Афганец

Глава 4

Решение, принятое в гемпширском саду, отозвалось градом других решений, которые принимали ответственные люди по обе стороны океана. Начать с того, что санкцию на проведение операции «Лом» пришлось получать у высшего политического руководства двух заинтересованных стран.

Легко сказать, да трудно сделать. Одной из причин того, что дело не сразу сдвинулось с места, стало условие Майка Мартина, потребовавшего, чтобы об операции знали не более дюжины человек. Требование разумное и понятное.

Если пятьдесят человек знают что-то интересное, один обязательно проболтается. Не намеренно, не по злому умыслу и даже не из-за несдержанности — просто таков неизбежный закон природы.

Тот, кому доводилось работать под прикрытием, знает, как действует на нервы понимание того, что успех дела и сама твоя жизнь зависят от профессионализма товарища. Постоянное напряжение от ожидания непредвиденной ошибки коллег чревато стрессами. Но самый страшный кошмар — знать, что твой провал и неизбежная медленная смерть стали следствием обычной болтливости какого-то идиота, распустившего язык перед подружкой в баре. Хуже этого страха нет ничего. Вот почему требование Мартина было принято без обсуждений.

Джон Негропонте согласился с тем, что в Вашингтоне единственным доверенным лицом будет он сам, и дал «добро» на проведение операции. Стив Хилл добился такого же результата, пообедав с членом британского кабинета министров. Так посвящённых стало четверо.

Понятно, что ни Марек Гуминни, ни Стив Хилл не могли полностью сосредоточиться на одной операции, посвятив ей двадцать четыре часа в сутки. Каждому требовался заместитель для выполнения всей рутинной работы. Марек сделал выбор в пользу перспективного арабиста из контртеррористического отдела ЦРУ, и Майкл Макдональд бросил все, объяснил семье, что его ждёт командировка в Соединённое Королевство, и улетел на восток.

Стив Хилл отобрал для операции «Лом» своего заместителя по ближневосточному направлению — Гордона Филлипса. Прежде чем расстаться, Гуминни и Хилл договорились, что каждый аспект проекта будет иметь правдоподобное прикрытие, дабы никто, кроме десятка избранных, не знал о предстоящем внедрении в «Аль-Каиду» западного агента. Сотрудникам как Лэнгли, так и Воксхолл-Кросс было объявлено, что Макдональд и, соответственно, Филлипс убывают в служебную командировку с перспективой дальнейшего карьерного продвижения, которая продлится примерно шесть месяцев.

Познакомил их Стив Хилл. Он же сообщил, что отныне им придётся работать вместе, и ввёл в курс дела. После первых же его слов оба надолго замолчали. Встреча проходила не в здании штаб-квартиры ведомства возле Темзы, а на конспиративной квартире, одной из нескольких, снимаемых Фирмой в сельской местности.

Когда Макдональд и Филлипс, устроившись на новом месте, явились в гостиную, Хилл бросил на стол толстую папку.

— К работе приступаете завтра, — сказал он. — У вас есть двадцать четыре часа, чтобы все это выучить. Тот, о ком здесь говорится, объект внедрения. Вы будете работать сначала с ним, а потом на него. Здесь… — Хилл швырнул на стол папку потоньше, — информация о том, кого он заменит. Понятно, мы знаем мало. Но это всё, что смогли вытрясти из него американцы за сотни часов допроса в Гитмо. Выучите.

Когда он ушёл, Макдональд и Филлипс переглянулись, заказали побольше кофе и принялись за чтение.

Первая любовь пришла к школьнику Майку Мартину, когда ему исполнилось пятнадцать, летом 1977-го, во время посещения авиасалона в Фарнборо. Он был там с младшим братом и отцом и вместе с ними восхищался бомбардировщиками и истребителями, исполнением фигурного пилотажа и зрелищем первых летающих машин. Кульминацией праздника стал для него показательный групповой прыжок группы «Красные дьяволы» из десантного полка: выпавшие из самолёта крошечные точки превратились на его глазах в людей, приземлившихся прямо в центр небольшого круга. В тот миг Майк понял, кем хочет стать и что хочет делать.

Летом 1980-го, за год до окончания школы в Хейлибери, он написал письмо и вскоре получил ответ с предложением прибыть для интервью в региональную учебную часть в Олдершоте. Он приехал туда в назначенный день в сентябре и долго таращился на старенькую «Дакоту», из которой десантировались его далёкие предшественники, имевшие целью захватить мост у Арнхайма. Потом сержант отвёл его и ещё четверых кандидатов в комнату для собеседования.

В школе за Майком закрепилась репутация (командование полка, как у них было заведено, навело справки) среднего ученика, но превосходного спортсмена. Военных это вполне устраивало. Мартина приняли, после чего сразу же начались тренировки — двадцать две недели изнурительной подготовки. Для тех, кто сумел продержаться, они закончились к апрелю 1981 года.

Четыре недели строевых занятий, обращения с оружием, физподготовки, работы в полевых условиях. Потом ещё две недели по той же программе плюс оказание первой помощи, связь и способы защиты от оружия массового поражения (ядерного, бактериологического и химического).

На седьмой неделе осваивали методы ведения допроса. Легче не становилось. Восьмая и девятая недели — выматывающие марш-броски в районе Брекнока в Уэльсе среди зимы, в снег, дождь и стужу — самые выносливые умирали от переохлаждения и истощения. Вот тогда их число изрядно поубавилось.

Десятая неделя — стрелковая подготовка в Кенте, где Мартин, которому только что исполнилось девятнадцать, уже проявил себя настоящим снайпером. Одиннадцатая и двенадцатая недели — бесконечные «тесты», представлявшие собой бег по песчаным холмам с бревном на плече в грязь, ливень и град.

— «Контрольные недели»? — пробормотал Филлипс. — Черт, а как же называлось всё остальное?

Через десять недель оставшиеся в строю парни получили по красному берету, а потом провели ещё три недели к Брекноке, где отрабатывали приёмы рукопашного боя, патрулирования и стрельбы в боевых условиях. Конец января в Уэльсе не самое лучшее время года, а спать приходилось под открытым небом, в мокрой одежде и без огня.

Четыре последующие недели они занимались тем, ради чего Майк и пошёл в армию: парашютной практикой на базе Королевских ВВС в Абингдоне. Там отсеялись ещё несколько человек. А закончилось все «парадом крыльев», когда каждый получил наконец заветную эмблему десантника. В тот вечер старый клуб «101» в Олдершоте пережил ещё одну бурную ночь.

Ещё две недели были посвящены полевым упражнениям, называвшимся программой «последнего укола», и шлифовке строевых приёмов на плацу. Двадцать вторая завершилась парадом выпускников, когда гордые родители с изумлением обнаружили, что их прыщавые отпрыски чудесным образом трансформировались в бравых вояк.

Рядовой Майк Мартин, давно занесённый в списки «офицерского резерва», отправился в апреле 1981-го для прохождения краткосрочного курса в Королевскую военную академию в Сандхерсте, откуда вышел в декабре в звании младшего лейтенанта. Он сильно ошибался, если думал, что впереди его ждёт слава.

Парашютно-десантный полк состоит из трех батальонов, и Мартина определили в третий, находившийся тогда в Олдершоте и пребывавший в так называемом пингвиньем режиме.

Каждые три года из девяти один из батальонов снимают с боевой подготовки и используют в качестве обычной моторизованной пехоты. Разумеется, ни у кого из десантников служба в пингвиньем режиме удовольствия не вызывает.

Майка назначили командиром взвода новобранцев, так что, едва пройдя тяжкий круг испытаний, он снова оказался на нём, только теперь уже в роли наставника. Наверное, младший лейтенант Мартин остался бы в Олдершоте до конца срока, если бы не один заморский джентльмен по имени Леопольдо Галтиери. 1 апреля 1982 года аргентинский диктатор вторгся на Фолклендские острова. Десантникам приказали собраться и приготовиться к отправке.

Через неделю оперативная группировка, подгоняемая неумолимой Железной Леди, Маргарет Тэтчер, уже отплыла в южном направлении, держа курс на далёкие острова, где британцев ждала южная зима с её бушующими морями и ливнями.

Первую остановку лайнер «Канберра» сделал на острове Вознесения, унылом, обдуваемом ветрами клочке суши. Пауза растянулась на время дипломатических переговоров, цель которых состояла для одной стороны в том, чтобы убедить Галтиери вывести с Фолклендов свои войска, а для другой — заставить Маргарет Тэтчер отступить. Оба лидера прекрасно сознавали, что уступить и сохранить место невозможно. «Канберра» продолжила путь под прикрытием одного-единственного авианосца «Арк ройял».

Когда стало ясно, что высадка неизбежна, Мартина и его людей перебросили вертолётом с лайнера на десантное судно. О комфорте пришлось забыть. В ту же ночь, когда вертолёты «Си-кинг» переправляли десантников с палубы на палубу, ещё один вертолёт рухнул в море и затонул, унеся с собой девятнадцать солдат парашютно-десантного полка особого назначения, что стало крупнейшей потерей в истории САС.

Вместе с тридцатью своими бойцами и остальными взводами третьего батальона Мартин высадился в местечке Сан-Карлос, в нескольких милях от Порт-Стенли, главного города острова. По этой же причине никакого сопротивления британцы не встретили. Не теряя времени, десантники и морская пехота выступили маршем к столице.

Всё необходимое несли с собой в рюкзаках, вес которых не уступал весу взрослого человека. При появлении аргентинских «Скайхоков» солдаты падали в грязь, но в целом противник охотился не столько за людьми, сколько за стоявшими у берега судами. Потопи их, и о пехоте можно уже не беспокоиться.

Другими, более реальными врагами были холод и непрекращающийся дождь. Голый, без единого деревца пейзаж закончился лишь у горы Лонгдон.

Добравшись до холмов, десантники устроились на одиноко стоящей ферме Эстансия-Хаус и стали готовиться к тому, для чего родина и отправила их за семь тысяч миль от дома.

Предполагалось, что ночная атака будет внезапной и застигнет противника врасплох. Так всё и было, пока капрал Милн не наступил на мину. На этом тишина закончилась. Аргентинцы открыли пулемётный огонь, а повисшие над холмами и долиной осветительные ракеты превратили ночь в день. Десантникам оставалось, только два варианта: отступить и укрыться или идти вперёд и взять Лонгдон. Они взяли Лонгдон, потеряв двадцать три человека убитыми и более сорока ранеными.

Именно тогда, когда пули рвали воздух у него над головой и товарищи падали справа и слева, Майк Мартин впервые ощутил на языке тот странный металлический привкус, который и есть вкус страха.

Он остался цел и невредим; потери же взвода составили шесть человек убитыми и девять ранеными.

Державшие горный перевал аргентинские солдаты были обычными ребятами, призванными в армию из солнечных пампасов, — сыновья богатых родителей имели возможность уклониться от службы, — и им не терпелось вернуться домой. Выбравшись из бункеров и окопов, они спешно отступили под укрытие Порт-Стенли.

На рассвете Майк Мартин поднялся на вершину хребта. На востоке, там, где всходило солнце, лежал город, и, глядя на него, лейтенант заново открыл в своём сердце бога предков, которым пренебрегал многие годы. Вознеся небу благодарность, он дал себе клятву никогда больше его не забывать.

В то время, когда десятилетний Майк Мартин играл в отцовском саду в Багдаде, доставляя радость гостям-иракцам, в тысяче миль от столицы родился другой мальчик.

К западу от дороги из пакистанского Пешавара в афганский Джелалабад лежит горный хребет Спингар, Белые горы, над которым возвышается Тора Бора.

Горы эти, видимые издалека, представляют собой естественный барьер между двумя странами, сумрачный и холодный, покрываемый зимой непроходимыми снегами.

Спингар находится на территории Афганистана; с пакистанской стороны к нему примыкает хребет Сафед. Сбегающие вниз, к окружающим Джелалабад плодородным равнинам, речки и ручьи образуют многочисленные долины, где на крошечных участках цветут сады, а на лугах пасутся стада коз и овец.

Жизнь здесь сурова, системы жизнеобеспечения развиты слабо, а население невелико и разбросано по небольшим, редко рассеянным деревням. Тех, кто живёт там, британцы хорошо знали, боялись и называли патанами. Теперь их зовут пуштунами. Во времена британской империи они сражались с чужаками, совершая молниеносные вылазки и поражая врага из старинных длинноствольных мушкетов, называвшихся в тех краях джезайлами. В точности стрельбы эти горцы могли бы соперничать с нынешними снайперами.

Редьярд Киплинг, поэт британского владычества, так описал противостояние горцев и юных английских офицеров, имевших за спиной отличное образование, но не имевших никакого опыта:

Одна из тамошних деревень называется Малоко-заи. Названа она, как и многие другие, в честь давно почившего воина-основателя. Дворов в ней всего пять, но в каждом из них, за высокими глухими стенами, проживает большая семья, насчитывающая до двадцати человек. В 1972-м старостой деревни был Нури Хан, и именно у его дома и у его костра собирались летними вечерами мужчины, коротая время за горячим крепким чаем, который пьют без молока и сахара.

Как и во всех подобного рода дворах, в окружающих их стенах устраиваются жилые помещения и загоны для скота, а потому все они обращены лицом внутрь. В тот вечер, когда солнце уже опустилось к западу, а горы окутала тьма, вслед за которой пришла прохлада, во дворе разожгли костёр из сухих веток тутовых деревьев.

С женской половины доносились стоны и приглушённые крики, но лишь однажды, когда крик прозвучал особенно громко, мужчины прервали весёлую беседу и повернули головы в ожидании новостей. Жена Нури Хана рожала четвёртого ребёнка, и муж молил Аллаха о даровании второго сына. Сыновья заботятся о стадах, а став мужчинами, защищают дом. У Нури было две девочки и мальчик восьми лет.

