Африканский квест

5

Труп Кристи пролежал до утра, но к тому времени, когда меня и Бена выпустили из больницы, его уже не было. Очевидно, она пыталась выйти, но так же, как и я, потеряла ориентацию. Ее обнаружили скорчившейся между кроватью и гардеробом. Я решила, что Кристи была мертвецки пьяной и это состояние значительно сократило для нее шансы выбраться наружу.

Перед уходом мы с Беном заглянули к Азизе. Она лежала, привалясь к подушкам, бледная и слегка заплаканная. Муж сидел подле, держа ее за руку. Когда мы вошли, он встал.

— Что за тур тут у вас? — спросил Кертис. — Люди мрут, как мухи.

— Кертис! — прокашляла Азиза.

— Эта гостинца — опасное место. Вы не должны были размещать нас там.

— Минутку-минутку! — раздраженно произнес Бен. — Вряд ли тут вина Лары или гостиницы. Эта Эллингем вполне могла отключить детектор дыма, чтобы курить в постели.

— Лара пригласила эту суку в путешествие. Ради рекламы.

— Кертис, прошу тебя! — взмолилась Азиза.

— Вы ничего не забыли? — спросил Бен. Таким я его еще не видела. Мужчины стояли почти нос к носу, рыча друг на друга. — Если б Лара не подняла тревогу и не вошла туда — можно сказать, с риском для жизни — ваша жена почти наверняка была бы…

— Прекратите оба! — вмешалась я. — Неужели не видите, что расстраиваете ее?

Они пропустили мои слова мимо ушей.

— И что вообще делала ваша жена в той комнате? Вопрос был хорошим.

— Тихо! — приказала медсестра, войдя в палату. — Мадам Кларк нужен отдых. Джентльмены, выйдите, пожалуйста. Maintenant. Немедленно.

— Встретимся снаружи, Бен, — сказала я. — Азиза, вам нужно что-нибудь? Ночную рубашку? Что-нибудь почитать?

Азиза покачала головой. Вид у нее был очень скверный.

— Врач сказал, что, возможно, я смогу выписаться завтра. Спасибо, что меня вытащили, — добавила она. — И не обращайте внимания на слова Кертиса. Он расстроен, вот и все.

— Азиза, почему вы были в комнате Кристи?

Пусть я и была против того, чтобы Бен задавал этот вопрос, однако я была решительно настроена узнать, что произошло.

— Я выходила слегка пройтись возле гостинцы, — ответила она. — Увидела, что дверь комнаты Кристи чуть-чуть приоткрыта. Внутрь мог войти кто угодно, и после кражи ожерелья Кэтрин, денег Эда и всего прочего я подумала, что нельзя оставлять ее открытой.

— Выходили пройтись в это ночное время?

Несколько секунд Азиза не отвечала.

— Не спалось и не хотелось беспокоить Кертиса, — сказала она наконец.

— Итак, вы увидели, что дверь приоткрыта, и затем…

— Я не знала, оставила ли она ее приоткрытой нарочно, понимаете, для сквозняка или еще чего-то, поэтому постучала, потом вошла. Вдруг раздался свистящий звук, словно от брошенного предмета, и комната заполнилась дымом. Я пыталась найти дверь, но не могла.

— Когда я подошла, дверь была на запоре, — сказала я.

— Видимо, я хлопнула ею, когда вошла, и замок защелкнулся, — сказала Азиза.

Говоря, она теребила ниточку на больничном одеяле и не смотрела на меня.

— То, что случилось, ужасно, — сказала она. И всхлипнула.

— Отдыхайте, Азиза, — сказала я. — И если вам хоть что-то потребуется, пожалуйста, звоните мне в гостиницу.

Уходя, я оглянулась. Она лежала с закрытыми глазами, по лицу катилась слезинка.

Я была совершенно уверена, что Азиза лжет, но не представляла, что тут предпринять. Возможно, дело было как-то связано с манерой Кертиса бродить по ночам. Я не могла винить его за то, что он расстроен теперь. Еще несколько минут — и его жена стала бы третьим трупом в нашем туре. Это обратило мои мысли к остальным членам группы: возможно, они все подумывали потребовать деньги обратно и немедленно вернуться домой.

Когда мы вернулись в гостиницу, двое мужчин укладывали промокший матрац, вернее, его остатки, в полицейскую машину. Зрелище было очень печальным, и все это казалось совершенно ненужным. Если на то пошло, пользуясь выражением Джимми, эта смерть была еще более идиотской, чем смерть Рика.

Но двое из нашего тура, как бы беспечно они себя ни вели, были мертвы, и нас по возвращении приветствовала очень подавленная группа.

— Джамиля, — сказала я, отведя ее в сторону. — Мы с Беном решили отправить куда-нибудь остальных. — Она отнеслась к этому с пониманием. — Вам придется отвезти их в какое-нибудь особенное место. Знаете где-нибудь поблизости отличный ресторан, где обслуживают под открытым небом? Обращенный к воде патио или что-то в этом роде?

— Могу устроить что-нибудь в этом духе, — ответила Джамиля. — Я знаю как раз такое место.

— Отлично. Везите их туда, и пусть заказывают, что угодно. Мы все оплатим. Только вам придется управляться одной.

— Я справлюсь. Вы отдыхайте, — сказала Джамиля. — Обращаюсь ко всем, — сказала она, подойдя к группе на завтраке. — Прошу на минутку внимания. У нас будет сегодня нечто особенное, небольшой сюрприз.

— Многовато сюрпризов, на мой взгляд, — услышала я голос Джимми.

— Превосходный обед в одном из лучших ресторанов страны, — продолжала Джамиля, не прерываясь. — Нечто особенное, что мы будем считать частью тура.

— Надеюсь, свежие морепродукты, — сказал Бен. — И вино будет?

Он явно оправлялся очень быстро и, вопреки моим ожиданиям, вел себя как ни в чем не бывало.

— Конечно, — ответила Джамиля, обернувшись ко мне за подтверждением. Я кивнула. — Будет и выпивка.

— Пойду, лягу, — сказала я, ни к кому не обращаясь.

Несмотря на сильную усталость, я не могла спать, время от времени забывалась сном на несколько минут и просыпалась от жутких сновидений. К полудню оставила эти попытки и спустилась вниз.

— Мадам Суэйн, ваш муж звонил три раза, — сказал Мухаммед, протягивая мне три розовых листка бумаги с фамилией Клайва на каждом. — Мадам Сильвия сказала, что мы не должны беспокоить вас, пока вы отдыхаете.

— Спасибо, Мухаммед, — ответила я, разрывая сообщения. Очевидно, туда уже дошла весть о смерти Кристи и Клайв выходил из себя. Выслушать его тираду еще будет время.

Через несколько минут я была в городе, у таксофона, одном из немногих мест, не считая сетей больших американских отелей, откуда можно звонить прямо за океан. Взглянула на часы. В Торонто было шесть часов двадцать минут воскресного утра. Я все-таки опустила в прорезь две динаровые монеты и набрала номер.

— Роб, это я.

— О, — произнес сонный голос. — Рад тебя слышать. — Пауза. — Все в порядке?

— Не совсем, — ответила я. — Мне нужно было услышать дружелюбный голос. Понимаю, что еще рано.

— Ничего. Что случилось? — спросил Роб с беспокойством. Я рассказала.

— Ужасно, — произнес он. — Но твоей вины здесь нет, имей это в виду.

— Знаю, — печально сказала я. — Только это было очень неприятно, и Клайв уже думает, что я все порчу — еще даже до того, как узнал о Кристи.

— Не понимаю, почему ты снова стала вести бизнес с этим типом, — сказал Роб. Клайва он недолюбливал. — Мойра поняла бы, если б ты ответила отказом на его предложение.

— Знаю, — снова сказала я. В ту минуту это слово казалось верхом моих разговорных способностей. — Ты не представляешь, какой скверной была эта идея. Пожалуйста, не спрашивай, почему. Однако, может он и прав, что я порчу это путешествие.

— Не думаю, — ответил Роб. Он был очень любезен.

— Ты полицейский и, надо полагать, постоянно видишь вещи подобного рода. Вытаскивал кого-нибудь из бассейна с проломленным черепом?

— К сожалению, да. Дважды. Правда, один раз из озера. Однако разницы никакой.

— Что происходит, когда они ударяются о дно? — спросила я.

— Что? — произнес он. — А, понимаю. Твой человек погиб. Видимо, утонул. Если их вытащить своевременно, они обычно оказываются парализованными. В некоторых случаях парализует только руки и ноги.

— Меня, собственно, интересует, что происходит с головой.

— Лара, не слишком ли это ужасно? Зачем тебе знать?

— Роб, думаю, мне нужно как-то понять это, — ответила я. — Может, я стану легче относиться к тому, что не вытащила его вовремя.

Упоминать, что меня преследуют сновидения, заставляющие усомниться в выводах местных полицейских, особого смысла как будто не было.

— Не думаю, что следует говорить это тебе, но в основном они ломают шею. Я не врач, но полагаю, что темя и шея принимают на себя весь вес тела, один позвонок смещается и разрывает спинной мозг. Степень парализованности зависит от того, где он разорван.

— Пожалуй, меня, в сущности, интересует, не убила ли я его, вытащив из бассейна. Должна я была понимать, что у него сломана шея?

— Вряд ли на глаз можно было определить, что шея у него сломана, а если б оставила его на дне до тех пор, пока не прибудет кто-то, разбирающийся в повреждениях шеи, ему это не особенно бы помогло, так ведь? Не изводи себя, Лара. Ты сделала, что могла. Если б он не пошел купаться в одиночестве, то, может, кто-нибудь вытащил бы его своевременно. Судя по тому, что ты рассказала, он сам повинен в своей смерти.

— Знаю, но у меня из головы не идет, что он лежит там в сознании и не в силах помочь себе. Человеком он был не особенно приятным, но этого не заслуживал. А Кристи…

— Лара, если собираешься спросить меня, что происходит с легкими людей, которые умирают, куря в постели, то откажись от этой мысли. Я не отвечу. Думаю, тебе нужно постараться поспать. Завтра будет легче, — мягко сказал Роб.

— Кто там с тобой? — внезапно спросила я. Я была готова поклясться, что слышала сонный женский голос, спрашивающий, с кем он разговаривает.

— Никого.

Я с душевной болью поняла, что это ложь.

— Пожалуй, воспользуюсь твоим советом. Пойду посплю. Спасибо, что взял трубку, — добавила я.

— Лара, — сказал он. — Мы поговорим об этом, ладно? Я имею в виду, мы ведь, в сущности, не… так ведь?

— Все равно, — сказала я. — До свиданья, Роб.

Это правда, мы, в сущности, не были любовниками. Не миновали стадии объятий и поцелуев. Вечно что-то мешало: его дочь, мой магазин, его работа — и тот или другой из нас отказывался от этой мысли. Но когда я чувствовала себя совершенно несчастной, мне хотелось поговорить с Робом, услышать его приятный, спокойный голос, и знание, что у него кто-то есть в раннее воскресное утро, нисколько не улучшило моего настроения. Однако, если взглянуть на вещи оптимистически, я узнала, что мне нужно было знать, хотела я того или нет, о Робе и Рике Рейнолдсе.

— Я думал, вы собирались отдыхать, — послышался голос, когда я шла по вестибюлю, возвращаясь в свою комнату. Я повернулась и увидела в гостиной Брайерса. — Не спится?

— Как будто бы нет, — согласилась я.

— Не хотите ли немного подышать свежим воздухом?

— Да, хочу.

Брайерс остановил у ворот гостиницы маленькое желтое такси, и мы стали спускаться к гавани, потом, свернув на прибрежную дорогу, поехали на север. На окраине Таберды остановились у причала, где покачивались, стоя на якорях, несколько колоритных рыбачьих лодок. Брайерс спустился к маленькой моторной лодке и жестом пригласил меня следовать за ним. Вскоре мы неслись по воде к стоявшему в четверти мили от берега судну.

— Вот мы и на месте, — сказал Брайерс, когда мы подошли к его борту. Улыбающийся Хеди протянул мне руку и помог взобраться по трапу.

— Добро пожаловать на борт «Элиссы Дидоны».

— И, — добавил Брайерс, — на место наших работ. Познакомьтесь с двумя нашими ныряльщиками: Рон Тодд, один из моих лос-анджелесских студентов, и Хмаис бен Халид, местный археолог и ныряльщик. Хеди вы, разумеется, знаете. Он руководит погружениями и замещает меня, когда я нахожусь с вашей группой. У нас есть еще два ныряльщика — оба, насколько я понимаю, под водой, так, Хеди?

Тот кивнул.

— Джентльмены, познакомьтесь с Ларой Макклинток. — Я пожала несколько мокрых рук. Брайерс полез в холодильник. — Лара, выпьете чего-нибудь холодного? Колы? Минеральной воды? Ничего алкогольного на борту нет.

Я с благодарностью взяла протянутую минеральную воду.

— Рон, постарайся найти шляпу для Лары.

Через несколько минут Рон появился из каюты с черной неопреновой кепкой, украшенной белой надписью «Элисса Дидона» и изображением судна с большим квадратным парусом, нос был выполнен в виде конской головы. Брайерс протянул мне кепку напыщенным жестом.

— Поскольку вы помогаете оплачивать нашу экспедицию — сознаете это или нет, — добавил он, — вам нужно стать почетным членом команды. У Лары был тяжелый день, — обратился он к мужчинам, — поэтому мы не приставим ее сразу же к работе.

— Объясните мне это, Брайерс, — попросила я.

— Относительно оплаты экспедиции или работы? Я просто имел в виду, что мы несколько стеснены в средствах, поэтому ваше предложение жалованья за пару недель значительно помогло нам с расходами. Я знал, что Хеди будет превосходно замещать меня. Ваш тур поможет нам продержаться еще месяц.

— Вы знаете, что я не это имела в виду. Я думала, вы проводите раскопки какого-то древнего города. Вы сказали, что ведете работы на заливе Хаммамет, так ведь? Очевидно, имели в виду на заливе буквально?

Брайерс улыбнулся.

— Пожалуй, мне следовало сказать в заливе. Я не собирался вводить вас в заблуждение. Видимо, я так погрузился в работу, что мне в голову не пришло другое истолкование этой фразы. Мы ищем затонувшее судно.

— Какое? — спросила я. — Испанский галеон?

— Точно не знаем, однако, надеюсь, гораздо более древнее, — ответил Брайерс. — Мы ищем судно, возраст которого не меньше двух тысяч лет.

— Это возможно? — воскликнула я. — Оно не сгнило бы?

— Да, само судно могло сгнить. Но груз мог сохраниться. Его не только возможно найти, мы найдем его. Могу добавить, опередив соперника.

Остальные зааплодировали и засвистели.

— Вы помешанный, — сказала я.

Брайерс засмеялся.

— Вы не первая женщина, от которой я это слышу. К примеру, моя уже почти бывшая жена совершенно уверена в этом. Когда должны подняться Сэнди и Гас? — спросил он у Хеди.

Тот взглянул на часы.

— Минут через девять.

Я глянула за борт и увидела две вереницы поднимающихся из-под воды пузырей. Хмаис и Рон начали надевать снаряжение, проверяя и перепроверяя баллоны.

— Вы спрашивали — это было только вчера? — что я имел в виду под диверсией, — негромко сказал Брайерс, когда остальные отошли за пределы слышимости. — Пойдемте со мной.

Я заглянула в рулевую рубку: по всему полу были разбросаны карты и бумаги.

— Думаю, вам нужна небольшая помощь в наведении порядка.

— Видели бы вы ее вчера. Мы храним здесь все карты и записи. Сюда кто-то проник. Дверь мы запираем, но этот человек взломал замок. Вся рубка была в беспорядке. Ящики с картами выдвинуты, карты брошены на пол, оборудование для сканирования испорчено. Рыба — это предмет снаряжения, которое тянется за судном, когда мы производим сканирование, и дает нам изображение — сильно, может быть безнадежно, повреждена.

— Что-нибудь исчезло?

— Трудно сказать. В рубке до сих пор хаос. Но не думаю, что это была кража. Как я постоянно говорю, это была диверсия с целью запугать нас или замедлить работы. Как-никак, мы держим судно здесь на якоре, чтобы не платить портовый сбор, и тому человеку пришлось добираться до судна. Это не может быть случайным налетом под влиянием минуты. Держу пари, вы ничего не понимаете. Может, начать с начала?

— Пожалуйста, — ответила я.

— Хорошо. Вернемся к началу. Я заинтересовался этой частью мира еще студентом. При содействии ЮНЕСКО приехал работать в Карфаген в начале семидесятых вместе с другом детства, которого зовут Питер Гровс. Питер и я были друзьями с семи лет. Думаю, подружились мы потому, что оба были тихонями, скверными в спорте и успешными в учебе, таких другие ребята презирают. Когда вырос, я сам не знал, кем хочу быть. Я посещал в университете общегуманитарные курсы, в том числе и курс археологии, однако ничто не возбуждало во мне особого интереса. Думаю, с Питером было примерно то же самое. Я даже не помню, как мы получили эту работу. Видимо, отец Питера знал кого-то, кто знал кого-то; вот такая история. Поэтому пока наши товарищи проводили летние каникулы, очищая бассейны или подавали гамбургеры, мы с Питером отправились в Карфаген. Теперь это назвали бы местью тупицам.

Так или иначе, для нас с Питером открылся совершенно новый мир. Я полюбил эту работу. Был ассистентом археолога, работал с очень хорошими людьми и обнаружил, что это занятие мне очень нравится. Питеру оно нравилось меньше. Он находил его скучным, а я бесконечно очаровательным. Одинаково воспринимали мы только выходные. Это был рай. Мы ходили под парусами, купались, научились нырять с аквалангом, встречались с европейскими и арабскими девушками.

На раскопках работал землекопом один старый араб, он привязался к Питеру и ко мне. Был очень добр к нам — приглашал нас к себе в дом, познакомил со своей дочерью и семьей, заботился о том, чтобы мы ели, как следует, что, учитывая наше студенческое положение, было весьма нелишним. Как и большинство парней, мы тогда, пожалуй, не оценивали его по достоинству. Но какие истории он нам рассказывал! Говорил, что в юности занимался ловлей губок и однажды видел чудесное зрелище. Сказал, что обнаружил кладбище амфор, охраняемое морским богом, сделанным, как оказалось, из золота. Мы думали, что он просто дурачит нас, но старик утверждал, что все это правда, что амфоры и бог все еще на дне моря.

Мы стали расспрашивать и выяснили, что старик — звали его Зубеир — в юности действительно был ловцом губок. Сперва мы приписали рассказ о золотом боге и кладбище амфор закону Мартини. Знаете, что это такое?

— Нет, но, думаю, общую идею понимаю, — ответила я.

— Закон Мартини гласит, что погружение на каждые десять метров — это примерно тридцать два-тридцать три фута — действует так же, как двойная порция «мартини». Сами понимаете, что когда работаешь, скажем, на ста двадцати футах, закон Мартини оказывает значительное воздействие. Более точное его название — кессонная болезнь. Питер сперва называл ее легкое помешательство.

Но, видимо, эта история вошла Питеру в душу.

— Что, если там действительно золотая статуя? — твердил он мне. — Это возможно, разве не так? Золото — инертный металл. Оно может сохраняться под водой, в сущности, вечно. Не кажется тебе это кораблекрушением? Деревянное судно могло сгнить, но амфоры, в которых содержится груз, будут оставаться целыми очень, очень долгое время. Может, нам поискать его?

Или:

— Я поинтересовался: затонувших судов обнаружено больше по таким анекдотичным сведениям, чем по всем новейшим технологиям. И в истории Зубеира есть определенная доля правды. Судно «Махдия», найденное в южной части залива, было впервые обнаружено ловцами губок. И судно «Улубурун» у берегов Турции. Хочешь еще минеральной воды?

То лето оказало решающее воздействие на нас обоих. Я вернулся домой, всецело занялся археологией и наконец получил докторскую степень — темой моей диссертации было мореходство и торговля карфагенян — нашел место преподавателя в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, женился и обзавелся двумя детьми. Питер бросил университет, тоже женился, стал отцом дочери и занялся бизнесом, кажется, производством пластиковых бутылок. Зарабатывал большие деньги, гораздо больше, чем я в должности профессора археологии, это уж точно. Мы, можно сказать, перестали общаться. Рождественские открытки и тому подобные пустяки — вот и все общение. Потом в один прекрасный день он бросил все это, компанию, жену, фабрику. Стал — к нашей терминологии можно придраться — охотником за сокровищами. Питер именует себя специалистом по подъему затонувших судов. Он стал искать затонувшие сокровища. И сразу же добился успеха, нашел в Карибском море испанское судно с грузом золота. Только кончилось это бесконечной тяжбой из-за права собственности. Поэтому он нанял себе ловкого адвоката и продолжал искать затонувшие суда. Первоначальный успех, несмотря на все юридические проблемы, обеспечил ему возможность в любое время найти инвесторов. Его страстью были затонувшие сокровища, любые сокровища, но, думаю, в его сердце существовало особое место для зубеировского кладбища амфор и золотой статуи. Он отыскал Зубеира, уже ослепшего и совершенно дряхлого, его дочь и зятя, и выяснил, что Зубеир нырял в заливе Хаммамет.

Залив многоводный, это я могу подтвердить, под водой можно находиться над определенным предметом и все-таки не замечать его. Питер пытался уговорить Зубеира несколько сузить район поисков и в определенном смысле добился своего. Морской бог, утверждал Зубеир, находился на одном уровне со скалой на берегу, напоминающей очертаниями верблюда. Однако с тех пор, как Зубеир ловил губки, на берегах залива изменилось многое, так что, если эта скала и существовала в действительности, думаю, она давно исчезла.

Однако Питер не был обескуражен. Однажды в конце семестра он неожиданно позвонил мне, хотя мы несколько лет не общались.

— Хватит тебе погрязать в теории, — сказал Питер. — Пора найти зубеировское кладбище амфор и золотого морского бога.

Я клюнул на эту приманку. Морская археология относительно новая дисциплина — заниматься ею было практически невозможно, пока не появились специальные приспособления, главным образом изобретенный в сороковых годах акваланг. Я был погружен в теоретическое изучение средиземноморских путей, течений, торговых маршрутов и всего такого прочего. Мысль поехать туда и посмотреть на все собственными глазами была захватывающей, и, признаюсь, я был слегка помешан.

Брайерс умолк и взглянул на море.

— Вы с Питером уже не партнеры? — спросила я.

— Нет, — ответил он. — На второе лето, когда я приехал помогать ему, у нас обнаружились серьезные расхождения во взглядах. Произошло два инцидента, первый заставил меня усомниться в приверженности Питера к охране исторического наследия, второй — в его здравомыслии.

Мы оба хотели найти зубеировское судно, но мне оно нужно ради знаний, которые оно могло принести, хотя, если быть совершенно откровенным, я представлял, какую это создаст мне репутацию среди коллег. Питеру нужно было сокровище. Есть две совершенно несовместимые философии, хотя индустрия по подъему затонувших судов изо всех сил утверждает, что обе точки зрения могут сосуществовать. Я стал смотреть на эти компании как на морской эквивалент грабителей гробниц — если они и не все такие, то большинство. Мы нашли затонувшее судно к югу отсюда, не особенно древнее, лет около трехсот, но я очень оживился, нужно было определить его возраст, точно нанести местоположение на карту и сфотографировать. Отправился в город за кое-каким оборудованием, а когда вернулся, ныряльщики уже подняли значительную часть груза и делили между собой. Я пришел в ярость. Сказал Питеру, что он только на словах поддерживает морскую археологию, что я здесь только для ширмы. Он покаялся, сказал, что такого больше не повторится, и какое-то время я пытался заставить себя поверить ему.

Но потом случился второй инцидент. — Брайерс глубоко вздохнул и продолжал: — Не хочу вдаваться в подробности, но мы потеряли ныряльщика, молодого человека, почти мальчишку, одного из моих студентов. Море в тот день было очень неспокойным. Я подумал, что нужно прекратить работы и вернуться на берег. Но Питер что-то обнаружил на боковом гидролокаторе и решил, что это стоит проверить. В тот день какое-то время оставалось только у одного ныряльщика. Нужно очень пристально следить за тем, сколько времени можно проводить под водой. Главным образом, это зависит от глубины, на которой работаешь. И никогда не погружаться без напарника. Парень неожиданно нырнул с борта. Я уверен, по приказу Питера, хотя тот это отрицал. Мы почти сразу же потеряли вереницу пузырьков в бурной воде. Вы не представляете, каково беспомощно стоять на палубе, отсчитывать секунды и сознавать, что уже поздно. Двое из нас спустились под воду, хотя провели там достаточно времени для одного дня. Парень исчез. Мы его так и нашли. Я решил, что с меня хватит. И покинул экспедицию Питера. Вернулся домой и оставил поиски затонувших судов года на два. Помню, когда вернулся, я позвонил родителям парня. Разговаривал с его отцом. Это было одно из самых тяжких испытаний в моей жизни. Тот человек был просто потрясен. Сказал, что доверил мне сына, а я бросил его умирать. Может, так оно и было. Может, я недостаточно протестовал, смотрел сквозь пальцы на требования Питера. Однако зачем я вам это рассказываю? У вас самой было несколько тяжелых дней. Как себя чувствуете?

— С учетом всех обстоятельств не так уж плохо, — ответила я. — Но вы снова приехали искать судно Зубеира.

— Да. Мы с Питером в конце концов стали соперниками, может быть, даже врагами — два бывших друга, два судна, оба ищут одно и то же. Я сказал, что здесь много воды, но, видимо, судя по хаосу, который они устроили на моем судне, недостаточно для нас двоих.

— Почему вы вернулись?

Я слышала о людях, одержимых поисками спрятанных сокровищ, как в море, так и в земле. Эти люди повсюду видят путеводные нити и отказываются принимать сведения, говорящие, что они ошибаются. Готовы рисковать всем ради не дающегося в руки, может быть, воображаемого богатства. Похоже, Питер Гровс был одним из этих людей. Возникал вопрос, не говорила ли я теперь еще с одним?

— Определенно сказать не могу. Я знаю, что, если мы сможем найти это судно, если оно существует, это будет потрясающая находка. Такие древние судна встречаются очень редко. То, что оно поведает нам о жизни в то время, будет очень впечатляющим. Так обстоят дела с затонувшими судами. Археологи часто раскапывают кладбища, гробницы, но погребенные там люди были специально подготовлены для загробной жизни. Затонувшие суда — дело другое. Они представляют собой маленькие микрокосмы жизни в то время. Если это торговые судна, получаешь представление о том, что ценилось в те времена. Можно понять разницу между офицерами и простыми матросами по посуде, которой они пользовались для еды, и так далее. Получаешь возможность увидеть повседневность конкретного времени, а не потусторонний мир, надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. По крайней мере, я так говорю и убежден в этом. Возможно, другая причина заключается в том, что я развожусь с женой, дети, собственно, уже выросли, и я решил, что во время отпуска мне делать нечего. Сделал предложение одной организации и получил кое-какие деньги.

