Афера на выборах

У читателя, дочитавшего книгу до этого места, может возникнуть вполне резонный вопрос: разве один только автор знает об афере российских выборов? А как же все остальные их участники, все те, кто должен контролиро­вать их честность и демократичность? Все те, кто следит за их полным соответствием международным стандартам? Как недостоверности выборов не замечает прокуратура, суды, в которых можно обжаловать их результаты? Поче­му о тотальной фальсификации ничего не говорят поли­тические партии, хотя они должны быть первыми заин­тересованы в том, чтобы выборы проходили объективно, чтобы все голоса избирателей были подсчитаны верно? Наконец, как же международные наблюдатели, которые независимы от наших властей, почему они ничего не го­ворят о том, что выборы в России — липа?

Об этих вещах мы и поговорим в этой главе для того чтобы обозначить явление, которое я называю молчани­ем ягнят.

3.1. Суды и прокуратура

Вообще-то органы правосудия — третья власть в стране — как раз и названы третьей властью для того, чтобы быть независимыми и от власти исполнительной, и от власти законодательной, и таким образом строго стоять на страже закона. Когда в 1993 году совершался государственный переворот, одним из его мотивов декларировалось то, что Съезд народных депутатов сосредоточил в себе всю полноту государственной власти. А вот теперь в настоящем демократическом государстве все будет строиться на разделении властей: исполнительная власть — отдельно, законодательная власть — отдельно, судебная власть — отдельно. На этом разделении и независимости друг от друга властей базируется настоящая демократия, такая как, скажем, в Соединенных Штатах Америки. Примерно такая идеология в 1993 году вдалбливалась в мозги населению для оправдания государственного переворота.

Остается спросить только, почему же третья власть, то есть суды и прокуратура, оказались неспособными защитить эту самую демократию при самом ее зарождении, то есть в избирательном процессе?

Начнем с прокуратуры. Во-первых, прокуратуре по роду своей деятельности и по закону о ней как бы на лбу написано первой расследовать нарушения закона. В частности, — избирательного законодательства. По логике вещей, все эти манипуляции с подписями избирателей, которые приводили к регистрации одних избирательных объединений и к отказу в регистрации других, равно как и то, что делается с подсчетом голосов, должны были привлечь внимание прокуратуры. Именно прокуратура должна была расследовать эти нарушения, причем, не только при прямом обращении к ней тех или иных организаций или граждан, но и по самому факту публикации, например, в средствах массовой информации. Закон о прокуратуре прямо ее к тому обязывает.

Тут надо констатировать, что за все 15 лет существования нынешнего Центризбиркома прокуратура ни разу не производила проверки его деятельности. Сведений о том, что Центризбирком мошенничает, неправильно подсчитывает результаты голосований, откровенно мухлюет с системой ГАС «Выборы» — предостаточно. Они сопровождают каждую без исключения выборную кампанию, начиная с 1993 года. Публикаций и непосредственных обращений в прокуратуру по поводу фальсификации выборов избиркомами всех уровней за, это время было огромное количество. Но случая, чтобы прокуратура приняла какие-то действенные меры по этому поводу не отмечено ни одного.

Основных причин тому две.

Первая выглядит вполне легальной. Дело в том, что статус Центризбиркома определен таким образом, что он ни к какой ветви власти не относится. Это вроде бы не исполнительная власть, точно не судебная власть, и не имеет права быть властью законодательной. Он вообще никто. То есть никакого отношения к какой либо ветви власти, деятельность которой может проверять прокуратура, у Центризбиркома нет, он ни при чем. Мы-то с вами знаем, что реально он является дубликатом администрации президента, то есть подразделением исполнительной власти, как бы это ни скрывалось. Тем не менее формально он ни к какой из ветвей государственной власти не относится, хотя и определяет состав этих властей, проводя выборы и фиксируя их результаты. На этом основании Генпрокуратура всегда уклонялась от проверки Центризбиркома, апеллируя к тому, что законодатель не указал, к какой именно ветви власти относится сам Центризбирком и потому непонятно, кому и как ее проверять.

Вторая причина, более понятная и логичная, это то, что на самом деле Центризбирком относится к единственной реальной ветви власти — диктатуре президента, которая установлена в России. И эта диктатура, каким бы демократическим процессом ее не прикрывали, реально базируется на власти аппарата президента во всех ее видах, к которой по факту относится и сам Центризбирком. Поэтому прокуратура, будучи государственным органом, назначаемым, в конечном счете, той же самой президентской администрацией, естественно, не может проверять того, кто ее назначает. И потому на ее реакцию в отношении заведомо беззаконных действий Центризбиркома рассчитывать просто не приходится.

Достаточно сказать, что когда в 1995 году Центризбирком нагло не выполнял решения Верховного суда России по делу Фронта национального спасения, мы неоднократно обращались в Генеральную Прокуратуру с тем, чтобы обеспечить выполнение этих решений. Ответом были какие-то отписки о том, что дело передано чиновнику такому-то и так далее, но никаких конкретных действий от Генпрокуратуры добиться не удалось.

Что же тогда говорить об органах, которые находятся у нге в прямом подчинении? За прошедшие годы сведения о фальсификации выборов публиковались неоднократно . Например, на президентских выборах в Саратовской области, на всех 20 проверенных избирательных участках результаты голосования были существенно искажены, разумеется, в пользу Путина. Однако ни в одном из этих случаев не было даже возбуждено уголовного дела, не говоря уже про отмену результатов выборов. Точно такая же ситуация была с голосованием на президентских выборах в Татарстане, да и, собственно, в любом регионе России.

Так что на прокуратуру, этот важнейший орган государственного контроля, в расследовании аферы российских выборов рассчитывать нечего.

Остаются суды. Естественно спросить, почему же суды не принимают никаких решений, коль скоро они должны руководствоваться только законом? И вообще сам избирательный процесс предполагает, что любое его нарушение в кратчайший срок будет рассмотрено именно судом с тем, чтобы оказать влияние на результаты выборов. Иначе говоря, любое действие Центризбиркома может быть оспорено в суде. Казалось бы, куда демократичнее?

Почему же судебная власть не может повлиять на беспредел избиркомов?

Надо начать с того, что судебная власть отнюдь не является такой уж независимой, как это хотели представить творцы российского разделения властей. Я уже писал о том, что пора высшего расцвета демократического процесса и самых светлых надежд, которые на него возлагались, наступила после августовского путча 1991 года, когда союзная власть практически исчезла, и российская власть, та самая власть демократов, могла делать все, что угодно. Так вот, даже в тот период установить выборность судей, по примеру, скажем, Соединенных Штатов Америки, коль скоро нам ставили в пример американскую демократию, то есть принять такое в высшей степени демократическое решение российская государственная власть не смогла. Это обосновывали чем угодно: привычками, нашими традициями, неподготовленностью народа и т.д. Но демократы уже тогда не могли допустить того, чтобы судебная власть выбиралась. То есть была бы хоть в какой-то мере реально независимой от исполнительной власти, тем более что избирательный процесс в 1991 году еще не был фальсифицирован.

Особенно примечательно здесь, кстати, то, что в советское время судьи избирались. Пусть на безальтернативной основе, но сама необходимость их выборов под сомнение не ставилась. Так называемые демократические перемены в России уничтожили в принципе выборность судебной власти. Уровень советской демократии для российских демократов опять оказался слишком высок.

В 1993 году после государственного переворота, когда в ельцинскую Конституцию вкладывались самые благие пожелания, законодательно было установлено, что она является законом прямого действия, то есть обязана непосредственно применяться любым судом. При этом она стала приоритетной по отношению к любому другому закону. Казалось бы, теперь в государственное устройство России заложены столь незыблемые демократические нормы, что ее авторы достойны встать в один ряд с отцами - создателями американской Конституции.

Однако вопрос с независимостью тех, кто должен был судить по столь демократическим нормам, был решен совершенно иначе. Теперь все судьи России без всяких там демократических затей назначались либо непосредственно президентом, либо по его представлению. При этом, естественно, независимости этой третьей власти, если всерьез говорить о разделении властей, взяться было неоткуда.

Кроме того, все назначения судейских начальников — председателей, заместителей председателей судов России осуществляются также президентом или по согласованию с ним. Реально это значит, что любое перемещение судей по служебной лестнице, а в некоторых случаях и сама возможность продолжать исполнение своих обязанностей прямо зависит от их лояльности президентской вертикали власти.