Ночь уже вступила в свои права, и только пламя костра выхватывало из кромешной тьмы лица мужчин с крючковатыми носами и густыми чёрными бородами. Вынырнувшая из темноты повитуха подбежала к хозяину и прошептала что-то ему на ухо. На смуглом лице отца мелькнула белозубая улыбка.

— Иншалла, у меня сын! — воскликнул он.

Сидевшие у огня родственники и соседи вскочили, разряжая в ночное небо винтовки. За пальбой последовали объятия, поздравления и благодарности всемилостивому Аллаху, даровавшему своему слуге второго сына.

— Как назовёшь? — спросил сосед-пастух.

— Изматом. В честь моего деда, да покоится в мире душа его, — ответил Нури Хан.

Через несколько дней в деревушку пришёл имам — дать новорождённому имя и совершить обряд обрезания.

Ребёнок рос так же, как и другие. Пошёл, когда пришло время ходить, и побежал, когда пришла пора бегать. Как и другие деревенские мальчишки, он хотел делать то же, что делали ребята постарше, и уже в пять лет ему доверили выгонять стада на пастбища летом и присматривать за ними, пока женщины заготавливали корм на зиму.

Как и любого мальчишку, Измата тянуло к мужчинам, и самым счастливым днём для него стал тот, когда ему разрешили наконец присоединиться к сидящим у костра и слушать рассказы о том, как пуштуны разбили красномундирников-англизов в этих самых горах каких-то сто пятьдесят лет назад.

Его отец был самым богатым в деревне, но богатство его заключалось не в деньгах, а в коровах, овцах и козах. Они давали мясо, молоко и шкуры. Земля обеспечивала зерном для похлёбки и хлеба. В садах росли фрукты и орехи.

Необходимости покидать деревни не было, так что первые восемь лет Измат Хан её и не покидал. Давным-давно в деревне построили маленькую мечеть, в которой пять семей собирались каждую пятницу на общую молитву. Отец Измата ревностно верил в Аллаха, но не был ни фундаменталистом, ни тем более фанатиком.

Между тем Афганистан стал называться Демократической Республикой — ДРА, но, как часто бывает, название лишь вводило в заблуждение. Правительство состояло из коммунистов и пользовалось широкой поддержкой СССР. Ситуация сложилась довольно странная, потому что большинство населения традиционно считало себя правоверными мусульманами, для которых атеизм есть безбожие и, следовательно, приемлем быть не может.

Но, согласно той же традиции, афганские города всегда отличались толерантностью и умеренностью — фанатизм их жителям привили позже. Женщины получали образование, почти никто из них не прятал лицо, танцы и пение не только разрешались, но и были широко распространены, а секретная полиция занималась преследованием политических противников, а не тех, кто отступал от строгих религиозных норм.

Одной из двух нитей, связывавших деревушку Малоко-заи с внешним миром, были кочевники-кучи, время от времени проходившие через деревню с гружёнными контрабандой ослами. Направляясь в пакистанский город Парачинар, кочевники держались подальше от большого торгового пути через Хайберский перевал с его патрулями и пограничными постами и предпочитали горные тропинки.

Они приносили в деревню новости о жизни на равнинах, о правительстве в далёком Кабуле и мире, лежащем за горами и долинами. Второй нитью было радио — драгоценнейшая реликвия, которая трещала и пищала, но иногда всё же произносила понятные слова. Некоммунистическую версию взгляда на мир доносила до горцев вещавшая на пушту служба «Би-би-си».

В общем, детство Измата проходило мирно. А потом появились русские.

Жителей деревни Малоко-заи мало волновало, кто прав, а кто виноват. Они не знали и знать не желали коммунистического президента, прогневившего чем-то своих московских покровителей. Важно было то, что вся Советская армия переправилась через Амударью, прокатилась по перевалу Саланг и заняла Кабул. Речь не шла (пока) о борьбе ислама с атеизмом — речь шла об оскорблении.

Измат Хан получил самое простое образование. Он выучил необходимые для молитвы стихи из Корана, хотя и не понимал языка, на котором они написаны. Их имам жил в другой деревне, а потому молитвы проводил его отец. Чтению и письму, но только на пушту, местных мальчишек тоже обучал Нури Хан. И он же привил сыну правила пухтунвали — кодекса поведения, определявшего жизнь каждого пуштуна. Правила были просты: честь, гостеприимство, кровная месть как ответ на оскорбление. И вот Москва нанесла им оскорбление.

Именно в горных районах Афганистана зародилось движение сопротивления, члены которого называли себя воинами бога — моджахеддинами. Но сначала горцы провели совещание — шуру, чтобы определить, что делать дальше и кто поведёт их против чужаков.

Они понятия не имели о «холодной войне», но им сказали, что теперь у них есть могущественные друзья — враги СССР. Они восприняли это как само собой разумеющееся. Враг твоего врага… Первым из друзей считался соседний Пакистан, возглавляемый диктатором-фундаменталистом генералом Зия-уль-Хаком. Вопреки всем религиозным различиям, он вступил в союз с христианской державой, называвшейся Америкой, и её друзьями, англизами, некогда врагами Афганистана.

Майк Мартин отведал вкус боя и понял, что ему это нравится. Он съездил в Северную Ирландию, где участвовал в операциях против ИРА, но условия тамошней службы обманули его ожидания, и хотя риск получить пулю в спину присутствовал всегда, однообразие патрульной работы утомляло. Мартин поднял голову, осмотрелся и весной 1986 года подал заявление в САС.

В САС приходит немало десантников, и причина этого в том, что подготовка и боевые функции обоих ведомств очень схожи. Документы Мартина были направлены в Херефорд, где с интересом отметили его знание арабского. Через неделю он получил приглашение пройти специальный отборочный курс.

Руководство САС утверждает, что привлекает лучших из лучших. Мартин прошёл начальный шестинедельный отборочный курс вместе с другими «новобранцами» из десанта, пехоты, кавалерии, артиллерии, танковых и даже инженерных войск. Примечательно, что из всех ударных частей только морской спецназ набирает рекрутов исключительно из морской пехоты.

Курс этот прост и основан на одном-единственном принципе, о чём и поведал новичкам в первый же день улыбающийся сержант-инструктор:

— Мы не пытаемся вас научить. Мы стараемся вас убить.

Так оно и вышло. Начальный этап выдержали только десять процентов кандидатов. Мартин среди них. Потом последовало продолжение: подготовка в джунглях Белиза и ещё один дополнительный месяц в Англии, посвящённый сопротивлению при допросах. «Сопротивление» означает, что вы стараетесь держать язык за зубами даже при применении допрашивающими самых неприятных методов. Хорошо во всём этом только одно: доброволец имеет право в любой момент заявить о желании вернуться в свою часть, и его желание тут же выполняется.

Службу в САС Майк начал в конце лета 1986-го в звании капитана, сделав очевидный для бывшего десантника выбор в пользу дивизиона «А» — парашютистов.

Если в десанте его знание арабского не пригодилось, то в САС положение изменилось. Дело в том, что парашютно-десантные части особого назначения имеют давние и весьма тесные связи с арабским миром. Созданные в 1941 году в Западной пустыне, они навсегда сохранили симпатию к пескам далёкой Аравии.

В армии о САС в шутку говорили, что это единственное воинское подразделение, приносящее реальную прибыль, — не совсем верно, но близко к истине. Люди из САС — самые лучшие в мире телохранители и инструкторы, спрос на которых всегда высок. Султаны и эмиры Аравии всегда привлекали британских спецназовцев для обучения их личных охранников и щедро оплачивали такого рода услуги. Первое назначение в новом качестве Мартин получил в Саудовскую национальную гвардию. Но долго в Эр-Рияде задержаться не пришлось — летом 1987-го его отозвали на родину.

— Не могу сказать, что мне это нравится, — объявил Мартину его командир. Разговор проходил в кабинете здания на Стерлинг-Лайнс, где находится штаб-квартира САС. — Скажу откровеннее: мне это совсем не нравится. Но вас затребовали говнюки из разведки. Что-то там с арабским.

Отношение боевых офицеров к людям из разведки хорошо известно, так что Мартина удивило не то, что командир назвал СИС говнюками.

— У них что, своих переводчиков не хватает?

— Переводчиков у них полным-полно. Дело в другом. Они хотят, чтобы кто-нибудь отправился в Афганистан, в тыл к русским. Работать придётся с моджахедами.

Генерал Зия-уль-Хак уже дал понять, что ни один военнослужащий любой из западных стран не проникнет в Афганистан с территории Пакистана. Между тем его военная разведка с удовольствием распоряжалась американской помощью, поступавшей в страну для дальнейшей переправки через границу.

В какой-то момент британцы вдруг решили, что поддерживать стоит не пакистанского ставленника Хекматияра, а таджика по имени Шах Масуд, который, вместо того чтобы выступать с речами в Европе или Пакистане, боролся с оккупантами по-настоящему, нанося им реальный урон. Проблема заключалась в том, чтобы доставлять помощь непосредственно ему, и усугублялась тем обстоятельством, что контролируемые Шах Масудом территории находились на севере страны.

Найти надёжных проводников через Хайберский перевал не составило большого труда. Как и во времена британского господства, золото позволяет устранять многие препятствия. Сами афганцы шутят, что верность афганца нельзя купить, но всегда можно позаимствовать.

— Ключевое слово на каждой стадии, — сказали Мартину в штаб-квартире СИС, располагавшейся тогда в Сенчури-Хаус возле «Слона и замка», — отрицание. Вот почему вам придётся — разумеется, чисто формально — уйти из армии. Конечно, когда вы вернётесь — они были настолько милы, что употребили «когда», а не «если», — вас сразу же восстановят в прежнем звании.

Майк Мартин прекрасно знал, что в структуре уже существует ультрасекретное Крыло революционной войны, задача которого состоит в том, чтобы создавать как можно больше неприятностей коммунистическим режимам по всему миру. Он упомянул об этом.

— Наша организация ещё более секретная, — сообщил чиновник. — Мы называем её подразделением «Единорог», потому что она не существует. Численность её никогда не превышает двенадцати человек, а в данный момент и того меньше — всего четверо. Нам нужно, чтобы кто-нибудь проскользнул в Афганистан через Хайберский перевал, нанял надёжного местного проводника и добрался до Паншерской долины, где ведёт военные действия Шах Масуд.

— И доставить ему подарки? — спросил Мартин.

Гладковыбритый чиновник беспомощно развёл руками.

— Боюсь, только знаки внимания. Вопрос в том, что способен пронести один человек. Но потом мы сможем перебросить туда кое-что посущественнее, если Шах Масуд пришлёт к южной границе своих проводников. Понимаете, многое зависит от первого контакта.

— И что же за подарок я ему понесу?

— Нюхательный табак. Ему нравится наш нюхательный табак. И, кроме того, два ПЗРК «Блоупайп». Его очень беспокоят авианалеты. Вам нужно будет научить людей Шаха пользоваться ими. По моим расчётам, все займёт примерно шесть месяцев. Ну как, вы не против?

С начала советского вторжения не прошло и полгода, как стало ясно, что афганцы по-прежнему не в состоянии сделать то, что у них никогда не получалось: они не могут объединиться. После нескольких недель ожесточённых споров в Пешаваре и Исламабаде, в ходе которых пакистанская армия настаивала на том, что американские деньги и оружие будут поставляться только их доверенным лицам, численность соперничающих групп сопротивления уменьшилась до семи. У каждой был свой политический руководитель и свой командующий. Так сформировалась Пешаварская Семёрка.

Шестеро были пуштунами. Исключение составляли профессор Буркануддин Раббани и его харизматический командир Ахмад Шах Масуд — оба таджики с севера. Из шести пуштунов трое получили кличку «командиры Гуччи» — они редко посещали оккупированный Афганистан, предпочитая носить западные одежды и жить в безопасности за границей.

Из троих оставшихся двое, Сайяф и Хекматияр, были фанатичными сторонниками ультраисламской группировки «Братья-мусульмане», причём последний отличался такой жестокостью и мстительностью, что казнил больше афганцев, чем убил русских.

Провинция Нангархар, где родился Измат Хан, находилась под контролем муллы Маулви Юнис Халеса. Учёный и проповедник, человек, доброту которого выдавал озорной блеск в глазах, он был полной противоположностью ненавидевшего его Хекматияра.

Самый старший из семёрки, шестидесятилетний Юнис Халес, на протяжении десяти лет регулярно посещал Афганистан, чтобы лично руководить операциями своих людей. В его отсутствие обязанности командующего выполнял полевой командир Абдул Хак.

В 1980 году война пришла в долины Спингара. Заняв Джелалабад, русские проводили карательные воздушные рейды против горных деревень. Нури Хан присягнул на верность Юнису Халесу и получил право сформировать собственный отряд — лашкар.

В пещерах Белых гор хватало места, чтобы укрыть весь деревенский скот. Там же прятались на время воздушных налётов и местные жители. И всё же Нури Хан решил, что женщин и детей пора переправить через границу, в лагерь беженцев в Пакистане.

Маленькому конвою требовался мужчина, который провёл бы людей через перевал и остался с ними в Пакистане столь долго, сколько потребуют обстоятельства. Нури Хан выбрал на роль проводника и защитника своего шестидесятилетнего немощного отца. Для дальней дороги подготовили ослов и мулов.

С трудом сдерживая слёзы стыда — его отсылали как какого-нибудь ребёнка, — восьмилетний Измат Хан обнял отца и старшего брата, взял за поводья осла, на котором сидела его мать, и повернулся в сторону тянущихся к небу горных пиков. Пройдёт семь лет, прежде чем он вернётся из ссылки. Вернётся, чтобы драться с русскими с холодной жестокостью и трезвым расчётом.

Для придания себе респектабельности в глазах мировой общественности было решено, что каждый из участников Пешаварской Семёрки создаст собственную политическую партию. Партия Юниса Халеса стала называться Хизб-Ислами, и все, кто ему подчинялся, вступили в неё. Вокруг Пешавара появились наспех возведённые палаточные городки, обустройством которых занималась какая-то неизвестная большинству афганцев Организация Объединённых Наций. ООН согласилась с тем, что каждый из афганских лидеров, прикрывающихся теперь маской политической партии, должен иметь собственный, отдельный лагерь беженцев, открытый лишь для членов соответствующей партии.

