вот этого красавца да с длинными волосами! — Он кивнул в сторону друга, державшегося позади, в компании своих новых товарищей в латах. — Обычно ему хватало ума завязывать свои патлы в хвост на затылке, а тут мы как раз изучали писателей девятнадцатого века и, как назло, читали Айвенго. Ну и как–то так получилось, что Рич неосторожно почесал макушку, и резинка, не выдержав натиска такой густой шевелюры, с громким шлепком разорвалась. Нет, ты подожди смеяться, самое главное, что это случилось точно на моменте, где в романе появляется Ричард Львиное Сердце. Я до сих пор помню лицо препода, который взглянул на него из–под очков и торжественно произнес: «А вот и Его Величество пожаловало».

— Причем тут Его Величество? Или ты сейчас поглумился над нашим королем? — нахмурился сопровождающий, в потугах осознать услышанное. Судя по выражению его лица, выходило весьма скверно.

— Ох, Мэтт, знал бы ты, как мне хочется сейчас… — Калеб закатил глаза, удерживая себя от непоправимого шага — шлепнуть себя ладонью по лицу. Но в данный момент это движение могло стоить ему зубов, а то и сломанного носа, и все из–за увесистой цепи между браслетами. — Вот интересно, если бы на твоем месте оказался, скажем, геолог или физик… кто там еще был в твоей команде? Вот и где они все сейчас?

— На своих местах…

— Что? — узник мигом опомнился и уставился на солдата. Тот, чуть опустив голову, словно задремал с открытыми глазами. Длилось это всего лишь мгновение, и вот Мэтт вновь подозрительно поглядывает на чудовище в клетке, словно ничего с ним и не происходило. Однако в голове Калеба уже проросло зерно сомнений, и он присмотрелся к остальной свите, а заодно и к местности.

В глаза бросился разграничительный столб у дороги. На первый взгляд совершенно обычный, такими отмеряли расстояние в стародавние времена. Однако каждый, кто проезжал мимо него, на мгновение «зависал», словно погружаясь в собственные мысли. Не миновала эта участь и Артура, который о чем–то разговаривал с товарищами, а затем на секунду остолбенел и снова как ни в чем не бывало продолжил беседу. Калеб припомнил, что, кажется, нечто похожее случилось и с Гилмором, когда они остановились у башни. И пусть уроженцу двадцать третьего века должны быть чужды мысли о магии и колдовстве, но как тут не поддаться древним суевериям о проклятьях и наваждениях? А может, оно и действительно было именно так? Вдруг всех людей в округе и впрямь заколдовали, и те перестали замечать очевидное и помнить о том, кем были когда–то. Идея безумная, но до безобразия банальна и притягательна, ведь в таком случае Ричарда всего–навсего заставили поверить, что он Артур, и проблема решалась простым снятием заклятья.

Нет, все не могло быть настолько легко. Так твердило шестое чувство, отказывающееся деградировать до мудрецов средневековья. Магии не существует, утверждал разум и жизненный опыт. Да и правда, Калеб никогда в жизни не сталкивался с мистикой или потусторонними явлениями и всегда полагался на науку, и та никогда не подводила. И сейчас не должна. Не могло же быть так, что законы физики внезапно решили перевернуться с ног на голову и покориться воле человека. Даже на краю Вселенной в это верилось с трудом. Но все же верилось.

— О побеге думаешь? — прервал размышления голос сопровождающего. — Не советую, порубят тебя на куски и повезут в сундуке.

— Ну спасибо за предупреждение, — огрызнулся Калеб и постарался отвлечься от дум о загадках мироздания. Его внимание переключилось на природу, благо они заехали на голый холм, откуда открывался прекрасный вид на окрестности. По горизонту пролегала тонкая ржавая полоска, очерчивая границы чуждого мира и словно дразня незваного гостя, мол, вон твой дом, совсем рядом, попрощайся с ним. Сам же Калеб задавался одним–единственным вопросом: что нужно сделать с людьми, чтобы они в упор не замечали другую реальность, находящуюся буквально у них под носом?

— Ты просто подозрительно замолчал, — уточнил спутник. — Словно задумал какую пакость.

— Ох, Мэтт Волта, ты потрясающе заботлив и внимателен, — вздохнул пленник и, заметив нечто странное, приподнялся, едва не ударившись головой о прутья. — Эй, а это что такое? — Он кивнул на объект, что высился над лесом. С виду это было обычное дерево, похожее на ель или сосну, выделяли его лишь высота в добрых полсотни метров да странная одинокость в лиственном окружении.