Я часто думал, — задумчиво произнес Брайерс, — нашел ли что-нибудь перед смертью тот парень, звали его Марк Гендерсон. Знаете, это серьезная опасность. Видишь нечто очень значительное — возможно, ты первый, кто видит это судно спустя столетия, а то и тысячелетия. И в волнении забываешь про таймер, который напоминает, что пора подниматься на поверхность. Но если он что и видел, я не смог этого найти.

— Вот и они, — подал голос Хеди. — Есть новости? — спросил он у ныряльщицы, поднимавшейся первой по трапу.

— Никаких, — ответила молодая женщина, снимая маску и воздушный баллон. Закрутила на затылке белокурые волосы и взяла полотенце.

— Ну, что ж. Иди сюда, познакомься с Ларой, — сказал Брайерс. — Лара, вот еще двое членов нашей команды: Сэнди Гровс и Гас Паттерсон.

— Привет, — сказали они в унисон.

— Ничего? — спросил Брайерс.

— Нет, — ответил Гас. — Нашли штуку, которую видели на сканнере, пока он не отказал, но это пустышка. Да, деревянная лодка, но затонула, судя по виду, недели полторы назад. Рад познакомиться с вами, Лара.

— Что я вам говорил? Еще один день великих надежд псу под хвост, — сказал Брайерс, пожав плечами.

Заработали двигатели, и судно прошло несколько сотен ярдов, сзади подскакивала небольшая лодка с подвесным мотором.

— У нас еще есть время для одного погружения, — сказал Хеди, замедлив ход и бросая якорь. — Идите вы двое. Порядок знаете. Быть на палубе не позднее чем через двадцать пять минут.

Рон и Хмаис сели на кромку борта и вниз спинами бросились в воду.

— Наблюдайте за ними, — сказал Хеди остальным. Потом обратился к Брайерсу:

— Босс, у меня есть идея на завтра. Попытаемся работать, пока сканнер ремонтируют.

— Слушаю.

— Почему нам не использовать буксирный трос? Думаю, что смогу придумать что-нибудь дельное. Мы сможем отправлять под воду трех ныряльщиков, а не двух, с расстоянием между ними около двадцати футов и медленно буксировать по той зоне, которую хотим обследовать. Здесь довольно мелко, они смогут разглядеть на дне что-то, способное заинтересовать нас. Таким образом мы сможем охватить гораздо больший район.

— Недурно, — сказал Брайерс. — Посмотрим, что ты сможешь придумать. Хеди молодчина, — добавил он, когда молодой человек удалился за пределы слышимости. — Очень осторожный, не позволяет ныряльщикам ни малейшего риска. Придирчив к снаряжению. Мне повезло, что я нашел его. Он бербер, не араб. Семья его до сих пор живет в пустыне, к югу отсюда. В шатрах, представьте себе. Не могу понять, зачем браться за ныряние в акваланге, если ты вырос в пустыне, но что я знаю? Я вряд ли взялся бы за него, хотя вырос в Калифорнии.

— Вы сказали Гровс? — спросила я. — Сэнди Гровс?

— Обратили внимание, — сказал он. — Сэнди дочь Питера. Она появилась здесь несколько месяцев назад и с тех пор все время с нами. Видимо, небольшая семейная вражда. Я не спрашиваю ее об этом. Она сильная, опытная ныряльщица. Кстати, Хмаис внук Зубеира. У нас тут вся первоначальная группа, представленная в той или иной форме.

— Вы упомянули, что получили какие-то деньги от организации. Меня удивляет, что организация вкладывает средства в нечто столь… гипотетическое, — сказала я. — Не могло это быть искусной мистификацией? Шуточкой со стороны Зубеира, чтобы поддразнить находящихся на его попечении студентов?

— Конечно, могло. Однако Зубеир никогда не казался мне таким человеком. Над ним все постоянно посмеивались, но он держался своей истории. Кстати, в том, что касается статуи, я не убежден. Если она и существовала, ее за столетия затянуло бы илом. Но я был бы очень рад найти судно даже без нее. Однако, вижу, вы остаетесь в сомнении. Вам следовало бы познакомиться с моей бывшей женой. Вы наверняка бы поладили, — сказал он с улыбкой. — Пойдемте, посмотрю, что смогу отыскать в этом хаосе. Вы посидите, — сказал он, указав на стул у входа в рубку. — А я буду искать.

Так, это должно быть где-то здесь. Одна причина верить Зубеиру заключается в том, что старик очень конкретно описывал то, что видел. Во всех подробностях: как обнаружил амфоры — они, вне всякого сомнения, указывают, что там затонуло судно. Зубеир говорил, что посреди амфор была какая-то возвышенность. Он стирал с нее ил во время нескольких погружений, пока не понял, что это золотой бог. Его охватил страх, и он перестал работать на затонувшем судне из боязни разгневать бога. Но он тоже был помешан на нем. Рисовал вновь и вновь по памяти, и его дочь сохранила эти рисунки. У нас есть зарисовки амфор и бога, я покажу их вам, если смогу найти. Вот они! — торжествующе воскликнул Брайерс. — Копии рисунков старика. Что скажете?

Я взглянула на грубоватые, но удивительно четкие рисунки. Они изображали очертания верхушек и боков нескольких больших кувшинов. Однако главной там была голова человека или бога в высоком коническом головной уборе. Бог был погребен под илом до середины груди, поэтому видны были только голова и часть руки. Он выглядел в некотором роде стражем амфор, правая рука его была поднята, словно для того, чтобы прогнать любого нападающего.

— Я согласна, что это интересные рисунки, и верю, что Зубеир был с вами искренен, но как с помощью этого добраться до судна, которому две тысячи лет?

— Хороший вопрос. Амфоры — это глиняные сосуды, они могут быть очень большими, четырех-пяти футов высотой, по форме округлые. Использовались они так же, как в настоящее время контейнеры. В них перевозили оливки, оливковое масло, вино и тому подобное, даже стеклянные бусы и мелкие предметы. Торговые моряки укладывали их набок, ручка амфоры прилегала к ручке другой — верхней или нижней. Таким образом, они закреплялись и не перекатывались, тем самым сохранялось равновесие судна. На большом торговом судне амфор было сотни и сотни. Говорит вам что-нибудь термин «дресселевские формы амфор»?

Я покачала головой.

— Нет.

— Понятно, с чего бы? Генрих Дрессель — немецкий ученый девятнадцатого века, он разработал способ датировать амфоры, основанный на их форме — длинные и узкие или широкие и более приземистые, вид горла, форма ручек и так далее. Опубликовал таблицу со средиземноморскими амфорами, расположенными в хронологическом порядке. Все они пронумерованы. К примеру, первые формы были изготовлены в Италии, использовались с середины второго века до нашей эры до начала первого, главным образом для итальянского вина. Много таких амфор обнаружено на затонувших судах во французской части Средиземного моря. Формы Дресселя — замечательное пособие для датировки затонувших судов, потому что амфоры использовались в морских перевозках на всем протяжении античности; они хорошо сохраняются в течение долгого времени на дне, в отличие, к примеру, от дерева; и их довольно легко обнаружить.

— Вы имеете в виду, что по амфорам на рисунках Зубеира затонувшее судно можно отнести к тому периоду?

— Да, — ответил Брайерс. — Это так. Если верить легендам, Карфаген был основан в восемьсот четырнадцатом году до новой эры. Археологические свидетельства не уходят в такую древность, но они достаточно близки к тому, чтобы отнестись к мифу с некоторым доверием. Город был захвачен римлянами весной сто сорок шестого года до нашей эры. Жена правителя города бросилась в огонь, чтобы избежать плена.

— Надеюсь, вы не станете снова рассказывать Честити эту историю, — сказала я. — Похоже, девушка очень впечатлительна, особенно действуют на нее романтические фантазии о смерти в огне или во имя любви. Однако вы говорите, что амфоры датируются тем периодом времени.

— Да, это так. Мы можем датировать их немного точнее. Примерно четвертым веком до нашей эры. Есть еще несколько других свидетельств. Вот, посмотрите, — сказал он, кладя передо мной фотографию. — Это терракотовый кувшин для вина. Зубеир поднял его с того места. Думаю, он взял там еще несколько вещей, потом обнаружил бога и перестал грабить затонувшее судно. Красивый, правда? Несовершенный. Вот здесь с кромки горла отбит осколок. Но этот кувшин — видите, формой он слегка напоминает нагруженную амфорами лошадь — очевидно, датируется третьим-четвертым веками до нашей эры. Если предположить, что он находился на судне, а не утонул в другое время, то это поможет датировать судно.

— Очень интересно, — сказала я. — Где теперь этот кувшин?

— Пропал. Он был у дочери Зубеира, но исчез вскоре после того, как его увидели мы с Питером. Полагаю, Питер украл его, хотя, может, я несправедлив к нему. Не могу сказать об этом человеке ничего хорошего. К счастью, я сфотографировал кувшин, когда был там.

— Хорошо, но в то время многие нации перевозили грузы по Средиземному морю. Почему судно, которое вы ищете, не могло быть, к примеру, римским или греческим? Я права относительно того периода?

— Да. Опять-таки амфоры свидетельствуют, что кувшин скорее всего был карфагенским.

— А статуя?

— Да, статуя. Тут дело несколько сложнее, и это одна из причин того, что я стараюсь смотреть на все это со здоровым скептицизмом. Если предположить, что Зубеир действительно видел статую, в чем, как уже говорил, я не совсем уверен; он верил в это, но работа на такой глубине иногда воздействует на человека странным образом. Однако если допустить на минуту, что вправду видел, я думаю, что это был гораздо более древний артефакт, старше амфор на пятъсот-шестьсот лет. Мне он представляется разновидностью того, что мы именуем карающим богом — об этом говорит поднятая правая рука. Карающие боги идут из ранней финикийской традиции, докарфагенской. Это может быть Мелькарт, покровитель Тира, или даже Ваал, который гораздо позднее в несколько ином обличье вместе со своей супругой Танит стал покровителем Карфагена.

— И что это означает?

— Как знать? — Брайерс пожал плечами. — Затонувшее судно не может быть моложе самой поздней по своему происхождению вещи, найденной в его трюме. Это означает, что на судне, пошедшем ко дну в четвертом веке до нашей эры, вместе с грузом находилась статуя, которая уже была древней, когда корабль отправился в путь. Или же, и что более вероятно, здесь произошло два кораблекрушения, может, и больше — суда обычно опускаются на дно в одном и том же районе — ветры, течения и так далее. Обломки рассеиваются на большой площади, что осложняет дело. Возможно, одно судно затонуло в четвертом веке до нашей эры, другое гораздо раньше.

— Я слушаю вас, но мне трудно поверить, что возможно найти столь древние суда.

— Находили еще более древние. «Улубурун», который Джордж Басс откопал у побережья Турции, датируется четырнадцатым веком до нашей эры, а недавно Робет Баллард — человек, который нашел «Титаник» — обнаружил два финикийских судна в очень глубоких водах восточного Средиземноморья. Их датировали, опять-таки по амфорам, примерно семьсот пятидесятым-семисотым годом до нашей эры. Находились они на большой глубине, примерно тысячу четыреста-тысячу пятьсот футов, солнечный свет туда не проникал, отложений было мало, при этих условиях они могли находиться в очень хорошем состоянии. На здешних глубинах большинство древесины исчезло бы, но керамика сохраняется очень долгое время, почти вечно, некоторые металлы, в зависимости от их состава, тоже. Однако иногда даже на таких глубинах часть корпуса судна была защищена лежавшим сверху грузом, поэтому можно найти немного дерева.

— Стало быть, Питер все еще ищет это судно?

— Ищет. Он называет свою компанию «Стар сэлвидж энд дайвинг». У них есть судно в этом районе, «Пиранья». Простите, — он печально улыбнулся, — слегка оговорился. Судно называется «Сюзанна». Они появились здесь этой весной, в прошлый сезон их тут не было. Я слышал, Питер был на грани банкротства, но, видимо, удачно выпутался. У него есть все новейшее снаряжение, спутниковая связь, подводные роботы, средства для глубоководного слежения, все, что угодно. Должно быть, за последний год он заработал большие деньги. По сравнению с ним мы нищие. Как вам кажется, я злобствую?

— Пожалуй, слегка, — ответила я.

— Спасибо. — Брайерс засмеялся. — Мне жутко подумать, что произойдет, если они опередят нас. Растащат все, что сочтут ценным, остальное уничтожат. Это будет очень значительная находка. Вам нужно это понять. Однако если судно найдут они, после них ничего не останется.

— Но ведь они не вправе разорить судно, если оно такое древнее! Должен существовать какой-то закон относительно затонувших судов подобного рода.

— Они вправе, и такой закон существует. Называется он законом о находках. Ты нашел судно, оно в твоем распоряжении. Вот и все. Морское право встанет на твою сторону, да если и дойдет до дела, кто сможет тебе помешать? Так происходит во всем мире. Эти компании интересуются только доходами, не наукой. Иногда, растащив все, что считают ценным, они поднимают судно, дабы доказать, что могут это сделать, или, может, считают, что это принесет им выгоду. Такое древнее, они, возможно, не станут поднимать. Там почти ничего не осталось. Но поднимают сравнительно новые корабли с войны восемьсот двенадцатого года на Великих озерах, Испанской Армады и так далее. Какое-то время используют их для привлечения туристов, ставят возле ресторанов с морепродуктами. Потом кораблям приходит конец. Поднятые со дна, они быстро разрушаются, если о них не заботиться, а такая забота стоит больших денег, которые этим людям далеко не всегда выгодно тратить. Потом эти люди перебираются на другое место. Лет через десять после того, как суда подняты, их увозят на свалку. Они превращаются в труху. Это преступление. Многие организации и страны пытались остановить деятельность таких компаний, как «Стар сэлвидж», но сделать это очень трудно. Поэтому я твердо намерен отыскать это судно раньше них. Прошу прощенья, — добавил он после краткой паузы. — Это у меня больное место, как вы уже, наверное, догадались.

Я поглядела на залив.

— Как вы говорите, воды здесь много. Шанс невелик, так ведь? И что может помешать еще кому-то приехать и искать его, если они слышали об этом от Зубеира? Кому-нибудь из тех ловцов губок.

— Шанс невелик, — согласился Брайерс. — Что касается третьей стороны, ищущей судно, тут вы задели меня за живое. О значительной находке никто не объявлял, но в прошлом году на рынке появилось несколько вещей, которые заставили меня задуматься, не нашел ли что-то кто-нибудь еще. Местные ныряльщики под водой всегда начеку. Как я сказал, таким образом найдено много затонувших судов. В прошлом году в Брюсселе продавалось несколько золотых украшений, датируемых тем периодом времени: подлинность их была установлена. А месяц или два назад в Тунисе появились терракотовые изделия. Пока что не лавина, всего лишь струйка, но я время от времени слегка волнуюсь по этому поводу. С другой стороны, — он улыбнулся, — это замечательное времяпрепровождение, вам не кажется?

— Замечательное, — согласилась я. — Между прочим, если думаете, что ваш рассказ, пусть и очаровательный, заставить меня забыть мой вопрос о Рике Рейнолдсе, то ошибаетесь. О чем вы спорили?

— Да ни о чем, — ответил Брайерс, глядя на залив. — Просто не поладили. Я счел его надоедливым юным прохвостом. Он уговаривал меня вложить деньги в его фирму. Я велел ему убираться. У меня нет денег для вложения, но если б и были, не стал бы с ним связываться. Теперь, когда он мертв, мне неприятно, что мы повздорили.

«Он второй, кто лжет мне сегодня, — подумала я. — Азиза утром, а Брайерс сейчас». Однако в одном он был прав. Было приятно сидеть там, на солнце, в окружении воды, на мягко покачивающемся судне — и история, которую я только что выслушала, была захватывающей. Я почти забыла на время о двух проблемах, которые ждали меня в гостинице, и о том, что услышала от Роба. И едва не забыла, что с Брайерсом нужно быть очень, очень осторожной.

«Уверяю, больше этого не случится», — сказал мне Брайерс, когда я утром попыталась поговорить с ним о его сердитом разговоре с Риком. Может, он уже прекрасно знал в ту минуту, что случиться это больше никак не может.

6

— Мы стоим на священном месте, — сказал Брайерс, и группа притихла. — Называем мы его тофет,[19] хотя в то время оно именовалось не так, и здесь, как мы полагаем, карфагеняне вполне могли сжигать сотнями, если не тысячами, своих детей от младенцев до пятилетних, принося их в жертву Ваал Хаммону.

Вся группа ахнула.

— Пока мы не поспешили осудить карфагенян, — продолжал он, глядя в упор на Джимми, который уже открыл рот, собираясь сказать что-то уничижительное, — я хочу сказать вам о них еще кое-что. Во-первых, вполне возможно, что эти дети были уже мертвы — младенческая смертность была высокой — и сожжение представляло собой священную кремацию. Спустя две тысячи лет невозможно утверждать с какой-то степенью уверенности то или другое. Более того, множество исторических источников было написано столетия спустя римлянами, врагами карфагенян, которые получали удовольствие, описывая жуткие церемонии при лунном свете, в которых детям перерезали горло, потом клали их на руки статуи Ваал Хаммона, откуда они падали в пламя.

Во-вторых, карфагеняне были потомками финикийцев. Согласно легенде они прибыли из великого финикийского города Тира, находящегося теперь на территории Ливана, и привезли с собой множество обычаев, традиций и верований той части мира. К примеру, слово «тофет» встречается в Библии несколько раз, оно обозначает место, где происходило принесение в жертву первородных. Вспомните историю Авраама и Исаака.

В тех условиях ритуалы, включающие в себя сожжение, были очень значительны. Помните, я рассказывал вам о легенде, окружающей основание города Карфаген или Карт Хадашт, когда Элисса, сестра Пигмалиона, царя Тира, бежала из города после того, как брат убил ее мужа, и в конце странствий по Средиземному морю приплыла к берегам Северной Африки. Вскоре после основания города, согласно легенде, в восемьсот четырнадцатом году до нашей эры Ярб, вождь ливийского племени, потребовал, чтобы Элисса, к тому времени прозванная Дидоной, что означает «странствующая», вышла за него замуж, иначе он уничтожит весь ее народ. Дидона, храня верность покойному мужу, бросилась в огонь. Несколько столетий спустя, в сто сорок шестом году до нашей эры, жена последнего карфагенского правителя бросилась вместе с детьми в огонь, чтобы не покориться римлянам. Все это говорит, что смерть в огне была для карфагенян важным ритуалом.

В-третьих, человеческие жертвоприношения, видимо, практиковались, по крайней мере, в последний период, только в чрезвычайно тяжелые времена, то есть не были непременной частью ритуальных обрядов. К примеру, одним из наиболее опасных для Карфагена времен был период между триста десятым и триста седьмым годами до нашей эры, когда карфагеняне вели ожесточенную борьбу с Агафоклом Сицилийским, прозванным Сиракузским тираном из-за беспощадного обращения с правителями, которых сверг, и всеми, кто противостоял ему. Карфаген установил блокаду Сиракуз, однако коварный Агафокл прорвался сквозь нее и поплыл прямо к Карфагену, высадился на Красивом мысе, возможно, нынешнем мысе Бон, напротив того места, где мы стоим. У него было шестьдесят кораблей и четырнадцать тысяч воинов. Людей, чтобы охранять корабли, не хватало, он сжег их и пошел по суше к Карфагену.

Карфагенян это ошеломило. Они немедленно отправили пожертвование в храм Мелькарта в городе-предке Тире. Но Агафокл все-таки продолжал наступать, грабил богатые сельскохозяйственные районы вокруг Карфагена и захватывал город за городом. Кроме того, убедил многих союзников карфагенян покинуть их. Неподалеку от Карфагена произошло сражение, и Агафокл вышел из него победителем.

Однако результат был не окончательным. Хотя Агафокл и выиграл битву, у него не хватало сил, чтобы штурмовать городские стены. Карфагеняне за стенами пытались перегруппироваться. Будучи торговой нацией, они покупали и продавали все, в том числе и армии. Хотя у них был флот, в том числе и военный, на суше они почти целиком полагались на наемные войска, и им требовалось время, чтобы создать новую армию.

Представьте себе это положение: два непримиримых врага злобно смотрят друг на друга через городские стены. И тут карфагеняне снова вернулись к человеческим жертвам. Предводители, военачальники, многие представители знати приносили в жертву своих детей, может быть, первородных. Нам известно, что считалось достоинством, если матери и отцы стояли с сухими глазами, когда у них отбирали детей и жертвовали объятому огнем богу.

Римляне с омерзением относились к карфагенянам из-за этого, безусловно, варварского обычая. Но для карфагенян это был священный ритуал. Они делали это не для развлечения, и нет никаких указаний, что знать покупала детей и подменяла ими своих. Взгляните на эти ряды камней, установленных в память о детях, — сказал Брайерс, указав на них. — На одних изображены дети с матерями, на других жрецы, берущие детей для священного жертвоприношения, на третьих богиня Танит, супруга Ваал Хаммона и покровительница многих карфагенских домов. Первородных предавали огню Ваал Хаммона для того, чтобы избавить город от жуткой участи. Думаю, нам нужно рассматривать это в таком контексте.

— Но что сталось с городом? — спросила Сьюзи.

— Карфагенянам удалось создать армию, и они заставили Агафокла вернуться на Сицилию, — ответил Брайерс. — Но это было лишь временной передышкой. Всего несколько десятилетий спустя они оказались втянутыми в безнадежную борьбу с могущественным Римом. Теперь давайте оглядимся, и я покажу вам еще кое-что.

Группа двинулась дальше, однако Честити осталась на месте. Она постояла, осматриваясь вокруг, потом достала из сумочки спички и зажгла одну, глядя на мать, которая повисла на руке Эмиля. С негромким вскриком выпустила спичку и облизнула пальцы. Спичка зашипела и потухла на соленой почве.

— Эта девушка ненормальная, — сказала Джамиля в тот вечер, сняв крышку с блюда и вдыхая божественный аромат. Мы сидели в патио ресторана «Les Oliviers», замечательного заведения на окраине города, за фирменным блюдом куша из рыбы, картофеля, множества зеленых оливок, перца и лука в остром томатном соусе. Я уклонилась от своих обязанностей за ужином с группой ради встречи с Джамилей. Это было оправданно. Два дня спустя мы собирались привести группу в этот ресторан и должны были обсудить условия. И все же это походило на пропуск занятий или чтение под одеялом с фонариком, когда мне давно уже полагалось спать. Ресторан размещался на четырех или пяти разных уровнях, ряд наружных террас спускался по склону холма, оттуда открывался замечательный вид на гавань, яхты и колоритные рыбачьи лодки.

— Да. Правда, это неудивительно. Мать оставляет ее совершенно без внимания.

— Я заметила, Марлен проводит время с Эмилем, — сказала Джамиля. — Или, по крайней мере, старается.

— Не знаю, делает ли она тут какие-нибудь успехи, однако Честити определенно страдает из-за этого. Не знаю, что тут можно предпринять.

— Полагаю, нужно проводить с ней как можно больше времени. Мне не понравился тот эпизод с зажиганием спички. Не думаете ли вы, что она имеет какое-то отношение к пожару в гостинице?

— Нет, — ответила я. — Не думаю. Я разговаривала с полицейским, который руководит расследованием. Пожар начался с матраца — они даже обнаружили следы сигареты, от которой он затлел — а горючим послужила жидкость из зажигалки. Возможно, Кристи ее пролила. Детектор дыма был отключен. По-моему, в пожаре виновата сама Кристи.

Мы обе какое-то время молча наслаждались едой и вином.

— Это не новое судно в гавани? — нарушила молчание Джамиля. — Вон то, большое, со всеми включенными огнями. Может быть, это чья-то яхта. Если да, я хотела бы познакомиться с этими людьми.

— Выглядит превосходно, — сказала я. — Может, нам удастся тайком уплыть на ней. Покинув группу.

— Да, соблазнительно, — засмеялась Джамиля.

— А этот ресторан великолепен, — сказала я. — Еда, вид, все. Я довольна, что мы пришли сюда, хотя мне делать этого не следовало.

— Я тоже довольна. И мы здесь по делу. Нужно обсудить предстоящий вечер. Предлагаю сделать его фольклорным. Знаете, танец живота, заклинатели змей и все такое прочее.

— Гадость, — простонала я.

— Знаю, — сказала Джамиля. — Но людям нравится. Выпейте еще вина.

Мы поговорили о том, как все это будет происходить, сколько будет стоить, и в конце концов договорились обо всех подробностях. Владелец ненадолго подсел к нам, и мы завершили сделку.

— Джамиля, видимо, для вас это не совсем обычный тур, — сказала я. Мне было любопытно, как она относится к тому, что туристы гибнут через день. — Возможно, вы задаетесь вопросом, что такого ужасного натворили в прошлой жизни, чтобы заслужить участь руководительницы наземной части этого тура.

Она пожала плечами.

— Бывают несчастные случаи. Вам просто не повезло. Оба эти человека были чересчур неосторожны, разве не так? Рик нырнул в неположенном месте, а Кристи отключила детектор дыма, потом уснула. Что ж, должна согласиться с вами, она сама виновата в своей смерти.

Меня подмывало рассказать ей о моем сне и о разговоре с Робом, то и другое убедило меня, что смерть Рика была отнюдь не случайной. Однако я придержала язык. Я недостаточно знала Джамилю, чтобы доверяться ей, хотя мне этого хотелось. Странно быть руководителем группы. Я чувствовала себя полностью ответственной за благополучие каждого, но вместе с тем не чувствовала, что могу подружиться с кем-то, за исключением Эмиля, которого знала раньше.

— Однако это очень скверная реклама и для меня, и для вас, — сказала Джамиля. — Мы надеялись, и вы, я уверена, тоже, получить высокую оценку в том американском журнале.

— Джамиля, в этом отношении нам, кажется, повезло, — сказала я. — По-моему, Кристи относилась не очень благожелательно и к этому туру, и к этой стране.

— Но она казалась весьма довольной! — воскликнула Джамиля. — Меня это удивляет!

— Я тоже удивилась, — сказала я. — Но можете мне поверить. Она считала эти развалины скучными.