Была и ещё одна организация, занимавшаяся распределением продовольствия и одеял. Её символом был красный крест. Представителей её Измат Хан никогда раньше не встречал, но горячий суп после трудного перехода через горы выпил с удовольствием. Распределением помощи занимались как ООН, так и администрация генерала Зия-уль-Хака. Облагодетельствованным щедростью Запада обитателям палаточных городков предъявлялось только одно требование: мальчики должны обучаться в религиозных школах — медресе, открытых в каждом лагере. Другого образования подрастающие афганцы не знали. Им не преподавали математику или естественные науки, историю или географию, но зато они до бесконечности повторяли заученные строки Корана. В будущем их ждала только одна наука: наука войны.

Преподававшие в медресе имамы получали деньги от Саудовской Аравии, и многие из них были саудовскими арабами. Афганским детям они несли ту единственную версию Корана, которую знали сами и которая была разрешена в Саудовской Аравии: ваххабизм — самое жестокое и самое нетерпимое течение в исламе. Так под сенью красного креста, распределявшего продовольствие и медикаменты, вырастало новое поколение афганцев, обработанных имамами и превращённых в фанатиков веры.

Нури Хан посещал семью так часто, как это только позволяли обстоятельства: два или три раза в год, оставляя за себя старшего сына. Каждое такое путешествие было нелёгким и рискованным, а годы не добавляли Нури Хану здоровья и сил. В 1987-м Измат Хан с трудом узнал отца — изнурённый, с морщинистым лицом и потухшими глазами, тот выглядел постаревшим на десяток лет. Старший сын его погиб при бомбёжке, когда, спасая жителей деревни от налёта, уводил их в пещеры. Измату уже исполнилось пятнадцать, и сердце его переполнилось гордостью, когда отец велел ему возвратиться на родину, вступить в ряды повстанцев и стать моджахедом.

Женщины, конечно, плакали, дедушка, которому не было суждено пережить ещё одну суровую зиму в лагере, ворчал. Потом Нури Хан, его оставшийся сын и восемь мужчин, приходивших навестить свои семьи, попрощались с остающимися и тронулись на запад, чтобы, перейдя горы, попасть в провинцию Нангархар и снова окунуться в войну.

Вернувшийся в Афганистан подросток был другим, как другим был и пейзаж, представший его глазам. В долинах не осталось ни одной целой хижины. Истребители-бомбардировщики и боевые вертолёты опустошили горные села от Паншера на севере, где сражался Шах Масуд, до Пактии и хребта Шинкай на юге. Обитатели равнин жили под контролем афганской армии и в страхе перед тайной полицией ХАД, обученной и вымуштрованной советским КГБ.

Но горцы и присоединившиеся к ним жители равнин и горожане были неуловимы и, как выяснилось позже, непобедимы. Несмотря на воздушное прикрытие, которого не было в своё время у британцев, русские, совершая марш из Кабула в Джелалабад, повторили судьбу британской колонны, уничтоженной полтора столетия назад на том же маршруте.

Дороги кишели засадами, горы оставались неприступными, так что рассчитывать русским оставалось только на авиацию. Но с сентября 1986-го, когда к моджахедам поступили первые американские «Стингеры», летать приходилось выше, что снижало точность бомбометания. Потери русских неумолимо росли, численность живой силы снижалась из-за ранений и болезней, а боевой дух в войсках падал, как пикирующий на добычу сокол.

Война была жестокая. Пленных брали мало, и те, кто погибал быстро, могли считать себя счастливчиками. Особенно люто горцы ненавидели русских лётчиков. Захваченных живыми оставляли на солнце, сделав небольшой разрез на животе, так что внутренности распухали, вываливались наружу и поджаривались до тех пор, пока облегчение не приносила смерть. Иногда пленных отдавали женщинам, которые ножами сдирали с живых кожу.

Русские отвечали бомбами, ракетами и пулемётами, уничтожая всё, что движется: женщин, детей и домашний скот. В горах разбрасывали миллионы мин, из-за чего в стране выросло поколение калек. Война убила миллион афганцев, сделала инвалидами ещё столько же и превратила в беженцев пять миллионов.

В лагере для беженцев Измат Хан познакомился с самыми разными видами оружия, но его любимым был, конечно, знаменитый «Калашников» — «АК-47». По иронии судьбы, автомат, пользовавшийся уважением повстанцев и террористов всего мира, бил теперь по его создателям. «Калашниковыми» афганцев снабжали американцы, и на то была веская причина: каждый моджахед мог пополнить боезапас, забрав рожок у убитого русского, так что патроны не приходилось доставлять из-за границы.

Вторым по предпочтению оружием был «РПГ» — простой, удобный в обращении, легко перезаряжающийся и высокоэффективный на средней дистанции гранатомёт. Гранатомёты тоже поступали с Запада.

Измат Хан выглядел старше своих пятнадцати лет и даже отчаянно пытался вырастить что-нибудь на голом пока подбородке. Горы быстро вылепили из него воина, придав жёсткости и без того твёрдому характеру. Видевшие пуштунских бойцов сравнивали их с горными козлами, не знающими усталости, выносливыми и ловкими.

Он провёл дома уже год, когда однажды его вызвал к себе отец. С отцом был незнакомец — тёмное от солнца лицо, чёрная борода, серые шерстяные шаровары, высокие горные ботинки и кожаная безрукавка. На земле лежал огромнейший рюкзак и рядом две завёрнутые в овечью шкуру трубы. На голове — пуштунский тюрбан.

— Этот человек — гость и друг, — сказал Нури Хан. — Он пришёл, чтобы помочь нам и драться вместе с нами.

Глава 5

Юный пуштун изумлённо таращился на чужака и, казалось, не слышал, что говорит отец.

— Он афганец? — спросил Измат.

— Нет, он англиз.

Невероятно! Англизы — старинные враги. Более того, перед ним стоял тот, о ком имам в медресе неизменно отзывался с презрением и злобой. Кафир, неверный, насрани, христианин, обречённый на вечные муки в аду. И он, Измат, должен пройти с таким человеком сотни миль, пересечь горы и привести чужака в большую долину на севере? Как же так? Однако ж его отец, хороший человек и добрый мусульманин, назвал пришельца гостем и другом. Разве такое возможно?

Англичанин постучал пальцами по груди:

— Салам алейкум, Измат Хан.

Нури Хан не говорил по-арабски, хотя теперь в горах было немало арабов-добровольцев. Арабы держались сами по себе, сторонились местных, так что для общения с ними и изучения языка поводов не возникало. Но Измат много раз читал и перечитывал Коран, а эта книга написана на арабском. К тому же имам в медресе разговаривал только на своём родном саудовском арабском. В общем, Измат знал язык достаточно хорошо, чтобы понимать и отвечать.

— Алейкум ас-салам, — сказал он. — Как тебя зовут?

— Майк.

— Ма-ик, — повторил Измат. Странное имя.

— Хорошо, давайте выпьем чаю, — предложил отец.

Они жили в большой пещере примерно в десяти милях от того, что осталось от их деревни. В глубине, подальше от входа, чтобы струйка дыма не привлекла русских лётчиков, горел костёр.

— Сегодня переночуем здесь. Утром вы пойдёте на север. Я отправлюсь на юг, к Абдул Хаку. Готовится операция на дороге Джелалабад — Кандагар.

Они поели сушёного козьего мяса, пожевали рисовых лепёшек. Потом легли. Двое направлявшихся на север поднялись ещё до солнца и тронулись в путь. Избранный маршрут проходил от долины к долине, где можно было найти хоть какое-то укрытие. Но долины разделяли горные хребты с крутыми склонами, усеянными камнями и сланцем, но совершенно голыми и открытыми. Путники решили, что горы разумнее пересекать ночью, в свете луны, а дни проводить в долинах.

Несчастье настигло их на второй день. Желая наверстать упущенное накануне, они покинули временную стоянку до рассвета, а первые лучи солнца настигли их на широком открытом каменистом пространстве, преодолеть которое требовалось как можно быстрее, чтобы добраться до следующей гряды холмов. Ждать означало потерять целый день. Измат настоял на том, чтобы совершить переход до темноты. Они преодолели полпути, когда услышали впереди глухое ворчание двигателей боевого вертолёта.

Оба, мужчина и подросток, бросились на землю и замерли. Но опоздали. Из-за склона, похожий на смертоносную железную стрекозу, вынырнул советский «Ми-24Д», более известный как «Лань». Один из пилотов, должно быть, успел заметить движение или отблеск металла на каменистом поле, потому что вертолёт отклонился от курса и повернул к ним. Уши заложило от рёва мощных двигателей, лопасти равномерно, с отчётливым «так-так-так» рубили воздух.

Лёжа лицом вниз, Майк всё же рискнул приподнять голову. Сомнений не оставалось — их обнаружили. Оба русских пилота — второй сидел позади и чуть выше первого — смотрели прямо на него. Вертолёт разворачивался для атаки. Быть застигнутым на открытом пространстве боевым вертолётом — для солдата страшный кошмар. Майк оглянулся. В сотне ярдов позади них лежало с десяток камней, небольших, не больше человеческой головы, но всё же какое-никакое укрытие. Он крикнул мальчишке, чтобы тот следовал за ним, вскочил и помчался к камням, оставив рюкзак, но захватив одну из труб, так заинтриговавших юного проводника. Майк слышал позади шорох бегущих ног, пульсацию крови в ушах и рычание снижающегося вертолёта. Он никогда бы не отважился на такой безрассудный манёвр, если бы не заметил кое-что, вселившее пусть и слабую, но всё же надежду: ракетные подвески были пусты. Хватая ртом разреженный воздух, Майк убеждал себя, что не ошибся.

Он не ошибся.

Пилот Симонов и его напарник Григорьев вылетели на рассвете, чтобы проверить сообщение о якобы скрывающихся в одной из долин моджахедах. Сбросив бомбы с безопасной высоты, они снизились и прошлись над долиной, поливая её ракетами. Выскочившие из расщелины козы указывали на присутствие человеческой жизни. Симонов расстрелял животных из тридцатимиллиметровой пушки, израсходовав почти весь боезапас.

Он уже набрал безопасную высоту и вышел на обратный курс к советской базе возле Джелалабада, когда Григорьев заметил движение на горном склоне справа по борту. Увидев бегущие фигуры, Симонов изготовился для атаки. Люди внизу, по-видимому, рассчитывали спастись за россыпью скалистых обломков. На высоте 2000 футов пилот выпрямил машину и открыл огонь. Сдвоенные стволы автоматической пушки дёрнулись, выпустив короткую очередь, и замерли. Симонов выругался: вот же досада, израсходовать боезапас на коз и упустить такую добычу — двух моджахедов! Он поднял нос «Лани» и заложил широкую дугу, чтобы не наткнуться на вершину.

Мартин и Измат Хан скорчились за камнями. Афганец с любопытством наблюдал, как англиз торопливо разворачивает козью шкуру и достаёт короткую трубу. Что-то ударило его в правое бедро, но боли Измат не чувствовал, только окоченение.

То, что так спешил собрать спецназовец и что предназначалось Шах Масуду в Паншер, было ракетой «Блоупайп», представлявшей собой упрощённый и облегчённый вариант американского «Стингера».

Некоторые ракеты класса «земля — воздух» наводятся на цель наземным радаром. Другие имеют собственный радар, который установлен у них на носу. Третьи испускают собственный инфракрасный луч. Четвёртые ищут цель по тепловому излучению — они улавливают тепло двигателей воздушного средства и устремляются к нему. «Блоупайп» устроен намного проще. Стрелок должен встать и навести ракету на цель с помощью радиосигналов, которые передаются от крохотной рукоятки управления на подвижные стабилизаторы в головной части.

Недостаток модели в том, что стрелок должен стоять лицом к атакующему вертолёту — манёвр, требующий недюжинной выдержки и нередко заканчивающийся смертью смельчака. Мартин вставил двухступенчатую ракету в пусковую трубу, включил двигатель и гироскоп, прищурился, глядя в прицел, и увидел идущую прямо на него «Лань». Он захватил цель в перекрестье визирных линий и выстрелил. Выбросив огненный хвост газов, снаряд вырвался из трубы и устремился в небо. В отсутствие автоматики управлять приходилось самому стрелку. Мартин оценил расстояние примерно в 1400 ярдов.

Симонов открыл огонь из пулемёта. Четыре ствола выплюнули град пуль, каждая размером с палец. В следующий момент советский лётчик увидел крошечную вспышку и понял, что противник нанёс ответный удар. Теперь всё зависело от крепости нервов.

Пули взрезали склон, разбрасывая во все стороны осколки камней. Все длилось не более двух секунд, но и за это время пулемёт, скорострельность которого составляет 2000 в минуту, успел выпустить около семидесяти пуль. В следующий момент Симонов попытался уклониться, и смертоносный шквал ушёл в сторону.

Доказано, что человек в минуту опасности чаще всего инстинктивно поворачивает влево. Вот почему левостороннее движение, принятое лишь в немногих странах, в принципе безопаснее правостороннего. Охваченный паникой водитель выворачивает руль влево и оказывается на лужке или в кустах, а не выскакивает на встречную полосу. Симонов, запаниковав, бросил машину влево.

Ракета уже сбросила первую ступень и вышла на сверхзвуковую скорость. Перед тем как русский пилот повернул влево, Мартин скорректировал траекторию вправо. Чутьё не подвело. В момент поворота «Лань» слегка задрала нос и подставила брюхо, в которое и врезался снаряд. Вес его не превышает пяти фунтов, а броня вертолёта необычайно прочна. Но при скорости тысяча метров в секунду и такой снаряд наносит чувствительный удар. Ракета пробила броню и взорвалась.