— Дерево, — подтвердил простую истину солдат, бросив на пленника презрительный взгляд. — Возможно, я открою тебе великую тайну, но мы едем через лес.

— Ну да, ну да, что же это я, — выразительно закивал Калеб, понимая, что на помощь ему рассчитывать не придется. По его мнению, с деревом точно что–то не так, а если приглядеться, то вдалеке можно увидеть еще одно, высившееся, словно природный громоотвод. Интуиция тут же подсказала направление для развития мысли. Между древами, на глаз, было около километра, и, проведя воображаемую черту, он развернулся, выискивая еще одно. И таковое действительно нашлось, совсем рядом: сквозь густые кроны проглядывал толстый ствол, уходивший прямо в небеса. — Ха! Ты тоже это видишь? Мэтт! Подтверди мою догадку, — не смог сдержаться Калеб, желая поделиться своими умозаключениями хоть с одной живой душой. — Эти странные деревья располагаются на равном расстоянии друг от друга и образуют целую сеть. Я бы сказал, что они раздают вайфай, но, глядя на тебя, думаю, их создали для распространения этого «наваждения».

— Я не понимаю твой бред, — напрягся солдат и будто ушел в себя. — Это просто деревья.

— Точно! Ты абсолютно прав! — Калеба охватил настоящий восторг, он наконец–то разгадал загадку. — Наваждение — это то самое поле, которое блокирует прохождение сигнала, а заодно и создает защитный купол. И значит, где–то под землей идет кабель, и ведет он прямиком к генератору. Ну разве я не гений!

— Скорее безумец. — Артур появился совершенно внезапно, как черт из табакерки. — С еретиком запрещено разговаривать!

— Да, сэр! — Встрепенувшись, Мэтт выпрямился, задрал подбородок и сделал вид, будто в клетке и вовсе никого нет.

— Да ты издеваешься! Я же тут с ума сойду, а так хоть с Мэттом пообщаюсь, — совершенно по–детски сокрушался Калеб. Но поскольку Артура данные возгласы и мольбы не тронули, то и продолжать не имело смысла. К тому же, ему, как единственному здравомыслящему существу в этом зазеркалье, стало подозрительно интересно, почему гвардеец появился именно сейчас, когда он начал разгадывать здешние тайны. Неужто мироздание пыталось таким ненавязчивым способом остановить ход его мысли, что могла разрушить иллюзию и вернуть разум человечеству? И если так, то судьба всех этих людей теперь зависела исключительно от него, а значит, ошибиться он не имел никакого права.

— Твое красноречие очень пригодится в пыточной, — угрюмо добавил Артур и, пришпорив лошадь, догнал карету.

Что же, рот ему заткнули, но думать–то никто не запрещал. Разведчик попытался принять позу поудобнее, ворча себе под нос о невыносимых условиях и мечтая хотя бы о коврике в прихожей. Уверенность теперь была непозволительной роскошью, но все же ему хотелось надеяться, что вершители судеб не могут читать его мысли и влиять на ход рассуждений. Пока он устраивался на новом рабочем месте и готовился к мозговому штурму, показалась еще одна отметка на обочине. И, как и в прошлый раз, проезжая рядом, каждый из процессии зависал на пару секунд, словно перезагружаясь или получая новые инструкции. Только если это действительно так, то кто же был этим незримым кукловодом? В том, что все здесь подчиняются некой странной системе, у него уже не было никаких сомнений.

И к каким же выводам он пришел? Увы, не к самым приятным. Генератор, создающий помехи и барьер, действительно существовал, а его сеть распространялась на всю площадь уцелевшей зоны. Излучение — возможно, побочное, а может, и целенаправленное — действовало на разум, превращая людей в марионеток, играющих некие роли. Да, теперь Калеб был абсолютно уверен, что никакой магии и мистики тут нет, и все дело в обычном электромагнитном воздействии. Еще двести лет назад ученые смогли с помощью магнитов менять процессы в мозгу, заставляя людей совершать подчас странные вещи, причем по собственной воле. В итоге эти разработки запретили, но кто мог дать гарантию, что их не продолжили на далекой планете?