— Карфаген? Тофет? Как она могла?

Вид у Джамили был негодующий.

— Вас удивляет так же, как и меня, что Азиза и Кертис не уехали домой после ее выхода из больницы? — спросила я.

— Да, — ответила Джамиля. — Если б меня вынесли в полубессознательном состоянии из комнаты Кристи, я бы, выйдя из больницы, тут же уехала домой.

— Я тоже, и, думаю, Азиза разделяет наши чувства.

— Должно быть, хочет остаться ее муж, — предположила Джамиля. — А как она вообще оказалась в той комнате?

— Пошла на прогулку, заметила, что дверь открыта, и, наверное, вошла посмотреть, не случилось ли чего. А что говорят остальные?

— Собственно, если не считать того, что люди, по выражению Кертиса, мрут, как мухи, я думаю, тур проходит хорошо. Людям, как будто, нравятся достопримечательности, нравится гостиница, несмотря на то, что случилось. Все пришли к выводу, что Рик и Кристи были… как Джимми постоянно называл их?

— Идиотами, — ответила я.

— Идиотами, — согласилась Джамиля. — Люди как будто почти забыли обо всем этом. Они кажутся очень славными.

«Славными» они мне теперь не казались, однако своего несогласия я не высказала. Прежде чем я успела что-нибудь сказать, наше внимание привлек громкий взрыв смеха. Я огляделась, ища источник этого шума. Ресторан был почти пуст: в патио сидели только мы; группа хихикающих школьниц пила лимонад на террасе наверху; четверо бизнесменов курили чича на террасе внизу; и в дальнем конце главной террасы, на которой мы находились, группа, по всей видимости, американцев, около десяти человек, сидела за столом. Видимо, это был один из тех случаев, когда требуется много тостов и аплодисментов с регулярными интервалами.

— Обратили внимание, что у них у всех одинаковые голубые рубашки? — спросила Джамиля. — Может, это спортивная команда? Человек, сидящий во главе стола, возможно, тренер.

— Может быть, — сказала я. — Мне нужно пойти в туалет. По пути взгляну на них. Вернусь через минуту.

Когда я вошла, одна из молодых женщин, сидевших за тем столом, причесывала длинные белокурые волосы. Мы улыбнулись друг другу в зеркале.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — ответила я.

— Американка? — спросила женщина.

— Канадка, хотя здесь с группой американцев. А вы?

— Из Калифорнии, — ответила она. — Я здесь тоже, можно сказать, с группой. Мы работаем в этом районе.

— Я видела вас на террасе. Имеют какое-то значение ваши одинаковые рубашки? И красивый логотип на кармане?

— Мы работаем в компании «Стар сэлвидж». Я ныряльщица. Ищем древнее затонувшее судно. Вы, наверное, видели со своего места большое судно в гавани? Это наше.

— Видела, — сказала я. — Очень хорошее. Я, кажется, слышала о вашей компании.

— Правда? — сказала она с довольным видом. — Мы находили в Карибском море большие затонувшие суда. Одно из них, «Маргарита»…

— Да, конечно, — сказала я. — Не было ли спора о том, кому принадлежит сокровище или что-то такое?

— Да, — ответила она. — Был. В конце концов Питер — это владелец компании, он сейчас с нами, пожилой человек во главе стола — остался с носом, но не оставляет попыток. На сей раз мы ищем золото.

— Должно быть, это очень увлекательно.

— Лучшей работы у меня не было, — сказала женщина. — Я не могла поверить своему везению, когда Питер взял меня. Я бросила работу за письменным столом и не жалею об этом. Кстати, меня зовут Мэгги.

— Меня Лара. Вы единственные, кто ищет это затонувшее судно? — спросила я невинным, как надеялась, тоном.

— Есть еще одна небольшая группа, археологи. Один из них на днях приехал в Сус и обвинил Питера, что тот вредит его работе. Устроил настоящую сцену. Он какой-то пугающий. Помешанный. Чего нам беспокоиться? Мы найдем судно раньше. У нас есть новейшее сканирующее оборудование, и если судно на большой глубине, есть аппарат с дистанционным управлением для подводных работ. А у них только бортовой гидролокатор и маленькое суденышко.

— Замечательно, — сказала я. — Значит, будете вести поиски в этом районе?

— Да, — ответила женщина. — Мы работали последние несколько недель к югу отсюда, возле Суса, и постепенно продвигались на север.

— Надеюсь, вам нравятся поиски. — Это было тактично. Я не собиралась желать ей успеха, потому что работала вместе с Брайерсом. — Приятно было поговорить с вами, Мэгги, — сказала я, направляясь к кабинке, когда молодая женщина защелкнула косметичку.

— И мне с вами, — ответила она. — Кстати, надеюсь, мы ведем себя не слишком шумно. Обычно мы спим на судне, чтобы не терять времени, добираясь к месту работы. Но время от времени заходим в порт — все равно спим на судне, но сходим на берег немного расслабиться — и можем немного увлечься.

— Никаких проблем, — заверила я.

— Желаю приятно провести время, — сказала Мэгги.

Что ж, это подтверждало рассказ Брайерса, хотя он и казался неправдоподобным. На меня произвело ошеломляющее впечатление то, что Брайерс отстает в технологии.

— Джамиля, это люди из компании по подъему затонувших судов, — вот и все, что сказала я, возвратись к столику.

— Вот вы где, — послышался знакомый голос. Мы посмотрели вверх и увидели четыре головы, взирающие на нас с верхней террасы: Бена, Эда, Эмиля и Честити. Головы скрылись, и эта четверка спустилась по лестнице к нашему столику.

— Думали, сможете ускользнуть, да? — сказал Бен.

— Можно удрать, но не скрыться, — добавил Эд, и Честити хихикнула.

— Мы строили планы на ближайшие несколько дней, — ответила я с некоторой чопорностью.

— Приятное место. Не против, если мы присоединимся к вам? — спросил Эмиль, другие мужчины придвинули столик к нашему. Честити села между Эмилем и мной, Бен с Эдом — по обе стороны Джамили.

— Десерт, кофе, леди? — спросил официант. — Джентльмены?

С веточкой жасмина за ухом он выглядел очень впечатляюще.

— Мне кофе, — сказала Джамиля.

— Мне тоже, — сказала я.

— И мне, — присоединился к нам Эд. Потом добавил: — Что за цветок у вас за ухом?

— Жасмин, — ответил официант. — Если мужчина носит его за правым ухом, значит, он женат. За левым — ищет невесту.

— Значит, вы неженаты, — сказала Честити.

Он улыбнулся.

— Знаете, большинство мужчин в Тунисе носит жасмин за левым ухом.

— Не беспокойтесь, — сказала Джамиля. — Волна феминизма еще накроет мою страну. — И добавила: — Но, видимо, не при нашей жизни.

— Есть у вас баклава? — спросил Бен, имея в виду пирожное с медом и орехами.

— Конечно, — ответил официант. — Три кофе и одна баклава.

— Ты уже ел баклаву сегодня вечером, — проворчал Эд.

— Знаю, — ответил Бен. — Я провожу дегустацию баклавы. В конце путешествия объявлю, какая лучшая.

— Мне тоже баклаву, — сказала Честити.

— Мне бренди, — сказал Эмиль.

— Я тоже хочу бренди, — заявила Честити.

— Тебе нельзя, — сказал Бен.

— Вы совсем как моя мать, — недовольно сказала Честити. — Ладно, выпью этого замечательного чая с орешками.

— Чай с кедровыми орешками, — сказал официант.

— А где твоя мать? — спросила я.

— В постели, с головной болью, — ответила она. — Эмиль, можно мне сигарету?

— Нет, нельзя. Честити находится на моем попечении, — сказал мне Бен. Я подумала, что это, наверное, тяжкое испытание. Честити слегка преобразилась. Она собрала волосы в тугой узел на затылке и накрасилась, пожалуй, сильнее, чем следует девушке ее возраста. На ней было то же короткое черное платье с глубоким круглым декольте, что и в первый вечер, но она спустила рукава, чтобы побольше обнажить плечи, и, я была уверена, укоротила платье на несколько дюймов. Она вызывающе то и дело забрасывала ногу на ногу.

— После ужина мы пошли по магазинам, — сказал Эд. — Честити нашла ожерелье, которое ей понравилось. И ожесточенно торговалась за него, — добавил он. — Выпады и отбивы. Для этого требовались стойкость, мужество и решительность. Какое-то время я боялся поражения, но в конце концов продавец сдался, и победа досталась нам.

Мы все засмеялись.

— Покажи ожерелье, — попросила Джамиля, и Честити бережно развернула сверток из папиросной бумаги.

— Красивое, — сказала я, оно действительно было красивым, коротким, из серебряных бус, круглых и кубических, с камешками малахита между ними. — Честити, эти серебряные бусы берберского образца. Та бусина, что прямо посередине, должна приносить тебе удачу и отгонять зло.

— Браво, Честити, — сказал Эд. — Превосходный выбор. Надень их, что же ты?

— Я помогу, — предложила я, однако девушка уже повернулась к Эмилю.

— Поможете мне, Эмиль? — проворковала она. Я посмотрела на Джамилю, та вскинула брови. Казалось, Честити взрослела очень быстро — судя по тому, как поглаживала шею и ожерелье. Эмиль старался не касаться девушки, надевая его, но она так повела головой, что потерлась о его руку. Наступило неловкое молчание. «НШ — Лолита», — подумала я, совсем, как писала Кристи. Как я не замечала всего этого?

— Ну, Бен, — весело сказала я, пытаясь как можно быстрее сменить тему разговора, — как находите это путешествие? Оправдывает оно ваши ожидания? Вы здесь для работы или просто для отдыха?

Господи, как развязно звучал мой голос.

— Я очень доволен, — ответил он, с аппетитом принимаясь за сладкий десерт. — Что до вопроса относительно работы или отдыха, то понемногу того и другого. Я преподаю древние языки, как вам известно, и моя область изучения — Пунические войны и период, ведущий к ним. Честити, знаешь, что я имею в виду под Пуническими войнами?

Девушка на секунду очень мило скривила лицо.

— Ганнибала и слонов в Альпах, — ответила наконец она.

— Правильно, — улыбнулся Бен. — Пунические войны — их было три, с двести шестьдесят четвертого по сто сорок шестой до новой эры — между Римом и Карфагеном. Ганнибал был карфагенским полководцем.

— Того Карфагена, что мы видели?

— Того самого. Термин «пунический» имеет разную этимологию, но в течение этого периода прилагается именно к карфагенянам. Поэтому да, это место — часть сферы моих интересов, но я здесь для того, чтобы хорошо провести время. Конечно, я постоянно ищу материал для своей книги. Это будет мой magnum opus.[20] Я работаю над ней несколько лет.

— О чем она, Бен? — спросила я.

— Рабочее название «Прошедшее несовершенное».

— «Прошедшее несовершенное», — повторила Джамиля. — Это книга по истории или по грамматике?

— Я же говорил тебе, — сказал Эд.

— По истории. Эд постоянно твердит мне, что это заглавие никуда не годится. Но мне оно нравится, пока книга не закончена и издатель возражает против заглавия, она называется «Прошедшее несовершенное». Я считаю, людям следует знать, что история пишется главным образом победителями, более того, господствующей группой в этой победившей культуре — обычно элитой и, разумеется, обычно мужчинами. Например, все сообщения о Пунических, — он закурил сигарету, — войнах, которыми мы располагаем, исходят из Рима. Как обычно, победители получают возможность излагать свою версию событий, побежденные — нет. Не существует никаких карфагенских описаний войн и приведшей к ним политической ситуации. Моя теория заключается в том, что войны начали римляне по своим внутриполитическим причинам, почти без провокаций или совсем без провокаций со стороны карфагенян. Могу добавить, что другие относятся к римлянам терпимее, чем я. Но, видите ли, я и назвал книгу «Прошедшее несовершенное» потому, что наши взгляды на исторические события искажены именно таким образом.

— Это превосходное заглавие, — сказала я.

— Спасибо. Своей книгой я хочу пролить свет на безмолвные голоса истории, на людей, о которых мы ничего не знаем, то ли потому, что они проиграли какую-то войну, и писать о ней должны победители, то ли их попросту сочли незначительными и потому оставили без внимания, когда излагались истории их времени.

— Как женщин, — вмешалась Джамиля.

— Совершенно верно, — согласился Бен. — Как женщин, бедняков или даже целые народы, потерпевшие в войне неудачу. Карфагеняне — превосходный пример. Римляне в целом ни во что не ставили карфагенян. Сделали исключение для нескольких, которыми нехотя восхищались, но в основном описывали карфагенян как грязных, пьяных, диких невежд. Существует римское выражение «Punica fides», пуническая верность. Как думаете, что оно означает? Вероломство! «Пуническая верность» для римлян была синонимом вероломства. Особенно они язвят по поводу жертвоприношения детей на тофете. И этот взгляд на карфагенян дошел до нас. Римляне выиграли войну, написали историю, и мы располагаем их взглядом на нее. Но вы слышали, что говорил о тофете Брайерс? Возможно, ничего подобного не происходило, а если происходило, это было священной церемонией, а не потехой. У самих римлян, как нам известно, были весьма своеобразные взгляды на то, какие развлечения дозволены, и нет никаких указаний, что карфагеняне разделяли их. Что до грязи, то мы недавно видели город Керкуан.

— У карфагенян были ванны, — сказала Честити. — Мы их видели.

— Были. Прямо в домах, в дополнение к общественным баням. Археологические свидетельства указывают, что они отнюдь не были такими грязными, как писали римляне. Что до дикости, латинский алфавит основан на финикийском, а Карфаген был финикийским городом. Кроме того, карфагенянин на имени Магон многому научил римлян, если говорить о сельском хозяйстве. Примеров можно привести множество, но мы редко их слышим.

— Значит, вы хотите исправить некоторые эти истории? — спросила Джамиля.

— В определенном смысле, да. Я несколько лет вел исследования…

— Годы и годы, — вмешался Эд. — В конце концов я стал твердить ему, чтобы он перестал исследовать и писать и начал искать издателя.

— Эд не понимает, что исследования — лучшая часть работы. Я стараюсь найти старые документы или даже древние произведения искусства, где изображены простые люди, а не короли и королевы или боги и богини античных времен. И нашел немало примеров — поистине интересных рассказов о простых людях, сделавших что-то необычное, способных опровергнуть некоторые наши представления о прошлом, предоставить голос многим людям, которые до сих пор молчали.

«Интеллектуал группы», — подумала я.

— Слишком растянутый ответ на ваш вопрос, не так ли? — сказал Бен. — Dum loquor, hora fugit. Пока я говорю, время летит.

И хорошо, на мой взгляд. Честити перестала играть в соблазнительницу.

— Какой это язык? — спросила она.

— Латынь, разумеется. Я преподаю древние языки. Предпочитаешь греческий? А что вы, Эмиль? — спросил Бен. — Вы говорили, что родились здесь, но долгие годы не возвращались сюда. Сильно изменилась страна?

— Во многих отношениях сильно, в других осталась почти той же самой, — ответил Эмиль, жестом велел официанту подать еще бренди и закурил сигарету. — Природа так же красива, как мне помнится: море, горы, пустыня. Такие контрасты в крохотной стране! Мальчишкой я приезжал в Таберду летом к друзьям семьи. Тогда все эти дома принадлежали французам. Теперь, разумеется, в них живут богатые арабы. Начинаю понимать, что вел здесь прямо-таки очаровательную жизнь. Красивый дом в Тунисе, частная школа, каждое лето неделя-другая здесь, у отца было большое поместье в Сахеле, юго-западнее Туниса. У него были виноградники и плодовые сады. Я очень жалею о случившемся.

— А что случилось? — спросила Честити.

Ответить Эмилю помешал новый взрыв веселья, донесшийся от команды «Стар сэлвидж». Человек, которого я сочла Питером Гровсом, встал и поднял стакан. Он был коренастым, но подтянутым, ростом примерно пять футов десять дюймов, лет пятидесяти.

— За то, чтобы не только найти сокровище, — заговорил он слегка заплетающимся вследствие многих тостов языком, — но и раздавить конкурентов! Давайте не забывать, что они наши враги, и мы не только превзойдем их в этом деле, но и уничтожим.

Группа снова весело зашумела, несколько человек ударили стаканами о стол.

Я почувствовала, что над нами кто-то высится, и подняла взгляд. На верхней террасе стоял Брайерс, лицо его побагровело от гнева, кулаки были сжаты. Несколько секунд он смотрел на группу, а потом отошел от барьера и скрылся. Я оглянулась, подумав, что Брайерс спустится и устроит драку, но он не спустился. Однако я не сомневалась, что это плохо кончится.

— Арабское население начало добиваться независимости от Франции и в начале пятидесятых годов взялось за оружие, — продолжал Эмиль, не замечая разыгрывающейся рядом маленькой драмы. — В пятьдесят шестом году страна официально получила независимость, но кровопролитие на этом не закончилось. В эти годы многие наши соотечественники уехали во Францию. Но мой отец остался. Он твердо верил, что все это кончится. Потом в шестьдесят первом году снова вспыхнули бунты, и вскоре фамилия отца появилась в списке подлежащих смерти. Мы собрали вещи и ночью покинули страну, взяв только то, что могли нести в руках. Лишились всего. Тем французам, что уехали раньше, удалось продать собственность, пусть и за ничтожную цену, моему отцу пришлось все бросить.

После этого нам приходилось очень трудно. Французское правительство вело переговоры с президентом Туниса, Хабибом Бургиба, о возмещении убытка за утраченные фермы, но для отца было слишком поздно. Ему было трудно найти работу во Франции. Мы жили у дальних родственников, которые были нам не особенно рады. Мать умерла через несколько месяцев после возвращения. Официальной причиной смерти назвали удар. Я считал, что она скончалась от горя. Мне пришлось бросить школу — я хотел быть врачом — и искать работу, чтобы содержать семью. У меня есть младшие брат и сестра.

Я поклялся никогда не возвращаться, но признаюсь, Лара, мной овладело любопытство, когда я увидел ваше объявление. Я откладывал звонок вам до последней минуты, никак не мог решиться. Но в конце концов позвонил, место для меня нашлось, и вот я здесь. Это место пробудило множество воспоминаний, но не все они скверные.

— О, Эмиль! — воскликнула Честити. — Это так…

— Трагично? — перебил ее Эд.

— Печально, очень печально, — ответила Честити. И положила руку Эмилю на бедро. Вид у него был встревоженный и вместе с тем довольный.

— Пора возвращаться в гостиницу, — сказал Бен, не доев баклавы.

— Я была совершенно согласна. И жестом велела официанту подать счет.

— Я домой, — сказала Джамиля. — До завтра.

Мы пошли к гостинице в молчании, каждый был погружен в свои мысли. Лично мне приходилось много думать. Тур начинал казаться мне несколько сюрреалистическим, настоящим гнездом интриг, а я думала, что все едут ради солнца, достопримечательностей и покупок: Кертис угрожает Рику, Брайерс угрожает Рику, Рик гибнет в плавательном бассейне, то ли по случайности, то ли по чьему-то злому умыслу. Потом Азиза выходит прогуляться среди ночи и случайно оказывается в комнате, заполненной дымом, ставшим причиной гибели постоялицы этой комнаты, в комнате, где проживает женщина, ведущая отвратительный список, где Азизе и ее мужу отведено видное место. Брайерс в ожесточенной конкурентной борьбе ищет затонувшее две тысячи лет назад судно, которое, по словам некоего Зубеира, находится неподалеку от берега, на одной линии с напоминающей очертаниями верблюда скалой, притом он только что слышал задевающие за живое слова конкурента. Это было слишком.

Существовало столько вопросов без ответов, что трудно было решить, с чего начать. Если Рик был убит — а сновидение и то, что сказал мне Роб, убедили меня, что это убийство, кто его совершил? Кертис? Что эти люди делали на той тропинке поздно вечером? И куда подевался Кертис?

По тропинке он не возвращался. Самым быстрым путем к гостинице, примерно пятнадцать минут ходьбы, был тот, которым мы пришли туда. Я шла обратно этим путем, Рик шел этим путем, Кристи, предположительно, тоже. Кертис нет. Или, в крайнем случае, шел много времени спустя. Я прождала его довольно долго. На другой день я пошла проверить, куда ведет эта тропинка. Она окончилась у дороги, проходящей мимо гавани. Чтобы вернуться оттуда к гостинице, пришлось бы очень долго идти вдоль гавани в любом направлении к шоссе, а потом вверх по нему к «Auberge du Palmier». Взобраться к гостинице прямо по утесу, я была уверена, невозможно даже такому спортсмену, как Кертис Кларк. Утес у вершины загибался вниз. Чтобы справиться с таким подъемом, требовалось быть пауком или иметь хорошее альпинистское снаряжение. Еще существовала возможность взять такси на дороге к гавани. Я не знала, ездят ли туда регулярно таксисты, но сомневалась в этом. Однако у гавани был телефон, по нему явно можно было вызвать такси. Если Кертис сразу же сел в машину, он был бы в гостинице примерно через десять минут. Добрался бы туда быстрее, чем я. У меня болела лодыжка, и шла я довольно медленно. Но Кертис еще мог уйти в какое-то другое место. Куда и зачем, я не представляла. Азиза, видимо, знала, когда вернулся Кертис, но я очень сомневалась, что она мне скажет.

Мог совершить это убийство Брайерс? Он утверждал, что Рик уговаривал его вложить деньги в его компанию, он нашел это оскорбительным и велел Рику проваливать. Конечно же, я бы резко отказалась, обратись Рик ко мне с таким предложением, но мне почему-то не верилось, что Брайерс говорил правду. Очевидно, там было нечто более серьезное. Рик сказал Брайерсу, чтобы тот не грозил ему. С какой стати угрожать человеку только за то, что он докучлив?

Потом блокнот и вопрос, не сыграл ли он роли во всем этом? Записи в нем были поистине отвратительными. Что сталось с ним? В шесть часов утра идея бросить блокнот в кусты казалась блестящей, теперь она представлялась глупостью. Мысль о том, что кто-то еще нашел список с гнусными инсинуациями, была почти невыносимой. Я все старалась зрительно представить Кристи стоящей утром возле бассейна и наслаждающейся этим зрелищем. Я бы наверняка заметила, был ли у нее блокнот, несмотря на волнение. Могло случиться, что садовник просто выбросил его, но я так не думала.

Могло статься, что кто-то решил воспользоваться блокнотом в хорошем кожаном переплете. В таком случае оставалось надеяться, что этот человек вырвал и выбросил все те страницы, не заглядывая в них, или, в крайнем случае, что блокнот нашел незнакомец, для которого этот список ничего не значил.

Мог блокнот сгореть при пожаре? Сомнительно. Огонь еле тлел, Кристи задохнулась в дыму, а не сгорела, и служащие гостиницы быстро погасили слабый огонь. Блокнот мог слегка обгореть и только.

И среди ее вещей блокнота не было. Я взяла на себя неприятную задачу упаковать вещи Кристи в надежде найти блокнот, но не нашла.

Я решила, что мне нужно найти две вещи: блокнот и орудие убийства. Если Рика ударили по голове перед тем, как бросить в бассейн, а я полагала, что так и произошло, то должно было быть какое-то оружие. Голой рукой так голову не повредишь. Оружием могло послужить все что угодно: камень, инструменты, которыми чистят бассейн, даже стул. Возможно, от орудия убийства как-то избавились, но только не в том случае, если отсутствие этой вещи могло привлечь внимание к ней или к преступлению.

Может быть, если мне удастся найти эти вещи, все остальное начнет обретать смысл.

7

Эмиль Сен-Лоран заглянул под навес небольшого киоска.

— Могу я помочь вам, месье? — спросил владелец. — Ищете что-нибудь определенное?

Эмиль взял кожаный бумажник, пристально осмотрел его, потом положил на место.

— Кожу, месье? Обувь? Может, сумочку для ваших прелестных дам? — спросил владелец, взглянув на Честити, Марлен и меня. Мы стояли, рассматривая товары.

— Покажите мне это, — попросил Эмиль, указывая на что-то под стеклом витрины.

— Римское стекло? Оно очень хорошее.

— Нет, не стекло, — сказал Эмиль. — Вот эту коробку.

— А, монеты. Вы интересуетесь монетами? У меня есть несколько красивых.

— Хочу взглянуть на них.

Эмиль достал из кармана маленькую лупу и несколько минут внимательно разглядывал монеты.

— Может быть, вот эту, — сказал Эмиль и поднял монету, взяв ее за края. — Сколько она стоит?

— У вас хороший глаз, месье, — сказал владелец. — Это римская монета в превосходном состоянии. Датируется примерно двухсотым годом до нашей эры. Возьму с вас особую цену. Вы платите долларами?

— Да, — ответил Эмиль. — Сколько?

— Двести американских долларов.

Эмиль засмеялся.

— Цена поистине особая, мой дорогой. Монета вовсе не в превосходном состоянии, просто красивая. Хоть, пожалуй, она у вас и лучшая, цена ей не больше сорока долларов, и столько я готов заплатить.

— Пожалуй, месье, вы правы относительно состояния и цены. Но цену устанавливает рынок, и не все туристы так разборчивы, как вы. Я могу продать ее гораздо дороже, чем за сорок долларов, уверяю вас. Уступлю ее вам за сто.

— Нет, — сказал Эмиль и стал поворачиваться.

— Месье, — позвал его владелец, Эмиль обернулся. — Вы, очевидно, разбираетесь в монетах. Приходите завтра. Возможно, у меня появится кое-что, способное заинтересовать вас.

— Хорошо, — ответил Эмиль. — Если вы уверены, что я не зря потеряю время.

— Тогда до завтра, — сказал владелец. Потер руки и улыбнулся.

— Пытался обмануть вас, но не на того напал, — сказала я, когда мы отошли от киоска.

Эмиль улыбнулся.

— Да, это так, и он не снизил бы цену, хоть и знал, что я прав. Его довод состоял в том, что люди заплатят ту чрезмерную цену, которую он запросит, и я не мог не согласиться с ним. Люди, которые ничего не смыслят в монетах, полагают, что римская монета — это нечто особенное, и хотя некоторые действительно особенные, большинство их ничего не стоит, по крайней мере, с экономической точки зрения. Возможно, их приятно иметь, может быть, они интересны с исторической точки зрения, но и только. Ну, что ж, если он сможет получить ту цену, которую запрашивает, тем лучше для него. А теперь, кто хочет мороженого?

— Я, — ответила Честити.

— И я, — сказала Марлен.

— Вынуждена отказаться, — сказала я. — Мне нужно вернуться в гостиницу. Желаю приятно провести время. Кэтрин как будто хочет поговорить о чем-то со мной.