За примерами далеко ходить не надо. Я уже писал выше о том, как в 1995 году Фронт национального спасения боролся в Верховном суде России против Центризбиркома сначала за то, чтобы нам просто позволили собирать подписи за свой список кандидатов, а затем зарегистрировали и допустили до выборов. Мы провели 5 или 6 судебных процессов, доказывали свою правоту, суд принимал решения в нашу пользу, а Центризбирком их не исполнял. При этом каждый раз эти решения принимались разными судьями Верховного суда.

Наконец, дело дошло до последнего решения, самого одиозного в нашей кампании. Тогда мы обжаловали то, что Центризбирком не засчитал наши подписи по групповому признаку: если одна подпись в списке признавалась недостоверной, то вычеркивались все подписи, которые собрал данный сборщик. Когда этого оказалось мало, дело дошло до уполномоченного представителя нашего блока, который заверил подпись сборщика. Вычеркивались все подписи, которые он заверил, даже если это были подписи, собранные другими сборщиками, и к ним никаких претензий не было. То есть достоверные подписи на этом основании вычеркивались тысячами. Все это делалось ради того, чтобы не допустить нас до выборов. Противозаконность и дикость этой меры очевидна и бросается в глаза. Для того чтобы это понять, не нужно быть судьей высшей квалификации.

Тем не менее нашелся судья Верховного суда России, который признал эту меру соответствующей закону. И на этом основании подтвердил решение Центризбиркома о том, чтобы Фронт национального спасения не участвовал в выборах.

Так вот этот самый судья, г-н Федин А.И., с тех пор из рядовых судей стал председателем Кассационной коллегии Верховного суда. Кстати, этот орган — нечто вроде второй, высшей инстанции в самом Верховном Суде, был создан по итогам избирательной кампании 1995 года с тем, чтобы судебные процессы не заканчивались в Президиуме Верховного суда и не беспокоили судей этого ареопага одобрением таких одиозных решений, как по делу ФНС. И председателем нового органа, то есть новым судейским начальником, оказался как раз тот судья, который смог так чутко уловить желания власть предержащих и оформить их именем закона. А остальные судьи, принимавшие решения по нашему делу на основании закона и своей совести, так и остались судьями Гражданской коллегии.

Можно сказать, что это случайность. Наверное. Но это случайность, которая определяет правило. Потому что для каждого судьи Верховного суда, а уж тем более для нижестоящих судов, стало ясно, что если ты принимаешь не то решение, какое угодно властям, ты можешь оказаться на обочине, а то и вообще выкинутым из судебной машины. А если принимаешь нужное решение, то на этой обочине не окажешься, и тебя ждет повышение. Вроде бы прямой связи нет. Вроде бы никто тебе не указывает в грамоте о пожаловании должности председателя Кассационной коллегии Верховного суда, что ты ее удостоен за то, что правильно учел требования президентской администрации в рассмотрении дела ФНС. Нет, конечно. Но совпадение и так достаточно красноречиво.

Естественно, что если такие вещи происходят в Верховном суде, уж тем более они очевидны для судов районного уровня. Пожалуйста, вот пример из избирательной кампании по выборам в местные органы власти и по перевыборам Путина, которые происходили в марте 2003 года. Районный суд Пресненского района, самый центр Москвы. В нем рассматривалось дело о фальсификации результатов выборов в этом районе. На основании копий протоколов, полученных наблюдателями от различных партий после голосования, было установлено, что итоги не соответствовали тем, что были заявлены территориальной избирательной комиссией. Там, где было больше голосов подано за одного кандидата, по итогам выборов, подведенным территориальной избирательной комиссией, оказалось, что больше голосов принадлежит совсем другому кандидату. Причем эта разница достигала от 20 до 40% в зависимости от избирательного участка. Размеры фальсификации были масштабными, внушительными. Кроме того, завышались данные о явке — до 98,4% проголосовавших по результатам ТИК, в то время как наблюдатели зафиксировали явку от 38 до 57% в зависимости от участка. Занижались также данные о голосовании против всех — до 0,6% — абсолютный рекорд по Москве — при реальных от 19 до 30% по данным наблюдателей.

Так вот, когда в районном суде рассматривались эти протоколы, то судья анализировал их крайне придирчиво: все ли подписи правильно поставлены, на месте ли печати. Если поставлена подпись председателя комиссии, а нет секретаря, то протокол не засчитывал, или поставлена подпись председателя и секретаря, но нет печати, то тоже не засчитывал. А если поставлены все подписи и есть печать, то смотрел, правильно ли они поставлены, в том ли самом месте. Кстати сказать, правильное оформление копии протокола возложено на избирательную комиссию, а не наблюдателя.

Короче говоря, были использованы все возможные виды придирок к протоколам наблюдателей, но ни разу не было высказано сомнение в том, что этот протокол именно из этой избирательной комиссии, и даже если он небрежно оформлен, то все равно был получен именно там. Это под сомнение не ставилось, поскольку было очевидно. Но возможность не засчитать этот протокол как действительный в судебном заседании использовалась любая.

И вот, наконец, дошла речь до тех протоколов, в которых все было поставлено на месте, но которые тем не менее не совпадали с официально подведенными итогами выборов. И что сделал суд? А ничего. Он констатировал, что да, расхождения есть. Тем не менее по мнению суда, итоги выборов изменению не подлежат и являются достоверными. Как это может быть? Считайте, как угодно. Это, если угодно, плевок и в сторону здравого смысла, и правосудиями всего того, чем является судебная система в современной России. Это означает, что справедливого решения у нее не добиться, и какие бы документы ни представлялись, все равно итоги выборов будут определены так, как необходимо власть предержащим.

Поэтому, коль скоро так поступает и Верховный суд, и местные районные суды, на какую же поддержку системы правосудия в России в разоблачении аферы российских выборов можно рассчитывать?

Впрочем, не все судьи российских судов — подлецы. Но для того чтобы понять, каким образом власть манипулирует правосудием на повседневном уровне, хочу привести еще такой пример.

Как-то мне надо было обратиться в Гагаринский районный суд Москвы с неким банальным гражданским делом. Поскольку у меня за спиной были все те процессы в Верховном суде, о которых я писал выше, и я уже представлял, что происходит в российской судебной системе, то понимал, что к любому судье обращаться нельзя. Надо найти хотя бы более-менее честного. И потому я начал искать в интернете информацию о том, кто из судей такой репутацией обладает. И, что удивительно, нашел!

Эта судья была известна по интернет-конференциям тем, что в 1998 году рассмотрела гражданский иск некоего русского, жившего в Чеченской республике. Он хранил свои вклады в Сбербанке, и после того как всех русских выгнали из Чечни, обратился в Сбербанк г. Смоленска, где он осел, за своими сбережениями. Сбербанк ему отказал на том основании, что у него плохие связи с Чечней, и поскольку он оттуда никаких денежных трансфертов не получал, то и выплачивать его вклады не собирается. Гражданин апеллировал к тому, что он оставлял свои деньги не в какой-то республике, а в государственном Сберегательном банке, едином для всей России. Вот с этим иском он и обратился в Гагаринский районный суд, и судья действительно признала его правоту и обязала Сбербанк выплатить деньги. Правда, только сумму его вкладов, не удовлетворив ни морального, ни материального ущерба истца сверх того.

Уже тогда, в 1998 году, это было настолько неслыхан- I но, что судья приняла решение в пользу гражданина, а не государственного учреждения, что это было расценено как некое событие всеми, кто обсуждал его в интернете. Само по себе оно свидетельствовало о том, что еще можно встретить судью, который хоть в малейшей степени придерживается закона, а не чинопочитания.

Прочитав все это, я решил обратиться со своим делом именно к этому судье. И когда пошел в Гагаринский суд, то нашел его кабинет. Это был кабинет судьи, такой же, как кабинеты 4-5 его коллег, которые принимали заявления по всем делам, вытекающим «из гражданских, жилищных, семейных и административных правоотношений», то есть по любым. Но у этой судьи было одно исключение. Она принимала только по делам о восстановлении на работе, расторжении брака, разделе совместно нажитого имущества, взыскании алиментов, установлении безвестно отсутствующих и умерших — короче по всем видам дел, которые имеют репутацию склочных. Но принимать к производству иски к государственным организациям, вроде рассмотренного ей дела о вкладах в Чеченской республике, она уже не могла. Председатель суда своей административной властью определил ей такую зону ответственности. И только ей одной — все остальные судьи могли заниматься всеми делами, в том числе и склочными. Хотя предпочитали переадресовывать их ей.