Мокрый от пота — хотя на склоне было далеко не жарко, — Мартин увидел, как стальное чудовище вздрогнуло, задымилось и повернуло к лежащей далеко внизу долине.

Рокот двигателей стих, как только вертолёт ударился о дно высохшей речки. Беззвучно расцветший ярко-огненный пион означал, что оба пилота погибли. Из долины повалил чёрный дым. Мартин знал, что дым привлечёт внимание русских в Джелалабаде. До прибытия штурмовиков в их распоряжении оставалось несколько минут.

— Пошли, — проговорил он по-арабски, поворачиваясь к проводнику.

Мальчишка попытался встать и не смог. На бедре у него расплывалось тёмное пятно. Не говоря ни слова, спецназовец положил на землю ствол и побежал за рюкзаком.

Разрезав ножом брючину, Мартин увидел ровное и небольшое, но, похоже, глубокое входное отверстие. Его мог оставить либо осколок снаряда, либо острый камень, либо пуля. В Херефорде их учили оказывать первую помощь при различного рода ранениях, к тому же в его распоряжении была отлично укомплектованная аптечка. Плохо другое — они находились на горном склоне, и русские могли пожаловать с минуты на минуту, так что на сложное хирургическое вмешательство времени не оставалось.

— Мы умрём, англиз? — спросил парнишка.

— Иншалла, не сегодня, Измат Хан. Не сегодня.

Перед Майком стоял непростой выбор: либо забирать рюкзак и всё остальное, но оставить мальчика, либо наоборот. И то, и другое он унести не мог.

— Знаешь эту гору? — спросил Мартин, доставая из рюкзака аптечку.

— Конечно, — ответил афганец.

— Тогда мне придётся вернуться сюда с другим проводником. Ты объяснишь ему, как сюда добраться. Рюкзак и ракеты я закопаю.

Он открыл плоскую стальную коробочку и достал из неё шприц. Мальчишка молча, с опаской наблюдал за ним.

Так тому и быть, подумал Измат. Если неверный задумал помучить меня, пусть попробует. Я не произнесу ни слова.

Англичанин воткнул иглу ему в бедро. Измат стерпел. Через несколько секунд морфий попал в кровеносную систему, и боль в ноге стала затихать. Ободрённый, Измат попытался встать. Чужак, достав из рюкзака маленькую складную лопатку, выкопал между камнями яму, уложил в неё рюкзак, две завёрнутые в овечью шкуру трубы и завалил сверху камнями. Закончив, Мартин огляделся, запоминая место. Главное — попасть к этой rope, а уж клад он найдёт без труда.

Мальчишка заявил, что может идти сам, но Мартин без слов перебросил проводника через плечо и тронулся в путь. Худой — кожа, кости да мышцы — афганец весил не больше, чем рюкзак, который тянул на сотню фунтов. Тем не менее подъем в гору при нехватке кислорода давался нелегко. Скорректировав курс, Мартин двинулся по осыпи в долину. Решение оказалось верным.

Сбитые или потерпевшие крушение советские самолёты и вертолёты всегда привлекали внимание местных жителей, растаскивавших обломки для использования в хозяйстве или на продажу. Дым русские ещё не заметили, а последнее сообщение Симонова было предсмертным криком, никак не помогшим определить координаты. Зато дым привлёк внимание моджахедов из соседней долины. А потом они увидели и человека, несущего на плече раненого.

Измат Хан объяснил, что случилось. Горцы заулыбались и принялись похлопывать англичанина по спине. Он же никак не мог убедить их, что его проводнику требуется срочная и квалифицированная медицинская помощь, а не просто чашка чая в какой-то захудалой горной чайхане. Мальчика нужно транспортировать в настоящий госпиталь. Один из моджахедов вспомнил, что знает человека, у которого есть мул и который живёт всего лишь в часе ходьбы от их укрытия, и отправился за ним. Вернулся он к вечеру. Мартин ввёл Измату вторую порцию морфия.

С новым проводником и Измат Ханом на муле Мартин выступил в ночь. К рассвету они достигли южного склона Спингара. Проводник остановился и вытянул руку.

— Джаджи, — сказал он. — Арабы.

Проводник потребовал вернуть мула. Последние две мили Мартин нёс мальчика на спине. Джаджи представлял собой огромный комплекс примерно из пятисот пещер. Три года так называемые афгано-арабы расширяли их, углубляли, расчищали и оснащали всем необходимым для превращения в главную базу повстанцев. Мартин не знал этого, но внутри комплекса имелись бараки, мечеть, библиотека с религиозными текстами, кухни, складские помещения и прекрасно оборудованный госпиталь.

Подойдя ближе, англичанин наткнулся на внешнее кольцо охраны. Что он здесь делает, было понятно без слов — на плече у него лежал раненый. Охранники обсудили между собой, что делать с гостями, и Мартин узнал арабский Северной Африки. Конец обсуждению положил высокий мужчина, говоривший на саудовском. Мартин понимал все, о чём говорилось, но счёл за лучшее помолчать, объяснив языком жестов, что его друг нуждается в хирургической операции. Саудовец кивнул, сделал знак следовать за ним и повёл в глубь комплекса.

Через час Измат Хана прооперировали. Из бедра извлекли осколок снаряда.

Мартин подождал, пока мальчик проснётся. Следуя местному обычаю, он присел на корточках в углу палаты, и те, кто замечал присутствие постороннего, принимали его за горца-пуштуна, принёсшего в госпиталь друга.

Час спустя в палату вошли двое. Один — высокий, моложавый, бородатый — был в камуфляжной куртке поверх традиционного арабского платья и белом головном платке. Одежду другого — низенького, полного, под тридцать, с носом-кнопкой и круглыми очками — скрывал медицинский халат. Осмотрев двух своих раненых, мужчины подошли к афганцу, и высокий обратился к нему на саудовском арабском:

— А как себя чувствует наш юный афганский воин?

— Иншалла, мне намного лучше, Шейх, — почтительно ответил на арабском Измат.

Высокий удовлетворённо закивал.

— Ты такой юный, а уже говоришь по-арабски.

— Я семь лет ходил в медресе в Пешаваре. А в прошлом году вернулся, чтобы драться с неверными.

— И за что же ты дерёшься, сын мой?

— За Афганистан, — ответил Измат. Что-то похожее на облачко омрачило лицо араба. Поняв, что ошибся и сказал не то, чего от него ожидали, юноша поправился: — А ещё, Шейх, я сражаюсь за Аллаха.

Облачко рассеялось, губы араба тронула улыбка. Наклонившись, он потрепал афганца по плечу.

— Придёт день, когда Афганистан больше не будет нуждаться в тебе, но Аллах всемилостивый будет всегда нуждаться в таких воинах, как ты. Как заживает рана нашего юного друга?

Вопрос он адресовал низенькому врачу.

— Посмотрим, — проговорил тот, поднимая бинты.

Рана была чистая, лиловая по краям, но уже стянутая шестью швами. Заражение Измату не грозило. Низенький довольно кивнул.

— Через неделю будешь ходить, — сказал доктор Айман Аль-Завахири, после чего вышел из палаты вместе с Усамой бен Ладеном.

Никто из них не удостоил и взглядом прикорнувшего в углу, с опущенной на колени головой мужчину.

Мартин поднялся и подошёл к кровати.

— Мне надо идти. Арабы позаботятся о тебе. Постараюсь найти твоего отца и попросить другого проводника. Да пребудет с тобой Аллах, друг мой.

— Будь осторожен, Ма-ик, — ответил юноша. — Эти арабы, они не такие, как мы. Для них ты кафир, неверный. Они такие же, как тот имам в медресе. Ненавидят всех неверных.

— Тогда я буду признателен, если ты никому не скажешь, кто я такой, — сказал англичанин.

Измат Хан закрыл глаза. Он бы скорее умер под пытками, чем выдал нового друга. Так велит кодекс чести горца. Когда афганец открыл глаза, англиза в палате уже не было. Позднее он узнал, что тот добрался-таки до Шах Масуда в Паншере. Больше они не встречались.

Проведя шесть месяцев в тылу советских частей в Афганистане, Майк Мартин вернулся домой через Пакистан — нерассекреченный и с пополненным пушту языковым багажом. Его наградили отпуском, восстановили в армии и — поскольку он всё ещё состоял в САС — снова отправили в Северную Ирландию. Но на этот раз всё было по-другому.

Если ИРА кого-то и боялась, то только САС, а потому убить — а ещё лучше взять живым, чтобы потом замучить пытками и все равно убить, — спецназовца было мечтой каждого бойца этой организации. Майк Мартин оказался в 14-й разведывательной роте, известной как «Расчёт».

Занимались они тем, что вели визуальное наблюдение, отслеживали передвижение и организовывали прослушку разговоров. Смысл работы заключался в том, чтобы, оставаясь незамеченными, вызнавать, где киллеры ИРА нанесут следующий удар. Во исполнение этого иногда приходилось использовать нетрадиционные методы.

Агенты проникали в дома лидеров ИРА, разбирая черепицу на крыше, и нашпиговывали жилище «жучками» — от чердака до подвала. Микрофоны помещали даже в гробы умерших членов ИРА — было известно, что вожаки имеют привычку устраивать совещания, маскируя их под бдения у тела покойного. Камеры дальнего действия снимали шевелящиеся губы, а потом специалисты расшифровывали произносимые слова. Остронаправленные микрофоны записывали разговоры через закрытые окна. Узнав что-то интересное, парни из «Расчёта» передавали информацию парням с крепкими кулаками.

Правила при задержании действовали строгие. Чтобы выстрелить в бойца ИРА, требовалось подождать, пока он выстрелит первым. И не куда-то, а в тебя. Тех, кто бросал оружие, надлежало брать в плен. В общем, прежде чем спустить курок, спецназовец или десантник должен был дважды подумать, все ли инструкции соблюдены. Такова установленная политиками и юристами свежая британская традиция: враги Британии имеют гражданские права, а вот её солдаты — нет.

За восемнадцать месяцев в Ольстере капитан САС Мартин принял участие в нескольких ночных операциях. В каждой из них застигнутые врасплох террористы оказывались настолько глупы, что выхватывали оружие и первыми открывали огонь. И в каждом случае на трупы рано поутру натыкался не кто-нибудь, а королевская полиция Ольстера.

В одной из ночных перестрелок пуля нашла Майка Мартина. Ему повезло — она прошла навылет через мышечные ткани левой руки. Тем не менее ранение сочли достаточно серьёзным, чтобы отослать капитана домой и поместить в госпиталь Хедли-Корт в Лезерхеде. Там-то он и познакомился с медсестрой по имени Люсинда, которая после непродолжительного ухаживания согласилась стать его женой.

Вернувшись в десант весной 1990-го, Мартин получил назначение в министерство обороны на Уайтхолле, в Лондоне. Сняв уютный коттедж в Чобхеме, чтобы Люсинда могла продолжить карьеру, он впервые в жизни стал жителем пригорода, надел тёмный костюм и по утрам добирался на работу электричкой. Неизвестно, сколь долго продержался бы Мартин в отделе специальных военных операций, если бы его не вырвал из рутины другой иноземный диктатор.

22 августа того же года Саддам Хусейн вторгся в соседний Кувейт. И Маргарет Тэтчер снова не согласилась с таким поворотом дел. Её поддержал американский президент Дж. Г. У. Буш. В течение недели все только тем и занимались, что спешно создавали многонациональную коалицию для противодействия агрессору и освобождения богатого нефтью мини-государства.

И хотя ОСВО трудился с полным напряжением сил, возможностей и влияния СИС оказалось достаточно, чтобы отыскать капитана Мартина и «пригласить» на встречу с «друзьями» за ланчем.

Таковая состоялась в одном неприметном клубе на Сент-Джеймс-стрит, где в роли собеседников выступили два важных человека из Фирмы. Присутствовал при разговоре и некий британец иорданского происхождения, служивший аналитиком и специально доставленный по случаю из Челтнема. На работе он занимался тем, что слушал и анализировал радиоперехваты из арабского мира. На этот раз перед ним стояла иная задача.

Аналитик заговорил с Майком по-арабски. Майк ответил. Через несколько минут человек из Челтнема переглянулся с людьми из Сенчури-Хаус и кивнул.

— Никогда не слышал ничего подобного, — заметил он. — С таким лицом и языком он определённо пройдёт.

С этими словами аналитик поднялся из-за стола и вышел, выполнив, таким образом, свою функцию.

— Мы были бы весьма признательны, — сказал старший из собеседников Мартина, — если бы вы отправились в Кувейт и выяснили, что там происходит.

— А как же армия?

— Думаю, мы сможем заручиться их согласием, — пробормотал второй.

Армия, как водится, снова поворчала, но препятствовать не стала. По прошествии нескольких недель Мартин, выдавая себя за бедуина, перегонщика верблюдов, пересёк границу между Саудовской Аравией и Кувейтом, оккупированным Ираком. По пути на север, в столицу страны, город Эль-Кувейт, он миновал несколько иракских патрулей, не обративших ни малейшего внимания на бородатого кочевника, ведущего на рынок двух верблюдов. Бедуины сторонятся политики, и какие бы захватчики ни появлялись в Аравии на протяжении последнего тысячелетия, они лишь наблюдают, но никогда не вмешиваются. Вот почему и оккупанты предпочитают не трогать их.

Проведя в Кувейте несколько недель, Мартин установил контакты с ещё слабым движением сопротивления, оказал профессиональную помощь его участникам, поделившись с ними кое-какими секретами своей профессии, составил план расположения иракских укреплений, отметив их слабые и сильные стороны, и затем снова пересёк границу, но уже в обратном направлении.

Второе его задание во время войны в Заливе было связано с проникновением уже в сам Ирак. Майк опять проскользнул через границу и, не прибегая к излишним уловкам, сел на иракский автобус, направлявшийся в Багдад. На сей раз прикрытием ему служила плетёная корзина с курами.