— Я не хочу жаловаться, — прошептала Кэтрин. — Но, знаете, это становится невыносимым.

Мы разговаривали в саду гостиницы.

— Что? — спросила я как можно мягче. Казалось, это женщина еле сдерживает слезы.

— Мои вещи, — ответила она. — Косметика, одежда и все прочее.

— Простите, Кэтрин, но вам придется выражаться яснее. Я не понимаю, о чем речь.

Она высморкалась и немного помолчала.

— Кто-то роется в моих вещах. Я вернулась в комнату после ужина, вся моя косметика была переставлена, вся одежда в шкафу в беспорядке. Вам надо будет поговорить с ней.

— Вы имеете в виду, с экономкой? — спросила я. — Думаете, в ваших вещах роются служащие? Если так, я охотно поговорю с управляющими.

— Нет, — ответила Кэтрин. — Это происходит до того, как они приходят убираться в комнатах, или потом, когда постели уже приготовлены на ночь. Видите ли, мы с ней завтракаем в разное время. Я встаю рано и первым делом принимаю душ. Когда я ухожу, она обычно еще лежит в постели. А потом ненадолго уходит на пробежку трусцой. Уверена, это она рылась в моем чемодане. Я знаю, у нее все вызывает любопытство, она производит впечатление добросердечной, только ей не следует копаться в моих вещах.

— Полагаете, это Сьюзи?

— А кто же еще? Мы живем в одной комнате. Пойдемте, я покажу вам кое-что, пока ее нет.

— Лара! О, простите, я не сообразил, что вы заняты, — сказал, подходя к нам, Эд. — Не видел кто-нибудь из вас молотка для крокета? Мы с Бетти вызвали Бена и Марлен на матч, но молотка всего три.

— Наверное, он где-нибудь здесь, — сказала я, оглядываясь вокруг. — В садовый сарай заглядывали?

— Да, — ответил он. — Как думаете, может быть еще один у портье?

Кэтрин потянула меня за рукав.

— Прошу вас. Вы должны зайти в комнату, пока нет сами знаете кого.

— Ладно, Кэтрин, — сказала я, стараясь не выдавать голосом раздражения. — Эд, я найду Мухаммеда и пришлю его помочь вам. Кэтрин срочно нуждается в моей помощи. Я вернусь и помогу вам искать молоток, как только разберусь с ее проблемой.

— Хорошо, — дружелюбно ответил он.

Мы поднялись по лестнице и вошли в комнату, где жили Кэтрин и Сьюзи.

— Смотрите! — сказала Кэтрин, подняв подушку на одной из кроватей, под ней лежала очень красивая голубая рубашка. Вся завязанная узлами. — А теперь посмотрите сюда, — она подняла подушку на другой кровати. Там лежала аккуратно сложенная вычурная ночная рубашка, напоминающая громадную зеленую лягушку.

— Такие штуки вечно бывают проделаны с моими вещами, не с ее, — всхлипнула Кэтрин. — Кончик моей губной помады размят. Потом вся моя косметическая сумочка оказалась залита шампунем. Просто ужас!

— Очень неприятно, когда такое случается, — сказала я. — У меня была та же проблема. То ли пробка бракованная, то ли я не до конца ее завинтила.

— Вы не понимаете! — сказала Кэтрин. — Шампунь был у меня не в сумочке. Он стоял на полке в душевой. Она взяла его оттуда и вылила мне в косметичку, потом положила флакон туда и слегка привернула пробку, чтобы это выглядело случайностью, как у вас. Но я знаю, где оставляла шампунь. Почему она мне пакостит? Можете сказать? Я знаю, мы разные люди, но я считала ее приятной женщиной, мы неплохо ладили. Мне нравилось ее общество. Может, ей завидно, что денег у меня больше? В чем тут причина?

Я подумала, не слишком ли живое воображение у Кэтрин? Тут она подошла к чемодану, расстегнула на нем молнию и воскликнула:

— Я старалась не обращать на это внимания, воспринимала как неудачные шутки, но с меня хватит. А это что может означать? — сказала она, указав на то, что лежало на дне чемодана. Мы обе смотрели на эту вещь несколько секунд, потом я нагнулась и подняла ее. Кое для кого это был бы обычный молоток для крокета. Для меня почему-то нет.

— Кэтрин, хотели бы вы отдельную комнату? — спросила я.

— Да, — ответила она, чуть не плача. — Конечно, платить придется больше, но я больше не могу выносить этого.

— Посмотрю, что можно сделать, — сказала я. — Может быть, и не придется.

— Спасибо, — сказала Кэтрин. — Если нужно, буду платить. Я не могу говорить с ней об этом.

— Молоток я возьму, — сказала я.

Через несколько минут я разговаривала у конторки с Сильвией.

— О, Господи, — сказала она. — Тут у нас может возникнуть проблема. Комната мадам Эллингем в беспорядке. Подрядчик обещал появиться на этой неделе, раз полиция уже осмотрела комнату, но жить в ней сейчас невозможно, а соседняя комната, где жил месье Рейнолдс, все еще проветривается. Там до сих пор пахнет дымом, и вряд ли она понравится мадам Андерсон, особенно после того, что случилось с месье Рейнолдсом. А больше комнат у меня нет.

— Тогда, видимо, придется отдать Кэтрин мою комнату, — сказала я. — Комната хорошая. Ей понравится.

— А вы как же? — спросила Сильвия.

— Нет ли поблизости другой гостиницы, куда вы могли бы позвонить насчет комнаты для меня?

— Попробую, — ответила Сильвия. — Но близятся празднества по случаю седьмого ноября. В этот день наш президент, бен Али, вступил в должность. Это еще и школьный праздник. Думаю, большинство гостиниц переполнено. Из некоторых звонят сюда, потому что селить людей им негде.

— Тогда взгляну на комнату Рика, — сказала я. — Если в ней не слишком дымно, буду жить там. В конце концов, умер он не в комнате.

— Верно, — согласилась Сильвия. — Притом она проветривалась. Вот, возьмите ключ. Если она вам не понравится, буду звонить по другим гостиницам в этом районе.

Комната Рика выглядела замечательно, но как сказала Сильвия, там слегка пахло дымом и сыростью. «Сойдет», — сказала я себе.

— А, Эмиль, — сказала я, когда Сен-Лоран вошел в вестибюль. — Я надеялась увидеть вас. Хочу попросить об одолжении.

— Надеюсь, смогу помочь. В чем нужда? — спросил он.

— Не дадите ли на время свою лупу?

— Пожалуйста, — ответил он, доставая ее из кармана. — Сами проверяете какой-то антиквариат?

— Не совсем, — ответила я. — Лупу сейчас верну.

Придя в свою комнату, я сняла с лампы абажур и положила молоток на стол. Осмотрела его со всех сторон, осторожно поворачивая, потом поднесла лупу к одному углу. К поверхности прилип крохотный волосок, удерживала его, как я решила, кровь. Я осторожно положила молоток в большой пластиковый пакет. Орудие убийства найдено. Я позвонила Клайву.

— Клайв, думаю, нам нужно отправить всех домой.

— Лара, о чем ты говоришь?

— Думаю, Рик Рейнолдс был убит. Я…

— Почему ты так решила? — перебил он.

— У меня было сновидение, настоящий кошмар, а потом…

— Лара! Ты понимаешь, как это звучит? Я слышал, подобные вещи случаются с женщинами твоего возраста.

— Клайв! Дай мне договорить! Женщины моего возраста! Я разговаривала с Робом Лучкой, и он сказал мне, что происходит с головами людей, когда они ныряют в бассейн таким образом. Повреждения Рика были несовместимы с нырянием. Он получил удар по затылку.

— Может быть, он нырял спиной вперед, делал сальто или еще что-то?

— Вряд ли. Думаю, его ударили по голове, и кажется, я нашла орудие убийства. Только подумай, Клайв: если мы не отправим их домой, и с кем-то что-то случится, это падет на наши головы.

— Что говорит тамошняя полиция?

— Да ничего, — нехотя ответила я. — Полицейские по-прежнему считают, что смерть Рика была случайностью.

Клайв немного помолчал.

— Лара, тебе придется как следует взять дело в свои руки. Понимаю, тебе трудно заботиться обо всех, но то, что ты предлагаешь, безумие. Подумай как следует. Если мы отправим всех домой, то обанкротимся. Мы заранее оплатили стоимость авиабилетов и гостиницы, кроме того, нам придется платить штраф за перемену рейса. Нас могут привлечь к суду за нарушение контракта. Как мы объясним, почему все отменяем, если, по версии полицейских, эта смерть была совершенно случайной? Скажем, что ты видела дурной сон? Понимаешь, как это звучит?

— Ты прав, — сказала я. — Мы, женщины определенного возраста, паникуем из-за пустяков. Пойду к группе.

— Почему Кэтрин перебирается в отдельную комнату? — спросила потом Сьюзи. — Мне казалось, мы прекрасно ладим. Я понимаю, мы разные и все такое, но она очень славная, и… не знаю. Видимо, она меня недолюбливает.

— Сьюзи, — сказала я, — вы не трогали вещей Кэтрин? Может, примеряли ее одежду или пользовались ее косметикой?

Говорить об этом тактично не было возможности.

— Нет-нет! — возмущенно ответила Сьюзи. — Воспользовалась только ее средством против загара, когда куда-то задевала свое. Но я сперва спросила у Кэтрин разрешения, и она позволила. Мы очень старались держать наши вещи по отдельности. Да и все равно, ее одежда не подошла бы мне, так ведь? Это было правдой.

— Вы не приносили в комнату крокетный молоток? — спросила я.

На лице Сьюзи появилось недоуменное выражение.

— С какой стати?

— Не замечали, чтобы ваши вещи оказывались не на месте или выглядели так, будто с ними что-то делали?

— Служащие слегка поправляют мои вещи, когда убирают комнату, — ответила она. — Я не особенно аккуратна. Все дело в этом? Она не может терпеть моего беспорядка?

— Сьюзи, я не знаю, в чем дело, — ответила я. — Может, Кэтрин из тех людей, которым необходима отдельная комната?

— Придется мне платить больше, раз остаюсь одна в комнате? — спросила Сьюзи. — Я не особенно богата.

— Не беспокойтесь, — успокоила я ее. — Дополнительной платы не будет. Мы позаботимся обо всем. Думаю, вам нужно забыть обо всем этом и наслаждаться оставшимися днями тура.

— Конечно, — сказала Сьюзи, но вид у нее был очень обиженным.

Следов блокнота Кристи по-прежнему не было. Я нашла нож Марлен с выкидным лезвием. Он торчал между плитками там, где кончался плавательный бассейн и начинался сад. Значит, Марлен была там, но это не означало, что она убийца. В конце концов, Рик не был заколот.

Я долго и напряженно думала о том, где может быть блокнот. Вероятность была ничтожной, но проверить стоило. Я подошла к книжному шкафу в гостиной и открыла стеклянную дверцу. Там были десятки томов, несколько книг в красивых старых кожаных переплетах и два ряда популярных книжек на нескольких языках в бумажных обложках, многие, видимо, были оставлены различными постояльцами.

Я оглядела полки, потом протянула руку к корешку одной из книг. Это был в самом деле блокнот Кристи. Я быстро пролистала его. Список исчез.

— А теперь, леди и джентльмены, я с большим удовольствием открываю наш фольклорный вечер в ресторане «Les Oliviers», — сказал ведущий. — Меня зовут Тарик. Пожалуйста, расслабьтесь и наслаждайтесь представлением. Первым делом мы услышим так называемый малуф. Это очень древняя музыкальная традиция, уходящая корнями в Испанию девятого века, — объяснял Тарик, — в ней сочетаются музыка Ближнего Востока и андалусские мотивы. Ее принесли в Северную Африку мусульмане и евреи, бежавшие из христианской Испании с двенадцатого по пятнадцатый век. Теперь мы считаем ее своей национальной музыкой и очень ею гордимся.

Наша группа заняла главную террасу ресторана, в конце ее установили временные подмостки. На верхней террасе несколько посетителей передвинулись к барьеру, чтобы видеть и слышать происходящее. Свет ненадолго погасили, потом включили снова, и мы увидели группу музыкантов в красно-золотистой одежде, с ними были двое певцов, мужчина и женщина. Началась музыка, исполняемая на арабской лютне, рубабе, двухструнной скрипке, цитре и двух или трех различных барабанах. Экзотичная, она как будто нравилась членам нашей группы. Азиза выглядела бледной, но Кертис уговорил жену пойти, и музыка как будто взбадривала ее.

Через несколько минут представление приняло иной оборот, появились исполнительницы танца живота, и ритм стал быстрее. Вскоре Тарик пригласил добровольцев, и Бетти, Сьюзи, Честити и Бен появились на сцене, их стали учить этому танцу. Джимми закрыл глаза, когда Бетти, оживленная и раскрасневшаяся, в свою очередь завернулась в вуаль и закружилась.

— Чего только люди ни делают, когда они на отдыхе, — сказал он. Потом добавил: — И когда пропустят пару стаканчиков.

Очень может быть, что он имел в виду Бена. Тот, к всеобщему веселью, пытался вращать своим довольно солидным брюшком. Он был молодцом, ничего не скажешь, человеком почти олимпийского аппетита, которого мало заботило, что подумают о нем люди. Я находила это очень занятным во многих отношениях.

Сьюзи тоже как будто вновь обрела жизнерадостность и включилась в общее круженье. Красные и голубые вуали, которые она получила, красиво сочетались с ее брючным костюмом лимонного цвета, танец у нее не особенно получался, но она определенно веселилась, группа хлопала в ладоши и поддерживала возгласами ее усилия.

Хорошо получалось только у Честити. Неуклюжая девушка, которая несколько дней назад едва не сбивала с ног людей своим рюкзаком, превращалась в настоящую маленькую соблазнительницу. На ней были завязывающийся на шее лифчик, белые джинсы с низким поясом, пупок был открыт. В конце инструктор вручил ей приз, шелковый шарф, и она стала посылать воздушные поцелуи зрителям, особенно Эмилю.

— Для следующего номера, — сказал Тарик, когда Бен, Бетти, Сьюзи и Честити вернулись на свои места под громкие приветственные возгласы остальных членов группы, — нам снова нужен доброволец, кто-нибудь из джентльменов, пожалуйста.

— Хочу попробовать, — сказал Клифф, поднимаясь с сиденья. — Раз Бен может, смогу и я.

— Клифф, не делай глупостей, — сказала Нора. — Ты же знаешь, напряжение тебе вредно. Сядь, пожалуйста.

— Хорошо, Нора, — кротко ответил он и опустился на стул.

Я подалась к Джамиле.

— Интересно, в каком состоянии его сердце? Ведь людям с больным сердцем обычно рекомендуют моцион. Пусть даже умеренный. Он был деятельным и сильным, когда выламывал вместе с Беном дверь в комнату Кристи, и выглядел превосходно.

— По-моему, тоже, — сказала Джамиля. — Но я не врач. Нора определенно держит его в руках, так ведь? Поневоле начинаешь задаваться вопросом, где кончается заботливость и начинается запугивание.

Ну вот, снова список Кристи. Ведь она намекала на то же самое. Что Нора манипулирует мужчиной старше себя. Хоть бы я в глаза не видела этого списка.

— Ну, кто? — спросил Тарик.

— Эмиль, — проворковала Честити. — Почему бы вам не попробовать?

— Нет-нет, — ответил он, махнув рукой.

— Джимми! — раздалось несколько голосов.

— Ни за что! — воскликнул он.

— А, ладно, пойду я, — сказал Эд, поднимаясь по ступенькам на подмостки. — Что мне нужно делать?

— Будете помогать заклинателю змей, — ответил Тарик.

— Bay! — воскликнул Эд, и несколько человек пронзительно вскрикнули. — Нет, погодите.

— Давайте, давайте, — сказал ведущий. — Уверяю вас, это совершенно безопасно. Вам понравится.

Свет опять погас и зажегся снова, мы увидели на подмостках заклинателя, перед ним стояла круглая корзина. Он заиграл на лютне, и из корзины стала, раскачиваясь, подниматься голова кобры. Все ахнули. Эд отступил на два шага назад..

— Bay, — снова произнес он. — Терпеть не могу змей.

Музыка продолжала звучать, змея раскачивалась, а Эд выглядел так, словно хотел оказаться где угодно, только не там.

Через несколько минут заклинатель позволил кобре спуститься обратно в корзину и достал другую змею длиной примерно пять футов.

— Вот, — произнес он, обертывая ее вокруг шеи Эда. Эд гримасничал, а группа сочувственно стонала.

— Что я говорила тебе? — обратилась Нора к Клиффу. — Для тебя это было бы слишком.

— Можете коснуться змеи, — сказал Тарик.

— О, спасибо, — сказал Эд, осторожно ее поглаживая. — Хорошая змея.

Потом заклинатель взял его за пояс брюк и спустил змею в штанину. На лице Эда застыло изумленное выражение, когда змея, извиваясь, появилась из штанины. Женщины завопили, а все мужчины отвернулись.

— Этому джентльмену специальный приз, — сказал Тарик, когда змею унесли с подмостков. Все неистово зааплодировали, когда Эд взял гравированный бронзовый поднос. Я не сомневалась, что он вполне его заслужил.

— Худшая минута моей жизни, — говорил Эд всем, кто готов был его слушать, когда мы собрались вместе, чтобы уходить.

— Ой, смотрите, — сказала Бетти, указывая в сторону гавани. — Такое красивое судно. Как думаете, там что-то случилось?

Мы все повернулись и взглянули на судно, я сразу узнала в нем «Сюзанну», с ее кормы клубами поднимался дым. Раздался громкий грохот, взметнулись языки пламени. Мы беспомощно смотрели, как судно превращается в ад.

— На какое-то время это замедлит их работы, — сказал Брайерс.

8

Потребовалось несколько часов, чтобы погасить пожар на борту «Сюзанны». К счастью, все, кроме одного, члены команды ужинали на берегу. Однако оставшаяся на борту Маргарет Робинсон получила сильные ожоги большей части тела.

— У меня жуткое ощущение, что Маргарет — та самая Мэгги, с которой я познакомилась, когда мы вместе были в этом ресторане, — сказала я Джамиле. — Она красавица, очень любит свою работу. Надо же, какой ужас случился с ней!

Это еще не все. На другой день полицейские отыскали Брайерса, когда мы осматривали римские развалины в Тубурбо Маюс, и забрали его для допроса. Вечером, часов в десять, он пришел повидать меня в гостиницу.

— Очевидно, есть улики, говорящие, что «Сюзанну» подожгли умышленно, — сказал он, выпивая первую, но, как я боялась, не последнюю порцию виски. — Полицейские знают, что мы с Гровсом ищем одно и то же затонувшее судно. Видимо, это сказал им Гровс. Они как будто знают о моей вспышке в Сусе и потому если не считают, то, по крайней мере, не исключают возможности, что я поджег судно из мести. В тюрьму меня, как видите, не бросили, но паспорт отобрали.

— Брайерс, вам нужно завтра первым делом связаться с американским посольством в Тунисе, — сказала я. — Отнеситесь к этому со всей серьезностью.

— Думаю, вы правы, и я отношусь к этому серьезно. Однако я здесь по другой причине. Прежде всего, хочу сказать вам, что пожара не устраивал. Признаюсь, первой мыслью у меня было, что на какое-то время я избавлен от конкурента, но я судно не поджигал, и то, что случилось с этой молодой женщиной, ужасно. Мое замечание вчера вечером было бесчувственным и совершенно неуместным.

— Вы слышали небольшую речь Питера в «Les Oliviers»?

— Слышал и, разумеется, пришел в ярость. Я до сих пор в ярости. Мне хотелось спуститься и поколотить этого подонка. Но я не буйный человек, Лара, несмотря на вспыльчивость. Моя идея мести — найти затонувшее судно раньше него. Я по-прежнему намерен это сделать и пришел попросить вас о помощи. У нас не хватает людей, и, может, вы поможете нам завтра во второй половине дня, когда вернемся с утренней экскурсии. Что скажете?

— Подумаю, — ответила я. — Утром скажу. А пока что, — сказала я, увидев, что Брайерс жестом заказывает еще виски, — на вашем месте я бы отправилась спать. Думаю, похмелье вам ничуть не поможет.

— Вы правы, — сказал он, отменил заказ и встал, чтобы оплатить счет.

Я тоже поднялась со стула.

— Лара, — сказал Брайерс, — мне очень важно, чтобы вы поверили, пожар — дело не моих рук.

Я поглядела на него, потом, не говоря ни слова, пошла к себе в комнату. Я не знала что сказать, потому что не могла решить, верю ему или нет.

— Если согласитесь, — крикнул он мне вслед, — будьте в два часа на причале.

Следующий день был не лучше. Утром мы осматривали старую византийскую крепость к северу от Таберды. Вид на береговую линию с бастионов был великолепным, хотя приходилось обходить кур и коров, чтобы подойти к бастионам, все пространство было занято предприимчивым фермером и его семьей. Однако посетить крепость стоило. Сохранилась она плохо, и мы предупреждали всех, чтобы смотрели под ноги. В одном месте спуск был очень узким, группа топталась на месте, и вдруг раздался вскрик. Кэтрин скатилась по разрушенной лестнице и лежала мешком у подножья.

Все бросились к ней. Кэтрин тяжело дышала, колено у нее было сильно оцарапано, запястье начинало распухать.

— Ничего, все в порядке, — сказала она, когда ей помогли встать на ноги.

— Пойду, принесу аптечку из автобуса, — сказала Джамиля и быстро ушла.

— Нам все время твердили, что нужно смотреть под ноги, — сказал Джимми жене.

— Будет тебе, Джимми, — ответила Бетти. — Перестань осуждать всех и вся.

Джимми пришел в замешательство.

— Жена впервые одернула его, вам не кажется? — негромко спросила Азиза.

— Возможно, — ответила я. — Надеюсь, Кэтрин не особенно пострадала. В последнее время ей было не особенно весело.

— Меня толкнули, — сказала мне Кэтрин несколько минут спустя, когда остальные пошли дальше, а Джамиля перевязала ей запястье и колено. — Я не сама упала.

— Кто, по-вашему, толкнул вас? — спросила я. И подумала: «Это нелепо. У нее паранойя».

— Не знаю, — ответила Кэтрин. — Мы там стояли толпой, и я не видела, кто, но меня определенно толкнули. Сьюзи была там, — произнесла она обвиняюще. — Думаю, она.

— Кэтрин утверждает, что ее толкнули, — сказала я Джамиле, отведя ее в сторону.

— Что? — воскликнула Джамиля. — По-вашему, эта женщина вполне нормальна? Может, ей неловко признаться, что она нетвердо держится на ногах?

— Не знаю. Видели вы, как она упала?

— Нет. Все толпились на маленькой площадке. Когда это произошло, я разговаривала с Эмилем и Клиффом, поэтому, если Кэтрин говорит правду, в чем я сомневаюсь, это не они. Марлен и Честити, по-моему, уже спустились. Кроме них толкнуть ее мог бы любой.

— А Сьюзи? Где она была?

— Думаю, в толпе, но не могу сказать, рядом с Кэтрин или нет.

— Кэтрин думает, что за всем этим стоит Сьюзи, потому что завидует ее большим деньгам. Сьюзи определенно волнуется из-за денег, но мне почему-то кажется, что она независтлива.

— Мне тоже, — сказала Джамиля. — И я не думаю, что Сьюзи способна на такие поступки. Она — добрая душа. Поначалу она меня раздражала. Задавала столько личных вопросов. Но теперь думаю, что она очень милая.

— Хорошо, однако, предположим на минуту, что заявления Кэтрин справедливы. Конечно, это натяжка, но все-таки предположим. Кто может держать на нее зло? Обидела она кого-нибудь неумышленно?

— Насколько я знаю, нет. Разговоров об этом не слышала. Очень странно.

— Джамиля, — сказала я, — держите глаза и уши открытыми. И сообщайте мне, что услышите.

С этой группой людей было что-то очень неладное, но я не представляла, что.

К примеру, мне предстояло решить, верить Брайерсу или нет. Утром я решила верить. Он был вспыльчив, но, кроме несдержанной речи, я не видела никаких указаний на то, что он способен поджечь судно.

— Я собираюсь к тому торговцу, который хотел вчера облапошить меня, — сказал Эмиль, когда мы вернулись в гостиницу. — Хотите пойти со мной?

— Эмиль, это наверняка было бы очень занимательно, но Брайерс просил меня помочь ему на судне, и, пожалуй, я так и сделаю. На воде очень приятно. Может, пойдемте? Не думаю, что работа будет очень трудной.

— Нет, — ответил он. — У меня разыгралось любопытство, хочу посмотреть, есть у него что-то стоящее, хотя все, что я знаю, говорит мне, что вряд ли.

— Хорошо, тогда увидимся за ужином.

Я надела купальник, поверх него майку с шортами и направилась к пристани.

— Не могу передать, как много для меня значит, что вы здесь, — сказал Брайерс, крепко обняв меня. — Имели вы это в виду или нет, я воспринимаю ваше присутствие как доверие ко мне, знак, что вы не думаете, будто я имел какое-то отношение к пожару на «Сюзанне». И мне кажется, что все будет хорошо.

— Будьте уверены, если б я так думала, то не была бы здесь, — сказала я, и он заулыбался. Брайерс был привлекательным мужчиной, с открытым лицом, приятной улыбкой и неплохим телосложением. Борода его приятно касалась моей щеки. Ничто не вызывает у меня такой слабости, как привлекательный мужчина, готовый признаться в своей ранимости. Я думала, что переросла эту склонность. Очевидно, нет.

— Поплыли, — сказал он, отвязывая моторную лодку. — Остальные уже там. Сегодня это будет первое погружение. Нам пришлось завезти продовольствие домой и на судно. Сегодня мы сделаем всего парочку погружений, но это лучше, чем ничего. Хмаис отправился домой на празднование седьмого ноября, Гас слег с простудой, так что людей у нас меньше, чем обычно. Замечательно, что вы пришли. Можете дежурить, пока мы погружаемся, и помогать Хеди с оборудованием на палубе.

Брайерс сжал мне руку чуть сильнее, чем нужно, помогая спуститься в лодку.

— Подкрепление! — крикнул он, когда мы остановились у судна. Хеди улыбнулся. — Ну что, Рон, пойдем с тобой первыми?

— Отлично. Я готов, — ответил Рон. — Привет, — и протянул мне руку для пожатия. Ему было двадцать с небольшим, у него были карие глаза, темно-каштановые волосы, приятные, добродушно-веселые манеры, с людьми он был непринужденным, в своем деле уверенным. Мне он нравился.

