Адвокат вольного города

Глава 7

Зашёл в освещённую уличным фонарём часть ближайшего переулка, присел на ящик со следами от гашения сигарет, достал и развернул тряпку, чтобы осмотреть нож. Он был согрет моим теплом и фонил целой гаммой ощущений. Как предмет может обладать волей и чувствами? Однако, до недавних пор во всякую магию и параллельные миры я тоже не верил, так что приму теперь это как данность.

Мощное кованое полотно из потемневшей стали, гарды нет, медное со следами окисления кольцо охватывает рукоять из неизвестного мне, почти чёрного, дерева. В рукоять и навершие (это там, где нож кончается, противоположная от острого кончика край оружия) встроены пять разного цвета и размера макров. Утоплены почти полностью.

Несмотря на кажущуюся хаотичность расположения, камни вовсе не украшение, хотя я не раз видел, чтобы макры носили как полудрагоценные камни и украшали ими всякие предметы. Сочетание макров — это функциональный набор. То есть «вещь» что-то может, умеет.

Любопытный предмет, особенный. Только вот очень грязный и дело не только в свежей грязи и крови монстров. По вещи видно, если за ней не ухаживают или, наоборот, берегут.

«Обида» — почувствовал ощущение от ножа.

— Я тебя почищу, у меня осталась персидская оптическая паста.

Не могу разумно объяснить, но интуитивно почувствовал, что появление этого ножа важно и особенно, что я не должен ни возвращать его владельцу, ни продавать, ни забрасывать на дальнюю полку. Однако, вещь приметная, опять-таки не исключено что на своей земле Бакланов, поддавшись эмоциям, организует мой обыск, даже постановление получит. Маловероятно, но недооценивать противника нельзя. Что делать?

— Я тебя спрячу, — как это ни глупо выглядело бы со стороны, я разговаривал с предметом. — Понимаю же, что это не я нашёл тебя, а наоборот.

Вечерело. По ту стороны парка традиционно стояли экипажи извозчиков. Своего Игоря я не нашёл, поэтому пришлось возвращаться в направлении своего офиса. В этом доме верхние этажи заняты квартирами, причем, как я до этого выяснил, люди там живут тихие, но богатые и, как правило, немолодые. Подъезды, кроме двух, заперты на ключ.

Тихонько зашёл в один из таких подъездов. Внутри, как это было принято в далёком во времени и пространстве Советском Союзе — написан список жильцов. Самый верхний этаж, самая последняя квартира под номером пятьдесят, жилец «гр-ка Жулебина А. А.». Стараясь не скрипеть, поднялся на верхний этаж. На большом подоконнике изнутри и снаружи горшки с цветами, в подъезде чугунная батарея центрального отопления, деревянные ступеньки, внутри темно, лампочек или их макровского аналога — нет.

Бегло осмотрелся. Каких-то деревянных частей чтобы отодвигались, ниш, углублений в стенах — не было. На пробу приподнял носком три ступени из вытертого временем морёного дуба. Средняя поддалась и чуть подвинулась вверх как крышка от рояля. Ну понятно, гвозди расшатались, живут тут всё больше старики, прибить некому. Завернул в платок нож, положил под ступень, проверил что достаётся он легко, прижал ступень обратно, затолкнул шляпки крупных гвоздей каблуком.

В квартире под номером сорок девять щёлкнул, отпираясь, замок, оттуда вышла моложавая женщина с пустой сумкой.

— Ой. А Вы к кому?

— Добрый день, хотел поговорить с гражданкой Жулебиной. Не знаете, дома ли она?

— Нет, баба Аня у родни гостит. А что угодно?

— Да… юридический вопрос, кое-что уточнить по моему клиенту, узнать, не была ли она с ним знакома? Не подскажете, когда будет?

— Во вторник, не раньше, могу дать адрес её внука.

— Не стоит. Спасибо и на этом, Вы очень помогли, зайду в другой раз, — я изображал улыбку, хотя сердце бешено билось. Хорошо, что глянул список жильцов. Если бы бабка была на месте, спросил бы, знала ли она покойного Стрижова, типа она упоминается в его документах. Но это много лишних «следов» от моих действий. Короче, пронесло.

В комнату не пошёл.

Уже почти стемнело. Обойдя дом, какое-то время смотрел в направлении своего офиса и изучал улицу на предмет подозрительных личностей.