В городе, который он помнил и знал, Мартин нанялся садовником на богатую виллу, где и жил в лачуге в конце сада. Его задачей были сбор и передача информации, для чего Майк пользовался небольшой складной параболической антенной. Короткие блиц-сообщения оставались не замеченными иракской секретной полицией, но достигали Эр-Рияда.

Мало кто знает, что Фирма имела надёжный источник в самом иракском руководстве. Мартин никогда не встречался с ним лично; он лишь забирал сообщения из заранее определённых «почтовых ящиков» и отсылал их в Саудовскую Аравию, где располагался оперативный штаб международных сил, ключевую роль в котором играли американцы. Саддам капитулировал 28 февраля 1991 года, и Майк ещё раз перешёл границу, причём в темноте его едва не подстрелили солдаты французского Иностранного легиона.

Утром 15 февраля 1989 года генерал Борис Громов, командующий Сороковой армией, прошёл через Амударью по мосту Дружбы, соединявшему Афганистан с советским Узбекистаном. Война закончилась.

Эйфория от победы длилась недолго. Для СССР Афганистан стал тем же, чем для США Вьетнам. Восточноевропейские сателлиты Москвы открыто выступали против её власти, экономика разрушалась. В ноябре пала Берлинская стена. Советская империя развалилась на глазах у всего мира.

В Афганистане русские оставили правительство, которое, как предсказывали большинство аналитиков, должно было пасть в считаные недели под ударами победоносных отрядов сопротивления. Но учёные мужи в очередной раз просчитались. Президент Наджибулла, этот пользовавшийся поддержкой Советов ценитель виски, сумел удержаться у власти намного дольше. Тому было две причины. Первая состояла в том, что афганская армия оказалась более сильной, чем любое из противостоящих ей движений, и, опираясь на мощный аппарат тайной полиции, сохранила под своим контролем города, а следовательно, и значительную часть населения.

Ещё более важным фактором стала разобщённость вожаков антикабульской коалиции. Жадные, вечно ссорящиеся друг с другом, мстительные, преследующие личные интересы полевые командиры не только не сумели объединиться для создания стабильного правительства, но и развязали гражданскую войну.

Измат Хану не было до их распрей никакого дела. Вместе с отцом, хотя и ослабевшим и преждевременно состарившимся, и с помощью соседей он взялся за восстановление деревни Малоко-заи. Они убрали оставшийся после бомбёжек и ракетных обстрелов мусор, расчистили дворы и заново отстроили свой дом, вокруг которого снова зацвели шелковичные и гранатовые деревья.

Когда рана зажила, Измат вернулся на войну, приняв на себя командование отцовским отрядом, и люди пошли за ним, потому что он пролил кровь. С наступлением мира группа Измата успела захватить крупный склад вооружения, которое русские не потрудились забрать с собой.

Ценные трофеи переправили через Спингар в пакистанский городок Парачинар, превратившийся к тому времени в огромный базар, главным товаром на котором было оружие. Там люди Измата обменяли добычу на коз, коров и овец, которых успешно перегнали через границу.

Жизнь и раньше не баловала горцев, а начинать с нуля всегда нелегко, но Измат находил удовлетворение в работе и в осознании того, что их деревня Малоко-заи возвращается к жизни. Мужчина должен иметь корни, и его корни были здесь. В двадцать лет он уже проводил пятничные молитвы в деревенской мечети.

Проходившие через Малоко-заи кочевники-кучи приносили невесёлые, тревожные вести с равнин. Армия ДРА, сохраняющая верность Наджибулле, по-прежнему удерживала города, но в сельских районах хозяйничали полевые командиры, которые нередко вели себя не лучше разбойников. Установив посты на главных дорогах, они взимали с проезжающих плату «за безопасность», а по сути грабили путников, отнимали деньги и товары и нередко жестоко избивали.

Власти Пакистана делали ставку на Хекматияра, и в контролируемых им районах царил настоящий террор. Все бывшие члены Пешаварской Семёрки стали теперь врагами, а страдал от их раздоров, как всегда, народ. Моджахеды, на которых прежде смотрели как на героев, превратились в злобных тиранов. Измат Хан благодарил Аллаха за то, что их деревню обошла печальная участь равнин.

С окончанием войны арабы спустились с гор и вышли из пещер. Большинство из них покинули Афганистан. Тот, кто стал их неофициальным вождём, высокий саудовец, тоже уехал. Оставшиеся примерно пятьсот арабов популярностью среди местных жителей не пользовались и, разбросанные по стране, жили не лучше нищих.

Измату уже исполнилось двадцать, когда однажды, посещая соседнюю долину, он увидел у ручья девушку, стирающую семейное бельё. Из-за шума воды незнакомка не услышала стука копыт, а потому, прежде чем она успела прикрыть лицо краем хиджаба, их глаза встретились. Смущённая и растерянная, девушка убежала, но Измат успел заметить и оценить её красоту.

Он поступил так, как и положено поступать молодому человеку в подобных случаях: посоветовался с матерью. Новость обрадовала её. Женщины скоры в таких делах, и уже через несколько дней предпринятые меры дали результат — девушку отыскали. Оставалось лишь убедить Нури Хана связаться с её отцом и обо всём договориться. Девушку звали Марьяма. Свадьбу сыграли в конце весны 1993-го.

Конечно, её провели на открытом воздухе, в котором уже стоял аромат отцветших ореховых деревьев. Всё прошло по традиции, и невеста приехала из своей деревни на богато украшенной лошади. Играла музыка, гости — естественно, только мужчины — танцевали. Измат, помня, чему учили в медресе, попытался было возражать против песен и танцев, но отец, к которому на время вернулись силы, сказал своё слово. В результате Измат забыл на день о строгих ваххабитских наставлениях и тоже плясал на лужайке, чувствуя на себе взгляд невесты.

В промежутке между первой встречей у реки и свадьбой стороны не только обговорили детали приданого, но и построили для новобрачных дом. В этом доме, после того как пала тьма и разошлись уставшие гости, Измат познал свою жену, и стоявшая неподалёку мать удовлетворённо кивнула, услышав крик, извещавший о том, что её невестка стала женщиной. Через три месяца выяснилось, что следующий февраль принесёт молодым супругам ребёнка.

Между тем в страну вернулись арабы. Высокого саудовца среди них не оказалось; по слухам, он находился где-то далеко, в каком-то Судане. Но он прислал много денег, и на них арабы, заплатив положенное кому надо, построили тренировочные лагеря. В Халид ибн Валид, Аль-Фарук, Садик Халдан, Джихад Ваи и Дарунту хлынули тысячи добровольцев со всего арабского мира. Они приезжали, чтобы учиться воевать.

Но с кем воевать? К какой войне они готовились? Насколько знал Измат Хан, в гражданской войне между племенными сатрапами они не участвовали. Тогда о какой же войне шла речь? Говорили, что все это дело рук высокого саудовца, которого его сторонники назвали Эмиром. Говорили, что он объявил джихад против собственного правительства в Эр-Рияде и против Запада.

Но Измат Хан с Западом не ссорился. Запад помог оружием и деньгами в войне против русских, а единственный кафир, которого Измату довелось повстречать, спас ему жизнь. Это не его священная война, решил он, не его джихад. Что беспокоило Измата, так это ситуация в его стране, стремительно погружавшейся в безумие.

Глава 6

Парашютный полк принял Мартина, не задавая лишних вопросов, потому что так было сказано сверху, но за ним уже закрепилась репутация в некотором смысле чудака. За четыре года два необъяснимых отзыва со службы, каждый длительностью в шесть месяцев… Да, вопросов не задавали, но какому начальству такое понравится? В 1992-м Майка направили в штабное училище в Кимберли, а оттуда вернули в министерство обороны, уже в звании майора.

Мартин вновь попал в Управление военных операций, но теперь в другой отдел, балканский. Там бушевала война, сербы брали верх, и мир с тревогой узнавал о массовых убийствах в ходе так называемых этнических чисток. Чувствуя себя не на месте и оттого злясь, Мартин провёл два года в кабинете за столом и в тёмном костюме.

Офицер, послуживший в САС, может вернуться туда только по приглашению. Майку Мартину такое приглашение сделали в конце 1994 года. Ему позвонили из Херефорда. Это был рождественский подарок, которого он ждал и на который надеялся. Да вот только Люсинду такой сюрприз не обрадовал.

Детей у них не было, а карьеры каждого расходились все дальше и дальше. Люсинде предложили место с повышением, и она сказала, что такой шанс выпадает раз в жизни. Все бы ладно, но принять предложение означало дать согласие на переезд в одно из центральных графств. Брак оказался под угрозой, поскольку Майку было приказано возглавить дивизион Б 22-го полка САС и скрытно передислоцироваться в Боснию. Официально им предстояло стать частью международных сил по поддержанию мира под флагом ООН. Фактически же главной задачей спецназа был розыск и задержание военных преступников. Рассказать Люсинде о деталях командировки Майк не мог — он лишь сообщил, что снова уезжает.

То была последняя соломинка. Она решила, что его переводят на Восток, и предъявила ультиматум: либо ты остаёшься с десантом, САС и своей чёртовой пустыней, либо бросаешь это все, переезжаешь в Бирмингем и сохраняешь семью. Подумав, Майк выбрал пустыню.

После смерти старого лидера партии Юниса Халеса контроль над Хизб-Ислами окончательно перешёл к Хекматияру, известному своей жестокостью и не пользовавшемуся по этой причине той же, что и прежний руководитель, популярностью у горцев.

К февралю 1994-го, когда у Измата родился сын, режим Наджибуллы пал, а сам бывший президент укрылся в миссии ООН в Кабуле. Предполагалось, что его место займёт профессор Раббани, но он был таджиком, и пуштуны согласиться с его кандидатурой не могли. За пределами столицы правили, каждый на своей территории, полевые командиры, но настоящими хозяевами страны были хаос и анархия.

Помимо этого случилось и кое-что ещё. После ухода русских тысячи молодых афганцев вернулись в пакистанские медресе, чтобы завершить прерванное образование. Другие, не успевшие повоевать в силу юного возраста, устремились за границу, чтобы получить любое образование. В Пакистане их ждали имамы, усердно заполнявшие головы молодёжи ваххабитскими постулатами. Теперь, по прошествии нескольких лет, эти люди возвращались на родину с совсем другими, чем в своё время Измат, намерениями.

При жизни Юниса Халеса, сочетавшего ортодоксальные религиозные убеждения с умеренностью в бытовых и культовых вопросах, преподававшееся в медресе учение Корана не было окрашено откровенной нетерпимостью и ненавистью. Но в других лагерях беженцев имамы сосредоточивались главным образом на крайне агрессивных отрывках. Отец Измата, Нури Хан, хотя и считал себя благочестивым мусульманином, не видел ничего плохого в пении, танцах, занятиях спортом и проявлял терпимость к тем, кто придерживался иной веры и других взглядов на жизнь.

Новые «возвращенцы», побывав в руках малограмотных имамов, настоящего образования так и не обрели. Они ничего не знали ни о жизни, ни о женщинах (большинство прожили и умерли девственниками), ни даже о культуре и обычаях собственного племени, воспринятых Изматом от отца. Кроме Корана, им было ведомо только одно: война. Многие из них происходили с юга страны, где всегда исповедовали более жёсткий и строгий, чем в других частях Афганистана, вариант ислама.

Летом 1994 года Измат Хан и его двоюродный брат отправились в Джелалабад. Долго задерживаться там они не намеревались, но и за короткое время успели убедиться в том, как жестоко обошлись сторонники Хекматияра с жителями деревни, отказавшимися платить им установленную дань. Путники увидели замученных и зарезанных мужчин, избитых женщин и сожжённые дома. В Джелалабаде они узнали, что увиденное ими не есть нечто из ряда вон выходящее, что подобное стало уже обыденным явлением.

А затем далеко на юге произошло событие, имевшее огромные последствия для всей страны. В отсутствие сколь-либо стабильного центрального правительства прежняя, официальная армия перешла на содержание местных вождей, служа тому, кто больше заплатит. Неподалёку от Кандагара несколько солдат схватили двух девочек-подростков, отвели в лагерь и там изнасиловали.

Живший в деревне проповедник, заведовавший также и местной школой, отправился в армейский лагерь с тридцатью своими студентами и шестнадцатью ружьями. Несмотря на очевидное превосходство, военные потерпели поражение, а их командира мстители повесили на стволе танкового орудия. Звали проповедника Мухаммед Омар или Мулла Омар. В бою он лишился правого глаза.

Новость разлетелась по всей стране. С призывами о помощи обратились и другие. Отряд Муллы Омара быстро рос и отзывался на все обращения. Его люди не требовали денег, не насиловали женщин, не забирали урожай и не просили вознаграждения. В своих краях они стали героями. К декабрю 1994-го за ним стояли 12 000 человек. Их отличительным знаком стал чёрный тюрбан. Последователи Муллы Омара называли себя студентами. «Студент» на пушту — талиб. Во множественном числе — талибан. Так из деревенских мстителей и защитников сформировалось движение, а после взятия ими Кандагара и альтернативное правительство.

Пакистан давно и безуспешно предпринимал попытки свергнуть властвовавшего в Кабуле таджика и заменить его Хекматияром. По мере того как в МСР проникало все больше ортодоксальных мусульман, власти Исламабада смещали акцент на помощь Талибану. С взятием Кандагара в руках нового движения оказались огромные запасы стрелкового оружия, а также танки, бронетранспортёры, грузовики, орудия, шесть советских истребителей «МиГ-21» и шесть тяжёлых вертолётов. Талибы выступили на север. В 1995-м Измат Хан обнял жену, поцеловал ребёнка и спустился с гор, чтобы вступить в армию Муллы Омара.

Позднее, сидя на полу в камере тюрьмы Гуантанамо, он вспоминал дни, проведённые с женой и сыном, как самые счастливые в жизни. Ему исполнилось двадцать три года.

Слишком поздно увидел Измат тёмную сторону Талибана. В Кандагаре их ждал самый суровый режим из всех, какие когда-либо знал исламский мир.