Иначе говоря, из той сферы дел, в которой она приняла единственно правильное решение, ее административно вышибли, бросив на всякого рода склочные дела, которые она вынуждена была разбирать в исключительном порядке.

Понятно, что эта судья надолго в Гагаринском суде не задержалась, и, в конце концов, оттуда убыла, восстановив монолитность судебной системы по части принятия угодных властям решений.

Когда такие вещи происходят даже на уровне районного суда, то совершенно ясно, что вся судебная система в целом является абсолютно ангажированной и не может принимать решений, исходя из принципов правосудия. Для того чтобы в этом убедиться, попробуйте обратиться в суд и выиграть там хоть какое-нибудь дело на основании статей Конституции Российской Федерации. Той самой, что прямого действия. Уверен, что у вас ничего не выйдет.

Примеров, когда законы или действия органов государственной власти противоречат Конституции, более чем достаточно. Я уже приводил пример по объединению субъектов федерации, что прямо противоречит Конституции.

А вот другой пример, более близкий к правам человека. Статья 31 Конституции РФ гласит: «Граждане Российской Федерации имеют право собираться мирно, без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирование». Имеют право — это значит, что не должны просить на это у кого-то разрешение. Максимум — уведомить о своих намерениях власти. Однако попробуйте собраться на какой-нибудь митинг, например, под лозунгом «Россия — без Путина», как это было у «Другой России». Отведаете спецназовских дубинок. А «Единая Россия» может перегораживать своими сборищами хоть Тверскую улицу, хоть Ленинский проспект. Под охраной милиции. И оспорить это положение ни в каком российском суде вам не удастся.

Таких примеров — множество. Когда отношение к Конституции страны и вообще ко всей системе законов такое, то понятно, что судебная система России является не третьей независимой ветвью власти, а фактически подчиненной президентской диктатуре структурой, которая действует по ее команде. Поэтому нет ничего удивительного в том, что такая «третья власть» никакого, даже малейшего сопротивления извращению избирательных норм, фальсификации выборов в России оказать не может.

3.2. Политические партии

Суды и прокуратура не могут противостоять фальсификации выборов, поскольку это органы, подчиняющиеся все той же государственной власти, которая, несмотря на фиктивное разделение властей, якобы содержащееся в Конституции, фактически является единым диктаторским целым и диктует своим же государственным органам, в частности судам и прокуратуре, как им действовать.

А что же политические партии? Они ведь не являются государственными органами. Они от государства независимы, зарплату от него в общем-то не получают, не стоят на его содержании. Почему же они не заинтересованы в том, чтобы открыто говорить о фальсификации выборов для того чтобы сделать эти выборы честными? Действительно, если голоса кому-то приписываются, то у кого-то же они уворовываются на тех же самых выборах. И почему же обворованным не кричать о том, что у них украли голоса, почему не обличать эту систему выборов, при которой такая кража стала возможной?

Для начала давайте определимся с тем, что такое политические партии. Вообще-то, по смыслу, политическая партия — это любая общественная организация, которая занимается политической деятельностью. Не какой-нибудь правозащитной, охраной труда, помогающая инвалидам, а занимающаяся именно политической деятельностью в масштабе общества. По смыслу, именно это является политической партией.

Такой смысл им и придавался в начале 90-х годов, когда у нас начали создаваться общественные организации. Любая из них могла заниматься политической деятельностью или не заниматься ею, и, таким образом, выделение политических партий происходило по факту занятия политической деятельностью. Это и есть самая демократическая и самая разумная форма.

Однако, как я уже говорил, последующие действия после государственного переворота сначала ельцинской, а потом путинской администрации привели к тому, что количество этих организаций пытались неуклонно сузить до тех пор, пока в 2002 году не был принят так называемый Закон о политических партиях. Он фактически поставил организации, которым разрешено заниматься легальной политической деятельностью, в разряд лицензируемых. Те, кому выдана от лица государства, через Министерство юстиции, лицензия на занятие политической деятельностью — то есть официально присвоено звание «политическая партия», — те имеют право выдвигать своих кандидатов на выборах. А те, у кого такой лицензии нет, этого права не имеют. Понятное дело, что само предоставление этой лицензии и ее дальнейшее обладание какой-либо организацией оговорено целым рядом условий, к которым можно подойти точно так же, как Центризбирком подходит к проверке подписей организаций, участвующих в выборах. Одни он проверяет тщательно и под лупой, придирается ко всякой мелочи и доводит дело до судов, которые решают вопрос в его пользу; к другим — подходит лояльно, ничего не проверяя, и не препятствуя участию в выборах.

Поэтому на сегодняшний день организации, занимаются политической деятельностью, фактически оказались разделены на два неравных отряда. Один отряд — это политические партии, официально признанные властями, которым разрешено заниматься политической деятельностью, выдвигать своих кандидатов в депутаты. Второй — все остальные политические организации, которые даже если и занимаются политикой, властями политическими партиями не признаются и таким образом считаются вроде бы как маргинальными, то есть находящимися на обочине общества и как бы не выражающими его интересы. Хотя совершенно ясно, что общественные организации, которые создаются без поддержки государственной машины и тем не менее существуют, они-то как раз и выражают интересы определенных слоев общества, в отличие от партий государственного типа, таких как Единая Россия.

По этому разделению получается, что фактически право голоса, то есть право на то, чтобы заявлять свои требования и быть услышанным обществом, то есть быть ретранслированным через средства массовой информации, которые находятся под тем же диктатом государства, получают возможность только партии, представленные в Государственной Думе, то есть уже прошедшие через государственный отбор. Те же, кого в Думу не пустили, те из числа политических организаций как бы исключаются и соответственно права голоса через средства массовой информации не имеют. То есть даже если они и возражают против этой системы выборов, то их не видно и не слышно. Таким образом, проблема состоит не в том, что все политические партии и организации молчат об этой всероссийской афере, а молчат, в первую очередь, те, кто представлен в Государственной Думе. Мнения же остальных, даже если они знают об этой системе фальсификации выборов и открыто говорят о ней, вы просто никогда не услышите.

Однако встает вопрос: почему же молчат именно те, кто представлен в Государственной Думе? Ведь именно у них крадут голоса. Значит? им и надо громче всех бить во все колокола. Давайте рассмотрим этот вопрос подробнее.

Во-первых, большей частью голоса крадутся и крались до сегодняшнего дня как раз у тех партий, которые в Государственной Думе не представлены. Например, в выборах 1995 года участвовала целая группа левых организаций различной политической направленности, разные блоки, коммунистические партии помимо КПРФ. Все они так или иначе, были опущены усилиями Центризбиркома за 5-процентную планку голосов. В итоге их избирателей обокрали дважды: один раз, когда часть их голосов перекинули другим партиям, чтобы не дать этим организации ям преодолеть 5%-ный барьер и пройти в Государственную Думу. Второй раз — когда и остальные голоса эти» не прошедших в Думу в итоге были распределены между другими партиями. Даже по официальным данным половина всех голосов на тех выборах была перераспределе-1 на таким образом, то есть досталась не тем партиям, за которые голосовали избиратели.

Во-вторых, надо четко понимать, кто выигрывает от такого мошенничества, и кому есть смысл об этом молчать. Ведь в Думе представлены несколько политических кланов. Во-первых, это правящий политический клан, то есть партия или несколько партий, которые, так или иначе, являются партиями Кремля. Когда-то это был «Выбор России», потом «Наш дом Россия», затем «Отечество — Вся Россия», теперь «Единая Россия». Структуры имели разные названия, но суть всегда была одна: это была политическая партия, поддерживаемая Кремлем. Голоса всегда крались в пользу именно этой партии, а не у нее. Из этого следует, что самые крупные политические силы, представленные таким образом в Думе, как раз меньше всего расположены к тому, чтобы обличать фальсификацию выборов, поскольку она делается в их пользу.

Можно сказать, что ведь есть же оппозиция. Давайте посмотрим и на нее. Возьмем самую крупную, явно оппозиционную силу в лице КПРФ. Вот уж казалось бы, коммунисты — противники режима, те, кого свергли в результате путча 1991 и 1993 годов, отстранили от власти. С какой стати они должны идти на компромисс?