Решительно вынырнул и твёрдой походкой добрался до своего адвокатского гнезда, отпер, благо ключи от комнаты и офиса всегда носил с собой.

Оп-па. Один из моих стульев в кабинете повернут под углом сорок пять градусов, хотя перед уходом вчера я выставил их в линию. Мои клиенты почти всегда их хаотично сдвигали, поднимаясь. А я после их ухода постоянно ставил назад, уже даже привычка выработалась.

Постоял неподвижно, прислушался. В офисе никого нет, только по улице проехал автомобиль. Сглотнул, пошёл искать керосиновую лампу в подсобке.

Подсобка моя — узкий вдоль дальней стены склад со стеллажами, со следами от вешалок, трубами для размещения одежды и прочих приблуд одёжного магазина, а также не работающая швейная машинка на станине. Но и керосиновая лампа была, причём Игорь мне её почистил и заправил, потому что я ничего в этом не смыслил.

К сожалению, разжечь её я не смог, не было спичек.

С раздражением запер офис и пошёл в ближайший более-менее приличный кабак, где не стал пить, хотя настроение определённо было, а заказал себе только жаркое и салат из сезонных овощей. Беспокойно поглядывая в зал, дождался заказа и принялся есть.

По мере насыщения я понял, что чертовски устал. Пора подводить итоги длинного и не сказать, чтобы давшего мне отдых — дня. Меня дёргают родственники, которым интересно, куда я дел деньги. Хозяин комнаты требует оплаты, я поругался с каким-то прокурорским хреном, нашёл и спрятал странный нож, в мой офис кто-то тайком проникал, причём не ломая замок, и это наверняка связано с предыдущими событиями. Ну, зато меня довезла голубоглазая красотка Ангелина, которая отказалась от совместного ужина, но не возразила против перехода «на ты». Что ещё? Меня сегодня не пытались сбить на машине, никто не пробовал зарезать или загрызть. В целом, не так уж и плохо.

Положил ложку в пустую тарелку, вздохнул. Хочется пить.

— Помоги мне, предок, — пробормотал я под нос, и это было скорее просто такое выражение, я его регулярно слышу от некоторых людей в городе.

Мои глаза сами собой закрывались, звуки становились растянутыми и приглушёнными.

— Что? Время на меня раньше не мог найти? — сварливо пророкотал здоровенный, весом, наверное, килограмм триста, нахохлившийся филин, сидящий на ветке в чёрном-чёрном лесу.

Огляделся. Лес, тишина, всё какое-то не реальное. Сон? Точно, я же уснул.

— Ещё и не отвечаешь. Невежа, — недовольно продолжила птица.

Интересно, как её с таким весом выдерживает ветка?

— Здрав будь, о Великий предок… как там тебя? — я поклонился в пояс, как крепостной крестьянин, с удовольствием отмечая, что во сне по крайней мере являюсь не маленьким мальчиком, а взрослым Аркадием.

— Не надо ёрничать, Павел Олегович, — очень скептически перебила меня громадная птица. — Ты отлично понимаешь, что конкретно тебе я не совсем предок.

— Нет уж, уважаемый товарищ Филин. Засунул меня в тело пацана, в его жизнь, в его изрядно засранные пелёнки, так что не надо мне теперь лишний раз напоминать, что я самозванец. Зови Аркадием. Можно ласково, Аркаша.

— Всё шутишь? Сарказм, смешочки?

— Помогают пережить остроту момента. И я серьёзно. Ты теперь — мой предок, у меня твоё кольцо, фамилия и я могу шнырять по Изнанке. ДНК же у меня осталась от пацана, верно?

— Не ДНК единым жив человек. Хочешь сказать, что принимаешь моё покровительство?

— Принимаю. Официально заявляю, принимаю покровительство. И, это самое… Ваше величество, мне бы тут в двух словах понять, чего от меня требуется, какие цели, задачи? Мне бы ещё деньжат подкинуть, кое-какие проблемы разрулить, а?

— Денег сам заработаешь. Всё, иди, хватит с тебя общения, а то тоже, начнёшь под машины кидаться. Дала же, уух, мать-природа семью — не воины, не охотники, не искатели. Ты, надеюсь, понимаешь, что Филин — это всё же не птица-скучный законник?

…

Мои глаза резко открылись, сердце стучит как ненормальное. Кабак не самого высокого качества. Душно тут во всех смыслах. Кто-то кашляет в углу. Официантка в переднике с очень недовольным видом забирала грязную посуду с моего стола. В её глазах явственно читалась брезгливость. Решила, что я напился и уснул, хотя алкоголь я и не покупал!