Все школы для девочек были немедленно закрыты. Женщинам запретили выходить из дому без сопровождающих мужчин. Обязательным стало ношение закрытой одежды. Даже стук сандалий по мостовой сочли чересчур сексуальным и возбуждающим плотские желания.

Запретили пение, танцы, музыку, спорт и излюбленное занятие афганцев — бои воздушных змеев. Молиться полагалось пять раз в день. От мужчин требовалось обязательное ношение бороды. За соблюдением новых запретов строго следили юные фанатики в чёрных тюрбанах, обученные только Стихам Меча, жестокости да войне. Освободители превратились в тиранов, но их наступление продолжалось. Талибы провозгласили цель: уничтожить продажную власть полевых командиров, а так как последних ненавидел весь народ, то люди соглашались смириться со строгостью, если она заменит беззаконие. По крайней мере талибы несли порядок, уничтожая коррупцию, насилие, преступность.

Мулла Омар был солдатом-проповедником, но и только. Начав новую войну с казни насильника, он остался в своей южной крепости, Кандагаре. Его сторонники как будто перенеслись из Средневековья. Отказываясь признавать многое, они не признавали и страх и преклонялись перед одноглазым муллой. Прежде чем Талибан сойдёт со сцены, за него отдадут жизнь восемьдесят тысяч человек. Между тем за всем происходящим внимательно наблюдал из далёкого Судана высокий саудовец, контролировавший двадцать тысяч находившихся в Афганистане арабов.

Измат Хан собрал отряд из добровольцев своей родной провинции Нангархар. Он быстро завоевал уважение, потому что имел опыт, дрался с русскими и был ранен.

Армию Талибана нельзя назвать настоящей армией; в ней не было главнокомандующего, не было генералов, офицеров, званий; она не имела инфраструктуры. Каждый отряд действовал во многом независимо, подчиняясь командиру, выбор которого нередко определялся его личной смелостью в бою, характером и религиозными убеждениями. Подобно мусульманским воинам первых халифатов, они побеждали противника за счёт фанатичной отваги, принёсшей им репутацию непобедимых. Зачастую враг сдавался без единого выстрела, поражённый их пренебрежением к смерти. Когда же талибы наконец столкнулись с настоящими солдатами, с силами харизматического таджика Шах Масуда, они понесли первые ощутимые потери. Медицинского корпуса в их армии не было, и раненых просто оставляли умирать у дороги. И все равно талибы не останавливались.

У ворот Кабула они попытались договориться с Масудом, но тот отказался принять предложенные условия и ушёл в северные горы, где когда-то воевал с русскими. Так началась очередная гражданская война, теперь между Талибаном и Северным альянсом таджика Шах Масуда и узбека Дустума. Шёл 1996 год. Новое кабульское правительство признали только Пакистан (организовавший его) и Саудовская Аравия (оплатившая его расходы).

Что касается Измат Хана, то его жребий был брошен. Былой союзник, Шах Масуд, стал противником.

Гость прилетел на самолёте. Высокий саудовец, с которым Измат разговаривал восемь лет назад в пещерном госпитале в Джаджи, и пухлый низенький доктор, извлёкший из его ноги осколок снаряда, пожаловали к Мулле Омару. Засвидетельствовав проповеднику своё глубочайшее почтение, они подкрепили слова оборудованием и деньгами, чем заслужили пожизненную благодарность и безусловную преданность.

После взятия Кабула война взяла паузу. Едва ли не первым актом новых властителей стала казнь экс-президента Наджибуллы, которого вытащили из здания, где он находился под домашним арестом, предали пыткам, обезобразили и повесили на фонарном столбе. Так был задан тон будущим действиям. Измат Хан никогда не одобрял жестокости ради жестокости. Сражаясь за освобождение родины, он прошёл путь от солдата-добровольца до командира отряда, разросшегося до размеров одной из четырех дивизий армии Талибана. После победы Измат Хан попросил отпустить его домой, в Нангархар, и его назначили губернатором провинции. Находясь в Джелалабаде, он мог чаще навещать родную деревню, семью, жену и ребёнка.

Измат не слышал о таких местах, как Найроби или Дар-эс-Салам. Не слышал он и о человеке по имени Уильям Джефферсон Клинтон. Но он много слышал о некоей группе, называющей себя «Аль-Каида» и обосновавшейся в его стране. Измат знал, что приверженцы её объявили всемирный джихад против всех неверных, в особенности против Запада и в первую очередь против какой-то Америки. Но это был не его джихад.

Измат Хан сражался против Северного альянса ради того, чтобы раз и навсегда объединить свою страну, и альянс, отступая, оказался запертым в двух крошечных анклавах. Одна группа, состоявшая в основном из хазаров, была заперта в горах Дарай-Суф, другая, под командованием самого Масуда, укрылась в неприступном Паншерском ущелье и северо-восточном уголке под названием Бадахшан.

7 августа у американских посольств в двух африканских столицах взорвались бомбы. Об этом Измат ничего не знал. Слушать зарубежное радио запрещалось, и ему в голову не приходило нарушать запрет. 21 августа Америка ударила по Афганистану семьюдесятью крылатыми ракетами. Их выпустили два ракетных крейсера из Красного моря и четыре эсминца и подводная лодка из Аравийского моря.

Ракеты были нацелены на тренировочные лагеря «Аль-Каиды» и пещеры Тора Бора. Они несколько отклонились, и одна из них угодила в глубокую природную пещеру на горе около Малоко-заи. От взрыва гора раскололась, а весь её склон осыпался. Десять миллионов тонн скальной породы обрушились в лежащую внизу долину.

Вернувшись, Измат не узнал места. Долина была полностью засыпана. Исчезли река, сады, загоны для скота, мечеть, конюшни, дома. Исчезли вся его семья и соседи. Его родители, дядья, тётки, сестры, жена и ребёнок — все были погребены под миллионами тонн гранитных обломков. Раскапывать? Где и зачем? В один миг он стал человеком без корней, без родных, без клана.

В свете затухающего августовского солнца Измат Хан опустился на колени, повернулся лицом на запад, в сторону Мекки, склонил голову к земле и вознёс молитву Аллаху. Но теперь и молитва была другая; губы его шептали слова клятвы, слова кровной мести. Он, Измат Хан, объявлял свой личный джихад против тех, кто сделал это. Он, Измат Хан, объявлял войну Америке.

Неделю спустя он ушёл со своего поста и вернулся на фронт. Два года Измат сражался против Северного альянса. Но за то время, пока его не было, блестящий тактик Шах Масуд провёл контратаку, нанеся Талибану огромные потери. За то время, пока его не было, случилась бойня в Мазари-Шарифе, где сначала восставшие хазары убили шестьсот талибов, а потом изгнанные и вернувшиеся талибы зарезали более двух тысяч мирных жителей.

С подписанием дейтонских соглашений война в Боснии официально закончилась. Не закончился кошмар. Главным театром военных действий была мусульманская Босния, хотя воевали все — боснийцы, сербы и хорваты. Со времён Второй мировой войны Европа не знала более кровавого конфликта.

Как всегда, более всего страдало мирное население. Пристыженная и шокированная видом пролитой крови, Европа поспешила учредить международный трибунал в Гааге для суда над военными преступниками. Проблема заключалась лишь в том, что виновные вовсе не спешили выходить с поднятыми руками. Лидер Югославии, президент Милошевич, вместо того чтобы оказывать помощь в их розыске, приступил к подготовке новых этнических чисток, на этот раз на другой мусульманской территории, в автономном крае Косово.

Часть Боснии с исключительно сербским населением провозгласила себя Сербской республикой, и большинство военных преступников укрылись на её территории. Задача формулировалась так: найти их, установить личность, захватить и доставить в Голландию. Этим и занимались спецназовцы САС.

Проведя почти весь 1997 год в лесах и полях бывшей Югославии, Мартин вернулся в Британию уже подполковником парашютно-десантных войск и получил очередное назначение — инструктором в штабное училище Кимберли. В следующем году он стал командиром Первого парашютно-десантного батальона. Союзники по НАТО снова вмешались в ситуацию на Балканах, отреагировав на этот раз достаточно быстро. Благодаря их оперативности удалось не допустить такого развития событий, которое дало бы репортёрам полное право говорить о геноциде.

Разведчики убедили как американское, так и британское правительство, что Милошевич намерен зачистить территорию мятежного Косова и не собирается прислушиваться к увещеваниям. По их расчётам, примерно миллион восемьсот тысяч человек планировалось изгнать в соседнюю Албанию. Союзники предъявили Милошевичу ультиматум. Президент Сербии проигнорировал предупреждение, и колонны из тысяч плачущих, отчаявшихся косовских албанцев двинулись к горным перевалам.

НАТО не стало прибегать к наземной операции, предпочтя нанести удар с воздуха. В течение семидесяти восьми дней военные самолёты бомбили избранные цели. Понимая, что страна превращается в руины, Милошевич в конце концов сдался, и войска Североатлантического альянса вошли в Косово, чтобы попытаться установить порядок в царящем там хаосе. Командовал ими генерал Майк Джексон. Первый ПДБ был с ним.

Наверное, эта командировка стала бы для Майка Мартина последней, если бы не «Вестсайдские парни».

9 сентября 2001 года Афганистан облетела новость, встреченная воинами Талибана восторженными криками «Аллах акбар!». Охваченные безумной радостью, солдаты Измат Хана в полевом лагере у Бамиана палили в воздух. Их злейший враг погиб. Кто-то убил Ахмада Шах Масуда. Харизматический лидер, благодаря которому держался на плаву никудышный Раббани, опытный и талантливый военачальник, заслуживший уважение русских, опаснейший противник, громивший превосходящие силы талибов, сошёл со сцены.

Позднее выяснилось, что убийцами Шах Масуда были два фанатика-марокканца с похищенными бельгийскими паспортами, которые проникли в ставку «Паншерского тигра» под видом репортёров и по поручению Усамы бен Ладена, решившего таким образом оказать услугу другу Мулле Омару. Впрочем, идея принадлежала не высокому саудовцу, а куда более ловкому и хитрому египтянину Айману Аль-Завахири, который понимал, что если «Аль-Каида» устранит врага Омара, одноглазый мулла никогда не выдаст своих гостей — что бы ни случилось потом.

11 сентября в небе над восточным побережьем Америки были захвачены четыре гражданских авиалайнера. Через девяносто минут два из них уничтожили башни-близнецы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, один обрушился на Пентагон, а четвёртый, когда пассажиры ворвались в пилотскую кабину, чтобы помешать террористам, упал в поле.

Личности и цели террористов-самоубийц были установлены в течение девятнадцати дней, после чего новый американский президент предъявил Мулле Омару ультиматум: выдать организаторов и вдохновителей теракта или принять на себя ответственность за возможные последствия. После случившегося с Масудом Омар не мог позволить себе капитулировать. Таков кодекс чести.

Годы гражданской войны и самого отъявленного варварства превратили некогда процветающую британскую колонию в царство хаоса, бандитизма, мерзости, нищеты и изуродованных калек. Имя этой забытой богом западноафриканской дыры — Сьерра-Леоне. В конце концов британцы решили вмешаться, и ООН санкционировала отправку и размещение в этой стране пятнадцатитысячного воинского контингента. Ситуация практически не изменилась — «голубые каски» сидели в казармах столицы — Фритауна, не рискуя выходить за пределы городской черты, так как окружающие джунгли считались слишком опасными. Единственными, кто отваживался вести патрулирование удалённых уголков страны, были британцы.

В конце августа 2001-го патруль из одиннадцати военнослужащих Королевских ирландских рейнджеров свернул с шоссе на просёлочную дорогу и в результате оказался в деревне, служившей базой повстанческой группировки «Вестсайдские парни». На самом деле так называемые повстанцы были бандой обычных психопатов: они беспрестанно накачивались крепчайшим местным пойлом, втирали в десны кокаин или резали руки и посыпали порошком раны, чтобы побыстрее поймать «кайф». Каким издевательствам и мучениям подвергалось население окрестных деревень, невозможно описать, но численность банды достигала четырехсот человек, и вооружены они были до зубов. Рейнджеры слишком поздно поняли, что попали в ловушку — их схватили, разоружили и объявили заложниками.

Отбыв срок в Косове, Майк Мартин отправился со своим батальоном во Фритаун. Разместились они на базе Ватерлоо-Кэмп. После нелёгких переговоров пятерых рейнджеров удалось освободить, заплатив выкуп, но оставшихся шестерых, судя по всему, ждала ужасная участь. В такой ситуации сэр Чарльз Гатри, начальник британского генштаба, отдал приказ идти на штурм и освободить пленников.

В оперативную группу вошли сорок восемь спецназовцев САС, двадцать четыре человека из специального отряда морского десантирования и девяносто десантников. Десять спецназовцев были скрытно доставлены к месту событий за неделю до намеченной операции и, живя в джунглях, наблюдали за деревней и докладывали информацию. Все разговоры бандитов записывались и передавались в штаб. Именно благодаря этому британцы и узнали, что надежд на мирное разрешение конфликта не осталось.

Майк Мартин шёл со второй волной. Первой не повезло — кто-то наступил на мину, и шесть человек были ранены, включая командира, которого пришлось сразу же эвакуировать.

Деревня — точнее, две деревни, Гбери-Бана и Магбени — вытянулась вдоль берега грязной и вонючей речушки Рокель-Крик. Спецназовцы без особых проблем захватили Гбери-Бана, где держали заложников, отправили их в тыл и отбили несколько неорганизованных контратак. Десантники взяли Магбени. В каждой из деревушек было примерно по двести бандитов.

Шестерых захваченных в плен повстанцев связали и повезли во Фритаун. По дороге трое сбежали, скрывшись в джунглях. Убитых никто не считал, как никто впоследствии и не оспаривал цифру в триста человек убитыми.