— Брайерс, а я не знала, что вы ныряльщик, — сказала я. — Думала, здесь вы просто археолог.

— Что значит просто? — ответил Брайерс. — Я морской археолог, и этим все сказано. Погружаюсь и занимаюсь археологией. Хеди, будь добр, проверь еще раз давление в баллонах, — попросил он, раздеваясь до плавок и надевая гидрокостюм. Надо сказать, он находился в очень хорошей для своего возраста форме.

— Во всех баллонах три тысячи пси, — сказал Хеди. — Можно погружаться. Я рассчитал время, которое вам можно находиться под водой, Сэнди перепроверила мои расчеты. Подводные баллоны на месте?

— Да, — сказал Рон.

— Что такое подводные баллоны? — спросила я.

— К якорной цепи прикреплены два полных баллона примерно на глубине двадцать футов, — ответил он. — На тот случай, если нам потребуется на декомпрессию больше времени, чем хватит воздуха в наших баллонах. Мы можем подсоединиться к новым баллонам на глубине двадцать футов и оставаться под водой, пока подъем на поверхность не станет безопасным.

— Рону показалось, вчера он видел кое-что, заслуживающее внимания, — объяснила мне Сэнди. — Наше сканирующее оборудование не работает, поэтому мы тащим ныряльщиков на буксире, чтобы они могли смотреть. Тут есть углубление в несколько футов. Мы встали на якорь возле его края. Там небольшой выступ, поэтому мы не смогли все разглядеть. Видимость там хорошая, примерно на семьдесят-девяносто футов, но выступ закрывает вид. Поэтому Рон и Брайерс спустятся под него, посмотрят, что там.

— Глубоко погрузятся?

— От силы на сто пятьдесят футов, — ответила Сэнди. — Мы думаем, примерно на этой глубине может быть ровное место. Так, готовы к погружению? Таймеры установлены? — крикнула она обоим. Те кивнули и перевалились через борт лодки.

— Теперь нам нужно следить, — сказала Сэнди. Я не отводила глаз от двух цепочек пузырьков. Прошло несколько минут.

— Они уже приближаются к цели, — сказала Сэнди, взглянув на часы. — Уже находятся на глубине сто десять-сто двадцать футов. Смогут пробыть там всего несколько минут, потом начнут подниматься, останавливаясь на различных глубинах для декомпрессии.

У меня возникло беспокойство за них. Плаваю я хорошо, в школе была спасательницей, но в спуске под воду на такую глубину с пристегнутым к спине небольшим баллоном воздухе было что-то тревожащее.

Внезапно на поверхности появился Рон, затем Брайерс.

— Авария! — закричала Сэнди. — Вытаскиваем их, — сказала она, схватив меня за руку. — Я — Рона, вы — Брайерса.

Я, не раздумывая, спрыгнула за борт во всей одежде и быстро, как только могла, поплыла к Брайерсу.

— Брайерс, — крикнула я. — Скажите что-нибудь!

Но он не шевелился. Я обхватила его одной рукой за плечи, другой за грудь, и как можно быстрее поплыла к судну. Хеди уже поднимал якорь, и двигатели работали, когда мы с Сэнди подплыли к трапу. Я попыталась поднять Брайерса на палубу, но он был очень тяжелым, и мне удавалось лишь держать его голову над водой. Хеди бросился на помощь. Нам приходилось прилагать громадные усилия. Мы с Сэнди толкали вверх, а Хеди тянул изо всех сил, втаскивая сперва Рона, затем Брайерса на палубу.

— Брайерс дышит, — пропыхтела я. — Что мне делать?

— Если сможете, положите его на левый бок так, чтобы ступни были чуть выше головы, — ответил Хеди. — Нужно немедленно внести его в декомпрессионную камеру.

Сэнди помогла мне уложить Брайерса в нужное положение.

— Господи, Господи, — твердила она. Я повернулась и взглянула, как Хеди делает Рону искусственное дыхание.

— Нужно идти к берегу, — крикнул Хеди. — Сэнди, вызывай помощь. Лара, умеете делать искусственное дыхание?

— Да, — ответила я, встав на колени подле Рона. — Начинаю.

«Раз, два, три четыре, пять», — считала я про себя, надавливая на его грудь. «Теперь дыши, — приказала я, зажав ему нос и открыв рот. — Дыши, раз, два. Снова раз, два, три, четыре, пять. Продолжай, продолжай, не останавливайся».

Я прикоснулась к его шее. Пульса не было. «Не останавливайся, — приказала я себе. — Не сдавайся». И не сдавалась, пока мы не подошли к берегу, где ждали врачи. Хотя и понимала, что уже поздно.

— Я сам заполнял баллоны, — сказал Хеди поздно тем вечером в больнице, кулаки его были крепко сжаты. — Вчера вечером, чтобы мы были готовы к погружению, как только Брайерс сможет отправиться за борт.

— Хеди, мы не знаем, в баллонах ли причина, — утешающе сказала я.

— А в чем же еще, если оба попали в беду? И Рон теперь мертв! А Брайерс… Что могло быть неладно? Я проверял давление утром, потом проверил снова по указанию Брайерса. Все казалось в отличном состоянии.

Он схватился за голову.

К нам подошел врач.

— Теперь можете зайти к мистеру Хэтли, но лишь на несколько минут.

— Я не могу разговаривать с ним, — сказал Хеди. — Тут, должно быть, моя вина. Идите, пожалуйста, вы.

Брайерс выглядел неважно. За несколько часов он постарел на несколько лет и выглядел уже не сильным, а бледным и больным. Смысла спрашивать, как он себя чувствует, не было, поэтому я молча взяла его руку и не выпускала.

Он попытался улыбнуться.

— Рон?

Я покачала головой, и он отвернулся. Я крепко сжала его руку.

— Что произошло? — спросила я наконец.

— Не знаю, — ответил Брайерс. — Казалось, все шло прекрасно. Потом совершенно неожиданно, на глубине примерно сто двадцать футов, я почувствовал себя странно. Во рту началось жжение, в ушах звон. Затем почувствовал, что лицо подергивается. Я взглянул на Рона и увидел, что он тоже попал в беду. Жестом велел ему подниматься. Подсоединил насос к компенсатору плавучести, чтобы быстро подняться, и больше ничего не помню. Должно быть, сразу потерял сознание.

— Сейчас ваши баллоны проверяют, — сказала я. — Хеди думает, что это, должно быть, его вина.

— Этого не может быть, — сказал Брайерс. — Хеди, если на то пошло, чрезмерно осторожен. Пунктуально следует протоколу погружения. Давление в баллонах он проверял перед тем, как мы нырнули, и я знаю, что он сам заполнял баллоны из собственного компрессора.

— Может, в баллонах была скверная смесь? С какими-нибудь химикалиями?

— Не знаю, что там могло быть. Мы используем только сжатый воздух. От нитрокса и других смесей отказались, главным образом потому, что работаем на слишком большой глубине для них. Я просто не представляю, что могло случиться.

— Прошу вас, мадам, — сказала медсестра. — Вам пора уходить.

Брайерс посмотрел на меня покрасневшими глазами.

— Я должен позвонить его родным. И не могу заставить себя. Не в силах делать это снова.

— Отдыхайте, Брайерс, — сказала я. — Поговорим об этом завтра.

— Я почти уверен, что молодой человек погиб от закупорки кровеносного сосуда, — сказал врач. — Наверняка будем знать завтра.

— Как это могло случиться? — спросила я Хеди.

— От слишком быстрого подъема, — ответил он.

— Тогда почему этого не произошло с Брайерсом? Он на двадцать пять лет старше Рона.

— Это не имеет значения. Очевидно, Брайерс потерял сознание сразу же. В таком состоянии закупорка сосудов маловероятна. Видимо, Рон находился в сознании слишком долго.

— Кислород, — сказал на другой день полицейский по имени Ахмед бен Осман. — Очевидно, проблема заключалась в нем.

— Я думала, в баллонах должен быть кислород, — с недоумением сказала я.

— Совершенно верно, — сказал бен Осман. — Но только не в таком количестве, какое обнаружено. Я не ныряльщик, но, по словам специалиста, которого мы вызвали, кислорода там было гораздо больше, чем сорок пять процентов, — добавил он, глянув в свои записи.

— А сколько должно быть? — спросила я.

— Примерно двадцать один процент, — ответил Хеди. — Двадцать один процент кислорода, семьдесят девять азота.

— Совершенно верно, — повторил бен Осман. — Мне сказали — повторяю, я не специалист — что на той глубине, где работали мистер Тодд и мистер Хэтли, кислород в таком количестве все равно, что яд. А ощутить избыток кислорода почти невозможно.

— Откуда же его столько взялось? — спросила я.

— Очень хороший вопрос, мадам Макклинток, и я сам хотел бы получить на него ответ, — сказал бен Осман.

— Я не представляю, как это могло случиться. Можно проверить компрессор…

— Мы этим занимаемся, — сказал полицейский.

— Когда я проверял давление после заполнения баллонов, все было в порядке. Значит, проблема случилась после этого, ночью. Лара, в этих делах я очень осмотрителен, — сказал он с жалким видом. — Надеюсь, вы мне верите.

— Знаю, Хеди, — ответила я. — И Брайерс знает. Давайте поговорим о том, как кто-то другой мог повозиться ночью с баллонами. Можно напустить в них слишком много кислорода?

— Конечно. Я предполагаю, что кто-то мог выпустить из баллонов часть сжатого воздуха, снизил давление до тысячи-тысячи двухсот пси, потом накачал их чистым кислородом. Давление, когда я проверял, было нормальным.

— Трудно было бы это сделать? Закачать кислород в баллоны? Я не представляла бы как.

— Думаю, большинство людей не представляло бы, — сказал бен Осман, глядя на него.

— Нет, нетрудно, — сказал Хеди. — Потребовалось бы специальное оборудование, и его нужно было бы доставить на судно. Мы оставляем судно на якоре и уплываем на моторной лодке. Это дешевле, чем платить людям за пребывание на судне. Но при наличии оборудования сделать это можно было довольно легко.

— Значит, давление было бы тем же самым, а содержимое баллонов другим?

— Совершенно верно. И не было бы ни запаха, ничего, способного предупредить ныряльщика, что существует проблема. Вы даже не заметили бы ее, пока не опустились бы на большую глубину. Смесь в этой пропорции не оказала бы никакого воздействия до глубины примерно сто двадцать футов.

— Брайерс сказал, что он находился на этой глубине, когда понял, что попал в беду.

— Все это очень интересно, — сказал бен Осман. — Я предполагаю, что тут мог быть несчастный случай, кто-то совершил очень грубую ошибку, или, что мне кажется более вероятным, это мог быть последний удар в войне между двумя группами, ищущими сокровище. Сперва было повреждено судно одной из этих групп. Глава этой экспедиции винит другого. Несколько человек слышат его угрозы. Потом, два дня назад, судно другой группы загорается. Женщина, имевшая несчастье находиться на этом судне, серьезно пострадала. Вчера с баллонами для погружения, принадлежащими первой группе в этом споре, кто-то повозился. Один человек оказывается в больнице, другой умирает. Возможно, тут око за око, но ставки, если уместно это выражение, всякий раз повышаются. Можете идти, — сказал он. — С вами пока что закончено. Пожалуйста, уходя, пришлите следующего.

Следующим оказался коренастый мужчина с седеющими волосами, животиком и румянцем, в голубой рубашке с логотипом. Он сидел, обхватив голову руками, когда мы вышли, но поднял на нас взгляд. Глаза у него были налиты кровью, руки дрожали.

— Вы следующий, Питер Гровс, — сказала я, указав на дверь.

9

— Отвечает она вашим ожиданиям, месье? — спросил владелец лавки. — Маленькая, конечно, но золотая. Чистое золото.

Эмиль повертел монету в затянутой перчаткой руке и еще раз посмотрел на нее в лупу.

— Неплохая, — сказал он. — Заплачу вам за нее две тысячи долларов США.

— Цена удовлетворительная. Больше монет вам не нужно? — спросил с улыбкой владелец.

— А есть еще?

— Возможно, — ответил этот человек.

— И сколько же их может быть? — спросил Эмиль.

— Сколько вам нужно? — сказал тот с лукавым выражением на лице.

Эмиль стукнул кулаком по прилавку.

— Отвечайте на вопрос!

Владелец лавки начал потеть.

— Три, может быть, четыре.

— Откуда они у вас?

Торговец замялся и облизнул губы.

— Откуда? — повторил Эмиль. Голос его был убийственно спокоен.

— У меня есть свои источники.

— Я заплачу вам по тысяче за каждую, но лишь в том случае, если продадите мне все, что у вас есть.

— Но, месье, — возразил владелец лавки. — Вы предложили две тысячи. И должны заплатить столько за каждую.

— По тысяче, — повторил Эмиль и что-то записал на листке бумаги. — Можете найти меня в «Auberge du Palmier». Я пробуду здесь всего несколько дней.

— Месье, — сказал торговец с обиженным видом. — Я не специалист по нумизматике, вы, конечно, да. Но у меня есть книги. — Он указал на ряд потрепанных каталогов. — Я знаю, что таких монет очень, очень мало. Эта монета весьма редкая и стоит больше тысячи долларов.

— Теперь уже нет, — сказал Эмиль. На лице продавца появилось недоуменное выражение. — Подумайте об этом, — мягко добавил Эмиль.

— Терпеть не могу, когда меня обдирают, — сказал он мне, когда мы отошли. — Особенно дилетанты.

— Однако, насколько я понимаю, этот торговец более интересен вам, чем предыдущий, — заметила я.

— Немного, — ответил Эмиль. — Теперь давайте попытаемся найти те столы, которые нужны вам.

Мой опыт путешествия с группой, пусть и ограниченный, говорит, что в каждом туре наступает время, когда члены группы начинают чувствовать себя старыми друзьями. Психологи, видимо, назвали бы это связью. Может быть, причина заключается просто в том, что люди находится вдали от дома и настоящих друзей, может, это взаимное притяжение соотечественников в совершенно иной — и, возможно, поэтому угрожающей — части мира. Какой бы эта причина ни была, они начинают рассказывать друг другу о себе такие вещи, которыми ни за что не поделились бы дома с более-менее случайными знакомыми. Я видела, что в моей группе это происходит. Но, встревоженная своими подозрениями и травмированная ужасными происшествиями накануне, я не хотела сближаться с кем-либо из этих людей, и доверие их было скорее гнетущим, чем приятным. И после происшествия с погружением мне начало мучительно казаться, что над моей головой вспыхивает неоновое объявление, видимое всем, кроме меня, и гласящее «Врач принимает».

Первым обратился за легким лечением Клифф Филдинг.

— Лара, можно попросить вас о небольшом одолжении, — чуть ли не шепотом спросил он. — Я был бы признателен вам за совет, какой подарок купить дочери. Нору, сами понимаете, спрашивать не хочу, а вы хорошо знаете, что покупать здесь.

— Буду рада помочь, — ответила я, откладывая писанину, которой занималась за столиком возле плавательного бассейна. — Вы имеете в виду что-то конкретное?

— Нет, но что-нибудь особенное. Такое, что не нельзя купить дома. Сколько это будет стоить, неважно.

— Ладно, расскажите мне о своей дочери.

— Джерри живет одна, с мужем развелась. Она зубной врач. Пошла по следам отца, — сказал он с гордостью.

— У нее есть какие-то увлечения?

Я не могла так с ходу придумать, какой подарок сделать зубному врачу.

— Да, — ответил Клифф. — Джерри любит искусство. Принимает активное участие в спектаклях любительского театра. У них превосходные постановки для детей. Помогает расписывать декорации, делает макияж и даже рассаживает детей на представлении.

— Как выглядит ее дом?

— Что вы имеете в виду?

— Традиционная у нее мебель или современная? Коллекционирует ли она что-нибудь особенное?

— Не знаю, как охарактеризовать ее мебель, — ответил он. — Своего рода смесь. У нее столовый гарнитур из дерева с кожаной обивкой, она купила его, когда ездила в Мексику. Он ей нравится. Есть африканские скульптуры, кроме того, ей нравятся инуитские.[21] Плохой я вам помощник, так ведь?

— Ничего подобного. У меня есть несколько предложений. Прежде всего, большинству женщин нравятся местные серебряные украшения, особенно с берберскими бусами. Если вашей дочери нравится искусство африканцев и инуитов, должны понравиться и они. Видели вы ожерелье у Честити?

— Да, вряд ли кто мог его не заметить. Она демонстрирует его всем. Развита не по годам, так ведь?

Я постаралась не улыбнуться. Потом мне пришла блестящая мысль, та, которую я ждала с самого приезда.

— Если вы действительно хотите что-то по-настоящему особенное, предлагаю купить куклу. Не солдатиков, которые висят здесь во всем магазинах подарков. Знаете, что я имею в виду? Сделанных из дерева, с раскрашенными лицами, зачастую с длинными подкрученными вверх усами, в сапогах, со щитами и металлическими мечами. Те, что выставлены в магазинах для туристов, большей частью очень грубо сделаны. Но если сможем найти одну из старых марионеток, которых использовали здесь во французском кукольном театре шестьдесят-восемьдесят лет назад, будет просто чудесно. Они красивы и поистине необычны. Правда, недешевы.

Кроме того, они прекрасно подойдут для дома моей клиентки-кинозвезды в Роздейле, это тот самый предмет искусства, который создаст колорит. Почему я не подумала об этом раньше? Мне не терпелось отправиться на их поиски.

— Цена не имеет значения, — сказал Клифф. — Похоже, это в самый раз. Превосходно совпадает с ее любовью к театру. Как полагаете, сможете найти для меня такую?

— Постараюсь. Я знаю здесь нескольких торговцев, спрошу у них. Думаю, можно было б купить хотя бы одну-две для моего магазина. Найду, что смогу, вы посмотрите. Если увидите такую, что вам понравится, она ваша. Если нет, я уже купила несколько очень привлекательных ювелирных украшений, которые могут послужить нам резервом.

— Кукла будет очень большой? — неуверенно спросил Клифф.

— Вы имеете в виду — тяжелой? Не очень.

— Нет, большой. Объемистым свертком.

«Господи, — подумала я. — Он не только не хочет, чтобы Нора покупала подарок для его дочери, он не хочет, чтобы она знала, что подарок купил он сам».

— Послушайте, — сказала я, — если найду куклу, которая вам понравится, может, ее упаковать и отправить с другими вещами в мой магазин? Она придет туда примерно через неделю после моего возвращения. Можете купить открытку, сделать надпись для дочери, отдать ее мне, а когда вернусь, отправлю ее с курьером. Если хотите, заверну в подарочную обертку.

— Вы будете не против? — спросил он с облегчением.

— Сделаю это с удовольствием.

Он засиял, быстро вынул бумажник и протянул мне деньги.

— Не надо, Клифф, — сказала я. — Посмотрим, что смогу найти, и если вам понравится, сочтемся.

— Я оплачу и курьера, но может это быть нашим маленьким секретом? — спросил он.

— Конечно, — ответила я. — Теперь идите за открыткой. В продаже есть красивые, с фотографиями или зарисовками Таберды. Это будет в самый раз. Дайте Джерри представление, где приобретен подарок.

— Спасибо, — сказал он. — Только не подумайте, что я делаю это втайне. Нора — замечательная женщина. Не знаю, известно ли это вам, но она ухаживала за моей женой, Анни, когда та умирала от рака. Не знаю, что бы мы без нее делали. А потом, когда после смерти Анни у меня случился сердечный приступ, ухаживала и за мной. Я не хочу казаться неблагодарным. Это путешествие, в сущности, небольшая благодарность за все, что она сделала. Ей давно хотелось поехать в Тунис. Я понял это по обрывкам ее разговоров, и устроил ей маленький сюрприз. Она была замечательной. Только дело в том, что Нора и Джерри совершенно не ладят. Знаете, после смерти Анни они поссорились. Не знаю, в чем тут дело, но они не разговаривают. Я не видел Джерри несколько месяцев и разговаривал с ней реже, чем хотелось бы. Хочу послать ей что-нибудь совершенно особенное. Но только, чтобы Нора не знала о подарке, это чистая правда. У нее есть четкие представления о том, что хорошо для меня, что нет, и уверен, она права. Думаю, она считает, что Джерри расстраивает меня, такое действительно случается.

— Не беспокойтесь, Клифф, — сказала я. — Это останется между нами. Мы найдем для вашей дочери что-нибудь совершенно превосходное.

— Иногда мне кажется, что лучше жить одному, — продолжал Филдинг. — О Господи, опять неблагодарность. Спасибо, — еще раз сказал он. — Это поистине замечательно.

— Что замечательно? — спросила Нора Уинслоу, неожиданно подходя к нам. Клифф замер, молча раскрывая и закрывая рот.

— Этот вид, — ответила я, указывая на город и берег под ним. — Сегодня воздух как будто особенно чистый, правда? Я говорила Клиффу, что, кажется, нашла лучшее место для отдыха.

— Видимо, да, — сказала Нора, глядя в ту сторону.

— Клифф говорил, вам давно хотелось побывать в Тунисе, — сказала я. — Надеюсь, вы увидели все, что хотели.

Нора поглядела на Клиффа, потом на меня с несколько встревоженным выражением, словно испуганная мыслью, что мы разговаривали о ней.

— Да, спасибо, — сказала она. — Теперь, Клифф, тебе нужно отдохнуть. Пошли.

— Да, Нора, — ответил он. — Ты, как всегда, права.

Я смотрела, как они медленно удаляются, Нора бережно держала его под руку. Клифф не оглядывался, однако Нора обернулась ко мне и остановилась, дав Клиффу пройти вперед.

— Здесь очень красиво, красивее, чем я думала, — сказала она. — Жаль, не могу наслаждаться этим.

Я наблюдала, как они уходят, и думала, что за извращенное чувство долга заставляет ее ежеминутно находиться рядом с Клиффом, и какое извращенное чувство преданности удерживает его с ней? Это было одно из самых печальных замечаний, какие мне только приходилось слышать.

На очереди к врачу был Брайерс. Я пошла в больницу навестить его. Брайерс сидел в койке, медсестра заверила меня, что завтра утром он сможет выписаться. Однако эта весть не приободрила его. Он молча сидел, пока я тараторила на всевозможные нейтральные темы, какие могла придумать. В конце концов я решила, что пора оставить его в покое.

— Не уходите, пожалуйста, Лара, — сказал он, когда я объявила о своем намерении. — Понимаю, сегодня я не блестящий собеседник, но мне приятно ваше общество. Меня приводит в ужас необходимость звонить родителям Рона. Знаю, я должен, но думать об этом тяжело.

— Может, вам отложить разговор с ними на несколько дней? — сказала я. — Я сообщила в посольство, они связались с мистером и миссис Тодд. Тело его отправят домой завтра утром.

— Они приедут сюда? — спросил Брайерс.

— Не думаю. Насколько я понимаю, у отца Рона рассеянный склероз, путешествовать ему будет трудно. Посольство помогает семье в организации похорон.

— Мне уже приходилось это делать, — сказал Брайерс. — Когда тот молодой человек, Марк…

— Я знаю, Брайерс. Вы мне рассказывали. Не нужно вспоминать снова.

— Сегодня я много об этом думал, — заговорил он. — Пожалуй, из-за этого развалился мой брак. Тогда так не казалось. Через несколько недель после того случая я вылетел домой, позвонил отцу Марка и вновь принялся за преподавание. Однако несколько месяцев спустя, когда я вновь отправился бы в Тунис на все лето продолжать поиски, если б не ссора с Питером, я вышел из себя. До сегодняшнего дня я не приписывал этого тому лету. Понимаю, глупо, но мне до этой минуты просто не приходило в голову, что причиной смерти Марка была ужасная случайность. Я много пил, отвратительно вел себя с женой и сыновьями, ссорился с коллегами и даже с завкафедрой, что очень глупо, если хочешь продвинуться в научном мире. В конце концов Эмили, это моя жена, велела мне убираться. Коллеги посоветовали взять отпуск, иначе меня могли выгнать и из университета. Это откровение потрясло меня. Как вы уже наверняка поняли, я не особенно склонен к самоанализу.

— Вы производите впечатление нормального человека, — сказала я, пытаясь слегка смягчить разговор.

Брайерс чуть заметно улыбнулся.

— Мне кажется, вы с Эмили поладили бы.

— Вы уже это говорили. Может, вам позвонить ей?

— Она же выгнала меня.

— Вы как будто не пьете чрезмерно, по крайней мере, насколько видела я, и не производите впечатления тяжелого человека, если проблема заключалась в этом.

— Я старался исправиться, — сказал Брайерс. — Но что касается нашего брака, то, думаю, уже слишком поздно. — Он немного помолчал. — Хочу задать вам один вопрос и буду искренне признателен за честный ответ. Не кажется вам, что я превращаюсь во второго Питера Гровса? Я стал настолько одержимым поисками этого жалкого затонувшего судна, что рискую жизнями людей, разрушаю свой брак, гублю все возможности, какие есть у меня на работе? Прошу вас, скажите правду.

— Брайерс, я не очень хорошо знаю вас, но так не думаю. В конце концов, эти баллоны умышленно перезаправили, разве не так? Полицейские сейчас разговаривают с Гровсом. Вы же не посылали Рона под воду при опасных условиях. Вы пошли на погружение с ним. Стоит ли затонувшее судно, каким бы ни было древним, человеческой жизни? Нет, не стоит. Но это уже совершенно иной вопрос.

— Должен я был понять после пожара на «Сюзанне», что неизбежно должно произойти нечто подобное?

— Насколько я понимаю, это зависит от того, считаете ли вы, что Питер Гровс из мести перезаправил баллоны, и, прошу прощенья за свои слова, подожгли вы судно Питера или организовали его поджог и тем самым обострили конфликт или нет.

— К этому пожару я не имею никакого отношения, хотя Питер наверняка думает иначе. Что касается перезаправки баллонов, я не думаю, что он мог это сделать. Питер рисковал бы убить свою дочь, разве не так? Хоть они и отдалились друг от друга, он не стал бы делать того, что могло грозить смертью его дочери.

У меня возникла жуткая мысль.

— Сэнди просила вчера не посылать ее под воду?

— Нет. Мы тянули жребии. А что? О, понимаю, к чему вы клоните. Сэнди я полностью доверяю.

— Ладно, я просто спросила.

— Вернемся к вашему первому вопросу: я не считаю Питера способным на такой ужасный поступок, но, честно говоря, никто другой не приходит на ум.

Следующим моим пациентом была Марлен.