Молча расплатившись, вышел на улицу, подставляя лицо освежающему ветру. К чёрту съёмную комнату! Восемьдесят рублей за такую конуру возле постоянно гудящих с рабочего утра фабрик — это чистый грабёж. Лучше уж посплю на диване, в офисе. Ну и пёс с ней, с темнотой. Главное, что есть крошечный туалет. Вообще перееду жить в подсобку, пока никто не видит. Я не настолько хорошо зарабатываю чтобы ещё и на вонючую комнату, которая мне откровенно не нравится, деньги тратить. Думаю, никто и не заметит.

Оказывается, паровые гудки тут, в центре города, не кажутся такими уж громкими. И убить уже никого не хочется с утра пораньше. Конечно, тело порядком задеревенело, особенно ноги, пришлось для начала встать и размять конечности. Заодно на разминке вспомнил, почему просыпаюсь не на тощем матрасе, а на диване без простынки.

Бакланов. Козёл мичуринский, ныряющий. Дался ему тот нож? Потерял и потерял. Содомит пассивный.

В моём крошечном, но очень аккуратном и компактном туалете, размерами, кажется, менее квадратного метра, помещался, однако, не только действующий унитаз, но и миниатюрная раковина, так что я смог умыться до того, как ко мне беспардонно постучал первый утренний посетитель.

Глянул на свои роскошные чёрно-золотые часы. До открытия в восемь ещё почти час. Вышел к двери с твёрдым непреклонным намерением выгнать посетителя, даже если там наряд полиции с ордером от Бакланова.

Но это была не полиция. На пороге, заломив руки и с выражением вселенского горя, стояла средних лет прилично одетая женщина.

— Разрешите к Вам обратиться за консультацией, господин Филинов? В такую рань больше никого не возможно найти.

Я с шумом выдохнул воздух из обоих ноздрей, словно пытаясь выдавить из себя весь гнев и раздражение от беспардонно раннего визита.

— Вообще-то, в авральном режиме работают только пожарные и полиция, — мягко ответил я, — мои вопросы, как правило, не нуждаются в спешке. Ну, заходите, раз уж пришли.

Я усадил её на диван и для начала дал возможность говорить, что называется, потоком, то есть так, как её история уложена в её голове. Через достаточно продолжительное время, когда она успокоилась и стала по четвёртому кругу повторять одни и те же не имеющие значения факты, например, что некая ключевая в истории Мария Васильевна любила розы, в основном красные и её муж (клиентки, а не Марии Васильевны) их дарил той по четыре раза в год — посчитал что пора бы расспросить раннюю клиентку более конструктивно.

— Итак, Мария Васильевна умерла?

— Да. Тем утром Константин с Григорием выгнали сиделку Фаину, такую приличную женщину, мне её порекомендовала Равиля, после болезни сердца.

— Шшшшшшш. Наталья Романовна, мы здорово сократим путь, если ответы будут короткие. Итак, эта пожилая женщина умерла?

— Да, — с трудом сдерживая эмоции, ответила клиентка.

— Болезнь?

— Как сказал доктор Броншнейт, которого мы с мужем знаем его почти сорок лет, познакомились… — под моим строгим взглядом она умолкла и выдавила, — болезнь сердца.

— У покойной был муж?

— Дмитрий Кузьмич его звали. Я его не застала, но фото видела: солидный, рослый, широкоплечий, служил в лейб-гвардии кавалерийском полку, они оба сами из Томска, с мужем…

— Наталья Романова, — строго перебил я и выставил вверх палец.

Один предок ведает, как трудно выудить хоть сколько-нибудь полезную информацию из бесконечного потока фактов, которых вываливает на меня клиент. Причём рассказывают мне историю как правило, с середины, так что понять картину в целом было максимально сложно. Одновременно с этим, меня заваливают тоннами второстепенной, но при это очень подробной, информации, которая мне по факту совершенно не нужна. И дело не во мне. Например, судье при бракоразводном процессе совершенно пофигу, что жена изменила мужу в позе наездницы, и что любовника звали так же, как их покойного пса — Жорик. Вот совершенно не нужны ему эти душещипательные факты. И тем не менее, люди спешат эту информацию «выдать в эфир».

— Муж был, но умер, так?

— Д-да, — сдерживаться ей было трудно.

— Давно?