Общие потери спецназовцев и десантников составили двенадцать раненых; один спецназовец, Брэд Тиннион, умер потом от ран. Майк Мартин, прибывший на место на втором «Чинуке», руководил зачисткой Магбени. Бой шёл по старинке: стрельба в упор и много рукопашных схваток. Мина, от которой пострадали шесть человек, оставила десантников на южном берегу Рокель-Крик без связи, так что кружившие над деревней и прилегающими джунглями вертолёты сбрасывали бомбы наугад.

В конце концов десантники с воинственными криками и проклятиями ринулись в атаку, и «Вестсайдские парни», лихо мучавшие беззащитных крестьян и пленников, обратились в бегство. Патронов не жалели, и, как оказалось, их хватило на всех.

Командировка растянулась на шесть месяцев. Вернувшись в Лондон, Мартин взял небольшой отпуск, но однажды его запоздалый ланч прервал невероятный репортаж: на экране телевизора заправленные под завязку топливом авиалайнеры врезались в башни Всемирного торгового центра. Неделю спустя стало ясно: США придётся вторгнуться в Афганистан, чтобы взять ответственных за теракт. Ясно было и то, что сделают они это независимо от согласия или несогласия кабульского правительства.

Лондон сразу выступил в поддержку союзника и заявил о предоставлении любой необходимой помощи. Американцы попросили самолёты-заправщики. Глава исламабадской резидентуры СИС тоже попросил прислать подкрепление.

Решать этот вопрос должны были на Воксхолл-Кросс, но помощь понадобилась также и военному атташе в Исламабаде. Майка Мартина вытащили из-за письменного стола в штабе парашютно-десантных войск в Олдершоте и посадили на борт самолёта, следовавшего в столицу Пакистана. Его назначили офицером по связи.

Он прибыл в Исламабад через две недели после атаки на Всемирный торговый центр и в тот день, когда союзники нанесли по Афганистану первый ракетный удар.

Глава 7

Когда на Кабул посыпались первые бомбы, Измат Хан все воевал на северном, Бадахшанском фронте. Пока военные изучали карты афганской столицы и диверсионную тактику на юге страны, американские десантники уже проникли в Бадахшан для помощи генералу Фахиму, возглавившему армию Масуда. Они знали: настоящие бои будут здесь, всё остальное только витрина для репортёров. Ключом к решению проблемы должны были стать сухопутные силы Северного альянса и воздушная мощь Америки.

Что касается афганской так называемой авиации, то её уничтожили ещё на земле. Так же поступали с танками и артиллерией. Узбека Дустума, несколько лет отсиживавшегося в безопасности за границей, убедили вернуться и открыть на северо-западе второй фронт. Наступление началось в ноябре. Решающую роль в обеспечении быстрого успеха сыграла технология целемаркирования, впервые применённая во время войны в Заливе в 1991-м.

Специалисты из сил особого назначения вооружались мощными биноклями и отыскивали укрепления противника, орудия, танки, склады боеприпасов и командные бункеры. Каждая цель маркировалась инфракрасной точкой с помощью переносного проектора. Вызванная по радио авиация наносила удар.

В уничтожении противостоящих Северному альянсу частей армии Талибана принимали участие как самолёты, базирующиеся на авианосцах военно-морского флота США в Аравийском море, так и противотанковые самолёты «А-10», взлетавшие с аэродромов Узбекистана, получившего за помощь союзникам солидное вознаграждение. По мере того как бомбы и ракеты методично, отслеживая цель по лазерному лучу, сметали с лица земли объекты врага, торжествующие таджики продвигались вперёд, на зачищенные территории.

Измат Хан отступал вместе со всеми, теряя одну позицию за другой. Потери северной армии Талибана, насчитывавшей до вмешательства американцев тридцать тысяч человек, составляли около тысячи в день. Не было медикаментов, не было врачей, никто не занимался эвакуацией. Раненые лишь шептали молитвы и умирали как мухи. Другие с криком «Аллах акбар!» бросались под пули.

Ресурс добровольцев давно исчерпал себя. Талибы насильно загоняли в свои ряды тысячи новобранцев, но воевать жаждали немногие. Число истинных фанатиков заметно сократилось. Измат Хан не искал смерти, но и не бежал от неё, понимая, что рано или поздно она сама его отыщет. 18 ноября они вышли к городу Кундузу.

По странной прихоти истории Кундуз издавна является крохотным анклавом одного из пуштунских племён — гилзаи, затерявшимся в море таджиков и хазар. Здесь армия Талибана смогла передохнуть. И здесь же её командование согласилось капитулировать.

У афганцев не считается зазорным вести переговоры о сдаче, но только на приемлемых, почётных условиях. Талибы заявили, что готовы сдаться генералу Фахиму, и генерал, недолго думая, согласился.

В самой армии Талибана было две группы, состоявшие не из афганцев. В первую входили около шестисот арабов, преданных сторонников Усамы бен Ладена, который и прислал их сюда. Около трех тысяч арабов уже пали в боях, и американцы вряд ли стали бы проливать горькие слезы, если бы и остальные последовали за ними.

Вторая группа состояла примерно из двух тысяч пакистанцев, и в случае обнаружения их американцами Исламабад оказался бы в весьма и весьма неудобном положении. После 11 сентября президента Пакистана генерала Первеза Мушаррафа поставили перед простым и ясным выбором: либо принять роль твёрдого союзника США и получить исчисляемую миллионами долларов помощь, либо продолжать поддерживать (через МСР) Талибан — и, следовательно, бен Ладена — со всеми вытекающими из этого последствиями. Генерал выбрал США.

Тем не менее в Афганистане по-прежнему находилось немало агентов МСР и сражавшихся на стороне Талибана добровольцев, которые, окажись они в плену, могли рассказать, при чьей поддержке попали на территорию соседнего государства. Во избежание неприятных откровений большинство пакистанцев были эвакуированы на родину за три ночи по специально и тайно организованному воздушному мосту.

Согласно другой тайной договорённости, около четырех тысяч пленных были проданы за различные суммы, в зависимости от интереса к ним покупающей стороны — США или России. Русские в первую очередь хотели получить чеченцев и (в качестве любезности Ташкенту) оппозиционных своему правительству узбеков.

Численность армии Талибана составляла на день капитуляции четырнадцать тысяч, однако быстро сокращалась. В конце концов руководители Северного альянса объявили слетевшимся для освещения события репортёрам, что им сдались лишь восемь тысяч человек.

Пять тысяч пленников решили передать узбекскому командиру, генералу Дустуму, который сообщил, что отправит их на запад, в Шеберган, в глубь контролируемой его армией территории. Людей запихнули в стальные контейнеры без пищи и воды, причём спрессовали так плотно, что те могли только стоять. Где-то по дороге на запад охрана откликнулась на мольбы проделать вентиляционные отверстия и открыла огонь из тяжёлых пулемётов, которые били до тех пор, пока в контейнерах не наступила мёртвая тишина.

Из оставшихся трех с небольшим тысяч выбрали арабов. Здесь был представлен едва ли не весь мусульманский мир: саудовцы, йеменцы, марокканцы, алжирцы, египтяне, иорданцы, сирийцы. Ультрарадикальных узбеков передали в нежные объятия Ташкента. Большинство чеченцев попали туда же, хотя некоторым удалось остаться. За время военной кампании именно чеченцы заслужили репутацию самых жестоких, самых отважных и самых отчаянных воинов Аллаха.

Таким образом, в руках таджиков оказались примерно 2400 человек, о которых никто больше ничего не слышал. К Измат Хану, когда до него дошла очередь, обратились на арабском. Он ответил на том же языке, и по этой причине его зачислили в арабы. Без знаков различия, грязный, со спутанными волосами, голодный и едва держащийся на ногах, он не нашёл сил протестовать, когда его повели в неизвестном направлении. В результате Измат Хан с ещё пятью афганцами попал в группу, предназначенную для отправки на запад, в Мазари-Шариф, к узбекскому генералу Дустуму. К этому времени западные репортёры уже взяли этот вопрос на контроль, а потому прибывшие представители ООН гарантировали пленным безопасность.

Где-то нашли грузовики, и шестьсот пленников отправились по битой-перебитой дороге на запад. Но не в сам город, а в находящуюся в десяти милях от него огромную тюрьму.

Так они попали к преддверию ада, который почему-то назывался фортом Кала-и-Джанги.

Завоевание Афганистана, если измерять его от падения на Кабул первой бомбы до капитуляции армии Талибана перед Северным альянсом, заняло примерно пятьдесят дней, но части сил специального назначения обоих союзников приступили к работе в тылу противника задолго до начала боевых действий. Майк Мартин тоже хотел быть там, но глава британской миссии в Исламабаде упорно стоял на том, что его присутствие в Пакистане необходимо для поддержания контактов с местными военными.

Так было до Баграма.

В Баграме, расположенном севернее Кабула, находилась бывшая авиабаза советских войск. Союзники планировали превратить её в свой главный опорный пункт. Стоявшие там самолёты талибов являли жалкое зрелище, диспетчерская вышка лежала в руинах, но взлётная полоса сохранилась нетронутой, а многочисленные огромные ангары и жилые корпуса, в которых квартировал советский гарнизон, вполне подлежали восстановлению при наличии времени и денег.

Базу захватили во второй половине ноября, и её сразу же заняла группа морского спецназа. Мартин воспользовался новостью как предлогом, чтобы попросить американцев в Равалпинди подбросить его до места «для ознакомления с ситуацией».

Ещё до прибытия союзников парни из спецотряда морского десантирования освободили от всего лишнего один из ангаров в самом тихом уголке базы, подальше от колючих осенних ветров, предоставив в распоряжение американцев всё остальное.

Солдаты отличаются от большинства людей замечательным талантом обустраивать самые, казалось бы, неподходящие для жизни места. У спецназовцев этот дар особенно развит, поскольку судьба часто забрасывает их в такие точки, которые иначе как дырой и не назовёшь. Порыскав по окрестностям на своих лендроверах, они отыскали где-то несколько стальных контейнеров и затащили их внутрь.

Пустив в ход молотки, доски и добавив ловкости и изобретательности, британцы вскоре превратили металлические коробки в сносные казармы с кроватями, диванами, столами, электрическим освещением и, что самое важное, розетками, чтобы включить чайник и приготовить горячий чай.

Утром 26 ноября командир подразделения собрал своих людей и сделал следующее заявление:

— К западу от Мазари-Шарифа есть местечко под названием Кала-и-Джанги. Похоже, там творится что-то неладное. Вроде бы заключённые подняли бунт, разоружили охрану и ведут бой. Думаю, нам надо посмотреть.

Выбрали шестерых морпехов. Снарядили два лендровера. В последний момент, когда они уже собирались выезжать, Мартин обратился к командиру:

— Ничего, если я составлю компанию? Вам может понадобиться переводчик.

Командир группы имел звание майора, Мартин — подполковника. Возражений не последовало. Мартин сел во второй лендровер рядом с водителем. Сзади устроились два морпеха с крупнокалиберным пулемётом. Путь на север, через перевал Саланг и лежащую за ним равнину, к Мазари-Шарифу и далее форту Кала-и-Джанги должен был занять примерно шесть часов.

О том, что именно спровоцировало события, приведшие к массовому расстрелу пленных в тюрьме Кала-и-Джанги, много говорили тогда и будут говорить ещё долго.

Но вот на что стоит обратить внимание.

В западных средствах массовой информации, которые часто оценивают и толкуют события совершенно неверно, пленников упрямо называли талибами. На самом же деле, если не принимать во внимание случайно оказавшихся там шестерых афганцев, все они представляли разбитую армию «Аль-Каиды». То есть они пришли в Афганистан с единственной целью: вести джихад против неверных, сражаться и умереть. Таким образом, в тюрьме к западу от Кундуза собрались самые опасные во всей Азии люди.

В Кала-и-Джанги их встретила сотня плохо обученных узбеков под началом совершенно некомпетентного командира. Сам Рашид Дустум находился в отъезде, его замещал Сайд Камель.

Из шестисот заключённых около шестидесяти арабами не были. К таковым относились чеченцы, уклонившиеся от отправки в Россию из-за опасения, что там их не ждёт ничего, кроме верной смерти, затерявшиеся среди арабов узбеки, полагавшие, что Ташкент отнюдь не встретит их с распростёртыми объятиями, и пакистанцы, по собственной глупости не пожелавшие вернуться в Пакистан, где их товарищи уже гуляли на свободе.

Остальные были арабы. В отличие от многих оставшихся в Кундузе талибов, они воевали не по принуждению, а по убеждению. Пройдя усиленную подготовку в тренировочных лагерях «Аль-Каиды», эти люди знали, как драться, и не боялись смерти. У Аллаха они просили немного: дать им шанс убить ещё парочку неверных или их приспешников и умереть шахидом, мучеником.

Крепость Кала-и-Джанги не похожа на западный форт. Она представляет собой открытый участок площадью в десять акров с деревьями и одноэтажными постройками, окружённый со всех сторон стеной в пятьдесят футов высотой. Стена не отвесная, а пологая, так что к парапету наверху можно подняться по скату.

Внутри этой стены расположены соединённые лабиринтами коридоров казармы и склады, а под ними туннели и подвалы. Узбеки захватили крепость всего десятью днями ранее и ещё не знали, что в конце южного коридора талибы оставили склад с оружием и боеприпасами. Именно туда и загнали пленных.

В Кундузе у всех задержанных забрали оружие, винтовки и гранатомёты, но обыску никого не подвергали. Результатом такого недосмотра стало то, что едва ли не каждый из доставленных в крепость имел при себе под одеждой одну, а то и две гранаты.

Первый тревожный звонок прозвенел сразу по прибытии в Кала-и-Джанги, в субботу вечером. Находившийся в пятом грузовике Измат Хан услышал, как впереди глухо ухнуло. Один из арабов, собрав вокруг себя нескольких узбеков, подорвал гранату. Погибли пятеро солдат. Поскольку уже стемнело, обыск отложили до утра. Пленников оставили во дворе без воды и пищи, под присмотром вооружённых, но неопытных и сильно нервничавших караульных.