Это как сказать. Во-первых, в той истории выборов 1995 года, о которых я писал выше, и в которых все остальные левые политические партии оказались опущенными за 5%-ный порог выборов, коммунисты в лице КПРФ, а точнее их руководство получило явный политический выигрыш. КПРФ избавилась в Государственной Думе от самых главных своих конкурентов. Тех, кто представляет тот же самый левый фланг, что и они, но гораздо решительнее, отчетливее, с гораздо более честных позиций, чем это делает нынешнее руководство КПРФ, которое бесконечно виляет из одной стороны в другую. Ему такие союзники по Государственной Думе нужны менее всего. Потому что именно они, обладая собственной фракцией в Государственной Думе, сколь бы мала она ни была, каждый раз своими действиями будут обличать беспринципность КПРФ. А руководству КПРФ такие действия нужны менее всего. Ему не нужно конституционное большинство в Государственной Думе. Оно вряд ли будет знать, что с ним делать. Но вот такого рода союзники, которые будут его обличать своими действиями, для него хуже ножа.

В результате усилий Центризбиркома по фальсификации выборов уже в 1995 году часть этой фальсификации была сделана именно в интересах и в пользу КПРФ. И КПРФ, естественно, зная об этой фальсификации, поскольку имеет своих представителей в Центризбиркоме, менее всего расположено к тому, чтобы ее раскрыть.

Но что значит знать о фальсификации и не разоблачить ее? Это значит принять ее целиком. Ты не можешь обличить какую-то ее часть, а другую часть оставить незамеченной, как будто ничего не произошло. Поэтому руководство КПРФ уже в силу того, что Центризбирком в нужных случаях подыгрывает ему, должно молчать. А такое молчание — это уже соучастие.

Второй момент. Даже в тех случаях, когда КПРФ доставалась победа, как, например, на президентских выборах Зюганова против Ельцина в 1996 году, она боялась эту победу признать. Потому что понимала, — в результате выборов клан «демократов» власть ни за что не отдаст. Раз они не отдадут, значит, за это надо бороться. Это столкновение, битва, где есть победители и проигравшие, где вообще можно серьезно пострадать. Если бы эти коммунисты были такими, кто в свое время делал революцию 1917 года, наверное, такой оборот событий их бы не испугал. Но Зюганов со товарищи отнюдь не из того теста. Повторяя слова того же Зюганова, они уже давно исчерпали лимит на революции. Наверное, еще ни одна коммунистическая партия в мире не заявляла, что ее лимит на революцию исчерпан. Додуматься до этого могла только одна КПРФ в лице своего руководства.

Поэтому для них заявить о своей победе и соответственно — о фальсификации выборов, значило бы войти в достаточно жесткий конфликт с существующей властью, к которому они просто были не готовы и которого не хотели. Их устраивает положение прикормленной оппозиции при Кремле, которая выражает свои мнения, что-то там бухтит, не добивается ничего из того, что обещает избирателям, якобы из-за происков врагов, и, таким образом, обеспечивает себе хлебное безбедное существование при существующей системе власти. Вот действительное место КПРФ. И в этой системе ей ломать что-либо, будучи уже запятнанной в фальсификации выборов 1995-1996 годов, а, если уж на то пошло, то и еще ранее в выборах 1993 года,— ломать в этой системе что либо ни сейчас, ни даже потом ей совершенно не с руки.

Тем более, что кремлевская власть в лице своих последовательно сменяющихся администраций, в общем-то, честно отрабатывает свою сторону контракта с КПРФ. Кремль не пускает в Государственную Думу никакую иную левую организацию помимо КПРФ. Таким образом, эта партии может спокойно преподносить себя единственной, самой большой, самой главной левой силой, которая реально противостоит ельцинскому, путинскому или другому режиму, а фактически играет заранее отведенную ей роль тихого стойла для левой оппозиции, из которого та уже никуда не шарахнется. Поэтому естественно, что КПРФ никогда не будет разоблачать аферу российских выборов.

Интересный штрих. КПРФ по числу своих членов была, а может и до сих пор является, одной из самых массовых партий, потому что численность партий типа «Единая Россия» или «Отечество — Вся Россия» и т.п., естественно, фиктивная. В те партии записывают скопом. Так можно набрать и 1 миллион, и 5 миллионов членов. Естественно, толку от них никакого нет, потому что они записываются туда отнюдь не по идейным соображениям, а по конъюнктурным, потому что так легче продвинуться по службе, получить повышение. В общем, организация чисто шкурническая. Естественно, как только шкурный интерес пропадает, такая партия тут же распадается. Поэтому численность проправительственной партии считать за реальную совершенно нет смысла.

В отличие от них численность КПРФ реальная. Это те люди, которые так или иначе связали себя с бывшей КПСС, не продали ее идеалы и считают нужным сохранять ей верность. Так ,что, если не брать продажную верхушку КПРФ, то собственно сами-то ряды партии состоят из убежденных людей, какого бы возраста они ни были. КПРФ поэтому является фактически единственной массовой оппозиционной партией, которая в состоянии организовать проверку выборов в масштабе всей страны; путем сбора копий протоколов участковых избирательных комиссий — первичных сведений о голосовании — свести итоги выборов в одну общую картину по всей стране с тем, чтобы доказать, как именно власть их фальсифицирует.

Так вот о том, чтобы проверить результаты этих; выборов, КПРФ говорит каждый раз, начиная с 1995 года. Руководство партии говорило об этом в 1995 году, потом в 1999 году, в 2003 году. Наверняка скажет об этом еще и в 2007-2008 годах. Объявлялось даже что-то вроде создания параллельного Центризбиркома.

Периодически публиковались сведения о результатах выборов по отдельным округам, отдельным субъектам Федерации. Писали о подтасовке результатов выборов в Татарстане, когда-то такое же дело было в Архангельской или Астраханской области или в Амурском крае. Таким образом, где-то в отдельных местах альтернативный подсчет голосов велся, и несовпадение его результатов с официальными результатами выборов перерастали в скандал местного значения, инициированный КПРФ. Более того, перипетии этих скандалов через коммунистическую прессу (например, «Советскую Россию») доводились до сведения всего населения.

Но никогда, ни на каких выборах КПРФ не представляла своих данных о том, как фальсифицируются их результаты в масштабе всей страны. Она никогда не утверждала, что какие-то выборы прошли честно. Такого сертификата доверия со стороны КПРФ ни одни выборы не получили. Но результаты подведения итогов голосования в масштабах всей страны, то, что КПРФ обещала сделать в каждую выборную кампанию, никогда этой партией не публиковались и не сообщались. Та единственная сила, которая реально имела возможность это проверить, либо в конечном итоге их не проверяла, либо проверяла, но напррчь молчала о результатах. Во всяком случае, о подлинных масштабах фальсификации, которые достигнуты в целом по стране.

Когда КПРФ, единственная партия, способная самостоятельно это сделать, в течение многих лет от этого воздерживается, это означает только одно — контракт с властью. В обмен на то, что ее обеспечат местами в Государственной Думе и уничтожат ее политических противников на думском горизонте силами Центризбиркома, президентской администрации и ее структур, КПРФ не создает трудностей правящему режиму и дает ему возможность спокойно фальсифицировать выборы. Вот к чему сводится этот контракт. И КПРФ его выполняет так же добросовестно, как и президентская администрация.

Посмотрим на другие политические партии в Государственной Думе.

Особое место в ней принадлежит ЛДПР. Периодически она позиционирует себя как оппозиция. Хотя после всего того, что она сделала в политической жизни России, назвать ее оппозицией вряд ли у кого повернется язык.

Самое точное определение этой организации — подставные. Эта организация и ее лидер впервые возникли как подставные кандидаты на первых президентских выборах России, которые якобы из себя изображали оппозицию, но в реальной жизни, как только это требовалось, всегда шли рука об руку с властью. Точно так же ЛДПР ведет себя сейчас.

Я уже упоминал об истории с председателем Центризбиркома, который является очевидным путинским ставленником, и вместе с тем выходцем из рядов ЛДПР. Само собой разумеется, что Чуров никогда не был оппозиционером Путину, иначе он на эту должность никогда бы не был назначен.

Фактически до своего назначения он как бы отсиживался в засаде в партии Жириновского, с тем, чтобы до поры до времени «не светиться». Сейчас уже ясно, что когда из федерального закона, по указанию Кремля, убирали пункт об обязательном высшем юридическом образовании членов Центризбиркома, это делалось именно под Чурова, по профессии физика. Критерий его личной преданности Путину был важнее образования. Однако в рядах «Единой России» никто не готовил замены председателю ЦИК — Вешняков мог не беспокоиться. Ее там и не было — Чуров «сидел в засаде» в рядах ЛДПР. Вообще нынешние кремлевские перемещения надо рассматривать с точки зрения не политологии, а скорее практики агентурной работы ФСБ — она главному «вертикалу» ближе.

