Афера

Глава 8. «БРАТВА» — НАРОД НЕДОЛГОВЕЧНЫЙ

— Гога. — Митяй растянулся на заднем сиденье «Камри». — Земина сука звонила, сказала, чтобы на кладбище ехали, в ритуальное агентство пришел наш заказ — памятник с фоткой Косого, стойки и всякая другая дребедень. Рабочие ждут.

— Чего ждут? — переспросил Гога, делая вид, что не понимает, о чем идет разговор. — Нового жмурика?

— Бабок ждут, бабок, восемьдесят штук за памятник со стойками и цепями, десятку за установку, десятку — за краску, венки, цветочки. Итого стольник нашему милому Косому!

— Слушай, ты его завалил, вот и плати! Понял? Плати! — в ответ громко рявкнул Гога. — Я че, дурик тебе, че ли? Ты тогда и Косого, и мотор джипа грохнул, так что, дорогой, давай, расплачивайся сам.

— Ну ладно, ладно, Игорек, своего очередного жмурика будешь сам определять.

— Не скули. За свои дела сам отвечай. Так куда поедем? На кладбище, где гниет убиенный тобою Косой, или в банк, или где ты там еще бабки прячешь?

Митяй не ответил, улегся на кресло, поджав под себя ноги, закрыл глаза. Да, его пуля Косому дорого обошлась. Купил Земе новый джип, на сходке принято решение отдать жене Косого дом Митяя и содержать ее. Теперь, когда Митяй ушел под кабалу Земы, этого юркого и жадного человека, все, что заработал, ушло.

«Ну, ничего, сука, и тебя за Косым отправлю с твоей прекрасной коброй. Сволочи! Сволочи!» — орал про себя во все горло Митяй. Но при этом понимал, что с Гогой ссориться нельзя. Он — единственная его опора. Со школы…

Митяй достал из кармана сиденья бутылку рома и приложился: огненная вода начала согревать горло, живот, размачивать мозги. Томная усталость начала растекаться по конечностям.

…Да, сколько им пройдено с Гогой… Начиная с восьмого класса, когда их выперли из школы. Не только за учебу. У директорши школы Митяй тогда украл сто рублей. В то время это были огромные деньги, за которые можно было купить спортивный велосипед с переключением скоростей, как у их физрука… Или магнитолу «Электроника» …

Да и получилось у них все тогда как-то неожиданно. Сбежали с урока, кажется, с географии, пробрались в учительскую, а там дым коромыслом. Нина Ивановна, директор школы, такая крупная женщина, сидела на столе, курила и о чем-то говорила с учителем английского языка — Беззубой. Прислушались: о телевизоре «Рекорд», который Нина Ивановна по блату договорилась купить в универмаге.

— Дороговато, телевизор стоит восемьдесят, и заведующей еще надо дать на лапу четвертак. А у меня только сто рублей, может, пятерку до зарплаты займешь?

Дальше Гога с Митяем разговор учителей не стали слушать, потихоньку пробрались к кабинету директорши, дверь открыта. Митяй зашел в него, оставив Гогу на стреме. На столе лежала пачка сигарет «Золотое руно», самых дорогих в то время из отечественных, с приятно пахнущим табаком. Вытащил из пачки четыре сигареты, направился к двери и остановился у вешалки, на которой висела большая сумка директорши. Заглянул в нее, ё-ё-кэ-лэ-мэнэ, а там лежала огромная, не знакомая Митяю купюра в сто рублей. Схватил ее, выскочил из двери и что есть мочи побежал по коридору к выходу из пристроя школы, где находились приемная, вожатская…

На выходе чуть не сбил пионервожатую, которая остановила его, схватив за плечо с вопросом:

— Что вы здесь делали?

Митяй вывернулся, побежал к лестнице и выскочил на улицу. Без остановки — в туалет, стоящий на спортплощадке, где они с Гогой и другими пацанами из соседних классов любили покурить, погутарить о жизни. Но и там Гоги не было. Оказывается, он спрятался за дверью, испугавшись вышедшей из учительской директорши школы, вскользь посмотревшей на него.

— Ну, че, взял покурить? — спросил запыхавшийся Гога, прибежавший через несколько минут в туалет.

— Смотри! — Митяй вытащил из кармана свернутую сторублевую купюру — Понял? Вот так-то, знай наших! Покурить! Ха! — И протянул Гоге сигарету «Золотое руно». — Будешь? Учись.