— Я могу уточнить, кажется, прошло тринадцать лет. Или четырнадцать… Есть записи с места похорон и некролог, к нему тогда приехали бывшие сослуживцы, один из них был без ноги, но, говорят, такой весёлый…

— Наталья Романовна!

Она сделал страдающее лицо, но умолкла.

— Вы с ней не состоите в родстве. Просто да или нет?

— Н-нет.

— Просто соседка и подруга?

— Мы не были подругами, как знаете, подружки-хохотушки…

— Просто да или нет.

— Ну… да.

— И, я так понял с Ваших слов, что она составила нотариальное завещание, где Вы указаны единственным наследником. Просто — да или нет?

— Я стараюсь. Но это же так важно, в тот день чуть не пошёл дождь, я помню, потому что взяла зонт и чуть не потеряла его, а она тогда сказала…

— Просто да или нет.

— Да. Оно у нотариуса Олиференова.

— Хорошо. У неё были дети? Внуки?

— Сын. Служил, как и его отец, в артиллерии. На Кавказе воевал и ни царапины, а погиб от несчастного случая, их экипаж упал с насыпи, в Осетии, все сразу насмерть, такая трагедия. Там, говорят, такие горы высокие…

— То есть живых детей и внуков нет?

— Получается, что нет, не женился он, хотя Марии Васильевне нравилась одна девушка, Ольга, рыженькая, такая приличная девушка…

— Стоп. Мужа нет, родственников на попечении нет. Племянники?

— Вот это как раз те самые Константин с Григорием, старший носит вот такой браслет…

— Стоп. Сколько им лет? Взрослые уже?

— Спрашиваете? Здоровые лбы, — фыркнула она. — Старший дважды судим, чудом каторги избежал, младший, говорят, ворует, с цыганами знается, в долг просил у банка, но тот ему отказал.

— Больше двадцати?

— Даже и больше тридцати.

— Хорошо, я понял.

— Но я ещё не всё рассказала!

— Этого достаточно. Вы много говорите, потому что в стрессе. Уже больше часа идёт поток.

— Я заплачу!

— Заплатите. Но я не психолог, не подруга, я адвокат. Стоп. Тпру! Я сейчас соберу вместе факты, Вы просто кивайте. Итак, жила-была Ваша соседка и приятельница. Нет, не перебивайте, не рассказывайте, как познакомились, какое было платье, и кто его сшил. Пожилая и одинокая. Она владела четырехкомнатной квартирой в очень престижном доме, соседи сплошь министры. Плюс солидный вклад в банке. Пока жила, никому на свете, кроме Вас как подруге, не была интересна. Своих родственников презирала и целенаправленно завещание оставила на Вас. Как только старушка стала испускать дух, нарисовались её через чур шустрые родственники и выкинули Вас из квартиры вместе с сиделкой, обозвали мошенницей, наговорили грубых слов и пообещали голову проломить?

— Да, — жалобно ответила та, — А что я могу? Они разбойные типы. Страшные, сильные, злые. Мать за ними не уследила, они учёбу забросили, английский порошок нюхали, пошли по наклонной. А что я могу? Мы с мужем тихие культурные люди, в театр ходим, а тут…

Она окончательно расплакалась.

— Вот, Вы от их слов себя и накрутили.

— Ну так они же завещание в суде обязательно оспорят!

— К гадалке не ходить, будут пытаться оспорить. Самые лютые суды, чтоб Вы знали, не когда купцы миллионы делят, а между наследниками, которые, как правило, приходятся друг другу кровными родственниками. Страшные скандалы с мордобоем бывают. Пусть пробуют, Вы их не остановите. Вы совершенно не должны думать за них и продолжать накручивать себя, иначе попадёте в дурдом. Слушайте меня. Первое, Вы всё сделали законно и правильно. Это важно! Второе, идите сейчас домой и выпейте коньячку.

— Как коньяку⁉

— Натурально. Несколько рюмок, с лимончиком. И поплачьте, не сдерживайтесь, считайте, что бабулю оплакиваете. Снимите стресс. Потом наденьте чёрную вуаль, траурную, пусть все видят. И идите в ритуальное агентство и на кладбище.

— У меня нет тела усопшей, а агентство Константин уже выбрал, румынское, так дешевле.

— Племянники её жмоты, нанять наняли, но с оплатой будут тянуть. Сделайте просто, заплатите румынам полную цену, только обязательно возьмите квитанцию.