Оставался, конечно, неудобный вопрос: почему же сам Калеб не подвергся воздействию загадочного излучения? Ответ на эту загадку мог стать решающим, поскольку, разгадав ее, станет возможным вернуть Рича. Однако пока что у него не было ни одной догадки на сей счет. Может, недоставало данных, а может, логические размышления не являлись его сильной стороной. Как бы то ни было, а следовало для начала просто подождать. Процессия направлялась в столицу, где находился король, а самое главное, вероятнее всего, и злополучный генератор. Такая структура выглядела весьма логичной, к тому же он только что миновал четвертое дерево, расположившееся строго по прямой к остальным «вышкам», а это значило только одно — они движутся к центру.

Получив некое душевное успокоение от того, что гора сама идет к нему, Калеб решил проверить, что же может противопоставить грядущим неприятностям. То, что компаса и шокера его лишили, он заметил еще вчера. Оставили лишь кулон, и тот, видимо, из–за того, что сочли рубин проклятым или заговоренным. И на том спасибо, но этим памятным кристаллом только в зубах и можно ковырять, для других целей камень был не пригоден. Еще одним нерадостным наблюдением стало белое пятно на штанине, ровно в том месте, куда накануне присосалась плесень. В полумраке темницы это не настолько бросалось в глаза, а сейчас, на солнце, стало отчетливо видно, что ткань будто изменила структуру: вместо нейлона с кевларовым напылением теперь красовалась «льняная заплатка», будто нарочно вставленная нерадивым портным. Вот после этого плесень уже не казалась таким уж нереальным сном. И все же необъяснимых странностей с него, пожалуй, хватит.

Калеб задрал голову, надеясь, что хотя бы в небе его не поджидают сюрпризы, для существования которых пришлось бы придумывать обоснование. Обычное голубое небо с призрачными дисками двух небольших лун. Почти земное, если заслонить один спутник пальцем. Почему–то это место нагоняло на него тоску по дому. Странно, но нигде из множества миров, где они с Ричем побывали, такого чувства не возникало. Быть может, причина как раз таки в поразительной схожести здешних пейзажей с родными краями.

Чтобы развеять гнетущее чувство, он развернулся на восток, где за кронами деревьев скользила выжженная полоса иного мира. Ветер поднимал и закручивал прах былого в пыльные смерчи, что напоминали колонны, поддерживающие небесный свод. Стоило только Калебу привыкнуть к контрасту двух реальностей, как на границу леса и полей вырвался поезд. Пыхтящий локомотив шумно мчался параллельно колонне, выбрасывая плотный столб дыма и пара, и больше напоминал стального монстра, нежели творение рук человеческих. И в то же время, паровоз казался одновременно родным и чужеродным элементом. Он будто сбежал из какого–то вестерна, а может, и из исторического детектива, но все равно смотрелся несколько нелепо на фоне кареты с лошадьми, словно бездарный режиссер смешал эпохи и жанры в одном фильме.

После этого Калеб без ложной скромности мог заявить, что видел всё. Он проводил взглядом состав, на который никто из свиты даже внимания не обратил, и растянулся на жестких досках телеги, подложив руку под голову. Поза, конечно, до крайности неудобная, вдобавок еще и цепь доставляла массу неудобств, но уж лучше так, чем обниматься с прутьями клетки. Его взгляд устремился в небеса, зашторенные узором зеленых крон. Ему чудилось, будто его подобрал сельский старичок и разрешил поваляться в кузове старенького пикапа. Под такие мысли ехалось куда приятнее, и думы о скорой и мучительной смерти не посещали его голову, и в итоге ему даже посчастливилось задремать.

Сколько прошло времени он не знал, но когда под колесо попал крупный булыжник, и телега резко подпрыгнула, знатно встряхнув свой живой груз, леса уже и в помине не было. Калеба едва не опрокинуло на бок, но он вовремя подставил руку, избежав позорной встречи с щетинистыми досками, прикрытыми редкой соломой. Дремоту как рукой сняло, и, потерев глаза, мужчина огляделся. Вокруг простирались поля и пастбища, а впереди уже начиналась городская окраина. Обоз выехал на мощеную улицу, окруженную опустевшими домами, и на мгновение Калебу показалось, что они вернулись в тот безымянный город, с которого и начались все его невзгоды. Но очень скоро взору предстала совершенно иная картина.