Но это же высвечивает и роль самой ЛДПР. Это партия подставных. Поэтому как бы она ни надувала губы и громогласно не говорила о том, что она может что-то сделать в отличие от «Единой России» и т.д., реально это управляемая из Кремля организация. Управляемая через свое руководство, которое, таким образом, направляет членов своей партии — либо осознанно для них, либо неосознанно, что уже не столь важно, — на поддержку кремлевских инициатив. Сколько бы она не бубнила о том, что выборы в том или ином виде фальсифицированы и голоса отобраны у ЛДПР, это лишь свидетельство того, что об этом говорят во всей России. ЛДПР это знает и, как и всегда, пытается заработать на политической конъюнктуре. Собственно, это ее кредо — говорить одно, а делать совершенно другое. Реально же это организация, спонсируемая и руководимая Кремлем, и потому, естественно, обижать кремлевских фальсификаторов она не будет.

Наконец, остается третий элемент — так называемая демократическая оппозиция в лице «Яблока» и СПС, которых, как известно, на выборах в Государственную Думу 2003 года прокатили. В разных ипостасях они входили в предыдущие составы Госдумы, а сейчас оказались выкинутыми из нее силами той же самой избирательной машины, которая раньше работала против других. Казалось, почему бы именно им не заявить громче всех о том, что выборы фальсифицируются?

Думаю, этот вопрос для них крайне непростой. В первую очередь по политическим соображениям. Дело в том, что это организации и люди, которые создавали и эту Конституцию, и эту систему выборов. Я уже рассказывал в самом начале этой книги, как шли споры в Комитете по конституционному законодательству Верховного Совета. Там достаточно откровенно высказывались мнения, в частности нашими оппонентами — так называемыми демократами, — о том, почему они против Съезда народных депутатов, почему его надо ликвидировать как конституционное образование, с какой целью вводить так называемое разделение властей и почему вообще надо написать новую Конституцию. Ельцин и члены его администрации по сути своей всегда были конъюнктурщиками, а не борцами за идею. Их дело — ловить нужный политический ветер, который вынесет их на вершину власти.

А вот идеологами государственного переворота 1993 года были как раз именно эти демократы — «Яблоко», СПС. Правда, тогда, в девичестве, все они были фракциями Демроссии. Потом поменяли еще несколько имен (главным образом для того, чтобы стереть в памяти людей свою предысторию), пока не дошли до нынешнего своего наименования. Но существо вопроса осталось тем же самым. Именно они требовали государственного переворота, именно они разрабатывали эту избирательную систему, именно они закладывали в нее все эти хитрые инструменты типа постоянно действующего Центризбиркома, который маскируется под некий независимый орган, но на самом деле является вариантом президентской администрации. Механизмы фальсификации выборов, саму идею ГАС «Выборы» тоже разрабатывали деятели именно этого политического крыла для того, чтобы получить управляемые выборы.

Но они рассчитывали на управляемые выборы в свою пользу. Именно поэтому они молчали все эти годы, потому что так или иначе эта выборная машина работала на них. И вот сейчас, когда столько лет спустя она обернулась против них, что, собственно, тоже естественно, потому что раз уж они создали механизм, который фальсифицирует выборы, почему он должен всегда работать на них? Он будет работать на того, кто держит его в руках. В данном случае, если их пути разошлись с кремлевским начальством, то естественно, этот механизм направили и против них самих.

Вот характерное свидетельство, которое ввиду его наглядности привожу полностью, без сокращений и изъятий: «Независимые российские эксперты в области избирательного законодательства считают, что несовершенство правовых норм дает власти возможность для свободного их толкования и, следовательно, расширяет пространство для административного произвола в ходе выборов.

Об этом радио «Свобода» рассказал московский эксперт Леонид Кириченко:

— Наш закон очень долго совершенствовался. Никто никогда не говорит о том, что в законе есть прямая норма, что под предлогом обнаруженной ошибки комиссия имеет право, законное право — подчеркиваю, переписать протокол об итогах голосования заново с новыми результатами. Этот протокол будет являться подлинным и действительным. А те копии, которые получат наблюдатели, они, естественно, являются ошибочными, предварительными. Поэтому в суде, как это было четыре года назад, ничего сделать нельзя. Закон очень предусмотрительный: комиссия сама решает — показывать ли кому-нибудь эту ошибку или просто вежливо отказать всем желающим установить истину. Любые фальсификации являются основанием для отмены результатов выборов, итогов голосования, допустим, на участке, но неизвестно, какое основание достаточно или недостаточно. Поэтому суд сам решает, что, да, действительно, нарушение было, но это недостаточное основание. За фальсификацию член избирательной комиссии не может быть привлечен ни к какой ответственности без согласия либо генерального прокурора, либо прокурора субъекта Федерации. Как вы думаете, зачем это сделано? Чтобы он честнее считал голоса?

— А чем вы это объясняете?

— Некомпетентностью автора избирательного законодательства. Он просто наивный человек. Ему говорили, что это нужно для независимости членов избирательных комиссий. И он соглашался с этим. Эти заготовки попадали в закон. Им уже 10 лет. 13 лет в наш закон не может попасть норма, что государство должно гарантировать честность подсчета голосов, которую мы подписали в декларации о честных и справедливых выборах. Гарантируется только свобода волеизъявления граждан, а вот как считать голоса будут — это дело избирательных комиссий, а вовсе не граждан.

— Я верно вас понимаю, что такая ситуация возникла, еще когда в России были другие политические навыки, существовала некая возможность для общества контролировать выборы. Сейчас политическая ситуация изменилась?

— Законодательство стало хуже. Оно становится все более и более двусмысленным. Вот, например, наш закон запрещает суду опротестовывать результаты выборов, отменять результаты выборов, если они сфальсифицированы. Есть такое интересное понятие, что, оказывается, если, допустим, партия «Яблоко» не прошла, потому что у нее голоса похитили и подбросили тем партиям, которым вообще ничего не светило, норма закона такова, что это не является основанием для отмены итогов выпоров, как не являются основанием действия, направленный на прохождение в Думу тех партий, которые и так не пройдут, даже с приписками. Приписки обратно вернуть нельзя. И Страсбург ничем им не поможет. Такая норма закона».

Андрей Шарый, Радио «Свобода», 1.11.07

После того, что вы только что прочли, остается только задать вопрос: и кто же это те жутко наивные авторы избирательных законов? И кто это 13 лет назад не мог провести в закон норму о гарантиях честных выборов? Да тот же Выбор России — нынешний СПС вместе с Яблоком. Они тогда были не только в Думе, но и в правительстве. И что-то я не припоминаю, чтобы эти нормы предлагались Думе, и ею потом отвергались. Этого не было, потому что тогда фальсификация выборов работала на демократов и ими же закладывалась в закон именно с этой целью.

Конечно, рядовые демократы сейчас сталкиваются с избирательными махинациями, и, коль скоро они направлены против них, трубят об этом. Но это все частные примеры. Руководство демократов, которое знает о фальсификации выборов из первых рук, разоблачать ее именно как всероссийскую аферу не торопится.

Теперь для них раскрыть этот механизм — значит, разоблачить самих себя, все то, что они делали, прикрываясь демократическими фразами и благородными устремлениями, в течение всех этих 15 лет российской истории. Именно поэтому они, попавшись в свой собственный капкан, сегодня молчат, прикусив язык, и тихо надеются на то, что, провернув какую-нибудь очередную финансовую комбинацию, влив деньги в созданный ими коррупционный выборный механизм, опираясь на помощь Запада, которая не прекращалась со времен Демократической Рос»! сии, они сейчас опять смогут заставить эту систему работать на себя.

Заметьте, что вопрос о том, чтобы они сами еще раз завоевали доверие народа своими демократическими взглядами и суждениями, для них самих практически решен: они на это уже и не рассчитывают. Их надежда только на то, что в один прекрасный день афера российских выборов снова заработает на них. И разоблачать ее — значит лишить себя последнего шанса на политическое будущее в России. А без него они и на Западе никому не нужны.

Поэтому из официальных политических партий, получается, обличать действующую систему фальсификации выборов как раз и некому.