— Взять и заплатить?

— Да. Ничего им не рассказывайте. Вы удивитесь, но румынам плевать на Ваши разборки, они и не такое видели. Потом на кладбище.

— Григорий сказал, что близко меня к гробу и могиле не допустит. Что ноги мне сломает.

— Заплатите администрации кладбища за место и копку могилы, возле покойного мужа и передайте эту информацию румынам, записку напишите. И тоже возьмите квитанцию. Потом идите в газету, дайте некролог.

— И квитанцию взять?

— Ловите на лету, всё правильно, Наталья Романовна. И экземпляр газеты купите. Всё складывайте в одну папку для документов. Знаете, что потом будет?

— Что будет?

— Суд. И в судебное дело мы с Вами положим, как козыри, один за одним, квитанции по оплате похорон, могилы, некролога. Козырной туз — завещание. Сходите в аптеку и возьмите справку, какие за последние три года покупали лекарства для Марии Васильевна. Возьмите справку у врача того, от чего он её лечил и кто это оплачивал.

— Зачем всё это? Они сказали, что всё это не имеет законной силы.

— Плевать нам на их слова. Не поддавайтесь на вражеское влияние. Они обвинят Вас в мошенничестве, а себя выставят любящими племянниками, которые денно и нощно мыли ноги бабуле.

— Но это же не правда? Они приходили изредка, чтобы попросить денег в долг и не отдать. Она их в квартиру даже не пускала!

— В суде не важно, что правда, а что нет. Суд пространство доказательств, а не абстрактной правды. Квитанции — это факт. Выписка из истории болезни — факт. Справка врача о том, что все эти годы за лечение платили Вы — факт. Квитанции от ритуального агентства, кладбища, газеты. Упрямые несгибаемые факты, против слов двух уголовников. Так и победим. Берегите силы, коньяка много не пейте.

— А что делать с их угрозой разбить мне голову, как тыкву?

— Если останется время, идите в полицию, подайте заявление. Но знайте, полиция через пару недель разведёт руками. Сказанное один на один, Ваши слова против их слов. Заявление результатов не даст.

— И им ничего не будет?

— Не всё сразу, Наталья Романовна, не всё сразу. Просто делайте, как я сказал.

Выпроводив клиентку, я вытер пот со лба рукой со своим утренним гонораром. Бляха, кажется, я вспомнил, почему в прошлой жизни бухал, как конь. Вообще, клиенты всегда из кожи вон лезут чтобы адвокат чувствовал их боль. Когда клиентов несколько — концентрация вполне может свести с ума. Буквально. Так адвокаты и становятся циниками или алкоголиками — защитная реакция.

Пойду я к цирюльнику, побреюсь. Буду молчать и слушать байки про то, что Кротовский хочет купить танк и ночью ограбить при его помощи английский банк в центре. Пусть бреют меня и вешают лапшу на уши, пока я не выдохну весь негатив сегодняшнего утра.

Где там моя табличка, выполненная рукой Ионы — «адвокат ушёл в суд, будет позже»?

Когда я вышел от цирюльника, то был тщательно выбрит, по-весеннему свеж, издалека вонял местным убойным одеколоном и жутко голоден, как волк.

Впереди у меня рынок. Не знаю, является он центральным в городе или единственным… В кармане вымытые в раковине «брюлики», в смысле — макры. Любопытно, сколько они стоят?

Зайдя на рынок, я сделал независимое лицо и смотрел вдаль, чтобы не быть утянутым цепкой рукой какой-нибудь торговки, которая постарается продать мне оренбургский пуховый платок, причем её будет мало волновать отсутствие у меня родственников, бабушек или мам, которым этот платок нужен. Торговцы на рынке они такие.

Кого тут только нет и чего только не продают. Цыгане предлагали золото, наверняка почти настоящее — афганское. Азербайджанцы (вообще-то местные не особо различают кавказцев по национальностям, а зря) и турки продавали остро пахнущие специи. Какой-то грек торговал сахаром и итальянскими макаронами. Кстати, надо бы купить, вот только готовить пока негде.

Пройдя глубже, а нашёл и торговцев макрами. Их покупали и продавали, причём, что логично, одни и те же люди. На рынке много лавок, куда можно зайти, но меня сейчас нервировало любое замкнутое пространство и излишнее внимание. Так, в толпе и ведомый её течением, прошёлся, глядя на самых разных по толщине морды и визуальному благосостоянию закупщиков.