Деньги они тогда потратили быстро, купив несколько блоков сигарет «Золотое руно», «Кишенеу», «Космос», вина и конфет. С шиком они угощали свою братву. Но общак быстро закончился.

Узнала об их богатстве шпана из соседнего микрорайона, в котором они не раз воровали голубей — «монашек», «почтарей», «сизокрылых».

Завалил в сарай Гоги сам Косой со своими дружками, прижали Гогу с Митяем и забрали остатки, рублей тридцать с чем-то было, — и за ворованных голубей, и за еще что-то. Да еще и зуботычин надавали. Вот так и закончился их с Гогой праздник.

А потом началась кутерьма: не раз в школу вызывали их родителей, требовали вернуть деньги, исключили из пионеров, выгнали из школы, хотя то, что Митяй с Гогой украли эти деньги, доказать так и не смогли.

Второй раз Митяя с Косым столкнула жизнь на танцах, когда они с Гогой отирались у забора, собирая бычки, курили, попрошайничали по копейке. Заметив у входа на танцплощадке группу женщин, Митяй кинулся к ним и стал просить десять копеек, которых ему якобы не хватало на хлеб. По дороге, мол, потерял их и боится идти домой, отец забьет. Одна из женщин сжалилась и протянула Митяю двадцатикопеечную монету.

Радостный, он вернулся к своему другу Гоге, показывая вымоленную деньгу. Но заметил ее и Косой, этот высокий худощавый парень, пользующийся авторитетом среди своих ребят, да и не только, в их районе. Был он дальним родственником «короля» города Протаса. А это самый лучший фант, никто даже не пытался с ним ссориться, зная, чего это может стоить.

Но и тех, кто этого не знал, Косой не боялся, один выходил против двух-трех парней, легко уходил от их кулаков, если чувствовал, что не справится, выхватывал из кармана отвертку или цепь, хуже, когда то и другое вместе, значит, будет кровь. Говорят, что у ресторана даже избил двух здоровых мужиков, что в их пацанячьем обществе тогда считалось вообще недостижимым.

— Гони рубль, быстро! — цыкнул Митяю Косой.

— У меня его нет, — испуганно, пряча глаза, промямлил тот.

— Не понял?! Голову оторвать? И засунуть ее…! — продолжал наезжать Косой.

— А я… — и Митяй неожиданно для всех юркнул в брешь между обступившими их со всех сторон незнакомыми парнями, но тут же получил подножку и несколько сильных ударов ногой в живот, по почкам.

В третий раз с Косым он встретился уже лет через семь, когда с друзьями обмывал свое возвращение из армии. В кармане оставалось рублей пятьдесят, водка свободно в магазинах не продавалась, как и пиво, вино, сигареты. Продукты питания, одежда, мебель — все по карточкам. ВСЕ! В конце восьмидесятых начавшаяся перестройка глубже и глубже втягивала государство в кризис. Рухнул социализм, СССР разделился на отдельные государства. В них начал развиваться дикий, необузданный капитализм, разваливающий отечественную промышленность, сеющий безработицу…

Но Митяй не был политиком, и все, что в то время происходило вокруг, его не угнетало, а наоборот, он жил одним днем: радовался, когда был прибыток, печалился, когда его не было, когда подпирали — отталкивался, когда хамили — крушил все вокруг себя. Жизнь есть жизнь.

А дембель, о-о-о, это как свадьба, как новая квартира, как машина — душа радуется.

По подсказке ребят Митяй побежал к автобусному вокзалу, где на стоянке, под прикрытием таксистов, Косой со своими дружками осваивал новый бизнес — торговал водкой. Он был красавцем: высокий, в темном джинсовом костюме, с огромной золотой цепью, свисающей на груди поверх куртки, в руке пачка наидорожайших в то время сигарет «Кэмел». Покупателей он встречал с улыбкой, опираясь рукою на открытую дверь «Вольво», шикарного легкового автомобиля, наверное, единственного в их городе.

Митяй подошел к Косому и первым протянул ему руку для пожатия, как будто старые друзья и у них никогда не было ссор. Попросил Косого помочь. Тот, выслушав Митяя, хлопнул его по плечу и кивнул своему напарнику.

— Пять бутылок хватит? Бери. Завтра сюда в 12 дня, трезвый, умытый, в костюме, белой рубашке с черным галстуком. Будешь отрабатывать. Понравишься — богатым станешь!