3.3. Средства массовой информации

Следующий вполне резонный вопрос: почему об этой тотальной системе фальсификации выборов не пишет подавляющее большинство основных средств массовой информации в России? Об этом ничего не узнаешь из программ телевидения, об этом молчит радио, не пишут крупные газеты, которые хвалятся своими миллионными тиражами. В чем дело? Ведь все-таки свобода прессы — это одна из форм демократического устройства общества. Об этом неоднократно писалось, об этом прилюдно говорится. Поэтому эта свободная и независимая пресса, принадлежащая самым разным направлениям и группам, казалось бы, должна писать о тотальной фальсификации выборов, потому что это угроза демократии в целом и угроза их свободному демократическому существованию в частности.

Я думаю, что для большинства граждан России ответ на этот вопрос ясен или чувствуется. Крупных независимых средств массовой информации с миллионными тиражами или тех, что выходят на телеэкраны, в России не осталось. И даже те, кто не знает, по какой причине это произошло, все равно это чувствуют. Когда включаешь телевизор и на всех каналах, принадлежащим различным, как бы независимым владельцам, видишь один и тот же подбор новостей с комментариями одного и того же толка, становится понятно, что кто-то определяет— каким новостям в эфире быть, а каких вообще не выпускать, и какую оценку этим новостям давать.

Примерно то же самое, хотя и с чуть большим разнообразием, происходит в прессе. Во всяком случае, такие острые сюжеты, как массовая фальсификация выборов, в крупные средства массовой информации не попадают, несмотря на то, что они всячески стараются подчеркнуть свою независимость: независимое телевидение, независимая газета. «Независимый» и «демократический» — это чуть ли не синоним многих наших крупных средств массовой информации. Почему же они не пишут о фальсификации выборов?

Во-первых, потому, что сейчас все крупные СМИ так или иначе принадлежат крупным финансовым группам, начиная с тех, которые прямо контролируются государством, типа Газпрома, и кончая внешне независимыми) но которые тоже находятся под политическим контролем государства. Не секрет, что волна приватизации, которая прошла в 1995-1997 годах, породила так называемых олигархов за счет того, что государственная, то есть общенародная собственность перешла им в руки через некие фиктивные, так называемые залоговые аукционы, и по массе других схем фактически задаром. В основном обещали вложить средства в предприятие, а когда оно становилось их собственностью, деньги оттуда забирали, или же расплачивались за акции предприятия, которые поступали в их распоряжение, средствами или дивидендами самого же предприятия, — то есть действовали по чисто жульническим схемам.

Все это означает, что у всех тех крупных капиталистов олигархов, которые появились в 1995-1997 годах и стали эдакими тузами промышленности и финансов в России, честно заработанных средств нет. Все они, так или иначе, украдены у государства. Это похищенная часть общенародной собственности, и никаких сомнений на этот счет ни в национальном, ни в международном плане не существует. Это знают и сами олигархи. Именно поэтому они с таким остервенением кутят в Куршавеле, напиваясь самыми дорогими французскими винами, развлекаясь с проститутками по баснословным ценам, потому что понимают, что им надо прожрать те деньги, которые достались им в руки дуриком и которые поэтому рано или поздно точно так же уйдут. Они не чувствуют в себе добротной солидности нажитого трудами и стараниями западного капитала. Это все ворованное. И, кстати, отношение к ним на Западе соответствующее, ибо там грань между общественным и частным проведена гораздо четче, чем в России.

Поэтому те средства массовой информации, которые опираются на эти финансовые группы, а иначе сейчас крупные СМИ и не функционируют, они, естественно, опираются на этот самый ворованный капитал и обслуживают его. А единственная защита этого капитала — это правящий ныне в России режим. И если какая-нибудь финансовая группа (пример тому — Ходорковский) решит вдруг действовать, не считаясь с правящим кланом, то российскому государству ничего не стоит в два счета доказать, что весь тот капитал, которым эта финансовая группа обладает, — ворованный. И на этом основании забрать его в полном соответствии с законом, как и поступили с Ходорковским.

Обратная сторона медали дела Ходорковского — это то, что точно таким же образом можно посадить в тюрьму любого из представителей олигархического капитала, от Потанина до Абрамовича, потому что все они получали свои средства точно так же. Но поскольку они обслуживают интересы государственной машины и политически подыгрывают ей, им дается какая-то свобода действий, оставляется возможность красть средства из народного достояния, эксплуатировать те предприятия, которые принадлежат всему народу, но были отданы в собственность лично им, и таким образом поддерживать существующую систему.

Поэтому понятно, что средства массовой информации, которые существуют на эти деньги, могут только поддерживать государственную машину России, которая фальсифицирует выборы, и никогда ни звука об их фальсификации не проронят.

Отдельно надо сказать несколько слов о телевидении. Я уже мимоходом упоминал о его роли ранее. Но сейчас остановлюсь на нем поподробнее. В свое время, еще при Съезде народных депутатов, произошел такой очень интересный казус. Когда телевидение освещало работу Съезда и, соответственно, работу противостоящего ему президента, то оно постоянно принимало президентскую сторону, то есть президентские трактовки того, что происходило на Съезде народных депутатов. Короче, занимало необъективную, явно тенденциозную позицию. Это было настолько очевидно, что на VIII Съезде народных депутатов нам удалось провести через Съезд постановление о недопустимости цензуры на государственном телевидении. Смысл этого постановления был в том, чтобы создать группу народных депутатов, которая осуществляла бы наблюдательную деятельность за телевидением и таким образом не допускала бы, чтобы информация на телевидении подавалась тенденциозно и однобоко.

Это вызвало на телевидении, как и в президентской администрации, страшный переполох. Одна из негативных ролей Хасбулатова в то время состояла в том, что он приложил все возможные усилия для того, чтобы это постановление не начало действовать. Оно не публиковалось в течение почти двух месяцев после его принятия. А когда оно было опубликовано, то оказалось в таком перековерканном виде, что группе демократических депутатов ничего не стоило обратиться затем в Конституционный суд России и доказать, что это выпущенное постановление недействительно, поскольку это не то, за что голосовал Съезд народных депутатов. В результате оно так никогда и не было применено.

Но пока постановление готовилось к выпуску, и телевидение дрожало оттого, что его деятельность, наконец, может быть проконтролирована, в предварительном порядке шла ознакомительная работа с деятельностью телевизионных каналов назначенной тогда комиссией Съезда народных депутатов. И самым удивительным в работе этой комиссии было обнаружение того факта, что цензуры в прямом смысле слова на телевидении действительно нет. То есть никто не диктует телевизионным продюсерам, какую политическую точку зрения занять, и они занимают ее, таким образом, хотя и тенденциозно, но совершенно самостоятельно!

Однако под эту самостоятельность и за поддержку линии президентской администрации в рамках телевизионного канала им обеспечивается своеобразная свобода рук. Тогда, в 1992-1993 годах, на телевидении сложилась странная ситуация. С одной стороны это была некая государственная система, причем дефицитная: нечем было платить зарплаты, нечем было оплачивать услуги связи, шли постоянные конфликты с Министерством связи, которое грозилось отключить телевизионные передатчики, потому что не платили за электроэнергию, — короче, состояние финансового банкротства. А с другой стороны, сами телевизионные передачи были полны рекламных вставок. Уже было известно, что это достаточно эффективный вид рекламы, что она продается очень дорого. И потому вставал вопрос: а куда же деваются деньги от этой рекламы, если само телевидение нищее?

Оказалось, что само телевидение, государственные каналы, популярные программы сами не продают рекламное время, а сдают его в аренду за какие-то копейки неким рекламным фирмам. Тогда вокруг 1-го канала — самого доходного — их было штук 5, одной из них, кстати, руководил господин Лисовский, тот самый, который в 1996 году вместе с Евстафьевым выносил коробку с полумиллионом долларов из Белого дома и был на этом застукан. Так вот, эти самые фирмы продавали рекламное время уже за большие деньги, а разница девалась неизвестно куда. В бюджет телевидения она не попадала — туда шли копейки, а остальное было доходом этих рекламных компаний, которые делали миллионы на ровном месте.

Эта система не очень изменилась в последующие годы. Когда в 1996 году произошло убийство известного тележурналиста Листьева, оно произошло как раз потому, что он, став директором 1-го канала, решил положить конец левым доходам от рекламы. Он объявил, что отныне всю рекламу будет продавать единственная компания, которая будет учреждена при 1-м канале, и установил, что на 3 месяца телевизионный эфир будет свободен от какой бы то ни было рекламы вообще. За это время планировалось старые фирмы прикрыть, а новую государственную компанию, которая должны была работать на 1-м канале, создать.