Они проехали по небольшому мосту через бурную реку, возможно, ту самую, чьи воды так страстно возжелали вторгшегося в нее десантника. Теперь же пенящийся поток был скован каменными глыбами, образующими подобие набережной, служившей одновременно и основанием самой настоящей крепостной стены, высотой метров в двадцать. На вид она смотрелась вполне старой, будто стояла здесь с незапамятных времен и воздвиглась еще древними королями. Процессия пересекла мост и неспешно въехала в распахнутые ворота, которые, судя по размерам, были вполне способны пропускать танки да и практически любые грузовики. Странная особенность для защитного сооружения. Может, именно поэтому подвесного моста здесь не имелось, подметил Калеб и отполз подальше от двери.

На улицах оказалось существенно больше народу, чем в первом городке. Но, как и там, честной народ представлял собой весьма пеструю толпу, эдакую смесь бедности и роскоши, но никто, похоже, не обращал особого внимания на клетку, что везли по главной улице. Калебу от этого стало чуточку легче, по крайней мере никто не будет кидать в него камни да тыкать пальцем, обвиняя во всех смертный грехах. Все оказалось чинно и благородно, хотя, может, все дело в карете кардинала, которая словно ледокол разрезала плотное уличное движение, заставляя горожан расступаться.

Дома, как и положено, плотно примыкали друг к другу, но были куда выше и богаче украшены. Практически все они выглядели одинаковыми, если не считать вывесок и лавок, занимавших первые этажи. Сами же улицы оказались достаточно широкими, а порой и вовсе походили на проспекты. Миновав один такой транспортный узел, колонна вырулила на прямую улицу, утыкающуюся в роскошное здание дворца с длинными колоннадами, лестницами и башенками. Но прежде, чем попасть в обитель роскоши, пришлось пересечь большую площадь, где с одной стороны расположились цирковые шатры, окруженные телегами, а с другой во всю кипела работа по наваливанию дров для будущего костра.

«Ну прекрасно, буду гореть, глядя на клоунов», — поморщился Калеб и едва не приложился затылком о прутья, когда телега резко остановилась. Они наконец достигли своей цели. Солдаты с облегчением спешивались, разминали уставшие мышцы да радостно болтали, пока к пленнику подбирался крепкий гвардеец с явно нехорошими намерениями и заветным ключом в руках. Дверь распахнулась, и Калеб на миг задумался: а стоит ли подчиняться? Может, попытаться всеми силами оказать сопротивление, напасть на охрану, вырвать оружие и начать бой? Итогом, конечно, станет унизительное поражение и, вероятно, сломанный нос. А следом в голове родился яркий образ совершенно другой крайности: как его, забившегося в угол клетки, хватают за ноги и волокут наружу. Позорная ситуация для настоящего солдата. Нет, если потребуется, то он пойдет на смерть с гордо поднятой головой и расправленными плечами и уж точно без кандалов, отекшей морды и уязвленной гордости.

— А цепочку снимите? — Калеб нагло протянул руки и потряс браслетами перед носом конвоира.

— Вылезай, пока мы тебя оттуда не выволокли и на привязь не посадили! — гаркнул охранник и подозвал городских стражников, экипировка которых была куда серьезней.

— Да я же не сопротивляюсь, вот, видите, — он примирительно улыбнулся и быстренько спрыгнул на брусчатку, — стою, ногами землю попираю.

— На костре будешь шутки шутить, — окрысился конвоир и, захлопнув дверцу клетки, толкнул узника в руки дворцовых гвардейцев. Те подхватили дар и зажали между собой. — Господа, передаю эту находку Кардинала в ваши надежные руки.

— Я вам что, вещь?! — запротестовал пленник, но без энтузиазма, больше для виду. — Для военнопленных есть особые протоколы, конвенции и …

— Угомонись, еретик, — спокойным тоном вмешался Артур. На его губах играла легкая, довольная ухмылка, и где–то за величавой спиной слышался радостный смех Кардинала. — Иначе придется применить протокол усмирения, а он одинаков и для одержимых демоном и для городских воров.

Калеб усвоил мысль и, звякнув цепью, примирительно поднял ладони. Он помнил слова Ричарда, помнил и собирался следовать им, полностью доверившись другу. И если тот велит затихнуть и не выделяться, то так и будет сделано. Возможно, именно таков и был план: раствориться в толпе и незаметно скрыться. Может, все это время личина Артура служила лишь маской, из–за которой Рич наблюдал и плел свою паутину.