И началась у Митяя новая жизнь. Ходил в подручных у Косого, если кто-то начинал тянуть дело — быстро с ним разбирался: левой — в живот, правым локтем — в челюсть. Этому Митяй научился в армии, у своего земляка боксера. А если кто-то вообще зарывался, вывозили храбреца в лес, где тот получал последнее предупреждение.

Чуть позже вернулся из армии друг Митяя Гога. Служил где-то в стройбате, заработал неплохо, полторы тысячи рублей, но не пропил их, а отдал матери, еле-еле сводящей концы с концами и изо всех сил поддерживающую дочку с зятем, сидевших без работы у нее на шее.

Гога не стерпел этого, избил зятя раз, другой, а потом в шею вытолкал его из дому. Матери ничего не оставалось, как согласиться с поступком сына, но дочку в беде не оставляла, стараясь незаметно для Гоги помогать им.

Жизнь есть жизнь. Гога об этом знал и матери не мешал, денег ему на жизнь хватало: подельник Косого не обижал гонорарами. Иногда встречались с Митяем на общих пьянках — было им что вспомнить.

Но недолго эта лафа продолжалась, начали наезжать в город «гастролеры» из соседних районов и областей, нужно было объединять силы, бороться за свои места, доходы, которые выбивали из коммерсантов, таксистов и разной шпаны.

Подельника Косого кто-то убрал, кажется, свои, но Гога даже не стал искать виновного, а через Митяя попросился к Косому — взяли.

В последнее время все изменилось. Косой, как и его окружение, правящее городом, занялся другим бизнесом — строительством, ремонтом. Все это было на виду, но нужного дохода не приносило…

Старые друзья Косого, вышедшие из тюрем, уже давно покоились на кладбище, у центральной аллеи. Такая была политика у Косого: держать вокруг себя людей с «чистыми руками». Гоге с Митяем повезло, они вышли из той мясорубки с «чистыми руками» и с прикупом, имея небольшой бизнес: должны защищать своего босса, фильтровать дела, поправлять тех, кто ошибался. Последнее было самым доходным…

Митяй открыл бар, встроенный между водительским и пассажирским сиденьями, вытащил недопитую бутылку рома и большими глотками влил в себя ее остатки. В ожидании томительной внутренней неги прикрыл глаза…

Блин, как не вовремя все это произошло. Да, ему уже надоело работать на Косого, слишком много «мокрых» дел проходило через их руки — Митяя и Гоги. И виной этому, в принципе, был не столько Косой, сколько Зема, пришедший к ним из ниоткуда. Закрутил «строительство» чужих домов, заимел клиентов, мечтающих получить в них квартиры, выдавливал из них деньги и передавал их «тела» Косому. Чтобы пропадали, уехав из города навсегда. Кто — на кладбище, разменивая могилку на двоих с ее законным собственником, или «прописывались» в болотах, в реках, под лесными оврагами. Лучше для них, считал Зема, жизнь рабами с амнезией.

Но и этого Земе в последнее время стало мало, он искал возможность продавать их органы: почка, печень на нынешнем рынке дороже стоили, чем раб.

Косому это не нравилось, боялся нарастающей империи Земы в их обществе, сопротивлялся как мог. Но чувствовалось, что Зема раскусил его, струна между ними натягивалась все туже и туже. Она лопнула, когда они в очередной раз вывезли в лес нового клиента — участника «сафари» на медведя. Да вот беда — «медведем» стал Косой, первый из их компании.

Кто же следующий? Он открыл вторую, недопитую бутылку — и…

…Митяй стоял у камыша, на берегу озера, и наблюдал за полосой волны, разрезающей легкую рябь воды. Отчего это происходило — из-за играющего микросмерча или рыбного хвоста — не понять. Но вот эта полоса преобразилась в огромную змею, выплывшую из воды и поднявшую голову, кого-то ища. Вот она увидела Митяя и быстро поплыла к нему, все шире и шире разевая свою зубастую пасть.

Митяю не удается от нее убежать, что-то сзади его сдерживает. И вот это огромное существо нависает над ним, открывает огромную пасть…

— Проснись, проснись, Митяй! Ну! — кричит Гога.

Митяй открывает глаза и с облегчением вздыхает: слава богу, что это сон, и змея, которая уже в сотый раз пытается на него напасть, еще не нашла выхода из его сна, чтобы убить его по-настоящему.