Этих трех месяцев хватило для того, чтобы Листьева при каких-то загадочных и до сих пор невыясненных обстоятельствах убили. Если, однако, принять, что заказное убийство совершается в чьих-то интересах, то не надо далеко ходить, чтобы понять, что те, кто получал и делил эти доходы от рекламы, оказались первыми заинтересованными лицами. Ясно, что эти лица, поскольку они до сих пор находятся в тех или иных отношениях с существующей системой управления и телевидением, являются теми фигурами, которых расследование этого убийства затронуть не может. Поэтому убийство Листьева до сих пор находится в нераскрытом состоянии.

Как видите, уже тогда разборки за телеэкраном носили весьма серьезный характер. Их жертвой стал даже Листьев, известный журналист и, кстати, демократ. Так что можно предположить, что ответственность каждого, кто поставил бы под угрозу благополучие телевизионных боссов из-за неправильной политической ориентации, была бы весьма серьезной.

С той поры цепь взаимоотношений, установившаяся на телевидении, оказалась подкрепленной помимо финансовых, еще и чисто административными подпорками. Телеканалы перешли в ведение финансовых монополий типа Газпрома, которые напрямую зависят от государства, так что к меркантильным интересам прибавилась еще и властная вертикаль. В результате получается, что ни одного телевизионного канала, который был бы способен осветить проблему фальсификации выборов, в России нет.

Итак, средства массовой информации, как и экономика России, оказались поделенными между крупными олигархическими группами. Они же, если не подчинены напрямую государству, то ввиду воровского происхождения своего капитала всецело зависят от государственной машины, во власти которой разоблачить их или не разоблачить, и, соответственно, посадить или не посадить в тюрьму. Таким образом, реально средства массовой информации оказались под контролем той же самой государственной машины, которая фальсифицирует выборы. Соответственно, разоблачать избирательную аферу крупные российские СМИ совершенно неспособны.

3.4. Международные наблюдатели

На суды и прокуратуру в России рассчитывать не приходится, на политические партии тоже, реально независимых крупных СМИ в России не осталось...

Но ведь есть еще международные наблюдатели, которые тоже непосредственно задействованы в избирательном процессе. Более того, на всех российских выборах, начиная с 1993 года, западные наблюдатели присутствовали, и каждый раз своим участием и своими отчетами удостоверяли, что выборы прошли в соответствии со всеми международными нормами и, таким образом, признаются западным сообществом как демократические выборы. Спрашивается, как же они могли это удостоверить, если в действительности выборы фальсифицируются? Или же наоборот, их участие свидетельствует о том, что выборы проходили честно, а все слухи об их фальсификации — чистый домысел?

Во-первых, надо отметить, что опыт западной демократии — это не какое-то надуманное явление, ложный стандарт, которым нам забивают голову, а на самом деле ничего для нас поучительного в нем нет, и все это ерунда. Я считаю, что опыт есть, причем весьма серьезный. Действительно в западных странах, в частности в странах Западной Европы, накоплено много полезного по части избирательного законодательства и вообще выборности органов власти. Сюда же относится борьба со всякого рода коррупцией этих органов, чтобы сделать исполнительные органы власти действительно исполнительными по отношению к законам, которые принимает законодательная власть, а судебная власть гораздо более независима, чем та, которую мы знаем в России. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно просто посмотреть на современное положение вещей, при котором, например, ни один судебный орган России на сегодняшний день не примет какого-либо решения против государственной власти России в пользу некоего частного лица, даже если это частное лицо будет тысячу раз право. А в практике западных стран это рядовое явление.

Возьмите еще один, еще более частый случай, с которым сталкивается каждый гражданин. Известно, что полиция в подавляющем большинстве стран Западной Европы не коррумпирована, во всяком случае, как у нас. Разумеется, она подчиняется распоряжениям государственных властей, но она не подкупается частными лицами на каждом шагу. А российская милиция и юридические карательные органы России, назовем их так, — тотально коррумпированы. Я подчеркиваю, что они коррумпированы не на уровне отдельных представителей, а тотально, как система, снизу доверху.

Взять хотя бы те же штрафы ГАИ. Все знают, что рядовой лейтенант берет на дорогах взятки с водителей, но потом кто-то из этих лейтенантов вырастает в капитаны и становится начальником отделения. Что, после этого, руководя отделением, он уже ничего не берет? Тогда зачем ему больше ответственности за меньшие деньги? Тогда он стоял бы по-прежнему на большой дороге, и на должность начальника его было бы не затянуть. Значит, ему несут какую-то часть от собранных подчиненными взяток, и система их раздачи растет вверх. А когда один из этих капитанов в отделениях вырастает, наконец, в полковника и начинает руководить городским ГАИ, он начинает жить на одну зарплату? Если бы он оказался в таких условиях, то ни один из этих лейтенантов или капитанов не захотел бы становиться полковником. Он сидел бы в самом низу и предпочитал бы руководить отделением, чтобы получать взятки от своих подчиненных. Значит, несут и тому полковнику. А гаишный генерал, который стоит над ними? Он с неба, что ли, свалился? Он тоже вырос из таких же нижестоящих гаишников и тоже, соответственно, получает свою долю. Итак до самого верха.

И на самом верху тоже происходит дележка. Только за путинское правление увеличение штрафов происходило уже несколько раз. Эти решения пробивали генералы ГАИ при помощи своих лоббистов в Кремле, и, соответственно, цепь интересов от увеличивающегося объема взяток, который растет с увеличением штрафов, тянется до самого верха через всех, кто поддержал эту меру. В думских кругах в связи с этим даже родилось такое понятие как «взяткоемкость» законопроекта. Кстати, подписывает его последним Путин.

Думаю, излишне говорить о том, что ситуация с дорожным движением от многократного повышения штрафов в лучшую сторону не изменилась.

Я говорю сейчас о ГАИ, потому что это наиболее ясный и яркий пример, который у всех на глазах. Но то же самое касается и любого другого органа, вообще нашей системы государственного управления. У нас тотальная система коррупции. В западных странах все-таки такой тотальной системы коррупции нет. Я их не идеализирую. Там есть свои проблемы и свои махинации, свой блат и свои коррупционные скандалы. Но, подчеркиваю, такой тотальной, повсеместной и всеобъемлющей коррупционной системы, которая была создана в последнее время в России, в западном мире все-таки нет.

Поэтому их пример государственного устройства, безусловно, поучителен.

Например, Венеция была одной из крупнейших демократических республик на протяжении всего Средневековья. Особенно впечатляющим является то, что она просуществовала более 800 лет! И за эти 800 лет она руководилась только выборными органами, даже дож Венеции был выборным лицом. Его права и обязанности были строго определены и не давали ему действовать самодержавно, подобно другим средневековым князьям. Хотя по уровню он был князем и руководил не только городом на водах, но и достаточно солидной областью, которая к нему примыкала, и тоже считалась территорией Венеции, не говоря уже о том, что в те века это была крупнейшая торговая держава.

Помимо выборного дожа в Венеции была масса других властных органов, которые образовывали своеобразную систему выборной власти в республике. Например, среди этих органов власти были даже карательные органы, что-то вроде нынешнего ФСБ. Так вот этим венецианским ФСБ, руководила коллегия, которая состояла из выборных членов, избираемых на месячный срок. Это делалось для того, чтобы ее члены не успели коррумпироваться и не начали использовать служебные полномочия в личных целях.

Особо венецианские законодатели оттачивали избирательную систему, чтобы сделать в ней невозможными коррупцию и подлоги. Кстати, высшим органом власти в Венеции был не дож, пусть и выборный, а Генеральный Совет, который состоял почти из двух тысяч венецианских аристократов, то есть древнейших венецианских фамилий. Можно сказать, что этот Генеральный Совет являлся своего рода прообразом Съезда народных депутатов, который мы знали уже в современное время. Он также обладал высшей государственной властью. Генеральный Совет Венецианской республики имел право решать абсолютно все вопросы, которые считал нужным рассмотреть и собирался еженедельно. Его заседания носили отнюдь не формальный характер — на них обсуждались и решались самые крупные вопросы венецианской жизни.

Я упоминаю обо всем этом потому, что когда в России в 1993 году готовился государственный переворот, президентская пропаганда изображала Съезд народных депутатов как некий атавизм советской власти. На самом же деле, венецианскому аналогу съезда не меньше лет, чем британскому парламенту. А в Венеции сейчас работает европейский Институт выборов, который опирается в своих анализах и оценках демократичности выборного процесса на богатую историю Венецианской республики.