— Моя дочь! — воскликнула она. — Честити просто невозможна. Совершенно меня не слушает. Как она себя ведет! Зажигает спички, чтобы обжечь себе пальцы, и все прочее. После того как ушел ее отец, с ней стало очень трудно. И она докучает Эмилю, повсюду следует за ним. Сейчас пошла в город посмотреть, что он делает. Бедняга сильно смущается из-за этого. Я просто стараюсь наладить свою жизнь.

— В том ли дело, что Эмиль смущается, или Марлен не по душе соперничество дочери?

— Во всем виноват ее отец. Взял и бросил нас. Все мужчины одинаковы, правда? Такие же мерзавцы, как он. Связался со шлюхой чуть старше Честити, у которой коэффициент интеллектуальности близок к нулю. И, поверите ли, Честити винит в этом меня.

— Думаю, такое часто происходит между матерями и дочерьми ее возраста, — ответила я. — Уверена, у нее это пройдет.

Честно говоря, я была совсем в этом не уверена. Просто не знала, что еще сказать этой женщине, раскрывающей передо мной душу.

— Почему бы вам не попытаться поговорить с ней обо всех этих вещах?

— Не могу, — ответила Марлен. — Честити не хочет разговаривать со мной. Может, вы могли бы ей что-то сказать? — спросила Марлен, немного повеселев. — Она о вас высокого мнения.

— Приятно слышать, — сказала я. — Но думаю, Марлен, что поговорить вам необходимо.

Она вздохнула.

— Попытаюсь. Может, разговор все-таки получится.

«Кто следующий?» — подумала я.

— Лара, — позвала меня Сильвия. — Мне нужно обсудить с вами одно щекотливое дело. Не зайдете ли на минутку в контору?

— С удовольствием, — ответила я. — Я с каждым часом набираюсь опыта в обсуждении щекотливых дел.

На секунду лицо Сильвии приняло недоуменное выражение. Она налила мне чашку чая и, немного поговорив о погоде, перешла к делам гостиницы.

— Лара, это непростое дело, — начала она. — Наша гостиница не похожа на большие отели, которые могут обслуживать множество немецких туристов, прилетающих каждую неделю. Мы во многом полагаемся на устные отзывы. К тому же гостиница у нас маленькая, но нам нужно много прислуги для поддержания уровня. Если лучший номер пустует несколько недель, для нас это серьезная проблема. Иногда я удивляюсь, зачем мы с Шанталь вернулись. Гостиница нам больше не принадлежит, мы только управляем ею для Хелифы. Он, конечно, к нам добр, но в такие времена у меня возникает мысль вернуться во Францию и начать все сначала. Париж очень красив, на юге Франции средиземноморский климат. Это не Северная Африка, но…

«Есть ли в атмосфере нечто, — подумала я, — заставляющее всех вокруг меня заниматься самоанализом и, хуже того, делающее их такими словоохотливыми?» Все эти люди копаются в себе, а потом считают нужным поделиться своими чувствами со мной! Признаюсь, в трудные времена я веду себя совершенно иначе. Ухожу с головой в работу и стараюсь совершенно не думать и не говорить о подобных вещах. Что, несомненно, делает меня ограниченной личностью, но, думаю, это предпочтительнее слюнявой болтовни.

— Сильвия, вас беспокоит что-то конкретное, в чем я могу помочь? — спросила я наконец.

Она протянула мне листок бумаги с длинным перечнем телефонных номеров и сумм оплаты.

— Счет мадам Эллингем за телефонные переговоры, — сказала она, — и я не знаю, кто его оплатит. Знаете, здесь ставки за межконтинентальные переговоры очень высокие.

— Пожалуй, Сильвия, оплачу его я. Сколько там?

— Хорошо, раз вы его оплатите, я, разумеется, не стану добавлять приплату за пользование телефоном гостиницы, но сумма все равно получается значительной. Несколько сот долларов.

— Господи! — произнесла я. — Она разговаривала и пила джин в одно и то же время?

— Нет, — ответила Сильвия. — Звонила обычно она во второй половине дня, когда возвращалась с той или иной экскурсии. Но, как видите, делала много звонков и притом подолгу разговаривала. Потом пила.

— Ладно, — вздохнула я. — Припишите это к моему счету. Можно мне взять этот перечень в виде расписки? Я попытаюсь получить эти деньги с ее наследства. Мне дома это будет проще, чем вам.

— Да, конечно, — ответила Сильвия. — Только я сделаю копию для наших отчетов. И спасибо, Лара. Мы вам очень признательны.

— А Рик Рейнолдс? Его счет за переговоры тоже, должно быть, очень внушителен. Раз уж мы занялись этим, можно заодно уладить дело и с ним.

— Он не делал никаких звонков, — сказала Сильвия.

— Шутите. Рик постоянно убегал к себе в комнату позвонить в свою контору, справиться о положении на фондовой бирже. По крайней мере, нам он говорил так.

— Если и звонил, то не по нашему телефону. Не было ни единого межконтинентального звонка, ни даже местного.

Меня это озадачило.

— Да, тут звонили и вам, пока вас не было, — сказала Сильвия. — Я чуть не забыла. Он сказал, что дело срочное. Звонил некий мистер Лу… Лу…

— Лучка, — сказала я. — Спасибо. Я позвоню ему.

Идя к себе в комнату, я обратила внимание, что Роб звонил по служебному телефону.

— Лара, — сказал Роб, — очень рад тебя слышать. Слушай, после того твоего звонка я поразмыслил над твоими вопросами. Навел несколько справок. Положение может оказаться хуже, чем ты думала.

— Вряд ли это возможно, — пробормотала я.

— Я поинтересовался, производилось ли здесь вскрытие трупа Рика Рейнолдса. Производилось, и результаты тревожные. Лара, он не нырял в тот бассейн. Его повреждения несовместимы с несчастным случаем подобного рода. В этом случае следовало бы ожидать сломанной шеи, как я уже говорил. Шея его цела. Но есть опухоль на затылке — то есть он получил удар по голове. Удар, возможно, был недостаточно сильным, чтобы убить, но если его бросили в бассейн без сознания, он бы утонул. Кстати, так и случилось: в легких было много воды.

— То есть его убили.

— Думаю, не обязательно, — ответил Роб. — Он мог упасть — знаешь, какими скользкими могут быть края бассейна — и удариться головой о что-то. Возможно, о верх лестницы. Потом он мог скатиться в бассейн и утонуть. Но нужно было очень сильно удариться, чтобы не прийти в себя, оказавшись в воде. Думаю, этого достаточно, чтобы начать новое расследование. Пытаюсь выяснить, можно ли открыть вновь это дело.

— Спасибо, что сообщил, — сказала я.

— Подожди, это еще не все. Основываясь на результатах этого вскрытия Рейнолдса, я позвонил кое-кому из знакомых полицейских в Штатах. Кристи Эллингем задохнулась, как ты сказала. Но она нагрузилась алкоголем и снотворным, этого было мало, чтобы убить ее, но достаточно, чтобы лишиться сознания. Она могла проглотить их умышленно или случайно, но, учитывая другую ситуацию, думаю, существует, по крайней мере, небольшая возможность, что таблетки кто-то дал ей.

— То есть кто-то принял меры, чтобы она лишилась сознания, а потом устроил поджог?

— Понимаю, что это кажется натянутым. Она пила?

— Да, джин, в больших количествах.

— Что ж, пожалуй, я среагировал слишком остро. Видела, чтобы она принимала таблетки?

— Нет, но это ничего не значит.

— С определенностью могу сказать одно — как бы ни оказались у нее в желудке алкоголь и таблетки, она никак не могла очнуться и выйти, когда начался пожар. Лара, будь осторожна. Думаю, тебе нужно немедленно вылететь домой.

— Не могу, Роб, — ответила я. — У меня есть обязанности. Что скажут о компании «Макклинток энд Суэйн», если я соберу вещи и улечу? Что будут делать эти люди?

— Тогда, пожалуйста, будь осторожна, — сказал он. — Я посмотрю, что смогу сделать здесь.

— Спасибо, Роб, — сказала я. — Буду осторожна. До свиданья.

— Лара, не клади трубку. Можем поговорить о том утре, когда ты звонила?

— Нет, — сказала я. — До свиданья, Роб.

На один день признаний с меня было достаточно.

Позднее, отягощенная больше, чем когда-либо, подозрениями и подразумеваемой угрозой, я старалась не оказываться наедине с кем бы то ни было за коктейлями и ужином. Увы, тут я не особенно преуспела.

— Это опять началось, — сказала Кэтрин, остановив меня на лестнице. — Кто-то снова рылся в моих вещах. Я хочу вернуться домой. Вы должны помочь мне улететь отсюда.

— Хорошо, Кэтрин, — ответила я, подавляя раздражение. — Сегодня вечером сделать этого я не могу. Поговорим об этом завтра утром, и если желание уехать у вас не пройдет, посмотрю, что смогу сделать.

Кэтрин всхлипнула и побежала вверх по лестнице в свою комнату. Я пошла за ней, услышала, как лязгнула дверная цепочка, потом раздался скребущий звук, видимо, она придвигала к двери шкаф.

Поняв с опозданием, что события последних двух дней привели меня в отвратительное настроение, я поспешила к себе в комнату.

Беда была в том, что я не могла спать. Причина, когда я успокоилась настолько, чтобы поразмыслить о ней, заключалась в том, что, несмотря на все усилия в тот день убедить себя в обратном, я привязалась к своей маленькой группе путешественников при всех их слабостях. Ответственность за них, которую я ощущала как руководитель тура, начинала тяжело гнести меня. После разговора с Робом я мучительно думала о том, что делать до конца тура. Хорошо было, когда ничто более серьезное, чем дурной сон, не говорило, что у нас может возникнуть проблема. Совсем другое дело, когда Роб решил, что достаточно оснований для расследования гибели Рика и, может быть, даже Кристи Эллингем. Продолжать ли все, будто ничего не случилось, или отправить всех домой, пока больше никого не убили, как бы ни отнесся к этому Клайв?

Не нужно из-за всего этого лишаться сна. В конце концов, от меня ничего не зависело.

10

— А, мадам Макклинток, — сказал Ахмед бен Осман, указывая на стул. — Спасибо, что нашли время вновь повидаться с мной.

Мой приход в полицейский участок был отнюдь не добровольным, но я сочла хорошим знаком, что бен Осман так любезен. Я поставила сумку на пол и села.

— Руководство попросило меня еще раз рассмотреть обстоятельства смерти Рика Рейнолдса. Очевидно, канадские власти считают, что местная полиция не проявила должного усердия в расследовании этой смерти. Возможно, вы уже об этом знаете. Дело теперь передано национальной гвардии, конкретно мне.

Я пригласил вас сюда по двум причинам. Прежде всего, не откажете вы мне в любезности вновь изложить события, приведшие вас к обнаружению тела Рейнолдса?

— Разумеется, изложу. С чего начать? С того утра?

— Это будет уместно. Расскажите все о том, что делали, кого видели, и точно опишите положение тела, когда вы его нашли. С вашего разрешения, я буду записывать ваши показания на пленку.

Не дожидаясь ответа, бен Осман включил магнитофон на запись.

Я рассказала ему о людях, которых видела в гостиной, когда выходила, о том, что немного поговорила с Брайерсом и Хеди, о том, что встретила Азизу, потом увидела бегавшую трусцой Нору и поговорила со Сьюзи. О том, что опрометчиво бросила в кусты блокнот Кристи, разумеется, умолчала. Это потребовало бы множества объяснений, которые в данном случае были несущественны. По крайней мере, я так считала. Бен Осман не делал никаких замечаний, пока я не дошла до того, как обнаружила тело.

— В воде над его головой расплывалась кровь, — сказала я.

— А рана? Видели вы рану?

— По-моему, рана была на затылке.

Бен Осман полистал бумаги, лежавшие на его столе.

— Да, это совпадает с результатами вскрытия.

— Насколько я понимаю, такую рану невозможно получить, нырнув в мелкий конец бассейна, — сказала я.

— Очевидно, нет. Мистер Рейнолдс скончался от утопления, но, кроме того, получил удар по затылку. Его чем-то ударили, потом, скорее всего, бросили в бассейн. К сожалению, после этого вокруг бассейна наверняка несколько раз производили уборку. Все улики, какие могли быть там, исчезли.

Я подняла сумку и стала открывать ее.

— Думаю, вас обыскали перед тем, как вы вошли, — сказал бен Осман.

— Нет, — ответила я.

— Нет! Тогда очень надеюсь, что там у вас нет оружия.

— В том смысле, какой вы имеете в виду, нет. С моей стороны вам ничего не грозит.

— Из канадской полиции пришло сообщение, удостоверяющее вашу положительную репутацию.

Роб хоть и бабник, но молодчина.

— Значит, мне можно открыть сумку? — спросила я.

— Открывайте, — вздохнул он.

— Вот, — сказала я, кладя ему на стол молоток для крокета.

— Что это? — спросил бен Осман.

— Крокетный молоток, — ответила я. И ощутила громадное облегчение, расставшись с ним.

— А, — произнес он. — Наследие европейского колониализма. Вы хотите поиграть в крокет?

— Нет, хочу, чтобы вы подвергли анализу пятнышко крови и волосок на молотке.

— А, понятно, — сказал он, пристально глядя на молоток. — Вы наверняка трогали его несколько раз, — сурово произнес бен Осман.

— Ручку да. Ее трогали несколько человек. Возиться с отпечатками пальцев не вижу смысла.

— Расскажете, как нашли его?

— Да, конечно. Должна предупредить, мой рассказ покажется неправдоподобным, но это правда.

И я рассказала о Кэтрин, о краже ее ожерелья и жалобах на то, что кто-то роется в ее вещах, о том, как она показала мне молоток в своем чемодане.

— Она даже сказала, что ее кто-то толкнул с лестницы.

— Эта женщина вполне… э… здорова? — спросил бен Осман.

— Она очень нервная, — ответила я. — Однако никаких признаков безумия я не замечала. И ожерелье ее было украдено, мы знаем это. Мне удалось выкупить его у торговца на рынке ювелиров в Тунисе.

— Подозреваете кого-нибудь в этой краже?

— Я знаю, кто украл его, — ответила я. — Рик Рейнолдс.

— Обвиняете покойного? Доказать это будет трудно, не так ли?

— О, доказать я могу, — заговорила я. — Не могла до сегодняшнего утра, но теперь могу. Видите ли, я занимаю в гостинице бывшую комнату Рика. Когда Кэтрин захотела отдельную комнату, я уступила ей свою, а сама перебралась в ту, которую занимал Рейнолдс. Ящик в ванной, тот, где лежит фен, открывался туго. Сегодня утром я спешила, поэтому сильно его дернула, и, представьте себе, оттуда вылетел этот листок. — Я положила его перед бен Османом. — Это расписка. Рик расписался здесь за деньги, полученные за ожерелье.

Кроме того, там была записка, написанная почерком Кристи, журналистка писала, что ей и Рику нужно немного поговорить. Во всяком случае, Рик ее не убивал, потому что был уже мертв. Однако я невольно задумывалась, сколько людей из ее списка получило такие же?

— Вы не можете доказать, что он получил деньги за ожерелье мадам Андерсон, так ведь? На рынке ювелиров люди продают и покупают множество украшений.

— Может, не смогу доказать неопровержимо, однако косвенные улики весьма убедительны. Во-первых, я увидела, как Рик выходил из лавки. Поэтому зашла туда. Во-вторых, — сказала я, кладя второй листок перед бен Османом, — это моя расписка в покупке этого ожерелья. Видите, та же лавка, та же дата — и тот же почерк. Владелец даже описал ожерелье таким же образом.

— Цены очень разные, — сказал он с улыбкой. — Либо мистер Рейнолдс не получил справедливой цены за него, либо вы переплатили.

— Я это заметила. Разумеется, возмутительно. Собственно говоря, оно мне досталось по довольно сходной цене. Либо Рик не умел торговаться, либо остро нуждался в деньгах.

— Выходит, мадам Андерсон понимает, что ожерелье украл Рик, и в наказание бьет его очень сильно, притом дважды, крокетным молотком?

— Неправдоподобно, — сказала я. — Я, разумеется, не говорила Кэтрин о своих подозрениях, потому что ничем не могла их подтвердить.

— Другим говорили?

— Никому, — ответила я. — Только своему деловому партнеру. Но он в Канаде. Есть у вас какие-нибудь сведения о вскрытии тела Кристи Эллингем?

Я ломала голову над тем, с какой стати кому-то понадобилось убивать Рика, но при этом думала, что Кристи сама напрашивалась на убийство, если о ее списке знал кто-то еще.

— Нет. Мне должны сообщить?

— Не знаю. Очевидно, у нее в крови было много алкоголя и снотворного.

— Вы хотите сказать, что она хотела покончить с собой, хотя нет, предполагаете, что кто-то опоил ее, а затем поджег матрац. Маловероятно, вам не кажется?

— Возможно.

— Теперь я должен поговорить с вами о другом, — сказал бен Осман, положив конец моим размышлениям. — Мне нужно заверение, что ни вы, ни кто-либо из вашей группы не покинете эту страну без моего разрешения.

— Да.

— Что «да»?

— Да, я обещаю, что ни я и никто из находящихся здесь членов тура не покинет страну до окончания тура, не поставив вас в известность, — сказала я, старательно подбирая слова.

— Почему ваши слова мне кажутся — как это сказать на вашем языке? — обтекаемыми?

— Пожалуй, лучше «уклончивыми», — ответила я. — Или даже «обманчивыми».

— Почему же вы хотите обмануть меня, мадам Макклинток? — спросил он с легкой улыбкой.

— Я не хочу вас обманывать. Я стараюсь выражаться совершенно точно. Во-первых, тур заканчивается через шесть дней. После этого у меня не будет над этими людьми никакого контроля, да и сейчас его почти нет. Что я скажу? Тур окончен, но вы не можете уехать, и притом должны жить здесь на собственный счет? Если не хотите, чтобы с окончанием тура они уезжали, то сказать им об этом — ваша задача, не моя.

Мы несколько секунд молча смотрели друг на друга через стол.

— Вы сказали «во-первых». Есть и «во-вторых»? — нарушил молчание бен Осман.

— Существует небольшая проблема. Одного члена нашей группы нет. Думаю, эта женщина уже улетела домой.

— И кто она? — спросил он, снова глядя в список.

— Кэтрин Андерсон.

— Неужели та, у которой был крокетный молоток? — воскликнул бен Осман.

— Та самая.

— Тогда где она? Когда улетела?

Вид у него теперь был раздраженный.

— Не знаю. Она выписалась из гостиницы сегодня чуть свет, оплатила свои мелкие расходы и попросила вызвать такси. Служащие пытались связаться со мной, но, видимо, я в это время принимала душ, потому что не слышала телефонного звонка. Когда они увидели меня, Кэтрин уже не было. Вчера вечером она была очень расстроена. Сказала, что кто-то роется в ее вещах даже после того, как она сменила комнату, и ей нужна моя помощь, чтобы немедленно вернуться домой. Я вчера была в дурном настроении, и, хотя пообещала ей помочь сегодня, голос мой звучал не особенно сочувственно. Кэтрин была очень перепугана, я поняла это потом. Она придвигала мебель к двери, чтобы никто не мог войти в комнату. Похоже, она взяла дело в свои руки и улетела.

— Какое-нибудь сообщение вам оставила?

— Нет.

— Как думаете, что она будет делать?

— Если всерьез говорила о возвращении домой, думаю, поедет прямо в аэропорт. Либо в Монастир, чтобы вылететь оттуда в Тунис или даже куда-нибудь в Европу, либо прямиком в такси до международного аэропорта в Тунисе. Полагаю, она попытается вылететь первым же рейсом куда угодно, где можно пересесть на самолет в Штаты. Скорее всего, поскольку у нее есть обратный билет компании «Люфтганза» через Лейпциг, она обменяет этот билет, заплатит неустойку, и если найдется место на рейс в Европу вскоре после полудня, она займет его.

Бен Осман поднял телефонную трубку, быстро заговорил по-арабски, потом резко положил ее.

— Это мы еще посмотрим.

Я взглянула на часики.

— Возможно, Кэтрин уже летит.

— Тогда нам придется вернуть ее.

— На вашем месте я бы не беспокоилась, — сказала я. — Не думаю, что она кого-то убила.

— Может быть, и так, но ее легче всего заподозрить. Это чертовски затруднительно. Позвольте мне прояснить кое-что, мадам. Я непременно распутаю это дело. Министерство туризма тоже выразило заинтересованность в этом деле. Само собой, там не хотят, чтобы это расследование как-то причинило вред туристической индустрии. Откровенно говоря, мы все предпочли бы, чтобы смерть месье Рейнолдса была следствием его собственной неосторожности. Однако я решил, что если он погиб в результате преступления, преступник предстанет перед судом. Если это потребует задержать вашу группу здесь после окончания тура и вызвать недовольство Министерства туризма, так тому и быть.

— В таком случае кто будет оплачивать расходы членов группы, счета за гостиницу и все прочее?

— Мы не будем, — твердо сказал бен Осман. — Теперь можете идти.

— Лара, что ты там говоришь? — заорал мой деловой партнер.

— Клайв, не нужно кричать. Слышимость хорошая. Я говорю, что если полиция не выяснит через шесть дней, кто убил Рика Рейнолдса, наша группа окажется, так сказать, под домашним арестом. Мы не сможем покинуть страну.

— Это катастрофа! — воскликнул он. — Наш худший кошмар. Мы будем разорены. О нас будут твердить во всех последних известиях. Все в мире узнают о катастрофе, именуемой «Тур компании „Макклинток энд Суэйн“».

— Клайв, ты ведь говорил, что плохой рекламы не существует, — напомнила я.

— Лара, это жестоко, — сказал он.

— Ты прав. Извини.

— Кто будет оплачивать расходы, если группе придется застрять там?

— Полицейские совершенно определенно заявили, что не будут.

— Дело еще хуже, чем я думал, — сказал Клайв. — Еще и финансовая катастрофа.

— Да, — сказала я. — Вполне возможно.

— Шесть дней! — повторил Клайв.

— Боюсь, что так.

— Лара, сделай что-нибудь, — сказал он и положил трубку.

«Сделай что-нибудь, — снова и снова твердила я себе. — Шесть дней. Думай, и притом быстро». Хоть Клайв и привел меня в раздражение — а кто мог знать лучше меня, какие сожаление и самопорицание кроются за его властным тоном? — я понимала, что он прав. Я должна была что-то сделать. Никто другой не стал бы и не смог бы. «Сосредоточься», — сказала я себе. Это, решила я, требует напрочь выкинуть из головы Брайерса, затонувшее судно и связанные с ними ужасные события. Я не могла найти иной причины, кроме симпатии к Брайерсу, ввязываться в то, что выглядело, как бы ни обстояли дела на самом деле, в самом прямом смысле борьбой не на жизнь, а на смерть из-за судна, затонувшего более двух тысяч лет назад. Пусть полиция разрывается между Брайерсом и Гровсом, допрашивает каждого, что произошло с судном другого. Я должна была беспокоиться о компании «Макклинток энд Суэйн».

Минуты две я пыталась убедить себя, что какая-то внешняя опасность повинна в том, что случилось с Риком и, возможно, Кристи, но потерпела неудачу. Других постояльцев в гостинице не было; служащие никогда не выказывали склонности убивать туристов, и я не могла найти никакой причины, подвигнувшей их начать с моей группы; притом не было сомнений, что несколько ее членов вели себя, в лучшем случае, странно.

С учетом всего этого я после спокойного размышления пришла к выводу, что в последнее время, пожалуй, слишком уж сосредоточилась на своем магазине. Занимаясь антикварным бизнесом, трудно разбогатеть. Нужно работать в полную силу. Я сдвигаю горы, чтобы доставить покупки по адресу в обещанный срок. Я стараюсь запоминать как можно больше покупателей, и не только помню, что они коллекционируют, но и стараюсь найти что-то для них в поездках за товарами или на аукционах. Теперь, когда мне стало, к моему немалому удивлению, сорок с лишним, и память, как будто, ухудшилась, я завела алфавитные карточки, где указано, что нравится моим покупателям, а что нет. И прочно держу в памяти основное правило обслуживания: «Клиент всегда прав». Когда кто-нибудь возвращает поврежденную каким-то образом покупку, говорю ли я что-нибудь вроде: «Любому идиоту видно, что вы уронили ее, а потом проехали по ней на машине»? Нет, даже если я сама осматривала вещь и заворачивала ее перед тем, как она покинет магазин. Я говорю, что готова отремонтировать ее, заменить или вернуть деньги.

Хотя очень хочется, чтобы сантехники, торговцы бытовыми приборами, ремонтники кондиционеров и прочие люди подобного рода придерживались этой философии, когда я сама оказываюсь в роли клиента, мне казалось, что таким отношением я в данной ситуации навредила себе.

Я обращалась со всеми членами группы как с клиентами компании «Макклинток энд Суэйн», которыми они, естественно, были, но никто из них особого уважения не заслуживал. Перед вылетом меня интересовало только, могут ли они оплатить путешествие и достаточно ли они порядочные люди, чтобы получить паспорт? Знала из всех них я только Эмиля, и то не близко, и ни о ком из членов группы, кроме Азизы и Кертиса, никогда не слышала. В отличие от Сьюзи я была слишком вежливой и не задавала множества вопросов. Азиза рассказала неубедительную историю о том, что бродила среди ночи и случайно оказалась в спальне Кристи. Я понимала, что она лжет, но не оказывала на нее нажима. Ни пока она лежала в больнице, ни потом.

Поскольку оставалось всего шесть дней, я собиралась быть более агрессивной, хоть это и клиенты. Мне пришла очень хорошая мысль, с чего начать, хотя меня это коробило, словно я собираюсь броситься вниз головой в чан со слизью. Я была в отчаянии. Вытащила копию списка Кристи. Если кто и знал, что здесь происходит, то она, и любая запись в ее списке могла привести к убийству, Рика или ее самой.

— Азиза, — предложила я немного позже, — может, слегка прогуляемся по территории?

— Давайте, — ответила она с удивлением.

— Хотела предупредить вас, полиция вновь открывает расследование смерти Рика, — сказала я, когда мы остановились полюбоваться видом.

— Почему? — спросила она.

— Считают, что, возможно, его убили. Результаты вскрытия не совпадают с версией неосторожного ныряния в бассейн.

— Какой ужас! — воскликнула Азиза.

— Да, — согласилась я. — Возможно, станут разбираться и в смерти Кристи.

Она остановилась и повернулась ко мне.

— Азиза, вам нечего мне сказать? — подбодрила я ее.