Въезд на кладбище был закрыт, на воротах висел замок. Прошли в калитку и направились к ожидавшим их у могилы Косого трех мужиков, рабочих кладбища. Старые знакомые, сколько ими переворочено земли, сколько лишнего им известно… Долго живут, пора менять, как на Ивановском кладбище, а то мало ли еще…

«Блин, чего только в голову не лезет». — Митяй смахнул эту дурную мысль, как мешающую муху.

Черная мраморная глыба с высеченным портретом улыбающегося Косого, смотрящего прямо в глаза, медленно поднималась. Митяй невольно отшатнулся и, споткнувшись о груду кирпича, сел на нее. Но на это никто из рабочих не обратил внимания, уж больно тяжела для них была эта плита, которую они бережно поднимали, чтобы вставить в подготовленный паз бетонного фундамента.

Все… встала. Гога, чтобы удержать эту плиту на месте, вбил древесный клин между фундаментом и глыбой, потом второй клин, с другой стороны, потом — третий. Рабочие в оставшиеся отверстия начали заливать бетон.

Митяй огляделся по сторонам, решил пройтись и посмотреть, кто похоронен рядом. Справа стоит огромное изваяние мужика, склонившего голову и присевшего на колено перед гранитной плитой, на которой золотом написано, что покоится прах…

Это Рыжий. Вон какой ему дружки памятник отгрохали — метра три в высоту из черного мрамора. Этого человека он близко не знал, говорят, зверюгой был, клиентам, находящимся у него под «крышей» и не желающим платить в общак, выкручивал руки, ломал ноги. Но все делал тихо, не оставляя следов, так что местные власти не могли предъявить ему обвинения. Клиенты молчали. А тот, кто из них пытался искать защиту, исчезал.

Митяй знал одно: Рыжего братва хоронила с почестями, и лежал он не в гробу, а в урне — прахом. Остатки его тела отвезли в крематорий Москвы. Так решили на сходке: Рыжий, вместе со своим автомобилем, был раздавлен колесом огромного трактора «Кировец». При расследовании аварии в ГАИ заключение было очень коротким: ехал пьяным и попал под трактор, идущий навстречу.

А вон за ним и Леха. Из Чечни пришел, пристроился к Косому, да недолго под его крылышком работал. Собрал свою банду из молодых, волну погнал на Протаса, Ченча, местных уважаемых авторитетов. Борьба за «корону» вора в законе прошла по городу, как смерч. В течение недели проредил бригады Протаса и Ченча. Чьи это дела, разобрались быстро. На Леху устроили охоту. Вызов он не принял, исчез на месяц и однажды ночью вырезал всю охрану Протаса, а его самого взорвал в игорном клубе.

На следующий день Леху самого хоронили на центральной улице кладбища, напротив могилы Протаса.

А вот там виден памятник Зине. Крутой был мужик. Мастер спорта по боксу, качался в спортзале, все малолетки старались быть на него похожими. Зина лежа жал штангу весом 180 килограммов и при этом сохранял легкость в движении, в спаррингах был недосягаем. А какой удар у него был… резкий, незаметный и тяжелый, с проносом. Но на тренировках Зина был аккуратным бойцом: легонько касался личика своего партнера — уважал.

Да, великой силой обладал этот человек, и не только физической. Уважали его местные авторитеты за честность. Но вот не всем это нравилось. И Зема тоже не любил его. Зема, который и тогда, это было три года назад, был «серым кардиналом». Не лез в верха, занимался «мелким» бизнесом. «На халяву» «строил» дома, торговал квартирами-невидимками, опорожняя карманы дураков…

Земина жадность не имеет границ, мзду платил только городским верхам, чтобы в трудную минуту ему включали «зеленый» свет. Паханам — нет. Зина узнал об этом, и они встретились на стрелке. Зема спасовал, без разговоров заплатил названную сумму, но те бабки так и не пополнили воровской «общак» — сгорели в машине Зины вместе с ее хозяином.

Это работа Митяя, прекрасная работа. Все было очень просто. Зина привык все делать сам, для него брать с собою бригаду или кого-то из своих дружков на стрелку с «шакалом» (мелким вором) было постыдным. Мало он знал, поторопился с выводами — и поплатился за это. На первом же крутом повороте машина Зины потеряла управление, лопнула рулевая тяга, — и врезалась в дерево. А потом, когда Митяй вытащил сумку с деньгами, машина загорелась.