Поэтому опыт, на основании которого можно было бы судить о том, демократические или недемократические выборы прошли в той или иной стране и управляют ли ей демократические или недемократические институты, у западных стран есть. Это очевидно. И более того, это очень ценный опыт. В этом смысле наблюдатели от западных стран действительно могли бы оказать очень большую помощь и поддержку в оценке того, насколько демократическим является выборный процесс у нас.

Кроме того, когда они приезжают на выборы, они же не только смотрят за урнами для голосования и следят за избирательными участками. Их адреса известны, и к ним могут обращаться все те, кто пострадал в ходе избирательной кампании, чьи права были нарушены. Обоснованность этих жалоб могут оценить специалисты. Спрашивается, почему же эти специалисты молчат? Может, к ним жалобы не попадают? Или они не могут их адекватно оценить?

У меня есть личный опыт в этом деле. В 1993 году насилие над демократией приняло самый откровенный, явственный характер. Парламент был расстрелян; была навязана новая Конституция, которая фактически принята не была; все избирательные действия творились по некоему указу, даже не закону, потому что принимать его было некому; целый ряд партий и движений, обладавших весом в политической жизни России, были просто не допущены к участию в выборах. То есть все эти нарушения демократических выборных норм проходили явно, нагло и очевидно. Тогда ничего особенно и не скрывалось, да и скрыть было нельзя. И вот тогда же, в 1993 году, вместе с представителями ряда политических партий мне довелось присутствовать на встрече с международными наблюдателями от парламентов Европы на этих выборах. Происходила она в небольшом двухэтажном здании напротив Дома советских обществ дружбы с зарубежными странами на тогдашнем проспекте Калинина.

Мы сидели за длинным столом: с одной стороны наблюдатели, с другой — мы, представители партий, которых либо не допустили до выборов или уже в процессе выборов не дали выставить своих кандидатов. Шла оживленная дискуссия насчет того, что за выборы происходят в России, и насколько они могут считаться демократическими. Наши выступления сводились к тому, что вы прочитали в предыдущих главах этой книги.

Так вот эти самые наблюдатели в ответ на наши конкретные аргументы говорили примерно следующее: «Да, действительно, нарушение. Но, в Европе, например, в той же Англии, демократия устанавливалась чуть ли не 200 лет! Бывают такие огрехи. Что ж поделаешь? Подождите, лет через 200 и у вас будет настоящая демократия». Когда же мы им на это отвечали, что если нам надо 200 лет ждать демократических выборов, то, значит, сейчас они точно недемократические? Это надо хотя бы констатировать. В ответ наблюдатели загадочно смотрели то на нас, то в потолок и отвечали, что они, мол, с большим оптимизмом относятся к российской демократии, поэтому считают, что, несмотря на все эти нарушения, выборы у нас все равно демократические.

Именно так они официально и оценили те российские выборы, хотя все нарушения, о которых свидетельствовали мы, шли с этой оценкой вразрез. То есть, как вы можете заключить, обо всех вопиющих нарушениях демократии на этих выборах им было достоверно известно, и они действовали совершенно сознательно. Добавлю к этому, что эта встреча, естественно, никакого отклика в средствах массовой информации ни у нас, ни на Западе не получила. Поэтому все эти размышлизмы представителей западной демократии остались совершенно неизвестными широкой публике.

В 1995 году очередная группа международных наблюдателей приехала на думские выборы. В очередной раз мне довелось сообщить им о тех нарушениях избирательных прав, о которых я писал выше. Как вы помните, речь тогда шла о вычеркивании десятков тысяч подписей в нашу поддержку по специально изобретенному Центризбиркомом «групповому» принципу. С руководителем группы этих международных наблюдателей, некой дамой, жившей в гостинице «Националь», я общался по телефону. Вначале она очень оживленно реагировала на то, какие нарушения в ходе выборов нами выявлены. Причем, поскольку мы вели в то время процессы в Верховном суде, это имело особое значение, так как отражало ситуацию не только с избирательными правами граждан, но и с правосудием в России. Кроме того, по причине судебных разбирательств наши аргументы были подтверждены документами.

Так вот вначале она очень живо на все это реагировала, даже собиралась встретиться с нами — представителями политических партий, которым Центризбирком препятствовал участвовать в выборах. Потом начала справляться о нашей политической ориентации, к какому направлению мы относимся — демократическому или патриотическому. И узнав, что к лагерю демократов-западников мы не относимся, она до встречи с нами как-то так и не добралась. На посылку нами документов, подтверждающих нашу позицию, она также не отреагировала.

Само собой разумеется, что все это никак не повлияло на признание западными наблюдателями и этих выборов свободными и демократическими.

С тех пор эта история повторялась каждые российские выборы, вплоть до перевыборов Путина в 2004 году. Максимум, на что хватало западных наблюдателей — это пожурить российские власти за неравный доступ кандидатов к средствам массовой информации. Видимо это должно было объяснить в глазах западного общественного мнения феерический, неестественный успех только что созданной партии власти, или кандидата-президента. Все доказательства явной и грубой фальсификации выборов пропускались ими мимо ушей и никак не отражались на очередном признании российских выборов свободными и демократическими.

Все это лишний раз демонстрирует то, в чем мы убедились еще в 1993 году. Демократический опыт у Запада,' безусловно, есть. Ему есть, с чем сравнивать, и, разумеется, его представители могут принять объективное решение о том, демократические в действительности выборы в России или нет.

Другая сторона этой медали в том, что для них важнее не установить некую абстрактную истину, а подыграть своим политическим интересам. Если какая-то политическая партия работает в направлении, выгодном тому или иному западному правительству, и оказывается как- то притесненной в период выборов, естественно, об этом будут трубить во все трубы и заявлять, что это угроза демократии. Если же, наоборот, результаты выборов, которые происходят в стране, устраивают западное сообщество именно с политической точки зрения, то какими бы отвратительными и фальсифицированными они ни были, они все равно будут признаны демократическими.

Проще говоря, если Путин и его администрация осуществляет курс, который в целом в интересах Запада, то любые выборы, которые будут происходить в России сейчас или в последующем, будут признаваться западным сообществом свободными и, несмотря на отдельные недочеты, соответствующими демократическим нормам. А если политический курс, например, Белоруссии с Лукашенко, западную администрацию не устраивает, то какими бы безупречными ни оказались там выборы, они все равно будут признаны несоответствующими демократическим нормам и, соответственно, расцениваться как несвободные, незаконные, какие угодно.

Иначе говоря, международные наблюдатели, несмотря на весь тот опыт демократии, который имеется у Запада, действуют не на основе этого опыта, а в интересах той политической системы, которой служат. Соответственно, то, что в их понимании идет на благо этой системы, заслуживает демократической оценки, а то, что не идет — нет. Причем под благом системы подразумеваются не какие-то общедемократические ценности — все это благообразные фразы для широкой публики — а совершенно конкретные и осязаемые преимущества, которые получают правящие круги западных стран. Происходит своеобразная торговля индульгенциями по средневековому образцу: мы вам — сертификат о демократии, вы нам — преференции, которые легко конвертируются в деньги. Впрочем, об этом еще пойдет речь ниже.

Поэтому сегодня международные наблюдатели на выборах — это чисто политическая игра, которая, к сожалению, ничего общего с демократическими ценностями не имеет. И поэтому оценку западных наблюдателей по тем или иным выборам можно спрогнозировать заранее с практически 100-процентной уверенностью, исходя из того, какой политический курс проводит руководство страны, в которую эти международные наблюдатели посылаются. Если этот политический курс соответствует интересам Запада, можно быть 100-процентно уверенностью, что по оценке международных наблюдателей выборы будут соответствующими всем демократическим нормам, если не соответствует, то нет. Во всяком случае, я не припоминаю случая, чтобы правительство страны шло западным курсом, а выборы в нем были оценены как недемократические. Даже в Ираке и Афганистане.

Отсюда вывод: на роль международных наблюдателей в разоблачении аферы российских выборов рассчитывать тоже не приходится.

Подводя итог, хочу сказать, что я назвал эту ситуацию «молчанием ягнят» отнюдь не для того, чтобы обыграть название известного фильма. Думаю, что каждый из рассмотренных выше фигурантов представляет себе, что он теряет, когда власть переходит от права к бесправию. И тем не менее они, как ягнята, молчат и обреченно смотрят волку в пасть, надеясь продлить момент, пока им еще позволено жевать свой клочок сена.