— Нет, — ответила она. — Что я могла бы сказать вам?

— Что на самом деле произошло в ту ночь, когда вы были в комнате Кристи?

— Все в точности так, как я говорила, — сказала она, но ее руки дрожали.

— Нет, не так, — сказала я. — Послушайте, Азиза, это останется между нами.

— Ладно, — прошептала она. — Давайте сядем где-нибудь в укромном месте. Обещайте не говорить остальным, журналистам, никому, то, что я скажу вам.

— Не скажу, Азиза, но не могу обещать, что полиция не станет расспрашивать меня или вас о случившемся.

— Понимаю, но больше никому. — Я кивнула. — Ну, хорошо. Прежде всего, хочу сказать вам, что Кристи Эллингем была очень подлой. Она меня шантажировала. Не знаю, каким образом, но она разузнала о некоторых моих… неосторожностях… когда я была юной и только начинала работать манекенщицей.

— И она отправила вам записку с предложением поговорить, — сказала я.

— Да.

— И что?

— Думаю, раз уж заговорила об этом, нужно сказать вам, какие это были неосторожности, — начала Азиза сдавленным голосом. — Когда мне было пятнадцать лет, я подписала контракт с большим международным агентством. Мои родители решили, что все прекрасно. За мной должна была присматривать дуэнья, и мне предстояло жить с девушками моего возраста в своего рода общежитии. Да, агентство наняло так называемую дуэнью. Точнее, торговку наркотиками и сводницу.

Полгода спустя я пристрастилась к наркотикам, главным образом, к кокаину, и сблизилась с целым рядом дурных мужчин. Думаю, едва не погибла, но однажды одна из девушек, вместе с которыми я жила, скончалась от передозировки. Не могу передать вам, как потрясла меня ее смерть, но я ей многим обязана. Я сбежала — меня бы ни за что не отпустили — с помощью родителей добралась домой, легла в лечебницу и в конце концов вернулась в модельный бизнес. Мне очень повезло, что я не оказалась в мешке для перевозки трупов.

Не представляю, как все это разнюхала Кристи. Я думала, это часть моей жизни погребена в прошлом. Но ей это как-то удалось, и она собиралась заставить меня раскошелиться на крупную сумму. Полмиллиона долларов, можете поверить? Мне показалось, что она долгое время копалась в моем прошлом и согласилась описать это путешествие, узнав, что мы с Кертисом тоже сюда отправляемся.

А Клайв считал, что Кристи поехала в Тунис благодаря его убедительности. Как он будет разочарован!

— А не могли вы ей сказать — давайте, пишите и публикуйте? Вы весьма преуспевающая манекенщица и могли бы обратить ее материал к собственной выгоде. «Преодолевшая тягу к наркотикам манекенщица добивается громадного успеха», что-нибудь в этом духе.

— Прежде всего, пусть я и преуспевающая манекенщица, но не богата. Кертис, то есть мы, сделали несколько очень неудачных инвестиций и в последние два года потеряли почти все. Должна признать, Кертис — никудышный бизнесмен. Он поссорился с моим менеджером, и тот послал его к черту. Кертис сказал — ничего страшного, моим менеджером будет он сам. Я люблю его, но он напрочь лишен деловых способностей. К счастью, я недавно получила очень выгодное предложение от одного производителя одежды. Будет новый фасон стильной вечерней одежды под моим именем. Я даже сделала несколько замечаний по поводу дизайна и очень довольна качеством. Мне хорошо платят за использование моего имени, но я должна демонстрировать этот фасон повсюду. И почти сразу же получу шестизначную сумму.

— Замечательно. Вы хотите сказать, что секс и наркотики вредят бизнесу?

— Совершенно верно. Даже в моем контракте сказано, что я должна быть совершенно незапятнанной, и при малейших осложнениях из-за алкоголя, наркотиков или чего-то такого соглашение расторгается. Эта компания гордится своей социальной ответственностью. Придает большое значение тому, что не использует детского труда, всегда справедливо платит работникам и так далее. Если б Кристи вскрыла ту историю, от сотрудничества со мной мгновенно бы отказались. Мы нуждаемся в деньгах, но Кристи, очевидно, думала, что у нас их куры не клюют.

Я сказала, что нахожусь на мели, но со временем заплачу ей. Эта подлая женщина ответила, что возьмет чеки, датированные будущим числом, можете поверить? Она была совершенно уверена, что я не заявлю на нее в полицию. Потом она стала шантажировать и Кертиса. Сказала, что пишет материал для «Фёрст класс» о том, что он взял все мои деньги и вложил в рискованные предприятия — то есть о преуспевающей женщине, которая связалась с никчемным мужчиной, мне больно об этом говорить. Хуже всего, что она использовала сведения о нашем финансовом положении, которые мы сами дали ей.

В ту ночь я подождала, пока Кертис заснет, потом пошла попытаться урезонить Кристи. Собиралась сказать ей, что если она опубликует этот материал о Кертисе, то не получит от нас никаких денег, потому что мы будем разорены.

Однако я не убивала ее, если вы так думаете. Я постучалась, а потом толкнула дверь. Как я и говорила вам, она не была захлопнута, лишь плотно прикрыта, и замок не защелкнулся, надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю. Я слегка толкнула дверь, и она открылась. В прихожей было темно, поэтому я немного постояла там, чтобы глаза привыкли к темноте. Должно быть, в это время толкнула дверь назад, и на сей раз замок защелкнулся. Мне показалось, что я вижу в спальне свет, только он мерцал — это я заметила. И там стоял какой-то странный запах.

— Какого рода? — перебила я.

— Пахло дымом, разумеется, но и чем-то еще. Примерно так пахнет в доме, когда его красят. Однако не краской. Чем-то вроде материалов, которыми очищают кисти.

— Жидкостью из зажигалки, — сказала я. — У нее была экстравагантная зажигалка — одноразовые дешевки не для нее. Я несколько раз видела, как она заправляла зажигалку. Слегка кичилась ею.

— Возможно, — заговорила Азиза. — Я не знала этого запаха, иначе бы сразу поняла. В общем, неожиданно раздался этот звук, что-то похожее на свист, как я уже говорила, и дым повалил вовсю. Я бросилась в спальню и хотела разбудить Кристи, но она не шевелилась. Пыталась стащить ее с кровати, но дым был жутким, и она просто свалилась на пол. Внезапно я поняла, что мне нужно выйти оттуда. Чувствовала себя ужасно. Не могла дышать. Ринулась прочь, но далеко не ушла, так ведь? Возможно, вы думаете, что я решила — ну и хорошо, пусть себе сгорит. Однако, честно говоря, эта мысль пришла мне уже потом. Оплакиваю ли я ее смерть? Нет, конечно. В сущности, благодаря ее смерти, с меня свалилось громадное бремя. Но будь у меня выбор, я бы не бросила ее там умирать. Я не смогла бы жить в ладу с собой, если б так поступила, какой бы подлой ни считала эту особу.

Я вполне готова рассказать полицейским, что произошло в ее комнате. То, что я говорила вам в больнице — правда. Я только не сказала, почему оказалась там. Надеюсь, вы не станете говорить об этом никому без крайней необходимости.

— Обещаю, — сказала я. — Но скажите, почему вы отправились в Тунис?

— Хотели таким образом отпраздновать подписание контракта. Разумеется, мы не знали, что должна приехать Кристи, и что она будет собирать о нас сведения. Средства массовой информации уделяют нам достаточно внимания, и, думаю, в конце концов о моем прошлом станет известно. Видимо, я была очень наивной, полагая, что нет. Но мы не знали.

— Но почему Тунис?

— Это казалось интересным и было нам по карману.

— Кто выбрал его, вы или Кертис?

— Пожалуй, Кертис. Я была за Париж, но он счел, что Тунис будет более интересным и своеобразным.

— Почему вы не уехали домой после того пожара? — спросила я.

— Я хотела, но не потому, что мне этот тур не нравится. Если б не Кристи, я была бы от него в восторге. Это красивая страна, к тому же я узнала многое. Тур не совсем такой, о каком я мечтала, но вашей вины тут нет. Кертис сказал, что мы должны продолжать его, не расстраиваться из-за этой истории, поэтому мы здесь. И я не убивала Кристи.

— Привет, Брайерс, — сказала я, приступая ко второму в тот день интервью. Я решила не касаться затонувшего судна, но существовал вопрос взаимоотношений между Брайерсом и Риком. — Рада видеть, что вы уже не в больнице. Стоит ли сидеть одному в этом доме? Где остальные?

— Хеди неподалеку. Это замечательный человек. У него уже есть дом в городе, поэтому он живет там. Однако пришел проведать меня, принес кое-какой еды. Гас и Сэнди устроили себе отдых. Поехали на несколько дней в Тунис. Винить их я не могу. Делать здесь нечего, а со мной, честно говоря, им скучновато. Очень любезно с вашей стороны, что пришли, — сказал он, встав с дивана и обняв меня. Когда мы отдалились друг от друга, он коснулся губами моего уха. — Присаживайтесь, — сказал он, похлопав по месту рядом с собой. — Садитесь, поговорите со мной немного.

— Могу остаться лишь на несколько минут, — сказала я. — У меня сегодня множество дел. Я только хотела удостовериться, что с вами все хорошо.

— Очень мило, — забросил руку на спинку дивана за моей спиной. — Расскажите, что у вас за дела?

— Вам ни к чему слушать обо всех скучных делах в связи с этим путешествием.

— Наоборот, я хочу послушать о приятных, нормальных, скучных делах, — ответил он. — О чем угодно, кроме судов и давних кораблекрушений.

Брайерс опустил руку на мое плечо и слегка придвинул меня к себе. Что-то подсказало мне, что он чувствует себя намного лучше.

— Мне нужно разобраться с приготовлениями к экскурсии в пустыню…

— Не думаю, что я буду нужен в этой части путешествия.

— Нет. Ваше общество было бы приятно, но мы справимся без вас.

— Какие еще у вас планы? — спросил он.

— О, у Клайва есть для меня какие-то поручения на ближайшее время, — ответила я. — От этого полицейского, бен Османа, вестей больше не было?

— Нет, и, надеюсь, мне больше не придется разговаривать с ним. Может, побеседуем о чем-нибудь более приятном?

— Конечно, о чем?

— Вот о чем, — ответил он, подался ко мне и поцеловал меня. Это было очень приятно, и я поняла, что этого, мягко говоря, мне в жизни недостает. Вскоре атмосфера в комнате стала пылкой. Мне нравилось ощущение кожи на его спине, прикосновение его губ к моей шее, и мне пришла непрошеная мысль.

«Не думай об этом», — сказала я себе, но было уже поздно.

«Забудь на миг о том, почему он это делает, — произнес голосок у меня в голове, — вот почему это делаешь ты? Жалеешь Брайерса, которому сейчас приходится очень несладко? Ты не мать ему. Или потому, что зла на Роба?»

— Заткнись, — произнесла я.

— Что? — спросил через секунду Брайерс. — Ты что-то сказала?

«Ты злишься на Роба, — монотонно продолжал голосок, — потому что у него новая подружка. Знаешь, ему будет неприятно узнать, что ты увлеклась Брайерсом! Нет ли здесь повторения? Это отодвинет любую возможность отношений еще на год или два».

— Лара, — негромко сказал Брайерс, укладывая меня на себя.

«Время решения», — произнес голосок.

— Брайерс, — сказала я, сев и одергивая блузку, — пожалуй, я вернусь в гостиницу.

— Нет, — простонал он. — Останься. Пожалуйста.

— Я польщена тем, что ты просишь меня остаться, но, думаю, будет лучше всего, если я вернусь.

— Я делаю это не для того, чтобы польстить тебе, — сказал он, снова обнимая меня.

— Нет, — сказала я. — Не пойдет. Дома есть человек, с которым я связана, сама еще толком не понимаю, каким образом. Может, в другой раз.

— Ладно, — сказал он, выпуская меня. — Только мне жаль.

— Мне тоже, — сказала я, и это было правдой. — Да, Брайерс, — сказала я, обернувшись у двери. — Поразительно, как быстро можно забыть, зачем пришла. — Сегодня утром я снова виделась с бен Османом. Он собирается заново рассмотреть то, что случилось с Риком. Думает, его смерть могла быть неслучайной.

— Хочешь сказать, он покончил с собой? Нырнув в бассейн? Не трудно ли это было бы сделать?

— Это убийство, Брайерс, — сказала я. — Не хочешь ничего сказать мне по поводу твоей ссоры с Риком?

— Тут нечего говорить, — ответил он, но вид у него был взволнованный. — Я думал, мы покончили с этой темой.

— Ладно, — сказала я. Он побледнел, вид у него был возбужденный. Я не думала, что причиной этому внезапная страсть ко мне. — Хорошо себя чувствуешь?

— Все будет нормально, — ответил он. — Я просто устал.

Я решила вернуться к этой теме попозже.

— Клифф, — сказала я, будучи уже снова в гостинице, — понимаю, с моей стороны это очень бесцеремонно, но не взглянете ли на мой зуб?

— Да, конечно, — ответил он. — Зеркало у меня в комнате. Больше ничего, разумеется, я собой не взял, так что не смогу ничего…

— О, мне просто нужно мнение второго специалиста. Это передний зуб на нижней челюсти. Чтобы взглянуть на него, не нужно никаких инструментов.

— Да-да, вижу, — сказал Клифф, глядя мне в рот. — С задней стороны содрано немного эмали. Не больно?

— Нет. Я просто думала, оставить его или удалить.

— На вашем месте я бы оставил, — ответил он. — Если он царапает язык, можно подпилить неровные края. К сожалению, нужных инструментов у меня нет.

— Спасибо, Клифф. Извините, что побеспокоила. Я просто хотела убедиться, что искать дантиста немедленно нет нужды.

Я убедилась, что Клифф действительно зубной врач. Он дал мне тот же совет, какой я получила от своего дантиста перед отъездом. Какой был от этого прок, я не знала.

— У людей это постоянно случается, — улыбнулся Клифф. — В вашем случае это самое меньшее, что я могу сделать в благодарность за помощь с подарком для моей дочери. Вам еще не повезло найти такую куклу?

— Пока что нет, — ответила я. — Но я не забыла. Я продолжаю смотреть.

Но я забыла об этом напрочь в своем стремлении докопаться за шесть дней до сути этих неприятностей — забыла и о Клиффе, и о своей кинозвезде. «Хватит своекорыстной заботы о нуждах клиентов, — твердила я себе. — Так нельзя». Я поспешила в город.

— Мадам Лара, — сказал Рашид Хуари, — я рад, что вы заглянули. Я собирался попозже позвонить вам в гостиницу. Ваши изделия из бронзы и меди сегодня отправлены. Прибудут вскоре после вашего возвращения.

— Рашид, вы знаете свое дело, — сказала я. — Теперь я ищу еще кое-что. Надеюсь, вы сможете помочь мне. Я думала, что если поможете, добавлю это к общему грузу, но вы меня опередили.

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Во всяком случае, я нашел кое-что такое, что вам понравится. Вы не сможете устоять.

— О, вы меня заинтересовали. Что же это?

— Подержу вас в неопределенности. Прежде всего, что вы ищете?

— Одну из тех старых красивых кукол. Не подделку для туристов, настоящую.

— У меня есть две или три, — сказал он. — Из старого французского кукольного театра в Сфаксе. Они не здесь. Спрос на них небольшой. Большинству людей нравятся эти, — и, пожав плечами, указал на несколько новых, не особенно хороших копий.

— Можно будет взглянуть на них? — спросила я. — И если да, то в какое время? Эти дни я очень занята.

— Что, если послезавтра? Мне нужно ехать в Тунис по делам.

— Поздновато. Раньше никак не получится?

— Пожалуй, можно пойти на мой склад вечером, взглянуть на них. Он недалеко отсюда, по дороге к гавани. Перед закатом я закрою магазин, схожу в мечеть на молитву, потом пойду домой, повидаю маленькую дочку перед сном. Что, если встретимся где-нибудь в половине восьмого?

— Нет, меня это не устраивает, — ответила я. — Примерно в это время у меня ужин вместе с группой, нужно поговорить с людьми о подготовке к экскурсии в пустыню. Кроме того, это возможность разобраться с их проблемами или вопросами, поэтому уйти рано я не смогу. Думаю, смогу быть у склада где-то около девяти.

— Хорошо. Мне все равно нужно быть там вечером, чтобы взять кое-что для другого покупателя. Давайте, я начерчу вам карту.

— Это возле пирса, где стоят рыбачьи лодки, так ведь? — сказала я.

— Всего в нескольких метрах к северу от него, — ответил Рашид. — Там небольшая фабрика. Я храню там товары для этого магазина и для другого, в Хаммамете, где ведет для меня торговлю мой шурин. Там еще несколько человек делают новых кукол и кой-какую кожгалантерею. Там зеленая дверь, она бросается в глаза. Поезжайте туда на такси, а я отвезу вас в город, когда закончим.

— Вы действительно не против?

— Ради вас — нет. Не все мои покупатели так gentille,[22] как вы. Ну, готовы? — Он взял меня за руку, повел в угол магазина и широким жестом откинул брезент. — Годится, да? В самый раз для вашей кинозвезды.

— Рашид! Это великолепно. — Там был красивый столик с инкрустацией, десятиугольный в североафриканском стиле. Старый, судя по виду, конца девятнадцатого века. — Вы правы. Я должна купить его. Он до того хорош, что, возможно, моя роздейльская кинозвезда так его и не увидит. Может быть, придется оставить его себе.

Способность влюбляться в товары представляет для меня профессиональную опасность.

Мы дружелюбно поторговались, но в конце концов сошлись в цене. Я сказала, что если куклы действительно так хороши, как он говорит, я возьму все, что у него есть.

— До встречи, Рашид.

— В девять, — сказал он. — У меня есть и другие товары, которые могут вас заинтересовать, очень древние, очень своеобразные.

— Не можете остановиться? — засмеялась я. — Увидимся в девять.

Примерно без четверти девять я ехала в такси на север по дороге, ведущей к гавани. Видела пришвартованную у пирса «Элиссу Дидону». Когда мы приблизилась, я готова была поклясться, что вижу в рулевой рубке свет. «Лара, это твое воображение, — сказала я себе, — или отражение света фар с дороги». Но я увидела его снова. И сказала водителю:

— Остановите. Я выйду здесь.

— Не стоит находиться ночью здесь одной, — предостерег водитель.

— Ничего, — ответила я. — Я встречаюсь кое с кем у того склада, с фонарем над дверью.

— Будьте осторожны, — сказал он и уехал.

Я пошла как можно бесшумнее по пирсу. Свет то вспыхивал, то гаснул, будто кто-то ходил по рубке с фонариком. Я низко пригнулась и пошла вдоль судна, пока не поравнялась с рубкой, потом, сосчитав до трех, чтобы набраться смелости, выпрямилась и взглянула.

И почти сразу же поняла, что серьезно ошибалась, думая, что смогу разделить тур и поиски затонувшего судна. Бен Миллер рылся в рубке в бумагах. Под моим взглядом он взял лист бумаги, вгляделся в него и улыбнулся. Секунду спустя выключил фонарик. Я пригнулась и как можно быстрее ушла. Выйдя на дорогу, побежала к складу, находившемуся всего в ста метрах. Внутри было темно, но я открыла дверь. Фонарь снаружи отбрасывал немного света в крохотное окошко в двери. Я нашла выключатель и зажгла свет.

— Привет, — крикнула я в темноту внутри. Никто не ответил. Внезапно я почувствовала себя уязвимой, стоя в круге света посреди окружающей темноты склада. Мне был виден ведущий вглубь проход, и когда я шагнула в полумрак, я увидела вдали еще один источник света. Пошла к нему мимо рядов кукол, их были там сотни, солдаты с красными и белыми лицами, в доспехах и сапогах, с металлическими мечами и щитами, на которых иногда отражался дальний свет, они свисали над двумя длинными верстаками с двух жердей по каждую сторону прохода. В глубине склада оказалась еще одна комната, дверь ее была приоткрыта, и свет шел оттуда. Я распахнула ее и оказалась в своего рода конторе. Под лампочкой стоял столик, на нем лежали три великолепные старые куклы, именно такие я искала. Рашид, очевидно, находился где-то поблизости. Он выложил кукол, чтобы я могла их рассмотреть. Я поднимала кукол одну за другой, любуясь складками старой ткани и мастерством раскраски лиц. Куклы были превосходными. Одну мог взять Клифф, две другие выглядели бы просто фантастично в гостиной кинозвезды. Я заставлю Клайва спроектировать для них подставки. Дела шли успешно.

Думая, что Рашид вернется с минуты на минуту, я села и огляделась вокруг. Он явно хранил здесь хорошие товары. В одном углу стояли на подставках четыре больших амфоры. Я подумала, возможно ли будет доставить их домой в целости? Из них получились бы прекрасные декоративные предметы. Мне стало любопытно, сколько им может быть лет? Я помнила, что Брайерс говорил мне о дресселевских формах амфор, но, разумеется, знала о них недостаточно, чтобы строить догадки. Они слегка походили на те, что рисовал Зубеир, но мне требовалось мнение специалиста.

По стенам комнаты тянулись полки, некоторые из них были закрыты дверцами и заперты. Один шкафчик был приоткрыт, ключ торчал в замке. Снедаемая любопытством, я подошла взглянуть. Там лежало несколько бронзовых монет и осколки терракоты. Но было и несколько красивых целых изделий, одно из них привлекло мое особое внимание. Может, это зубеировский кувшин для вина, тот, который исчез? Нужно будет сказать Брайерсу, что он, возможно, нашелся. Может быть, члены семьи продали его Рашиду. Однако при более тщательном осмотре я поняла, что ошибалась. Осторожно подняв кувшин, я поднесла его к свету. У зубеировского кувшина был отбит кусочек с горлышка, это было ясно видно на фотографии. Я считаю, что хорошо вижу следы ремонта, даже сделанного наилучшим образом, и они здесь были, только на ручке, а не на горлышке. Однако это было интересно. Два кувшина одинаковой формы, несомненно, что-то означали в историческом смысле, и Брайерс, я не сомневалась, очень захочет взглянуть на этот кувшин. Я поставила его на место и стала разглядывать остальные предметы.

Там был, как я сочла, короткий меч, судя по виду, бронзовый. В очень скверном состоянии, серьезно нуждавшийся в консервации. Было несколько золотых украшений, очень красивых, с десяток золотых колец и превосходное, хорошо сохранившееся золотое ожерелье с ляпис-лазурью. Я ощутила легкое беспокойство. Эти вещи наверняка были древними, античными, а не антикварными. Рынок античных вещей может быть ненадежным, тут я стараюсь быть особенно внимательной. Зачастую владеть античными вещами противозаконно, тем более вывозить из страны такие древние вещи, как эти. Покупая что-нибудь подобное, я требую надлежащее разрешение на вывоз и прочие документы. Не хочу сидеть в тюрьме, ни дома, ни тем более в тех многочисленных странах, которые посещаю. Я поймала себя на мысли, имеет ли право Рашид владеть этими вещами. Разве Брайерс не говорил мне, что вещи, предположительно поднятые с его драгоценного затонувшего судна, поступали на рынок? Мог Рашид быть поставщиком античных вещей, которые причиняли ему столько беспокойства?

Тут я услышала какой-то звук, шорох или, скорее, шелест. Маленькие игрушечные солдатики зашевелились, сперва почти незаметно, потом с более громким перестуком, они раскачивались на жердях, словно шли на войну по приказу какого-то невидимого генерала.

— Привет, — снова сказала я, но опять никто не ответил. Я почувствовала, что меня охватывает страх. Тени стали зловещими. Я была уверена, что у двери в склад кто-то есть. Через секунду свет там погас. Чувствуя себя в западне, я отошла от света в конторе, подождала, чтобы глаза привыкли к темноте, потом осторожно направилась к окну справа.

Маленькие солдаты замерли на миг, потом закачались снова. Я нырнула под один из верстаков. Слышала я шаги, или у меня просто разыгралось воображение? «Если здесь кто-то есть, это Рашид, — твердила я себе. — Придется долго объяснять ему, с какой стати я пряталась под верстаком». Но вылезти и позвать его мне было страшно. Я подумала, можно ли прокрасться под верстаками к двери? Но в нескольких футах от меня наваленные под столом большие ящики преграждали путь.

Бледный луч света из конторы мигнул, словно кто-то прошел перед ним. Это дало мне представление, где находится человек, если он только существовал. Я решила сделать ход. Выскользнула из-под верстака и направилась к двери. Куклы в этом ряду были побольше, некоторые трех-четырех футов в высоту. Они создавали мне некое укрытие и не тарахтели, как маленькие. Я держалась возле них и продвигалась к двери как можно тише. У конца ряда я увидела большую куклу. Примерно пяти футов восьми дюймов высотой, свисающей с петлей на шее с трубы. Я бросилась к двери и, выскакивая в нее, едва не сбила с ног Бена.

11

Пять дней. Делай что-нибудь. Мне очень хотелось провести этот день в постели, празднуя лентяя. Нет, больше всего мне хотелось вылететь первым же самолетом к своему домику, своему коту, своим друзьям, своему магазину. Кэтрин это сделала. Конечно, там ей предстоит много разговоров с полицейскими. Но она была дома, а я нет.

Рашид повесился. Мне казалось это совершенно невероятным, учитывая наш разговор в тот день и тот факт, что он выложил кукол — какой смысл это делать перед самоубийством? Однако признаки были налицо: опрокинутый стул, записка по-арабски в кармане: «Пожалуйста, простите меня». Я приказала себе действовать. Время для нервного срыва еще будет.

— Дайте мне побольше монет, — сказала я служащему в переговорном пункте, положив перед ним несколько кредиток. — Мне предстоит много разговоров.

Почти столько же, сколько самой Кристи Эллингем. Я принялась рыться в ее телефонных счетах.

Истратив много динаров и времени, я выяснила, что Кристи звонила нанимателю Рика Рейнолдса, в одну из монреальских газет, в отделы новостей парижских журналов и в прокуратуру в Калифорнии. Кроме того, много раз звонила в справочный отдел журнала «Фёрст класс».

— Библиотека журнала «Фёрст класс», говорит Хелен Осборн. Чем могу помочь? — послышался в трубке приятный голос.

— Привет, Хелен, — сказала я, подумав, отовсюду ли там так отвечают: отдел рекламы журнала «Фёрст класс», отдел реализации журнала «Фёрст класс», даже «Кафетерий журнала „Фёрст класс“». Я начинала понимать, как громко звучит название журнала, несмотря на свою изначальную склонность к сарказму.