Митяй остановился у могилы Протаса, присматриваясь к ограде из черных цепей, окаймляющих надгробие. На нем стояло несколько горящих свечей. Вот загорелась новая свечка, еще одна…

Зажигающего их в вечерней мгле было трудно рассмотреть. Вроде бы он сидит на корточках, в капюшоне, закрывающем его голову. Интересно, кто это? Митяй медленно пошел к могиле Зины, ближе и ближе. Этот человек в капюшоне, держа перед собой горящую свечу, услышав его шаги, приподнялся и обернулся к Митяю лицом.

Митяй, увидев его лицо, остолбенел. Перед ним стоял Косой во всей своей «красе». Лицо страшное, искаженное от предсмертного ужаса, с разорванными от пули носом, челюстью, с капающей из него кровью. И рот свой оскалив, двинулся к Митяю…

Митяй шагнул в сторону, перелез через железный забор ограды и, увязая в мягкой земле чьего-то надгробия, споткнулся…

…Змея, выползшая из воды, всего на одну секунду замерла и мгновенно ударила Митяя своими ядовитыми зубами в шею, да так быстро, что тот не успел даже вскрикнуть от испуга…

…Стальное острие пики забора глубоко вошло в затылок Митяя, но он уже об этом не знал.

Гога, вытирая со лба пот, посмотрев на рабочих, подмигнул им:

— Ну все, поставили. Можно и обмыть!

Ха, если за ваш счет, хозяин, то можно, — сказал кто-то из рабочих.

А то привыкли все с нас вычитать, — сказал его напарник, кажется, Поц. Точно, если черный синяк с левого глаза убрать да мешки из-под глаз — он. — Привыкли жадничать, копейками кидаться. И три дня назад нам с короб обещали. А нам бы и выпить, и штаны поменять, да куртку с шапкой купить надо — холодно уже.

— И че, Поц? Я крайний, да? — гаркнул в ответ Гога. — За вчера, господа, не отвечаю. То не мое дело, плачу только за сегодня — полторы, вполне хватит.

— Нет, Гога, отвечай за своих… — Поц вдруг, вытянув вверх подбородок и открыв рот, стал судорожно глотать воздух и, схватившись за поясницу, начал оседать, оседать… и упал.

— Много говоришь, Поц. Много! А когда много знаешь, то лучше молчать, — сказал вышедший из-за спин кладбищенских рабочих Клещ. Наклонился над дергающимся в судороге мужиком и вытащил из его поясницы нож. — Прямо как сейчас, да, Гога? Што уши развесил? — и, вытерев лезвие ножа о лицо Поца, разрезав его щеку, посмотрел на Гогу. — Вот так, а руку опусти, зачем стрелять.

И тут же Гога почувствовал, что сзади в его спину что-то ткнулось. Дернулся от испуга.

— Вот так, Гога, пока это только пальчик, но как нажму, дырка будет, глубо-о-кая, прям насквозь.

— Знакомый голос, — только и выдавил из себя Гога.

— Все нормально, Гога, успокойся, просто везде нужен порядок.

— Это ты, Еж?

— Ну зачем называть имена. Плохо осваиваешь грамоту, — давил своим баритоном напарник Клеща. — Мы так, погасить свой должок приехали, а на корабле бунт. Умер капитан, да здравствует новый капитан — Рябой, им будешь ты, — ткнул в одного из рабочих Клещ.

— А у тебя проблема, Гога. Там твоего дружбана Митяя у могилы Зины нашли. На кол упал головою, видно, так высок для него памятник Зине был, что слишком ее задрал и оступился. Но пузырь рома так и не выпустил из рук, крепко держит до сих пор. Бери его, нужно с Поцом похоронить их, или в морг доставить?

«Вот так-то», — подумал Гога, и что-то кольнуло его в спину, так тонко и не больно. Ага… паралич сцепил все его тело, и он не может двинуться, вздохнуть…

— Тащите и этого на седьмую. Че пялитесь, еще кто-то хочет? Бегом, бегом, сказал!

Голос Клеща громкий, аж слух режет.

— А ты, Еж, все удивлялся, зачем такую глубокую яму рыли. Я этого сучьего прикормыша хотел туда живым бросить, да перестарался.

Гога чувствовал, что его трясут, на него наезжает искаженное от злости лицо Клеща, но ему уже было все равно, голос Клеща становился все тише и тише и уходил куда-то в глубину сознания. Не почувствовал он и кома земли, упавшего ему на лицо, в открытые глаза…