Гвардейцы же все прибывали. Они образовали плотный строй, обступивший Калеба, сделав любую попытку сбежать абсолютно бесполезной. Прозвучал горн, и солдаты с небывалой синхронностью начали движение, и пленнику пришлось срочно подстраиваться под четкий ритм, шагая в ногу с конвоирами. Их не остановила даже лестница перед дворцом, заставив Калеба чуть ли не перепрыгивать через ступеньки. В какой–то момент ему и вовсе захотелось послать все к черту и просто повиснуть на руках стражников, и пусть сами его несут к королю.

Тем не менее он выдержал эту пытку и переступил порог на своих двоих. В глаза тут же бросилось аляпистое убранство интерьера, буквально изнывающего от обилия хрусталя, золота и тканей. Каждый коридор, через который они шли, выглядел как музейная комната, в которую напихали всего и побольше: от резной мебели до фарфоровых статуэток и массивных картин. Трудно было вообще поверить, что в таком окружении можно жить, да и непонятно, как здесь слуги передвигались, поскольку что–то уронить было легче легкого. И, несмотря на обивку и драпировку, мраморный пол работал как огромный резонатор, разнося гул от десятка ног, чеканящих единый ритм.

Они поднялись на второй этаж, где предусмотрительно был уложен ковер. Путь пролегал вдоль широких окон, в которых превосходно просматривались площадь и тот костер, что сооружался по случаю грядущего праздника. Еще нигде Калеба не приветствовали так ярко, с таким огоньком. Глядя на эту кучу дров и хвороста, совершенно не верилось, что где–то далеко шла кровопролитная война, что тысячи солдат сражаются на различных планетах среди бесчисленных звезд. А главное событие для этих людей — казнь и последующая за ней попойка. Неужели вся поверхность была выжжена только ради того, чтобы горстка уцелевших предавалась беспечным утехам?

Наконец процессия остановилась, и пленнику пришлось привстать на цыпочках, чтобы рассмотреть, что находится вокруг. А впереди путь преграждали массивные узорчатые двери, которые охраняли двое стражников в масках. Прямо перед ними с ноги на ногу переминался Кардинал, сверкая своим ярким облачением и будто бы репетируя реверансы и поклоны. За ним, замерев и, кажется, даже не дыша, стояли солдаты, среди которых Калеб выглядел усталым и измотанным путником, по ошибке оказавшимся здесь и желавшим, чтобы весь этот цирк поскорее закончился.

— Тебе лучше бы молчать, — безучастно посоветовал Артур, стоявший где–то за спиной.

Калеб пропустил его слова мимо ушей. Его накрыло острое чувство страха и полной безнадежности, а такого с ним не случалось даже в самых опасных ситуациях на чуждых человеку планетах. И вот, стоя в окружении своих палачей и глядя на запертые двери, за которыми ему вынесут обвинительный приговор, у него от страха перехватывало дыхание. До этого момента в нем еще жила надежда, что придуманный план возможно осуществить. Он даже верил, что если отключить генератор, то все вернется на свои места, станет вновь правильным. Или просто убеждал себя в этом, как ребенок, знающий, что в конце фильма с героям обязательно все будет хорошо.

— Я не хочу умирать… — прошептал он, делая частые короткие вдохи в тревожном ожидании. Что–то внутри не позволяло ему просто взять и смириться, отказаться от своей пусть и не идеальной и рискованной жизни в пользу блаженного покоя. И пока тянулись мгновения, пока люди вокруг напряженно ждали и не обращали на него внимания, сердце Калеба билось как сумасшедшее, словно пытаясь замедлить время, оттянуть неизбежное, наверстать и пережить то, чего уже никогда не случится. — Не хочу…

В гнетущей тишине на его плечо легла ладонь, словно бы ответ на пустые терзания. Теплое и понимающее прикосновение, источником которого мог быть лишь Ричард, и никто иной. Калебу хотелось повернуться, хотелось положить свою руку поверх его и посмотреть в глаза друга, в которых всегда находил поддержку. И пусть он уже распрощался с жизнью, сгорел на костре множество раз, но один короткий взгляд мог вновь вдохнуть жизнь в его остывающее сердце. Мышцы предплечья напряглись, дрожащие пальцы потянулись к заветной цели, и в тот же миг зазвенела цепь, будто уже знакомый колокол, но в тысячу раз громче. А затем раздался тяжелый скрип, и двери распахнулись.