Обыски начались на рассвете. Изнурённые многодневными боями, заключённые покорно позволяли связывать себя по рукам. Ввиду отсутствия верёвок в ход шли тюрбаны. Но тюрбан не верёвка.

Обыскивали по очереди. Из-под одежды извлекали оружие, гранаты и деньги. Деньги относили в комнату, где их пересчитывали Сайд Камель и его помощник. Один из солдат, заглянув позднее в окно, увидел, как эти двое рассовывают бумажки по карманам. Солдат вошёл в комнату и попытался было протестовать, но его послали куда подальше. Ослушавшись облечённого в недвусмысленную форму приказа, упрямец вернулся уже с винтовкой.

Два араба, увидев, что происходит, сумели освободить руки и вошли в комнату вслед за солдатом. Отобрав винтовку, они забили всех троих узбеков насмерть, а поскольку выстрелов не было, то никто ничего и не заметил. Между тем тюрьма превращалась в пороховую бочку.

Прибывшие в Кала-и-Джанги церэушники Джонни Спанн и Дейв Тайсон приступили к допросу пленных. Спанн проводил его прямо во дворе, в окружении шестисот фанатиков, мечтавших только об одном: отправиться к Аллаху, убив ещё одного ненавистного американца. В какой-то момент кто-то из узбеков увидел вооружённого араба и закричал. Араб выстрелил в него из винтовки. Пороховая бочка взорвалась.

Когда всё началось, Измат Хан сидел в сторонке, дожидаясь своей очереди. Как и многие другие, он уже освободил руки. Едва прозвучал выстрел и солдат упал, как со стены открыли огонь из автоматов и пулемётов. Началась бойня.

Более сотни заключённых погибли в первые секунды. Много позже прибывшие на место трагедии наблюдатели ООН нашли их лежащими в пыли со связанными руками. Другие, освободив руки, помогли соседям. Измат Хан с небольшой группой, в которую входили и пять его товарищей-афганцев, проскользнул под прикрытием деревьев к южной стене, где, как он знал по предыдущему посещению крепости, находился ружейный склад талибов.

Около двадцати арабов, стоявших неподалёку от Джонни Спанна, набросились на него и забили до смерти. Дейв Тайсон разрядил пистолет в толпу и, расстреляв патроны и убив троих, успел выскочить за ворота.

Через десять минут двор опустел, если не считать убитых и раненых, которых оставили умирать. Узбеки захлопнули ворота, и пленные оказались взаперти. Началась продолжавшаяся шесть дней осада. Каждая сторона была уверена в том, что условия капитуляции нарушила другая, хотя такие мелочи никого уже не интересовали.

Заключённые быстро разбили дверь склада и вооружились. Оружия и боеприпасов хватило бы на небольшую армию, а не то что на пятьсот человек. Теперь у пленников были не только винтовки, но и автоматы, гранатомёты, гранаты и даже миномёты. Захватив с собой всё, что можно, они разошлись по туннелям и коридорам. Крепость полностью перешла в их руки. Как только над стеной появлялась голова узбека, она тут же становилась мишенью.

Людям Дустума ничего не оставалось, как только вызвать подкрепление. Генерал тут же откликнулся на призыв о помощи и выслал к Кала-и-Джанги несколько сотен солдат. Другую часть подкрепления составили четыре американских «зелёных берета», один специалист по аэронаведению и шесть парней из Десятой горно-альпийской дивизии. Их задача заключалась в том, чтобы вести наблюдение, поддерживать связь и координировать удары с воздуха. К полудню с базы Баграм прибыли два лендровера с морскими пехотинцами и переводчиком, подполковником Майком Мартином, представлявшим САС.

Во вторник узбеки предприняли попытку штурма. Под прикрытием одного-единственного танка они вошли во двор и открыли огонь по позициям повстанцев. Измат Хану поручили оборону южной стены. При появлении танка он приказал своим людям спуститься в подвал. Когда же обстрел закончился, они снова поднялись наверх.

Все понимали, что исход противостояния предопределён и вопрос только во времени. Выхода не было, и на милость победителей рассчитывать не приходилось. Впрочем, на это никто и не надеялся. Сам Измат Хан понял, что наконец в возрасте двадцати девяти лет нашёл то место, где ему суждено умереть, и оно было ничем не хуже прочих.

Во вторник же прибыла и американская авиация. «Зелёные береты» и специалист по наведению лежали на стене, за парапетом, определяя цели для бомбёжки. В тот день истребители-бомбардировщики сбросили тридцать бомб, и двадцать восемь из них достигли цели, угодив в укрытия. Погибли около сотни повстанцев — большинство под обвалившимися каменными стенами и потолками. Две бомбы отклонились от цели.

Первая из этих двух взорвалась в центре образованного пятью американцами круга. Мартин находился в этот момент примерно в сотне ярдов от стены. Будь бомба обычной, контактно-взрывного действия, их разнесло бы на кусочки. То, что все они уцелели, отделавшись лопнувшими барабанными перепонками и несколькими переломами, можно считать чудом.

Но бомба была особенной и предназначалась для разрушения подземных объектов. Прежде чем взорваться, она зарылась в землю примерно на сорок футов. Таким образом, американцы как бы оказались в эпицентре землетрясения. Их разбросало, но они остались живы.

Со второй получилось хуже. Она уничтожила узбекский танк и находившийся за ним командный пункт.

В среду прибыли первые представители западной прессы. Они, наверное, и не догадывались, что именно их присутствие помешало узбекам достичь поставленной цели: уничтожить заключённых всех до единого.

За шесть дней около двадцати повстанцев пытались вырваться из окружения под покровом ночи. Некоторых подстрелили солдаты; другим повезло меньше — поймавшие их местные крестьяне устроили самосуд. Проживавшие здесь хазары прекрасно помнили, какую резню в этих краях учинили три года назад талибы.

Распластавшись на стене, Майк Мартин оглядывал раскинувшийся перед ним двор. Тела убитых в первый день никто не убирал, и они лежали на земле, распространяя ужасное зловоние. Внизу американцы в чёрных вязаных шапочках с открытыми лицами разговаривали с репортёрами, не обращая внимания на вертящихся вокруг телеоператоров. Семеро британцев предпочитали анонимность. Вместо шапочек они носили шебаг — хлопчатобумажный головной убор, закрывающий лицо от мух, песка, пыли и посторонних взглядов. В ту среду он защищал ещё и от жуткого запаха разлагающейся плоти.

Вечером, перед закатом, оставшийся в живых церэушник Дейв Тайсон, который только что вернулся из Мазари-Шарифа, проник во двор с небольшой группой отчаянных телевизионщиков, рискнувших жизнью ради сенсационного репортажа. Мартин видел, как они продвигаются вдоль дальней стены. Рядом с ним лежал морской пехотинец. На их глазах несколько человек выскочили вдруг из открывшейся в стене совершенно незаметной двери и, схватив всех четверых, утащили с собой.

— Надо бы вытащить ребят оттуда, — спокойно заметил лежавший рядом с Мартином морской пехотинец и огляделся.

Шесть пар глаз молча уставились на него.

— А, черт! — с чувством произнёс морпех и, торопливо спустившись по скату, побежал через открытое пространство к дальней стене.

Трое его товарищей последовали за ним. Двое других и Мартин остались для прикрытия. К тому времени все оставшиеся в живых пленники сосредоточились в южной части крепости. Появление четырех морпехов застало их врасплох. Удивительно, но в американцев никто не выстрелил.

Освобождение заложников — стандартная процедура, которой обучают и в СОМД, и в САС. Тренировки продолжаются до тех пор, пока модель поведения не становится второй натурой.

Четыре американца, не церемонясь, открыли дверь, вошли и, опознав трех повстанцев по одежде и бородам, расстреляли их. На профессиональном сленге такая процедура называется «двойной стук» — две пули в голову. Три араба не успели и пальцем шевельнуть. Впрочем, они смотрели в другую сторону и не успели даже повернуться. Дэвид Тайсон и британские телевизионщики тут же согласились никогда и нигде не упоминать об этом инциденте. Своё обещание они сдержали.

К вечеру среды Измат Хан понял, что оставаться наверху больше невозможно — подошедшая артиллерия взялась за южную стену всерьёз. Путь оставался один — в подвалы. Число повстанцев сократилось до трех сотен.

Несколько десятков человек решили не уходить вниз, а принять смерть под открытым небом. Предприняв самоубийственную вылазку, они продвинулись на сотню ярдов и даже уничтожили с десяток растерявшихся узбеков, но потом пришедший на смену второй танк открыл пулемётный огонь, и контратака захлебнулась кровью. Пули посекли арабов, в большинстве своём йеменцев, и чеченцев как капусту.

В четверг по совету американцев узбеки подтащили бочки с дизельным топливом для танка, слили содержимое по трубам в подвалы и подожгли.

Измат Хан находился в другой части подвалов, и вонь от гниющих наверху тел подавляла запах солярки, но потом он услышал приглушённое «шшшуу» и ощутил жар. Многие сгорели, выжившие пробились из дыма и пламени к нему. Люди кашляли и задыхались. Отступив в последний подвал вместе с примерно полутора сотней человек, Измат Хан захлопнул и запер на засов дверь, чтобы остановить проникновение дыма. Крики оставшихся умирать становились все слабее, потом смолкли совсем. Вверху снаряды рвались в пустых помещениях.

Последний подвал выходил в коридор, и, пройдя по нему, люди уловили свежий воздух. Двое пробрались посмотреть, нет ли там выхода, но нашли только водосток. В ту же ночь новому узбекскому командиру Дину Мухаммеду пришла в голову отличная мысль — пустить в трубу воду из ирригационного канала, переполненного после ноябрьских дождей.

К полуночи люди в подвале стояли по пояс в воде. Некоторые, ослабев от голода и бессонницы, падали и тонули.

Тем временем представители ООН в присутствии многочисленных репортёров потребовали предложить оставшимся сдаться в плен. Из-за развалин и груд мусора до оставшихся в живых долетел усиленный мегафоном голос, приказывающий выйти с поднятыми руками и без оружия. Через двадцать часов первые из повстанцев, шатаясь, поднялись по ступенькам. За ними потянулись другие. Вместе с ними вышел и последний из афганцев, Измат Хан.

Наверху, перебравшись через обломки каменных блоков, из которых была сложена южная стена, восемьдесят шесть уцелевших увидели перед собой лес направленных на них автоматов. Солнце ещё не встало, и в утренних сумерках пленники напоминали не людей, а живых мертвецов из фильма ужасов. Грязные, провонявшие, чёрные от копоти и пороха, оборванные, со спутанными волосами, заросшими осунувшимися лицами, они спотыкались и падали. Одним из последних вышел Измат Хан. Переступая обломок стены, он поскользнулся и выбросил руку, чтобы удержаться. Пальцы инстинктивно сжали кусок камня. Увидев опасность там, где её не было, молодой узбекский солдат выстрелил из гранатомёта.

Граната ударила в булыжник за спиной афганца. Камень раскололся, и осколок размером с бейсбольный мяч врезался Измату в затылок.

Тюрбана на нём не было. Шесть дней назад тюрбаном ему связали руки. Если бы удар пришёлся под прямым углом, камень наверняка пробил бы череп. Но он слегка срикошетил и, задев голову под углом, послал Измата Хана в нокаут. Обливаясь кровью, афганец рухнул на землю. Остальных под конвоем отвели к заранее подготовленным машинам.

Через час, когда суета улеглась, семь британских солдат вошли на территорию крепости. Мартин знал, что отчёт обо всём случившемся здесь придётся составлять ему как старшему по званию. Пока он считал мёртвых, понимая, что счёт будет большой, что в подвалах остались десятки, если не сотни трупов. Одно тело привлекло его внимание — из раны на затылке сочилась кровь. Неужели живой?

Подполковник перевернул раненого. Что-то не так. Человек был одет, как пуштун, а пуштунов здесь быть не должно. Он вытер перепачканное лицо — в чертах мелькнуло что-то смутно знакомое.

Когда британец вынул нож, с любопытством наблюдавший за ним узбек ухмыльнулся. Что ж, пусть чужак позабавится, если хочет. Мартин разрезал штанину на правой ноге.

Шрам был на месте — шесть грубоватых стежков, стянувших края раны, оставленной осколком советского снаряда тринадцать лет назад. Он снова поднял афганца — теперь уже не мальчика, а мужчину, воина, — взвалил на плечо и понёс к воротам, у которых стояла белая машина с символикой ООН.

— Этот человек жив, но ранен, — сказал британец. — У него разбита голова.

Выполнив долг, он вернулся к лендроверу, чтобы вернуться на базу Баграм.

Через три дня американцы нашли афганца в госпитале в Мазари-Шарифе и забрали для допроса. Его отвезли в Баграм, и там он неуверенно и осторожно вошёл в наспех сооружённую, пустую и холодную камеру.

4 января 2003 года первая группа пленных прибыла из Кандагара на американскую базу Гуантанамо на Кубе. Все они были грязные, голодные, измотанные перелётом. И на всех были кандалы.

Полковник Майк Мартин вернулся в Лондон весной 2002-го и ещё три года отработал в Управлении войск специального назначения в должности заместителя начальника отдела. Он вышел в отставку в декабре 2005-го, отметив это событие вечеринкой, на которой друзья, Джонатан Шоу, Марк Карлтон-Смит, Джим Дэвидсон и Майк Джексон, безуспешно пытались отправить его под стол. В январе 2006 года отставной полковник купил усадьбу в Меон-Вэлли, графство Гемпшир, а в конце лета принялся строить для себя загородный дом.

В опубликованном позднее докладе специальной комиссии Организации Объединённых Наций указывалось, что в тюрьме Кала-и-Джанги умерли 514 боевиков «Аль-Каиды», 86 остались в живых. Всех их переправили на базу Гуантанамо. Погибли также шестьдесят охранников-узбеков. Генерал Рашид Дустум занял пост министра обороны в новом правительстве Афганистана.