— Меня зовут Элиза Дуайер, — сказала я, мгновенно придумав себе имя. — Мне выпала удачная возможность закончить работу, которой занималась перед смертью Кристи Эллингем. Я оказалась в тяжелом положении, поскольку не располагаю всеми сведениями, которые она запрашивала. Очень надеюсь, что вы сможете мне помочь.

— Разумеется, постараюсь. Вы работаете для Прэттла или над материалом об историко-археологическом туре в Тунис?

— И то, и другое. Я сейчас в Северной Африке, занимаюсь туром, но, кажется, она еще собирала для Прэттла сведения кое о ком из участников этого тура.

— В Северной Африке. Хорошо вам. Да, Кристи наводила для Прэттла кой-какие справки об Азизе. У вас есть название модельного агентства, где Азиза работала в юности?

— Да, — ответила я. — Есть.

— Думаю, это и все, что нужно было Кристи.

— А Эмиль Сен-Лоран? — спросила я. — О нем что-нибудь есть?

— Я дала ей номер одной газеты во Франции. Знаю, что он торговец монетами, несколько лет назад обанкротился, но вернулся в этот бизнес: у него есть компания «ЭСЛ Нумизматикс». Могу дать вам этот номер.

И продиктовала один из номеров на счете Кристи.

— Отлично, спасибо. Еще кем-нибудь она интересовалась? Пожалуй, мне следует продолжить и это.

— Неким человеком по фамилии Рейнолдс. О нем у меня ничего не было. Вы теперь станете сотрудничать с Прэттлом?

— Нет, не думаю. Просто хотела убедиться, что ничего не упустила.

— Жаль. Должна сказать, вы кажетесь гораздо более порядочной, чем Кристи. Хотя как можно быть порядочной в отделе светской хроники? Кроме того, она просила меня навести справки о зубном враче по имени Клифф Филдинг и некоей Норе Уинслоу. Я не смогла найти о них ничего интересного. Он зубной врач или был зубным врачом. Я нашла его в списке профессиональной ассоциации в Техасе. А что до этой Уинслоу, я даже не смогла найти ее телефонного номера. Вот и все. Нет, погодите. Перед смертью Кристи просила меня поинтересоваться одним человеком со странным именем. Минутку, сейчас найду. Брайерс Хэтли. О нем тоже нет ничего особенно интересного.

— Так, понятно. Кстати, Кристи случайно не интересовалась компанией «Стар Сэлвидж»?

— Нет. Я бы наверняка запомнила. Хотите, раскопаю о них кое-что?

Это меня не удивило.

— Спасибо, Хелен, но в этом нет нужды. — Как ни соблазнительно было заставить «Фёрст класс» поработать на меня, я сомневалась, что это хорошая идея. — Я очень признательна вам за помощь. Теперь вернусь к туру, который организовали Макклинток и Суэйн.

Хелен захихикала.

— Кристи называла их «Макклистир и Свинейн».

— Она была веселой, правда? — сказала я, показав телефону язык. — Нам будет очень не хватать ее чувства юмора.

Всегда бывает поучительно, когда кто-то делает тебе то, что ты делаешь другим, в данном случае выдумывание прозвищ.

Следующий звонок в Монреаль.

— Рика Рейнолдса, пожалуйста, — сказала я.

— Прошу прощенья, мистер Рейнолдс больше здесь не работает, — ответил голос. — Может кто-нибудь другой помочь вам?

— Конечно, — сказала я.

Меня соединили с другим аппаратом, и я несколько секунд слушала коммутаторную музыку.

— Алекс Матиас, — произнес мужчина.

— Я ищу Рика Рейнолдса, — сказала я. — У меня были с ним кой-какие дела.

— Должно быть, с тех пор прошло много времени, — сказал Матиас. Тон его был сдержанным. — Рейнолдс не работает у нас больше года. Но чем я могу быть вам полезен? Вам нужна консультация по вложению денег или…

— Да, нужна, — ответила я. — А куда ушел Рик, вы не знаете?

— Не знаю. Однако думаю, что вам не стоит иметь с ним дел, где бы он ни был, — сдержанно произнес Матиас. То ли он не читал некрологов, то ли у него было весьма мрачное чувство юмора.

— Ушел под покровом тучи, да? — весело сказала я.

— Я бы так не сказал, — ответил Матиас. — Но буду рад помочь вам с вложением денег.

— Замечательно. Спасибо. О, Господи, кто-то звонит по другому телефону. Можно будет перезвонить вам?

Так, значит, Рик был отъявленным мошенником. Притворялся служащим, каждые десять минут делал вид, будто звонит себе в контору. Кристи наверняка тоже так подумала. Навела справки в монреальской газете сразу же после разговора с бывшим нанимателем Рика. Я собиралась сделать то же самое, но у меня были другие способы получить сведения, не требующие такого количества лжи.

Я ничего не добилась ни в калифорнийской прокуратуре, ни в парижской газете. Даже упоминание журнала «Фёрст класс» и имени Кристи ничего не дало. Наступило время навести справки в интернете. Возникла проблема — в моей комнате не было гнезда для подключения портативного компьютера. Однако трудность оказалась преодолимой. Я уговорила Сильвию позволить мне воспользоваться их интернетом, пообещав оплатить время.

Я проверила компьютерные архивы монреальской газеты, есть ли в них упоминания о Рике Рейнолдсе. Да, были. Рика временно отстранили от работы в компании во время расследования кое-какой его деятельности. Сообщалось, что он лично продавал ценные бумаги, за продажу которых отвечала его фирма, — такое не дозволяется в этом бизнесе или, по крайней мере, в компании, где он работал — и он как будто дискредитировал фирму. Видимо, Рик уговаривал людей вкладывать деньги в определенные проекты, притворяясь, что действует от имени фирмы, в которой работает, хотя на самом деле действовал тайком. За это его отстранили, потом уволили. Однако сообщений о том, что Рику предъявлялись официальные обвинения, не было. Если ему удалось найти работу где-нибудь в другом месте, то на это я не нашла никаких указаний. Он был мошенником и вором, в этом я нисколько не сомневалась. Притворялся крупным биржевым маклером, постоянно звонил по телефону, якобы проверяя состояние рынков. Я не могла понять, для кого устраивалось это представление. Всех он хотел обмануть или кого-то конкретного? Еще мне стало любопытно, как он смог оплатить тур, если скорее всего долго не работал. Я сомневалась, что при данных обстоятельствах он получил большое выходное пособие, если только получил вообще. Однако знала, как добывал карманные деньги: украл дорогое ожерелье, продал его на рынке ювелиров, стащил бумажник Джимми.

Потом я проверила архивы нескольких французских газет, в том числе и той, куда звонила Кристи. Нашла несколько подробностей о том, что уже знала. Эмиль был успешным торговцем монетами, вышел из этого бизнеса восемь лет назад, вложил деньги в большое строительство под Парижем, где был большой перерасход средств, и обанкротился вместе с проектом. В этих делах нет ничего противозаконного, иначе наши тюрьмы были бы переполнены еще больше. На какое-то время он исчез из виду, потом, видимо, вернулся к делу, которое знал, и основал новую компанию «ЭСЛ Нумизматикс». Указаний на какое-либо мошенничество не было.

Я нашла сайт «ЭСЛ Нумизматикс» со списком монет, продающихся через интерактивный аукцион. В списке их были сотни с описанием качества и ценами в долларах США. Если хочешь купить какую-то, сделать это можно не сходя с места, если денег на кредитной карточке достаточно — суммы, лежащей на моей, на кой-какие не хватило бы — или можно предложить меньшую цену и ждать до окончания крайнего срока, когда выяснится, удачливый вы покупатель или нет. Сайт был превосходным. Видимо, он ежедневно обновлялся и обладал замечательным поисковым устройством. Можно было найти интерактивные каталоги трехлетней давности, там были отличные фотографии монет, статья об истории денег и так далее. Из любопытства я поискала карфагенские монеты и нашла в текущих каталогах три. Самая дорогая стоила двенадцать тысяч долларов. Я решила больше ничего не смотреть, чтобы не мучиться завистью.

После этого я отыскала сайт «Стар сэлвидж». Если у ЭСЛ был серьезный просветительский подход, «Стар» скользил по поверхности, там были указаны связи с различными организациями, ведущими подводные работы, было много фотографий «Сюзанны» и Питера Гровса в легководолазном костюме: Гровс с серьезным видом изучает карты, Гровс и другие члены команды разглядывают найденную добычу. «Стар» утверждала, что нашла много затонувших судов в разных местах, включая Великие озера, восточное побережье США и Карибское море, указывалось, что сейчас она работает на Средиземном. Компания рекламировалась как превосходная возможность вложения денег. Были ссылки на золото, обнаруженное на «Маргарите» и других найденных судах. Те, кого интересовали дальнейшие сведения о компании, могли оставить адрес для отправки проспекта. Все это выглядело очень убедительно, пока я не вспомнила слова Мэгги, что Гровс, по ее выражению, «остался с носом» в тяжбе из-за найденных на «Маргарите» сокровищ. Я почему-то очень сомневалась в инвестиционной привлекательности «Стар», которая превозносилась на сайте.

Однако времени у меня было мало, поэтому я быстро проверила Гарвард и Лос-Анджелесский университет. И Брайерс, и Бен были теми, за кого себя выдавали, один профессором археологии, другой — древних языков.

Я вышла из интернета и на несколько минут задумалась. Мне так и не удалось найти связи между поисками затонувших судов и туром. Связь должна была существовать. Бен был на судне и даже не пытался отрицать этого. Однако держался совершенно невозмутимо. Ходил вместе со мной в полицию и оставался рядом, пока мы не вернулись в «Auberge du Palmier». Даже угостил меня выпивкой в баре, словно это был совершенно обычный вечер. Когда я стала его расспрашивать, он сказал, что пошел на склад поискать телефон с намерением вызвать такси и вернуться на нем в гостиницу. На вопрос, почему он рылся в бумагах «Элиссы Дидоны», ответил, что ему было просто любопытно, чем занимается Брайерс.

— Когда увидимся, я извинюсь перед ним, — сказал он с загадочным видом. — Надеюсь, Брайерс простит меня.

Больше я от него ничего не добилась. Могла существовать между этими людьми какая-то связь? Я обдумала то немногое, что мне удалось выяснить. Однако существовал Рик с его мошенническими заявлениями об инвестиционных возможностях, существовала «Стар сэлвидж», ищущая инвесторов. Больше ничем я не располагала.

— Азиза! Можно вас еще на минутку? — спросила я вскоре после этого.

— Надеюсь, разговор будет не на ту же тему, — ответила она, когда я отводила ее в сторонку.

— Связанным с ней. Может быть, это слегка удивит вас, но как думаете, мог Кертис недавно вложить деньги в какое-то рискованное предприятие?

— Ему лучше бы не делать этого, — ответила Азиза. — Он мне обещал. Очень рискованное?

— Очень. Нечто вроде поисков сокровищ с затонувшего в Средиземном море судна.

— Очень надеюсь, что нет, — сказала она. — Я убью его.

Выслушав этот не совсем определенный ответ, я отправилась поговорить с Брайерсом.

— Брайерс, как дела? Хорошо себя чувствуете? Еды здесь хватает?

— Спасибо, стало лучше, — ответил он. — Думаю, мне следует извиниться за вчерашнее поведение. Я слегка сожалел о нем. Конечно, было б замечательно, если б вы согласились. Но, пожалуй, я был слишком напорист.

— Ничего, — сказала я. — Мне эта идея не показалась оскорбительной.

— Я охотно отправился бы с вашей группой на экскурсию в пустыню, если б вы позволили. Вышел бы отсюда и, думаю, смог бы принести какую-то пользу. Я занимался изучением римской Африки.

— Если вы в состоянии, буду очень рада.

— Отлично, — сказал Брайерс. — Обещаю вести себя прилично. Было бы неплохо взять с собой и Хеди, если вы согласны. Он ведь вырос в пустыне. Дел у него сейчас почти нет, и он может жить в одной комнате со мной.

— Хорошо. Конечно. Я уже спрашивала вас об этом, но спрашиваю снова. О чем вы разговаривали с Риком? Прошу прощенья, но то, что вы говорили мне, мало похоже на правду.

На его лице появилось страдальческое выражение.

— Господи, как вы настойчивы! Какая разница теперь, когда он мертв?

— Не знаю, какая разница, но хочу правды. Честно говоря, у меня такое ощущение, что мне лгут все, или, по крайней мере, что у всех в группе есть свои планы, совершено не связанные с достопримечательностями и антиквариатом, о которых они не хотят говорить руководительнице тура. Как я сказала вам вчера, полиция возобновляет расследование смерти Рика, и я хочу быть уверенной, что знаю все о людях, которые меня здесь окружают.

— Хорошо, хорошо. Я понимаю вас. Действительно, история о том, что Рик уговаривал меня вложить деньги в его фирму — чистейший вымысел. Он был уже мертв, когда мы завели разговор на эту тему, и я не видел смысла докучать вам подробностями да и, по правде говоря, дурно отзываться о мертвом. Тогда я думал, что он действительно нырнул по глупости в тот бассейн, поэтому не видел в выдумке ничего дурного. Я стараюсь уверить вас, что не откровенничал на эту тему с добрыми намерениями. Удается мне это?

— Возможно, — ответила я. Мне хотелось верить ему, но верилось слабо.

— Думаю, вас это убедит. Правда заключается в том, что он пытался подкупить меня, чтобы я прекратил поиски затонувшего судна. Этот тип предлагал мне десять тысяч долларов. Во всяком случае, дошел до этой суммы. Начал он с пяти тысяч, но, видимо, воспринял мой ответ в том смысле, что я хочу больше.

— Что же вы ответили?

— Послал его по адресу, который не для ваших ушей. Говорят, у каждого есть своя цена, но моя несколько повыше десяти тысяч!

— Ну и хорошо. Думаю, он все равно не смог бы вам заплатить. Как полагаете, зачем ему это было нужно?

— Понятия не имею. Единственная причина, которая приходит на ум — он вложил деньги в «Стар сэлвидж» и боялся их потерять, если затонувшее судно найдем мы. Я велел ему забыть обо мне, судне и обо всем прочем. Когда в ту ночь на нашем судне устроили беспорядок, мне пришло на ум, что, возможно, это дело его рук, хотя, знаете, он был такой тряпкой, что, несмотря на всю его рисовку, я отверг эту мысль. Учитывая то, что произошло впоследствии, — Брайерс сделал небольшую паузу, — думаю, был прав. Совокупность улик определенно указывает на Гровса. Может, теперь поговорим о чем-нибудь более приятном? Когда мне нужно быть готовым к выезду? Да, и где мы остановимся? Я должен сообщить этому бен Осману, где буду, в противном случае он отправит за мной полицейских.

— Возможно, на верблюдах, — ответила я.

Он засмеялся.

— Спасибо, что подняли мне настроение. И не сердитесь на меня из-за Рика. Собственно, и за мое возмутительное поведение вчера. Передумать не хотите?

— Нет, — ответила я, направляясь к двери.

— Расскажи ей, — потребовала Азиза, уперев руки в бедра и сверкая глазами. — Расскажи то, что рассказал мне.

Между нами стоял понурый Кертис. Его уверенный, довольный вид исчез. Теперь он выглядел смущенным, более того, сломленным. Казалось, даже загар слегка поблек.

— Прошу тебя, Роз, — сказал он.

До меня не сразу дошло, к кому он обращается, потом я вспомнила, что Азизу зовут Розлин Кларк.

— Кертис! — прикрикнула Азиза.

— Я познакомился с Риком почти год назад, — заговорил он. — Был в Монреале, рекламировал предстоящий турнир. Не помню, кто представил нас друг другу. Возможно, мы просто разговорились на одной из коктейльных вечеринок, которые устраивало рекламное агентство. Так или иначе, он позвонил мне в отель, предложил вместе выпить. Я был один и обрадовался обществу. Он повел меня в старую часть Монреаля. Мы поужинали, выпили хорошего вина. Расплачивался вроде я. Разговор каким-то образом перешел к вложению денег. Рик сказал, что работает в какой-то крупной фирме.

Не знаю, говорила ли вам Роз, но тогда мы были несколько стеснены в средствах. Знаю, что по моей вине. Я искал возможности как-то выйти из тяжелого положения. Рик сказал мне о замечательной возможности, компании по подъему затонувших судов, которая добилась большого успеха, обнаружив сокровище на дне моря.

— Кертис, — сказала Азиза. — Неужели?

— Мне очень жаль, Роз, — сказал он. — Поверь.

— Продолжайте, — попросила я.

— Тут почти нечего говорить. Я отыскал компанию «Стар сэлвидж» в интернете. У нее был очень впечатляющий сайт, и она казалась надежной. Я позвонил в монреальскую фирму, где Рик, по его словам, работал, и он действительно оказался там. Сказал, что я получу акции на общих основаниях с учредителями, что его фирма как раз рассматривает эту компанию, и я могу приобрести акции еще до официального предложения их в продажу. Врал, наверное, — сказал он, глядя на меня.

— Видимо, да, но если для вас это может служить утешением, вы не единственный, кого обманул Рик. Его в конце концов уволили за дискредитацию фирмы. И знаете, все мы, участники тура, считали Рика надежным, хотя и несколько докучливым. Все верили, что он работает в дилерской фирме.

Кертис поморщился.

— Я нашел его далеко не докучливым. Сказал, что подумаю. Примерно через месяц Рик позвонил мне, и я дал ему пятьсот тысяч для покупки акций.

Азиза выглядела так, словно не знала, плакать или душить его.

— Через несколько месяцев я начал слегка беспокоиться об этих деньгах, — продолжал Кертис. — В конце концов, лето — самое подходящее время для подъемных работ, но я никак не мог найти Рика. Однажды я разговаривал с ним, и он сказал, что ушел из компании, хочет основать собственную фирму. Компания, по его словам, была слишком консервативной, а прозорливые люди могут заработать много денег. — Сделал паузу. — Понимаю, что вы обе думаете. Я был дураком.

Лара, когда я увидел рекламу вашего тура, я подумал, что это отличная возможность навести справки о «Стар сэлвидж». Я не знал, что в группе окажется и Рик, и был не особенно рад видеть его. Видимо, в тур он отправился с той же целью, что и я. Тут я узнал, что «Стар сэлвидж» не только еще не нашла затонувшее судно — Рик создал впечатление, что нужно лишь дождаться хорошей погоды, дабы поднять сокровище — но его ищет и еще кто-то.

Рик сказал, что обо всем позаботится. Когда я спросил, что это значит, он ответил, что хочет воспрепятствовать другой компании. К тому времени я так изнервничался, что счел это хорошей мыслью. Рик, разумеется, ничего не добился. Вот и все.

— Нет, не все, — сказала я.

Азиза взглянула сперва на меня, потом на Кертиса.

— Не знаю, о чем вы, — сказал он.

— Знаете. Что вы с Риком делали в ту ночь на тропинке, ведущей к гавани?

Кертис насторожился.

— Когда вы сказали Рику, что он бестолковый кретин, и если он не способен позаботиться о делах, вы сами этим займетесь.

— Кертис! — снова воскликнула Азиза. — Какая ночь? Какая тропинка? Если не расскажешь нам все, совершенно все, мы с тобой…

— Роз, ты спала. В тот вечер ты приняла снотворное, потому что очень расстроилась из-за Кристи. Рик сказал, что позаботится о другой компании, ищущей затонувшее судно. К тому времени я уже понял, что Рик тоже вложил деньги в этот проект. Он сказал, что «Стар» первой обнаружит это судно, но для гарантии устроит на судне соперников небольшой беспорядок, чтобы замедлить их работу, потому что сделал тем людям предложение, которое хочет подкрепить. Видимо, считал, что после этого его предложение понравится им гораздо больше. Я был вне себя и понимал, что если еще потеряю деньги, ты, возможно, никогда не простишь меня. Я сказал Рику, чтобы он действовал. Он потребовал у меня еще двадцать тысяч долларов, чтобы предохранить мое капиталовложение!

— Куда вы пошли после этого разговора? — спросила я. — Я знаю, что не прямо в гостиницу. Вниз, к гавани? Это вы устроили беспорядок на судне Брайерса?

— Нет, клянусь, не я. Правда, собирался. Я спустился к пирсу. Я знал название судна: «Элисса Дидона». Тогда я понятия не имел, что оно принадлежит Брайерсу, понимаете. Он замечательный человек. Но судна у пирса не было, оно стояло на якоре. Я не мог добраться туда. Поэтому вернулся в гостиницу. Рик сидел в баре, хотя он уже закрылся. Я сказал ему, чтобы он взял себя в руки и нашел способ добраться до судна. Пусть даже вплавь. Потом пошел спать. Роз говорит, полиция считает, что его, возможно, убили. Я его не убивал. Последний раз я видел его сидящим в баре.

— Когда-нибудь ныряли с аквалангом?

— Конечно, — ответил он. — Я занимаюсь всеми видами спорта, не только гольфом. Научился этому много лет назад. Теперь ныряю очень редко, только когда мы с Роз отдыхаем на Карибских островах. А что?

Я промолчала.

— Думаете, я перезаправил баллоны на судне Брайерса? Уверяю вас, нет! После смерти Рика я решил надеяться на лучшее, на то, что сокровище найдет «Стар», и я вернусь домой с чистой совестью. В конце концов, Роз заключила новый контракт, поэтому деньги не будут проблемой, если мы переживем эту полосу невезения. Мне очень жаль, Роз, — обратился он к Азизе. — Искренне жаль. Обещаю, больше не сделаю ничего подобного.

— Кертис, знаешь, сколько раз ты давал это обещание?

— Знаю, — ответил он с жалким видом. — На сей раз…

— Может быть, у тебя это болезнь, — сказала она. — Вроде игромании. Можно прибегнуть к лечению. Я прибегла, когда у меня возникла проблема с наркотиками.

— Не нужно лечения, — сказал он. — Я остановлюсь. Обещаю.

— Кертис, у тебя есть выбор, — сказала Азиза. — Если лечишься, я остаюсь с тобой. Если нет — ухожу.

— Роз! — воскликнул Кертис. — Меня надул мошенник, вот и все. Ты слышала, что сказала Лара. Этот тип одурачил многих.

— У тебя есть выбор, Кертис, — твердо сказала она. Кивнула мне и пошла прочь. Через несколько секунд Кертис последовал за ней.

В тот вечер я снова достала список Кристи. Эта женщина не блистала особой проницательностью, но и не во всем ошибалась. Эмиля, как я могла убедиться, не обвиняли в мошенничестве. С другой стороны, Азиза хоть и не принимала теперь наркотиков, но раньше предавалась этому пороку. Кертис никого не шантажировал, но его шантажировала сама Кристи. О Рике в самом деле следовало навести справки. Кристи, несомненно, была права относительно нашей маленькой Лолиты, Честити. Но больше как будто сказать об этом было нечего, кроме того, что кто-то должен держать эту девушку в руках, на что ее мать, по всей видимости, была неспособна.

Клифф пока что выглядел именно тем, кем представился, бывшим зубным врачом, основателем инвестиционной компании. Возможно, он тоже вложил деньги в «Стар сэлвидж», лучше всего это было выяснить, спросив его. Оставалась шваль из жилого автоприцепа: Нора Уинслоу. Кристи намекала, что она манипулирует Клиффом, возможно, так оно и было. Нора определенно слишком уж пеклась о его здоровье. Но Кристи намекала, что тут есть что-то еще. Может, о Норе тоже следовало навести справки.

Интересным в откровениях Брайерса и Кертиса было то, что из них следовало: вред причинен только одной стороне, «Элиссе Дидоне». Но «Сюзанну» кто-то поджег. Кертис не сделал бы этого. Он хотел, чтобы затонувшее судно нашла «Стар сэлвидж». Поджог устроил Брайерс? Или это сделал кто-то из его сторонников, некто, так стремившийся принять меры, чтобы Гровс не нашел затонувшего судна, как Рик и Кертис стремились, чтобы нашел. Существовала лишь одна альтернатива — кто-то хотел, чтобы его не нашел ни тот, ни другой.

Все это наводило на предположение, что Рик убит из-за затонувшего судна. Может, его убили из-за того, что он был вор и мошенник. Здесь существовало много «может», немало сведений совпадало, но определенный вывод сделать было трудно. Мне оставалось только полагаться на внутреннее чутье. Представлялось совершенно непостижимым, что все это могло случиться из-за того, что тысячи лет назад какое-то судно пошло ко дну, однако интуиция теперь подсказывала, что дело тут в этом затонувшем судне.

Я думала, что не смогу заснуть, но заснула. Вскоре я стояла в храме Ваал Хаммона, в белом платье, в сифсари, покрывающем голову и лицо. Со мной были все члены группы, но определить, кто есть кто, было невозможно, потому что даже на мужчинах были одеяния с капюшонами.

Там горел громадный огонь, отсвет его мерцал на лице золотого бога, который сидел, положив руки на бедра ладонями друг к другу.

Мы собрались там для значительной священной церемонии, хотя я еще не понимала, что она представляет собой. Почему-то мне стало ясно, что золотому богу должны принести в жертву ребенка. Я хотела остановить церемонию, но не могла пошевелиться.

Ребенка, лица которого мне было не видно, вырвали из рук матери и понесли к статуе и огню. Мать издала такой громкий вопль, что его наверняка слышали на небе.

— Не знает разве, что ей не положено плакать? — сказал Джимми. — Она что, читать не может?

Когда Бетти повернулась спиной к мужу и пошла прочь, я увидела громадную надпись, гласившую: НЕ ПЛАКАТЬ! DEFENSE DE PLEURER! TRAENEN SIND VERBOTEN!

— Бестолковая кретинка, — поддержал его Кертис.

— Трагично, — произнесла Честити. Она стояла прямо за спиной Эмиля. Если он передвигался вправо, она делала то же самое. Если поворачивался и делал несколько шагов, следовала за ним. Когда она заговорила, Эмиль повернулся и посмотрел на нее, потом бросил свою сигарету в пламя. Она без сигареты повторила его жест, и он нахмурился.

— Mors certa, hora incerta,[23] — сказал Бен. — Хотя, поскольку это жертвоприношение, видимо, следует сказать, и hora certa.[24] Будет у нас после этого ужин?

— Бен, нам с вами нужно привести себя в форму, — укоряюще сказала Сьюзи. — Это возможно. Нужно бегать трусцой. Нора добилась этого.

Через золотого бога переползла змея и обратила на меня демонически-красные глаза. Рот открылся, обнажив ядовитые зубы. Раскачивающаяся голова все приближалась.

Я снова оказалась в своей комнате. Взглянула на будильник. Три часа ночи. Остается четыре дня. Кто был этой змеей?